Черная пурга

Альберт Кайков

Родился 8 мая 1932 года в г. Аше Челябинской области в семье служащих. Мать, Кайкова Мария Алексеевна, – учительница, отец, Кайков Сергей Федорович, – строитель.

Перед Отечественной войной семья переехала на постоянное место жительства к Черному морю, в Анапу. Началась война, отец ушел на фронт, мать с тремя детьми и бабушкой оказалась на оккупированной территории. Альберт был старшим из детей. Семья жила впроголодь. Все помыслы были направлены на добычу пропитания. В это время он пристрастился к рыбалке и охоте из рогатки на воробьев и голубей. В дальнейшем рыбалка и охота стали увлечением на всю жизнь и темой для стихов и прозы.

В 1948 году семья Кайковых переехала в Новосибирск, где он в том же году на рыбалке познакомился с писателем Кондратием Никифоровичем Урмановым. Вскоре под его руководством стал редактором стенной газеты «Молодой охотник» в коллективе охотников и рыбаков ДСО и писал свои первые рассказы о рыбалке и охоте.

После окончания школы в 1951 году уехал во Владивосток и поступил учиться в Высшее военно-морское училище им. С.О. Макарова, окончив которое, служил на кораблях Камчатской флотилии.

В связи с сокращением Вооруженных сил Советского Союза в 1958 году уволен в запас.

Вернувшись в Новосибирск, получил второе высшее образование на очном отделении Новосибирского инженерно-строительного института. Затем работал на стройках Новосибирска и заполярного города Игарки.

После Заполярья двадцать шесть лет работал в администрации Новосибирской области начальником инспекции Государственного архитектурно-строительного надзора.

Литературным творчеством увлекся, выйдя на пенсию. Первая книга прозы «Потерянное детство» издана в 2010 году. Затем одна за другой выходят книги «На заполярной широте», «Встреча через полвека», «Флотские будни», «В Туруханской тайге», «По жизни с друзьями», «Близкие сердцу». «Под северным небом» и другие. Член Союза писателей России.

Проживает в Новосибирске. Продолжает увлекаться охотой, участвует в работе творческих коллективов, часто выступает в школах перед учениками со своими произведениями.

Адрес: 630105, Новосибирск, ул. Рельсовая, дом 7, кв. 115. Телефон: 8913-75-66-292

От автора

Теплоход «Валерий Чкалов» в июле 2014 года отошел от причала Красноярского порта и взял курс на север. Остались позади речной вокзал, гостиница «Огни Енисея», удалялся все дальше и дальше коммунальный мост, соединяющий два берега реки, на которых раскинулся город. Пассажиры столпились у борта и любовались панорамой большого города, который вскоре растаял в утренней дымке, и судно оказалось среди просторов могучего Енисея. В безветренную погоду река спокойно несла свои воды в Северный Ледовитый океан. В лучах утреннего солнца она казалась темно-синей и суровой.

По радио туристов пригласили в ресторан на завтрак. За столом собрались люди разных возрастов, незнакомые друг с другом. После завтрака руководитель туристической группы, представившаяся Ириной Александровной, предложила каждому коротко рассказать о себе. Я слушал невнимательно. Меня не интересовали биографии туристов. Мне хотелось скорее увидеть места, в которых жил полвека тому назад, узнать, какие изменения произошли за этот срок. Мое внимание, однако, привлек рассказ симпатичной стройной женщины в белой кофточке и белых брюках.

В детстве Глафира Александровна Грудзинская проживала в Заполярье и хотела, как и я, посмотреть знакомые места. За ужином выяснилось, что она замечательно поет. Каждый вечер посетители ресторана задерживались и наслаждались ее прекрасным голосом. Мы познакомились, и она каждый день рассказывала мне кусочек своей жизни и жизни своих предков. Судьба рода Грудзинских во многом типична для жителей России моего поколения и зависела от исторических событий, происходящих в стране. Меня тронуло ее детство, проведенное в детских домах на берегах Енисея. Я не мог не написать об этом.

В Идринском

В тот год декабрь выдался снежным. По лесной дороге мелкой рысью трусила лошадь, запряженная в сани, нагруженные стопой коровьих шкур. Перед шкурами на охапке соломы в овчинном полушубке сидела молодая женщина – Миля Грудзинская. Ее голова, повязанная шерстяным платком, покачивалась и склонялась в дреме. Она опустила вожжи, предоставив лошади свободу. По обе стороны дороги лежали сугробы, и лошадь не могла свернуть с накатанного пути. День клонился к исходу, небо заволокло темными тучами, в лесу стоял полумрак.

Внезапно лошадь дернула сани и понеслась во всю прыть. От внезапного рывка Миля ударилась спиной о шкуры. Ее дремота мгновенно улетучилась. Оглянувшись назад, увидела стаю волков, мчавшихся по дороге. Она ухватилась руками за сани, чтобы не вывалиться на поворотах. Ее охватил страх. «Только бы не догнали», – думала она. Один волк вырвался вперед и стал приближаться к саням. Вот он поравнялся с санями, намереваясь догнать лошадь и вцепиться в нее. Миля видела его раскрытую пасть с красным языком и белыми зубами. От его сосредоточенных глаз веяло ужасом. Она пожалела, что никогда не брала с собой кнут. Сейчас можно было бы хлестнуть по серой голове зверя и не дать ему возможности догнать лошадь. Миля попыталась поднять верхнюю шкуру и ударить ею волка. Шкура оказалась твердой и тяжелой как железо. Тогда она столкнула шкуру под ноги хищнику. Он споткнулся и кубарем покатился по дороге. Подоспевшая стая сгрудилась около него. Волки рвали сброшенную шкуру или раненого собрата. Воспитанная в комсомоле, Миля не верила в Бога, но в экстремальной ситуации вспомнила о нем и прошептала: «Господи, помоги лошади уйти от погони…»

Село Идринское Красноярского края, основанное в 1736 году, раскинулось на берегах реки Сыды, впадающей в Идру, которая, в свою очередь, впадает в Енисей. С трех сторон его окружала сибирская тайга. Вдали возвышались горы Крапивиха и Колываниха. Дома в селе добротные, рублены из красного леса, вытянулись по прямым улицам вдоль реки. Достопримечательностью села была каменная церковь, выстроенная в 1914 году и освященная в честь Георгия Победоносца. После революции церковь закрыли, а в шестидесятые годы – разрушили. У каждого дома – огород и надворные постройки.

Один из лучших – крестовый дом Михайловых. Он выделялся открытой террасой, на которой часто собирались родственники за кружкой чая. Постоянными атрибутами чаепития были самовар и примус. Дом отличался резными карнизами, наличниками и филенчатыми ставнями. В погребе под домом хранились картофель, овощи, всевозможные соленья и варенья. На участке размещались сарай, амбар, погреб, баня, навес, огород и сад, примыкающий к лесу. Под развесистой сосной стоял столик с точеными ножками, как у рояля, выполненный руками хозяина.

Александр Георгиевич окончил в Смоленске реальное училище и получил специальность архитектора. Он был мастером на все руки. Брал подряды на строительство жилых домов и других объектов. В Минусинске строил церковь. Алтарь и другие резные элементы из дерева выполнял собственноручно. Его уважали заказчики. Все договорные обязательства он выполнял качественно и в установленные сроки, следуя любимой поговорке: «Слово дороже головы».

Во время его поездок на строящиеся объекты все заботы по дому и хозяйству ложились на плечи жены, Анастасии Даниловны. Муж всегда называл ее ласково Тюней. Статная, трудолюбивая, молчаливая, она была хорошей женой, прекрасной хозяйкой и любящей матерью. Иногда, устав от домашних хлопот, садилась на ковер и играла с годовалым сыном Витей. В таких случаях муж откладывал в сторону чертежи и смотрел, очарованный, на жену и сына. Настя чувствовала на себе его взгляд, но не поворачивалась в его сторону. Александр Георгиевич подходил к жене, присаживался рядом, обнимал за плечи, прижимался лицом к ее пышным светлым волосам и произносил:

– Тюня, какая ты чудесная! Сидел бы вечность рядом.

– А кто будет зарабатывать деньги и содержать семью?

Он не стал отвечать на ее вопрос, а продолжал восхищаться женой:

– Мне очень повезло, что я женился на тебе. Лучшей жены мне не надо. Ты прекрасно со всем справляешься.

Анастасия Даниловна промолчала. Она знала, что муж ее любит беззаветно. А вот любит ли она? Ее родители выдали дочь замуж против ее воли. Им не хотелось отказывать известным в городе сватам. По их мнению, это была блестящая партия для дочери. Сами они хоть и были знатного происхождения, но к тому времени род Байкаловых почти разорился. В восьмидесятые годы девятнадцатого века это был типичный случай выдачи дочерей замуж без их согласия. Обычно родители рассуждали: «Поживут – слюбятся». Она же любила другого человека, но не смела ослушаться родителей. Может, поэтому была молчаливой и задумчивой. После рождения первого сына Вити, испытав радость материнства, Настя привязалась к Александру Георгиевичу. Она уважала и ценила его. Ей хотелось иметь большую семью.

Повернувшись к мужу, поцеловала в щеку, всегда чисто выбритую. Александр Георгиевич крепче прижал жену к себе.

– Саша, тебе не кажется, что у нас слишком маленькая семья?

– Тюня, неужели тебе мало одного сына?

– Конечно, мало. С одним ребенком – это не семья. С двумя детьми – полсемьи. С тремя – полноценная семья.

– Не беспокойся. У нас все впереди. Даст Бог, будут у нас еще дочки и сыночки.

По воскресным дням у Михайловых часто собиралась сельская интеллигенция: настоятель церкви протоирей Александр Суматохин, учитель сельской школы и доктор. Мужчины усаживались на веранде за уже накрытый стол, а хозяйка хлопотала у примуса. Она жарила шампиньоны, которые в изобилии росли на огороде, хорошо удобренном навозом.

Доктор, оглядев заставленный яствами стол, произносил:

– Под рыжики неплохо было бы пропустить по рюмочке.

Александр Георгиевич тут же обращался к священнику:

– Батюшка, позвольте налить наливочки? Или медовой настойки прикажете?

У Михайловых всегда в погребе стояла бутыль медовухи, настоянная на травах. Анастасия Даниловна была большой мастерицей по ее приготовлению.

– Ежели по единой, то можно, – с достоинством отвечал протоирей.

Хозяин наполнял бокалы, все дружно со звоном чокались и выпивали.

Хозяйка, нажарив грибов, принималась печь блины. Она знала, что батюшка очень любил блины со сметаной. В его утробу, скрытую под рясой, их вмещалось большое количество.

Во время поста готовился рыбный стол. В Идре водилась разная рыба. У рыбаков можно было недорого купить стерлядь и судака. Обычно готовился разварной судак. Его подавали на большом блюде с зеленью. Из огромной пасти торчали зеленые перья лука. Обязательным атрибутом было заливное из стерляди. Его готовили на рыбном желатине. Хозяин отрезал голову судака и клал на тарелку священника, на что тот произносил:

– Благодарствую.

Насытившись, мужчины начинали обсуждать сельские новости, постепенно переходя на политику. Газеты из Петербурга приходили с большим опозданием. Учитель, который регулярно выписывал газету «Санкт-Петербургские ведомости», стал рассказывать о революции, которая произошла в столице.

– Даст Бог, до нас она не докатится, – произносил священник и крестился.

Доктору надоедал разговор о политике, и он предлагал:

– Господа! Давайте попросим Александра Георгиевича что-нибудь спеть!

Его дружно все поддерживали. Александр Георгиевич приносил гитару, и на веранде лилась мелодия, завораживая слушателей.

После нескольких песен священник убежденно говорил:

– Уважаемый Александр Георгиевич, с вашим голосом надо петь в церковном хоре.

– Куда там мне до хора, – отвечал тот, – мне бы успеть с хозяйством управиться. Много времени отнимают поездки на строящуюся церковь.

– Жаль, очень жаль, – с сожалением произносил священник, – такой талант пропадает.

Хозяева провожали гостей за калитку. Александр Георгиевич пожимал им руки, а они целовали руку хозяйке.

В любви и заботах друг о друге и текла жизнь. В 1917 году у Михайловых родилась долгожданная дочка. Отец собственноручно изготовил деревянную кроватку-качалку. На токарном станке выточил фигурные балясины ограждения. Кроватка получилась на славу и на загляденье родных и близких. Анастасия Даниловна заблаговременно приготовила приданое для ребенка. Временами ее душу точило беспокойство: плохая примета – готовить приданое еще не родившемуся ребенку. Она старалась не думать об этом. Будучи атеисткой, считала приметы пережитком прошлого.

Покачивая кроватку и любуясь спящей девочкой, Анастасия Даниловна, обращаясь к мужу, произносила:

– Наша Миля – ровесница революции. Что, интересно, ей предначертано судьбой?

– Вряд ли тебе кто-нибудь ответит на этот вопрос. Я не представляю, какая ей жизнь уготовлена революцией…

Родители с ранних лет приучали дочь к труду и прививали хорошие манеры. Анастасия Даниловна всегда привлекала дочь к посильной работе. Накрывая в саду стол к приезду гостей, обычно давала Миле в руки лукошко и просила набрать для самовара сосновые шишки, осыпавшиеся с дерева, под которым стоял стол. Девочка росла бойкой и расторопной. За самоваром собирались родственники и гости, приезжавшие из Минусинска.

К семнадцати годам Миля расцвела жгучей красотой. От отца ей достался звонкий певучий голос, от матери – твердый характер. На посиделках она всегда была в центре внимания. На стройную, высокую брюнетку засматривались многие парни, но она никому не позволяла себя провожать с вечеринок. Если кто-нибудь из парней увязывался за ней, она останавливалась и, посмотрев на него черными глазами, полными ярости и негодования, грубо произносила:

– Что тебе надо?

От такого обращения парень отставал и больше к ней не приближался. Ей нравился гармонист Александр Грудзинский, но он не обращал на нее внимания. С каждой вечеринки он провожал домой кого-нибудь из девушек. В душе Мили бушевала ревность. Она думала: «Я же красивее Верки. Почему он сегодня провожает ее?» Домой возвращалась расстроенной. Мать, увидев ее состояние, спрашивала:

– Что с тобой? На тебе лица нет.

– Саша пошел провожать страхотину Верку.

– Ты что, влюблена в него?

– Не влюблена, но обидно, что он не обращает на меня внимания.

– Что ты в нем нашла хорошего? Волосы у него как у рыжего колонка.

– При чем тут волосы! Послушала бы, как он поет, как играет на гармошке!

– Милочка, ты, однако, влюблена в музыку…

Мать прекратила расспрашивать дочь, посмотрела на ее статную фигурку и подумала: «Дочь уже выросла, стала настоящей невестой…»

На очередных посиделках Миля села рядом с Александром и предложила:

– Давай споем на два голоса!

Дуэт получился замечательный.

С тех пор Саша стал провожать Милю. Домой она возвращалась радостной и счастливой.

– Что случилось? – удивлялась мать, – ты сияешь, как глазурованный пряник!

– Меня сегодня провожал Саша.

– Добилась все-таки своего, ну и характер, – произносила мать и замолкала.

Во время одной из бесед матери с дочкой в разговор вмешался отец:

– Доченька, ты бы поостереглась Грудзинского, он же поляк.

– Что из того, что поляк? Поляки разве не люди?

– В нашем роду была полячка. Ее усилиями весь наш род как пургой унесло из родных мест в Сибирь.

– Папа, ты никогда не рассказывал об этом. Расскажи, пожалуйста, подробно.

Александр Георгиевич задумался. При царском режиме он не афишировал свое положение ссыльного. При советской власти статус дореволюционного ссыльного мог принести дивиденды, но гордость не позволяла ему этим воспользоваться.

– Папа, почему ты молчишь?

Тяжело вздохнув, словно воспоминания о прошлом вызвали притупившуюся боль, отец начал повествование:

– До Сибири твои предки жили в Смоленске и носили всеми уважаемую фамилию Суворовы…

– Мы родственники Александра Васильевича Суворова! – обрадовавшись, вскричала Миля.

– Нет, мы были однофамильцами прославленного генералиссимуса.

– Жаль.

– Мой отец, Суворов Георгий Михайлович – зажиточный мещанин, держал в Смоленске лучший извоз. Нанятые кучеры на его конях, запряженных в кареты, возили самых почитаемых в городе жителей…

Человек гордый и самолюбивый, он не терпел несправедливости и обмана. Его жена, очаровательная полька Ядвига, блистала красотой и нарядами на всех городских мероприятиях. Она приглянулась городничему, у них завязался роман. Слухи дошли до Георгия Михайловича. В нем закипела злость и жажда мести. Он был горяч и скор на расправу со своими ямщиками. Многие испытали на себе его тяжелую руку. Не отдавая себе отчет, что городничий – не ямщик, долго не думая, отец собрался и отправился в управление полиции. В приемной его встретил городовой вопросом:

– Вы, сударь к кому?

– Городничий у себя?

– Вас вызывали?

– Я спросил, у себя ли городничий, – произнес Суворов и направился к двери в кабинет.

– Нельзя без приглашения! – закричал городовой и попытался преградить дорогу посетителю, но не успел.

Георгий Михайлович распахнул тяжелую дверь и вошел в кабинет. Из-за стола поднялся городничий. Он был отставным майором и не робкого десятка. На его лице мелькнула насмешливая улыбка, которая взбесила Суворова.

– Что вам угодно? – спросил городничий.

– Не что, а кто, – ответил Георгий Михайлович.

Подойдя к городничему, он хотел отвесить ему пощечину, но кулак не разжался, и удар получился такой силы, что обидчик не устоял на ногах.

– Дежурный! – заорал во весь голос городничий.

В кабинет вбежали двое городовых.

– Арестовать! В каталажку, немедленно! – приказал тот подчиненным.

Городовые взяли Георгия Михайловича под руки и вывели из кабинета.

Городничему не составило труда отправить мужа любовницы на каторгу. При оформлении документов изменили фамилию, чтобы не позорить знаменитого полководца. Однофамильцы Суворова стали Михайловыми. Эту же фамилию дали его братьям, детям и всех сослали на поселение в Сибирь. Над нашей семьей пронеслась жестокая буря, которая унесла всех далеко от Смоленска. Твоего деда сослали на каторгу в Нерчинск, а сыновей – на поселение в село Никольское. Жена твоего деда Георгия Михайловича не последовала за ним, как жены декабристов…

– Что стало с Ядвигой? – спросила Миля, не дожидаясь конца рассказа.

– Она быстро собралась и уехала в Польшу.

– Вы переписывались с ней?

– Нет, она навсегда исчезла из нашей жизни.

По истечении срока каторжных работ деда определили на поселение в село Никольское. Он сумел тайно съездить на золотые прииски. Вернулся с чекушкой золотого песка, построил большой дом для себя и двоих сыновей, у которых уже были семьи. Но вскоре дом сгорел, и все переехали в Идринское.

Люди, привыкшие трудиться, быстро обосновались на новом месте и завели хозяйство. Место здесь благодатное. Плодородные земли, рыбная река, лес с изобилием зверя, грибы и ягоды радовали душу ссыльных. С тех пор семейство Михайловых невзлюбило поляков, считая их способными на предательство и приносящих им несчастье.

Елисея Францевича Грудзинского – царского офицера – за участие в подготовке несостоявшегося восстания в Царстве Польском в 1914 году сослали в Сибирь. В его походке чувствовалась военная выправка. Стройный, двухметрового роста, с гусарскими усами, он всегда ходил гордо, с высоко поднятой головой. В противоположность ему его жена Агафья Прокопьевна была низкого роста, энергичная и деловая. На ее красивом лице всегда сияла улыбка.

Она обладала прекрасным голосом и всегда пела за работой. Ее прическа из светлых кудрявых волос на голове напоминала распушившийся одуванчик. Она родила девятнадцать детей. Правда, некоторые скончались в младенческом возрасте. Муж относился к ней хорошо. В то же время имел двух любовниц – подруг жены. Она догадывалась о его связях, но молчала, чтобы не создавать в семье скандалов.

Жили Грудзинские в добротном пятистенном доме, к которому примыкал большой огород. Во дворе стояли амбар, сарай, навес и баня. Главной достопримечательностью была кузница. У хозяина был единственный в селе паяльник. Он слыл мастером на все руки. Мог коня подковать, изготовить металлические детали для нехитрого сельскохозяйственного инвентаря. Мужчины ехали к нему починить плуг или борону. Женщины несли запаять и полудить посуду. Жители села его уважали. Он, один из немногих грамотных людей на селе, никогда не отказывал селянам в просьбе прочитать письмо и написать ответ. Воспитанный в религиозной семье, он верил в Бога. По вечерам у Грудзинских часто собирались соседи. Елисей Францевич читал Святое Писание, пояснял Евангелие.

Все Грудзинские…