Моника Бейком Через реку забвения

1

Брюс Харрингтон оставался в зале в течение всего концерта. Сидя на втором этаже, он располагал прекрасной возможностью видеть всю сцену.

Впрочем, здесь, в «Форуме», подмостки были прекрасно видны практически отовсюду. Когда-то это заведение имело лишь районное значение, однако с некоторых пор стало одной из популярнейших рок-площадок Лондона.

Сегодня здесь выступала Тереза Уэйн, певица, пластинки которой в настоящее время расходились миллионными тиражами. Известность пришла к ней на родине, в Шотландии, но многократно возросла после переезда в Лондон.

Брюс Харрингтон был прямо причастен к успеху Терезы, потому что являлся ее продюсером. Некоторые исполняемые ею вещи стали результатом их совместного творчества.

Впрочем, участие Брюса в создании музыкальных произведений относилось лишь к аранжировке. Мелодии и тексты Тереза сочиняла сама. Но благодаря стараниям Брюса песни в конечном итоге становились тем, что приводило публику в восторг и с выходом очередного альбома обеспечивало Терезе приток новых фанов-поклонников таланта. А это, в свою очередь, влекло за собой увеличение доходов как самой Терезы, так и всех, кто был вовлечен в сферу ее деятельности.

Зал был полон. Пространство перед сценой напоминало волнующееся море — пришедшие на концерт зрители танцевали и подпевали Терезе. А порой просто пели вместо нее, подхватывая рефрен какого-нибудь хита, и были в полном восторге, что она предоставила им подобную возможность.

На сцене работало трое человек с видеокамерами. Они снимали как происходящее на сцене — Терезу и музыкантов, — так и зал. Брюс прекрасно знал, что эти парни видят сейчас сквозь объектив: меланхолического бас-гитариста, динамичного барабанщика, вдохновенного лидер-гитариста, держащегося немного в тени клавишника и самозабвенно поющую Терезу.

Та имела обыкновение в наиболее лирические моменты закрывать глаза, приближаясь к микрофону вплотную, так что со стороны могло показаться, будто ее губы касаются его поверхности. А иногда, напротив, яростно выкрикивала фразы песенного текста, и волосы, взметаясь, падали на ее лицо и почти полностью скрывали его от зрителей.

В такие минуты Тереза особенно нравилась Брюсу. Она словно выплескивала в зал все свои эмоции, самые глубокие и потаенные, оставаясь при этом совершенно искренней. А ее волосы будто жили отдельной жизнью, в то же время подчеркивая душевное состояние.

Вот и сейчас Брюс откровенно любовался Терезой. У нее были роскошные шелковистые локоны, темные, длиной ниже талии. Этой подвижной поблескивающей копны хватило, чтобы прикрыть обнаженную Терезу в прошлогоднем клипе, снятом на песню «С благодарностью, я».

Разумеется, упомянутый клип хранился в коллекции Брюса. Как продюсер, он скрупулезно собирал все, что имело даже малейшее отношение к певице, делами которой он занимался. Однако были и иные причины, побуждавшие его время от времени просматривать эту запись, и у их истоков лежали вопросы отнюдь не делового характера.

А секрет заключался в том, что Брюс был давно и, к сожалению, безнадежно влюблен в Терезу. Началось это три года назад, когда один общий знакомый привел ее к Брюсу в студию. Тот лишь взглянул на изящную девушку в синих джинсах, черном кожаном жакете и с влажными карими глазами, и сердце его сладко сжалось. Его вдруг охватило такое чувство, будто в помещение внесли корзину первых весенних цветов и те наполнили воздух неповторимым ароматом свежести.

Терезе тогда было двадцать три года, и прошло всего несколько месяцев с момента ее прибытия в Лондон из Эдинбурга, куда она приехала пять лет назад из родного Абердина, чтобы начать сольную карьеру певицы.

В ту пору — в эдинбургский период — Тереза сочиняла совсем другую музыку. По стилю ее песни были близки к «диско», а содержание текстов напоминало милый лепет влюбленной девушки, обращенный к предмету воздыханий. Впрочем, она действительно была тогда влюблена в некоего Патрика Корбетта, руководителя звукозаписывающей студии. Поэтому неудивительно, что ее душевное состояние нашло отражение в творчестве.

Как ни странно, в те дни музыка Терезы не находила особого отклика у слушателей. Количество ее почитателей ограничивалось лишь узким кругом девочек-подростков, которым было созвучно подобное мироощущение.

Наверное, можно счесть это вполне закономерным, но успех пришел к Терезе только после того, как она узнала, что обманывается в любимом человеке. Это открытие стало величайшей трагедией ее жизни, однако именно ему Она обязана всплеском эмоций совершенно нового толка и — параллельно — творческой активности.

Собственно, в творчестве у нее произошел настоящий прорыв. Она сочинила несколько песен, объединив их в альбом под названием «Разбита и растоптана». Он и стал ее своеобразной визитной карточкой в мире музыки. Его запись производилась уже не в Эдинбурге, а в Лондоне, в студии Брюса.

К этому времени у Терезы уже было два альбома, и оба относились к светлому периоду. Последний в корне отличался от них. Во-первых, изменился музыкальный стиль — от диско Тереза сделала решительный шаг к року. Во-вторых, свои душевные муки она выплеснула в тексты песен, и это было настолько откровенно, что слушатели были ошеломлены. То, что пела Тереза, насквозь пронизывала печаль, тесно сплетенная с болью потерь и неудач. Казалось, она открывает миру свое истерзанное сердце.

Таким был альбом, после выхода которого Тереза Уэйн без преувеличения стала мировой сенсацией и любимицей музыкального канала «МТВ». Диск разошелся в количестве двадцати пяти миллионов экземпляров.

Однако Брюс знал, что пагубные последствия былой любовной истории продолжают преследовать Терезу и по сей день. По мере сил она боролась с ними — в основном, сочиняя песни, полные тревог и любовных переживаний, — и сейчас, конечно, ее душевное состояние значительно улучшилось по сравнению с прежними временами.

Однако иногда депрессия обострялась, что выливалось в новые музыкальные произведения, из которых впоследствии сложились еще два альбома — «Помоги забыть тебя» и «Как в разбитом зеркале». Оба они содержали глубокие размышления и бесконечный самоанализ — все то, что составляло сущность Терезы.

Последний ее альбом назывался «Росток надежды». Недавно, отвечая на вопрос кого-то из репортеров, она сказала:

— Пока не могу сказать, что я счастлива, но нахожусь на пути к этому.

Несмотря на большой успех Терезы, критики порой кололи ее тем, что ее творчество похоже на мыльную оперу — бесконечную череду публичных излияний, касающихся личной жизни. Но Брюс, как никто другой, знал, что такова сущность Терезы. Она не лукавит, не кривит душой ради роста доходов, просто ее жизнь и творчество настолько слитны, что отделить их друг от друга невозможно.

Именно эта искренность и удручала Брюса больше всего. Потому что с некоторых пор в текстах Терезы зазвучала новая тема, которая лично для него означала если не полный крах, то большую угрозу для надежды на сближение. Проблема заключалась в следующем: начитавшись книг некоторых философов, Тереза усвоила идею самодостаточности и изо всех сил старалась следовать ей.

Но разве самодостаточной женщине нужен мужчина?

Даже сейчас, глядя на стоящую на сцене Терезу, Брюс спрашивал себя об этом. И не находил ответа. Вернее, тот, логический, что напрашивался сам собой, его не устраивал. Брюс всей душой жаждал другого…

Пока он размышлял, концерт закончился. Тереза допела последнюю песню и начала прощаться со зрителями. Те не отпускали — свистели, кричали, хором скандировали названия песен и требовали исполнить их на бис. Как правило, в таких случаях Тереза уступала просьбам и пела что-нибудь из известных вещей. Однако сегодня вышло по-другому. Очень удивившись, Брюс услышал, как она произнесла:

— Хорошо, я спою еще одну песню. — Ее голос почти утонул в восторженном возгласе зала. Перекрывая шум, Тереза добавила: — Небольшой сюрприз. Исполняется впервые, названия еще нет.

И пока Брюс пытался сообразить, что происходит, а музыканты недоуменно переглядывались, она взяла акустическую гитару, и вскоре в зале зазвучали первые аккорды.

Брюс сразу понял, что вещь действительно новая. Даже он ее не слышал, хотя являлся первым человеком, которому Тереза обычно спешила сыграть последнюю сочиненную песню.

Может, эта мелодия пришла к ней сегодня ночью? — пронеслось в его голове.

Брюс нахмурился. У него были причины для недовольства: Тереза действовала не по правилам. Не принято показывать сырую вещь зрителям. Это противоречит всей логике музыкального бизнеса. К тому же нельзя забывать о неком элементе суеверия: прозвучит не доведенная до определенного уровня песня — может пойти насмарку новый альбом. Все это прекрасно известно Терезе. Но в таком случае почему она решила устроить своим поклонникам сюрприз?

Впрочем, это вполне соответствует ее характеру, усмехнулся Брюс. Спонтанность — вот главная черта ее натуры. Этим она мне и нравится.

Он прислушался к словам. Тереза пела о том, как опустевшая после утраты любви душа постепенно возрождается к жизни. И еще в тексте было что-то про бессмысленность женской преданности и пагубность самоотречения.

Звучало это довольно жестко, но именно так характеризовался текущий период творчества Терезы. Этим она была обязана своей популярности, которая все продолжала расти. Только избавившись от былой слащавости, Тереза наконец стала тем, к чему стремилась изначально.

Но успех был оплачен высокой ценой.

Брюс знал это лучше других, потому что тесно общался с Терезой. В первое время после того, как они начали сотрудничать, даже появились слухи, что отношения между ними не ограничиваются рамками бизнеса. Оба не давали по этому поводу никаких комментариев прессе, хотя Брюс был бы счастлив ответить положительно.

Тереза стала для него мечтой — несбыточной, как он считал. Между ними с самого начала установились чудесные отношения, а в творчестве так просто замечательные. В этом смысле они прекрасно дополняли друг друга, и Тереза не раз упоминала о том, что, если бы не аранжировки Брюса, ее песни не имели бы такого успеха. Тот же с усмешкой отвечал, что, если бы не мелодии Терезы, ему нечего было бы аранжировать.

Даже сейчас, слушая ее новую песню, Брюс машинально прикидывал в уме, как эта музыка должна звучать по-настоящему.

Через несколько минут концерт действительно окончился. Следуя традиции, Тереза объявила имена музыкантов, и каждый из них раскланялся перед публикой. Затем, под несмолкающие аплодисменты, они покинули сцену.

Тогда Брюс тоже встал и направился к выходу.

Он спустился на первый этаж, который уже начал заполняться выходящими из зала зрителями, и, лавируя между ними, двинулся в ту часть здания, где находились гримерные. Тереза занимала ту, что была обозначена номером четыре.

Постучав ради соблюдения формальности, Брюс сразу же толкнул дверь и переступил через порог.

Тереза сидела у зеркала, спиной к нему, с поднятым лицом и зажмуренными глазами.

— Синтия, ну давай скорей! — нетерпеливо притоптывая ногой, произнесла она в тот момент, когда в гримерной появился Брюс. — Сними с меня эту мерзость, чтобы я смогла наконец умыться!

— Сейчас, подожди минутку, не могу найти молочко для снятия макияжа… — ответила Синтия.

Это была темноволосая коротко стриженная женщина лет двадцати восьми, работавшая у Терезы визажистом, но часто выполнявшая и другие обязанности. В частности, иной раз ей даже приходилось выступать в роли телохранителя, что при ее комплекции — рослая Синтия напоминала тяжелоатлета — представлялось не такой уж сложной задачей. Она была родом из деревни близ Хелмсдейла, небольшого городка на севере Шотландии, а в Лондон приехала двумя годами раньше Терезы.

Познакомились они вскоре после выхода альбома «Разбита и растоптана». Тереза тогда только начала выступать с концертами, и Синтия подошла к ней по окончании выступления, чтобы попросить автограф. Получив желаемое, она дождалась, пока уйдут остальные поклонники, и вновь приблизилась к Терезе, на сей раз с целью предложить свои услуги в качестве визажиста, костюмера или кого-нибудь в этом роде. Синтии очень хотелось работать у Терезы, а опытом вспомогательной деятельности в сфере шоу-бизнеса она обладала.

Услышав некоторые с детства знакомые обороты речи, Тереза поняла, что перед ней землячка. Они разговорились. Вскоре выяснилось, что личная жизнь Синтии тоже складывалась непросто, из-за чего та и приняла альбом «Разбита и растоптана» близко к сердцу.

Итогом беседы стало то, что Синтия начала работать у Терезы. Разумеется, она познакомила ее с Брюсом. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять: Синтия — закоренелая мужененавистница. Что, впрочем, не мешало ей время от времени затевать интрижки с представителями противоположного пола. Мимолетные романы неизменно заканчивались разрывом, после чего Синтия на некоторое время озлоблялась еще больше, но потом постепенно отходила.

Слыша, как она между делом — например, утюжа предназначенную для выхода на сцену блузку Терезы — цедит сквозь зубы ругательства в адрес очередного «подлеца», «проходимца» или «прощелыги», Брюс с усмешкой думал о том, что мужики бегут, наверняка пугаясь ее неистового темперамента.

Даже сейчас он мимоходом вспомнил об этом, наблюдая, как высокая, широкоплечая, с узкими бедрами и могучим бюстом Синтия копается в большой сумке в поисках нужного флакона. Ее обтянутые рукавами трикотажного топа бицепсы вздувались при каждом движении. Глядя на игру мышц, Брюс сначала отметил, что за последнее время те как будто увеличились, а потом его осенила догадка, что Синтия, помимо прочих своих навыков, всерьез решила освоить еще и специальность телохранителя и для этого наверняка начала посещать спортзал.

Подумав об этом, Брюс едва сдержал улыбку, но потом в его голове возникла мысль, что Тереза в некотором смысле вытащила счастливый билет, приобретя столь преданную сотрудницу.

И к тому же ответственную, добавил он про себя, продолжая наблюдать за Синтией, которая с каждым мгновением проявляла признаки все более усиливающегося беспокойства.

— А что за спешка? — спросил Брюс, обращаясь к Терезе, которая по-прежнему сидела зажмурившись.

Его голос словно явился для нее своего рода катализатором. С криком «больше не могу терпеть!» она вскочила со стула, который с жутким скрежетом отъехал в сторону, скребя металлическими ножками пол, и бросилась к находящемуся в дальнем конце гримерной умывальнику. Там на ощупь отыскала кран, повернула и принялась поспешно умываться.

Прекратив копаться в сумке и прикусив губу, Синтия несколько секунд смотрела на Терезу, потом спохватилась и быстро направилась к ней с полотенцем.

Тереза добрую минуту терла лицо и особенно глаза. Затем не глядя протянула руку, в которую Синтия вложила полотенце. Лишь промокнув влагу, Тереза повернулась к Брюсу.

— О Боже! — воскликнул он.

В глазах Терезы промелькнуло удивление.

— Что такое?

— Посмотри на себя! — сказал Брюс, безуспешно сдерживая улыбку.

Вскинув бровь, Тереза подошла к зеркалу.

— Ты так говоришь, будто… О Господи! Ну и физиономия… — Она расхохоталась. — Хорошо, что здесь нет папарацци!

Ее вид в самом деле был, мягко говоря, не для съемок: глаза покраснели из-за того, что мелкие сосуды налились кровью, к тому же их окружали черные разводы не смывшейся туши для ресниц.

— Действительно, — откликнулся Брюс. — Что это с тобой случилось?

Тереза открыла было рот, чтобы ответить, но ей помешала Синтия.

— Садись-ка сюда, — сказала она, придвигая поближе стул. — Давай я займусь тобой.

— Ты нашла флакон? — спросила Тереза, послушно выполняя ее просьбу.

— Да вот он, стоит перед зеркалом. Я впопыхах не заметила его и стала искать в сумке. Ты уж прости меня.

Тереза усмехнулась.

— Ты-то чем виновата?

— Может, и ничем, — кивнула Синтия, выливая на ватку из розовой пластиковой бутылочки каплю белой жидкости и принимаясь с ее помощью снимать с лица Терезы тушь. — Может, во всем виноваты они. Глаза закрой…

— Они — это?..

— Ну да, мужики. Кто же еще! — уверенно произнесла Синтия, продолжая действовать ваткой. Потом, спохватившись, покосилась на Брюса. — К тебе это не относится. Знаешь ведь, что о присутствующих не говорят.

Брюс с улыбкой кивнул.

— Знаю. Но мне так никто и сказал, что случилось.

— Ничего особенного, — сказала Тереза. — Просто еще на сцене у меня потекла тушь. Потом, пока я шла в гримерную, она попала в глаза и…

— А я не смогла найти вот этот флакон, — слегка взмахнула Синтия розовой бутылочкой.

— Остальное ты видел, — усмехнулась Тереза.

— Ну а мужики здесь при чем? — осторожно спросил Брюс.

— При том, — мрачно произнесла Синтия. — Ведь тушь у Терезы неспроста потекла.

— Верно, если бы я не прослезилась во время последней песни, ничего бы не было.

— Вот как?

— А ты не заметил? — спросила Синтия. — Конечно, Тереза расплакалась. Когда такая песня, разве удержишься? Ведь про любовь, да еще несчастную. Я сама едва сдержала слезы. Потому и выходит, что виноваты мужики.

Брюс взглянул на Терезу. Она с усмешкой пожала плечами.

— М-да, девчонки, с вашей логикой не поспоришь, — протянул Брюс. Затем вновь взглянул на Терезу. — Про песню мы еще поговорим. А вообще-то я зашел спросить. Ребята предупредили тебя, что после концерта собрались поужинать в «Меццо»?

Речь шла о заведении на Пикадилли-серкус. Там на первом этаже располагался так называемый «Меццонин», где посетителям предлагали по умеренным ценам восточную еду, а на втором, куда вела широкая лестница, размещался собственно сам шикарный, сверкающий и блестящий ресторан, который посещали настоящие звезды, а также те, кто желал ими стать.

Времена, когда музыканты Терезы и она сама были завсегдатаями «Меццонина», прошли, в последние годы они посещали исключительно «Меццо».

— Предупредили, — сказала Тереза. — И я собиралась составить им компанию… только, думаю, с такими глазами мне не стоит показываться на публике.

Брюс с сомнением посмотрел на нее.

— Боюсь, ты права. Твои глаза выглядят так, будто ты рыдала весь день напролет.

Тереза повернулась к зеркалу и еще раз придирчиво оглядела себя.

— Нет, с такими распухшими веками я не поеду ни в какой ресторан, — наконец решительно произнесла она.

— Можно надеть темные очки, — задумчиво заметил Брюс.

Однако Тереза покачала головой.

— Нет уж, спасибо. Как-то раз я сделала подобную глупость — надела ночью темные очки, потому что хотела выглядеть стильно, — и то и дело спотыкалась на ровном месте, потому что ни черта не видела.

— Ну и ладно, — сказал Брюс. — Тогда я отвезу тебя домой.

— Не возражаю. — Тереза на минутку задумалась. — Кстати, идея. Почему бы нам не поужинать вдвоем у меня дома?

Брюс на миг замер. Последняя фраза прозвучала так заманчиво…

Если бы только Тереза вкладывала в нее такой же смысл, как и я, с грустью подумал он. К сожалению, ее предложение совершенно невинно.

— Разве у тебя найдется какая-нибудь еда? — усмехнулся Брюс, скрывая свои истинные чувства за напускной веселостью.

Ему и прежде приходилось бывать в квартире Терезы, которую та арендовала в Сохо на Броудвик-стрит, поэтому он знал, что холодильник там, как правило, пустует. Тереза вообще принадлежала к числу тех современных женщин, которые — в отличие, скажем, от своих домовитых бабушек — стремятся максимально упростить быт. Брюс быстро понял, что ей жаль тратить время на хозяйственные заботы.

В его представлении женщина должна быть совсем другой. Сам он рос в семье, где мать не работала и всю себя посвящала только близким и уходу за жилищем. Поэтому в доме всегда был уют, вкусная еда, а по уикендам на обеденном столе неизменно появлялся сладкий пирог, или торт с кремом, или пудинг с изюмом и цукатами.

Брюс проглотил слюнки, вспомнив материнские кулинарные изыски. К сожалению, теперь ему лишь изредка доводилось пробовать домашнюю стряпню. В основном по праздникам, да и то не всегда, а лишь когда позволяло расписание концертов.

Родители Брюса жили в Шеффилде, там же прошли все его детство и юность. Еще в школе Брюс играл на подаренной отцом гитаре в любительском ансамбле. Потом уехал учиться в Оксфорд, где продолжил музыкальные занятия в студенческой рок-группе. Позже его заметили и пригласили к себе другие парни, которые к тому времени уже зарабатывали музыкой на жизнь. Через некоторое время после прихода Брюса в команду дела там пошли так хорошо, что ему даже стало некогда учиться. Однако он все-таки завершил образование.

Впрочем, по своей экономической специальности он так никогда и не работал, всецело посвятив себя гастролям, которые в конце концов привели его в Лондон — своеобразную европейскую музыкальную Мекку. Здесь группе удалось выдержать сумасшедшую конкуренцию, но, поднявшись на вершину успеха, она внезапно и трагически прекратила существование.

Несчастье произошло в одну минуту, а Брюс узнал про него позже всех. Он валялся в постели с ангиной и потому не смог отправиться с остальными участникам команды на день рождения к певцу другой группы Стиву Аллену, поместье которого находилось в Эссексе. Брюс так и не выяснил, почему ребята решили лететь туда на самолете, ведь Стив жил не так уж далеко от Лондона. Однако парни предпочли нанять небольшой частный самолет, который по непонятным причинам упал и разбился примерно в середине пути. Погибли и летчик, и музыканты.

Известие об одномоментной гибели почти всей известной группы в тот же день разнеслось по стране, газеты пестрели снимками музыкантов и фотографиями с места крушения самолета, но Брюс узнал о трагедии лишь на следующий день. Его мучила боль в горле, он не мог говорить, поэтому отключил телефоны и старался побольше спать. Лишь вечером следующего после катастрофы дня, просматривая программу теленовостей, Брюс услыхал о том, чему в первые минуты просто не поверил, сочтя какой-то дурной шуткой.

К сожалению, все оказалось правдой. Ребята погибли, и горькую истину пришлось признать, хотя ум по-прежнему отказывался в это верить. Месяца три Брюс постепенно приходил в себя и пытался понять, как жить дальше. У группы были большие планы, включавшие, кроме всего прочего, гастроли в Японии, и все в одночасье рухнуло. Позже Брюсу стали поступать предложения о работе от других команд, но он неизменно отклонял их, потому что просто не был готов сотрудничать с кем-то другим.

Спустя еще пару месяцев, решив хотя бы чем-то заняться, чтобы не сидеть в четырех стенах с непрерывным хороводом воспоминаний в голове, он открыл собственную студию звукозаписи.

А еще через год там впервые появилась Тереза — женщина, которой Брюс готов был простить что угодно, а не только нежелание готовить еду и убираться в квартире.

Впрочем, он догадывался, что Тереза не столько не желала, сколько не умела этого делать. Учиться же у нее не было необходимости, потому что она давно уже могла оплатить услуги других людей.

Да разве в этом суть? — подумал Брюс, глядя на шмыгающую носом, с распухшими веками и покрасневшими глазами Терезу. Я люблю ее такой, какая она есть, и иного мне не нужно.

— Еда? — сморщила та лоб.

Брюс усмехнулся.

— Конечно. Разве не ты только что пригласила меня на ужин?

— А почему еда обязательно должна быть у меня дома? — с искренним удивлением произнесла Тереза.

— Ужинать-то у тебя будем.

— Верно. Но еду нам доставят из ресторана.

Кто бы сомневался, с внутренней усмешкой подумал Брюс.

— Прямо сейчас я ее и закажу, — добавила Тереза.

Взяв мобильник, она набрала номер нажатием на пару кнопок — что свидетельствовало о частом использовании данной комбинации цифр — и попросила доставить ужин по ее адресу.

— Чего тебе хочется? — взглянула она на Брюса.

Тот пожал плечами.

— На твой выбор. Закажи мне то же, что и себе. Если только это не рыба.

— Нет. Рыба была у меня позавчера, — улыбнулась Тереза. Затем произнесла в трубку: — На две персоны, пожалуйста: отбивная котлета, стручковая фасоль, картофель соте. На сладкое слойки с джемом. Ты не против слоек? — вновь повернулась она к Брюсу.

Он рассмеялся.

— Я только за.

— Значит, четыре слойки, — сказала Тереза своему телефонному собеседнику. На этом разговор завершился. — Ну, пора ехать, иначе еду доставят раньше, чем мы доберемся до моего дома.

Брюс помог ей надеть белое кашемировое пальто.

— Нужно заглянуть к ребятам, сказать, чтобы ехали ужинать без нас.

Тереза кивнула.

— Ладно, зайдем, но только на минутку. — Затем она взглянула на Синтию. — Подбросить тебя куда-нибудь?

Та складывала в сумку расставленные перед зеркалом флаконы и коробочки.

— До метро, если можно.

— Нет ничего проще, — на ходу сказала Тереза. — Догоняй нас.

Загрузка...