Человек в западне

Глава 1

С тех пор как умерла моя жена, Леора, наша работница, окружила меня прямо-таки материнской заботой. Вот и это субботнее утро началось с того, что Леора принесла мне завтрак прямо в постель. Не могу сказать, что это доставило мне большое удовольствие, однако я ие хотел обижать добрую женщину. Я просмотрел утреннюю почту и принялся за рукопись, присланную мне из издательства.

Леора убирала соседнюю комнату, тяжело ступая на носках. Для нее издатель был весьма впечатлительной личностью, чье вдохновение могло испариться даже при звуке встряхиваемой тряпки.

Зазвонил телефон и я снял трубку.

– Добрый, день, папа, – услышал я голос Билла. Несмотря на все наши ссоры я не смог удержаться от глупой радости.

– Добрый день, Билл!

Мы замолчали. Я ощутил его смущение так явственно, будто сын был рядом. Впрочем, и сам я был смущен не меньше.

– Как живешь, папа?

– Прекрасно. А ты?

– Хорошо.

Он не появлялся и не звонил уже четыре месяца. Не один раз я представлял себе эту минуту, ждал ее, обдумывал, что буду говорить. А сейчас только и смог спросить:

– Где ты?

– У себя дома. У тебя много работы, папа?

– Да, Ронни еще в Англии, но я жду его со дня на день.

– Ага! – саркастически хмыкнул Билл. Этот сарказм появлялся всегда, как только речь заходила о моем боссе. Мы замолчали, потом сын спросил: – А сейчас ты занят?

– Нет.

– Знаешь… кое-что случилось… Важное…

Я почувствовал беспокойство.

– Что-то плохое?

– Ах нет, ничего такого…

В его голосе слышалось знакомое мне нетерпение, однако он быстро овладел собой. Почему, по каким скрытым от меня причинам, он был так вежлив?

– Слушай, можно к тебе зайти?

– Конечно.

– Не нарвусь на неприятности?

– Что ты имеешь в виду?

– Хорошо, папа. Спасибо, до свидания.

Он подождал минуту, словно собираясь что-то добавить, потом положил трубку.

Радость исчезла, вернее, была омрачена мыслью о наших сложных отношениях. Билл не собирается возвращаться, это я понял по его голосу. А если бы он вернулся? Разве я уверен, что хочу этого? Прошло четыре месяца с тех пор, как мы расстались после нашей горькой ссоры. За это время я привык к его отсутствию и дорожил своим покоем. Я знал, что это обманчивое чувство. Мне было сорок три года. Без сына жизнь моя теряла смысл: да, оставалась работа в издательстве, да, были запутанные отношения с Ронни и дружба с моим младшим братом Питером и его женой Ирис. Но главное, что оставалось, это кошмарные воспоминания о Фелиции.

Я встал, накинул махровый халат и пошел в ванную.

– Леора, звонил Билл. Сейчас он едет сюда.

– Что-что? – переспросила она.

– Видимо, через полчаса придёт Билл.

Она нахмурилась.

– Он хочет вернуться?

– Не думаю.

– А что ему надо?

– Не знаю.

Она посмотрела на меня с укоризной:

– Только не позволяйте ему сесть себе на шею. Вы и так в лепешку расшибаетесь для него. У него есть квартира, каждую неделю вы даете ему пятьдесят долларов. Пятьдесят долларов! Неблагодарный мальчишка! Никакого уважения к своему…

Я прервал излияния Леоры. Она знала Билла только три года и не видела, каким он был до смерти матери. Я не мог осуждать Билла за то, что было виной Фелиции.

– Хорошо, Леора, – похлопал я ее по плечу. – Когда он придет, впустите его. Это все, что я от вас хочу. А я приму ванну.

– Пустить его? Конечно, пущу. Это не мой дом и не мое дело, кто сюда приходит.

Направляясь в ванну, я слышал ее ворчливый, любящий голос. Я бросил привычный взгляд на портрет Фелиции в серебряной раме, уже не пытаясь разгадать тайны, скрытой в этих темных загадочных глазах, в нервной грации ее наклоненной головы. Она обеспечила себе бессмертие, три года назад, солнечным июльским утром, выбросившись из окна. Тогда я был по делам в Калифорнии. Билл, неожиданно вернувшийся домой со школьным приятелем, застал в квартире полицию. С тех пор и начались неприятности с Биллом, и это не давало воспоминаниям о Фелиции утратить свою остроту.

Я думал о ней с тупой горечью, которая убила любовь. Сначала, когда я летел домой из Калифорнии, все это было просто несчастным случаем, бедой, которая тяжела, но с которой надо примириться. Но показания пяти свидетелей, которые видели ее сидящей на карнизе с сигаретой в руках перед прыжком, положили конец моей вере в то, что жена моя была со мной также счастлива, как и я с ней. Почему женщина, так любимая мужем и сыном, решается в один прекрасный июльский день лишить смысла долгие годы своей жизни? Этот факт стоял между мной и сыном, отравлял наши отношения.

Я тряхнул головой, отгоняя горестные мысли, и заставил себя переключиться на Ронни. Ронни Шелдон… Миллионер, давший мне, бедному выпускнику университета, работу, сделавший меня своим равноправным компаньоном в издательстве «Шелдон и Дулитч»… Ронни – душа компании, покорявший всех окружающих доброжелательностью и жизнерадостностью, свойственной только очень богатым людям. Наши знакомые, и я прекрасно это понимал, считали меня его тенью, чем-то вроде дорогой обувной щетки. Но мне всегда было наплевать на то, что обо мне думают. Ронни был моим единственным другом. Только я да его сестра могли знать, что за блестящим фасадом в Ронни скрываются неуверенность и одиночество. Ронни никогда не чувствовал себя свободно с Фелицией, но после ее самоубийства только Ронни смог поставить меня на ноги своим исключительным терпением, чуткостью и сердечностью. Такая длительная поездка («не спеша узнать литературный климат Англии») была вообще в духе Ронни. Он был восторженный мечтатель. Если он чем-то увлекался, то погружался в это целиком, новое предприятие захватывало всю его душу. Он решил посетить Европу – и исполнил это намерение, оставив издательство на меня. Единственным признаком существования Ронни был поток телеграмм по оформлению американских прав английского писателя Лейгтона. Это означало, что все идет хорошо. Если бы у него что-то не ладилось, тут же зазвонил бы телефон: «Ради Бога, Жак, садись в первый же самолет… Проклятие, старик… Зачем вообще я уезжал. Как только тебя нет, всегда что-то случается…»

При этой мысли я улыбнулся и так, с улыбкой, и вернулся в спальню. На моей кровати сидел Билл.

Он перелистывал рукопись и не сразу заметил меня. Его сосредоточенное лицо напомнило мне собственное изображение, которое я видел за минуту до того в зеркале ванной. И как всегда это сходство меня растрогало, в душе разлилась теплота. Те же светлые волосы, тот же широкий лоб, тупой нос, тот же подбородок… Словно это я двадцать лет тому назад, юный, упрямый, не мучимый сомнениями, я в своей меблированной комнате в Манхэттене, готовый покорить мир, имея за собой такие достижения, как издание студенческой газетки и два сезона в футбольной команде.

Он заметил меня, быстро поднялся, улыбаясь, и отбросил со лба волосы. Сходство исчезло. Улыбка и наклон головы – это Фелиция. И коричневые загадочные глаза.

– Леора хотела преградить мне дорогу в спальню, как ангел с пылающим мечом, – шутливо сказал он. – Но я думаю, ты не рассердишься, что я сюда вошел.

Мы стояли рядом, чувствуя какую-то неловкость. И вдруг одновременно протянули друг другу руки. Раньше с нами такого не случалось. Однако это рукопожатие не разрядило атмосферу. Стараясь сгладить неловкость, я задал ему пару банальных вопросов, он отвечал вежливо, но сдержанно, как бы давая понять, что пришел не ради примирения. Сказал только, что квартира у него маленькая, но ему нравится, что он встречается с интересными людьми и что его повесть подходит к концу.

Билл собирался стать писателем. Недолгая учеба в Колумбийском университете разочаровала его. Он решил, что университет – пустая трата времени, существование такое же выхолощенное, как моя жизнь и все то, что находится в сфере моего влияния. Он, Билл, найдет себя только в том случае, если отрешится от семьи и станет жить самостоятельно. Я ни минуты не верил в его писательский талант, в его литературные порывы. Это попросту была еще одна попытка уйти от себя, от того душевного смятения, в которое повергла его смерть матери. От его детских аргументов я уставал, как от зубной боли. И тогда в его глазах появлялось хорошо мне знакомое выражение презрения, смешанного с сожалением: ты довел мою мать, теперь хочешь довести меня. И это наглухо закрывало мне рот. Так он выиграл свою независимость, квартиру и те пятьдесят долларов в неделю, что так уязвляли Леору.

А сейчас, в моей спальне, он говорил о своей жизни. Мы были слишком близки и слишком отчуждены, и я не мог спросить прямо о причине его посещения. А поэтому полностью предоставил ему инициативу. Он начал говорить о своих новых приятелях, потом, более конкретно, о девушке.

– Она очень способная. Просто талант. Ее зовут Сильвия Ример. У нее есть большая повесть в стихах, ее читал Ронни, даже хотел издать. Несколько ее стихотворений печатало «Литературное Ревю». Она замечательная, никогда в жизни, я не встречал такого необыкновенного человека.

Я слушал и уныло думал: он влюбился в какую-то девчонку из богемы и, должно быть, хочет жениться. Сильвия Ример… Я смутно припоминал бесконечно длинное творение, которое валялось в издательстве несколько лет назад. Я стиснул зубы. Ну нет, на этот раз я не уступлю.

Билл избегал встречаться со мной взглядом. Наконец он все же поднял голову и посмотрел на меня.

– Вот по этому делу я и пришел, папа. Выслушай меня. Это самое важное из всего, о чем я тебя когда-либо просил. И прошу не отказывать мне. Сильвия получила стипендию и уезжает в Рим.

– Да?

– Через два месяца. На год. Разреши мне тоже поехать. Я не потребую от тебя много денег, только дорога. Я рассчитываю на товарно-пассажирский пароход. Это всего долларов двести, не больше. Папа, если бы ты знал, что для меня значит эта поездка…

Его заблестевшие глаза растрогали меня до глубины души. Он продолжал с увлечением, очевидно, повторяя слова Сильвии. Его восторг был искренним. Рим – единственная столица мира, туда съезжается вся богема. Он должен там побывать, если хочет стать настоящим писателем. И Сильвия тоже так считает…

Я растерялся. В конце концов, лучше это, чем женитьба. Что же делать? Опять идти у него на поводу? Разве любовь и страх потерять его не толкнули меня уже достаточно далеко? Не лучше ли сказать ему о том, о чем я даже не осмеливался думать: что внезапная и необъяснимая смерть матери повлияла на его психику и сейчас ему требуется помощь психиатра.

– Папа, ты разрешишь? Я знаю, что был плохим сыном… Все так перепуталось, мы спорили…

Раздался стук в дверь и в комнату вошла Леора с телеграммой в руках.

«Прилетаю сегодня с женой и кучей ее родных. Встречайте овациями, криками радости и барабаном. Целую. Ронни».

Эта новость оглушила меня. Ронни, убежденный холостяк, женился! И так неожиданно… В первый момент я позабыл и о Билле, и о его проблемах. Но уже через минуту я опустил телеграмму и посмотрел на сына.

– Извини, Билл. Это Ронни. Можешь представить, он женился! Через несколько часов он прилетает, я должен его встретить.

Это была самая большая ошибка, которую я только мог допустить, зная почти болезненную антипатию Билла к Ронни. Билл выпрямился. Его лицо, всегда приветливое и искреннее, вдруг вспыхнуло гневом.

– Ронни! – воскликнул он. – Боже мой! Я прихожу к тебе с очень важным делом, а ты только и можешь думать, что о своем великом Ронни! Ты готов по первому его зову мчаться куда угодно, хоть на край света!

– Ронни приезжает, – ответил я. – Что же по-твоему я должен делать?

– По-моему? Думаю, что тебе виднее. Так что же а моим Римом? Ради Бога, неужели ты не можешь сразу решить?

– Черт возьми! Что я по-твоему такое? Автомат, чтобы выбрасывать доллары, когда тебе в голову влезет какая-нибудь дурацкая идея? Как я могу с наскоку решать твои проблемы?

Он обидчиво вытянул нижнюю губу.

– Так сколько времени тебе потребуется?

– Не знаю…

– Но Сильвия хочет знать. Сильвия…

– Сильвия должна будет подождать. Заодно напишет еще несколько стихотворений в «Литературное Ревю».

И вдруг мне стало стыдно. Снова вернулось теплое чувство к сыну. Я положил руку ему на плечо. Он вздрогнул, но не отстранился.

– Прости, – сказал я. – Нет смысла доводить друг друга до бешенства. Я подумаю серьезно и сообщу через пару дней. Оставь мне твой телефон, и я позвоню. Договорились?

Он пристально посмотрел на меня, потом подошел к столу, взял лист бумаги и большими цифрами написал номер телефона.

– Пожалуйста. Позвони, если соизволишь быть в лучшем настроении. А теперь передавай привет своему любимому другу Ронни – Гитлеру, Наполеону, Казанове, Шелдону.

Он проскользнул мимо меня, быстро вышел и захлопнул дверь.

Глава 2

По дороге в аэропорт я старался не думать о Билле. Впрочем, известие о женитьбе Ронни постепенно отвлекло от мыслей о сыне. Сам факт, что он женился тайно и так скоропалительно, уязвил мое самолюбие и посеял какое-то беспокойство. Прекрасно зная Ронни уже двадцать лет, я никогда не видел его даже на полдороге к алтарю. Десятки женщин, зарившихся на миллионы Шелдонов, ставили ему всевозможные ловушки, но Ронни с никогда не изменяющим ему чувством самосохранения умел избегнуть опасности и всегда возвращался к своему несколько странному, почти монашескому, уединению.

Я попытался представить себе миссис Шелдон и потерпел полное фиаско.

Когда я приехал в аэропорт, самолет уже приземлился, но пассажиры еще толпились в таможенном зале. Среди встречающих я разглядел бледное лицо Анни Шелдон, старшей сестры Ронни. Всю свою жизнь Анни посвятила брату, помогала ему в делах, вела его хозяйство. Она была некрасива, одевалась очень дорого, но довольно нелепо, в общем, являлась полной противоположностью своему блистательному брату. Я знал Анни много лет, но никогда особо ею не интересовался, хотя Фелиция дружила с ней, и Анни очень тяжело переживала ее гибель. Когда-то у Анни был жених, – который умер перед, самой свадьбой, осталась только потускневшая карточка в стиле Рудольфа Валентино на столике у ее кровати. Для нас она была просто Анни, добрая старая Анни, обожающая Ронни и добросовестно, хотя и немного беспомощно, хозяйничающая на приемах, которые устраивал ее брат.

Увидя меня, она улыбнулась.

– Как живешь, Жак? Ты получил телеграмму?

– Да. Ну и новость! Так кого же он в конце концов выбрал?

– Понятия не имею. – Анни теребила перчатки, что было признаком ее волнения. – Со дня отъезда он мне не писал. Это так на него похоже! Только что-то необычайное могло заставить Ронни написать письмо.

Я думал о том, как Анни перенесет вторжение другой женщины на 58-ю улицу, всматривался в ее отекшее милое лицо, немного растрепанные волосы и чудесный голубой мех.

Дверь таможни отворилась. Ронни я заметил сразу, его трудно было не заметить. В любой толпе он выделялся изяществом, раскованностью и абсолютной уверенностью в себе. На нем был темный костюм и черная шляпа. Пятимесячное пребывание в Англии не прошло для него бесследно, и сейчас он выглядел как истинный англичанин. Он вел под руку женщину, казавшуюся до абсурда неизящной.

Ронни наконец нас заметил, помахал зонтиком, бросился к нам, подхватил Анни, похлопал меня по плечу. Как всегда при встрече после долгой разлуки он вел себя – как большая легавая собака.

– Анни, дорогая… Старина Жак…

Женщина топталась рядом. Она была мала ростом, немолода, лет около сорока, и казалась совершенно растерянной, сбитой с толку. Я даже не понял, красива ли она. Только отметил простые нитяные чулки, туфли на низком каблуке, ужасный плащ с кусочком коричневого меха вокруг шеи и соломенную шляпку, похожую на чепчик девушек-коровниц. Я ошарашенно посмотрел на Ронни.

А тот уже освободился от объятий Анни и обхватил за плечи странную женщину, заискивающе улыбаясь ей.

– Это, дорогие, моя теща, Нора Лейгтон, прибывшая из Шропшира. Мой ангел-хранитель, заботливый и хлебосольный. Считает, что невнимательность – самый страшный грех.

Нора Лейгтон покраснела, как маленькая девочка. Она была похожа на хрупкую розу.

– Ронни всегда меня дразнит, – робко сказала она. – А вы – Анни, правда? А вы, наверное, Жак? Очень рада, что познакомилась с вами.

Лейгтон… Знакомая фамилия. Базиль Лейгтон, тот самый английский писатель, именем которого пестрели телеграммы Ронни. Это его литературные права мы должны были представлять.

Тем временем к нам подошли еще трое: шестидесятилетний мужчина с лысой головой и испанской бородкой, низенькая женщина с короткими седыми волосами, некрасивым лицом и глазами фокстерьера и, наконец, темноволосая девочка, которую я принял за ученицу.

– Вот они! – Ронни повернулся к мужчине: – Это мой тесть Базиль Лейгтон. – Потом он указал на женщину: – Это леди Филлис Брент. А это, – он наклонился и нежно поцеловал лоб девочки, – это Жанна, моя жена.

Наверное, я был неисправимый растяпа, но мысль о том, что эта девочка может быть женой Ронни, ни на минуту не пришла мне в голову.

На первый взгляд ей можно было дать не больше двенадцати лет. Теперь, присмотревшись, я понял, что причиной моей ошибки был стиль ее одежды. Маленькая шляпка на голове, похожая на перевернутую мисочку, могла бы вполне сойти за элемент школьной формы, а синий строгий костюм сглаживал женственность бюста.

Жанна Шелдон смотрела на нас своими ярко-синими глазами. Она не улыбалась, но и не хмурилась. Ее молодость и свежесть были так вызывающи, что Ронни, казавшийся мне идеалом мужской красоты, вдруг сразу потерял весь свой блеск, и выглядел рядом с ней жалким стариком.

Начались взаимные представления. Рукопожатие этой маленькой женщины неожиданно оказалось крепким, почти мужским.

– Видишь, Жак, Лейгтоны ходят стаями. Они настолько очаровательны, что совсем покорили меня. Анни, дорогая, размести их всех наверху, в квартире тетки Лиззи. Ты так прекрасно умеешь устраивать подобные-дела.

Он болтал без умолку. Много раз я видел Ронни в состоянии эйфории, но такое горячечное возбуждение… Это было что-то новенькое.

Я смотрел на окружавшее его семейство Лейгтонов и думал: «Долго ли они пробудут здесь? Неужели останутся навсегда?»

В доме на 58-й улице мы выпили по бокалу шампанского и сели завтракать. Анни по обыкновению, без всякого шума и суеты, организовала великолепный завтрак. Также тихо она разместила гостей в верхнем этаже дома.

Ронни был возбужден и весел, а меня почему-то томили скверные предчувствия. Даже для Ронни, с его экстравагантностью, порывами, капризами, приезд без предупреждения, да еще с женой и тремя родственниками, был поступком из ряда вон выходящим. За завтраком он ни словом не обмолвился о женитьбе, зато беспрерывно говорил о Базиле Лейгтоне. Как я уже догадался, это был тот автор, права которого мы должны были представлять и произведений которого я еще не успел просмотреть.

Импульсивность вообще была стилем работы Ронни. В то время как я медленно двигался вперед, закладывая фундамент для того, что казалось мне полезным и нужным для издательства, Ронни как будто держался вдали, но вдруг взрывался, открывая нового «гения». В истории фирмы «Шелдон и Дулитч» таких открытий было больше дюжины, но только пять «гениев» оправдали себя, остальные оказались роковой ошибкой.

Новым открытием Ронни был Базиль Лейгтон.

– Это потрясающе, Жак! Посмотри на этого человека. Он написал три необыкновенно захватывающие повести. Ничего подобного я уже давно не читал. Правда, они все изданы в Англии, но ни одна не произвела фурор. И этот человек, необыкновенный, настоящий гений, прозябал вместе со своими женщинами в какой-то хижине, где-то в забытой глуши. Это величайший скандал в истории английской литературы. Но теперь все будет по-другому. На лице Ронни сверкала улыбка. – Мы восстановим Справедливость…

Я привык к его экзальтации и научился правильно реагировать. Но реакция Лейгтон а меня озадачила. Считается, что англичане очень скромно относятся к похвалам, которые перед ними расточают. Лейгтоны же принимали гимн Ронни как нечто должное.

– Черт возьми! – говорил Ронни. – Самый выдающийся талант Англии– и только американец в этом разобрался!

Жена и дочь Лейгтона завтракали молча, словно гений Базиля был так очевиден, что разговор об этом значил так же мало, как прогноз погоды. Мне даже показалось, что эта семейка относится к Ронни слегка покровительственно.

Возбуждение не оставило Ронни и тогда, когда все перешли в гостиную.

Этот зал всегда волновал Фелицию. Там была прекрасная композиция из дерева и гипса Пикассо, негритянские фигурки из Кении и целая коллекция Танги.

Угощая нас ликерами, Ронни сообщил, что Базиль написал пьесу. Это нечто выдающееся, мой брат Питер, который руководил театром на Бродвее, непременно должен с ней познакомиться.

– Жак, старина, я знаю, что они очень заняты, но может быть, удастся пригласить их сегодня на ужин? Базиль бы почитал свою пьесу. Меня просто распирает от нетерпения.

Я знал, что Питер и Ирис ищут новую пьесу и не сомневался, что они ухватятся за любую возможность.

– Хорошо, я позвоню им, – ответил я Ронни.

– Прекрасно! Устроим прием. Но вы должны прийти всей семьей.

Значит, с Биллом, который был крестником Ронни. Однако Ронни еще ничего не знал о нашей ссоре. Это случилось после его отъезда в Англию. Меня всегда подкупала в Ронни его искренняя привязанность к Биллу. Он совсем не хотел замечать его грубостей и делал все, чтобы завоевать его любовь. Я знал, что Билл будет упрямиться, а Ронни почувствует себя глубоко задетым, если его крестник не проявит уважения к его молодой жене. В душе я злился на Билла. Вот несносный мальчишка! Но на этот раз я заставлю его подчиниться.

– Я приведу его, – пообещал я.

– Вот и прекрасно.

Ронни подошел к жене и посмотрел на нее с тем же восторгом, какой я заметил еще в аэропорту.

– Боже мой! – Миссис Лейгтон перевернула рюмку коньяка себе на колени. Ронни бросился к ней и стал заботливо вытирать пятно своим платком. Миссис Лейгтон покраснела от смущения. – Ах, дорогой, какая же я неловкая!

– Чепуха, не обращай внимания. Этот костюм ты носишь последний день. Я уже говорил с Базилем, и с понедельника займусь вами. Приодену весь клан Лейг-тонов с головы до ног. Пароходы с нарядами поплывут со всех кондов света, а нужда канет в прошлое вместе с жизнью в Шропшире!

– Нет, Ронни, – ответила миссис Лейгтон. – Это все лишнее. Ты и так слишком много сделал для нас.

Я посмотрел на мистера Лейгтона, который милостиво разрешил Ронни потратить кучу денег на свою семью. Писатель снисходительно улыбался…

Мне стало душно. Я встал, извинился и вышел в холл. Ронни провожал меня. Лицо его все еще горело восторгом, но в его глазах я прочел хорошо мне знакомое выражение растерянности и страха за будущее.

– Надо было вызвать тебя, старина, но честно говоря, я боялся, что ты отнесешься ко всему этому с неодобрением. Ты так любишь во всем выискивать недостатки! Но они чудесны, все без исключения! Мне еще не приходилось встречаться с такими милыми людьми. Теперь, когда ты их узнал, что скажешь?

Когда я их узнал! Кого? Молчаливую девушку и гроздь паразитов, сумевших, как видно, использовать улыбку судьбы? Я знал, что все мои замечания бесполезны и могут быть растолкованы как зависть. Если бы я даже сказал Ронни, что вся эта афера сбила меня с толку, это ни к чему бы не привело.

– Жанна мне кажется очень милой, – беспомощно сказал я. – Она красива.

– Правда, красавица? – живо подхватил он. С его лица сошло выражение неуверенности. Он схватил со стола статуэтку, полную застывшей грации, с юным, слегка улыбающимся профилем. – Замечаешь сходство? Жанна – истинный двойник этой статуэтки, верно? Я заметил это сразу, как только ее увидел.

Я понял, что больше разговаривать не о чем, и почувствовал, что над нами сгущаются тучи.

Глава 3

Из дома я позвонил Питеру и Ирис, которые охотно приняли приглашение Ронни, а потом набрал номер Билла. Признаюсь, мне очень не хотелось этого делать, но в то же время меня злила собственная трусость. Против ожидания мой сын оказался необыкновенно податливым. Он, очевидно, думал о Сильвии Ример и о будущей поездке и поэтому решил не ссориться сейчас по пустякам.

– Все в порядке, папа, конечно буду.

Я прибыл на 58-ю улицу в половине восьмого. Лейгтоны принарядились в вечерние туалеты, и тем не менее весь их облик нес на себе неистребимый отпечаток анахронизма и провинциальности.

Базиль Лейгтон, облаченный в старомодную визитку, изо всех сил играл роль непризнанного гения, сопровождаемого постоянной свитой – миссис Лейгтон и леди Филлис, слишком декольтированными и чересчур напудренными. Но Жанна!.. От ее апатии не осталось и следа. Она была очень оживлена, глаза горели, и внутренний свет словно освещал ее изнутри.

На ней было немодное бальное платье из красного шифона, перешитое из материнского, но она держалась в нем, как принцесса. Выбор Ронни становился мне понятным.

Вскоре пришли Питер и Ирис, а вслед за ними и Билл. Мой сын знал, что Ронни предпочитал видеть своих гостей в вечерних туалетах, поэтому, видно, и решил подчеркнуть свою принадлежность к богеме, демонстративно надев спортивный пиджак в Серую с черным клетку и спортивные брюки. Зато его манеры были безукоризненны.

Он произнес все полагающиеся слова, с утонченной изысканностью представился жене Ронни и ее родне и юный, светловолосый, безразличный отошел к своей тетке Ирис, которую он очень любил.

Ужин прошел великолепно. Ронни прямо-таки искрился счастьем. За столом царила Ирис, одна из немногих актрис, которые умели быть прекрасными не только на сцене, но и в быту.

После ужина следовало чтение пьесы. Базиль Лейгтон ушел наверх за рукописью, а Ронни обратился к жене:

– Моя дорогая, твой отец наложил вето на присутствие младшего поколения во время чтения пьесы. Может, ты пригласишь моего крестника в библиотеку и немного поболтаешь с ним? Познакомишься с Биллом Дулитчем и узнаешь, каким должен быть молодой американец. – Жанна покраснела. К моему удивлению, и Билл тоже, Они вышли из комнаты, а вскоре явился Базиль с рукописью.

Началось чтение. Совсем неожиданно рядом с Базилем уселась не его жена, а Филлис Брент. Ее положение в семье казалось странным: глядя со стороны, можно было подумать, что именно Брент является музой гения. Миссис Лейгтон совсем стушевалась и примостилась где-то в углу со своими спицами.

Пьеса называлась «Безграничная ночь смерти». От этого названия так и несло претенциозностью. Вообще говоря, шекспировские цитаты в качестве заглавия меня всегда злят, и я приготовился к тому, что пьеса мне не понравится. Но время шло, звучал высокий менторский голос Лейгтона, и сомнения закрались в мою душу; сомнения перешли в недоумение и, наконец, я почувствовал растерянность. Фабула, если она вообще существовала, повествовала о людях при английском дворе. Люди эти без конца говорили о каких-то своих переживаниях, а– во втором акте они начали приходить к убеждению, что все они мертвы.

Может быть, творение это имело литературные достоинства, но для коммерческих задач издательства было безнадежным. Чтение длилось бесконечно долго и закончилось далеко за полночь.

Ронни, несмотря на свой энтузиазм, вел себя очень тактично. Он не задал ни одного вопроса, а принялся сам обсуждать с Базилем достоинства пьесы. В дискуссии приняла участие леди Брент. Ее высказывания были так восторженны, что создавалось впечатление, что мы видим перед собой по меньшей мере нового Шекспира.

Питер и Ирис выдавили из себя какую-то бледную похвалу, но Ронни не дал им договорить, чем избежал неловкости.

– Нет, нет, я не хочу, чтобы вы сразу высказывали свое мнение, не обдумав его хорошенько. Это ведь не обычное произведение. Мне хочется, чтобы вы подумали, Это пока все. Встретимся еще раз через пару дней.

И он тактично перевел разговор на другую тему.

Пора было уходить. Я направился в библиотеку за Биллом. Дверь была закрыта, но поскольку в доме Ронни я чувствовал себя своим человеком, мне не пришло в голову постучать. Я нажал ручку двери и вошел. Билл и Жанна сидели на диване в дальнем конце комнаты. Они сидели ко мне в профиль и смотрели друг другу в глаза. В их позах не было ничего предосудительного, они сидели на расстоянии метра друг от друга, но в напряженном положении молодых тел было столько необычного, что вся эта большая полутемная комната казалась насыщенной дразнящей интимностью.

– Билл, нам пора! – громко сказал я.

Они медленно повернулись. Сомневаюсь, чтобы они сразу осознали действительность, так торжественны были их лица. Глаза у обоих блестели, губы были полуоткрыты. Так, должно быть, выглядели Ромео и Джульетта после первого бала у Капулетти. Меня охватило чувство беспомощности. Никогда еще не приходилось мне видеть такой открытой, обнаженной любви. Я подумал: это самое худшее, что могло случиться.

Все это длилось не более двух секунд. Потом вошел Ронни и положил мне руку на плечо.

– Ну, пора, старина, укладывать наших деток в кроватки…

«Боже мой, все потеряно», – подумал я. Но Билл и Жанна уже опомнились. Билл, вполне овладев собой, встал с дивана и подошел к нам.

– Покойной ночи, Ронни. Прекрасный был прием. Я рад, что ты вернулся.

Ронни дружески улыбнулся. Я был уверен, что он ничего не заметил. Билл прошел со мной в холл, где нас ожидали Питер и Ирис.

Уже в машине Ирис сказала:

– Жак, что это за пьеса? – Она повернулась к мужу. – Питер, ты понял хоть что-нибудь?

– Я считаю это бездарным бахвальством. Вы с Ронни, конечно, можете это издать как величайшее произведение искусства. Но неужели у них не хватает ума, чтобы понять, что на Бродвее нет директора театра, у которого нашлось бы место для этой пьесы даже в корзине для бумаг?

– Ронни очень увлекается, – буркнул я.

– Может, это потому, что он женился на его дочери? – предположила Ирис. – Жак, дорогой, тебе придется самому справляться со всем этим. У нас с Питером не хватит смелости. Передай, что мы оба под сильным впечатлением и так далее, но… Боже мой! Неужели же никто не сможет написать хорошую пьесу с красивой ролью для красивой стареющей актрисы? Что за странные люди? Эта Филлис, что она представляет? Жена производит впечатление чарующей девочки. Но почему она так молода, Жак? Я не считала Ронни способным на такое…

– Для меня это тоже было полной неожиданностью.

– Чего только не бывает! Жак, дорогой, ты не хочешь с нами выпить?

– Нет, спасибо. Я очень устал.

– Неудивительно, после такой пьесы. Ну до свиданья, дорогой. Скоро увидимся. Покойной ночи, Билл. Почему ты не заходишь к нам? Скверный мальчишка!

Питер и Ирис уехали, а мы с Биллом остались на тротуаре. Билл засунул руки в карманы брюк, его волосы блестели в свете фонаря. Никогда я еще не чувствовал себя так неловко в присутствии собственного сына.

– Билл, я позвоню через пару дней… по твоему делу… – наконец выдавил я.

– Что? По какому делу?

– Твоя поездка в Рим. Думаю, я соглашусь… я позвоню.

– Рим?.. Ах, да. Ну хорошо. Покойной ночи, папа.

Он не оглянулся. Просто пошел вперед как лунатик.

Я долго не мог уснуть и все раздумывал над тем, что увидел в библиотеке Ронни. Эти мысли привели к воспоминаниям о собственной трагедии. Некоторое время я как будто освободился от них, но в эту ночь кошмар вновь овладел мной. Снова зазвучали показания свидетелей: «Она казалась совсем спокойной, потом бросила сигарету, встала, разгладила юбку и прыгнула».

И передо мной с новой силой встал вопрос: «Почему? Что случилось? Как я мог довести ее до этого? Где причина?» Снова и снова наша семнадцатилетняя семейная жизнь разворачивалась передо мной, как карта. Где ключ от загадки, найду ли я его? Мне казалось, что любовь наша была такой ясной, чистой. Я влюбился в Фелицию с первого взгляда. Тогда я только пришел к Ронни, и он пригласил меня к себе на 58-ю улицу на рюмку водки. Фелиция была у Анни. Они обе состояли членами какого-то литературного клуба, и Фелиция зашла к ней, чтобы о чем-то договориться. Она мне сразу очень понравилась. Фелиция была на три года старше меня и жила одна в Нью-Йорке. Родители ее умерли, оставив ей немного денег. Мне было всего двадцать два года, и я считал, что мужчина обязан содержать женщину, поэтому эти деньги меня смущали. Но мы оба были влюблены, и деньги отошли на задний план. Мы, обвенчались, и год спустя родился Билл. Мы оба были не особенно коммуникабельны и довольствовались обществом друг друга. Даже с Ронни и Анни мы встречались только тогда, когда в этом была необходимость. Питер и Ирис называли нас неразлучниками. Фелиция никогда не была до конца откровенной. Но для меня ее простота и сила были той скалой, на которой держалась наша жизнь. Я не только любил ее, я уважал ее непоколебимую честность. Билл с раннего детства боготворил мать. Между нами никогда не было не только ссор, но и недоразумений. И внезапно, после семнадцати лет, прыжок…

Давно прошло время, когда я утешался– мыслью, что причина ее самоубийства – вне нашей семьи. Ведь она прекрасно знала, что я разделил бы с нею любую беду. Но она не доверилась мне. Не оставила даже письма. Она покончила с собой, не считая нужным сказать, почему она это сделала, а отсюда вытекало, что причина крылась во мне самом.

Разве я требовал от нее слишком многого?

Или она не вынесла силы моей любви к ней, моей веры в нее?

Эти вопросы вспыхнули с новой силой. Я зажег свет, закурил. Ничего не помогало. Мысли о Билле угнетали меня. Если бы рядом была Фелиция… Впрочем, если бы она была жива, Билл и сам нашел бы выход из положения. Но сейчас,все зависело от меня. А что я могу сделать? Отослать Билла в Рим? Пожалуй, это самое лучшее. Но не потеряю ли я сына навсегда? А может, все будет хорошо? С этой мыслью я погасил свет и наконец-то заснул.

Глава 4

Несколько дней я не звонил Биллу, он тоже молчал. Я почти успокоился; Ронни не появлялся в издательстве, только сообщал иногда по телефону, как он безмерно счастлив. Из Англии пришли три повести Базиля Лейгтона, которые мы обязались издать. Я отдал их на рецензию двум моим сотрудникам; одному они понравились, у другого вызвали разочарование и злость.

Я сам был занят другими делами и дал повести моей секретарше Магги Стейнс, с которой за долгие годы работы у нас сложились теплые, дружеские отношения. Спустя два дня Магги возвратила рукописи.

– Я считаю это шарлатанством, и шарлатанством того рода, на которое легче всего поймать Ронни. Ведь при всем своем чутье он, скажем прямо, несколько наивен.

Наконец и я прочел эти книги и был порядочно озадачен. Они страдали теми же недостатками, что и пьеса, Ткань повествования рвалась, сюжет рассыпался, диалоги вязли в тягучей, тяжеловесной лексике, и весь смысл куда-то ускользал… На свой страх и риск я не решился бы издать эти книги, но материальное положение фирмы Ронни легко позволяло подобный эксперимент даже в том случае, если это издание осядет на балансе мертвым грузом. Меня беспокоило другое: никогда еще Ронни не заходил так далеко-для своих ископаемых «гениев». Он никогда не женился на их дочерях. Мое беспокойство возросло еще больше, когда Ронни, словно ураган, ворвался в издательство.

В течение двух часов он бегло просматривал все, что мы сделали в его отсутствие, потом начал разговор о Базиле Лейгтоне.

– Я уже устроил Базиля, старина. Они будут бесплатно жить в квартире тетки Лиззи, плюс тысяча долларов ежемесячно в течение десяти лет.

Ронни ожидал, что это известие меня ужаснет. Это было написано на его лице. И поэтому, чтобы остановить мои возражения, он сопроводил свое сообщение беспорядочной болтовней:

– Ты, старина, не огорчайся. Это не за счет фирмы, все расходы я покрою личным капиталом. Я всю жизнь искал настоящий талант, талант, который сам не может пробиться и ему необходим меценат. Бог мой, что из того, что сидишь на деньгах и не можешь со всем своим капиталом хоть раз в жизни сделать что-то полезное, выдающееся. Может быть, позже, я дам ему больше. Но для начала, думаю, тысячи ежемесячно будет достаточно. Ты понимаешь, я не хочу его слишком баловать. Между прочим, ты прочитал его повести. И как пьеса? Ты говорил с Питером и Ирис?

Не лукавя, я поделился с ним своими опасениями, сказал также, что хотя пьеса Питеру понравилась, но для театра она не подходит. Мне не удалось погасить его пыл. Когда дело касалось «гениев», Ронни был крепок, как скала.

– Я понимаю, значит, пьеса слишком талантлива для такого театра, как театр Питера. Жаль. Но я это понимаю. По правде сказать, я даже доволен. Я сам поставлю эту пьесу. Ну, а если говорить о повестях…

Он улыбнулся. Противоречить Ронни не было смысла. Он пригласил меня на ужин.

– Ну, мне пора! Надо еще раз взмахнуть моей волшебной палочкой. Сегодня очередь Филлис. Будем ее реставрировать с ног до головы!

– Кто она, эта Филлис?–-поинтересовался я.

– О, это фантастическая женщина! – Ронни снова загорелся. – Это чудесный продукт старой Англии! Старая дева, посвятила свою жизнь служению гению! Она очень важная особа – дочь лорда. Много лет назад она влюбилась в первую повесть Базиля и переехала к ним жить. У нее собственный небольшой доход, так что фактически вся семья жила на ее средства. Она удивительная, верно? У нее золотое сердце, и Базиль не может без нее работать. Это он настоял, чтобы она ехала с нами, и я очень доволен этим. Добрая, старая Филлис! Она будет хорошим экспертом при покупках.

Он вышел. Я пытался разобраться во всем и, наконец понял, почему Лейгтоны так очаровали Ронни. Он был очень богат и жил в замкнутом мирке людей, похожих на него. Лейгтоны принадлежали к другой среде и были будто созданы для того, чтобы поощрять его щедрость, его восторг перед всем новым и… его безделье. Необыкновенно красивая девушка, ее гениальный отец и ко всему еще дочь лорда – каждый из них – индивидуальность, а вместе –; без гроша, готовые принять любые крохи, которые им пожертвуют. Ничего удивительного, что он захотел стать их спасителем.

А если я преувеличиваю? Может быть, Лейгтоны не были такими, какими я их считал? Но мне не нравился этот новый энтузиазм Ронни, доходивший до самозабвения, по словам Анни – так «не похожий на Ронни». Не нравилась мне также скромная улыбка Базиля Лейгтона, и главное, я старательно гнал от себя мысли о Билле и Жанне.

В тот же вечер я пришел к Ронни на ужин. Нас было только четверо: Ронни, Жанна, Анни и я.

– Базиль уже начал новую книгу, старина. А когда он работает, то никуда не выходит. Нора и Филлис тоже не придут – Филлис создает ему настроение, а Нора поит чаем.

Наконец я увидел и первые плоды деятельности Ронни: Жанна была ошеломляюще изысканна в черном платье. Драгоценный гарнитур из изумрудов довершал метаморфозу. Эта ослепительная элегантность как бы прикрывала ее девичью свежесть. Сейчас у нее был вид богатой дебютантки с Лонг-Айленд.

Хотя она прекрасно знала, что я самый близкий приятель Ронни, да к тому же гость этого дома, она почти не обращалась ко мне.

Анни была не в духе и сразу после ужина ушла к себе. Жанна тоже пожаловалась на усталость. Я собрался уходить, но Ронни настоял, чтобы я остался. Нежно поцеловав жену, он увел меня в библиотеку. Впервые он свободно говорил о Лейгтонах, и наконец я узнал, как он встретился с ними. Он жил в «Кларидже», и в один прекрасный день его посетила миссис Лейгтон.

– Никогда до этого я не встречал ее, никогда ничего не слышал о Базиле. Она сидела в холле «Клариджа», похожая на княгиню и на уборщицу одновременно. Она подошла ко мне, краснея до корней волос: «Извините, я знаю что это бесцеремонность. Ведь вы Ронни Шелдон, верно? Думаю, мы можем быть полезны друг другу. Видите ли, мой муж гениален».

Ронни был заинтересован таким вступлением и пригласил ее в свой номер. Она оставила три повести Ба-зиля, сказав при этом: «Если они вам понравятся, то, может быть, придете к нам с визитом? Живем мы очень скромно, но Базиль будет рад. Мы вас знаем как известного издателя».

– Повести привели меня в восторг и я, конечно, поехал в Шропшир. И ты поверишь? Нора все это придумала сама. Базиль ни о чем не имел понятия. Потом Нора мне говорила, что это был самый отчаянный шаг в ее жизни. Она истратила на билет последние деньги, и, если бы книги мне не понравились, им не на что было бы купить для Базиля писчей бумаги.

Хозяйство Лейгтонов в Шропшире Ронни описывал так, словно сделал какое-то важное открытие в верховьях Амазонки. Лейгтоны жили на маленькие средства Филлис и доходы от разведенйя кур. Курами занималась Жанна, а Нора вела дом. Она сама шила наряды, опекала гениального Базиля. Ну, а Филлис попросту была источником его вдохновения. Если денег хватало только на одну котлету, то она доставалась Базилю. Если оставалось одно ведро угля, то оно шло на обогрев комнаты Базиля. Его кабинет был лучшей комнатой во всем доме, в нем хранилось семейное серебро, которое никогда не уносили в ломбард, потому что Базиль любил пить чай из серебряного подстаканника. Все это выглядело фантастично. И среди всего этого –-Жанна!

Ронни мурлыкал, как довольный кот.

Когда я засобирался домой, было уже поздно. Ронни обнял меня.

– Знаешь, старина, в последнее время я много думал о тебе. Ты должен жениться.

Ронни никогда не вспоминал о Фелиции. На эту тему раз и навсегда было наложено табу. От неожиданности у меня перехватило дыхание.

– Знаешь, Жак, я думаю, что сейчас мы можем разрешить себе такую откровенность. Фелиция никогда не была достойна тебя…

Меня охватили гнев и возмущение. Пусть он любуется своей Жанной, если желает, но какое право имеет он говорить о Фелиции? Что вообще Ронни знал о Фелиции?

Он смотрел на меня с доброй улыбкой. Мне стало стыдно и я почувствовал к нему благодарность. Пора уже понять, что прошлое ушло и что Ронни имеет право нарушить табу.

Несколько дней спустя меня навестила Нора Лейгтон.

– К вам миссис Лейгтон, – сообщила Магги, – Она хочет с вами поговорить.

Нора вошла и села. На ней был скромный костюм, как мне показалось, – компромисс между былой бедностью и теперешним богатством. Глядя на нее, трудно было поверить, что она живет в центре Манхэттена.

Она сидела, неуверенно улыбаясь, как жена английского священника, которая пришла с визитом к новому настоятелю прихода.

– Надеюсь, что не помешаю вам. Я была здесь недалёко и подумала, что… Ведь вы вдруг Ронни и мне кажется, нам надо узнать друг друга поближе. Я только хотела пригласить вас к нам на чашку чая.

Я очень осторожно относился ко всем Лейгтонам, но сейчас вдруг понял, почему Ронни не устоял против атаки Норы Лейгтон в «Кларидже». Она держалась очень церемонно, но общий эффект был чарующим. Совершенно неожиданно для себя я ответил, что приду с удовольствием.

– Я так рада, так рада, – говорила она. – Но я не хочу отнимать у вас время.

– Я сейчас не занят, – ответил я.

– Как любезно с вашей стороны! Американцы так приветливы. И Ронни… Я не могу представить себе, сможем ли мы когда-нибудь отблагодарить его за все, что он сделал для нас. Все это налетело, как циклон. Но… я думаю, что это… тоже по-американски, верно?

Она говорила робко, но в ее голосе мне слышались нотки испуга и мне показалось, что вольно или невольно она пришла ко мне за моральной поддержкой.

– Да, американцы очень импульсивны, а Ронни особенно, – осторожно сказал я.

– Не могу вам передать, какой он был милый. Базиль всегда мечтал услышать о своих книжках то, что сказал Ронни. А Жанна? Я сомневалась… Вы знаете, она так молода, а Базиль поглощен своей работой. Он очень непрактичен. Но… – заколебалась она, – ведь все хорошо получилось, правда?

Она явно ждала, что я ее успокою. Забавно: она беспокоится о Ронни, а я – о Лейгтонах в жизни Ронни. И вдруг я подумал, что эта женщина – никакая не интриганка, она перестала казаться мне такой зловещей.

Возможно, она лишь являлась разменной монетой в ставке, сделанной ее мужем и Филлис. Не говорит ли во мне обыкновенная зависть? Почему дочь этой женщины не могла влюбиться в Ронни без всякого расчета? Разговор с Норой Лейгтон успокоил меня.

– Не вижу никаких причин для беспокойства, – улыбнулся я.

– В самом деле? Я так рада, что вы это говорите. Но мне пора уходить. Так мы вас ждем?

– Хорошо.

Назавтра я отправился к Лейгтонам на чай. Их апартаменты давно уже были отдельной квартирой. Старая Лиззи, тетушка Ронни, несколько лет назад жила там со своей компаньонкой. Ее смерть увеличила капитал Ронни на несколько миллионов. Квартира, имеющая отдельный вход и отдельный лифт, была так же шикарна, как и квартира Ронни. Нора Лейгтон проводила меня в гостиную, отделанную в викторианском стиле. Повсюду стояли вазы с цветами, из окна открывался прекрасный вид.

Домик в Шропшире казался им уже далеким прошлым. Филлис Брент сидела в глубоком кресле и читала, придерживая у глаз вызывающе немодный лорнет. Она была в дорогом черном платье с ниткой крупного жемчуга на шее.

Филлис подняла глаза от книги и отложила лорнет на стол.

– Вы оказываете нам честь своим визитом.

– Это я пригласила гостя, – покраснела Нора.

– Ты? А Базиль хотел мне прочесть новую главу. Это для него очень важно. Но отложим чтение на более поздний час. Приготовь-ка чай. Он обещал закончить к половине шестого.

Нора ушла. Меня поразил тон, которым разговаривала с Норой эта женщина. Но еще больше удивило, что Нора принимала это как должное. Неужели эта кукушка так крепко расселась в гнезде, что Нора с трудом осмеливается признаться в том, что пригласила гостя на чай? Очевидно, я слишком явно выказал недоумение, потому что Филлис пробурчала:

– Когда Базиль работает, очень важен ритм его труда.

– Я бы не хотел нарушать этого ритма.

Она пропустила мои слова мимо ушей и, окинув меня долгим взглядом, изрекла:

– Вы не скажете нам вашего мнения о пьесе?

– Нет, пока не скажу…

– И о повестях?

– Это дело Ронни, не мое.

– Почему же? Вы его компаньон. Или только подчиненный? В Америке ничего не поймешь.

– Надо не дать себя спровоцировать. Меня удивляла ее безграничная уверенность в себе: было.ли это следствием ее происхождения или же ролью первой помощницы гения? Я отдал всю инициативу в ее руки. Она интересовалась гонораром, который мы уплатим за повести, анализировала каталог издательства, дабы удостовериться, достойная ли это компания для Лейгтона. Мимоходом она коснулась и моего брата. Оказывается, Питер и Ирис слишком деловые люди, чтобы им можно было доверить пьесу Базиля. Наконец она посмотрела на часы и поднялась.

– Надо предупредить Базиля, он не любит неожиданных гостей.

Она исчезла, но ее твердая режиссерская рука была видна в том, что чай и Базиль появились одновременно.

Внешне Базиль очень изменился, исчезли следы литературной эксцентричности, за исключением, может быть, испанской бородки. На нем был очень дорогой костюм, гораздо дороже тех, какие себе мог позволить я, шелковая рубашка и галстук от Бронзини.

Пока Нора молчаливо разливала чай из серебряного чайника покойной Лиззи, а Филлис без стеснения скучала, Базиль пытался занять меня разговором.

Он был остроумен, находчив, занятен. Меня все время преследовала мысль: как я должен быть счастлив, что удостоен такой чести. Так мог разговаривать. Томас Гарди, ласково дающий интервью еще не оперившемуся журналисту. Непосвященному человеку не пришло бы в голову, что у этого писателя нет за душой ни гроша, что его вытянул из нужды каприз миллионера. В потоке снисходительных слов не было ни малейшего намека на то, что его жизнь недавно была иной, ни разу в его словах не промелькнуло ни тени благодарности по отношению к Ронни. Он был очень доволен решением своего мецената поставить пьесу, но его беспокоила мысль, смогут ли американские актеры полностью перевоплотиться в героев пьесы.

В этом маленьком домашнем мирке он был великим Базилем Лейгтоном, судьба которого определена, как движение кометы.

Невольно я начал поддаваться общему настроению. А может, они правы? Может быть, он и в самом деле гений? Но я был рад одному – что не имею к этой семейке ни малейшего отношения.

– Как хорошо, что вы пришли! – сказала Нора, вышедшая проводить меня.

– Был очень рад навестить вас,–-ответил я. – Но в следующий раз мне бы хотелось побольше поговорить с вами.

– Со мной? – искренне удивилась она. – Я надеюсь, что Филлис не была невежлива с вами? Она очень прямолинейная.

– Это главная черта ее характера? – Я давал ей возможность высказаться, но она скромно ответила:

– Филлис – необыкновенный друг. Если бы не она, Бог знает, что бы с ними было.

– Зато сейчас все прекрасно.

– Да, конечно.

– И все они обязаны вам этой переменой!

– Мне? Почему?

Ей явно не хотелось говорить об этом, и я не стал настаивать. Она взялась за ручку двери. Боже мой! Уже много лет я не видел у женщин таких натруженных рук. В душе шевельнулась жалость к этой скромной измученной женщине. И я впервые позавидовал Лейгтону.

– До свидания! Вы к нам еще придете, правда?

– Охотно, – ответил я любезностью на любезность.

Дома меня встретила Леора. Вид у нее был озадаченный.

– Билл вернулся, – сообщила она. – Насовсем.

Билл лежал на диване в столовой и курил. Увидев меня, он лениво поднялся.

Я ждал неприятностей, был полон неспокойных мыслей о Жанне Шелдон и Риме. Но то, что я увидел, явилось для меня полной неожиданностью.

Билл был очень суетлив, несколько робок, но очень мил. Он решил, что поездка в Рим бессмысленна, что также бессмысленно ему уезжать от меня и, вообще, к чему эти недоразумения между нами.

– Не знаю, что со мной случилось, по всей вероятности, псих нашел. Папа, я на самом деле не хочу быть таким. Давай покончим со всей этой историей? Ведь писать я могу и здесь с таким же успехом, а может и лучше.

Звонок в дверь не дал мне ответить.

Леора пошла открывать, и в комнату вошли Ронни и Жанна в вечерних туалетах.

– Извини, что так неожиданно ворвались к тебе, старина, но мы идем на очень скучный прием. Я решил заглянуть к тебе и сообщить последние новости. Из Джорджии звонила Гвендолен Снейгли, она закончила книгу. Ты понимаешь, что это значит.

Я понимал. Гвендолен была о себе такого высокого мнения, как и ее поклонники-критики. Каждый раз, когда она заканчивала книгу, Ронни, в которого она по-своему была влюблена, должен был ехать в Джорджию и разбирать страницу за страницей ее новое величайшее произведение. Такая сессия обычно продолжалась недели две. Ронни беспомощно улыбнулся:

– Ты знаешь эту мадам Снейгли, старина. К ней нельзя везти молодую красивую жену. Один взгляд на Жанну – и она повернется на сто восемьдесят градусов, чтобы бросить якорь у Гарнера. Поэтому я и пришел. Ничего не поделаешь! Завтра утром еду в Джорджию. Слушай, Билл! – обратился он к сыну. – Базиль с головой ушел в работу над новой книгой, поэтому Нора и Филлис тоже заняты сверх нормы. Меня же угнетает мысль, что брошенная Жанна будет одиноко слоняться по дому. У тебя какие планы на ближайшее время? Может, найдешь время, чтобы показать ей город?

Билл был крестником Ронни и ровесником Жанны и поэтому предложение Ронни было вполне естественным, но у меня внутри все похолодело. Ни один, ни другая даже не обменялись взглядами, но румянец на лице Жанны и равнодушие Билла укрепили мои подозрения. Не слишком ли это показное равнодушие? И это неожиданное возвращение домой… Неужели это только рассчитанный маневр? Может, он уже встречается с Жанной? Может, это Жанна сообщила ему, что Ронни уезжает? Стыдясь своих подозрений я смотрел на эти молодые загадочные создания, упорно не обращавшие внимания друг на друга. Ронни ждал ответа Билла.

– Ну, как? Можешь ты это сделать? Я был бы тебе так благодарен.

– Конечно, могу, – спокойно ответил Билл.

– Хороший ты парень! Покажи ей город, покажи все, для чего я уже слишком стар: ночные клубы, радио-сити, остров Конвей и вообще все современные чудеса.

– Хорошо, – согласился Билл. Он даже не поднял глаз от своих ногтей. Жанна не отрывала взгляда от мужа.

Шелдоны собрались уходить. Ронни махнул мне рукой на прощание:

– Дорогие детки, до свидания! Молитесь за меня, ведь я попаду в лапы грозной Снейгли!

Глава 5

Догадки о сговоре Билла с Жанной ни на чем не основывались. У меня не было никаких доказательств, а полагаться только на свои подозрения не приходилось. И без того мои отношения с сыном были достаточно напряжены. Его возвращение домой могло быть вполне искренним. Я не хотел, чтобы эти отношения испортились снова, поэтому принял другое решение, как мне казалось, единственно верное. На неделю я практически отказался от работы, привлек Питера и Ирис и взял на себя обязанности развлекать Жанну.

Впятером мы делали все, что можно было придумать. Музеи, выставки, ежевечерние театральные спектакли, ночные клубы… Жанна покорно подчинялась всем нашим затеям и никогда не давала понять, что предпочитает общество Билла кому-либо из нас. Похоже, она уделяла мне внимания больше, чем остальным. Я начал верить, что все мои подозрения – следствие неврастении и что я слишком все преувеличиваю.

Наконец эти бесконечные экскурсии стали надоедать. Первой не выдержала Ирис. После шестой по счету веселой ночи она сказала:

– Жак, дорогой, это очень симпатичное времяпровождение, но если я буду продолжать осматривать город, то непременно подложу под него бомбу! Спасибо, мой дорогой! Теперь мы с Питером будем отсыпаться целую неделю.

Вечером, после отказа Питера и Ирис Билл предложить съездить с Жанной на остров Конвей. Я тоже порядком выдохся, но решил выдержать эту пытку до конца. Я думал пригласить в нашу компанию Анни, но она была слишком неподходящая фигура. И тогда я позвонил Норе Лейгтон. Ее голос казался деревянным и испуганным:

– Большое спасибо. Остров Конвей? Это вроде нашего Луна-парка, да? Я боюсь, что слишком стара для этого. Кроме того, Базиль не любит, когда я ухожу из дома во время его работы.

Итак, я остался в компании с Биллом и Жанной.

Едва нас подхватила гуляющая толпа, как Жанна очень оживилась, в блеске юпитеров, при звуке громкой музыки лицо Жанны расцвело, как у ребенка. Она хотела попробовать все: есть мороженое, ездить на карусели, играть в электропокер… Она дразнила меня, заражала своим весельем. На чертовой узкоколейке, где было особенно людно и шумно, они исчезли. Я ждал их у выхода, метался в поисках более часа и, наконец, неожиданно натолкнулся на них.

Они стояли у тира. На руке у Жанны висела какая-то ужасная индийская кукла. Они стояли обнявшись и целовались так, как с самого сотворения мира не целовалась еще ни одна пара. Меня залихорадило. Я подошел к ним.

– Билл, – окликнул я. Они опомнились. Лицо Жанны преобразилось. Билл захлопал глазами, вызывающе посмотрел на меня и демонстративно обнял Жанну.

– Я люблю ее, – просто сказал он.

– Вернемся лучше домой, – ответил я.

В вагоне подземки никто из нас не проронил ни слова. Мы с Биллом отвезли Жанну на 58-ю улицу и вернулись. Я приготовил себе выпивку и понес рюмку Биллу. Но он отказался.

– Выпей, Билл! – сказал я.

– Нет, не хочу.

Его глаза горели. Он смотрел на меня так, словно я совершил преступление. Я чувствовал себя страшно усталым.

– Это не то, что ты думаешь, – наконец заговорил он. – В этом нет ничего плрхого.

– Откуда ты знаешь, о чем я думаю?

– Ничего плохого, – повторил он, – я только один раз ее поцеловал. Она никогда бы не позволила… Жанна никогда бы…

– Ты так хорошо ее знаешь? Разве ты можешь знать, что она разрешила бы, а что нет?

– Я не встречался с ней. Это тебя интересует? Ты думаешь, что я втихомолку? Это неправда. Это отвратительно предполагать, что Жанна могла бы тайком… Это…

– Что это?

Он отвернулся.

– В этом нет ничего дурного, – повторил он снова.

– Нет ничего плохого в ухаживании за женой Ронни?

– Ронни! Кому нужен Ронни?

– Мне, например!

– Тебе! Да, тебе! Можно лопнуть от смеха. – Он сел на диван. – Ты хочешь ему рассказать?

– Не вижу в этом смысла.

– Наверное. Но ведь ты делаешь множество вещей, в которых нет смысла.

Горечь, прозвучавшая в его словах, поразила меня. Но обвинение было таким несправедливым, что меня охватил гнев. Я едва сумел сдержать себя.

– Нет смысла об этом говорить Ронни, потому что Жанну ты больше не увидишь

– Не увижу? Почему?

– Потому что я запрещаю тебе это!

– Ты мне запрещаешь? Ты думаешь, что я еще ребенок?

– Этого я не думаю.

– Но, папа, ты не понимаешь… Я ее люблю.

– Он ее любит! Ромео и Джульетта! Великая любовь девятнадцатилетних! Бенгальский огонь! Еще пару недель тому назад ты был влюблен в Сильвию Ример.

– В Сильвию Ример? Ты сошел с ума! Если бы я мог…

Я прервал его.

– Впрочем, что ты знаешь о любви?

Он рассмеялся мне в лицо.

– Скажите, какой специалист нашелся? Вы с матерью были образцовой парой, правда?

Бешенство захлестнуло меня. Я уже не беспокоился о том, что обязан ему помочь, подсказать.

– Ты обещаешь, что перестанешь с ней встречаться? – спросил я.

– Да. Если она пожелает этого. Но если она мне разрешит…

– Разрешит себя целовать? Да или нет? – Меня охватила ненависть к этой тихой, робкой девушке, которую мой сын сделал богиней правды и чистоты. Она не посчиталась с тем, что не прошло и месяца со дня свадьбы с человеком, который вырвал ее из нищеты и окружил роскошью, ее и всю ее свиту. – Не беспокойся. Такая девица разрешит тебе все что угодно.

Он смотрел на меня, будто не понимая, как это можно быть таким подлым.

– Я ухожу отсюда, – сказал он решительно.

– Отлично.

– Сейчас же. И больше никогда не вернусь.

– Думаю, ты отлично справишься и без моей помощи.

– Помощи? Без твоих паршивых пятидесяти долларов? Ты считаешь, что я так зависим от тебя? Не беспокойся, у меня есть друзья.

– Надеюсь, они будут просто счастливы содержать тебя.

Он стоял в двух шагах от меня со сжатыми кулаками.

– Ты… – прорычал он и вышел из комнаты. Парадная дверь глухо захлопнулась. Я постоял минуту, потом сел на диван с рюмкой в руках.

«Вот так девушка», – думал я. Да, она была истинная дочь Лейгтона, не Норы, а именно Базйля Лейгтона с его абсолютным правом на все. Я позвонил на квартиру Ронни. Это надо было сделать сейчас, пока во мне не остыло бешенство. Жанна мгновенно взяла трубку.

– Жанна?

– Билл…

– Нет, не Билл, а его отец. Я сейчас еду к тебе.

– Нет! Нет! Прошу вас, нет! – Она либо всхлипывала, либо делала вид, что всхлипывает. – Анни проснется, я прошу вас, не приходите!

– Не нужно?

– Не сердитесь, мы больше не увидимся. Мне так стыдно…

– Ну, если стыдно… Что ж, это очень хорошо с твоей стороны.

– Я очень прошу, поверьте мне! – В голосе ее были слезы. Мне стало ее жаль.

– Билл ушел из дому. Он поклялся, что придет к тебе.

– А мне все равно, что он сказал. Мы больше не увидимся. Я сама не знаю, как это случилось. Я вышла замуж за Ронни. Папа и Филлис говорили, что это прекрасно. И я так думала.

– Ты поспи хорошенько, – посоветовал я.

– Я его больше не увижу. Вы мне верите? Не увижу!

– Хорошо. Я тебе верю.

– А вы не скажете папе и маме? Их это убьет.

– Ничего не скажу. Покойной ночи!

– К черту! – в сердцах сказал я, ложась в постель.

Глава 6

На следующее утро Леора ни словом не обмолвилась о новом уходе Билла. Я ожидал длинной тирады, но оказалось, что и Леора могла быть тактичной, когда видела, что я несчастлив.

Я отправился в издательство. Три дня я ходил на работу, возвращался к шести часам вечера и рано ложился спать. Наконец Матти заметила, что со мной что-то неладно. На четвертый день она пригласила меня на ужин.

Они с матерью обитали где-то у черта на куличках и поэтому никогда никого к себе не приглашали. Так что это предложение меня растрогало, и я решил обязательно туда пойти. Магги ушла с работы пораньше, чтобы приготовиться к моему визиту, а я около пяти направился домой, переоделся и пошел в гараж за машиной. Машины не было.

– Машину взял ваш сын, – сказал механик. – Часа два тому назад, где-то около трех. Вы об этом не знали?.

– Я забыл, что мы договаривались.

Я возвратился домой и позвонил Ронни.

– Да? – ответила Филлис Брент.

– Жанна дома?

– А кто говорит? Мистер Дулитч?

– Да.

– Разве Жанна не с вами? Она ушла около трех и сказала, что куда-то идет с вами и вашим сыном.

– Я задержался в издательстве и еще не был дома.. Они, наверное, ждут меня, извините!

Я положил трубку. Гнев охватил меня. И я поверил этой негоднице!

Куда они могли поехать? Я вспомнил о летней вилле Фелиции на Файр-Айленд. Там мы проводили лето. После ее смерти вилла стояла пустая. Билл всегда очень любил этот дом, и я почти подарил ему его. Сейчас, в апреле, там никого не было. Это единственное место, где они могли остаться наедине со своей «огромной любовью».

В межсезонье катера не ходили к острову, где находилась вилла, но Билл с детских лет знал всех шкиперов. Ёму ничего не стоило попросить кого-нибудь перевезти их. Я не был вполне уверен, что они там, но ничего другого не приходило мне в голову. Я позвонил Магги.

– Мне очень неприятно, но обстоятельства мешают мне приехать к вам.

– Ну что ж, Жак, отложим визит до другого раза.

– Мне очень жаль!

– Знаю. А мы с Георгом не можем тебе помочь?

– Нет, спасибо! К сожалению…

Она очевидно догадалась, все дело в Билле.

– Не поддавайся, Жак!

– Постараюсь.

Я позвонил Питеру и попросил одолжить машину,

– Вилл взял мою, а мне необходимо ехать к автору в Чаппаго.

– Ты сегодня не развлекаешь жену Ронни? Странно! Хорошо. Если очень торопишься, возьми машину из гаража, я оставлю там ключи. Привет от Ирис!

Я взял машину Питера и через два часа добрался до Патоги. Моя машина стояла на стоянке на пристани. Капитана Рейли я нашел в баре за кружкой пива.

– Добрый день, капитан! Вы не видели Билла? – спросил я.

– Как где, я отвез их на остров. Он сказал, что вы все урегулируете. Верно?

– Верно. А меня перевезете?

– А почему нет?

Штормило, и меня ежеминутно обдавало ледяными брызгами. Уже темнело, но звезды горели ярко. Файр-Айленд, похожий на длинный палец, был погружен во мрак. Я попросил капитана подождать и пошел по набережной. Моя вилла была последней со стороны океана. В одном окне пробивался тусклый свет керосиновой лампы. Я вошел через крыльцо и открыл дверь. Они были здесь. В камине горел огонь и отблески его падали на их сосредоточенные лица. Жанна накинула на плечи старый плед. Услышав мои шаги, они встали. Так мы и стояли, молча всматриваясь друг в друга.

Гнетущая тоска охватила меня. Впрочем, и этот дом, и эта комната всегда наполняли меня грустью: здесь каждая вещь напоминала о Фелиции.

Сейчас мой гнев был обращен к Жанне, ведь Билл не пытался меня обманывать.

– Теперь я буду знать, как тебе можно верить, – сказал я ей.

Она сжала губы и ничего не ответила.

– Ах, это ты! Ты гениален! Ты замечательный опекун! – запальчиво крикнул Билл.

Не обращая на него внимания, я продолжал, глядя на Жанну:

– Ты же дала слово больше не встречаться с ним?

Она стояла не шевелясь, опустив глаза. Потом резко повернулась к Биллу:

– Скажи ему, скажи! Ты можешь это сделать! Скорее говори, слышишь!

Билл снова сел в кресло, и оно заскрипело под тяжестью его тела.

Теперь я лучше рассмотрел его лицо. Оно было очень грустным.

– Что я должен ему сказать?

– Ты сам знаешь что – правду.

– У тебя что – заскок?

– Билл!

– Ну, хорошо. – Он дико посмотрел на меня, – Возьми ее отсюда! Прижми к груди! Можешь называть ее королевой добродетели. Добродетель победила.

Жанна снова уселась в кресло и закрыла лицо руками. Билл со злостью смотрел на нее.

– Это я умолял ее встретиться со мной еще раз, умолял на коленях, жаль, что ты не видел меня, когда я звонил ей и разговаривал, стоя, на коленях. Она согласилась. Для этого потребовалось только тридцать шесть часов, чтобы ее убедить. Я пообещал ей, что буду пай мальчиком. Пообещал привезти ее на нашу виллу на побережье океана. У себя в Англии она никогда такого не видела. Я попросил капитана доставить нас сюда. Жанна думала, что он будет ждать нас, и она успеет к обеду. Когда же она увидела, что катер ушел, она бегала по набережной, как ненормальная; удивляюсь, как она не додумалась броситься вплавь. Возьми ее! Поскорее отвези этот оплот невинности в ее крепость.

Жанна сидела молча. И только сейчас я почувствовал, как они любят друг друга.

– Хорошо, – сказал я спокойно. – Можем отправляться, катер ждет.

Жанна поднялась:

– Пойдем, Билл!

Мой сын не двинулся с места.

– Я? Ты шутишь? – зло ответил он. – Я остаюсь здесь. Ведь в катере я могу случайно прикоснуться к ней, могу ее заразить…

– Билл! – Жанна умоляюще посмотрела на него. – Прости меня!

– Хорошо, хорошо…

– Билл, я прошу тебя, не надо меня ненавидеть.

– Ты слышишь? – с иронией сказал мой сын, обращаясь ко мне. – Сладости, пирожные, музыка – это все, что ей надо. Не беспокойся, детка, когда Ронни вернется домой, он купит тебе новый гарнитур из изумрудов.

Жанна дрожала. Я обнял ее, вывел на крыльцо и захлопнул дверь, оставляя за ней моего сына и воскресшие-воспоминания о Фелиции.

По дороге Жанна предпринимала попытки объясниться со мной, но я и так все прекрасно понимал. Думаю, понимал даже лучше, чем они сами. Мне стало стыдно за то недавнее чувство недоброжелательности к Жанне. Ведь ее просто-напросто продали Ронни. И не ее в том вина, что любовь нашла ее только сейчас, ведь ей всего девятнадцать лет… Да, в ней текла кровь Базиля Лейгтона. Но как я ошибался, когда заподозрил эту девочку в корысти. Они с Норой были жертвами чужих амбиций и чужой алчности. Мне стало одинаково жаль и ее, и Ронни.

В половине одиннадцатого мы подъехали к дому на 58-й улице.

Жанна протянула мне руку:

– Какой вы хороший! Вы такой же добрый, как моя мама.

Прежде чем отдать себе отчет в своем поступке, я обнял ее.

– Жанна, все будет хорошо? – спросил я.

– Да, – тихо ответила она.

В доме никого не было, а у Жанны не оказалось ключей, она забыла свою сумочку на вилле. Я открыл дверь своим ключом, который был у меня по настоянию Ронни, и подождал, пока за ней захлопнется дверь квартиры.

На следующий день приехал Ронни. Сессия у Гвендолен Снейгли окончилась отлично.

Глава 7

Ронни зашел в издательство в половине пятого. Настроений у него было великолепным. Он принес с собой новое произведение Гвендолен Снейгли.

– Это чудесная вещь, старина! Самое лучшее из всего, что она написала до сих пор. Просто чародейка! Как себя чувствовала моя жена в мое отсутствие?

– Отлично, – ответил я.

– А твой сын старался ее развлекать?

– Мы все старались.

– А Базиль по-прежнему шлифует перо?

– Думаю, что да, но плодов его творчества еще никто не видел.

– Гвендолен прочла все его книги и пьесу. Она в восторге и предлагает заняться пьесой вместе со мной. Знаменитый Дживо горит желанием ставить ее. Гвендолен приехала со мной, чтобы поскорее развернуть дело. Что ты на это скажешь? Подумай только: Снейгли и Лейгтон! Это звучит!

Он бросил рукопись Снейгли на мой стол.

– Прочти это. Обладая грубым купеческим вкусом, вы будете возмущаться, но для порядка все же прочтите! Да, еще одно, если мадам Снейгли позвонит, а она любит звонить, не делайте никаких намеков на мою женитьбу. Всему свое время!

Ронни вышел посвистывая.

Он позвонил, когда я заканчивал работу. Голос его так изменился, что я не сразу понял, с кем говорю.

– Приходи сюда, сейчас же!

– Ронни? В чем дело?

– Не задавай глупых вопросов! К черту! Приходи.

С неспокойной душой я отправился на 58-ю улицу. Открыл мне Джонсон. В холле стояла Анни в черном платье и домашних туфлях.

Анни, как и Ронни, придавала большое значение правилам приличия. Ее домашние туфли и очень бледное лицо указывали на то, что случилось что-то ужасное. Анни дождалась, пока камердинер выйдет, и сбивчиво заговорила:

– Я была в холле, когда Джонсон впустил Билла. Он сказал, что хочет увидеться с Жанной. Я никогда не думала… Но это не моя вина. Это так не похоже на Ронни… обвинять меня, да еще в присутствии прислуги… Скорее иди к нему, Жак. Это ужасно! Я ухожу, ухожу на целый вечер!

Я поднялся в гостиную, Анни шла за мной. Почему-то я ожидал, что застану и Билла, но его уже не было. Жанна взглянула на меня и отвернулась. Ронни стоял у камина мрачнее тучи. С минуту он всматривался в меня, потом сказал:

– Я вернулся в собственный дом, открыл дверь собственным ключом и застал мою жену в объятиях твоего сына! Я вышвырнул его вон и хочу, чтобы ты знал об этом. Я хочу, чтобы ты знал, что я велел Джонсону вызвать полицию, если он когда-либо посмеет просунуть сюда свою голову!

Я почувствовал, как на меня наваливается чудовищная усталость. Так было всегда, когда несчастье настигало меня и требовалось напряжение всех моих сил. Я взглянул на Жанну, но она смотрела в окно невидящими глазами.

Ронни продолжал:

– Я рассказал тебе, что случилось, и теперь жду, что ты скажешь в свою защиту.

Я сочувствовал Ронни и был невероятно зол на Билла. Но Ронни говорил со мной так, словно я был евнухом, нанятым для охраны его гарема. Во мне вспыхнуло негодование. Ведь я старался, как мог. Чем я занимался в течение десяти дней его отсутствия? В чем я виноват?

– Повторяю, – продолжал Ронни, – что же ты скажешь в свою защиту?

Я вспыхнул.

– Почему, черт возьми, я должен оправдываться?

Это была неразумная реакция, и я сразу же пожалел о ней, Но на попятную идти уже было некогда. Ронни овладело бешенство.

– Так! Вот твоя благодарность. Я тянул тебя из дыры, купил тебе издательство. Я развернул дело на свои средства. Все эти годы я считал тебя своим единственным искренним другом. И стоило мне на минуту отвернуться, как ты приблизил к моей жене своего ублюдка! Теперь я все знаю. Завтра утром я снимаю весь свой капитал из издательства. Интересно, как ты справишься с делом своими средствами? В течение недели ты станешь банкротом,

Жанна резко повернулась к нам. Ее лицо выражало ужас. Я испугался, что она вступится за меня. Этого только не хватало!

– Не вмешивайся в это дело, Жанна, – мягко сказал я ей и повернулся к Ронни.

Я слишком хорошо его знал, чтоб понять причины столь горячей тирады. Он всю жизнь опасался, что его любят только за его деньги. Единственным человеком, которому он доверял абсолютно, был я. Теперь все рушилось. Билл сделал из него классическую фигуру из водевиля: старый богатый муж, которого ловко обвела жена! Щенок паршивый! Для самолюбивого Ронни ситуация была невыносима. А я – отец Билла – превратился в Иуду-предателя. Он мне покажет. Он меня уничтожит! Он меня выбросит из фирмы «Шелдон и Дулитч»! В этот момент не было такого несчастья, которого бы он мне не пожелал. Но это долго не продлится, он заболеет от стыда.

– Билл вел себя безобразно, согласен. Я займусь этим.

Жанна неожиданно сделала шаг в мою сторону:

– Я прошу вас, поймите меня! Не за что ругать Билла! Он пришел проститься и извиниться! – Это был прощальный поцелуй.

Я не успел ответить, как Ронни вспыхнул снова:

– Ах, вот как! Вы целовались на прощанье! Очень трогательно, надо отдать справедливость! На прощанье чего, смею спросить?

– Ни-че-го! Ронни, между нами ничего не было. Я тебе говорила.

– Что ты мне говорила? Что, черт возьми, ты мне говорила?

– Что Билл меня любит. Я ничего тут не могу поделать. Ведь это не преступление. Человек может влюбиться. Очень грустно, что так случилось, а я вела себя глупо. Я плохо разбираюсь в таких вещах.

Этим оружием она могла победить меня, но не Ронни.

– Ах, не разбираешься в таких вещах? И никто в Шропшире не сказал тебе, что молодым женам неудобно иметь любовников в первом месяце замужества? Может, там у вас так принято?

Жанна подняла руку, будто защищаясь от удара.

– Ничего между нами не было, повторяю. И все кончилось. Ничего не было… Зачем ты устраиваешь эти дикие сцены?

– Зачем я устраиваю сцены? Ты спрашиваешь, почему я устраиваю сцены, когда застаю тебя в объятиях какого-то сопляка?

– Это было прощание.

– Чудесно совпало: я прихожу, а вы прощаетесь!

– Да, так и было.

– И ничего между вами не было?

– Ничего.

– Почему я должен этому верить?

– Потому что я тебе говорю об этом.

– Сука! – взорвался Ронни.

Бешенство изменило его лицо до неузнаваемости. Меня это не на шутку испугало. Его надо было успокоить,

– Оставь ее в покое, Ронни, – сказал я.

Он резко повернулся ко мне:

– А почему?

– Просто оставь ее в покое.

– Ради Бога, неужели и ты влюблен?

Слова его прозвучали, как пощечина. Я хотел что-то ответить, но Жанна опередила меня.

– Ронни, как ты смеешь таким тоном разговаривать с мистером Дулитчем?

Ронни бросился к ней.

– Ты? Ты смеешь спрашивать меня? Ты, ничтожная птичница! Дочь…

– Ронни, предупреждаю тебя…

Ронни схватил ее за руку.

– Хорошо. Ты предупреждаешь меня… О чем? Что наконец скажешь правду? Почему нет? Ко всем чертям! Ты почему вышла за меня?

– Ронни, я прошу…

– Ради денег?

– Ронни…

– Но это нехорошо, детка. Жак, наверное, возмущен твоим поведением… Ты выходила за меня по любви, как ты говорила за хлевом в Шропшире, значит, это правда. Ничего удивительного, что ты так геройски противилась искушению. Или ты влюблена в Билла?

Ронни сжимал плечо Жанны. Я смотрел на нее, как загипнотизированный, и думал: «Она готова признаться во всем, тогда все потеряно».

Ронни снова повернулся к камину, кулаки его были крепко сжаты.

– Подождите, – угрожал он, – я наведу порядок среди всех паразитов, лгунов, подлецов. Я доставлю вас туда, откуда вы пришли. Каждого в его собственную сточную канаву!

Он подошел к камину, схватил дрезденскую фигурку негра и со всей силы хватил ее об пол.

– Ронни, Бога ради, – сказал я.

– Убирайся отсюда!

– Ронни!

– Ты слышал? Ты, муж жены, выбросившейся из окна и отец сына, соблазняющего жену твоего благодетеля! Иди домой и устраивай свою жизнь, пока будешь подыскивать себе работу.

Жанна подошла ко мне. Она сразу как-то постарела. Впервые мне пришлось видеть девятнадцатилетнюю девушку, похожую на старуху.

– Мне очень грустно, – сказала она. – Но вы верите мне, правда?

– Да, – ответил я.

– Я это знаю, а сейчас будет лучше, если вы уйдете.

– Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?

– Нет. Вам лучше уйти, прошу вас.

Я посмотрел на Ронни. Он стоял у камина, глядя на обломки разбитой им фигурки.

Несмотря на его грубость, я был преисполнен сочувствия к нему и неприязни ко всем Лейгтонам: к Базилю, Норе и жертвенной леди Филлис. До их приезда все было так замечательно! Но Жанна… Жанну мне все же было жаль. О Ронни говорить не приходилось. На Билла я был зол. Он подвел Жанну, выставил на посмешище Ронни лгал мне.

Жанна протянула мне руку.

– Позвони, если я тебе понадоблюсь, – сказал я.

– Хорошо. Но я думаю, что справлюсь сама.

Я вышел.

Глава 8

На душе было скверно. Леора как всегда по вторникам отсутствовала, и я почувствовал облегчение.

Мысли о Ронни не давали мне покоя. Имел ли я право так оставлять его? Ведь то, что случилось с ним сейчас, почти равносильно моей катастрофе с Фелицией. Я позвонил в гараж, автомобиль был на месте, Билл привел его около четырех.

Я представил себе моего сына в этом страшном домике на Файр-Айленд. Сказала ли Жанна правду? Обдумал ли Билл свои поступки, осознал ли, сколько причинил зла? Меня грызла тоска, и я решил во что бы то пи стало отыскать сына. Я набрал его прежний номер. Никто не отвечал. Других телефонов у меня не было. Я принес из кухни пару сэндвичей и продолжал упорно набирать его номер.

В половине десятого позвонил мой брат.

– Жак?

– Алло, Питер!

– Жак, Билл дома?

Его голос был слишком спокоен и сдержан. Я догадался, что что-то случилось.

– Его нет. Я пробую до него дозвониться.

– И ты не знаешь, где он?

– Нет.

– Он был здесь, – продолжал Питер, – ушел около часа назад. Может, следовало позвонить тебе раньше. Мы несколько растерялись. Так что с ним?

До сих нор я ничего не рассказывал ни Питеру, ни Ирис. Они всегда переживали наши отношения с Биллом. Но на этот раз дело было слишком серьезно, чтобы скрывать его от единственных близких мне людей.

– Что с Биллом? – повторил я.

– Вы снова поссорились?

– А что случилось?

– Сначала мы подумали, что он пьян. Люция, наша работница, ему открыла. Мы обедали. Билл отказался есть и сидел в гостиной. На нем лица не было. Руки дрожали так, что он с трудом закурил папиросу. Ирис спросила, как он себя чувствует, он что-то буркнул в ответ и ушел. Если вы поссорились, мы не хотим быть навязчивыми. Но есть еще одно: может быть, это стечение обстоятельств, но… После обеда Ирис и Люция искали какой-то рецепт. В ящике моего стола Ирис обнаружила пропажу револьвера, который хранился у меня со времен войны.

У меня потемнело в глазах. Питер продолжал:

– Но мы давно не заглядывали в этот ящик, возможно, что револьвер исчез раньше.

– Приезжайте ко мне, – сказал я. – Приезжайте оба. Можете?

– Конечно. Будем через десять минут.

Он был достаточно тактичен, чтобы не задавать лишних вопросов.

Они приехали раньше. Ирис была в брюках, хотя она никогда не выходила в них на улицу. Но сейчас, видимо, не хотела тратить времени на переодевание. Я рассказал им все.

– Жак, но почему ты нам ничего не говорил? Ну идиот же малый! Да и она хороша! Вот чудовище!

– К сожалению, это вина не Жанны.

– Ты думаешь, это он взял револьвер? – спросил Питер.

– А он знал, что у тебя есть оружие?

– Как-то в прошлом месяце я искала трубку с фильтром, – отозвалась Ирис. – При этом был Билл. Он помогал мне искать и увидел этот револьвер.

А может, он его не заметил?

– Заметил. И сказал: «Я не знал, что у Питера есть револьвер. Он заряжен?» Я ответила: «Должно быть, да, на случай, от грабителей». Если бы ты видел его сегодня вечером. Никогда он таким не был. Жак, знаешь что? Позвони Ронни.

– Туда надо ехать самим. Едем, – предложил Питер.

Не успели мы принять решение, как раздался звонок телефона.

Я взял трубку. Голос Жанны был едва слышен.

– Это мистер Дулитч?

– Да.

– Прошу вас. Я в своей комнате. Ронни закрыл меня, как только вы ушли. Я не могу отсюда выйти. Джонсон выходной, Анни куда-то ушла. Мамы с папой тоже нет дома. Пожалуйста, приезжайте сюда, так…

– Что? Ради Бога?

– За минуту до этого я слышала выстрелы. Два выстрела. Никаких голосов. Позвонить в полицию?

– Нет, не надо.

– У вас есть ключ от парадного? Возьмите его с собой.

Я положил трубку и посмотрел на часы. Было двадцать пять минут десятого. Я был словно в тумане и думал только о ключе.

– Жак, что случилось? – спросила Ирис.

– Жанна Шелдон закрыта в своей комнате, она слышала выстрелы. Надо ехать.

Мы вышли вместе.

– Фелиция! Эта дрянь Фелиция! – вдруг воскликнул Питер.

Меня поразило, что Питер, никогда не вспоминавший о моей жене, так вспыхнул. Поиски виновного. Кто-то виноват… Неужели мы всю жизнь должны прощать этому щенку все его сумасшедшие выходки? Всю жизнь одно и то же: «Бедный Билл! Бедный мальчик! Что можно ожидать, если его мать…» И так далее…

Мы поехали на 58-ю улицу. Питер и Ирис вели себя как сиделки у постели больного. Но я уже чувствовал себя лучше. Я приготовился к неизбежному. Не стоило обольщать себя напрасной надеждой.

– Все кончится хорошо, Жак, – сказала Ирис.

– Лучше помолчи, малышка, – посоветовал ей Питер.

Мы позвонили у парадного. Никакого движения. Я открыл дверь своим ключом, и мы вошли в гостиную, Питер впереди, мы за ним. В гостиной горел яркий свет. Питер перешагнул порог и остановился.

– Ирис, задержи Жака.

Я рванулся вперед.

Ронни лежал навзничь у камина. Изо рта вытекала тоненькая струйка крови, и рубашка была в крови. Возле него лежал револьвер. Я понимал, что нужно убрать оружие, что от этого зависит наше будущее. Но я не мог думать о будущем. Я мог думать только о Ронни. Сейчас это было тело, растянувшееся на полу. Но ведь это был Ронни Шелдон, тот Ронни, с которым я встречался ежедневно в течение двадцати лет, тот Ронни, которого я знал лучше, чем кого-либо другого и которого я любил.

Питер опустился на колени у тела Ронни. Я подумал о Жанне – открыть ее дверь или нет. Не надо открывать, ведь это Ронни ее закрыл. На ключе будут его отпечатки. Теперь это очень важно. Если на этом замке будут отпечатки пальцев Ронни, никто не скажет, что Жанна…

– Он умер… – сказал Питер.

– А револьвер? – спросила Ирис.

– Это мой револьвер, – отозвался брат.

Глава 9

Я делал отчаянные усилия, чтобы сохранить спокойствие, но кошмар трехлетней давности, когда после самоубийства Фелиции я сидел в комиссариате и слушал показания свидетелей, повторялся. С глухой обидой я думал: какая мать, таков и сын. Как он посмел? Кто дал ему право убивать? Сочувствие Питера и Ирис доводило меня до бешенства. Что они так смотрят на меня? Хотят, чтобы я расплакался?

– Надо вызвать полицию, – сказал я холодно.

– Но, Жак, если мы вызовем полицию, они арестуют Билла, – тихо возразила Ирис.

– Ну, так что из этого? Никто другой не мог его убить…

– Но ведь…

– Но ведь он мой сын? Ваш племянник? Нашей обязанностью является его защита? Ты это хочешь сказать? Мы, например, можем скрыть револьвер, но ведь он записан за Питером, и ваша работница знает, что он украден и что Билл был у вас сегодня. Разве он посчитался со всеми нами? Разве он заслуживает нашей защиты? Ваш дом был попросту местом, где он смог достать оружие. А обо мне он подумал? Он подумал о том, что Ронни мой лучший друг?

– Но, Жак, ведь он еще ребенок!

– Ребенок?

У меня разболелась голова и подкашивались ноги.

– Питер, лучше будет, чтобы вы ушли. Явится полиция, поднимется шум, газеты станут трепать имя Ирис. Кому это нужно? Ты понимаешь?

– К сожалению, ты прав, Жак. Нельзя скрыть следов. Если бы знали только мы… Мы трое…

– Мне кажется, надо поговорить с Жанной, – сказала Ирис. – Может, она что-нибудь знает?.

– Нет. Ведь Ронни закрыл ее в комнате. Его отпечатки пальцев надо сохранить для полиции.

Я направился к телефону.

– Жак! – остановил меня Питер.

– Ко всем чертям! – вскипел я. – Что, мы можем еще сделать?

– Хорошо. Но позволь позвонить мне. Я знаком с одним полицейским.

– С лейтенантом Трантом? – спросила Ирис,

– Да.

Он взял трубку. Я не противился. Не все ли равно, кто вызовет полицию?

Трант. Кто такой Трант? Я слышал, как брат тихо разговаривал по телефону. Я сел в кресло так, чтобы не видеть Ронни. Меня сверлила мысль: Ронни умер! Его убил мой сын.

Полиция приехала через десять минут. Их было шестеро. Лейтенант Трант оказался человеком достаточно молодым – ему было меньше сорока. Детектив поздоровался с Питером и Ирис как с хорошими знакомыми. Это был высокий, элегантный человек со светскими манерами. Меня злил и раздражал его тихий голос, которым он отдавал приказания своим подчиненным.

Он подошел осмотреть тело. Я глядел на него из глубины комнаты, и мне хотелось крикнуть: «Это же Ронни, черт возьми, Ронни, а не вещественное доказательство!»

В комнату быстро вошел человек с черной сумкой и склонился над Ронни. Это был полицейский врач. Люди, заполнившие комнату, с их тяжелыми ботинками и грубой форменкой одеждой, никак не вписывались в роскошное убранство квартиры. «Вот так и приходит беда, – подумал я. – Грубо и примитивно. Но у беды не должно быть элегантного обличья, как у лейтенанта Транта». Все вокруг теряло реальные очертания. Будто сквозь сон я слышал, как Питер рассказал Транту о запертой наверху Жанне.

– Значит, будет лучше, если я сначала поговорю с миссис Шелдон, – решил детектив.

– Я пойду с вами, – сказала Ирис. – Бедное дитя сидит там в полной неизвестности уже несколько часов. Будет лучше, если о происшедшем ей скажет кто-нибудь из нас.

Я подошел к Ирис.

– Лучше это сделаю я.

– Трант, это мой брат Жак, – сказал Питер.

Умные глаза Транта остановились на мне. Он позвал одного из полицейских, и мы поднялись наверх. Дверь была закрыта, и ключ торчал в замке. Полицейский сфотографировал замок. Мы вошли в комнату, и я сказал Жанне, что случилось. Я сделал это не слишком тактично. Просто выложил: «Ронни убит».

Жанна в ужасе прижалась ко мне. Ни слова не было сказано про Билла, но она, очевидно, догадалась, хотя ничем это не показала. Трант отнесся к ней чутко и внимательно и не спросил у нее ничего. Ирис осталась с Жанной, а мы спустились вниз. В это время парадная дверь открылась и в холл вошла Анни. Она не могла не видеть полицейских машин и, очевидно, поняла, что случилось что-то ужасное. Она тяжело поднималась наверх, теребя в руке белые перчатки из козьей шкурки. Наконец она заметила нас.

– Жак, что случилось с Ронни? – закричала она, тяжело дыша.

Страх Анни был неподдельным. Ведь Ронни для нее не только брат, он являлся единственным смыслом ее жизни.

– Его застрелили, Анни, – тихо сказал я.

Она зашаталась и схватилась за мою руку. Перчатки упали на пол.

– Анни, это детектив…

Она посмотрела на него невидящим взглядом, и я понял, что она не понимает меня.

– Не сейчас, пусть лучше поднимется к женщинам, – прервал меня Трант.

– Мои перчатки, Жак, они, кажется, упали на пол.

Я привел ее в спальню и оставил на попечение Ирис, а сам вернулся в гостиную. Питер и Трант с доктором стояли у тела Ронни. У двери дежурили двое полицейских, два детектива внимательно осматривали комнату.

– Он умер между девятью и девятью тридцатью, – заключил доктор.

– Да, – сказал я. – Жанна Шелдон звонила мне в двадцать минут десятого, после выстрелов.

Трант знал об этом. Мы сказали ему это еще наверху. Он взглянул на меня.

– Я думаю, вы сможете лучше других рассказать, что здесь случилось.

– Конечно, я расскажу все, что вы хотите знать.

Мы отошли в самый дальний угол и сели на диван. Я всегда считал, что у полицейских имеются блокноты и карандаши. У Транта не было ничего. Мне было бы легче, если бы я чувствовал к нему антипатию, если бы он не казался таким спокойным и интеллигентным.

– Вас зовут Джакоб Дулитч?

– Нет. Джонатан. Но все называют Жак..

– Вы компаньон издательства «Шелдон и Дулитч»?, Это у вас издаются произведения Гвендолен Снейгли?

– Да.

– Вы женаты?

– Моя жена умерла.

– Да, помню. У вас есть сын? Кажется, ему должно быть около девятнадцати лет.

Значит, он помнил. Сознание, что он знает о Фелиции, сразило меня.

Я вынул сигарету, моя рука дрожала. Он чиркнул зажигалкой. Его предупредительность меня не удивила. Любезность пантеры.

– Мистер Шелдон давно женат?

– Приблизительно месяц. Он познакомился с женой в Англии. Ее отец писатель, которым заинтересовался мистер Шелдон. Он привез сюда всю семью жены. Живут они в этом же доме на верхнем этаже. Туда имеется отдельный вход.

– Понимаю. До этого он не был женат?

– Нет.

– А эта дама, которая пришла позже?

– Это его сестра. Она живет здесь.

– А вы мне не можете сказать, почему миссис Шелдон была закрыта в комнате?

– Ее закрыл Ронни.

– Почему?

– Они поссорились.

– Из-за чего, вы не знаете?

– Они поссорились из-за моего сына.

И только теперь, когда я сказал это, когда уже не было возврата, мой гнев против сына испарился. Я почувствовал только тупую боль, словно стоял у его гроба.

– Почему они ссорились из-за вашего сына?

– Потому что Билл был влюблен в миссис Шелдон.

– Понимаю.

Он уже второй раз уронил слово «понимаю», словно мудрец, которого ничто не может удивить.

– Я делал все, что мог, чтобы воспрепятствовать этому. Ронни уехал в Джорджию. Я принимал все меры, чтобы помешать. Но сегодня вечером, когда Ронни вернулся, он застал свою жену в объятиях Билла. Ронни устроил страшную сцену. Вышвырнул Билла. Он вообще был очень вспыльчив.

Грант положил руку на мое плечо.

– Пожалуйста, только факты. Что было дальше?

– Потом он позвонил мне. Я пришел. Здесь была Жанна. Он устроил новую сцену, обвиняя меня в том, что я не мог присмотреть за сыном и грозил сорвать наше паевое товарищество. Он был разъярен.

– Что вы под этим подразумеваете?

– Всех ругал, хотел мстить, хотел…

– Он был взбешен из-за того, что миссис Шелдон влюблена в вашего сына?

Этот вопрос он задал так спокойно, что чуть не поймал меня. Но все же ему это не удалось.

– Я не говорил, что Жанна Шелдон влюбилась в Билла.

– Вы дали понять…

– Ничего я не давал понять.

– Но вы же сказали, что они целовались. Вы сказали также, что делали, что могли. Если миссис Шелдон его не любила, то почему разрешала себя целовать и почему ей нужна была ваша помощь?

Вот когда ловкий и ласковый детектив проявил себя. Умница, нечего сказать… Мною овладела невероятная усталость.

– Вы признаете, что так было?

– Я не говорил этого.

– Миссис Шелдон любила вашего сына?

– Не знаю. Она мне этого не говорила. А впрочем, почему вы меня об этом спрашиваете? Я не такой тонкий психолог, как вы.

Питер предостерегающе произнес;

– Жак!

– Что, черт возьми! Какая в этом разница?

– Убили человека. – Голос Транта был спокоен – Есть ли разница, любила его жена другого или нет. Я понимаю ваше положение. Вы отец. Вы, конечно, стараетесь сгладить обстоятельства, придать всему вид односторонней щенячьей любви. Но если миссис Шелдон…

– Я сглаживаю! Вы считаете, что я стараюсь сгладить? Неужели вас ничему не научили в ваших полицейских школах?

Я поднялся. Снова страшно заболела голова.

– Спрашивайте дальше. Надо довести допрос до конца, а тогда и делать выводы, сглаживаю я или нет.

Трант сидел все так же спокойно, положив, ногу на ногу.

– Хорошо. Как вы предполагаете, это ваш сын убил мистера Шелдона?

– Да, я так думаю.

Он будто внутренне улыбался. Настала минута его триумфа. Он вывел меня из равновесия и заставил раскрыть карты.

– Не понимаю, почему вы в таком восторге от самого себя. Никто не думал ничего от вас скрывать. Вот, спросите Питера, он здесь. Спросите его о револьвере.

– Да, – отозвался Питер. – Пришла моя очередь.

Он начал рассказывать Транту о визите Билла и о пропаже револьвера. Я встал и больше не садился. Полицейские, как мыши, шныряли по комнате. Тело Ронни еще не увезли. Почему его не увозят?

Тихий голос Транта резал мне слух;

– Так. Вы заметили, что исчез револьвер, и позвонили брату.

– Да.

– И поехали к нему на квартиру?

– Да.

– Вы уверены, что это ваш револьвер?

– Уверен.

Лейтенант Трант встал и подошел ко мне.

– Мне весьма грустно, к сожалению…

– С чего бы это?

– Я не отдавал себе отчета…

– Зато теперь, наверное, отдаете?

– Да. Вы понимаете, если ничего не изменится, я должен буду арестовать вашего сына.

– А я и не думал, что вы поступите иначе.

– Где ваш сын?

– Не знаю.

– Он живет с вами?

– Нет.

– А где он живет?

– Не знаю.

На лице его появилась усталость, – словно у него иссякло терпение.

– Вы не знаете?

– Я уже сказал вам.

– А почему вы не знаете?

– Потому что мы поссорились. Он хотел жить самостоятельно. Я назначил ему пятьдесят долларов в неделю и он нашел себе комнату.

– Где?

– В Гринвич-Вилледж.

– Но где?

– Он не сказал мне. Не хотел, чтобы я знал.

У меня был номер телефона Билла. Имея номер, можно легко установить адрес. Но я не собирался ему помогать. Достаточно. Я выполнил свой гражданский долг. Теперь пусть сам отыскивает убийцу…

– Понимаю, – снова сказал Трант.

Я подумал с сарказмом, что единственный раз, когда я ему солгал, он не усомнился в моих словах.

– Я должен его найти.

– Ищите.

В этот момент вошли Лейгтоны – вся тройка. У меня так разболелась голова, что я уже не обращал внимания, на окружающих. Но их я заметил сразу. Бородатого Базиля, Филлис Брент и Нору, такую незаметную, тихую, похожую на жену пастора – полную противоположность окружающим.

Трант и Питер подошли к ним. Я снова сел на диван. Иногда до меня доходили обрывки разговора, слова звенели в моих ушах, как диалоги незнакомой пьесы.

– Мы увидели у дома полицейского… мы были в театре… Нет, нет. Ах, Базиль, не смотри…

Я кажется потерял сознание от– нестерпимой головной боли. Питер и Трант склонились надо мной.

– Он совсем измучен, пусть едет домой, верно? – говорил Питер.

– Хорошо, – ответил Трант, – пусть уезжает.

– Я увезу его к нам? – твердо и в то же время вопросительно произнес Питер.

– Нет, я уеду сам, – так же тв.ердо сказал я.

– Но, Жак…

– Отстань от меня, понятно?

– Но сегодня ты не можешь быть один!

– Я имею право остаться один? – обратился я к Транту.

– Пожалуйста, делайте что хотите, но прошу вас завтра прийти в комиссариат и дать официальные показания.

– Хорошо.

Я повернулся и пошел через бесконечно длинную комнату. Базиль, Филлис и Нора стояли у двери. Нора сделала шаг ко мне. Кажется, в ее лице было сочувствие. Она протянула мне руку. Я хотел улыбнуться ей, но улыбка не получилась.

– Ничего со мной не случилось. Пойдите, пожалуйста, к Жанне, вы ей больше нужны.

Внезапно Базиль загородил мне выход. Он был напыщен, словно я его обидел.

– Это возмутительно! Это скандал! Как это могло случиться? Кто это сделал?

– Кто это сделал?

Да, конечно, это было возмутительно, это нарушало ритм его завтрашней работы.

– Никому не говорите, – сказал я, – но убийца – Гвендолен Снейгли.

Я бросился к выходу, чувствуя, что еще минута – и я разрыдаюсь.

Глава 10

Я вернулся домой, принял аспирин и приготовил виски, но пить не мог. Мне казалось, что дома будет легче, но облегчения не наступало. Я сел на диван. На стене против меня висела картина в стиле Дюфи с видом костела святого Захария в Венеции. Я купил ее во время поездки в Европу. И мне вспомнился Рим, фонтан возле дворца Медичи. Солнечный свет падает сквозь зеленую листву. Я услышал тихое ворчание воды в каменном бассейне и гудки мотороллеров. И вдруг подумал, что Билл никогда не поедет в Рим. Я представил себе его будущую жизнь: камера, жесткая постель, лязг закрывающихся дверей… Я подошел к телефону и набрал номер сына. Никто не отвечал.

Сильвия! Кажется, Сильвия Ример. Я взял телефонную книгу. Вот она! – Сильвия Ример, Перри-стрит.

Гудки… Бесконечно долгие гудки. Я чувствовал, что у меня уходят последние силы. Я уже совсем было собрался положить трубку, когда услышал девичий голос:

– Да?

– Сильвия Ример?

– Да.

– Говорит Дулитч, отец Билла. Он у вас?

Минута молчания и снова:

– А в чем дело?

– Если он у вас, мне надо с ним поговорить.

– Зачем?

– Разве вам не все равно?

– Нет. Вы хотите с ним говорить, но я не знаю, захочет ли он говорить с вами.

– Мне надо его увидеть.

– Об этом вы уже говорили.

– Еще раз повторяю то же.

– А я повторяю: зачем?

– Ради Бога, его ищет полиция.

– Полиция?!

– Да, полиция.

– Приходите лучше сюда.

– Он у вас?

– Да. Лучше, если вы придете сюда.

Я хотел взять из гаража машину, но побоялся, что нс смогу управлять ею. Меня трясло, руки дрожали.

Таксист долго плутал, пока наконец не остановился у дома из красного кирпича. В тусклом свете фонаря я с трудом разобрал надписи у звонков. Дверь открыла Сильвия Ример, невысокая, плотно сбитая особа в очках. На вид ей было лет двадцать пять. Как я и предполагал, она выглядела так, как выглядит любая девушка из такой среды.

– Где он? – спросил я.

– Пройдите.

– Где он? – нетерпеливо повторил я.

– Я прошу вас войти. Мне надо закрыть дверь. У меня очень любопытные соседи.

Я вошел в маленькую переднюю.

– Билл спит в спальне. – сказала она.

Мы вошли в полутемную комнату, похожу на мастерскую. Кроме топчанов в ней находились вещи, свойственные комнатам такого типа: репродукции Тулуз-Лотрека, разбросанные всюду книги, блокноты. На одном из топчанов лежала разобранная постель и китайская пижама.

Сильвия подошла к столу, заваленному рукописями, и налила немного вина в баночку из-под горчицы, украшенную, голубыми цветочками.

– Пожалуйста, это все, чем я могу вас угостить.

Она подала мне баночку, я ее взял. Я был растерян и поражен внезапностью случившегося, тем, что сижу у совсем не знакомой мне девушки, а больше всего тем, что сейчас увижу Билла.

– Вам нехорошо? – спросила она.

– Нехорошо? – машинально повторил я.

Она присела у стола, некрасивая, неуклюжая девушка с большими бедрами и большими очками.

– Что натворил Билл?

– Он не говорил вам?

Она отставила в сторону стакан с вином, достала сигарету, закурила и сказала:

– Он пришел сюда час тому назад и ничего не рассказывал кроме того, что очень устал и хочет спать. По его виду я догадалась, что что-то случилось.

Он сказал, что хочет спать! Он держался здесь, как свой человек. Сильвия Ример, очевидно, и являлась тем «другом», это она отдала ему свою постель, а сама перебралась на топчан.

Чтобы сохранить равновесие, я стал анализировать факты: Ронни убили в половине десятого, Билл пришел сюда в половине двенадцатого. Где же он был эти два часа?

– Дело, должно быть, в Жанне? – сказала Сильвия.

– Вы знаете о Жанне?

– Боже мой! – с горечью сказала она. – Дни и ночи он кормил меня только Жанной. Не удивляйтесь, я заменяю Биллу мать.

Мои нервы, натянутые до предела, резануло это: «мать Билла». Снова перед моим мысленным взором предстала Фелиция в проеме окна.

Я схватил баночку от горчицы.

– Вам нехорошо? – вскочила Сильвия.

– Да…

– Так скажите ради Бога, что случилось?

– Он убил Ронни.

Теперь, когда я сказал самое страшное, когда я увидел, что и ее это потрясло, мне стало легче. С минуту она смотрела на меня с глупым, каким-то рыбьим выражением, совсем как Анни там, на лестнице. Потом очень быстро спросила:

– Когда?

– В половине десятого.

– Он был здесь с семи часов. Он провел со мной весь вечер. Клянусь, что буду стоять на этом, хоть бы меня били резиновыми палками в течение месяца,

Только молодость может реагировать так непосредственно. Через две секунды после шока она уже знает, что надо говорить, как держаться. Рядом с ней я почувствовал себя беспомощным стариком.

– Он стащил револьвер у моего брата и оставил его около трупа. Никакая сила не в состоянии ему помочь.

Сильвия резко повернулась и быстро ушла в соседнюю комнату.

– Куда вы идете?

– Я хочу поговорить с ним.

– Раньше я должен поговорить с ним.

– Нет-нет, вы не можете это сделать без меня.

– Это еще почему?

– Потому чтоя люблю его, глупый вы человек!

Мы вместе вошли в спальню, если вообще эту клетку, размером немногим больше шкафа, можно было назвать спальней. Всю комнату занимала кровать. На ней лежал Билл, укрытый одеялом до подбородка. Он крепко спал. Я положил ему руку на плечо. Он вздрогнул, проснулся и резко встал. Волосы упали ему на лоб, и он отбросил их знакомым движением головы.

– Это ты? Откуда ты взялся?

– Он позвонил, – объяснила Сильвия. – Номер имеется в телефонной книге.

– Я пришел от Ронни.

На лице Билла появилось презрительное выражение.

– Ты всюду должен сунуть свой нос! Ну что ж, великий Ронни прислал тебя с какими-то новыми угрозами? Отлично! Можешь ему сказать, чтобы он убирался ко всем чертям! Меня не интересует, что он делает и что собирается делать. Он меня не интересует ни живой, ни мертвый. Это дело касается только Жанны и меня. Жанна меня любит. Она намерена развестись с ним и мы поженимся. И ко всем чертям и Ронни, и тебя, и всех вас!

Он повернулся к Сильвии, указывая на меня пальцем:

– Сильвия, будь добра, выкинь из квартиры этого достойнейшего издателя. Я устал и хочу выспаться.

У меня задрожали ноги. Мне казалось, что дрожу я сам, весь дом, весь город.

– Ронни убит! – с трудом вымолвил я.

На лице сына появилось удивление. Билл никогда не умел притворяться. Это было искреннее удивление.

– Значит, не ты его убил?

– Я убил Ронни?

Мне вдруг захотелось смеяться. Я с трудом сдерживал душивший меня смех.

– Он этого не делал! Это не он убил Ронни! – говорил я, обращаясь к Сильвии.

Глава 11

Сильвия не обращала на меня внимания. Я сомневаюсь вообще, что она меня слышала. Даже если бы она и не говорила, что любит Билла, я увидел бы это сам. Вся комната была переполнена любовью этой некрасивой девушки.

Билл побледнел.

– Что случилось, папа? – спросил он со страхом.

– Его застрелили.

– Когда?

– Двадцать минут десятого ко мне позвонила Жанна. Мы отправились туда с Питером и Ирис. Нашли труп и вызвали полицию.

Я отдавал себе отчет в том, что дело предстоит тяжелое. Но что мне до всего этого, если мой сын не убийца!

Билл нервно курил.

– Его застрелили из револьвера Питера?

– Да. Но ведь это ты его стащил?

– Ни в чем не признавайся! – закричала Сильвия.

– Почему? – спросил я. – Разве вы считаете меня врагом?

– А кто же вы? Вы вызвали полицию, натравили их на него. Вы пришли убедиться, здесь ли он.

Она меня ненавидела. И я не мог оправдаться,

– Ты взял у Питера револьвер? – повторил я.

– Да;

– Сегодня?

– Да.

– Этот револьвер лежал на ковре возле трупа Ронни.

Билл облизал сухие губы. Сильвия опять закричала:

– А вы, как следовало ожидать от любящего отца, оставили его там, чтобы полиция его нашла?

– Да.

– Эх, вы…

Не глядя на нее, Билл сказал:

– Сильвия, отстань от него. Папа, им известно, что это револьвер Питера?

– Питер вынужден был об этом сказать.

– Ясно. – Лицо Билла как-то сразу постарело и осунулось.

– И ты рассказал им все… обо мне… о Жанне… и…

– Это все из-за Жанны, это ее вина! – кричала Сильвия, и в ее голосе было столько ревности и злобы, что мне стало ее жаль.

– Выйди отсюда! – вспылил Билл.

– Но, Билл!

– Убирайся вон и закрой свою пасть!

Лицо Сильвии перекосилось, она готова была разрыдаться. Увы! Она могла быть необыкновенной девушкой, могла писать повести в стихах, но не уяснила себе до сих пор, что при ее весьма неказистой внешности, таких широких бедрах, нельзя так проявлять свои чувства. Она с минуту постояла и, тяжело ступая, вышла из комнаты,

Билл сел и уставился в одну точку.

– Значит, ты думал, что я убил Ронни. Просто так себе подумал…

Он не обвинял меня, только констатировал факт, как будто в этом не было ничего странного, словно он всегда знал, что, что бы ни случилось, я всегда буду подозревать его в самом худшем.

– А полиция тоже так считает?

– Да.

– Они нашли револьвер и знают о нас с Жанной?

– Да.

– Они намерены меня арестовать?

– Не горюй. Я возьму адвоката. Будем бороться.

Он посмотрел на меня так, словно считал мой оптимизм совершенно бессмысленным.

– Ты шутишь, папа?

– Нет причин отчаиваться. Ведь главное, что не ты убил. У нас не осуждают невинных.

– А кто сказал, что я невиновен? Ты, конечно, был прав. Я это сделал, я убил Ронни. Я!

Он опустил голову на колени и тяжело дышал. Меня охватил леденящий ужас… но это длилось одно мгновение. В его голосе было столько горечи, обиды, отчаяния… Я понял: он жалкий упрямец! Милый дурак!

– Что с Жанной? – спросил он.

– С Жанной все в порядке. Ронни закрыл ее в комнате. На замке должны сохраниться отпечатки его пальцев. Полиция их сфотографировала.

Билл поднял голову. Он смотрел на меня тупо, словно не понимая смысла моих слов. Наконец он спросил:

– С Жанной благополучно?

– Да.

– В смысле полиции?

– Да.

Он оживился. Встал с постели и сказал:

– Бедный папа…

– Но ведь ты этого не делал?

– Неужели ты мог подумать?

– Вот что. Я позвоню Артуру Фридлинду. Он хоть и не является специалистом по криминальным делам, но разбирается в них, – сказали.

– Хорошо, папа.

– А пока он придет, расскажи, что же все-таки произошло?

– Хорошо, расскажу.

– Ты пока оденься, а я позвоню Артуру.

– Прости! Ведь я знаю твою привязанность к Ронни… печально…

Я вышел в другую комнату. Сильвия сидела на столе, в руках у нее была стеклянная баночка с вином.

– Я позвоню адвокату.

Она не ответила. Я положил ей руку на плечо.

– Вот увидите, все будет хорошо! – сказал я.

– Ко всем чертям! – зло ответила она.

Я набрал номер Артура Фридлянда.

Артур вел юридические дела нашего издательства. Он был более дружен с Ронни, чем со мной, и это меня слегка смущало.

Он еще не спал. Я сказал только, что дело очень серьезное, и дал адрес Сильвии. Он не задавал никаких вопросов.

– Сейчас буду, Жак.

– Спасибо, Артур.

Билл вышел из спальни. Он был одет, но не причесан. Маленький, испуганный мальчишка… Он подошел к столу и, не найдя стакана, стал пить вино прямо из банки.

– Артур придет? – спросил он.

– Да.

Билл ушел в ванную и вернулся освеженный,

– Вот теперь я могу обо всем рассказать.

Сильвия поднялась и нервно сказала:

– Если я мешаю, могу погулять на улице.

– Не дури. Можешь остаться, – отозвался Билл.

Сильвия подошла к Биллу и обняла его. Билл ласково похлопал ее по плечу. Сильный, взрослый мужчина успокаивает свою невесту, – промелькнуло у меня в голове. Она села на топчан.

– Итак, папа, начинать с начала?

– Да, с того, как ты пришел туда в первый раз.

– Я приехал с Файр-Айленд после четырех. Поставил твою машину в гараж.

– Знаю.

– Приехал подземкой сюда, к Сильвии. Меня мучали угрызения совести за мое поведение с Жанной там, на острове. Я был неправ и считал, что должен извиниться перед ней. Она там оставила свою сумочку. Значит, у меня и предлог был. Я взял сумочку и отправился на 58-ю улицу. Открыл Джонсон, а в холле сидела Анни. Я спросил, дома ли Жанна, она ответила, что Жанна в гостиной. Я пошел туда. Она меня совсем не ждала. Я ей объяснил, что ничего не изменилось, что я ее любил и всегда буду любить. Сначала она ничего не говорила, а потом встала, и мы обнялись. Она только плакала и повторяла: «Как мне тяжело!»

Вот в этот момент и вошел Ронни.

Слушая Билла, я думал о Транте. Как он воспримет это? Сможет ли поверить? Ведь слова Билла были его единственной защитой.

– Если бы ты мог видеть его, – продолжал Билл. – Он вел себя, как сумасшедший: кричал, визжал, топал ногами. Он говорил отвратительнейшие вещи о Жанне… и… обо всех. Боже мой! Как мне хотелось его ударить! Но Жанна не– допустила. Она приказала мне уйти, уверяла, что так будет лучше, и, очевидно, была права. Не было смысла о чем-то говорить во время такой бури. Я ушел. Джонсон был в холле и, наверное, все– слышал. Я ходил, ходил… без всякого смысла и цели. Я боялся, что сойду с ума. Мне нужна была моральная поддержка, и я подумал о Сильвии. Потом вспомнил о Питере и Ирис. Было около семи часов. Я шел к ним с намерением все рассказать. Но они обедали, тут же была прислуга и я подумал, что ни на кого не могу опереться. Это касалось только меня и Жанны. Я сообразил, что поступил как трус, что сделал именно то, чего добивался Ронни, что я оставил беззащитную Жанну с ним наедине. Я понял, что мне необходимо снова вернуться на 58-ю улицу и все выяснить. Это был единственный выход для нас с Жанной. Я должен был вернуться и забрать ее оттуда.

Мне казалось, что если только я оставлю ее с этой скотиной, то потеряю навсегда.

И тут я вспомнил о револьвере Питера. Ты не можешь себе представить, каким был Ронни. Он угрожал, орал, что позовет полицию. Я подумал, что на всякий случай лучше прихватить оружие, и перешел в другую комнату. Вытащить револьвер было делом одной минуты. Я едва успел положить его в карман, как в комнату вошла Ирис. Она начала меня расспрашивать, но я уклонился от разговора, чтобы не терять времени, и ушел.

Даю тебе честное слово, что я совсем и не думал воспользоваться оружием. Я взял его просто так… на всякий случай… И снова вернулся на 58-ю улицу, позвонил… Дверь открыл сам Ронни. От неожиданности я растерялся. Он смотрел на меня так, словно не верил своим глазам. Потом крикнул: «Убирайся! Сейчас же!»

Его слова привели меня в бешенство. Я ответил, что мне нужно видеть Жанну. Он загородил вход, и тогда я выхватил револьвер и, угрожая им, втолкнул его в холл. Я даже не знал, заряжен ли револьвер. В гостиной сидела Жанна. Я сказал ей, что так продолжаться не может. А она взглянула на револьвер и говорит мне: «Отдай мне это! Отдай немедленно!» Она сказала это таким тоном, что я немедленно отдал ей револьвер, а она отбросила его на стол. Ронни ударил меня, и еще, еще. Он меня бил, а Жанна кричала: «Уходи отсюда, Билл, уходи!» Я очумел, мне было больно от ударов, но ответить ему я не мог. Ронни схватил меня за воротник и выбросил на улицу. Я чувствовал себя совсем, уничтоженным. Шел туда, чтобы забрать ее, а вместо этого разрешил Ронни себя избить. Вот так все это было, папа.

– Когда ты вышел от Ронни?

– Не знаю. Все длилось несколько минут.

– А ты явился туда около восьми?

– Должно быть так.

Я ему верил. Во всем его рассказе не прозвучало ни одной фальшивой ноты. Как я ненавидел себя в эту минуту!

– Это все надо будет рассказать полиции?

– Да.

– А мне разве поверят?

Я вспомнил о лейтенанте Транте. На револьвере не будет отпечатков Билла. Их замазали отпечатки пальцев Жанны: слабая надежда. Ведь Билл угрожал Ронни и вошел туда с револьвером. Он вышел оттуда за час до убийства и пошел в кино. Кинотеатр он вспомнить не может.

– Ты уверен, что Жанна убежала из комнаты?

– Да.

– Она не видела, как ты уходил?

– Нет, не видела. Там был только Ронни.

Итак, Жанна не была ценным свидетелем. Она не видела, как уходил Билл.

– Может, ты все-таки вспомнишь кинотеатр?

– Думаю, да. Это где-то в районе Третьей аллеи.

– Ты никого не встретил, кто бы мог тебя узнать?

– Нет, я ни на кого не смотрел.

Ко мне вдруг обратилась Сильвия:

– Как вы могли быть таким чудовищем? Почему вы оставили там револьвер? Почему вы все выболтали полиции? Чтобы отомстить за Ронни?

– Я почувствовал себя виноватым. Ирис наверняка убрала бы револьвер, и Питер поддержал бы ее. Можно было как-то договориться с их прислугой и совсем скрыть повторный приход Билла в дом Ронни. Это из-за Фелиции я потерял веру в собственного сына.

В дверь позвонили, Сильвия пошла открывать.

– Это Артур, – сказал я. – Я сам ему открою.

Но за дверью стоял Трант и приветливо улыбался.

– Добрый вечер. Я так и думал, что найду здесь вашего сына.

Глава 12

Он вошел в маленькую переднюю и закрыл за собой дверь, улыбаясь до ушей. Лицемерие сквозило в каждом его движении.

– Я приказал следить за вами, полагая, что это лучший способ напасть на след вашего сына и, как видите, не ошибся.

Меня охватила злость. Я попал в собственную западню, а он нагло хвастался своей проницательностью!

– Вы пришли арестовать Билла?

– Боюсь, что да.

– Но он не делал этого! Он не убивал Ронни!

– Неужели? У вас изменилось мнение?

– Да, изменилось,

– Почему?

– Потому, что он этого не делал. Он ушел оттуда за час до убийства.

– Доказательства?

– Никаких доказательств у него нет, но когда я сказал, что Ронни убит, он Остолбенел. Это было видно по его лицу. Он не имел понятия об этом. Девушка, что живет здесь, подтвердит это.

Трант молчал.

– Я говорю вам правду. Так не лгут.

– Вы считаете, что так легко узнать правду. На опыте я знаю совсем другое. Но отнюдь не считаю себя тонким психологом. – Он высказал это без всякой иронии и добавил: – Однако кто-то все же убил мистера Шелдона?

– Конечно.

– А кто же?

– Откуда я могу знать?

– Вы никого не подозреваете?

Я не знал, что ответить. Он осторожно прошел мимо меня в комнату. Я пошел за ним.

– Лейтенант Трант из уголовной полиции, – обратился он к сыну.

Билл испуганно смотрел на него.

– Ничего не говори, пока не придет адвокат, – сказала Сильвия.

– Вы пригласили адвоката?

– А вы возражаете? – спросил Билл.

– Наоборот. Считаю это весьма разумным. Кого вы пригласили?

– Артура Фриндлянда. Он скоро должен быть здесь.

– Это юрист мистера Шелдона?

– Да.

Сильвия снова взорвалась:

– Ничего не‘говори, Билл!

Трант с любопытством посмотрел на нее.

– Вы Сильвия Ример?

– Да.

– И вы, как я понимаю, тоже не захотите ничего сказать до прихода адвоката?

– Да.

Трант пожал плечами.

– В таком случае, разрешите присесть. Я устал.

Он сел на топчан и замолчал, не обращая на нас никакого внимания. Меня это злило.

Вскоре пришел Артур Фридлянд, высокий, элегантный, интересный мужчина. Ронни часто принимал его в своем доме.

– Жак?

– Спасибо, что пришел, Артур.

– Не за что, старина.

Я вспомнил, от кого он заимствовал это слово. Мне вспомнились десятки приемов в доме Ронни с почетным гостем-Артуром, и вдруг я со всей остротой понял, что с этой стороны ожидать помощи не приходится.

Он кинул мне свой плащ, вошел в комнату и увидел Транта.

– Трант?

– Привет, господин адвокат.

– Вы знакомы? – спросил я с горечью.

– Да. – Артур почувствовал себя неудобно. – Почему ты удивлен? Все люди нашей профессии знают лейтенанта Транта. Но в чем дело? Ничего серьезного, надеюсь?

Я не успел ничего сказать, Трант опередил меня.

– Дело, в сыне мистера Дулитча. Он и является вашим клиентом. Я явился сюда, чтобы арестовать его по подозрению в убийстве Ронни Шелдона.

– Ронни? Ронни убит?

На лице Артура появилось выражение ужаса и одновременно удивления.

– Я не могу предъявить все подробности обвинения Вилла Дулитча, но думаю, что ваши клиенты расскажут вам свою версию происшедшего. – Трант посмотрел на Сильвию. – Нет ли здесь свободной комнаты, куда бы я мог перейти на время разговора?

– Нет, – отозвался я. – Вы останетесь здесь; Артур, Билл и я перейдем в спальню.

Сильвия направилась было за нами, но с меня было достаточно ее диких выходок в защиту Билла. Маленькая комнатушка с трудом вместила нас, пришлось сесть на кровать втроем. В этой обстановке Артур с его элегантностью выглядел просто комично.

Артур пытался держаться с обычной невозмутимостью, но все же не смог скрыть своего замешательства.

Билл рассказывал ему так, как перед этим рассказал мне. Но теперь все это звучало бледнее, не так убедительно.

– Вот видишь, Артур, – сказал я, когда сын закончил. – Все выглядит мрачно, но Билл этого не делал.

Артур посмотрел на часы.

– Я хочу слышать мнение Транта.

– Мистер адвокат, вы мне верите? – спросил Билл.

Артур с трудом поднялся с низкой кровати, разглаживая брюки.

– Послушаем, что нам скажет Трант, – повторил он.

Мы вернулись в комнату.

Трант сидел на том же месте, где мы его оставили. Сильвия Ример намеренно отвернулась от него. Артур был очень высокомерен и казался мне таким же враждебным, как и полицейский детектив.

– Меня интересуют обличающие материалы, – сказал Артур.

– Конечно. – Трант поднялся, выказывая этим уважение старшему по возрасту. – Сомневаюсь, чтобы вам удалось отыскать смягчающие обстоятельства. Как вы знаете, Билл Дулитч и миссис Шелдон…

– Да, да,–-быстро прервал Артур, не желая допускать бестактности, – да, знаю.

– Второе доказательное обстоятельство–-это оружие, украденное Биллом Дулитчем из квартиры его дяди перед убийством. Правда, на револьвере нет отпечатков пальцев Билла, но он мог стереть их.

Артур кивнул головой в знак согласия. Трант обратился к Биллу:

– Я еще не слышал ваших показаний, но мне думается, что у вас нет алиби. Если бы оно было, вы не ждали бы совета юриста.

Он выдержал паузу, подчеркивая этим, сколько преимуществ на его стороне.

Артур пристально всматривался в старый красный плед Сильвии.

– Мистер Фридлянд, вы намерены представить алиби своего клиента?

– Он говорит, – сказал Артур, – что оставил дом Шелдона за час до убийства и пошел в кино. Но сам не помнит, куда именно.

– Понимаю, – ответил Трант. – Я предполагаю, что теперь, в присутствии адвоката вы ответите на пару вопросов. Впрочем, в данную минуту меня интересует только один: вы знаете Джонсона, камердинера Шелдонов?

Вопрос Транта не был угрожающим, но лицо Билла побледнело. Он посмотрел на меня взглядом утопающего. Трант, не отрывая от него глаз, спокойно повторил свой вопрос. Билл, заикаясь, сказал:

– Да, конечно, я знаю Джонсона.

– Еы с ним в хороших отношениях?

– Да. Я знаю его много лет.

– У Джонсона нет мотивов для мщения вам?

Билл снова бросил на меня, взгляд, молящий о защите, а я не имел понятия, о чем речь.

– Никаких мотивов у Джонсона нет, – тихо ответил Билл.

Трант обратился к Фридлянду:

– Я допросил Джонсона. В шесть часов он получил разрешение отлучиться на весь вечер, а в пять часов, когда Билл Дулитч пришел туда в первый раз, Джонсон сначала впустил его в квартиру, а после закрывал за ним дверь. Он говорит, что Билл Дулитч был в ярости. И когда он уходил, то бросил такую фразу: «Я убью его. Даже если это последнее, что мне суждено сделать в жизни. Я его убью».

Так вот он, козырь Транта! Я опасался худшего. Билл поднял голову. Видно было, что он успокоился.

– На твоем месте, Билл, я бы молчал, – негромко сказал я.

– Правильно, – поддержал Трант. – Я бы тоже не отвечал.

– Но ведь он ничего не скрывает. Не скрывает, что был зол на Ронни. Но он не убивал!

– Вот видите, мистер Фридлянд, мотив убийства, оружие, угрозы, отсутствие алиби – вот обличающий материал в данную минуту. Если все обстоятельства преступления останутся теми же ничего нового не всплывет, я должен арестовать Билла Дулитча,

Я бросился к Артуру.

– Артур, сделай, что можешь!

– Видишь ли, старина, рассчитывать на чудо не приходится, ты сам понимаешь.

– Я не рассчитываю на чудо, а надеюсь, что ты как юрист найдешь выход из положения.

– А я говорю тебе как юрист, что не вижу ничего, что можно было бы сделать.

– Хорошо. Я ставлю вопрос иначе: «Ты берешься вести дело Билла?»

Артур покраснел.

– Видишь ли, я не веду уголовных дел. Это не моя специальность. Я могу, конечно, порекомендовать тебе специалиста.

– Ты не веришь, что Билл говорит правду и поэтому изворачиваешься?

– Я не советую вам задавать такие вопросы в присутствии полиции,

Артур посмотрел на меня. Вся его невозмутимость исчезла, и на лице его появилось холодное отталкивающее выражение.

– Ронни Шелдон был моим самым лучшим другом, – выразительно сказал он.

«Самым лучшим другом!» Дурак! Ронни не любил его, Самовлюбленный лицемер!

– Ронни был и моим другом.

– Я знаю об этом. Хочешь, я могу посоветовать…

– Нет, не нужно. Мы сами найдем адвоката, достойного доверия.

Артур Фридлянд пожал плечами, дав понять, что он умывает руки.

– Вы меня извините, господа. Я уже не нужен. Моя жена будет беспокоиться. Разрешите уйти.

Артур вышел из комнаты. Я не хотел его больше видеть.

Глава 13

В комнате повисла напряженная тишина. Наконец Трант приподнялся.

– Пойдем, – просто сказал он,

Билл заморгал глазами,

– Вы меня арестуете?

– К сожалению, да.

– Я должен переодеться?

– Конечно.

Билл вошел в спальню и позвал Сильвию:

– Ты не можешь мне помочь? Собери мои вещи. Мы остались с Трантом вдвоем. Он неожиданно улыбнулся.

– Все это мне очень неприятно, – сказал он.

– Как это трогательно, – съязвил я.

– Я понимаю ваши чувства…

– В самом деле?

– Да, понимаю. Судьба к вам не особенно благосклонна.

По его лицу я понял, что он имеет в виду не только Билла. Я снова почувствовал к нему ненависть. Мало ему полицейского мундира, он еще рядится ангелом-хранителем.

– Как вы считаете, – сказал я, едва сдерживаясь, – могу ли я относится равнодушно к тому, что вы арестовываете моего сына? Невиновного?

– Если бы я мог думать, что он невиновен, я не арестовывал бы его, – ответил Трант.

– Конечно, вы никогда не ошибаетесь!

– Ошибаюсь, но не в этом случае. Но я не могу требовать от вас, чтобы вы смотрели на дело моими глазами.

– Конечно, нет. Мы живем в свободной стране, каждый верит в свое. Отец может верить, что его сын не виноват.

– Я знаю очень хорошего защитника. Хотите, я позвоню ему?

Он говорил так тихо, что я даже усомнился, не ослышался ли.

– Я могу сейчас созвониться с ним, – продолжал Трант. – Я уже говорил об этом с вашим братом. Он считает, что это хорошо.

Я вспылил:

– Больше всего на свете ненавижу милосердных полицейских. Занимайтесь уж лучше своей работой. Вы сами ее выбрали, и она доставляет вам удовольствие.

– Удовольствие? Вы считаете это удовольствием? Я прошу, разрешите мне позвонить этому адвокату.

Он говорил совершенно серьезно. Один Бог знает, почему он хотел помочь мне. Трудно было поверить, но после этой дикой ночи меня ничто не могло удивить. Ненависть и страх не уменьшились, но острота восприятия притупилась.

– Хорошо, – кратко сказал я.

– Спасибо!

После недолгого телефонного разговора Трант подошел ко мне.

– Он встретится с вами в комиссариате.

Я переставал его понимать.

– Почему же в полиций?

– Иногда я и сам этого не понимаю.

Билл и Сильвия вышли из спальни. В руках у Билла был рюкзак.

– Можно Сильвии пойти с нами? – спросил он.

– Если хочет, – ответил Трант.

Мы спустились вниз. В полицейской машине сидел Питер. Очевидно, он приехал с Трантом.

Адвокат Транта ожидал нас в комиссариате. Звали его Элтон Меквир, фамилия эта была мне знакома.

Трант просил меня дать показания. Питера он уже допросил. Смутно помню, как отвечал на вопросы. Потом допрашивали Билла, а я сидел с Питером и Сильвией. Один из полицейских принес нам кофе в бумажных стаканчиках. Потом Трант пригласил нас всех в кабинет и протянул мне мои показания, напечатанные на машинке.

– Подпишите.

Я очень внимательно перечитал свои показания и подписал.

– Вам нет больше смысла оставаться здесь, – сказал Трант.

– Мы сможем видеться с ним? – спросил я.

– Конечно, – отозвался адвокат. – Я все устрою. Не огорчайтесь. Встретимся завтра утром.

Я повернулся к Биллу. Пришла пора прощаться.

– Пока, Сильвия!

– До свиданья, Билл!

– До свиданья, Питер!

– Покойной ночи, Билл!

Теперь мой сын обратился ко мне. Светлые волосы упали ему на лоб.

– Передай Жанне, папа, что я чувствую себя хорошо.

– Передам.

– Мне, папа, очень неприятно, что я столько накуролесил. Я не хотел этого.

Я смотрел на сына, на Транта, на эту страшную комнату, которая провела роковую черту между нашим прошлым и будущим…

– Теперь лучше уходите, – сказал Трант.

Мы вышли на улицу. Сильвия за все это время не обратилась ко мне ни разу и сейчас молча ушла вперед.

– Жак, пойдем домой, – тронул меня за рукав Питер. – Нас ждет Ирис.

– Нет, – коротко ответил я.

– Не дури, ты не должен быть один.

Я отвернулся от него. Это был мой любимый брат, и он хотел помочь мне. Но с меня достаточно разговоров, мне нужно побыть одному.

– Питер, я знаю, что делаю. Оставь меня. Билл не убивал Ронни.

– Меквир отличный адвокат. Он сделает все, что возможно.

– Я вытяну Билла из всего этого и найду убийцу Ронни.

Я резко повернулся, вырвал свою руку и пошел по третьей аллее. Все вокруг казалось мертвым: Ронни, Фелиция… И вдруг я понял: то, что я сказал Питеру, должно воплотиться в Дело. Ронни не стало и никто не в состоянии его оживить, но Билла я обязан спасти.

Я вернулся домой в четыре часа с мыслью немедленно позвонить Жанне. Но усталость давала себя знать. Я рухнул на кровать и забылся тяжелым, беспокойным сном.

Глава 14

Проснулся я после семи. Сон не принес облегчения, и я чувствовал себя отвратительно. Я заставил себя принять душ и переоделся. Хотелось кофе, но я боялся, что, если промешкаю, мне могут помешать видеться с Жанной, а я стремился к действиям. До 58-й улицы было недалеко, и я пошел пешком.

Стояло тихое утро. Из-за угла выехал грузовик с газетами, оставив на тротуаре упавшую пачку. Я заметил крупные заголовки «Дулитч». Через несколько минут об этом будет знать весь город. Теперь мы все – фигуры для обозрения: отец с разбитым сердцем, его жена, загадочная жертва и сын-убийца. Теперь мы стали публичной собственностью.

У дома Ронни никого не было. Я позвонил. Открыл Джонсон. Он был без формы, что свидетельствовало о несчастье в доме. Фелиция всегда шутила, что он родился в ливрее. Сейчас это был старик, ошеломленный, растерявшийся. Его лицо говорило о происшедшей трагедии.

– Ужасное несчастье, Джонсон, – сказал я.

– Не могу поверить, не могу…

– Мне надо повидаться с Жанной Шелдон. Она дома?

– Да, наверху у родителей. Мистера Билла арестовали?

– Да.

– Я должен был рассказать о мистере Билле, ведь он это говорил.

Может, он меня уже ненавидел? Ведь я – отец убийцы Ронни и должен возбуждать в нем только ненависть,

– Конечно, вы обязаны сказать все, у меня к вам нет претензий.

Я хотел пройти наверх, но вдруг старик попросил меня:

– Прошу вас, мистер Дулитч, поговорите с мисс. Ан-ни, я с трудом уговорил ее лечь в постель. Она совсем не может спать, ничего не ест. Вас она уважает, только вас она послушается.

Ни я Анни, ни она мне помочь не могли, но я решил выполнить просьбу старика.

Проходя мимо гостиной, я содрогнулся. Весь этот дом, совсем недавно наполненный жизнерадостностью Ронни, сейчас казался пустой скорлупой. Джонсон проводил меня до самой комнаты Анни и открыл дверь.

– Вы посмотрите, мисс Анни, кого я к вам привел. Сейчас принесу кофе, вот вы и позавтракаете…

Я чувствовал себя не в своей тарелке. Как Анни могла смотреть на меня? Видимо, как на человека, давшего жизнь чудовищу? А для меня каждый человек был потенциальным врагом, потенциальным убийцей Ронни, потенциальным предателем, охотящимся за жизнью Билла. Даже на Анни я не мог смотреть без подозрительности.

Но это была не Анни… Передо мной сидела, откинувшись на подушки, старуха. Она выглядела, как смертельно больной человек. Но одного не было в ее лице – враждебности.

В спальне Анни мне приходилось бывать и раньше, поэтому я сразу заметил, что в этой комнате что-то изменилось. Я стал всматриваться и наконец понял, что со столика Анни исчезли две карточки: Ронни и ее умершего жениха. Я вообразил, что она спрятала карточки в ящик стола, символизируя этим, что и ее жизнь закончилась.

Она указала мне на край кровати. Я присел.

– Ты знаешь, Анни, что я чувствую? Ведь я любил Ронни.

– Да, ты был ему искренним другом.

– И он мне, Анни. Но ты не должна сурово осуждать Билла. Он не убивал Ронни.

Она посмотрела на меня с изумлением.

– Но, Жак…

– Вчера вечером я думал, что это сделал он. Но потом Билл мне все рассказал. Револьвер он взял с собой для защиты: Бравада мальчишки. Ронни был прав, что выбросил его из дома. Но Билл не убивал. Он ушел отсюда за час до убийства и бросил здесь револьвер.

В этот момент я стремился только к одной цели: убедить Анни. Передо мной стояли уверенное лицо Траста, бегающие глаза Артура Фридлянда, я думал о тысячах граждан, читающих сейчас газеты и осуждающих Билла. И мне очень хотелось хотя бы одного человека убедить в невиновности моего сына.

– Но ведь они его арестовали, – возразила она.

– Да, у Транта имеются доказательства, а у меня пока их нет. Но я хочу доказать и докажу, что Билл не убивал. Анни, ты хочешь мне помочь?

– Помочь тебе?

– Не мне, ему. Может быть, ты вспомнишь еще какие-нибудь факты. Что ты делала после того, как мы встретились в холле?

– Что я делала? – она перебирала пальцами угол одеяла, всматриваясь в одну точку, словно снова переживая кошмар.

– Я была испугана, понимаешь, Жак. Какая ужасная сцена с Биллом! Я хотела пройти за тобой в гостиную, но Ронни… я никогда не видела его в таком состоянии. Когда же я услышала ругань в твой адрес и его угрозы уничтожить издательство, я ушла в свою комнату. Но одиночество было невыносимо, и я уехала к Гвендолен Спейглн.

– К Гвендолен?

– Да, она приглашала меня на ужин. Мы давно дружны. А когда я вернулась, то увидела тебя и полицию.

– Больше ты ничего не знаешь?

– Нет, Жак, не знаю. Ничего, что могло бы тебе помочь…

Пришел Джонсон с дымящимися чашками.

– Ну, хорошо, Джонсон, я выпью кофе, можешь идти. Спасибо.

Она подождала, когда он уйдет, и тихо спросила:

– Ты в самом деле уверен, что Билл не виноват?

– Да, уверен.

– Но ведь это ты его сам же и выдал. Так мне сказали. Когда ты пришел, увидел распростертого Ронни и револьвер, ты вызвал полицию.

– Да, тогда я так думал и считал, что он должен за это заплатить. Ты должна меня понять. Эта история с полицией, мои с ним ссоры… Я думал, какова мать, таков и сын. И из-за этого погиб Ронни! Я простить себе этого не могу!

– Не можешь простить! Жак, ну почему ты всегда берешь на себя вину других? Ты выдал Билла, потому что думал, что он убил Ронни. Это твоя обязанность, что же ты себя мучаешь?

– Да, конечно, я великолепный человек, моя жена выскочила в окно, и сына арестовали по подозрению в убийстве!

– Слушай, Жак! Почему ты все грехи взваливаешь на свои плечи? По-твоему, ты один во всем виноват. Все кругом безупречны, а ты один виноват во всем. Это все из-за Фелиции. Ах, если бы ты мог понять…

– Что понять?

– Ты любил Фелицию так же, как и я. Это была прекрасная любовь, а сейчас?

– А что сейчас?

– Сейчас ты ненавидишь и ее, и себя. Ты все обратил против себя.

– Я стараюсь не думать о Фелиции.

– Но это тебя угнетает. Это испортило ваши отношения с Биллом.

Я не мог продолжать воспоминаний о Фелиции. Мне нужно было думать о Билле.

– Анни! Давай прекратим. Фелиция – это старая история.

– Потому что она умерла? – придирчиво спросила Анни. – Значит, и Ронни тоже старая история?

– Нет, конечно. Анни, мне надо увидеться с Жанной, может быть она что-нибудь знает? До свидания, Анни.

– До свидания, Жак, но не надейся очень… Что прошло, того не вернешь. А я… Должна же я о ком-то заботиться? Кроме тебя у меня никого не осталось.

Глава 15

Я вышел. В холле возился Джонсон. Я с грустью думал о доброй Анни и ее последней фразе: «Не надейся очень, Жак…» Что это могло означать? Она была уверена в виновности Билла?

Я позвонил в квартиру Лейгтонов. Дверь открыла Нора. Она выглядела ужасно, похоже, не спала всю ночь. На ней был передник. «Характерная деталь, – машинально подумал я, – пусть мир обрушится, но Нора Лейгтон всегда будет готова обслужить других».

– Можно мне увидеться с Жанной? – спросил я.

– Пожалуйста. У вас нет никаких новостей о вашем сыне?

– Нет, никаких.

– Надеюсь, что мы еще встретимся. Я очень огорчена. Меня беспокоит Жанна. Я не должна была допускать этого замужества, Жанна ведь так молода. Разве она могла разобраться в своих чувствах? Это все уговоры Филлис и Базиля, ведь для них открывались такие возможности…

– Кто пришел, Нора? – спросил грубый голос леди Филлис.

Она выплыла из коридора с сигаретой в руке. Наконец, она увидела меня и остолбенела.

– Что вы здесь делаете?

– Мистер Дулитч пришел к Жанне, Филлис, – ответила за меня Нора.

Филлис, не обращая на нее никакого внимания, сказала:

– Какой вы прекрасный отец! Это называется воспитанием по-американски? Дай любимому дитяти все, что он ни пожелает! А если пожелает жену товарища – дай и ее. Вы уже давно обо всем знали. Полицейский рассказал нам вчера вечером. Почему же вы не сдержали их? Если вы сами были растяпой, почему не предупредили нас?

– Филлис, умоляю… – тихо вмешалась Нора. – Он же пробовал…

– Пробовал! И это сейчас, когда Базиль так хорошо устроился! Эта идиотская суматоха. Ведь Базиль начал новую книгу. Боже мой! И это Америка!

Я больше не хотел выслушивать тирады леди Филлис. Меня не интересовали неудобства Базиля Лейгтона, выше головы я был сыт женским возмущением. Я отвернулся от этого скорпиона и обратился к Норе:

– Вы проводите меня к Жанне?

– Пожалуйста, пойдемте.

Филлис что-то презрительно буркнула и тоже ушла.

– Не обижайтесь на Филлис. Вы ее не понимаете, я раньше тоже не понимала. Ведь в Базиле – вся ее жизнь. У нее никогда ничего не было. Она жила в селе с матерью, прикованной к постели. Дело Базиля – ее собственное дело. И Базиль тоже человек надломленный.

Я попытался представить этого надломленного человека, но безуспешно.

Жанна стояла у окна в новом черном платье. Она повернулась, услышав наши шаги,

– Мистер Дулитч!

– Здравствуйте, Жанна!

– Мама, оставь нас одних.

– Может быть, тебе принести поесть?

– Мама, я прошу…

– Ну хорошо, хорошо.

Нора вышла, закрыв за собой дверь. Жанна подошла ко мне.

– Вы его видели?

– Да, вчера ночью. Я был с ним, когда его арестовали.

– Как он себя чувствует?

– Он пережил тяжелые минуты, Жанна.

Она схватила меня за руки.

– Скажите, что мы будем делать?

– Постараемся его спасти.

– Каким образом?

– Прежде всего, расскажи мне все подробно. Вчера ты говорила, что Ронни закрыл тебя в комнате сейчас же после моего ухода, а Билл мне сказал, что ты была в гостиной, когда он вернулся с револьвером.

– Билл вам сказал об этом?

– Да.

– Но вы не говорили это полиции?

– Билл им об этом сам скажет.

Жанна побледнела еще больше. Я опасался обморока.

– Значит, он признался?

– В чем признался? О чем ты говоришь?

– Но ведь вы сказали, что он им все рассказал…

– Конечно, рассказал. Рассказал, как пришел сюда с револьвером, который ты забрала, как Ронни его вышвырнул. Так это было?

– Так. По телефону я не говорила вам, что была при этом. Я думала, так будет лучше для Билла, если я не скажу, они никогда не узнают, что он приходил с револьвером.

– Но ведь этого нельзя было скрыть. Револьвер лежал возле Ронни, а Питер и Ирис знали, что Билл его взял.

– Теперь я понимаю, – тихо проговорила Жанна.

– Лучше будет, если ты все расскажешь сама.

– После вашего ухода? Когда Ронни стоял у камина?

– Да, с самого начала.

– После вашего ухода Ронни оставался у камина. Пришел Джонсон, очевидно, услышал, как разбилась статуэтка. Он хотел убрать. Все молчали. Джонсон стал на колени и стал собирать осколки фарфора. Когда он выходил, Ронни крикнул: «Джонсон, можешь взять себе выходной!» Джонсон поблагодарил и ушел. Таким образом Ронни избавился от его присутствия.

– А затем?

– Я была очень и очень зла. До этого безобразного момента я чувствовала за собой вину, считала свое чувство к Биллу нечестным. Я искренне хотела с этим покончить, старалась уговорить Билла, но вчера, когда я увидела Ронни в истинном обличье, когда услышала, как он ругает вас, я перестала чувствовать свою вину, у меня словно открылись глаза, до этого времени я была слепой. Я считала Ронни добрым, прекрасным, благородным и самым интеллигентным среди всех, кого я знала. Но вдруг я увидела, каков он на самом деле. Он готов уничтожить вас, своего лучшего друга, который так хотел ему помочь, только за то, что затронуто его самолюбие, за то, что он становился смешным. Если бы гнев его обрушился только на нас с Биллом, я поняла бы это. Но вы! Я подумала: «Это чудовище. Билл прав!» Мы стояли не глядя друг на друга, и молчание становилось угрожающим. Я старалась убедить себя, что он не может быть настолько злым и на самом деле не собирается сводить счеты с вами. Может, он сказал это в порыве бешенства. Но у него были совершенно серьезные намерения. Он бросился к телефону и позвонил адвокату.

– Артуру Фридлянду?

– Да. Но его не было, и он попросил передать, чтобы он пришел немедленно, как только вернется. «Скажите ему, это очень важное дело. Я хочу прекратить существование фирмы „Шелдон и Дулитч“ и отменить завещание».

Я себе представил жену Артура и его тещу, представил лавину сплетен и новостей, которые сообщили Артуру. Ничего удивительного, что он так себя держал и очень холодно отнесся к моей просьбе о помощи.

Я прекрасно понимал всю эту сцену. Ронни должен был звонить Артуру. Его оскорбили, и он искал выход для душившей его злобы. Но я не верил, что он довел бы свой план до конца, а если бы и осуществил его, то на следующий же день прибежал бы ко мне виноватый, улыбающийся: «Привет, старина, меня немного занесло, правда?»

Но нельзя было требовать понимания of девятнадцатилетней Жанны. Ее слова снова привлекли мое внимание:

– Положив трубку, он снова обратился ко мне: «Надеюсь, что ты довольна. Скоро наступит момент, когда я совсем уничтожу семью Дулитч. Очень неплохие успехи для девятнадцатилетней девушки, которая всего три недели тому назад кормила цыплят, не правда, ли?»

Как я его ненавидела! Я посмотрела ему прямо в глаза и сказала: «Ты не можешь так поступить с Жаком Дулитчем, что он тебе сделал плохого?» – «Как что? Жак дал жизнь Биллу, этого уже вполне достаточно». Я поняла, что это конец. Никакие силы не заставят меня оставаться под одной крышей с этим чудовищем. Я собралась навсегда покинуть этот дом.

Он остался в гостиной, а я побежала наверх, укладываться. И вдруг почувствовала себя счастливой. Я снова буду с Биллом! Минут двадцать спустя пришел Ронни и спросил: «Что ты делаешь?» Я ответила, что собираю вещи. Нет слов, чтобы описать вам, что с ним после этого произошло. Он рычал, грязно ругался, кричал, что я в жизни больше не увижу Билла. Вопил, что прикажет нас всех выслать из Америки.

Внизу позвонили. Он сказал: «Это Артур. Ты должна быть здесь. Я не могу менять завещание без моей любимой жены», и провел меня в гостиную, а сам пошел открывать дверь. Вот тогда-то он и вернулся с Биллом, а у Билла в руках был револьвер.

С этого момента ее рассказ полностью совпадал с рассказом Билла.

– Я хотела сказать Биллу, что ухожу с ним, хотела громко крикнуть. Меня сдержал револьвер и… И как Билл мог позволить избивать себя? Я убежала к себе, наклонилась над чемоданом, но делать ничего не могла. Я слышала, как Ронни тащил Билла по лестнице, но у меня не было сил двигаться.

Потом Ронни вернулся. Он скалил зубы, как гиена, и шипел: «Конец, с твоим рыцарем…»

Он вышел, захлопнул за собой дверь и повернул ключ в замке.

В первый раз у меня блеснула надежда.

– Ты слышала, как он тянул Билла по лестнице, слышала, как захлопнулась за ним дверь?

– Да.

Я все-таки, нашел свидетеля. Но было слишком хорошо, слишком просто, чтобы этому поверили.

– Жанна, расскажи все это Транту. Это доказательство того, что Билл ушел за час до убийства. Это дает ему алиби.

Меня удивило то, что Жанна не сообразила раньше и не радуется теперь найденному выходу,

Вспыхнув, она ответила:

– Этот Трант очень ловкий. Если я скажу ему, он перехитрит меня и вырвет все остальное.

– Что остальное? – бессильно спросил я.

– А то, что Билл возвратился снова. Я была закрыта в той комнате, а она находится под лестницей. Я сидела на кровати и думала, что мне предпринять. Было ровно девять часов. И тут я услышала, что кто-то вошел в парадную дверь. Дверь открылась и закрылать, и потом этот человек поднялся по лестнице и вошел, в гостиную.

– Но не видела, кто это, не слышала голоса?

– Нет. Я не слышала голоса, но у него был ключ.

– Значит, Анин?

Анни весь вечер была у Гвендолен.

– Может, кто-то из твоих родных?

– У них нет ключей. Это мама, устроила так, чтобы нас не беспокоили.

– Но, ради Бога, у Билла тоже не было ключей!

– Был. Вы помните, я оставила на Файр-Айленд свою сумку. В ней был ключ. Когда мы вернулись, вы открывали мне дверь. Билл принес сумку вчера, вот она. Проверьте, ключа там нет. Когда я услышала, что кто-то идет, то сразу подумала, что это Билл. Что он вернулся, чтобы убить Ронни. Я бросилась к сумке, а ключа в ней не оказалось. Я уже была уверена, что это он. Я плохо соображала и побежала в ванную, чтобы намочить голову. Там я и услышала выстрелы, а потом позвонила вам.

– Но ведь вы не можете утверждать наверное, что это был Билл.

– Но я уверена, что это был он. Он знал, какое чудовище Ронни и не мог простить ему побоев. Он вернулся и убил.

Мне вспомнились слова Анни: «Не очень надейся…» Меня снова охватил ужас, но я прогнал все сомнения. Нельзя так думать, иначе все погибнет.

Жанна продолжала:

– Вы понимаете теперь? Посмотрите правде в глаза. Иначе мы с вами сойдем с ума. Билл его убил, и в этом моя вина.

– Слушай, Жанна! Билл этого не делал! Это не Билл открыл ключом дверь. Если это была не Анни, то кто-то из твоих: отец, Филлис или твоя мать. Послушай, Ронни угрожал, что выселит вашу семью, верно?

– Верно.

– У него было это намерение. Закрыв тебя, он ждал Артура Фридлянда. Возможно, он позвонил твоим, говорил с ними так, как со мной или с тобой. Они ему поверили, они ведь его не знали. Возможно, кто-либо из них…

– Но отец был один, – возразила Жанна. – Филлис и мама делали покупки. Они совсем не возвращались домой.

– Тогда это был твой отец…

– Да, но в тот момент, когда Ронни убили, они все трое были в театре. А выстрелы прозвучали в двадцать минут десятого. Вы думаете, я все это не анализировала? Я первая обвинила бы их, если бы могла спасти Билла. Но это не они. Кроме Билла никто не мог это сделать, – Подумав, она продолжала: – А если мы расскажем полиции, каким чудовищем был Ронни, и я, только я виновата во всем? Ведь они поймут это? Может, согласятся взять меня вместо Билла?

В ней говорило отчаяние. Я видел, что она ради Билла готова на любую жертву. Но несмотря на всё это она, также как и Анни, из союзника превратилась во врага.

– Сейчас явится Трант. Скажите, что мне делать?

– Ничего ему не говорить.

– Ничего?

– Только первую часть: ты была в гостиной, когда Билл пришел с револьвером, ты слышала, как Ронни его выгнал и захлопнул за ним дверь. И еще скажи, что слышала, как около девяти кто-то открыл парадную дверь своим ключом. Ничего не говори о пропаже твоего ключа.

Она боялась Транта больше, чем я. Это было заметно по тому, как вздрагивали ее веки.

– Если сумею, – прошептала она.

– Должна суметь. Если скажешь ему о ключе – Билл погибнет.

Я видел, что Жанна слабеет и со страхом подумал о той минуте, когда– Трант начнет свой допрос. Сейчас все зависело от выдержки-Жанны. Я настойчиво повторил:

– Ты поняла, как важно, чтобы Трант ничего не узнал о твоем ключе?

– Да, понимаю. А я смогу увидеть Билла?

– Жанна, пойми, ты причина преступления. Все газеты трубят об этом. «Билл убил Ронни из-за любви к его жене» – это тема газет. Разве можно тебе ходить в тюрьму? …

– Но я… я не могу так сидеть и ждать Транта.

– Ты должна, Жанна.

Мне было жаль ее, но в то же время хотелось поскорее вырваться отсюда, из этой атмосферы отчаяния.

– Ты должна это сделать, должна умело и спокойно говорить с Трактом.

– Я постараюсь, а что будете делать вы?

– Буду искать убийцу Ронни.

Я отодвинулся от Жанны. Она стояла как статуя, вытесанная из камня. И Анни, и Жанна, каждая по-своему, оставили меня в тяжелую минуту.

Теперь на стороне Билла был только Жак Дулитч.

Глава 16

В коридоре меня ожидала Нора Лейгтон.

– Базиль хочет с вами поговорить, у вас найдется время?

Пришлось «найти время». Нора провела меня в библиотеку.

– Базиль, пришел мистер Дулитч, – тихо сказала она и вышла.

Базиль сидел у небольшого письменного стола, на котором с педантичной аккуратностью были разложены все принадлежности для письма. Он был как всегда элегантен, но на лице его явно проступало замешательство. Великий человек, который в силу обстоятельств должен прервать свою работу, так необходимую всему человечеству… Вся его фигура и манера держаться говорили о самовлюбленности. Я подумал, что этот человек вполне мог совершить преступление, если его комфорту угрожала опасность. Он не улыбался, сознавая, что улыбка не подходила к настоящей обстановке.

– Приветствую вас, – сказал он с достоинством.

– Здравствуйте.

– Нелегко мне говорить с вами в такую минуту…

– Я понимаю.

Он сложил свои выхоленные руки, словно собираясь молиться.

– Я уверен, что вы понимаете мое сочувствие вам. Такая трагедия потрясла бы каждого отца.

– Да.

– Думаю, что вы не осудите меня за бестактность. Вам, как издателю, известно, что писателя можно сравнить с деликатным механизмом, с которым нельзя обращаться резко. А я, вы, должно быть, знаете, начал писать новую книгу.

– Да, – ответил я. – Знаю.

– Поэтому мне сейчас необходима и соответствующая обстановка покоя и тишины. А также сознание обеспеченности моего положения. Издателям знакома эта правда о писателях.

– Да, знакома, – подтвердил я.

– Вот! – Он несколько наклонился ко мне, как бы стараясь создать обстановку интимности. – Значит, вы поймете, почему я ищу у вас поддержки и даже дерзаю беспокоить в минуту вашего горя, такого тяжелого горя… Договор на мои три книги подписал Ронни. Я ни минуты не сомневаюсь, что Ронни Шелдон и Дулитч – это одно и то же. Но для собственного спокойствия я хотел бы увериться, что теперь, когда не стало Ронни, фирма «Шелдон и Дулитч» выполнит его обязательства и издаст книги на тех; же условиях.

Я с недоверием всматривался в его лицо. Но нет, я не ослышался.

– Думаю, что да, – наконец выдавил я.

– Замечательно, – сказал он в восторге. – А как же с пьесой, мистер Дулитч? Ронни очень хотел ее поставить сам, но насколько я понимаю, мисс Снейгли и джентльмен по фамилии Дживо полны энтузиазма. Вы, случайно, не в курсе этого дела?

– Нет, – сказал я, сдерживаясь из последних сил.

– Да? Ну что ж, я и без этого уверен, что дело выйдет. Еще одно: не знаю, говорил ли вам Ронни, что отдал мне эту квартиру с определенной месячной пенсией на десять лет. Очевидно, имеется какой-то документ по этому делу. Думаю, что в связи с последними событиями будет неразбериха. Но надеюсь, что смогу-здесь остаться? И мою месячную пенсию мне будут продолжать платить?

Если бы это был кто-то другой, я решил бы, что он считает меня дураком.

– Мне неизвестны частные дела Ронни. Об этом поговорите с его адвокатом Артуром Фридландом.

– Да, я понимаю, но как вы думаете, не будет никаких изменений?

Я не мог больше выносить этот чудовищный эгоизм.

– Изменение заключается в том, – сказал я, – что Ронни убит, мой сын арестован и полиция причиной преступления считает любовь между вашей дочерью и моим сыном.

По его лицу прошла тень, словно он пожалел о своей бестактности.

– Да, да, это ужасно. Если бы вы нам сказали об этом раньше… Я уверен, мы призвали бы нашу дочь к разуму. Но вы предпочли все скрывать. И я это понимаю. Меня мучит мысль, что этой бессмысленной трагедии можно было избежать. Мне кажется, что вы должны были проявить больше родительской властности и…

Мне захотелось его ударить.

– Билл этого не делал, – твердо произнес я.

Он вытаращил на меня глаза.

– Билл не убивал Ронни? – повторил он.

– Да, не убивал.

– Ну конечно, дорогой мой, я вас понимаю… – Он ласково и настойчиво убеждал меня: – Но ведь кто-то убил Ронни, правда?

– Да.

– Кто же другой мог это сделать?

И вдруг мне в голову пришла мысль:

– Ронни звонил вам в этот вечер?

– Ронни звонил мне? – переспросил он. – Вы хотите сказать– телефонировал?

– Да. Вскоре после восьми часов. Вы работали над книгой. Вы были в доме один, так как ваша жена и леди Брент ушли.

– Да, моей жены и леди Брент не было дома, они делали покупки, а потом ушли в парикмахерскую.

– И в восемь часов вы были один?

– Да, пока не ушел в театр.

– Ронни позвонил вам и сказал, что вы должны собираться и уезжать обратно в Англию. Он сказал вам, что ликвидирует договор.

Увидев его задрожавшие руки, я почувствовал себя провокатором. Никаких доказательств у меня не было.

– Я не понимало вас.

– Но Ронни говорил так?

– Может быть, он и звонил. Я не помню. Видите ли, когда я остаюсь один и работаю, то никогда не подхожу к телефону. Если же говорить о вашем диком предположении, что Ронни с его изысканным вкусом и тонким пониманием литературы позволил бы себе из-за недоразумения, происшедшего между ним и его женой, изменить свое отношение ко мне…

– Он звонил вам, – упрямо повторил я. Потом, потеряв власть над собой, крикнул: – А затем вы пошли к нему и застрелили!

Базиль Лейгтон поднялся. Вид у него был возмущенный и величественный.

В котором часу, по-вашему, мне звонил Ронни Шелдон? – холодно спросил он.

– Сразу же после восьми.

– В котором часу его убили?

– В девять часов двадцать минут.

Он взял со стола маленький колокольчик и позвонил два раза. Как по мановению волшебства н-а пороге возникли две фигуры: Норы и Филлис. Нора бросила на меня испуганный взгляд, а леди Брент даже не удостоила своим вниманием.

Базиль Лейгтон произнес спокойно и торжественно:

– Прошу не задавать вопросов, а только отвечать правду. Мистер Дулитч хочет кое-что выяснить. Как я поступаю, когда звонит телефон, а я один в квартире?

– Ты никогда не подходишь к телефону, – ответила Нора.

– Расскажите нам, что вы делали вчера после обеда?

Теперь отозвалась Филлис:

– Около трех часов мы отправились за покупками, В пять часов мы были у парикмахера. Потом пошли обедать в ресторан. Нора оставила для тебя ужин в холодильнике. Мы должны были встретиться в театре в половине девятого.

– В котором часу я приехал в театр?

– В половине девятого,

– Какая была пьеса?.

– «Встреча в городе». В постановке Питера Дулит-ча. Ты хотел посмотреть его работу.

– Кто достал нам билеты?

– Я.

– Каким образом?

– Мне сказали, что билеты достать трудно, и я позвонила в контору мистера Дулитча. Секретарша любезно сообщила, что достанет нам места из директорского фонда и оставит билеты в кассе на нашу фамилию.

– Долго ли вы ожидали в театре моего приезда?

– Минут десять. Мы пришли раньше, чтобы получить билеты.

– А потом, когда мы проходили в фойе, мы никого не встретили?

Теперь уже отозвалась Нора:

– Мы встретили секретаршу мистера Дулитча с мужем и поблагодарили ее за места.

– В антрактах вы разговаривали с кем-нибудь?

– Да.

– С кем?

– Мы снова встретили ее и поделились впечатлениями.

На этот раз Базиль обратился ко мне. Он был величаво любезен.

– Вы хотите еще что-либо узнать?

Я был уничтожен, хотя чувствовал это с самого начала.

– Нет, это все, – ответил я.

– Благодарю, – повернулся Лейгтон к женщинам.

Нора и Филлис ушли. Базиль сочувственно мне улыбался. Сейчас он уже не выглядел «великим литератором». Это был коллега. Я ненавидел его еще больше, чем детектива Транта.

– Как досадно! Мне очень досадно! Поверьте, я страдаю вместе с вами, мне стыдно за мою дочь, которая явилась причиной трагедии. Я готов на все, чтобы помочь вам. Но… вы сами понимаете! – Он протянул мне руку. – Я предлагаю вам свою дружбу. Ведь Ронни так уважал вас…

Все дороги вели в тупик. У меня не оставалось ничего. Трант одержит полную победу.

Я пожал руку Базиля Лейгтона.

– Благодарю вас, – ответил я и вышел из комнаты.

Глава 17

Нора и Филлис уничтожили последнюю надежду в моей душе. Казалось, все рухнуло. Я открыл дверь, спустился в лифте и вышел на залитую солнцем улицу.

У дома Ронни стояла полицейская машина. Когда я подошел ближе, из нее вышел лейтенант Трант. Меньше всего хотелось мне сейчас с ним встречаться.

– Вы были у подозреваемых? – Голос Транта был так доброжелателен, что мне и в голову не пришло принять это за сарказм. – Опасаюсь, что ваши надежды не увенчались успехом. Я основательно проверил их алиби: все верно – и то, что Анни весь вечер провела у Гвендолен Снейгли, и Жанна была закрыта, на замке ясно запечатлены следы пальцев Ронни Шелдона, а Лейгтоны в самом деле были в театре.

Мне стало еще хуже от того, что я уже не мог его ненавидеть. Не хватало сил.

– Вы виделись с мистером Meквир?

– Меквир?

– С адвокатом вашего сына.

– Нет.

– Он пошел к вам домой. Это очень важно.

Сейчас меня охватил страх за Жанну: она могла в своих показаниях невольно добавить еще то, о чем не следовало говорить.

– Что вы намерены сейчас делать?

Зачем он об этом спрашивает? Чтобы помешать мне?

– Я приехал, чтобы поговорить с Жанной Шелдон, но у меня есть еще дела, которые я должен уладить, а прежде всего, я намерен увидеться с вашим сыном. Может быть, пойдем вместе?

Его лицо определенно выражало сочувствие, но я был настороже, остерегаясь западни. Зачем он предлагает свидание с Биллом? Преследует какую-то цель?

Мысль, что я увижу Билла, пугала меня. С чем к нему идти? У меня нет абсолютно ничего, что могло бы придать ему бодрости. Мелькнула и вторая мысль – если мы пойдем к Биллу, это оттянет время допроса Жанны. Она за это время лучше приготовится к допросу. Если же это провокация, я поддамся ей в своих целях.

– Хорошо, я пойду, – согласился я.

Он, казалось, удивился, но был доволен, что я так быстро согласился.

– Отлично. Едем.

Мы сели в полицейскую машину и поехали на Центральную улицу. Трант молчал. Он оставался для меня загадкой. У меня не было ключа ни к его мыслям, ни к его чувствам. Внезапно он спросил:

– Вы и сейчас считаете своего сына невиновным?

– Да. Я считаю его невиновным, – твердо ответил я.

– Может быть, вы сможете изложить свои аргументы несколько яснее, чем вчера вечером?

Что я мог ему ответить? Что вопреки мнению Жанны, Анни и всего света знаю, что Билл не убивал Ронни? Сама судьба была против меня. Я не верил в Билла, сам выдал его полиции и еще вчера считал его черствым эгоистом.

– О» мне сказал, что не делал этого, вот и все. Давайте на этом закончим, – зло бросил я.

Но ничто не могло вывести Транта из равновесия.

– А – я не думаю заканчивать, – спокойно ответил он. – Ведь вы его знаете лучше всех. Предполагаю, что вам не удалось установить его алиби. Если бы вы отыскали тот кинотеатр, то, наверное, сказали бы мне об этом. Может быть, вы так уверены в его невиновности потому, что у него не было мотива для убийства?

«Странный полицейский, – мелькнуло у меня в голове. – Он не жалеет сил, чтобы уничтожить Билла и ‘в то же время старается помочь мне его спасти».

Хватаясь за соломинку, которую он мне бросил, я сказал:

– Да, я не вижу мотива для убийства. Жанна его любила, готова была бросить все и пойти за ним. Победа была бы на стороне Билла. Зачем ему нужно было убивать?

– Вы признаете, что Жанна Шелдон его любила?

– Не понимаю.

– Еще вчера вы не хотели этого признавать.

– А теперь признаю.

– И Жанна Шелдон хотела оставить мужа ради вашего сына?

Неужели я сделал неверный шаг? Кажется, нет. Ведь Трант не может не заметить любовь Жанны к моему сыну.

– Да, – ответил я.

– Потому что она любила его?

– Да.

– Но ведь ваш сын взял с собой оружие?

– Он объяснил мне это. У него не было намерения им воспользоваться.

– Значит, вы считаете, что мотива не было?

– Да.

Он внимательно посмотрел на меня и повторил свое обычное:

– Понимаю.

Я снова попал впросак. Поверил, что он и в самом деле дружески настроен. Но теперь я сообразил, что, прикрываясь любезностью, он провел со мной новый поединок, в котором опять оказался победителем.

Мы шли через какие-то бесконечные комнаты, заполненные людьми. Наконец Трант ввел меня в небольшое мрачное помещение, где стояли стол и три кресла. Ввели Билла, полицейский остановился у дверей.

Я с трудом вынес это свидание. Вид у сына был подтянутый, опрятный, волосы старательно причесаны. Он напоминал мальчика из школьного лагеря, встречающего своих родителей. Лицо у него было хмурое и какое-то апатичное. Сначала он даже не понял, что я пришел к нему. Он смотрел на Транта, не замечая меня, а потом взглянул укоризненно, словно желая сказать: «И ты с ними».

Мне хотелось подойти к нему, объяснить, что Трант и мой враг, но это было невозможно, я не мог говорить.

Наконец Трант сказал:

– Я хотел– задать пару вопросов, Билл. Я был в конторе мистера Фридлянда и разговаривал с ним.

Как я ненавидел его за это фамильярное обращение! Какое он имел право ставить капканы под личиной сердечности? Но при чем здесь Артур Фридлянд? Ах да, ведь Ронни хотел изменить завещание, должно быть это…

Билл молчал, Трант продолжил:

– Вчера вечером, в шесть часов пятнадцать минут Ронни Шелдон звонил своему адвокату, но его не было дома. Мистер Шелдон передал, чтобы тот срочно пришел на 58-ю улицу, и предупредил, что хочет изменить завещание. Новое завещание не было сделано, потому что прежде чем Фридлянд приехал в Нью-Йорк Ронни Шелдона убили. Когда я услышал об этом, мне пришло в голову, что наследники, перечисленные в завещании, подпадают под подозрение. Я попросил Фридлянда показать завещание. Я тебя познакомлю с ним.

Анни Шелдон, имеющая свой капитал, получает ренту, На твоего отца переходят права фирмы «Шелдон и Дулитч» вместе с капиталовложениями. Но все это незначительная часть капитала.

Я чувствовал, что готовится новая западня. Трант понимал, что я – приятель Ронни – остался ответственным издателем только благодаря его убийце.

– Адвокат Фридлянд разъяснил мне, что мистер Шелдон был противником размельчения крупного капитала. Он хотел, чтобы его капитал остался сильным. Прямых наследников у него не было, а поэтому он решил весь капитал завещать тебе – его единственному крестнику, – закончил Трант.

Наконец-то я понял цель Транта. Я никогда не думал о последней воле Ронни. Мне и не снилось, что он может все завещать Биллу, хотя это и было логично. Ронни любил Билла и прощал ему все его грубости. Теперь Ронни с того света схватил Билла за горло. Сейчас я понял смысл разговора в машине. Вот он, главный мотив, смысл убийства. Вот в чем была западня. И это был самый отягчающий мотив!

– Еще один вопрос, Билл. Ты знал, что Шелдон оставляет по завещанию тебе весь свой капитал, правда?

Я не выдержал:

– Ради Бога, конечно, он не знал, даже я ничего не знал!

Трант не обращал на меня внимания, он смотрел на Билла.

– Адвокат Фридлянд сказал мне, что два с половиной года тому назад мистер Шелдон пригласил тебя специально к себе в контору, чтобы сказать, что ты его наследник. Это правда?

– Я не хотел его денег, – хмуро ответил Билл.

– Но ты знал?

Вопрос Транта прозвучал, как выстрел.

Я снова вмешался:

– Билл…

Он не реагировал на мое обращение и смотрел на Транта как загипнотизированный.

– Я сказал, что не дотронусь до его вонючих денег.

– Но ты знал.

– Да.

– Билл, почему ты никогда не говорил мне об этом?

– А зачем мне было говорить? Ведь ничего не случилось. Он мне сказал, что завещает мне свои деньги, а я ему сказал, что не хочу. Я не думал, что он будет таким упрямым.

– Но он это сделал, – сказал Трант.

Он встал, давая понять, что допрос окончен. Зачем было его продолжать, если он выиграл по всем пунктам?

– Может быть, ты хочешь остаться с отцом? – спросил Трант.

– Да, хочу, – ответил Билл, подумав.

Предупредив меня, что тут нет ни магнитофонов, ни подслушивающих аппаратов, и услав полицейского, Трант вышел.

– У меня нет ничего общего с Трантом, – сказал я. – Просто я воспользовался случаем, чтобы повидаться с тобой.

Он молчал.

– Я знаю, что ты не виноват. Меня не интересует, что он выкопал в завещании. Я знаю лишь одно, что ты не убивал.

– Папа…

– Я не намерен отступать. Я не успокоюсь, пока не докажу, что ты невиновен.

Он слегка пожал плечами.

– Зачем это папа? Они уже все порешили между собой.

– Нет, так не пойдет.

– Этот адвокат… Он был здесь. Спрашивал меня о разных вещах, обо мне, о матери. Папа, зачем он все это спрашивал? Чего он хочет? Или он тоже думает, что я виновен?

– Не знаю, – признался я. – Я еще с ним не разговаривал.

– Эти все вопросы, словно я ненормальный или что-то в этом роде. Эти вопросы…

– Билл, ты больше ничего не помнишь?

– О чем я еще должен помнить?

– Не помнишь, в каком ты был кинотеатре?

– Где-то на Третьей аллее. Но ведь они мне не верят, а если мне не верят, то к чему все это? Ведь только ты один мне веришь. – Он смотрел на меня пытливым, умоляющим взглядом.

– ‘Да, я тебе верю, сын.

– Я не надеялся на это.

– Это потому, что я был плохим отцом.

– Нет, папа, не то, ты старался, но это я виноват во всем. Ты видел Жанну?

– Да.

– Она… она тебе сказала?

– Что она должна была сказать?

Я напряженно ждал. Скажет ли он, что возвращался?

– Как она это переносит? Ведь она не верит, что это я?

Что я мог ему ответить?

– Она тебя любит, что бы ни случилось.

– Она не должна меня любить, – вырвалось у него с горечью. – За что она может любить меня? Чем я заслужил ее любовь?

Мне снова послышался голос Анни Шелдон: «Так почему ты всегда берешь вину на себя?» Теперь я понял, что мой сын похож на меня, несмотря на мальчишескую буффонаду и кажущуюся агрессивность, он также не уверен в себе, его так же легко ранить. Не только вокруг Билла затягивалась сеть. Мне стало ясно, что я должен его спасти или погибнуть с ним вместе. Мысли мои приобрели необыкновенную ясность, и я вспомнил о ключе Жанны. Только Билл знает, где он находится. Я тихо спросил:

– Жанна рассказала мне о своем ключе, Билл. Если Трант его найдет… Ты понимаешь? Скажи, где он? Я избавлюсь от него.

Он смотрел на меня с недоумением.

– Я не знаю, папа, о каком ключе ты спрашиваешь?

– Ключ от дома Ронни. Он был в сумке, которую Жанна позабыла на Файр-Айленд и которую ты ей возвратил в тот вечер.

Он покачал головой:

– Я ничего не знаю ни о каком ключе.

– Он был в сумке.

– Сумку я отнес ей.

– И ты не вынимал из нее ключа?

– Я не знал, что там ключ, я даже не заглядывал в сумку.

– Билл, ты можешь поклясться, что не знал о ключе?

– Да, папа, клянусь. Я не стал бы тебя обманывать. Да теперь и незачем.

Силы ему изменили. Он сделал неуклюжий шаг в мою сторону и прижался ко мне.

– Папа, не дай им меня убить!

Я забыл о ключе. Забыл обо всем на свете, кроме того, что он прижался ко мне и положил голову на мое плечо.

– Все будет хорошо, – прошептал я.

– Папа, если бы,я мог понять, я не был бы таким,

Я не должен был тебя ненавидеть. Это все из-за матери…

Вошел Трант, за ним – полицейский.

– Пора, – сказал Трант.

Билла увели.

– Теперь вы понимаете, почему мы приехали сюда? – Я машинально вслушивался в его слова. – Я привел вас сюда, чтобы помешать биться головой об стенку. Вы слышали? Он наследник, и он знал, что наследует большой капитал. Во всем мире не найдется суда, который бы его оправдал. Верьте мне! Оставьте все, как есть. Поступите, как вам посоветует ваш адвокат.

Этот полицейский меня удивлял, я мог бы быть ему благодарным. Он относился ко мне сердечно, а я абсолютно не ожидал от него такого отношения, но он был одним из моих врагов, как Анни, как Жанна, как все другие люди, старающиеся убить Билла своей доброжелательностью.

– Я еду в город, могу подвезти вас домой, – сказал Трант.

И тут я снова почувствовал, что могу безгранично ненавидеть. Только ненависть мне и осталась.

– Идите вы к черту!

Я отвернулся от него и вышел из комнаты.

Глава 18

Я уехал домой. Надо было связаться с адвокатом Билла, но прежде я хотел остаться один и собраться с мыслями.

Леора открыл дверь прежде, чем я повернул ключ в замке. У нее был грозный вид матери, защищающей своего ребенка от всего мира.

– Билл этого не сделал!

– Нет, нет, не сделал, Леора!

Леора и я… два защитника Билла.

– Вас ждет ваш брат, и еще приходил какой-то адвокат. Он хотел говорить с вами. Я позвонила вашему брату.

– Адвокат ждет?

– Нет. Ушел несколько минут назад.

Я вошел в комнату. Питер стоял у камина, на диване сидела Ирис и курила. Возле нее валялись разбросанные газеты.

«Люди искусства, – подумал я с горечью. – Накупили газет, словцо дело идет о театральной рецензии». Я знал, что они любят меня, что они умнее меня, но предпочел бы, чтобы их здесь не было.

Ирис поднялась. На лице обоих было выражение, к которому я начал уже привыкать – осторожное, сочувствующее, неспокойное.

– Добрый день, Жак!

– Добрый день.

– Где ты был?

– Нетрудно угадать. В городе, пытался что-нибудь сделать.

– Жак, здесь был адвокат Билла.

– Я знаю, мне об этом сказала Леора.

– Это отличный адвокат, он знает свое дело.

– Это ты говорил вчера вечером.

Питер растерялся. Я подумал, что мне снова прочитают проповедь для моей пользы и благополучия.

– Я очень устал, может, отложим разговор?

– Меквир хочет с тобой повидаться. Это очень важно, Жак. Сейчас он будет у себя в конторе. Может, позвонить и сказать, что ты здесь?

– К чему такая спешка?

– Это… это…

– Разреши, Питер, я скажу, – вмешалась Ирис. Она подошла ко мне. – Жак, милый, ты считаешь, что Билл не виноват, правда?

– Неужели все люди на земле должны об этом спрашивать? Да, он невиновен!

– И сегодня ты искал этому доказательства?

– Да.

– Удалось тебе что-нибудь?

– Ничего не удалось.

Ирис минутку помолчала.

– Все имеют алиби, так сказал адвокат.

– Да.

– Но адвокат еще сказал нам о завещании Ронни.

– Знаю.

– Откуда? – спросил Питер.

– От Транта.

Ирис продолжала задумчиво:

– Ронни завещал весь свой капитал Биллу. Как это все усложняет! Ты считаешь, он не виноват. Мы все так считаем, но при всех отягчающих обстоятельствах это его не спасет.

– Да, – согласился я. – Одна наша уверенность в его невиновности его не спасет.

– Так вот, Жак, этот адвокат, а он очень способный специалист, говорит, что в данных обстоятельствах нет ни одного шанса из миллиона, чтобы спасти Билла. Послушай, Жак, адвокат говорит, что, принимая во внимание Фелицию и легкую возбудимость Билла, единственной его защитой может быть только защита по линии психического заболевания. Но на это ты должен дать свое согласие. Он уверял нас, что при имеющемся материале, временное психическое заболевание – неплохой шанс…

Меня снова, охватило отчаяние. В ушах звучал голос Билла: «Этот адвокат, папа… эти все вопросы, словно я сумасшедший или что-то в этом роде…» Слова Транта: «Сделайте, что посоветует адвокат…»

Ирис продолжала:

– Жак, это страшно, но это – единственная надежда.

– Доказать, что Билл ненормальный? – спросил я.

– Временно. Человек, не отвечающий за свои поступки.

– Пусть лучше его убьют.

Я встал. В этот момент я понял, что нужно собрать все свои силы. Если я сейчас сдамся, то надвигающаяся волна уничтожит и меня, и Билла. Я с ненавистью посмотрел на них и сказал:

– Вы все время ссылаетесь на закон. А я говорю: Билл невиновен. Вы все думаете, что я стараюсь закрыть глаза, потому что я слепой отец, потому что виноват, что сам предал его полиции, потому что Фелиция… К черту! Меня не интересует, что вы все думаете. Я верю, что Билл невиновен, понимаете, не-ви-на-вен! А если он не виноват, то это можно доказать, а если это можно доказать, то я докажу! А если здесь будет вертеться какой-то адвокат и бредить о психиатрии, то я сброшу его с лестницы.

Теперь я чувствовал, что победил в поединке с ними. Я видел, что в глазах Питера появилось новое выражение. Я торжествовал. Этот – мой! А если я убедил Питера, то и Ирис пойдет за ним. Питер отозвался первым:

– Порядок, Жак, адвоката спустим с лестницы, а что дальше, с чего начинать?

Питер уже взял инициативу в свои руки. Прежде всего – алиби всех заинтересованных лиц. Разве кто-нибудь пытался установить алиби Билла и поискать этот злосчастный кинотеатр? Мы знаем, что шел вестерн, знаем приблизительно, где этот кинотеатр находится. Физиономия Билла бросается в глаза. Может, кто-нибудь из кассирш узнает его по карточке? А кто проверял алиби Джонсона? И действительно ли именно Ронни запер Жанну? А Анни и Гвендолен Снейгли? Наконец, театр. Лейгтоны и Трант уверяют, что Магги их там видела, но надо спросить Магги.

Его горячность словно разбудила меня. Я позвонил Магги. Да, она встретила Лейгтоиов у входа в театр и разговаривала с ними в антракте.

– Жак, ты придешь сегодня? – спросила она. – Очень нужно, чтобы ты пришел.

– У тебя есть что-то, что может мне помочь?

– Сама не знаю. Но ты должен знать. По телефону говорить об этом неудобно.

– Я сейчас приду.

Я рассказал Питеру о Лейгтонах и о билетах. Он ответил, что это тоже надо проверить. Теперь уже даже Ирис приободрилась. Мы составил план. Ирис должна была заняться Джонсоном, Питер с фотографией Билла обойдет кинотеатры. Во мне забурлила энергия. Я вспомнил о ключе Жанны. Билл мне не лгал, я был в этом уверен. Кто мог иметь доступ к этой сумке? На Файр-Айленд вытащить ключ было некому. Потом Билл поставил мою машину в гараж, а сам на подземке поехал к Сильвии Ример. И только после Сильвии он пошел на 58-ю улицу. Значит, ключ могла взять Сильвия. Она – один из развенчанных гениев Ронни, она так же сильно ненавидела Ронни, как и Билл, и на этом крепла их дружба. Кроме того, она любила Билла и ненавидела Жанну.

– А что ты будешь делать? – внезапно прервал мои мысли Питер. –

Я решил пока скрыть историю с ключом от Питера и Ирис, чтобы они снова не усомнились в Билле, и ответил:

– Я поеду к Сильвии Ример.

– Зачем? – спросил Питер.

– Она – близкая приятельница Билла. Может быть, она что-нибудь знает. А потом – к Магги,

План действий был намечен.

Собираясь уходить, Ирис сказала:

– Жак, я виновата перед тобой. Как я могла хоть на минутку усомниться в Билле! Это все адвокат виноват. Мы спасем его, Жак!

Глава 19

На Перри-стрит я нанял, такси, так как не был уверен, могу ли вести машину сам. Никто до сих пор не подумал о Сильвии Ример как о подозреваемой. Ведь Трант не проверил ее алиби. Но она хотела помочь Биллу и ненавидела Ронни. В голове моей началась путаница.

Дверь открылась сразу. Сильвия долго смотрела перед собой близорукими глазами и, наконец узнав меня, нервно спросила:

– Есть новости?

– Нет.

– Прошу вас, войдите.

Мы вошли в комнату. На топчане все еще лежала неубранная постель. Сильвия закурила, руки у нее дрожали.

– Вы его видели?

– Видел.

– В самом деле? А я думала, вы провели день, стеная над трупом Ронни.

Я сел на топчан.

– Скажите, за что вы меня так ненавидите?

– Это нетрудно отгадать. Я дружу с Биллом.

– И каждый, кто дружит с Биллом, должен меня ненавидеть?

– Иначе не может быть. Ему только девятнадцать лет. А что он видел дома? Сочувствие, понимание? Он должен уважать отца, если видит в нем опору.

– А меня он не уважал?

– Как он мог уважать вас, если целью вашей жизни было лизать сапоги Ронни Шелдона? Вы же этому чудовищу продали свою душу!

Меня взорвало.

– К чему эта болтовня о чудовищах? Вы что, считаете, что мой сын был нежной лилией, требующей ухода двадцать четыре часа в сутки? Папа тебя любит! Папе не нужны друзья!

– Друг! Ронни Шелдон – друг?

– В чем вы можете его упрекнуть?

– Вы хотите знать, в чем я могу его упрекнуть? Вашего Великого Ронни? Хотите послушать, кад он посту-пил со мной?

Это было несколько лет тому назад. Мне тогда шел двадцать первый год и я только приехала из штата Айдахо. Жаль, что вы не видели меня в то время. Я уже написала повесть в стихах, она, наверное, гроша ломаного не стоила, но тогда я думала, что это самое большое достижение со времен Фауста. Я посылала рукопись разным издателям, и мне всегда ее возвращали. Наконец она попала в фирму «Шелдон и Дулитч». В ответ я получила письмо, что мистер Шелдон очень заинтересован в повести и просит меня прийти в издательство. Это был великий день. Известный издатель, известный покровитель гениев, известный миллионер… Было от чего закружиться голове. Я нарядилась с ног до головы. Очки оставила дома, хотя без них не увижу и коровы в трех шагах. Я отправилась в издательство, готовая увидеть и победить.

Самое смешное – я не проиграла.

Он осыпал меня похвалами: моя повесть – гордость человечества! Похвалы лились, как теплое пиво из бутылки. «Он ее издаст, создаст вокруг нее шум. Ведь я новая Гвендолен Снейгли!» Я видела, что его привлекала моя женственность. Он пригласил меня завтракать. Оказывается, мы прямо-таки созданы друг для друга. Он, видите ли, никогда не встречал ничего подобного! Когда я добралась домой после нескольких рюмок мартини, то вспомнила, что приглашена на ужин – только вдвоем. Я была в восторге! Подошла к разбитому зеркалу и повторяла: «Он меня любит! Меня любит великий Ронни!»

Я слушал внимательно. Для Ронни это было обычным делом. Попалась еще одна провинциалка, вот и все.

– Я отправилась на это свидание, одолжив у знакомых черное вечернее платье. Ресторанный шик меня поразил. Такой ужин, такие вина и, наконец, финал: пойдем ко мне на рюмочку? Конечно, я согласилась, ведь я была на седьмом небе! Мы поехали на квартиру Ронни.

– Какую квартиру? Ведь у Ронни был дом.

– Конечно, был дом, но была и квартира для свиданий. В доме – сестра и слуги, а здесь… Затемненный свет, музыка, шампанское. Вдруг Ронни посмотрел на часы. Я подумала, неужели он кого-то ждет? Но Ронни подсел ко мне, подбирая слова любви. Пробило одиннадцать. В холле послышались шаги. Я отодвинулась и сказала: «Там кто-то есть…», но он прижал меня сильнее.

В этот момент, я услышала женский голос, он повторял только одно слово – Ронни… Ронни… Ронни… Голос был так страшен, что я не забыла его до сих пор.

Он сделал движение, словно был застигнут врасплох. Я продолжала сидеть. Голос этой женщины звучал у меня в ушах как траурный звон.

«Добрый вечер, дорогая, я забыл, что сегодня наша ночь…»

«Ронни», – застонала она.

«Моя дорогая, я понимаю, что это не совсем красиво, но ты сама, как светская женщина, должна понимать, что мужчине время от времени требуется перемена».

Так сказать, свежесть молодости…

Женщина ушла, и я слышала, как захлопнулась за ней дверь. А Ронни снова упал на диван и сказал: «Это будет для нее хорошим уроком. Как мимолетная любовь она неплоха, но она начала много требовать как жена».

Он снова попытался обнять меня, но я в ужасе вскочила:

«Вы знали, что она придет, и поэтому зазвали меня сюда!»

«Это только одна из причин, моя дорогая, ты ведь тоже лакомый кусочек из штата Айдахо!»

Я удрала оттуда. Я бежала, путаясь в моем черном платье, и ревела, как дура.

Как новому гению Ронни мне был конец. На следующий день я получила мою рукопись с отказом.

Теперь вы поняли, почему я считала Ронни злым?

Я слушал, содрогаясь. Дорого бы я заплатил, чтобы все это оказалось ложью. Но в каждом ее слове звучала правда. Если был такой факт в его жизни, должны быть и другие. Неужели я был настолько туп и легковерен? Я считался самым близким другом Ронни. Мне даже и не снилось, что – у него имеется специальная квартира для любви. А я, дурак, думал, что женщины не играют никакой роли в его жизни. Я всегда считал, что людям свойственны слабости и никогда особо не идеализировал их. Но сейчас? Жизнь показалась мне лишенной смысла. Меня считали хорошим человеком, но разве ослепленный дурак, шут может быть хорошим человеком? Сильвия Ример вправе пренебрегать мною. Теперь мне понятно и отношение ко мне сына.

– Билл знал об этом?

– Да, он давно знал, что за птица Ронни. Эту историю он тоже знал.

– Как вы думаете, это Билл стрелял в него?

– Об этом меня не спрашивайте, разве я знаю?

У меня снова отчаянно заболела голова.

– Все эти дни он знал, каков Ронни, и думал о Жанне…

– Да. А отец сидел дома и чуть ли не штопал носки своему благодетелю. Это была одна из причин моей любви к Биллу. Кто-то должен был интересоваться мальчиком. Я любила его не для себя. Для него я – старая баба. А отец в его жизни – ноль.

– Почему он мне никогда не говорил?

– Что?

– То, что знал о Ронни?

– Так что же, вы ничего не знали? И это не ваши обязанности – снабжать его экспонатами для «гнездышка»?

– Я не знал даже, что у него есть квартира. Даже не предполагал, что его могут интересовать женщины.

– Значит, вы не знали? И только сейчас все это свалилось на вашу голову? Боже мой… Столько лет верить Ронни… Мы с Биллом думали…

– Что вы думали? – возмущенно спросил я, – Что я ему помогал?

А то, что я был слепцом, меня оправдывает? Я чувствовал себя законченным идиотом.

– А я пришел обвинять вас в убийстве.

– В убийстве? Меня?

– Это все-из-за ключа, но я уже не хочу об этом говорить.

– Что я взяла ключ и убила Ронни? Это не так смешно, как кажется. Я давно бы уже убила Ронни, если б хватило мужества. Но я его не убивала. Вчера вечером у меня было трое друзей. Трант проверил это. Алиби твердо, как скала.

– Ну что ж. Остается только просить у вас прощенья.

– Только вы один продолжаете борьбу за Билла. Сегодня утром я готова была сделать все. А что сделала? Съела коробку сардинок и выкурила пачку сигарет,

– Вы не знаете ничего, что могло бы помочь?

– Нет, не знаю. Кроме, разве, одного его секрета,

– Какого секрета?

– Не знаю, что там он прятал в эту коробку. Вчера, когда он уходил к Жанне, я заметила, что коробка пуста. Думаю, это какая-то память о матери. Он никогда мне об этом не говорил.

«Вот и опять Фелиция», – подумал он,

Она протянула мне руку и сказала;

– Простите меня. Это был хороший урок. Никогда и никого теперь не буду осуждать без основания.

Мы простились.

– Спасите Билла. Вы сделаете это. Вы стоите десятка таких, как я.

Глава 20

Теперь я понял, что Сильвия Ример не убийца. У нее было алиби, и она не брала ключа. В Питере и Ирис я обрел союзников и этим несколько уменьшил свое отчаяние. Я знал, что если уступлю – это смерть для Билла.

Я вспомнил, что меня приглашала Магги и поехал в издательство. Неожиданно этот визит оказался очень тяжелым. Все смотрели на меня, как на привидение. Под перекрестными взглядами служащих я прошел к себе в кабинет, где меня ждала Магги. Только с ней я мог сейчас разговаривать.

– Я рада, что ты пришел, Жак, – приветливо сказала она.

– А в чем дело?

– Я должна была сказать полиции о Лейгтонах, потому что именно так все было.

– Знаю.

– Жак, я хочу рассказать тебе о Гвендолен Снейгли.

– При чем здесь Гвендолен?

– Ты помнишь, когда Ронни вернулся из Джорджии, то просил нас не проболтаться Снейгли о своей женитьбе? Я думала, это просто шутка в его стиле. Но дело совсем в другом. Об этом мне вчера сказала Арлена, секретарша Ронни. Мы с Арленой уверены, что Билл не убивал Ронни. А Арлена… Может, лучше позвать ее, пусть она сама тебе все расскажет?

– Хорошо, пригласи Арлену.

Магги вышла, и через минуту они вернулись вдвоем. Арлена всегда держалась обособленно и даже с Ронни мало считалась. В руках у нее были какие-то бумаги.

– Расскажи ему, Арлена, – попросила Магги.

– Теперь, когда Шелдона нет в живых, а ваш сын попал в такую беду, я не вижу причин скрывать это. Мистер Шелдон обещал жениться на Гвендолен Снейгли. Уже много лет он писал ей любовные письма. Корреспонденцию вела я. Он никогда не придавал этим письмам серьезного значения. Своими обещаниями он побуждал ее писать еще больше. Он был очень хитер. Вот, например, как он мне говорил: «У нашей квочки снова депрессия, надо дать ей новую порцию пилюль. Что мы сейчас ей напишем? Ну, скажем, что у нас родственные души. Это всегда действует. От таких писем она тает». Она говорила ему, что он настоящий мужчина. Она просто помешалась на нем. Перед его отъездом в Европу Гвендолен писала ему страшные письма с угрозой самоубийства. Ронни понял, что на сей раз попал в силки и сказал мне: «Это уже война, Арлена. Если мы хотим заполучить ее новую повесть, попросим-ка ее, чтобы она вышла за нас замуж». И попросил. Это была чистая работа. Он писал ей о временной разлуке и о своем преклонении перед ее талантом. Ронни продиктовал мне письмо в таком духе и спросил: «Не слишком ли далеко мы зашли, Арлена? Надо как-то выкручиваться из этой ситуации».

Арлена подала мне пачку писем. Я бегло просмотрел их, уже ничему не удивляясь. Это был стиль Ронни, ласковый, шутливый, деликатный.

– Она, Жак, совсем ошалела, – заговорила Магги. – Писала письма, пронизанные любовью, благодарностью, Бог знает чем. Потом снова взялась за книгу. Она не представляла себе, как проживет шесть месяцев его отсутствия. Он юлил, чтобы заставить ее закончить книгу. Гвендолен приехала с ним в Нью-Йорк. Теперь он должен был сказать, ей. Но… его убили… Жак, подумай, если она стороной узнала о его женитьбе, ведь это мотив преступления, причина его.

– Да, причина. Я пойду к ней.

– Но будь осторожен, Жак, чтобы не кончилось, как с Ронни.

– К черту!

– Я хорошо сделала, что рассказала вам про это? – спросила Арлена.

– Ты сделала очень хорошо. Спасибо, девушки.

Я взял такси и поехал к дому, где остановилась Снейгли. Но по дороге я подумал, что Анни никогда не стала бы покрывать убийцу брата. Снейгли дома не оказалось, и портье не знал, когда она вернется.

Надо возвращаться к Питеру и Ирис, может, у них есть новости. Я поехал домой. В почтовом ящике кроме газет лежало письмо. На нем не было адреса, не было даже моей фамилии. Кто-то просто принес его сюда. Я вскрыл конверт в лифте. Внутри был еще один открытый конверт, адресованный мне в Веверли-отель в Голливуде и направленный обратной почтой сюда. Я увидел почерк Фелиции, голова у меня закружилась и мне показалось, что я падаю вниз. Лифт остановился. Я открыл дверь квартиры и позвал Леору. Никто не ответил.

Я вынул из конверта три листка голубой бумаги.

Глава 21

Я сидел с письмом в руках, не в состоянии двинуться с места. Вот когда, наконец, открылась загадка. Вот в чем причина трагедии, ключ к которой я искал три года. Никогда я не мог себе представить этого! После рассказа Сильвии Ример, Магги, Арлены этот трагический эпизод был последней каплей. Я понял, что моя жена была той женщиной, о которой мне рассказала Сильвия, Вот когда я увидел настоящего Ронни!

Все было ложью, он нуждался в приятелях, любовницах, убеждавших его в его силе. Эти годы он жил нашей кровью, как вампир. И вдруг, когда он собрал новый квартет жертв, роли изменились. Из-за Билла, его молодости и любви, Ронни сам стал жертвой. «Фелиция не стоит слез», – это слова участия Ронни после ее самоубийства!

О, если бы он ожил! Я сам бы убил его. Я переживал каждую фразу письма Фелиции, ведь она была жертвой пресыщенного самодура, жертвой, вампира, праздновавшего свой триумф за счет гибели другого. Я видел жену, как живую, на краешке карниза. Прыжок…

Но сейчас дело не в Фелиции… Надо спасать еще живого. Каким образом письмо очутилось в моем ящике? Сейчас мне было ясно одно:, когда я вернулся из Калифорнии, кто-то перехватил письмо и скрыл от меня. Это мог быть только Билл; который болезненно переживал эту драму. Билл, обожающий мать… Билл, в то время пятнадцатилетний мальчик, читал это письмо!

Мне вспомнилась реплика Билла: «Я не хотел тебя ненавидеть, это все из-за матери». Он спрятал письмо, чтобы пощадить меня? Но оно ужасно для пятнадцатилетнего мальчика. Так вот в чем заключался его секрет, его тайна…

Не Фелиция и не я стали жертвами Ронни Шелдона. Главная его жертва – Билл. Ронни отдавал себе в этом отчет. Это подтверждается и его завещанием: он погубил мать и за это хотел заплатить сыну после своей смерти, то есть надругаться еще и над ним.

Билл спрятал письмо. Но каким же образом оно попало в мой ящик? Я вспомнил Сильвию. Памятью о матери, очевидно, и было это письмо. Сильвия сказала, что коробка была пуста, когда Билл пошел на 58-ю улицу. Вспомнились отрывистые фразы Билла: «Я должен был объяснить Жанне». Сегодня утром говорил, что она что-то должна была мне сказать, но когда я спросил, что именно, он отделался словами: «Сказала ли она тебе, как это переживает?»

Теперь стало попятно. Билл хотел знать, говорила ли мне Жанна о письме. Он понимал, что это письмо является тем оружием, которое ударит по супружеской жизни Ронни. Он отнес его /Канне и ничего не сказал об этом Транту. Здесь говорило чувство самосохранения. Нетрудно было понять, как реагировал бы на эта Трант: «Еще лишнее отягчающее обстоятельство».

Надо было действовать, и я отправился к Жанне.

Дверь открыл Джонсон и сказал мне, что Жанна в гостиной. Трант закончил свой допрос.

При моем появлении Жанна поднялась с кресла.

– Здесь был лейтенант Трант. Я сказала ему, что кто-то входил сюда в девять часов, но ничего не сказала о Билле и о ключе.

– Билл приносил тебе письмо моей жены? – спросил я.

Она недоумевающе посмотрела на меня.

– Письмо? Я ничего не знаю ни о каком письме…

Я вдруг догадался. Когда Трант допрашивал Билла в первый раз, у Сильвии, он вдруг вспомнил о Джонсоне. При этом Билл побледнел. Боялся письма? Очевидно, он передал его Джонсону для Жанны.

Жанна вопросительно смотрела на меня.

– Все в порядке, Жанна, я уже сам все понял, – сказал я и направился к двери.

– Прошу вас! – крикнула Жанна.

– Нет, сейчас нет… Я иду наверх к вашей маме, приходите туда.

Я спустился вниз, к Джонсону.

– Что вы сделали с письмом, которое мой сын дал для Жанны?

Он вздрогнул, совесть его была нечиста.

– С каким письмом?

– Вы его прочитали, а узнав правду, убили Шелдона?

Это было глупое обвинение. Джонсон затрясся от ужаса.

– Я его не читал… я…

Внезапно все стало ясно. Джонсон, всю жизнь аккуратно выполнявший все поручения, не мог утаить письмо от Жанны. Существовал только один человек, который мог отвлечь его от исполнения служебных обязанностей, для которого он бы сделал все, не задавая никаких вопросов: Анни Шелдон. Анни, которая сегодня утром мне сказала: «Ты ненавидишь Фелицию, правда? Если бы ты мог понять!»

Что я должен был понять? Что Фелиция была не моим врагом, а только жертвой?

Это Анни взяла письмо. А потом подбросила его в мою квартиру.

– Вы отдали письмо Анни Шелдон, правда? Она слышала все, что говорилось в гостиной. Когда Билл вышел, она вошла в холл и увидела вас с письмом. Юна спросила, что это за письмо и взяла его… Где она?

Он повторил мой вопрос:

– Где она? Мисс Анни Шелдон в своей комнате. Она…

Я взбежал по лестнице, вдогонку мне несся голос Джонсона:

– Но прошу вас, она ничего не сделала? И я ничего не сказал лейтенанту Транту. Для блага мистера Билла. Это было…

Мое сознание лихорадочно работало. Анни, для которой, как и для меня, Ронни был идеалом, прочитала письмо Фелиции. Анни имела ключ. Правда, у Анни было алиби, но какое? Гвендолен Снейгли, которая узнала, что Ронни обманул ее, унизил и изменил ей. При этих обстоятельствах это алиби казалось весьма шатким,

Глава 22

Анни сидела в кресле в одном из своих дорогих, но безвкусных платьев. Она не встала, но повернула голову в мою сторону.

– Жак…

– Это ты прислала мне письмо Фелиции?

Она посмотрела мне в глаза и спокойно сказала:

– Теперь ты понимаешь, что не виноваты ни ты, ни Фелиция. Теперь ты не сможешь ее ненавидеть.

– Ты взяла письмо у Джонсона?

– Конечно. И велела отнести его тебе на квартиру. Я не могла видеть твоих переживаний и того, что ты продолжал считать Ронни своим лучшим другом.

– Но до этого ты взяла письмо. Ты знала о Фелиции еще до смерти Ронни и уверяешь, что ушла к Снейгли.

– Уверяю? Не веди себя, как лейтенант Трант. Тебе незачем вытягивать из меня что-либо силой… Садись. В течение двадцати пяти лет, с момента, когда пришло письмо о смерти Луи, содержанием моей жизни были Ронни, Джонсон, Фелиция и ты.

Луи был женихом Анни, фотография его всегда стояла на ее столике и исчезла совсем недавно. Это ее единственное любовное переживание.

– Я любила вас всех, – продолжала Анни, – и не обращала внимания на недостатки Ронни. Ронни есть Ронни, вот и все. До вчерашнего дня я совсем не задумывалась над его женитьбой. Очевидно, он хотел иметь Жанну, и получил ее. О Билле я совсем не думала. Вчера, когда произошел взрыв и я услыхала, что Ронни орет, на них, как ненормальный, я испугалась. Сначала я была на его стороне. Я слышала, как он ужасно ругал Билла. Слышала, как грозил уничтожить тебя и издательство. Я слышала, как Жанна умоляла Билла уйти. Чтобы не видели, как я подслушиваю, я ушла к себе.

Я видела, как Билл вышел в холл и что-то передал Джонсону. Когда он ушел, я увидела в руках Джонсона конверт и глазам своим не поверила, узнав почерк Фелиции. Я взяла письмо, собираясь его вернуть, но сначала решила прочитать.

С этого момента я зачеркнула всю свою жизнь. Я знала о квартире Ронни, он часто не ночевал дома. Я понимала, он был мужчиной и не имел жены. Но то, что Ронни был подлец и так поступил с Фелицией…

Я спустилась вниз и увидела тебя. Я пошла вслед за тобой, и снова началось: Ронни рычал на тебя, а я стояла за дверью и думала, как он смеет? Он уничтожил твою жизнь и еще смеет так орать! Я все слышала – как Ронни приказал. Джонсону взять выходной, как он звонил Артуру Фридлянду. Я убедилась, что свое намерение он приведет в исполнение, чтобы совсем уничтожить тебя. Я ушла в ванную, но и там все слышала.

Когда Ронни положил трубку, тут уж не выдержала Жанна. Как она была великолепна в своей гневе! Она крикнула: «Я ухожу от тебя!» Потом она убежала в свою комнату, и я поняла, что мне надо делать. Если Жанна может быть энергичной, я тоже должна. Если никто не может его удержать, это сделаю я. С письмом в руке я направилась в гостиную и сказала ему: «Позвони Артуру еще раз и скажи, чтобы он не приходил». Он крикнул: «Ты сошла с ума!» Я повторила: «Позвони сейчас же Артуру, иначе я предам гласности, что ты сделал с Фелицией. Это ты убил ее! Ты толкнул ее из окна! Я ухожу из этого дома, но прежде чем уйти, я удержу тебя от новой подлости?.

Это было страшно. Он был взбешен и зло рассмеялся: «Ты тоже? Это даже забавно! Я теряю сразу и жену, и хозяйку. Ну что ж, не могу же я всю жизнь держать при себе домработницу. Итак, уже двадцать пять лет прошло, как я откупил тебя у твоего жениха. Он был в восторге от собственной смерти. Сейчас у него, должно быть, штук пятнадцать сыновей, собственная ферма. А мне невыгодно было отпускать тебя для твоего семейного счастья в Перу или Эквадор».

Подлость Ронни была безгранична. Двадцать пять лет тому назад он уничтожил счастье сестры ради своей выгоды. Я трусиха, Жак, я ничего не сделала, я разрешила ему смеяться надо мной. Я не нашла ничего лучшего, как пойти к Гвендолен и рассказать ей обо всем. Она обвинила меня в малодушии. Да, мне нисколько не помог этот разговор с Гвендолен и сознание, что с ней случилось то же самое. У Гвендолен характер сильнее, чем у меня. Она заявила, что я обязана-спасти тебя, спасти издательство, сказала, что я должна быть готова на все и должна вернуться домой сейчас же.

Теперь, когда я достиг своей цели, я должен был почувствовать радость победы, но радости не было. Вопрос ясен, как решение математической задачи. Анни побуждаемая Гвендолен, ненавидевшая брата, вернулась, чтобы выполнить свой моральный долг.

– И ты вернулась… – тихо спросил я.

– Да, – кивнула она головой, – вернулась

– Ты открыла дверь своим ключом?

– Да.

– И Ронни был там?

Она посмотрела мне в глаза:

– Ронни лежал на полу… мертвый, а около него револьвер.

Я был так уверен, что сейчас последует признание, что даже растерялся. Жанна ведь слышала, как убийца открывал дверь в девять часов.

– Это было около девяти часов, да?

– В девять? О, нет, значительно позже. Это было… около половины десятого. Я от Гвендолен ушла после девяти.

«Она разгадала западню», – подумал я,:

Но Анни продолжала упавшим голосом:

– Никогда до этого я не видела трупа. Но я не была поражена или огорчена. Я просто стояла и смотрела на него. Даже чувствовала какое-то удовлетворение, будто радовалась тому, что восторжествовала справедливость,

Я – не хотел ей верить, но уже начал сомневаться.

– Почему ты не вызвала полицию?

– Я хотела позвонить, подняла трубку, но телефон был занят. Я услышала голос Жанны, потом твой. Жанна говорила, что слышала выстрелы и спрашивала, должна ли она вызвать полицию. Ты ответил: «Нет». И Жанна сказала, чтобы ты взял с собой ключ от парадного.

Верно, это были наши слова. Не было сомнений, что Анни подняла трубку. Если бы она застрелила Ронни, то ни за что не подошла бы к телефону.

– Я знала, что ты приедешь и передумала звонить в полицию. Я снова вернулась к Гвендолен и рассказала ей, что произошло с Ронни, и мы условились о моем алиби.

– Алиби! Чтобы спасти тебя от ареста…

– От ареста? Ты думаешь, я беспокоилась об этом? Для чего? Нет, Жак, моя судьба меня не волновала.

Она подошла к кровати, взяла сумку и что-то достала из нее.

– Я хотела, чтобы «полиция не знала, что я уже была в доме. Сейчас ты поймешь, почему…

Она протянула мне открытую ладонь.

– Видишь, Жак, это я нашла в руке Ронни. Он был мертв и сжимал это в руке.

Это была пуговица от костюма Билла. Я узнал ее. Снова сомнения, снова лишняя улика против Билла.

– Жак, дорогой, теперь ты понимаешь, почему я сказала, чтобы ты не очень надеялся. Если Ронни держал пуговицу в руке, то это определенно значит, что Билл вернулся. Он каким-то образом достал ключ, ворвался сюда, схватил револьвер и, когда Ронни бросился к нему, застрелил его.

Она подала мне пуговицу.

– Возьми ее, Жак, поступай, как считаешь нужным. Ты должен смотреть правде в глаза. Билл все-таки убил его.

– Нет!

Она положила мне руку на плечо:

– Жак, дорогой, послушай! Не лучше ли будет рассказать Транту правду? Если мы расскажем все, и они увидят, каким чудовищем был Ронни, суд присяжных это поймет!

Я поднялся и одеревеневшими ногами направился к дверям.

– Я должна была рассказать тебе это. Ты должен знать.

Я молча вышел из комнаты.

Глава 23

В ушах еще звучали слова Анни: «Надо сказать все Транту». Разве что так должно было закончиться? Сдаться на милость Транта? Обнажить наши раны, показать, как Ронни нас обидел? Посмотрите, что он сделал Жаку Дулитчу, Гвендолен Снейгли, Анни Шелдон, Сильвии Ример! Это чудовище, приветствуйте же его убийцу!

Я вышел на улицу. Кто-то схватил меня за плечо.

– Наконец-то! А мы ищем тебя.

Это были Питер и Ирис. Неподалеку стояла полицейская машина, из которой вышел Трант. Он подошел к нам.

– Вы говорили с мистером Меквиром? – спросил он.

Он хотел знать, согласились ли мы объявить Билла ненормальным.

– Нет, я не говорил с ним, – твердо ответил я.

– Мисс Шелдон сказала мне о ключе.

– О ключе?

– Да, она слышала, как убийца открывал дверь своим ключом в девять часов.

«Что это? – думал я. – Новая западня?»

– Вы об этом знаете? Миссис Шелдон говорила мне, что она вам об этом тоже сказала, – продолжал Трант.

– Да, сказала.

– У вас есть ключ от этого дома?

– Да, есть.

– Вы не давали его сыну?

– Конечно, нет, – вмешалась Ирис. – Ключ был у Жака, он открывал нам дверь.

– Я так и думал, – сказал Трант. – Вы отдаете себе отчет, что это первый факт, в пользу вашего сына? По показаниям миссис Шелдон Билл ушел после эпизода с револьвером. Если бы он убил, то должен был вернуться и сам открыть себе дверь. Джонсон говорит, что у Билла никогда не было ключа. Это очень важная подробность.

Я подумал, что пока он не знает о ключе Жанны, есть надежда.

– Теперь я иду к Лейгтонам. Я искал вас дома, там и встретил вашего брата с женой.

– Пойдем вместе, – сказал Питер.

Я понимал, что пребывание с Трантом таит в себе угрозу. Какая-то скрытая цель у него была.

– Хорошо, идем, – решился я.

Дверь открыла Филлис и подозрительно посмотрела на нас.

– В чем дело?

– Надо задать вам пару вопросов, – ответил Трант.

Но леди Брент упорно стояла на пороге, загораживая своей фигурой дверь.

– Базиль работает, – твердо сказала она.

– Может быть, он согласится прервать свою работу на пару мйнут?

– Что случилось, Филлис? – В коридоре появилась Нора – Добрый вечер, – сказала она, увидя нас. – Базиль работает, но…

Не обращая внимания на Филлис мы прошли мимо нее в гостиную. Жанна сидела в кресле. Трант остановился у дверей.

– Пригласить Базиля? – спросила Нора.

– Пожалуйста, – ответил Грант.

Нора робко постучала в дверь библиотеки, вошла туда и через минуту вернулась с мужем.

Я подумал о Базиле, что он – своего рода Ронни, а Нора – Анни, рабыня гения.

– Добрый вечер, лейтенант, добрый вечер, господа. – Базиль был очаровательно любезен. – Чем могу служить?

– Прежде всего вам хочет задать несколько вопросов мистер Дулитч, – сказал Трант.

Я думал, что речь идет обо мне, и растерялся. Но вперед выступил Питер. Я только сейчас заметил еле заметную улыбку на лице брата.

– Ерли вы не возражаете, я хочу еще раз проанализировать ваше алиби.

– Я готов сделать все, чтобы облегчить вам расследование, господин лейтенант. Но разве мистер Дулитч уполномочен? – спросил Базиль.

– Мистер Дулитч не сказал, что именно его интересует, но я не вижу причин запрещать ему задавать вам вопросы.

– Что ж, хорошо. Если вы это санкционируете! – величественно произнес Базиль.

И снова заговорил Питер.

– Леди Брент достала вам билеты на «Встречу в городе» у миссис Магги Стейн. Вы, господа, пришли в театр в восемь часов тридцать минут. Вы разговаривали с миссис Стейн и ее мужем возле входа, а после в антракте, да?

– Эти факты настолько достоверны, что не подлежат дискуссии, – уже с раздражением сказал Базиль.

– Конечно. Как вам известно, этот спектакль поставлен мною. Сегодня утром я позвонил в кассу и узнал, что у них были заказаны и отмечены три места по записке Магги Стейн. Но места для брони мы всегда оставляем по четыре. Таким образом, оставалось еще одно место. Поскольку это было только вчера, то администратор все очень хорошо помнит. Четвертое место занял режиссер из Голливуда, мой знакомый. Его зовут Роберт Альден. Я позвонил ему. Это человек, которому можно полностью доверять. За это я ручаюсь. Роберт Альден сказал мне, что в прошлый вечер во время первого акта место по левой стороне от него было пустым. А во втором акте кресло занял худой высокий человек с испанской бородкой. Так это было?

Он посмотрел на улыбающуюся Ирис, а потом сказал Транту:

– Это все, что я хотел выяснить. Занавес после первого акта опускается в девять сорок пять. Это давало мистеру Лейгтону предостаточно времени, чтобы появиться у Шелдона после первого разговора с миссис Стейн и вернуться до второго разговора в антракте.

– Это несколько меняет дело, – сказала Ирис. – Оказывается, что у мистера Лейгтона нет алиби!

– По моему мнению, – подхватил Питер, – вчера вечером, еще до ухода Лейгтона в театр, Ронни пришел сюда и сказал, что игра закончена и ваша семья должна вернуться обратно в Англию. Лейгтону это, конечно, не понравилось. У него, естественно, не было желания оставлять свою комфортабельную квартиру и двенадцать тысяч долларов в год. Он поспешил в театр, где его ожидали дамы. Там, благодаря встрече с супругами Стейн, он получил алиби, а потом мог спокойно вернуться к Ронни и убить его, зная, что все улики будут против Билла.

Это было выше моих сил. Я видел Питера и Ирис, стоящих между Лейгтоном и Трантом. Я видел бледную, испуганную Нору. Но я также, видел презрительную физиономию Филлис. Мне стало страшно, что новая надежда вспыхнет и исчезнет, как блуждающий огонек. Я посмотрел на Транта. Но тот, словно ничего не произошло, спросил у Лейгтона:

– Как вы нам это объясните?

Лейгтон очаровательно улыбнулся Транту,

– Я только должен признаться в одном: я не был с вами вполне откровенен. Да, мистеру Дулитч, с его тонким театральным чутьем, удалось установить кое-что. Правда, что Ронни Шелдон приходил ко мне перед моим уходом в театр. Правда и то, что он был в бешенстве. Он бросал самые страшные угрозы. Моя дочь опозорила всю семью! Он нас вышлет обратно в Англию! Но, знаете, он был в то время мало похож на человека. Уверяю вас, я не привык к таким выходкам. И, к сожалению, не умею усмирять истериков.

Он обратился к Питеру:

– Вы правы, говоря, что я поспешил в театр к моим дамам. Я рассказал им, что случилось. Дальше факты не совпадают. Это правда, что место возле вашего приятеля из Голливуда во время первого акта было пустым, а во втором акте я его занял. Но это не значит, что во время первого акта меня не было в театре. Случилось так, что я сел на последнее кресло этого ряда, вдалеке от вашего режиссера. Я уверен, что если вы еще раз ему позвоните, он это вспомнит. Я его хорошо помню: полный, невысокий, пришел поздно, после поднятия занавеса.

Да, во время первого акта я сидел на боковом кресле, а около меня рядом с пустым креслом сидела леди Брент. Вы понимаете, лейтенант, в это время с нами не было моей жены. В течение долгих лет супружеской жизни моя жена самоотверженно стояла на защите нашего семейного очага. И вчера она решила пойти к Ронни Шелдону, чтобы как-то уладить конфликт. Она была уверена, что ей удастся утихомирить гнев Шелдона. Теперь вы понимаете, почему я не был с вами вполне откровенен. Сказать вам всю правду означало предать жену. Я очень сочувствую семье. Билла. Конечно, они стремятся оправдать сына и племянника. Но я ничем не могу им помочь.

Да, моя жена ходила к Шелдону. Она успела вернуться до антракта н, таким образом, получила алиби благодаря встрече с супругами Стейн. Но моя жена не убийца, она застала Ронни Шелдона уже мертвым.

Я весь был как сжатая пружина. Я поверил Анни. Но Базиль Лейгтон? Неужели он так уверен, что своей речью убедил нас?

– А теперь, – продолжал он, – я скажу вам одну вещь, которая окончательно докажет вину Билла. Когда моя жена увидела труп Ронни, то заметила в его руке пуговицу с кусочком материи от куртки Билла. Я уверен, что когда вы его арестовывали, то заметили, что на его куртке не хватает пуговицы.

Он замолчал и принял картинную позу, ожидая реплики Транта, но тот молчал, и Базиль продолжил:

– Очевидно, этой пуговицы уже не было, когда вы осматривали труп. Это доказывает, что присутствующие здесь господа, стремясь отвести подозрения от молодого Дулитча, спрятали пуговицу прежде, чем вызвали вас.

Он снова улыбнулся мне, потом Питеру.

– Мне очень грустно, но когда дело касается моей жены, я не могу сохранять лояльность по отношению к другим.

Смешно было наблюдать, как Базиль, со свойственным ему высокомерием, не видит крупных дыр в расставленной им сети, считая ее безупречной. Как мне хотелось добраться до него!

Ирис и Питер хорошо подготовились к этому поединку и не собирались сдаваться. Питер сейчас же бросил новое обвинение:

– Почему же ваша жена не вызвала полицию?

– Если мистер Шелдон уже был мертв, как она попала в дом? – подхватила Ирис. – У нее что, был ключ?

– Нет, я не думаю, чтобы у жены был ключ. Насколько я помню, она сказала мне, что парадная дверь была открыта.

– Открыта? Боже! Почему парадная дверь была открыта? – воскликнула Ирис.

– Даже призывая Бога, я не смогу ответить на этот вопрос, – сказал Базиль.

– Значит, вы уверяете, что, когда пришла ваша жена, мистер Шелдон был уже мертв?

– Да.

– Она вышла из театра до начала спектакля?

– Да.

– Выходит, она ушла из театра в восемь сорок. Мистер Шелдон убит двадцать минут десятого. Театр находится на углу 54-й авеню и Шестой аллеи. Даже если, она шла пешком, а не ехала на такси, то на дорогу ушло бы не более двадцати минут. А по вашим словам получается сорок. Почему? Что же она делала так долго?

Базиль спокойно отпарировал удар Питера:

– Никто и не уверяет, что она сразу же пошла к мистеру Шелдону. Ведь ей предстоял трудный разговор. Она это знала и должна была подготовиться к нему.

– И это заняло сорок минут? Прогулка по улицам? Подбор аргументов?

– Именно так, мистер Дулитч.

Я решил, что настала, наконец, и моя очередь, я не без злорадства спросил Базиля:

– Ваша жена пришла к Ронни в двадцать минут десятого?

– Да.

– Но не позднее, чем девять часов двадцать пять минут, ведь она успела вернуться в театр к антракту, в девять часов сорок пять минут?

– Думаю, что да.

– И она была там минуты две, не больше?

– Да, не больше.

Я встал. Впервые я посмотрел лейтенанту Транту прямо в глаза. Впервые в моих руках появилась козырная карта.

– Я могу доказать, что Норы Лейгтои не было в квартире Ронни в девять часов двадцать пять минут. В девять двадцать пяты домой возвратилась Анни Шелдон. Она это скрыла от вас, но сейчас согласится дать показания. Нет сомнения, что она была в квартире именно в это время, поскольку слово в слово повторила наш разговор по телефону с Жанной, а это было ровно в девять двадцать пять. А если Анни Шелдон была там в это время, то Норы Лейгтои там не было. Из этого следует, что миссис Лейгтои была в доме до смерти Ронни.

– Чепуха! – вскричал Базиль Лейгтои. – Это подвох, лейтенант! Лишняя попытка переложить ответственность за убийство на другие плечи. Моя жена пришла туда после убийства, повторяю, только после убийства! Мистера Шелдона убил Билл Дулитч. Пуговица…

На этот раз его красноречие прервал Питер.

– Вот именно, пуговица. – Он говорил очень спокойно. – Но где она? Это верно, что у Билла на куртке не хватало пуговицы. Но была ли эта пуговица в руке Ронни я не знаю, так как никто ее не видел, а тем более, не брал.

Но если она там была, легко отгадать, как она туда попала. Убийца мог найти ее на лестнице,.по которой Ронни волочил Билла, или в гостиной, где он До этого избивал парня. А дальше оставалось только вложить ее в руку убитого, подсовывая полиции важную улику.

Взгляд Питера, устремленный на Базиля, был так же пронзителен, как и взгляд Транта.

– Я думаю, настала пора проинформировать вас, что еще удалось мне обнаружить. После телефонного разговора с моим приятелем из Голливуда, я обошел с фотокарточкой Билла все кинотеатры в районе дома Ронни. На Третьей аллее я нашел кассиршу, которая его узнала. Вчера вечером он купил у нее билет в половине девятого. Девушка хорошо его запомнила, так как он был очень расстроен. Она сказала ему, что сеанс уже начался и чтобы он поторопился, а он будто и не слышал ее. Так что у Билла есть алиби. Он никак не мог убить Ронни. А поскольку Билл не виноват, а ваша жена не могла быть там в указанное вами время…

Я слушал с напряженным вниманием. Лейтенант Трант был как всегда непроницаем. Нора затаилась в глубине кресла, как мышка, Базиль Лейгтон…

Но вот он как бы встряхнулся и снова пошел в атаку. Только что он вздрагивал от слов Питера, как от удара кнута, но сейчас снова взял себя в руки к заговорил, обращаясь к Транту:

– Лейтенант, можно считать, что мистер Дулитч говорит правду?

Трант посмотрел на него как много раз смотрел на меня, без враждебности, но с безразличием, гораздо худшим, чем открытое обвинение.

– Я слышу впервые об этом алиби, но давно знаю Питера Дулитча и уважаю его. Если говорить обо мне, то я ему полностью доверяю.

– Значит, Билл Дулитч не виновен? – растерянно спросил Базиль.

– Выходит, так, – словно мимоходом бросил Трант.

– Поэтому…

Очень медленно Базиль обернулся к жене. Пальцы его дрожали. Лицо выражало жалость. Ведь Базиль Лейгтон был «милосердным человеком».

– Нора, – сказал он тоном легкого упрека. – Нора, бедная, несчастная женщина! Почему ты мне солгала? Почему не сказала, что ты убила Ронни Шелдона?

Глава 24

Базиль Лейгтон замолчал. Мы все остолбенели и уставились на Нору Лейгтон. Она продолжала сидеть неподвижно, только, будто стала еще меньше.

Первой очнулась Жанна. Она подбежала к матери и схватила ее за руку. Я подумал, что убийство Ронни – еще одна жертва этой преданной женщины, принесенная на алтарь благополучия ее мужа. Последняя жертва примерной жены.

Питер подошел к окну, потом, подумав, направился к Норе. В руках у него была театральная программка, которую он протянул ей.

– Это программа спектакля «Встреча в городе». Будьте любезны, откройте список действующих лиц…

Нора машинально взяла протянутую ей программку, ничего не понимая.

– Я прошу вас, – повторил Питер, – взгляните на нее. Действующие лица перечислены здесь в порядке их выхода на сцену. Прочтите первое имя.

Нора молчала. Жанна умоляюще сказала:

– Мамочка, дорогая, сделай то, что просит мистер Дулитч. Прочти первое имя.

– Борден, – тихо прочитала Нора.

– Прекрасно. А кто такой был Борден, миссис? – спросил Питер.

Рука Норы задрожала. Она посмотрела на мужа взглядом жертвы на палача.

– Нет, нет, – простонала она, – нет!

– Кто был Борден, миссис Нора, кто был Борден? – настаивал Питер.

Она с трудом ответила:

– Борден – почтальон. Он пришел с письмом. Попросил напиться. Женщина подала ему холодного чаю. Он больше не появлялся.

Трант встал рядом с Питером и внимательно всматривался в лицо Норы. Питер продолжал:

– Прочтите третью фамилию.

– Изабелла Страттон. Это приятельница героини, ее соседка. Она пришла за порошком для печенья.

– Как она была одета?

– На ней был голубой передник с красными узорами. Она сказала, что должна его носить, так как это подарок к Рождеству… Но, когда она его надевает, ей хочется кричать…

Она уронила программку и закрыла лицо руками.

– Боже мой… Боже… – шептали ее губы.

Питер спокойно поднял программку и подошел к Филлис.

– Прочтите, пожалуйста, четвертую фамилию.

– У меня нет очков. Без них я не прочту ни слова.

– Так принесите их, – сказал Питер.

Филлис с возмущением обратилась к Транту:

– Этот человек имеет право издеваться над нами?

– Я бы на вашем месте лучше бы принес очки, леди Брент, – с ударением произнес Трант.

Филлис взяла лорнет и спросила:

– Что вам надо?

– Прочтите четвертую фамилию, – спокойно повторил Питер.

– Марион Страттон.

– Расскажите нам о ней.

– Сейчас уже не смогу. Или вы считаете, что я только и думаю об этой чепухе? После вчерашнего?

– Но все-таки, кто она, Марион? Эту героиню нельзя не заметить.

– Почему?

– Сколько ей лет? Это молоденькая девушка или взрослая женщина?

– Это дочь той соседки, о которой сказала Нора.

– Хорошо. Это маленькая дочь мадам Страттон. Она плакала, потому что какой-то мальчишка стащил у нее обруч. Вы, наверное, это помните. Она рыдала так громко, что звенело в ушах.

– Я помню, что она орала, но в чем дело, что это противное дитя болтало…

– Довольно, – оборвал ее Питер. – Я знаю, что в Англии Марион – обычное женское имя, но у нас в Штатах не так. Марион – это не маленькая девочка. По спектаклю это сын соседки, мужчина двадцати двух лет. Я должен добавить, что в пьесе никто не кричит, хотя вы так хорошо запомнили этот крик. Марион – мужчина.

– Это маленькая девочка…

– В первом действии совсем не было, никакой маленькой девочки. – Питер взял программу. – Ситуация снова изменилась, правда? Миссис Лейгтон, оказывается, знает содержание первого действия, а вы нет…

Он повернулся к Транту. Филлис продолжала держать лорнет у глаз. Она смотрела на Транта.

Казалось, он ни на кого не обращает внимания. Лицо его оставалось непроницаемым. Наконец он безразличным тоном спросил:

– Вы уверены, что во время первого действия из театра ушла леди Брент, а не миссис Лейгтон?

– Да, я так думаю, – ответил Питер.

Трант на долю секунды прикрыл глаза.

– Мои люди тоже проверили театр, по-своему, – сказал он. – Они не знали никакого голливудского режиссера, но я поручил им проверить театральные агентства. Агент в Пикадилли продал два места непосредственно за Лейгтонами. Продал он их своим старым клиентам супругам Фенвик из Унион Сити. Туда поехал наш человек. Показания Фенвиков подтверждают слова Питера Дулитча: во время первого акта одно место было пустым; а также показания мистера Лейгтона, что он сидел на боковом месте, а возле него сидела женщина.

У нашего сотрудника не было карточки леди Брент и миссис Лейгтон. Но сейчас и так все ясно. Супруги Фенвик помнят, что женщина, которая в первом акте сидела рядом с мистером Лейгтоном, читала программку при свете зажигалки. Оба они уверены, что она не надевала очков.

Он повернулся к Филлис:

– А вы только что сказали, что не можете прочесть ни слова без очков. Это характерный факт, и он проясняет дело. Мистер Дулитч вполне доказал это.

Значит, Трант знал, что у Филлис не было алиби еще до того, как мы пришли сюда! А теперь он воспользовался моментом, чтобы нанести окончательный удар нашим противникам. Я совсем не понимал этого человека, но это уже было не важно.

Питер опять обратился к леди Брент. Дело близилось к финалу.

– Мы могли угадать, что это вы пошли к Ронни. Такое задание не под силу мягкой Норе Лейгтон, но Брент, с ее мужским характером, вполне по плечу. Ведь работа Лейгтона, как все говорят, составляет цель вашей жизни, не правда ли? Вы не могли допустить, чтобы ваше божество потеряло уютную квартиру и двенадцать тысяч долларов ежегодно. Вы не могли допустить, чтобы «Великий Лейгтон» снова вернулся в свою развалюху в Шропшире. И это вы пошли на 58-ю улицу и уже через пять минут, видя, что Ронни непреклонен, поняли, что здесь нет другого выхода кроме убийства. Вы прекрасно понимали, что Билл станет в этом деле козлом отпущения, но не остановились и перед этим.

Выдержка вдруг изменила Филлис. Она смотрела на Питера, оглушенная его словами. Питер с презрительной иронией обратился к Лейгтону:

– Ваши мотивы понятны всем. Вы поняли, что одна из ваших двух женщин должна быть принесена в жертву и решили пожертвовать женой. Нора – хорошая хозяйка дома, но хозяйку нетрудно заменить. А вот найти кого-нибудь на место Брент, кто так бы преклонялся перед вами, будет потруднее. Вдобавок, у нее есть собственный доход, которым тоже не следует пренебрегать. Вот вы и предпочли удержать при себе Брент. Но как вы могли подумать, что вам это удастся? Неужели считали, что ваша жена разрешит арестовать себя за убийство, которого она не совершала?

– Наверное он так думал! – с ненавистью глядя на Лейгтона, отозвалась Жанна. Эту ненависть она скрывала всю жизнь, – Разве вы не поняли еще, что это за дом? Ведь эта пара – отец и Филлис – эксплуатировали мать всю жизнь. Они оба относились к ней, как к прислуге. Нора, сделай это, Нора, сделай то! Ты понимаешь, что обслуживаешь гения? А теперь они думали склонить мать взять на себя вину.

Наконец-то головоломка решена!

– Мама, скажи им правду, – настаивала Жанна.

Питер снова обратился к Лейгтону:

– Интересно, отдаете ли вы себе отчет, что вообще подумают люди о человеке, который хотел свалить чужую вину на свою собственную жену, что скажут присяжные? Все будут возмущены. Но это еще не все. Будут задавать вопросы: почему он это сделал? И все несомненно придут к одному выводу: вы защищаете леди Брент, потому что так же виновны, как и она. Все решат, что здесь был сговор, что, когда вы послали ее на 58-ю улицу, то просто приказали убить Ронни. Двое сообщников, старающихся свалить свою вину за третьего. Поэтому вам надеяться нечего, вас будут судить так же, как и Брент. И все это кончится для вас смертным приговором.

Он обратился к Транту:

– Я верно говорю?.

– Думаю, да. При подобных обстоятельствах прокурор потребует приговора для двух виновных.

Базиль Лейгтон с испугом посмотрел на Транта, и его лицо дернулось.

– Лейтенант, я… я…

– Вы отрицаете? – спросил Питер.

– Да… да, отрицаю…

– И вы можете утверждать, что только сейчас узнали, кто истинный убийца?

– Да, да, клянусь, я не знал.

– Значит, после прихода полиции Филлис Брент созналась вам, что убила Ронни, оставила револьвер, вложила ему в руку пуговицу от пиджака Билла, еще одну улику против него? Это так было? Если так, то вы ответите только за сокрытие этого факта. С вами ничего не случится. Но вы должны говорить правду. Значит, так было?

Филлис Брент перевела напряженный взгляд на Базиля, но тот не смотрел на нее. Он беспомощно переводил глаза с Транта на Питера и, не найдя поддержки, прошептал:

– Да. Это так все и было. Только после ухода полиции Филлис мне сказала, что это она убила Шелдона. Но я был в ужасе и не знал, что делать.

– И она сказала вам, что у нее есть ключ от квартиры? – спросил Трант.

– Не… не знаю. – Базиль Лейгтон начал всхлипывать.

– Жанна Шелдон слышала, как убийца в девять часов открывал дверь ключом, – настаивал Трант. – У Филлис Брент был ключ, откуда он у нее?

– Я могу ответить, – вдруг вмешалась Нора. – У Филлис был ключ Жанны. За день до приезда Ронни Жанна вышла из дома, а Филлис обнаружила, что у нас исчерпан весь запас любимого шампанского Базиля. Она обычно покупала его, но тут как-то забыла. У Ронни всегда был этот сорт, и она вспомнила об этом, но ей не хотелось просить Жанну, вернее, она не хотела признаваться, что пользовалась запасом Ронни. Она попросту вытащила ключ из сумки Жанны.

Вот она правда об этом проклятом ключе! Сейчас только у меня мелькнула мысль, что я мог догадаться об этом и раньше. Все стало на свои места.

Питер сел, а Трант спросил Базиля:

– Вы готовы дать официальные показания в комиссариате?

Базиль кивнул головой.

Трант позвал полицейского:

– Отвезите Лейгтона и Брент в комиссариат. Правда, их официальные показания нам не так уж нужны, мы имеем семь свидетелей.

Полицейский смущенно надел на Филлис наручники. Она никак на это не отреагировала и, не отрываясь, смотрела на Базиля.

Вдруг Базиль, проходя мимо Филлис, сказал, всхлипывая:

– Прошу тебя, не давай меня в обиду…

– Не горюй, Базиль, не горюй! Я не допущу, чтобы тебя и пальцем тронули!

И вот наступил час моей радости. Питер и Ирис подошли ко мне.

– Жак, мы все-таки победили! – торжествующе сказала Ирис.

– Да. Благодаря тебе и Питеру.

– Нет, – прервал Питер. – Это твоя заслуга. Я напугал Лейгтона болтовней о сговоре, чтобы заставить его выдать Филлис Брент. Он оказался еще большим трусом, чем я предполагал. У меня же не было ничего, на что я твердо мог опереться. Я поймал режиссера, но это оказалось ошибкой, так как Лейгтон все же был в театре. Я прибегнул к трюку с программкой, но это тоже еще ничего не доказывает. Твоя непоколебимая вера в невиновность Билла двигала моими поступками.

– Почему же ты не считал Билла невиновным, если кассирша подтвердила его алиби?

Питер улыбнулся.

– В том-то и дело, что никакой кассирши не было. Я ее просто выдумал. Но вас я не обманул, – обратился он к Транту, – хотя вы меня и поддержали.

– Я, признаться, был удивлен, каким образом кассирша, дежурившая вечером, работала еще и сегодня утром. Вы прекрасно играли свою роль, и незачем было портить игру. Значит, все было блефом?

– Конечно. Я добивался признания Базиля. Мне удалось это при семи свидетелях. Этого достаточно, лейтенант?

– Несомненно. Но я, со своей стороны, не поддавался настроениям и не выдумывал фактов. Супруги Фенвик действительно существуют, и у них имеются корешки билетов, так что защите нечем будет оперировать. До сегодняшнего дня я был уверен в вине вашего сына. Но, когда вопреки всем фактам вы послали меня ко всем чертям, я задумался. Если бы у меня не возникло сомнений, я не пришел бы сюда с Питером. Вы – истинный герой этой трагической истории.

– Извините, лейтенант, – сказал я. – Жаль, но у меня почему-то не было к вам доверия.

– Доверия ко мне? Да, конечно, ведь я с самого падала строил из себя дурака. Хорошо бы мы выглядели, если бы вы мне верили! Я иду в комиссариат, вы наверное, захотите поскорее забрать оттуда вашего сына. Я распоряжусь, и Билла освободят.

Только сейчас я почувствовал настоящее облегчение. Через несколько минут я буду с Биллом! В порыве счастья я вспомнил о Жанне.

– Жанна, пойдем со мной за Биллом!

Она оторвалась от матери. Ее глаза горели. Она подбежала к дверям, где стояли Питер, Ирис и Грант.

Я подошел к Норе.

– Может быть, и вы пойдете?

Она подняла на меня глаза и, как бы не понимая, спросила:

– Куда?

– Мы с Жанной идем за Биллом. Хотим, чтобы и вы пошли с нами.

Ее веки задрожали. Быстрым движением она отвернулась.

– Боже мой, как я была слепа! После всех этих лет…

– А вы постарайтесь забыть эти годы, – сказал я.

Я был счастлив. Теперь мы с Биллом будем понимать друг друга и нашего счастья хватит, чтобы поделиться им и с Норой. Я не буду торопиться к Биллу. Он, должно быть, захочет увидеть Жанну. Все закончилось хорошо и не стоит надоедать Биллу своими нежностями.

– Иди одна, Жанна. Забери Билла и привези его в нашу квартиру. Мы с твоей матерью приедем немного позже.