Чёрная сова

1

Сначала Терехов придумал самый простой и показавшийся надежным, ход: он запасся натуральной медицинской справкой, что является сопровождающим лицом, то есть, поводырем и везет слепую женщину после операции домой. Таким документом почти все объяснялось, в том числе, не нужные бинты под маской на лице и сама кожаная маска, напоминающая восточную паранджу. И должно было вызвать сочувствие у всех, от кассирши, продающей билеты на самолет до стюардессы на борту. Справку выписывал крестник, Рыбин-младший, недавно получивший именную печать доктора, однако же он первым и усомнился, что такой документ подойдет на все случаи жизни. Отпрыск старого друга, Рыбина-старшего, мыслил уже новыми, современными категориями во взаимоотношениях людей и взглянув на просроченный паспорт Алефтины, посоветовал его заменить.

– А она по жизни такая же красивая? – спросил, вглядываясь в фотографию.

– Такая же. – уверенно заявил Терехов. – И ничуть не изменилась.

– Ну ты даешь, дядя Андрей. – одобрил крестник. – Одно плохо, на чеченку похожа.

– Она украинка, читай фамилию!

– А подумают, тип кавказской женщины. Да еще в хиджабе! То есть, в маске. Соображаешь?… И паспорт скончался еще семь лет назад.

Терехов оценил владение современной логикой молодого доктора и лишь спросил о родителях. Тот давно жил от них отдельно, поэтому лишь пожал плечами.

– Наверное, еще оба в экспедиции. Что-то не звонят, забыли про своего ребенка. Представляешь, крестный, они до сих пор любят друг друга…

Человек, готовый решить вопрос с новым паспортом, нашелся легко и сразу потребовал аванс. Он представился бывшим работником миграционной службы, стремился блеснуть знанием предмета и проницательностью, но словно глину, выдавливал из себя брезгливую искушенность и желчность, чем сначала не понравился Терехову. Этот пенсионер сразу же решил, что за владелицей просроченного документа тянется некий криминал, заподозрил, будто она скрывается от крупного банковского займа, и Андрей доверительно это подтвердил, чтоб не вдаваться в подробности. Паспортист лишь язвительно ухмыльнулся, вгляделся в фотографию и тоже заметил некие явные кавказские следы в чертах лица, в том числе, и в имени – Алефтина. Это уже был намек на вещи, более тяжкие, чем невозвращенный кредит, и Терехов заверил, что она – украинка, чему соответствует фамилия. Говорить он мог только полушепотом, все еще болело горло, поэтому опасался быть не понятым. Пенсионер услышал все и в ответ лишь воззрился на него взглядом размытым, как оплывшие, нечеткие печати. И для гарантированной чистоты операции вдруг потребовал реальное свидетельство о браке. То есть, предложил жениться на ней, чтобы поменять фамилию, из чего вытекала законная причина смены паспорта. Кроме того, посоветовал немаловажную деталь: если в имени ф поменять на в, допустить будто бы легкую и частую ошибку в написании, то получится совершенно другое имя. Не то, что без проблем продадут билет на самолет в авиакассе, даже Интерпол не придерется. Но в любом случае старый паспорт со штампом регистрации брака придется передать ему, под скорое и гарантированное уничтожение. Кто-то должен снять с него копию, которая потом канет в архивах навечно, мол, таковы правила. Терехов не пожалел, что связался с профессионалом, стал его благодарить, но тот невозмутимо накинул сумму гонорара, потребовал сегодня же к вечеру принести фотографии невесты и отправил в путешествие по ЗАГСам Новосибирска, искать кто теперь в срочном порядке окрутит молодоженов. По его данным, сделать это было совсем не трудно из-за продажности чиновников, к которой паспортист относился презрительно.

И вот уже пять часов Терехов мотался по городу, объезжая друзей и хороших знакомых с надеждой найти связи, чтобы зарегестрировать брак. Несколько лет назад Андрей разводился, причем, сделал это тоже через знакомых, стремительно, в один день, хотя процесс был официальным, в суде, поскольку от первого брака у него было двое сыновей. Надо сказать, все прошло так быстро и гладко, что даже сам не поверил, рассчитывая на долгую тяжбу. Но лишних вопросов не задавали, не стыдили, не совестили, хотя бывшая жена противилась разводу, и не давали сроков на примирение. Развели, оставив детей на попечение матери, потом проставили штампы и выдали соответствующий документ.

А жениться во второй раз, тем паче, так же спонтанно, да еще без присутствия невесты, оказалось невероятно сложно: барьером становился ее паспорт, который следовало обменять еще в двадцатилетнем возрасте. Она же, оторванная от жизни, скорее всего, даже не подозревала, что давно живет по не действительному документу, однако отлично знала, что ее по тяжелой уголовной статье разыскивает милиция. Сунься в паспортный стол, сразу арестуют, и не посмотрят, что у документа вышел срок и он не удостоверяет личность. Поэтому Терехов показывал в ЗАГСах ее паспорт с опаской, и пытался сначала уговорить, потом подкупить работников, чтобы шлепнули штамп о регистрации и выдали свидетельство. Невеста же, когда-то принявшая обет безбрачия, при этом сидела взаперти у него в квартире и не ведала, что на ней хотят жениться. Впрочем, ее это мало интересовало: она металась в каменных стенах, как дикая кошка и даже ночью не снимала сшитой своими руками, кожаной паранджи. Ей было плохо в городе даже ночью, мешал шум, бесил свет уличных фонарей, бьющий в окна, и это подстегивало Терехова, но штурмовать в лоб крепости ЗАГСов оказалось бесполезно. Чопорные дамы, регистрирующие браки, от взяток не отказывались, но почему-то страшились устаревшего паспорта и просили его обменять, даже услуги предлагали – позвонить куда нужно, мол, сделают новый за полчаса и не очень дорого. Терехов обещал посоветоваться с невестой и тихо исчезал, опасаясь таких случайных контактов с милицией. Все отчетливей вырисовывался замкнутый круг: чтоб получить чистый документ на другую фамилию, требовалось свидетельство о браке, которое не выдавали из-за просроченного паспорта, опять намекая на борьбу с терроризмом. В начале двухтысячных мир в России стоял кверху тормашками, как изображение в окуляре теодолита. Новое тысячелетие начиналось с войн, распрей и терактов, в Москве жилые дома подрывали, в метро ходили смертницы в хиджабах, ошалелые люди жили с чувством, будто попали в другую реальность. Математик Сева Кружилин увлекался нумерологией и на основе своих расчетов доказывал, что после разбойных, разрушительных девяностых наступили "нулевые" годы и все хлопоты, чаяния и потуги будут в нуль. Надо пережить это стерильное время, бесплодный период, пока остывает излившаяся каменная лава, дождаться, когда нарастет хотя бы тоненький почвенный слой.

Терехов вспоминал это предсказание, пока бесполезно колесил по городу, объезжая знакомых. Наконец, к обеду все же отыскал правильного приятеля, который навел его на нужный районный ЗАГС, где заведующим работал его свояк, способный по доброте душевной – даже не за деньги! – исполнить страстное желание жениться. Андрей немедленно отправился по указанному адресу, но попал в перерыв, а потом и вовсе оказалось, что щедрый вершитель браков отправился в монастырь святого мученика Евгения и будет там до самого вечера, поскольку является то ли советником, то ли монастырским попечителем. А когда переступает ворота обители, то напрочь отключает все средства связи, дабы заниматься богоугодными делами. Терехов отчаялся, что опять пролетел, но плюнул на Севины расчеты и поехал наобум, без звонка, в надежде договориться о деловой встрече хотя бы на завтра. Монастырь располагался на Приморской улице, в районе Чемского кладбища, где покоились родители Терехова, поэтому он район хорошо знал.

Бракодел и в самом деле заседал где-то с монахами, и Андрей, поджидая его, сходил на кладбище, погулял вдоль рукотворного мутного моря, прежде чем его дождался. Попечитель молча выслушал просьбу, но еще не дав согласия и слова не сказав, одним своим видом обозначил, что готов выполнить незамысловатую волю просителя. Показалось, имя приятеля, свояком коего являлся бракодел, сработало безотказно, достал визитку и вложил в руку.

– Переведете на этот счет тридцать тысяч. – заявил он, на миг разрушив образ бессеребренника, но тут же поправился. – Это пожертвование на строительство монастыря.

– Добро. – облегченно произнес Терехов, в уме посчитав, что в смету пока укладывается.

Бракодел подал ему еще одну визитку.

– А это на счет храма, за венчание. Вы же поведете невесту под венец?

Подобное Андрею и в голову не приходило, поэтому он глянул на означенную сумму еще в пятьдесят тысяч, посчитал свои быстро тающие капиталы и пожал плечами.

– Не знаю… Мы об этом не подумали.

– Вы крещенный? Православный?

Спросил это так, будто собирался выставить еще один счет – за крещение, поэтому Терехов чуть поспешил:

– Ну, разумеется!

– А невеста?

Он ничего не знал о вероисповедании невесты, только догадывался, однако утвердительно кивнул.

– Венчание – обязательное условие. – заметил вершитель браков. – Сегодня вечером вас распишут и выдадут документ без присутствия невесты. А дня через три милости прошу под венец, в монастырский храм. Сами понимаете, перед Богом придется предстать в паре со своей избранницей.

Ход был хитрым, продуманным, никто особенно не страдал от лицемерия чиновника, и сам он оставался чист перед совестью, Богом и службой но подобный расклад Терехова вполне устраивал: главное было сегодня иметь в руках натуральное свидетельство о браке, дабы вручить его паспортисту. Уже завтра вечером он рассчитывал отправиться в свадебное путешествие – купить авиабилеты на ночной рейс в Норильск. Поезда туда не ходили, говорят, теплоходы плавали от Красноярска до Дудинки, да и то нерегулярно, тем более, осенью, а добраться на легковой машине вообще не реально. Оставался единственный транспорт – самолет, однако демократия в России началась с тотального контроля за передвижением своих граждан, и теперь паспорт требовался даже для проезда в междугороднем автобусе.

Терехов согласно покивал и ушел бы сразу с монастырского подворья, но бракодел отослал в храм, чтобы сделать заявку на венчание, определить его точное время и сразу же оплатить прочие услуги, то бишь, фотографирование, заказ молебна во здравие и отдельно – способствие деторождению.

Он не собирался заводить детей в новом, случайном и фиктивном браке, не смел и думать, чтобы прикасаться к телу невесты, поэтому прежде всего отчего-то всерьез подумал о фотографировании, но не на обряде венчания – на паспорт. Дело в том, что Алефтина фотоаппаратов, и особенно вспышек терпеть не могла, и, пожалуй, тяжелее было уговорить ее сняться, нежели чем оформить брачные отношения. Он вдруг с ужасом вспомнил о ее капризах только сейчас, и сразу же отяготился этой мыслью: снимки на паспорт надо уже сегодня вечером! Фотосалон был неподалеку от дома Терехова, сходить и сняться – минутное дело, но невеста днем вообще не выходила из квартиры, попросив закрыть окна чем-нибудь светонепроницаемым. И не понятно, чего она больше опасалась: яркого света или случайно брошенного чужого взгляда, поскольку Терехов жил на первом этаже и окна выходили на людную часть улицы. Кроме старого палаточного брезента Андрей ничего не нашел, поэтому как смог, завесил окна и теперь они сидели в зеленоватом полумраке, не включая света.

По дороге к храму пришла единственная трезвая и утешительная мысль – заказать фотографа на дом: такая услуга наверняка была, но как снимать без вспышки, в полутемном пространстве квартиры, он представления не имел. Строптивая невеста, не снимающая паранджи, может отказаться наотрез, и как было ей объяснить, что все затеянное, в том числе и женитьба, вызвано острой необходимостью дела пустяшного – купить билет на самолет и благополучно взлететь с аэродрома.

В монастырской церкви было гулко и почти пусто: за стойкой, где продавали свечи и иконы, сидела старушка с молодым иноком, что-то пересчитывали, глядя в монитор ноутбука, при этом щелкая костяшками старомодных счетов. А еще двое рабочих в серых халатах разбирали металлические леса возле стены с восстановленными и яркими фресками страшного суда. Терехов стал сбивчиво объяснять, что у него назначено венчание, и старушка сообразительно достала с полки пухлую амбарную тетрадь. В это время рабочий на лесах выронил трубу на каменный пол, заставив вздрогнуть всех присутствующих.

– Ну что же ты, Егорий? – с назидательным укором произнес инок за стойкой. – Вот растяпа!…

А по лицу было видно – выругаться хотел. Терехов машинально глянул в сторону рабочих, поймал взгляд этого растяпы и встрепенулся, но не от гулкого звука. Не хватило мгновения, чтобы рассмотреть его лицо – под сводами храма было сумрачно, да и рабочий уже отвернулся, вынимая из гнезда очередную трубчатую стойку.

– Фотографирование обязательно. – деловитым тоном отвлекла его старушка. – Фотограф наш, и молебен за здравие…

Андрей согласно покивал, выдержал паузу, но спросил как-то невнятно, невпопад и полушепотом:

– Это у вас… откуда рабочие?

– Это не рабочие – послушники. – мимоходом отозвался монах. – Ваше венчание на двенадцать тридцать. Прошу не опаздывать…

Терехов имел смутное представление о монастырской иерархии, ничего не понял и поэтому переспросил:

– То есть, монах?

– До монашества ему еще далеко, – заключила старушка, глядя с сожалением. – Предупредите гостей, женщины должны быть с покрытой головой и в юбках ниже колена.

– Послушание, это как курс молодого солдата. – с удовольствием объяснил инок. – Учебка, карантин.

И тем самым подтвердил, что Терехов не ошибся, человек на лесах имел отношение к армии. Он наконец-то оторвал взгляд от картины страшного суда, услышал только последние слова, однако утвердительно кивнул. А сам подумал, что и имя у послушника подходит: Егорий это ведь тот же Георгий! В добавок ко всему, когда платил деньги и расписывался в какой-то ведомости, почувствовал на себе взгляд этого растяпы, и ощутил, как между ними пробросилась некая связующая нить, по которой побежал ток. И даже не оборачиваясь, вдруг неоспоримо и убежденно подумал, вернее, угадал – на лесах стоит Жора Репей! Невероятно, невозможно, невообразимо, но это он! Потому и трубу выронил, что внезапно увидел Терехова.

Андрей не собирался ни жениться по настоящему, ни тем паче, венчаться, но сейчас, до внезапного головокружения и подступающей тошноты, ощутил предательскую слабость от одной только мысли, что этот человек и впрямь по воле рока, по злому стечению обстоятельств преследует в самые ответственные моменты. Иначе никак не объяснить его появление в храме, куда будто бы случайно занесла судьба! Мысль, что послушник на лесах, совсем другой человек, что Терехов ошибся, обознался, стучалась в затылок, но была искусственной, придуманной, и не желала становиться реальностью. Можно было расплатиться за услуги и уйти без оглядки, взращивая ее тем, что Жора ему почудился, пригрезился, поблазнился, но Андрей уже чуял арканную крепость проброшенной нити между ними и не мог, да и не хотел рвать этой связки, предугадывая бесполезность и жалкость таких попыток.

Через минуту, когда он справил все формальности со старушкой и иноком, послушника на лесах уже не было, а его напарник уходил в двери, сгибаясь под тяжестью пачки труб на плече. Терехов осмотрелся и вышел из храма с чувством, будто его ведут на поводке. Солнечное бабье лето слегка вывело его из плена мистических ощущений, а нищий на паперти вроде бы и вовсе приземлил, попросив денег или выпить. Андрей бросил ему мелочь, перевел дух и услышал голос Жоры откуда-то сзади:

– Здорово, Шаляпин.

Если бы не характерный, дребезжащий тембр, и не обращение по прозвищу, сразу признать Репья оказалось бы не возможно. Длиннополый, серый балахон скрывал многолетнюю военную выправку, делая его бесформенным и пришибленным, вместо горделивой зеленой фуражки на голове лежал такой же серый комковатый блин, натянутый до бровей, а смиренно потупленный, некогда пронзительный волчий взор, за который его любили солдаты и женщины, рыскал по пыльным ботинкам Терехова.

В этот миг Андрей подумал не о Жоре, а о всесильном шамане Мешкове, который предрек, спрогнозировал, а может и колдовством своим как-то устроил судьбу бывшего начальника заставы.

И она, судьба, превратилась в реальность…