Черное чудовище

Это был самый обыкновенный человек лет сорока пяти, с хорошо поставленным бархатным голосом, с мягкими, порой изысканными манерами, в дорогом, явно пошитом на заказ темно-синем костюме. Целый день пробродив по взморью, он наконец снял комнату с верандой в Лиелупе.

Хозяйка дома Эмма Августовна угадала в нем отставного военного: его осанка была прямой, а маленькие усики аккуратно подстрижены. Но представился он просто: Марк Григорьевин Спивак. Она еще подумала: не женат ли? Нет, скорее холостяк или даже вдовец. Возможно, одинокий офицер, приехавший в Ригу в отпуск.

Первым делом новый постоялец попросил телефонную книгу и удалился к себе. Эмма Августовна очень удивилась бы, узнав, что он выписал около десятка телефонов вместе с фамилиями владельцев. Все телефоны принадлежали женщинам.

Марк Григорьевич вышел в душно-ароматный сад, уже наполовину скрытый сумерками, вернулся в комнату и проверил, везде ли вытерта пыль. Потом распаковал чемодан, достал бутылку вина «Мурфатлар» и серебряный кубок с выгравированной надписью «Майору Спиваку М.Г. за отличную стрельбу. 1984 г.» и, захватив предложенный хозяйкой кофе, вышел на веранду.

Там были радио и телевизор, но он не стал их включать. У стены стояла книжная полка, но он не взял ни одной книги.

Он просто удобно расположился в кресле и, время от времени потягивая кофе, стал листать записную книжку. Несколько страниц были исписаны аккуратным почерком телефонами абонентов от Саулкрасты до Кемери. Первой в списке стояла Боровая Е.И.

Марк Григорьевич налил в стакан «Мурфатлара» и придвинул к себе телефон. Короткое молчание, а затем, вместе со знакомым чувством возбуждения, пришли гудки. Его рот пересох, и он с трудом сглотнул,

Кликанье, и голос произнес:

— Алло.

Теплый женский голос, глубокий и приятный.

— Вы слушаете меня?

— Да, да. Кто это?

Он начал говорить — спокойно, тихо, своим хорошо поставленным бархатным голосом, сперва очень туманно, с тончайшими намеками на двусмысленность, затем прямо перешел к делу, посягая на скромность, оскорбляя честь.

Лишь через некоторое время она опомнилась и оборвала:

— Кто вы? Что вы несете?

Тогда начались ругательства, все грубее и грубее, все непристойнее и непристойнее по мере того, как росло возбуждение. Он наслаждался ее ужасом и отвращением. Удачный звонок — прошло не менее четырех минут, прежде чем она повесила трубку.

Марк Григорьевич отодвинул телефон и, отпив вина, расслабился в кресле. Пульс постепенно успокоился, возбуждение спало. У имени в блокноте он поставил галочку.

В тот вечер он сделал еще три звонка. Первая сразу же бросила трубку. По второму номеру его слушали очень внимательно; он скорее ощутил, чем услышал присутствие другого человека, руку, закрывающую микрофон, и просьбу позвонить в милицию. Он разочарованно отключился.

Но третий звонок… Самый приятный за вечер. Сладкоголосая девушка, чье искреннее смятение было отмечено любопытством и даже увлечением; невинность, жаждущая быть искушенной.

У этого имени он поставил крестик. Надо будет к ней вернуться.

Как всегда после звонков он чувствовал себя усталым, но довольным. Пора и спать.

Следующий день Марк Григорьевич бродил по побережью, загорал в дюнах, зашел в пивную «У Эдгара» и даже сидел в «Вигвамах». Он почувствовал, как крепнут силы, пробуждается знакомое беспокойство. Несколько раз он бесцельно выходил на веранду и с тоской смотрел на телефон, черный и молчаливый.

А может быть, лучше завтра утром? Воскресное утро… они будут лежать в постелях, сонные и податливые… Но нарастающее напряжение требовало разрядки немедленно. Он включил телевизор — передавали последние известия. Слова и картинки мелькали, не привлекая его внимания. Половина десятого… Неторопливым чеканным шагом он пересек комнату и выключил телевизор. Наступила тишина, нарушаемая лишь тихим пением птиц. Тишина и телефон.

Ему не везло. Три раза подряд трубку вешали прежде, чем он успевал произнести пару слов. А напряжение росло и требовало разрядки.

На четвертый раз ответили сразу же. Как будто она стояла у телефона и ждала его звонка.

— Да, слушаю.

Голос был молодым, но каким-то усталым, безжизненным.

Он заговорил; все быстрее и быстрее, все громче и возбужденнее. Это говорила жаждущая выхода энергия, в течение года подавляемая ночными дежурствами, это кричала душа, измученная душными подземными помещениями, запыленной аппаратурой и солдатами, отсутствием женщин и ласки.

Его не перебивали. Когда он замолчал, она сказала:

— Продолжайте.

Очень редко, но иногда такое случалось: попадалась женщина, чья нужда совпадала с его собственной. Однако здесь было другое. В голосе было что-то странное, но вовсе не чувственный отклик.

— Слушаю вас. Говорите.

Он попытался продолжить, однако ситуация смущала и раздражала его. Он снова остановился, и тогда она быстро произнесла:

— Не молчите. Говорите что-нибудь. Что хотите, я не возражаю. Но только не молчите!

Все не так. Он не понимал, в чем дело, и самым разумным было бы повесить трубку, но он распознал эту странность в ее голосе. Отчаяние.

— Мне необходимо поговорить с кем-нибудь. О чем угодно… все равно. Мне нужно… Хотите, я расскажу о себе? Мне двадцать один год, но говорят, я выгляжу еще моложе. Говорят, я хорошенькая. Мужчины говорят. И сексуальная. Вы ведь хотите поговорить об этом? Я буду слушать. Обещаю.

Он молчал.

— У меня темные волосы, — продолжала она, — и хорошая фигура. 88 бюст, 88 бедра, 57 талия, но можно затянуть еще тоньше. Хотите узнать, во что я одета? Практически ни во что. Халат и тапочки. И духи — французские, «Femme», что означает «женщина». Мне говорили, что это очень соблазнительно. Да, мне говорили.

Она глубоко вздохнула.

— Хотите еще? Хотите поговорить о моей личной жизни? Я не девушка. Это имеет значение? Были… двое или трое. Так, несерьезные увлечения. И еще один. Хотите узнать о нем? Его звали Вадим. Он любил со мной спать. Детали? Где и когда, сколько раз и как? Пожалуйста, я расскажу. Я лишь хочу поверить, что мир не пуст — что есть кто-то, где-нибудь…

— Мне кажется… — выдавил он.

— Не надо! Прошу вас, не надо… Это такая старая история, дешевая сентиментальная история слезливой писательницы. Я часто думаю — а что, если и я персонаж из этой истории? Мы все? Нет, только не вы. Вы настоящий, вы реальный. Иначе не может быть. Понимаете… он был женат, не ладил с женой, собирался ее бросить — развестись и жениться на мне. Вы ведь читали об этом, правда? И видели в кино и по телевизору. Так что, наверное, ничего и не было. Наверное, я что-то прочитала или увидела… или приснилось… Дурной сон. Люди не умирают от дурных снов.

Марк Григорьевич медленно шевельнулся, собираясь повесить трубку, ее голос становился все слабее и слабее. И вдруг она как почувствовала, что происходит, потому что он услышал ее крик: «Постойте!» и почти нехотя поднес трубку к уху.

— Вы здесь? — взмолилась она. — Вы ведь слушаете?

— Да, да, слушаю, — с трудом произнес он.

— Вы знаете, что тогда случается. Девушка обнаруживает, что у нее будет ребенок. И счастлива сперва, потому что она хочет, да-да, она хочет этого ребенка. Но потом девушка понимает, что он недоволен. Он обеспокоен. Это вызовет скандал. Это повредит ему.

А у него есть дочка. Они мало говорили о ней, и девушка не сознавала, насколько он ее любит. Вы понимаете, это и ей повредит. Нет, сперва он ничего не говорит. Но девушка видит, что он расстроен. И вот вместо того, чтобы любить человечка, зарождающегося внутри, она начинает ненавидеть, потому что от этого плохо ему. В конце концов именно она заговаривает об аборте. Ему сразу становится легче. Он просит, чтобы она не волновалась — он все устроит, за все заплатит. А это ведь все равно не человек, пока не родился. У них еще будет возможность иметь детей — потом, позже, когда все будет улажено, когда все будет как положено, правильно, без скандала и шума.

Она замолчала, и ему показалось — сейчас заплачет. Но она уже продолжала:

— Он сделал все, как обещал. Все устроил. И даже пришел навестить меня, принес цветы и ликер в шоколаде. Он забыл, что я не люблю ликер в шоколаде, но ведь нельзя же помнить все, правда? И он, наверное, был очень занят, думая о записке, которую собирался мне написать. Как все потактичнее изложить… Он подождал, пока я не оправлюсь. Она была очень хорошо написана.

Очень деликатно… Что такая ситуация заставляет человека взглянуть на вещи трезво. Что он зря мечтал о счастливом конце. Потому что Лена, его жена, никогда его не отпустит. И Ира, это его дочь, — для нее ближайшие годы особенно важны, скоро она пойдет в школу, нельзя допустить никаких потрясений. Да и он сам мне никак не пара, он просто меня недостоин. Конечно же, я найду себе другого, гораздо лучше. Заботливо, не правда ли?

Это было вчера. Я написала ему. Я умоляла прийти ко мне сегодня, по крайней мере позвонить. Я сказала, что буду ждать. А утром я подумала, что они могли уехать на субботу-воскресенье, и позвонила ему домой. Ответила его жена Лена.

Я ничего не сказала, только вцепилась в трубку изо всех сил. И я слышала, как она обратилась к нему: «Вадик, кто-то звонит, но молчит»; и он ответил, очень издалека: «Какая-то шутка. Повесь трубку». И вот я сижу здесь с тех пор, жду, что он придет или позвонит.

Забавно, я всегда боялась высоты, а сегодня нет. Никогда не могла выглядывать из окна, а сейчас меня к нему тянет. Все внизу кажется таким маленьким, таким незначительным… Как он, как я… Я сказала себе: жду до семи часов. Потом прибавила еще час, еще… Наконец я дала ему полчаса и почти уже решилась и была рада, и тогда, в самую последнюю минуту, зазвонил телефон. Это были вы.

— Простите, — выдавил он.

— Не жалейте. Поговорите со мной. Или послушайте. Мне все равно, о чем мы будем говорить. Ведь все такое маленькое и так далеко внизу, а я оставила окно открытым, и теперь мне кажется, что я немного боюсь, но мне это безразлично, потому что я не могу так жить, не могу! Неужели не понимаете? Ведь должен же быть на свете кто-нибудь, кроме меня!.. Хотите я расскажу о нашей последней встрече? Я ему приготовила поесть — жареную печенку, он очень любит печенку, — а он принес шампанского, а потом мы включили проигрыватель и…

Повинуясь внезапному порыву, Марк Григорьевич резко бросил трубку.

Сгущалась тьма. Воздух был теплым и спокойным. Через распахнутое окно вплывал густой аромат жасмина.

Он любил сад. Сад возвращал силы и мир в душе. Но сейчас даже сад не мог его успокоить. Мозг жил чужой агонией. Он попытался посмеяться над собой: истеричная девчонка, через день у нее все пройдет. Его это не касается. Ему безразличны все, кому он звонит. Они не люди — голоса. Она одинока… а кто нет? Все равно он ничего не может сделать.

На небе показались первые звезды. Земля вкатывалась в ночь.

Он вернулся в дом. Некоторое время стоял у телефона, слепо глядя на черное чудовище. Затем набрал ее номер. Телефон звонил, звонил, звонил…

1976–2004