Человек, который читал Честертона

Уильям Бриттен

Человек, который читал Честертона

— Поскольку отец О'Тул сейчас на пикнике с молодежной группой, а у миссис Сермин выходной, только нам двоим приходиться поддерживать порядок в доме приходского священника, Чарльз. — Монсеньор Фрэнсис Гогерти тяжело опустился на стул во главе длинного обеденного стола, перекрестился и пробормотал короткую молитву. — Надеюсь, ты не возражаешь против холодной ветчины и фаршированных яиц, — продолжил он. — Это все, что для нас оставила в ледяном ящике миссис Сермин.

На дальнем конце стола отец Чарльз Кенни улыбнулся, услышав о «ледяном ящике». Дожив до 72 лет, монсеньор Гогерти не собирался позволять какому-то новомодному изобретению вроде «холодильника» вторгаться в привычные речевые обороты.

— Вижу, Чарльз, что к столу ты надел не только воротник, но и полное одеяние, — продолжил монсеньор. — Похвально. Но, поскольку несмотря на мои настоятельные убеждения и ты, и отец О'Тул обычно одеваетесь менее формально, подозреваю, что у тебя что-то на уме, и ты пытаешься грубо подольститься ко мне прежде, чем о чем-то поговорить. Не надо, парень. В чем там дело?

Отец Кенни провел пальцами по коротко остриженным волосам. Парень, вот уж действительно! Его 42 день рождения миновал всего лишь месяц назад. Но для монсеньора любой, кто недостаточно стар, чтобы получать социальное пособие, был просто ребенком.

— Это по поводу Тима Харрингтона, — сбивчиво начал отец Кенни. — Я читал об этом деле в сегодняшней газете. И, думаю, мы не имеем права отказать ему…

— О? — Брови монсеньора Гогерти удивленно поднялись. — Значит, теперь это является делом, да? Могу я посоветовать тебе, Чарльз, больше внимания уделять Священному Писанию и не совать нос в те ужасные дешевые детективные рассказы, которые ты так любишь?

— Сэр, едва ли… по-моему… можно классифицировать Гильберта Честертона как автора низкопробных дешевок, — ответил отец Кенни. — Да ведь уже одни только его критические эссе дали бы ему место в истории литературы, не говоря уже о его работах над Святым Франциском и Святом Фоме Аквинском. А затем…

— Затем имеется еще священник, который строит из себя детектива, — перебил его монсеньор Гогерти. — Тот, книгами которого забита твоя комната. Отец Блэк, не так ли?

— Отец Браун, монсеньор.

— Браун, Блэк^{1}, какая разница? В этом мире все должны заниматься своими делами, Чарльз, и тому священнику не следует суетиться, пытаясь сделать работу полиции.

— Но, сэр, красота рассказов об отце Брауне заключается в способности проникать в суть другого человека благодаря знаниям, которыми обладает священник. В «Молоте Господнем» вы даже чувствуете некоторую жалость к убийце. Затем имеется «Человек в проулке», где несколько человек демонстрируют новые аспекты своего характера, свидетельствуя об одном и том же событии…

— Чарльз, с меня достаточно отца Брауна. Тем не менее я так понимаю, что, по-твоему, имеется некая связь между ним и самоубийством Харрингтона.

Отец Кенни позволил себе тихонько усмехнуться.

— Да, именно так. Понимаете, я очень хорошо знаю… знал Тима Харрингтона. Мы вместе работали в нескольких комитетах, и я несколько раз обедал у него дома. У него прекрасная жена и две восхитительные маленькие девочки. И… ну, он просто не мог совершить самоубийство. Это не в его характере.

— Чарльз, как ты знаешь, я тоже читаю газеты. Особенно если новости имеют отношение к одному из членов прихода Св. Варфоломея. И свидетельства в случае Харрингтона довольно ясные. Самоубийство в чистом виде.

— Но свидетельства могут быть и…

— Свидетельства — это свидетельства! — Монсеньор Гогерти даже перешел на крик. — Извини, Чарльз. Прости, что повысил голос. Но обо всем этом было в газете. Вчера утром Тимоти Харрингтон вошел в собственный офис на верхнем этаже Делового центра в девять часов. Лифтер запомнил время. Приблизительно тридцать минут спустя услышали выстрел. Охранник здания стал выяснять, в чем дело, и наконец вошел в офис Харрингтона с помощью универсального ключа, поскольку на стук никто не ответил. Он обнаружил, что Харрингтон лежит на полу с простреленной головой. В ране имелись следы пороха, а оружие зажато в руке. Что еще нужно, чтобы ты убедился, парень? Фотография или кинофильм самого процесса?

— Если говорить о фотографиях, монсеньор, то есть о той, которую нашли под телом, — сказал отец Кенни. — Тим Харрингтон никогда не стал бы…

— Эта фотография все усложняет, — сказал его более пожилой собеседник. — Очевидно, газеты не могли напечатать ее, но их описание не оставило сомнений относительно того, о чем речь. Непристойно, отвратительно.

— Жесткое порно, никаких сомнений. Но я как раз по этому поводу. Тим Харрингтон никогда не стал бы распространять что-то подобное.

— Но фото было найдено в его офисе. Он, должно быть, смотрел на него. Я допускаю, что, несмотря на твое о нем мнение, он распространял эту мерзость среди невинных людей. Развращение ради денег. И, возможно, его совесть, наконец, стала беспокоить его до такой степени, что он больше не мог жить. Или, более вероятно, он узнал, что кто-то угрожает выдать его. В любом случае самоубийство полностью объясняется.

— Тогда вы все еще намерены…

— Отказать Тимоти Харрингтону в последнем церковном обряде? Конечно, именно так я и намерен поступить. Проблема совершенно очевидна. О, я понимаю, что более либеральный человек мог бы занять ту позицию, что самоубийство — ipso facto^{2} — является доказательством расстройства психики. Но что тогда станет с личной ответственностью? Нет, парень, пока пастырем поставлен я, приход Святого Варфоломея не будет участвовать в заупокойной службе или похоронах самоубийцы.

— Но, монсеньор, подумайте о его семье. Разве они уже не настрадались достаточно, следует ли добавлять им новые страдания?

— Конечно, мне жалко семью. Но не настолько, чтобы я мог игнорировать церковную доктрину. Это Тимоти Харрингтон должен был подумать о семье… перед тем как наложить на себя руки.

— Сэр, я вынужден заявить протест. Вы не имеете никакого права осуждать Тима Харрингтона в глазах церкви. Вы не имеете никакого права причинять боль его жене и дочерям…

Кулак монсеньора Гогерти обрушился на стол с ударом, от которого зазвенела стеклянная и серебряная посуда.

— Как глава прихода Св. Варфоломея я имею полное право! — загремел он. — Когда-нибудь, Чарльз, при благоприятных обстоятельствах у тебя будет собственный приход. А пока здесь решения принимаю я.

Наступила долгая тишина, нарушаемая только тиканьем часов в углу комнаты. Отец Кенни понял, что был неправ, вступая в открытый спор с более высоким по сану. Но он также хорошо знал, что за долгие годы работы Тимоти Харрингтон заработал и заслужил похороны по христианскому обряду. Если бы только удалось убедить монсеньора Гогерти. Или еще лучше, если он сам смог…

— Монсеньор, — тихо сказал он, — пожалуйста, простите мои резкие слова.

— А? Ну ладно, — прорычал тот в ответ.

— Но интересно, что случится, когда епископ Дaлтон узнает о вашем решении, — продолжал журчать отец Кенни.

— Епископ? Одобрит, конечно. А почему бы нет?

— Помните, сэр, только в прошлом году Тим Харрингтон был назначен в тот специальный епархиальный комитет лично епископом Дaлтоном. А теперь, как почувствует себя епископ, когда узнает, что вы отказали дать Харрингтону надлежащие похороны вообще без какого-либо расследования?

Монсеньор Гогерти обдумал эту проблему со всей серьезностью. Не очень-то хотелось, чтобы епископ своей властью изменил его решение. И затем его поразила другая мысль. Он довольно странно посмотрел на отца Кенни.

— Так весь этот разговор был затеян ради этого, разве не так, парень? — спросил он.

— Что вы имеете в виду, сэр?

— О, не разыгрывай передо мной невинность. Ты хочешь поиграть в отца Брауна. В священника, который играет в детектива. Разве не так?

Это последнее замечание заставило отца Кенни резко замолчать. Был ли он заинтересован только в судьбе покойного Тима Харрингтона, или у него действительно было желание подражать маленькому священнику Честертона и раскрыть преступление? Сама мысль о том, что им, даже частично, могла двигать последняя причина, была совершенно недостойна служителя Господа. И все же отец Кенни был достаточно честен, чтобы признаться, что он не знает ответа на вопрос старшего собрата.

— Ну, в этом что-то есть, парень, — продолжал монсеньор Гогерти, — безотносительно мотивов. Поэтому я разрешаю тебе провести расследование, хотя сомневаюсь, что ты обнаружишь что-либо, чего уже не нашла полиция. Но я не приму глупостей о безумии. Я полностью изменю свое решение, только если ты найдешь убедительное доказательство, что Харрингтон себя не убивал.

— Спасибо, сэр, — ответил отец Кенни. — Когда я могу начать?

— Завтра у тебя свободный день. Можешь весь его посвятить этому делу. Я буду ждать отчет к ужину.

— Вы имеете в виду, что у меня только один день?

— Конечно. Позже на этой неделе у тебя свадьбы, затем новена^{3}. И я ожидаю, что ты будешь служить обычные службы по расписанию. Потратить могу только завтрашний день. И еще одна вещь, парень.

— Да, монсеньор?

— Та широкополая шляпа, которую носил отец Браун, очень ему шла. Но на тебе она будет выглядеть глупо. Не забывай, Чарльз, ты — настоящий священник, а не персонаж детектива.

Тот факт, что в течение прошлых шести лет отец Кенни был официальным капелланом полицейских сил деревни, открыл ему много дверей, когда следующим утром он начал свое расследование. Патрульный Дом Виргилио, который часто занимался сбором пожертвований во время месс, которые служил отец Кенни, быстро проводил его в рабочую комнату, где представил детективу Джону Анселлу, который отвечал за дело Харрингтона. Анселл, крупный мужчина с копной непослушных светлых волос, мрачно взглянул, оторвавшись от отчета, который печатал. Было очевидно, что у Анселла не было никакого желания разговаривать со священником, и делал он это только ради Виргилио.

— Вы получите большую часть фактов, которыми мы располагаем, просто прочитав газету, — начал Анселл, когда отец Кенни изложил причины своего прихода. — Харрингтон пришел в свою адвокатскую фирму в девять. Спустя сорок минут его обнаружили с простреленной головой, и у него в руке был пистолет 38-го калибра. Между прочим, это было его собственное оружие, и у него было разрешение держать его в офисе. Пуля полностью прошла сквозь череп и пробила стекло в окне в восточной стене офиса. Вот и все. Что мы могли предположить за исключением того, что он совершил самоубийство?

— О? Значит, пулю не нашли?

— Отец Кенни, Деловой центр на пять этажей превышает любое здание в округе. Эта пуля пролетела над крышами и вылетела из этого района. Наверное, засела в каком-нибудь дереве.

— Но отверстие в окне? Вы уверены?..

Анселл затушил сигарету в пепельнице и немедленно зажег другую.

— Уж поверьте, падре, что мы тоже кое-что умеем, — сказал он. — Когда пуля попадает в оконное стекло, она не выбивает его целиком. Она лишь проделывает в нем небольшое отверстие. И ребята из нашей лаборатории смогли сказать нам, что отверстие соответствует проделанному немного деформированной пулей из револьвера 38-го калибра, прошедшей изнутри наружу.

Лицо отца Кенни вытянулось. Полиция, конечно, не пришла к выводу о самоубийстве просто так. Что могло бы выявить его расследование из того, что еще не рассматривали?

— Вы сказали, что тело было обнаружено в девять сорок, — сказал он. — Но в газетах время выстрела относят к девяти тридцати. Что относительно этого?

Анселл бросил недавно зажженную сигарету в бумажный стаканчик, на дне которого были остатки мутного кофе, и прислушался к шипению.

— Вы действительно хватаетесь за соломинку, разве не так, отец? — сказал он, пытаясь изгнать из голоса раздражение. Он продолжил, разговаривая как будто с туповатым ребенком. — Выстрел услышали в девять тридцать. Но никто не знал, откуда донесся звук. Охраннику и паре смотрителей пришлось проверить каждый офис в здании. Им потребовались десять минут, чтобы добраться до верхнего этажа. Понятно?

— А картинка — та, что находилась под телом? — в голосе отца Кенни явно звучало отчаяние.

— Это был слайд — ну, знаете, одна из тех прозрачных пленок в небольшой картонной рамке. Что на ней? Скажем так, что это вещица такого сорта, которыми торгуют в темных закутках. Там были мужчина и женщина, которые… в общем, мне не хотелось бы, чтобы это видели мои дети.

Анселл возвратился к отчету.

— Простите меня, я знаю, что вы заняты, — сказал отец Кенни, — но для меня это очень важно. Эти прозрачные слайды, разве для их просмотра не нужен проектор?

— Не обязательно, но дело в том, что у Харрингтона таковой был. Он стоял подготовленным на его столе. Очень сложная машина с пультом дистанционного управления и всем прочем. В дальнем конце комнаты был экран.

Наконец-то отец Кенни подумал, что до чего-то докопался.

— Разве это не кажется немного необычным, детектив Анселл, — застенчиво спросил он, — что у этого адвоката в офисе имеется диапроектор и экран?

Он с надеждой ждал ответа.

— Нет.

— Прошу прощения?

— Нет, это не кажется необычным. Харрингтон часто делал снимки, помогающие ему с некоторыми из его юридических дел. Почти все в здании знали, что у него имеется проектор и экран. Конечно, никто и не подозревал, что он использовал это оборудование, чтобы показывать грязные картинки. — Он вновь вернулся к пишущей машинке и начал старательно нажимать на клавиши. — Это все, что я могу вам сказать, отец, — проворчал он. — Прошу меня извинить, я запаздываю с отчетом.

Отец Кенни медленно поднялся. Это был конец. У полиции имелись все факты. Все, что имелось у него, — это глубокое убеждение, что Тим Харрингтон никогда и ни при каких обстоятельствах не мог покончить с собой. Но знание характера человека не является веским доказательством.

Отец Кенни со страхом подумал об ужине в доме приходского священника и насмешках, которые он получит от монсеньора Гогерти. Он был уверен, что монсеньор вновь напомнит об отце Брауне.

Но даже отец Браун не смог бы ничего сделать в сложившейся ситуации.

Или смог бы?

— Да! — Священник выкрикнул это восклицание в затхлой атмосфере рабочей комнаты, заставив замереть на месте трех детективов, полицейского в форме и подозреваемого в карманной краже, который был введен для допроса. Анселл, его указательный палец все еще оставался на клавише пишущей машинке, с удивлением взглянул на отца Кенни.

— Что «да», отец? — спросил он.

— Да, есть некий другой ответ на причины смерти Тима Харрингтона помимо самоубийства, — был ответ. — И я намереваюсь найти его, даже если на это уйдет весь день. Мистер Анселл, я хотел бы осмотреть офис, где он умер.

— О, падре. Этот офис опечатан. Никто не может войти туда без официального разрешения.

— Послушайте, Анселл, — перебил священник. — Вы здесь новый человек — по крайней мере, я никогда не видел вас прежде. Но я здесь полицейский священник в течение шести последних лет. Я делал все, чего требует работа: от речей на обедах Благотворительной ассоциации до служб по полицейским, убитым или раненным при исполнении служебных обязанностей. Теперь же я всего лишь прошу о небольшом одолжении. И, клянусь всем святым, я своего добьюсь, или же вам, ребята придется искать себе нового священника!

Анселл оглядел священника с ног до головы.

— Отец Кенни, — он начал угрожающе ласковым голосом, — Я не имею ни малейшего…

Его прервал детектив Рэймонд Кейз, положив руку ему на плечо:

— Он сделает это, Джонни, — сказал Кейз. — Он уйдет, раз так говорит. Вы не знаете отца Чака, когда он закусил удила.

— Но мне-то что? Я — методист.

— Да, но большинство парней здесь ходит к Св. Варфоломею. А тебе с нами работать, понимаешь?

— Но комната официально опечатана. Кроме того, этот отчет…

— Так распечатай комнату! Ты отвечаешь за это дело. А я закончу твой отчет сам. Хорошо?

— Ох... — Анселл хотел было сказать что-то еще, посмотрел на отца Кенни и передумал. Схватив свою шляпу, он направился к двери, сопровождаемый теперь уже улыбающимся священником. — Идемте, падре, — проворчал Анселл.

Офис Тимоти Харрингтона — один из самых больших в Деловом центре — остался почти в том же состоянии, в котором был два дня назад, когда было обнаружено тело. Остался даже нарисованный мелом контур на темно-коричневом коврике, где оно лежало.

— Старайтесь ничего не касаться, — предупредил Анселл. — Парни из лаборатории покрыли тут все пудрой для обнаружения отпечатков, но они могут захотеть возвратиться и исследовать что-то еще.

Отец Кенни решительно засунул руки в карманы и огляделся. Восточная стена офиса была занята широким окном, обрамленным темно-бордовыми бархатными портьерами, которые свисали с латунного карниза и были стянуты толстыми веревками, сверкающими, как будто были сделаны из золота. На большом столе перед окном стоял диапроектор, обращенный к экрану в дальнем конце комнаты. Две другие стены были закрыты полками с книгами, на четвертой висело несколько дипломов и наград. Маленькая дверь в этой же стене вела в крошечный туалет и кладовку.

— Ну, мистер Великий детектив, — сказал Анселл с явным сарказмом, — вот мы и на месте. Мы обнаружили здесь секстильон отпечатков, большинство которых мы стараемся идентифицировать. Кажется, что у Харрингтона в клиентах был весь город. Ну, и где же новая улика? Покажите мне, как следует работать!

Отец Кенни обошел вокруг стола и всмотрелся в окно. В верхнем стекле было крошечное отверстие чуть выше горизонтальной разделительной переборки. От отверстия до краев стекла шли три трещины,. Священник вытер большой и указательный пальцы о портьеры и осторожно дотронулся до отверстия.

— Эй, не трогайте! — пролаял, Анселл. — Вы можете выдавить осколок стекла или что-то еще. Откуда я могу знать, что отверстие не окажется важным на дознании?

Рука быстро отдернулась.

— Мистер Анселл, — тихо сказал отец Кенни, — по поводу тех картинок. Харрингтон сам их проявлял?

— Нет. Ему делали их в фотомагазине Бентона, недалеко на этой улице. Между прочим, Бентон выслал ему несколько новых в то самое утро, когда Харрингтон застрелился. Только посыльный вынужден был возвратить их, потому что к тому времени, когда он оказался здесь, полиция закрыла офис. А почему вы спрашиваете?

— Ну, я лишь подумал, что, раз одна картинка так важна для этого дела, могли быть и другие.

— Возможно, они были у Харрингтона, но не у нас. Двадцать слайдов автодорожного происшествия в деле, которым он занимался, и это все. Кроме того, та, единственная, картинка, которую мы нашли под телом, не была проявлена у Бентона.

— О? Откуда вы знаете?

— Картон вокруг фото. У Бентона имеется небольшая реклама его магазина на всех его товарах. А на том слайде, который мы нашли, была простая белая рамка.

— Понимаю. — Плечи отца Кенни опустились. — И вы ничего здесь не трогали?

— Тело увезли после того, как сфотографировали. Гладкие поверхности были обработаны пудрой для снятия отпечатков пальцев. Когда мы просмотрели бумаги Харрингтона в поисках мотива для самоубийства, мы постарались вернуть все на старые места. Итак, могу я теперь отвести вас домой и возвратиться к работе?

Отец Кенни медленно кивнул. Он потерпел неудачу, никаких сомнений. Полиция предусмотрела все, о чем он подумал. Он вышел из офиса впереди Анселла, думая о том, как повезло отцу Брауну, что автор разбрасывал улики, которые вымышленный священник находил и истолковывал. Поработать бы Г. K. Честертону над этим делом, раздраженно подумал он.

Они вышли из здания и направились к автомобилю Анселла, стоящему у бровки. Анселл жестом пригласил священника сесть внутрь, закрыл за ним дверь, а затем обошел машину и сел за руль. Нащупывая в кармане ключи, Анселл, не замечал пристального внимания отца Кенни к утреннему солнцу, сверкающему на капоте и передних крыльях автомобиля.

— Мистер Анселл, — тихо произнес священник, когда полицейский вставил ключ зажигания, — что за день был, когда умер Харрингтон?

— А?

— Погода. Какая была погода?

— Прекрасная. Как сегодня. Солнечная, на небе ни облачка. А что?

Стартер зашумел.

— Остановитесь! — внезапно закричал отец Кенни. — Выключите машину. Я должен вернуться в офис.

Анселл тяжело вздохнул.

— Вы уже там были, — почти простонал он.

— Да, но раньше я не знал, чего искать. Теперь знаю.

— Но…

— Послушайте, еще через десять минут я буду знать наверняка, совершил Харрингтон самоубийство или нет. Разве не это вы пытались выяснить последние два дня?

— Да, да. Хорошо, идемте. Но я делаю это только потому, что не хочу ссориться с ребятами, с которыми работаю.

Офис Харрингтона был в том же виде, как они его оставили. Анселл смотрел на отца Кенни, который обратил к нему глаза, сияющие от возбуждения.

— Станьте там, где было найдено тело Харрингтона, — сказал священник. — Вот так. Сейчас, мистер Анселл, без нескольких минут десять — практически столько же, сколько было два дня назад, когда Тим Харрингтон предположительно застрелился.

— Ну и? — покорно спросил детектив.

— На секунду представьте, что вы — Харрингтон, который собирается посмотреть слайды. Что вы сделаете прежде всего?

— Ну… полагаю, я достану проектор и экран и, вероятно, установлю их так, как они расположены здесь.

— Хорошо, прекрасно. Что дальше?

— Вероятно, я включил бы проектор и начал бы показывать слайды. Послушайте, отец, я знаю, вы считаете, что Харрингтон не мог убить себя, но согласно доказательствам…

— Анселл, у вас просто полностью отсутствует воображение, — сказал отец Кенни. — Разве вы не видите, что он просто не мог просматривать слайды!

— Почему?

— Окно! Выгляните в окно!

Анселл повернулся, прикрыв ладонью глаза.

— Мы слишком высоко, чтобы что-нибудь видеть, — сказал он. — Кроме того, солнце светит прямо в глаза. — После небольшой паузы детектив кивнул: — Вы к этому клоните? Солнце?

— Конечно. Эта комната выходит на восток. Таким образом, утреннее солнце светит в комнату через это окно, лишая возможности показывать слайды.

— Да, — пробормотал Анселл, — в этом что-то есть. Харрингтон наверняка должен был задвинуть портьеры. Но, когда мы прибыли, они были открыты. И никто в здании не говорил, что трогал их. Но, возможно, Харрингтон открыл их непосредственно перед тем, как застрелился.

— Возможно, — сказал отец Кенни, подходя к окну, — давайте задернем портьеры. — Он развязал золотые веревки и передвинул толстые портьеры, закрыв окно. Комната сразу же погрузилась во мрак.

— А теперь мне думается, — продолжил отец Кенни, — что, если бы Харрингтон помышлял о самоубийстве после просмотра слайдов, он совершил бы его именно в такой атмосфере, а не на солнце, весело бьющем в окно.

— Это лишь предположения, падре. Это не доказательство.

— Правда, мистер Анселл. Между прочим, у вас имеется карманный фонарик?

— Конечно, на цепочке с ключами. Вот.

Послышался звон ключей, и фонарь перешел к отцу Кенни. Он нажал выключатель, и кружок света размером с серебряный доллар замерцал на темно-бордовой ткани. Позади себя священник мог слышать дыхание Анселла.

Вынув из кармана шариковую ручку, отец Кенни осторожно исследовал материал портьер. Внезапно ручка прошла через ткань насквозь.

— Имеется отверстие в портьере прямо в этом месте, — сказал он. — В точности напротив отверстия в стекле.

— Оно, должно быть, сделано той же пулей, которая убила Харрингтона, — сказал, Анселл. — Но если портьеры были закрыты, когда его застрелили, тогда кто…

— Это именно тот вопрос, который я собираюсь задать, если еще раз услышу о «самоубийстве» Тима Харрингтона, — сказал отец Кенни, раздергивая портьеры, чтобы солнечный свет снова затопил комнату. — Кто открыл портьеры после того, как Харрингтон уже лежал мертвый на полу?

— Должно быть тот, кто стрелял в него, — сказал, Анселл, — если только охранник, который обнаружил тело, не лжет, но я в нем не сомневаюсь. Но кто бы это мог быть, отец?

— Ну, в последнее время мне довольно часто напоминали, что это ваша работа, а не моя, — ответил священник. — Но я мог бы предложить логическую цепочку для расследования. Предположим, что, кто бы ни производил доставку слайдов из фотомагазина Бентона, был тем же самым человеком, который был ответственен за торговлю порнографическими картинками. В день, когда застрелили Харрингтона, у этого человека было две доставки: слайды автомобильной аварии для мистера Харрингтона и пакет с другими слайдами кому-то еще. Вначале посыльный прибыл в офис Харрингтона. Предположим, он дал Харрингтону не тот пакет.

— Да, понимаю, — Анселл явно волновался. — И Харрингтон поставил слайды в проектор, когда посыльный все еще был там. Когда Харрингтон увидел, что там изображено, он угрожал тому человеку разоблачением, даже достал пистолет, чтобы парень не покинул офис.

Отец Кенни кивнул.

— Возможно, завязалась борьба, в которой Харрингтону выстрелили в голову. Наш неизвестный, используя несколько минут, которые у него были до прихода охранника, положил оружие в руку Харрингтона и забрал слайды. Возможно, он раздвинул портьеры, чтобы лучше видеть, не упали ли слайды на пол. Но он не заметил слайда под телом Харрингтона.

Внезапно отец Кенни предостерегающе поднял палец.

— Мы говорим так, как будто знаем, что произошло убийство, — сказал он. — Но фактически у нас нет ни крупицы доказательств.

— Доказательства мы найдем, — уверенно сказал, Анселл.

— Желаю вам удачи, — сказал священник. — Я буду молиться за ваш успех, но это вся помощь, которую вы от меня получите. Моя работа была закончена в момент, когда вы признали, что смерть Тима Харрингтона не была самоубийством. Но если вы не против, я был бы благодарен, если бы вы не сообщали пока этого факта монсеньору Гогерти. Мне хотелось бы рассказать ему лично.

Тем вечером, на обеде в доме священника прихода Св. Варфоломея отец Кенни был усажен с одной стороны длинного стола, в конце которого восседал монсеньор Гогерти. Напротив отца Кенни сидел младший викарий, отец О'Тул, забывший о презрении пастора к грязной трикотажной рубашке. Монсеньор Гогерти пробормотал молитву, в которой отец Кенни расслышал только последние слова: «Благослови усилия этого дня и сделай их плодотворными». Перекрестившись, отец Кенни произнес пылкое «Аминь».

— А теперь, — сказал монсеньор Гогерти, вновь садясь, — пока мы ждем миссис Сермин с едой, у меня имеется вопрос к отцу Брауну. — Он лукаво улыбнулся. — Простите, я, конечно, имею в виду отца Кенни, нашего подающего надежды детектива. Тебе есть, что сказать, парень? Расскажи нам о результатах твоего расследования, если таковые имеются.

Ответ отца Кенни был прерван приходом миссис Сермин.

—Тушеного мяса придется немного подождать, — сказала она. — Я подходила к телефону. Звонили вам, отец Кенни, некто, назвавшийся Анселлом. Он просил ему перезвонить.

— Он сказал что-нибудь еще? — спросил отец Кенни.

— Только то, что проверил какого-то посыльного. Он велел сказать вам, что того зовут Колин Паттен и его сестра — девушка на какой-то фотографии. Он сказал, что вы знаете, о чем речь. И еще что-то о том, что сейчас дело выглядит значительно лучше. А затем мистер Анселл сказал, что убийство Тимоти Харрингтона — он выделил слово «убийство» — скорее всего, будет раскрыто в течение недели.

— Спасибо, — сказал отец Кенни. — Он повернулся к монсеньору Гогерти, рот которого открылся от удивления при последних словах миссис Сермин.

— А теперь, сэр, — сказал отец Кенни, — что вы спрашивали по поводу отца Брауна и меня?