Чаша судьбы

Королевские соколы — 3

Король-без-королевства Глава первая

Незадолго до Поля началась сильная метель. Всего за одну ночь весь Каэрлеон засыпало обильным снегом, какого в столице Объединённых Королевств не видывали уже много лет. Одно дело, когда едва заметные глазу снежинки кружатся в морозном воздухе и тают, едва долетев до земли, и совсем другое, когда даже по самым оживлённым улицам приходится шагать по колено в сугробах. На телегах и в каретах передвигаться стало и вовсе невозможно — только пешком.

Город обезлюдел. Мороз рисовал на окнах причудливые узоры, похожие на серебряные фейские леса. Когда воды реки Аск сковало льдом, Элмерик забеспокоился: а вдруг это чьё-то чародейство накрыло несчастный город? А кто у нас ледяной чародей? Конечно, Лисандр…

Но мастер Каллахан, выслушав его, пожал плечами:

— Это просто зима. Раз в сотню лет даже на юге выпадает снег…

Бард сразу успокоился. У них в Холмогорье зимы бывали не в пример суровее, чем в Каэрлеоне — особенно в горах.

Жаль, что йольская ярмарка так и не открылась: телеги с товарами увязли в снегу ещё на подъезде к столице, а площадь замело так, что деревянный помост и торговые ряды скрылись под пушистой белой шапкой. Так что в ближайшие дни солнечных леденцов и имбирных пряников можно было не ждать…

Элмерик очень расстроился: он всем сердцем жаждал предпраздничной суеты и даже заранее отложил денег на лакомства для себя и друзей. Но, похоже, его печаль разделяла одна лишь Розмари, охочая до пиров и танцев ничуть не меньше, чем бард. Тому же Джерри на йольские гуляния было наплевать, или же он умело делал вид. Поначалу Элмерик обманулся, считая, что Джеримэйну Каэрлеон пришёлся не по душе, пока не обнаружил того сидящим на крыше дома (ещё до начала снегопадов) и в немом восхищении взирающим на лазурную черепицу дворцовых башен и алые флаги с гербовыми королевскими коронами, реющие на фоне пасмурного неба. Так что уехать обратно в Чернолесье, чтобы зимовать там с мастером Патриком, Джерри больше не собирался.

Что творилось с праздничным настроением Келликейт, Элмерик понятия не имел. Та ещё до начала метели отбыла во дворец по настоятельному приглашению Его Величества (скорее всего, тому приспичило отыграться в фидхелл) и теперь не могла вернуться обратно. Орсон же вообще жил во дворце с самого их приезда в столицу, как и положено рыцарю короля, и бард, к своему стыду, давненько не интересовался, как у него дела.

Там же во дворце (вернее, в обширной дворцовой библиотеке) остался и мастер Флориан со своим ручным вороном и книгой, в которой был заперт призрак его сестры — чародейки Эллифлор. Его доставили туда на попечение лучших королевских лекарей после Зимней Битвы. Угроза жизни миновала, но Флориан был ещё слаб, и лекари запретили ему покидать дворец.

Прочих же Соколов, казалось, вообще не заботила непогода. Как, впрочем, и отсутствие праздничного настроения. Мартина и Шона бард видел только за столом во время обедов и ужинов. С Каллаханом же встречался ещё и во время уроков, но командир никогда не отличался словоохотливостью и говорить на посторонние темы, не относящиеся к учёбе, не желал. Мастер Дэррек опять был в отъезде (или, лучше сказать, «в отлёте»).

Элмерику было одиноко. Особняк, пожалованный Каллахану предками нынешнего короля, оказался воистину огромным: можно было часами бродить по коридорам и лестницам, но так никого и не встретить (в первые дни Элмерик постоянно опаздывал к обеду, потому что никак не мог отыскать гостиную).

Горожане — все как один — называли дом Соколиным гнездом и всегда снимали шляпу и кланялись, проходя мимо парадной двери, чтобы отдать дань уважения лучшим чародеям королевства. Ходили слухи, что внутри Соколиное гнездо намного больше, чем снаружи (в этом бард сомневался), что по убранству и пышности особняк уступает лишь королевскому дворцу (это, возможно, было правдой), а многочисленные подземные ходы под Каэрлеоном не только соединяют дом с дворцом (что вряд ли, иначе с чего бы Соколам ездить к королю через улицу?), но даже имеют выход за пределы городских стен (это Элмерик собирался проверить, когда станет потеплее).

Как и на мельнице, здесь не было слуг: хозяйством заправляли невидимые помощники-брауни. В обязанности барда теперь входило оставлять им ежедневное угощение на подоконнике с северной стороны дома и уходить не оборачиваясь. Он не знал, кто из Соколов занимался этим прежде, но новичку брауни сперва не обрадовались. Всю первую неделю они кидали Элмерику в спину объедки, гаденько хихикая, но потом вроде привыкли.

Привык и сам Элмерик. К пустым гулким коридорам, к ночному холоду, пронизывающему до костей, к жаровне с углями под кроватью, к урокам, которые становились сложнее день ото дня. К тому, что наставник всё чаще переходил в объяснениях на эльфийский, и волей-неволей барду приходилось учиться понимать этот язык. К усталости, от которой за обедом даже ложка в руке ходила ходуном, а сил хватало лишь на то, чтобы обменяться с такими же заморенными друзьями парой ничего не значащих фраз. Он привык к магии, которая теперь приятно покалывала ладони, стоило ему только взяться за арфу. Зато смотреть истинным зрением получалось уже сразу, а не после того, как со спины сойдёт семь потов, а глаза начнут слезиться от напряжения.

В целом Элмерик был даже доволен такой жизнью. Вот только праздника он ждал с нетерпением и, кажется, не дождался. Обидно было почти до слёз…

Уже после того, как началась метель, в Соколиное гнездо вернулся мастер Дэррек. Ему-то непогода была нипочём — обернулся себе в дракона и лети куда вздумается. Он успел как раз к ужину — и это было очень кстати. Появление улыбчивого толстяка разрядило угрюмую обстановку: ведь тот, по обыкновению, ел за троих и болтал без умолку.

— Ох, вы бы видели Брэннана! — он насадил на нож солёный огурец. — Сам улыбается, а рожа — ки-и-ислая. И глаза аж молнии мечут — не в прямом смысле, конечно.

— Ты и при Неблагом дворе успел побывать? — в обычно ровном голосе Каллахана мелькнула заинтересованность. — Вроде же у Медб гостил.

— Я-то гостил, — Дэррек с хрустом надкусил огурец и вытер с подбородка сок. — Так и Браннан тоже. У них же вроде как мир теперь. Вот он и приехал, по-соседски. Не знаю, может, с Олнуэн помириться хотел. Но та к нему даже не вышла. Зато я стал свидетелем прекраснейшей перепалки между королём и королевой. О, если бы вы могли слышать этот мёд речей!

— И кто кого? — Шон не удержался от тихого смешка.

Рыцарь Сентября по обыкновению ничего не ел и не пил, чтобы не снимать маску, скрывавшую лицо, но и к обеду, и к ужину являлся исправно.

— А ты бы на кого поставил? — Дэррек подался вперёд, потирая ладони, а Мартин тут же деланно возмутился:

— Эй-эй, полегче! Это я должен был предложить пари.

— Но ты не успел!

Толстяк потянулся было за последним огурцом в миске с соленьями, но Мартин ловко опередил его, а пальцы Дэррека лишь взбаламутили рассол.

— Теперь ты тоже не успел. Рассказывай, не томи!

Старый дракон поджал губы и сердито глянул из-под седых бровей. Впрочем, все и так знали, что дуться он будет не больше пары мгновений.

— Я бы сказал, у них с Медб счёт равный. Сперва она его там, у Врат отбрила: ну, это мы все видели. А будучи в гостях, Браннан решил отыграться за прошлое и разошёлся так, что я даже удивился. Каллахан, с каких это пор твой братец стал таким злоязыким?

— Да он всегда таким был! — ответил вместо него Шон. — Нашёл, у кого спрашивать. Они оба хороши!

— Сейчас как разгневаюсь! — Каллахан стукнул пустым кубком об стол.

По глазам было видно, что командир смеётся, хотя на лице не дрогнул ни один мускул, но Элмерик уже научился распознавать истинное настроение наставника по взгляду.

Дэррек, смеясь, наполнил до краёв кубок эльфа, орошая скатерть алыми винными каплями:

— На правду не обижаются! Или ты не помнишь, что будет, когда зима и лето сойдутся за одним столом?

Ответ, похоже, знали все, кроме Соколят.

— А что будет-та? — спросила за всех Розмари.

— На Бельтайн выпадет снег, а яблони в Йоль принесут плоды, — Дэррек улыбнулся, отряхивая густые бакенбарды от хлебных крошек. — Словом, ничего хорошего.

— Я всегда думал, что эта поговорка намекает на конец времён, — Джеримэйн скрипнул стулом, придвигаясь ближе. — Мол, всё пойдёт кувырком, не как заведено.

— Может, и так. А может, напротив, она говорит о невиданных прежде чудесах, о борьбе и единстве противоположностей или о выходе за рамки привычного понимания? Думаешь, не бывает таких миров, где летом идёт снег? Впрочем, есть и другой ответ, более простой. Тебе он больше понравится.

— Ну, это смотря какой ответ, — Джеримэйн пожал плечами.

Дэррек поднял палец и с очень серьёзным видом заявил:

— Когда за одним столом сойдутся зима и лето, то прочим гостям достанутся вся выпивка и дичь, потому что эти двое начнут с упоением поносить друг друга, не замечая никого вокруг, пока совсем не выбьются из сил. И, скажу я вам, в этих делах королевы ничем не хуже королей — я имел честь убедиться в этом сам и даже узнал парочку новых крепких словечек.

— Не выдумывай, — фыркнул Мартин. — Ты знаешь их все.

— Значит, память уже не та. Старый стал: чешуя не такая блестящая, хвост облезает, голова подводит.

Дракон, конечно, прибеднялся. Элмерик прекрасно помнил, как выглядел этот смешной толстячок в истинной форме, и готов был поклясться, что тот находится в самом расцвете сил. Драконы ведь живут долго — даже дольше эльфов.

— Я одного не понимаю-та, — Розмари поплотнее закуталась в шаль, хотя сидела у самого камина. Её голос звучал хрипло — похоже было, что девушка всё-таки простудилась, ночуя одна в холодной комнате. — Вот есть зимний король — Браннан — и летний король — Каллахан. Есть летняя королева — Медб — а где же зимняя-та? Должна же быть ещё и зимняя-та королева?

Дэррек вмиг перестал улыбаться и посуровел. Он с опаской глянул на Каллахана, но тот и бровью не повёл, обсуждая что-то с Шоном. Может, и впрямь не услышал вопроса.

Тогда старый дракон, понизив голос, зашептал:

— Да есть она. Только давно её тут не видели.

Розмари хотела сказать что-то ещё, но осеклась, увидев, как Дэррек хмурит седые брови. Беззвучно, одними губами он произнёс «потом расскажу», и девушка кивнула.

— Кстати, у Медб всё ещё одиннадцать рыцарей? Двенадцатый не появился? — продвинувшись ближе, Шон хлопнул мастера Дэррека по плечу.

— Не появился. Она всё ещё ждёт тебя или Мартина. Сказала, можно даже обоих сразу. Привет вам передавала. Велела всех поцеловать, только я, с вашего позволения, всё же не буду этого делать.

Элмерик не верил своим ушам: Рыцарь Сентября обычно избегал этого разговора — как раз после того, как прослужил королеве Медб добрую сотню лет. А тут вдруг сам начал. И явно для того, чтобы сменить тему. Что же такого натворила эта королева Зимы, что даже разговоры о Медб и то лучше?

Ответ на этот вопрос ему удалось узнать только весной, потому что наутро Дэррек опять улетел в эльфийские леса.

Метель в тот же день прекратилась. А ещё через неделю всё-таки открылась большая йольская ярмарка, и Элмерику стало не до зимней королевы.

После такой снежной зимы весна на удивление пришла рано. Едва с рек сошёл лёд, Каллахан велел Соколятам возвращаться на мельницу. По дороге им несколько раз пришлось объезжать затопленные долины и путешествие немного затянулось, зато дома их встретил новенький мост через Рябиновый ручей, потому что старый, как оказалось, снесло паводком.

Но на этом невзгоды Чернолесья не закончились.

В один погожий мартовский день новость всполошила всю деревню и несколько окрестных сёл ниже по течению: у ручья видели баньши!

Костлявая старуха в лохмотьях устроилась прямо на мосту. Она не полоскала в воде кровавые одежды, как часто делали её товарки — просто сидела, прислонившись морщинистым лбом к перилам, и, свесив босые ноги прямо в воду, протяжно подвывала, шатая руками занозистые перила.

Первыми баньши увидели мальчишки, пускавшие по ручью щепки с тряпичными парусами. Они-то и раззвонили по всей деревне, что на мосту рыдает страшная бабка, тощая, как сама смерть. Смельчаки, что пошли поглазеть на это диво, вернулись бледные и осунувшиеся. У страшной бабки оказались чёрные провалы вместо глаз, длинные когти на руках и острые, как ножи, зубы. И хотя легенды утверждали, что баньши не нападают на людей, желающих прогуляться до моста больше не находилось.

Обо всём этом Элмерик узнал, когда приехал в деревню за овсом для лошадей. Сам он по дороге проезжал по тому самому мосту, но никакой баньши не встретил: та решила не показываться барду на глаза. Может, застеснялась…

Зато овса на этот раз ему принесли даже больше, чем было нужно. А ещё выдали пару только что забитых кур, дюжину свежих румяных булочек и небольшой бочонок вина из черноплодной рябины.

— Передайте господину мельнику наше почтение, — пожилой пекарь вытер и без того чистые руки о фартук, — И скажите, что мы нижайше просим его избавить нас от этой напасти.

— Не бойтесь, баньши не трогают людей, — Элмерик достал из полотняного мешка одну из булочек и принюхался: пахло просто волшебно. — Они предсказывают чью-то смерть, но не являются её причиной.

— А вот вам тут моя жена пирожков с капустой напекла, — на пятачок перед конюшней, где бард остановил телегу, заявился староста Чернолесья собственной персоной. Значит, дело было совсем плохо. — Кабы нам только узнать-то, кого она оплакивает? Кому гроб готовить-то?

— И нельзя ли её с моста тогось… прогнать? — а это уже добавил мясник.

— Может, она уже сама ушла, — Элмерик откусил кусок булочки. — Знаете, по дороге сюда я никого не видел.

В этот миг от околицы послышался детский крик:

— Она там! Там! Опять бабка на мосту плачет!

Чумазый мальчишка лет семи бежал со стороны вспаханного поля вприпрыжку, размахивая руками.

— А кто тебе дозволил туда ходить?! — послышался грозный женский голос, потом звук крепкой затрещины и громкий детский рёв.

— Не изволите ли сами убедиться? — староста заискивающе улыбнулся, пихая Элмерику в руки промасленный свёрток с пирогами. — Вы же как раз в обратный путь изволили собираться? А тут такая удивительная оказия…

Элмерик вспрыгнул на козлы и собрал поводья в кулак.

— Ладно, я посмотрю. Да не бойтесь. Мастер Патрик непременно со всем разберётся.

Он знал, что деревенские жители надеются на помощь колдуна-с-мельницы, а вовсе не его учеников. Просто ходить на поклон к мастеру Патрику отваживались только самые храбрые, а Элмерик как раз удачно подвернулся.

Бард пригладил рукой рыжие кудри, откидывая волосы назад, чтобы не мешались, и цокнул языком, заставляя лошадей тронуться. Мальчишка, получивший от матери затрещину, перестал реветь и побежал рядом с телегой, положив руку на бортик. Элмерик припомнил, что парнишку, кажется, звали Бринн.

— Что, сильно влетело?

Малец помотал головой.

— Не-а. Мамка сильно не лупит. Вот папка — тот да-а-а…

— Залезай давай, — бард хлопнул рукой по месту на козлах рядом с собой. — Будешь дорогу показывать.

— А чё б и не показать? — Бринн с готовностью забрался в телегу и уже оттуда пересел поближе к Элмерику. — Вона, тама она.

Прищурившись, бард глянул, куда указывал грязный палец с обгрызенным ногтем, но ничего не и увидел. Слишком яркое солнце слепило глаза.

— А ты смелый, раз не боишься бабку! — он хлопнул пацана по плечу.

Тот улыбнулся щербатым ртом.

— Я боюсь. Но не очень. Дядь, а хлебушка дай?

— Держи, — Элмерик разломил булку пополам, одну часть оставил себе, а вторую протянул Бринну. — Но за это расскажешь мне всё, что видел. Как бабка выглядела? Всегда ли была одинаково одета? Не повторяла ли одну и ту же фразу, когда причитала? Это важно.

Мальчишка затолкал весь хлеб себе в рот и некоторое время молчал, сосредоточенно пережёвывая. И лишь проглотив угощение, ответил:

— Ну, она такая… тощая. Лицо как у покойницы. Глаза тёмные-претёмные, и зрачков не видать. А зубищи… как у волка, во! Сама в лохмотьях, будто нищенка, а на голове — корона.

— Прямо-таки корона? — Элмерик от неожиданности потянул вожжи на себя, и послушные лошади встали.

— Ну такая, вроде как венок из цветов, — мальчишка утёр нос рукавом и жадно уставился на хлеб в руке барда. — Только цветы будто из золота и серебра.

— А говорила она что?

Сердце вдруг застучало часто-часто. Корона эта (а скорее, венец) — плохой признак, как ни крути. Баньши были не просто предвестницами смерти. Элмерик и сам так думал прежде, но мастер Дэррек объяснил ему и другим Соколятам, что те являлись хранительницами древних семейств. У каждого рода с многовековой историей была собственная баньши. В обычное время они выглядели не такими страшными, но когда кому-то из рода предстояло умереть, хранительница одевалась в чёрное тряпьё в знак траура. Рыдая и причитая, она рвала на себе волосы, оплакивая грядущую потерю. По всему выходило, что на мосту видели королевскую баньши. Да ещё и незадолго до Остары — в то время, когда грани между мирами особенно тонки. Ох, не к добру это!

Элмерик цокнул языком, и лошади снова пошли. А малыш Бринн пустился в разъяснения:

— Бабка-то энта в основном бормотала что-то или просто выла, как наши тётки деревенские по покойнику воют. Но как-то раз мне будто послышалось про Мир-под-волной. И что кто-то потеряет трон.

— А можно точнее? — для подкрепления памяти Элмерик протянул мальчишке свою часть булочки.

Тот жадно вцепился в хлеб обеими руками, уже разинул было рот, но передумал: со вздохом спрятал кусок в карман.

— Мамке отдам. А так больше нет, ничего не помню. Звиняй, дядь, — Бринн спрыгнул в дорожную пыль. — Пойду я, а то опять заругают. Тут уж недалече — сам доедешь.

Элмерик и без того знал, что не заблудится — дорога-то была одна. Но всё же с мальчишкой было не так боязно. Он сам не понимал, с чего вдруг так оробел: ну баньши, пусть даже и королевская! И не такое видать доводилось. Но страх не спрашивал разрешения, просто пришёл — и остался.

Когда вдалеке показался мост через Рябиновый ручей, под ложечкой противно засосало. Элмерику показалось, будто между балясин виднеется тёмный скрюченный силуэт, но рыданий не было слышно из-за шума воды. Лошади заартачились и встали, что только подтверждало опасения барда: ведь эти умные животные всегда чуют нечисть. Как, впрочем, и собаки.

Пока Элмерик силился сдвинуть упрямых меринов с места, справа от дороги громко и хрипло каркнул ворон. Бард, вздрогнув, обернулся на звук, а когда снова взглянул на мост, то там никого уже не было. Лошади, не дожидаясь новых понуканий, пошли сами, мерно цокая копытами по деревянному настилу. Похоже, баньши опять испугалась и спряталась. Но теперь бард был уверен, что та в самом деле была, а не мерещилась. И не только потому, что видел неясный силуэт. Проезжая по мосту, он сорвал с перил обрывок ткани. Тот напоминал белый шарф: благородные дамы вышивают похожие перед турниром, чтобы обвязать плечо своему рыцарю. На расшитом золотыми нитями шёлке расплывались свежие пятна крови.

На мгновение Элмерику показалось, будто он слышит сдавленные всхлипы, но спустя мгновение их заглушил звук бурных весенних вод, и он решил ехать не останавливаясь.

Если известие о королевской баньши и встревожило мастера Патрика, то виду он не подал. Выслушал сбивчивый рассказ Элмерика, привычно поджав сухие губы и потребовал:

— А ну покажи шарф.

Бард протянул ему окровавленный кусок ткани. Вот тут уже у наставника не получилось сохранить безучастный вид. Он широко распахнул глаза, по-птичьи вытянул морщинистую шею и схватил добычу длинными цепкими пальцами.

— Не бери в голову, — наконец, вымолвил он, пряча шарф за спину. — Я сам разберусь.

После чего нырнул во тьму своей комнаты, захлопнув дверь.

Ну конечно, кто бы сомневался… Как Врата закрывать и с чудовищами сражаться — так все тут Соколы! А как что-то действительно интересное происходит — так «не бери в голову, сам разберусь».

Бард на всякий случай постучался, но наставник и не подумал отозваться. Пришлось, как в старые добрые времена, идти к Соколятам, чтобы держать совет. В противном случае Элмерик опасался, что лопнет от любопытства.

Прошло всего два дня, как они вернулись на мельницу. За минувшие месяцы здесь ничего не изменилось, разве что пыли и паутины стало больше. Мастер Патрик всю зиму жил только на первом этаже, чтобы не топить весь дом и не бегать вверх-вниз по лестницам. Его ноге стало лучше, но хромота так и прошла. Приходилось по-прежнему ходить с тростью.

Обленившиеся за зиму брауни худо-бедно привели в порядок прежние комнаты, и, хотя теперь каждому из Соколят полагались отдельные покои, пришлось пока довольствоваться тем, что есть. Келликейт и Розмари не жаловались — после холодных залов Соколиного гнезда и королевского дворца общая девичья спальня казалась им пределом мечтаний. По крайней мере, тут для тепла хватало одеяла и не нужно было подкладывать под кровать жаровню с раскалёнными углями, которые всё равно остывали к утру.

Элмерик же был совсем не рад оказаться в старой спальне. Всё потому, что Орсон пока задерживался в столице и не вернулся на мельницу вместе со всеми, а значит, комнату опять предстояло делить с Джерри. После Зимней Битвы барду показалось, что их отношения немного улучшились — сложно считать врагом того, кто спас тебе жизнь. Поначалу так и было. Но едва между ними начало зарождаться подобие… нет, не дружбы, но хотя бы доброго приятельства, Джеримэйн опять всё испортил. Дошло до того, что этот невежа распустил язык при короле и обозвал Элмерика «менестрелишкой». Не менестрелем даже! Когда же бард справедливо возмутился, Его Величество разгневался и выставил из залы обоих. А всё из-за глупого Джерри, который не понимал: что дозволено на мельнице за закрытыми дверями при Риэгане, то совершенно недопустимо при Артуре Девятом в его тронной зале. А уж называть потомственного чаропевца «менестрелишкой» вообще нельзя нигде и никогда!

Оставалось надеяться, что Джерри вообще не будет ночевать на мельнице, если, конечно, дочка старосты — рыжая красотка Мэриэнн — дождалась ухажёра, а не завела шашни с кем-нибудь другим. Элмерик, признаться, надеялся на её верность — чем меньше он сейчас будет встречаться с Джеримэйном, тем лучше. А там, глядишь, ленивые брауни сподобятся расчистить и остальные комнаты…

Каллахан остался пока в столице и Мартина с Шоном тоже от себя не отпустил. Поэтому из наставников, помимо мрачного мастера Патрика, на мельницу вернулись не менее мрачный мастер Флориан и его взбалмошная сестрица. Но сейчас все они были заняты своими делами и Соколят без нужды не доставали. Прежние занятия, когда все собирались в одной учебной комнате, похоже, никто не собирался возобновлять. Дескать, уже большие — учитесь сами, по книгам. Но это не значило, что Элмерику дозволено было прохлаждаться и радоваться наступившей весне: командир выдал ему список поэм, которые следовало выучить наизусть, и обещал проверить, как только доберётся до мельницы. А когда именно приедет, конечно же, не сказал.

Но было кое-что, что не позволяло барду отчаиваться. Близилась Остара, а это означало, что скоро проснётся Ллиун, прекрасная яблоневая дева. Весной они условились встретиться, и обещанный миг был близок, а её посулы в прошлый раз звучали… многообещающе. Поэтому Элмерик сгорал от нетерпения.

Сразу по приезде он сунулся в Чёрный лес, чтобы проверить: а вдруг Ллиун уже не спит? Среди замшелых стволов пахло влажной землёй и прелыми листьями. На полянах среди молодой травы проглядывали первоцветы. Другие младшие фэйри уже вовсю копошились под пнями, обустраивая новые жилища, плескались в полноводных ручьях, хлопали сонными глазами из бочажков, в которых отражалось весеннее мартовское небо, перекликались осипшими после зимы голосами с соседями, подражая птицам. Но Ллиун среди них не было. Возможно, потому, что яблони ещё не зацвели?

Ждать Элмерик не любил, но ничего другого ему не оставалось. Так что эта история с королевской баньши подвернулась весьма кстати.

— Значит, ты сам её не видел? — в голосе Джерри Элмерику почудилась насмешка.

Может быть, её там и не было, но бард по привычке ждал подвоха.

— Говорю тебе: был тёмный силуэт. А потом лошади испугались, и…

— Тебя случайно не разыграли? — Джеримэйн сплёл руки на груди.

— А шарф-та окровавленный? — напомнила Розмари. — Стал бы мастер Патрик пужаться-та, если бы то шутка была-та?

Джерри пожал плечами.

— Я привык полагаться на свои глаза, а не на домыслы. Увижу — тогда поверю.

Элмерик тщетно пытался не злиться, но всё равно ничего не мог с собой поделать. Ох, мало в нём пока было смирения…

— Пойдём к мосту, если не боишься, — он схватил Джерри за рукав. — Посмотрим. Может, тебе удастся подкрасться незамеченным. Мне кажется, она боится чародеев. Деревенские-то эту баньши не раз видели, а от меня она будто прячется.

— Стеснительная баньши! Придумаешь тоже! — рассмеялся Джеримэйн.

— Я тоже хочу пойти-та! — Розмари вскочила.

За зиму она ещё немного подросла, стала выше Элмерика на дюйм и в какой-то момент даже начала сутулиться, но её плохую осанку вмиг вылечил мастер Каллахан, вскользь упомянувший, что у эльфов высокий рост считается признаком красоты и силы. Больше Розмари спину не гнула.

— Только тихо, а то спугнёте, — Элмерик поджал губы; идея выслеживать баньши всей толпой ему была не по душе, но от настырной Розмари разве отвертишься? Она ж вечно прилипнет как банный лист…

Втроём они спустились с холма не по основной дороге, а по едва заметной тропинке, ведущей к реке. Элмерик хорошо помнил эти места: когда-то они гуляли здесь с Брендалин. Теперь ему казалось, что это было очень давно, в прошлой жизни. Боль ушла из сердца, но обида осталась. Впрочем, уж лучше было мучиться от несправедливости, чем продолжать безответно любить такую негодяйку.

Поросший одуванчиками склон ближе к подножию становился круче, и Элмерик подал руку Розмари. Девушка глянула на него косо, но помощь приняла. Свободной рукой она придерживала юбки, уже безнадёжно вымазанные в весенней грязи.

Рябиновый ручей делал здесь поворот, и мост отлично просматривался. И тут Элмерик увидел баньши. Она сидела на перилах — скрюченная, сморщенная, похожая на огородное пугало. Обрывки её чёрных одежд развевались, словно траурные знамёна… Соколята подошли с наветренной стороны, поэтому не слышали ничего, кроме журчания бурных вешних вод и шума мельничного колеса.

— Вот, — прошептал Элмерик и на всякий случай спрятался за куст дикого шиповника. Джерри и Розмари последовали его примеру.

Баньши не могла их слышать, но отчего-то всё равно подняла голову, высматривая непрошеных гостей.

— Болотные бесы! — прошипел Джерри. — Прямо на нас таращится! Ишь, глазницы какие… ну чисто череп!

— Струсил, что ль? Это ж баньши! Они не опасны, — Розмари усмехнулась, но Элмерик видел, что девушке тоже не по себе: кожа на её шее и предплечьях покрылась мурашками явно не от холода.

— Мы про обычных баньши учили, а эта — королевская. Кто знает, что у неё на уме? — поёжился бард.

— Я бы хотел узнать, которого из королей она оплакивает, — Джерри говорил так тихо, что Элмерик скорее прочитал по губам, чем услышал его слова.

— А что, разве не ясно? Ай! — он поскользнулся на влажной траве и ухватился за шиповниковую ветвь, чтобы удержаться. Шипы вонзились в ладонь.

Джерри скривился:

— Просил не орать, а сам-то! Скажи, Рыжий, ты совсем дурачок или притворяешься?

— А что такого-то? — Элмерик подул на ладонь.

— Сколько королей и королев ты знаешь?

И тут до барда дошло. Он охнул и с размаху сел на траву, уже не беспокоясь о чистоте штанов. Первым на ум пришёл, конечно, Артур Девятый. Но никто не говорил, что баньши приходит только к королю людей. Может, она оплакивает Браннана? Или Медб? Если подумать, даже мастер Калахан подходит: низшие фейри до сих пор зовут его королём Лета. А ещё Оона… У эльфов этих королей и королев — просто солить можно. Вот и гадай теперь, почему так изменился в лице мастер Патрик. На окровавленном шарфе не было герба или чего-то подобного, но наставник его явно узнал… Мда, вряд ли это Оона.

— Думаю, она нас заметила. Глаз не сводит, ща дырку просверлит… — Джерри не мог отвести от баньши глаз.

— Что-та холодно-та! — Розмари, поплотнее закуталась в платок.

— Да это просто солнце за тучку зашло, — Элмерик был почти уверен, что дело вовсе не в тучке, поэтому утешение вышло совсем неубедительным.

А баньши вдруг выпрямилась во весь рост. Теперь она стояла на перилах, раскинув руки в стороны. Даже отсюда было видно, что её конечности были нечеловечески длинными и тонкими, будто стебли тростника. Морщинистый лоб действительно украшала корона — она аж сияла на солнце. С громким плеском старуха сиганула в воду и поплыла, как рыба. Некоторое время Элмерик видел её тёмную спину, но потом потерял из виду.

— Пойдёмте-ка отсюда! — Розмари схватила Элмерика за запястье и крепко сжала.

Бард кивнул, поднимаясь на ноги,

— Теперь убедился, неверующий наш? — он усмехнулся, глядя на Джерри.

Тот даже не подумал огрызаться, вместо этого указав пальцем куда-то в сторону мельничного колеса.

Элмерик взглянул и обомлел: баньши устроилась прямо на широкой деревянной лопасти. Колесо то поднимало её над водой, то опускало, протаскивая по самому дну. Любой человек был бы уже мёртв, решись он так прокатиться. Но старухе было хоть бы хны. Каждый раз, оказываясь на верхней точке проворота колеса, она протягивала костлявые руки к солнцу и отчаянно завывала… Элмерик не мог разобрать, плачет она или смеётся. А может, и то и другое одновременно? Теперь и ему стало страшно, а сердце сжалось от дурного предчувствия. Бард вздрогнул, когда Розмари ещё сильней сжала его руку.

— Смотри-ка! — она кивнула в сторону моста, по которому шагом ехал всадник на белой лошади. — Кажется, у нас гости-та.

Элмерик прищурился, силясь разглядеть, кого это там принесло. Незнакомец точно приехал не из деревни — там отродясь не бывало таких добрых коней фейской породы.

— А стеснительная баньши-та никак от него сбежала! Он, выходит, ещё пострашнее нас с вами будет, — Розмари цокнула языком.

Всадник был одет в белое с фиолетовым. Плащ цвета спелой черники развевался на ветру, словно крылья за спиной. На его левом боку Элмерик разглядел меч в серебряных ножнах. Бард задумался, кто из лордов Объединённых Королевств носит такие цвета, но так никого и не вспомнил. Его бесплодные размышления прервал Джеримэйн:

— Вот мало нам на мельнице эльфов! Ещё один пожаловал… Эй, чего вы на меня вытаращились? Сами, что ли, не видите? Уши-то острые.

Приглядевшись получше, Элмерик убедился, что Джерри прав. Ох! Да, им определённо пора было домой…

Когда Соколята вернулись на мельницу, их гость — уже без плаща и меча — восседал в любимом кресле командира, положив ногу на ногу, пил вино и, мило улыбаясь, беседовал с Келликейт. Патрик и Флориан сидели рядом с одинаково кислыми лицами. Говорящего ворона нигде не было видно. По-тихому подсмотреть, что происходит в гостиной, не удалось — чуткий эльф заслышал их шаги ещё в коридоре:

— Эй, кто там? Заходите!

Элмерику очень не понравился его тон. Эльф вёл себя так, будто это он был у себя дома, а все прочие — в гостях.

— Это наши ученики, — Мастер Патрик махнул рукой, делая Соколятам знак войти. — Джеримэйн, Элмерик и Розмари, позвольте представить вас нашему гостю…

— Я — Фиахна, — перебил его эльф. — Можете называть меня так.

Элмерик был уверен, что уже слышал это имя прежде. Черты гостя тоже казались знакомыми. Но они же не могли встречаться раньше? Бард наверняка запомнил бы… Впрочем, гадал он недолго. А ещё мгновение спустя едва не хлопнул себя по лбу, озарённый внезапной догадкой. Ну конечно! Они никогда не встречались, просто эльф был очень похож на Шона без маски — Элмерик видел рыцаря Сентября в истинном обличии всего лишь раз, на Самайн. Хотя вернее было бы сказать, что это Шон был похож на Фиахну — своего отца, младшего брата короля Финварры. Но разве Фиахна не должен сейчас быть с братом на том свете, в Мире-под-волной? Помнится, в сказаниях говорилось, что они отправились туда вместе. Или, может, сказания врут?

Элмерик с интересом рассматривал нежданного гостя. На плечах у того свободно лежали тёмные вьющиеся волосы (тут отец с сыном не сошлись: у Шона волосы были прямыми и гладкими), а от левого виска спускалась единственная тонкая косичка с цветком мать-и-мачехи на конце. Тунику насыщенного сливового цвета украшала серебряная вышивка в виде листьев папоротника. Рукава белоснежной рубахи были прихвачены тяжёлыми серебряными браслетами. Чёрные, как угли, глаза смотрели цепко. Взгляд заметно потеплел, задержавшись на Розмари. Эльф улыбнулся и отсалютовал ей бокалом.

— Не стойте в дверях, проходите. Вечером у нас будет пир в мою честь. Надеюсь, к тому времени мой сын и мой дорогой племянник почтят нас своим присутствием.

Патрик, закатив глаза, вздохнул:

— Я уже говорил тебе: они сейчас в Каэрлеоне. У них важные дела. И я не уверен, что…

— Нет ничего важнее новостей, что я вам принёс Пускай поторопятся. Я знаю, у Каллахана есть дракон как раз для особых случаев. — Фиахна поставил кубок на стол и улыбнулся Розмари. — А пока мы всё равно ждём, я прошу прекрасную даму наполнить мой кубок вином.

— Как вам будет угодно-та! Кстати, моё имя Розмари, — щёки девушки зарумянились.

Забирая кубок, Фиахна ненароком коснулся её руки. Элмерик готов был поклясться, что эльф сделал это нарочно.

— Хотя мой неожиданный приезд повлёк за собой некоторые неудобства, я всё равно рад! Встретить в такой глуши два прекрасных цветка! — он наметил лёгкий поклон в сторону Келликейт и снова уставился на Розмари, прямо-таки пожирая девушку взглядом. — Дочь младших фэйри подобна дикому шиповнику: хороша собой, но её вид не даёт забыть о шипах. Разумеется, я говорю о её спрятанных до поры кошачьих когтях. А вот белокурая дочь смертных — настоящая роза! Скажи, красавица, в чём твоя сила?

Казалось, нельзя было залиться краской ещё больше, но Розмари это удалось:

— Я делаю обереги-та. И насылаю проклятия, — она опустила глаза, потому что была не в силах выдерживать пристальный взгляд Фиахны так долго.

— Мать Прародительница! Кто нашёл тебя? Ты же настоящее сокровище! Проклинать и защищать одновременно — вы понимаете, насколько это изящно?

Джерри закашлялся, но, памятуя о выходке Медб, ничего не сказал. Похоже, лишь эльфы могли заставить его хотя бы иногда сдерживать язык.

— Господин Фиахна, мы просим прощения, что не подготовились должным образом к вашему приезду, — Келликейт отвлекла внимание на себя, спасая готовую сгореть от смущения подругу. — Но неужели нам придётся ждать появления остальных, чтобы узнать, что привело вас в Чернолесье? Может, хотя бы один маленький намёк? Хорошие вести или дурные?

— Смотри-ка! — прошипел Джерри на ухо барду. — Не зря всю зиму во дворце проторчала! Как заговорила-то, а? Прямо по писаному!

Элмерик отмахнулся. Как-никак, Келликейт была дочерью лорда… Впрочем, вряд ли она хоть раз говорила с Джеримэйном так вежливо. Зачем, если тот всё равно не понимает по-хорошему?

Фиахна наклонился к девушке и легонько щёлкнул её по носу.

— Любопытство кошку сгубило! Всему своё время, дорогая.

Элмерик ожидал, что Келликейт возмутится такому обращению, но та отчего-то промолчала. И что только девчонки находят в этих эльфах?! Его негодованию не было предела. Наверняка бард был бы очень смущён, если бы ему напомнили, что совсем недавно он и сам мечтал посмотреть на живого эльфа хоть одним глазком. Но, к счастью, напоминать никто не стал.

Тем временем в окно постучали. Элмерик не успел удивиться, как мастер Флориан уже открыл створки, впуская в гостиную Брана. Ворон устроился у него на плече на специальной войлочной подушке, ловко подцепил клювом предложенное лакомство и прокаркал:

— Пр-р-риедут завтр-р-ра.

— Значит, и пир будет завтра, — решил Фиахна. — А сегодня… не обращайте на меня внимания. Ведите себя так, будто это самый обычный день на мельнице. А я, пожалуй, хочу прогуляться, — эльф встал и перевесил через руку свой черничный плащ. — Надеюсь, прекрасная Розмари не откажется составить компанию? Мне нужен кто-то, кто знает здесь всё.

Девушка кивнула и на всякий случай присела в реверансе.

— Оставим условности, — Фиахна предложил ей руку, и Розмари смущённо коснулась его рукава.

Мастер Патрик снова закатил глаза. Элмерик проводил их взглядом и неожиданно для себя скрипнул зубами. Не нравился ему этот Фиахна.

В своём мнении он оказался не одинок. Бран спрыгнул с хозяйского плеча на стол, склевал какую-то крошку и раскатисто пророкотал:

— Пр-роклятье! Пр-роблема!

— Да уж, — вздохнул мастер Патрик. — «Проблема» — это второе имя Фиахны… Скорей бы уже Шон приехал!

Глава вторая

Самая ранняя яблоня, как оказалось, расцвела у Элмерика под самым носом — в саду у мельницы. Всего одна — другие пока и не думали распускаться. Он бы и не заметил, если бы не Келликейт.

Теперь бард стоял перед деревом, с замиранием сердца смотрел на едва раскрывшиеся цветы и думал: что делать? Если яблоневая дева просыпается с первым распустившимся цветком, то разве она не должна уже быть здесь? Может, Ллиун забыла о своём обещании? Или её не пускает защитный круг? Но буквально вчера Элмерик видел в кустах парочку фей. Скорее всего, мастер Патрик пустил их, чтобы те опыляли цветы. А значит, защита сейчас не так крепка, как в зимнее время.

Он приложил ладонь к стволу, ощущая каждую трещину на коре, и прочистил горло.

— Ну и где же ты? Я ждал тебя всю зиму!

Дерево зашелестело листьями, но это, к сожалению, был не желанный ответ, а просто свежий весенний ветер.

— Знаешь, это не смешно… — Элмерик начинал немного злиться. — Ты не сказала, как тебя найти. Я думал, это будет легко. А теперь стою, как дурак, и разговариваю с деревом.

В голову вдруг закралась страшная мысль: бард видел Ллиун наяву всего единожды — когда она помогла ему залатать ногу. Потом девушка являлась ему лишь в видениях и снах. А что, если всё это было не взаправду, и на самом деле лианнан ши ему ничего не обещала?

Он не удержался от разочарованного возгласа, и в этот миг кто-то закрыл ему глаза руками. Усилившийся аромат яблоневых цветов вернул сердцу надежду.

— Ллиун? Это ты?

Звонко рассмеявшись, лианнан ши убрала ладони.

— Говорят, маленький чаропевец уже отчаялся дождаться Ллиун? Готов был отступиться и уйти?

— Неправда! — Элмерик мотнул головой; отросшие за зиму кудри упали на лицо, и яблоневая дева, едва коснувшись щеки, заправила непослушную прядь ему за ухо.

На ней было платье цвета свежей зелени, украшенное белой вышивкой, соцветиями яблони и многочисленными золотыми шнуровками. Длинные полупрозрачные рукава спускались почти до земли.

— Пойдём отсюда, — она взяла его за руку, уводя подальше к ограде. — Нас могут увидеть.

— Ну и пусть. Мне скрывать нечего.

Ллиун опять звонко рассмеялась.

— Маленький чаропевец такой серьёзный… Пора выполнять обещание. Для этого понадобится флейта.

— Она всегда при мне, — бард хлопнул по кожаному футляру, висевшему у пояса. — А что нужно сделать? Какие-то чары? Может, лучше взять арфу? В последнее время я больше с ней упражнялся.

Ллиун задумалась, накрутив на палец золотой локон.

— Флейта, пожалуй, лучше, — она ускорила шаг, острые коготки впились в кожу Элмерика.

— А куда мы идём?

Они спускались с холма вниз по заросшему склону. Под ногами не было тропинки, но лианнан ши шла легко и уверенно.

— В Чёрный лес, куда же ещё? Тот, кто хочет получить награду от своей дамы, должен сперва выполнить её просьбу. Так ведь говорят сказания? — Ллиун обернулась и подмигнула. Элмерик не мог взять в толк, шутит она или говорит серьёзно.

— Вот я и хочу узнать, чего ты просишь. Только не говори, что я должен сам догадаться.

— Маленький чаропевец скоро сам всё увидит.

Они вошли в лес, когда солнце уже начало клониться к закату. Ох, не самое лучшее время для прогулок… Бард поёжился, вспоминая былые приключения. Они с Джерри и Розмари едва не погибли тут однажды. Впрочем, это было давно, когда Соколята совсем ничего не умели. Теперь Элмерику незачем было опасаться лесных фэйри. Скорее уж это они должны были страшиться встречи с ним. Ну, большая часть из них.

— А может, ты хочешь заманить меня в чащу и там съесть? — короткий смешок получился нервным и наигранным.

Лианнан ши, задрав юбки, перепрыгивала через многочисленные ручьи, и Элмерик не мог оторвать взгляда от её стройных щиколоток и острых коленей.

— Всё может быть, — она сверкнула зеленющими глазами, даже не думая опустить подол, словно вообще не знала никакого стыда. — Вот мы и пришли.

Элмерик огляделся. Это было чудесное место: не просто лесная поляна, а настоящий яблоневый сад, вокруг которого пышно разрослись колючие кусты ежевики. Под ногами хрустели прошлогодние полусгнившие яблочки-дички, повсюду царило буйство весенней зелени… и ни одного цветка. Яблони будто спали. Бард почти что слышал, как они вздыхают во сне.

— Пусть маленький чаропевец сыграет им, — Ллиун присела на замшелый пень и подперла рукой подбородок. — Может, тогда они наконец-то проснутся?

— Хочешь сказать… — Элмерик запнулся, подбирая слова.

Лианнан ши поникла, опустив узкие плечи.

— Всё так. Ллиун единственная, кому посчастливилось оттаять. Зима была слишком холодной… А всё из-за чародея Жестокое Сердце, — она подняла руку, и Элмерик увидел, что от заклятия, подчинившего Ллиун воле Лисандра, остался заметный алый шрам — как раз там, где в запястье врезалась острая струна.

Проследив за его взглядом, лианнан ши смутилась и спрятала руку за спину, но Элмерик перехватил её ладонь, пресекая попытки вырваться.

— Тебе нечего стыдиться. Это раны, полученные в бою.

— Но они же некрасивые, — глаза Ллиун наполнились слезами.

Ох уже эти эльфы, повёрнутые на своей красоте! Вместо лишних слов Элмерик поднёс её запястье к губам, и лианнан ши, захлопав глазами, перестала вырываться. Бард выпустил её ладонь сам, но не сразу.

— Почему ты думаешь, что я смогу разбудить их? — он потянулся за флейтой.

Ллиун пожала плечами.

— Кому ещё, как не чаропевцу, под силу такое колдовство?

— Ладно, я попробую.

Элмерик заиграл мелодию. Сперва тихо, потом всё громче и громче. Пальцы живо бегали по телу серебряной флейты. Когда он готов был перейти ко второй, более лирической части, Ллиун остановила его жестом:

— Нет, так не пойдёт. Маленький чаропевец боится.

— А кто бы не боялся? — фыркнул Элмерик, отнимая от губ флейту. — Я собираюсь пробудить к жизни десятка два яблоневых дев. Наверняка очень голодных после зимы. А я слышал, бардов вы особенно любите. На вкус,

В лесу начинало темнеть. С заходом солнца сразу похолодало, и Ллиун, заметив мурашки на коже барда, взяла его руки в свои, чтобы согреть дыханием замёрзшие пальцы.

— Маленький чаропевец прав и не прав. Мы любим бардов, но не только за их горячую кровь. Мои товарки не посмеют тронуть маленького чаропевца, я ручаюсь.

— Почему?

— Не важно. Пусть маленький чаропевец поверит Ллиун и сыграет ещё раз.

Новая мелодия вышла намного лучше. Она была похожа на звон капели и журчание ручьёв, на пересвист возвращающихся птиц и шум южного ветра. Элмерик играл о весне, призывал её, в какой-то мере он и сам сейчас был весной. Он вдруг увидел, как маленькая белая точка на ветке превратилась в бутон и нежные лепестки дрогнули, готовясь раскрыться.

В этот миг Ллиун остановила его.

— Благодарю. Дальше они справятся сами. А нам лучше отсюда убраться, и поскорее.

Бард не заставил просить себя дважды.

— Что, всё-таки сожрут? — его голос предательски дрогнул.

Лианнан ши соизволила ему ответить, когда они отошли от яблоневой поляны на значительное расстояние.

— Не в этом дело… Просто Ллиун не хочет, чтобы ей завидовали. Ведь она уже нашла своего барда. А им ещё придётся потрудиться. Что ж, маленький чаропевец заслужил награду.

Она наградила его долгим поцелуем. Потом ещё одним. Смеясь, увлекла за собой на мягкое ложе из плюща и сама распустила золотистую шнуровку на платье. Наверное, надо было что-то сказать, но Элмерик начисто потерял дар речи. В голове мелькнула дурацкая мысль, что надо было захватить с собой плащ, чтобы подстелить, — земля ведь ещё холодная, а потом все мысли вовсе исчезли.

Бард беспокоился зря: этой ночью им вовсе не было холодно. Острые когти яблоневой девы царапали его кожу почти что нежно. Когда Ллиун куснула его за шею, Элмерик решил, что теперь-то уж точно всё — хитрая лианнан ши выпьет его кровь. Но даже это не могло заставить его остановиться. В сердце не было ни капли страха. Ведь чему быть, того не миновать. Голова кружилась, как будто бы он перебрал молодого вина (а ведь вообще не пил сегодня!), перед глазами стоял туман, а запах яблоневых цветов ещё никогда не был таким желанным. Элмерику хотелось вдыхать их приторный аромат снова и снова. И плевать, если за это желание придётся заплатить жизнью. К счастью, Ллиун вовсе не убивать его собиралась…

Они разомкнули объятия под утро, когда первые лучи солнца едва коснулись макушек деревьев.

— Мы увидимся снова? — голос Элмерика прозвучал хрипло.

— Но мы же ещё даже не расстались, — лианнан ши, усмехнувшись, провела острым коготком по его подбородку и, глядя на вытянувшееся лицо возлюбленного, расхохоталась. — Конечно увидимся. Ллиун теперь никуда не отпустит своего барда! Так что пусть он ждёт её завтрашней ночью и не вздумает спать.

Окрылённый этим обещанием, Элмерик попрощался с Ллиун, поцеловав её напоследок, и со всех ног бросился домой. Он надеялся пробраться в спальню незамеченным, но в этот раз ему, увы, не повезло. На крыльце мастер Патрик. Несмотря на то, что наставник одевался явно наспех, его вид был настолько грозен, что бард невольно втянул голову в плечи, предвкушая серьёзный нагоняй. И тот не заставил себя ждать.

— Ты совсем спятил? — мастер Патрик даже не кричал, а шипел: это означало, что он был не просто зол, а взбешён. Таким Элмерик его не видел… да пожалуй, со дня пропажи Келликейт.

— А что случилось? — бард только сейчас заметил, что за плечом наставника маячила Эллифлор, тоже крайне бледная и обеспокоенная.

— Он ещё спрашивает! Ушёл, не предупредил. А когда тебя хватились, брауни поведали, что ты ещё вчера ушёл под ручку с лианнан ши. И что мы должны были думать? Где искать твои косточки? — леди-призрак шумно дышала, хотя ей вовсе и не обязательно было это делать. — Патрик уже всех на уши поднял! Мы собирались на поиски.

— Но я уже не маленький, — пробурчал Элмерик, краснея, — и сам знаю, что делаю. Оставьте меня в покое.

Мастер Патрик взял его за подбородок, осмотрел шею, недовольно поджал губы при виде следов, оставшихся в память о страстной ночи, и только потом облегчённо выдохнул.

— Ну, по крайней мере, она не укусила.

— Проверь ещё запястья, — подсказала леди Эллифлор, но Патрик покачал головой.

— Нет смысла. Эта связь иного рода. Сама подумай: он же бард…

Эллифлор ахнула, прикрыв рот рукой.

— Бард, ну и что? — от досады у Элмерика дрожали губы. — Что бы вы там себе ни думали, это совсем другое… она и я… мы…

— А ты знаешь, почему лианнан ши предпочитают бардов? — голос мастера Патрика снова стал спокойным, как если бы тот был в классе и вёл урок. — Отвечай.

Элмерик пожал плечами.

— Потому что мы особенные? — он смотрел на наставника в упор, пытаясь скопировать наглый взгляд Джеримэйна; у него даже почти получилось.

— Ох уж эти мальчишки… — Патрик вздохнул. — Ладно, пусть Каллахан с тобой разбирается, особенный ты наш! А до его возвращения запрещаю тебе покидать мельницу.

— Опять?! Но…

— Никаких «но». Отправляйся к себе. А если будешь перечить, запру в подвале. Ты там уже сидел. Видать, понравилось?

Элмерик надулся, но ослушаться не посмел. Добравшись до комнаты, он рухнул на кровать, даже не сняв сапоги.

А ведь день так чудесно начинался… Вот обязательно надо было всё испортить?

К счастью, долго ждать ему не пришлось. Каллахан, Шон и Мартин приехали на мельницу сразу после обеда — бард заметил их из окна.

Командир даже издалека выглядел обеспокоенным. Его лицо, конечно же, оставалось бесстрастным, но Элмерик всё равно видел, что учитель напряжен, как перетянутая струна на арфе. Это чувствовалось во всём: в походке, в повороте головы, в том, как он спрыгнул с взмыленного коня и велел принести воды.

Половина лица Шона, как обычно, скрывалась под маской, но бард готов был биться об заклад, что тот не рад предстоящей встрече с отцом. Только Мартин хмурился открыто, даже не пытаясь выглядеть благодушным. И если прежде Элмерику было просто не по себе, то теперь сердце аж заныло от дурного предчувствия: уж эти трое ни за что не будут волноваться по пустякам.

Улыбающийся Фиахна встретил их у дверей. Он обнял Шона, хлопнул Каллахана по плечу, подмигнул Мартину.

— Вы заставили себя ждать! Я почти обиделся. Каллахан, где же твой хвалёный дракон?

— Гостит у Медб, — командир поднялся ещё на одну ступеньку; стало заметно, что они с Фиахной одного роста. — Я могу пройти в свой дом?

Гость неохотно посторонился.

— У Медб? Ага, старая подруга! Как она там? По-прежнему ворует рыцарей?

— А ты по-прежнему воруешь девиц? — Шон стряхнул с сапога комок налипшей грязи.

— Что-то же должно оставаться неизменным в этой жизни. И потом, это ведь честный обмен. Ведь сперва они крадут моё бедное сердце.

— Интересно, Медб тоже так оправдывается? — фыркнул Мартин.

— Ты не понял, — с обезоруживающей улыбкой отозвался Фиахна, — я не оправдываюсь.

— Папа хвастается, — со вздохом пояснил рыцарь Сентября, увлекая Мартина за собой в дом.

Несмотря на то что время обеда уже прошло, по настоянию Фиахны все Соколы снова собрались за столом в гостиной. Причём, наглый эльф устроился в кресле Каллахана.

— Пир будет, но немного позже. А пока пейте вино, ешьте пирожки. Они чудесны, но ещё чудеснее та, что их приготовила, — он поманил Розмари пальцем. — Я хочу, чтобы ты сидела рядом со мной, красавица. Сынок, а ну-ка подвинься!

Шон, не говоря ни слова, пересел.

— Ой, не стоит-та беспокойства! Мне и тут неплохо-та. Да и к кухне поближе, — Розмари хоть и отнекивалась, а всё же пошла, села рядом с эльфом. Её щёки зарделись.

— Скромница, — шепнул Фиахна, наклонившись через неё к Шону, — прямо как твоя мать. Эх, что поделать: ну нравятся нам смертные. Как думаешь, это семейное?

Рыцарь Сентября закатил глаза — прямо как мастер Патрик, — а Фиахна, прочистив горло объявил:

— Ну что ж, раз все в сборе (на самом деле в гостиной не было Джеримэйна, но эльф решил не обращать внимания на такую малость), теперь я расскажу, зачем приехал!

Его голос не был мелодичным, как у Каллахана, или низким бархатным, как у Шона. И всё же им нельзя было не заслушаться.

— Меня послал к вам с важной вестью король Финварра, — стоило ему произнести имя эльфийского правителя, как воцарилась гробовая тишина: всё затаили дыхание; казалось, даже птицы за окном перестали петь. — Он велел сказать, что остаётся в Аннуине и не вернётся более в наши края, но станет одним из королей в Мире-под-волной.

Эльф делал паузы между фразами, будто бы наслаждаясь тем, как слушатели встречают каждое его слово и как жадно ждут продолжения.

Каллахан крепко сжал пальцы на своём кубке и пригубил вино. Губы что-то прошептали совсем беззвучно. Элмерик глянул на командира с сочувствием — все-таки Финварра был его отцом. А стать иномирным королём хоть и почётно, но по сути это означало умереть навсегда. В этой жизни отец и сын больше не увидятся, а встретятся только в тот миг, когда Калллахан сам отправится за грань.

Фиахна тоже поднял чашу.

— Я же вернулся, чтобы объявить его волю. Финварра хочет, чтобы я объявил преемника — того, кто будет править Неблагим двором отныне и до самого последнего дня, когда придёт его черёд отправляться к Прародительнице эльфов. Но пока нас не было, вы тут наворотили дел, поэтому сперва я должен разобраться в происходящем, и только потом огласить имя нового короля. С этого момента я объявляю себя наместником Финварры…

Каллахан стукнул кубком о стол чуть громче, чем обычно. Патрик, сделав страшные глаза, взглянул на Мартина, а тот, в свою очередь, переадресовал взгляд Шону. Рыцарь Сентября же, слегка приподняв брови, поинтересовался:

— А Браннан знает?

— Разумеется.

— И как он воспринял эту поразительную новость?

Фиахна рассмеялся.

— О-о-о, он был очень зол! Но бесы с ним, этот парень с детства слыл вспыльчивым, как лесной пожар. Сейчас я хочу знать, что скажет Каллахан.

Командир встал и, поколебавшись всего мгновение, склонил голову перед Фиахной. Бусины в его волосах звякнули друг об друга.

— Рассчитываю на твою мудрость, дядя.

Шон, не удержавшись, прыснул в кулак, но быстро взял себя в руки. Кажется, мудрость была именно тем, чего Фиахне всегда недоставало.

— Вот и прекрасно! — новоявленный наместник хлопнул в ладоши. — Розмари, дорогая, налей мне ещё вина. Мы непременно должны выпить за здравомыслие. Никто же не будет возражать, если я назначу эту гостеприимную обитель своей временной резиденцией?

Кажется, Патрик очень даже возражал. По тому, как недобро сверкнули его глаза, он готов был во всеуслышание заявить об этом, добавив словечек, которые обычно не употребляют за общим столом. Но Мартин закрыл ему рот рукой.

Фиахна с сомнением посмотрел на потолок и углы, затянутые паутиной.

— Кое-что, конечно, надо будет переделать. И покрасивее обставить мои покои. Сейчас там весьма уныло.

— Я распоряжусь, — сухо сказал Каллахан.

— О, не стоит себя утруждать, дорогой племянник! Я сам всё устрою. Поверь, мне это будет даже в радость. Люблю что-то делать для других, — Фиахна поправил серебряный браслет на руке, любуясь искусной чеканкой. — И кстати… я пригласил в гости Браннана. Нам надо будет кое-что обсудить втроём. Он прибудет сегодня к ужину — как раз успеет на пир. Вот он, между прочим, быстрый парень, не то что некоторые…

Теперь уже Каллахан поймал отчаянный взгляд мастера Патрика и покачал головой:

— Дядя, могу я попросить впредь предупреждать о гостях заранее? Так будет удобнее всем нам.

— Я учту эту просьбу, — Фиахна лучезарно улыбнулся. — Особенно если прекрасная Розмари попросит меня о том же. Что скажешь, Роз? Стоит нам прислушаться к словам моего племянника?

— Д-да, пожалуйста, — еле выдавила девушка, разглядывая трещинки на деревянной поверхности стола. — Д-думаю, это очень-та разумно было бы.

— Значит, быть посему, — Фиахна хлопнул ладонью о стол (Розмари вздрогнула) и повернулся к Шону. — И раз уж Браннан всё равно будет здесь, я спрошу с него за твоё лицо. Мой дорогой сын ничем не заслужил стольких лет позора.

— Папа, оставь! Мы сами разберёмся, — в отчаянии прошипел рыцарь Сентября, но отец его уже не слушал.

Фиахна встал, потянулся, прошёлся вдоль стола, погладил ворона (тот с удовольствием подставил пернатую макушку), потрепал по волосам Келликейт, хлопнул барда по плечу, а потом вдруг достал из кармана монетку и подбросил её в воздух.

— Да, кстати, пока я управляю Неблагим двором, мне понадобится паж… оруженосец… помощник… а, не важно, в общем, всё вместе. Я выбираю тебя, — монетка упала на стол прямо перед Элмериком, и тонкий палец эльфа упёрся барду в грудь. — Если никто не против, конечно.

Но все уже поняли, что спорить с Фиахной бесполезно. Он не услышит и всё равно сделает по-своему.

— Мне, кажется, или я пропустил что-то важное?… — задрав голову, Джерри в изумлении взирал на высокие белые башни, выросшие на месте мельницы.

— А ты ещё больше по девкам бегай, и вообще всё проспишь! — фыркнул Элмерик, наслаждаясь его замешательством. — Мы теперь живём в королевском замке.

Чудесная серебряная черепица отбрасывала на стены солнечные блики. На самой высокой из башен развевался стяг с белым листом цветущего папоротника на фиолетовом поле — это был герб Фиахны. На башенке поменьше колыхалось другое знамя: белый сокол на чёрном поле. Элмерику хотелось думать, что оно вывешено в честь всего отряда, но, скорее всего, новоявленный регент таким образом чествовал своего племянника, и только. Догадку подтверждало и то, что прямо сейчас брауни прилаживали флаг на третий шпиль, где на белом поле раскинул крылья чёрный ворон — любимая птица Браннана.

Фиахна помнил, что белый цвет в геральдике означает серебро, поэтому и цветущий папоротник, и сокол, и поле, по которому летел ворон, испускали слабое сияние, отливая перламутром. Ночью знамёна наверняка будет видно издалека. А замок всё ещё перестраивался: за утро он уже стал раза в два больше. Интересно, это иллюзия или Фиахна и впрямь поработал с пространством?

— О, ты даже не представляешь, что тут творится! — Келликейт обеими руками придержала капюшон, чтобы его не сорвал ветер. — Элмерик у нас теперь оруженосец эльфийского короля. А Розмари уже почти фаворитка.

— Не короля, а всего лишь наместника, — поправил её бард, но Джерри, казалось, его не слышал.

— Какой ещё, к бесам, король?!

— Говорю же тебе: эльфийский! — Келликейт подробно пересказала ему последние новости, а Элмерик не без ехидства наблюдал, как глаза Джеримэйна расширяются всё больше.

— Ну дела… выходит, наша милашка Роз таки охмурила эльфа? — присвистнул он.

— Да иди ты! — беззлобно фыркнула Розмари.

— Это ещё кто кого охмурил. Вообще-то, это он ей проходу не даёт, — Келликейт поджала губы.

— А тебе что, завидно? — Розмари снова покраснела как мак.

— Но ты же не против его ухаживаний? — уточнил у неё Джерри, уже по-настоящему хмурясь и сжимая кулаки.

Элмерика позабавила его готовность вступиться за подругу, даже если придётся иметь дело с эльфийским королём или наместником. И не важно, что Фиахна этого забияку одним пальцем отделает так, что даже Медб не снилось…

Девушка мотнула головой и приложила ладони к полыхающим щекам.

— Не-а, не против. Вот только не знаю-та, что ж мне с ним делать-та теперича?

Джеримэйн пожал плечами. Мол, раз не против, то разбирайся сама со своими эльфами.

— А тебя самого где носило? — поинтересовалась Келликейт.

— Да мы тут с Мэриэнн гуляли… — в его голосе Элмерик ожидал услышать похвальбу, а вовсе не досаду. Но, кажется, Джерри был совсем не рад. — Слушайте, а этому вашему Фиахне случаем второй оруженосец не нужен?

А, так вот в чём дело! Бард едва не рассмеялся — какова ирония судьбы, а? Джеримэйн завидовал, что Элмерику посчастливилось стать оруженосцем эльфийского короля, а бард, в свою очередь, так же отчаянно завидовал, что Джерри может беспрепятственно встречаться со своей возлюбленной и никто ему слова поперёк не скажет. Он бы даже поменялся местами, если бы это могло чем-то помочь.

Тем временем брауни с непонятным человеческому уху воркотанием потащили флаг Браннана вниз: пролетавшая мимо птица умудрилась нагадить ровно по центру полотнища.

— М-да, чую, Браннан будет не рад! — хохотнул Джеримэйн.

В тот миг они даже не представляли насколько…

Глава третья

Два всадника на чёрных конях появились из тумана на закате. Не вышли из него, а будто возникли в низине под холмом. Копыта, никогда не знавшие подков, выворачивали комья сухой земли из дороги, ведущей на мельницу. А от самой мельницы к тому времени уже ничего не осталось: на вершине холма вырос самый настоящий замок с пятью башнями, крепостной стеной и слегка заболоченным рвом, через который был переброшен крепкий деревянный мост. Все флаги уже развевались на шпилях, и Браннан, к счастью, так и не узнал, какая печальная участь недавно постигла его личный герб.

С крепостной стены Соколы наблюдали, как гости въезжают во двор замка.

— Какого?… — Шон не без труда проглотил рвущееся наружу ругательство. — Папа, он притащил с собой Эйвеона!

— Прости, я и забыл, что вы не ладите. Но ты не злись, сынок. Эйвеон не виноват в том, что с тобой случилось. Все знают, что это сделал Браннан, — Фиахна поправил узорную перевязь и похлопал по рукояти своего меча. — Посмотри-ка, я хорошо выгляжу?

— Нормально, — Шон вздохнул.

Фиахна заулыбался и потрепал Элмерика по рыжей макушке.

— Оруженосец, вина мне!

Признаться, бард совсем не ожидал, что по большей части ему придётся прислуживать новоявленному господину. Кажется, тот не совсем понимал разницу между доверенным лицом, оруженосцем и личным слугой.

— А мы разве не собираемся выехать им навстречу? — уточнил Каллахан. В закатных лучах волосы Каллахана выглядели бледно-золотыми.

— Ещё чего! Ни к чему себя утруждать. Они сами прекрасно видят, куда ехать.

Оставалось лишь гадать, был ли Фиахна просто-напросто невежей или же с самого начала хотел показать Браннану, кто тут хозяин положения. Элмерик скорее поставил бы на второе.

Он уже собрался отправиться за вином, но Фиахна остановил его, шепнув на ухо:

— И передай девице Розмари, что после полуночи я буду ждать её в своей спальне.

— Что, вот прямо так и передать? — бард аж поперхнулся.

— Если хочешь, можешь добавить от себя парочку любезностей в моём стиле, — самонадеянно улыбнулся эльф.

Элмерик открыл рот и тут же закрыл его. Он так и не придумал, как бы повежливее ответить, что ни за что не будет этого делать.

Сказать, что Браннан был зол, — это ничего не сказать. Как только всадники миновали мост, стали слышны все те неприличные эльфийские слова, которыми он поносил любимого дядюшку.

Оставив коня во дворе и бегом взлетев на крепостную стену (Эйвеон едва поспевал следом), король-воин остановился прямо перед Фиахной и, глядя тому в глаза, яростно выпалил:

— Я не признаю тебя наместником Финварры и проводником его воли! Не видать тебе моего королевства!

Фиахна задумался, закусив губу, втянул носом свежий закатный ветерок и предложил:

— Может, сперва выпьем?

И Элмерику опять пришлось наливать. Конечно, Браннан узнал барда и криво усмехнулся, обращаясь к Каллахану.

— Вижу, ты убедился, что этот ученик годится лишь для того, чтобы подавать вино. Рад, что ты больше не даёшь ему арфу! Незачем мучить хороший инструмент.

— Я тоже рад встрече, — командир не изменился в лице. — Вижу, запас твоих острот не иссяк при дворе королевы Медб, и ты всё ещё не можешь остановиться?

Браннан, не удостоив брата ответом, снова обернулся к Фиахне.

— А ты неплохо тут обустроился. Мудрое решение. Потому что моего дворца тебе не видать.

— Каллахан признал моё право решать, признаешь и ты, — наместник коснулся своего лба, и на челе его засиял невидимый до сих пор венец из белого золота, на котором переливались тёмные гроздья гранатов.

Браннан отшатнулся — судя по всему, венец он узнал. Фиахна же как ни в чём не бывало продолжил:

— Твой отец вручил его мне, чтобы я передал достойнейшему из правителей. Он отметил, что это не обязательно должен быть кто-то из его сыновей. Ведь вы ещё юны и можете оказаться не готовы к столь тяжкой ноше.

Король-воин едва не задохнулся от ярости, и Элмерик на всякий случай отступил на пару шагов. Ему было неуютно находиться на высоченной крепостной стене рядом с настолько разгневанным эльфом. Фиахну же, казалось, злость племянника только забавляла.

— Ты позвал меня в гости затем, чтобы унижать на глазах у всех? — прошипел Браннан, буравя его ненавидящим взглядом.

— Нет, я хочу поговорить с тобой и с Каллаханом. За закрытыми дверями.

— Тогда чего мы ждём? Я не собираюсь задерживаться здесь надолго.

— И слава богам! — шепнул кто-то у Элмерика за спиной. Кажется, это был Шон.

— Теперь, когда мы поприветствовали друг друга как следует, прошу проследовать в мои покои. Остальным не рекомендую даже приближаться к дверям: я позаботился о защите и обязательно замечу, если кто-то решится нас подслушать.

Фиахна сделал приглашающий жест рукой и первым зашагал вниз по крутой каменной лестнице. Соколы проводили командира и его родичей настороженными взглядами. Когда их шаги стихли, гнетущее молчание первым нарушил Мартин:

— Что-то мне подсказывает, что никакого пира сегодня не будет.

— А ты так хотел попировать? — хмыкнул Шон.

— В этой компании? — Мартин задумчиво поскрёб подбородок. — Пожалуй, нет.

— Я всё слышал, — Эйвеон улыбался, но Элмерика это напускное радушие не обмануло. И как же ему челюсть не сводит-то, лицемеру такому?

В отличие от прошлого раза, когда они виделись, Эйвеон выглядел более величественно. Всё-таки не на охоту в лес собрался, а на важные переговоры. В его одеждах преобладали синие и серые оттенки, больше соответствующие его титулу принца Грозовых Дней.

В воздухе тоже вдруг запахло грозой.

— Ну слышал, и что? Донесёшь? Думаешь, он не знает, что его тут не любят? — Шон хотел было уйти, но Эйвеон преградил ему путь.

— «Не любят», — передразнил он. — Ты хоть понимаешь, что сейчас происходит? Или для твоих недоэльфийских мозгов это слишком сложно? Так давай я поясню.

Шон резко вскинул голову. Мартин тут же встал с ним рядом и тронул за рукав:

— Оставь его. Пойдём.

— Нет уж, — рыцарь Сентября сплёл руки на груди. — Давай послушаем. Мозги недоэльфийские ему, видите ли, не нравятся. А как всюду ходить с недоэльфийской рожей — это, значит, ничего? Это мы можем?

Рука Эйвеона дернулась, словно он хотел выхватить меч, но в последний момент передумал.

— Вор! — Шон был зол и явно нарывался, его глаза горели лихорадочным блеском, ноздри раздувались; казалось, он даже испытывал какое-то странное удовольствие от этой перепалки.

— Ты же знаешь, это была не моя идея!

— Давай, вали всё на Браннана!

Элмерик не знал, что делать. А ну как эти двое и правда сцепятся не на жизнь, а на смерть? Бежать к Каллахану бессмысленно — защита Фиахны никого не пропустит. К мастер Патрику? Пока тот влезет на стену, может быть уже поздно. Мастер Флориан ещё не совсем оправился. Мастера Дэррека нет в замке. Конечно, Мартин был уже здесь, и он часто выступал миротворцем в чужих ссорах, но чутьё подсказывало барду, что сейчас был не тот случай.

— Я лишь хочу сказать, что Браннан — хороший король. Глуп тот, кто этого не видит. Ваш Каллахан попросту сбежал, а Браннан взвалил на свои плечи всё королевство. Теперь же Фиахна прибыл на всё готовенькое и хочет узурпировать власть, — где-то вдалеке глухо заворчал гром, словно подтверждая слова Эйвеона.

— Тот Фиахна, которого я знаю, никогда не желал взойти на трон. Я думал, ты тоже его знаешь. Или мы говорим о разных эльфах?

Серая мгла заволокла небо, и только над головой Шона в просвете туч продолжало сиять закатное солнце.

— Все меняются со временем.

— Глупости, — рыцарь Сентября шагнул вперёд, теперь они с Эйвеоном стояли почти вплотную. — Если Браннан такой хороший правитель, почему бы вам просто не подождать, пока Фиахна сам не передаст ему венец Финварры? Куда спешить? У Дворов перемирие…

— Которое Фиахна, кстати, не подтвердил.

— Значит, ещё подтвердит.

— Ой ли? Смотрите, как мы защищаем папочку! Думаешь, тебе что-нибудь перепадёт от его щедрот?

В вышине громко захлопали от ветра полотнища флагов. Чёрный и белый сцепились меж собой и никак не могли разъединиться. Фиолетовый по-прежнему гордо реял выше всех.

— Я никогда не претендовал на трон, — процедил Шон сквозь зубы, бледнея.

Мартин ещё более настойчиво тронул его за рукав, но рыцарь Сентября лишь повёл плечом, отмахиваясь от него.

— Я знаю, у тебя было целых две веских причины этого не делать. Но если вмешается папа… — Эйвеон многозначительно умолк, играя бровями.

— Перестань, — сказал Мартин уже принцу Грозовых Дней. — Вы оба заходите слишком далеко.

— Я просто хочу, чтобы Браннан получил то, чего заслуживает. Просто не стойте у нас на пути, — Эйвеон отступил на шаг, открывая дорогу к лестнице.

— Давайте сперва дождёмся окончания переговоров… — Мартин попытался увести Шона, но тот стоял крепко, как скала.

— Пусть договорит, раз уж начал. Что за веские причины?

Эйвеон вздохнул.

— Твоё происхождение. Негоже недоэльфу править эльфами.

— Но это не запрещено, — ледяным тоном напомнил рыцарь Сентября. Плащ колыхался у него за спиной, будто чёрные вороньи крылья.

— Да. Но есть и вторая причина.

— Какая же?

— Забыл? Ты — уродлив.

Эйвеон развёл руками и в следующий же миг согнулся от удара под дых, хватая ртом воздух.

— Давно мечтал это сделать. — Шон облизал сбитые костяшки пальцев и кивнул Мартину. — А теперь пошли.

Но тут Эйвеон выхватил меч из ножен и с рёвом бросился вперёд. Ярость затмила его рассудок: он даже не сразу заметил, что Шон безоружен, опомнился, только получив водяным заклятием в лоб и взревел:

— Возьми оружие! Сражайся мечом и магией, как все!

Мартин вложил свой клинок в протянутую руку Шона. Элмерик помнил, что это волшебный меч, способный нанести раны эльфу. Но и у Эйвеона наверняка был такой же.

Сталь ударилась о сталь, в стороны брызнули искры. Неизвестно, чем бы всё закончилось, но, к счастью, в этот момент раздался зычный голос Браннана:

— Что тут происходит? А ну прекратите, живо!

Заслышав окрик, Эйвеон вмиг отступил и спрятал клинок в ножны. Рыцарь Сентября так и остался стоять с обнажённым мечом, но не атаковал.

Браннан встал перед ним, отстранив Эйвеона плечом и обратился к Шону.

— Убери меч, Шон, — это был не приказ, а просьба. — Если хочешь, я принесу тебе извинения за поведение моего вассала.

— Не нужно извинений. Просто исполни то, что обещал, — рыцарь Сентября вернул меч Мартину.

Браннан кивнул и вдруг понизил голос до тихого шёпота. Слов почти не было слышно, но Элмерику удалось прочитать по губам:

— Я нашёл цветок.

А потом Мартин заслонил его своей спиной, и больше ничего разобрать не удалось.

Небо темнело, на замок спустились сумерки.

— До чего вы договорились, мой король? — сгорая от любопытства, спросил Эйвеон.

Ох, зря он напомнил о своём существовании! Браннан, злобно глянув в его сторону, рявкнул:

— Дома поговорим. Мы уходим. Немедленно!

Почти бегом они спустились во двор и вскочили на коней. Мост через замковый ров со скрежетом поднялся сразу за их спинами. Поспешный отъезд больше напоминал бегство.

— Кажется, что-то пошло не так, — вздохнул Шон.

— Да… полагаю, переговоры не задались. — Мартин точь-в-точь скопировал его вздох.

Ближе к вечеру выяснилось, что всё прошло не просто плохо, а очень плохо. Браннан не только отказался признать Фиахну наместником отца, но и усомнился в его праве судить и выбирать. Они крепко поссорились, и тут уже Каллахану пришлось выступать в роли миротворца. Браннан поклялся, что во времена его правления и ноги Фиахны не будет при Неблагом дворе. В ответ Фиахна объявил, что лишает Браннана права наследования и будет править сам, пока не сыщется достойный преемник.

Низложенный король-воин сбежал и каким-то непостижимым образом умудрился закрыть за собой все пути. Сколько Фиахна ни пытался, ничего не получалось: он мог пройти куда угодно, в любой из миров, но только не в Неблагой двор. Похоже, земля продолжала считать правителем именно Браннана.

Тогда наместник отправил с вестями птиц. Поскольку уже спустилась ночь, это были совы. Они понесли вести другим эльфийским правителям и лордам, что новый король Неблагого двора вернулся из Аннуина и приветствует собратьев.

— Не зря я построил такой замок, — неудачные переговоры, похоже, ничуть не огорчили Фиахну и он по привычке улыбался. — Поживу пока тут. А там, глядишь, что-нибудь да изменится. Ты уже передал Розмари, что я велел?

Элмерик покачал головой.

— Тогда беги, чего стоишь!

— Но вы же вроде хотели пир. В вашу честь, — промямлил бард. — Может, лучше того… начать приготовления?

— До пира ли нам теперь? — Фиахна подпёр кулаком скулу. — Ох, и тяжёлую же задачку задал мне братец! Иди, мальчик, иди, не зли меня…

Разумеется, Розмари оказалась не в восторге. Хорошо ещё, не влепила Элмерику леща. А могла бы сгоряча-то.

— Что он себе позволяет-та? — она бегала взад-вперёд по кухне, и половицы жалобно скрипели под её ногами. — Наглец! Охальник остроухий!

Разумеется, на крик сбежались остальные Соколята и Мартин. Бард только и успевал, что поддакивать. А Розмари бушевала, гремя тарелками:

— Я ему кто? Подзаборная девка? Вон Келликейт-та своему королю от ворот поворот дала-та! И я дам. Зуботычину! И метлой его, метлой-та промеж ушей!

— Только меня не приплетай! — фыркнула Келликейт. — Мой король повежливее этого будет. Хотя… тоже балбес самонадеянный, да простят меня подданные Его Величества. Может, это у них общая королевская черта?

— Это какая ж?

— Да самонадеянность же.

— А-а-а, да! — Розмари ударила тряпкой по краю стола, подняв в воздух облако мучной пыли. — Вот ему! За всё хорошее-та! На орехи!

— А это правда, что Роз похожа на покойную матушку Шона? — Джеримэйн спрашивал у Мартина, но остальные тоже услышали.

— Я сам не видел. Давно дело было. Но Шон говорит, что да. Он-то сам и лицом, и статью в отца пошёл, а Фиахна всегда любил смертных дев. Матушку Шона, говорят, вообще из родного племени своровал. И до, и после неё были другие, но все как одна: крепкие, рослые, белокурые и светлоглазые. В общем, как наша Розмари.

— Ах вот оно что! — девушка, отбросив тряпку, схватилась за скалку. — Другие, значит!

— Остынь, дурёха! — Джерри едва успел увернуться, а то бы и ему досталось. — Послушай, он же эльф! Конечно, у него таких как ты были сотни. Если не тыщи. Так… а теперь реветь будем, значит?

— Ну тебя к бесам! — всхлипнула Розмари. — Не хочу я больше никаких эльфов-та! Красивые-та, да пустые.

— Ну, положим, не все… — Мартин забрал скалку из её рук и усадил девушку на лавку.

— Может, не все. Но этот-та точно пустой! И мне такой не нужен-та! Вот, — Розмари глотала слёзы, уткнувшись лбом в его плечо.

Элмерик прекрасно понимал, что она лжёт.

— Ну где же моя прекрасная Розмари? — эльф в одной рубашке высунулся в коридор. — Она просила что-нибудь передать?

— Она передаёт… — Элмерику едва хватало сил сдержать злорадство и остаться серьёзным, — …что вы наглец и охальник остроухий, Ваше Величество!

Фиахна наморщил лоб.

— Полагаю, это означает «нет»?

— Полагаю, вы правы.

— А, ну ладно… Нет так нет, — он пожал плечами и захлопнул дверь прямо перед носом у барда.

Элмерик, вздохнув, поплёлся в комнату, которую ему выделили неподалёку от покоев наместника. Там он зажёг свечу, забрался под одеяло и ждал до самого рассвета, пока не провалился в сон.

А Ллиун так и не пришла.

— Она его со свету сживёт, точно тебе говорю! — брызгал слюной мастер Патрик. — Упустим парня! Если уже не упустили.

Элмерик как раз поднимался из погреба, куда ходил за очередной бутылкой вина для Фиахны, и замешкался у двери в кабинет старого алхимика, услышав голоса. Ему показалось, что наставники говорили о нём и его возлюбленной лианнан ши.

Как ни странно, этой части мельницы изменения почти не коснулись: те же дощатые стены, скрипучие половицы и невысокий потолок. Наверное, Фиахна сохранил кусочек прежнего особняка, чтобы угодить мастеру Патрику, который яростно противился всем новшествам. Прежними остались его кабинет на первом этаже, кусок коридора и кухня. Про последнюю Фиахна, скорее всего, просто не подумал. Как и про мельницу. Для него большим удивлением стало, что чернолессцам нужно молоть муку. Повздыхав, он обещал вернуть колесо и жернова через пару дней.

— Подумаешь, лианнан ши! Бывает и хуже. — Элмерик узнал беспечный голос Мартина. — Каллахан так считает, и я с ним согласен.

— Но мальчик же бард! — с возмущением фыркнула леди Эллифлор.

Да, ошибки не было. Говорили и впрямь о них. Значит, старик всё-таки наябедничал.

— Если хотите, я попрошу отца поставить защиту на дом. От проникновения со злым умыслом. — предложил Шон.

— Говорю вам: парень сам справится. Да и знаю я эту лианнан ши. И ты знаешь, Сентябрь. Ну, та зеленоглазая красотка. Помнишь, ты ещё мой плед у неё забирал, когда я умер? Ну вот.

Элмерик ощутил укол ревности. Мартин говорил о Ллиун, будто о старой знакомой. И та, помнится, ещё зимой расспрашивала о чародее, оставившем ей плед. Яблоневая дева, конечно, не обещала хранить ему верность. Скорее всего, она даже не представляла, как это и зачем. Но, болотные бесы, почему опять Мартин?

— Как же, помню-помню! Этой палец в рот не клади! Она даже из-под подчиняющего заклятия Лисандра выкрутилась. Ну я, конечно, помог ей немного.

— А защиту я уже подновил, не беспокойтесь, — прошелестел старый алхимик. — Теперь ей сюда не пробраться.

Ага, так вот почему Ллиун не пришла! У Элмерика отлегло от сердца. Помнится, тогда, зимой, она тоже не могла войти в каменный круг…

— Дождётесь, что парень сбежит за ней в лес! — Мартин будто прочитал мысли барда. — Помяните моё слово: мы его не удержим.

— Тогда пусть Каллахан ему запретит! — не унимался Патрик.

— Нет.

Командир не собирался спорить. Он уже всё решил: Элмерик почувствовал это по тону, с которым было сказано это веское «нет».

— Мне что, нужно напоминать: нет существа опаснее, чем лианнан ши? Особенно для барда.

— Я знаю, Патрик, — Каллахан говорил тихо, но твёрдо: таким голосом, казалось, можно остановить даже снежную лавину в горах. — Но и от неё может быть польза. Яблоневые девы пробуждают бардовский огонь.

— А потом в том самом огне барды и сгорают. Начисто, — от замогильного голоса леди Эллифлор по спине Элмерика пробежали мурашки.

— Не успеет. Ну, может, потеряет пару лет жизни… Я прослежу. Зато могущество, которое можно обрести таким способом, с лихвой окупит потраченные годы. В итоге он проживёт дольше своих сверстников. Можно сказать, что ему повезло.

— Повезло, ха! Не ты ли всё это подстроил, хитрый лис? — Патрик неодобрительно крякнул. Послышался звук, будто колба удалилась о колбу. Видать, у старого алхимика дрогнула рука.

— Не совсем, — Элмерик представил привычную полуулыбку на губах командира. — Я просто воспользовался подвернувшимся случаем. Оставьте мальчика в покое. Пусть радуется. В конце концов, им всё равно суждено расстаться. Если только… впрочем, нет. Это вряд ли.

— Что «вряд ли»?

— Вряд ли она его полюбит по-настоящему. Обычно лианнан ши не способны на такие чувства. Любопытство — да. Влечение. Даже привязанность, но не любовь.

— Ну ладно, тебе виднее, — мастер Патрик смирился, но, похоже, так и не согласился. — А защиту всё равно пока не снимайте. Мало ли! Времена нынче неспокойные.

Изнутри комнаты послышались приближающиеся шаркающие шаги, и Элмерик поспешно отпрянул от двери. Он взбежал по лестнице, не чуя ног. Фиахна, наверное, уже заждался своего вина.

Надо будет выпросить себе пару часов свободного времени и сбегать к лианнан ши в лес. Интересно, сумеет он снова найти ту яблоневую поляну? И почему это им суждено расстаться? Элмерику даже с Брендалин не было так хорошо!. Он собирался быть с Ллиун до конца своих дней. И как это она будет отнимать жизнь, а потом годы всё равно вернутся? И если лианнан ши пробуждает бардовские таланты, почему ему пока не хочется ничего написать или спеть? Они ещё мало виделись? Надо ещё? Да, определённо.

Подслушанный разговор оставил больше вопросов, чем ответов. И их стало ещё больше, когда выяснилось, что утром мастера Флориана покинул его верный Бран. Вот просто улетел — и всё.

Соколята облазили окрестности, испробовали десятки известных заклятий поиска живого и мёртвого, но ручной ворон как сквозь землю провалился. Даже Каллахан не смог его почуять — а ведь именно он когда-то взрастил и воспитал птицу. Флориану пришлось смириться с тем, что он временно онемел. Командир пообещал ему подыскать другого говорящего помощника, но пока наставник вынужден был страдать молча. Похоже, он очень привязался к своему питомцу.

Эллифлор утешала брата как могла. Гладила по плечу, хоть и не могла в полной мере его коснуться, говорила, что Бран ещё может вернуться, но, кажется, сама в это не верила.

Свежую рану мастера Флориана ещё больше разбередило появление говорящего скворца — посланника Медб. Тот влетел в окно утром следующего дня, спикировал на стол прямо перед Фиахной и проскрежетал:

— Подтвер-рди пер-ремир-рие, и я пр-ризнаю тебя пр-равителем Неблагого двор-ра, — птица настойчиво щёлкнула клювом, прося лакомство.

— Передай, пусть сперва признает, а потом я сразу же подтвержу семилетний мир, — Фиахна показал крылатому посланнику кусочек сушёной вишни.

Глаза скворца вспыхнули знакомой зеленью.

— Пр-ризнаю я, пр-ризнаю! Ишь, хитр-рец!

— В таком случае мир, королева, — эльф протянул птице вишню на ладони, и та немедленно склевала её, слегка ущипнув за кожу.

— По р-рукам! — скворец-Медб взмахнул крыльями. — Быстр-ро же ты согласился!

— Я пришёл сюда не воевать… Как думаешь: кто-нибудь в этом мире ещё помнит, что ты любишь вишню?

Каллахан, стоявший за его правым плечом, усмехнулся, но промолчал.

— Слушай, просто интересно, — Фиахна склонил голову набок (сегодня кончик его косы украшал бутон маленькой садовой розы). — Ты в облике птицы к нам пожаловала или просто захватила её маленькое пернатое тельце, а сама сидишь у себя во дворце и наблюдаешь?

— А это важно? — в голосе скворца послышалась лёгкая усмешка. — Спр-роси у него — он точно видит.

Фиахна покосился на Каллахана — тот покачал головой. Наместник заметно расслабился и скормил скворцу ещё одну сушёную вишню.

— Хорошо. Просто я обещал своим добрым друзьям, что если соберусь кого пригласить в гости, то скажу им об этом заранее, чтобы они могли подготовиться должным образом. Так что, если решишь явиться лично, предупреди уж.

— Не то чтобы я собир-ралась… но учту, учту. Говор-рят, Бр-раннан очень зол на вас обоих.

— Как и я на него, — Фиахна подставил руку, и скворец вспрыгнул на неё, обхватив палец цепкими лапками. — А ты, говорят, скоро станешь матерью моего внука?

— Вер-рно. Ты не р-рад? Это была честная сделка. Р-ребёнок в обмен на зр-рение. Теперь в нём и моя кр-ровь тоже.

— Кровь двух дворов. Для чего тебе понадобилось это дитя?

Скворец запрокинул голову и часто-часто защёлкал клювом. Кажется, это был смех.

— Ха, так я тебе и р-расказала!

— Ладно, мы вернёмся к этому позже.

Фиахна стряхнул птицу с пальца. Скворец-Медб взмахнул крыльями, сделал круг по саду и протрещал:

— Не забудь: ты обещал пер-ремиррие.

Когда королева улетела, Фиахна выдохнул и принялся обмахиваться краем туники.

— Уфф, хорошо, что она не стала припоминать, при каких обстоятельствах я узнал про её любимые вишни! Каллахан, а привези-ка мне короля.

— Какого? — командир Соколов поднял брови достаточно высоко, чтобы выглядеть обескураженным такой неожиданной сменой темы.

— Короля людей, конечно. Мне нужно заручиться и его поддержкой тоже.

— И ты хочешь, чтобы я привёз его сюда? — лицо Каллахана снова приняло обычный невозмутимый вид.

«Наверное, ещё немного, и он совсем разучится удивляться, — подумал Элмерик. — Ну, или по крайней мере показывать удивление».

— А что? По-моему, здесь довольно мило. И я приглашаю, — Фиахна взял у Элмерика с подноса яблоко и с хрустом надкусил его; по его щеке потекла капля сока. — Неужели у него не найдётся минутки?

— И когда мне отправиться? — Каллахан глянул в небо: солнце уже перевалило за полдень.

— Прямо сейчас. Зачем откладывать?

Командир пожал плечами.

— Как скажешь. Но я не обещаю, что он приедет.

— А ты постарайся. Уговори его.

Когда Каллахан ушёл, Фиахна, глядя ему вслед, горько вздохнул:

— Эх! Всё дела, дела… Когда уже, наконец, я устрою пир в свою честь? Я, между прочим, вернулся из Аннуина. Такое не каждый день случается. И не всякому удаётся.

— Но эльфам всё же чаще, чем людям, — Элмерик, не дожидаясь, пока наместник попросит, протянул ему кубок. — Сегодня канун Остары. Праздник. Правда, не в вашу честь, но всё-таки повод…

— А, ладно, — Фиахна пульнул огрызок яблока в куст за окном, откуда тотчас же выпорхнула испуганная малиновка. — Остара тоже сойдёт. Погуляем от души! Очень кстати и любимый племянник уедет. Он же у нас главный противник пиров. И как вы тут с ним ещё не сдохли от скуки?

— Вы это видели? Он снова переделал гостиную! — взволнованная Келликейт переступила порог кухни.

Соколята теперь собирались здесь. Их всех тянуло в единственное место, где с приездом Фиахны ничего не изменилось. Старая кухня теперь ощущалась небольшим островком порядка среди творящегося хаоса. А ещё сюда не заходил Фиахна (наверное, считал это ниже своего достоинства), поэтому тут можно было смело высказывать всё, что накипело. А у них, по правде говоря, накипело уже изрядно.

— И что там нынче? — Джерри по привычке устроился подальше от всех, на подоконнике.

— Будете смеяться, но лес. Вернее, поляна. С камином в дупле огромного старого дуба и ковром из плюща. Больше я ничего рассмотреть не успела — он меня выгнал. Мол, нечего смотреть, пока не закончил.

— Мало нам леса за окном, теперь ещё и дома лес будет! — фыркнул Джеримэйн, ковыряя ногтем краску.

— Как же раздражает… — Келликейт с размаху уселась на лавку, и Розмари подставила ей под нос блюдо с пирожками.

— Лес? — Джерри оставил в покое краску, послюнявил палец и провёл им по стеклу. Соколята дружно вздрогнули от немелодичного скрипа.

— Нет же, Фиахна! — девушка взяла пирожок и повертела его в руках, пытаясь понять, с какой он начинкой. — Вы слышали? Он хочет, чтобы Риэган приехал!

Розмари посмотрела на неё с сочувствием.

— А ты не хочешь, чтобы он приезжал? А что ж всю зиму-та во дворце-та сидела? Видать, не так уж он тебе немил-та?

— Мы договорились не видеться до Бельтайна. Там он всё равно приедет, чтобы открыть Врата, — Келликейт вздохнула. — Но я обещала дать ему ответ после Летней Битвы. Если, конечно, останусь жива. И что мне теперь делать? Не разговаривать с ним? Опять прятаться? Глупо как-то…

— Тогда беги в лес, — предложил Джерри. — Ты же у нас лесная кошка.

А Розмари почесала в затылке:

— Погоди, что за ответ-та?

Келликейт как раз откусила от пирожка, поэтому ответила очень невнятно:

— Да он мефя замуф фофёт. Опяфь.

— А ты не хочешь? — Розмари участливо придвинулась ближе. — Или хочешь? Или не знаешь?

— Ифи лефом! — Келликейт запихнула в рот ещё один пирожок целиком и мотнула головой.

— Ась?

— Думаю, она послала тебя лесом, — с ухмылкой пояснил Джеримэйн. — Спасибо Фиахне — идти теперь не очень далеко!

— А как же Орсон? — Элмерик ещё не закончил говорить, но по яростному взгляду, которым одарила его Келликейт, понял, что лучше было и не начинать. — Молчу, молчу. Не моё дело.

Розмари всплеснула руками:

— Ой, да ладно грустить-та! Сегодня ж праздник будет! Ух и повеселимся!

Но особого веселья в её голосе, впрочем, не слышалось.

— Нет, ребята, так не пойдёт! — Джерри спрыгнул с подоконника. — У меня есть идея! Давайте сейчас каждый выговорится, чем ему насолил Фиахна. И на праздник уже пойдём с лёгкой душой и без всяких задних мыслей.

Предложение Элмерику понравилось, он даже пожалел, что ему самому ничего подобного в голову не пришло. Растянувшись на лавке и заложив руки за голову, он спросил:

— А ты сам придумал или кто подсказал?

— Вообще-то, это мастер Флориан надоумил, — нехотя признался Джеримэйн. — Ещё до того, как онемел. Сказал как-то: мол, яр-р-рости в тебе — ну, то есть во мне, — изр-р-рядно. Выговор-р-ришься — пр-р-роще будет жить. Вот я и выговаривался раз за разом. Орал даже, пока не охрип. А он меня честно слушал.

— Интересно, а как она сам справляется? Он же не может выговориться, — задумчиво произнесла Келликейт, ни к кому не обращаясь.

Джеримэйн прочистил горло:

— Давайте я начну? Этот Фиахна — упёртый и самодовольный болван. Тоже мне, наместник выискался! Сидел бы в своём прекрасном Аннуине — нам без него было намного лучше! Теперь на мельнице — если это всё ещё можно назвать мельницей — полный бардак. В Чернолесье переполох: то баньши на мосту воет, то замок в одночасье на холме вырос… А до Летней битвы, между прочим, остался месяц с хвостиком. И к чему мы готовимся? К празднику! Просто очаровательно! У наставников нет времени нас учить, потому что они носятся с этим дураком Фиахной… И голос его громкий тоже раздражает.

Он замолчал, чтобы перевести дух.

— Голос-та у него красивый… — Розмари шмыгнула носом. — И сам-та он тоже. Пожалуй, самый красивый эльф из тех, что я видала. И самый противный. Обращается-та с людьми, как с вещами. Будто все-та ему должны. Мы ему тут не игрушки! Ежели хочет иметь с нами дело-та, пусть сперва научится нас уважать.

— Как же, научится он! — фыркнул Джерри. — Лучше забудь о нём, Роз. Он тебе не пара.

И Элмерик закивал, соглашаясь.

— Да-да, забудь. Встретишь другого, ещё лучше.

Розмари в ответ горько усмехнулась и постучала по лавке прямо возле головы барда.

— Ой, кто бы говорил-та! А сам ещё давеча сох по своей дрянной эльфийке, как листья в засуху!

— Это всё в прошлом, — Элмерик приподнялся на локте и тут же скривился, потому что от долгого лежания рука затекла. — Но ты права: нужно время.

— И что, ничегошеньки больше к ней не чувствуешь-та? Не скучаешь?

— Нет.

— Значит, правду-та говорят: с глаз долой — из сердца вон.

— Когда ты успела стать такой злющей, Роз? — Элмерик шутя дёрнул её за завязку фартука.

— И не такой станешь с вами-та… — она несильно хлопнула его по руке и отодвинулась. — А я скажу как Келликейт: идите-ка лесом. И в мои с Фиахной дела не лезьте-та! Вы все ужо меня достали.

Выпив добрый глоток эля прямо из кувшина, она принялась обмахиваться фартуком.

— Уф! Выговорилась! Теперича и вправду полегчало-та!

— А я добавлю, что он постоянно пьёт вино командира, — пожаловался Элмерик. — Уже прилично выхлебал. И я вынужден бегать по лестнице в погреб и обратно. А покои-то у него на самом верху. А ещё мне нужно всегда находиться рядом. Стоять за левым плечом. И чтобы всегда было что выпить, чем закусить, а также перо, чернила и бумага. У меня уже руки от подноса дрожат, а спина так вообще отваливается. Нет ни минуты покоя! «Элмерик, сделай то. Элмерик, сделай это…» Не понимаю, как я буду такими руками играть на арфе.

— Мда… — кажется, Джерри ему больше не завидовал. — Ну так скажи ему, что ты не железный. И попроси командира вступиться.

— Как его попросишь, если он уехал? — Элмерик вздохнул, и в этот миг послышался звук колокольчика. — Вот, слышите? Опять зовёт! Я не могу больше!

— Пойдёшь? — Келликейт осторожно тронула его за плечо.

— А куда деваться?

Бард встал, надел сапоги и нехотя поплёлся к дверям. Уже на пороге он услышал, как Келликейт злобно скрипнула зубами:

— Вот, и за это тоже не люблю королей…

Глава четвёртая

На праздник всем было велено прийти босиком. Гостиная и в самом деле превратилась в волшебную поляну. Пол и стены увивал цепкий плющ, потолок густо заплели ветви цветущих деревьев, на которых то тут, то там мерцали голубоватые болотные огоньки, похожие на маленькие звёзды. Камин, как и говорила Келликейт, находился в дупле старого дуба, в нём по-прежнему горел огонь, но древесина даже не думала воспламеняться.

Обеденный стол обернулся огромным валуном с замшелыми зеленоватыми боками. Его поверхность была испещрена высеченными узорами — преимущественно листьями папоротника. Лавки тоже стали каменными, а кресло командира, в котором Фиахна полюбил сидеть, превратилось в настоящий трон с ажурно вырезанным гербом на высокой спинке. По углам стола на круглых древесных спилах, украшенных фиолетовыми цветками сон-травы, горели белые свечи. От одной свечи к другой тянулись золотые нити толщиной не больше паутинки, покрытые каплями росы.

В противоположном от камина конце залы бил настоящий родник, его струя стекала в круглый бассейн, выложенный гладкими камнями. От стола к источнику вела дорожка из светлого песка. Повсюду витал крепкий цветочный аромат, а ещё пахло предгрозовой свежестью, дождём и немного грибами. Они тут, кстати, тоже росли повсюду. Светящиеся шляпки образовывали широкий круг на полу, внутри которого росла мягкая молодая травка. Элмерик решил, что это наверняка поляна для танцев. Догадку подтверждал и огромный плоский пень, весьма напоминающий помост для музыкантов.

Бард надеялся, что Фиахна не возжелает послушать его музыку. Гейс запрещал ему играть на арфе для увеселения публики, не для чар. А вот расчехлить флейту ничто не мешало, кроме разве что полного отсутствия праздничного настроения. Вот уехал бы наместник — тогда бы все повеселились…

Впрочем, идти за флейтой Элмерику не пришлось: музыкантов эльф тоже сотворил сам. Они, несомненно, были иллюзией: ведь ни одна настоящая дриада по доброй воле не согласилась бы играть для смертных. Дикие красавицы со слегка раскосыми, как у оленей, глазами, босоногие, одетые в зелёный шёлк и собственную кору, смотрели на всех надменно, даже будучи иллюзиями, но дело своё знали хорошо. Первая играла на лютне, вторая — на скрипке, а третья — на колокольцах и трещотках. Этих чудесных мелодий Элмерик не знал.

Праздничный стол ломился от яств знакомых и незнакомых. В начале трапезы Фиахна предложил всем отведать зайчатины. Зайца он добыл сам — без ножа и огня, как того требовал древний обычай. Он раздал по кусочку каждому за столом, остальное же отдал огню. Пламя в дупле выбросило вверх золотой сноп искр: наверное, это означало, что боги приняли жертву.

Фиахна поднял чашу:

— Пускай пойдёт в рост то, что мы хотим вырастить, а всё ненужное завянет и отомрёт без боли. С Остарой!

Сегодня он был одет по-домашнему: в сиреневую рубаху без рукавов со шнуровкой у горла, подпоясанную плетёным поясом, и широкие полотняные штаны. Видать, на Каллахана насмотрелся.

Сделав глоток, эльф пустил чашу посолонь. И никто из Соколов не пропустил очередь. Этим вечером в лесной зале собрались все, даже скорбящего мастера Флориана удалось вытащить — вместе с книгой и леди Эллифлор, конечно.

Фиахна, похоже, встретил леди-призрака впервые. Он долго вглядывался в её лицо, пока покрасневшая Эллифлор не прошептала, что рассматривать женщину так долго неприлично, потом зачем-то коснулся её юбки (палец беспрепятственно прошёл сквозь призрачный лиловый бархат) и задумчиво склонился к Флориану:

— Твоя жена?

— Вообще-то, сестра, — леди-призрак вздёрнула нос. — Разве не видно, мы же похожи!

— А ты заметил, что она умерла? — Фиахна все ещё обращался к Флориану.

— Как некультурно, — ахнула Эллифлор, — при всех указывать женщине на её недостатки!

Эльф обернулся к ней с лёгким полупоклоном.

— Прости мою грубость, красавица. Я беседовал с твоим братом — он пустил меня в свои мысли и всё объяснил. Чтобы искупить свою вину, приглашаю тебя на танец.

— Я не могу. Я же призрак!

— А ты представь, что нет.

Фиахна протянул ей руку и вывел в грибной круг. Дриады заиграли весёлую мелодию — такую, что ноги сами попросились в пляс.

Эллифлор танцевала превосходно, а эльф — ещё лучше. На втором круге он притянул её к себе за руку и раскрутил. Элмерик поразился слаженности их движений: ведь невозможно в самом деле притянуть к себе бесплотного призрака! На третьем круге Фиахна поднял её за талию, перебрасывая через грибное кольцо. Эллифлор сияла, её щёки порозовели, дыхание участилось. На пятом круге на её висках выступил пот. Элмерик не понимал, что происходит, но впервые на его памяти леди-призрак выглядела… живой. Он перехватил ревнивый взгляд Розмари — кажется, та была совсем не рада, что Фиахна танцует с другой. Ох, Роз… ну и влипла же ты!

Когда танец закончился, Эллифлор, смеясь, присела перед Фиахной в реверансе. Он поцеловал её ладонь и чинно подвёл к Флориану.

— Это мой подарок на сегодняшний вечер.

Пока все пытались понять, что он имел в виду, Эллифлор, некуртуазно взвизгнув, заключила брата в объятия. Флориан побледнел и зашатался, а в следующий миг сжал её хрупкие плечи крепко-крепко. Элмерику показалось, что суровый чародей сейчас заплачет. Ну точно. По его щеке, оставляя влажную дорожку, скатилась слеза.

А бард наконец-то понял: ему не померещилось. Фиахна каким-то непостижимым способом действительно вернул Эллифлор к жизни. И та, едва оторвавшись от любимого брата (но так и не выпустив его ладонь из пальцев), принялась таскать со стола всё подряд: хлеб, мясо, соленья, печенье, булочки с начинкой…

Флориан ходил за ней как привязанный. Его распирало от невысказанных слов, но говорить он по-прежнему не мог — лишь вздыхал и виновато улыбался. А Элмерик понял, что никогда прежде не видел такого счастливого выражения на его лице.

Довольный и раскрасневшийся Фиахна вернулся на свой каменный трон и, осушив до дна кубок, потребовал ещё вина.

По правую руку от отца сидел Шон. Сегодня на нём не было привычной маски, и даже в неровном свете свечей было видно, как сильно они с отцом похожи. Розмари и Джеримэйн уже видели истинное лицо рыцаря Сентября, когда отмечали Йоль и Имболк, а вот Келликейт полюбоваться не довелось — помнится, оба праздника она провела в королевском замке.

— Эй, не надо так таращиться! — Джерри склонился к ней. — Не то глаза вывалятся.

Вместо ответа Келликейт ткнула его кулаком в бок.

— А что же больше никто не танцует? — встрепенулся Фиахна. — Или музыка нехороша?

Эллифлор одарила эльфа очаровательной улыбкой и потащила брата в круг. Тот даже не упирался.

Фиахна радостно кивнул им и обвёл цепким взглядом оставшихся. Элмерику стало не по себе — он попытался спрятаться за спиной у Мартина.

— Ты и ты, — эльф указал на Келликейт и мастера Патрика. — Вы победили в состязании на самое мрачное лицо за этим столом. Теперь идите и пляшите джигу!

Келликейт даже ухом не повела, сделав вид, что сказанное к ней не относится. А мастер Патрик рассмеялся сухим старческим смехом:

— Я бы пошёл. Мартин не даст соврать: в молодости я так отплясывал — дай боги каждому! Но больше этому не бывать. Нога…

— А что нога? — Фиахна удивлённо склонил голову набок.

— Сломана.

— Но уже ведь срослась.

Настойчивость эльфа заставила Элмерика побледнеть и сжать кулаки. Краем глаза он заметил, как подобрался, будто бы для прыжка, Мартин, а Джерри начал привставать. Мастер Патрик был самым суровым из наставников. Бард даже Каллахана боялся меньше. Но часто бывает так, что именно строгим учителям достаётся любовь учеников. Не сразу, конечно. Сперва их ненавидят за язвительность и извечные придирки, а потом вдруг оказывается, что вредный старикан уже прочно занял место в твоём сердце, и ты готов вступиться за него, даже если для этого придётся потягаться с могущественным эльфом.

— Она неправильно срослась, — скрипнув зубами, пояснил мастер Патрик. — Я никогда не смогу ходить без трости. И танцевать тоже не смогу.

Он едва уловимо качнул головой, делая знак Мартину: мол, не надо, не лезь. А Фиахна улыбнулся, перехватив этот взгляд, и щёлкнул в воздухе пальцами.

— Иди и танцуй. Теперь всё правильно.

— Шутки шутить изволишь?

Мастер Патрик, нахмурившись, глянул исподлобья. Но всё-таки поднатужился и встал. Недоверие на его лице сменилось недоумением. Он убрал руку, которой опирался о стол. Перенёс вес на больную ногу. Сделал шаг. Другой. Третий… Мартин смотрел на брата, затаив дыхание.

— Ох! Стало быть, попляшем ещё! — мастер Патрик вдруг лихо подпрыгнул на месте и галантно протянул Келликейт сухую ладонь с длинными, как у скрипача, пальцами: — Позволите, милая леди?

Разумеется, та пошла.

А зазевавшегося Элмерика вытащила в круг злющая, как оса, Розмари.

— Не делай такое лицо-та! Улыбайся, ну! А он пущай смотрит-та, изменщик!

— Роз, тебе не кажется, что…

— Не кажется! — девушка рассмеялась в голос, кружась так, что её юбка хлестала Элмерика по коленям.

Белокурые волосы рассыпались по плечам, голубые глаза сияли, на запястьях звенели друг о друга тонкие обережные браслеты. Розмари была сейчас очень красива и, кажется, немножечко пьяна. А Фиахна и впрямь побледнел.

— Сегодня что, день исполнения желаний? — Джерри вертел меж ладоней свой вновь опустевший кубок. — А можно мне тоже загадать?

Эльф недобро улыбнулся ему.

— Хочешь ещё чудес? Тогда сыграй со мной в фидхелл. Выиграешь — и я исполню всё, что пожелаешь. Проиграешь — и я наложу на тебя гейс.

Джерри вздохнул.

— Условие было бы ничего. Вот только я совсем не умею играть в фидхелл.

— Ты можешь выставить поединщика вместо себя, — Фиахна не смотрел на него, он всё ещё пожирал взглядом Розмари. — Но учти: желание я исполню твоё. А мой гейс в случае проигрыша достанется тому, кто играл. Ну что, найдутся ли смельчаки?

— Я бы сыграл.

— И я!

Мартин и Шон отозвались почти одновременно.

— Знать, хорошее у тебя желание, раз сколько заступников выискалось, — в голосе Фиахны прозвучало уважение.

— Или хорошие друзья, — Джерри счастливо улыбался.

Элмерику подумалось, что тому уже и никакого желания не нужно: вон как сияет.

Музыка заиграла быстрее. Бард провернул Розмари под рукой и чуть не налетел на мастера Патрика и Келликейт. Старик отплясывал, будто скинул лет сорок, и да, Мартин не соврал: его брат был действительно хорошим танцором. Значит, не только книжки в юности читал.

Вот такой праздник Элмерику был по душе. Возможно, он все-таки ошибался насчёт Фиахны. Эх, жаль, что нельзя было пригласить Ллиун. Ей бы тоже наверняка понравилось…

Тем временем эльф выбрал себе в противники Мартина, заявив, что на таких условиях с родственниками не играет, и они принялись расставлять фигурки воинов — чёрные и белые.

— Ты будешь атаковать, а я защищаться. Я король, попробуй меня сместить, — доску для фидхелла, которую Фиахна достал, покопавшись в зарослях плюща, обрамляли выжженные узоры; сперва Элмерик подумал, что это обычная вязь, но потом понял, что это тела змей, переплетённые причудливым образом.

— Не смотри туда-та! — прошипела Розмари. — Танцуй со мной!

— Роз, я уже устал! — бард и правда тяжело дышал.

— Даже мастер Патрик ещё не выдохся-та, а ты… слабак!

Элмерик прокрутил её под рукой, едва не запутавшись в длинном рукаве.

— У тебя что, новое платье?

Помнится, прежде Розмари не носила ничего подобного — оно и понятно: кому охота влезть длинным рукавом в муку или в начинку для пирога?

— А ты только сейчас заметил-та? Ну ва-аще! Так-та оно старое. Я к нему только рукава новые приделала. Ладно, иди уже, смотри свой фидхелл. Я найду, с кем ещё потанцевать-та.

Тем временем за столом уже разыгралось нешуточное сражение. Мартин атаковал с четырёх сторон, Фиахна защищался, но положение его было незавидным. Ход партии ещё не раз мог измениться, но сейчас Элмерик бы поставил на то, что белый король — вырезанный из кости эльфийский всадник, чем-то неуловимо напоминающий самого Фиахну, — не удержит холм и падёт.

Рыцарь Сентября то и дело рвался подсказать, но в последний момент спохватывался и закрывал рот. Сперва Элмерик думал, что тот болеет за отца, но оказалось, что за Мартина. Джерри в происходящем вообще ничего не понимал, но смотрел, затаив дыхание. Барду было интересно: что же он загадает? Ну, если Мартин, конечно, выиграет.

Вскоре ситуация на поле переменилась. Фиахна сиял, переставляя белых воинов, перед ним высилась кучка «убитых» чёрных, Мартин всё дольше думал перед каждым ходом, а костяной король неумолимо приближался к краю доски.

В этот момент Элмерик почувствовал, как воздух пришёл в движение. Так уже бывало: бардическое искусство сделало его более чувствительным к чужой магии. Ничего особенного: просто в зале кто-то колдует. Магии тут и без того было предостаточно. Наверное, Фиахна подновлял свои иллюзии, только и всего.

И вот белый король достиг угловой клетки. Раздосадованный Мартин ударил по столу кулаком. Фиахна, вскочив, испустил победный вопль, а Джерри одновременно с ним разочарованно выругался.

Рыцарь Сентября хлопнул Мартина по плечу:

— Ну, мужайся, Март.

— Да что я, злодей какой, что ли? — Фиахна вскинулся, поймав тяжёлый взгляд Шона. — Не обижу я твоего человека. Сегодня же праздник! Пускай и гейс будет тоже праздничным. Не отказываться от предложенной выпивки с нынешней ночи и до самого Бельтайна! Пусть тебе тоже будет весело, смертный друг моего бессмертного сына!

— Да, пожалуй, за такой короткий срок я не успею окончательно спиться. Если только некоторые шутки ради не начнут усердствовать, — усмехнулся Мартин, но Элмерик разглядел в его взгляде тень тревоги.

Рыцарь Сентября тоже выглядел обеспокоенным.

— Отец, я надеюсь, к нам в ближайшее время не собирается погостить королева Медб?

Фиахна потёр переносицу.

— Вроде нет, а что?… А-а-а! — до него вдруг дошло. — Её старый трюк с чашей? Ерунда! Она сюда не собирается. А если и соберётся, то предупредит заранее. Она обещала. Ох, и тяжело бывает с женщинами… Особенно когда они королевы. А ведь Медб — даже не худшая из них.

— Ты имеешь в виду тётушку Оону?

Голос рыцаря Сентября потеплел, напряжённые плечи расслабились. Кажется, даже Мартин не злился из-за проигрыша. Один Джерри до сих пор кусал губы так, что на нижней выступила капля крови.

— Как хорошо, что на ней женился Финварра, а не я! — Фиахна подставил Шону кубок, чтобы тот наполнил его. — Но, вообще-то, я имел в виду Калэх.

Рука Шона дрогнула, и несколько капель вина пролились на стол. Он хотел что-то сказать, но Джерри успел встрять раньше:

— Уже не первый раз слышу это имя. Кто такая эта Калэх?

— Королева Зимы, — рыцарь Сентября вздохнул. — Только не вздумайте даже упоминать её имя при Каллахане! Это может плохо кончиться.

— А они что, ничего не знают? — Фиахна недовольно нахмурился. — Думаю, стоит им рассказать. Многие беды в этом мире вершатся от незнания, по случайности или недосмотру.

Он сделал знак рукой — и музыка прекратилась, дриады исчезли.

Шон, на мгновение задумавшись, кивнул.

— Может, ты и прав, отец. Мы часто скрываем важные вещи, чтобы оградить близких от опасного знания. И это выходит нам боком.

Взгляд эльфа остановился на Розмари. Та как раз наполнила кубок родниковой водой и жадно осушила его до дна, а потом ещё и умыла разгоряченное после танцев лицо.

— Прекрасная Роз, ты сядешь рядом со мной, чтобы лучше слышать историю?

— Не-а, мне-та и отсюда всё прекрасно слышно! — девушка присела на камни у источника.

Фиахна, помрачнев, скрипнул зубами.

— Ладно, — он положил руки на стол ладонями вниз и слегка подался вперёд, — Тогда слушайте. А Шон подскажет, если я что-то упущу.

История о королевах времён года, рассказанная Фиахной и Шоном

В стародавние времена, когда наш мир был юн и королевства эльфов ещё не разделились на Благие и Неблагие, жили в волшебном краю четыре девы. Все они были прекрасны ликом и статью, и ни одна не походила на другую. Их имена слышал и повторял каждый лесной зверь, каждый ручей или куст в лесу: Кериллейт, Медб, Оона и Калэх — вот как их звали. Говорят, сама Прародительница вручила им четыре короны и дала ключи от врат весны, лета, осени и зимы. И не было никаких земель у них во владении, ибо власть их была неизмеримо больше.

Однажды на пиру у Прародительницы, где присутствовали все четыре девы, появился Ритерх-хитрец — спутник всех ссор. И сказал он:

— Ах, как красивы зима, весна, лето и осень! Радуется сердце! Но не могу понять: кто же из них прекраснее?

Так упало первое зерно раздора в благодатную почву. Прежде не мерялись девы ни красотой, ни силой, а теперь крепко призадумались.

А ещё сказал Ритерх:

— Странно мне, что щедрая Прародительница не даровала королевам времён года землю во владение. Ведь даже какая-нибудь королева Мшистых Зарослей или захудалый король Рябинового Ручья имеют свои угодья. Ах, я бы мечтал попасть в земли Вечной Весны, чтобы полюбоваться цветущими садами! Или зайти в королевство Вечной Осени, где золото листьев блестит ярче всех сокровищ света…

Так упало второе зерно раздора, ибо каждой из королев захотелось обустроить мир на свой лад.

А Ритерх, улыбнувшись, снова возвысил голос:

— Если четырёх королев избрала Прародительница своею волей, то хотел бы я знать, где же их короли? Не должно ли нам выбрать достойных мужей под стать таким жёнам?

Так упало и проросло третье зерно раздора. Многие герои тут же захотели попытать счастья и стали просить Прародительницу назначить им испытания. А довольный Ритерх ушёл, потирая руки.

Напрасно Прародительница пыталась успокоить эльфов — те не желали слушать. На долгие годы не стало меж ними мира, а сезоны года сменяли друг друга в беспорядке: летом, бывало, шёл снег, зимой наступала оттепель, осенью цвели деревья, а весной желтели едва распустившиеся листья.

И вот первое зерно раздора принесло плоды.

Два воина, влюблённые в Кериллейт, сошлись в поединке не на жизнь, а на смерть. Королева Весны пыталась их остановить, но тщетно. Два меча пронзили плоть одновременно, и оба они пали к её ногам бездыханными. Заплакала тогда Кериллейт — ведь и тот, и другой были одинаково дороги её сердцу, и не хотела она выбирать между ними. Бросила Кериллейт свою корону из веток цветущей сливы наземь. Напрасно утешала ее Прародительница: в тот год весна так и не наступила. А когда отгорели костры Бельтайна, Кериллейт взяла белую ладью, оттолкнулась веслом от берега и уплыла в Мир-под-волной, чтобы предаваться там скорби.

Прародительница же сказала так:

— Не будет отныне другой королевы Весны, ибо её и быть не может.

А после добавила:

— Чтобы пресечь распри, я изберу королей времён года. Но не из ныне живущих, нет. Пусть этот титул носят те, кто ещё не родился. Вы узрите на них мою метку при рождении или после. Но точно узнаете их.

Чтобы мир смог проснуться от зимнего сна, она призвала белых весенних дев. Их было не счесть, и трудились они неустанно, исполняя свой долг. Но, говорят, это была уже другая весна — не такая чудесная, как при Кериллейт.

Второе зерно раздора тоже принесло плоды.

Отныне не могло пройти и дня, чтобы не повздорили Оона и Медб. Даже если они не встречались, всё равно одна за глаза поносила другую. Больше всех слов на свете запали им в душу речи Ритерха-хитреца о прекраснейшей из королев.

Улучив момент, подловили они Ритерха на пиру и спросили:

— И как же нам узнать, кто из нас прекраснее?

— Взгляните на Прародительницу, — усмехнулся тот. — Что есть у неё и чего нет у вас?

— Обширные владения, — сказала Оона.

— Власть над всеми эльфами, — сказала Медб.

— Вот и ответ на ваш вопрос, — Ритерх хлопнул в ладоши и исчез.

Минули века, а королевы всё состязаются меж собой, не в силах прекратить этот спор. Ныне Медб стала королевой Благого двора, Оона — Неблагого. Обе они правят эльфами. Обе сильны, но равенство сил тяготит их, и каждая мечтает пошатнуть его.

Третье же зерно раздора долго не давало всходов.

Калэх-зима была самой спокойной и мудрой из королев. Её не интересовали пиры и турниры, не касались дрязги Ооны и Медб. Для жизни она выбрала уединённый северный холм. Там Калэх пряла пряжу и в урочный час опутывала белыми нитями весь мир. Тогда наступала зима. Говорили, что она может спрясть и соткать не только снежные одежды для земли, но и саму судьбу…

А надобно сказать, что эльфам в те времена не было житья от фоморов. Могучие великаны разоряли эльфийские земли и никого не щадили. Холод был им привычен и люб, поэтому свои набеги они вершили чаще всего зимой. И в один из дней эльфы возроптали:

— Мать-Прародительница, прикажи же: пускай Калэх больше не прядёт свои нити! Тогда не придут зимние холода, а с ними и фоморы.

Калэх, прознав про эти речи, сама пришла ко двору держать ответ.

— Не потому приходят фоморы, что наступает зима. А потому, что вы слишком слабы, чтобы победить их, — сказала она.

Усовестились эльфы и оставили её в покое.

Зерно замерло до поры, но не умерло, и вновь зашевелилось, когда пришла пора Прародительнице отправиться в Аннуин — надолго, а может, и навсегда. На прощальном пиру она объявила своей преемницей Калэх. Медб и Оона чуть не лопнули от злости и зависти, а королева Зимы молвила так:

— Я не гожусь для трона, Мать всех эльфов. Избери кого-нибудь другого.

Вздохнула Прародительница, предчувствуя неминуемые беды. Но согласилась:

— Будь по-твоему. Тогда пускай правит король Финнлуи. Ему я вверяю всё.

Финнлуи, чьё имя означало «белое сияние», был горд и горяч, как солнце, светящее в вышине. Во времена его правления одна война сменяла другую, рушились и вновь возникали королевства. Он загнал фоморов на дальние острова и самолично сделал цепь, которой приковал Бэлеара, короля фоморов, к скале посреди моря. И хотя набеги после этого не прекратились, они стали такими редкими, что эльфы вздохнули свободно… чтобы с прежним пылом погрузиться уже в междоусобные войны.

Могучий Финнлуи собственными руками зарубил в поединке мужа Ооны — короля Неистовых Бурь — и присвоил его земли, так же как земли многих других королей. Он изгнал из своих земель и Медб, вздумавшую свергнуть его: с той поры, говорят, во владениях Финнлуи всегда было холодное лето.

Многие эльфы встали тогда на сторону Медб и принесли ей вассальные клятвы. Так произошёл раскол эльфийских королевств на два — Благой и Неблагой дворы. Оона злилась пуще всех: её соперница своими руками завоевала себе королевство, тогда как она сама осталась ни с чем. Ненужная ни Медб, ни Финнлуи, она надолго пропала с глаз.

Калэх же была недовольна и сказала, что не вечно будет стоять Благой двор, ибо его не было в замысле Прародительницы. Впрочем, препятствий Медб она чинить не стала.

А спустя несколько лет Финнлуи задрал на охоте белый вепрь. Подданные гадали: чья же рука его направила? Ведь, с одной стороны, все дикие свиньи посвящены королеве Медб, а с другой — все белоснежные звери и птицы принадлежат королеве Калэх.

К тому времени у Финнлуи уже было два взрослых сына, и престол Неблагого двора унаследовал старший из них — Финварра. В день его коронации проклятый Бэлеар разорвал цепи и сбежал. Потом говорили, что белые птицы расклевали серебряные звенья, и в том тоже многие увидели руку Калэх.

Когда её о том спросили, она не стала ничего отрицать:

— Бэлеару уготована другая судьба. Ещё не родился на свет ни тот, кто заключит его в клеть, ни тот, кто его убьёт. Нам же всем стоит вспомнить, что следует держаться своих, а не сеять вражду. Пускай те, кто ненавидел Финнлуи, примирятся с его сыном, ведь тот пока ничем себя не запятнал.

Увы, немногие её поняли. Медб во всеуслышание запретила Калэх появляться в своих землях. Финварра же, не простивший гибели отца, сказал так:

— Когда я смотрю на тебя, королева Зимы, во мне закипает гнев, и я боюсь, что однажды не сдержу руку. Уходи подальше, теперь лишь раз в году я открою тебе двери: на Самайн. Ведь это твоё время.

С тех пор Калэх переселилась на северные острова. Настолько далёкие, что говорили, будто половина их лежит с эльфийской стороны мира, а другая половина сокрыта в землях фоморов. Но её не смущало подобное соседство: Бэлеар ни за что бы не тронул свою освободительницу. Раз в год она по-прежнему присылала к Финварре гонцов: белых птиц и зверей, приносящих нити и полотна зимы. В стране же Медб царило вечное лето.

Когда Финварра женился на Ооне, возвратив ей и земли, и власть, соперничество королев Лета и Осени вспыхнуло с новой силой, а о Калэх позабыли на долгие годы. Но в тот день, когда на свет появились близнецы — сыновья Финварры, — она явилась ко двору, чтобы взглянуть на них, и осталась очень довольна увиденным:

— Воистину, благословен этот час! Ибо вижу я отметины, о которых говорила Прародительница. Помяните моё слово: оба этих мальчика станут королями.

И задумчиво добавила, глядя на того близнеца, у которого были белоснежные волосы и кожа:

— А этот как будто бы мой…

— Дитя — не зверь и не птица, он не будет посвящен тебе, — возразил Финварра, но Калэх лишь рассмеялась в ответ.

— Наши нити уже сплелись. Посмотрим теперь, какой узор из них сложится.

И тогда Финварра изгнал зиму из своих земель. Он запретил даже упоминать имя Калэх в своем королевстве. Но судьба распорядилась иначе: подросший принц нашёл портрет королевы Зимы и влюбился в неё без памяти. Финварра, поняв, что сын его может умереть от тоски, скрепя сердце, разрешил ему отправиться на поиски возлюбленной — на дальние северные острова, в самое сердце густых туманов. Вместе с юным принцем Каллаханом в плавание отправился его кузен Шон, а брат-близнец Браннан остался с отцом, чтобы на случай, если Каллахан не вернётся, у короля Финварры остался хотя бы один наследник.

Долгим и трудным было их путешествие, но вот, пройдя все испытания, они прибыли на зачарованный снежный остров. Калэх сама встретила их на пороге своего замка.

— Я знала, что ты придёшь, — сказала она Каллахану. — Так уж соткалось.

— Выходит, мы и впрямь предназначены друг другу? — обрадовался принц.

— И да, и нет. Ты всё сам поймёшь, если поживёшь немного тут, со мной, и задашь свои вопросы. Но знай: я буду отвечать лишь на один вопрос в день.

Каллахан с радостью принял её приглашение.

— Говорят, ты убила моего деда, будучи в сговоре с Медб, — спросил он в первый день. — Зачем?

— Нетрудно сказать, — усмехнулась Калэх. — Его правление сеяло хаос в эльфийских землях. Очень скоро стало бы не два королевства, а четыре. Потом восемь. Двенадцать… И эльфы больше никогда не смогли бы верить собратьям. Кто-то считает, что я совершила зло, но на самом деле я поступила верно.

— А для чего ты освободила Бэлеара? — спросил Каллахан на заре второго дня. — Разве он не враг тебе и всем нам?

— Именно поэтому и освободила, — Калэх тряхнула тяжёлыми косами, чёрными, как сама ночь. — Эльфам нужен неприятель, иначе они пожрут самих себя, опьянённые радостью битв.

— Почему тогда фоморы не нападают? — спросил принц на третий день. — Неужели они ещё не накопили сил за столько лет?

Королева Зимы вздохнула:

— Ты так и не понял? Я сдерживаю их. Но когда-нибудь моих сил не хватит. И тогда ты отправишь их далеко-далеко отсюда на многие годы. Я научу как.

— Почему же ты не сделаешь этого сама? — на четвёртый день пребывания в снежном замке у Калллахана уже зуб на зуб не попадал от холода. — Ведь ты сильнее меня, я это чувствую.

— У каждого своя сила. И своё предназначение. Не замёрз ещё?

Каллахан помотал головой.

— Будь осторожен, мой дорогой принц, — предупредила Калэх. — Холод коварен и может убить даже эльфов. Стоит ли любопытство жизни?

— Ты станешь моей женой? — спросил принц на пятый день, зная, что этот вопрос, возможно, последний: больше ни он, ни Шон такого холода не выдержат.

Лицо Калэх тотчас же потемнело.

— Я могла бы сказать «да», мой дорогой принц. Ведь ты по душе мне. Твоя летняя сила ещё не вошла в полную мощь, но я чувствую, что наш союз мог бы пойти на пользу обоим, и наша чародейская сила возросла бы взаимно. Но нити судьбы всегда плетутся не останавливаясь. Даже я не могу сказать, чем завершится полотно. Хочешь заглянуть в будущее? Имей в виду: картины могут быть туманными.

Каллахан кивнул, и Калэх села за прялку. Напевая, она сучила тугую нить. Он знал эту песню, принялся подпевать — и вдруг поперхнулся воздухом.

Ворох поворотов судьбы, ворох возможностей — все они были как на ладони. Рассудок едва справлялся, сознание уплывало… но было ясно одно: счастье с Калэх сулило гибель эльфийским королевствам, когда как разлука обернулась бы процветанием. От досады Каллахан вскрикнул, и видение исчезло.

— Спроси меня снова, — сказала Калэх. — Но знай: если ты снова предложишь мне выйти за тебя, я отвечу «да». И будь что будет.

— Нет, — покачал головой Каллахан. — Хоть я и люблю тебя всем сердцем, но я — будущий король. А кто-то говорит, что я уже сейчас король Лета, хоть я пока и не знаю, что это значит. Мы не должны так поступать.

— Значит, ты настоящий король, — согласилась Калэх, но её тёмные глаза наполнились печалью. — Что ж, будь по-твоему. Тогда того вопроса, считай, что не было. Задавай другой.

Каллахан взял её руки в свои.

— Я видел, как ты пряла и ткала, и понял, что порой ты сама можешь вплетать в ткань судьбы то, что захочешь. А сумеешь ли удалить то, что уже было выткано? Сделать так, чтобы я забыл тебя и то, что мы вообще встречались?

Повинуясь порыву, королева Зимы поцеловала его в губы.

— Я никогда не пробовала. Но попробую прямо сейчас. Затку твою память. Ты забудешь моё имя и лицо и не вспомнишь до поры, пока мы снова не встретимся. И тут уж не обессудь: всё тотчас же вернётся: и воспоминания, и любовь… А теперь закрой глаза и спи.

Прялка мерно постукивала, когда Калэх ловко подменяла одни нити другими, и Каллахан погрузился в сон. А очнулся уже на корабле, плывущем домой. Конечно же, он расспрашивал, что произошло. И Шон рассказывал ему, но его слова вылетали у Каллахана из головы, будто бы их выдувал ветер. В конце концов Шон решил больше не искушать судьбу.

В волшебных холмах, где не бывает настоящей зимы, было очень легко не вспоминать о ней. А вот в землях людей, когда выпадает снег, Каллахан каждый год испытывает смутную тоску, но не знает, откуда берётся это чувство.

И там, и здесь в ночи порой слышится далёкий стук прялки. Всё потому, что нити ещё плетутся, и никто не знает, каким в итоге выйдет это полотно.

Элмерик только сейчас понял, что в какой-то миг Шон сменил Фиахну и принялся рассказывать дальше. Конечно, ведь это он был в снежном замке вместе с Каллаханом и видел всё, что случилось, собственными глазами.

— И где сейчас эта Калэх-та? — Розмари ещё в середине рассказа подошла ближе: видать, стало интересно; теперь она сидела за спиной у Фиахны.

Тот обернулся на голос.

— Никто больше не видел её. Наверное, всё ещё живёт на своём снежном острове, плетёт нити, следит за миром. Я слышал, у людей зима всегда наступает вовремя.

— А почему тогда Каллахан забыл ещё и Олнуэн? — Джерри потёр лоб.

Ему ответил не Фиахна, а Шон:

— Мы тоже задумывались об этом. Наверное, Калэх просто ревнива. Вот и заткала это тоже.

— А этому Ритерху кто-нибудь морду начистил? Кто он такой вообще? — глаза Джерримэйна сверкнули праведным гневом.

— Поверь, его били и не раз. Не помогает. — рыцарь Сентября хрустнул костяшками пальцев так яростно, что бард в тот же миг понял: мастер Шон не раз учил зарвавшегося хитреца уму-разуму. — Сейчас Ритерх живёт при дворе королевы Медб, он — Рыцарь Июня. Только там его ещё терпят. Не то что наши короли.

Короли… Элмерика вдруг осенило, что все наветы принца Грозовых Дней были напрасными. Каллахан вовсе не бросал своё королевство, как думали Эйвеон и Браннан, — напротив, во имя мира и процветания он отдал самое дорогое. И никто не смел просить у него больше.

— А ты не рассказывал мне про Калэх… — в голосе Мартина послышался лёгкий упрёк.

Рыцарь Сентября пожал плечами.

— Ни к чему было ворошить прошлое, Март.

— Да? И что же теперь изменилось?

— Не злись. Времена настали другие. Помнишь, я говорил, что Калэх предсказала, будто именно Каллахан запечатает фоморов? Так вот, он сделал это. Калэх сказала, что пройдут годы, и те вырвутся на свободу. Теперь это тоже случилось.

— И что это значит? — Мартин сложил руки под подбородком.

Шон пожал плечами.

— Я знаю одно: нельзя допустить, чтобы они вновь встретились…

Воцарилось напряжённое молчание, которое нарушил неугомонный Фиахна.

— Может, ещё потанцуем? А то праздник всё-таки… — он протянул руку Розмари, и та после недолгого раздумья согласилась.

Дриады больше не появились, но музыка всё равно играла. Кажется, это пел сам источник. Чудесная мелодия звенела, будто бы капли били по невидимым струнам. И Элмерик, повинуясь зову сердца, всё-таки достал флейту, чтобы подыграть. Раздражение ушло, он больше не ненавидел Фиахну. Правда, и любить его больше тоже не стал. Но хоть так.

Едва они закончили танцевать, по зале разнёсся разочарованный возглас Флориана. Он попытался взять сестру за руку, но пальцы схватили лишь воздух. Начинало светать, и Эллифлор снова развоплощалась.

— Прости, — Фиахна положил руку ему на плечо. — Ночь на исходе, и её время тоже.

Увидев отчаяние во взгляде Флориана, он отвёл взгляд и поспешил пояснить:

— Пойми, я не всесилен. Она мертва, а я не умею воскрешать. Просто у меня есть гейс: когда полнолуние совпадает с праздником колеса года, я должен выполнить одно желание смертного, даже самое невозможное. Благо само это время полнится волшебством и даёт мне силу творить чудеса, на которые я не способен в другие дни. Но с рассветом всё возвращается на круги своя.

— А моя нога? — мастер Патрик стоял крепко, но вдруг покачнулся; Мартин бросился к нему, чтобы подхватить.

— Такое чудо мне по плечу, — Фиахна протянул ему свой кубок. — Ты исцелён. Выпей за моё здоровье.

— Но как же ты смог узнать моё заветное желание? — прошелестела Эллифлор; в её разноцветных глазах стояли слёзы. — Разве гейс позволяет тебе слышать мысли мёртвых?

— Нет. Я исполнил желание твоего брата.

Флориан кусал губы, В его глазах застыло нечто такое, отчего Элмерику стало жутко.

— Мы с этим справимся, родной, — шепнула Эллифлор, и брат кивнул ей.

— Но… я же хотел как лучше, — даже в полумраке лесной залы было видно, как Фиахна побледнел; его взгляд стал жалобным, как у потерявшегося пса.

Флориан встал и низко поклонился эльфу. Эллифлор последовала его примеру, а выпрямившись, добавила:

— Вообще-то, это лучший праздник, что был у меня с тех пор, как я умерла.

Глава пятая

Элмерик провалился в сон, едва голова коснулась подушки. Он снова оказался в знакомом месте и, не сдержавшись, выругался вслух, узнав зелёные холмы, каменные ограды и треклятые колокольчики, звенящие от каждого его шага. Вот только небо, бывшее прежде голубым, стало почему-то тёмным и низким. В Медовых лугах царили тревожные сумерки. Строй колокольчиков тоже был нарушен: их невыносимая фальшь резала чуткие уши барда.

Он знал, что это сон. Хотел уйти, но не мог.

— Это уже не смешно, знаешь ли! — он задрал голову к небесам. — Ты когда-нибудь оставишь меня в покое?

Определенно это были земли Брендалин, но сама хозяйка отчего-то не спешила показываться на глаза.

— Чего ты добиваешься? — разговаривать с пустотой было глупо, но Элмерик слишком разнервничался, а звук собственного голоса его немного успокаивал. — Я больше не верю тебе. Можешь даже не утруждать себя разговорами.

Сперва барду почудилось, что он слышит эхо. Но, прислушавшись получше, он понял, что какой-то далёкий голос раз за разом повторяет его имя. Он негодующе фыркнул и не отозвался.

Так, что там нужно было делать, чтобы проснуться? Элмерик от души ущипнул себя за щёку — не помогло. Ясное дело: сон-то был не простым, а наведённым.

Голос Брендалин стал чуть громче. Стало слышно отчётливое: «помоги». Небо почернело, сверкнула молния, за ней последовал оглушительный раскат грома. Но дождь никак не начинался. Следующая молния ударила в деревце, росшее на склоне совсем рядом с ним, и бард помчался со всех ног к низким кустам шиповника — в укрытие. Сильный порыв ветра отбросил его назад к открытому пространству.

— Что бы ты там ни задумала, прекрати! — Элмерик пригнулся и кубарем скатился вниз по склону, и никакой ветер был ему не страшен.

— Сон… беда… кажи… — просвистело в ушах.

Колокольцы жалобно звякнули, когда он шлёпнулся на них и закатился под спасительную сень куста. Брендалин кричала что-то ещё, но беспрестанно грохочущий гром заглушал слова.

А Элмерик вдруг припомнил, как Ллиун выводила его из кошмара. Он протянул руку вперёд, представил, что касается плеча лианнан ши, и шагнул прямиком в колючие кусты.

— Ай, больно!

Ветки хлестали его по лицу. Или уже не ветки? Со звонкими шлепками по его щекам била чья-то крепкая ладонь, а волосы и постель были насквозь мокрыми от воды…

— Эй! Да хватит уже! — бард оттолкнул от себя Джеримэйна — виновника его не самого счастливого пробуждения.

Тот отпрыгнул и приготовился дать сдачи, но, увидев, что Элмерик и не думает драться, с облегчением выдохнул:

— Уф, слава богам, получилось!

— Ты спятил, что ли? — Элмерик схватился ладонями за щёки, горевшие огнём.

— А чё ты орал, как резаный и не просыпался? — Джеримэйн опустился на табурет; его лоб был усеян бисеринками пота.

Бард огляделся: он был не в тех покоях, которые отвёл ему Фиахна (на верхнем этаже рядом со своими), а в старой комнате мальчиков, где сейчас спал один Джерри.

— Почему я здесь?

— А ты не дошёл. Умаялся на празднике, сказал, что ноги не держат. И, мол, к бесам болотным ваши лестницы, буду спать здесь! А я-то только успел порадоваться, что от тебя избавился!

— И поэтому ты решил меня побить, да? Чтобы я в следующий раз предпочёл лестницы? Не отпирайся, я тебя раскусил. — Элмерик поморщился и тут же охнул. — Водички дай.

— А больше нету. Я всю на тебя выплеснул, когда не мог добудиться.

— Угу… спасибо, кстати.

Джеримэйн едва не брякнулся с табурета в притворном обмороке.

— Кажись, теперь я сплю. Ты что только что сказал? Спасибо? Мне?

— А кому же ещё, болван? — проворчал Элмерик, откидываясь на подушки, — Можно подумать, в первый раз…

Кажется, Джеримэйн снова спас ему жизнь. И если прежде они были квиты, то теперь бард снова задолжал ему.

— Чего тебе снилось? — Джерри заполз на табурет, подтянув к себе босые ступни.

— Брендалин.

— До сих пор неймётся ей? Вот же мерзкая стерва!

— Ага. Знаешь, там что-то странное происходит. Мне кажется, она просила меня о помощи.

— А не брешет? — Джерри сунул руку под свой матрас и достал трубку. — Короче, я бы на твоём месте её не слушал. Брось, плюнь и разотри.

— А с каких это пор ты куришь? — Элмерик сел на постели и принялся сдирать с себя мокрую рубаху, а то так ведь и простудиться недолго.

— С таких. Не меняй тему, — он набил табак.

— Может, и лжёт — с неё станется, — бард мотнул головой; в стороны полетели брызги, от которых Джеримэйн, испустив недовольное «э», закрылся рукой. — Я запомнил три слова: «сон», «беда» и «кажи». Может, это было «расскажи»?

— И кому ты собираешься об этом рассказывать? — Джерри выдохнул кольцо дыма и закашлялся; кажется, курить ему было всё ещё в новинку.

— Ну… вот тебе рассказал.

— Моё мнение ты слышал, — после кашля его голос чуть осип, появилась лёгкая хрипотца. — Шли её к бесам! Ты ведь не влюблён в неё больше?

— Нет, конечно!

— Это правильно, — Джерри протянул ему трубку. — Хочешь затянуться?

— Нельзя, — развёл руками бард. — У меня же голос.

Попробовать, если честно, хотелось, но он сдержался.

— Ах, голос! Ну конечно, — тонко пропищал Джерри.

Элмерик вздохнул. Ну что за человек такой! Только что ведь нормально разговаривали — надо же было опять всё испортить!

— Так ты пойдёшь со мной на подвиги, мой доблестный оруженосец? — Фиахна заметил его на другом конце коридора и помахал барду рукой.

Элмерику ничего не оставалось, кроме как подойти.

— Что вы задумали?

Хотелось ещё спросить «и зачем так вырядились?», но бард вежливо промолчал. Больше всего в одежде наместника его удивила шапка из фиолетового сукна, отороченная волчьим мехом.

— Во-первых, не «вы», а «ты». У эльфов «выкать» не принято. А во-вторых, я иду взглянуть в лицо самой смерти. Ну, в смысле — потолковать с этой вашей баньши. — Фиахна приосанился и заправил под шапку выбившуюся прядь.

— О, тогда я с вами! — Элмерик подпрыгнул на месте от нетерпения. — То есть с тобой. Давно хотел узнать, по чью она душу и не хочет ли отправиться туда, откуда пришла.

— Баньши требуют к себе уважения, молодой человек, — подняв палец, Фиахна очень точно скопировал интонации мастера Патрика. — Давай, шапку надень, и бегом.

— Зачем шапку? — не понял Элмерик.

— А бес её знает. Не любит почему-то, когда приходят с непокрытой головой. Не хочет разговаривать — прячется.

Теперь барду стало понятно, почему старуха скрывалась от них. Вовсе не от стеснения. А от чернолесских крестьян не бегала: те не только весной, но и даже летом порой в шапках ходят — чтобы голову в поле не напекло.

Королевская баньши как раз недавно покинула мост и облюбовала одну из башен — ту, на которой не висело флагов. Может, ей не нравилось, как те полощутся на ветру. А может, она решила, что на пустом шпиле сама будет смотреться уместнее: ведь её драная накидка тоже напоминала жутковатый стяг.

Фиахна высунулся сквозь слуховое окно. Его шапку чуть не сдуло ветром, но эльф успел придержать её рукой. Баньши оскалилась в его сторону (а может, улыбнулась — кто их разберёт?) и попыталась отползти подальше, но наместник шепнул себе под нос пару слов, едва заметно шевельнув пальцами, — и вестница смерти намертво приклеилась к месту. Поняв, что произошло, она жалобно заскулила.

— Ну-ну, тише…

Фиахна выбрался на крышу, и Элмерик вылез следом с ним. Голова закружилась от небывалой высоты. Так вот, оказывается, каким видят Чернолесье птицы! Ничего себе!

— О ком ты плачешь? — без лишних предисловий спросил наместник. — Признавайся: кому из королей суждено отправиться в Аннуин? Не мне ли?

— А почему… — начал было Элмерик, но эльф оборвал его, резко подняв руку (баньши аж пригнулась).

— Она очень похожа на баньши моего рода.

— Но всё-таки ты не уверен?

Эльф пожал плечами.

— А как я могу быть уверен, если все эти баньши на одно лицо? Ох уж эти младшие фэйри, — он повернулся к старухе. — Ну? Так кто же?

— Я не знаю, господин, — гнусаво заныла баньши. — Мне только одно ведомо: смерть придёт. Потому я и плачу. А-у-ы-ы!

Она испустила такой вопль, что все выпи на болотах, наверное, передохли от зависти. Элмерик поспешно заткнул уши.

— Может, она оплакивает Финварру? — собственный голос гулко отдавался в голове.

— Бесы её знают. Наверное… До чего же они бестолковые!

Фиахна глянул на баньши так, будто хотел проникнуть в её мысли, и та затряслась под его пристальным взглядом:

— Не смотрите на меня так! — она закрыла своё страшное лицо костлявыми руками.

Эльф тем временем что-то прикинул в уме и покачал головой:

— Рик, знаешь, нет. Если бы она рыдала по Финварре, всё бы закончилось в тот миг, когда он решил навеки остаться в Аннуине. И к тому же баньши редко приходят на такую смерть, которая по большому счёту и не смерть вовсе. Кого-то из нас убьют. Уже совсем скоро…

— Отпустите, господин! Я ничего не знаю… моё дело — плакать о короле.

— Но кто твой король? — прокричал Фиахна.

Баньши затряслась и зарыдала пуще прежнего.

— Спроси её, не могла бы она порыдать где-нибудь ещё? — тихонько подсказал Элмерик. — А то люди в Чернолесье извелись уже, и нос из дома боятся высунуть.

Бард уже освоился с высотой и теперь с замиранием сердца высматривал таверну в деревне, дом старосты, излучину реки, огромный тис на площади, под которым они когда-то сидели с Брендалин на Мабон… да, как же давно это было!

— Господин хочет, чтобы я ушла? — голос баньши задрожал от обиды.

— Но ведь ты уже доставила весть, так? — эльф поднял одну бровь.

— Так.

— Теперь все знают, что король скоро умрёт.

— Я постаралась! — кажется, это все-таки был не оскал, а улыбка. Её прямо-таки распирало от гордости.

— И не будет большой беды, если теперь ты поплачешь где-нибудь в лесу? Там, где никто не слышит.

— Это не по правилам. Но если господин настаивает…

— Настаивает! — гаркнул Фиахна. — Господин хочет спать по ночам, а не слушать вой по покойнику. Даже если этот покойник — я сам. Особенно если я…

Он щёлкнул пальцами, освобождая старуху. Та, издав протяжный вопль, бросилась со шпиля вниз головой. В замковом рве (частью которого был Рябиновый ручей, прежде вращавший мельничное колесо) послышался громкий всплеск.

— Вот обязательно нужно привлекать к себе внимание! — эльф поморщился и, размахнувшись, скинул вниз опостылевшую шапку. — Ох уж эти традиции… Ох уж эти баньши!

— Она больше не вернётся? — Элмерик поёжился и втянул руки в рукава рубахи: ветер здесь наверху был пронизывающим.

— Да. Жаль, что саму смерть так просто не отвадишь.

— Может, ещё пронесёт?

Фиахна глянул с сомнением и подтолкнул Элмерика к лестнице, ведущей вниз.

— Кто знает? Всякое случается…

Его Величество король Артур Девятый, которого Соколы по старой привычке (и с высочайшего одобрения) величали Риэганом, прибыл ровно через неделю. Верхом, в запылённой дорожной одежде — так и не скажешь, что король. Никакой свиты: один лишь Орсон в качестве сопровождающего. А мастер Каллахан, как выяснилось, остался в Каэрлеоне. На вопрос, почему не приехал командир, Риэган лишь усмехнулся в начавшие опять отрастать усы:

— Должен же кто-то присмотреть за столицей в моё отсутствие. А вы что, уже соскучились?

— У нас тут не соскучишься! — буркнул Джерри, но так, чтобы король не услышал: видать, ещё помнил, как тот выставил его из залы за неподобающие речи.

Фиахна некоторое время поизучал Риэгана и Орсона, презрительно выпятив нижнюю губу (может быть, решал, как будет различать меж собой короля и его родича), но после посветлел лицом и махнул рукой:

— Добро пожаловать в мой замок, друзья!

К чести Артура надо заметить: тот не стал заострять внимание, что совсем недавно замок Фиахны был мельницей в его, Артуровых, землях. И по сути ею остаётся, несмотря на великолепнейшую иллюзию.

— Благодарю за приглашение и ваше щедрое гостеприимство, — он отдал поводья Орсону и переступил порог.

А Фиахна и впрямь расщедрился. Узнав, что в прошлые приезды король людей довольствовался небольшой комнаткой, эльф пришёл в ужас и за ночь отгрохал целое крыло для Артура и его свиты. То, что свита будет состоять всего из одного рыцаря, Фиахна, конечно, не ожидал.

— Тебе понравятся твои покои, — он ждал похвалы: Элмерик видел это по глазам. — И, пожалуйста, давай на «ты». Мы же оба короли, как-никак. Не понимаю, отчего все смертные так любят «выкать»?

— Надеюсь, я не тут не заблужусь, — пробормотал ошеломлённый Риэган, но, увидев, как вытянулось лицо эльфа, тут же поправился. — Это восхитительно! Даже мой столичный замок уступает твоему.

Фиахна просиял от счастья:

— А хочешь, покажу тебе мой сад? И лесную гостиную? Она почти такая же, как была при дворе у моего брата Финварры, но я там ещё добавил кое-что от себя. Бьюсь об заклад: ты такой красоты никогда не видел!

Глаза эльфа светились гордостью, и Элмерик забеспокоился, что тот может вконец загонять Риэгана, наверняка очень уставшего с дороги. Ведь одними садом и гостиной дело вряд ли ограничится, как не ограничилось пятью башнями (сегодня утром Фиахна и его невидимые помощники брауни достроили седьмую).

— Может, после обеда? — робко подал голос бард.

Его заботу не оценили. Фиахна, нахмурившись, покачал головой, а король, казалось, лишь сейчас заметил присутствие барда.

— А, Элмерик! Иди вниз. Орсон тебе письмо привёз. Вроде из дома пишут…

Бард поспешно откланялся. Пусть эти особы королевской крови сами разбираются друг с другом. Он чуть ли не кубарем скатился обратно во двор и застал Орсона как раз выходящим из конюшни.

Друг с улыбкой сграбастал его в охапку и обнял так, что что-то хрустнуло в лопатках.

— Давненько не виделись, Рик!

— Да уж, с самой зимы…

Орсон сильно изменился. Не внешне, нет. От него теперь веяло небывалой уверенностью, и только взгляд светлых глаз по-прежнему остался наивным, как у телёнка.

— Ну, рассказывай, как у вас тут?

Элмерик со вздохом указал вверх на флаги, развевающиеся на башнях.

— Вот. Ох уж эти эльфы! Слушай, говорят, у тебя письмо для меня?

Орсон хлопнул себя широкой ладонью по лбу.

— Ой, и правда! Хорош же я: стою, болтовнёй тебя отвлекаю! Ты же, небось, прочитать его поскорее хочешь? — он достал из-за пазухи слегка помятый конверт с целой сургучной печатью и протянул его Элмерику. — Вот. Из самого Холмогорья.

Бард взял письмо, с удивлением понимая, что кончики пальцев слегка подрагивают и будто бы зудят от нетерпения.

— Мы ещё поболтаем, обещаю.

— Иди уже, — Орсон подтолкнул его в плечо.

И Элмерик не заставил просить себя дважды.

Добежав до своей комнаты («покоев оруженосца», как называл их Фиахна), бард первым делом заперся, чтобы его никто не побеспокоил. Он уселся за стол и, положив перед собой письмо, разгладил помятости. На сургучной печати был пропечатан герб Лавернов: арфа, увенчанная листьями ольхи. Отец говорил, что на одном из древних наречий Холмогорья их родовое имя Лаверн и означало «ольха».

Письмо из дома казалось тёплым на ощупь. Элмерик понюхал конверт, словно надеялся, что тот будет пахнуть булочками с корицей — их часто пекли по утрам. Но бумага пахла обычной бумагой.

Очень осторожно он поддел печать ножиком и развернул письмо, сразу же узнал почерк отца и с замиранием сердца вчитался в убористые строки:

Дорогой Элмерик!

Мы были рады получить от тебя весточку. Очень гордимся, что ты стал одним из Соколов, — это большая честь для всей нашей семьи.

Но ещё более радостным стало известие о твоей помолвке. Ты спрашиваешь моего отеческого благословения, и я с радостью даю его. Надеюсь, летом ты привезёшь свою невесту к нам в гости — все мы мечтаем познакомиться с милой Брендалин, которую уже полюбили по твоим описаниям. Думаю, было бы разумно справить свадьбу по осени у нас в Холмогорье, если, конечно, родственники невесты не станут возражать.

У нас с Мэрилинн тоже есть новость: через день после минувшего Ноля у тебя появились брат и сестра. Их зовут Вилберри и Эллерина. Думаю, не нужно объяснять, почему мы выбрали эти имена. Мэрилинн едва не умерла в родах и всё ещё очень слаба, но уже начала понемногу выходить в сад. Весна у нас в этом году ранняя…

Знаю, ты был против нашей с ней свадьбы, но Мэрилинн на тебя не в обиде. Она говорит, что любит тебя и передаёт наилучшие пожелания вам с Брендалин. Приезжайте познакомиться с малышами — они растут не по дням, а по часам.

Хочется узнать, каким ты стал, сынок. Боюсь, вдруг ещё немного — и я не узнаю тебя при встрече… Мы не всегда понимали друг друга, и я, наверное, был не лучшим отцом, но мне бы хотелось, чтобы мы снова стали семьёй, собирались за одним столом, говорили, пели, и чтобы не держали зла друг на друга. Я давно простил тебя, Элмерик, и надеюсь, что ты сможешь простить меня тоже.

Твой любящий отец,

Энгус Лаверн

Отложив письмо, бард зарылся пальцами в волосы. Губы дрожали, ему вдруг стало невыносимо стыдно — и вовсе не оттого, что придётся написать отцу, что никакой свадьбы не будет. Стало немного печально, что жизнь в Холмогорье продолжалась и без него. Элмерик почему-то привык думать, что дома ничего не меняется, и только сейчас понял, что всё стало другим. И в то время, когда отцу была нужна его помощь, непутёвый сын бегал по всем Объединённым Королевствам, лелея свою глупую обиду.

Ему вдруг захотелось бросить всё — друзей, Соколов, учёбу — и рвануть домой: взглянуть на братика и сестричку, помириться с мачехой, обнять отца. Каким же глупцом он был раньше! И сейчас, признаться, не лучше: ведь и дураку должно быть ясно, что до Летней Битвы ехать нельзя. А вот потом… да, надо будет выпросить у мастера Каллахана недолгий отпуск. Пока же стоило отправить домой ответное письмо.

Элмерик взял бумагу, обмакнул перо в чернильницу и уже успел вывести сверху на листе: «Дорогой отец», когда в дверь очень настойчиво постучали.

— Кто там? — с кончика пера сорвалась клякса, и едва начатое письмо оказалось безнадёжно испорчено.

— Это я. То есть мы, — из коридора раздался встревоженный голос Орсона. — Можно войти?

— Угу, заходите. Что там ещё стряслось?

Бард открыл дверь. Брови поползли вверх, когда он увидел ещё и мрачного, как туча, Джеримэйна.

— Да ничего особенного. Просто мы за тебя беспокоились.

— Со мной всё в порядке, — пожал плечами Элмерик. — С чего вдруг такой переполох?

— Ну, ты же получил письмо из дома, а теперь сидишь в комнате и не выходишь, — Орсон опустился на табурет. — Мало ли, какие там вести…

— На этот раз, к счастью, добрые. Отец хочет помириться со мной, представляешь? А ещё у меня появились маленькие брат и сестра!

Элмерик протянул письмо, и здоровяк, пробежав его глазами, расплылся в улыбке.

— Поздравляю! А я, кстати, тоже помирился с отцом.

— Ты? — бард захлопал глазами. — Он же тебя в грош не ставил, избавиться хотел.

— То было раньше. Но папа изменил своё мнение с тех пор, как меня посвятили в рыцари. Теперь я в его глазах достойный наследник, приближённый самого короля.

Джерри презрительно фыркнул:

— Ну и дурачок!

— Кто? — не понял бард. — Орсон или его отец?

— Орсон, конечно. А отец его — просто сволочь двуличная!

— Не говори о нём так! — нахмурился рыцарь, сжимая кулаки.

— Я буду говорить то, что думаю. Поэтому знай: ты слишком добрый. Я бы на твоём месте ни за что его не простил.

— Но ты не на моём месте, — Орсон говорил спокойно, но твёрдо, и Джерри махнул рукой.

— А, поступай как знаешь! — он дёрнул себя за чёлку и вдруг добавил совсем тихо: — А мой-то, кажись, сдох. Вот упырь…

— Откуда ты знаешь? — ахнул Элмерик, привставая.

Историю об отце Джерри он помнил хорошо, и ему было ничуть не жаль дебошира и пьяницу, многие годы избивавшего жену и сына. Вот только в голосе новоявленного сироты вместо торжества отчего-то чувствовалась горечь.

— Оттуда… Я его встретил в ночь Самайна в Чёрном лесу. И придушил вот этими самыми руками, — Джеримэйн с отвращением посмотрел на свои ладони. — Не хотел мараться, если честно. Но он сам попёр на меня с дубьём. Сказал, мол, не сын ты мне больше — с нечистью связался и сам нечистью стал. У него все эльфы — это типа нечисть.

— Так, может, это морок был? — Элмерик почесал в затылке. — Мало ли что может привидеться в ночь Испытания! Я вот тоже всякое странное видел.

Джерри вскинул голову:

— Понимаешь, правда в том, что это не так уж важно. Той ночью в диком лесу я был охотником, а он — моей жертвой. И в тот миг я жалел, что могу отомстить ему только один раз.

Бард воззрился на него в немом ужасе, а потом нырнул под кровать и выставил на стол бутыль красного вина:

— Так, ребята, давайте-ка выпьем. Кубков, правда, нет. Так что придётся так.

— Мне кажется, или это вино из личных запасов командира? — Орсон повертел в руках бутылку, стёр рукавом пыль с мутного стекла и достал из-за голенища сапога нож с резной рукоятью.

— Ага. Я притащил сюда немного, чтобы не бегать вниз всякий раз, когда Фиахне приспичит выпить. Он уже и без того ополовинил запасы, так что если мы тоже немного попробуем, большой беды не будет.

— Однако, как удобно быть оруженосцем! — фыркнул Джерри. — Ты забыл, что я не пью?

— Мне кажется, сейчас тебе не повредит, — не отставал Элмерик.

Орсон неодобрительно покачал головой, но бутылку всё-таки открыл и, первым сняв пробу, заулыбался:

— Отменное! Даже лучше, чем в королевских погребах!

Джеримэйна быстро развезло — наверное, сказалось напряжение последних дней. А, может, с непривычки так вышло. Вот только, вопреки ожиданиям, он ничуть не повеселел. Даже наоборот — стал ещё мрачнее обычного.

Опустившись на пол, он пил вино мелкими глотками и невесело усмехался каким-то своим мыслям, которыми явно не хотел делиться. Когда Элмерик подумал, что идея с самого начала была дурацкой и поить этого остолопа — только хорошее вино переводить, Джерри вдруг без предисловий выпалил:

— Слышь, а я ведь узнал потом: мой отец и правда той ночью помер. Соседи поутру в канаве нашли тело, так оно даже остыть успело. Вот и думай теперь: морок там был или колдунство какое-то?

— Так зачем мучиться? Спроси у мастера Каллахана — уж он-то наверняка знает. — Элмерик хлопнул его по плечу, и Джерри от неожиданности вздрогнул.

— Кажется, я боюсь услышать правду.

Бард не поверил своим ушам.

— Смеёшься, что ли? Тебе — и страшно?

— А думаешь, я настолько идиот, что у меня ни страха, ни совести нет?

— Нет-нет, я ничего такого не имел в виду, — Элмерик бросил умоляющий взгляд на Орсона, но тот развёл руками, мол, ляпнул глупость — сам теперь расхлёбывай. — Просто удивился.

— Первое правило королевского чародея — ничему не удивляться! — Джеримэйн отсалютовал барду бутылкой и, осушив остатки, рассмеялся. — А, я забыл: ты ведь не знаешь, что я больше не могу врать. Даже в шутку.

— Но почему? — Элмерик вновь глянул на Орсона: гигант тоже выглядел ошеломлённым: признание Джерри было новостью и для него.

— По кочану. Сам не понимаешь, дурень? Гейс у меня такой — с той самой ночи Испытания.

— Так ты теперь вроде эльфа, что ли? — хмыкнул Орсон.

— Хуже, — Джерри вздохнул. — Эльф может промолчать, если его спрашивают. А я — нет. Приходится всегда отвечать на вопрос.

— И зачем ты всё это нам рассказываешь? — не переставал удивляться Элмерик. — Ты хоть понимаешь, что если будешь болтать о своих гейсах, то враги запросто могут использовать их против тебя?

Джеримэйн обвёл их мутным взглядом:

— Что-то я не вижу здесь врагов, — пустая бутылка выпала из его руки и откатилась к ногам барда. — Скажете, я не прав?

— Всё в порядке, нам можно доверять, — успокоил его Орсон. — Мы же друзья.

— За себя говори! — буркнул Элмерик.

— Когда-нибудь я всё-таки вас обоих пристукну! Сил нет, как достали своей глупой враждой, — неожиданно разозлился рыцарь.

— Это не вражда, — Джерри икнул, — а… соперничество, вот.

— Тем более, — Орсон закатил глаза. — Как дети, честное слово…

А Элмерик, немного подумав, сунул руку под кровать и достал ещё вина.

Они так увлеклись, что чуть было не пропустили время ужина. Джерри к тому времени уже успел уснуть, обнимая пустую бутылку, его не смог разбудить даже звонкий удар зачарованного колокола. Пришлось оставить его отсыпаться в комнате Элмерика (перед уходом Орсон заботливо накрыл Джеримэйна одеялом — тот заворочался, выругался сквозь зубы, но так и не проснулся).

В празднично украшенную лесную гостиную они заявились позже всех и тихо прошмыгнули на свои места, предвкушая нагоняй. Однако наставники не обратили никакого внимания на их опоздание, так как были всецело поглощены беседой с Риэганом. Тот держал в одной руке кубок с вином, в другой — кусок пирога и, увлечённо ими жестикулируя, рассказывал:

— Представляете? И в этом послании она писала, что в интересах Объединённых Королевств будет заключить с ними союз.

Фиахна хмыкнул:

— Какая женщина! Никогда не сдаётся! Шон, передай-ка мне мяса.

— Интересно, ей ещё не надоело? — Рыцарь Сентября протянул отцу блюдо. — Из года в год одно и то же…

— О, в этот раз всё зашло немного дальше, — Риэган отхлебнул из кубка. — Теперь она утверждает, что Неблагой двор со дня на день собирается объявить нам войну.

— О ком это они говорят? — шепнул Элмерик на ухо Келликейт.

Та сидела с мрачным видом и, кажется, вовсе не притронулась к еде — может, опять с королём повздорила? Но, несмотря на дурное настроение, на вопрос девушка всё же ответила:

— О Медб, конечно. Нынче Его Величество только о ней говорить изволит.

А Фиахна, изящно поправив манжет рубахи, рассмеялся:

— Войну? Придумает тоже! На днях я говорил с Браннаном, и тот заверил меня, что не собирается нарушать перемирие.

— Но, как я слышал, теперь не он принимает решения? — улыбнулся Риэган.

Эльф просиял и сунул Розмари под нос опустевший кубок, чтобы та наполнила его вином.

— Твоя правда. Нынче я правлю Неблагим двором, выполняя волю моего дорогого брата Финварры. И уверяю тебя, что не намерен вести никаких войн. Если, конечно, вы не нападёте первыми.

— Это вряд ли, — король людей огладил свою небольшую рыжеватую бородку. — Нам с эльфами делить нечего. И меня, признаться, полностью устраивает текущее положение дел, так что я не намерен заключать новых союзов. Однако все старые договорённости остаются в силе.

Фиахна протянул ему руку, и Риэган ответил крепким рукопожатием.

— А что ещё писала Медб? — будто бы между делом уточнил Мартин.

В его глазах Элмерик заметил беспокойство. Впрочем, это ничего не значило: Мартин мог разволноваться просто от одного упоминания имени эльфийской королевы.

— Ничего важного, в основном пустые угрозы, — отмахнулся Риэган. — Мол, если Браннан нападёт, будет уже поздно. А Объединённым Королевствам не выстоять против сил Неблагого двора, если нам не помогут другие эльфы и Медб лично. Поэтому нам надо нанести упреждающий удар.

— О да, такая поможет! — фыркнул Шон. — Век потом не забудешь!

— Вот и я так подумал, поэтому и отказал в самых вежливых выражениях, — Риэган отсалютовал ему кубком. — Хорошо тут у вас на мельни… то есть, я хотел сказать, в замке. Но пора и честь знать. Завтра утром я отправляюсь в столицу. Долг, знаете ли, зовёт. Рад, что мы пришли к согласию.

Но утром он никуда не уехал, потому что на рассвете у ворот неожиданно объявилась Медб верхом на драконе. И выражение её лица ясно говорило о том, что настоящие проблемы только начинаются.

Глава шестая

Летняя королева чудо как похорошела — хотя, казалось, куда уж краше? Её рыжие волосы блестели на солнце, на венке из плюща, словно драгоценные камни, переливались прозрачные капли росы, а платье цвета молодой листвы выгодно оттеняло большие изумрудные глаза. Вместо заколки её шитый золотом плащ украшала цветущая яблоневая ветвь.

Фиахна помог Медб спуститься с дракона и подвёл её к крыльцу. Элмерик заметил, как округлился под платьем живот королевы, — похоже, дитя должно было появиться на свет где-то к вершине лета.

Медб поставила на ступеньку ногу в коротком сапожке из зелёной кожи, но Фиахна удержал её за локоть.

— Постой, я дал слово, что сперва предупрежу о твоём визите! Поскольку ты не сочла нужным сообщить заранее, мы пойдём в сад. Там есть чудесная беседка. Элмерик принесёт нам вина, а ты… не помню, как там тебя… — он указал пальцем на Джеримэйна. — Беги в дом и сообщи всем, что прекрасная королева Лета скоро почтит нас своим присутствием.

Джерри скривился и открыл рот, явно собираясь поспорить, но Медб глянула на него чересчур ласково, и он кивнул:

— Будет сделано, — а после весьма поспешно скрылся в доме.

Элмерик со вздохом отправился за вином. Хотя, конечно, больше всего ему хотелось остаться и поглазеть, как мастер Дэррек будет превращаться из дракона в человека. Но пока бард бегал за кувшином и кубками, наставник уже успел перекинуться в седовласого пухленького толстячка — и почему его человеческая внешность была столь неказистой? Дракон-то получался красивый — большой, чёрный, лоснящийся.

В беседке, помимо Фиахны, Дэррека и нежданной гостьи, обнаружился ещё и Шон. Даже повязка на его лице не могла скрыть беспокойство рыцаря Сентября. Тот, впрочем, не слишком-то старался выглядеть безучастным.

— Давно не виделись! — улыбнулась ему Медб, вертя на пальце кольцо с изумрудом.

— И век бы не видеться! — буркнул Шон и, поймав укоряющий взгляд отца, добавил: — Папа, я не собираюсь делать вид, что мне всё это по душе.

— И правильно, — королева подняла чашу, и золотые браслеты на её запястье мелодично звякнули. — Я и сама не рада, что пришлось так поспешно отправляться в путь. Признаться, я вообще не собиралась покидать своё королевство до родов, но обстоятельства…

Второй рукой она погладила округлившийся живот. Фиахна отсалютовал ей кубком.

— И что же тебя заставило? Я хотел предложить нам всем выпить за счастливую встречу, но, пожалуй, в ваших глазах слишком мало счастья, друзья. Поэтому давайте просто выпьем.

Он пригубил вино. Шон и Дэррек последовали его примеру, а Медб, едва коснувшись губами края, отставила чашу и вздохнула.

— Ты прав, друг мой. Могу ведь я тебя так называть? — дождавшись кивка от Фиахны, она продолжила: — Мне нужна помощь правителя Неблагого двора. Сейчас это ты. Поэтому я и здесь.

От этих слов эльф расплылся в улыбке и приосанился, поправив маргаритку за ухом.

— Конечно! Можешь на меня рассчитывать, дорогая.

— Прости, Фиахна, на тебя рассчитывать сложно, но увы, больше не на кого, — горько усмехнулась Медб. — Я предпочла бы иметь дело с Финваррой — уж он-то сумел бы приструнить своего неразумного сына. Но я надеюсь, что и ты сумеешь справиться с племянником, потерявшим всякий стыд.

Она провела пальчиком по краю бокала и слизнула алую каплю. Элмерик, глядя на это, покраснел: королева была слишком хороша, чтобы не любоваться ею. И как только у Мартина духу хватило отказаться от её милости?

— Который из моих племянников докучает тебе? — нахмурился Фиахна.

— Ну уж точно не Каллахан, — Медб обвела взглядом всех присутствующих, одарив каждого лучезарной улыбкой (даже на долю Элмерика досталось, хотя он просто стоял за спиной у Фиахны с полным кувшином вина наготове). — Браннан нарушил наш уговор и похитил у меня Олнуэн. Он держит её в заложницах, и поэтому у меня связаны руки. Вели ему отпустить весеннюю деву, Фиахна! Пускай она вернётся ко мне.

Эльф сжал губы в тонкую линию, обдумывая услышанное.

— Или ты не король в своём королевстве? — со смешком добавила Медб, видя его колебания.

Щёки Фиахны вспыхнули.

— Я — наместник по воле моего царственного брата, и не стану присваивать себе право на престол, которого у меня нет. Не старайся, моя летняя красавица, у тебя вряд ли получится задеть мою гордость. Признаюсь: мне кажется, ты что-то не так поняла — Браннан был здесь, мы повздорили — это правда. Но нарушать перемирие с Благим двором он, насколько мне известно, не собирался.

— Вчера не собирался, а сегодня вдруг нарушил! Тебе ли не знать, как это бывает? — Медб облизнула алые губы. — Эльфы Неблагого двора такие непостоянные…

— Так чего ты от меня хочешь? — Фиахна подпёр щёку ладонью. — Наша беседа становится какой-то скучной. Прежде ты была веселее.

— Прежде у меня не были связаны руки, — прошипела королева, привставая. —

Олнуэн находилась под моей защитой. Я дала ей слово, что не позволю Браннану до неё добраться.

— И не сдержала его, — не без тени злорадства добавил Шон. — Плохо тебе сейчас, наверное?

Медб повернулась к нему, качая головой.

— Пока Олнуэн жива, мой обет не нарушен. Но если Браннан решится её убить…

— То ты потеряешь волшебную силу, — закончил за неё рыцарь Сентября. — Вот к чему приводят опрометчивые обещания.

— Мне не хотелось бы до этого доводить, — Медб удалось взять себя в руки, её лицо стало спокойным, а в голос вернулась привычная мелодичность. — И дело не только во мне. Если Олнуэн погибнет, ребёнок тоже умрёт. Он всё ещё связан со своей истинной матерью, и узы будут неразрывными, пока дитя не родится на свет.

Фиахна кивнул Элмерику, и тот снова наполнил кубки ароматным вином — только королеве не стал подливать, потому что та почти не пила.

— Послушай, Медб, с чего ты вообще взяла, что Браннан захочет убить Олнуэн? Она же всё ещё его жена, и этот ребёнок — его плоть и кровь. Не спорю, мой племянник умеет быть жестоким, но всё-таки он не безумец!

— Он угрожал, что сделает это! — всхлипнула Медб. — Если только весь Благой двор не будет сидеть тише воды ниже травы. Приехав сюда, я уже рискую, понимаешь? Браннан велел мне ни во что не вмешиваться!

— Погоди… — Фиахна помассировал виски. — Я ничего не понимаю. Во что ты не должна вмешиваться?

Королева подалась вперёд (Элмерик почувствовал, как в воздухе запахло предгрозовой свежестью) и упавшим голосом сказала:

— В войну.

— Это так? — Фиахна в изумлении глянул на Дэррека, и тот, вздохнул.

— Увы. Можешь сам взглянуть, какой нам прислали ультиматум, — он достал из-за пазухи измятый пергамент (бард подумал, что, наверное, это королева Медб в ярости мяла письмо в руках, а может, даже, топтала ногами) и протянул его наместнику.

Тот пробежал глазами по строчкам. Потом снова перечитал послание от начала и до конца, словно не веря в происходящее. Плечи его поникли, взгляд стал жалобным.

— Я ничего не понимаю, — он сунул письмо в руки Шону.

— Что ж, я могу объяснить, — Медб сплела руки на груди. — Твой дорогой племянник спятил и собирается объявить войну Объединённым Королевствам. Это значит, людям, понимаешь? А у меня связаны руки, и я никак не могу воспрепятствовать ему. Одна надежда на тебя — и на Каллахана. Кстати, где он?

— Уехал в Каэрлеон, — Фиахна залпом осушил свой кубок. — И пока его нет, я должен переговорить с Браннаном. Должна же у него быть какая-то причина, чтобы так поступать…

— Со мной он беседовать не захотел…

— Почему-то меня это не удивляет, — вставил Шон и удостоился гневного взгляда, а Фиахна обернулся к Элмерику и приказал:

— Неси большую серебряную чашу и кувшин чистой колодезной воды. Посмотрим, с кем он там не желает беседовать…

Когда всё необходимое было доставлено, эльф засучил рукава рубахи и собственноручно наполнил чашу. Пальцем он начертал по воде какие-то знаки и дыхнул. Поверхность запотела так, будто была хорошо отполированным зеркалом.

— Браннан? — позвал Фиахна, склоняясь над чашей. — Отзовись, негодник ты этакий!

— Я бы на такое приветствие точно не отозвался! — хмыкнул Шон, но его отец лишь отмахнулся.

— Эй, Браннан! Ау?

Затуманившаяся поверхность всего на одно мгновение стала прозрачной, а затем превратилась в лёд. Фиахна выругался по-эльфийски и ударил кулаком по чаше — в стороны брызнули ледяные осколки. Один из них чиркнул Элмерика по щеке, но, слава богам, не поранил.

— А я говорила! — не удержалась Медб. — Вам до него не добраться. Плевать он хотел на всех нас!

— Нет уж, ему придётся со мной поговорить! — тёмные глаза Фиахны полыхнули гневом. — Если он не хочет появиться, что ж — я сам к нему приду. И пускай пеняет на себя!

Он принялся чертить в воздухе какие-то символы — не ножом, как это обычно делали людские чародеи, а просто пальцем, иногда смачивая его во рту. Это был не огам — его бы Элмерик узнал. Быть может, Фиахна пользовался для открытия своих путей древними эльфийскими рунами? В беседке вдруг стало очень жарко.

— Отец, отойди подальше, — попросил Шон. И не зря.

Как только Фиахна отошёл в сторону, перед ним вспыхнул куст белоягодника. Пламя высотой в человеческий рост гудело, но дальше не распространялось.

— У него что, огненные пути? — шепнул Элмерик, склонившись к рыцарю Сентября, и тот кивнул.

— Да. Над ним из-за этого весь Неблагой двор потешался в своё время. Говорили: мол, слишком много лета в крови,

— А так бывает? — захлопал глазами бард, но Шон не ответил, потому что именно в этот момент Фиахна разразился ещё одной длинной тирадой на эльфийском, а в конце жалобно добавил:

— Мне кажется, это переворот. Или как оно там правильно называется?

— В смысле — «переворот»? — мастер Дэррек нахмурил седые брови.

— В прямом. Я могу пройти куда угодно, только не в своё королевство, — голос Фиахны обиженно задрожал. — Все дороги туда закрыты, понимаете? Королевская печать не пускает.

— И тебя тоже? — Медб вздохнула. — Жаль. Я думала, хоть ты сможешь её сломать. Ну что же, поздравляю, друг мой, — теперь ты Король-без-королевства.

— Но как такое может быть? — на этот раз Элмерик решил поинтересоваться у мастера Дэррека, и тот охотно ответил:

— Очень просто. Помнишь, на занятиях мы говорили о «Правде короля»? Раз печать Браннана никого не пропускает — значит, сама земля считает его законным правителем. А Фиахна у нас, стало быть, самозванец.

— Но Браннан же собирается нарушить договор! Разве это не противоречит «правде короля»?

Старый дракон пожал плечами:

— Выходит, не противоречит… Впрочем, тут я склонен согласиться с Фиахной: думаю, что мы слишком мало знаем о происходящем.

Королеве Медб отвели покои в королевском крыле, и, судя по всему, та осталась вполне довольна их роскошью и удобством. К ужину она переоделась в новый, ещё более пышный наряд цвета самой тёмной лесной зелени, а на голову надела венок из диких жёлтых роз.

Окинув взглядом заросшую плющом гостиную, она заняла место за каменным столом рядом с Риэганом и одарила его такой пленительной улыбкой, что молодой король смутился и, чтобы загладить неловкость, вручил ей плошку с лесными орехами.

— Ах, нет! — Медб качнула головой. — Дайте лучше хлеба и мяса. Лесные дары хороши, но человеческая пища для нас — изысканнейший деликатес.

— Помнится, прежде ты утверждала обратное, — хмыкнул Фиахна, но королева и бровью не повела:

— Мало ли, что я говорила прежде? Сейчас мне приходится есть за двоих. Ох, ты бы знал, какой у меня аппетит!

— Кстати, примите мои поздравления! — Риэган улыбнулся. — Как думаете, ваше дитя может унаследовать престол обоих эльфийских дворов?

— По крайней мере, я на это очень рассчитываю, — принимая хлеб, Медб будто невзначай коснулась его руки. — И поэтому хочу, чтобы наши королевства жили в мире ещё долгие-долгие годы.

— Я тоже желаю этого всей душой, — пробормотал король, а эльфийка томно вздохнула.

— Ах, как приятно иметь дело с вами! Жаль, что Браннан не разделяет наши устремления. Вам же уже сообщили? Грядёт война…

— Да. Поэтому завтра же я отправляюсь в столицу.

— Разумное решение, — Медб заложила за ухо прядь рыжих волос, открывая белоснежную шею. — Но пока вы здесь, давайте пожмём друг другу руки и обнимемся? Обещаю, что поддержу вас, если Неблагой двор нападёт на Объединённые Королевства. И надеюсь, что вы, как благородный человек, сделаете то же самое. Поверьте, этот союз будет выгоден нам обоим. Вы удивитесь, когда узнаете, насколько щедрой я умею быть. И насколько благодарной.

Король закашлялся и бросил обеспокоенный взгляд на Келликейт. Та сидела с равнодушным видом и ковыряла ложкой остывшую пшённую кашу. Со стороны можно было подумать, что ей всё равно, но Элмерик видел, как побелели костяшки её пальцев, — так крепко девушка сжимала черенок. Неужели всё-таки ревнует?

Пока бард так и этак присматривался к Келликейт, пытаясь понять, Риэган прочистил горло и вновь заговорил:

— Я весьма польщён, Ваше Величество! Прошу прощения, но у меня есть правило, которое я не нарушу даже ради ваших прекрасных глаз: никакой политики за ужином. И никаких договоров.

— А вы мудры, — Медб улыбнулась, в воздухе запахло душицей и мёдом. — Если хотите, мы можем продолжить беседу после ужина там, где нам никто не помешает.

Элмерик отчётливо услышал, как Келликейт скрипнула зубами, но тут вмешался Фиахна:

— Моя дорогая, сейчас не время заключать союзы. Но ты можешь в качестве жеста доброй воли позволить Дэрреку завтра с утра доставить Его Величество в Каэрлеон и привезти сюда Каллахана. Возможно, он знает что-то про своего брата. Я предпочёл бы блюсти прежние договорённости и ни в коем случае не впутывать людей в наши дела.

Медб хлопнула ладонью о стол:

— Говорю тебе: они нападут со дня на день! Сейчас мы можем успеть сделать хоть что-то.

— Да? И что, например? — Фиахна подцепил ножом сочный кусок ветчины и положил себе на тарелку.

— Мои соглядатаи говорят, что нечто странное затевается на севере, — заговорила Медб после небольшой паузы. — Мне кажется, Артуру было бы разумно укрепить сейчас северные границы. Я могла бы вообще не говорить вам об этом. Но считайте это жестом моей доброй воли.

— Премного благодарен! — Риэган поклонился ей. — А что насчёт Дэррека?

— Если он сам не против отвезти вас домой, я не буду препятствовать, — Медб протянула ему бокал, и король с улыбкой подлил ей вина.

— А теперь давайте оставим разговоры о делах, — Фиахна хлопнул в ладоши. — Вы только гляньте, какая луна взошла над лесом! Я велел открыть окна, чтобы все почувствовали этот чудесный запах новой весны! В такую ночь следует пить, веселиться и радоваться! И я пью за то, чтобы сегодня никто из вас не остался один в своей постели!

Осушив кубок до дна, он рассмеялся. Струйка вина стекла по его подбородку, и эльф утёрся расшитым рукавом. По щелчку его пальцев невидимые музыканты заиграли развесёлую джигу, от которой ноги сами запросились в пляс.

Фиахна вытащил в круг упирающуюся Розмари. Впрочем, Элмерик видел, что она сопротивлялась больше для виду. Наместник, наклонившись слишком близко, шепнул ей что-то на ухо — девушка покраснела, наступила ему на ногу тяжёлым деревянным башмаком так, что эльф охнул, и продолжила танцевать как ни в чём не бывало.

Риэган пригласил Келликейт, и та впервые не отказалась (к большому огорчению бедняги Орсона). Джерри, глядя на всё это веселье, скривился, подпёр щёку кулаком и скучающим тоном произнёс:

— Ну, начало-о-ось…

Элмерик усмехнулся, вспомнив, что Джеримэйн всегда ненавидел танцы, потому что сам танцевать не умел. Интересно, свою рыженькую зазнобу из деревни он тоже плясать не пускает?

В этот момент Медб поднялась из-за стола и обвела хищным взглядом всех присутствующих. Бард поёжился: ему показалось, будто бы королева ищет себе не партнёра для джиги, а по меньшей мере жертву для какого-то кровавого колдовского ритуала. Может, так оно и было — кто знает?

Она взглянула на Элмерика — и бард едва поборол желание спрятаться под стол; посмотрела на Джерри, который тут же поперхнулся и сделал вид, что его очень интересуют носки собственных башмаков; улыбнулась Орсону, но тот ничего не заметил, потому что во все глаза пялился на Келликейт и Риэгана; и остановила взгляд на Мартине.

— Пойдём потанцуем? Знаю, ты всё ещё злишься на меня, но к чему поминать былое в такой чудесный вечер?

— Ладно, почему бы и нет? — тот не стал отказываться, подал королеве руку и вывел её на поляну.

В траве вспыхнули светлячки, а шум ветра и негромкое пение птиц вплелись в весёлую музыку — похоже, Медб решила добавить кое-что от себя к колдовству Фиахны. Тот, улыбнувшись, помахал ей рукой. Под потолком вдруг выросли виноградные лозы, и ещё до конца танца на них созрели крупные сочные ягоды. Эльф отломил одну гроздь и скормил ягодку Розмари, Девушка расплылась в улыбке:

— Ух, вкуснотища!

Элмерик, не удержавшись, тоже привстал и сорвал виноградину. Та была сладкой, как будто вымоченной в меду. Что ни говори, а эльфы и впрямь знали толк в веселье. Ну, кроме некоторых… Барду сложно было даже представить Каллахана, лихо отплясывающего джигу.

Когда музыка стихла и все три пары вернулись за стол, раскрасневшаяся Медб подняла свой бокал, сделала глоток и с усмешкой протянула вино Мартину:

— А ты не разучился веселиться за прошедшие годы, Мартин Мэй! Я почти забыла, что хотела взять тебя в рыцари, но теперь снова вспомнила, почему ты мне по нраву. Испей вина из моей чаши в знак того, что не осталось между нами недомолвок и затаённой вражды. Ты отказался служить мне вечно — так, может, пойдёшь на сто лет? Подумай, что такое жалкая сотня для нас, прекрасных и бессмертных? Всего один глоток — и я буду считать это согласием!

Элмерик ахнул и прикрыл ладонью рот. Он-то помнил, какой гейс Фиахна наложил на Мартина в день, когда отмечали Остару. Шон тоже не забыл — побледнел, вскочил из-за стола, но было поздно: Мартин, поколебавшись лишь мгновение, взял в руки кубок и отпил.

Медб расширила глаза, но вскоре удивление на её лице сменилось сияющим торжеством.

— Не ожидала, что ты согласишься! — она накрутила на палец рыжий локон. — Неужели мне ещё раньше стоило просто потанцевать с тобой, Мартин Мэй?

— Боюсь, дело вовсе не в танцах, — со вздохом он вернул ей бокал. — Но, знать, такова моя судьба.

— Послушай, — Шон возник у королевы за плечом. — Не думаю, что это хорошая идея. Ты сама говорила: скоро война. Каллахану понадобятся все его соратники. Мало тебе было Дэррека?

— Дракона я не держу! — хмыкнула Медб. — Он может уйти в любой момент. Мне нужна только его кровь, а не он сам, да и то скоро необходимость в ней отпадёт. Хотя не скрою: летать на его спине мне весьма понравилось…

— А Мартин?

Королева резко развернулась к нему, сверкнув зелёными глазами:

— Он мой! Я ждала этого слишком долго и не стану отказываться от удачи, которая сама приплыла в руки. Ты слышал, что он сказал: так решила судьба. Завтра мы уедем. Можешь попрощаться со своим приятелем — теперь вы увидитесь очень нескоро.

Шон бросил умоляющий взгляд на отца, но тот лишь виновато развёл руками.

— Простите, я не думал, что эта шутка зайдёт так далеко.

— Ты вообще никогда не думаешь! — рявкнул на него рыцарь Сентября, но Мартин, подойдя, положил ему руку на плечо.

— Не надо. Нарушение гейса стоило бы мне намного дороже, чем сотня лет в королевстве Лета. К тому же, мы сможем видеться во снах.

А Медб, поправив на голове шиповниковый венец, торжественно опустилась в кресло.

— Думаю, имя Сентябрь тебе не подойдёт. Осень — не твоё время. Я отдам этот месяц другому рыцарю. А ты, друг мой, будешь Март, Слышала, что тебя здесь тоже так называют…

Невидимые музыканты всё играли и играли свои залихватские мелодии, но в этот вечер больше никто не танцевал.

Ночью Элмерик никак не мог заснуть. Он всё думал о случившемся, сжимая от досады кулаки и проклиная Фиахну последними словами. Сто лет для эльфов, может, и не такой большой срок, а вот для людей… Даже если ему удастся стать филидом и продлить свою жизнь при помощи чар, то всё равно, когда Мартин вернётся, Элмерик будет уже дряхлым стариком. Но это если повезёт. Скорее всего, они вообще больше никогда не увидятся… От этих мыслей барду делалось так тошно, что хотелось пойти и придушить Медб своими руками, и только понимание, что у него всё равно ничего не выйдет, потому что не ему — глупому мальчишке — тягаться с древней могущественной эльфийкой, останавливало яростные порывы.

Он раскрыл окно и устроился на подоконнике, свесив ноги вниз. Сегодняшняя луна и впрямь была особенно яркой. Элмерик заметил, как от леса отделилась чья-то тёмная фигура и, воровато оглядываясь, двинулась вверх по склону холма. Когда та оказалась на залитом лунным светом мосту, бард, прищурившись, разглядел девушку с золотыми волосами, развевающимися от ночного ветра.

Сердце пропустило удар. Неужели это Ллиун? Он подался вперёд и едва не вывалился из окна, но, по счастью, успел схватиться за раму. Пока он пытался восстановить равновесие, девушка уже скрылась в тени замковой стены. И как она собирается попасть внутрь (если собирается, конечно)? Ворота-то закрыты, и мост через ров поднят.

Чем больше он размышлял об этом, тем больше сомнений возникало. А вдруг это всё-таки не лианнан ши? Вдруг какая-то другая девушка хочет проникнуть в замок с враждебными намерениями? И если это фэйри, то как она смогла пройти защитный круг?

Элмерик хлопнул себя по лбу: ну конечно! Фиахна опять перекраивал замок, чтобы поселить королеву Медб со всеми удобствами. Для этого ему пришлось передвинуть южную стену, и он вполне мог задеть камень, а потом забыть поставить его на место.

Перекинув ноги через подоконник, бард спрыгнул обратно в комнату. Может, предупредить кого-нибудь, пока не поздно? Вот только кого? До мастера Патрика бежать далековато. Мартин собирался напиться до зелёных бесов, и мастер Шон наверняка составляет ему компанию. Ближе всего находились покои Фиахны, но в здравый смысл наместника Элмерик не очень-то верил. Тот, небось, уже десятый сон видит. Разбудишь — отмахнётся, зевнёт и перевернётся на другой бок.

Пока бард размышлял, что ему делать, за окном показалась светлая макушка, и на подоконник влезла Ллиун.

— Ф-фух, это всё-таки ты! — Элмерик расплылся в улыбке, от сердца вмиг отлегло.

— А маленький чаропевец ждал кого-то ещё? — усмехнулась лианнан ши. — Ллиун может войти?

— Конечно, — он сделал приглашающий жест.

Девушка спрыгнула с подоконника, оправила юбки и обвила руками шею Элмерика.

— Мой бард скучал по мне?

— Спрашиваешь!

— А почему тогда не приходил? — Лианнан ши обиженно надула губы.

Элмерик обнял её и притянул к себе, зарываясь лицом в пахнущие яблоками волосы.

— Да знала бы ты, что тут творится! Во-первых, наставники не очень рады, что мы встречаемся…

— Их можно понять, — её глаза потемнели. — Они думают, что Ллиун хочет причинить зло своему барду.

Она попыталась отстраниться, но Элмерик не позволил.

— Даже если и так — мне всё равно!

— Надеюсь, мой бард сказал это, не подумав. Потому что такие слова очень расстраивают Ллиун, — вздохнула лианнан ши. — Если бы Ллиун поняла, что наши встречи идут во вред, она не стала бы приходить.

— Но…

Яблоневая дева приложила палец к его губам, не давая договорить.

— Пусть бард лучше скажет мне, что во-вторых?

Элмерик задумался, не зная, что из происходящего стоит рассказывать, а о чём лучше умолчать.

— Тут всё кувырком. Фиахна вернулся из Мира-под-волной и должен выбрать, кто станет наследником Неблагого двора. Они повздорили с Брэннаном. Мастер Каллахан уехал в столицу…

Он замолчал, решив, что говорить об Артуре Девятом, который гостит сейчас в замке, не стоит, но лианнан ши, улыбаясь, продолжила за него:

— Король людей в затруднительном положении. Пути в земли Чёрного Ворона закрыты, а сюда приехала королева Лета собственной персоной?

— Откуда ты знаешь?!

— Мой бард думает, что Ллиун сидит и вообще ничем не интересуется? — она пригладила его непослушные кудри и перешла на шёпот. — Ллиун поэтому и пришла. Ну, не только поэтому. Все младшие фэйри в ужасе. Многие снимаются с насиженных мест и бегут куда глаза глядят. Но большинству бежать некуда — это ведь наши края. Нельзя унести с собой родное дерево, болото или холм.

— А чего они боятся? — Элмерик тоже понизил голос до шёпота.

Лианнан ши передёрнула плечами.

— Что-то грядёт. Лес уже не такой, как прежде. Он меняется. Разве мой бард не чувствует запах беды, витающий прямо в воздухе?

— Я не знаю… Даже старшие эльфы с ума сходят и все как один твердят, что грядёт война.

Она подняла его голову за подбородок и заглянула в глаза.

— Мой дорогой чаропевец, Ллиун хочет попросить кое о чём. Это не её личная прихоть — сейчас она говорит от лица всех младших фэйри Чёрного леса. Бард может устроить Ллиун встречу с Королём-без-королевства?

— С Фиахной? Это его вы так называете?

Лианнан ши кивнула:

— Да. Мы хотели бы предложить ему кое-что.

— Знаешь, он… как бы это сказать… немного легкомысленный. Я бы сильно не рассчитывал на его помощь.

— Бард не понял, — Ллиун легко водила пальчиком по его щеке. — Это мы хотим помочь Королю-без-королевства.

— Э-э-э… в таком случае я попробую. Пойду и расскажу ему о тебе прямо сейчас.

Элмерик шагнул к двери, но лианнан ши удержала его за руку:

— Пусть мой бард не спешит. Ночь ведь на дворе. Король-без-королевства вряд ли будет рад, если его побеспокоят в такой поздний час. А Ллиун известен отличный способ скрасить долгое ожидание, — она улыбнулась, и Элмерик прижал её к себе ещё крепче.

— Ты абсолютно права… — наклонившись, он коснулся губами её губ.

Похоже, пожелание Фиахны, сказанное там, за столом, оказалось не просто словами. По крайней мере, Элмерику сегодня точно не грозило остаться одному в своей постели.

Они заснули только на рассвете, но проспать успели совсем недолго — барда разбудил осторожный стук в дверь, и прежде, чем он успел спросить, кто там, в комнату вошла Келликейт.

— Элмерик, надеюсь я… ой, извините! — Она резко отвернулась к стене.

— Э-э-э… что-то случилось? — бард поспешно натянул рубашку.

— Да, — было заметно, что кончики ушей Келликейт слегка покраснели. — Если бы это не было срочно, я зашла бы попозже, но, боюсь, дело не терпит отлагательств.

— Ой, тогда Ллиун, пожалуй, пойдёт, — лианнан ши спустила на пол босые ноги.

— Если Элмерик доверяет тебе, то и я тоже, — пожала плечами Келликейт. По её напряжённой спине сложно было понять, что она чувствует на самом деле, но бард решил не гадать — если от него хотят решений, что ж, он своё давно уже принял.

— Ллиун, ты можешь остаться. Нам же с тобой ещё идти к Фиахне.

— Это ещё зачем? — в голосе Келликейт теперь явно слышалось удивление.

Лианнан ши неспешно затянула шнуровку на платье и вдела ноги в короткие сапожки.

— Леди-кошка всё узнает, если Король-без-королевства примет предложение Ллиун. А если не примет, тогда и говорить не о чем.

— Как ты меня назвала? — обернувшись, Келликейт вытаращилась на яблоневую деву.

Та виновато улыбнулась, а Элмерик попытался всё объяснить:

— Не обращай внимания, Ллиун немного странно изъясняется. Кстати, я вас не представил: Келликейт, это Ллиун, Ллиун, это Келликейт.

Девушки кивнули друг другу, и лианнан ши с улыбкой добавила:

— Так уж мы устроены: не запоминаем имён, но видим суть. И даём прозвища. Прошу прощения, если Ллиун чем-то задела вас…

— Нет-нет, всё в порядке, — Келликейт опустилась на табурет, и Элмерик только сейчас заметил, что у неё дрожат руки.

— Давай, рассказывай уже! — он протянул ей стакан с водой.

— Мне приснился сон. Очень плохой. Про Риэгана, — Келликейт отпила глоток, и зубы стукнули о стекло.

— Хочешь сказать, пророческий?

— Да. Я всегда чувствую, когда это не просто сон. Знаешь, тело как будто немеет. В общем, не знаю как, но нам обязательно нужно вытащить Мартина. Если он отправится во владения Медб, то не сможет спасти короля. И тот погибнет незадолго до Бельтайна.

— Ты уверена? — Элмерик схватился за голову: а вдруг Фиахна ошибся и королевская баньши на мосту всё-таки предрекала смерть Артура Девятого? О том, что погибнуть могут сразу несколько королей, он предпочитал не думать — это было бы уже как-то слишком…

— Нет, конечно. Как я могу быть уверена? — девушка попыталась поставить стакан на прикроватную тумбочку, но разжала пальцы раньше, чем следовало. Послышался звон, в стороны брызнули осколки. — Ой, прости, Рик, я сегодня такая растяпа…

Разбившийся стакан почему-то произвёл на барда не меньшее впечатление, чем известие о пророческом сне. Теперь и он всей кожей ощутил то странное чувство, о котором говорила Ллиун, — будто бы беда была уже на пороге.

— Это всего лишь стакан, — улыбнувшись, он взял Келликейт за руки и усадил на место. — Я и сам очень хотел бы выручить Мартина. Но, признаться, понятия не имею, что мы можем сделать. Ты уже говорила с остальными? Может, нам собрать совет, как в старые добрые времена?

Келликейт вздохнула:

— Я не нашла ни Розмари, ни Джеримэйна. Кажется, они не ночевали в своих комнатах. Орсону же лучше не говорить, что его дорогому королю угрожает опасность: он с ума сойдёт. Ещё, не приведи боги, сболтнёт лишнего. А Риэган ничего не должен знать.

— Но почему? Может, наоборот, кто предупреждён — вооружён? Его Величество не глуп, он не станет рисковать по пустякам, — Элмерик бросил взгляд на Ллиун, желая заручиться её поддержкой, но та смотрела на Келликейт и, кажется, даже не моргала. Казалось, она рассматривала что-то недоступное человеческому глазу.

Бард попробовал взглянуть на боевую подругу истинным зрением (мало ли что), но ничего не увидел: Келликейт выглядела как обычно. Разве что тени под глазами казались глубже обычного. Но это было неудивительно: ночка выдалась беспокойной.

— Если он узнает, что может скоро умереть, всё только усложнится. Понимаешь, сегодня ночью король снова сделал мне предложение руки и сердца…

— И что ты ответила?

— Обещала подумать, — голос Келликейт прозвучал сухо и отстранённо. — Как и Орсону. Он тоже предложил. Сразу же после короля.

— Ого! — Бард присвистнул. — Значит, теперь тебе придётся выбирать между ними двумя?

— Как верная подданная Его Величества, я, разумеется, должна выбрать короля. Особенно когда знаю, что ему, возможно, недолго осталось. И надо успеть подарить стране наследника… — она смяла в руках юбку, и в тёмных глазах мелькнуло отчаяние.

— Погоди, погоди, что ты несёшь? Ты не обязана приносить себя в жертву! — Элмерик вскочил, схватил её за плечи и тряхнул, а Келликейт вдруг зарыдала, уткнувшись ему в плечо.

— Я не хочу выбирать.

— В смысле?

— Они оба мне очень дороги, понимаешь?

Рубашка Элмерика намокла от её слёз. Бард не знал, что и сказать. Теперь он и правда ничего не понимал.

— Тогда пусть леди-кошка не выбирает. Она же наполовину человек, наполовину младшая фэйри, — Ллиун подтянула колени к подбородку и обняла их руками.

— И что это меняет? — Келликейт подняла заплаканное лицо.

— Младшие фейри могут любить сразу нескольких. У них очень большое сердце.

— Но я же не могу выйти замуж сразу за обоих! А ещё есть Мартин… мои чувства к нему никуда не делись, как бы я ни старалась от них избавиться. Это всё ужасно, да?

Лианнан ши покачала головой.

— Ничего ужасного. Леди-кошка есть леди-кошка. Не нужно идти против своей истинной природы. Наоборот. Нужно любить себя такой, какая есть.

Элмерик внезапно почувствовал укол ревности. Ведь Ллиун тоже была из младших фейри, а значит, тоже обладала «большим сердцем» и могла любить кого-то ещё… Он проглотил вопрос, уже готовый сорваться с языка, — в конце концов, яблоневая дева ни разу не говорила ему о чувствах и вообще ничего не обещала. Их связь началась как ни к чему не обязывающая интрижка, а то, что он опять влюбился, как дурак — это только его проблемы. К тому же сейчас явно было не время выяснять отношения…

— Боюсь, моя, как ты говоришь, «истинная природа» не устроит ни Риэгана, ни Орсона, — Келликейт вытерла слёзы, её лицо вновь стало мрачным и суровым, лишь глаза лихорадочно блестели. — И всё это плохо кончится. Как в той сказке про королев времён года, помните? Кериллейт, королева Весны, тоже не хотела выбирать между двумя рыцарями. А когда они оба пали в поединке, отправилась вслед за ними в Аннуин. Болотные бесы, да у нас даже имена похожие!

— Ну, я уверен, что Орсон не станет сражаться с королём из-за тебя, — Стеклянные осколки хрустнули под сапогом Элмерика, когда он переступил с ноги на ногу. — И вообще, речь шла о том, чтобы спасти Мартина от Медб. Тогда Его Величеству не будет угрожать опасность, и можно будет повременить и с выбором, и со свадьбой.

Келликейт шмыгнула носом:

— И как же мы это сделаем? У тебя есть идеи?

— Если уж Джерри и Роз куда-то запропали, может, пойдём сразу к мастеру Шону? Всё-таки он лучший друг Мартина. Кто знает, может быть, он уже что-то придумал?

— Твой мастер Шон вчера надрался, как сапожник на пару с Мартином! — скривилась Келликейт. — И мастер Патрик, кстати, тоже. Готова спорить, что они сейчас все втроём маются с головной болью и ищут, чем бы опохмелиться. Если вообще уже проснулись.

— Не проверим — не узнаем, — Элмерик взял её под руку. — Пошли! Всё равно разговорами делу не поможешь.

Бард отворил дверь, и они втроём вышли в коридор.

— Нужно только по-тихому проскочить мимо спальни Фиахны. Если мы его разбудим, он тут же отправит меня за вином или придумает ещё кучу разных дел. Так что давайте медленно, на цыпочках…

Его спутницы переглянулись, и Элмерик запоздало вспомнил, что младшие фэйри лучше всех умеют передвигаться бесшумно. Если кому и нужно было проявить осторожность — так это ему самому. Но стоило им только поравняться с дверью, ведущей в опочивальню наместника, как та скрипнула, открываясь, и на пороге показалась Розмари. Её пушистые, ничем не прикрытые светлые волосы свободно рассыпались по плечам, щёки раскраснелись, на губах блуждала улыбка.

— Ты?! — Элмерик забыл, что собирался соблюдать тишину.

Девушка вздрогнула, её голубые глаза потемнели, улыбка сошла с лица.

— Ну я! А что? — она вздёрнула подбородок, готовясь дать отпор, будто бы её уличили в чём-то неподобающем.

— Э-э… просто не ожидал тебя здесь встретить.

— Как и я тебя-та. Но мы встретились. Что ж, доброе утро, — Розмари кивнула Келликейт и начисто проигнорировала лианнан ши. Впрочем, яблоневая дева ничуть не расстроилась, с интересом рассматривая незнакомку.

Собравшись с мыслями, бард прочистил горло.

— Прости, это, наверное, не моё дело, но не кажется ли тебе…

— Не кажется, — Розмари поправила рубашку, сползшую с плеча. — И ты совершенно прав: не твоё это дело, к кому я, куда и зачем хожу-та. Сам-та со своей упырицей по кустам милуешься, и ничего!

Она впервые взглянула на Ллиун и презрительно фыркнула. Лианнан ши тронула Элмерика за рукав, словно собираясь о чём-то предупредить, но тот заговорил раньше:

— Неужели ты не слышала, что все говорят о Фиахне?

Розмари рассмеялась низким грудным смехом:

— Ну да, что у него таких как я сотни были-та! И что он наиграется-та и бросит. Ха! Да мне плевать, знаешь ли!

— Я просто не хочу, чтобы тебе было больно, — бард поднял руки в примирительном жесте, но, кажется, опять всё испортил.

— Ах, вот как? — девушка упёрла руки в бока. — А раньше-та тебя это не слишком беспокоило. Сам-та делал мне больно, и не раз! Не тебе учить меня жить, так-та!

— Элмерик хотел сказать, что… — попыталась вступиться Келликейт, но Розмари небрежно отмахнулась:

— И не тебе. Со своими делами-та разберись сначала! А меня не трогайте! Я — спать.

Решительной походкой она зашагала прочь. Элмерик с Келликейт переглянулись, а Ллиун, подняв вверх палец, изрекла:

— Колючка.

— Да уж, — вздохнул бард, — я тоже всегда говорил, что она колючая, как дикая роза.

Но лианнан ши покачала головой:

— Не роза. Терновник. Только он умеет одновременно и защищать, и разрушать.

Пока Элмерик поражался, сколь точно яблоневой деве удалось описать характер Розмари, Ллиун шагнула к окну, выходившему во внутренний двор замка, и приподнялась на цыпочки. Её зелёные глаза расширились от восторга:

— Ух ты! Там дракон! Настоящий!

— Не бойся, всё в порядке, это мастер Дэррек вернулся, — Келликейт, похоже, приняла изумление лианнан ши за страх и поспешила успокоить девушку. — Сегодня утром он доставил Риэгана и Орсона в столицу, а теперь привёз обратно мастера Каллахана.

Дёрнув за ручку, лианнан ши распахнула окно, высунулась наружу и огляделась:

— Ллиун что-то не видит Белого Сокола… Кажется, Одинокий Дракон прилетел без него.

Элмерик и Келликейт, не сговариваясь, бросились к окну и тоже свесились вниз. Там, во дворе, навстречу уже успевшему принять человеческий облик мастеру Дэрреку спешили другие наставники — Шон и Флориан. От них почти не отставал больше не хромающий мастер Патрик.

Даже с этой изрядной высоты было видно, что обычно улыбчивый и жизнерадостный мастер Дэррек выглядит уставшим. Его плечи поникли, седые волосы рассыпались в беспорядке, одутловатые щёки раскраснелись. Наставник тяжело дышал — видимо, очень спешил в дороге. Оставалось только гадать, о чём он сообщил остальным, но вести явно оказались недобрыми. У мастера Флориана вытянулось лицо, рыцарь Сентября подобрался, как зверь перед прыжком, а мастер Патрик хлопнул в ладоши, и по всему дворцу раскатился громкий удар колокола. Келликейт вздрогнула от неожиданности. Сердце Элмерика пропустило удар и тут же зачастило, как после продолжительной пробежки. От дурных предчувствий во рту пересохло, а на языке появился горьковатый привкус. Очевидно было, что в столице стряслось что-то нехорошее…

Вдруг дверь с треском распахнулась. Бард обернулся на звук и увидел Фиахну. Тот выбежал из своих покоев босиком, в одной рубахе. В его всклокоченной смоляной гриве запутались подвядшие ромашки (ага, значит, эльфы всё-таки не всегда выглядят идеально!). Протерев заспанные глаза, наместник рявкнул:

— Я же велел никогда больше не звонить к завтраку! Кто посмел?!

Колокол ударил снова — так гулко, что аж уши заложило.

— Думаю, нас не к завтраку зовут, — Элмерику пришлось повысить голос, чтобы перекричать звон. — Это тревога. Что-то случилось ночью в столице.

Под ногами пронёсся холодный ветер, и прямо из досок пола вырос полупрозрачный силуэт Эллифлор. Обычно леди-призрак предпочитала двери, в крайнем случае могла пройти сквозь стену, а полёты сквозь этажи обычно считала ниже своего достоинства.

— Ты прав, — её призрачная рука легла барду на плечо: веса он не почувствовал, но по коже пробежали ледяные мурашки. — Я слышала всё, что сказал Дэррек.

— И что там? — Элмерик сглотнул, ожидая худшего.

Келликейт подалась вперёд, лианнан ши затаила дыхание, а леди Эллифлор, выдержав подходящую случаю паузу, заломила руки:

— Началась война! О-о-о, я знала, что так и будет!

Спустя некоторое время, которое показалось барду вечностью, гробовую тишину нарушил тяжкий вздох Фиахны:

— Так. Кажется, мне всё-таки придётся надеть штаны…

Зеркальные пути

Глава седьмая

— А я предупреждала! — Медб обвела торжествующим взглядом всех собравшихся в гостиной и оправила складки на платье винного цвета. — Зря вы не верили. Что ж, теперь пожинайте плоды собственной недоверчивости.

— Вообще-то, ты говорила, что на Объединённые Королевства нападёт Неблагой двор, а не фоморы! — рыцарь Сентября ответил довольно резко, но королева лишь усмехнулась:

— О, я ничуть не удивлюсь, если выяснится, что они давно заодно.

— Пока у нас нет ни единого доказательства. Давайте не будем строить домыслы, — поморщившись, проворчал мастер Патрик.

— Мы точно знаем, что фоморы захватили Зимний Форт на севере и убили командующего Грира, рыцаря Его Величества. Гонец утверждает, что наши враги высадились на ледяных кораблях и что их там сотни. — Мастер Дэррек отпил из стакана глоток воды.

Его лицо уже стало менее красным, но пухлые пальцы дрожали от волнения. Он то и дело теребил соколиный перстень или цепочку от часов.

— Сотни кораблей или фоморов? — зевая, уточнил Джерри.

— Сложно сказать. По-моему, этот тип толком не умеет считать. Но переполох поднялся изрядный. Его Величество, как только оказался в столице, сразу отправил отряд в помощь северянам. Каллахан остался с ним, а своим заместителем здесь назначил Шона.

Рыцарь Сентября коротко кивнул, а Фиахна, бросив на сына взгляд, полный гордости, поправил манжеты своей рубашки и задумчиво добавил:

— Знаете, я что-то никогда не слышал, чтобы фоморы путешествовали на ледяных кораблях.

— Я вот тоже, — кивнула Медб. — Значит, им кто-то помог.

— Каллахан уверен, что во всей этой истории не обошлось без Лисандра, — вздохнул мастер Дэррек. — Он говорит, что Врата в Туманные Земли открыты.

— У Лисандра тоже никогда не было ледяных кораблей, — голос Мартина звучал хрипло. Судя по бледности его лица, этой ночью он изрядно выпил и теперь то и дело морщился, мучаясь головной болью.

— А у Брэннана? Он, как-никак, король Зимы, — Медб стукнула острыми ноготками по резной каменной столешнице.

— Ты опять за своё? — нахмурился Фиахна. — Зачем бы моему дорогому племяннику это делать? Пророчество сулит победу тому, на чьей стороне выступят люди, а не тому, кто сам пойдёт войной на королевство смертных.

— Но в пророчестве ничего не говорилось о фоморах. Так что либо мы неправильно трактуем пророчество, либо всё уже пошло не так, как было предсказано. Либо Браннан хочет помочь фоморам, чтобы людям пришлось несладко в этой войне. Потом он предложит смертным свою помощь и союз. Те будут вынуждены согласиться. И если у меня в этот момент будут связаны руки — всё, пиши пропало, он выиграл.

— Хм… — наместник поскрёб кончик острого уха. — Вообще, звучит не так уж невероятно. Но если бы у Браннана были ледяные корабли, я бы точно знал.

Медб громко рассмеялась, теребя в пальцах серёжку в форме листка плюща.

— Ты-ы-ы?! Напомни, сколько лет ты проторчал в Мире-под-волной, пируя и наслаждаясь жизнью? Кто из вас вообще бывал при Неблагом дворе в последние годы?

— Ну я, — мастер Дэррек, откинувшись в кресле, поднял руку.

— Не считается! — фыркнула королева. — Мой дорогой дракон, ты слишком добр и доверчив. Уж прости, но тебя слишком легко надуть. Кто-нибудь ещё? Шон? Мартин?

Ответом ей было молчание, и Медб торжествующе сплела руки на груди:

— Во-о-от!

— Это всё ещё не доказательства! — проскрипел Патрик, сверля её гневным взглядом.

— Так идите и докажите! — она встала. — Или опровергните. Словом, сделайте хоть что-нибудь. А мне, пожалуй, пора покинуть ваше чудесное общество. Негоже королеве надолго оставлять своё королевство без присмотра в такое беспокойное время. Дракон, ты отвезёшь нас?

— И не проси! — мастер Дэррек сдвинул седые брови к переносице. — Я тебе не личная повозка! Сама сказала, что хочешь от меня только драконьей крови. Когда настанет час нацедить следующую порцию, я сам тебя найду.

Ничуть не огорчившись, Медб хлопнула в ладоши:

— Вот и славно! Значит, мы пойдём тайными путями сквозь грозу. Я же не ошибаюсь, в ней твоя сила, мой рыцарь? — она повернулась к Мартину. — Никогда ещё не приходилось ходить дорогами молний. Должно быть, это будет даже быстрее, чем летать на драконе.

Элмерик заозирался по сторонам: неужели никто ничего не сделает? Медб просто заберёт Мартина, и всё?

Келликейт кусала губы. Бард услышал, как мастер Дэррек, наклонившись к ней, шепнул:

— Не переживай. И Риэган, и Орсон сейчас в безопасности. Им в столице ничто не угрожает — война ещё далеко.

Девушка, всхлипнув, отмахнулась — не о них она сейчас печалилась. А Розмари вдруг вскочила, повисла у Мартина на шее и разрыдалась в голос — к явному неудовольствию Фиахны.

Прощание вышло долгим. Мартина обнимали, хлопали по плечу и спине, жали руку, тыкали кулаками в живот.

— Клянусь, мы этого так не оставим! — процедил сквозь зубы мастер Патрик.

Рыцарь Сентября ничего не сказал, просто кивнул, соглашаясь. А сам Мартин, несмотря на всю печаль предстоящей разлуки, улыбался:

— Надо же! Даже не догадывался, что всем вам так сильно будет меня не хватать! Не грустите, мы ещё непременно увидимся!

Медб терпеливо ждала, сложив руки на груди, и лишь изредка позвякивала браслетами на запястьях, будто напоминая о себе. Но вскоре её терпение лопнуло:

— Хватит! Это никогда не кончится! Мы уходим! Сейчас же!

— Как скажешь, королева, — Мартин, пряча усмешку, прошептал заклинание, и прямо над Медб возникла синяя грозовая тучка, которая обрушилась на её голову холодным дождём. На её винном платье расплывались некрасивые тёмные пятна, мокрые волосы облепили лицо, а в зелёных глазах загорелся гнев. Но прежде, чем эльфийка успела что-либо сказать или сделать, сверкнула молния, и Медб вместе с Мартином исчезли.

А мастер Патрик, вдруг охнув, схватился за сердце, и все бросились к нему. Один лишь Элмерик успел увидеть, как рыцарь Сентября стряхивает с пальцев дождевые капли. Похоже, в этот раз пути, по которым Медб придётся идти до своего королевства, будут не только грозовыми, но и очень-очень мокрыми.

Бард ещё больше убедился, что всё это было заранее спланировано, когда мастер Патрик, едва опустившись в кресло, заявил, что всё уже хорошо, у него ничего не болит, и попросил немного вина, которое ему тут же поднесли.

Только сейчас, после всех тревожных новостей и горьких прощаний, Элмерик вспомнил о просьбе Ллиун, которая не осмелилась войти в гостиную и всё это время ожидала за дверью. Прочистив горло, он обратился к Фиахне:

— Наместник, есть одна просьба…

— Только не надо умолять меня вернуть Мартина! — эльф скорбно поджал губы. — Мой сын уже просил об этом. Даже грозился, что никогда больше не будет со мной разговаривать. Но я ничего не смог поделать. Она сказала, что прежде думала заключить со мной союз, но увидела, что я не управляю Неблагим двором, и даже мои родные земли сокрыты от меня. Рассмеялась, обозвала никчёмным Королём-без-королевства — как Лисандра, представляешь? — и сказала, что сделка не имеет смысла. Я же ответил, что лучше быть Королём-без-королевства, чем сидеть на своей земле со связанными руками, не имея возможности ничего сделать. В общем, мы крепко поссорились. Думаю, она ещё нескоро захочет меня видеть. Или я не знаю Медб! Она может дуться полсотни лет, не меньше.

— Да ты и есть Король-без-королевства! — буркнул Шон. — Впредь будешь думать, прежде чем шутить свои дурацкие шутки! Вот погоди, ещё Каллахан узнает…

— Он уже знает, — вздохнул мастер Дэррек, — я ему рассказал. Боюсь только, у командира сейчас есть дела поважнее. Ну, вы сами понимаете…

— Я вообще не о Мартине хотел просить. — Элмерик наполнил вином кубок Фиахны. — С вами хочет кое-кто побеседовать от имени всех младших фэйри Чёрного леса.

Тут, конечно, все уставились на него, и бард немного оробел, но делать нечего — пришлось договаривать, раз уж начал.

— В Чёрном лесу сейчас неспокойно. И младшие фэйри послали своего представителя… представительницу… в общем, это лианнан ши.

— Та самая лианнан ши? — встрепенулся мастер Патрик.

Элмерик кивнул, и лицо наставника вмиг помрачнело.

— Только её нам тут не хватало! Надеюсь, ты не приглашал её сюда?

— Вообще-то, она уже там, стоит за дверью, — бард невольно втянул голову в плечи: он всё ещё побаивался старого алхимика.

Патрик, стукнув кулаком по столу, рявкнул:

— Ты чем вообще думал, остолоп?

Шон положил ему руку на плечо, наклонился и что-то зашептал на ухо, а Фиахна зевнул:

— Сомневаюсь, что младшие фэйри могут предложить мне что-то достойное моего внимания…

— Просто выслушайте её, о большем я не прошу! — взмолился Элмерик.

Наместник бросил короткий взгляд на сына, и тот едва заметно кивнул.

— Ну ладно, — Фиахна вяло махнул рукой. — Пускай заходит, раз уж пришла.

Когда Элмерик выглянул за дверь, Ллиун всё поняла по его глазам и ахнула, приложив ладонь к груди:

— Король-без-королевства согласился?

— Да. Идём скорее, пока не передумал.

Улыбка вмиг сошла с лица лианнан ши:

— Туда? Король-без-королевства примет Ллиун в гостиной? При всех?

— Тебе нечего опасаться, — Элмерик взял её за руку. — Всем, кто сейчас остался в замке, можно доверять не задумываясь. Мы же Соколы.

— Ну, если мой бард так говорит… — яблоневая дева сделала глубокий вдох и с усилием толкнула тяжёлую дверь.

Так они и вошли в гостиную вместе, держась за руки, но, оказавшись перед Фиахной, который напустил на себя непомерно грозный вид, лианнан ши, разжав пальцы, низко поклонилась.

— Ничтожная Ллиун приветствует Короля-без-королевства от имени всех младших фэйри Чёрного леса.

Элмерик, подумав, остался стоять с ней рядом. Яблоневая дева явно чувствовала себя не в своей тарелке, и он надеялся, что даже небольшая поддержка с его стороны окажется кстати. По крайней мере, она не будет стоять тут одна под внимательными взглядами Соколов.

Мастер Патрик смотрел на лианнан ши крайне неприязненно, Фиахна хмурился больше напоказ, лицо мастера Дэррека приобрело скучающий и безучастный вид, а что обо всём происходящем думал Шон, бард вообще не мог разобрать из-за маски. Зато Джерри уронил челюсть, и это было приятно. Ага, небось завидует! Не ожидал, что Элмерик приведёт такую красавицу! Тихонько хмыкнув, бард задрал нос.

— Вы только посмотрите, — фыркнул Фиахна, — даже младшие фэйри уже зовут меня Королём-без-королевства! Ах, как же быстро разносится дурная слава…

Яблоневая дева вздрогнула и впилась когтями в руку Элмерика. Было больно, но он порадовался, что всё-таки не ушёл.

— Но Ллиун не хотела оскорбить…

— Всё в порядке, продолжай, я не сержусь, — отозвался эльф с горькой усмешкой. — Что я могу сделать для младших фэйри Чёрного леса? Раз ты называешь меня Королём-без-королевства, ты, наверное, догадываешься, что слухи о моём могуществе сильно преувеличены? Но если вам нужно расчистить ручей или, скажем, вылечить дерево, я, пожалуй, могу это сделать, ибо у меня доброе сердце.

Он приобнял всё ещё всхлипывавшую Розмари за плечи и стал что-то нашёптывать той на ухо, больше не глядя на смущённую лианнан ши.

Хотя Фиахна говорил весьма благодушно, Элмерику не слишком понравился его высокомерный тон. Наместник общался с Ллиун свысока, словно не допускал и мысли, что у младших фэйри могут быть проблемы поважнее зачахшего дерева или заболоченного ручья.

Яблоневая дева глянула на барда, словно ища поддержки. Он снова сжал её руку, подбадривая, и шепнул:

— Давай, скажи ему всё.

Она выпрямила спину, улыбнулась, показав аккуратные клыки, и неспешно заговорила:

— Мы хотим не просить, а предложить. У Короля-без-королевства нет земли — мы можем даровать ему землю. У Короля-без-королевства нет подданных — мы присягнём ему на верность. Чёрный лес древнее, чем фэйри, и его сердце не может принадлежать вам, но всё прочее — может. При одном условии.

Брови Фиахны поползли вверх, глаза расширились. Он больше не смотрел на Розмари, Ллиун всецело завладела его вниманием. Впрочем, удивился не только он. Мастер Патрик, услышав её слова, цокнул языком, мастер Дэррек живо подался вперёд, Джерри присвистнул, а Шон что-то настойчиво зашептал отцу на ухо. И только погружённая в свои мысли Келликейт, кажется, вообще не услышала слов лианнан ши.

— И что же это за условие? — Фиахна окинул яблоневую деву таким жарким взглядом, что Элмерику захотелось задвинуть её себе за спину и намекнуть любвеобильному эльфу, чтобы даже не думал глазеть, куда не просят.

От Ллиун пахнуло яблоками, свежескошенной травой и мёдом. От этих ароматов у барда немного закружилась голова. Он взглянул на лианнан ши и сразу всё понял: так вот как они завлекают путников в свои сети! Её зелёные глаза сияли, кожа казалась слегка подсвеченной изнутри, на щеках играл лёгкий румянец, а губы изогнулись в манящей улыбке. За такой куда угодно пойдёшь — хоть на край света, хоть на верную погибель в болото к бесам.

— Пускай Король-без королевства пообещает нам свою защиту и покровительство. Тогда мы будем верны королю, а он — нам, — голос Ллиун звенел, как холодный ручеёк в жаркий день, — её так и хотелось слушать не переставая. — Мы станем глазами и ушами короля. Но нам нужен сюзерен, способный отдавать приказы, вести за собой, разбирать наши тяжбы. Тот, кто не покинет нас в этот трудный час.

— Эй, ты что творишь? — прошипел бард, сжав её ладонь так сильно, что яблоневая дева охнула.

— Просто Ллиун хочет им понравиться. — лианнан ши вырвала руку из его пальцев. — Может, хоть так ей поверят?

— Наоборот! Послушай, здесь же все чародеи! Они всё поймут и решат, что ты им нагло врёшь.

— Но Ллиун не умеет лгать!

— Ну, значит, насмехаешься. Или мутишь воду, замышляя дурное…

Сладкий запах мёда и яблок вмиг рассеялся. Лианнан ши часто заморгала глазами и потупилась.

— Ой, Ллиун как-то не подумала… — её шёпот больше не был таким завораживающим, а щёки стали пунцовыми уже не от чар, а от вполне обычного смущения.

Фиахна разочарованно вздохнул (и тут же получил от Розмари кулаком в бок), а вот мастер Патрик, до сих пор взиравший на лианнан ши с недоверием, переглянулся с мастером Дэрреком и одобрительно крякнул:

— Ишь ты! Вот тебе и «упырица»!

— Я должен подумать, — пробормотал Фиахна. — Сколько вас вообще?

— Некоторые из младших фэйри умеют считать. Увы, Ллиун не из их числа. Но нас много, очень много.

Шон тронул отца за плечо и снова что-то ему сказал — жаль, Элмерик не расслышал. Но, кажется, эти слова стали решающими: Фиахна кивнул.

— Так и быть, согласен. Обещаю, что стану хорошим сюзереном, буду защищать своих верных подданных, хранить свои земли, блюсти законы и поступать по справедливости, а если и решу уйти на покой, то не раньше, чем отыщется достойный преемник. Пусть лес, холмы, вода, деревья и само небо услышат мою клятву!

Яблоневая дева взвизгнула от радости. Казалось, она хотела броситься Фиахне на шею, и только правила приличия (а может, суровый взгляд Розмари) не позволили ей сделать это.

— Тогда сегодня же Ллиун приведёт остальных, — она присела в неловком реверансе. — Всех, кто захочет присягнуть новому королю.

— Надеюсь, это будет не очень долго? — хмыкнул Фиахна. — До ужина хотя бы управимся?

Он и не представлял, насколько сильно ошибался.

Казалось, младшим фэйри никогда не будет конца. Солнце уже село за лесом, а поток желающих принести присягу не иссякал. Фиахне пришлось есть и пить не сходя с трона, который вынесли во двор, так как многие из его новых подданных боялись входить в чародейское жилище.

Всякий раз, когда новоиспечённый правитель со словами «я только на минуточку» порывался уйти, Ллиун ловила его за руку и качала головой:

— Своей очереди ждут зелёные дамы. Они очень обидчивы — нельзя уходить.

— Ну, тогда после них.

— А за ними занимали водяные лошадки. Король же не хочет их разозлить?

— Ну хоть поспать-то мне сегодня удастся?

— Как можно? — Лианнан ши всплеснула руками. — Ночью придут приносить присягу те, кто не переносит солнечный свет.

Все защитные чары пришлось снять, чтобы многочисленные гости смогли пройти во двор. Этим занимались мастер Флориан и Джерри. Мастер Дэррек в драконьем облике вызвался обеспечить безопасность, чему все только обрадовались. Дракон ведь летает высоко, и глаза у него зоркие, получше человеческих, а смотреть приходилось в оба — ну как давний враг решит воспользоваться лазейкой и проскользнуть под шумок на мельницу?

Мастер Патрик расхаживал по двору с мрачным видом и ворчал под нос что-то нечленораздельное. Взволнованные брауни то и дело прибегали к нему, чтобы доложить, что какой-нибудь болотный бес опять попытался замутить воду в колодце, лепреконы залезли в погреб за элем, а некий рогатый безобразник (возможно, пак) раскидал на садовых дорожках коровьи лепёшки, замаскированные под фальшивое золото. Келликейт и Розмари помогали наставнику развеивать чары мелких пакостников. В процессе им приходилось отмахиваться от надоедливых блуждающих огоньков, которые клубились в воздухе, словно мошки перед ясной погодой. Элмерик был бы и рад им подсобить или даже сменить на посту ругающегося во весь голос Джерри, но Фиахна велел своему оруженосцу не отходить далеко и следить, чтобы королевский кубок был всегда полон. Дескать, иначе он не продержится до рассвета и помрёт во цвете лет от переутомления.

Болотных духов сменяли водные, водных — огненные, тех — древесные. Явились даже несколько чёрных псов — из тех, что любят пугать путников ночами на перекрёстках, где кто-то умер. Лесные кошки тоже пришли посмотреть на короля. Интересно, была ли среди них матушка Келликейт? Ведь замок Рассветных Ключей тоже находился рядом с Чёрным лесом, только не с юга, а с севера… Но как бард ни всматривался в раскосые кошачьи глаза, светящиеся в темноте, ни одна из фэйри не показалась ему знакомой. Может, оно и к лучшему…

Когда подошла очередь корриганов — хранителей родников и источников, Элмерик уже зевал вовсю, а на дракках — человечках, которые любили превращаться в плавающие по воде блюдца, чтобы, хохоча, затаскивать смертных дев в ледяные лесные ручьи, — совсем начал клевать носом. Фиахна тоже тёр глаза и всё чаще прикладывался к кубку, лишь Шон выглядел невозмутимым и время от времени пихал отца локтем в бок, не давая тому заснуть.

Поток гостей иссяк только на рассвете, когда бард уже окончательно запутался в видах младших ши и сейчас, пожалуй, не смог бы отличить дубовика от зеленушки.

Самой последней к королю подошла аккуратная чёрная кошечка. Её грудь украшало белое пятно, по форме напоминающее папоротниковый лист. Фиахна счёл это добрым знаком:

— Сама того не зная, ты с рождения носишь мой герб! — улыбнулся он. — Как тебя зовут?

— Я Майруэн, праматерь всех кошек Чёрного леса.

— Почему же ты пришла последней? Разве твоё место не в первых рядах — раньше всех твоих потомков?

— Я не была уверена, что ты стоишь присяги, король, — Майруэн вложила мягкие лапки ему в руки.

— И что же заставило тебя изменить своё мнение? — эльф улыбался, но как-то натянуто. Похоже, его задели откровения кошачьей праматери.

— Я почуяла, что ты можешь стать хорошим правителем. А кошки в таких вопросах редко ошибаются. И я клянусь, что я и мой род будем служить тебе верой и правдой, если ты будешь достоин, — она облизнула длинные белые усы.

— Хм… в таком случае вот моё первое задание тебе и твоему племени, — Фиахна небрежно потрепал её за ухом, и Элмерику показалось, что Майруэн сейчас его цапнет, но та лишь оскалилась. — Пускай одни идут на север и узнают, кто ведёт фоморов, что захватывают земли Объединённых Королевств. А другие пусть проникнут в холмы, где закрылся Неблагой двор. Туда нет хода ни эльфам, ни смертным, и если даже коты не смогут проскользнуть, тогда уже никто не сможет.

— Будет сделано, о, мой король! — промурлыкала Майруэн и, сверкнув жёлтыми глазами, растворилась в предрассветной дымке, словно её тут и не было.

А Фиахна обессиленно откинулся на спинку своего трона и вмиг уснул. Шон, вздохнув, укрыл отца своим плащом и объявил на весь двор:

— Всё, церемония окончена. Теперь обновим защитный круг — и спать. Это был слишком длинный день…

Первые дни апреля выдались жаркими — Элмерику порой казалось, будто бы в Чернолесье уже наступило лето. А вот на севере Объединённых Королевств до сих пор случались небывалые для весны заморозки, и все в один голос утверждали, что это всё из-за фоморов и из-за войны.

Каждый новый день приносил тревожные вести. После падения Зимнего форта войска неприятеля разделились. Часть фоморов отправилась на северо-восток, где захватила Соляные острова. Королевские войска поспешили на помощь, но не успели, потому что нынешний тан Холмогорья — Дайрэ по прозвищу Осторожный — усмотрел в том угрозу и не позволил отрядам Его Величества пройти через свои земли. Тем пришлось идти в обход, поэтому драгоценное время было упущено — Соляные острова пали.

Мастер Дэррек, который в драконьем облике постоянно курсировал между Каэрлеоном и Мельничным замком (так стали называть временную резиденцию Фиахны), рассказывал, что прежде никогда не видел Артура Девятого в такой ярости. Король угрожал Дайрэ Осторожному войной, на что тот откопал какой-то старый, поеденный молью пакт, заключённый ещё его предком Дайрэ Хитрым Лисом, в котором говорилось, что прежде, чем вводить войска в Холмогорье, король Объединённых Королевств должен испросить разрешения у совета танов. Артур в тот же день отправил послание, и теперь совет неспешно его рассматривал, только подогревая ярость короля.

Вторая же часть фоморов, оставшаяся в Зимнем форте, никуда не спешила. Разведчики из племени младших фэйри, которых Соколята между собой окрестили «боевыми котами Фиахны», докладывали, что враги явно чего-то ждут. Или кого-то. Не Лисандра — старый враг, как оказалось, командовал взятием Зимнего форта и теперь устроился в покоях лорда, как у себя дома.

Те коты, которых новоиспечённый король младших фэйри отправил поискать дорогу в Неблагой двор, пока не вернулись, и никаких вестей от них тоже не было.

Чтобы разведчики могли в любое время дня и ночи пройти сквозь защитный круг камней, Фиахна снабдил их амулетами, и такой же амулет вручил Ллиун — теперь лианнан ши могла приходить в замок и уходить из него беспрепятственно, к огромной радости Элмерика.

Других же поводов для радости, увы, не было. Мастер Каллахан строго-настрого приказал Соколятам пока оставаться дома, не рваться в столицу и уж тем более на войну. Возмущению Джеримэйна не было предела:

— Значит, пока там такое творится, мы тут будем грядки копать и сорняки пропалывать? Нет, я так не могу!

Элмерик готов был согласиться с ним, но их воинственный пыл осадила Келликейт:

— Вы что, до сих пор не поняли, что нарушать приказы командира — себе дороже? Думаете, мне не хочется бросить всё и рвануть в столицу? Там, между прочим, Орсон. И Риэган. Я переживаю за них.

— А за кого больше? — поинтересовался Джерри, поддев ногой ком земли.

— А это не твоего ума дело!

Элмерик знал, что девушка тоже просилась в разведку вместе с другими котами. И Фиахна был даже готов её отпустить, но после разговора с Майруэн почему-то передумал. Так Келликейт осталась дома — злющая, как сотня болотных бесов, и уверенная в том, что фейри не взяли её с собой из-за смешанной крови.

— Не трогай ты её, — шепнул бард Джеримэйну на ухо. — А то укусит.

Элмерик думал, что Келликейт его не слышит, но кошачий слух оказался острее, чем он ожидал:

— Рожу расцарапаю! Обоим! — на её пальцах сверкнули острые когти.

— Мне-то за что? — бард на всякий случай попятился.

— За то, что болтаешь слишком много. Пойду лучше посплю, пока не убила кого-нибудь.

— Эй, рано ещё спать, день на дворе! — начал было Джерри, но Элмерик зажал ему ладонью рот.

— Хоть минуту помолчи, а? Ну чего ты нарываешься?

Джеримэйн отбросил его руку и поморщился:

— Ещё твоих нравоучений не хватало! Отвянь, а? И без тебя тошно.

Он хотел было уйти вслед за Келликейт, но вдруг увидел, как к ним, напевая, лёгкой походкой направляется Розмари.

— Смотри-ка, — нахмурился Джерри. — Вот у кого забот нет! Всё-то у неё хорошо. Милуется со своим эльфом и горя не знает.

Элмерик пожал плечами.

— А тебе что, жалко? Пусть хоть у кого-то здесь будет хорошее настроение…

— Надолго ли? — Джеримэйн махнул рукой и всё-таки зашагал прочь, по дороге толкнув Розмари локтем в бок.

— Смотри, куда прёшь! — возмутилась девушка, отпихнув его обеими руками. — Слушай, Рик, какая муха его укусила?

— Да всё та же. На войну хочет. Тошно ему дома.

— Нельзя на войну без оберегов-та! Вот ужо наделаю — тогда и пойдём сражаться-та.

У Элмерика глаза полезли на лоб:

— Ты что, тоже, что ли, сбежать надумала?

— Не, — девушка мотнула головой, — я разговор наставников подслушала. Война войной, а Летняя битва не за горами-та. И кому, как не нам, в ней сражаться? Зимой было трудно, а в этот раз ещё труднее будет. Фоморы-та вона повылазили. Нам тут не прохлаждаться надо, а думать, как наставникам-та помочь.

— Да, пожалуй, ты права, — Элмерик почесал в затылке.

Солнце припекало вовсю, и в его лучах волосы Розмари казались золотыми. Глаза лучились уверенностью.

— Я поговорю с Джерри и всё ему объясню, — Девушка дотянулась до цветущей ветки вишни и полной грудью вдохнула сладкий аромат.

— Думаешь, он тебя послушает?

— А куда он денется-та? Он, может, и буйный, дикий, но всё ж таки не дурак. Вам бы обоим делом заняться-та! Тренировками там… Вы же, небось, с самой Зимней битвы толком в паре не работали?

Она была права, и Элмерик, опустив глаза, проворчал:

— Поработаешь тут, как же…

— А ты не отговаривайся! Не только Джерри-та во всём виноват. Ты тоже хорош. Не хотел и не пытался, так ведь?

— Ох, и умная ты стала! — хмыкнул бард.

— Вообще-та, я всегда такой была. Это ты дальше своего носа не видел! Эх, а ведь когда-та ты мне даже нравился, Рик! — Розмари смотрела прямо и морщила нос так, что было непонятно: то ли она сейчас засмеётся, то ли заплачет.

— А теперь, стало быть, не нравлюсь?

Элмерик спрятал руки в карманы и принялся насвистывать весёлую песенку — ему казалось, что так он выглядит естественно и непринуждённо, но Розмари не обманула его нарочитая беспечность.

— Не бойся. Я не стану признаваться тебе в нежных чувствах-та. Тем более что их больше нет. Ты хороший друг, Рик. Но как же здорово, что ты отверг меня ещё тогда-та! Иначе сейчас мне пришлось бы тебя бросить.

— Погоди, — захлопал глазами бард. — Я же тебя не отвергал.

Ответом ему стал ещё более звонкий смех.

— Да ну? А как это тогда называется? Боялся обидеть отказом? Думаешь-та, я не видела, что не нравлюсь тебе? А язык протянуть и прямо сказать-та смелости не хватило, а?

— Не хватило, — не стал отпираться Элмерик. Он опустил голову и распустил пальцем шнуровку на вороте: ему вдруг стало тяжело дышать, а рубаха прилипла к спине. — Прости меня. Я вёл себя, как дурак.

— Вот так бы сразу! — она щёлкнула его по носу. — А то надулся, как мышь на крупу.

— Но я правда не хотел обижать тебя…

— Знаю, — Розмари протянула ему руку. — Ну что, мир? Не будешь больше шарахаться от меня, как бес от огня?

— Не буду, — бард крепко пожал её ладонь.

— И Фиахну при мне больше очернять не вздумай-та! Не плохой он. И нравится мне не только потому, что эльф. Навидалась я ужо этих эльфов-та! Разных. А он — особенный. Бестолковый немного, но милый. И зла мне не желает. А я уже большая девочка и сама могу за себя постоять-та. Думаешь, если что, я эльфа не прокляну, что ли? Прокляну так, что сама Праматерь эльфийская не признает! Хватит меня недооценивать-та!

— Прости, — Элмерику правда было очень стыдно. — Я беспокоился. И не хотел, чтобы тебе было больно.

— Даже если он и разобьёт мне сердце, я с этим как-нибудь справлюсь-та, — она вздёрнула подбородок, подставляя раскрасневшееся лицо тёплым солнечным лучам. — А пока мне просто хорошо с ним. Остальное — не важно. А если ты думаешь, что я, как прочие деревенские девицы, мечтаю выйти замуж, завести домик и хозяйство, то ты меня совсем не знаешь, Рик. Я же от этого и сбежала к Соколам-та. От скуки и серости. Я хочу большего, понимаешь?

— Понимаю. Ты чудесная. И очень мудрая. Мудрее многих из нас.

— Ишь как теперь заговорил! — усмехнулась Розмари. — Ну тогда давай, подтягивайся следом-та. Тебе пора бы тоже поумнеть. И Джеримэйну. А то вы ну прям как дети малые…

Она ушла, и Элмерик остался в саду один. Он опустился на спиленный ствол сухой яблони и помассировал виски. Мысли опять скакали, как белки в колесе. Вот бы сейчас поговорить с мастером Каллаханом — тот быстро направил бы ученика на верный путь. А у Мартина наверняка нашлось бы верное слово. Но ни того, ни другого сейчас не было рядом. Может, всё-таки пойти к Шону? В конце концов, командир не зря оставил его своим заместителем. Да и Мартин, если у него самого что-то не ладилось, всегда ходил за советом к лучшему другу.

Признаться, в последнее время Элмерик нечасто видел рыцаря Сентября. Тот почти не выходил из своей комнаты, пропускал завтраки, иногда даже и обеды, а когда всё же появлялся, то выглядел сонным и уставшим, и разговаривал в основном со своим отцом. Элмерика Фиахна в эти моменты всегда отсылал, словно не хотел, чтобы бард слышал их беседы. Да, пожалуй, рыцарю Сентября было сейчас не до него, но всё-таки Элмерик решил рискнуть. Если Шон не захочет разговаривать, он так и скажет — за ним не заржавеет…

Бард вернулся в замок и поднялся по лестнице на третий этаж. Он собрался было повернуть в коридор, как вдруг замер, услышав знакомые голоса. Один из них принадлежал рыцарю Сентября, а второй — мастеру Патрику. Наставники яростно спорили друг с другом.

— А вот и не отстану! — возмущался старый алхимик. — Ещё и Каллахану скажу, что ты лекаря не слушаешься! Выпей зелье, кому говорят!

— Знаю я твои зелья! — фыркнул Шон. — Выпьешь — и потом ещё три ночи снов не увидишь.

— Обижаешь! — мастер Патрик звякнул склянкой. — Неужто я дозу не рассчитаю? Посмотри на себя, Шон! На кого ты стал похож? Спишь целыми днями, из комнаты выходишь только поесть, когда вспоминаешь, а под глазами всё равно круги. Бросай эти свои сновидческие штучки.

— Будто ты не знаешь, куда я хожу.

— Знаю. Но надо же и головой иногда думать. Я тоже многое бы отдал за возможность снова увидеться с Мартином. Он мой брат, Шон. И, между прочим, моя жизнь коротка, в отличие от ваших. Может, мы вообще никогда больше не встретимся. Думаешь, я не скучаю? Но как-то же держусь! Каллахан оставил тебя за старшего над Соколами, а ты всё время дрыхнешь. Куда это годится?

Рыцарь Сентября шумно втянул носом воздух.

— Много ты понимаешь! У меня есть и другие дела на дорогах сновидений, помимо бесед с твоим братом. Например, присниться тому же Каллахану, обменяться новостями…

— Для этого у нас есть Дэррек.

— Был до сегодняшнего дня. Король отправляет его на север. Говорят, фоморы дождались подкрепления и со дня на день готовятся выступить из Зимнего форта.

Громко скрипнула половица — видимо, мастер Патрик резко подался вперёд.

— Вот как? И куда же они направятся?

— А ты как думаешь?

Элмерик ничего не понял, а вот старый алхимик вдруг ахнул:

— Твари! Да я им…

— Не кричи, — осадил его рыцарь Сентября. — А то дети услышат.

Бард аж задохнулся и зажал себе рот обеими ладонями, чтобы не возмутиться. Ах, значит, «дети»! Если прежде он и испытывал небольшие муки совести из-за того, что подслушивал разговор, явно не предназначенный для чужих ушей, то теперь чувство вины уступило место негодованию. Наставники твердили, мол, вы теперь тоже Соколы, члены отряда. А сами продолжают скрывать всякие важные вещи. Как им только не стыдно.

Мастер Патрик осекся и зашептал так, что барду пришлось напрягать слух, чтобы расслышать слова:

— Да, ты прав. Девчонки-то ещё ладно — они умом покрепче будут. А вот мальчишки запросто могут выкинуть что-нибудь. Особенно этот Элмерик.

А вот это было особенно обидно. Барду всегда казалось, что это Джеримэйна наставники считают занозой в заднице. Нет, он и сам, конечно, тоже не подарок, но чтобы вот так… он едва не обнаружил своё присутствие, в сердцах стукнув кулаком по каменной стенке. К счастью, наставники были заняты разговором и не обратили внимания на тихий и глухой звук. А вот у Элмерика теперь нещадно ныли костяшки пальцев. Он облизал свежие ссадины, запоздало вспомнив, что наставник строго-настрого наказал ему беречь руки.

— Летняя битва будет жаркой, — Шон снова вздохнул. — Но я поговорил с отцом — он нам поможет.

— И ничего не попросит взамен?

Элмерик живо представил себе, как мастер Патрик недоверчиво прищурился, задавая этот вопрос.

— Смеёшься? Конечно попросит. Но мы уже обо всём договорились. Я помогаю ему управляться с младшими фэйри, а он закрывает Врата. В противном случае он никогда бы не согласился стать их королём. Отец же не похож на других эльфов…

— Да? А мне казалось, что он как раз типичный представитель своего народа.

— Так может показаться на первый взгляд. Но папа, в отличие от других, прекрасно понимает, что не способен править. Он уже несколько раз отказывался от власти, несмотря на всё своё тщеславие. Не согласился наследовать трон Финварры. Не стал королём в землях Утренних Заморозков, которые тот хотел ему пожаловать. А всё потому, что он здраво оценивает свои возможности.

Услышав это, Элмерик захлопал глазами. Надо же, Фиахна оказался особенным эльфом, способным со всей ответственностью признать свою вопиющую безответственность. Бард едва удержался от смешка: придуманный каламбур его немало позабавил. Жаль, что поделиться было не с кем.

— Так что же, выходит, на самом деле Король-без-королевства у нас не он, а ты? И все эти младшие фэйри делают так, как ты скажешь, а Фиахна только повторяет за тобой?

— Я у него что-то вроде советника. Отцу всегда было приятно чувствовать себя важным и значительным, он не против быть королём без обязательств. Говорить красиво ему не привыкать, а больше от него ничего не требуется. И все довольны.

— Но как же ты сам? — мастер Патрик снова заговорил громче — похоже, слова Шона сильно взволновали его,

— А что я?

— Ну разве тебе самому никогда не хотелось стать правителем? Ты же, как-никак, эльфийский принц, хоть и наполовину человек.

— Ну ты же знаешь, мне нельзя. Из-за лица, — рыцарь Сентября горько усмехнулся. — Да и не нужно мне это. В отличие от отца, я не тщеславен.

— И не надоедает быть вечно вторым?

Элмерик представил, как побледнело желтоватое морщинистое лицо мастера Патрика — так всегда бывало в минуты душевного волнения. И, кажется, бард начал понимать, что именно так задело наставника. Он же и сам вечно был вторым. Наверное, тяжело быть младшим братом Мартина, которого все просто обожают. Может, мастеру Патрику тоже хотелось получить толику внимания и признания, но что поделаешь, если с книгами ему было сподручнее, чем с людьми?

Шон на вопрос не ответил, вместо этого задумчиво произнёс:

— Знаешь… ко мне в сон уже не первый раз хочет кто-то пробиться. Пытается присниться мне.

— И кто это может быть? — голос мельника стал настороженным.

— Не знаю. Подозреваю, что кто-то из Неблагого двора. Дороги снов туда тоже закрыты. Я пытался идти ей навстречу, но преграда не пустила меня.

— Ей?

— Да. Я почти уверен, что мне пытается присниться женщина.

— Может, это Олнуэн? Что, если она хочет попросить тебя о помощи? Медб же говорила, что Браннан похитил её и удерживает силой.

— Никогда не слышал, чтобы у нашей милой весенней девы были сновидческие способности. Впрочем, я вообще не знал, что при Неблагом дворе есть другие сновидцы, кроме меня. Может, кто-то скрывал свой дар до поры.

— Или дар лишь недавно пробудился? — предположил алхимик.

— Нужно это выяснить. Поэтому прости, но я не возьму твоё зелье. Сейчас не то время, чтобы не видеть снов, Патрик.

— Да понял я, понял! — проворчал старик. — В следующий раз при встрече передай Мартину привет и обними его от меня, ладно?

— Непременно. И проследи, чтобы меня никто не беспокоил в ближайшие дни. Или я за себя не отвечаю. Если кто разбудит — голову оторву и скажу, что так и было.

Голос Шона будто бы стал ближе, послышался звук приближающихся шагов, и Элмерик предпочёл ретироваться, чтобы не столкнуться с наставниками нос к носу. Ещё не хватало объяснять, что он тут забыл! Ему стало ясно одно: к рыцарю Сентября сейчас лучше не лезть. Жаль только, что никаких ответов Элмерик не получил, а вот вопросов у него теперь изрядно прибавилось.

Глава восьмая

Вечером он пытался поделиться своими переживаниями с Ллиун, но лианнан ши сперва не захотела слушать.

— Мой бард слишком много думает. Это очень плохо, — присев на кровать, она грациозно потянулась и накрутила на палец золотистый локон.

— Но если не подумать, можно наделать больших глупостей, — возразил Элмерик, устраиваясь рядом с ней.

Яблоневая дева, смеясь, запрокинула голову.

— Ошибаются все: и мудрецы, и простаки. Если мой бард не может разобраться в своих мыслях, пускай идёт спать.

— Ты не понимаешь…, - усилием воли Элмерик заставил себя сбавить тон — он вовсе не хотел ссориться с лианнан ши, но боялся, что в запале может наговорить лишнего. — Понимаешь, от нас опять что-то скрывают. Повсюду какие-то тайны…

— Не удивительно. Это место состоит из тайн. Разве мой бард не за этим пришёл на мельницу?

— Да, я мечтал раскрыть их, все до единой. Думал, когда я стану одним из Соколов, то узнаю нечто особенное, и даже больше… эх! — Элмерик шмыгнул носом.

— Так и вышло. Тот юноша, который пришёл сюда прошлым летом, и тот, что сидит сейчас рядом с Ллиун, — разве они одинаковые?

— Ну… не совсем. Кое-чему я научился.

— Такова жизнь чародея. На смену маленьким тайнам приходят большие. А всех тайн не знает никто, даже сам Белый Сокол, — Ллиун взяла барда за руку, поднесла его ладонь поближе к глазам и очертила острым ноготком длинную линию жизни. — Не стоит так переживать. Как только тайны кончатся, жить станет совсем неинтересно. Смертные от этого умирают.

— Но дело-то в другом: понимаешь, старшие Соколы нам не доверяют! В лицо говорят, что все мы боевые товарищи, а за глаза называют детьми!

Лианнан ши осторожно куснула его за палец, и Элмерик охнул от неожиданности, но руку не отнял. Укус был совсем слегка болезненным, почти ласковым.

— Мой бард говорит глупости. Нет ничего плохого в том, чтобы быть ребёнком. Например, младшие фэйри всегда остаются детьми в глазах старшего народа. Но корни этого пренебрежения кроются в зависти. У нас есть то, что они потеряли. И у моего барда тоже есть. Вот здесь, — она приложила руку к груди Элмерика и облизнулась. — Горячее сердце.

— Эй-эй! — он на всякий случай отодвинулся. — Ты так говоришь, будто бы съесть меня решила.

— Вообще-то, я думала о другом, — хихикнула Ллиун, обжигая его щёку горячим дыханием. — Если, конечно, мой бард изволит выкинуть из головы ерунду, которая там накопилась. Кто назвал его ребёнком? Рыцарь-без-лица?

— Он самый.

Прозвище Шона Элмерик прежде не слышал, но догадаться, о ком говорила лианнан ши, не составило труда.

— Немудрено. Рыцарю-без-лица несколько сотен лет. Маленький чаропевец всегда будет казаться ему ребёнком. Не стоит принимать это близко к сердцу…

— Но эти проклятые тайны…

— Они существуют для того, чтобы их разгадывать. Но если все мысли моего барда занимает Рыцарь-без-лица, то Ллиун, пожалуй, пойдёт обратно в лес. С ним нелегко тягаться…

— Постой! — Элмерик поймал её за руку и притянул к себе. — Я правда очень рад, что ты пришла.

— Тогда пусть бард сделает так, чтобы Ллиун это заметила, — лианнан ши облизнула губы, увлекая его за собой на подушки. — И хватит уже думать о тайнах, о рыцарях и о войне. Весенние ночи были созданы богами не для этого.

Элмерику оставалось только согласиться — и ночь выдалась воистину чудесной. А вот утро опять принесло дурные вести…

Бард не раз замечал: если в его жизни случалось что-то хорошее, потом судьба, словно спохватившись, всегда устраивала ему какую-нибудь неприятность. И чем больше счастья было накануне, тем горше приходилось плакать потом.

Он проснулся оттого, что кто-то забарабанил в дверь, и сердце сразу ёкнуло в груди, а дыхание перехватило — даже по стуку было ясно, что случилась беда.

— Эй, Рыжий! Просыпайся! — заорал из коридора Джерри. — Тут такое творится!

Элмерик подскочил как ошпаренный и огляделся в поисках Ллиун. Девушки в комнате не было, лишь на подушке остались несколько светлых волосков и вмятина от головы. А из открытого окна дул тёплый весенний ветерок, развевающий занавеси. Похоже, лианнан ши ушла ещё на рассвете. Ох, только бы с ней ничего случилось!

Бард поспешно натянул штаны и открыл дверь.

— Что такое?

— Ты только сядь, ладно? — Джерри втолкнул его в комнату и, не дожидаясь приглашения, вошёл, затворив дверь ногой.

— Слушай, ты меня пугаешь…

— Выпить есть? Тебе надо.

— Что, прямо с утра? — от волнения голос Элмерика дрогнул и дал петуха. — Не томи уже, выкладывай всё как есть!

Джеримэйн взял его за плечи и усадил на табурет.

— Вот так. Сиди ровно. Вино под кроватью, да? Сиди же, кому говорят! Я сам всё сделаю.

Он достал бутылку, с громким хлопком (Элмерик аж вздрогнул) выдернул пробку и обтёр рукавом запылённое горлышко.

— Вот. Теперь пей.

— Джерри, давай к делу, — бард попытался встать, но его снова усадили и всунули бутылку в руки.

Элмерик ожидал услышать в ответ привычное бурчание «я тебе не Джерри, а Джеримэйн, когда ты уже запомнишь, наконец?», но так и не дождался. И это было почему-то страшнее всего. Тогда он послушно поднёс бутылку ко рту и отпил глоток.

А Джерри скороговоркой выпалил:

— Слушай. Короче: фоморы вторглись в Холмогорье!

— Что?!

— Что слышал. Эти твари уже там! Идут со стороны чего-то там верескового…

— Вересковых Врат. Это городок на самой границе. Откуда ты знаешь? Кто это сказал? — Элмерика бросило в жар.

— Наш дракон, кто же ещё. Прилетел с утра из столицы взвинченный — говорит, что сегодня же отправляется туда вместе с Каллаханом.

— Где он сейчас?

— Да улетел уже. Шона разбудил, парой слов с ним перекинулся и сразу же обратно. Им же с командиром сегодня ещё на север лететь.

— Я должен быть с ними! — Элмерик стукнул кулаком о стол.

— Вот и старикан Патрик то же самое сказал.

— Конечно! Он же тоже из Холмогорья, как и я!

— Только Шон его не пустил. Значит, и тебя не пустит. Сказал, мол, все холмогорцы чокнутые, и спасибо богам, что Мартина на его голову нет.

А бард вдруг замер с бутылкой в руке.

— Скажи, а мастер Патрик удивился, когда узнал новости?

— Вроде бы нет, — Джеримэйн задумчиво поскрёб в затылке. — Разозлился, как сотня болотных бесов, — это да. Ух и орал! Но удивлён не был.

— Так вот о чём они вчера говорили! — Элмерик хлопнул себя по колену.

— Кто?

— Не важно.

Теперь барду стало понятно, отчего наставники боялись, что именно он, а не Джерри, наделает глупостей. Вот только зачем было скрывать? Всё равно ведь рано или поздно война дошла бы и до Холмогорья… От Вересковых Врат враг наверняка двинется на столицу — Тригорицу. А там отец. И маленькие братик с сестричкой. Конечно, он должен быть с ними в такой момент!

Элмерик встал, отхлебнул ещё вина и с грохотом поставил бутылку на стол.

— Эй, ты куда? — Джерри заступил ему путь.

— К Шону. Да не делай ты такие страшные глаза! Я просто хочу с ним поговорить.

— Ну валяй, говори, — Джеримэйн со вздохом посторонился. — Только это бесполезно — Летняя битва меньше чем через месяц. Ты нам нужен здесь. А Каллахан там и без нас управится. Эй, ты бы хоть рубаху надел, что ли! Война — это ещё не повод по замку голышом скакать.

Эти слова немного отрезвили барда. Пришлось вернуться и одеться. А потом он всё равно пошёл к рыцарю Сентября.

На стук тот отозвался почти сразу. Рывком распахнул дверь и уже хотел было сказать что-то резкое, как вдруг осёкся, увидев Элмерика.

— А… это ты?! Чего тебе?

— Можно войти? — барду не хотелось разговаривать через порог. Тем более что Шон был явно не в настроении и вполне мог захлопнуть дверь прямо перед его носом.

Наставник посторонился, пропуская Элмерика в свои покои. С тех пор как бард бывал здесь в последний раз (а было это ещё зимой, когда он нарвался на проклятие кошмарных снов), в комнате почти ничего не изменилось, несмотря на все нововведения Фиахны. Вот только сновидческих оберегов стало намного больше. Разноцветные ловушки для снов свисали с углов нерастопленного камина, украшали изголовье кровати и даже потолок. Ещё несколько амулетов с совиными перьями покачивались на изгибах подсвечников, а самый большой — с вороньими — висел поверх шторы на плотно занавешенном окне. В воздухе пахло сухими травами и сладковатой гарью, от которой у Элмерика запершило в горле — кажется, Шон немного перестарался с благовониями.

— Темновато… — бард, не удержавшись, закашлялся.

— Так лучше спится. А ты чего издалека начинаешь? Думаешь, я не знаю, зачем ты пришёл?

— Если знаете, тогда позвольте мне уехать! — Элмерик сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. — Я должен быть в Холмогорье, рядом с мастером Каллаханом, чтобы защитить свой край.

Рыцарь Сентября, вздохнув, закатил глаза:

— Даже не думай. Командир хочет, чтобы ты остался и помогал нам, когда настанет ночь Летней битвы. А на севере и без тебя управятся. Я помню, что там у тебя родные, — значит, и Каллахан не забудет. О них позаботятся.

— Это он так сказал? — упавшим голосом уточнил бард.

Если командир отдал приказ, ослушаться будет никак нельзя. Ох, и дёрнул же бес дать нерушимый обет!

Но Шон нехотя покачал головой.

— Нет. Но насколько я его знаю…

— То есть это всего лишь домыслы? — бард не дал ему договорить, и рыцарь Сентября помрачнел, как небо перед грозой.

— Тебе не кажется, что ты забываешься?

Его ледяной тон Элмерика ничуть не смутил. Пускай пугает — не страшно! В ответ он шагнул вперёд, грозно сверкнув глазами:

— Это моя родина, моя земля, моя семья! Я не могу оставаться в стороне, когда им угрожает опасность, и обязан сделать всё, что в моих силах. И если прямого запрета от командира не было, вы меня тут не удержите!

— Ты в этом уверен? — хмыкнул Шон.

Он не стал ничего делать, даже пальцы из-за пояса не вытащил, но Элмерик по выражению тёмных глаз наставника понял, что зарвался. Рыцарю Сентября достаточно было шевельнуть мизинцем, чтобы замки закрылись, и бард просто не нашёл бы выхода из замка — как-никак, он был одним из лучших чародеев даже по меркам Соколов.

Но сейчас ничто не могло заставить Элмерика отступиться.

— Я знаю, что вы сильнее меня. Но это не значит, что я не буду спорить с вашими решениями, когда считаю их несправедливыми, — он слишком глубоко вдохнул дымный воздух и снова закашлялся. — Нарушить приказ мастера Каллахана я не могу, и вы это знаете. Но вы — не он. И я думаю, что вы сильно ошибаетесь.

— Элмерик, я не хочу с тобой ссориться, — даже под маской было видно, что Шон пытается вымученно улыбнуться. — Давай лучше по-хорошему. Если ты не хочешь слушать меня — подожди пару дней. Я сам свяжусь с Каллаханом.

— Тогда почему бы прямо сейчас с ним не связаться?

Когда бард задавал этот вопрос, он уже знал ответ, потому что мгновением раньше заметил на столе склянку с зельем мастера Патрика. Пустую. Похоже, старый алхимик всё-таки уболтал Шона принять лекарство и немного отдохнуть от выматывающих сновидений.

— Сейчас я не вижу снов, — признался рыцарь Сентября. — И знаю, что тебе это только на руку. Нет запрета от командира — можно сбежать, не так ли? Но имей в виду: если ты найдёшь его, он сразу же отправит тебя обратно, и всё это будет зря. Просто не добавляй забот ни нам, ни себе, хорошо?

Элмерик скрипнул зубами. Разумом он понимал, что Шон прав, но сердце разрывалось от боли за родное Холмогорье.

— Но мой дом… фоморы… — он замолчал, испугавшись, что если продолжит, то не сможет сдержать слёз.

Рыцарь Сентября, сдвинув в сторону свитки и травы, уселся на стол прямо напротив него и сплёл руки на груди.

— Это война, Элмерик. Такие времена. По крайней мере, ты можешь утешиться тем, что Холмогорье будут защищать лучшие воины из ныне живущих. А моя родина… я даже не знаю, существует ли она ещё в этом мире… Многие друзья и родичи остались в Неблагом дворе, откуда давно нет вестей. Но я не бегу, потому что нужен здесь. Как и ты. Впрочем, решать тебе. Я не буду тебя удерживать, дверь открыта. Хочешь идти — иди.

Если бы Шон стал кричать на него или ругаться, Элмерик непременно бы вышел, хлопнув дверью. Наперекор всем заклятиям и запретам выбрался бы из замка — и только его и видели. Но разрешение заставило задуматься.

— Я пока останусь.

— Вот и хорошо. Мне хотелось бы, чтобы ты больше доверял нам, Элмерик.

У барда округлились глаза:

— Погодите! С чего вы взяли, что я вам не доверяю? Вообще-то, всё время было наоборот. Это вы постоянно что-то скрываете… Ничего от вас не добьёшься! А мы ведь тоже Соколы, разве нет?

— Что ж, — Шон усмехнулся, но в этой усмешке не было ничего обидного, только немного горечи, — выходит, все мы хороши. Но в это непростое время мы должны держаться друг за друга, понимаешь?

Элмерик кивнул, опуская взгляд. Он хотел сказать рыцарю Сентября, что недоверие, как обоюдоострый меч, никогда не бывает односторонним. Всё это время бард готов был обвинять наставников в скрытности, не замечая, что платит им той же монетой. Но больше этому не бывать! Однако прежде, чем он успел открыть рот, чернопёрый ловец снов на окне закачался, плотная штора отодвинулась и с подоконника на пол бесшумно спрыгнула Майруэн.

— Мр-р-рпр-риветствую советника короля! Прошу прощения, что я без доклада, но у меня важные новости с севера!

Шон бросил взгляд на Элмерика, и тот скривился, заранее предвкушая, как рыцарь Сентября сейчас выгонит его из комнаты, чтобы выслушать доклад. Но Шон, ничего не сказав, повернулся обратно к кошке:

— Что там?

— Я знаю, кто ведёт фоморов в бой. И это не Лисандр.

— Бэлеар?

Майруэн покачала головой.

— Нет, его я пока не видела. Но на днях в Зимний форт явилась сама госпожа Калэх, и её приняли там с великими почестями.

Даже под маской стало видно, как побелело лицо рыцаря Сентября. В его глазах мелькнул ужас, и вот теперь Элмерик по-настоящему испугался. Бард уже слышал это имя, когда мастер Дэррек рассказывал сказку о королеве Зимы. Но ведь Калэх считалась отошедшей от дел, разве нет? Для чего ей связываться с захватчиками-фоморами?

Рыцарь Сентября схватил склянку и в сердцах швырнул её в стену. Та разлетелась на мелкие осколки,

— Патрик, вот же гад! Зачем я его только послушал!

Элмерик невольно зажмурился от громкого звона и втянул голову в плечи, а Майруэн спокойным голосом уточнила:

— Какие будут дальнейшие распоряжения, советник? — её янтарные глаза смотрели внимательно, но на безучастной кошачьей морде не дрогнул даже ус.

— Пускай твои соплеменники продолжают слежку на севере и докладывают обо всех передвижениях Калэх, — Шон заговорил резко и отрывисто. — Сама же со всех лап мчись в Каэрлеон. Найди Каллахана и скажи: пусть остаётся в столице. Ему нельзя на север!

— Будет сделано.

Чёрная тень метнулась к подоконнику. Миг — и Майруэн скрылась с глаз, а рыцарь Сентября, словно только сейчас вспомнив о присутствии барда, бросил на него полный тревоги взгляд.

— Кошка может не успеть, — он задёрнул штору. — Иди, Элмерик. Я должен любой ценой заснуть.

Вернувшись в свою комнату, бард ещё долго стоял у раскрытого окна. Солнце играло бликами на черепице, шёлковые знамёна трепал свежий ветер, в саду по-весеннему ворковали вяхири, а чистое — без единого облачка — небо казалось бездонным. Зелень холмов, цветущие склоны, звонкое журчание Рябинового ручья — всё это было таким умиротворяющим… сложно было даже представить, что где-то идёт война.

Элмерик вцепился в подоконник. Только теперь он понимал, насколько хрупким был его уютный мир, где наставники всегда знали, что делать, и могли справиться с любой бедой, а родному Холмогорью ничего не угрожало. Не зря Розмари говорила, что пора бы ему уже повзрослеть. Элмерик только сейчас начал понимать, что Соколы, хоть и великие чародеи, но даже они не всемогущи, и тоже могут ошибаться, сомневаться, поддаваться душевным порывам…

Он никак не мог забыть ужас, мелькнувший в глазах Шона, когда кошка сказала про госпожу Калэх. Бард не знал, как именно работают чары забвения — особенно у той, кто издавна прядёт судьбы мира, — но предполагал, что если Каллахан вновь увидит королеву Зимы, то вмиг вспомнит всё, что позабыл, и ничего хорошего из этого не выйдет.

Но в предании говорилось, что Калэх сдерживает отряды фоморов и не даёт им напасть на земли людей и эльфов. Почему же теперь она встала во главе их войска? Может, она сама тоже попала под чьи-то вредоносные чары? Лисандр постарался? Эх, снова кругом сплошные тайны, снова вопросы без ответов…

Вздохнув, он затворил окно. Какой смысл думать о том, чего ты не в силах изменить? Шон прав: каждый должен быть на своём месте и делать то, что может и умеет. А у барда лучше всего получалась музыка. Кому, как не ему, знать: когда на душе скребут кошки, приходит время для песен про надежду. Именно этим он и собирался заняться. Но не здесь. Пожалуй, лучше всего будет спуститься с холма и устроиться на лесной опушке — там, где его не услышит никто, кроме неба, ветра, птиц и старых деревьев Чёрного леса. Так будет проще выплеснуть всё, что так тяготит.

Элмерик накинул куртку, взял арфу в чехле и выскользнул из комнаты. Озираясь, спустился по лестнице — не хватало, чтобы кто-нибудь за ним увязался. Не то чтобы чары, которые он собирался творить, требовали одиночества, но никакой компании барду сейчас не хотелось. Сбежав по каменной лестнице во двор, он перепрыгнул через три последние ступеньки, завернул за угол и успел увидеть только кулак, летящий прямо в нос. Перед глазами словно взорвался яркий фейерверк. Элмерик задохнулся от боли, из последних сил прижал арфу к груди и рухнул как подкошенный.

Он пришёл в себя неподалёку от конюшни под соломенным навесом. Солнце слепило глаза, голова гудела, под носом было горячо, солоно и липко. Бард застонал, вытер губы тыльной стороной ладони и ничуть не удивился, увидев кровь. Та ещё не успела подсохнуть — значит, без сознания он пробыл совсем недолго. Он зашарил вокруг себя в поисках арфы, но кто-то резко схватил его за запястье, и Элмерик услышал знакомый голос Джеримэйна:

— А ну не рыпайся, умник! А то свяжу.

— Но моя арфа… — бард попытался привстать, однако его довольно грубо уложили обратно.

— Не рыпайся, я сказал! Всё с ней в порядке.

Элмерик с облегчением выдохнул.

— Слава богам!.. Я уж испугался. А что случилось? Кто меня так? — сколько ни щурился, он никак не мог разглядеть лицо Джеримэйна — тот сидел так, что солнце светило прямо у него за спиной.

В ответ донёсся короткий неприятный смешок:

— А ты что, не видел? Это я тебе вмазал. И ещё раз вмажу, если попробуешь сбежать, ясно?

— Да ты… — бард задохнулся от негодования, — очумел, что ли? Я не собирался бежать!

— Рассказывай сказки! Я сам всё видел. Выхожу во двор, смотрю — ты идёшь. Куртку напялил, арфу сграбастал и озираешься, как вор. Признайся уж честно: на войну решил рвануть?

— Да нет же!

— Вот только не ври, что Шон тебя отпустил, — ни за что не поверю!

Элмерик поморщился (гримаса тут же отозвалась болью) и отпихнул руку Джерри подальше.

— Да не держи ты меня! Не убегу я.

— Ага! Теперь-то уже точно не убежишь!

— Ты идиот! — бард приподнял голову. На этот раз мешать ему никто не стал, и он, охая, сел, прислонившись спиной к стене конюшни. — Говорю тебе: я просто шёл в лес. По делу. Если не веришь, можешь сгонять ко мне в комнату и убедиться, что все вещи на месте.

— Можно подумать, без вещей нельзя смыться! — Джерри схватил Элмерика за плечи и хорошенько тряхнул. — А ну-ка поклянись!

Бард от злости скрипнул зубами.

— Ладно. Клянусь пеплом и вереском, что я не собирался бежать в Холмогорье. И вообще не собирался бежать, а просто шёл в лес, чтобы петь там песни. Что, съел?

Джеримэйн некоторое время смотрел на него, словно ждал, что Элмерик сейчас рассыплется в пыль, а потом отстранился.

— Ой…

— Вот тебе и «ой»! — бард одёрнул куртку. — Извиниться не хочешь?

— Ну, э-э-э… извини, правда. Можешь врезать в ответ, если хочешь. Давай, мне не жалко, — Джерри покопался в кармане, вытащил не очень чистый платок и протянул его Элмерику. — Вот, держи. Утрись, что ли…

— Да иди ты! — отмахнулся бард. Губы саднило, перед глазами плыли разноцветные круги. — Ты бы хоть спросил сперва, прежде чем бить…

— Да я это… считал, что жизнь тебе спасаю.

— Ты это серьёзно? — Элмерик округлил глаза. — Ладно, давай сюда свой платок. И воды принеси.

Джерри отвязал с пояса фляжку:

— Держи. Я заранее припас. Это зелье мастера Патрика — получше воды будет.

— Я тебя ненавижу! — простонал Элмерик. — Ты ещё и лекарством заранее озаботился?

— Ну а как же иначе? — Джеримэйн вдруг заговорил серьёзно — без своих обычных смешков и ухмылочек. — Ты как помчался к Шону с бешеными глазами, я сразу понял, что дело дрянь. Он не отпустит, а ты как пить дать сбежишь. И нарушишь гейс, который я же на тебя наложил. Так и сдохнешь зазря, а я ещё и виноватым окажусь. Вот и решил: придётся вздуть тебя хорошенько, раз ты по-хорошему не понимаешь.

— Поверь, я прекрасно помню все свои обеты.

Элмерик намочил платок и приложил его к лицу. Кожу тут же защипало, в нос ударил горький запах трав.

— Ну у тебя же это на лбу не написано, — развёл руками Джерри. — И вообще, я же уже извинился! И зелье принёс. Врезать в ответ ты отказался. Чего тебе ещё надо?

Бард задумался, и вдруг его осенило.

— Ну, раз ты сам спросил… однажды я сделал глупость, и ты за это наделил меня гейсом. Значит, теперь моя очередь. Отныне и впредь не начинай поединков первым. Понял?

— Ну ты и гад! — Джерри встал, отряхнул ладони и протянул Элмерику руку. — Ладно, вставай уже. Хватит прохлаждаться в тенёчке.

Бард без лишних споров взялся за его ладонь, и Джеримэйн рывком поставил его на ноги. Голова опять закружилась, в глазах потемнело, и Элмерику пришлось покрепче ухватиться за приятеля, чтобы не упасть. Тот сокрушённо цокнул языком.

— Мда-а-а. Как ты к лесу-то теперь пойдёшь? Давай помогу, что ли?

Не дожидаясь ответа, он закинул арфу себе на плечо. А Элмерик сперва открыл рот, чтобы возразить, но в последний момент не стал. Бес с ним, пускай идёт. В конце концов, им с Джеримэйном ещё предстояло сражаться в Летней Битве, которая вряд ли будет лёгкой. А научившись доверять друг другу, они смогут стать сильнее…

По правде говоря, он даже сейчас не очень злился. Подумаешь, нос расквасили. Пустяки — заживёт. Зато если бы Элмерик и впрямь собрался сбежать, забыв об обетах, Джеримэйн остановил бы его и спас. Потому что ему было не всё равно. Они могли сколько угодно не соглашаться друг с другом, ругаться, драться, неделями не разговаривать — но при этом были готовы в любой момент встать спиной к спине против общего врага. Не это ли важнее всего?

Глава девятая

Элмерик думал, что война в Холмогорье продлится не один месяц. Может быть, даже годы. Но она закончилась всего за неделю. Ранним погожим утром в мельничный замок прилетел мастер Дэррек. Впрочем, «прилетел» — это громко сказано. Дракон едва дотянул до холма с перебитым крылом, уже у подножия обратился в человека и, сжимая зубы, заковылял наверх, придерживая сломанную руку. Хорошо, мастер Флориан заметил его и выбежал навстречу.

Подоспевшие на помощь Джерри и Элмерик помогли раненому дойти до кабинета мастера Патрика. Бард думал, что их немедленно попросят удалиться, как всегда бывало, но старый лекарь велел Дерреку немедленно лечь и не шевелиться, Джерри — рвать хлопковую ткань на полосы для бинтов, а Элмерика подрядил толочь в ступке травы для целебного снадобья.

— Где Шон? — обычно румяное лицо дракона было белым как мел, а в волосах, казалось, прибавилось седины.

— Ты лежи-лежи, — Патрик глянул на Флориана. Тот кивнул и быстро скрылся за дверью. — Что у вас там стряслось на севере?

— Они сдали Тригорицу, — едва слышно прохрипел мастер Дэррек и зашёлся в приступе кашля.

Старый алхимик, побледнев, отшатнулся, а Элмерик выронил из рук каменный пестик. Тот громко звякнул о ступку, и мастер Патрик невольно вздрогнул.

— Но почему?

— По решению совета танов, — дракон отвернулся к стене.

Он тяжело дышал, и лекарь рывком распахнул жилет на его груди. Потом, взяв со стола острый нож, разрезал окровавленную рубашку от ворота до подола и недовольно поджал губы.

— Ну и потрепало же тебя, дружище…

— П-простите… — у Элмерика от волнения заплетался язык. — Как это «сдали»? Что это значит?

— А то и значит, — буркнул мастер Патрик, обмакивая один из бинтов в чашу с какой-то мутной вонючей жижей, — не стали сражаться. Вывесили белый флаг на воротах. Так ведь?

— Всё ещё хуже! — Дэррек застонал, едва зелье коснулось его кожи, — похоже, у него была сломана не только рука, но и несколько рёбер, а от левого плеча к животу тянулась глубокая рана от удара мечом. — Холмогорцы присоединились к фоморам.

— Что?! — Элмерик не поверил собственным ушам.

Джерри бросил на него встревоженный взгляд, вздохнул и продолжил с мрачной решимостью рвать бинты. Даже треск ткани сейчас казался барду слишком громким. Но громче всего в его ушах стучала его собственная кровь.

— Ты что, бредишь? — мастер Патрик потрогал его лоб. — Эй, да у тебя правда жар! Рик, не слушай его. Он не в себе.

— Может, у меня и жар, — не стал спорить мастер Дэррек, — да только я не брежу. Двенадцать из пятнадцати танов присоединились к войску фоморов, потому что в конце войны Холмогорью пообещали независимость. Те, кто не поддался на посулы врага, сейчас затаились в горах и носа оттуда не высовывают.

— Боги… хорошо, что Мартин этого не знает, — старый алхимик достал из ящика стола маленькую фляжку, глотнул из неё и, поморщившись, протянул Элмерику: — Выпей-ка, сынок.

Бард послушно приложил флягу к губам и закашлялся — пойло мастера Патрика обжигало горло так, что казалось, будто бы он набрал полный рот жидкого пламени.

В этот миг дверь распахнулась, и на пороге показался Шон. За его спиной маячили Фиахна и мастер Флориан. Розмари и Келликейт Элмерик не видел, но явно слышал их голоса — значит, обе девушки тоже были здесь.

— Многовато вас становится! — недовольно пробормотал алхимик, поправляя свою шапочку. — Для больного это нехорошо.

— Погоди, Патрик, — мастер Дэррек вяло махнул той рукой, которой ещё мог шевелить. — Дай мне договорить, а потом делай что хочешь.

— Не надо. Я уже знаю про Холмогорье, — Шон подошёл к постели раненого и положил ему руку на плечо. — Дурные вести.

— Ещё не самые дурные, друг мой, — дракон схватил его за рукав, заставляя наклониться.

Хоть он и говорил очень тихо, но слух у Элмерика был преотличный, как у любого музыканта, и он легко разобрал тихий свистящий шёпот:

— Каллахан встретился с ней.

— Что? Где он?

Шон говорил спокойно, но бард видел, как напряглась его спина. Значит, Майруэн всё-таки не успела. Ох, что-то теперь будет…

— А ты как думаешь? — скривился мастер Дэррек. — Ушёл за ней, как телёнок на привязи, Я пытался вернуть его — да куда там… Я хоть и дракон, но с тремя десятками фоморов один не справлюсь.

— Значит, Каллахан в плену? — брови Шона сошлись на переносице.

— Хуже всего, что ему в этом плену, скорее всего, нравится. А Риэгану теперь придётся справляться самому.

Дракон глубоко вздохнул и снова закашлялся, а мастер Патрик, замахал руками:

— Идите, идите. Дэрреку нужен отдых. Все расспросы потом. Пусть останется только Розмари — мне понадобятся амулеты.

Элмерик со вздохом протянул лекарю толчёные травы и вышел следом за мастером Флорианом. Любопытного Фиахну, который хотел задать «всего-то парочку вопросов», вытолкал Шон, а Джерри, шутливо поклонившись, пропустил в комнату Розмари и прикрыл за ней дверь.

— Болотные бесы, ну и дела! — выпалил он, прислонившись к стене, и тут же получил подзатыльник от мастера Флориана.

— Сколько раз повторять: не ругайся в моём присутствии!

Элмерик вздрогнул от неожиданности, услышав хриплый голос чародея. Помнится, впервые он узнал, что Флориан вовсе не немой, в ту ночь, когда чуть не погиб Мартин. Значит, сейчас мастеру Дэрреку угрожает такая же опасность? Или, может быть, командиру?

— Простите, наставник! — Джерри потёр макушку. — Больше не повторится.

Келликейт неверяще усмехнулась, а мастер Флориан кивнул Джеримэйну, явно считая вопрос исчерпанным. Шон же обвёл хмурым взглядом всех присутствующих и предложил:

— Знаете что, пойдёмте в сад. Обсудим случившееся.

Но все разговоры им пришлось отложить на потом, потому что стоило им только выйти во двор, как Элмерик заметил лежащую на ступенях белокурую девушку в мятом и порванном в нескольких местах фиалковом платье. Сердце пропустило удар. Наверное, ему померещилось. Не может же быть, чтобы это была Брендалин…

Первым к девушке метнулся Шон и схватил её в охапку так, будто бы та не валялась на лестнице без чувств, а собиралась удрать прочь, просочившись сквозь камни. А та, застонав, приподняла голову (Элмерик с ужасом понял, что не ошибся, — это и впрямь была Брендалин) и, вцепившись в Шона окровавленными пальцами, прошептала:

— Срочно пустите меня к Каллахану! Король Браннан в большой беде!

Нежданную гостью перенесли в беседку и уложили на скамью. Эльфийка была бледна и тяжело дышала, её губы посинели, виски покрывала испарина, волосы растрепались и спутались, а тонкие руки были все сплошь в ссадинах и кровоподтёках, как будто бы девушке пришлось продираться сквозь густой бурелом. Зато царапины на лице, оставленные когда-то когтями лианнан ши, зажили бесследно. Хоть в чём-то ей повезло.

Фиахна приложил ладонь к её лбу и, прикрыв глаза, зашептал заклинание — через пару мгновений дыхание Брендалин выровнялось, губы снова порозовели, а щёки даже окрасил лёгкий румянец.

— Элмерик, беги на кухню и принеси молока, — бросил через плечо эльф.

Но бард остался стоять на месте. Ноги вдруг стали ватными, а кулаки сжались сами собой. Он был полон решимости ослушаться приказа. В конце концов, он был оруженосцем, а не виночерпием. И вообще… Ему было неприятно снова увидеть Брендалин. А уж молоко ей подносить он тем более не нанимался.

К счастью, рыцарь Сентября заметил его замешательство:

— Нет, Элмерик останется здесь. Джеримэйн, иди лучше ты.

Джерри кивнул и чуть ли не вприпрыжку умчался на кухню. А Фиахна помог Брендалин сесть и тут же устроился рядом, позволив на себя опереться. Эльфийка отчаянно вцепилась в рукав его туники.

— Спасибо, мне стало намного лучше, — она склонила голову, наметив лёгкий поклон, и тут же снова подняла взгляд. — Но прошу: отведите меня к Каллахану. Это очень срочно!

— Увы, девочка, его здесь нет, — Фиахна осторожно убрал с её лица прядку волос, прилипшую к губе. — Но всё, что ты хочешь сказать ему, можно сказать и мне.

Брендалин горько вздохнула:

— Боюсь, нет. Это дело касается только королевской семьи Неблагого двора.

— К которой я тоже принадлежу, — наместник широко улыбнулся. — Позвольте представиться: Фиахна, брат Финварры, родной дядя Каллахана и Браннана.

— О, боги! — эльфийка, прикрыв рот рукой, отпрянула. — Простите, я не знала!

Вскочив, она попыталась поклониться, но пошатнулась и наверняка упала бы, если бы Фиахна не подхватил её.

— Брось ты эти церемонии, — отмахнулся он, усаживая девушку обратно на скамью. — Тебе и так досталось. Не вздумай больше вставать.

Эльф снял с себя плащ, накинул его на плечи Брендалин и посмотрел на неё с такой нежностью, что Элмерика аж передёрнуло, Конечно, Фиахна не мог знать, что натворила эта обманщица, он ведь в то время пировал в Аннуине. Пожалуй, он был здесь единственным, кто относился к эльфийке непредвзято. Но нежные взгляды уж точно были лишними! Хорошо, что Розмари осталась с мастером Патриком и не видела, как её возлюбленный увивается вокруг другой девицы! А то с неё сталось бы снова проклясть Брендалин, на этот раз наградив эльфийку чем-нибудь посерьёзнее.

— Ну же, — Фиахна взял её руки в свои, — говори. Нам всем не терпится услышать, что стряслось в Неблагом дворе и почему туда закрылись все дороги.

И Брендалин, вздохнув, начала свой рассказ.

История о соперничестве двух королев, рассказанная Брендалин

С тех самых пор, как королева Лета Медб и королева Осени Оона повздорили меж собой, не стало покоя в эльфийских землях. С каждым годом эта вражда лишь крепла. Они состязались во всём: кто красивее, кто умнее; у кого тучнее стада и плодороднее поля; чья власть над землёй простирается дальше, чьи чары тоньше и изящнее…

Шло время, Медб становилась сильнее, и Ооне было всё труднее противостоять могущественной королеве Лета. И тогда она задумала великую хитрость. Оона пригласила соперницу на пир в свой чудесный дворец из золотых листьев, а Медб благосклонно приняла приглашение. Она прибыла в тот самый день, когда лето сменяет осень, и с ней были двенадцать её лучших воинов.

В честь приезда Медб была устроена охота, с которой все охотники вернулись с богатой добычей, а самого большого вепря по прозванию Морторх — чёрного и с громадными клыками — поразила копьём сама Медб. Она ведь была умелой воительницей! В награду за доблесть и удачу ей предстояло первой отведать кусок мяса, а потом угостить всех прочих гостей, что собрались в пиршественной зале.

Конечно, вепрь этот был не простым: Оона вырастила его из молочного поросёнка с мыслями о Медб, потому что знала: соперница ни за что не упустит такую удивительную дичь. Сильное проклятие вплела королева Осени в каждую щетинку толстой шкуры Морторха, в его жилы, мясо и кости. Она нарочно уступила Медб в той охоте и придержала своего коня, чтобы первый кусок зачарованной плоти достался сопернице.

Та же, ничего не подозревая, взяла серебряный нож с рукоятью из белого золота, отрезала сочный кусок мяса и впилась в него зубами. За столом зазвучали приветственные крики, восхваляющие славную охотницу, добрый эль лился рекой, громко стучали кубки, а по губам королевы Лета тёк отравленный мясной сок. Почуяв горечь на языке, она поспешно выбросила кусок на землю, но было уже поздно, и Оона расхохоталась в голос:

— Как же тебе не повезло, бедняжка Медб! Отныне ты никогда не станешь мне ровней — ведь у меня уже есть один сын, а ты теперь навеки бесплодна.

— Ты поплатишься за это! — королева Лета взялась за копьё, и её свита тоже похватала оружие. — Не будет пощады тому, кто нарушает законы гостеприимства!

— О нет, дорогая Медб, то была воля самой судьбы. Ты ведь могла добыть другого вепря. Или вовсе промахнуться. Тогда Морторх сбежал бы, и тебе не довелось бы отведать его мяса. Так что нет в твоей беде моей вины. А если твои воины нападут на моих, то это ты нарушишь закон.

Королева Лета скрипнула зубами, повелела своей свите вложить мечи в ножны и ушла, больше не сказав ни слова.

Но Оона злорадствовала недолго — с ней самой то и дело начали приключаться всякие несчастья. Так её королевство было завоёвано соседом, любимый муж погиб в битве, и ей самой пришлось на многие годы позабыть о роскоши, пирах и охотах. Видно, судьба прогневалась на неё за Морторха.

В то же время Медб становилась всё могущественнее, Благой двор процветал, поля приносили богатый урожай дважды, а то и трижды в год, чудесные животные и птицы плодились в лесах, вода в ручьях была чистой, как слеза младенца. Вот только наследников у королевы Лета так и не случилось.

— Всему своё время, — смеясь, говорила она. — Я ещё молода, полна сил и не собираюсь уходить в Аннуин. А может, и вообще никогда не уйду.

Но в её зелёных глазах нет-нет да мелькала печаль. И Оону она так и не простила.

Судьба же, очевидно, решив, что уже достаточно наказала королеву Осени, сменила гнев на милость: Оона вновь вышла замуж — да не за кого-нибудь, а за самого Финварру, короля Неблагого двора, — и родила ещё двух чудесных сыновей-близнецов.

О, как завидовала ей Медб! Ведь теперь они были равны почти во всём, кроме одного… Королева Лета утешалась лишь тем, что она-то правила сама, а Оона была королевой сначала при муже, а после — при сыновьях. Госпожа Осень жаждала власти, но так и не смогла её получить.

О, как долго Медб вынашивала свою месть! Она дождалась, пока сын Ооны — король Браннан — женится на прекрасной, но незрячей весенней деве Олнуэн и та понесёт от него дитя, после чего выкрала бедняжку Олнуэн.

— Отдай мне своего ребёнка, — сказала ей Медб. — И я смогу сделать так, чтобы ты снова прозрела.

И весенняя дева с радостью согласилась, ибо не мил ей был муж, а ещё больше была не мила его дражайшая матушка.

Прознав о том, королева Оона в ярости пришла к своему сыну и молвила так:

— Мы не можем допустить, чтобы кровь от нашей крови растила и воспитывала проклятая Медб! Собирай войска, сын мой. Завтра же мы идём войной на Благой двор, чтобы вернуть домой Олнуэн и твоё ещё не рождённое дитя.

— Не бывать тому! — покачал головой Браннан. — Ибо ныне дурное время для войны.

— Для войны нет доброго и дурного времени, любое подходит, — сказала Оона, и её жёлтые, как осенняя листва, глаза загорелись злым огнём. — Я твоя мать, Браннан. Я старше и мудрее тебя. Сделай так, как я велю.

Но король не отступил:

— Нет. Ибо дал я клятву, что в ближайшие семь лет не начну войны с Благим двором, пока не родится и не подрастёт мой ребёнок.

Тогда Оона топнула ногой:

— Ах ты глупец! Выходит, обдурила тебя проклятая Медб! Но я знаю, выход есть: давай нападём на земли смертных, захватим людские королевства. Эльфам Благого двора придётся вмешаться, они вступят в войну, и ты не нарушишь слово.

— Что ты такое говоришь, матушка?! — изумился Браннан. — Разве не помнишь ты о пророчестве, которое гласит: в противостоянии Благого и Неблагого дворов победит тот, на чью сторону встанут смертные. Нельзя нам нападать на них, а, напротив, стоит заручиться поддержкой короля людей. Но увы, это не так-то просто — он ведь тоже знает об этом пророчестве и очень осторожен в союзах.

— Трижды я просила тебя вступиться за честь нашего рода. Что ж, больше просить не буду. — С этими словами Оона развернулась и ушла, гордо подняв голову.

А на следующее утро король Браннан не проснулся. Стены в его покоях покрылись инеем, на полу выпал снег, и даже волшебные огоньки, освещавшие комнату, превратились в сияющие льдинки. Тело короля тоже покрылось толстой коркой льда, кожа посинела, тёмные глаза застыли, словно у мертвеца. И лишь если приложить ухо к его груди, то можно было услышать, как где-то внутри, глубоко подо льдом ещё бьётся его живое сердце.

Вдруг со всех сторон света налетели дрозды, галки, грачи и вороны, и принялись клевать нетающий лёд. Тогда Оона велела своему старшему сыну принцу Эйвеону поставить в покоях Браннана воинов, которые будут стучать мечами о щиты и отгонять докучливых чернопёрых птиц. Так он и сделал, но всё-таки прежде спросил:

— Что ты задумала, матушка?

Оона ответила ему, не таясь:

— Отныне только я буду править Неблагим двором.

— Будь по-твоему, — поклонился ей старший сын. — Но скажи, почему вдруг в наш дворец пришла зима? Ведь никогда прежде здесь не бывало таких холодов.

И призналась королева Осени:

— Я никогда бы не справилась с Браннаном сама — он слишком силён. Поэтому мне пришлось просить о помощи чародея Ледяное Сердце. Ночью я провела его в покои твоего единоутробного брата, и чародей сделал то, что я просила. Теперь мы должны ему услугу.

— Какую же услугу, матушка? — забеспокоился принц Эйвеон, но Оона развеяла его тревоги:

— О, сущие пустяки! Мы тайно отправим наших воинов на север — в помощь чародею Ледяное Сердце. Он желает отвоевать себе северный край и править там, ибо негоже достойному эльфу не иметь своей земли. Только смотри: никто не должен узнать, что мы его союзники.

И принц Эйвеон кивнул, соглашаясь. В следующую же ночь он велел своим верным воинам отправиться на север — одни говорят, чтобы помочь чародею Ледяное Сердце, другие — чтобы извести его. А правды не знает никто.

Сам же Эйвеон тайком отправился в Благой двор, подстерёг у озера весеннюю деву Олнуэн, когда та пошла купаться, и увёз с собой. Вот только было поздно: Медб успела перенести дитя Олнуэн и Браннана в своё чрево, чтобы стать настоящей матерью. Весенняя дева же оказалась вовсе не рада возвращению в Неблагой двор и постоянно плакала, дрожа от холода. Вскоре подданные стали судачить, что её ясный взор снова начал туманиться от слёз.

Говорят, Браннан так и остался спать вечным сном в своей ледяной темнице, и даже его чернопёрым слугам оказалось не под силу освободить своего короля.

Говорят, нелегко будет растопить колдовской лёд, ибо заклятие столь сильно, что не развеется даже со смертью колдуна, наложившего чары. Это под силу лишь королеве или королю Лета и, может статься, ещё верному сердцу.

Говорят, коварная Оона закрыла все пути в своё королевство, чтобы непокорный сын вечно спал в своей ледяной темнице, и никто не смог до него добраться.

Голос Брендалин дрогнул, на глаза навернулись слёзы, и Фиахна, к немалому возмущению Элмерика, вытер их своим шёлковым платком.

— Вы ему поможете? — эльфийка всхлипнула. — Я должна спасти своего короля! Я поклялась!

— Как тебе удалось сбежать, если пути закрыты? — Шон присел на лавку с другой стороны, и Брендалин, бросив на него неприязненный взгляд, придвинулась ближе к Фиахне.

— Через зеркало.

— Какое зеркало?

— То, что всегда стояло в королевской опочивальне. Большое, в чеканной серебряной оправе. На ней ещё листья дуба и такие крупные выпуклые жёлуди…

Фиахна и Шон переглянулись, и рыцарь Сентября продолжил расспросы:

— И куда же оно тебя вывело?

— Прямо в замок моего дорогого дядюшки Лисандра. Наверное, госпожа Оона оставила лазейку, чтобы держать с ним связь. Я оттуда еле ноги унесла! — всхлипнув, она указала на своё потрёпанное платье.

А Элмерик припомнил, что Брендалин никогда не позволяла себе выглядеть столь неопрятно. Всегда приукрашивала внешность чарами, даже когда в том не было необходимости. Видать, после бегства из Зимнего форта у неё и впрямь не осталось сил…

В этот момент с кухни вернулся запыхавшийся Джеримэйн с кружкой в руках.

— Вот, принёс, — он протянул молоко эльфийке.

Брендалин глянула на Фиахну, словно ожидая его разрешения, и тот кивнул. Эльфийка потянулась к кружке, сжала её обеими руками:

— Я боюсь, он найдёт меня. У короля Браннана я была под защитой, и дядя Лисандр не мог проникать в мои мысли. Но сейчас я чувствую, что скоро не смогу сопротивляться и стану опасной для вас и для себя самой. Прошу, не позволяйте ему…

— Обещаю, что не дам тебя в обиду, красавица! — Фиахна потрепал её по щеке, и Брендалин опустила взгляд, уставившись на молоко. Похоже, её смущало внимание Фиахны, но она не знала, стоит ли говорить об этом — особенно после того, как ей пообещали защиту.

Эльфийка отпила глоток и тут же, закашлявшись, выплюнула молоко:

— Ты издеваешься? Оно опять кислое!

Элмерик подумал, что Розмари так и не сняла своё проклятие, но тут Джерри, хлопнув в ладоши, расхохотался:

— Ага-а-а, не нравится угощеньице? Это всё потому, что мы тебе здесь не рады!

Келликейт хихикнула в кулак, и даже мастер Флориан едва заметно улыбнулся. А вот Фиахна вдруг поднялся в рост (Брендалин, забыв о разрешении сидеть в его присутствии, поспешно вскочила следом) и рявкнул:

— Что за глупые шутки?!

Джеримэйн захлопал глазами:

— Ну… это… она заслужила, вообще-то.

Фиахна вырвал кружку из рук эльфийки и вручил Джерри.

— Так. Пошёл. Вымыл. Налил нормального молока. И подогрел.

Элмерик никогда не слышал, чтобы эльф говорил так резко и отрывисто. Мда, ненадолго же хватило его чувств к Розмари! Получил, чего хотел, — и взялся за старое. Ох, бедняжка Роз…

Джеримэйн понял, что лучше не спорить, и тут же испарился с глаз долой. А Шон положил на плечо отца тяжёлую руку:

— Уймись! Сдалась тебе эта девчонка!

Фиахна вздёрнул острый подбородок:

— Эй! Я никому не позволю обижать мою кровиночку!

— Твою… что? — брови рыцаря Сентября удивлённо взметнулись вверх.

Брендалин тоже в изумлении вытаращилась на эльфа.

— Простите, но… разве мы родственники? Наверное, тут какая-то ошибка!

— Никакой ошибки не может быть. Уж я-то способен с первого взгляда распознать родную кровь, — Фиахна глянул на побледневшее лицо сына и озадаченно почесал острый кончик уха. — Погоди, ты что, не знал? Это же твоя дочь, дурачок! А моя, стало быть, внучка.

Элмерик открыл рот и забыл закрыть, Келликейт тихонько ахнула, а рыцарь Сентября не сказал ни слова, но молчал так, что тишина вокруг него казалась звенящей. В его глазах было нечто такое, чему бард затруднялся подобрать название. Потрясение? Ужас? Радость? Отчаяние? Всё вперемешку.

— Я… его дочь? — эхом повторила Брендалин.

Закатив глаза, она рухнула — Фиахна едва успел подхватить её под мышки (признаться, бард был не так уж уверен, что этот обморок притворный).

И только мастер Флориан, сплетя руки на груди, невозмутимо произнёс:

— Ну, с прибавлением в семье!

Брендалин ещё не успела прийти в чувство, а рыцарь Сентября уже опомнился от потрясения и развёл бурную деятельность:

— Папа, оставляю её на тебя. Как очнётся, расспроси подробнее, что она видела в землях Лисандра. Флориан, Джеримэйн, проверьте защитные камни. Если Брендалин прошла — значит, и другие могут последовать за ней. Келликейт, беги в библиотеку. Мне нужен подробный план Зимнего форта. Элмерик, за мной. И прихвати арфу.

— А арфу-то зачем? — свой вопрос бард задал уже на ходу, потому что Шон стремительно зашагал к дому.

— Собираюсь немного поколдовать. А ты мне в этом поможешь.

— Я?! — у Элмерика кровь прилила к щекам, а ладони вмиг вспотели.

Одно дело — творить заклятия вместе с Джерри или с кем-то из Соколят, но чтобы вот так — с Шоном, которого даже мастер Каллахан признавал лучшим чародеем отряда… Было очень страшно не справиться.

— Ты же у нас чаропевец? Вот и споёшь, чтобы мне легче колдовалось. Не бойся, всё получится. Жду тебя в комнате Каллахана.

Несмотря на все уверения Шона, легче Элмерику не стало и веры в свои силы не прибавилось. «Всё получится…» — ага, как же! У него же раз на раз не приходится. Эх, как же барду сейчас не хватало командира! Уж тот точно сумел бы помочь верным советом… Хотя, будь тот на месте, Шон вряд ли обратился бы к чаропевцу-недоучке. Ему бы мастер Каллахан сам спел.

Арфа показалась Элмерику непомерно тяжёлой, кожаный ремень больно натирал плечо. Да что там — даже давно разношенные сапоги сейчас казались неудобными, и каждый шаг давался с большим трудом. Он помедлил перед дверью и, выдохнув, осторожно постучался.

— Заходи, — Шон отозвался сразу. Элмерик прошмыгнул внутрь, едва не ударив арфой о косяк.

В комнате командира всё осталось по-прежнему, только пыли прибавилось — похоже, даже брауни-уборщики боялись заходить в его покои. Большое зеркало с чеканными остролистами, которое Элмерик видел в тот день, когда приезжал мастер Олли, было занавешено серым шёлком.

— Странно, что Фиахна тут ничего не изменил, — Бард завертелся, озираясь по сторонам.

Шон усмехнулся:

— Да Каллахан ему бы голову оторвал! Он ненавидит, когда тут что-то происходит без его ведома.

— Ой, а как же… мы же… — Элмерик от ужаса аж присел — ему совсем не хотелось злить командира.

Может, и нам оторвёт. Но, учитывая обстоятельства, скорее всего, смилостивится. Да ты не стой, арфу доставай, — Шон снял с зеркала ткань.

— Угу, — бард скинул с плеча чехол и дрожащими пальцами принялся распутывать завязки. — А что мы собираемся делать?

Шон зажёг свечи на столе и разложил в глиняные курительницы пучки зверобоя и душицы, веточки омелы и сушёные ежевичные листья.

— Я хочу узнать, что происходит в Неблагом дворе на самом деле.

— Но… вы же уже пробовали и сказали, что все дороги закрыты, — Элмерик достал из кармана ключ и занялся настройкой арфы — это всегда его успокаивало.

— Да, но Брендалин говорит, что прошла сквозь зеркало в спальне Браннана. У Каллахана есть парное — их когда-то сделал один мастер-полукровка. Прежде я пробовал пройти иными путями, а об этом даже не подумал. Но зеркала — не моя стихия, поэтому мне понадобятся твои песни.

Элмерик тронул струну, и та отозвалась мелодичным звоном.

— Я одного не понимаю. Если зеркал всего два, почему Брендалин оказалась в Зимнем форте? Значит, должно быть и третье?

— Оно было, — кивнул Шон, — но его украли прежде, чем мастер закончил чеканку. Поговаривали, что оно предназначалось в подарок королеве Медб, но та его так и не увидела. Злоумышленника не нашли, а теперь оно попало к Лисандру. Может, он его и украл, кто знает?

— С него станется, — вздохнул Элмерик. — А для чего их вообще создавали?

— Для связи между королевствами. Правда, мастер не учёл, что возить с собой такую махину будет не очень-то удобно. А может, и не предполагал, что короли будут путешествовать по миру — считается ведь, что хороший правитель большую часть года должен проводить на своей земле.

Рыцарь Сентября запалил травы в курительницах, и комнату заполнил терпкий аромат. Потом он достал подвеску в форме вороньего черепа и бросил её к травам — та громко звякнула о глиняный край курительницы, и Элмерик вздрогнул.

— А это зачем?

— Если мы хотим увидеть Браннана, то к заклятию нужно добавить что-то принадлежавшее ему. Ладно, пора начинать.

Шон подошёл к зеркалу, дохнул на него прямо сквозь свою маску и начертал на запотевшей поверхности какие-то слова на эльфийском. Элмерик узнал письмена, но смысла не понял — наверное, это был древний язык.

— Играй, — Шон приложил ладони к зеркалу, будто примериваясь, и резко хлопнул по стеклу.

Поверхность помутнела, а Элмерик торопливо ударил по струнам. Он не успел толком испугаться, не думал, какая мелодия больше подойдёт к случаю, — просто позволил музыке течь между пальцев. А песня пришла сама:

— Если очень захочешь, сплетутся, звеня, отражение ночи с отражением дня. Связь становится прочной — всё, что скрыто от глаз, ты увидишь воочию — здесь и сейчас…

Под ладонями Шона разгорелся яркий золотистый свет, и зеркало пошло рябью, как гладь пруда от сильного ветра. По поверхности расходились широкие круги, а с краёв — прямо от чеканной рамы — поползли инеистые иглы. Миг — и зеркало затянуло причудливыми морозными узорами, какие бывают на стёклах в зимнюю пору, — лишь посередине осталось небольшое окошко, в которое при желании можно было заглянуть. То, что отражалось в этом окошке, уже не было похоже на комнату мастера Каллахана. Кажется, у них получилось!

Шон скрипнул пальцем по стеклу, счищая иней и расширяя просвет. Стало заметно холоднее, будто бы мороз из Неблагого двора норовил распространиться дальше, захватывая всё вокруг. Элмерик дохнул на озябшие пальцы и продолжил играть. Он знал: теперь главное — не останавливаться.

Сперва ему показалось, что сквозь заиндевевшее зеркало он видит ледяную пещеру, но в следующий миг бард понял: там, под толщей льда, скрыты каменные стены, увитые плющом. На некоторых листьях слабо мерцали волшебные огоньки — казалось, в них едва теплится искра жизни. Посреди комнаты виднелась большая кровать с балдахином из крепко переплетённых ветвей. Всё было покрыто снегом. Кое-где под пушистыми снежными шапками проглядывали обледеневшие красные ягоды. А на кровати неподвижно лежал Браннан. Глаза его были широко распахнуты, всё тело покрывала корка прозрачного льда, и если бы Элмерик не знал, что король-воин жив, то подумал бы, что видит перед собой мертвеца. Никаких чернопёрых птиц поблизости не было — видимо, воины Эйвеона разогнали всех до единой.

— До Браннана мне не докричаться, — вздохнул Шон, дуя на покрасневшие ладони. — Но пройти, кажется, смогу. Он провёл руками по зеркалу, словно раздвигая занавеси, и вдруг раздался громкий окрик:

— А ну стой!

И Элмерик увидел с той стороны стекла разъярённого принца Эйвеона.

— И не подумаю! — фыркнул Шон, показав тому неприличный жест.

В его пальцах разгоралось новое заклятие — кажется, он намеревался набросить паутину на врага — прямо сквозь зеркальную преграду.

— Дурень, это ловушка! — Эйвеон отчаянно забарабанил с той стороны стекла. — Послушай, в другое время я не стал бы тебя предупреждать — сдохнешь, ну и бес с тобой! Но сейчас нам надо помочь Браннану…

— Это после того, что вы с ним сделали?

— Не мы, — покачал головой Эйвеон. — Это всё Оона.

— А ты просто стоял и смотрел, как послушный сын, — одна из свечей, зашипев, потухла, но Шон зажёг её снова щелчком пальцев.

— А что мне оставалось делать? — эльф закрыл руками лицо и всхлипнул. — Если бы стал перечить, лежал бы сейчас рядом с королём ни живой, ни мёртвый. Шон, я знаю, между нами были разногласия…

— Это ещё мягко сказано!

— Но сейчас просто выслушай меня, ладно? — Эйвеон развел ладони в стороны, словно показывая, что безоружен, и рыцарь Сентября тоже опустил руку.

— Матушка догадывалась, что Каллахан может воспользоваться зеркалом, поэтому малость тут поколдовала. Если попытаешься пройти напрямую, тебя вмиг испепелит.

— Но нашлось третье зеркало, не так ли?

Эйвеон кивнул:

— Да, оно у Лисандра. От него можно пройти к нам, не поджарившись. А от вас — к нему. Скажи Каллахану, пусть приходит скорее. Ему под силу снять эти чары, а я вот не могу.

— Выходит, ты был недостаточно верен своему королю? — усмехнулся Шон. — Впрочем, о чём это я? Ты же подчиняешься мамочке. Трус!

— Может, я и трус, зато живой. И, к твоему сведению, это я отправил к Лисандру своих воинов.

— Знаю: чтобы помочь ему в войне, — в голосе рыцаря Сентября послышалось презрение.

— Нет, чтобы убить его! — Эйвеон вскинул подбородок. — Не думай обо мне хуже, чем я есть.

— Надо же! Это, конечно, в корне меняет дело. Ну и как успехи?

Элмерик и не подозревал, что Шон умеет говорить таким ядовитым тоном. Играть на арфе становилось всё больнее: холод пронизывал барда до костей, зубы стучали друг о друга, мышцы сводило судорогой, а пальцы не слушались почти как тогда — во время Зимней битвы. Но он не смел остановиться — нельзя, чтобы чары разрушились. Только не сейчас.

— Пока никак. Но я надеюсь… — начал было Эйвеон, однако рыцарь Сентября перебил его, рявкнув:

— Засунь себе эти надежды знаешь куда?… Почему ты раньше с нами не связался? Чего ждал?

— Тише, не ори ты так! А то мама услышит. Мне нужно было время, понимаешь? Чтобы она подумала, что я на её стороне.

— А на чьей стороне ты на самом деле, Эйвеон?

— Уж не на твоей, — буркнул тот, пытаясь заглянуть рыцарю Сентября за плечо. — Где вообще Каллахан, а? Я слышу звуки арфы. Почему он со мной не поговорит?

— Потому что сейчас с тобой разговариваю я. Но поверь: если с Брэннаном что-то случится, Каллахан найдёт тебя, где бы ты ни был. И убьёт.

— Вот только не надо меня запугивать! — прошипел Эйвеон, в ярости качнув зеркало. — Ты же этого не допустишь. Тебе надо, чтобы я жил, ведь ты всё ещё надеешься вернуть то, что сам же мне отдал. Это нехорошо, Шон. Подарки назад не забирают. Ты, как обычно, скажешь, что ничего мне не дарил, но мы-то знаем, как работают эти заклятия, братец! Сделка совершена.

— Я тебе не брат, — процедил сквозь сжатые зубы рыцарь Сентября.

— Кстати, хотел тебе кое-что показать… — Эйвеон метнулся куда-то в сторону, но вскоре вернулся, держа в руках обледеневший цветочный горшок. — Знаешь, что это? Лисий огонь. Да, тот самый.

Он криво усмехнулся, глядя, как вытянулось лицо Шона.

— А что, думаешь, я не знал? Браннан тайно растил его, чтобы вернуть всё, как было. Восстановить справедливость, как он считал. И ему почти удалось — смотри, какие чудесные оранжевые колокольчики! Во льду они смотрятся очень красиво — почти как живые, да? Жаль только, что мёртвые! — Эйвеон расхохотался и швырнул горшок оземь.

Элмерик ожидал, что сейчас во все стороны брызнут осколки, но колдовской лёд оказался прочным. Принц Грозовых Дней в запале пнул цветок ногой.

— Никогда не называй меня трусом, Шон. Ты просто не знаешь, на что способна матушка. Я делаю всё, что в моих силах. Каменные демоны, да я даже с тобой разговариваю!

— Ах, на какие ужасные жертвы тебе приходится идти! — рыцарь Сентября сжал кулаки.

Он выглядел так, будто бы собирался схватить эльфа за горло, и только смертоносная зеркальная преграда помешала ему это сделать.

А Эйвеон, припав к стеклу, зашептал:

— Слушай, к Лисандру отправился Тэруэл со своими ребятами. Помнишь такого? Он ещё однажды на пиру превратился в козодоя и пугал глупых служанок… Так вот, скажи Каллахану, что на парня можно рассчитывать, если в Зимнем форте возникнут проблемы. Ну ты понимаешь. А тут уж я сам его встречу и проведу в опочивальню. Только пусть поторопится — искра жизни Брэннана с каждым днём слабеет. А теперь мне пора. Прощай.

Он накинул на зеркало какую-то непрозрачную ткань, и изображение померкло. Миг — и на запотевшей поверхности не осталось и следа от инея, в комнате вновь потеплело, а в зеркале отразились спальня командира и очень мрачное лицо мастера Шона.

Элмерик прекратил играть — воцарилась гнетущая тишина. Время шло, а рыцарь Сентября всё стоял и смотрел в зеркало, словно ещё не до конца вернулся назад. Травы почти догорели, и в воздухе висела дымка, от которой слезились глаза.

— И что мы будем теперь делать? — осмелился подать голос бард.

Шон вздрогнул так, словно забыл, что находится не один в комнате, и сказал, не оборачиваясь:

— Ты же всё слышал.

— Но ведь мастер Каллахан в плену, — Элмерик сомневался, что рыцарь Сентября мог забыть об этом, но всё же решил напомнить — мало ли.

— Значит, вместо него пойду я.

— Но вам нельзя туда одному! — бард вскочил с места. — Я могу помочь. Мы все можем!

Шон обернулся так резко, словно Элмерик сказал ему что-то обидное. Но, глянув на обмороженные пальцы барда, махнул рукой:

— Посмотрим. Сперва сходим к Патрику за заживляющей мазью, — и показал свои обожжённые ладони.

Вечером Элмерик думал отсидеться в комнате — он знал, что за столом наверняка будет Брендалин, и всё ещё не хотел её видеть. Но едва прозвонили к ужину, живот по привычке подвело от голода, и он сдался, надеясь, что вид эльфийки не испортит ему весь аппетит.

В лесной гостиной, которой Фиахна так и не вернул привычный вид, сегодня собрались все, кроме мастера Дэррека. На вопрос, как там раненый, мастер Патрик пожал плечами и коротко ответил:

— Спит.

Старый лекарь выглядел осунувшимся и вместо того, чтобы есть по-человечески, крошил себе в тарелку хлебный мякиш. Видать, дело и впрямь было серьёзное.

Брендалин, уже успевшая переодеться в простое голубое платье, которое прежде носила на мельнице, хотела сесть на самом краю стола — подальше от остальных, — но Фиахна не позволил. Сам взял её за руку и отвёл на место рядом с Шоном.

— Не стесняйся, девочка. Что бы там ни было — ты часть нашей семьи, и твоё место тут, — эльф сложил руки под подбородком и глянул на внучку с умилением.

Она опустила взгляд в тарелку и еле слышно пробормотала:

— Как скажешь, дедушка.

— Вот стерва, опять втирается в доверие-та! — прошипела Розмари, комкая в руках салфетку и бросая на Брендалин гневные взгляды.

К счастью, Фиахна её не услышал, а Элмерик, наклонившись к её уху, на всякий случай предупредил девушку:

— Слушай, только не вздумай её опять проклинать!

— А ты опять защищаешь эту гадину-та? Выходит, ничему тебя жизнь-та не научила?

— Я не её защищаю, а тебя. Тебе что, нужны проблемы с Фиахной? Видишь, как он вокруг неё прыгает.

— Я с этим уж как-нибудь сама разберусь-та! — девушка в сердцах бросила салфетку на стол.

А Келликейт тихо кашлянула в кулак, и Элмерик только сейчас заметил, что девушка кажется непривычно бледной. Перед ней на тарелке лежал нетронутый кусок мясного пирога, а кончики пальцев слегка подрагивали. В таком же волнении она совсем недавно прибегала к барду, чтобы рассказать о своих ночных кошмарах про короля.

— Ты что-то хотела сказать? На тебе лица нет, — нахмурился Шон, глядя на неё.

— Я просто хочу знать, кто из нас пойдёт в Зимний форт.

Элмерик чуть не поперхнулся пирогом. Нет, ему тоже хотелось бы узнать, кого рыцарь Сентября решит взять с собой. А ещё больше хотелось пойти. Но затевать такие разговоры во время ужина он считал несвоевременным. Сперва пусть наставники покушают и подобреют. Хотя… Шон-то как раз не ел, чтобы не снимать маску.

— Я точно знаю, кто не пойдёт, — рыцарь Сентября глянул на отца, и тот встрепенулся.

— И кто же?

— Ты.

— Но почему? — Фиахна обиженно надул губы. — Я мог бы и один со всем справиться, если повезёт.

— Никакого «если повезёт», папа. Теперь ты король, у тебя есть своя земля. Значит, ты не можешь явиться в королевство другого эльфа без приглашения. А уж если Браннан сказал, что не признаёт тебя и не хочет иметь с тобой дел, — ты понимаешь, чем это может обернуться? Нет? А я тебе скажу: нарушением «Правды короля».

— Мать нашу Прародительницу! — эльф в запале ударил кулаком по столу. — Я начинаю жалеть о том, что согласился. Ты же знаешь, я никогда не хотел всего этого… ну, ответственности, королевских гейсов…

Шон похлопал его по плечу:

— Жалеть не надо — ты всё сделал верно. Благодаря твоим подданным мы теперь знаем, что творится в мире, а это, согласись, немало в условиях военного времени. Фоморы, скорее всего, не замечают младших фэйри и не считают их угрозой.

— Ох, лучше бы ты был их королём! У тебя так хорошо получается, — вздохнул Фиахна, а рыцарь Сентября развёл руками.

— Ты же знаешь, я не могу.

— Кстати, о гейсах, — подала голос Брендалин, — у моей семьи они тоже есть. Я имею в виду не вас, а род моей матери. И один из них может сослужить неплохую службу: мы не должны отказывать в гостеприимстве на своей земле. Прежде у дяди Лисандра не было собственных владений, но теперь они есть. Он даже титул себе придумал — король Весенних Заморозков. Он не посмеет убить вас, если вы успеете сказать, что пришли как гости.

— Правда? А кто чуть не прикончил меня в Медовых лугах? Ты это ещё помнишь, Брендалин? — Элмерик стукнул кубком о стол, пролив несколько капель вина. — Что-то тут не сходится!

— Но не прикончила же, — девушка дернула плечами, словно ей было неприятно вспоминать былое. — Или ты о тех молниях? Так они были не мои. Это принц Эйвеон пытался помешать мне рассказать вам о беде, что приключилась с королём Браннаном. И, кстати, не называй больше меня этим именем, пожалуйста. Теперь я Маэна.

— Имя другое, а суть прежняя! — фыркнул бард, отворачиваясь.

— Веришь ты или нет, но я изменилась, — она откусила кусочек ароматного мясного пирога. — Ладно, сейчас не время для ссор. Нам ещё предстоит спасать короля.

Элмерик надеялся, что Шон станет возражать — глупо же брать с собой на такое важное дело предательницу, — и он не ошибся.

— Ты останешься здесь, Маэна. Ты уже пыталась освободить Браннана, но у тебя ничего не вышло.

— Я буду пытаться снова и снова. Тебе меня не остановить, — эльфийка скривилась. — Ради него я пойду куда угодно. Даже с тобой.

— Сегодня все только и делают мне одолжения, — усмехнулся Шон. — Но я предпочту взять с собой Флориана. Мы отправимся ночью. Я пойду не лично, а как воплощение сна. И смогу вытащить нас, если что-то пойдёт не так.

— Я только не понимаю: как мы его освободим? — Флориан сплёл руки на груди. — Каллахана нет. Да и Медб вряд ли согласится.

— Конечно, не согласится, — вздохнул Шон. — Ей нельзя в Неблагой двор по тем же причинам, что и моему отцу.

— Но ни ты, ни я не можем считаться верными королю Браннану. У нас другой сюзерен.

— Не беда. Я сделаю так, что заклятие Лисандра примет меня за Каллахана, — рыцарь Сентября повернулся к Келликейт и добавил:

— Ну что, я ответил на твой вопрос?

Где-то высоко под крышей замка вдруг раздался жуткий вой, и Элмерик вздрогнул: неужто опять баньши? Ох, не к добру это! Все наставники повскакивали с мест, Джерри схватился за колдовской нож, Розмари и Келликейт — за амулеты, Маэна-Брендалин сложила ладони для защитного заклятия, а мастер Флориан смущённо пробормотал:

— Простите. Это всё моя сестра. С тех пор как стало известно, что Каллахан в плену, она сама не своя. Наверное, опять плачет.

Элмерик помотал головой: б-р-р, ну и голосок у леди Эллифлор! Хотя да, она же призрак…..

Все с облегчением выдохнули и вновь расселись по местам, а Келликейт, опомнившись от испуга, попросила Шона:

— Пожалуйста, возьми с собой ещё Брендалин и Элмерика, без них тебе не справиться! — она умоляюще сложила руки.

Все взгляды обратились к девушке, а Джерри тихонько проворчал:

— И опять без меня, а! Ну что за невезение-то!

— Это совет или пророчество? — уточнил рыцарь Сентября.

— У меня было видение. Очень неясное и смутное, но… Бывает так, что некоторые вещи я просто знаю. Они нужны там. Оба.

— И, кстати, мне кажется, что лучше идти днём, — добавила повеселевшая Брендалин (то есть, Маэна, конечно, — Элмерик ещё не привык называть её новым именем). — Зеркало находится в спальне у дяди. Хороши же мы будем, ворвавшись к нему прямо посреди ночи!

— Нет! — вскричала Келликейт, едва не перевернув тарелку. — Только не днём!

— Вы ей верите? — Маэна-Брендалин огляделась по сторонам, словно ища поддержки, но не нашла её даже у Фиахны.

— Деточка, она пророчица. Конечно, мы ей верим, — эльф заботливо подложил внучке на тарелку ещё кусок пирога. — Лучше поешь — тебе нужно набраться сил перед вылазкой. Ох, как же тяжко мне отпускать вас обоих! Может быть, я…

— Я хочу услышать, что думают Флориан и Элмерик, — перебил отца Шон.

А Элмерик, признаться, ничего не думал — он просто не верил своим ушам. Неужели его всё-таки возьмут с собой? Пока он думал, что сказать и как не заорать от восторга, мастер Флориан вздохнул:

— Ладно. Сделаем так, как говорит Келликейт. Ночью — так ночью. Я постараюсь сделать так, чтобы Лисандр не проснулся.

К барду как раз вернулся дар речи, и смог выдавить из себя только один неловкий вопрос:

— А арфу брать?

— Да кому ты вообще там нужен без своей арфы? — усмехнулся Джеримэйн.

— Вот поэтому тебя никуда и не берут! — оскалился в ответ Элмерик.

В этот же миг Джерри пульнул в него косточкой от мочёной сливы.

— Это тебе на удачу, Рыжий!

Мастер Патрик, нахмурившись, погрозил им пальцем, Фиахна усмехнулся, а Шон, никак не отреагировав на эту выходку, кивнул мастеру Флориану:

— Тогда в три часа ночи собирай всех у Каллахана. Ты откроешь путь через зеркало, а я присоединюсь к вам уже с той стороны. И да помогут нам боги!

Глава десятая

Элмерик собрался в путь быстро, ещё задолго до полуночи. Взял арфу и флейту, нож, зимний плащ (слишком жаркий для весны, но им вроде как предстояло отправиться в колдовскую зиму) и парочку оберегов — больше ничего ему в голову не пришло. Чтобы скоротать время, бард завалился на кровать поверх одеяла — прямо в одежде, только сапоги снял — и попробовал заснуть, но у него ничего не получилось. Он погрузился в свои мысли: то радовался, что пойдёт на такое важное дело, то, по обыкновению, боялся, что не справится. Интересно, хоть когда-нибудь он перестанет мучиться от неуверенности в себе? Понятно, что не сейчас, а… ну, хотя бы в возрасте мастера Патрика?

Он вертелся вместе с подушкой, сбил ногами одеяло и простыню, но никак не мог найти удобного положения. Вдобавок в комнате было душно — даже открытое окно не помогало.

Ллиун, которая так хорошо умела утешать его, в эту ночь, похоже, решила не приходить, что тоже добавляло тревоги: всё ли с ней в порядке? Элмерик вглядывался в темноту, но вокруг было спокойно: облака бежали по небу, сквозь них проглядывала бледная убывающая луна — ещё недостаточно тонкая, чтобы сделать тьму непроглядной. Воздух пах сладко — должно быть, в саду начинала расцветать сирень, а весенний ветер тихонько шелестел листвой. В деревне у подножия холма уже погасили огни — все жители давно спали крепким сном, и только в мельничном замке горело несколько окон — не он один мучился бессонницей.

Бард вздрогнул от неожиданности, когда раздался осторожный, словно мышиное поскрёбывание, стук в дверь. Сперва подумал, что ему почудилось, но звук повторился.

— Кто там?

— Это я. Рик, ты не спишь-та?

Он узнал тихий шёпот Розмари и отпёр щеколду (с некоторых пор бард предпочитал запираться по ночам, чтобы поутру никто не вломился в комнату незваным).

— Заходи. Что-то случилось? — Элмерик пропустил девушку внутрь и зажёг свечи.

— Да не… — она застыла посреди комнаты, не решаясь присесть. — Просто подумала… мы с тобой последнее время не ладили-та. Ругались. Нехорошо это.

Бард придвинул ей табурет, а сам устроился на кровати.

— Пустяки, Роз. Я никогда не хотел с тобой ссориться.

— Боишься, что прокляну? Так не боись-та! Я вот пришла пожелать тебе удачи.

В её голосе звучала такая неприкрытая тревога, что барду пришлось напомнить себе: дурные предчувствия и пророчества — не конёк Розмари. Вот если бы Келликейт пришла с таким похоронным видом, тогда да, впору было бы забеспокоиться.

— Да что ты?! Всё будет в порядке.

Девушка кивнула и, засунув руку в карман передника, вытащила подвеску с капелькой горного хрусталя. Элмерик сразу узнал Слезу Бригитты.

— Ого! Это мне?

— Ну да, — она вложила амулет в его ладонь. — Раз уж вы идёте без меня… Эх, жаль, я только одну успела сделать-та. Но к Летней битве ещё попытаюсь.

— Но почему мне, а не Шону или мастеру Флориану?

— Пойми меня правильно: они-та опытные чародеи и в случае чего сами могут о себе позаботиться-та. Эй, не вздумай возражать, дурачок! На правду не обижаются.

Элмерик опустил голову: конечно, Роз была права — куда ему до взрослых Соколов!

— Ты нос-та не вешай! — девушка погрозила ему пальцем, вмиг раскусив причину грусти. — Ежели Келликейт сказала, что ты там пригодишься, — без дела точно не останешься. Совершишь ещё свой подвиг, никуда не денешься-та. Знаешь, как Джерри тебе завидует? Ужасть!

— Ха! Так ему и надо! — хмыкнул бард, нащупав в кармане косточку от сливы.

Не оберег, конечно, а так — ерунда, но, когда отправляешься на опасное дело, не стоит пренебрегать даже шуточными подарками.

— Всё враждуете? — Розмари недовольно поджала губы, и Элмерик покачал головой.

— Не то чтобы… просто привычка.

— Скажу тебе по секрету-та: он тоже такое говорил, — девушка понизила голос до шёпота. — И знаешь, я рада. Вам с самого начала-та надо было подружиться, Рик.

— Пф, подружишься с ним, как же! — Элмерик покрутил в пальцах Слезу Бригитты, зачем-то посмотрел на свет сквозь прозрачный камешек, а затем надел амулет на шею.

— Вы с ним похожи. Даже одними словами говорите-та.

— Да ты чего? Мы совершенно разные!

Роз в ответ на это лишь фыркнула.

— Ладно, не буду спорить-та, а то, чего доброго, опять поругаемся! Ты это… будь осторожнее с этой Брендалин или Маэной, как бы она себя там ни называла. Тот, кто однажды предал, может предать снова.

— Да… — Элмерик со вздохом откинулся назад, заложив руки за голову. — Но… ведь идеальных людей не бывает, Роз. Каждый из нас совершал ошибки и делал такое, о чём потом жалел. Не то чтобы я собирался её прощать — мне до сих пор неприятно. Но допускаю, что даже Брендалин могла измениться. И, конечно, я буду держать ухо востро.

— Смотри, не обожгись снова, — Розмари вздохнула так глубоко, что пламя свечи дрогнуло, но вскоре снова выровнялось.

— Что ты! Об этом и речи быть не может! У меня же есть Ллиун. И к тому же Келликейт сказала, что Брендалин нужна нам для успешного исхода дела. Правда, я так и не понял зачем.

— Значит, скоро узнаешь. И мне расскажешь по возвращении. Лады?

Она протянула широкую ладонь — всю в царапинах и мозолях, — и бард ответил крепким рукопожатием.

— Договорились.

— Ну, сталбыть, до встречи! — стуча деревянными башмаками, она направилась к выходу и, обернувшись уже у самой двери, добавила: — И только попробуй мне не вернуться, Рик! Прокляну!

К двери комнаты Каллахана Элмерик пришёл раньше всех, а вот мастер Флориан и Брендалин («Маэна», — мысленно поправил себя бард) явились точно в срок. Эльфийку он сперва не узнал — та снова переоделась, на этот раз в мужскую одежду: на ней были тёмно-серые штаны, сапоги до колен, чёрная рубаха и туника явно с чужого плеча. Светлые волосы прятались под шапкой, и если бы не знакомые фиалковые глаза, Элмерик наверняка спросил бы у мастера Флориана, что за мальчишку притащил с собой наставник.

— В честь чего маскарад? — усмехнулся он, пытаясь скрыть неловкость.

— В платье воевать несподручно, — эльфийка пожала плечами. — Не на бал же собираемся.

Элмерик заметил, что в её ушах не было серёг, а вместо привычных браслетов запястья охватывали небольшие наручи (кажется, прежде он видел похожие у Келликейт — неужели та сама снарядила эльфийку в дорогу? Тогда одежда чья? Орсона, что ли?).

— Думал, ты ни за что не согласишься надеть штаны.

— Как я уже говорила, всё меняется. И времена, и мы сами.

Девушка вошла в комнату вслед за мастером Флорианом, и Элмерик по привычке придержал ей дверь. Барду подумалось, что, возможно, так и есть — гордячку Брендалин он знал, а эту незнакомку совсем не знает. Но это ещё не значило, что ей можно доверять.

Мастер Флориан зажёг свечи, и бард ожидал, что тот сейчас начнёт раскладывать по курительницам травы, как это делал Шон, но наставник обошёлся без дыма и благовоний. Вместо этого он начертил мелом фэды огама прямо на полу перед зеркалом и велел Элмерику приступать, а увидев его замешательство, хмыкнул:

— У каждого своя магия, дружище. У эльфов одна, у меня — другая. Но не беспокойся, всё будет как надо.

Элмерик заиграл мелодию, которую придумал в прошлый раз. Маэна, сплетя руки на груди, наблюдала за тем, как мастер Флориан творит своё заклятие. В её глазах мелькнуло что-то похожее на уважение. Наставник же плеснул водой на зеркало и, пока струи не успели спуститься вниз, нарисовал ещё несколько фэд, скрипя пальцем по поверхности стекла.

Так же, как и в прошлый раз, отражение комнаты Каллахана пропало, но никакого иного изображения не появилось, будто бы по ту сторону царила глухая непроглядная тьма. Эльфийка нахмурилась, поплотнее надвинув шапку на уши, а мастер Флориан взял со стола подсвечник и поднёс горящую свечу поближе к раме. Та отразилась, но в зеркале светлее не стало.

— Наверное, дядюшка спит, — шепнула Маэна. — Он всегда очень плотно занавешивает шторы. Терпеть не может рассветы.

Флориан что-то шепнул — пламя свечи взметнулось, несколько восковых капель упали на зеркало, и по поверхности пробежала знакомая рябь, а с той стороны вдруг дохнул ветер, растрепавший пепельно-русые волосы чародея. Так Элмерик понял, что дорога открыта.

В темноте с той стороны стекла отчётливо слышалось мерное свистящее дыхание.

— Кажется, и правда спит… — мастер Флориан протянул руку сквозь зеркало.

С той стороны вспыхнули и осыпались искрами знакомые Элмерику сонные чары, и дыхание перешло в раскатистый храп.

— Тогда идём? — бард сам не узнал собственного голоса — до того хрипло он прозвучал.

Мастер Флориан поправил на плече ремень дорожной сумки и коротко кивнул:

— За мной. Только тихо, как мыши.

Он первым шагнул сквозь раму и пропал из виду. Эльфийка обернулась к Элмерику:

— Теперь ты?

— Только после тебя, — оборвав мелодию, он сделал приглашающий жест рукой.

Маэна криво усмехнулась и без колебаний вошла в темноту. Бард покрепче взял арфу и на цыпочках подошёл ближе к зеркалу. Сердце билось как сумасшедшее — ему было страшно вот так, очертя голову, идти в неизвестность. Но делать было нечего — сжав зубы, он сделал шаг. В тот же миг Элмерика окружила тьма — такая густая, что, казалось, её можно было пощупать руками. Уши словно набили ватой — он не слышал ни собственного дыхания, ни звука своих шагов. Под ногами что-то пружинило, будто пуховая перина. Сопротивление воздуха становилось всё сильнее — ему приходилось продираться, словно сквозь густой кисель. Элмерик по привычке прикрыл один глаз, чтобы посмотреть вокруг истинным зрением. Светлее не стало, но где-то впереди вдруг замерцал маленький путеводный огонёк. Быть может, это была свеча мастера Флориана?

Бард потянулся за этой одинокой искоркой и, ахнув, вывалился куда-то в привычный мир. Темнота не рассеялась, но по крайней мере звуки вернулись, а под ногами возник дощатый пол. Скрип досок после полнейшей тишины показался чудовищно громким, и Элмерик зажал уши.

— Я же просил тише! — проворчал мастер Флориан. — А ну, посторонись.

Сильные руки отодвинули барда от зеркала, и тут он увидел не один огонёк, а два. Наверное, это свеча отразилась в зеркале. Он не мог разглядеть рук наставника, только блики, сверкнувшие на лезвии колдовского ножа. В воздухе запахло палёным, а перед глазами запылали огненные фэды. Наставник творил второе заклятие перехода.

— Что-то не пускает, — прошипел он, отдёргивая руку от стекла.

— Может, мне сыграть? — шёпотом уточнил Элмерик.

— Тогда мы точно его разбудим, — Маэна схватила барда за рукав (её он тоже не видел и от неожиданности вздрогнул, но спасибо хоть не заорал).

— Поздно! Уже разбудили, — позади раздался голос, который Элмерик прежде слышал всего лишь раз — во время Зимней битвы, — но который не смог бы забыть, даже если бы захотел. — Я вас ждал.

В комнате вспыхнул яркий — словно от сотни свечей — свет, и бард невольно зажмурился, загораживаясь ладонью. Бешеным порывом ветра из его рук вырвало арфу (струны жалобно звякнули) а его самого отшвырнуло к стене. Зубы лязгнули, во рту стало солоно. Он услышал треск рвущейся ткани, а потом — сдавленный вскрик Маэны.

Его самого распластало по стене, бард чувствовал, как будто на него навалилась тяжёлая каменная глыба, выдавливающая из груди весь воздух. Он хотел крикнуть, что они пришли в гости, как учила Маэна, но не смог издать ни звука.

Лисандр стоял посреди комнаты в ночной рубахе (кажется, заявления о том, что он кого-то ждал, были сильным преувеличением). Возле него закручивался вихрь, повсюду летали страницы из книг, обрывки бумаги, писчие перья, свитки, монеты и боги знают что ещё…

— Неужели вы думали, что после того, как одна крыса прошмыгнула мимо, я второй раз попадусь на ту же уловку? Нет, пришлось поставить крысоловку — специально для вас. Вот вы и попались! Сонное заклятие, значит? Хм… это могло бы сработать, если бы я спал, — он потёр ладони. — Итак, кто сегодня умрёт первым?… Пожалуй, ты!

Он обернулся к Маэне, и та задрожала, прикусив губу. Элмерик ожидал, что сейчас раздастся визг, но эльфийка не проронила ни звука.

— Может, хочешь что-то напоследок сказать в своё оправдание, дорогая племянница? — Лисандр сорвал с неё шапку и ласково потрепал по волосам. — Ну же! Может, тебя заставили? А ты вовсе не хотела предавать родного дядюшку? Хотя да, ты же решила больше не лгать. Это же так больно.

— Это ты научил меня лгать! — выплюнула та в ответ.

Эльф грубо дёрнул её за волосы.

— И ты не справилась. Потому что слабая. А мне не впервой терпеть боль. Со временем к ней привыкаешь и даже начинаешь получать удовольствие. Впрочем, не трудись. Я всё равно тебе не поверил бы, — губы Лисандра искривились, он потянулся к повязке, закрывавшей его глаз.

Пока они пререкались, мастер Флориан каким-то чудом умудрился освободить одну руку и метнул во врага нож, но Лисандр остановил его ветром в паре дюймов от своего горла, перехватил за рукоять и, усмехнувшись, метнул обратно. Нож просвистел в воздухе и вонзился Флориану в плечо — тот охнул. Тёмная ткань его рукава быстро пропиталась влагой, несколько алых капель упали на пол. Элмерику казалось, что всё происходит очень медленно, — нож летел долго, капли падали целую вечность, а лезвие, пронзившее руку наставника насквозь, ещё некоторое время вибрировало в деревянной стене.

— С тобой я отдельно разберусь, — Лисандр подмигнул ему и снова повернулся к племяннице.

Элмерик мысленно молился всем богам, чтобы Шон явился поскорее. Что его могло задержать? Может, защитное заклятие, которое поставил Лисандр, не пропускало сюда воплощённые сны? Бард чувствовал, как жжёт кожу Слеза Бригитты, но кристалл ещё не трескался. Значит, смерть ему не грозила. Пока.

Враг, облизнув губы, шагнул к эльфийке (фиалковые глаза девушки расширились от ужаса), но вдруг споткнулся о дорожную сумку мастера Флориана. По полу рассыпались книги, амулеты, склянки с зельями и гадательные палочки…

Лисандр, в сердцах выругавшись, пнул одну из книг и снова потянулся к своей повязке. Маэна, всхлипнув, зажмурилась, но тут за спиной чародея заколебался воздух и вырос прозрачный силуэт леди Эллифлор.

— Ах ты сволочь белобрысая! — взвизгнула она и, рывком развернув Лисандра к себе, цепкими пальцами впилась ему в горло.

Колдун успел сорвать повязку и уставился на Эллифлор, выпучив свой дурной глаз. В комнате вмиг похолодало, потянуло земляным духом, как в погребе.

— Сейчас ты умрёшь! — прошипел Лисандр, но леди-призрак расхохоталась ему в лицо:

— Поздно, дорогой. Я уже умерла, — она крепче сжала пальцы, и эльф захрипел. А ведь раньше она не могла касаться людей и предметов… наверное, гнев и страх за брата оказались сильнее любых ограничений.

Элмерик почувствовал, что ветер, прижимавший его к стене, ослаб. Мастер Флориан со стоном осел на пол, зажимая кровоточащую рану, а Маэна, отлепившись от стены, на негнущихся ногах пошла к дяде. Её взгляд стал жутким — пустым, безжизненным.

Эллифлор прижала Лисандра к стене и подняла так, что его ноги больше не касались земли. Тот молотил руками воздух, но кулаки проходили сквозь призрака.

— Как ты посмел ранить моего брата, ублюдок?! — прошипела леди, ещё крепче сжимая пальцы. — Я тебя придушу! Глаза тебе выцарапаю!

— Тогда сделай это побыстрее, или он труп! — Лисандр завертел головой, ища глазами Флориана. Но Эллифлор была начеку и резким ударом лба расквасила ему нос.

— Только попробуй, паскуда!

Элмерик и не подозревал, что леди-призрак может быть настолько страшной в гневе. С этими развевающимися волосами и сверкающими глазами она напоминала неистовую и мстительную богиню Бадб — владычицу бранных полей.

Маэна тем временем подкралась ближе и, выставив перед собой руки, зашептала заклинание. Элмерик узнал чары, призванные изгнать духа в мир мёртвых, и рванулся вперёд — прямо навстречу вихрю. В висок ударило какой-то табакеркой, обрывок бумаги залепил глаза. В первый момент ему показалось, что этот ветер сорвёт кожу с его лица, но сейчас это было не важно — главное, что удалось выхватить флейту и, приложив инструмент к губам, заиграть, потратив почти весь оставшийся в груди воздух.

Ох, прав был Каллахан — мелодии, исполняемые на арфе, и песенные чары были намного сильнее, чем звуки старой серебряной флейты, принадлежавшей прабабушке Марджери. Но и этого хватило, чтобы Маэна застыла в нерешительности, будучи не в силах ни отменить заклятие, ни довершить его.

— Чего стоишь, дура? — прохрипел Лисандр. — Бей!

И в этот момент мастер Флориан со стоном вырвал нож из своего плеча, снова метнул его в колдуна — и попал прямо в его дурной глаз. Тот со всей мочи взвыл: «На помощь!» и осел на пол. Под воротом рубахи сверкнуло что-то, похожее на кристалл хрусталя, и оберег рассыпался в пыль — похоже, у Лисандра была своя Слеза Бригитты.

В комнате потемнело, ветер стих, и все летавшие предметы попадали на пол. Под ногами у Элмерика разбилась чернильница, забрызгав его до колен. Бард сполз вниз по стене, пытаясь отдышаться. Маэна тоже очнулась и часто заморгала. Заклинание изгнания духов в её ладонях погасло.

— Простите, это не я, — пролепетала она, пятясь к стене. — Меня заставили, клянусь…

А мастер Флориан, из последних сил набросив на Лисандра магические путы, вздохнул и отключился.

В тот же миг дверь в комнату с треском распахнулась, и на пороге возник бледный как смерть Шон.

— Простите, никак не мог пройти эту проклятую… ого! — рыцарь Сентября осёкся, глядя на представший его взору хаос.

— Надо уходить, скорее! — к нему подлетела бледная Маэна. — Сейчас сюда прибегут. Дядя успел закричать.

Рыцарь Сентября щёлкнул пальцами — и несколько свечей загорелись сами собой, в комнате вновь посветлело. Теперь Элмерик смог разглядеть, что плечи Шона укрывает удивительный плащ из белых птичьих перьев. Смотрелось непривычно — в белом рыцарь Сентября на его памяти ни разу не появлялся, всегда предпочитая строгие чёрные одежды. Да и скрываться в таком плаще, должно быть, неудобно — очень уж он заметный…

— Не прибегут. Я как раз встретил по дороге шестерых стражников-фоморов.

— И они мертвы? — эльфийка впервые посмотрела на него с уважением.

— Спят, — Шон перевёл взгляд на Эллифлор и кивнул. — Хорошая работа, цветочек!

Леди-призрак улыбнулась, польщённая. А Элмерик всё никак не мог осознать: они что, правда только что поймали Лисандра? Вот просто вошли — и победили? Ну ладно, не так уж просто и вчетвером на одного, но всё-таки…

Тем временем Шон присел рядом с лежащим без чувств Флорианом и прошептал слова заклинания, останавливающего кровь. Вскоре раненый пришёл в себя и тут же попытался встать, но рыцарь Сентября усадил его обратно, достал из-за пазухи кожаную флягу и сунул ему в руки:

— Пей. Я немного подлатал твоё плечо, но лучше бы тебя отправить к Патрику.

— Нет, я смогу идти дальше, — мастер Флориан отхлебнул из фляги и поморщился. — Ох, ну и гадость! Что ты такое пьёшь, Шон?

— Виски.

Элмерик, признаться, не разделял энтузиазма мастера Флориана: может он идти, как же! Наставник выглядел так, будто по нему только что проехала телега. К тому же своё главное дело тот уже сделал — нанёс Лисандру решающий удар и вырубил негодяя. Теперь ему лучше было бы не геройствовать без нужды…

Шон был того же мнения:

— Извини, но дальше мы без тебя. Вы с Эллифлор доставите Лисандра в замок и проследите, чтобы этот негодяй не сбежал. Ну и чтобы не помер раньше времени.

— Какой нам от него прок? Может, прикончить сейчас, и дело с концом? — скривился Флориан, бросив презрительный взгляд на неподвижного врага.

— Есть идея получше, — вмешалась леди-призрак. — Можно обменять его на Каллахана — одного пленника на другого. Чем не вариант?

— Посмотрим. В любом случае, мы не будем его убивать. Пока, — Шон протянул руку и помог Флориану встать, подобрал книгу с Эллифор и вложил ему в сумку, потом рывком поднял спелёнатого Лисандра под мышки и скомандовал: — Теперь открывайте дорогу домой.

Элмерик, спохватившись, потянулся к арфе (к счастью, та не пострадала во время драки), но играть не потребовалось — видимо, путь ещё не успел до конца закрыться, и Флориану хватило добавить всего пару фэд, чтобы внутри зеркальной рамы появилась знакомая комната мастера Каллахана.

Шон толкнул Лисандра внутрь и посторонился, пропуская Флориана. Тот с трудом стоял и вынужден был опираться на сестру:

— Если понадобится, разбудите отца, — рыцарь Сентября помахал им рукой.

— А вы берегите себя, — за двоих ответила Эллифлор прежде, чем они прошли сквозь зеркало.

— Ну что же, а теперь наша очередь, — Шон плеснул из фляги на зеркальную поверхность. — Неблагой двор ждёт. Ах, как давно я не был дома…

Глава одиннадцатая

Как ни странно, в этот раз Элмерик не почувствовал никакого сопротивления — идти вслед за Шоном по пути между мирами было легко, словно ветер сам подгонял их в спину. Бард задумался: что же пошло не так в прошлый раз? «Крысоловка» Лисандра мешала идти? Или, может быть, рыцарь Сентября был настолько сильнее мастера Флориана, что с лёгкостью делал то, на что другим требовались немалые усилия? Все-таки он полуэльф и прожил на свете намного дольше, а значит, и в чарах был искуснее. Элмерик вздохнул. Вот чему он действительно завидовал — так это эльфийской продолжительности жизни…

Пока он размышлял, Шон ускорил шаг, и Элмерику пришлось перейти на бег, чтобы не отставать. Бард ожидал, что в конце пути они попадут в ледяную пещеру, но это оказалось другое место.

Стволы деревьев росли так плотно, что образовали стены этой залы. Трещины на тёмной коре сплетались в причудливые узоры, притягивающие взгляд. Над головой тихо шелестели жёлтые осенние листья (в основном кленовые — ведь эльфы, говорят, любят старые клёны). Повсюду горели болотные огоньки, под ногами светились гнилушки. В незнакомых покоях пахло землёй и влагой, а ещё — тем особенным запахом, который бывает только в осеннем дождливом лесу. Пол устилала ажурная вязь корней: по чьей-то прихоти они сплелись в круг, по центру которого росло дерево. Оно, подобно колонне, уходило вверх и терялось высоко в листве. Вокруг центрального дерева покачивались несжатые колосья, а в углах стояли свежие соломенные снопы, перевязанные алыми и белыми лоскутами ткани.

Кровати в этих покоях не было — только плетёный кокон из ветвей и листьев, подвешенный наподобие люльки. Судя по размеру, эта странная колыбель не была младенческой. Сквозь прутья проглядывали золотистые шелка, а на пол спускалась полупрозрачная кисея — вся в огоньках. Насколько бард успел заметить, ложе пустовало.

В дальнем конце комнаты стояли прялка и кудель. Оглянувшись, бард увидел широкий стол, заставленный серебряными блюдами с самыми разнообразными яствами. Чего здесь только не было: и сочное мясо, будто бы только что снятое с углей, и орехи в меду, и пышный хлеб с хрустящей корочкой, и спелые яблоки, а ещё такие сласти и фрукты, которым Элмерик даже названий не знал. Чудесные запахи манили. У него аж слюнки потекли, а в животе заурчало от голода. Но стоило ему сделать шаг к столу и протянуть руку за угощением, как Шон схватил его за плечо, резко развернув к себе:

— С ума сошёл? Взгляни сперва истинным зрением!

Элмерик почувствовал, как внутри закипает гнев. Сразу захотелось сбросить руку рыцаря Сентября, но разумом он понимал, что злиться ему не на что. А совет казался и впрямь дельным — всё это было очень похоже на наваждение. Живот вдруг скрутило так, будто бы бард не ел по меньшей мере неделю. Не в силах более сопротивляться, он схватил яблоко, но прежде, чем впиться зубами в сочный алый бок, всё-таки успел бросить колдовской взгляд на стол — и обомлел. Никаких яств на столе не было и в помине — только сухие листья, гнилые конские каштаны, коричневые водоросли и птичий помёт. Чудесные ароматы вмиг испарились, и живот отпустило.

Шон ударил его по руке, выбив яблоко. Не сделай он этого — в следующий миг Элмерик сам выбросил бы зачарованное угощение. Брезгливо скривившись, бард вытер испачканную ладонь о штаны.

— Фу, гадость какая!

— Это милые шуточки Ооны. Она всегда любила накормить смертных всякой дрянью. Не удивлюсь, если это не единственная её уловка.

— О, да, наверняка не единственная! — кивнула Маэна. — Для эльфов наверняка тоже что-то припасено. Королева знала о моём побеге, но подозревала, что я ещё вернусь. И что, скорее всего, приду не одна.

— Тогда смотрите в оба, — рыцарь Сентября шагнул вперёд, осторожно пробуя пол под собой так, будто бы это был ломкий лёд. И не зря — корешок, которого коснулся носок его сапога, тут же ожил и попытался обвить щиколотку. Силуэт Шона тут же сделался прозрачным, и хищное растение ухватило лишь воздух. Рыцарь Сентября высек пальцами искры и метнул сгусток пламени, но это не помогло. Заклятия увядания и замедления тоже не подействовали. Тогда чародей, снова став материальным, выхватил из-за голенища нож и от души рубанул. Брызнул сок — корешок вмиг съёжился и усох.

— Чары не действуют, зато холодное железо не подвело, — рыцарь Сентября обернулся к Элмерику, и бард с готовностью продемонстрировал ему свой нож.

А вот Маэна нахмурилась:

— У меня ничего нет. Не люблю холодное железо…

— Тогда держись ближе ко мне, — Шон поправил свой белоснежный плащ из перьев. — Если что прицепится, сразу кричи.

Они успели пройти всего несколько шагов, когда раздался пронзительный скрип и колесо прялки вдруг повернулось само. Нить потянулась из кудели и, скручиваясь, принялась наматываться на пляшущее в воздухе веретено. Выглядело так, будто бы незримая пряха вдруг проснулась и спешно взялась за работу.

— Что это? — Элмерику пришлось повысить голос, чтобы перекричать громкий скрип.

Сердце сжалось от страха: ну не должна обычная прялка так шуметь! Впрочем, невидимые пряхи на обычных и не прядут. Барду не хотелось даже думать, что будет, когда закончится эта кудель, но внутреннее чутьё подсказывало: ничего хорошего. Слова Шона только подтвердили его опасения:

— Я понятия не имею. Но отсюда надо выбираться — это точно, — он ускорил шаг, на ходу обрубая хищные корни. Те кишели, словно змеи в высокой траве и постоянно пытались сбить с ног незваных гостей.

— Куда выбираться? — крикнул Элмерик. — Я не вижу никаких дверей! Мы что, пойдём обратно в зеркало?

— Не поможет, — голос Маэны дрогнул. — Эта штуковина прядёт нашу смерть. Мы должны остановить колесо, пока нить не свилась до конца, или умрём, где бы ни находились. Здесь или в мире смертных — не важно.

— Никогда о таком не слышал, — рыцарь Сентября обернулся к ней, в его глазах читалось недоверие.

— Конечно не слышал. Это женская магия, подвластная только самым сильным эльфийским ворожеям. И имеющая свою цену, конечно. Похоже, мы очень разозлили госпожу Оону, раз она решилась на такой отчаянный шаг…

— Допустим, — Шон, не меняясь в лице, рубанул по корню, который обвил тонкое запястье Маэны. — И как же её остановить?

— Уж точно не грубой силой. Я могу попробовать, только сперва надо дойти до прялки.

— Я об этом позабочусь, — Шон поудобнее перехватил рукоять ножа.

План был хорош, но выполнить его оказалось не так-то просто. И не только из-за корней. Колосья вдруг начали стрелять в непрошеных гостей семенами. Одно семечко попало Элмерику в лоб. Кожа тут же вздулась, как от ожога угольком, и бард зашипел от боли.

— Закрывайте лица! — скомандовал Шон.

— Пф… проще сказать, чем сделать! Это некоторым уже всё равно… — буркнула Маэна.

Рыцарь Сентября не удостоил её ответом, а только ещё яростнее стал прорубаться вперёд. На долю Элмерика оставались лишь самые хилые корешки, с которыми он расправлялся без особого труда. К счастью, обстрел зёрнами закончился быстро, и опустевшие колосья грустно приникли к земле.

Когда путники добрались до дальней стены комнаты, примерно половина кудели уже превратилась в шерстяную нить. Маэна опустилась на пенёк перед прялкой, выставила руки ладонями вперёд и, закрыв глаза, зашептала заклятие. Элмерик, как ни силился, не смог разобрать ни единого слова: кажется, это и впрямь была магия, неподвластная его пониманию.

Колесо сперва замедлило бег, но вдруг заскрежетало, сорвалось и припустило с новой силой. Маэна, ахнув, попыталась поймать веретено, но то кружилось и прыгало в воздухе, не даваясь в руки.

— Элмерик, помоги! Сыграй на арфе! — взмолилась она.

— Но тогда я не смогу отбиваться от корней, — бард всего на мгновение отвлёкся, а злобный корешок уже всадил острый сучок ему под колено.

— Играй, я один справлюсь, — отозвался Шон. — Только брось мне второй нож.

Элмерик сделал, как велели, и рыцарь Сентября, поймав клинок в воздухе, принялся отбиваться с удвоенной яростью. Он был похож на диковинную белую птицу, машущую крыльями в спутанных ветвях. Бард даже не за всеми движениями мог уследить. Впрочем, вскоре ему пришлось сосредоточиться на другом.

Колесо скрипело равномерно, и он решил попробовать встроиться со своей музыкой в этот странный ритм. Не противоречить, а стать его частью, вплести посторонние звуки в свою мелодию. Придётся играть в быстром темпе, но ничего — он знал, что способен с этим справиться.

Прялка, словно почуяв, что колдовство начинает разрушаться, ускорилась. Но и Элмерик не отставал. Раз уж Келликейт сказала, что он должен здесь быть, чтобы всех спасти, — он спасёт. Пускай руки ломит от боли, а пальцы стираются в кровь о струны — ничего, выдержит. И докажет, что мастер Каллахан не зря взял его в ученики.

Перед глазами плыли разноцветные круги, к горлу подкатывала дурнота, в глазах темнело, но бард продолжал играть до тех пор, пока не услышал облегчённый вздох Маэны:

— Вот и всё.

Скрип прекратился, прялка встала. На кудели оставалось совсем немного шерсти — уф, кажется, они успели в самый последний момент!

Элмерику очень хотелось упасть навзничь, раскинув руки, и так полежать какое-то время, но отдыхать было ещё рановато. Шон разрубил пополам последний корешок и заозирался по сторонам.

— Будьте начеку! Что-то приближается…

Элмерик тоже почувствовал это «что-то»: холодок пробежал между лопаток, а волосы на загривке встали дыбом. В воздухе ещё сильнее запахло дождём, а ветер начал раскачивать плетёную люльку.

Бард был уже почти готов к тому, что странного кокона сейчас выпрыгнет какое-нибудь чудовище, но вместо этого деревья вдруг расступились и между стволами появился Эйвеон в тёмно-зелёном плаще и с луком.

— Живо сюда! — он наложил стрелу на тетиву, целясь в люльку.

Элмерик сорвался с места первым — не то чтобы он доверял Эйвеону, но то, что могло выскочить в любой момент, пугало его намного больше. Шон рванул следом, таща за собой упирающуюся Маэну.

— Отпусти меня! — шипела она сквозь зубы. — Этот негодяй нам не друг!

— Помнится, и я тебе не то чтобы хороший приятель, — с этими словами рыцарь Сентября вытолкал её из комнаты, и стволы сомкнулись за их спинами.

Они оказались в каменном коридоре, на стенах которого горели факелы, их пламя оказалось холодным. Элмерик едва не влетел волосами в огонь, и отпрянул. С опаской он протянул руку к пламени, но то даже не подумало обжечь ему пальцы. М-да, всё у этих эльфов не как у людей…

А сердце вдруг зашлось-забилось от волнения: он что, взаправду в волшебной стране? В настоящей? Неужели сбылась заветная детская мечта? М-да, не так он представлял себе это путешествие.

— Уф, успели! — Эйвеон вытер со лба бисеринки пота. — Столкнуться с этой тварью — врагу не пожелаешь. Не знаю, где матушка её нашла, но рядом с нею даже самые отважные смельчаки теряют храбрость и становятся похожи на трусливых зайцев. С тварью, а не с матушкой, я имею в виду. Хотя с матушкой порой тоже.

Он усмехнулся, но смешок получился нервным.

— Ну и где тебя носило? — напустился на него Шон. — Кто обещал: мол, приду, встречу, провожу?

— Ну я же пришёл, — Эйвеон вскинул голову, глядя на него с вызовом. — А ты что, меня заждался, чудо в перьях? Кстати, к чему этот маскарад?

— Мог бы и пораньше, — рыцарь Сентября ещё больше нахмурился. — Признайся: давно ты там за деревьями стоял?

— Ничего от тебя не скроешь. Мне было интересно, сумеете ли вы справиться с прялкой Ооны. Если бы я появился раньше, то тоже попал бы под заклятие смертоносной нити. А вдруг вы бы её не остановили? Я не намерен умирать так бесславно во цвете лет!

— Хватит уже оправдываться! — Шон хлопнул (хотя, вернее будет сказать, ударил) его по спине так, что эльф закашлялся. — Веди нас к Браннану.

Эйвеон кивнул и вдруг замер, потрясённый:

— Погоди! А где же Каллахан? Почему его здесь нет?

— Я вместо него.

— Но ты не король Лета! Ты вообще никакой не король! Так, мы никуда не идём. Я сейчас разомкну стволы и подниму тревогу. Бегите, и без Каллахана не возвращайтесь!

— Он не придёт.

— Но почему? А Медб? Так… Нет… Это был глупый вопрос, — даже в темноте коридора было видно, как Эйвеон побледнел.

— Мы попробуем справиться без них.

Принц Грозовых Дней рассмеялся в голос:

— Удивительная самонадеянность. Ну и кто же из вас то самое «верное сердце», способное спасти Браннана? Девчонка уже пыталась — не помогло. Я тоже не сумел. А вы двое присягали на верность другому сюзерену. Нет, даже не просите, я в этом не участвую…

— Может, мы справимся без него? — подал голос Элмерик, но стоявшая рядом с ним Маэна мотнула головой.

— Нет, мы внутри холма. Тут настоящий лабиринт. Я прожила при дворе несколько месяцев, и всё равно легко могу заблудиться. И он тоже, — она кивнула на рыцаря Сентября. — Тут всё меняется каждый год, а кто-то давно не был дома.

— Вот именно. Без меня вам не справиться, — Эйвеон сплёл руки на груди и с надменным видом глянул на барда. — А я не поведу. Так что уходите, пока я не позвал стражу.

Рыцарь Сентября вдруг резко прижал его к стене (кажется, даже слегка придушил), и ледяным голосом произнёс:

— Советую передумать.

Элмерик не видел второй руки Шона, но по тому, как расширились глаза Эйвеона, понял, что рыцарь Сентября угрожает тому заклятием. А может, просто сунул нож под ребро — кто знает?

— Ты меня не убьёшь. Ты же ещё надеешься вернуть своё лицо, разве нет?

— Хочешь проверить? — рыцарь Сентября хорошенько встряхнул пленника.

Эйвеон заглянул в его глаза и, сглотнув, пробормотал «н-нет» — лишь тогда Шон выпустил его. А бард похвалил себя за сообразительность, мельком увидев, как между пальцев наставника блеснула и погасла молния — остатки заклятия смертельного прикосновения. Рыцарь Сентября не блефовал.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — эльф снял со стены один из факелов и, жестом велев следовать за ним, зашагал вперёд.

Некоторое время они шли по лабиринту — коридор то и дело раздваивался, кружил и менялся на глазах. В какой-то момент потолок исчез, и над головой Элмерик увидел ночное небо, усыпанное частыми звёздами. В ноздри ударил резкий цветочный запах — каменные стены теперь оплетал вьюнок с белыми, голубыми и серебряными соцветиями. Некоторые из них слабо светились в темноте.

Если бы не Эйвеон, они наверняка заплутали бы в этих зарослях, но, к счастью, эльф уверенно шёл вперёд, даже не раздумывая, куда им сворачивать на следующей развилке.

Спустя ещё несколько поворотов и загибов сочная зелёная поросль начала увядать, деревья растеряли все листья, а на побегах плюща, сменившего волшебный вьюнок, появилась инеистая кромка. Чёрные изломанные ветви раскачивались над головой, в лицо дохнул морозный ветер, а на рукав барда даже упало несколько снежинок. Похоже, до ледяных покоев Браннана было уже недалеко.

Странно, что за всё время пути они никого не встретили. Но когда Элмерик украдкой шепнул об этом Шону, тот с улыбкой развеял его сомнения:

— Не беспокойся, Эйвеон знает, что делает, поэтому мы избежали ненужных встреч. Раза три или четыре, насколько я успел заметить.

— Вообще-то, пять, — эльф довольно хмыкнул. — Тут уже осталось совсем немного. Поэтому я вас оставлю.

— Ты что, не хочешь увидеть своими глазами, как проснётся Браннан?

— Ещё как хочу! Но сомневаюсь, что он порадуется нашей встрече. Наверняка король считает меня предателем. Ты уж скажи ему, что это я вас сюда привёл. Если тебе удастся его пробудить, конечно…

Шон ничего не ответил, просто молча взглянул на принца Грозовых Дней с таким презрением, что того аж подбросило:

— Вот только избавь меня от своих нравоучений, недоэльф! Я сделал всё, что мог. Теперь ваша очередь.

Он накинул на голову капюшон, поправил на плече ремень колчана и, махнув рукой, зашагал прочь.

— Постой, а как мы выберемся отсюда? — крикнул ему вслед Элмерик.

Ему вдруг стало страшно остаться в лабиринте без провожатого.

— Браннан выведет, — бросил эльф на ходу. — Король в своих владениях каждый уголок знает.

— А если… — бард не успел договорить. Эйвеон, усмехнувшись, перебил его на полуслове:

— Тогда это будут уже не мои проблемы. — И ускорил шаг.

Принц Грозовых Дней не обманул: до покоев Браннана оказалось и впрямь рукой подать. Со вчерашнего дня льда как будто бы стало больше: с потолка свисали гигантские сосульки, а под ногами выросли причудливой формы ледяные сталагмиты. На груди у Браннана сидел огромный чёрный ворон и долбил клювом прозрачную корку, превращая её в белое крошево.

Птица обернулась к вошедшим и прокаркала:

— Пр-р-риветствую!

— Это же Бран! Ворон мастера Флориана! — ахнул Элмерик. — Так вот куда он делся!

— Вообще-то, прежде это был ворон Браннана, — Шон шагнул вперёд, осторожно пробуя лёд под ногами, но, кажется, тут не было никаких сюрпризов: пол не проваливался, ничто не выпрыгивало и не пыталось схватить чужаков.

Бард вошёл следом, и его ноги едва не разъехались в разные стороны. Ему пришлось ухватиться за рыцаря Сентября, чтобы не упасть.

— Выходит, птица вернулась к хозяину? — Элмерик был тронут этим фактом до глубины души — аж слёзы на глаза навернулись. Вот где настоящее верное сердце!

— И у него почти получилось, смотри, — Шон указал на дыру, которую ворон успел проделать в прозрачной броне. — Ничего, сейчас мы ему поможем.

Балансируя руками, он прошёл по скользкому полу, всего единожды запнувшись о ледяной сталагмит, и, остановившись у ложа Браннана, протянул руку. Ворон тут же перебрался на его плечо и проскрежетал:

— Остор-р-ожно!

— А разве он может говорить сам? — Маэна с опаской тоже выбралась на лёд. — Я думала, что птица просто повторяет мысли Флориана.

— Обычно так и было, — кивнул ей рыцарь Сентября. — Думаю, что сейчас он передаёт нам то, о чём думает Браннан — его прежний хозяин.

— Хочешь сказать, он там в сознании? — Эльфийка широко распахнула глаза.

— Всё возможно.

Шон положил руки поверх льда, что сковывал короля-воина, и зашептал заклятие. Таких чар Элмерик не знал, но ощущение от них было неприятное. У него вдруг заболели глаза.

— Он что, с ума сошёл? — шепнула Маэна и тут же зажала себе рот рукой, словно опасаясь помешать чародею.

— А что он делает? — полюбопытствовал Элмерик, подойдя поближе к эльфийке.

— Пытается выдать себя за Каллахана и обойти заклятие Лисандра. Мы, эльфы, в большинстве случаев видим сквозь иллюзии, а среди смертных на это способны лишь люди с разными глазами, вроде тебя. Но есть заклятия, которые могут обмануть даже истинное зрение. Если получится, ему придётся что-то отдать взамен. Что-то очень важное. И это уже никогда нельзя будет вернуть.

Тем временем Шон, дочитав заклинание, скинул плащ из перьев и укрыл им тело Браннана. Ворон вспорхнул, сделал круг под потолком и снова вернулся к рыцарю Сентября.

— Это традиционное одеяние филида, — всё так же шёпотом пояснила Маэна. — Вещь, принадлежащая Каллахану. Она нужна для заклятия.

— Браннан! — позвал рыцарь Сентября.

Ответом ему была тишина. Шон ждал, но ничего не происходило: лёд не таял, и король не спешил очнуться от колдовского сна.

— Пр-р-ровал! — Ворон наклонил голову, кося на хозяина круглым глазом.

— Я попробую снова, — Шон встряхнул плащ и снова накинул его на себя (ворон, недовольно каркнув, вернулся на грудь заколдованного хозяина), потом подышал на ладони. — Наверное, это всё оттого, что я — воплощённый сон. Заклинания не всегда получаются с первого раза.

— Ер-р-рунда! Пер-р-рестань! — кажется, ворон (или Браннан) был настроен скептически.

По мнению Элмерика, птица была права: он прекрасно видел, как Шон колдовал в этом состоянии, и не раз. Просто обмануть заклятие Лисандра не вышло. Может, это и вовсе было невозможно.

Маэна, поняв это, всхлипнула и закрыла лицо руками. Барду до сих пор не верилось, что надменная эльфийка может так искренне переживать за Браннана, но сейчас он даже на расстоянии чувствовал её отчаяние.

— Если не получится, уходите оба. Шон, я знаю, что ты можешь забрать только одного из нас. Я тут уже жила прежде. Справлюсь. Не убьёт же меня Оона, в конце концов. Ну, наверное… — девушка закрыла лицо руками.

— Мы никуда не уйдём! — рыцарь Сентября ударил кулаком по льду, сковавшему Браннана, и по комнате прокатился едва различимый гул.

— Самоувер-р-ренный дур-р-рак! — ворон снова принялся яростно расковыривать прозрачную корку.

Шон нахмурился, взгляд его потемнел — и Элмерик понял, что тот, несмотря на неудачу и насмешки, не собирается сдаваться.

— Ты сам ничуть не лучше. Иначе не лежал бы здесь, правда?

— Пр-р-равда, — ворон бросил ледышкой в Шона, но промахнулся.

— Если первый план не сработал — значит, пришла очередь второго. Маэна, иди сюда. А ты, Элмерик, играй.

— Что играть?

— Не знаю… чего душа просит.

Элмерик недоумённо пожал плечами. Признаться, в настоящее время его душа просила поскорее убраться из этого места: казалось, что воздух становится всё холоднее, и пар, вырывающийся изо рта при дыхании, будто бы густеет с каждой минутой. Ох, не везёт его бедной арфе — постоянно приходится играть на морозе! О содранных в кровь пальцах он старался даже не думать.

Пока бард поудобнее устраивался с инструментом, Маэна отняла руки от лица (по её щекам всё ещё текли слёзы) и подошла к Шону.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала? Я уже пыталась растопить этот лёд заклятием, крошила ножом, поливала горячей водой — всё без толку.

— Попробуй позвать его по имени, — Шон посторонился, пропуская эльфийку к королевскому ложу.

— Просто позвать?

— Ну да. Положи руки на лёд вот так — и зови. А я немного помогу, — он встал позади, накрыв её ладони своими, и кивнул Элмерику: — Эй, как там? Ничего не придумалось?

— Не-а.

— Тогда сыграй… — глаза Шона вдруг загорелись. — А помнишь песню, которую Каллахан пел после Испытания? Про двух братьев — Дуба и Остролиста.

Легко ему было говорить «сыграй». Бард слышал эту балладу всего один раз, и половину к тому же не понял.

— Но она же на эльфийском! Я не знаю слов!

— К фоморам слова! Сыграй мелодию.

Рыцарь Сентября беззвучно зашевелил губами, сплетая новое заклинание, — и лёд под ладонями Маэны вспыхнул, как будто внутри зажглись огоньки свечей. Широкие круги света расходились от её пальцев, и вскоре лёд заискрился весь, будто вкрапления золотого песка в авантюрине — любимом камне многих эльфов.

Элмерик выдохнул и заиграл, как помнил. Может, это была и не совсем та мелодия, но песню можно было узнать, если постараться.

— Браннан! — с некоторой опаской позвала Маэна, будто боясь произнести имя короля громче.

Послышался хруст. По льду поползли трещины, и девушка всхлипнула — теперь уже, кажется, от радости; в её глазах появилась надежда.

— Мало. Зови ещё! — Шон резанул ножом по своей ладони.

Пролилась кровь, и лёд, сковывавший короля, затуманился. Алые капли просочились сквозь трещины, расширяя их. Ворон радостно захлопал крыльями, а Элмерику показалось, будто бы король-воин вздохнул.

— Бр-раннан!!! — вдруг что было силы каркнул ворон.

Лёд брызнул в стороны — так хрупкое стекло разлетается от удара камнем. Рыцарь Сентября в мгновение ока сгрёб эльфийку в охапку, закрывая собой. Осколки мазнули по его плащу, осели крошевом на волосах, но не причинили ни малейшего вреда.

Браннан рывком сел. По его щеке стекала капля крови: его собственная или Шона — не разберёшь. А чёрный ворон уселся на плечо короля и тронул клювом серебряную серьгу его в ухе. Элмерик прекратил играть. Пускай его вклад в эту победу был небольшим, но барда всё равно распирало от гордости: они вместе достучались до короля и вернули его к жизни. Любимой песней, родной кровью и верным сердцем.

Заклятие Лисандра стремительно таяло. Элмерик едва успел подхватить и прижать к себе арфу, а под ногами уже образовалась лужа с плавающими в ней прозрачными льдинками. Весело звенела весенняя капель, по стенам стекала мутная вода, одна из сосулек сорвалась вниз, ударив его по плечу. Спасибо, что не голову…

— Идите все сюда, под балдахин, — сказал Браннан (Элмерик успел забыть, что король-воин говорит на языке людей с заметным акцентом). — Тут скоро обрушится всё.

Никто не заставил себя просить дважды.

Браннан, дождавшись, пока все устроятся, взмахнул руками, случайно полоснув по лицу Элмерика мокрым рукавом, — и все сосульки с грохотом рухнули одновременно.

— Так-то лучше, — эльф с наслаждением потянулся, хрустнув спиной. — Я уж думал, вы не справитесь.

— Хоть бы спасибо сказал! — буркнул Шон, спустив ноги на пол, и последние льдинки колдовской зимы жалобно хрустнули под его сапогами.

Вокруг всё зеленело, на стенах пышным ковром раскинулся плющ, в зарослях всё ярче разгорались огни светлячков. Королевское ложе тоже выпустило живые веточки, и потолок быстро затянуло вязью ветвей колючего падуба — с остроконечными листьями и созревшими алыми ягодами.

Браннан кивнул Элмерику, потрепал по щеке заплаканную Маэну и встал. Его мокрые тёмные волосы рассыпались по спине, чёрная с серебром туника напиталась влагой, и вышитая рубашка липла к телу. Король тихо произнёс ещё одно заклятие — и всё вокруг высохло: одежда, волосы, лужи под ногами, капли и тёмные потёки на стенах…

А взгляд вдруг Элмерика упал на цветочный горшок, который вчера безуспешно пытался разбить Эйвеон. Цветок (Лисий огонь, так ведь его называли?) тоже оттаял, но, увы, по-прежнему выглядел замёрзшим и мёртвым — оранжевые колокольчики стали грязно-бурыми, лепестки завяли, листья съёжились и поникли. Бард вздохнул, когда король-воин, наклонившись, бережно взял Лисий огонь в руки. Было так жаль, что цветок погиб. Ведь Шон надеялся, что Браннан сдержит слово и исправит ошибку прежних лет. Но, видно, не судьба…

Однако король-воин ничуть не казался расстроенным. Он наклонился к горшку, что-то шепнул, согрел дыханием землю у корней, а потом осторожно погладил увядшие листья — и те вдруг ожили, встрепенулись, потянулись вверх за его пальцами. Цветы бодро приподняли головки, к лепесткам вернулся прежний яркоогненный цвет, сочный стебель выпрямился, как стрела…

— Вот тебе моё спасибо, — Браннан протянул цветок Шону. — И пусть всё вернётся на круги своя.

Канун Бельтайна Глава двенадцатая

— Это сколько же мы отсутствовали? — Элмерик в ужасе воззрился на Ллиун, которая встретила их на выходе из зеркала. — Хочешь сказать, что до Летней битвы осталось всего…

— Четыре дня. В эльфийских холмах время часто течёт по-другому.

— То есть мы могли вернуться и через четыреста лет? — голос барда дрогнул. Он просто на миг представил себе… нет, это была бы настоящая катастрофа!

— До этого бы не дошло, — Шон ободряюще похлопал его по плечу. — Но вернуться в тот же день порой не получается даже у самих эльфов.

— Особенно когда дороги были так долго закрыты. Это сбивает с толку, знаешь ли, — добавила Маэна.

Бард покосился на неё с сомнением, но спорить не стал. Он вообще не понимал, зачем эльфийка опять увязалась за ними. Не лучше ли было оставить её в Неблагом дворе рядом с Браннаном?

— Поэтому Ллиун и попросили дождаться. — лианнан ши, улыбнувшись, убрала с лица Элмерика непослушную прядку волос. — Чтобы не удивлялись, что замок опустел. Одинокий Дракон выздоровел и перенёс всех в столицу.

— Но зачем? — Элмерик помассировал виски: он пока ничего не понимал. — Разве не здесь, на мельнице, будет Летняя битва? Они успеют вернуться?

— Им не придётся, — Ллиун погладила его щеку, с каждым её прикосновениями тревога по капле уходила из сердца. — Потому что всех нас ждёт битва за Каэрлеон. Королева Зимы со своими войсками уже очень близко. И Врата нынче откроются там — так сказала Леди-кошка.

— Час от часу не легче! А где Лисандр?

— Жив. Но без своего дурного глаза стал не таким уж опасным. Его тоже забрали с собой. Как пленника.

— Ну хоть на том спасибо, — у Элмерика вырвался нервный смешок. — Ладно, а какие-нибудь хорошие новости есть? Впрочем, чего это я? Всё ведь и так понятно…

— Хм, вообще-то есть одна, — яблоневая дева сжала его ладонь в своей, и в её зелёных глазах мелькнул озорной огонёк. — Чародей в клетчатом пледе вернулся. Он сейчас здесь.

— Чародей в пледе? Ты хочешь сказать, Мартин? — пока бард хлопал глазами, пытаясь осознать услышанное, Мартин сам вошёл в комнату командира, остановился на пороге, сплёл руки на груди и с укором глянул на лианнан ши:

— Ллиун, ну я же просил аккуратно им сообщить, а не рубить с плеча! Эх ты!

Он хотел что-то ещё добавить, но не успел, потому что Шон на радостях сгрёб его в охапку.

— Март! Глазам своим не верю!

— Эй-эй, потише, Сентябрь! Придушишь же! Рик, что, и ты туда же?! Вот уж от тебя не ожидал!

— Просто смирись уже! — фыркнул Шон.

Ллиун дождалась, пока закончатся взаимные объятия, похлопывания по плечу и обмен радостными возгласами, а потом, улыбнувшись, вкрадчиво сообщила:

— Кстати, неплохо бы подкрепиться перед дорогой. Одной радостью сыт не будешь. А брауни как раз приготовили завтрак.

Все пятеро устроились трапезничать на кухне — и Элмерик вновь почувствовал себя дома, — как в старые добрые времена. Кухня была одним из немногих мест, где Фиахна не стал ничего менять: остались и некрашеный стол с царапинами на потемневшем от времени дереве, и щербатые шкафы со скрипучими створками, и старая печь. От запахов только что приготовленной еды текли слюнки, и приятное тепло разливалось по всему телу. Барду хотелось улыбаться — даже несмотря на все грядущие волнения и битвы.

— Мне кажется, будто бы я не ел десяток дней! — он положил себе двойную порцию овсяной каши и потянулся за пирожком с джемом.

— Так и есть, — Ллиун положила голову на его плечо.

Наверное, это был её способ выразить, что она тоже скучала. По крайней мере, барду хотелось надеяться на это. Он сплёл под столом свои пальцы с пальцами лианнан ши.

А Шон не отставал от Мартина, задавая ему всё новые и новые вопросы:

— Ну, рассказывай: как тебе удалось избавиться от Медб?

Тот вздохнул, вертя в ладонях кубок с горячим вином:

— Ну, не то чтобы я от неё избавился. Скорее она меня сама отпустила на время. С условием, что я помогу вам в битве, а потом вернусь. Не в её интересах, чтобы мы проиграли войну с Калэх, понимаешь?

— Мы не проиграем, — рыцарь Сентября отсалютовал ему своим кубком. — И ты к ней не вернёшься, я обещаю.

— Сентябрь, ты что, в пророки заделался? А я думал, это не твоё.

— Нет, конечно. Просто есть у меня одна идея…

— Это какая же? — Мартин подался вперёд, его глаза загорелись неподдельным интересом — было ясно, что он ничего не желает так страстно, как уйти со службы у Медб раньше положенного срока.

— Потом расскажу. Сперва мне самому надо будет кое-что выяснить. Кстати, раз уж ты тут, я попрошу тебя помочь мне в одном маленьком колдовстве после завтрака, — Шон сказал это совершенно будничным голосом, потом, как ни в чём не бывало, потянулся за хлебом, но Элмерик вдруг заметил, что у рыцаря Сентября подрагивают пальцы. Да и выглядел он бледнее обычного.

Похоже, речь шла вовсе не о маленьком колдовстве. Наверняка о лисьем огне — о чём же ещё?

— Ну а ты что здесь делаешь? — Мартин повернулся к Маэне, которая сидела в углу и за весь завтрак не проронила ни слова.

— Иду с вами на войну, — эльфийка отпила молока из своей кружки и улыбнулась: кажется, впервые за многие дни, проведённые на мельнице, оно не было кислым. — Должна же я поддержать своего отца!

Мартин перевёл непонимающий взгляд с неё на рыцаря Сентября, и тот кивнул:

— Это правда. Я и сам не подозревал даже.

— Хм… и поэтому прошлое вдруг забыто? Вы теперь ладите?

— Не поэтому, конечно, — щёки Маэны слегка покраснели — видно было, что эти слова дались ей не без труда. — Прежде я думала, что Шон виноват в смерти моей матери, и ненавидела его за это. Но теперь верю, что он тут ни при чём. Ведь он спас жизнь короля Брэннана…

— Вообще-то, это ты спасла всех нас, — не остался в долгу рыцарь Сентября.

Мартин несколько раз моргнул и задумчиво произнёс:

— М-да, кажется, я многое пропустил…

Выехать из мельничного замка удалось только около полудня. Вопреки надеждам Элмерика, Шон так и не снял свою обычную повязку на лице. Может, «маленькое колдовство» не сработало? И где теперь лисий огонь? В вещах рыцаря Сентября цветка явно не было — тот не поместился бы в седельную сумку вместе с горшком.

Любопытство оказалось настолько нестерпимым, что бард даже осмелился задать прямой вопрос — и получил ответ, от которого у него, признаться, отлегло от сердца.

— Цветка больше нет — мы сделали из него зелье. Оно ещё должно настояться, чтобы войти в полную силу к ближайшему празднику Колеса года. А это как раз Бельтайн, — Шон пришпорил своего чёрного, как ночь, жеребца. Время поджимало, и они собирались проделать путь до столицы всего за пару дней, даже если бы для этого им пришлось загнать лошадей.

День выдался погожим и жарким. Элмерик вскоре пожалел, что не догадался заранее отшнуровать рукава от куртки. Теперь по его спине стекал пот, и даже свежий ветер, обдувавший лицо, ничуть не помогал. Когда они выехали из-под сени деревьев на широкий тракт, стало ещё жарче. Он немного завидовал Ллиун, которая сказала, что доберётся до столицы сама и окажется там ещё даже пораньше некоторых, — мол, у младших фэйри свои дорожки.

Проехав Чернолесье и добравшись до развилки, Шон, не раздумывая, повернул направо, и бард, перехватив поводья в одну руку, натянул их, заставляя коня остановиться.

— Постойте, разве нам сюда? Я думал, есть дорога короче…

— Ты прав. Но сейчас нам придётся ехать в обход, — Мартин поравнялся с ним. — Не хотелось бы встретиться с фоморами раньше времени.

— Насколько же далеко они продвинулись? — ужаснулся Элмерик, чувствуя, как в горле пересыхает от волнения. — Я думал, мы сегодня заночуем в Трёх Долинах.

Он отвязал от пояса флягу и сделал мощный глоток, чтобы унять жажду.

— Замок Трёх Долин пал. Они сражались как могли, но силы оказались слишком неравными, — Мартин вздохнул и подтянул сползающую с руки перчатку.

А бард, глядя на него, пожалел, что не взял перчаток сам, — от таких вестей ладони вмиг вспотели и поводья начали выскальзывать из рук.

— Это же родовой замок Орсона! О боги! Его отец, надеюсь, жив?

Мартин пожал плечами:

— Доберёмся до столицы и узнаем.

«Если доберёмся, — мысленно добавил Элмерик и тут же поспешно поправил себя: — Не «если», а «когда». Пускай сейчас всё кажется мрачным и беспросветным — отчаиваться нельзя. Это же верный путь к поражению».

Но всё же он никак не мог избавиться от мысли, что Объединённых Королевств — таких, какими он их помнил и любил, — больше нет. Родное Холмогорье сдалось без боя, едва услыхав о возможной независимости; весь север враг подмял под себя — где-то огнём и мечом, где-то щедрыми посулами. Теперь выходило, что и Долины тоже захвачены. Значит, под рукой Артура Девятого осталась только южная часть страны. Страшно было даже подумать, что случится, если падёт Каэрлеон!

Но одного Элмерик не мог взять в толк: для чего всё это нужно Калэх? Он понял, что задал последний вопрос вслух, только когда Мартин нехотя отозвался:

— А кто ж её знает? Она с нами своими планами не делится.

— Но, может, Медб хотя бы догадывается?

— Уверен, что так. Но, знаешь ли, она тоже не склонна к откровенности. Могу сказать с уверенностью только одно: ей страшно.

— Погоди, ты считаешь, что Медб боится Калэх? — ахнул Элмерик. — Ну и дела! Мне казалось, королева Лета не боится никого и ничего.

Мартин горько усмехнулся, расправляя складки своего клетчатого пледа, притороченного к седлу.

— Да. Она тоже так думала, — он похлопал свою пегую лошадку по холке, и та снова перешла на быструю рысь.

На ночлег путники остановились на постоялом дворе под названием «Королевский Дуб» с могучим деревом на вывеске. Здесь же они собирались поменять коней, чтобы уже к вечеру следующего дня добраться до Каэрлеона. Трактиров с таким названием Элмерик знал ещё примерно с десяток, и этот ничем не отличался от прочих: тот же душный полумрак, едва освещённый лампами, запах прогорклого масла, сальные свечи и грязь на столах, те же улыбчивые доступные девицы, разносящие неприхотливым посетителям кислый эль… В другое время он мог бы сыграть здесь песню-другую и получить бесплатный ужин, но, во-первых, жалованья Соколов ему хватало, чтобы заплатить за еду и постой — ведь в Чернолесье тратить звонкие монеты было особо негде, — а во-вторых, у него был гейс. Поэтому он первым делом спрятал арфу под стол, а флейту — под плащ, чтобы не приставали.

В общем зале было шумно: посетители ели и выпивали, громко болтали, звеня кружками, смеялись, будто бы не было никакой войны у порога. В воздухе плыл густой дым, пахло подгоревшим жирком (сегодня здесь подавали свиное сало с гороховой кашей). Но в «Королевском Дубе», по крайней мере, было тепло и сухо, тогда как снаружи с наступлением темноты небо заволокли тучи и начал накрапывать мелкий дождь.

Остальные его спутники, поев, разбрелись по комнатам — Шон сказал, что выехать надо будет ещё до рассвета. Элмерик остался за столом один и всё тянул из кружки паршивый эль — к счастью, почти не чувствуя вкуса. С одной стороны, он был рад остаться один — на людях приходилось держать лицо и улыбаться. С другой — сейчас, как никогда прежде, он ощущал своё одиночество. Бард сам не понимал, откуда взялось это чувство, — как будто знакомые по прежним странствиям трактирные запахи пробудили в нём не самые приятные воспоминания. Он дал себе слово — когда всё закончится, обязательно отыскать своих родных — и молил всех богов, чтобы отец, мачеха и маленькие братик с сестричкой были живы. Каким же глупцом он был, когда сбежал из дома! Хорошо, что теперь ума прибавилось. Главное, чтобы не оказалось слишком поздно…

Погружённый в свои невесёлые размышления, он не сразу заметил, что за тот же столик подсела Маэна. Девушка уже некоторое время задумчиво смотрела на него, не пытаясь заговорить.

— Не спится? — он поприветствовал её кивком.

Эльфийка поплотнее надвинула на лицо тёмный капюшон, скрывавший острые уши, и вздохнула.

— Да. Мысли не дают покоя.

— Какое совпадение. Мне тоже…

Некоторое время они сидели молча, не глядя друг на друга. Элмерик изучал хлопья пены в своём напитке, а Маэна, почти не моргая, смотрела на коптящее пламя свечи.

Она всё ещё была красива. Настолько, что хотелось любоваться её чертами до бесконечности. На молочно-белой коже плясали золотые блики, зрачки расширились в полумраке, отчего глаза казались тёмно-фиолетовыми, а светлые локоны, выбившиеся из-под капюшона, красиво обрамляли лицо. В то же время бард понимал, что от его былых чувств не осталось ни следа. Наверное, Брендалин для него действительно умерла в тот миг, когда толкнула его в снег и уехала с мельницы в зимнюю ночь. Прочие встречи напоминали длительную агонию, но теперь и это прошло, сгорело без остатка. Осталась лишь смутная досада: а ведь всё могло бы быть хорошо, если бы не… Таких «если бы» было слишком много. И вряд ли у них с Брендалин могло быть хоть какое-то совместное будущее. Теперь Элмерик был даже рад, что всё наконец-то закончилось: и любовь, и вражда. Но что придёт на смену этим чувствам (если вообще придёт), он не знал.

— Рик… ты прости меня, если сможешь. — с губ девушки сорвался тяжёлый вздох. — Мне правда жаль, что так вышло. Можешь не верить, но это так. Понимаю, у тебя есть причины ненавидеть меня…

— Я не ненавижу, — глухо отозвался Элмерик, слишком крепко вцепляясь в ручку кружки. — Было время, когда я, не раздумывая, отдал бы за тебя жизнь. Было и другое — когда я считал, что обязательно убью тебя при встрече. Но теперь прошлого не вернуть. Да и не надо.

— Прошлое никогда не возвращается, — Маэна водила пальцем по столу, вычерчивая замысловатые узоры. — Вся наша жизнь — дорога без возврата.

Бард вздрогнул, услышав эти слова, и чуть не выронил из рук кружку с элем. Помнится, змей, которого он встретил в сердце Чёрного леса, говорил то же самое. Тогда он не понял, что это значит.

— Что ты имеешь в виду? — он постарался, чтобы голос прозвучал как можно более беспечно, но Маэна не обманулась: её взгляд стал очень серьёзным.

— Не всем, что я делала, стоит гордиться. Думаю, у каждого бывали такие моменты. Но к прошлому вернуться нельзя — что сделано, то сделано. Главное — вынести урок из случившегося. А от новых ошибок, увы, никто не застрахован.

То, что сказала эльфийка, было очень созвучно с мыслями Элмерика, поэтому ему не оставалось ничего другого, кроме как кивнуть.

— Наверное, ты права. Я тоже о многом сожалею. О том, что сделал, но ещё больше — о том, чего не сделал.

— Кое-что можно наверстать, — Маэна сплела руки под подбородком. Во мраке общей залы её тонкие пальцы казались почти прозрачными.

— Но не всё. Кое-что уходит навсегда.

— Именно поэтому я и сказала про дорогу без возврата. Нас ждёт битва. Не знаю, выживем мы или нет. Но я хотела бы, чтобы никто из нас не вспоминал другого недобрым словом.

— Думаешь, мы умрём? — у Элмерика всё похолодело внутри. Всё это время он старался даже мысли не допускать, что с войны можно не вернуться.

— Я не пророчица. Да и, говорят, даже лучшим из пророков известно не всё. Будущее может изменяться. Кто знает, может, пока мы разговаривали, оно уже несколько раз перевернулось с ног на голову?

— Скажешь тоже! — Элмерик усмехнулся. — Если хочешь знать, я давно не держу на тебя зла. Друзьями мы вряд ли станем, но сомневаюсь, что ты станешь плакать об этом.

— Не стану, — она улыбнулась в ответ и, не спрашивая разрешения, отпила из его кружки и поморщилась. — Ох, ну и гадкий же тут эль!

— Угу, полнейшая отрава!

Она вернула кружку Элмерику и задумчиво повертела на пальце тонкое кольцо с серебряными остролистами, украшенное капелькой красного граната, будто кровью.

— Знаешь, сейчас я поступила бы иначе. Прежде я не понимала, насколько была жестока, используя тебя в своей игре. Я слишком боялась дядю, чтобы задумываться об этом. Признаюсь: по-своему ты мне даже нравился, Рик. Твои ухаживания были такими наивными, а песни ласкали слух. Мне нравилось проводить время вместе с тобой. Иногда мне даже казалось, что я влюбилась, и тогда в моём сердце просыпалось что-то, похожее на муки совести. Но, по правде говоря, в те дни я не знала, что такое любовь. Не понимала, что чувствует тот, кого предали, и как страшно потерять дорогого человека.

— Но разве ты не потеряла мать?

— Я её почти не помню, — Маэна сморгнула с ресниц одинокую слезинку, и та, упав на стол, расплылась тёмным пятном. — Когда я говорила, что мне её не хватает, я жалела себя, а не её. Мне казалось, она меня бросила. Ещё и не рассказала, кто мой отец… Кто бы мог подумать, да? Им оказался тот, кого я ненавидела больше всех.

— Но ведь больше не ненавидишь?

Элмерик поборол желание утешить девушку — несмотря на всё, что их связывало и разделяло, — но знал, что сейчас это будет лишь во вред. Бывают моменты, когда лучше выплакаться, чем держать горе в себе.

— Нет, конечно. Он спас моего короля. А ведь тот однажды поступил дурно, и Шон имел полное право не откликаться на просьбу о помощи. Мы с ним едва знакомы, но я уже успела кое-чему у него научиться.

— Чему же?

— Прощать, — она промокнула глаза салфеткой. — А Браннан научил меня просить прощения.

— Кстати, о Браннане… Он много значит для тебя?

Что-то кольнуло Элмерика в сердце, когда он задавал этот вопрос, — в душе словно проснулись отголоски былой ревности. Говорят, люди, потерявшие ногу или руку, порой нет-нет, а чувствуют боль. Его нынешнее чувство было сродни этому. Но вопрос нужно было задать, чтобы их с Брендалин история окончательно закончилась.

— Он мой сюзерен, я присягнула ему на верность и с радостью отдам за него жизнь, если будет нужно. Люблю ли я моего короля? Думаю, да.

— В королевы податься не собираешься? — усмехнулся бард.

Он и сам не знал, зачем ляпнул такую чушь, — знал же, что говорит обидные вещи. Может, ему хотелось уязвить эльфийку? Сделать ей больно так же, как когда-то было больно ему? Он даже расстроился, когда испытал это мстительное некрасивое чувство, и поспешно добавил: — Прости, кажется, я сморозил глупость.

Маэна покачала головой.

— Нет, не собираюсь. Вместе с именем моей прародительницы я приняла и её гейс — никогда не выходить замуж. К тому же я знаю, что королю когда-то нравилась моя мать, и он согласился помочь мне, чтобы почтить её память. И ещё потому, что его попросил Каллахан. Но, поверь, я никогда не забуду, что король Браннан сделал для меня, и буду благодарна ему до конца моих дней.

Они ещё немного посидели молча, больше не избегая смотреть друг на друга. На этот раз тишину нарушил Элмерик:

— Всё, что было между нами… кажется, это уже случилось так давно, правда?

Ему на мгновение показалось, что он ощущает, как время бежит и уходит, словно вода в песок. Дурные или светлые — каждое из них бесценно, но рано или поздно всё проходит.

— В другой жизни, — Маэна поднялась, легко поклонилась ему. — Спокойной ночи, Рик.

Бард проводил её взглядом, удивляясь, что под лёгкой поступью эльфийки не скрипнула ни одна ступенька на старой деревянной лестнице.

— Да, в другой жизни, — эхом повторил он и допил последний глоток эля.

Эта чаша наконец-то была пуста.

На исходе следующего дня путники обогнули королевский холм со священным кругом камней на вершине и увидели впереди подкрашенные закатом стены Каэрлеона. Облака выглядели опалёнными, и Элмерик невольно поёжился, задрав голову: ему не хотелось думать, что небесный огонь является предвестником того, что и сам город вскоре запылает. В свете уходящего солнца лазурная черепица на крыше королевского дворца казалась тёмно-фиолетовой, а флаги с золотыми коронами приобрели кровавый оттенок. Зрелище и впрямь было потрясающее — красиво и жутко одновременно.

Мост подняли сразу за их спинами. Столица уже не первый день готовилась к осаде. Повсюду сновали стражники — их стало примерно вдвое больше, чем зимой, а мирные жители попрятались по домам. Вокруг царила необычная для такого большого города тишина («Затишье перед бурей», — подумалось Элмерику) — ни детского смеха, ни окриков возниц, ни возгласов вечерних зазывал. Окна в домах были плотно занавешены, а кое-где даже заколочены. Когда наступили сумерки, зажглись редкие огни, но темнота не рассеялась. Двери многих трактиров так и остались закрытыми — Каэрлеон как будто вымер. И лишь пара запоздалых торговцев («лучшие стрелы и наконечники для стрел, отменная тетива, самые крепкие просмолённые верёвки!») до сих пор не закрыли свои лавки.

На крепостной стене — там, где прежде зияли бреши, которые всё недосуг было заделать, — красовалась свежая каменная кладка. Главная улица оказалась перегорожена сваленными в кучу бочками и гружёнными доверху телегами, поэтому до Соколиного гнезда — особняка, служившего штаб-квартирой Соколов, — пришлось добираться в объезд, по самому дальнему мосту через реку Аск.

Когда они доехали до дома, на город уже опустилась тьма. Соколы как будто никого не ждали — Шону пришлось самому открывать ворота с помощью магии. Они спешились во дворе возле конюшни, и заспанный конюх в куртке с королевским гербом принял лошадей.

— А что, Его Величество давно здесь? — поинтересовался Мартин, отстёгивая от седла сумку и клетчатый плед.

— Да, почитай, с самого обеда, милсдарь, — скучающим тоном отозвался конюх и удалился.

До чуткого слуха Элмерика донеслось: «Вот не жалеют лошадушек господа хорошие, а случись что — кому отвечать? Мне. Охохонюшки… Эй, Джимми, бездельник этакий, а ну поднимай свою тощую задницу. Кто лошадей водить будет? Я что ли?»

На втором этаже особняка распахнулось окно, и оттуда выглянул встревоженный мастер Патрик.

— Кто это там приехал? — крикнул он, подслеповато щурясь в темноту.

— Свои, — отозвался Шон. — Давно не виделись.

— Да уж, давненько. Вас только за смертью посылать. Давайте живо в гостиную! Все давно собрались, только вас и ждали.

— Если ждали и дождались — зачем ворчать? Радоваться надо, — усмехнулся Мартин.

Мастер Патрик в ответ успел буркнуть:

— Нечему тут радоваться! — а потом до него дошло, и старый алхимик раскрыл рот от удивления. — Это правда ты, братец? Я же не выжил из ума?

Услышав заверения, что с его рассудком всё в порядке, Патрик повеселел и даже заулыбался:

— Ну слава богам! Хоть одна хорошая новость за сегодня…

В гостиной у камина и впрямь собрались все Соколы, а также Его Величество Артур Девятый, но первой Элмерик всё равно заметил Ллиун, сидевшую на полу у самого огня. Лианнан ши, завидев его, махнула рукой и продолжила кидать в огонь еловые шишки — похоже, ей нравилось смотреть, как те с искрами и треском прогорают. Несмотря на близкий Бельтайн, дом не был украшен к празднику, и от этого Элмерику стало совсем грустно. Даже город, готовящийся к осаде, не произвёл на него такого гнетущего впечатления, как отсутствие венков, цветных лент и свечей из зелёного воска.

После недолгих приветствий Шона, Мартина, Элмерика и Маэну усадили за стол, и Розмари поднесла каждому кубок вина с дороги, посулив, что ужин тоже вскоре будет — сразу после того, как закончится «этот-к-бесам-совет».

— И о чём вы тут советуетесь? — Шон по привычке устроился на подлокотнике командирского кресла — правда, сидел в нём сейчас не Каллахан, а Фиахна, а под его ногами крутилась чёрная кошка. Элмерик не был до конца уверен, что это Майруэн — кто этих кошек разберёт?.

— Да вот решаем, что делать с Лисандром. И я бы не назвал это советом. Это балаган какой-то…

Бард удивился: если даже шутник и зубоскал Фиахна называет происходящее балаганом… что же здесь такое творится?

— Помнится, его хотели обменять на Каллахана? — Шон оглядел всех и остановил взгляд на короле.

— Хотеть-то хотели, — вздохнул Риэган, вертя в пальцах королевский перстень с алым камнем. — Только не вышло. Калэх отказала. Говорит, ей он больше не нужен.

Его Величество выглядел неважно — так, будто не спал уже несколько ночей кряду. Он тщетно старался не клевать носом и, похоже, даже не притронулся к своему кубку — тот был полон вина до самых краёв. Элмерик понимал почему — его самого от вина тоже обычно клонило в сон.

— А я считаю — убить его — и дело с концом. Тут мы, кстати, с Эллифлор заодно, — судя по вытянувшимся лицам окружающих, мастер Флориан уже не впервые выражал своё мнение столь яростно.

— Вы всегда с ней заодно, ничего нового. А мы не станем убивать безоружного пленника. Не по чести это! — Орсон в запале стукнул кулаком по столу.

Элмерик, признаться, отвык от его громкого голоса, поэтому вздрогнул и слегка поморщился.

Если Его Величество был просто сонным и уставшим, то его верный рыцарь выглядел куда хуже. Глаза Орсона покраснели, а веки припухли так, будто здоровяк несколько дней кряду плакал не переставая. Неужели его отец, лорд Глендауэр, всё-таки не выжил в битве?

— Вы опять? — Келликейт закатила глаза. — Ну сколько можно твердить одно и то же!

Бард нашёл глазами Джеримэйна — интересно, а что тот думает? Но Джерри по привычке подпирал стенку, завесившись своей отросшей чёлкой, и в беседе участия не принимал. Зато слушал очень внимательно.

— Тогда почему бы Риэгану нас не рассудить? — Элмерик сомневался, что такое очевидное решение проблемы не приходило остальным в голову, но всё-таки решил уточнить — мало ли.

— Не хочет он судить, — буркнул мастер Патрик. — Говорит, это внутреннее дело Соколов. Достали мы его, короче.

— Вот не надо, этого я не говорил! — король запротестовал, но как-то вяло — похоже, на возражения у него уже не осталось сил.

— Но наверняка подумал. А то я тебя не знаю! — алхимик раздражённо фыркнул.

— Вы-то не достали. А вот они… — Его Величество указал на Орсона и Флориана. — Каллахана на вас нет! Он бы этого Лисандра вмиг запечатал.

— А Фиахна не может? — Элмерик встал и прислонился к стене.

После двух дней бешеной скачки в седле сидеть было не слишком-то удобно.

— Не может, — с хмурым видом отрезал эльф. — Я вам тут что, привратником нанимался? Открой Врата, закрой Врата…

— Гейс у него, — шепнула Розмари барду на ухо. — Не может-та открывать Врата, если не для себя. Только не говори, что я разболтала-та. Он почему-та этого обета жутко стесняется.

Шон нахмурился, словно раздумывая над чем-то, и наконец решился:

— Думаю, я могу попробовать вернуть Лисандра в тот мир, куда его отправил Каллахан. Но один могу не справиться. Март, ты мне поможешь?

— Я-то помогу. Ты только расскажи, чего там и как? Я же не знаю, как Каллахан его запечатывал. Не родился тогда ещё.

— Я видел, как он это делал. И наверное, смогу повторить. Всё лучше, чем до ночи обсуждать по кругу одно и то же. Не знаю, как у вас, а у меня с утра маковой росинки во рту не было, — рыцарь Сентября, расправив плечи, потянулся.

— А вдруг он оттуда опять сбежит? — не сдавался упорный Флориан, поглаживая корешок книги с призраком Эллифлор.

— Значит, проследим, чтобы не сбежал.

— А если ничего не получится? Тут лучше бы наверняка, а то…

— Да что ты раскаркался вместо ворона своего? — прикрикнул на него мастер Патрик.

— Если не получится, я придумаю что-нибудь ещё, — голос рыцаря Сентября звучал спокойно, но Элмерик чувствовал его растущее раздражение — похоже, терпение наставника было на исходе. — Хватит, Флориан! Мы с Мартом уже сказали, что берём это дело в свои руки. Можно нам, наконец, поесть?

— Валяйте, — Флориан отмахнулся резким нервным жестом.

— Хорошая идея, — обрадовался Орсон (Элмерик так и не понял: он это про Лисандра или про еду?).

— А знаешь что, Шон… — задумчиво произнёс король, потирая заросший рыжеватой щетиной подбородок.

— Что?

— Нам тебя очень не хватало, — Риэган отсалютовал ему кубком и впервые за вечер пригубил терпкое вино.

Когда брауни накрыли на стол, рыцарь Сентября первым делом наложил себе в тарелку жареного мяса с горкой, захватил ломоть хлеба и пару горячих пирогов, а затем удалился, бросив напоследок Мартину:

— Как поешь — приходи. Надо обсудить дело.

Поэтому Элмерику пришлось отдуваться за рыцаря Сентября, рассказывая остальным в подробностях, как они выручали Брэннана. Маэна порой добавляла штрихов и красок в его рассказ, но в основном смотрела в свою тарелку, будучи не в силах расправиться с одним жалким куском пастушьего пирога. И это после такого изнурительного путешествия!

Когда бард закончил говорить и ответил на все вопросы соратников, Фиахна, ничуть не смущаясь, пихнул короля локтем в бок и заявил:

— Надеюсь, никто не станет возражать, что этот подвиг достоин награды? Мальчик исхитрился прыгнуть выше головы! Как, например, насчёт посвящения? По-моему, он уже достаточно походил в оруженосцах.

Элмерик аж задохнулся, услышав эти слова. Даже в своих самых смелых мечтах он не заходил так далеко — думал, что придётся ждать долгие годы. Щёки барда вмиг зарделись, и ему захотелось спрятаться под стол. Однако Риэган с сомнением покачал головой.

— Ты и прав, и нет. Согласен, что он заслужил награду, но, боюсь, не в моих силах её дать.

Сердце Элмерика совершило странный кульбит в груди и ушло в пятки. Ну почему обязательно нужно обсуждать такие вещи в его присутствии? Неужели они не могли поговорить где-нибудь за закрытой дверью?

— Это почему же? — возмущению Фиахны не было предела — у него даже кончики ушей покраснели.

— Ну посуди сам: во-первых, если его и посвящать, то не в рыцари, а в филиды — думаю, младшая ступень мастерства ему вполне по зубам. Но даровать такое посвящение может только другой филид. То есть Каллахан. И у них свои обряды, о которых я слышал лишь краем уха.

— Но я считал, что рыцарство дают за доблесть, проявленную в бою. И многие чародеи прошлых времён удостаивались этой чести, хотя и не держали в руках оружие. Магия — уже сама по себе оружие, — не отставал Фиахна. — Певческие чары ничем не хуже мечей и копий.

Остальные Соколы молчали, не вмешиваясь в их спор. Но Элмерик видел, что все внимательно слушают, затаив дыхание. Даже мастер Патрик, который зачем-то ещё пытался делать вид, что его не интересует ничего, кроме свиной похлёбки.

Розмари осторожно тронула Фиахну за расшитый серебром рукав туники, будто бы подбадривая, и улыбнулась Элмерику. Бард кивнул ей в ответ: приятно было узнать, что девушка на его стороне. А Джерри так вообще, казалось, сейчас прожжёт взглядом дырку у Элмерика во лбу. Он не скрывал восхищения и зависти, но на этот раз бард был уверен, что зависть эта отнюдь не чёрная.

Орсон вдруг оторвался от еды (что с ним случалось крайне редко) и тихо, но веско заметил:

— Вообще-то, я согласен с Фиахной.

Король бросил на него осуждающий взгляд, который можно было трактовать как «хоть ты-то не лезь, когда не просят», и вздохнул:

— Да погодите вы! Я же ещё не сказал, что во-вторых! Шон, Элмерик и Маэна помогли Браннану, и я этому очень рад — как ваш добрый приятель Риэган. Но как Артур Девятый, хочу напомнить вам, что Объединённые Королевства не состоят в союзе с эльфами. Если я награжу наших героев — любого из них, — я тем самым признаю, что они совершили дело государственной важности. И таким образом косвенно подтвержу свой союз с Неблагим двором. Да, его не будет на бумаге, но судьба никогда не обращала внимания на подобные мелочи. Вы ещё помните о пророчестве? — король поджал губы и после небольшой заминки продолжил: — Кстати, по этой же причине я не могу разрешить Мартину и Маэне участвовать в битве за Каэрлеон.

— Но почему? — Элмерик выронил из рук ложку.

Он не успевал следовать за мыслями Риэгана, лишь почувствовал, как к горлу подступает обида. Не за себя — за Мартина. И за Маэну тоже. Они же пришли помочь! Неужели им придётся отсиживаться в тылу, пока другие будут жертвовать своими жизнями?

До прямых возражений королю не дошло, однако по гостиной пронёсся тихий ропот — похоже, не один бард не мог уследить за мыслью Артура.

Тот поморщился — ему явно не хотелось говорить на неприятные темы, особенно за дружеским ужином. Но у королей редко получается делать, что им хочется.

— Маэна — подданная Неблагого двора, в её верности не приходится сомневаться, иначе Браннан до сих пор лежал бы в своём ледяном гробу. Принимая её помощь, мы принимаем и помощь Брэннана. То же и с Мартином. Конечно, он, в отличие от Маэны, присягал нам на верность, но ближайшую сотню лет будет служить королеве Медб. И я более чем уверен, что та отпустила его вовсе не потому, что у неё такое доброе сердце.

— Как ни жаль это признавать, но, скорее всего, ты прав, — Мартин, помрачнев, потянулся за вином. — Ну, по крайней мере, я помогу вам с Лисандром. Это может считаться внутренним делом Соколов, а я — несмотря ни на что — всё ещё один из вас.

— Конечно, Март, — мастер Патрик приобнял его за плечи.

Тот похлопал брата по руке, поставил кубок на стол, натянуто улыбнулся и встал:

— Ладно, тогда пойду к Шону. Нечего тут рассиживаться.

Уже у самого выхода из гостиной Келликейт поймала Мартина за рукав, и чуткие уши барда уловили её тихий, полный сочувствия шёпот:

— Что бы ты там себе ни вообразил, твоё место здесь. Я говорю это сейчас не как твой друг, а как пророчица! Ясно?

Мартин что-то ответил ей, но его слов Элмерик уже не услышал. После его ухода воцарилась неприятная гулкая тишина — никогда ещё ужин в кругу друзей не был таким напряжённым. Все молча ели, никто даже не просил соседа передать какое-нибудь блюдо.

Наконец Маэна со вздохом отодвинула тарелку:

— Я, пожалуй, тоже пойду.

— Постой-ка! Вот, возьми это, — Розмари вдруг подбежала к ней и протянула амулет. Эльфийка, поколебавшись, взяла красно-белую нить, в которую кое-где были вплетены тёмно-серые камешки с дырочками посередине. Элмерик слышал, что такие в народе называют ведьмиными камнями или стеклом друида и что найти такой — к большой удаче.

— Для чего это?

— Надень на руку, чтобы Лисандр не смог до тебя добраться-та. Неча ему в твоей голове делать. Только, чтобы заклятие сработало, ты должна сказать-та, что принимаешь подарок, и поцеловать дарителя. Меня, то бишь.

— Чудна твоя магия, — Маэна обернула браслет вокруг руки и протянула запястье Розмари, чтобы та завязала узелок. — Я с благодарностью принимаю дар.

Ей пришлось подняться на цыпочки, чтобы чмокнуть ведьму в губы.

— Вот и славно! — Розмари вернулась на своё место и придвинулась ближе к Фиахне, положив голову тому на плечо.

Маэна бесшумной походкой прошла по гостиной. Обернувшись уже у выхода, она обвела взглядом присутствующих и немного виновато улыбнулась:

— Как бы там ни было, я очень рада, что мы больше не враги, — и скрылась за дверью.

После ужина наставники разбрелись по своим комнатам, а Соколята остались. И Ллиун тоже.

— Ну что, приступим-та? — Розмари потёрла ладони в предвкушении.

— К чему? — не понял Элмерик. — У вас тут какой-то заговор?

— Вроде того, — усмехнулся Джерри, подойдя к нему почти вплотную. — А ну-ка отвечай: ты с нами или против нас?! Только не раздумывай долго!

— Перестань, Джеримэйн, — Орсон улыбнулся впервые за этот вечер, а потом терпеливо пояснил ничего не понимающему Элмерику: — Мы просто решили украсить дом к Бельтайну. Праздник всё-таки.

— Ф-фух! Не пугайте меня так, — бард выдохнул с немалым облегчением. — Я, признаться, и сам подумал, что тут как-то уныло.

— Значит, отравленные кушанья, смертоносная прялка и ледяное заклятие Лисандра тебя не испугали, а наших заговоров ты боишься? — Джерри ткнул его кулаком в бок, и Элмерик немедля ответил ему тем же. Как же он соскучился по этим подначкам и перепалкам! Но, разумеется, никогда не признался бы в этом.

— Одни бесы знают, на что вы способны. Я слыхал, будто Соколы — лучшие чародеи в этом королевстве, и их стоит как минимум опасаться, разве не так?

— Эй-эй, мы же хорошие парни! Бояться нас следует только плохим парням. Ты же не примкнул к нашим врагам, а? — Джеримэйн старался выглядеть сурово, но в его глазах всё равно читалось неприкрытое веселье.

Пока Элмерик думал, как бы получше съязвить в ответ, Орсон притащил коробки, и все бросились распутывать шёлковые ленты. Ллиун принесла ведро, полное берёзовых веток, и принялась плести венок. Она закончила довольно быстро, и творение рук лианнан ши заняло своё законное место над камином, а Розмари вдобавок немного поколдовала, чтобы листья подольше оставались свежими.

— Помнится, у нас в деревне всегда наряжали майское дерево-та, — она мечтательно улыбнулась. — И выбирали короля и королеву. А меня-та ни разу не выбрали, эх! А я так мечтала-та…

— У нас тоже так делали, — Орсон помрачнел, сминая в руках зелёную ленту. — Отец любил Бельтайн больше других праздников. В этот раз совсем немного не дожил…

— Может, и мы его ненадолго переживём, — пожал плечами Джерри, и Келликейт с размаху отвесила ему подзатыльник:

— Ну спасибо! Утешил, называется!

И тут Элмерику пришла в голову идея, которая показалась ему просто отличной.

— Послушайте, у нас же ещё остались берёзовые ветки! Давайте каждый повяжет на них по ленте и загадает желание? Это будет наше майское дерево. А короля и королеву выберем после битвы, когда будем праздновать победу.

— Это всё ерунда! — фыркнула Келликейт. — Я сколько ни повязывала, ни разу ничего не сбывалось.

— А у меня сбывалось, — Орсон похлопал себя по второму поясу — рыцарскому знаку отличия. — Не так, как я себе это представлял. Но тем не менее…

— У меня тоже сбылось, — Розмари приладила несколько лент над венком так, чтобы те красиво обрамляли его. — Однажды я загадала, что хочу большую семью, чтобы не было скучно-та. Мамка надо мной насмехалась. Говорила: мол, вырастешь-та, замуж выйдешь, нарожаешь много деток — вот и будет тебе семья. А теперь моя семья — это вы. Эх, жаль, мамке не расскажешь-та…

Вздохнув, она вытерла руки о передник, а Орсон, приобняв её за плечи, пробасил:

— Не вешай нос, Роз. Я думаю, они видят всё, что с нами происходит. И радуются нашим успехам.

Джерри скривился, будто бы проглотил что-то кислое, но вместо того, чтобы по привычке сострить что-нибудь, неожиданно выдал:

— А знаете, я тоже загадывал кой-чего. И оно сбывалось. Только я вам не скажу, что.

— Наверняка это была любовь прекрасной девы, — лианнан ши прищурила свои озорные зелёные глазищи. — Что ещё загадывают юноши? Из такого, что потом хотят скрыть?

— Ага, понятненько, — с радостью подхватил шутку Элмерик, хлопая Джерри по плечу. — Так вот почему в тебя влюбилась эта… как её? Мэриэнн вроде? Кто б в тебя по своей воле влюбился-то?

— Дурак ты! — Джерри оскалился, но довольно-таки беззлобно. — На прошлый Бельтайн меня ещё не было с Соколами, я ничего не знал ни про Чернолесье, ни про Мэриэнн. И, к слову, мы с ней расстались уже, потому что я встретил Шерлин. У неё такие красивые глаза — вы бы только видели!

— Ну ты даёшь! — усмехнулась Розмари. — А как же эта… Дженелис? У неё, помнится, тоже были такие глаза-та! «Чистые, как утренняя роса».

Последнюю фразу она произнесла, кривляясь, и Элмерик понял, что девушка повторяет слова, которые когда-то слышала от Джерри.

— Это давно в прошлом, — буркнул Джеримэйн, сплетая руки на груди. — Глупышка эта твоя Дженелис. Говорить с ней не о чем.

— Пф, можно подумать-та, ты говорить с ними собрался! А, кстати, ещё помнишь, та, светленькая… Линдалин, кажется? — Роз никак не отставала, улыбаясь всё шире и шире, — ей явно нравилось дразнить Джеримэйна.

— С ней у нас вообще ничего не было! И вообще, это она на меня вешалась.

— А ты не очень-та сопротивлялся!

— Да, кто-то тут времени зря не терял, — Элмерик, признаться, был удивлён — ни за что бы не подумал, что Джеримэйн всё это время сбегал в деревню к разным девушкам, — барду стало даже немного завидно. — А кто ещё совсем недавно говорил, что все девчонки — дуры, и собирался никогда не влюбляться?

— Не мог я такого сказать! — рассмеялся Джерри.

— Тогда поклянись в этом, — лианнан ши шутя хлестнула его веткой.

— Да ну вас… может, и говорил, но не помню. Рик, ну скажи ей!

— Говори-и-ил, говори-и-ил! — пропела Ллиун, показав острые жемчужные зубки.

— Давайте лучше желания загадывать, — Джеримэйн сгрёб оставшиеся в ведре ветви, сунул их в кувшин с водой, который водрузил на каминную полку, и первым схватил красную ленту. Ему даже долго думать не пришлось, чтобы загадать желание. Видимо, давно уже знал, чего хочет.

Остальные тоже выбрали себе по ленте — даже Ллиун (бард прежде не слышал, чтобы младшие ши принимали участие в людских обрядах, но от этой лианнан ши можно было ожидать чего угодно).

Сам же Элмерик терпеливо ждал своей очереди. Он хотел быть последним — завершить обряд по праву придумавшего. Ему осталась зелёную ленту, а это был любимый цвет барда. Он счёл это добрым знаком.

Когда все закончили, он подошёл, выбрал свободную веточку — рядом с голубым бантиком Ллиун, — затянул крепкий узел и загадал, чтобы все, кто дорог его сердцу, пережили грядущую битву и вышли из неё целыми и невредимыми. И чтобы им ещё не раз довелось отпраздновать Бельтайн вместе.

Ещё несколько часов они не могли разойтись, болтая о всяких пустяках. Тревожные мысли то и дело подступали, но бард гнал их прочь. Когда же глаза начали совсем слипаться и он решил откланяться, Ллиун пошла за ним, сказав, что сегодня он не должен — и не будет — спать в одиночестве. Дескать, она поможет на время забыть обо всех волнениях. Выходит, заметила? А Элмерик надеялся, что неплохо научился держать лицо и скрывать свои чувства. Впрочем, лианнан ши всегда была проницательной. Кто знает этих младших фэйри: может, они и впрямь могут читать мысли и угадывать желания? Ну, по крайней мере некоторые. Потому как стоило ей всего раз поцеловать Элмерика за закрытой дверью его спальни — и сон как рукой сняло, а в голове не осталось никаких мыслей.

В её объятиях бард забывал обо всём. И чем прочнее становилась их связь с лианнан ши, тем чаще в его голове рождалась музыка, и слова новых песен готовы были сорваться с кончика пера и излиться на бумагу. Как будто бы его вдохновение долго копилось в мутной заводи, а теперь плотину вдруг прорвало — и вода хлынула мощным потоком, с которым он не знал, как справиться. Его щёки горели, в висках стучала кровь, дыхание участилось. Может, об этом и предупреждал его мастер Патрик, когда говорил о чарах лианнан ши? Но даже если этот огонь окажется гибельным, Элмерик ни о чём не жалел.

Ллиун уже давно заснула, а в его сознании всё ещё вспыхивали строчки и звучали замысловатые рилы — он даже вскочил и принялся записывать всё это, чтобы не забыть. Извёл кучу бумаги, насажал клякс, но так и не смог дописать до конца ни одной песни. Сердце стучало, как будто он только что пробежал несколько миль. Хорошо, что яблоневая дева мирно посапывала на кровати и не видела его метаний, а то наверняка разволновалась бы.

За окном занимался рассвет, но сна не было ни в одном глазу. Элмерик со вздохом отложил перо, подошёл к Ллиун и поправил сползшее одеяло. Девушка тихонько улыбнулась во сне. Раз уж с песнями ничего не вышло, бард решил пойти прогуляться. Даже оделся для этого — и вовремя, потому что в дверь вдруг постучали. Душа вмиг ушла в пятки: в такую рань редко приходят с хорошими новостями.

Элмерик отодвинул щеколду, выскользнул в коридор и столкнулся нос к носу с Мартином.

— Похоже, я тебя не разбудил, — он окинул барда взглядом. — Это хорошо. В любом случае, прости за ранний визит. Кажется, нам с Шоном не обойтись без твоей помощи. Для того чтобы запечатать Лисандра, нужен бард.

Мартин выглядел так, будто тоже не спал всю ночь: под глазами залегли глубокие тени, коса растрепалась — он явно не переплетал её со вчерашнего дня, а подбородок покрылся щетиной. Похоже, ему нынче было не до бритья.

— Что я должен буду сделать?

Элмерик так сильно вымотался в последние дни, что, кажется, впервые не почувствовал никакого душевного трепета из-за грядущего участия в ритуале. Ну, нужен бард — значит, нужен. И никаких дурацких мыслей о том, что он не справится, ошибётся и всех подведёт. Всегда бы так!

— Вот, держи, — Мартин протянул ему пыльный свиток. — Ты должен выучить это и сыграть. Нельзя ошибиться ни в едином слове — иначе печать со временем разрушится.

Элмерик сдул со свитка пыль, развернул его и вчитался — текст был написан на древнеэльфийском. Это создавало дополнительные трудности, но даже тут его извечная неуверенность в себе не проснулась — на душе было спокойно как никогда. Возможно, за это стоило поблагодарить Ллиун и её магию.

— Пожалуй, схожу к Маэне. Она сможет помочь мне разобрать спорные места.

Мартин ободряюще хлопнул его по плечу:

— Спасибо, приятель. Кстати… ты можешь обратиться не к ней, а к Дэрреку — он прекрасно знает древнеэльфийский, потому что застал те времена, когда эльфы на нём ещё разговаривали. А нам с Шоном ещё предстоит доделать кое-что. И предупредить Риэгана.

— А при чём тут он? — Элмерик вытаращил глаза. — Вроде же решили, что Лисандр — это забота Соколов.

— Да, но наш колдун, поняв, к чему всё идёт, сказал, что у него есть важные сведения. Мол, ему известно, как можно победить фоморов. Только расскажет он об этом лишь королю, и никому другому.

— Думаешь, хочет выторговать себе помилование?

— Возможно. Риэган вряд ли на это пойдёт, но если Лисандр и правда что-то знает… — Мартин едва слышно вздохнул. — Надеюсь, наш король хорошо знаком с историей и помнит, чем закончилась сделка с эльфом для его прадеда.

— Но ты ведь не веришь Лисандру, да? — Элмерик потёр воспалённые глаза и подумал, что хорошо бы попросить у мастера Патрика каких-нибудь травок для лучшего сосредоточения. Его бодрость была какой-то нездоровой и изматывающей.

— Я думаю, что он лжёт и просто тянет время. Шон тоже так считает. Но не сообщить королю мы не можем.

— Понимаю… — бард невольно сжал кулак, и пергамент в его руке жалобно захрустел. — На мой счёт можешь не беспокоиться — к полудню я буду готов спеть для вас всё что угодно.

— Не для нас, — Мартин усмехнулся. — Для Лисандра. Давайте уже отправим этого негодяя туда, где ему самое место — к фоморам на рога!

Глава тринадцатая

Около полудня Элмерик, как и обещал, спустился в подземелье Соколиного дома, полный решимости. Маэна помогла ему разобраться с текстом, но он на всякий случай сходил и к мастеру Дэрреку тоже — и тот подтвердил всё, что сказала эльфийка. Теперь он не сомневался в правильности слов, равно как и в том, что способен сыграть нужную мелодию без запинок.

Несмотря на то что бард очень спешил к назначенному часу, он всё равно явился позже всех. Риэган был уже здесь, а вместе с ним пришёл и Орсон, чему Элмерик несказанно обрадовался: вот уж кто точно не даст короля в обиду. Его Величество, конечно, сам не промах (да и оружие было при нём), но всё же Орсон обладал редким даром успокаивать всех одним своим присутствием. От него исходила такая уверенность — даже не подумаешь, что этот добродушный здоровяк был совсем другим, когда приехал на мельницу.

После зелья мастера Патрика барду удалось привести мысли в порядок, а решимости ещё и прибавилось — ему хотелось покончить со всем этим поскорее, пока его не оставило чудесное ощущение силы, бурлящей внутри и готовой сорваться с кончиков пальцев. Он будто слышал, как арфа зовёт его и просит поскорее сыграть.

Остальные, похоже, не очень-то горели желанием войти в темницу. Риэган чувствовал себя неуютно, и оттого улыбался и шутил даже больше обычного. Орсон стоял за его спиной и не убирал ладонь с рукояти меча. Мартин и Шон постоянно переглядывались — Элмерик понял, что они тоже нервничают. Особенно Мартин, что было совсем неудивительно: помнится, во время своей последней встречи с Лисандром он едва остался жив…

— Ладно, — Риэган решительно тряхнул головой. — Я готов его выслушать. Чего же мы ждём?

Шон подошёл к деревянной двери, обитой железными пластинами, и поколдовал над замком. В свете истинного зрения Элмерик увидел огненные печати, которые испепелили бы любого, кто решит отпереть эту дверь, не зная, на какой предмет-ключ завязаны эти чары. Дочитав заклинание, рыцарь Сентября приложил к замочной скважине своё кольцо, отлитое в форме головы Сокола. Бард мысленно одобрил такой выбор: открыть дверь и не погибнуть мог любой из Соколов, а вот Лисандр давно лишился своего кольца и не смог его вернуть даже при помощи Брендалин.

За тяжёлой дверью оказалась решётка. Скучающий пленник, завидев гостей, сразу вскочил на ноги, его единственный глаз заблестел от радости.

— Пришёл всё-таки?

Каменные стены темницы были разрисованы огамическими заклятиями, не позволяющими чародею колдовать. Некоторые из знаков были сильно поцарапаны то ли сам Лисандр пытался их стереть, то ли кто-то из прежних узников. Но чары всё ещё оставались достаточно крепкими. —

Несмотря все на тяготы, доставшиеся на его долю, и потрёпанный внешний вид, пленник выглядел довольным. Его улыбочка показалась Элмерику жутковатой. Впрочем, Лисандр никогда не отличался здравостью рассудка — удивительно ли, что в каменном мешке без свежего воздуха он окончательно спятил?

— Безмерно рад высоким гостям. Давно мечтал взглянуть на короля людей. Хоть одним глазком, — он хохотнул, словно приглашая остальных посмеяться над удачной шуткой, но никто не пожелал присоединиться к веселью.

— Мне сообщили, что ты знаешь, как победить фоморов, — Риэган шагнул ближе к решётке, но всё же недостаточно близко, чтобы пленник мог до него дотянуться. — Я слушаю.

Лисандр тоже подошёл и схватился за прутья.

— Да, я готов открыть эту тайну. Но сперва пообещай мне кое-что, король людей.

Его елейный голос заставил Риэгана поморщиться.

— Если ты хочешь просить о помиловании, то знай: его не будет.

— Ну разумеется. Готов спорить, что многие из Соколов мечтали убить меня на месте, а не возвращать в промозглый ледяной мир. Так ведь?

Король подтвердил догадку, и Лисандр всплеснул руками:

— Ах, я так и знал!

— Тебя это удивляет? — в голосе Риегана прорезался металл.

Он умудрялся выглядеть внушительно и грозно даже в серой домашней тунике и без короны — Элмерик очень хотел бы уметь так же.

— Ничуть. Скорее, восхищает, — Лисандр облизнул пересохшие губы. — Я собираюсь попросить не о помиловании, а о смерти. Вы хотите казнить меня, я хочу умереть быстро и без мучений — тогда к чему нам все эти церемонии и ритуалы с печатями?

— Ты просишь о казни? — как ни старался король удержать лицо, но его брови всё же поползли вверх.

Орсон тоже вытаращился на колдуна в недоумении. Ему, как главному защитнику Лисандра во вчерашнем споре, должно быть, было особенно обидно.

— Никак надеешься улизнуть? — хмыкнул Шон, и эльф впервые за этот разговор удостоил его надменным взглядом.

— Не болтай глупостей, недоэльф! Ты не был в том мире, поэтому не знаешь, каково это — провести там вечность. Я бы такого и врагу не пожелал. Думаю, в сокровищнице короля людей найдётся какое-нибудь волшебное оружие, способное причинить мне вред? Без головы ни один эльф не выживет. Если боитесь, потом можете сжечь моё тело.

— Он говорит правду? — Риэган повернулся к рыцарю Сентября. — Его можно убить таким способом?

— Полагаю, да, — неохотно отозвался Шон. — Я не знаю никого, кто бы выжил после меча и огня. Но всё же не рекомендовал бы отступать от изначального плана…

— Знаю-знаю, ты не любишь менять планы на ходу, — король раздражённо отмахнулся. — А что насчёт того мира? Там действительно так плохо?

— Не имел чести побывать. Но Каллахан упоминал, что местечко прескверное, — буркнул рыцарь Сентября, мрачнея ещё больше.

— Хм, значит, лёгкая смерть в обмен на сведения о слабом месте фоморов? Думаю, это неплохая сделка, — король задумчиво поскрёб подбородок.

— Плюс последнее желание смертника, — поспешно вставил Лисандр, не переставая улыбаться.

— Не многовато ли условий?

Элмерику показалось, что король был готов согласиться, а теперь вдруг снова засомневался. Ох, не нравились ему эти игры…

— О, не беспокойся, я многого не попрошу. — эльф неторопливо подтянул шнуровку на рукаве своей рубахи. — Всего лишь пару глотков лучшего вина из твоих погребов. Всегда мечтал, чтобы король людей сам поднёс мне чашу. Прежде я сам наполнял королевские кубки на пирах, но ни один правитель ни разу не предложил мне отведать из своего кубка. Обидно, знаешь ли…

— А, ну такую просьбу выполнить несложно, — Риэган улыбнулся, а вот Шон, похоже, разволновался не на шутку.

— Я бы не советовал… — начал он, но король лишь дёрнул плечом, оборвав его на полуслове.

— Да что он мне сделает? Тут кругом заклятия. И почему подать приговорённому вина — это плохо?

— Не знаю, но…

— Вот и молчи. Орсон, беги за бутылкой. И смотри, выбери самую лучшую.

Рыцарь немного помедлил, но, так и не придумав достойного возражения, поплёлся выполнять приказ.

— Каллахан этого не одобрил бы, — попытался вмешаться Мартин.

— Но Каллахана здесь нет. Мы вообще не знаем, жив ли он ещё. На нашей ли стороне? Я всего лишь хочу защитить свои земли и своих людей. Это мой долг. А ваш долг — слушаться меня, пока вы мне служите.

Элмерик невольно поёжился. Весёлый и добрый Риэган куда-то подевался. Сейчас перед ними стоял Артур Девятый — суровый и решительный, достойный наследник своих царственных предков.

— Значит, по рукам? — Лисандр припал к решётке и, получив утвердительный ответ, зашептал. — Тогда слушай, король людей. Никто не знает, что нужно Калэх, — может быть, даже она сама позабыла, зачем позволила фоморам выбраться. Она могущественна, но очень стара. Я бы даже сказал, выжила из ума. Ей не хватает сил держать орды в узде. Все думают, что фоморы слушаются её, но на самом деле всем заправляет Бэлеар. И у него нет никакого желания делиться с Калэх славой победителя. Если убить Бэлеара, фоморы не пойдут за королевой Зимы, а в одиночку ей мир не завоевать. Даже с помощью Ооны и её жалких отрядов. Подойди поближе, и я научу тебя, как убить Бэлеара.

— Мне и отсюда прекрасно слышно, — король сплёл руки на груди и не сдвинулся с места.

Слушал он очень внимательно, и будто бы уже что-то прикидывал в уме.

— Ладно, как хочешь — пускай все слушают. Бэлеар знает, что нужен своим войскам. Поэтому он не будет рваться вперёд, а останется позади в самом безопасном месте, откуда будет управлять битвой и отдавать приказы. Он способен приказывать фоморам мысленно, поэтому они всегда действуют так слаженно. Бэлеар высок и силён, но в бою обязательно станет притворяться. Увидите вождя — знайте: это не Бэлеар, а простой фомор под его личиной.

— А сам он, стало быть, примет облик одного из своих воинов? — Риэган бросил быстрый взгляд на Элмерика.

— Соображаешь, — Лисандр, смеясь, зааплодировал. — А смертные не так глупы, как кажется! Ты верно понял: мальчишка с разными глазами может заметить подлог. Поэтому его захотят убрать первым. Возможно, даже до того, как начнётся битва. Так что я бы на вашем месте не оставлял его одного, пока всё не закончится. И приставил пару охранничков. Если убьёте Бэлеара — выиграете битву. Ясно?

— И как же его убить? Волшебным оружием?

— Разумеется, волшебным. Но есть загвоздка, — Лисандр вжался в решётку так, будто бы хотел просунуть голову сквозь прутья, но проём был узок. — Во-первых, тот, кто нанесёт ему решающий удар, — сам умрёт. Ты, конечно, подумаешь: не беда, ведь в твоём королевстве много смельчаков, готовых пожертвовать собой ради победы. Но погоди радоваться, пока я не сказал тебе, что во-вторых…

Он замолчал, явно выдерживая паузу.

— И что же? — Риэган подался вперёд, своим нетерпением вызывая у врага очередную улыбку.

— А то, что убить его может только король. Или королева. Любой, кто признан и правит. Кого любит земля. Кто не нарушал Правду короля, — Лисандр подмигнул. — Теперь понимаешь, почему Бэлеар так боится Калэх? И почему не намерен оставлять её в живых, когда та перестанет быть ему нужной?

Риэган молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Лисандр ухмылялся. А вот Мартин и Шон, напротив, стали ещё мрачнее (хотя казалось, что мрачнее уже некуда). Наверное, у них тоже мелькнула мысль, что героический, но порой безрассудный правитель может решить пожертвовать собой в битве за Каэрлеон, — и оба были полны решимости не позволить ему это сделать.

А пленный чародей с наслаждением потянулся, хрустнув суставами:

— Ну вот, я рассказал тебе всё, что знал. Теперь мне дадут вина?

Элмерик чувствовал себя немного глупо: он ещё никогда в жизни не выучивал песенные чары — к тому же такие сложные — за несколько часов, а теперь оказалось, что они вроде как и не нужны. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, сжимал в руках арфу и думал: может, ему вообще лучше уйти? Но любопытство оказалось сильнее обиды, и он решил остаться, чтобы убедиться, что Лисандр ничего не выкинет напоследок.

Глупое сердце то и дело замирало, пропуская удары, — бард не знал, от страха это или от дурного предчувствия? Он вздрогнул, когда Орсон с хлопком открыл бутылку. Король же собственноручно наполнил кубок. Странно было, что Лисандр, вопреки обыкновению, не зубоскалил и не ёрничал, а терпеливо ждал своей участи. Кто знает: может, в такой момент даже у него не осталось сил на кривляния?

Краем глаза Элмерик заметил, что Шон и Мартин уже сплели по боевому заклятию: они готовы были атаковать пленника в любой момент, если вдруг что-то пойдёт не так; а Орсон встал сбоку от решётки — так, чтобы Лисандр мог его видеть, — и положил руку на меч. На чародея, впрочем, это не произвело никакого впечатления — он скользнул по напряжённой фигуре рыцаря равнодушным взглядом, а потом, с вожделением уставившись на кубок, облизнулся. Нет, ну точно чокнутый!

Элмерик невольно схватился за амулет, висевший на шее, и тут его осенило. Как он раньше не подумал! Но лучше поздно, чем никогда.

— Ваше Величество, возьмите, — бард снял Слезу Бригитты и протянул её королю.

— Зачем это? — Риэган с подозрением глянул на прозрачный, как слеза, кристалл.

— На всякий случай. Если вдруг вам захотят причинить вред, эта штука может один раз спасти от смерти.

Лисандр фыркнул — похоже, ему польстил этот страх. Король поджал губы, усмотрев в этой усмешке невысказанное обвинение в трусости, но амулет всё-таки надел. А потом осторожно, чтобы не расплескать ни капли (ведь кубок был наполнен почти доверху), пошёл к пленнику. Лисандр потянулся ему навстречу сквозь решётку, его тонкие пальцы сомкнулись на кубке прямо поверх королевских, и Его Величество, вздрогнув, отдёрнул руку, как будто бы прикосновение его обожгло.

— Ну, за твоё здоровье! — он отсалютовал Риэгану кубком.

— Стойте! — со стороны лестницы раздался встревоженный крик Келликейт и топот каблуков по каменным ступеням. — Не дайте ему выпить!

Шон и Мартин одновременно метнулись вперёд. Орсон с лязгом выхватил меч, но Лисандр оказался проворнее. В несколько стремительных глотков он осушил кубок до дна (алые струйки потекли по его лицу, на воротнике рубашки расцвело некрасивое пятно), вытер губы рукавом и вдруг рухнул как подкошенный. Его единственный глаз невидяще уставился в потолок, а на неподвижных губах застыла лёгкая улыбка. Похоже, чародей больше не дышал.

Все потрясённо замерли, глядя на мёртвое (а мёртвое ли?) тело, а наконец-то добежавшая Келликейт, сдавленно всхлипнув, закрыла рот рукой.

— Ничего не понимаю… — Риэган сурово посмотрел на Орсона. — Ты что, отравил вино?

— Н-никак н-нет. Это же н-не по чести.

Рыцарь так и не вложил меч обратно в ножны, застыв, будто каменное изваяние. Но Элмерик заметил, что его губы слегка подрагивали от обиды. Подобных обвинений он никак не ожидал.

Король обвёл тяжёлым взглядом всех присутствующих (барду вмиг захотелось слиться со стеной) и с нажимом спросил:

— Кто-нибудь может объяснить мне, что тут произошло?

— Может быть, он не умер, а притворяется? — предположил Мартин. — Я бы не стал пока открывать решётку. Пускай сначала Патрик осмотрит тело.

— Согласен. К нему никто не должен приближаться, пока я не разрешу. Элмерик, взгляни — нет ли тут какой иллюзии?

Бард прищурился и взглянул на колдуна истинным зрением. Заклятия на стенах засияли ярче, а тело Лисандра так и осталось бездыханным.

— Я ничего не вижу, — он едва узнал собственный голос — настолько хриплым тот стал от волнения.

— Ладно. Допустим. А ты о чём хотела предупредить? — король взял побледневшую Келликейт за руки.

Девушка, ещё не успевшая отдышаться от беготни по лестницам, заговорила тихо и сбивчиво:

— У меня было видение. Очень смутное. Я не спала. Просто сидела, читала книгу. И вдруг оно накатило… Это очень плохо, что Лисандр успел выпить.

— Но почему?

— Я не знаю… Всё словно в тумане… — она опустила взгляд.

Король вздохнул, даже не пытаясь скрыть раздражение, отстранился от девушки и сунул в руки Элмерику распечатанную бутылку вина.

— Иди и проверь, нет ли тут яда. Мартин, приведи Патрика. Остальные пока никуда не уходят, — он обессиленно прислонился к спиной к стене и, помассировав виски, добавил: — В любом случае, если отрубить колдуну голову прямо здесь и сжечь тело, он ведь не воскреснет?…

Шон принялся что-то объяснять королю, но этого Элмерик уже не услышал. Держа подозрительную бутылку как можно дальше от себя (он знал, что некоторыми ядами можно и надышаться), он со всех ног спешил наверх по узенькой лестнице. А его любимая арфа осталась внизу.

Пораскинув мозгами, бард выбрал самый простой способ распознавания ядов — добежал до кухни, отломил кусок свежего хлеба, вымочил его в вине и раскрошил на подоконник. Ждать пришлось совсем недолго — вездесущие голуби налетели со всех сторон. С яростным воркованием они принялись клевать угощение, а две особенно крупных птицы даже подрались за румяную корку. Вскоре весь хлеб исчез в прожорливых брюшках, но голуби не улетали, а продолжали ворковать, явно рассчитывая на добавку. Никто из них и не думал откидывать лапки.

Элмерик на всякий случай проверил вино на дворовых курах и даже на свинье — никакого яда не было. Тогда он с замиранием сердца осмелился отпить из бутылки сам — совсем чуть-чуть, конечно. Вкус оказался превосходным! Что ж, это совсем не прояснило того, что случилось с Лисандром, но, по крайней мере, теперь можно было снять с Орсона все подозрения в отравлении пленника. Обрадовавшись, бард вприпрыжку помчался назад. Уже спускаясь по узкой лестнице, он услышал звон мечей, а в лицо дохнуло знакомым холодом. Ох, не к добру…

Предчувствия не обманули. В подвале происходило что-то очень странное. Орсон и Риэган сражались друг с другом не на жизнь а на смерть прямо в коридоре. Оба были уже ранены: правая штанина короля пропиталась алым чуть ниже колена, у Орсона была рассечена бровь так, что кровь заливала глаз. Риэган дрался правой рукой. А ведь Элмерик точно помнил, что король — левша.

У самой решётки без чувств лежала Келликейт, а Шон, скрипя зубами, удерживал над всеми сияющий защитный купол, по которому расползались ледяные иглы. На висках рыцаря Сентября выступили бисеринки пота — похоже, он едва справлялся с чарами. Но, несмотря на всего его усилия, в углах коридора уже скопился иней.

Бутылка выпала из рук Элмерика и разлетелась вдребезги — доброе вино разлилось на ступени.

— Что тут происходит? — фальцетом выкрикнул он.

В ответ донёсся рёв взбешённого Орсона:

— Это не наш король! Лисандр захватил его тело! Беги за подмогой, скорее!

Элмерик бросился назад и с разбегу налетел на спешащего Мартина. За его спиной маячил встревоженный мастер Патрик. Лестница была слишком узкой, чтобы разойтись, и барду пришлось сбежать вниз, чтобы уступить дорогу.

— Не вздумайте вмешиваться! — рявкнул Лисандр голосом Риэгана. — Я в любой момент могу убить вашего короля!

— Тогда и сам сдохнешь, сволочь! — прошипел Шон. — Думаешь, я до сих пор не понял, что ты сделал?

— Поздравляю. Хотя и поздновато, — чародей расхохотался и сделал резкий выпад, который Орсон, к счастью, успел парировать. — Теперь мы с ним повязаны крепко-накрепко. Я в своё тело вернуться не могу — оно пустышка. Но зря ты думаешь, что мои угрозы ничего не стоят. Пускай я сдохну — мне и терять-то нечего. А вот что вы будете делать, когда погибнет Артур?

— Уж лучше ему умереть, чем плясать под твою дудку! — взревел Орсон, бросаясь в атаку.

Лисандр попятился, отбивая удар за ударом. Несколько раз он почти открывался, но его противник ни разу не воспользовался возможностью нанести удар. Элмерик понял, что, несмотря на громкие слова и неистовую ярость, Орсон не сможет убить своего сюзерена. Наверняка рыцарь надеялся оглушить Лисандра, не нанеся серьёзных ран. И тот это прекрасно понимал: иначе бы так не улыбался.

Ещё один взмах клинка глубоко рассёк Орсону предплечье, но тот перекинул меч в левую руку, процедив сквозь зубы:

— Рано радуешься! — И яростно продолжил теснить врага.

Тем временем Патрик тенью проскользнул мимо дерущихся, почти что нырнув под мечами и, добравшись до Келликейт, принялся копаться в своей лекарской сумке, доставая пузырьки с зельями. А вот Мартин… бард только сейчас заметил, что тот не просто стоит на месте, а уже некоторое время читает заклинание. Элмерик прислушался и понял, что не знает этих чар. Незнакомые слова, странные жесты, какая-то очень древняя магия — дикая в полном смысле этого слова — до мороза по коже и желания спрятаться как можно дальше, пока всё не закончится. Элмерик, не отдавая себе отчёта, перешёл на истинное зрение — и вздохнул с облегчением. От ладоней Мартина исходил тёплый свет, похожий на солнечные блики, играющие в весенней листве. От соприкосновения с ними лёд, наколдованный Лисандром, чернел и таял.

— Помоги мне, — шепнул Мартин.

Бард, перекатившись, схватил арфу (к счастью, поединщики не успели её ни повалить, ни затоптать) и отполз в угол.

— Что играть? — заорал он, пытаясь перекричать звон мечей.

Тем временем Лисандр, убедившись, что Орсон боится ранить короля слишком сильно, сам перешёл в наступление и рыцарю пришлось уйти в глухую защиту.

— То, что сегодня выучил, — Мартин подмигнул барду и вернулся к своему заклятию.

Снега и инея становилось всё меньше, и Шону легче стало удерживать защитный купол.

— Мы ещё можем договориться, — прошипел Лисандр. — Тогда все останутся живы. Разве это не прекрасно?

Элмерик заиграл. Мелодия была сложной, поэтому он попытался отрешиться от происходящего. Не смотреть. Не переживать. Вообще не думать. Просто делать своё дело. Он всё равно не успеет увернуться от летящего в него меча или заклинания. Но бард и не должен сражаться сам — для этого есть друзья. Если не верить в них, незачем было вообще становиться бардом.

Время тянулось, будто бы заклятия нарочно его замедлили. Звуки стали глухими, и даже звон мечей доносился до ушей Элмерика словно через толщу воды — он хорошо слышал только слова, которые сам же и пел. От этой музыки пахло древней солнечной магией — такой же, как у Мартина. Струны вибрировали под пальцами, от них исходило приятное тепло. Впервые бард почувствовал, как становится единым целым со своей арфой, — он вкладывал свою силу и получал ещё больше взамен. А солнечные зайчики, которым неоткуда было взяться в подземельях, весело плясали под его ногами.

Вдруг послышался крик полный боли. На мгновение он даже заглушил музыку, и Элмерик с замиранием сердца узнал голос короля. Играть он не перестал, только поднял голову, чтобы с ужасом увидеть, как меч Орсона входит в живот Риэгану. Как король сгибается, ещё плотней насаживаясь на клинок. Его тело напряглось, рука схватилась за лезвие, но сразу же бессильно упала вниз. Колени подогнулись, и Риэган, заливаясь кровью, начал заваливаться вперёд. Орсон, побелев, подхватил короля и выдернул меч из раны. Они вдвоём опустились на пол, и в этот миг от фигуры неподвижно лежащего короля отделился призрак — серый, полупрозрачный, с ужасно знакомым лицом. Элмерик с замиранием сердца узнал Лисандра.

— Где он? — заорал Мартин. — Ты видишь его?

Бард не сразу понял, что обращаются к нему. Он не мог перестать петь, поэтому указал на призрака пальцем, продолжив перебирать струны одной рукой. В тот же миг Мартин ударил заклинанием, а Шон метнул молнию с другого конца коридора. Оба заклятия достигли цели одновременно, и барда ослепила яркая вспышка как раз, когда он допевал последнее слово. Не в силах вытерпеть этот обжигающий свет, он зажмурился, а когда открыл глаза, призрака уже не было и в помине — только искры от закрывшихся Врат оседали на пол и тут же гасли.

Слава всем богам, король был жив, но дышал тяжело и рвано. Элмерик хоть и не разбирался в целительстве, но тут не нужно было быть лекарем, чтобы понять: рана очень серьёзная. Возможно даже смертельная.

— Ты всё правильно сделал, — король попытался похлопать безутешного Орсона по плечу, но обессилевшая рука его не слушалась.

Рыцарь крепился и кусал губы, но тут вдруг не выдержал — слёзы сами покатились из глаз.

— Риэган прав, — Мартин подошёл к нему сзади и положил руки на плечи. — Если бы ты не вышиб Лисандра из его тела, заклятие печати не сработало бы. Это был единственный способ спасти короля.

— И зачем, если теперь он всё равно умрёт? — всхлипнул Орсон.

— Может, не умрёт. Чудеса случаются, — как Мартин ни старался, а в его голосе слышалось больше сомнений, чем надежды.

Элмерик во все глаза смотрел на Риэгана, поэтому не сразу заметил, что Келликейт уже успела очнуться. Он лишь увидел, как девушка бросилась к королю, схватила его за испачканную в крови руку и прижала её к своему сердцу:

— Только не вздумай умирать, слышишь!

— Я позабочусь об этом, — проскрипел Патрик за её спиной, вытягивая шею, словно старый гриф. — А ну хватит ныть! Пропустите меня, живо!

Келликейт посторонилась, и старый алхимик опустился на колени рядом с королём. По выражению его лица Элмерик понял, что дело и правда плохо.

— Нужны носилки, — рявкнул Патрик, и Орсон опрометью бросился наверх.

— Он же выживет? — Келликейт до крови кусала губы.

— Не знаю. Всё в руках судьбы.

Мастер Патрик снял с пояса нож и одним движением разрезал тунику, а затем и рубаху короля. Рана была настолько глубокой, что Элмерик почувствовал приступ дурноты и закрыл глаза.

— На нём была Слеза Бригитты? Откуда? — целитель осторожно стряхнул осколки с груди короля.

— Это моя, — признался Элмерик. — Мне Розмари подарила. А я отдал королю перед тем, как он подошёл к Лисандру.

— Хм…

Мастер Патрик не сказал ничего, кроме этого «хм», но барду показалось, что голос наставника немного посветлел, и в душе всколыхнулась надежда. Он даже нашёл в себе силы открыть глаза и снова взглянуть на короля.

— Слышишь меня? — надрывалась Келликейт, но Риэган не отзывался — наверное, уже впал в беспамятство. — Ты должен выжить. Только попробуй бросить нас!.. Понимаешь, это твой королевский долг — жить!

Мастер Патрик мягко, но настойчиво взял её за плечи:

— Иди-ка ты наверх, девочка. Не на что тут смотреть. Мартин, проводи её.

— Ещё немного, пожалуйста! — взмолилась она, размазывая по лицу слёзы пополам с чужой кровью.

— Ой, да рано ещё прощаться!

— Я не прощаюсь, — склонившись над королём, Келликейт поцеловала его в лоб и прошептала: — Если выживешь, то бесы с тобой, Риэган, я выйду за тебя замуж.

Веки короля дрогнули, он медленно приоткрыл глаза и слабо улыбнулся посиневшими обескровленными губами:

— Ловлю на слове…

— Но как ты узнал, что это Лисандр спрятался в теле короля? — Элмерику велели сидеть в гостиной, отвлекать Орсона разговорами — вот он теперь усиленно и отвлекал. — Я, например, ничего не заметил.

Бард не очень-то верил, что его глупая болтовня поможет делу. Он давно не видел друга в таком подавленном состоянии и к тому же заметил, что руки Орсона снова были изрезаны свежими фэдами, — значит, его опять мучили страхи.

— Ну, я сперва тоже не заметил. Этот гад очень хорошо притворялся. А прокололся на сущем пустяке… Я назвал его Риэганом, а он не понял, к кому я обращаюсь — тут-то я на него и набросился.

Бард усмехнулся. Да уж, домашнее прозвище Артура Девятого знали далеко не все. На эльфийском оно означало «маленький король» и было дано ему в ту пору, когда будущий правитель изволил под стол пешком ходить.

Орсон тяжело вздохнул:

— Я должен был защитить его, предугадать, раньше подумать, что Лисандр замыслил недоброе.

— Но откуда тебе было знать?

— Оттуда. Помнишь, я рассказывал тебе историю про Хозяина Лесов и Белого Друида?

— Конечно помню, — кивнул Элмерик. — И ты нашёл этого друида — ведь это прозвище мастера Каллахана, так?

— Да. Мы сходили с ним к Хозяину Лесов и выторговали одолженную жизнь, но с одним условием: я должен был защищать короля, — Орсон сжал кулаки так, что хрустнули костяшки.

— И благодаря тебе Артур Девятый всё ещё жив.

— Благодаря мне он сейчас на грани жизни и смерти! И если он умрёт, я последую за ним — в Аннуин, в бездну, к бесам на рога!

— Перестань себя винить. Всё случилось, как случилось. А мастер Патрик своё дело знает. Он и не таких тяжёлых больных выхаживал.

— Я другого боюсь: завтра ведь уже Летняя битва. А значит, Риэган должен будет собственноручно открыть Врата. Если он не сможет, то нарушит обет. Понимаешь, чем это грозит?

— Ох… Нарушением «Правды короля», — Элмерик едва не задохнулся от нежданной догадки и вновь покосился на свежие царапины на предплечьях Орсона. Несмотря на то что новые страхи рыцаря были связаны вовсе не с медведем — Хозяином Леса, — резать руки он не перестал.

— Вот то-то и оно. Если даже Риэган не умрёт от ран, то наверняка погибнет из-за родового гейса. А я что-то сомневаюсь, что мастер Патрик сумеет его поднять на ноги к завтрашнему утру. Ума не приложу, что нам теперь делать?

— Слушай, но есть же ещё Фиахна, — бард в задумчивости потёр переносицу. — Он тоже лекарь хоть куда — вон и самому Патрику ногу вылечил.

— Так то было в канун Остары, когда весь воздух пропитан живительной магией, — рыцарь отодвинул от себя тарелку с пирогами, и Элмерик понял: если уж Орсон потерял аппетит — значит, дело совсем плохо.

— А сейчас канун Бельтайна — чем это хуже? Между прочим, самое время ждать чудес.

— Ты не это ли чудо имеешь в виду? — Орсон указал пальцем куда-то за окно.

Бард услышал какое-то невнятное постукивание и поскрёбывание, и лишь потом разглядел с той стороны стекла юркого пестренького скворца с жёлтым клювом. Птица, поняв, что ее заметили, не улетела, а напротив, ещё настойчивее принялась стучаться в раму.

— Ой… — Элмерик вдруг вспомнил, что уже видел этого скворца прежде. — Это же Медб! Зови наставников, быстро!

Орсон вскочил, опрокинув кресло, и умчался прочь, а бард, подойдя к окну, со вздохом распахнул створки. Конечно, это может быть и самый обычный скворец (успокаивал он себя) — в городах ведь они тоже живут? Но все сомнения окончательно рассеялись, когда птица, перелетев на спинку любимого командирского кресла, потребовала:

— Отвер-рнись.

Элмерик послушно отвёл глаза и некоторое время изучал пол под ногами, пока низкий грудной голос с усмешкой не разрешил ему повернуться.

— Не люблю, когда на меня пялятся в момент превращения. Знай, если бы ты вздумал подсматривать, я бы тебя ослепила. С другой стороны, говорят, что слепые барды намного могущественнее своих зрячих собратьев, так что ещё не известно, не оказала бы я тебе тем самым добрую услугу…

— Спасибо, — Элмерик сглотнул и затворил окно. — Я лучше как-нибудь без этого.

— Ну, как знаешь, — королева Лета развела руками.

Её платье из чудесного зелёного шёлка, расшитое более светлыми лиственными узорами, струилось, подобно туману над водной гладью озёр. Золотой пояс чуть ли не лопался на округлившемся животе, а голову королевы украшал пышный венок из одуванчиков.

— А ты стал сильнее, — она глянула на Элмерика с неподдельным интересом. — Пожалуй, Каллахан не зря позволил тебе связаться с этой лианнан ши. Иногда и от младших фэйри бывает польза. Я бы даже предложила тебе занять место среди моей свиты, но, прости, на данный момент все места заняты.

Медб расхохоталась, глядя, как у Элмерика вытянулось лицо.

— Да шучу я, шучу, — алые губы расплылись в улыбке. — Не дорос ты ещё. Вот станешь филидом — тогда посмотрим.

Бард замялся, не зная, что и сказать. Откажешь ведь — ещё, не приведи боги, разозлится! А согласишься — вмиг попадёшь в кабалу. Поэтому он предпочёл промолчать. К счастью, тут в гостиную вошли Шон с Фиахной, и необходимость отвечать на опасные шуточки Медб отпала.

Поприветствовав королеву, Фиахна не приказал по обыкновению подать гостье вина, а, сплетя руки на груди, мрачно спросил:

— Какими судьбами? Уже прознала о нашей проблеме?

— О какой ещё проблеме? — Медб с интересом подалась вперёд; золотые браслеты на её руках мелодично звякнули. — Надеюсь, ты говоришь о Летней битве?

Шон грубо толкнул отца локтем в бок, что, должно быть, означало «заткнись», и королева, заметив этот жест, обиженно надула губы.

— И о ней тоже, — эльф уселся на стол прямо напротив гостьи. — Но если ты не понимаешь, о чём я говорю… тогда зачем ты явилась?

— Я пришла за своим рыцарем. Март ведь вам уже не нужен, как я поняла.

— Что значит «не нужен»? — возмутился Фиахна.

— О, просто одна маленькая птичка вчера клевала крошки под вашим окном. И услышала, как король людей запретил ему участвовать в Битве.

— Да. Потому что это будет означать, что люди вступят в союз с Благим двором.

— Ну и что? Меня это устраивает. Но когда мои подарки оказываются не ко двору, я их обычно забираю обратно.

Эльф в отчаянии взглянул на Шона и развел руками — дескать, прости, я сделал всё, что мог, — а потом снова повернулся к Медб.

— Ну что ты вредничаешь, а? Какая тебе разница: сегодня его забрать или послезавтра? Пускай парень отметит Бельтайн вместе со всеми.

— Сначала доживите до этого Бельтайна, — хмыкнула Медб, накручивая на палец медно-рыжий локон. — И всё же мне очень интересно: о какой проблеме ты говорил?

Шон громко кашлянул, но на этот раз Фиахна его не послушал:

— Король Артур серьёзно ранен. Он не сможет завтра открыть Врата. Даже я не в силах помочь ему, а уж я кое-что смыслю в целительстве.

— Значит, он почти перешёл Порог? — глаза королевы Лета полыхнули зелёным огнём. — Вижу, вы влипли по уши, друзья. Но не беда — я могла бы помочь. Помните, я уже однажды вернула к жизни его предка? (Шон поёжился — уж он-то помнил, пожалуй, лучше всех, во что Соколам обошлась эта услуга.) А ведь Артур Шестой тогда уже успел достичь Мира-под-волной. Вернуть малыша с Порога будет легче лёгкого. Но не думайте, что я сделаю это даром: все добрые дела имеют свою цену.

Не в силах сдержать радость, она потёрла руки.

— Тогда назови её, — решительно потребовал Фиахна.

Медб открыла рот, но не успела произнести ни слова: в этот миг створки окна с треском распахнулись, послышался звон битого стекла, а на плечо Шона, громко хлопая крыльями, спикировал громадный и лоснящийся иссиня-чёрный ворон — намного больше, чем тот, что жил у мастера Флориана.

— Пр-р-риветствую! — хрипло прокаркала птица.

А королева Лета, отойдя от потрясения, продлившегося не дольше, чем один вдох, захлопала в ладоши.

— Ах-ах, какое впечатляющее появление! Здравствуй, дорогой мой Браннан. Ну надо же! Смотрю я на вас и не могу нарадоваться: почти вся семья в сборе.

Ворон каркнул — будто усмехнулся, потом спрыгнул на пол (Элмерик на мгновение потерял его из виду — стол перегородил ему весь обзор), а в следующий миг Браннан уже выпрямился во весь рост, приняв привычный облик. На его высоком лбу красовался венец из чернёного серебра, похожий на голые ноябрьские ветви с красными ягодами, в волосах покачивались вороньи перья. На кожаной перевязи висел меч с рукоятью в виде птичьей головы — тот самый, что был парным к клинку Каллахана.

— Какие новости? — спросил он по-эльфийски.

Элмерик вздохнул — эх, ну а чего он ожидал? Конечно, эльфы не станут болтать между собой на языке людей. Теперь бард понимал эльфийский чуть лучше, чем полгода назад, но всё же до идеала было ещё далеко. Особенно на слух. На письме-то всё казалось проще…

Пока Фиахна улыбался, обмениваясь любезностями (больше похожими на колкости) с Медб, Шон по-тихому ввёл Браннана в курс дела.

Король-воин нахмурился, его глаза потемнели:

— И вы до сих пор отказываетесь от помощи? Это безрассудно.

— Король людей принял такое решение, — твёрдо ответил Шон. — Мы не отступим.

— Я вижу здесь много других королей, но не его. Не пора ли изменить решение? Кто представляет интересы Артура, пока тот… — тут эльф сказал какое-то слово, которого Элмерик не знал, но предположил, что оно могло означать что-то вроде «болен» или «ранен».

Этот вопрос, кстати, барда тоже заботил. О нездоровье короля не объявляли открыто, опасаясь паники в рядах защитников города. Но кто-то же должен будет завтра повести людей в бой?…

— В иные времена это был бы Каллахан. А сейчас — я, — рыцарь Сентября, поняв, что разговор предстоит долгий, поднял кресло, которое впопыхах уронил Орсон, и сел, а Браннан остался стоять, заметно возвышаясь над всеми.

— Ты? — переспросил он удивлённо, а потом, подумав, кивнул. — Ладно, пусть так. Но мне это не нравится.

— О, не сомневаюсь! — фыркнул Шон, отворачиваясь.

Медб улыбалась, снисходительно взирая на их пикировку.

— Напоминаю, что малыш Артур ещё может к нам присоединиться. Так и быть, я даже не потребую платы. Передумала. Только что.

— Всё ещё пытаешься стать союзницей смертных? — усмехнулся Браннан. — Не выйдет.

— Не тебе упрекать меня. Сам-то тоже подослал девчонку! — она добавила ещё одно незнакомое Элмерику слово — судя по тону, оно вряд ли было приличным.

— А что, если они помогут нам одновременно? — задумчиво произнёс Фиахна, болтая ногами в воздухе. — Так ни одна из сторон не получит предпочтения, и мы избежим… — дальше бард опять не разобрал, но эльф явно говорил что-то о пророчестве.

— Тогда это не стоит моих усилий, — Медб медленно встала. — Что-то я засиделась с вами, мальчики. Пора, пожалуй, и честь знать.

— Постой, — Браннан остановил её решительным жестом и повернулся к Шону. — Я хочу разобраться. Правда ли, что король людей не хочет принимать помощь от эльфов, потому что боится обязательств, которые станут гибельными для его страны?

— Да, это так, — кивнул рыцарь Сентября, пока не понимая, к чему клонит родич.

— Значит, он хороший король, — Браннан впервые за время разговора улыбнулся. — Я и сам предпочёл бы пожертвовать собственной жизнью, но не благом подданных. Такова «Правда короля». А ты разве не согласна? — он снова глянул на Медб.

— Взываешь к моей совести? — усмехнулась та. — Ну так вот тебе свежая новость: у меня её нет.

Король-воин не удостоил её ответом.

— Фиахна, скажи, а почему ты помогаешь людям?

Элмерик пока не понимал, к чему ведут эти расспросы, но весь обратился в слух, хотя от эльфийского у него уже начинало ломить виски.

— Я помогаю не им, а своему сыну. И делаю то, о чём меня просит он, а не кто-нибудь ещё. Видишь, всё просто, — Фиахна развёл руками.

— Прекрасно. Тогда я остаюсь, чтобы помочь своим родичам, — король-воин положил руку на рукоять своего клинка. — Мой меч к вашим услугам. Моя помощь не будет ничего стоить.

— Простите, но меня сейчас стошнит от вашей семейной идиллии, — скривилась Медб.

Она решительно пошла к окну, но Браннан схватил её за руку и бесцеремонно притянул к себе.

— Не спеши, — он положил ладонь ей на живот. — Ты теперь в какой-то мере тоже часть нашей семьи. Так что дослушай.

Он склонился к уху королевы Лета и что-то зашептал. Элмерик не разобрал ничего, кроме имени Ооны, но того, что сказал Браннан, вполне хватило, чтобы Медб изменилась в лице, а её дыхание сбилось.

— Когда? — она резко развернулась в объятиях короля-воина.

— Да хоть сегодня.

— Я согласна, — Медб обернулась к Шону и выпалила: — Отведи меня к малышу Артуру. Живо!

— Ты вылечишь его? — рыцарь Сентября не поверил своим ушам.

Королева сбросила руки Браннана со своей талии.

— Я же сказала: да! К утру ваш король-малыш будет как новенький. Идём, пока я не передумала.

— Что ты ей пообещал? — Шон в недоумении воззрился на родича, словно пока не зная, радоваться ему или нет.

Тот устроился в покинутом королевой кресле, положил ногу на ногу и усмехнулся:

— То, о чём она так давно мечтала. Божий суд.

Глава четырнадцатая

Новости разнеслись быстро, как лесной пожар. Больше всех оказался недоволен мастер Дэррек. Старый дракон за ужином почти не ел, лишь дулся, качал головой и цедил сквозь зубы:

— Какая безответственность! Мир на пороге гибели, а они друг с другом драться вздумали! Ох уж эти женщины!

А вот мастер Патрик, похоже, был очень рад:

— Нам ли сетовать, дружище? Медб спасла короля. Я не хотел вам говорить, но, вообще-то, его рана была смертельной. Я ничем не мог помочь, только облегчить страдания.

Услышав эти слова, Орсон побелел как полотно и неловко покачнулся на стуле. Джерри украдкой показал ему под столом кулак и угрожающе зашипел:

— Хватит нюни распускать, жри давай! Глупо будет, если ты завтра во время битвы в голодный обморок свалишься. Ишь ты, рыцарь бледной рожи! — он пододвинул тарелку, полную всякой снеди.

Орсон возражать не стал, взял пирожок, повертел его в руках и с неохотой надкусил.

— Так-то лучше, — Джеримэйн похлопал его по плечу. — Имей в виду: я за тобой слежу.

— Кстати, как там сейчас-то Его Величество? — поинтересовалась Розмари.

Она выглядела весёлой и вовсю налегала на сладости, иногда делясь кусочком с Фиахной. Тот смотрел на свою даму сердца с умилением.

— Спит, — мастер Патрик ухватил из миски орешек. — Если я что-то смыслю в целительстве — а я смыслю, — завтра он проснётся здоровым.

— Ну и слава богам! — пробубнила Розмари с набитым ртом и потянулась за следующим печеньем.

Элмерику вдруг подумалось, что девушке было отнюдь не так весело, как могло бы показаться, просто сладости были для неё привычным способом держать себя в руках. Его самого больше успокаивало пламя праздничных свечей, которыми был уставлен весь стол. Как же хорошо, что они всё-таки нашли время украсить гостиную!

— Кстати, о богах и их суде: а кого Медб собирается выставить вместо себя в поединщики? — поинтересовалась Келликейт с ужасающе кислым видом — наверное, молоко могло свернуться от одного выражения её лица.

Элмерик не знал, чем девушка так расстроена, но очень надеялся, что это не из-за тех опрометчивых слов, которые вырвались у неё в подземелье. Король-то выздоровел. А значит, теперь ей придётся сдержать слово. Ох, надо будет поговорить с ней при случае… Если она, конечно, захочет.

— Насколько мне известно, королева собирается сражаться сама. А что? Имеет право! — Фиахна захрустел печеньем.

На колени Келликейт вдруг вспрыгнула кошка, в которой бард узнал Майруэн. Похоже, та всегда крутилась где-то рядом, чаще всего предпочитая оставаться незамеченной, а сейчас вдруг решила утешить девушку своим громким урчанием. Келликейт, вздохнув, погладила её между ушей — наверное, даже не поняла, что это не обычная кошка, а фэйри-оборотень, — и покачала головой:

— Но Медб носит под сердцем ребёнка. Разве это не будет ей мешать?

— Думаю, в её случае это скорее преимущество. Всё-таки наследник самых могущественных эльфийских родов — это не простое дитя. Оно уже сейчас обладает магией. Да и Оона подумает десять раз, прежде чем убить Медб, а вместе с ней — и своего внука.

— А может, это вовсе не внук, а внучка, — улыбнулся Шон. — Но я бы в любом случае не надеялся на милосердие тётушки Ооны.

— Пф, про тебя все тоже твердили, что девчонка родится, — отец без предупреждения бросил в него яблоком, но рыцарь Сентября ловким движением поймал его в полёте и с хрустом надкусил.

— Жалеешь?

— С чего бы? Вроде и так неплохо вышло.

— Да какая разница? — поморщился мастер Патрик, поправляя шапочку на затылке. — Вы так говорите, будто бы Медб уже победила. А ведь она может проиграть. Даже погибнуть в схватке.

— Признайся, ты желаешь ей поражения? — дракон подцепил пальцами крепкий солёный огурчик и отправил его прямиком в рот. — Тогда ведь твой брат стал бы свободным.

Все, не сговариваясь, посмотрели на Мартина, который за весь ужин не проронил ни слова. Вот и сейчас он промолчал, даже не подняв глаз от тарелки. А Патрик, передёрнув плечами, проворчал:

— Какая разница, чего желаю я? Как боги решат, так и будет. Я просто хочу, чтобы всё это поскорее закончилось. Ох, чую, непростая нас ждёт ночка… да и денёк будет ничуть не лучше.

В разбитое окно (хорошо, хоть брауни успели до ужина убрать все осколки) задувал свежий ветер. На улице было ещё светло, но почти полная луна уже показалась на небосводе — такая бледная на фоне редких облаков и сумасшедшей майской синевы. Ох, не так Элмерику хотелось отметить канун Бельтайна… Зажечь бы свечи, провести тихий вечер в компании Ллиун — кто знает: а вдруг это будет в последний раз?

Он помотал головой, отгоняя дурные мысли. Это, конечно же, заметил Джерри и, поймав взгляд барда, погрозил ему кулаком, как прежде Орсону.

— Всё будет хорошо, — Джеримэйн произнёс это неслышно, одними губами, но Элмерик прекрасно всё понял и улыбнулся в ответ.

Да. Ему тоже хотелось верить в лучшее…

Браннан с Ооной появились где-то ближе к полуночи, и Эйвеон пришёл вместе с ними. С первого взгляда было ясно, что между королём-воином и принцем Грозовых Дней не осталось и тени былой дружбы, хоть прежде они были неразлучны.

Эйвеон поджимал губы, нервничал и всё больше старался держаться в тени. Но он хотя бы был свободен, в отличие от его матери, чьи руки оказались скованы прочной цепью. Несмотря на оковы, королева Осени держала голову высоко, а спину прямо, на людей смотрела с равнодушием (если не сказать с презрением), а на Медб — так и вовсе с ненавистью.

— Обязательно нужно было тащить меня сюда? — не дожидаясь приглашения, она уселась в свободное кресло, расправив по подлокотникам ажурные рукава своего жёлто-красного платья — такого яркого, что даже её медно-рыжие волосы казались тусклыми его на фоне. Украшения она носила тяжёлые, крупные. Только венец из медных листьев клёна, собранных на тонкий кожаный шнурок, смотрелся просто — по крайней мере, по сравнению с наборным поясом, браслетами из чеканных пластин, к которым крепилась её цепь, и литым ожерельем-торквесом с хищно оскалившимися драконьими головами.

— Добро пожаловать! — любезно отозвался Фиахна. — Располагайся, жена брата моего. Чувствуй себя как дома. Там, я слышал, тебя теперь тоже не сильно жалуют?

— Как был всегда бестолковым болтуном, так и остался, — Оона не удостоила его даже взглядом. — Это Медб мечтала о божьем суде, не я. Вот пускай бы она и пришла в мои земли. Уж я бы её встретила…

— Это не тебе решать, матушка, — лицо Браннана выглядело каменным изваянием.

Оона горько усмехнулась:

— А Каллахан меня бы простил. Потому что он хороший сын. Не то что ты, — королева с улыбкой повернулась к Эйвеону: — Птенчик мой, передай маме тёплого эля.

— «Птенчик»? — Джеримэйн, стоявший прямо за спиной Элмерика, прыснул в кулак. — Да ладно вам, это же целый тетерев!

Бард лягнул его пониже колена и прошипел сквозь зубы:

— Тебе что, в прошлый раз от Медб мало досталось? Хочешь, чтобы Оона добавила?

— Волнуешься за меня? Не бойся, не добавит. Видал, какая у неё цепь? Ещё больше, чем была у Келликейт. С такой даже королева Осени не сможет колдовать.

— Но цепь наверняка снимут, когда начнётся бой.

— А тогда ей будет уже не до меня.

Элмерик вздохнул, но спорить не стал — тем более что Джерри, скорее всего, был прав: Оона не обращала внимания на болтовню людей. Ну, или умело делала вид.

За подготовку ристалища взялся мастер Дэррек — обе стороны сочли дракона достойным этой чести и не стали возражать. Все собрались в гостиной, где был накрыт стол с ритуальной пищей для поединщиц: мёд, яблоки, орехи, горячий сливочный эль. Элмерик знал, что эти яства не только придают силы в бою, но и помогают душе перейти Порог и найти кратчайший путь в Аннуин.

— До смерти? — хрипло спросила Медб соперницу, и та, моргнув жёлтыми, похожими на совиные глазами, отозвалась эхом:

— До смерти.

Эйвеон с поклоном протянул ей кубок эля и зашептал:

— Мама, прошу, не надо!

— Помолчи. Я хочу закончить эту вражду раз и навсегда. Мне надоело дышать одним воздухом с этой гадиной! — Оона говорила нарочито громко, но Медб даже ухом не повела.

Судя по тому, каким яростным огнём полыхнули глаза королевы Лета, ей было не всё равно, но опускаться до базарной ругани с соперницей она не стала.

— А ты на кого ставишь? — шепнул Джерри барду на ухо. — Предупреждаю: у нас пока лидирует Медб. На Оону поставил только мастер Патрик — и тот, кажется, из вредности.

— Ты ещё и ставки принимаешь? — ахнул Элмерик.

— Угу. А что?

— Ты даже божий суд превращаешь в какой-то балаган!

А Эйвеон тем временем не отставал от матери:

— Я не хочу это видеть. Можно я уйду?

— Трус! — Оона отвесила ему оплеуху, и принц Грозовых Дней, побледнев, отшатнулся. Щека, куда пришёлся удар, напротив, покраснела.

— Мама, но сегодня же Бельтайн! Ты помнишь, что случится с моим лицом в полночь?

— Дважды трус! — рявкнула она.

Во второй раз Эйвеону удалось увернуться.

Элмерику даже стало жалко принца: вот же дали боги матушку — врагу не пожелаешь! Хотя Браннан и Каллахан почему-то не жаловались. Впрочем, вряд ли они стали бы жаловаться ему…

Барда немного беспокоило, что ни Шона, ни Мартина не было видно. В гостиной они не появлялись. Может, пошли помогать мастеру Дэрреку с ристалищем?

— Ну и долго нам ещё тут сидеть и пялиться друг на друга? — Оона, допив последний глоток, сунула кубок в руки сына. — Я готова и желаю драться.

— Какая страстная решимость! — едко заметила Медб, поправляя на плече золотую фибулу. — Какой напор! Помнится, раньше ты избегала поединка со мной. А я ведь уже не раз предлагала…

— Потому что я сражаюсь, когда угодно мне, а не когда этого хочешь ты.

В неровном свете свечей Оона казалась старше, чем Медб, её черты лица были острее, а тёмные брови гуще, взгляд злее и жёстче, но королева Осени всё равно была по-своему прекрасна. Эльфийки, похоже, другими быть и не умели.

Медб улыбнулась сопернице одной из самых своих сладких улыбок и уже открыла было рот, чтобы — Элмерик видел это по глазам — сказать какую-нибудь колкость, но в этот мир двери распахнулись и в гостиную с самым наиторжественнейшим видом вошёл мастер Дэррек.

— Всё готово, — объявил он так зычно, будто всю жизнь служил королевским герольдом. — Мы можем начинать!

Все высыпали во двор. Жёлтая, как головка сыра, луна как раз вышла из-за облаков. В её бледном свете Элмерик не узнал знакомый двор — мастер Дэррек постарался на славу. Вместо земли, соломы и птичьего помёта под ногами расстилался мягкий зелёный мох, конюшня и прочие постройки скрылись в непроглядном густом тумане. Не слышно было звуков улицы, не видно городских огней, и даже стену Соколиного Гнезда сплошь увил зелёный плющ, скрывший от глаз каменную кладку. Прямо по центру поляны в круг выросли грибы. Элмерик не знал, как они называются, но собирать такие точно не стал бы — их даже трогать руками было боязно: голубые в тёмную крапинку шляпки казались похожими на яйца дрозда и испускали слабое сияние.

Для зрителей были оборудованы места — что-то вроде гамаков, сплетённых всё из того же плюща. Они немного поскрипывали, когда их раскачивал ветер.

Дракон щёлкнул пальцами, и вся поляна осветилась мягким желтоватым светом — но вокруг не было ни светлячка, ни болотного огонька. Казалось, свет исходил прямо из тумана. Вместе с этим на руках Ооны исчезла цепь, и королева с улыбкой размяла пальцы, хрустнув костяшками.

— Сейчас вы окажетесь внутри круга, — мастер Дэррек звучно зачитывал, как по-писаному. — Сражение начнётся, когда ударит колокол. Вы можете использовать любое оружие и чары. Живой ристалище покинет лишь одна из вас. Пусть боги помогут правой и накажут виноватую.

Оона и Медб почти одновременно скинули свои плащи и вошли в круг с противоположных сторон. Их взгляды скрестились, подобно мечам, — Элмерику даже показалось, что он вот-вот услышит звон стали о сталь.

Он шикнул на Джерри, который завозился рядом в гамаке из плюща и затаил дыхание.

— Эйвеон смылся! — шепнул Джеримэйн.

— Да и пёс с ним! Не мешай смотреть.

В этот миг прозвучал гулкий удар колокола, а по четырём углам поляны вспыхнули факелы. Божий суд начался.

Сперва барду показалось, что ничего не происходит. Королевы просто стояли, прожигая друг друга взглядами. Полночный ветер развевал их волосы и полоскал шелка платьев, словно боевые знамёна. Но спустя пару мгновений посреди круга вдруг показался бугорок, и на свет выбрался маленький зелёный побег с двумя круглыми листочками на макушке. Он быстро пошёл в рост, выпустил новые листья, его тонкий ствол покрылся корой, а на ветвях выросли острые шипы — теперь Оону и Медб разделял куст молодого терновника. Колючие плети потянулись к поединщицам, обвили их руки, обняли за талию, притягивая к себе, запутались в распущенных волосах.

— Что это? — Джерри вовсю таращил глаза на хищный куст. — Как бы эта дрянь до нас не дотянулась…

— Не надо бояться, — шепнула Ллиун, наклонившись к нему через Элмерика. — Всё, что возникло в круге, останется только там.

— Да я не боюсь. Просто интересно.

А Элмерик вдруг вспомнил, что уже слышал прежде про волшебный куст, к которому приходят эльфы, когда не верят друг другу, но хотят поговорить начистоту.

— Послушайте, это же Терновник Правды, да?

— Он самый, — закивала лианнан ши. — Теперь Лето и Осень не могут ни промолчать, ни солгать. Это очень интересно.

В её глазах загорелся хищный огонёк, рот приоткрылся в предвкушении, под верхней губой стали видны острые клычки. Джерри так и вовсе покосился на яблоневую деву с опаской.

— Эй, она же нас не сожрёт?

Ллиун, услышав это, хихикнула:

— Я не стану есть чародея, похожего на колючий чертополох. Вот барды намного вкуснее…

Она взяла Элмерика за руку и царапнула его ладонь острыми коготками. В ответ тот только крепче сжал её пальцы. Мелькнувший было страх ушёл — лианнан ши много раз доказывала, что достойна доверия, и подозревать её в дурных намерениях было совершенно ни к чему. А что до когтей и клыков — у всех свои особенности. Элмерик ещё на заре их знакомства прекрасно знал, с кем связывается.

Тем временем терновник крепко вцепился в свою добычу — эльфийские королевы напоминали двух диковинных птиц, попавших в прочные силки. С той лишь разницей, что они не бились, пытаясь выбраться из ловушки.

— А теперь давай поговорим, подруга, — сладким голосом проворковала Медб. — С каких же пор ты ненавидишь меня?

— С первого взгляда, — с жаром выдохнула Оона. — Это началось намного раньше, чем хитрец Ритерх вложил сомнения в наши души. Теперь и ты ответь — я тоже хочу знать, где берёт истоки твоя ненависть ко мне.

Одна из ветвей терновника засохла и отвалилась, позволив королеве Осени высвободить левую руку.

Медб повернула голову в сторону — Элмерику сперва показалось, что королева Лета в смущении отводит глаза, но в следующий миг он понял, что та всего лишь опасалась шипов, которые покачивались слишком близко к её прекрасному лицу.

— Я никогда не питала к тебе добрых чувств, — она облизнула губы. — Но ненависть моя проснулась после охоты на вепря Морторха, ибо до тех пор наше соперничество было честным. Вепри всегда считались моими священными животными, и всё же один из них обернулся против меня.

Шип уколол её щёку, и на коже показалась капелька крови.

— Неужели? — усмехнулась Оона. — Мне кажется, ты что-то недоговариваешь, дорогая. Помнится, ловкач Ритерх был от тебя без ума. Да и, насколько я знаю, этот скользкий змей до сих пор прислуживает тебе. Не ты ли натолкнула его на мысль посеять зёрна раздора между эльфами?

— Он обманул меня, как и вас всех! — Медб дёрнула рукой. Послышался треск рвущейся ткани — теперь в её рукаве зияла некрасивая прореха, а камешки из чудесного шитья осыпались в мох. — Сказал, что поможет мне завоевать титул прекраснейшей из королев, а земли и власть я добуду сама. И я добыла, как видишь. А титул станет моим, когда ты умрёшь!

— Не торопись, — Оона сложила пальцы свободной руки в щепоть, что-то шепнула, и её соперница, дёрнувшись, застонала от боли. — Пока что правда на моей стороне. Кстати, хотела поблагодарить тебя за того белого вепря, что задрал короля Финнлуи на охоте. Я страстно мечтала о мести и была счастлива, что возмездие настигло убийцу моего мужа, а я даже пальцем не пошевелила ради этого. Это ведь был твой вепрь, не так ли?

— Ошибаешься, — прошипела Медб, и терновник ослабил путы. — Я не желала ему зла. Не знаю, кто виноват: может быть, Калэх, а может, просто судьба…

Королеве Лета тоже удалось освободить одну руку, и теперь соперницы снова были в равном положении. Медб сжала пальцы в воздухе, и Оона резко выдохнула, хватаясь за горло.

Но смертоносное заклятие, легко убившее бы любого, не продержалось долго и рассеялось, не причинив королеве Осени серьёзного вреда, — всё-таки она была очень сильна.

— Теперь ответь мне, — обломав шипы возле своего лица, Медб взглянула прямо на соперницу. — Почему ты прокляла меня? Только оставь при себе пустые слова о том, что так было суждено. Я хочу знать истинную причину.

— Потому что ты заслуживала это, — Оона дёрнулась. Терновник крепко сжал её запястье — на медово-золотистой коже выступила тёмная кровь.

— Ложь! — Медб рассмеялась. — Ну, тогда получай!

Она сделала несколько пассов рукой — и над королевой Осени возникла тёмная туча. Сверкнула ослепительная молния, и ливень обрушился стеной. Он вмиг вымочил Оону с головы до пят. Её влажные волосы лезли в лицо, платье облепило фигуру, узорные рукава обвисли. Похоже, влага, которой напиталось всё вокруг, пригибала королеву к земле, словно камень, который тянет утопленника ко дну. Ей пришлось изрядно напрячься, чтобы удержаться на ногах, а не повиснуть на изломанных ветвях и острых колючках.

— Я просто завидовала тебе! — выкрикнула Оона. — Потому что ты была сильнее и удачливее. Добивалась всего, чего хотела, а все твои пакости неизменно оставались безнаказанными. Я всё гадала, почему такой гадине, как ты, везёт, а мне — нет.

Она схватилась за ветки и с треском развела их в стороны, не обращая внимания на выступившую на ладонях кровь. Ооне нужны были обе руки, чтобы обратить заклятие Медб против неё самой, — грозовая туча расползлась надо всем кругом, ливень сменился на моросящий осенний дождь, и королева Лета, охнув, скорчилась под его каплями, как будто те обожгли её кожу.

— Есть вопрос, который меня всегда интересовал, подруга, — последнее слово королева Осени выплюнула с кривой усмешкой. — Скажи, хоть раз в жизни ты привязывалась к кому-нибудь? Или твоё каменное сердце не способно чувствовать любовь?

— Зачем тебе это знать? Это не имеет отношения к нашей вражде!

— Я задала вопрос. Отвечай!

Терновник зашевелился, подползая всё ближе к Медб, и та в ужасе завопила:

— Да, ко многим! — ветка не остановилась, продолжив движение и обрастая по пути новыми листьями.

— Не лги, — Оона погрозила ей пальцем. — Я хочу узнать твоё слабое место. Чья гибель тебя расстроила бы больше всего?

— Олнуэн! — выдохнула Медб. — К ней я привязалась всей душой.

Она высвободила вторую руку, оставив обрывок рукава на ветке, а королева Осени расхохоталась во весь голос.

— Кто бы мог подумать! Ах, если бы я только знала раньше… Но ничего — Браннан тоже слышал твои слова. И даже если я уйду, а ты останешься, он найдёт способ тебя приструнить. В любом случае, ты окажешься в проигрыше.

Медб ничего не ответила, только резко выставила руки ладонями вперёд — и в сторону Ооны поползли извивающиеся лозы. В мгновение ока они проросли сквозь терновник, вытягивая из него соки, и скрыли от любопытных глаз обеих королев.

— Ну вот, — разочарованно протянул Джеримэйн. — На самом интересном месте…

А Элмерику вдруг почудилось, что из зарослей доносится едва различимая музыка. Будто бы где-то далеко — не в этом мире — играли волынки и били боевые барабаны. Он перешёл на истинное зрение, чтобы разглядеть невидимых музыкантов, но их не было. Увиденное тем не менее потрясло его воображение: силуэты Ооны и Медб расплылись, их тела превратились в стройные стволы, руки — в упругие ветви, волосы стали звенящей листвой, а украшения — зрелыми плодами, покачивающимися в такт нарастающему ритму барабанов.

Между собой сражались уже не эльфийки, а две древние стихии. Лето велело плодам зреть — Осень заставляла их падать и гнить под дождём. Лето выпускало побеги, превращая их в острые стрелы с оперением из листьев, и те срывались в полёт с упруго натянутой лозы-тетивы. Осень отклоняла их порывами промозглого ветра, срывала листву с ветвей, останавливала едкий сок, бегущий по древесным жилам… Лето терпело неудачу за неудачей и слабело. Элмерик вдруг понял, что если сейчас Медб проиграет, то вслед за весной сразу настанет осень, и не будет никакого урожая: не созреют колосья, плоды засохнут, так и не завязавшись. Может быть, даже Бельтайн не наступит — он ведь предвещает приход лета… Барабаны звучали всё громче, и ему вдруг стало страшно. Может, потому и выбрались фоморы, что миру настаёт конец, и скоро вообще всё пойдёт кувырком?

— Что ты видишь? — Джерри потормошил его за плечо, но бард отмахнулся.

— Отстань, не до тебя сейчас.

— Но мне же тоже интересно!

Элмерик бесцеремонно закрыл ему рукой рот.

Бард не знал, как спасти Лето, — и не имел права вмешиваться. Но сердце подсказывало, что так не должно быть. Если боги в самом деле присматривают за каждым ритуальным поединком, им сейчас не следует оставаться безучастными…

Мысленно он взмолился о справедливости.

И тут жёлтые листья задрожали на ветвях, а потом разом осыпались вниз, открывая взгляду по-ноябрьски тёмное переплетение чёрных ветвей и гроздья красных как кровь ягод.

— Куда подевались королевы? — ахнул Джеримэйн. — Что за… вообще происходит?

Дождь превратился в снег. Лужи покрылись льдом. На ягодах заблестел крупитчатый иней.

Элмерик увидел, как из опавших листьев прямо на земле соткался силуэт Ооны. Королева Осени лежала среди зимней изморози, пыталась подняться и снова падала. Похоже, силы оставили её. Тонкие руки были исцарапаны о шипы, в янтарных глазах застыл ужас. Она тяжело закашлялась, выплёвывая сгустки крови прямо на свежевыпавший снег.

Вдруг прямо из тучи над её головой появилась стая красногрудых снегирей. Они расселись по ветвям и принялись клевать спелые ягоды, оглашая окрестности своими криками. Миг — и на ветвях не осталось ничего, а птицы, взмыв в воздух, соединились в стройную женскую фигуру. Элмерик сперва подумал, что это Медб, но, приглядевшись получше, понял, что ошибся — у незнакомки были чёрные, как вороново крыло, волосы, а одета она была в платье цвета тех самых ягод — яркое, сочное и отороченное белым мехом, будто присыпанное инеем. Тонкие морозные узоры поднимались вверх по юбке и рукавам, на шее сияло ожерелье из остроконечных сосулек, а в ушах покачивались серьги из снегириных перьев. Элмерика немного смущало, что лицо незнакомой девы было точь-в-точь такое же, как у Медб. Они были похожи, как сёстры-близнецы, или, может, как мать и дочь.

— Осень сменяет лето, но зима всё равно настанет, — она почти пропела эти слова и хлопнула в ладоши.

Вокруг таинственной незнакомки завертелся-закружил снежный вихрь. Элмерик сморгнул — ему показалось, будто колючая снежинка попала в глаз. Сквозь слёзы он успел увидеть, как чёрные пряди становятся рыжими, а сквозь алые рукава платья проступает знакомая прозелень. Когда он протёр глаза кулаками, перед ним снова стояла Медб — и улыбалась. Снег растаял, в стороны разбежались ручьи, листья побурели и стали мягким перегноем, терновник и плющ исчезли, словно их никогда и не было. А на том месте, где прежде кашляла кровью королева Оона, остался лежать лишь маленький медный листок из её короны.

Медб присела на корточки, подняла его, медленно встала и торжествующе воткнула лист себе в волосы.

— Боги сделали выбор. Правда на моей стороне.

Первым опомнился мастер Дэррек. Он захлопал в ладоши, приветствуя победительницу, и круг из светящихся грибов с хлопком разомкнулся. Туман рассеялся, двор обрёл привычные очертания. А небо на востоке уже светлело, предвещая скорый рассвет.

— Ничего не понимаю, — пробурчал Джерри, выбираясь из плетёного гамака. — Это что за тётка была?

Элмерик почесал в затылке.

— Я не совсем уверен, но думаю, что Медб помогла её ещё не рождённая дочь, которая унаследовала силу зимы от Брэннана. Помнишь, наставники говорили, что дитя — это не только слабость, но и преимущество?

— Но разве может быть две королевы Зимы одновременно?

— Кажется, нет. Может, она и не королева вовсе, а какая-нибудь зимняя дева — кто их разберёт этих эльфов? В любом случае, победа осталась за Медб.

— Ох и проигрался нынче мастер Патрик! Да и я, признаться, тоже поставил на Оону. Жаль, ты не стал участвовать, дурачок, — Джеримэйн вздохнул и полез в карманы за звонкими монетами.

Тем временем Браннан подошёл к королеве Лета и заключил в объятия, признавая её победу. Немного поодаль от короля-воина стояли Шон и Мартин — Элмерик даже не заметил, когда те появились. Наверное, спустились во двор, когда битва уже началась. Рыцарь Сентября был без маски, со своим лицом — и это было совсем не удивительно: ведь Бельтайн уже вошёл в силу. В воздухе даже пахло как-то по-особенному: началом лета.

— Ты не станешь мстить мне за свою мать? — настороженно спросила Медб, когда король-воин, отстранившись, разомкнул объятия.

— Непременно стал бы, случись всё иначе. Но суд есть суд. Ни к чему противиться воле богов, — ответил Брэннан. — Но вот за Эйвеона я не поручусь.

— О, пустяки. Его месть мне не страшна, — королева Лета пригладила растрепанные волосы ладонью. — Но на твоём месте я бы удалила его от королевского двора подальше.

— Я не нуждаюсь в твоих советах и сам решу его судьбу, — Браннан поднял с земли плащ Медб, отряхнул и накинул ей на плечи. — Что ты теперь собираешься делать?

— Отправлюсь домой. Мне нужно отдохнуть. Сообщи потом, чем тут у вас всё закончится, — королева провела рукой по измятому платью, и складки тут же разгладились, а прорехи затянулись свежей вышивкой из листьев.

— Ты узнаешь об этом первой, — заверил её Браннан. — Но прежде, чем ты уйдёшь, хочу предложить тебе одну сделку.

— Какую?

— Не ищи подвоха, всё намного проще, чем ты думаешь. Как я понял, ты хотела бы вернуть Олнуэн? И вот совпадение: она тоже не горит желанием оставаться со мной. А я, признаться, не из тех, кто удерживает жён силой, — в предрассветных сумерках лицо короля казалось бледнее обычного, и поэтому тёмные, почти чёрные глаза выделялись ещё ярче.

— Зачем же ты тогда забрал её назад? Что-то ты темнишь, Браннан, — Медб сложила руки на груди и глянула на него с вызовом.

— О, это был не я, а Эйвеон. Он сделал это по приказу Ооны. Мне в тот момент было немного не до того.

Немного подумав, королева Лета кивнула:

— Хорошо, допустим, я тебе верю. И что же ты хочешь взамен?

— О, сущие пустяки. Слышал, ты забрала одного рыцаря у Соколов. Верни его назад, и будем считать, что мы квиты.

— А тебе-то какое до этого дело? — Медб поджала губы.

— В общем-то, никакого. Просто меня брат попросил. А я ему вроде как задолжал немного.

— Ну что ж, — королева не без сожаления вздохнула. — Видать, такое уж нынче настало время — пора раздавать былые долги. Бес с тобой, я согласна!

— И проклятие своё сними.

Медб прищурилась, глянула хищно — почти по-лисьи — и рассмеялась:

— Ладно, ладно. Уговорил. С Бельтайном тебя, король Зимы. Постарайся не погибнуть в бою. Без тебя этот мир станет намного скучнее.

— И тебя с Бельтайном, королева Лета, — Браннан поклонился ей. — Надеюсь, твоё время будет жарким в этом году.

— О, ты даже не представляешь насколько!

Медб, смеясь, поцеловала его в губы, взмахнула плащом, словно крылом, и взмыла птицей в синюю ввысь, навстречу встающему солнцу.

Глава пятнадцатая

Погожее утро обещало, что день будет ясным и жарким. В воздухе весело носились птицы, жужжали насекомые — и Элмерику казалось, что война где-то далеко, а не у самого порога. В такие дни больше хочется думать не о битвах, а о кострах Бельтайна — и, конечно, о любви. Он не спал вторую ночь подряд и чувствовал, что еле держится на ногах. Конечно, это заметили Ллиун с Джерри и хором уболтали его пойти отдохнуть хотя бы пару часов.

— Если что-то случится, мы тебя разбудим, — с улыбкой пообещала яблоневая дева.

А Джеримэйн добавил:

— Ты думаешь, я всю жизнь мечтал сражаться бок о бок с сонной тетерей?

Элмерик даже не пытался сопротивляться. Он еле доплёлся до своей комнаты и заснул, кажется, ещё до того, как голова коснулась подушки. А когда проснулся, солнце уже стояло высоко (но спать всё ещё хотелось ужасно). Рядом сидела Ллиун и настойчиво трясла его за плечо:

— Пора просыпаться. Белый Сокол вернулся!

— Ну ещё немножечко! — бард, зевнув, перевернулся на другой бок, натянув одеяло на уши, но тут до него дошло. Рывком он сел на кровати. — Мастер Каллахан? Здесь? Но как?

Он вскочил, заметался, едва не надел рубаху наизнанку, не с первого раза попал ногой в сапог. Лианнан ши помогла ему зашнуровать тунику.

— Пусть мой бард сам у него спросит. Все сначала ужас как переполошились. А потом очень обрадовались. Наверное, подвоха нет.

— Может, он сбежал от этой Калэх? — просиял Элмерик.

У него на душе сразу стало спокойнее — как же хорошо, что командир сам поведёт их в бой, с ним ничего не страшно!

— Вроде бы не сбежал, а королева Зимы сама его отпустила, — яблоневая дева наморщила нос, как будто собиралась чихнуть. — Ллиун не очень поняла, как так вышло.

— А, не важно. Главное, что он теперь с нами.

Бард развёл руки в стороны, позволяя лианнан ши затянуть на нём пояс, и выскочил из комнаты, забыв прикрыть за собой дверь. На радостях он не сбежал по лестнице, а съехал по перилам — прямо как в детстве.

Элмерик готов был к тому, что увидит мастера Каллахана похудевшим и измождённым — шутка ли, провести почти месяц в плену, — но тот выглядел даже посвежевшим. Его плечи укрывал тот самый плащ из соколиных перьев, который бард прежде видел у Шона. У ног командира лежал белоснежный пёс с красными ушами — на этот раз вполне видимый.

Бард хотел проскочить в гостиную незаметно — все, как назло, были уже в сборе, а он ну очень не любил опаздывать, — но дверь предательски скрипнула, и все взгляды обратились к нему.

— Ты как раз вовремя, — командир кивком указал ему на пустой стул. — Через три четверти часа — ровно в полдень — мы выступаем. Враг приближается.

Элмерик проскользнул к своему месту. Он вовремя заметил подножку, которую Джерри ухитрился подставить ему, и в отместку наступил приятелю на ногу.

— Это правда, что Калэх сама его отпустила? — шёпотом спросил он у Келликейт, и та радостно закивала:

— Ага. Каллахан говорит, что она нам вовсе не враг.

— А кто? — Элмерик округлил глаза.

— Не знаю. Там как-то всё очень запутанно. Потому что фоморам она тоже не враг, оказывается.

У барда было ещё много вопросов, но в этот момент мастер Патрик шикнул на них — пришлось отложить все разговоры на потом.

Рядом с мастером Каллаханом сидел Риэган — живой и здоровый, разве что ещё немного бледный. Значит, Медб сдержала своё слово.

— Ритуал пройдёт на Королевском холме, — продолжил командир, сплетая пальцы в замок под подбородком. — Там, где когда-то был коронован Артур Первый. Отсюда началась история Объединённых Королевств, сюда же всё и возвращается.

— Но как мы попадём туда? Под стенами небезопасно. Враг рядом, а местность не только хорошо просматривается, но и отлично простреливается. К тому же, я бы не стал сейчас опускать подъёмный мост. — Риэган взглянул на Каллахана. — Ты нас проведёшь?

— Проведу, но не дорогами эльфов, — командир улыбнулся, разглядев на лице короля тень разочарования. — Прямо из нашего особняка есть подземный ход. Им давно не пользовались, но я уверен, что он в порядке. Достаточно только пробить каменную кладку — и мы дойдём до холма без особого труда.

Элмерик аж подпрыгнул на месте: значит, ход, ведущий из Соколиного гнезда за стены Каэрлеона, — это не слухи! Здорово будет увидеть его собственными глазами!

— По нему же ты вернёшься назад в город и возглавишь оборону, — Каллахан хлопнул Риэгана по плечу. — Шон и Мартин помогут тебе. В городе также останутся Флориан, Джеримэйн и Элмерик.

Бард, как ни старался, не смог сдержать разочарованного возгласа. Командир одарил его строгим взглядом.

— Ты хочешь возразить?

Элмерик невольно поёжился.

— Я слышал, чтобы найти Бэлеара, нужно истинное зрение. Может, мне всё-таки стоит пойти с вами?

— Твоё место здесь, — отрезал Каллахан. — С нами будет Эллифлор. А Келликейт опять завяжет глаза и поведёт нас своими путями, когда Врата откроются. Орсон, ты головой отвечаешь за её жизнь. Дэррек, ты проводишь короля обратно в город и останешься помогать защитникам Каэрлеона. Патрик, Розмари, ваша задача — уничтожать всё то, что появится из Врат. С помощью Фиахны и его младших фэйри вы справитесь. А мы с Брэннаном возьмём на себя Бэлеара.

— А Калэх? Что с ней? — пробурчал Джерри, тоже расстроенный тем, что ему придётся остаться внутри крепостных стен.

— Ничего, — командир покачал головой.

— Она что, не придёт?

— Обязательно придёт. Но не станет вмешиваться.

— Простите, — из дальнего угла подала голос очень смущённая Маэна. — А что делать мне? Я не хочу сидеть сложа руки. Если король Браннан может помогать не как король, а как брат, позвольте и мне…

Она осеклась под внимательным взглядом мастера Каллахана. В его глазах был лёд.

— Кому из нас ты на самом деле хочешь помочь? Если Брэннану, то мой ответ — «нет». Мы не можем так рисковать.

— Нет, не ему. Отцу.

Она выдержала взгляд Каллахана (что само по себе было непросто). Элмерик заметил, что у Маэны дрожат руки.

— Тогда оставайся рядом с ним. Теперь, когда все знают, что им делать, — хватит разговоров. Пора. Мы выдвигаемся!

Эльф поднялся во весь свой могучий рост и достал из-за спинки кресла арфу в белом чехле. Они с Брэннаном обменялись взглядами, и король-воин вздохнул:

— Лучше бы она нам не пригодилась.

Мастер Каллахан, похоже, так не думал. Он заранее распустил завязки на чехле и явил на свет поистине чудесный инструмент: белый и блестящий, как свежий снег, украшенный орнаментом из сплетённых змей. Струны тихонько звякнули, и этот звук показался Элмерику похожим на человеческий стон. Определённо это была та самая арфа Финварры, которую так вожделел старый менестрель мастер Олли. Инструмент, обладающий невиданной силой, но вытягивающий жизнь из того, кто осмелился заиграть на ней.

Что ж, бой предстоял нешуточный.

Барду вдруг некстати вспомнилась королевская баньши, которая плакала на мосту в Чернолесье перед самой Остарой. Чью смерть она предвещала? Быть может, всё-таки Риэгана? Значит, им уже удалось обмануть курносую?

Но сердце всё-таки было не на месте: в гостиной собрались целых четыре короля. А если считать Маэну, то и все пятеро (бард так и не понял, считаются ли Медовые луга отдельным королевством). Впрочем, сейчас было не лучшее время для мрачных мыслей. Бард собирался подарить всё своё вдохновение защитникам столицы и вместе с ними стоять до конца. А чему быть, того не миновать.

Они поднялись на стены в час, когда солнце достигло вершины неба. На башнях гордо реяли алые королевские знамёна, похожие на языки пламени; их шёлковая ткань громко хлопала на ветру.

Элмерик устроился возле одного из зубцов крепостной стены и водрузил арфу на треногу. С этого места открывался отличный вид на Королевский холм и священный круг камней. Там, на вершине, царила безмятежная тишина — наверное, Каллахан со своей частью отряда был ещё в пути. Элмерик просунул лохматую голову между зубцами, чтобы получше осмотреться (поросшие мхом седые камни стен были почти горячими — жаркое полуденное солнце успело изрядно их разогреть).

— А ну спрячь башку! — стоявший рядом Джерри бесцеремонно оттащил его за шкирку.

— Но…

— Спрячь, кому говорят! Она хоть и глупая, но играть чародейскую музыку тут можешь только ты. А для того, чтобы высовываться, есть другие бойцы.

Бард вздохнул, но послушался. И как раз вовремя — на горизонте показалась чёрная туча. Сперва Элмерик подумал, что надвигается гроза, но спустя мгновение с ужасом понял: это шли полчища фоморов. Издалека их фигуры пока казались совсем маленькими, похожими на каких-то диковинных насекомых.

— Ну и саранча! — фыркнул Джерри. Он пытался храбриться, но бард видел, что ему тоже стало не по себе.

Мастер Флориан, занявший место у соседней бойницы, выхватил чародейский нож и принялся чертить в воздухе фэды. Джеримэйн после небольшой заминки последовал его примеру. Элмерик узнал чары — этот был щит, непроницаемый для стрел врага.

Краем уха он услышал бодрый голос Мартина, отдающего приказы королевским лучникам. Бард поискал его глазами — и ужаснулся: Мартин торчал на самом виду, прямо между зубцами крепостной стены. Встретившись взглядом с Элмериком, он помахал рукой, мол, всё в порядке, и бард, перейдя на истинное зрение, с облегчением выдохнул, увидев летающие вокруг него искры магической защиты, — похоже, Мартин носил какой-то амулет. Ладно, пускай сам следит за тем, чтобы его не подстрелили, — не маленький.

Чтобы совсем успокоиться, бард поискал глазами ещё и Шона, но рыцаря Сентября нигде не было видно — хм… бессонница у него, что ли?

— Сыграл бы ты уже, — Джеримэйн толкнул Элмерика в плечо. — Чего ждёшь? Нам всем сейчас не помешает немного поднять боевой дух.

— Ишь, раскомандовался! Сам знаю, когда мне играть.

Бард нащупал в кармане высохшую косточку от сливы — свой самый странный амулет, когда-то полученный от Джерри. А потом тронул струны, и арфа отозвалась на прикосновение — сперва тихо, будто пробуя голос. Потом всё громче и громче. Он играл одну из тех песен, которую когда-то перевёл с древнеэльфийского сам Каллахан, — ту, что сулила удачу в бою.

— Вот, теперь другое дело! — Джерри подмигнул ему.

В этот миг в воздухе просвистела первая стрела — Элмерик сперва даже не понял: своя или вражеская. За ней последовали и другие. То тут, то там слышались сухие щелчки тетивы. Бард бросил взгляд в бойницу — и невольно отшатнулся: ему показалось, что всё небо потемнело от стрел, летящих навстречу друг другу. Всюду, куда хватало взгляда, он видел фоморов, слышал их воинственные кличи и угрожающий лязг оружия. Строй врагов ощетинился острыми копьями, словно гигантский ёж. Вдобавок Элмерик разглядел ещё и несколько катапульт вдалеке, которые катились сами по себе, влекомые чьими-то чарами. Другие фоморы волокли осадные лестницы, а двенадцать самых высоких и мощных воинов в кожаных доспехах уже волокли к воротам таран — огромное бревно, подвешенное на толстых скрипучих цепях. В горло одного из них вонзилась меткая стрела — фомор упал, захлебнувшись собственной кровью, но на его место тут же встал другой, а прочие фоморы сомкнули деревянные щиты над головами.

От полуденной майской жары воздух раскалился, а на стене вдобавок ещё и горели костры, греющие воду в огромных котлах. У Элмерика пересохли губы, а рубаха вся промокла от пота. Ему очень хотелось пить, и он пожалел, что забыл захватить флягу, — ох как бы она сейчас пригодилась! Пригладив пятернёй налипшие на лоб волосы, он заиграл другую песню — эта должна была помочь заклятиям и стрелам находить цель, точнее направляя руку чародеев и лучников.

На вершине Королевского холма вдруг что-то блеснуло, и прямо над стоячими камнями среди ясного неба вдруг возникла тёмная туча, тень от которой накрыла весь холм. Наверное, это должно было означать, что друзья добрались до Врат и скоро откроют их. А может, уже открыли… Как же Элмерику хотелось сейчас быть в двух местах одновременно!

Его лица коснулся нежданный порыв свежего ветра (дышать сразу стало легче), и неподалёку от мастера Флориана из воздуха соткался знакомый мрачный силуэт рыцаря Сентября. Жаль, что ветерок, вызванный его появлением, тут же стих.

— Никак не получалось заснуть, простите за задержку, — он виновато развёл руками, подтвердив догадки Элмерика о бессоннице.

— Ты вовремя. У нас тут уже жарко — во всех смыслах, — мастер Флориан указал вниз.

Тем временем фоморы успели подобраться к самым стенам. Бард привстал, но всё равно ничего не увидел — кромка крепостной стены загораживала обзор. Со вздохом он опустился обратно на камни и окликнул Джеримэйна.

— Эй, что там происходит?

— Да ничего хорошего, уж поверь, — буркнул тот, разминая пальцы. — Представляешь, эти гады скидывают тела своих же товарищей в ров.

— Но зачем? — Элмерик невольно содрогнулся.

— Не знаю… Может, они собираются пройти по ним, как по мосту?

— Именно так, — подтвердил Рыцарь Сентября. — Это известная тактика фоморов. В начале боя одни позволяют убивать себя, чтобы другие могли добраться до цели. У них отсутствует страх смерти.

— Но как же тогда их остановить? — бард на мгновение выбился из ритма.

— Мы не сможем. Наша задача — сдерживать их, пока Каллахан и Браннан не разберутся с Бэлеаром. И лучше бы им это сделать побыстрее.

— Умеешь ты подбодрить и утешить! — крикнул ему со стены Мартин. — А ну перестань пугать молодёжь!

— Да мы не из пугливых, — пробурчал Джерри и пульнул вниз огненным заклятием.

Спустя мгновение послышался истошный крик — похоже, пламя достигло цели.

— Готовьте воду, — скомандовал Шон. — Пора устроить нашим гостям горячий приём.

Его приказ передали по цепочке, и скоро по всей стене ещё ярче вспыхнули огни под большими чугунными котлами. Где-то их поддерживали обычным способом, а где-то — магией. Фоморы же с незыблемым упорством продолжали строить мост из тел, а те, что были позади войска, зарядили катапульты — к счастью, все камни, которые успел увидеть Элмерик, наткнулись на невидимые преграды чародейских щитов и рассыпались в щебень. Увы, когда каменная крошка упала в ров, тот ещё больше обмелел.

А вот юго-восточной стене не повезло — в одном месте снаряд всё-таки снёс зубец, и несколько королевских лучников оказались погребены под завалом из камней. Ещё некоторое время барду казалось, что он слышит их стоны, хотя, скорее всего, это была игра воображения — он и свою музыку едва мог различать за воинственными криками и лязгом оружия.

Фоморы как раз закончили строить свой жуткий мост из мертвецов и подкатили таран к воротам. Удары мечей о щиты слились в единый жутковатый ритм, враги раскачали таран, раздался ужасающий грохот.

— Вот же твари одноглазые! — процедил Джеримэйн сквозь зубы.

Он отправил вниз ещё одно огненное заклинание и подул на обожжённую ладонь: чародейский нож раскалился в его руках.

Небо потемнело от нового залпа стрел. Мартин соскочил со стены — и вовремя: дротик с чёрным древком просвистел ровно там, где он только что стоял.

— Март, осторожнее, — крикнул ему Шон.

— Угу, — кивнул тот и снова полез на стену.

То ли щиты начали уже ослабевать, то ли чародеи просто не успевали закрывать ими всех и вся, но несколько вражеских дротиков достигли цели. Один из лучников упал совсем рядом с Элмериком. Его глаза невидяще уставились в голубое небо, и бард невольно отвёл взгляд. Неистовая богиня войны Морриг уже раскинула свои чёрные крылья над полем сражения, требуя жертв. Дальше смертей будет только больше…

На вершине холма ничего не изменилось: туча по-прежнему отбрасывала тень на стоячие камни, сквозь пелену то и дело проблёскивали вспышки заклинаний, пахло горелой травой — и всё. Похоже, Бэлеар прекрасно умел прятаться за чужими спинами. Его двойника в рядах сражающихся фоморов бард тоже не видел — и неудивительно: он только сейчас понял, что продолжает взирать на битву истинным зрением. Это больше не составляло труда, не заставляло исходить потом — наконец-то всё стало получаться просто и естественно.

Осадные лестницы взметнулись вверх, ударившись краями о каменную кладку. Фоморам, которые раньше других вскарабкались на стену, не повезло — первая порция кипятка обрушилась им на голову. Послышались вопли боли и рык. В воздухе запахло обожжённой плотью, и Элмерик испытал острый приступ тошноты. Впору было порадоваться, что он проспал завтрак.

Сквозь звуки сражения он услышал, как Шон шепчет что-то на древнеэльфийском, сплетая новое заклятие. От этих слов по спине барда пробежал неприятный холодок. Чары были незнакомыми, но отчего-то вызывали трепет — почти как тогда, в подземелье, когда запечатывали Лисандра. Только тогда заклинание пахло светом и солнцем, а от этого веяло ночью и могильным холодом. Элмерик надеялся, что рыцарь Сентября знает, что делает, но ему вдруг впервые за этот день стало по-настоящему страшно. Он даже фоморов боялся не так сильно.

Бард перестал играть, чувствуя, как оцепенение сковывает всё его тело.

К нему тут же повернулся Джерри:

— Эй, в чём дело?

— Я не могу, — пробормотал Элмерик, обхватывая руками голову. — Больше не могу, правда…

Слёзы брызнули из глаз, руки затряслись, как у древнего старика. Джеримэйн подошёл к нему со спины и положил обе руки на плечи.

— Так, расслабься, дыши. Я слышал, такая штука случается у бардов, когда они отдают другим слишком много сил. Пей.

Он отвязал от пояса фляжку и протянул её Элмерику. Тот послушно сделал несколько глотков — и задохнулся от неожиданности. Глаза чуть не выскочили из орбит, а горло обожгло будто огнём. Во фляжке была точно не вода.

— Что это? — прохрипел бард.

— Виски, — Джерри, смеясь, похлопал его по плечу. — Чернолесское. Это мне Шерлин выдала в дорогу. Её отец сам варит. Мне оно без надобности, но я всё равно взял. Подумал, пригодится. Да ты глотни ещё, не стесняйся.

Элмерик жадно отхлебнул из фляги и почувствовал, как приятная лёгкость разливается по всему телу. Страх ушёл бесследно.

— Джеримэйн, сейчас же вернись на место! — рявкнул мастер Флориан, и Джерри метнулся назад к стене, даже виски не забрал.

И в этот момент рыцарь Сентября довершил своё странное колдовство. Миг — и всё заволокло мертвенно-синим туманом. Фоморы забеспокоились. В Шона прилетело несколько десятков стрел, но все они прошли сквозь тело чародея, не встретив ни малейшего препятствия, — не так-то просто нанести вред воплощённому сну.

Элмерик моргнул — и туман рассеялся. Никто из соратников не шелохнулся и даже не высказал удивления по этому поводу. Бард подумал: а может, другие ничего не видели? Что, если синяя мгла существовала только для тех, кто умеет смотреть истинным зрением? Он мог бы долго гадать, что это было, но тут на вершинах зубцов крепостной стены возникли серые призрачные фигуры, похожие на ожившие статуи.

Их было шестеро: двое мужчин — один здоровяк средних лет, другой полный и седовласый — и четыре женщины — пара хрупких девушек, очень похожих друг на друга, полуэльфийка с острыми ушами и хитрым прищуром глаз и косматая старуха с бородавками на лице, похожая на злую ведьму из страшных сказок.

Флориан, увидев их, побледнел как мел и пробормотал:

— Энника, это ты?

Одна из призрачных девушек с улыбкой повернулась к нему:

— Здравствуй, Флориан. Давно не виделись.

— Но… как?

— Дорожка была длинной. Шон позвал нас на помощь, и мы не могли не откликнуться, — в бесцветно-серых пальцах девушки вспыхнуло боевое заклинание.

— Предупреждать о таком надо, — мастер Флориан с неприязнью покосился на рыцаря Сентября, но тот лишь пожал плечами.

— Прости. Не было времени.

И тут Элмерика осенило: о боги, это же Соколы! Все те, кто погиб в прошлом году во время Летней Битвы, каким-то чудесным образом вернулись из Аннуина. Очевидно, не навсегда, раз они были бесцветными призраками. Зато все чародейские силы были при них.

Шон сполз по стене, тяжело дыша. Кажется, заклятие возвращения из мёртвых отняло у него много сил.

— Я немного посижу. Могу себе позволить — с таким-то подкреплением…

К нему подлетел один из призраков — тот, что с седыми волосами, — присел рядом и положил свою полупрозрачную руку ему на лоб.

— Скоро станет легче. Ты молодец, Шон. Я так мечтал ещё хоть разок пойти в бой вместе с вами.

— Рад тебя видеть, Киллиан, — рыцарь Сентября улыбнулся. — Я справлюсь. Иди к остальным. Нам всем очень пригодится хороший лекарь.

Энника и её сестра-близнец сплетали одно заклинание на двоих. Элмерик поражался, насколько слаженно они всё делают, — и это даже без слов! Чародейки как будто могли читать мысли друг друга.

Второй мужчина (Рэйнард — кажется, так его звали) сорвал с шеи амулет и принялся латать магический щит. Получалось весьма ловко.

— Эй, Флориан, а где же твоя красотка-сестра? — густым басом спросил он.

Энелис бросила на него ревнивый взгляд, а наставник опустил голову и весь как-то сник.

— Ты не знал, Рэй? Она умерла в один день с вами.

— Не может быть! — призрак едва заметно пошатнулся. — Её не было с нами на пиру у Хозяина Яблок!

— Это потому, что она осталась здесь, запечатанная в книгу. Мы сами не сразу её нашли.

Рэйнард почесал в затылке:

— Погодите, а так тоже можно было?

— Вообще-то, нет. Это вышло случайно, — мастер Флориан, словно опомнившись, снова схватился за свой чародейский нож и принялся чертить заклятия с удвоенной силой. — Не отвлекай меня! Я, между прочим, занят!

— А жаль….. Я бы не отказался, — Рэйнард затянул пальцами последнюю брешь на щите и отшагнул назад, любуясь своей работой. — Смешно, но сейчас я чувствую себя почти живым.

— Не пытайся изменить судьбу, дурачок, — прошамкала старуха Линаджил. — Хватит с нас и того, что мы снова можем быть полезными. Мы ж это… Соколы. Даже после смерти!

Она свесилась вниз и крикнула фоморам:

— Эй! Чтоб вас всех приподняло и шлёпнуло, псы корявые!

Истинным зрением Элмерик видел, как с её губ срываются проклятия, похожие на сгустки чёрного тумана. Она подхватывала их узловатыми пальцами, укладывала на ладонь, а потом метко сдувала вниз. Один из фоморов, забравшийся высоко по лестнице, на свою беду вдохнул этот туман. Его бронзовая кожа вмиг покрылась струпьями, а из глаз потекла кровь. Задыхаясь, он схватился за горло и мешком рухнул вниз.

— Двадцать восемь фоморов, — усмехнулась бабушка Линаджил.

— Ты их ещё и считаешь? — Киллиан вскинул голову.

— Конечно. Надо же как-то себя радовать.

Полуэльфийка (Элмерик вспомнил и её имя — Лораэнни) устроилась на соседней башне. Барду казалось, что под её ногами горит огонь. Заклятия были похожи на завораживающий танец, а в глазах девушки плясали язычки пламени.

Она заметила его пристальный взгляд и рявкнула:

— А ты чего прохлаждаешься, бард? А ну играй!

И Элмерик, спохватившись, ударил по струнам.

Подкрепление подоспело вовремя — заклинания боевых чародеев не давали фоморам даже приблизиться к тарану, ворота пока держались. На стенах грели новую порцию воды, от жары и пара Элмерику снова стало дурно. Он старался не глазеть по сторонам, сосредоточившись на музыке. Пускай остальные сражаются, а он бард, его дело — играть и петь.

«Ещё не поздно зажечь свечу, рассеять тьму и прогнать печаль…»

Помнится, в последний раз он пел эту песню во время Зимней Битвы. Тогда всё обошлось малой кровью. Все остались живы, а ссадины и раны со временем затянулись. Он всей душой хотел, чтобы и в этот раз произошло чудо. Элмерик прекрасно помнил, что Бэлеар заберёт с собой в могилу своего убийцу. И ему совсем не хотелось думать и гадать, которого из королей они будут оплакивать сегодня вечером. Если, конечно, останется кому оплакивать.

«Мы встанем рядом плечом к плечу. Мы будем, словно огонь и сталь…»

Он бросил взгляд на Королевский холм. Так странно было чувствовать себя в самой гуще событий, но знать, что судьбы всех, кто сражается за Каэрлеон, решаются не здесь, а там, на вершине, среди священных стоячих камней. Элмерик тщетно пытался пронзить взглядом эту тьму. И надеялся, надеялся, надеялся…

«Её горячий и яркий свет вернёт надежду, излечит боль».

На склоне холма росло раскидистое дерево. Кажется, дуб? Тень от чёрной тучи заканчивалась как раз у его корней. Среди широкой кроны Элмерик вдруг разглядел притаившегося фомора. Тот сидел на нижней ветке, которая росла почти у самой земли, и болтал ногами в воздухе. И этот фомор отличался от остальных. Бард прищурился, чтобы разглядеть врага получше. Солнце слепило его, но он всё равно смотрел и смотрел, пока глаза не начали слезиться. Теперь бард мог с уверенностью сказать, что этот фомор намного выше своих сородичей, но это само по себе ничего не значило. Он силился рассмотреть, нет ли у него камня, впаянного прямо в кожу лба — этой странной фоморской короны.

«За ночью следом придёт рассвет, когда закончится этот бой».

И тут солнце на мгновение зашло за облачко, и Элмерик разглядел, что всё тело подозрительного фомора сплошь покрыто татуировками — точно такими же, какие он видел зимой, когда Лисандр пугал их мороком. Облачко быстро убежало дальше, и в свете только что выглянувшего солнца во лбу врага ярко сверкнул камень винного цвета.

— Там Бэлеар! — заорал он, указывая рукой на склон. — Я вижу его!

— Где? — Шон вскочил на ноги.

— Под дубом, — от волнения Элмерик начал задыхаться и едва не уронил арфу с треноги. — Надо скорее сказать мастеру Каллахану.

— Спокойно. Я всё понял. Передам ему. Ты молодец. Играй дальше, — сказал Шон в тот же миг пропал.

Бард схватился за грудь, пытаясь унять бешеный ритм сердца. Потом дотянулся до фляги, которую ему оставил Джерри, и залпом выхлебал остатки. Если бы он выпил столько виски за столом, то, пожалуй, не смог бы дойти до комнаты своими ногами. Но в бою всё было иначе. Он не чувствовал опьянения, зато это отвратительное пойло придавало ему уверенности, а кроме того, избавляло от страха.

Время текло то слишком медленно, то вдруг убыстрялось — от этого у его колдовских мелодий начал плавать ритм. Элмерик попробовал считать про себя — счёт его всегда успокаивал.

Вдруг что-то просвистело в воздухе, и Мартин громко выругался. Догеройствовался, значит — шальная стрела попала ему в плечо.

— Только не выдёргивай, — предупредил Киллиан, подлетая к нему.

Мартин кивнул и обломил древко у самого наконечника.

— Угу. Я в порядке.

— Вижу я, как ты «в порядке»! — проворчал старик. — Дай сюда руку.

— Это правда пустяки.

— Давай сюда, я сказал, — лекарь сам сцапал его за предплечье, пощупал кость, и Мартин, охнув, скрипнул зубами.

— Из боя не выйду, даже не надейся.

— Знаю, знаю. Я просто боль уберу.

Киллиан покрепче обхватил его руку. От его ладоней исходило сияние, и мало-помалу на побледневшее лицо Мартина вернулся румянец.

— Спасибо, друг, — здоровой рукой он попытался хлопнуть лекаря по плечу, и тот засмеялся, когда ладонь прошла сквозь призрачный силуэт.

— Да уж, нынче мы бесплотны, зато наши усилия не бесплодны.

Внезапно один из королевских трубачей выдал в воздух какую-то истерически радостную трель, и Элмерик хотел было рявкнуть на него, чтобы тот заткнулся и сражался, как все, — противная труба диссонировала с арфой. Но недовольство пришлось проглотить, потому что на стене появился Риэган — это его приветствовал незадачливый трубач.

Повсюду послышались радостные крики:

— Король здесь! Его Величество с нами!

Приободрились даже призраки. А Элмерик с некоторой завистью подумал, что некоторым не нужно петь воодушевляющие песни, они могут вдохновить людей одним своим присутствием.

— Мы победим! — Артур проходил по рядам, хлопая воинов по плечам, пожимая им руки. — Продержаться осталось совсем немного, друзья. Врата закрыты — ни одна тварь больше не выскочит из междумирья сегодня. И мы нашли короля фоморов!

Он склонился к одному из павших лучников, закинул за спину его колчан и, взяв в руки лук, сам встал к бойнице.

Внизу по земле скользнула густая тёмная тень, очень напоминающая силуэт дракона. Элмерик задрал голову и улыбнулся — мастер Дэррек присоединился к защитникам города, и его появление вызвало немалый переполох в стане врага. Видать, фоморы ещё помнили, на что способны драконы.

Первым делом крылатый ящер дыханием поджёг одну из катапульт, и та вспыхнула, словно щепка. Он заложил крутой вираж над полем брани, выхватил из толпы когтями какого-то фомора и сбросил вниз. Со стен послышались одобрительные выкрики, кто-то даже зааплодировал. Но, несмотря на всеобщее воодушевление, сдерживать наступление становилось всё труднее. Удары тараном в ворота возобновились, и ни стрелы, ни заклинания не могли остановить яростный напор врага. На место павших тварей сразу вставали другие. Даже на крепостной стене уже пахло чужой кровью, словно в какой-нибудь лавке мясника.

Элмерик понимал: если ворота падут, защитникам придётся несладко — их просто задавят количеством. Все уже сражались на пределе возможностей, и если бы не чудесное подкрепление из призраков и одного очень рассерженного дракона, то фоморы наверняка были бы уже внутри.

Взгляд барда неизменно возвращался к Королевскому холму — что там происходит сейчас? Когда он почти отчаялся разглядеть что-либо, туча вдруг рассеялась, и Элмерик увидел, как от подножия к самой вершине медленно движется женщина в белых одеждах. Её длинные волосы цвета свежевыпавшего снега развевались на ветру, в косах сверкали самоцветы, а глаза были скрыты плотной повязкой из шёлка. Она не должна была видеть дорогу, но, похоже, прекрасно знала, куда идёт. Элмерик слышал, как под её босыми ногами хрустят и ломаются мелкие веточки, как приминаются и снова выпрямляются сочные травы, — хотя не должен был слышать: ведь эти звуки никак не могли доноситься издалека.

— Ты видишь её? — крикнул он Джеримэйну, и тот непонимающе завертел головой:

— Кого?

— Калэх! — бард был уверен, что это и есть королева Зимы.

— Да где? — Джерри смотрел прямо туда, куда указывал Элмерик, но, похоже, белая леди оставалась для него незримой.

А Элмерик теперь не мог оторвать от женщины взгляд — спасибо, что пальцы сами продолжали играть начатую мелодию, а вот сам бард будто бы впал в транс.

Он точно знал, что сидит на стене, у Джеримэйна за спиной, чувствовал, как перебирает струны, и вместе с тем будто бы шёл по склону за Калэх, след в след. Он видел, как под её левой стопой трава желтела и увядала, а под правой, наоборот, разрасталась ещё пышнее. Слышал другую мелодию — не ту, что играл сам. Наверное, это пела арфа Финварры в руках мастера Каллахана. От этих печальных звуков по щекам Элмерика вдруг потекли слёзы, но зрение не затуманилось — напротив, он стал видеть ещё яснее.

Возле круга священных камней земля была выжжена заклятиями, прихвачена инеем, присыпана пеплом и речным песком, всюду валялись листья и мёртвые обугленные лозы плюща. А прямо у центрального дольмена стоял Бэлеар. Гигантский фомор тяжело дышал, словно ему пришлось бежать вверх слишком долго. Татуировки на его бронзовом теле блестели, будто их смазали маслом, камень во лбу переливался закатными цветами, а из разбитого носа сочилась тёмная, почти чёрная кровь.

Он с рыком поднял копьё, и воронёные пластины его доспеха угрожающе лязгнули. Вместо того чтобы метнуть оружие в кого-то из противников, он ударил остриём прямо в землю.

— Вас тут слишком много! Пошли все вон!

Из-под его босых стоп потекли струйки мутной воды. Сперва их было две или три, потом стало больше. Они бежали по земле, сливались, ветвились, расходясь в разные стороны, будто пытаясь окружить холм и всех, кто стоял на нём. От соприкосновения с этой водой иней таял почти мгновенно, а песок сплавлялся в стекло, покрывался копотью и застывал причудливыми каплями.

Эллифлор с визгом взмыла вверх, младшие фэйри бросились врассыпную — все, кроме Ллиун. Та ухватила за холку пса Каллахана и увела его за собой — прочь из круга. Мастер Патрик тащил за руку упирающуюся Розмари, за ними следом рванул Орсон с Келликейт на руках — Элмерик не мог понять, девушка ранена или обессилела (о том, что она может быть мертва, не хотелось даже думать), — а Шон вытолкал с выжженной земли зазевавшуюся Маэну.

Один из ручейков подобрался слишком близко к Фиахне — эльфу тоже пришлось отскочить в сторону. Поскользнувшись, он не удержался на ногах и с размаху сел на землю. Браннан подхватил его под мышки и бесцеремонно вышвырнул за пределы круга. Фиахна не сопротивлялся — он сам прошёл всего несколько шагов и опять рухнул на траву — Элмерик не понимал, что случилось: насколько он мог видеть, на эльфе не было ни царапины. Может, от ручейков шли ядовитые испарения? Но тогда почему мастеру Каллахану и его брату всё нипочём? Может, потому, что это их бой, их судьба?

Тем временем Калэх добралась до вершины холма. Там, оттолкнувшись ногами от земли, она взлетела (а ведь Элмерик точно знал, что эльфы не умеют летать) — расшитая серебром накидка её платья и концы тканого пояса развевались за спиной, словно знамя. Она спланировала на самый высокий дольмен и раскинула руки в стороны.

Бард почувствовал: в воздухе вдруг что-то изменилось. Он ничего не видел, но откуда-то знал, что ни один из участников битвы больше не сможет уклониться от сражения. Теперь Бэлеар, Каллахан и Браннан находились будто бы во всех мирах одновременно, и при этом нигде полностью.

Судя по возгласам с крепостной стены, в этот миг все остальные тоже их увидели.

— Не отвлекаться! — словно сквозь толщу воды, до ушей Элмерика донёсся голос Риэгана. — Нам есть чем заняться.

Король отдавал ещё какие-то отрывистые команды, но бард уже ничего не слышал. Потому что тоже очутился сразу во всех мирах — в каждом понемногу. В древних книгах говорилось, что такое состояние называется гельт — священное безумие. Оно случается с бардами и филидами, чародеями и жрецами-друидами, слишком близко подобравшимися к пределу своих возможностей. У него оставалось всего два выхода: либо прыгнуть выше головы, найдя в себе силы справиться с пожаром, охватившим нутро, либо навеки остаться безумцем, мало чем отличающимся от животного, одичавшим, бегающим по лесам до тех пор, пока не придёт смерть — избавление от всех мук. Но Элмерику не было страшно — пламя, сжигающее его изнутри, имело совсем другую природу. Кажется, это было… любопытство?

Он прекрасно слышал мелодию Каллахана и теперь с упоением вплетал в неё свою. Очень скоро две арфы — та, что на крепостной стене, и та, что на вершине холма, — зазвучали в унисон. И бард рассмеялся, сам не понимая чему. Его переполняло необъяснимое счастье.

Тем временем Бэлеар выпрямил могучую спину и окинул своих противников недобрым взглядом. Мелкий угольно-чёрный зрачок — слишком маленький для такого огромного глаза — смотрел властно и цепко, будто бы видел насквозь. Второй глаз был скрыт металлической накладкой цвета меди с вправленным в неё белым опалом. Украшение больше всего напоминало бельмо. Кожа вокруг глаз Бэлеара была так густо подведена сажей, что впадины глазниц казались глубокими, как у черепа. Щёку со стороны отсутствующего глаза пересекал шрам — более светлый, чем бронзовая кожа фомора. Полоска тёмно-рыжих и жёстких, как медная проволока, волос тянулась от лба к затылку, где переходила в тонкую косицу, ещё две косы спускались от висков по обе стороны лица. На воронёных доспехах плясали солнечные блики. Элмерик невольно зажмурился, но это не помогло — видеть он не перестал даже с закрытыми глазами.

— Рад встрече, — пророкотал король фоморов; его низкий глухой голос был похож на далёкие раскаты грома. — Не ждал, что столь многие придут поприветствовать меня.

— Убирайся, откуда пришёл! — Браннан вышел вперёд; ему пришлось высоко поднять руку, чтобы направить меч прямо в грудь фомору. — Здесь больше не твоё царство.

Бэлеар глянул на него сверху вниз и расхохотался, ударив себя по ляжкам огромными ладонями.

— Ты тот, кто пришёл после. Не тебе знать, докуда простираются мои владения.

— Вы были изгнаны в незапамятные времена. Тебе известно про дорогу без возврата. Таков порядок, такова сама жизнь.

— У меня свои порядки, эльф, — усмехнулся Бэлеар. — Я не собираюсь возвращаться к прошлому, а построю новое царство, которое будет процветать долгие века. И не найдётся ни в землях смертных, ни в иных краях того, кто мог бы помешать мне. А ты слишком юн, поэтому не тебе судить о том, что случилось задолго до твоего рождения.

— Тот, кто однажды проиграл, не может быть королём — тебе ли не знать? — продолжал настаивать Браннан, и Каллахан поддержал его:

— Если попытаешься занять трон, филиды и барды ославят тебя на все существующие миры, спев песнь поношения. Земля откажется принимать такого правителя.

— Та битва не была завершена! — прогремел Бэлеар, потрясая копьём в воздухе. — Где же Финварра? Пускай выйдет, и я сражусь с ним.

Браннан рассмеялся ему в лицо:

— Ты не сможешь его найти, о, бывший король. Финварра давно отдыхает в Аннуине в гостях у Прародительницы, куда тебе точно не добраться.

Фомор оскалился, показав ряд острых клыков. Белок его единственного глаза покраснел от гнева.

— Откуда ты знаешь?

Король-воин пожал плечами, но Бэлеар был не так-то прост. Прищурившись, он втянул носом воздух, будто принюхивался, а потом расплылся в хищной улыбке.

— Я понял. Ты — кровь Финварры, не так ли? Вы оба!

— Мы его сыновья.

Фомор на миг задумался, окинув взглядом королей-близнецов, а затем ткнул узловатым пальцем в грудь Браннана:

— Ты сильный воин, я это чувствую. И на тебе лежит благословение земли — стало быть, именно ты унаследовал трон отца, а вместе с ним и его долги. Я продолжу наш незаконченный поединок с тобой. Пускай никто не вмешивается.

Он отбросил копьё и выхватил из-за спины огромный двуручный меч.

— Мы с братом родились в один день и час, и отец назначил преемниками нас обоих. Мы суть одно — то, что не делится надвое, — и не тебе выбирать противника, судьба решила всё за нас, — Каллахан заиграл другую песню — более быструю, но Элмерик тут же поймал ритм и подстроился. В состоянии гельта он, похоже, мог сыграть всё что угодно. А то, что кожа на подушечках пальцев начала лопаться, — не беда. Ему вовсе не было больно.

Бэлеар опёрся на крестовину своего гигантского меча, который был выше, чем любой из его противников, и усмехнулся.

— А ты, вижу, умеешь слагать слова. Что же, ежели вместо одного могущественного противника судьба предлагает мне двоих помельче, кто я такой, чтобы с ней спорить? Я сражусь с вами обоими. И, когда одержу победу, больше никто мне не помешает. Каэрлеон падёт, и королевства людей будут стёрты с лица земли.

— Мой отец говорил: не торопись строить планы, пока поединок не закончен, — фыркнул Браннан.

— А то что? — Бэлеар недобро прищурился.

— Примета плохая, говорят. Раздразнишь судьбу…

Элмерику показалось, что в этот момент на лице Калэх, по-прежнему неподвижно стоящей на вершине дольмена, мелькнула тень улыбки.

— Обсудим условия, — фомор облизнулся, и бард заметил, что язык у того раздвоенный, будто у змея. — Если кто-нибудь из ваших друзей или подданных вмешается, победа будет за мной. Я тоже придержу своё войско, чтобы никто не вздумал путаться под ногами. Если они нарушат уговор — победа ваша. Дерёмся до смерти.

— Это по чести, — кивнул Браннан. — Мы согласны.

Кажется, он хотел добавить что-то ещё, но Бэлеар прыгнул вперёд и с рыком атаковал. Их мечи встретились, и над холмом разнёсся звон, будто сотни колоколов вдруг ударили одновременно.

Орды фоморов замерли. Они бросили таран, опустили луки и дротики. Все — и защитники города, и враги — как зачарованные, следили за боем на вершине холма. Все, но только не Элмерик — потому что бард знал: будет он смотреть или нет, битва всё равно закончится, как суждено. Важнее было следить, чтобы никто не толкнул судьбу под руку.

Он не сразу понял, что всё это время продолжал играть вместе с Каллаханом. Не слышал, как Джерри окликал его несколько раз, и понял, что что-то не так, лишь в тот миг, когда ему скрутили руки за спиной.

— Ты спятил? — проорал Джеримэйн ему на ухо. — Они же услышат! И решат, что ты помогаешь командиру. Так нельзя!

— Понял я, понял. Лучше не меня держи, а его! — Элмерик кивнул в толпу королевских лучников.

Он видел, как какой-то глупый юноша достал из колчана стрелу и, ухмыляясь, погладил пальцем оперение. Вот кто на самом деле хотел вмешаться.

— Кого? — не понял Джерри, вертя головой.

— Белобрысого, в красной куртке с капюшоном. И отпусти меня уже!

— Да там половина мужиков подходит под твоё описание.

— Лови того, который скрывает лицо! Он сейчас выстрелит!

Джерри ещё колебался. А Элмерик сам не понял, откуда у него взялись такие силы: легко, словно пушинку, он отбросил приятеля назад. К сожалению, немного перестарался: тот отлетел и, ударившись головой о каменную кладку, сполз вниз, ловя ртом воздух.

Время было на исходе, и бард вдруг понял, что ни за что не успеет, — даже в состоянии гельта это было невозможно. Порыв ветра сдул капюшон с головы злоумышленника. Натянутая тетива вибрировала у кончика его уха — между прочим, острого. Стрела была почти готова сорваться и отправиться в роковой полёт.

Но тут на стрелка прыгнул Флориан и, взмахнув ножом, ударил прямо по лицу. Тот, вскрикнув, дёрнулся и отпустил тетиву. Стрела ушла вертикально ввысь, и стоявшие рядом лучники дружно отшатнулись. Злоумышленник бросил лук, выхватил из-за пояса кинжал и бросился на Флориана. А Мартин рванул вперёд, на ходу сплетая связывающее заклинание одной здоровой рукой.

Элмерик видел их всех. Он мог взглянуть на происходящее глазами каждого из них и знал: чары и оружие бессильны в тот час, когда сама судьба вершит свою волю. Есть события, которые можно предотвратить, но кое-что изменить не выйдет, как ни старайся.

— Вряд ли ты сможешь сделать мне хуже, чем уже есть. — Эльф-лучник рассмеялся, вытирая рукавом окровавленную щёку.

Теперь Элмерик узнал его — это был Эйвеон. Стало понятно, что он так тщательно прятал под капюшоном: бугристую обгоревшую кожу и глубокие шрамы на скулах. Так вот, значит, как Шон выглядел бы без маски…

Эльф схватил Флориана за воротник, притянул к себе, с размаху ударил его несколько раз кинжалом в живот и оттолкнул к самому краю стены. Тот, резко выдохнув, зашатался, зажимая пальцами рану; в углу рта показалась кровь. Из последних сил наставник вцепился в куртку своего противника, обхватил его покрепче, и они оба рухнули со стены. Дэррек камнем бросился за ними, но драконьи когти лишь неловко мазнули по одежде чародея, вспоров лёгкую ткань туники.

Послышался звук удара о землю, и в полной тишине раздался отчаянный вопль Джерри:

— Мастер Флориан!

Элмерик схватил его за плечо: с этого дурака сталось бы прыгнуть вслед за наставником. Но чего Элмерик точно не ожидал, так это того, что Джеримэйн не скинет его руку, не попробует врезать под дых, а уткнётся лбом в его плечо, чтобы спрятать рвущиеся наружу слёзы.

— Он знал, что не переживёт этот бой…

— Но почему?

— Потому что мастер Флориан нарушил гейс, — Джерри не поднимал головы, поэтому говорил очень глухо. — Он думал, что мастер Каллахан находится у Калэх в смертельной опасности. И решил, что ему можно разговаривать. Кто же знал, что командир был там не в плену, а в гостях…

— Значит, такова судьба, — Элмерик не стал отстраняться — пускай Джеримэйн выплачется как следует.

Его самого сейчас больше интересовало другое. Даже издалека он чувствовал, что Каллахан слабеет. Бой слишком затянулся. Бэлеар с Брэннаном уже оба были не раз ранены, но исход битвы до сих пор оставался неясным. То одному из них улыбалась удача, то другому, а арфа тянула силы из короля-филида, его пальцы слушались всё хуже, из-под ногтей шла кровь, и даже края его рукавов уже пропитались алым. Лицо было бледным настолько, что, казалось, жизнь осталась лишь в светло-голубых глазах. Каллахан тяжело дышал, со свистом втягивая воздух сквозь приоткрытые потрескавшиеся губы.

Браннан, в очередной раз увернувшись от чудовищного меча, полоснул фомора по ноге. Тот упал на одно колено, но подойти к себе по-прежнему не позволял, держа противника на расстоянии. Одновременно с этим Бэлеар что-то прошептал, и это Элмерику очень не понравилось. Ожерелье на шее короля фоморов запульсировало, испуская алое свечение. Около двух десятков его подданных рухнули под стенами Каэрлеона, а раны их повелителя затянулись.

— Ну а теперь продолжим, сын Финварры, — Бэлеар, усмехаясь, поднялся. — Сдавайся, тогда я сохраню жизнь тебе и твоему брату. Подумай сам: ты ранен и устал, а я снова здоров и полон сил. Тебе меня не победить.

— Это мы ещё посмотрим! — зло выкрикнул Браннан.

И вдруг со всех сторон налетели чернопёрые птицы. Они закрыли небо и заслонили солнце, громко крича, вцепились исполину в волосы, а самый крупный ворон (Элмерик почему-то был уверен, что это Бран) явно целился выклевать Бэлеару его единственный глаз.

— Разве мы договорились, что никто не должен помогать?

— А кто сам забрал жизни у своих подданных? — яростно возразил Браннан, нанося удар за ударом, — при появлении птиц у него словно открылось второе дыхание.

— Они всего лишь сосуды моей силы, не более того, — Бэлеару удалось отмахнуться от ворона, тот сделал круг над холмом и снова вцепился фомору в волосы.

— Эти птицы не приносили мне ни присяги, ни дружеских клятв, — рассмеялся король-воин. — Стало быть, никто из нас не нарушил уговор.

Настырный ворон увернулся от могучего кулака фомора и всё-таки ударил его клювом в глазницу. Бэлеар взревев, рассёк птицу пополам и отбросил подальше — прямо под ноги Каллахану. В воздухе закружились чёрные перья и тут же рядом взметнулись белые — из плаща короля-филида. Перестав играть, он завалился набок, и Элмерик каким-то безошибочным внутренним чутьём понял: это конец. Арфа вытянула из Каллахана все силы, забрала даже нескончаемые годы эльфийской жизни. Он был мёртв.

— Уверен, командир выкарабкается, — Джерри попытался его утешить.

Но разве он сам не видит? Бард обречённо покачал головой.

Браннан тоже понял, что произошло, и закричал так, что Элмерику показалось, будто этот вопль достиг всех существующих миров, и они содрогнулись одновременно. Размахнувшись, король-воин метнул свой меч, будто копьё. И ослепший Бэлеар не успел уклониться. Клинок вошёл фомору прямо в сердце, и тот рухнул назад с грохотом, напомнившим Элмерику горный обвал. От удара исполинского тела о землю сотрясся весь Королевский холм. На татуированном лице павшего врага застыло удивлённое выражение, будто бы даже после смерти Бэлеар не мог поверить, что его победили какие-то юные эльфы, у которых ещё молоко на губах не обсохло.

— Каллахан мёртв, — собственный голос показался Элмерику чужим. — Пророчество исполнилось. Было сказано: только от руки короля падёт Бэлеар, но тот заберёт своего убийцу с собой. Так и стало.

В этот миг он даже не чувствовал горя, поэтому не понимал, отчего перед глазами стоит такой туман. Силы почти покинули его, огонь безумия прогорел, оставив после себя лишь тлеющие угли. У Элмерика подкосились колени. Он бы упал, если бы Джеримэйн не подхватил его.

Уже находясь на грани забытья, бард увидел, как Калэх спустилась с камня и склонилась над Каллаханом. Браннан, сжав губы в тонкую линию, занёс над её головой меч, но ей, похоже, было всё равно.

Королева сняла повязку, и Элмерик разглядел, что в её глазах не было зрачков, только два слепых бельма. Тем не менее он откуда-то знал, что Калэх всё прекрасно видит, а ещё чувствовал, что ей сейчас очень больно. Настолько, что слёзы из её глаз, падая, выжигали траву вокруг.

— Отойди от него! — рявкнул король-воин.

Королева не пошевелилась. Браннан попытался ударить её, но так и застыл каменным изваянием, воздев клинок к небу. А Калэх собрала свои слёзы в ладони и умыла ими лицо Каллахана, а потом накрыла его губы поцелуем. Её белые одежды вмиг покраснели, будто бы напитались чужой кровью.

У Элмерика тотчас же потемнело в глазах, но он успел услышать, как снова застучало сердце наставника, которое, казалось, замерло навсегда, а по жилам шумно побежала кровь. Король-филид открыл глаза и сделал судорожный вдох. А Калэх обернулась к Брэннану и, наконец, позволила тому опустить меч. Она пристально смотрела прямо в глаза королю-воину.

— Я вернула ему дыхание. Но этого мало. Сколько он проживёт — зависит только от тебя. Сколько лет своей жизни ты готов отдать брату?

— Половину, — не задумываясь, ответил Браннан. — Мы проживём одну жизнь на двоих, а когда настанет срок, вместе отправимся в Аннуин.

— Да будет так! — Калэх не изменилась в лице, но Элмерик откуда-то знал, что королева довольна, можно даже сказать, счастлива.

Она бросила нежный взгляд на Каллахана, одними губами произнесла:

— Я буду ждать тебя. На той стороне, — и исчезла.

А над королевским холмом, громко хлопая крыльями, взлетел чёрный как смоль ворон Бран — тоже, как ни странно, живой и здоровый.

Эпилог

Когда перед глазами немного прояснилось, Элмерик понял, что находится в Соколином гнезде — в собственной постели. За окном вставало солнце нового дня, и лучи проникали сквозь приоткрытые занавески. Рядом с кроватью на табурете сидела Келликейт, её отросшие волосы были собраны в хвост и перевязаны лентой. В руке девушка держала чашку с ароматным травяным чаем и сосредоточенно листала книгу.

Услышав его стон девушка выронила книгу и бросилась к барду. Её лицо озарила счастливая улыбка.

— Рик! Очнулся наконец-то!

— Я… как долго меня не было? — он облизнул пересохшие губы. Келликейт тут же подала ему воды и, придерживая за затылок, помогла напиться.

Голова гудела, тело было ватным. Элмерик попытался приподняться на подушках, но почти сразу же понял, что сейчас даже такое небольшое усилие было ему не по зубам.

— Ты провалялся в бреду целых семь дней, — девушка тронула тыльной стороной ладони его покрытый холодной испариной лоб. — Смотри-ка, и жар спал. Слава богам!

— Эх, значит, бельтайнские гуляния прошли без меня? — бард слабо улыбнулся, но Келликейт покачала головой, совсем не оценив шутку.

— Знаешь, нам тут не до гуляний было. Все оплакивали Флориана. И почти что попрощались с тобой. Патрик сказал, что сделал всё, что было в его силах. А дальше, мол, ты либо сам справишься с пожаром в голове, либо умрёшь. И он ещё так подозрительно посмотрел на Ллиун, будто это она виновата…

— Надеюсь, её не прогнали?

— Нет, конечно. Она сейчас спит — всю прошлую ночь дежурила у твоей постели. Мы тут по очереди сидим. Иногда вот читали тебе книги. Но ты не слышал, наверное?

Элмерик виновато пожал плечами.

— Слушай, а как же теперь Эллифлор? Она, наверное, в ужасе оттого, что Флориан погиб?

— Знаешь, нет. Она как раз легко восприняла смерть брата. Сказала, что теперь они наконец-то смогут быть вместе там, у Хозяина Яблок. Ведь её саму к жизни уже не вернёшь — они все средства перепробовали, но всё без толку.

— Хм… Тебе не кажется, что она думает только о себе? — барду почему-то вдруг стало обидно за Флориана — лично ему не хотелось бы, чтобы кто-то радовался его смерти.

— Вот и Джерри то же самое сказал, — Келликейт вздохнула. — По-моему, ему сейчас тяжелее всех. Он ещё и из-за тебя переживал.

— Пф, да ладно! С чего тут переживать? Вот он я — живой и почти здоровый.

— Кстати, о здоровье: надо бы позвать Патрика, пускай тебя осмотрит, — девушка попыталась встать, но бард, стиснув зубы, поймал её за руку. Любое движение давалось ему нелегко.

— Да погоди ты, ещё успеется! Посиди со мной немного. Я больше не собираюсь умирать, честное слово. Но очень даже могу сдохнуть от любопытства, если ты немедленно не расскажешь мне, что тут у вас творится!

Он вдруг заметил на пальце девушки золотой перстень с крупным гранатом — такого она прежде не носила. Да и вообще, помнится, не очень любила красный цвет.

— Что это?

— Подарок в честь помолвки, — она вздохнула.

— Ты, похоже, не очень рада? Нужно ли приносить себя в жертву, Келликейт? Да, ты дала обещание, поддавшись чувствам. Но, может, стоит сказать королю правду?

— Всё в порядке. Я вздыхаю вовсе не потому, что не хочу этой свадьбы. Меня больше пугают торжества, с нею связанные. Не люблю, когда все пялятся на меня. К тому же мой отец всё ещё сильно болен и не сможет повести меня к алтарю. А насчёт всей правды… знаешь, мы уже поговорили с Риэганом. Начистоту.

— И что он сказал? — бард невольно затаил дыхание, а Келликейт, заметив это, рассмеялась.

— Эй, ты дышать-то не забывай! Он сказал, что всё хорошо, он любит меня такой, какая я есть, и его не волнуют мои чувства к Орсону и к Мартину. Важно лишь то, что его я тоже люблю и боюсь потерять. А я и правда очень боюсь, Рик. Когда подумала, что он может умереть, я ужасно пожалела, что отталкивала его всё это время.

— А как же Орсон? Он же будет всё время рядом. Это не создаст… — Элмерик запнулся, подбирая слово. — …неудобств?

— Ни малейших. С ним мы тоже поговорили. И подумали, что…

— Ладно, ладно, — перебил её Элмерик, замахав руками. Он решил, что не будет вникать в хитросплетения чужих отношений больше, чем следует: в конце концов взрослые люди (и кошки) сами способны разобраться. — Не важно, что вы подумали. Главное, чтобы всем было хорошо.

— Знаешь, — Келликейт задумчиво повертела свой перстень, — я окончательно поняла, что готова выйти замуж за короля, в тот миг, когда увидела бой Медб с Ооной.

— А они-то тут при чём?

— Понимаешь, я боялась, что любой муж запрёт меня в башне и не посмотрит, что я, вообще-то, искусная чародейка. И сразу начнётся: семья, дети, вышивка, званые обеды… Такая жизнь не для меня. Но потом я увидела, как Медб вышла на бой, нося под сердцем дитя, и поняла, что существует другой путь. А ещё услышала, как Риэган открыто восхищался доблестью королевы-воительницы.

— Понимаю… Что ж, я рад, что ты больше не боишься.

Девушка сперва фыркнула, но потом нехотя призналась:

— Думаю, ты прав, это был страх. Но его больше нет. Мысль, что я могу потерять Риэгана навсегда, оказалась намного страшнее замужества.

— Да уж, хватит с нас уже потерь и прощаний. Пора уже и радостям постучаться в наш дом. А то сколько можно-то?

Келликейт положила руку ему на плечо.

— Ты улыбаешься, но я вижу, что на самом деле тебе грустно. Я вот ещё что хотела сказать насчёт Флориана… мне показалось, он сам не очень расстроился, когда умер. Во-первых, его смерть не была напрасной — он очень гордился тем, что успел предотвратить беду. А во-вторых… ты бы видел, как он улыбался, когда уходил вместе с призраками, — просто взял и растворился в закате рука об руку с Эллифлор и Энникой. Я думаю, что Флориан будет счастлив там, в Аннуине. Ведь он теперь воссоединился с теми, кого любил.

— А ты говорила об этом Джерри?

— Конечно. Да он и сам всё видел.

— И всё равно не может отпустить? — Элмерик поджал губы. — Ну, тогда он тоже думает только о себе.

— Пф, посмотрела бы я на тебя, если бы Каллахан не восстал из мёртвых! — Келликейт, не удержавшись, отвесила ему лёгкий щелчок по лбу. — Джеримэйн остался без любимого наставника. Конечно, он оплакивает свою потерю. И боится лишиться ещё и лучшего друга — он ведь пока не знает, что ты пришёл в себя.

— Лучшего друга, скажешь тоже! — Элмерик фыркнул, но под грозным взглядом девушки стушевался и пробормотал: — Кстати, а как там Каллахан?

Бард только сейчас понял, что перестал — даже мысленно — добавлять к именам наставников слово «мастер». Кажется, это произошло ещё во время битвы. Конечно, старшие Соколы не раз говорили, что после посвящения все могут оставить в стороне формальности — и Келликейт была первой из Соколят, кому это удалось. А вот Элмерик никак не мог отказаться от привычных обращений, до него не доходило, что в отряде к нему относятся как к равному, пускай и менее опытному соратнику. Теперь, наконец, дошло. Да, ради этого, пожалуй, стоило побыть безумным.

— С ним всё в порядке. Три дня провалялся, залечивал раны, набирался сил. А дальше его даже ворчание Патрика не удержало в постели — ты ж знаешь нашего беспокойного командира!

— А остальные? Как Шон? Надеюсь, успел вернуть своё лицо до того, как умер Эйвеон?

— О, да. Но чудом. Представляешь, они с Мартином где-то раздобыли этот цветок… Лисий огонь, кажется. И успели провести ритуал, пока мы следили за битвой Ооны и Медб. Может, помнишь, Эйвеон тогда сбежал? Так вот, оказалось, что он застукал их за ритуалом и пытался помешать, а Мартин жутко разозлился и отделал его так, что тот ещё несколько часов не мог встать. Спасибо, что бил не по морде. А то Шон был бы не рад.

— Жаль, я этого не видел, — смешок отозвался острой болью в рёбрах. — Слушай, я вот чего не понял: для чего Эйвеон пытался вмешаться в бой с Бэлеаром? Я думал, он любит Браннана. Зачем ему желать поражения своему королю?

Келликейт пожала плечами:

— У него самого теперь не спросишь. А догадки есть разные. Браннан, например, считает, что его дружок окончательно спятил, когда понял, что теперь придётся жить со своим жутким лицом. Мартин думает, что тот пытался покончить с собой таким затейливым способом, — для эльфов ведь нет худшего позора, чем уродство. А вот у Шона совсем другое объяснение: он считает, что Эйвеон до последнего пытался защитить своего короля.

Бард вытаращил глаза.

— Хороша защита, ничего не скажешь!

— А мне кажется, что Шон прав. Сам посуди: Бэлеар был очень силён. Он легко мог убить Браннана. Но при стороннем вмешательстве бой сразу прекратился бы. Браннан проиграл бы, но остался жив. Мне кажется, это вполне в духе Эйвеона: сохранить жизнь, не подумав о чести. Вот только он не учёл, что для самого Браннана всё наоборот: честь дороже жизни.

— Хм… да, может, и так. Боюсь, в случае успеха Браннан сам бы его пристукнул.

— Наверняка он знал, на что идёт. Но теперь это уже не важно — всё случилось, как случилось. — Девушка встала. — Слушай, мне не нравится эта твоя бледность. Я всё-таки схожу за Патриком.

Не хотелось этого признавать, но Келликейт была права: Элмерик чувствовал, что разговор изрядно утомил его. Перед глазами плыли тёмные пятна, и казалось, что кровать под ним покачивается, словно лодка на волнах.

— Последний вопрос, — взмолился он. — Я точно изведусь, если не узнаю, почему всё-таки Калэх спасла Каллахана?

— Тебе будет проще спросить у неё, когда вы снова встретитесь, — улыбнулась Келликейт, оправляя складки платья. — Ты смотрел весь бой её глазами, и поэтому едва не сошёл с ума. Вы с ней связаны, Рик.

— Что за чушь? — Элмерик неверяще уставился на неё. — Как я могу быть связан с королевой Зимы? Я ведь и родился-то в мае…

— А ты ещё не понял? — Келликейт, наклонившись, заботливо поправила на нём одеяло. — На самом деле никакая она не королева Зимы. Все тоже так думали, но ошибались. Калэх — это сама богиня судьбы. А барды и филиды — все, кто владеет магией слова, — её любимцы с изначальных времён. Она пристально следит за каждым из вас, а порой испытывает. Потому что и вы частенько испытываете судьбу.

Эти слова были, бесспорно, важными, но всё же ускользали. Элмерик со вздохом прикрыл глаза. Вообще, он ещё о многом хотел расспросить Келликейт. Например, узнать, удалось ли Каллахану отыскать его родных, как вообще обстоят дела в родном Холмогорье и куда подевались все фоморы после смерти своего повелителя, но у барда не было сил даже поднять веки — не то что ворочать языком.

К счастью, на этот раз он не впал в безумие или беспамятство, а просто заснул крепким сном.

Ему приснилась чудесная лесная поляна, залитая мягким солнечным светом. Высоко над головой пели птицы, а где-то неподалёку весело журчал скрытый от глаз родник. В воздухе пахло летом, и на душе было хорошо и спокойно, как будто все волнения и тревоги последних дней остались позади. Элмерику нравилось это место.

Он огляделся, всё-таки нашёл в кустах ручеёк, весело бегущий по камням, и, присев на корточки, склонился, чтобы напиться. От студёной воды больно заныла ладонь, влага без остатка просочилась сквозь пальцы, а за его спиной вдруг раздался звонкий женский голос:

— Уверен, что хочешь испить из Источника Правды, бард? Тот, кто узнает его вкус, больше никогда не сможет солгать — ни словом, ни песней.

Элмерик вздрогнул и обернулся: перед ним, таинственно улыбаясь, стояла Калэх. На ней по-прежнему были струящиеся алые одежды, волосы белоснежным водопадом спускались ниже пояса, высокую шею украшало ожерелье из золотых листьев ясеня, а глаза без зрачков незряче смотрели будто бы сквозь барда. Но Элмерика не обманула эта кажущаяся слепота — он знал, что от пристального взгляда судьбы не скроется ничто на свете. Поэтому Калэх наверняка заметила и его неуверенность, и дрожь в коленях. Но это был вовсе не страх, а трепет перед сущностью много старше и мудрее его, по сравнению с которой даже эльфы казались совсем юными. От этой женщины веяло силой древних стихий, неподвластных человеческому пониманию.

— Слышала, ты мечтал снова увидеть меня? — не дождавшись ответа, продолжила она. — Вот и я. Чего ты хочешь, бард?

Элмерик сглотнул, поднимаясь в полный рост.

— Ну… мне… — нужные слова никак не шли на ум, и он ляпнул первое, что пришло в голову. — Я раньше думал, что вы королева времён года, как Медб или Оона. Но сейчас в ваших владениях царит лето, а не зима. Разве так бывает?

Калэх рассмеялась так, будто бы он только что сморозил несусветную глупость:

— Забыла предупредить: я не отвечаю больше, чем на три вопроса за раз. Постарайся потратить их с умом, мальчик. Подумай, правда ли ты хочешь спросить у меня то, что спросил?

— Может, и нет, но я ничего менять не стану, — Элмерик, сжав губы в линию, упрямо мотнул головой. — Если слово уже вылетело, обратно его не заберёшь.

Калэх кивнула, складка на её лбу разгладилась — похоже, этот ответ пришёлся ей по душе.

— Ты такой юный, а уже говоришь, как настоящий бард. Прежде я тоже думала, что мне доверено управлять северными ветрами и снегом, но потом поняла, что моя сила простирается намного дальше. Ведь я всегда заботилась о том, чтобы всё случалось в свой срок. Пора прийти зиме — значит, пусть приходит. То, что суждено, обязательно свершится, а я просто сплетаю нити и слежу, чтобы ткань мироздания оставалась нерушимой. Поэтому я не смогла когда-то принять венец Прародительницы и занять её место на троне. Судьба должна стоять в стороне и наблюдать. Ты понимаешь?

— Кажется, да.

Если бы Элмерика попросили объяснить, что именно он понял, то он промолчал бы. Некоторые вещи невозможно облечь в слова, как ни старайся. Бард чувствовал себя так, будто на мгновение прикоснулся к стержню, на который, словно хрустальные бусины, были нанизаны разные миры, и в тот же миг на его плечи будто легла каменная плита — даже само по себе это знание было тяжёлым. Элмерик и представить себе не мог, насколько на самом деле нелегка ноша Калэх.

— У тебя есть ещё вопросы?

Он вытер рукавом выступивший на лбу пот и кивнул:

— Я хочу знать, почему вы спасли Каллахана. Разве ему не суждено было умереть в бою с Бэлеаром, чтобы исполнилось пророчество?

— Оно уже исполнилось, — Калэх поджала губы, подкрашенные алым ягодным соком, — когда Каллахан умер. И он остался бы мёртв, если бы его брат великодушно не разделил с ним свою жизнь надвое.

— Я спрашивал не об этом, — Элмерик сам поразился своей смелости.

Он ожидал, что Калэх разозлится, может, даже накричит на него, но та лишь вздохнула:

— А, так вот ты о чём… Что ж, тебе будет полезно узнать, что даже сама судьба порой делает глупости во имя любви. Я должна быть беспристрастной, но это вовсе не лишает меня чувств. Однажды я заткала его память — заставила забыть о многом, чтобы мы смогли избежать непоправимых ошибок. Прошли годы, и теперь я вернула долг с лихвой. Можно считать, это был подарок судьбы. Я щедра к бардам и филидам — ведь именно вы являетесь проводниками моей воли, только вам дано видеть меня, служить мне, а главное — спорить со мной.

— Значит, человек всё-таки способен изменить судьбу? — Элмерик затаил дыхание; ему было очень важно узнать правду. Не может же быть, что всё заранее предрешено и ничего нельзя сделать? От одной этой мысли у него похолодели ладони…

— На этот вопрос ты ответишь себе сам, когда придёт время. А пока держи вот, — Калэх протянула ему белое перо, и бард, взяв странный дар, почувствовал приятное тепло и покалывание в пальцах.

— Что это?

— Тебе придётся собрать ещё немало таких перьев, если захочешь расправить крылья. Представь себе, даже Каллахан собрал ещё не все.

Бард сунул перо за ухо. Он уже истратил свои три вопроса и не знал, что ещё сказать. Судьба же смотрела на него так, будто ждала чего-то.

— Ты можешь спросить меня ещё о чём-нибудь, — наконец промолвила она. — Это будет твой третий вопрос, ведь на предыдущий ты не получил ответа.

— Что теперь будет с родным Холмогорьем, с Объединёнными Королевствами? Всё же… — Элмерик запнулся, подбирая слово, — …наладится?

— Всё будет как суждено, — голос Калэх посуровел. — Но вряд ли так, как тебе хочется. Объединённые Королевства падут — это было предсказано.

— В смысле? — Элмерик аж задохнулся от негодования. — Условия же не были соблюдены! Ни один из эльфийских дворов не вмешивался в битву и не помогал людям. Значит, те ни с кем не заключали союзов. Да и противостояние Благого и Неблагого дворов до сих пор остаётся в силе.

— Ты помнишь, о чём говорилось в пророчестве? — Калэх прищурилась.

И тут бард понял, что никогда не видел точного текста. Он попытался припомнить, что говорил когда-то на занятиях мастер Дэррек:

— Благой и Неблагой дворы веками будут сражаться друг с другом, и эта вражда не кончится, пока эльфы не заключат союз со смертными. Но тогда Объединённые Королевства перестанут существовать, и настанет время великой смуты.

Элмерик оттарабанил слова, будто бы отвечал урок, и это, похоже, немало позабавило его собеседницу. По крайней мере, голос её изрядно потеплел:

— За годы люди растеряли часть смысла. Изначально оно звучало так: Благой и Неблагой дворы веками будут сражаться друг с другом, и эта вражда не кончится, пока эльфы не заключат союз со смертными и не помогут людям в их войне. В урочный час Объединённые Королевства перестанут существовать, а эльфийские земли объединятся после великой смуты.

— Я всё равно ничего не понимаю, — Элмерик захлопал глазами. — Конечно, нам помогали Браннан и Фиахна, но они же делали это не от имени Неблагого двора.

— Дело вовсе не в них, а в Каллахане. Земля не перестала считать его королём, несмотря на затканную память, а он помогал людям не в одной войне.

— Ну и что? Он ведь уже несколько сотен лет руководит отрядом Соколов. Почему Объединённым Королевствам надо перестать существовать именно сейчас?

— Потому что настал урочный час, — Калэх говорила медленно и неторопливо: так втолковывают маленьким детям, что пришло время ложиться спать. — А эльфийские земли объединятся ещё через несколько столетий, когда дочь Брэннана и Медб унаследует земли своих родителей.

— Ну, это будет ещё нескоро, — Элмерика трясло, он никак не мог смириться с услышанным.

— Скоро или нет, а всё случится в свой срок, — она тронула холодной ладонью разгорячённые щёки барда. — Но не бойся, это даже к лучшему.

— Ну да, как же! — буркнул Элмерик, отстраняясь. — Плевать я хотел на это «лучшее»!

От горя он не находил себе места и молился лишь об одном: чтобы весь этот сон оказался просто кошмаром. Пусть он проснётся, и всё будет хорошо!

Калэх милостиво пропустила его дерзость мимо ушей.

— Сам посуди: Холмогорье получит независимость, о которой давно мечтали таны. Соляные острова присоединятся к твоей родине, но сохранят торговые отношения с Каэрлеоном. А Рассветные Ключи станут известны как земли королевы, а не короля. Это будет уже не та страна, которую ты знал, у неё будет другое название, но разве от этого она станет менее прекрасной? К тому же проклятие, которое довлеет над родом правителей Объединённых Королевств, рассеется.

— Н-но почему?

— Нет королевства — нет и проклятия, так уж всё устроено. Не надо противиться изменениям, юный бард. Они не всегда к худшему, — Калэх развела руками, и Элмерик только сейчас заметил, что ногти на её пальцах были острыми и длинными — намного длиннее, чем у обычных людей, — наверное, такими очень удобно отсекать ненужные нити…

Нельзя сказать, что эти слова его успокоили, но на душе стало немного легче. По крайней мере, Артуру Девятому больше не придётся, рискуя собственной жизнью, раз в полгода открывать Врата. А это значит, что Зимних и Летних битв тоже больше не будет?! О, эта новость определённо стоила того, чтобы за неё выпить! Калэх была права: нет худа без добра. Ничто не заканчивается и не исчезает бесследно. На смену тому, что ушло и отгорело, всегда приходит что-то новое, а колесо времени продолжает свой бег.

— Я… — язык едва слушался барда. — Вы были добры ко мне и ответили на вопросы. Я многое понял, правда. И хотел бы что-нибудь подарить вам в ответ.

— Тогда сыграй мне песню, — с улыбкой предложила Калэх.

«Но я же сплю, мне не на чем!» — собирался возразить Элмерик, но слова застряли у него в горле, потому что корни ясеня, росшего неподалёку, вдруг зашевелились и сами собой сплелись в изящный силуэт арфы. На колках зеленели листья, а струи хлынувшего с ясного неба дождя стали её струнами. Он сел, благоговейно выдохнул и с величайшей осторожностью коснулся инструмента, словно тот был хрустальным.

Такого чистого звука бард не слышал никогда в жизни. У него захватило дух — так бывает, когда стоишь на вершине горы и кажется, что внизу под тобой распростёрся весь мир. Солнце и луна светили одновременно, небеса изменяли цвет от закатных до ночных и обратно к рассветным. Сейчас для него не существовало ни пространства, ни времени, но повсюду были протянуты вибрирующие серебряные нити судьбы с каплями дождя на них, которые накапливались, срывались и падали вниз, звеня в такт его музыке.

Но Элмерик ни старался, он не смог сохранить в памяти эту мелодию. Она будто рождалась сама — удивительная, точная, неповторимая. Ему понравилось то, что получилось, но бард не смог бы сыграть её снова, даже если бы от этого зависела его жизнь.

Говорят, все песни и истории имеют своё начало и свой конец. Когда стихли последние отголоски струн, Калэх ласково потрепала его по встрёпанным рыжим волосам и прошептала:

— Да, пожалуй, это будет хорошая песня.

— Но я ничего не запомнил! Я не смогу сыграть её ещё раз, — Элмерику было стыдно за своё неумение.

— Конечно сможешь. Ты проживёшь её всю до конца: отыщешь своих родных, останешься верен старым друзьям и встретишь новых, а кроме того, обретёшь важное знание. Всё это будет, если ты не отступишься и не струсишь.

Калэх улыбнулась в последний раз, а потом вдруг взяла и растаяла в воздухе. Бард понял, что время вышло — он вот-вот проснётся. Лесная поляна стала зыбкой, будто бы полупрозрачной. Он не стал мешкать — со всех ног бросился к Источнику Правды, зачерпнул ладонью воду и набрал её полный рот. Вкус оказался отвратительно горьким, но он не сплюнул, хотя искушение было велико, а с немалым усилием проглотил всё — и в этот миг окончательно проснулся.

Первым делом Элмерик схватился за ухо, чтобы проверить, на месте ли перо — подарок Калэх. Пера, конечно же, не было. Но каково было удивление барда, когда из складок одеяла вдруг выпало что-то небольшое, но тяжёлое. Он взял в руки медную застёжку-фибулу в форме… да, пера. Металл был ещё тёплым на ощупь, будто живым. Бард ущипнул себя за щёку, чтобы проверить, не спит ли он всё ещё, и ойкнул — было больно.

Он вскочил, и тут же упал обратно на кровать — ноги не слушались. Во второй раз пришлось подняться уже очень медленно, неспеша одеться и побрести из комнаты, держась за стены — ему нужно было срочно посоветоваться с Каллаханом.

Бард застал командира при полном параде — тот как раз стоял у зеркала и вплетал в волосы бордовую ленту — точно такого же цвета, как платье Калэх. На Элмерика вдруг накатила нежданная робость, и он долго не решался ни войти в приоткрытую дверь, ни постучаться. К счастью, эльф заметил его сам.

— Ну что ты там встал? Проходи, — вижу, ты уже в добром здравии. — Каллахан затянул на ленте крепкий узел и обернулся. — Я рад.

— Я тоже рад видеть вас живым и здоровым, — улыбнулся Элмерик. — Когда вы упали, я так испугался…

Командир поморщился, словно не желая обсуждать, что случилось на холме.

— Что у тебя стряслось? Ты выглядишь так, будто за тобой гнались все болотные бесы Чёрного леса.

Бард молча протянул ему на ладони свою медную фибулу, и Каллахан удивлённо приподнял одну бровь:

— Откуда это у тебя?

— Калэх дала. Наверное… Я не знаю… — потупив взор, он выложил всё о своём странном сне и добавил: — Это ведь что-то означает?

— Конечно означает, — Каллахан взял фибулу и собственноручно закрепил её на вороте Элмериковой туники. — Можешь гордиться, что принял первую ступень филидского посвящения от самой судьбы. Признаться, я думал, ты ещё не готов к ритуалу, но раз Калэх решила иначе… что ж, ей виднее. Как видишь, даже я не понимал сути древних пророчеств, а в итоге сам стал орудием в руках судьбы. — Он вздохнул, словно пытаясь смириться с этой мыслью, а затем добавил: — К тому же ты выпил из Источника Правды, а это серьёзный шаг… Возможно, я был к тебе слишком строг, потому что сам получил медное перо на целых три года позже, чем ты.

— Хотите сказать… — барду пришлось схватиться за стену — ему показалось, что пол качнулся под ногами. — Я что, теперь филид? Настоящий?

Командир усмехнулся, глядя на его отвисшую челюсть:

— Да. Но это лишь начало. Впереди ещё очень долгий путь. Целая жизнь. Тебе ещё многое предстоит узнать, Элмерик.

— Я готов учиться! Хоть сейчас! — выпалил бард, едва удерживаясь, чтобы не запрыгать на месте: суровый эльф вряд ли оценил бы такой легкомысленный поступок.

— «Хоть сейчас» не надо. Ты в окно смотрел? Уже вечер. И Патрик сказал, что тебе нужно ещё хотя бы три дня провести в полном покое.

— Но я хорошо себя чувствую.

— Верю. Поэтому разрешаю тебе сегодня спуститься к ужину, если ты соизволишь надеть рубашку не задом наперёд. У нас сегодня гости.

— Да? А кто? — обида тут же сменилась жгучим любопытством.

Каллахан, с явным интересом наблюдая за сменами настроения своего ученика, выдержал необходимую паузу и только потом сказал:

— Медб.

От этой новости Элмерик снова скис. Только её тут не хватало! Едва избавились, и вот опять!

— Да что ей всё время от нас надо?

— Скоро узнаем. Кстати, ты, наверное, захочешь узнать новости о своих родных?

Элмерик с таким рвением подался вперёд, что пошатнулся и чуть не упал.

— Они живы? С ними всё в порядке? Где они? В Холмогорье?

— Были там, а теперь едут сюда. Прибудут в Каэрлеон через пять дней, если ничто не задержит их в дороге. И говорят, очень хотят встретиться с тобой.

Бард с облегчением выдохнул. От хороших новостей сердце хотело петь, а ноги сами просились в пляс, но он был пока слишком слаб, чтобы осуществить хоть одно из этих желаний. Ничего, всему своё время — так ведь говорила Калэх?

Медб заявилась в гости не просто так, а с подарком. Дэррек очень растерялся, когда королева при всех торжественно вручила ему деревянный сундук, обитый кожей.

— Ты добровольно служил мне, не жалея собственной крови. Теперь, когда я в ней больше не нуждаюсь, пришла пора отблагодарить тебя, о, лучший из драконов.

— Лучший, потому что единственный? — хохотнул Дэррек, с опаской косясь на сундук.

Наставник пытался шутить, но Элмерик видел, что на самом деле ему было крайне неловко. Он теребил в руках цепочку от часов и беспрестанно поправлял платок на вспотевшей шее.

— Открой его, — Медб улыбнулась, и дракон со вздохом откинул крышку.

Если прежде он выглядел растерянным, то теперь его лицо выражало крайнюю степень изумления: рот приоткрылся, руки задрожали, седые брови поползли вверх. Бард даже пожалел, что сидит слишком далеко. Ему совсем не было видно, что лежит в сундуке. Но там, несомненно, было что-то поистине выдающееся — ведь удивить древнего дракона было не так-то просто.

Дэррек, сглотнув, произнёс нечто среднее между «ох» и «ой».

— Да, это то, что ты думаешь, — королева явно была довольна произведённым впечатлением. — Яйцо дракона. Настоящее. Ты больше не единственный, друг мой. Воспитай его. Или её. Уж не знаю, кто там из него вылупится.

Первым дар речи снова обрёл Браннан:

— Откуда оно у тебя?

— Ах, чего у меня только нет! — кокетливо отмахнулась Медб. — Всё ждала случая, куда бы его пристроить. И вот дождалась. Я ведь правильно помню, что драконьи яйца могут храниться сколь угодно долго, пока их не найдёт и не высидит настоящий дракон?

Дэррек, будучи не в силах говорить, кивнул. А Джерри, хихикнув, зашептал на ухо Элмерику:

— Прикинь, теперь наш старикан будет яйца высиживать, как птичка! Я бы на это посмотрел! Интересно, а драконы вьют гнёзда?

— Конечно вьют, — Медб не только услышала его шёпот, но даже изволила ответить. — Высоко, на вершинах скал. Иногда их старые гнёзда даже можно увидеть, если подплыть со стороны моря. Но больше ничего рассмотреть не получится — драконы очень ревностно следят за тем, чтобы потомство не беспокоили чужаки.

— Но мы же не чужие! Правда, мастер Дэррек?

Дракон глянул на Джеримэйна подозрительно, щёлкнул зубами и с грохотом захлопнул крышку сундука. Стало понятно, что любому, кто захочет взглянуть на яйцо, он скорее откусит голову, чем позволит приблизиться.

Элмерик вздохнул: он так и не успел увидеть яйцо, и даже рассказы Розмари о том, что оно «такое розовенькое, с фиолетовыми прожилками, блестящее и сплошь в чешуе», его ничуть не утешили.

А вредная Медб ещё и заахала, вдруг заметив его фибулу с пером.

— Ты теперь, выходит, филид? Ну надо же!

— Погоди, о чём это она? Что я пропустил? — Джерри ткнул его локтем в бок.

А королева, неприлично стреляя глазами, заливалась соловьём:

— Ну, тогда моё предложение в силе. Пойдёшь служить ко мне, Элмерик? Я не отказалась бы от юного филида в свите. И одно место как раз снова свободно. Что скажешь?

— Спасибо, но я уже служу моему королю и Соколам.

— Да кому это когда мешало? — фыркнула Медб и тут же получила в ответ два гневных взгляда: один от Мартина, второй от Шона.

— Отстань от парня! — бросил ей рыцарь Сентября. — Всё равно Каллахан его тебе не отдаст.

— Ой, уже и спросить нельзя! — королева веселилась вовсю, в её зелёных глазах плясали озорные искорки. — Ладно, молчу, молчу! Вы шуток, что ли, не понимаете?

— Мр-р-рак и бр-р-ред! — каркнул с камина ворон. Тот самый, что жил у мастера Флориана, а теперь вернулся к своему прежнему хозяину — Браннану. Все рассмеялись над словами птицы, и Элмерик с облегчением выдохнул.

Пока все раскладывали по тарелкам еду, он шёпотом пересказал Джерри историю своего посвящения. Ненароком упомянул и о новом гейсе. Последнее позабавило Джеримэйна больше всего:

— Ага-а-а! Значит, теперь у нас ещё и гейсы одинаковые! А ты теперь прямо совсем врать не можешь, да? Ну держись, сейчас как начну задавать тебе каверзные вопросы!

— Эй-эй, полегче! — бард показал ему язык. — Вообще-то, я могу просто промолчать и не отвечать на них. В отличие от тебя.

— Да ну тебя, ты скучный, — Джерри надулся, цапнул у него из-под носа пирожок, на который Элмерик едва успел нацелиться, и откусил сразу половину, чтобы барду наверняка не досталось.

— Не обращай на него внимания-та! — Розмари подмигнула Элмерику. — Это он оттого ярится, что скоро-то ему совсем серьёзным и взрослым придётся стать.

— Это ещё почему? — бард воззрился на Джерри и, сам того не заметив, повторил его фразу слово в слово. — Что я пропустил?

— У нас скоро будет прибавление-та, — девушка выдержала паузу и, смеясь, добавила: — В отряде. Не таращь глаза-то так! Помнишь, небось, про Эннику-младшую, которая дочка мастера Флориана? Ей весной как раз пятнадцать годков стукнуло. Скоро она, сталбыть, приедет на мельницу. А кто будет её огаму-та учить, как ты думаешь?

— Джерри? — ахнул Элмерик. — Никак ты теперь в наставники выбился? Не рановато ли?

Элмерик и сам не знал, зачем ёрничает. Наверное, уже по привычке. Ему стало немного стыдно, когда лианнан ши, осторожно тронув его за рукав, прошептала:

— Чародей-чертополох, действительно, очень силён. Ллиун слышала, как эльфы говорили, что он самый способный ученик. Достойный преемник своего наставника.

— Ну посмотрим, чему он там научит, — пробурчал бард. Джерри в ответ пнул его ногой под столом, а сам состроил невинную физиономию.

— Прямо как дети малые! — фыркнула Келликейт, закатив глаза (а Элмерик подумал: сколько ещё раз они с Джеримэйном будут слышать эту фразу? Наверное, до конца жизни…).

На колени девушки вспрыгнула чёрная кошка — та самая, что шпионила для Фиахны, и Джерри фыркнул:

— Ты глянь-ка, а кошка-то к кошке тянется! Эй, Келликейт, вы случайно не родственники? Что-то, смотрю, глаза у вас похожие. Что у одной, что у другой бесстыжие.

— Это вряд ли, — усмехнулась та, поглаживая мурчащую пушистую красавицу.

А Фиахна вдруг глянул на одну, на другую, хлопнул себя по лбу и пробормотал:

— Вот же… И как я раньше не разглядел-то? Родная же кровь!

Келликейт как сидела, так и замерла с поднятой рукой.

— Что-о-о?!

— Ну кто тебя за язык тянул? Бестолочь ты, а не король! — прошипела Майруэн. — Пф! Вот не зря ты мне с самого начала не понравился!

Она перепрыгнула с коленей Келликейт прямо на стол и, ловко лавируя между блюдами, на мягких лапах подошла к Фиахне,

— Не сердись, — замахал на неё руками эльф. — Я же не знал, что это тайна!

— Глаза бы тебе выцарапать. Да жаль когти марать, — Майруэн облизала чёрную подушечку на передней лапке.

— Ты что-то не очень почтительна к своему сюзерену!

— А знаешь почему? Я всё слышала! — Кошка яростно забила хвостом.

Розмари попыталась было подхватить кубок, но не успела — Майруэн сшибла его(Элмерик готов был поклясться, что нарочно), и вино разлилось на стол.

— Ч-что ты слышала? — Фиахна всё ещё старался выглядеть грозно, но даже Элмерику было видно, как эльф побледнел.

— Хочешь, чтобы я это сказала вслух? Или лучше объявишь сам? — клацнула зубами кошка. — Ладно, так и быть, если трусишь, то я могу…

Она не договорила, потому что к онемевшей Келликейт как раз в этот момент вернулся дар речи. Девушка вскочила, уронив ложку под стол, и пролепетала:

— М-мама?…

Майруэн вздрогнула и обернулась, напрочь позабыв о Фиахне и о своём праведном гневе. Перескочив через супницу, она бесшумно спрыгнула на пол. На мгновение Элмерик потерял её из виду, поэтому опять не увидел превращения. Зато потом его взгляду явилась эльфийка, настолько похожая на Келликейт, что никаких сомнений в их родстве не осталось.

— Я сама хотела тебе рассказать. Где-нибудь в уголке, не на людях. Но так и не смогла решиться, — Майруэн в нерешительности переминалась с ноги на ногу.

— Ну и дела! — выдохнул Джерри на ухо Элмерику. — Я же просто пошутить хотел, а они вон чего, оказывается… Кошка и котёночек, хе-хе!

— Тише ты! — шикнул на него бард.

У Джеримэйна был какой-то особенный талант портить торжественность любого момента, но на этот раз ему всё-таки хватило ума заткнуться вовремя. К счастью, Келликейт и Майруэн сейчас было вообще не до его глупых шуточек.

— Лучше бы ты забрала меня с собой ещё тогда! — давняя обида, которая жила глубоко в сердце Келликейт, готова была вырваться наружу, и это явно слышалось в дрожащем голосе.

— Прости. Я не могла, правда.

Майруэн шагнула ей навстречу и, обняв за плечи, притянула к себе. Келликейт сперва напряглась, как струна, и Элмерик испугался, что та сейчас оттолкнёт родную мать, но девушка вдруг приникла виском к плечу Майруэн. Та нежно погладила дочь по непослушным тёмным волосам.

— Не думала, что когда-нибудь встречу тебя в этой жизни… Порой мне казалось, что тебя вообще не существует. Думала, что ты давно умерла, — Келликейт всхлипнула.

А бард с облегчением выдохнул. Тоска Келликейт по материнской ласке оказалась сильнее, чем детская обида дикой брошенной девочки. Конечно, им предстояло ещё многое выяснить, о многом поговорить. Возможно, всё будет не сразу гладко: насколько он успел заметить, Майруэн, как и её дочь, не отличалась лёгкостью характера. Но первый шаг навстречу был сделан — и это главное.

— Так чё? — Джерри завертелся на своём стуле, словно уж. — Келликейт принцесса кошек, что ли? Слушай, в этой гостиной королевских особ становится больше, чем простых смертных! Мне даже как-то неуютно, если честно. А тебе?

Элмерик невпопад кивнул. Его самого больше интересовало, в чём же Майруэн хотела упрекнуть Фиахну. Что такого опять натворил этот незадачливый эльф? И не придётся ли это расхлёбывать всем вместе?

— Кстати, Медб, я сгораю от любопытства: что ты всё-таки тут делаешь? — похоже, Каллахан счёл за лучшее сменить тему. — Только не говори, что явилась лишь для того, чтобы вручить Дэрреку драконье яйцо. Я слишком хорошо тебя знаю.

Королева загадочно улыбнулась, но тут вмешался Фиахна:

— Вообще-то, это я её пригласил.

— Ты? — командир даже не пытался по обыкновению скрыть своё удивление. — Но зачем?

Фиахна встал, мельком бросил взгляд на Розмари (та ответила ему подбадривающим кивком) и прочистил горло:

— Я хочу сделать то, что давно должен был, но постоянно откладывал.

Элмерик всегда опасался таких заявлений. Он не знал, что и думать: может, эльф решил сообщить, что женится на Роз? Или собрался с концами вернуться в Аннуин? А может, просто решил угостить всех вином, которое хранил для особого случая, — с него станется и такой пустяк обставить как нечто из ряда вон выходящее…

Но Фиахна достал венец из белого золота, на котором переливались тёмные гроздья гранатов. Элмерик уже видел его прежде — в день, когда Браннан вместе с Эйвеоном почтил своим присутствием мельничный замок.

— Финварра поручил мне выбрать достойного короля, и я наконец-то принял решение. Сегодня в присутствии королевы Благого двора и короля людей я говорю, что назначаю Брэннана единственным королём Неблагого двора. Признаюсь: прежде у меня были сомнения, но сейчас я вижу, что он как никто достоин этой чести.

Король-воин снял свой венец из тёмного металла, и Фиахна собственноручно возложил на голову племянника корону его отца. Брэннану удалось сохранить свой привычный суровый вид, но Элмерик видел, что очень доволен.

— Хотел бы я пригласить вас всех на свою коронацию! — усмехнулся он. — Но кажется, она уже случилась пару столетий назад.

Когда отгремели поздравительные речи и аплодисменты, а выпитое за здоровье короля вино ударило всем в голову, Фиахна звонко стукнул ложечкой о свой кубок и сообщил, что это ещё не всё: у него есть и другие новости.

Похоже, о том, что он хотел сказать теперь, не знала даже Розмари. Она вытаращилась на эльфа и вопросительно дёрнула его за рукав. В её глазах мелькнул страх, и Элмерик невольно вздрогнул: неужели этот олух всё-таки решил бросить девушку и вернуться в Мир-под-волной? Или, может, ещё хуже: забрать её с собой?

Фиахна взял Розмари за руку и переплёл их пальцы.

— Я хочу сказать, что благодарен младшим фэйри за честь, которую они оказали мне, выбрав меня своим правителем, но эта ноша для меня слишком велика. Я этого не достоин, поэтому отрекаюсь от королевского титула. Разумеется, я не уйду, пока не найду себе преемника, ибо такова была клятва. Но я постараюсь найти его как можно скорее. Ты ведь в этом хотела упрекнуть меня, милая Майруэн?

Выражение лица повелительницы котов было каким угодно, но только не милым.

— Трус! — презрительно бросила она сквозь зубы, а Ллиун испуганно вцепилась в ладонь Элмерика.

— Что же теперь будет? Мы ведь были счастливы. Даже с таким королём.

Фиахна, услышав её, поморщился, будто проглотил пучок кислицы.

— То есть вы не хотите свободы?

— Коты выживут и без тебя, — Майруэн в сердцах кинула в него рыбьим хребтом, но не попала. А может, нарочно промахнулась — кто её знает?

Если бы кошка могла убивать взглядом, Фиахна наверняка бы не выжил, а вот на глазах лианнан ши, наоборот, выступили горькие слёзы. Элмерику немедленно захотелось обнять её, увести из гостиной и утешить. Он даже тихонько потянул её за руку, но Ллиун осталась сидеть.

— Кроме котов, которые всегда были сами по себе, есть и другие фейри! Они надеялись на короля! — голос яблоневой девы дрожал от обиды, а пальцы всё сильнее вцеплялись в барда: ему пришлось сжать зубы, когда когти слишком глубоко вошли в плоть, но он не проронил ни звука. — Король обнадёжил нас, заставил поверить — и вот так просто уходит? Мы впервые почувствовали себя не просто никому не нужными бродягами, а единым народом. И что… теперь снова станем никем?

Лианнан ши больше не могла сдерживаться — слёзы хлынули градом, плечи затряслись, и она, рыдая, уткнулась Элмерику в плечо.

Фиахна выглядел растерянным. Кажется, он совсем не ожидал, что его слова будут встречены плачем, а не радостью. А теперь даже Розмари смотрела на него с осуждением. И тут эльфа осенило.

— Погодите, у меня есть идея! Если правитель отрекается от престола, то его место обычно занимает наследник, не так ли? У меня же есть сын. Чем вам не король, а? — Он хлопнул Шона по плечу, и тот едва не подавился хлебом.

— Отец, ты серьёзно?

— А что такого? — Фиахна потрепал сына по щеке. — Помнится, ты не мог им стать из-за своего лица, но теперь-то препятствий нет. К тому же ты, считай, правил от моего имени и доказал, что это дело тебе по плечу. Думаю, ты будешь хорошим королём, в отличие от меня.

— Да, пожалуй, этот мне нравится больше, — глаза Майруэн ещё сильнее пожелтели, а зрачки стали вертикальными. — Коты поддержат наследника.

Лианнан ши тут же перестала плакать и взглянула на Шона с такой надеждой, что тот, даже если и хотел возразить, не смог, а вместо этого, поклонившись, произнёс:

— Почту за честь.

— Ну теперь-то нам уж точно придётся устроить коронацию! — рассмеялся Риэган, поднимая кубок. — Не мне же одному отдуваться со свадьбой! Я тоже, может, хочу погулять, выпить, расслабиться… Но ты, конечно, влип по полной, приятель. Придётся найти тебе толкового советника. Может, тебе подыскать кого? Править — занятие очень неблагодарное, уж поверь!

— Спасибо, у меня уже есть советник, — Шон с улыбкой положил руку на плечо Мартина.

— На мой взгляд в правлении нет ничего дурного, — ухмыльнулся Браннан, доливая себе ещё вина. — Лично мне по нраву быть королём.

— Я вот теперь даже не знаю, как называется моё новое королевство, — вздохнул Риэган. — Холмогорье отделилось, Соляные острова тоже. Наверняка сейчас кто-нибудь ещё попробует сбежать. Мне надо будет объехать всех прежних соратников, заново заручиться их поддержкой. Немного неловко быть королём не пойми каких земель.

Браннан ненадолго задумался, а потом заговорил:

— На языке моего народа южные холмы, на которых стоит Каэрлеон, прежде назывались Лоэгрия. Думаю, это вполне достойное имя.

Он выпил уже довольно много, и акцент, с которым он говорил на языке людей, стал ещё заметнее. Повертев свою прежнюю корону в руках, король Неблагого двора внезапно протянул её Шону:

— Хочешь — подарю? Чёрные ветви для короля Чёрного Леса. Думаю, тебе пойдёт.

Рыцарь Сентября удивился, но принял подарок с благодарностью. А Маэна с любовью глянула на них обоих: похоже, она больше всех радовалась, что её сюзерен и её отец больше не испытывают взаимной неприязни.

— Значит, забрать тебя в свою свиту больше не выйдет, — Медб деланно вздохнула и отсалютовала новоявленному королю кубком. — Принца бы ещё куда ни шло, но короля… Ладно, добро пожаловать в наш круг! Эх, придётся мне что-то поскорее придумать, пока мой любимый рыцарь Марта тоже не стал каким-нибудь королём…

Она подмигнула и расхохоталась.

Элмерик был уверен, что Медб хотела просто поддразнить Шона и Мартина. Хотя, если бы представился случай, то она, конечно, не отказалась бы забрать с собой любого из них. Вот только кто же ей теперь позволит! Все её хитрости Соколы знали назубок. Правда, это не означало, что королева Лета не сможет придумать новых.

— Зато я, слава богам, наконец-то избавлен от вашего сомнительного королевского счастья! — Каллахан снял серебряный венец, открывая взорам едва заметный тонкий шрам, пересекавший лоб. — Хватит с меня и плаща филида.

Белоснежный пёс Каллахана, всё это время лежавший под креслом, встал и положил морду на колени хозяина. Эльф потрепал его по красным ушам, почесал шею, с видимым удовольствием зарываясь пальцами в густую шерсть. Элмерик невольно улыбнулся: они были так похожи — хозяин и пёс. И всегда неразлучны. Бард подумал, что сам не отказался бы завести какого-нибудь чудесного зверя или птицу. Надо будет потом расспросить командира, как найти себе волшебное животное и подружиться с ним.

— Когда будешь готов, король Шон, я провожу тебя в сердце Чёрного Леса, — в этом весёлом и слегка нетрезвом обществе одна лишь Майруэн оставалась предельно серьёзной.

— Но зачем? Помнится, моему отцу вы ничего подобного не предлагали.

— Потому что его Лес ни за что не принял бы. А вот тебя — может. Ты мне нравишься, но посмотрим, сочтут ли тебя достойным высшие силы…

— Боги, во что я опять ввязался? — пробормотал рыцарь Сентября.

— В очередное приключение, конечно же! — усмехнулся Мартин. — Но не волнуйся, мы все будем с тобой и поможем, если что. Мы же Соколы!

А Элмерик вдруг понял, что ещё не минуло и года с тех пор, как маленьких неоперившихся Соколят собрали на чародейской мельнице. А они уже прошли через многие испытания, не раз рискуя жизнью ради друзей. Много раз ссорились и мирились, учились доверять друг другу и теряли близких, сполна познав всю горечь поминальной фразы «небо помнит каждого»… Но все, кто нынче собрались за столом, стали частью новой удивительной жизни Элмерика, и бард был этому несказанно рад.

Похоже, Соколы больше не отвергали Ллиун. Даже мастер Патрик перестал смотреть на неё волком, убедившись, что лианнан ши могут быть верными и смелыми подругами. А то, что она опасная плотоядная фейри — да подумаешь! Элмерику всегда нравилось играть с огнём. Сейчас, когда боль первой несчастной любви прошла, он был уверен, что его чувства к Ллиун не наведённые, а самые настоящие, и вдохновение бурлило в его крови подобно пузырькам в сидре.

Чёрный ворон вышагивал по камину и теребил клювом цветные ленточки, которые так и остались висеть на берёзовой ветке с самого Бельтайна.

Бард подумал: а ведь его желание почти сбылось. Почти — потому что мастера Флориана они всё же потеряли. Но он утешал себя тем, что наставник будет наконец-то счастлив там, в Мире-под-волной, вместе с сестрой и возлюбленной. А Джерри займёт его место в отряде. Элмерик был уверен, что тот справится, и в душе очень радовался за друга. Да, он наконец-то был готов признать, что они с Джеримэйном — настоящие друзья. А что до ссор, так это пустяки: сколько их ещё в жизни будет! Даже лучшие друзья не обязаны во всём соглашаться.

На днях Элмерику исполнилось семнадцать (свой день рождения он провёл в забытьи), и ему казалось, что за этот год он изменился сильнее, чем за все предыдущие вместе взятые. История маленького чаропевца, скитающегося по городам и зарабатывающего на жизнь кабацкими песнями, подошла к концу. Та жизнь осталась далеко в прошлом, и даже воспоминания о ней начали понемногу стираться, как будто бы всё это было не с ним, а с кем-то ещё.

Но Элмерик ни о чём не жалел. Он знал, что когда одна история заканчивается, следом за ней всегда начинается новая. А впереди была целая жизнь — его собственная песня, в которой не будет ни одной фальшивой ноты.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.