Че: «Мои мечты не знают границ»

Пролог

Накануне экзаменов его все сильнее терзали сомнения. Ночи для него в прошедшие недели становились все короче. С яростным упорством вгрызался он в учебный материал, но тому, казалось, конца-края нет. В эти дни на память часто приходили слова профессора Пизани:

— Медицину нельзя изучать эдак между делом.

И вот наконец все позади. Засунув руки в карманы, с потрепанной курткой на плече покидает он стены учебного корпуса. Впереди новый этап жизни. Отныне он врач. Он слонялся по улицам, оглядывался на девушек и прикидывал, как с толком просадить последние песо.

В одном из укромных винных погребков он встретил своего старого приятеля Калику. За время учебы они вместе откупорили не одну бутылку вина. Пропустив несколько стаканчиков красного, они завели речь о своих планах.

Эрнесто, лично я первым делом намерен заколачивать деньгу. И побольше. Обрыдло вечно каждое песо высчитывать. Инженером я смогу заработать кучу денег. В Венесуэле ведется колоссальнейшее строительство. Туда я и подамся.

— Что верно, то верно. Перед глазами сразу встает уйма стройплощадок. Но где там можно что-то еще построить, в этой котловине, — не представляю. Вокруг Каракаса даже склоны все сплошь застроены.

— Эх ты, голова садовая, да мы, инженеры, где хочешь строить можем. А если приспичит, снесем старые хибары и на их месте поставим многоэтажки.

Эрнесто покоробило, что в планах Калики люди не фигурировали вообще. Однако затевать спор не хотелось. Но и делать вид, будто этой проблемы вовсе не существует, было не в его духе.

— А как быть с теми, кто обретается в этих самых хибарах? Они, что ли, пойдут возводить ваши многоэтажки? И жить они там тоже будут?

Калика ушел от ответа.

— Ах, Эрнесто, ты так рассуждаешь, словно деньги тебе даром не нужны. Но я-то прекрасно знаю, как тебе приходилось вкалывать, чтобы хватило на все про все! Ты ведь эти годы за учебу сам платил, а после экзаменов, если не ошибаюсь, ты собирался к Гранадосу. Кстати, разве он не в Каракасе живет?

— Неподалеку от города, на побережье. Он договорился насчет места для меня. Представь: восемьсот долларов в месяц. Даже не верится, что столько получать буду. Вместе с Альберто я смогу продолжить мои исследования.

— О чем еще мечтать? Ты же сам всегда этого хотел, верно? А с такими средствами тебе и на твое хобби останется — объездишь все древние развалины Латинской Америки. Или ты уже забросил археологию?

Эрнесто энергично замотал головой.

— Нет, наоборот! Древние культуры влекут меня как никогда. Изучая их, можно узнать, что за цивилизация существовала тут, в Латинской Америке, прежде, чем испанцы обратили все в руины.

Он задумчиво повертел в руке стакан с красным вином. Потом вылил в него оставшееся в бутылке и неожиданно выложил только что возникшую идею:

— Слушай, Калика, а давай поедем вместе! Калика пришел в восторг.

— По рукам! А поедем-то как?

— О самолете я даже слышать не хочу. Когда я летел домой из США, заклинило механизм выпуска шасси. Мы делали круг за кругом над аэродромом. У взлетно-посадочной полосы выстроились пожарные машины и «скорые». Наконец это шасси, будь оно неладно, выпрасталось на свет божий. Сам понимаешь, что я пережил. Но противнее всего при этом — ты раб положения. Сделать ничего не можешь — сиди и представляй, что будет. Нет уж. С меня хватит!

— Хорошо! А как же тогда ты это себе мыслишь? Как я понимаю, у тебя уже должен быть готовый план.

Тут Эрнесто оседлал своего любимого конька. Он пошел описывать Калике свои впечатления от Мачу-Пикчу. Руки его вычерчивали в воздухе подобия каменных крепостей и храмов. Ему во что бы то ни стало хотелось вновь вернуться в этот город инков. Он рассчитывал проехать из Буэнос-Айреса до Боливии, оттуда добраться на перекладных до Перу, и далее через Эквадор и Колумбию прямиком в Венесуэлу, к своему другу Гранадосу. Было решено ехать вместе.

Эрнесто грузно поднялся. Допив содержимое стакана, он сказал на прощанье:

— Знаешь, перед отъездом мне предстоит неприятная миссия.

— У тебя опять очередной роман?

— Нет, тут совсем другое. Надо переговорить с профессором Пизани.

— Да, да, именно об этом я и хотел тебя спросить. Он на тебя очень рассчитывает. По-моему, ты с ним в соавторстве даже парочку научных статеек тиснул? Тебя вроде бы к нему в ассистенты прочат…

— Так оно и есть. Но я не желаю превращаться раньше времени в ржавый металлолом. Столько всего хочется узнать, посмотреть. Когда мы путешествовали с Гранадосом, меня одолевали разные вопросы, которых тьма-тьмущая. Видел бы ты эту нищету, эту несправедливость. Повсюду создаются огромные богатства. А что имеют от этого рабочий люд и крестьяне? Неужели сельское население обречено на вечное прозябание? Неграмотные, лишенные всякого медицинского обеспечения. Вопиющая несправедливость. Вот какие вопросы не дают мне покоя.

— Это уж точно: янки грабят нашу страну.

— Очень верно, Калика. Но что мы можем противопоставить этому? Я еще не нашел ответа. Как бы там ни было, сначала хочу в Венесуэлу. Ну что в самом деле ждет меня, если я приму предложение профессора Пизани? Лет через пять и я, может, стану профессором, потом буду работать в университете, пока мне не стукнет шестьдесят пять. Постой, значит, в 1993 году выйду на пенсию. — Эрнесто сделал протестующий жест. — Ну уж нет, такая жизнь мне и даром не нужна. Столько хочется испытать, изведать. Думаю, через десяток лет вернусь в Аргентину и буду работать врачом.

Он оторвал взгляд от письменного стола и в который раз принялся рассматривать плакат на стене. Висел он там уже долгие годы. Не один слой пыли погасил яркие краски. Однако они все равно казались ему слишком яркими.

Порой у него возникало ощущение, будто лицо на плакате странным образом меняется. Бывали дни, когда оно казалось ему угрюмым, даже ожесточенным. Затем взгляд выражал неприязнь, в нем сквозил вызов. А потом, особенно в то время, когда приходилось перелопачивать массу самых разных материалов, ему чудилось, что на лице у Че играет улыбка. В другие дни его глаза вновь как бы излучали оптимизм. Ну-ка, мир, поглядим, каков ты на поверку!

Он сложил книги в одну стопку. Воспоминания первой жены Че — Ильды, вышедшие в Мексике. Воспоминания его отца. Труды Че по экономике. Боливийский дневник. Речи Фиделя Кастро. Эпизоды революционной войны. Материалы исследований деятельности ЦРУ. Дневник Помбо. Девять томов сочинений, речей, писем самого Че.

За последние годы он перечитал массу литературы о Comandante[1] Эрнесто Че Геваре. Мысленно сложились первые фрагменты. Имена известных людей и географические названия оживали. Но всякий раз, как только он полагал, что приблизился к Че, отчетливые видения вновь растворялись.

В его представлении образ Че претерпевал странную метаморфозу. То он казался сверх меры рациональным, то вдруг полным противоречивых рефлексий, с неожиданными гранями характера. Внезапно все построения лишались твердости и определенности. Не сразу он догадался, что множественность достоверных разрозненных фактов отнюдь не дает в сумме живого человека. Всю линию судьбы требовалось выстроить так, чтобы она поддавалась прочтению.

Он решил поглубже окунуться в детство и юность Че, понимая, что человек вне детства непознаваем.

Свидетельства, содержащиеся в книгах, были скудны, удручали схематизмом, выставляли ребенка, подростка таким, словно заранее было известно, что станет впоследствии с ним, взрослым. В восьмилетнем уже пытались распознать революционера, государственного деятеля либо сумасброда — в зависимости от политической платформы автора.

Он же тщился собрать камешки мозаики в единое целое, чтобы конкретнее и осязаемее представить личность юного человека. Но получится ли целостная картина, когда будут сведены частные детали, высказывания, воспоминания, легенды, жизненные события и даты, вновь и вновь спрашивал он себя. Теперь каждый новый материал он отбирал с недоверием, прикидывал так и эдак, проверял на убедительность.

Нетронутые заказники мифа — вот через что он пробирался на ощупь. Все, что ему удавалось там добыть, он тщательно подгонял — одно к одному: обрывки биографии, клочки фотопортретов, между которыми пустоты и белые пятна.

Настал черед задавать свои вопросы. Он хотел уяснить, что побудило Эрнесто Гевару выбрать себе в жизни именно такое поприще. Мечты юности необоримо манили его, как неразгаданная загадка.