Черные монахи пламени

Глаза Рассела Тимбелла засияли торжеством, когда он увидел почерневшие обломки того, что несколько часом назад было крейсером Ласинукского флота. Выпирающие во все стороны искореженные переборки являлись убедительным доказательством чудовищной силы удара.

Невысокий, полный землянин вернулся в свой ухоженный стратоплан. Какое-то время он бесцельно крутил длинную сигару, потом закурил. Клубы дыма поплыли вверх. Он прикрыл глаза и погрузился в размышления.

Услышав через какое-то время осторожные шаги, он вскочил на ноги. Два человека проскользнули внутрь, бросив прощальные взгляды наружу. Люк бесшумно закрылся. Один из пришедших направился к пульту.

Почти сразу же пустынная, безлюдная местность оказалась далеко внизу, серебристый нос стратоплана нацелился на древний метрополис Нью-Йорк.

Прошло несколько минут, прежде чем Тимбелл спросил:

— Все чисто?

Человек за пультом кивнул.

— Ни одного корабля тиранов поблизости. Совершенно ясно, что «Грахул» не успел обратиться по радио за помощью.

— Почту забрали? — нетерпеливо спросил второй

— Мы отыскали ее довольно быстро. Почта не пострадала.

— Мы нашли и еще кое-что, — с горечью заметил его собеседник. Кое-что из другой области: последний доклад Сиди Пеллера.

На мгновение круглое лицо Тимбелла обмякло, на нем появилось нечто вроде страдания, но оно тут же окаменело.

— Он мертв! Но он пошел на это ради Земли, и значит, это не гибель. Это мученичество! — Последовало молчание, потом Тимбелл печально добавил: — Дай мне взглянуть на донесение, Петри. — Он взял сложенный пополам листок, медленно развернул и прочитал вслух: «Четвертого сентября произведено успешное проникновение на борт крейсера флота тиранов „Грахул“. Весь путь от Плутона до Земли вынужден скрываться. Пятого сентября обнаружил искомую корреспонденцию и завладел ею. Решил воспользоваться крепостью ракетных двигателей. Помещаю туда доклад вместе с почтой. Да здравствует Земля!» — Когда Тимбелл читал последние слова, голос его странно подрагивал. — От руки ласинукских тиранов пал Сиди Пеллер. Не было более великого человека. Но он будет отомщен сторицей! Человеческая раса еще не до конца пришла в упадок.

Петри глядел в иллюминатор.

— Как Пеллеру удалось все это? Успешно пробраться на вражеский крейсер, на глазах у всего экипажа похитить документы, а корабль заставить разбиться… Как ему удалось? Нам никогда не узнать этого, если не считать сухих строчек его донесений.

— Он выполнял приказ, — заметил Уильямс, зафиксировал управление и повернулся к спутникам. — Я сам доставил ему этот приказ на Плутон: захватить дипломатическую почту и разбить «Грахул» над Гоби. Он свое задание выполнил, только и всего, — пожал он плечами.

Атмосфера подавленности сгущалась, пока Тимбелл не нарушил ее.

— Забудем об этом. Вы обо всем позаботились на корабле?

Оба спутника кивнули в унисон.

— Все следы Пеллера были выявлены и деатоминированы, — деловито сказал Петри. — Они никогда не обнаружат присутствие человека среди обломков. Сам документ заменен заранее подготовленной копией, которая доведена огнем до состояния, не дающего возможность ее прочтения. Она даже пропитана солями серебра в том количестве, которое остается после приложения официальной печати Императора Тиранов. Могу поклясться головой, ни одному ласинуку не придет в голову, что катастрофа произошла не из-за несчастного случая, а документ не был уничтожен.

— Отлично! Они уже двадцать четыре часа не могут установить место падения. С воздуха его не засечь. Теперь передайте мне корреспонденцию.

Тимбелл нежно, почти с благоговением взял в руки металлоидный контейнер, почерневший, деформированный, до сих пор сохраняющий тепло. Тимбелл с силой сорвал крышку.

Документ, который Тимбелл вытряхнул наружу, с шуршанием развернулся. В нижнем левом углу красовалась огромная серебряная печать самого Императора Ласинука — тирана, который, живя на Веге, правил одной третью Галактики. Послание было адресовано вице-королю Солнечной системы.

Трое землян мрачно и внимательно пробежали глазами изящно отпечатанные строчки. Резкие, угловатые ласинукские буквы отливали красным в лучах заводящего солнца.

— Что, разве я был не прав? — прошептал Тимбелл.

— Прав, как всегда, — согласился Петри.

По-настоящему ночь так и не наступила. Черно-пурпурное небо незначительно потемнело, звезды стали ненамного ярче, но, если не обращать на это внимания, в атмосфере не ощущалось разницы между присутствием и отсутствием Солнца.

— Вы уже обдумали следующий шаг? — нерешительно спросил Уильямс.

— Давным-давно. Завтра я навещу Пола Кейна вот с этим, — Тимбелл указал на послание.

— Лоару Пола Кейна? — воскликнул Петри.

— Этого лоариста! — одновременно выдохнул Уильямс.

— Лоариста, — согласился Тимбелл. — Он наш человек.

— Вернее сказать, он — лакей ласинуков, — возмутился Уильямс. Кейн — глава лоаризма, следовательно, предводитель изменников-землян, которые проповедуют смирение перед захватчиками.

— Совершенно верно.

Петри побледнел, но неплохо держал себя в руках.

— Ласинуки — наши явные враги, с которыми придется столкнуться в открытой битве, но лоаристы… Это же сброд! Я скорее сам пойду на службу к вице-королю тиранов, чем соглашусь иметь что-нибудь общее с этими ковырялами в древней истории Земли, которые возносят молитвы ее былому величию, но ничуть не озабочены ее нынешней деградацией.

— Вы слишком строго судите, — губы Тимбелла едва заметно тронула улыбка. — Мне и раньше приходилось иметь дело с вождем лоаристов… Он резким жестом прервал удивленные и испуганные крики. — Я был очень осторожен. Даже вы ничего не знали, но, как видите, до сих пор Кейн не предал меня. Эти встречи обманули мои ожидания, но кое-чему научили. Вот послушайте-ка.

Петри с Уильямсом придвинулись поближе, и Тимбелл продолжал жестким, деловитым тоном.

— Первое Галактическое Нашествие Ласинука завершилось две тысячи лет назад, сразу после того, как Земля капитулировала. С тех пор агрессия не возобновлялась, и независимые планеты людей в Галактике вполне удовлетворены поддержанием подобного «статус кво». Они слишком поглощены распрями между собой, чтобы приветствовать возобновление борьбы. Сам лоаризм заинтересован только в успешном противодействии новым путям мышления. Для них нет особой разницы, люди или ласинуки правят Землей, лишь бы сам лоаризм процветал. Возможно, мы националисты — в этом отношения для них даже большая опасность, чем тираны.

— Я бы сказал, так и есть, — криво усмехнулся Уильямс.

— И потому, если с этим согласиться, вполне естественно, что лоаризм взял на себя роль миротворца. Однако, если это окажется в их интересах, они не замедлят присоединиться к нам. — Тимбелл похлопал ладонью по разложенному перед ним документу. — А вот это подскажет им, где лежат их интересы.

Его спутники хранили молчание.

— У нас мало времени, — продолжал Тимбелл, — не более трех лет. Возможно, даже не больше двух. Но вы сами знаете, что надежда на успех немедленного восстания есть.

— Знаем, — проворчал Петри, потом процедил сквозь зубы: — Если нам придется разделаться только с теми ласинуками, что находятся на Земле.

— Согласен. Но они могут обратиться за помощью на Вегу, а нам звать на помощь некого. Ни одна из Планет Людей и не подумает выступить в нашу защиту, не почешется, как и пятьдесят лет назад. Именно поэтому мы должны перетянуть лоаристов на свою сторону.

— А как поступили лоаристы пять веков назад, во время Кровавого Восстания? — не скрывая ненависти в голосе, спросил Уильямс. — Они бросили нас на произвол судьбы, спасая свою драгоценную шкуру.

— Мы не в том положении, чтобы вспоминать об этом, — заметил Тимбелл. — Сейчас мы должны заручиться их поддержкой, а уж потом, когда будет все кончено, посчитаемся…

Уильямс повернулся к пульту.

— Через пятнадцать минут Нью-Йорк, — сообщил он. — И все-таки мне это не нравится. На что способны эти пачкуны лоаристы? Да у них ничего за душой, кроме банальностей и предательства!

— Они — последняя сила, объединяющая человечество, — ответил Тимбелл. — Сейчас очень слабая, очень беспомощная, но в ней единственный шанс для Земли.

Они спускались, входя в более плотные слои атмосферы, и свист рассекаемого воздуха возрос до пронзительного воя. Уильямс выстрелил тормозными ракетами, и они пронзили серое покрывало облаков. Впереди, у самого горизонта, показалась обширная россыпь огней, означавшая Нью-Йорк.

— Смотри, чтобы наши манеры ничем не раздражали ласинукскую инспекцию, и подготовь документы. Они ни в коем случае не должны нас разыскивать.

Лоара Пол Кейн откинулся в богато украшенном кресле. Тонкие пальцы играли пресс-папье из слоновой кости на крышке стола. Глаза избегали взгляда сидевшего напротив полного человека, а в тоне, стоило Кейну заговорить, ощущалось высокомерие.

— Я не могу больше рисковать, прикрывая вас, Тимбелл. До сих пор я поступал так из-за уз человечности, связывающих нас, но… — Он замолчал.

— Но? — подсказал Тимбелл.

Пальцы Кейна снова и снова запускали пресс-папье волчком.

— Ласинуки стали последнее время вести себя гораздо резче. Они сделались излишне самоуверенными. — Кейн внезапно поднял глаза. — Я не совсем свободный агент и не располагаю той силой и влиянием, какую, как я смотрю, вы мне приписываете. — Глаза его вновь опустились, а в голосе прозвучали беспокойные нотки. — Ласинуки полны подозрений. Они начинают ощущать работу хорошо налаженного, законспирированного подполья, и мы не можем позволить себе оказаться замешанными в этом.

— Знаю, — кивнул Тимбелл. — Возникнет необходимость — и вы нами просто пожертвуете, как ваши предшественники пожертвовали патриотами пятьсот лет назад. Но на этот раз лоаризму суждено сыграть более благородную роль.

— И что пользы от вашего восстания? — последовал утомленный вопрос. — Неужели ласинукский режим более ужасен, нежели человеческая олигархия, которая правит Сантанией, или диктатор, повелевающий Трантором? Ласинуки не гуманоиды, но они в любом случае разумны. Лоаризм должен жить в мире с любой властью.

Тимбелл улыбнулся, хотя ничего смешного сказано не было. В улыбке ощущалась едкая ирония и, чтобы подчеркнуть ее, Тимбелл достал листок бумаги.

— Вы так считаете, верно? Тогда прочтите вот это. Это уменьшенная фотокопия… Нет, не берите, читайте у меня в руках и…

Его последнее замечание было перебито внезапным растерянным восклицанием собеседника. Лицо Кейна превратилось в маску ужаса, когда он впился взглядом в предложенную ему копию.

— Где вы ее взяли? — Кейн с трудом узнал собственный голос.

— Удивлены? Но ведь она у меня есть, верно? К тому же она стоила жизни отличному парню и крейсеру Его Рептилийского Величества. Надеюсь, у вас не возникло сомнения в подлинности?

— Нет. — Кейн провел подрагивающей рукой по лбу. — Это подпись и печать Императора. Их невозможно подделать.

— Как видите, Ваше Святейшество, — с сарказмом сказал Тимбелл, возобновление Галактической Экспансии — вопрос двух-трех лет. Первые шаги к ней будут предприняты еще в нынешнем году, а какими они будут, сами можете прочесть. — Голос Тимбелла сделался вкрадчиво-ядовитым. Поскольку этот приказ адресован вице-королю…

— Дайте немного подумать. — Кейн упал в кресло.

— И в этом есть необходимость? — безжалостно воскликнул Тимбелл. — Это не что иное, как завершение моих предположений шестимесячной давности, которые вы предпочли не услышать. Земля — мир гуманоидов, поэтому она будет уничтожена. Очаги человеческой культуры рассеяны по разным участкам ласинукской зоны Галактики, так что любой след человеческого присутствия подлежит уничтожению.

— Но Земля! Колыбель человеческой расы! Начало нашей цивилизации!

— Вот именно! Лоаризм умирает, а гибель Земли окончательно погубит его. С крушением лоаризма погибнет последняя объединяющая сила, и Планеты Людей, непобедимые, пока дружны, будут уничтожены одна за другой Второй Галактической Экспансией, если только…

— Я знаю, что вы хотите сказать, — прозвучал бесстрастный голос Кейна.

— Не более того, что говорил прежде. Человечество должно объединиться, а сделать это оно может только вокруг лоаризма. У всех сражающихся должна быть цель, и целью должно стать освобождение Земли. Я могу заронить искру здесь, на Земле, но вы должны раздуть ее в костер по всей населенной людьми части Галактики.

— Вы подразумеваете тотальную войну, Галактический Крестовый Поход, — прошептал Кейн. — Но кому, как не мне, знать лучше, что после всех прошедших столетий тотальная война невозможна. — Он внезапно рассмеялся. — Вы хоть знаете, насколько сегодня ослаб лоаризм?

— Нет ничего слабого, которое не могло бы усилиться. Как бы ни ослаб лоаризм со времен Первого Галактического Нашествия, но вы и поныне сохранили дисциплину и организованность — лучшую в Галактике. Ваши предводители, если брать в целом, толковые люди, это я вынужден признать. А обдуманно действующая объединенная группа умных людей способна на многое. Она обязана оказаться такой, поскольку иного выбора нет.

— Оставьте меня, — безжизненно произнес Кейн. — На большее я сейчас не способен. Мне следует подумать.

Голос его опять затих, один из пальцев указал в направлении двери.

— Что толку от размышлений! — в раздражении воскликнул Тимбелл. Нам надо действовать! — С этими словами он исчез.

Ночь для Кейна выдалась ужасной. Его лицо побледнело и осунулось, глаза запали и лихорадочно блестели, но голос звучал спокойно и весомо.

— Мы союзники, Тимбелл.

Тимбелл холодно улыбнулся, на мгновение коснулся протянутой руки Кейна, но тут же ее отпустил.

— Всего лишь по необходимости, Ваше Святейшество. Мы не друзья.

— Об этом я и не говорю. Но действовать мы должны вместе. Мои предварительные указания уже разосланы. Верховный Собор утвердит их. Хотя бы в этом отношении я не предвижу осложнений.

— Сколько мне придется ждать результатов?

— Кто знает? Лоаризму все еще не мешают в пропаганде, до сих пор есть люди, которые воспринимают ее: одни с почтением, другие со страхом, третьи просто поддаются воздействию самой пропаганды. Но кто может знать? Человечество слепо, да и сам лоаризм тоже. Антиласинукские настроения слабы, трудно разбудить их, просто так колотя в барабан.

— Всегда было не сложно играть на ненависти. — Лунообразное лицо Тимбелла сделалось на удивление жестким. — Эмоциональность! Пропаганда! Искренний и неразборчивый оппортунизм! К тому же, несмотря на свою слабость, лоаризм богат. Массы могут быть покорены словами, но тех, кто занимает высокие посты, кто по-настоящему важен, можно соблазнить и кусочками желтого металла.

— Ничего нового вы не предложили, — устало махнул рукой Кейн. Подобная методика оскорблений применялась в человеческой политике еще на туманной заре нашей истории, когда человечеству принадлежала одна-единственная старушка Земля, да и та была расчленена на множество сегментов. — Затем он с горечью добавил: — Подумать только, приходится возвращаться к тактике варварских эпох!

Тимбелл цинично пожал плечами:

— Вы знаете лучший способ?

— В любом случае даже со всей этой грязью мы можем потерпеть неудачу.

— Нет, если план будет хорошо разработан.

Лоара Пол Кейн вскочил, сжав кулаки.

— Дурость это! И вы, и ваши планы! Все эти ваши многомудрые, тайные, уклончивые, неискренние планы! Неужели вы думаете, что заговор означает восстание, а восстание — победу? На что вы способны? Вынюхивать информацию, неторопливо подкапываться под корни? Руководить восстанием — выше ваших сил. Я могу заниматься организацией, подготовкой, но руководить восстанием и не в моих силах.

Тимбелл вздрогнул.

— Детальнейшая подготовка…

— Ничего не даст, говорю я вам. Можно иметь все необходимые химические ингредиенты, можно создать самые благоприятные условия — и все же реакция не пойдет. В психологии масс, как и в химии, необходимо наличие катализатора.

— Безликий Космос, о чем вы?

— Можешь ты быть предводителем восстания? — выкрикнул Кейн. Крестовый Поход — это война эмоций. Ты сможешь управлять этими эмоциями? Ты конспиратор, к примеру, ты можешь обойтись и без того, чтобы принимать участие в открытой битве. А я могу руководить восстанием? Я, старый, миролюбивый человек. Так кто же будет вождем, тем психологическим катализатором, кто возьмется за унылое, ничего не значащее дело своих изумительных «приготовлений» и вдохнет в него жизнь?

Рассел Тимбелл стиснул зубы.

— Пораженчество! Значит, так?

— Нет! — последовал резкий ответ. — Реализм!

Наступило озлобленное молчание, потом Тимбелл резко повернулся и вышел.

По корабельному времени наступила полночь, и вечерний бал достиг апогея. Центральный салон суперлайнера «Пламя сверхновой» был полон кружащихся, смеющихся, сверкающих фигур, державшихся все более и более раскованно.

— Это напоминает мне трижды проклятые приемы, которые устраивала моя жена на Лакто, — пробормотал Саммел Маронни своему спутнику. Я-то думал, что отдохну от них хотя бы в гиперпространстве, но, как видите, не удалось. — Он негромко простонал и взглянул на развлекавшихся с явно неприязненным изумлением.

Одет Маронни был по самой последней моде, от пурпурной ленты, стянувшей волосы, до небесно-голубых сандалий, но выглядел невероятно стесненным. Его полная фигура была втиснута в ослепительно красную, ужасно тесную тунику, а редкие толчки грудной клетки указывали, что с ним, того и гляди, случится приступ.

Его спутник, более высокий и худощавый, был облачен в безукоризненно белый мундир и держался с непринужденностью, порожденной длительной практикой. Его подтянутая фигура представляла резкий контраст с нелепым внешним видом Саммела Маронни.

Лактонский экспортер прекрасно понимал это.

— Будь оно все проклято, Дрейк, но работка у вас просто изумительная. Одеты, словно крупная шишка, а всего и требуется приятно выглядеть да отдавать честь. Кстати, сколько вам здесь платят?

— Маловато. — Капитан Дрейк приподнял седую бровь и вопросительно взглянул на лактонца. — Хотел бы я, чтобы вы оказались на моем месте недельку-другую. Тогда вы бы запели менее сладко. Если вы думаете, что угождать жирным вдовушкам и снобам с завитыми локонами из высшего общества — это возлежать на ложе из роз, то будьте добры, займитесь этим. — Какое-то время он беззвучно бормотал ругательства, потом любезно поклонился глупо улыбнувшейся ему, усыпанной драгоценностями старой ведьме. — Вот от этого-то у меня появляются морщины и седеют волосы, клянусь Ригелем!

Маронни достал из портсигара длинную «Каренну» и с наслаждением раскурил ее. Он выпустил в лицо капитану яблочно-зеленоватое облако дыма и проказливо усмехнулся.

— Ни разу еще не встречал человека, который не проклинал бы свою работу, будь она даже такой пустяковой, как ваша, старый мошенник… Ах, если не ошибаюсь, к нам направляется великолепнейшая Илен Сурат!

— О, розовые дьяволы Сириуса! Мне и поглядеть-то страшно. Неужели эта старая карга и в самом деле движется в нашем направлении?

— Определенно. Неужели вы не счастливы? Все-таки она одна из богатейших женщин на Сантании, к тому же вдова. Полагаю, мундир околдовывает их. Какая жалость, что я женат!

Лицо капитана Дрейка испуганно исказилось.

— Чтоб на нее люстра обрушилась! — Он повернулся, выражение его лица претерпело мгновенную метаморфозу, сменившись глубочайшим восхищением. — О, мадам Сурат, я уже потерял надежду увидеть вас сегодня ночью.

Илен Сурат, шестидесятилетие которой осталось в далеком прошлом, хихикнула, как девица.

— Ох, оставьте, старый соблазнитель, или вы заставите меня забыть, что я пришла сюда выбранить вас.

— Надеюсь, ничего особо скверного?

Дрейк почувствовал, что кожа на голове собирается складками. Он уже имел дело с жалобами мадам Сурат. Обычно дела обстояли скверно.

— Скверного очень и очень много. Я только что узнала, что через пятьдесят часов мы совершим посадку на Землю, если я правильно выговорила ее название.

— Абсолютно правильно, — произнес капитан Дрейк, почувствовав некоторое облегчение.

— Но она не была указана, как место остановки, когда мы вылетали.

— Верно, не была. Но это, видите ли, вполне обычное дело. Через десять часов мы уже улетим оттуда.

— Но это же невыносимо! Это означает, что я теряю целый день, а мне необходимо оказаться на Сантании на этой неделе, и каждый день для меня драгоценен. К тому же я никогда не слыхала о Земле. — Она извлекла из сумочки переплетенный в кожу томик и раздраженно зашелестела страницами. — Мой путеводитель даже не упоминает о таком месте. Я полна уверенности, что никто не испытывает ни малейшего желания побывать там. Если вы будете упорствовать в намерении тратить время пассажиров на абсолютно бессмысленные остановки, то мне придется объясняться по этому поводу с президентом линии. Должна вам напомнить, что у себя дома я располагаю некоторым влиянием.

Капитан Дрейк неслышно вздохнул. Уже не первый раз Илен Сурат напоминала ему о своем «некотором влиянии».

— Моя дорогая мадам, вы совершенно правы, вы полностью правы, но я ничего не могу поделать. Все корабли линий Сириуса, Альдебарана, Альфы Центавра и 61 Лебедя обязаны останавливаться на Земле. Это следует из межзвездного соглашения, и даже сам президент линии, какие бы убедительные документы вы ему ни привели, в данном случае окажется бессилен.

Маронни решил, что пришло время выручать взятого в осаду капитана.

— К тому же, — заметил он, — я полагаю, что двое из пассажиров направляются именно на Землю.

— Вот именно, я и забыл! — Лицо капитана Дрейка несколько просветлело. — Да, мы имеем вполне конкретную причину для остановки.

— Два пассажира из более чем пяти сотен! Однако же логика!..

— Вы несправедливы, — беззаботно произнес Маронни. — В конце концов, именно на Земле зародилась человеческая раса. Надеюсь, вы знаете об этом?

Патентованные накладные брови Илен Сурат взлетели вверх.

— Да неужели? — Растерянная улыбка на ее лице тут же сменилась презрением. — Ах да, но ведь это было много тысяч лет назад! Теперь это не имеет никакого значения.

— Для лоаристов имеет, а те двое, которые собираются высадиться там, лоаристы.

— Вы хотите сказать, — усмехнулась вдова, — что даже в наш просвещенный век сохранились люди, которые заняты изучением «нашей древней культуры»? Ведь именно так они о себе выражаются?

— По крайней мере, Филипп Санат всегда так говорит, — улыбнулся Маронни. — Несколько дней назад он прочитал мне длиннейшую проповедь именно на эту тему. Кстати, было довольно интересно. Что-то есть в его словах. — Маронни добродушно кивнул и продолжал: — А голова у Филиппа Саната хорошая. Из него вышел бы неплохой ученый или бизнесмен.

— Помянешь метеор — и услышишь его свист, — неожиданно заметил капитан и кивнул направо.

— О, — изумленно выдохнул Маронни, — это он! Но, клянусь пространством, что он делает _здесь_?

Филипп Санат производил неуместное впечатление, когда стоял, прислонившись к дальней двери. Его длинная темно-пурпурная туника знак лоариста — казалась мрачным грязным пятном на фоне собравшихся. Угрюмые глаза скользнули по Маронни, и он тут же помахал рукой в знак приветствия.

Удивленные танцоры инстинктивно расступились, когда Филипп Санат пошел вперед, а потом долго, растерянно смотрели ему вслед. Послышался возбужденный шепоток, который Филипп Санат вызвал своим появлением, но он просто не обратил на него внимания, его глаза каменно смотрели перед собой, лицо было бесстрастным, когда он подошел к капитану Дрейку, Саммелу Маронни и Илен Сурат.

Филипп Санат тепло поздоровался с обоими мужчинами, потом — в ответ на официальное представление сухо наклонился вдове, которая взирала на него с удивлением и открытым пренебрежением.

— Прошу прошения, капитан Дрейк, за то, что я вас потревожил, низким голосом произнес молодой лоарист, — но я хотел бы узнать, когда мы покинем гиперпространство.

Капитан рывком извлек из кармана массивный хронометр.

— Через час, не более.

— И тогда мы окажемся…

— Немного за орбитой девятой планеты.

— Это, должно быть, Плутон. Солнце будет видно, когда мы окажемся в нормальном пространстве?

— Если посмотрите в верном направлении — в направлении носа корабля — то будет.

— Благодарю вас.

Филипп Санат сделал движение, намереваясь уйти, но Маронни остановил его.

— Побудьте с нами, Филипп, ведь вам нет необходимости покидать нас, верно? Я уверен, что мадам Сурат умирает от желания задать вам несколько вопросов. Она проявляет величайшую заинтересованность в лоаризме. — В глазах лактонца было нечто большее, чем подозрительное мерцание.

Филипп Санат вежливо повернулся к вдове, которая, будучи захваченной врасплох, потеряла дар речи, но тут же вновь обрела его.

— Скажите мне, молодой человек, — ринулась она в бой, — неужели до сих пор сохранились люди вроде вас? Я имею в виду лоаристов.

Филипп Санат почти невежливо пялился на вопрошавшую, но словно язык проглотил, потом с мягкой настойчивостью произнес:

— До сих пор существуют люди, которые стремятся сохранить культуру и образ жизни древней Земли.

Капитан Дрейк не смог воздержаться от изрядной доли иронии:

— Даже под грузом культуры хозяев с Ласинука?

— Вы хотите сказать, — приглушенно воскликнула Илен Сурат, — что Земля — ласинукский мир? Так?

Ее высокий голос поднялся до пугающего визга.

— Ну да, разумеется, — удивленно ответил капитан. Он был уже не рад, что заговорил. — Разве вы не знали?

— Капитан, вы обязаны не садиться! — закричала в истерике женщина. — Если вы это сделаете, я вам такие неприятности устрою, такую массу неприятностей… Я не желаю торчать напоказ перед ордами ужасных ласинуков — этих омерзительных рептилий с Веги…

— Вам нечего бояться, мадам Сурат, — холодно заметил Филипп Санат. — Подавляющее большинство земного населения похоже на людей, и только один процент — правители — составляют ласинуки.

— Ох… — Последовала пауза, затем Илен Сурат произнесла в оскорбительной манере: — Нет уж, я и думать не могу, что Земля может быть настолько важной, если на ней правят даже не люди. И лоаризм не лучше! Просто напрасная трата времени, вот что я могу вам сказать!

К лицу Саната внезапно прилила кровь. Казалось, какой-то момент он тщетно пытался заговорить, а когда обрел дар речи, то сказал тоном проповедника:

— Ваша точка зрения весьма поверхностна. Тот факт, что Ласинук управляет Землей, ничего не значит для фундаментальных проблем самого лоаризма… — Он резко повернулся и ушел.

Саммел Маронни тяжело вздохнул, глядя на удаляющуюся фигуру.

— Вы сразили его наповал, мадам Сурат. Мне никогда не приходилось видеть, чтобы он увиливал от аргументов или пускался в спор подобным образом.

— Он производит впечатление неплохого парня, — заметил Дрейк.

— Отнюдь, — хмыкнул Маронни. — Мы с одной планеты. Он — типичный лактонец, ничуть не лучше меня.

Вдова сварливо откашлялась.

— Ах, умоляю вас, давайте попытаемся сменить тему разговора. Этот тип словно навел тень на всех присутствующих. И чего ради они рядятся в эти омерзительные пурпурные робы? Никакого стиля!

Лоара Брюс Порин поднял глаза, когда вернулся юный служитель.

— Итак?..

— Менее чем через сорок пять минут, Лоара Брюс.

Бросившись в кресло, Санат подался вперед и оперся подбородком на стиснутый кулак.

Порин поглядел на него с любящей улыбкой.

— Опять поспорил с Саммелом Маронни, Филипп?

— Нет, не совсем. — Резким движением Санат выпрямился. — Но какая в этом польза, Лоара Брюс? Там, на верхнем этаже, сотни человеческих существ, бездумных, ярко разодетых, смеющихся, веселящихся, а к тому, что снаружи Земля — равнодушие. Из всех пассажиров корабля только мы двое останавливаемся, чтобы посетить мир нашего прошлого. — Его глаза избегали взгляда пожилого собеседника, в голосе послышалась горечь. А раньше тысячи людей из всех уголков Галактики ежедневно прибывали на Землю. Великие дни лоаризма прошли.

Лоара Брюс рассмеялся. Никто бы не подумал, что в его длинной тощей фигуре может таиться такой душевный смех.

— Я уже, наверное, в сотый раз выслушиваю от тебя все это. Глупости! Придет такой день, когда о Земле будут не просто помнить. Люди массами начнут посещать ее. И будут их тысячи, миллиарды.

— Нет! Все это в прошлом!

— Ха! Эти пророки гибели каркают, что все в истории повторяется, все возвращается на круги своя. Однако им еще предстоит доказать свою правоту.

— Им это удастся. — Глаза Саната неожиданно вспыхнули. — И знаете почему? Потому что Земля осквернена захватчиками-рептилиями, женщина мерзкая, глупая, пустая женщина — только что заявила мне: «Не думаю, что Земля может быть настолько важной, если ею правят даже не люди». Она высказала то, что миллиарды людей должны повторять про себя бессознательно, и я не нашел слов, чтобы ее опровергнуть.

— И каким бы могло быть твое решение, Филипп? Ну, что бы ты сам мог предложить?

— Изгнать их с Земли, сделать ее снова планетой людей! Нам уже приходилось сражаться с ними во время Первого Галактического Нашествия две тысячи лет назад, и мы смогли их остановить, когда казалось, что они готовы прибрать к рукам всю Галактику. Теперь нам самим следует начать Второе Нашествие и отбросить их на Вегу.

Порин вздохнул и покачал головой.

— Ты еще молод и горяч. Не найдется юного лоариста, который не метал бы молнии по этому поводу. Ты это перерастешь! Послушай меня, мой мальчик! — Лоара Брюс поднялся и положил руки на плечи собеседнику. — Люди и ласинуки наделены разумом. В нашей Галактике всего две расы разумных существ. Они — братья мысленно и духовно. Они должны жить в мире, а не в ненависти. Ненависть — самая безрассудная эмоция. Постарайся понять это.

Филипп Санат каменно уставился в пол, не подавая вида, что он услышал сказанное.

Наставник с ласковым упреком прищелкнул языком.

— Ладно, станешь постарше — сам начнешь понимать, а пока забудь обо всем этом, Филипп. Помни, что стремления любого подлинного лоариста для тебя уже близки к осуществлению. Через два дня мы будем на Земле, ее трава окажется у тебя под ногами. Разве этого недостаточно, чтобы ты чувствовал себя счастливым? Только подумай об этом! Когда ты вернешься, тебе будет присвоен титул «Лоара». Ты станешь одним из тех, кто посетил Землю. Золотое солнце будет приколото к твоему плечу. — Рука Порина скользнула к ярко-желтому кругу на тунике, немому свидетельству трех его предыдущих визитов на Землю.

— Лоара Филипп Санат, — медленно произнес Филипп, глаза его заблестели. — До чего превосходно звучит, верно? И ведь до этого совсем недолго.

— Ну, вот ты и почувствовал себя лучше. Но приготовься, мы вот-вот покинем гиперпространство и увидим Солнце.

Как только он сказал это, мутная, давящая пелена гиперматерии, прилегавшая чуть ли не вплотную со всех сторон к бортам «Пламени сверхновой», начала претерпевать странные изменения, которые знаменовали начало выхода в нормальное пространство. Тьма несколько просветлела, концентрические круги разных оттенков серого цвета понеслись с возрастающей скоростью друг за другом в иллюминаторах. Это была поразительная и прекрасная оптическая иллюзия, которую наука так и не смогла объяснить.

Порин выключил в помещении свет, и они сидели в темноте, наблюдая за слабой фосфоресценцией, бегущей рябью, пока они меняли скорость. Затем с ужасающей, безмолвной внезапностью вся структура гиперпространства, казалось, взорвалась крутящимся, ослепительным безумием. И сразу все успокоилось.

Спокойно заискрились звезды на изогнутом заднике нормального пространства. В верхнем углу иллюминатора засверкала самая яркая искра в небе, засияла желтыми лучами, превратившими лица двоих людей в бледные яростные маски. Это было Солнце!

Родная звезда человечества была так далека, что не имела ярко выраженного диска, и все же, без сомнения оставалась самым ярким видимым объектом. В ее мягком желтом свете два человека предались неторопливым размышлениям, и Филипп Санат почувствовал, как на него нисходит умиротворение.

Два дня спустя «Пламя сверхновой» совершило посадку на Землю.

Филипп Санат позабыл о восторженном трепете, охватившем его, как только его сандалии соприкоснулись с твердым дерном земли, стоило ему увидеть ласинукских чиновников.

Они выглядели совсем как люди — во всяком случае, как гуманоиды.

На первый взгляд, преобладание человекоподобных характеристик затмевало все остальное. Строение тела ничем существенным не отличалось от человеческого.

Тело с четырьмя конечностями, двуногое, пропорция рук и ног довольно хорошие, шея четко обозначена — все это изумляло, бросалось в глаза.

Потребовалось несколько минут, прежде чем отдельные нюансы, свидетельствовавшие о разнице между двумя расами, вообще начали замечаться.

Основными из них были чешуйки, покрывавшие голову, и тусклые линии на коже, идущие вдоль позвоночника вниз, до середины бедер. Само лицо с плоским, широким, покрытым мельчайшей чешуей носом производило скорее отталкивающее впечатление, но ничего грубого в нем не было.

Одежда отличалась легкостью и простотой, а речь — довольно приятно воспринималась ухом. Но, что было более важным, в их темных, блестящих глазах светился неподдельный разум.

Порин с нескрываемым удовлетворением заметил удивление Саната, когда тот впервые увидел вегианских рептилий.

— Вот видишь, — кивнул он, — их внешность не столь уж и чудовищна. Ну, и чего ради должна существовать ненависть между людьми и ласинуками?

Санат не ответил. Конечно же, наставник был прав. Слово «ласинук» так долго ассоциировалось в его сознании с понятием «чужак» и «монстр», что, вопреки знаниям и логике, он подсознательно ожидал увидеть этакое сверхъестественное чудовище.

Однако, перекрывая вызванную этим фактом растерянность, возникло липкое, неотвязное чувство неприязни, переходящее чуть ли не в ярость, пока властные, говорящие по-английски ласинуки проводили досмотр.

На следующий день они отправились в Нью-Йорк, крупнейший город планеты.

В историческом окружении этого невероятно древнего метрополиса Санат на время позабыл обо всех заботах Галактики.

Для него настал великий момент, когда он оказался перед похожим на башню сооружением.

Вот он, Мемориал!

Мемориал являлся величайшим монументом Земли, символизирующим родину человеческой расы, и как раз была среда, тот день, когда двоим людям поручалось «охранять Пламя». Оставшись в Мемориале, они следили за трепещущим желтым огнем. Порин уже договорился, что на этот раз выбор падет на них — на него и Саната — поскольку они были лоаристами, только что прибывшими издалека.

С наступлением сумерек они остались вдвоем в просторном Зале Пламени Мемориала. В мрачной полутьме, освещаемой лишь судорожными вспышками танцующего желтого огня, на них снизошло полное умиротворение.

Некая аура скапливалась в этом месте, смягчая все душевные борения.

Тени, подрагивая, покачиваясь за колоннами протянувшихся в обе стороны длинных колоннад, плели свою гипнотическую сеть.

Постепенно Санат погрузился в полудрему, пристально вглядываясь слипающимися глазами в пламя, пока живое биение огня не превратилось в туманную, безмолвную фигуру.

Но достаточно слабейшего звука, чтобы нарушить мечтательность, особенно в царящей вокруг глубокой тишине. Санат неожиданно напрягся и больно ухватил Порина за локоть.

— Прислушайтесь! — прошептал он.

Порин, насильственно вырванный из мечтательной дремоты, тревожно взглянул на своего молодого спутника, потом молча приложил руку к уху.

Тишина стала еще более глубокой, давление ее ощущалось чуть ли не материально. Потом издалека донеслось едва уловимое шарканье подошв по мраморному полу. Слабый, почти на грани восприятия, шепот и вновь тишина.

— Что это? — растерянно спросил Порин. Санат уже вскочил на ноги.

— Ласинуки! — Его лицо превратилось в маску ненависти и возмущения.

— Не может быть! — Порин хотел придать своему голосу холодную уравновешенность, но его всего трясло от злости. — Это было бы неслыханным событием. Нам просто чудится. Нервы обострились от тишины, и ничего больше. Скорее всего, это кто-то из служителей Мемориала…

— В среду после захода солнца? — резко сказал Caнат. — Это так же противозаконно, как вторжение ласинукских ящеров, и еще более неправдоподобно. Мой долг хранителя Пламени — узнать, в чем там дело.

Он уже собирался шагнуть к скрывающимся в тени дверям, когда Порин схватил его за руку.

— Не стоит, Филипп. Повременим до рассвета. Одному, может, даже не удастся рассказать, что там произошло. Да и что ты сможешь сделать, если обнаружишь, что ласинуки вторглись в Мемориал? Если ты…

Но Санат не стал слушать дальше.

Резким движением он вырвал руку из бессильной хватки спутника.

— Оставайтесь здесь. Пламя необходимо охранять! Я скоро вернусь.

Почти мгновенно проскочив половину просторного, мощенного мрамором зала, Санат осторожно приблизился к стеклянной пластине двери, выходящей на темную спиральную лестницу, ведущую в кромешный мрак, к покинутым помещениям башни.

Скинув сандалии, Санат стал красться по ступеням, кинув прощальный взгляд на мягкое свечение Пламени и застывшего возле него испуганного человека.

Два ласинука стояли в жемчужном свете атомолампы.

— Древнее и унылое местечко, — заметил Трег Бан Сола, его наручная камера трижды щелкнула. — Сбрось-ка несколько книг с полок. Они послужат дополнительным фоном.

— Думаешь, стоит? — спросил Кор Вен Хаста. — Эти земные мартышки могут всполошиться.

— Действуй! — холодно раздалось в ответ. — Чем они способны помешать? Иди-ка сюда, присаживайся. — Он бросил взгляд на часы. — Все равно предстоит получить по пятьдесят кредитов за каждую минуту, что мы здесь пробудем, так почему бы немного не передохнуть?

— Пират Фор — болван. С чего он решил, что мы не сможем выиграть пари?

— Я думаю, — сказал Бан Сола, — он слышал про того солдата, которого в прошлом году разорвали в клочья, когда он попытался ограбить земной музей. Мартышкам это не нравится, хотя лоаризм отвратительно богат, клянусь Вегой! Людишек, конечно, призвали к порядку, но солдат-то мертв. Во всяком случае. Пират Фор не знает, что по средам Мемориал пуст. Так что это обойдется ему в немалую сумму.

— Пятьдесят кредитов за минуту. Семь минут уже прошло.

— Триста пятьдесят кредитов. Садись. Сыграем в картишки, а наши денежки пусть накапливаются.

Трег Бан Сола достал потрепанную колоду карт из подсумка, который, будучи типично и несомненно ласинукским, носил, тем не менее, безошибочные следы земного происхождения.

— Поставь атомолампу на стол, я сяду между ней и окном, повелительно распорядился он, сдавая карты. — Ручаюсь, ни одному ласинуку еще не приходилось играть в такой атмосфере. Что ж, удовольствие от игры только усилится.

Кор Вен Хаста уселся, но тут же вскочил.

— Ты ничего не слышал?

Он вглядывался в тени по ту сторону открытой двери.

— Нет. — Бан Сола нахмурился, продолжая сдавать. — Ты, случаем, не боишься, а?

— Ясное дело, нет. Но знаешь, если они застукают нас в этой проклятой башне, то удовольствия будет мало.

— Не застукают. Ты уже от теней дергаешься. — Бан Сола кончил сдавать.

— Знаешь, — заметил Вен Хаста, — будет не особенно приятно, если об этом пронюхает вице-король. — Он проглядел полученные карты. — Могу представить, как из политических соображений ему придется извиняться перед лоаристскими вожаками. Значит, опять на Сириус, где я служил до того, как меня сменили, и все из-за этих подонков.

— Верно, подонков, — кивнул Бан Сола. — Плодятся, как мухи, и бросаются друг на друга, точно свихнувшиеся быки. Взгляни только на этих тварей! — Он бросил карты рубашкой вверх и рассудительно заговорил: — Взгляни на них, я имею в виду — по-научному и беспристрастно. Что они такое? Всего лишь млекопитающие, каким-то образом научившиеся мыслить. Всего-навсего млекопитающие, и ничего больше.

— Знаю. Ты уже был хоть на одной планете людей?

— Побываю, и очень скоро, — ухмыльнулся Бан Сола.

— В отпуск поедешь? — выразил вежливое изумление Вен Хаста.

— В отпуск, клянусь чешуей! На своем кораблике под гром орудий.

— Ты о чем? — Глаза Вен Хаста неожиданно засверкали.

Бан Сола таинственно осклабился.

— Считается, что об этом не следует знать даже нам, офицерам, но ты же знаешь, как просачиваются новости.

— В курсе, — кивнул Вен Хаста.

Оба невольно перешли на шепот.

— Ладно. Все готово ко Второму Наступлению. Оно может начаться вот-вот, с минуты на минуту.

— Не может быть!

— Факт! И начнем мы прямо отсюда. Клянусь Вегой, во дворце вице-короля ни о чем больше не шепчутся. Некоторые офицеры даже устроили тотализатор насчет точной даты первого выступления. Я сам поставил сотню кредитов из расчета двадцать к одному. Мне, правда, досталась ближайшая неделя. Можешь тоже вложить сотню при пятидесяти к одному, если у тебя хватит нервов подобрать верный день.

— Но почему отсюда, с этих задворок Галактики?

— Стратегия разработана на Родине, — Бан Сола подался вперед. — В нашем теперешнем положении мы оказались лицом к лицу с несколькими серьезными противниками, которые беспомощны, пока разобщены. Если мы сумеем сохранить такое положение, то раздавим их поодиночке. При обычных условиях планеты людей скорее перегрызут собственную глотку, чем станут сотрудничать друг с другом.

Вен Хаста кивнул в знак согласия.

— Вот вам типичное поведение млекопитающих. Природа, должно быть, здорово веселилась, когда наградила мозгом обезьяну.

— Но Земля имеет особое значение. Она центр лоаризма, поскольку именно здесь зародилось человечество. Она — аналог нашей собственной системы Веги.

— Ты в самом деле так думаешь? Быть того не может! Чтобы в этом крохотном, затерянном миришке…

— Так утверждают они. Сам я здесь недавно, поэтому не знаю. Но как бы там ни было, если мы уничтожим Землю, то уничтожим лоаризм, центр которого находится здесь. Историки говорят, что именно лоаризм сумел сплотить против нас человечьи миры в конце Первого Наступления. Не станет лоаризма — исчезнет последняя опасность объединения врага, и наша победа значительно упростится.

— Дьявольски ловко! И что нам предстоит делать?

— Значит, так. Говорят, что оставшиеся люди будут выселены с Земли и разбросаны по разным покоренным мирам, после чего нам остается только стереть с лица Земли все, что еще пованивает млекопитающими, и полностью превратить ее в ласинукский мир.

— И когда?..

— Пока не знаем, отсюда и тотализатор. Но никто не заключал пари на срок, отстоящий более чем на два года.

— Слава Веге! Ставлю два к одному, что изрешечу земной крейсер раньше тебя, когда придет наше время.

— Согласен! — воскликнул Бан Сола. — Ставлю пятьдесят кредитов.

Поднявшись, они обменялись рукопожатиями в знак заключения сделки. Вен Хаста бросил взгляд на часы.

— Еще минутка — и нам нащелкает тысячу кредиток. Бедняга Пират Фор! Вот повздыхает! Ну, пошли. Ждать дольше — это уже вымогательство.

Послышался негромкий смех. Оба ласинука направились к выходу, сопровождаемые шелестом длинных плащей. Они не обратили внимания на несколько более темную тень среди других теней, припавшую к стене на верхней площадке лестницы, хотя чуть было не задели ее, проходя мимо, не ощутили нацеленных на них горящих глаз, когда стали бесшумно спускаться.

Лоара Брюс Порин с возгласом облегчения резко вскочил на ноги, когда увидел Филиппа Саната, бредущего, спотыкаясь, к нему по залу.

Порин нетерпеливо подбежал к нему и стиснул обе руки.

— Где ты так задержался, Филипп? Ты представить не можешь, какие дикие мысли теснились в моей голове последний час.

Потребовалось некоторое время, пока неистовое облегчение Лоары Брюса поутихло, и он заметил дрожание рук своего собеседника, взъерошенные волосы, лихорадочно блестевшие глаза, но стоило ему это заметить, и все страхи вернулись.

Порин лихорадочно наблюдал за Санатом, с трудом заставив себя задать вопрос и уже заранее опасаясь ответа. Короткими, отрывистыми фразами Санат передал подслушанный разговор, и после завершающих его слов установилось молчание безнадежности.

Бледность Порина стала почти пугающей. Он дважды пытался заговорить, но смог произнести лишь хриплые звуки, и только потом выдавил:

— Но это же смерть лоаризма! Что мы можем сделать?

Филипп Санат рассмеялся. Так смеются люди, когда наконец-то убеждаются, что им не остается ничего другого, кроме смеха.

— Что мы можем сделать? Мы можем сообщить Всемирному Совету, но вы прекрасно знаете, насколько тот беспомощен. Мы можем связаться с отдельными человеческими правительствами. Вообразите, насколько эффективными окажутся действия этих грызущихся между собой болванов.

— Но это же не может быть правдой! Такого просто не может быть!

Несколько секунд Санат молчал, потом его лицо агонизирующе скривилось.

— Я этого не допущу! — срывающимся от возбуждения голосом сказал он. — Слышите? Этого не будет! Я остановлю их!

Нетрудно было заметить, что он потерял над собой контроль, что теперь им правят необузданные эмоции. Крупные капли пота потекли по лбу Порина. Он обхватил Саната за талию.

— Сядь, Филипп, посиди. Ты плохо себя чувствуешь?

— Нет! — Резким толчком Санат заставил Порина отступить и сесть. От движения воздуха Пламя задрожало и яростно затрепетало. — Со мной все в порядке. Время идеализма, компромиссов, подхалимажа кончилось. Настало время силы! Нам выпало сражаться и, клянусь космосом, мы победим! — Он торопливо выбежал из помещения.

Прихрамывая, Порин поспешил за ним.

— Филипп!

В дверях он остановился, сраженный отчаянием. Дальше идти он не имел права. Пусть рухнут небеса, но кто-то должен охранять Пламя.

На что рассчитывал Филипп Санат? В измученном сознании Порина возникли видения той самой ночи, которая имела место пятьсот лет назад, когда легкомысленные слова, драка, стрельба разожгли над Землей пожар, затушенный под конец человеческой кровью.

Ту ночь Лоара Пол Кейн проводил в одиночестве. Внутренние помещения были пусты, голубоватая лампа на строгом столе являлась единственным освещением комнаты. Сухощавое лицо Кейна купалось в призрачном свете, подбородок покоился на сложенных руках.

Все это было прервано шумом. С грохотом распахнулась дверь, взъерошенный Рассел Тимбелл, стряхнув с себя руки полудюжины пытавшихся остановить его людей, ворвался в комнату. Смятенный и напуганный нашествием, Кейн ухватился рукой за горло, глаза его расширились от дурных предчувствий. Лицо — сплошной растерянный вопрос.

Тимбелл успокаивающе махнул рукой.

— Все в порядке, дайте только перевести дух. — Он с трудом отдышался, осторожно опустился в кресло и только затем продолжал: Мне случайно подвернулся ваш катализатор, Лоара Пол. И знаете, где? Здесь, на Земле, в Нью-Йорке, в полумиле от того места, где мы с вами находимся!

Лоара Пол Кейн, прищурившись, посмотрел на Тимбелла.

— Вы сошли с ума?

— Вовсе нет, как вы сейчас убедитесь. Я все расскажу, если не сочтете за труд зажечь еще пару ламп. В голубоватом освещении вы смотритесь, будто привидение.

Комната озарилась сиянием атомных светильников. Тимбелл начал рассказ.

— Мы с Ферни возвращались с собрания и как раз проходили возле Мемориала, когда это произошло, так что можете возблагодарить Провидение, что случай привел нас в нужное время на нужное место. Когда мы проходили мимо, из бокового прохода выскочил человек, прыгнул на мраморные ступени центральной лестницы и закричал: «Люди Земли!» Все повернулись и уставились на него, а вы знаете, сколько народу бывает в секторе Мемориала в одиннадцать часов. Не прошло и двух секунд, как он собрал вокруг себя толпу.

— Кто этот оратор и что он делал в Мемориале? Вы же знаете, сегодня ночь среды…

— Ну… — Тимбелл замолчал, прикидывая. — Хорошо, что вы напомнили. Получается, он один из двух Охранников. Он лоарист — тунику не спутаешь. И вдобавок, он не с Земли.

— Он носит желтую орбиту?

— Нет.

— Тогда я знаю, кто он такой. Молодой приятель Порина… Продолжайте.

— Он, значит, стоит! — Тимбелл воодушевился от собственного рассказа. — Стоит в футах двадцати над уровнем улицы. Вы даже представить себе не можете, какой выразительной фигурой он смотрелся в свете люкситов, озарявших его лицо. Внушительное впечатление, но не то, что от разных мускулистых атлетов. Скорее, он аскетического типа, если вы понимаете, о чем я. Бледное, худощавое лицо, сверкающие глаза, длинные каштановые волосы. И тут он заговорил. Описать это невозможно. Чтобы это понять, необходимо слышать самому. Он начал говорить толпе о замыслах ласинуков, бросая слова так, что меня в дрожь кинуло. Очевидно, он узнал о них из хороших источников, так как оказался знаком с подробностями. О них он и говорил! Он заставил прозвучать их реально и страшно. Он даже меня испугал ими. А толпа была загипнотизирована уже на второй фразе. Каждому все уши прожужжали о «ласинукской опасности», но тут они впервые прислушались к этому. Они и в самом деле слушали. Тут он принялся поносить ласинуков, прошелся по их зверствам, по их вероломству, по их преступлениям. Он смог найти такие слова, точно окунул их в мерзейшую грязь венерианских океанов. Каждый раз, когда он давал волю эпитетам, толпа начинала переминаться с ноги на ногу и отвечала ревом. Это становилось похожим на катехизес. «Позволим ли мы продолжаться этому?» — «Нет!» — «Будем ли мы сопротивляться?» — «До самого конца!» «Долой ласинуков!» — бросил он. — «Бей их!» — взвыли столпившиеся. И я вопил так же громко, как и все остальные, позабыв все на свете. Не знаю, сколько это продолжалось, но тут неподалеку появился ласинукский патруль. Толпа двинулась на него, подстрекаемая лоаристом. Вы когда-нибудь слышали, как воет толпа, жаждущая крови? Нет? Это самый ужасный звук, который можно вообразить. Патрульные тоже решили так, поскольку одного взгляда на то, что их поджидает впереди, оказалось достаточно, чтобы они развернулись и бросились наутек, спасая свои жизни, несмотря на то, что были при оружии. Толпа тем временем выросла до многих тысяч. Не прошло и двух минут, как завыли сирены тревоги — впервые за сотни лет. Тут я пришел в себя и пробился к лоаристу, который ни на мгновение не прерывал свою проповедь. Было ясно, что мы не можем позволить ему оказаться в лапах ласинуков. Потом пошла сплошная неразбериха. На нас двинулись эскадроны моторизованной полиции, но, как бы там ни было, мы с Ферни ухитрились улизнуть, прихватив с собой лоариста, и доставили его сюда. Сейчас он в наружном помещении, связанный и с кляпом во рту, чтобы вел себя тихо.

На протяжении последней половины рассказа Кейн нервно расхаживал по комнате, то и дело останавливаясь, и слушал со все возрастающим вниманием. Крохотные капельки крови выступили на его нижней губе.

— Вы не думаете, что мятеж может выйти из-под нашего контроля? спросил он. — Преждевременная вспышка…

Тимбелл энергично замотал головой.

— Их уже разогнали. Стоило молодому человеку исчезнуть, и толпа утратила весь свой пыл.

— Убитых и раненых будет много, но… Ладно, пригласите своего юного смутьяна.

Кейн уселся за стол, придав лицу видимость спокойствия.

Филипп Санат выглядел не лучшим образом, когда преклонил колени перед Первосвященником. Его туника превратилась в лохмотья, лицо было разукрашено ссадинами и синяками, но пламя решительности по-прежнему ярко полыхало в неистовых глазах.

Рассел Тимбелл глядел на него, затаив дыхание, точно все еще длилась магия предшествовавшего часа.

Кейн ласково протянул руку.

— Я уже наслышан о твоей дикой выходке, мой мальчик. Что так сильно подействовало на тебя, что заставило столь глупо ринуться в бой? Это могло стоить тебе жизни, не говоря уж о жизнях тысяч других людей.

Который раз за эту ночь Санату пришлось повторить беседу, которую он подслушал — драматически и с мельчайшими подробностями.

— Так, — произнес Кейн, дослушав до конца, и недобро усмехнулся. — И ты подумал, что мы ничего об этом не знаем? Мы давным-давно подготовились отразись эту угрозу, а ты был близок к тому, чтобы разрушить все наши тщательно разработанные планы. Своим преждевременным вмешательством ты мог нанести непоправимый вред нашему делу.

Филипп Санат залился краской.

— Простите мой неумелый энтузиазм…

— Вот именно! — воскликнул Кейн. — Однако при должном руководстве ты способен оказать нам серьезную помощь. Твой ораторский дар и юношеский пыл могут творить чудеса при умелом использовании. Согласен ли ты посвятить себя этому делу?

Глаза Саната сверкнули.

— Разве надо еще спрашивать?

Лоара Пол Кейн улыбнулся и украдкой бросил торжествующий взгляд на Рассела Тимбелла.

— Вот и отлично. Через два дня ты отправишься на другие звезды. Тебя будут сопровождать мои люди. Сейчас ты устал. Тебя отведут умыться и залечить раны, а потом тебе лучше выспаться, так как в дальнейшем потребуются все твои силы.

— Но… Лоара Брюс Порин… мой напарник во Пламени…

— Я сейчас же направлю посыльного в Мемориал. Он сообщит Лоаре Брюсу о том, что ты в безопасности, и останется в качестве второго Охранника до исхода ночи. Можешь не волноваться. Иди.

Санат поднялся, успокоенный и безгранично счастливый, но тут Рассел Тимбелл сорвался с места и схватил пожилого лоариста за руку.

— Великий Космос! Да послушайте же!..

Пронзительный вой, донесшийся из наружных помещений резиденции Кейна, прервал его.

Лицо Кейна мгновенно осунулось.

— Военное положение!

— Мы проиграли, — прошептал Тимбелл побелевшими губами. — Они воспользовались сегодняшними беспорядками, чтобы первыми нанести удар. Они ищут Саната и доберутся до него. Через кордоны, которые они уже устроили по всему городу, и мыши не проскочить!

— Они его не получат! — Глаза Кейна сверкнули. — Мы отведем его по туннелю в Мемориал. Они не посмеют оскорбить Мемориал!

— Уже посмели! — пылко воскликнул Санат. — Нам ли прятаться от ящериц? Мы будем сражаться!

— Спокойно, — произнес Кейн. — Молча следуй за мной.

Стенная панель сдвинулась в сторону. Кейн исчез в проеме.

Когда панель бесшумно вернулась на место, оставив их в холодном свете переносной атомолампы, Тимбелл негромко пробормотал:

— Если они все подготовили заранее, даже Мемориал не послужит нам защитой.

Нью-Йорк лихорадило. Ласинукский гарнизон был приведен в полную боевую готовность и переведен на осадное положение.

Никто не мог проникнуть в город. Никто не мог покинуть его. По ключевым улицам патрулировали наземные армейские машины, над головами проносились стратопланы, охранявшие воздушные пути.

Человеческая масса бурлила. Люди просачивались на улицы, собирались небольшими кучками, рассыпавшимися при приближении ласинуков. Колдовские слова Саната не забылись, тут и там люди хмуро обменивались яростным шепотом.

Атмосфера потрескивала от напряжения.

Вице-король Нью-Йорка понимал это. Он сидел за столом во дворце, вознесшем шпили на Высотах Вашингтона, и смотрел из окна на Гудзон, текущий темной лентой внизу, потом обратился к вытянувшемуся перед ним ласинуку в форме:

— Это должна быть позитивная акция, капитан. Тут вы правы. И все же, если возможно, следует избегать прямого разрыва отношений. У нас катастрофически не хватает экипажей, на всю планету наберется не больше пяти кораблей третьего класса.

— Не наша сила, а их страх делают людей беспомощными, Ваше Превосходительство. За прошедшие столетия их дух окончательно сломлен. Толпа рассеется при одном появлении отряда гвардейцев. Именно из этих соображений мы и должны нанести удар немедленно. Население стало поднимать голову. Они должны сразу же отведать хлыста. Второй Поход может с полным успехом начаться и сегодня ночью.

— Согласен, — криво усмехнулся вице-король. — Мы поймали разную мелкую сошку, но наказание подстрекателя черни должно послужить примером. Не сомневаюсь, он в ваших руках.

— Нет, — зловеще улыбнулся капитан. — У земной собаки оказались влиятельные дружки. Он лоарист, как вы знаете. А Кейн…

— И Кейн пошел против нас? — В глазах вице-короля засветились красноватые огоньки. — Глупая затея! Солдаты арестуют бунтовщика, несмотря на Кейна… И Кейна тоже, если он вздумает протестовать.

— Ваше Превосходительство! — В голосе капитана зазвенел металл. У нас есть основания предполагать, что мятежник укрылся в Мемориале.

Вице-король приподнялся, нахмурился от нерешительности и снова опустился на место.

— Мемориал? Это меняет дело!

— Не обязательно!

— Это одна из тех вещей, после которых землян уже не остановить. — Голос вице-короля подрагивал от неуверенности.

— Смелость города берет, — решительно возразил капитан. — Быстрая атака… Ведь преступника можно обнаружить в самом Зале Пламени… И тогда мы одним ударом расправимся с лоаризмом. После столь решительного вызова необходимость в борьбе может отпасть совсем.

— Клянусь Вегой! Чтоб я сгорел, если вы не правы! Отлично! Беремся за Мемориал!

Капитан чопорно поклонился, резко повернулся и покинул дворец.

Филипп Санат вернулся в Зал Пламени. Его худощавое лицо дышало яростью.

— Сектор целиком патрулируется ящерицами. Все улицы, ведущие к Мемориалу, перекрыты.

Рассел Тимбелл заскрежетал зубами.

— Что ж, они не дураки. Загнали нас в тупик, а Мемориал их не остановит. По сути дела, они могут решить приступить к операции сегодня.

— А мы будем поджидать их здесь? — Санат нахмурился, его голос звенел от злости. — Лучше погибнуть сражаясь, чем сдохнуть скрываясь!

— Лучше совсем не погибать, Филипп, — спокойно ответил Тимбелл.

Мгновение все молчали. Сидящий Лоара Пол Кейн разглядывал свои пальцы.

— Если вы сейчас подадите сигнал к восстанию, Тимбелл, то сколько сумеете продержаться? — наконец спросил он.

— Пока не прибудет в достаточном количестве ласинукских подкреплений, чтобы сломить нас. Чтобы нас остановить, земного гарнизона, даже включая целиком Солнечный Патруль, будет недостаточно. Без помощи извне мы сможем эффективно сражаться, по меньшей мере, шесть месяцев. К сожалению, вопрос об этом не стоит. — Его спокойствие казалось непоколебимым.

— Почему же?

Лицо Тимбелла стремительно налилось краской. Он сердито вскочил на ноги.

— Потому что восставать — не просто нажимать кнопки. Ласинуки слабы, мои люди знают об этом, но остальные-то земляне — нет. Ящеры располагают лишь одним оружием — страхом. Мы не можем их победить, пока народ не окажется с нами, пусть даже пассивно. — Его губы скривились. — Вы просто незнакомы со всеми возникающими практическими сложностями. Десять лет я потратил на планирование, подготовку, объединение. Я располагаю армией и приличным флотом в Аппалачах. Я могу привести в движение шестеренки на всех пяти континентах одновременно. И что толку с этого? Все это бесполезно! Если бы я мог захватить Нью-Йорк, если бы смог доказать остальной Земле, что ласинуки вовсе не непобедимы…

— А если я смогу изгнать страх из человеческих сердец? — тихо спросил Кейн.

— Тогда Нью-Йорк станет моим до рассвета. Но для этого потребуется чудо.

— Возможно. Как вы думаете, вы сумеете пробраться через кордон и оповестить своих людей?

— Сумею, если понадобится. Но что вы задумали?

— Узнаете, когда это произойдет, — лучезарно улыбнулся Кейн. Как только это произойдет — выступайте.

Тимбелл отступил назад, в его руке внезапно оказался тонит. Теперь его полное лицо вряд ли можно было назвать добродушным.

— Я воспользуюсь этим шансом, Кейн. Удачи!

Капитан надменно взошел по опустевшим мраморным ступеням Мемориала. С обеих сторон его прикрывали вооруженные адьютанты.

Он на мгновением задержался перед огромной двустворчатой дверью, бросил взгляд на стройные колонны, грациозно убегавшие ввысь по обе ее стороны.

В его улыбке ощущался робкий сарказм.

— А ведь все это впечатляет, верно?

— Так точно, капитан! — последовал двухголосый ответ.

— И таинственная темнота, вдобавок, не считая желтоватого отблеска от этого ихнего Пламени. Видите? — Он указал на цветные отблески в нижних окнах, озаряющиеся мерцанием.

— Так точно, капитан!

— Сейчас здесь темно, таинственно и впечатляюще, но скоро все это будет держать в развалинах. — Он рассмеялся и резким залпом прошелся по металлическим узорам двери.

Эхо прокатилось по внутренним помещениям, гулко прозвучало в ночи, но ответа не последовало.

Стоявший слева адъютант поднес к уху телевизор, вслушался в доносившиеся слабые слова, потом отдал честь.

— Капитан, людишки скапливаются в секторе.

— Пусть их! — усмехнулся капитан. — Прикажи, чтобы оружие держали наготове и целились вдоль проспекта. И чтобы любая мартышка, попробующая перешагнуть границу, сжигалась без жалости.

Его лающая команда была повторена через телекоммуникатор, и в сотне ярдов позади них ласинукские гвардейцы, выполняя распоряжение, вскинули оружие, внимательно наблюдая за проспектом. Низкое зарождающееся ворчание было ответом — ворчание страха. Люди подались назад.

— Если дверь не откроют, — зловеще сказал капитан, — ее придется высадить.

Он вновь поднял саблю, опять раздался грохот металла по металлу.

Медленно и бесшумно двери широко разошлись, и капитан увидел суровую, облаченную в пурпур фигуру, возникшую перед ним.

— Кто смеет нарушать покой Мемориала в ночь Хранителей Огня? важно вопросил Лоара Пол Кейн.

— Весьма драматично, Кейн, — сказал капитан. — Отойди-ка в сторонку!

— Назад! — звонко и отчетливо вскричал Кейн. — Ласинуки не смеют приближаться к Мемориалу!

— Выдайте нам преступника, и мы уйдем. Станете покрывать возьмем его силой!

— Мемориал не выдает преступников. Это незыблемый закон. Можете не пытаться.

— Прочь с дороги!

— Ни с места!

Ласинук раздраженно рыкнул, но тут же понял бессмысленность своего рева.

Улицы вокруг него были пусты, только на расстоянии квартала во всех направлениях вытянулись цепочки ласинукских солдат, державших оружие наизготовку, а позади них — люди. Они сбились плотной, шумевшей толпой, их бледные лица слабо маячили в свете хромоламп.

— Что? — проскрипел капитан. — Этот подонок еще огрызается? жесткая кожа натянулась на челюстях, чешуя на черепе встопорщилась. Он повернулся к адъютанту с коммуникатором. — Распорядитесь пальнуть над их головами.

Ночь раскололи пурпурные всплески энергия. Ласинук громко расхохотался в наступившей тишине.

Он повернулся к Кейну, все так же стоящему на пороге.

— Если ты рассчитывал на помощь своих людишек, то ошибался. Следующий залп будет направлен на уровне голов. Если ты думаешь, что это блеф — проверь. — Его челюсти отрывисто щелкнули. — Прочь с дороги!

Тонит в его руке нацелился на Кейна, палец застыл на спусковом крючке.

Лоара Пол Кейн медленно отступил, не сводя глаз с оружия. Капитан двинулся за ним. Стоило ему сделать шаг, как внутренняя дверь распахнулась, проход в Зал Пламени оказался открытым.

От неожиданного притока воздуха Пламя задрожало. Отдаленные наблюдатели при виде этого разразились неистовыми воплями.

Кейн повернулся к Пламени, подняв лицо кверху. Движение его руки было незаметным.

Пламя мгновенно переменилось. Оно стабилизировалось, с ревом взметнулось к потолку слепящей пятидесятифутовой колонной. Рука Лоары Кейна вновь шевельнулась и, отвечая ее движению, цвет Пламени стал карминовым.

Окраска становилась все глубже, малиновый свет от полыхавшего огненного столба растекся по городу и превратил окна Мемориала в настороженные, кровавые глаза.

Мучительно текли секунды. Капитан оцепенел от растерянности, людские толпы погрузились в благоговейное молчание.

Затем последовал растерянный шепоток, усиливавшийся, росший, сливавшийся в один короткий призыв:

— Долой ласинуков!

Откуда-то сверху пурпуром сверкнул тонит, и капитан очнулся с мгновенным запозданием. Удар пришелся точно по нему, он медленно согнулся, умирая, холодное лицо рептилии застыло маской неизбывного презрения.

Рассел Тимбелл опустил пистолет и сардонически усмехнулся.

— Прекрасная цель на фоне Пламени. Слава Кейну! Изменение Пламени подхлестнет эмоции, как нам необходимо. Продолжим!

С крыши дома Кейна он пальнул по стоявшему внизу ласинуку. В то же мгновение словно ад выплеснулся наружу. Люди вырастали, как грибы, прямо из-под земли, сжимая в руках оружие. Тониты засверкали со всех сторон, прежде чем испуганные ласинуки успели прибегнуть к своим.

Когда они взялись за оружие, было уже слишком поздно. Раскаленная добела от неистовой ярости толпа сокрушила их, ломая кости. Кто-то закричал:

— Бей гадов!

Крик был подхвачен и ревущим воем вырос до небес.

Подобно многоголовому чудовищу, толпы безоружных людей волнами хлынули вперед.

Сотни людей гибли от запоздалых залпов оружия защищавшихся, но десятки тысяч рвались по трупам, закрывая собой стволы.

Ласинуки не дрогнули. Их цепи постепенно редели под смертоносным огнем тимбеллистов, а уцелевшие были сметены людским потоком, взметнувшимся над ними и обрушившимся, неся ужасную гибель.

Сектор Мемориала светился малиновым от кровавого Пламени, гудел от агонии умирающих, пронзительных криков и ярости победителей.

Позже это назвали первой битвой Великого Восстания, хотя это не было битвой, как не было и безумием. Это было сконцентрированной анархией.

По всему городу, до оконечности Лонг Айленда и равнин среднего Джерси, восставшие возникали ниоткуда, и ласинуки находили смерть. С той же быстротой, с какой приказы Тимбелла доходили до снайперов, заставляя их браться за оружие, текли слухи об изменении Пламени, непродаваемые из уст в уста, и занимали все больше места в разговорах.

Нью-йоркцы поднимали головы, бросая свои жизни в один гигантский тигель.

Все шло неподконтрольно, безответственно, непреодолимо. С самого начала тимбеллисты оказались беспомощными, любые попытки отдавать приказы кончались неудачей.

Подобно могучей реке, толпа лилась по городу, и там, где она проносилась, не оставалось живых ласинуков.

Солнце, поднявшееся в то роковое утро, увидело повелителей Земли, удерживающими сжимавшийся круг в верхней части Манхэттена. С хладнокровием прирожденных воинов, они противостояли напиравшим, вопившим миллионам, но медленно отступали. Каждое здание отдавалось с боем, каждый квартал — после отчаянной схватки.

Ласинуки раскололись на изолированные группы, защищавшие сперва здания, потом лишь верхние этажи и, в конце концов, одни только крыши.

Ко второй половине дня, когда солнце уже начало опускаться, уцелел лишь дворец. Его отчаянная защита поставила землян в безвыходное положение.

Сжавшийся огненный круг оставил за собой мостовые, заваленные почерневшими трупами.

Вице-король из тронного зала лично руководил обороной, собственноручно наводя полупереносную установку.

И когда толпа начала выдыхаться, Тимбелл воспользовался удобным случаем и принял командование на себя. Тяжелые орудия с лязгом выдвинулись вперед. Ядерные и дельта-лучевые установки, доставленные со складов восставших и из арсеналов, захваченных прошлой ночью, нацелили смертоносные стволы на дворец.

Орудиям ответили орудия. Первая управляемая битва механизмов разгорелась во всей неудержимой ярости.

Тимбелл казался вездесущим, стреляя, отдавая команды, перебегая от одного орудийного расчета к другому, вызывающе паля из ручного тонита по дворцу.

Под прикрытием плотного огня люди перешли в наступление и закрепились на стенах, когда их защитники отступили.

Атомные снаряды проложили дорогу в центральную башню, где теперь бушевало адское пламя.

Пожар явился погребальным костром для последних ласинуков в Нью-Йорке.

С невероятным грохотом обуглившиеся стены дворца обвалились, но за минуту до того, как зал охватило пламя, вице-король с чудовищно израненным лицом все еще был на посту, стреляя в плотное скопление осаждавших. Когда переносная установка выплюнула последние порции энергии и умолкла, вице-король вышвырнул ее в окно отчаянным и бесполезным жестом презрения, а сам ринулся в пылавший позади него ад.

Закат опустился на дворец, где-то продолжали реветь пожарища, и на их фоне над развалинами затрепетал зеленый флаг независимой Земли.

Нью-Йорк снова принадлежал людям.

Рассел Тимбелл, еще раз появившись той ночью в Мемориале, представлял собой жалкое зрелище. В разодранной одежде, в крови с головы до ног, с необработанной раной на щеке, он довольным взглядом обвел расстилавшиеся повсюду следы бойни.

Отряды добровольцев, занятые выносом мертвых и заботой о раненых, успели лишь прикоснуться к смертоносному делу восстания.

Мемориал превратился в импровизированный госпиталь. Раненых было мало — энергетическое оружие чаще разит насмерть — и большинство из них не имело никаких шансов выжить. Вокруг стоял невообразимый беспорядок. Стоны раненых и умирающих смешивались с отдаленными криками опьяненных войной уцелевших, праздновавших победу.

Лоара Пол Кейн пробился через толпу сопровождавших к Тимбеллу.

— Скажите, все кончено? — Лицо его осунулось.

— Начало положено. Земной флаг реет над развалинами дворца.

— Какой кошмар! Этот день… он… — Лоара Кейн содрогнулся и на секунду зажмурился. — Если бы я знал это заранее, то, наверное, предпочел бы Землю без людей и гибель лоаризма.

— Да, получилось скверно. Но результаты могли быть куплены более дорогой ценой, так что победа досталась нам еще дешево. Где Санат?

— Во дворе, помогает раненым. Мы все там. Это… — Голос Кейна опять прервался.

В глазах Тимбелла появилось раздражение. Он нетерпеливо передернул плечами.

— Я не бессердечное чудовище, но все это было неизбежно. К тому же это лишь начало. Сегодняшние события мало что значат. Восстание охватило большую часть Земли, но без фанатичного энтузиазма жителей Нью-Йорка. Ласинуки еще не разбиты, точнее, еще не везде разбиты до конца. Тут не следует заблуждаться. Сейчас Солнечная Гвардия движется к Земле, ласинуки отзывают силы с внешних планет, а в скором времени вся Ласинукская Империя направится на Землю. Счеты будут сводиться безжалостно и только кровью. Нам необходимо добиться помощи! — Тимбелл схватил Кейна за плечи и резко встряхнул. — Вы поняли меня? Нам необходима помощь! Даже здесь, в Нью-Йорке, первый восторг победы завтра пройдет. Нам нужна помощь!

— Знаю, — невыразительно ответил Кейн. — Я уже говорил с Санатом. Он может отправиться хоть сегодня. — Кейн вздохнул. — Если нынешние события могут служить единственным мерилом его силы в качестве катализатора, то нам следует ожидать великих свершений.

Через полчаса Санат забрался в двухместный крейсер и занял кресло возле пульта рядом с Петри. На прощание он протянул руку Кейну.

— Когда я вернусь, со мной придет флот.

Кейн обменялся с молодым человеком крепкими рукопожатиями.

— Мы рассчитываем на вас, Филипп. — Он помолчал, затем тихо закончил: — Желаю удачи, Лоара Филипп Санат.

Санат вспыхнул, услышав это обращение, и заерзал в кресле.

Петри помахал рукой.

— Берегись Солнечного Патруля! — прокричал в ответ Тимбелл.

Люк с лязгом закрылся, и чуть погодя малыш-крейсер с кашляющим ревом взмыл в небо.

Тимбелл следил за ним взглядом, пока корабль не превратился в точку и совсем не исчез, потом повернулся к Кейну.

— Теперь все в руках Провидения. Кстати, Кейн, как действует эта штуковина для изменения Пламени? Только не говорите, что Пламя покраснело само по себе.

— Нет, — медленно покачал головой Кейн. — Карминовая вспышка результат действия спрятанного пакета с солями стронция. На самом деле он был приготовлен, чтобы произвести, в случае необходимости, впечатление на ласинуков. Остальное — вопрос химии.

— Вы полагали, что остальное — вопрос психологии масс, — мрачно хохотнул Тимбелл. — Могу поклясться, ласинуки получили впечатление, да еще какое!

В пространстве не было видно ничего настораживающего, но масс-детектор гудел настойчиво и повелительно. Петри напрягся в кресле.

— Мы вне метеоритных зон.

Филипп Санат подавил вздох, когда его спутник потянулся к рукоятке, приводившей в движение маховик. Звезды на экране визора стали с медлительной важностью перемещаться, и тут-то люди увидели его.

Он блеснул на солнце, словно половинка маленького оранжевого футбольного мяча.

— Если они нас заметили, мы пропали, — проворчал Петри.

— Ласинукский корабль?

— Корабль? Это не просто корабль. Это пятидесятитысячетонный боевой крейсер! Понятия не имею, что он, во имя Галактики, делает здесь. Тимбелл говорил, что Патруль движется к Земле.

— Только не этот, — спокойно ответил Санат. — Мы можем оторваться от него?

— Пустой номер. — Рука Петри стискивала рукоятку акселератора. Они слишком близко.

Его слова точно послужили сигналом. Закачалась стрелка аудиаметра, и зазвучал хриплый ласинукский голос, начавшийся с шепота и возросший до рева, когда радиолуч сфокусировался:

— Включить тормозные двигатели, приготовиться к принятию на борт!

Петри оторвался от пульта и быстро взглянул на Саната.

— Я только извозчик. Решать вам. Шансов у нас, что у метеора против Солнца, но если вы надумаете рискнуть…

— Рискнем, — согласился Санат. — Ведь не капитулировать же нам, верно?

Его спутник ухмыльнулся, когда сработали тормозные ракеты.

— Неплохо для лоариста! Из стационарного тонита стрелять приходилось?

— Никогда не пробовал.

— Ладно, учиться придется по ходу дела. Держите вот это крохотное колесико и глядите на экран визора над ним. Что-нибудь видите?

Скорость упала почти до нуля, вражеский корабль надвигался.

— Одни звезды.

— Отлично! Поворачивайте колесико… дальше… еще дальше… Попробуйте в другую сторону. Теперь видите корабль?

— Да! Вот он!

— Порядок. Выводите его в центр, где перекрещиваются ниточки линий и, Солнцем заклинаю, не выпускайте из перекрестья. Теперь я попробую развернуться к этим подонкам-ящерам…

Сработали боковые двигатели.

— Держите его в центре! — Ласинукский корабль медленно увеличивался, голос Петри упал до напряженного шепота. — Я сниму экран и двинусь прямо на него. Это рискованно, если они достаточно растеряются, то могут снять свой экран и выстрелить, а раз будут стрелять в спешке, то могут и промахнуться.

Санат молча кивнул.

— Как только увидите пурпурную вспышку тонита, рвите штурвал на себя. Тяните сильно и твердо. Если хоть на мгновение замешкаетесь, то уже навсегда. Риск есть риск. — Петри пожал плечами, резко двинул рукоять акселератора вперед и рявкнул: — Не упускайте его!

Ускорение с силой вдавило Саната в кресло, штурвал во вспотевших руках поворачивался неохотно. Оранжевый футбольный мяч раскачивался в центре экрана. Санат чувствовал, что дрожат руки, но ничего не мог с этим поделать. Глаза слезились от напряжения.

Ласинукский корабль увеличился до чудовищных размеров, из его носа метнулся в их направлении пурпурный клинок. Санат зажмурился и рывком откинулся назад.

Он сидел, закрыв глаза, и ждал. Не раздавалось ни звука.

Он раскрыл глаза, глянул на свои руки, потом на Петри, который стоял, подбоченившись, и хохотал.

— Везет новичкам! — проговорил он сквозь смех. — Ни разу в жизни не брался за оружие, а тут сбил тяжелый крейсер прямо в яблочко.

— Я попал? — выдавил из себя Саиат.

— Не совсем, но из строя вывел. Нам и этого достаточно. Теперь мы уберемся подальше от Солнца и уйдем в гиперпространство.

Высокий, облаченный в пурпур человек стоял у центрального иллюминатора, пристально разглядывая молчаливую планету. Это была Земля, огромная, восхитительная, близящаяся к полноземию.

Возможно, его мысли лишь ненамного омрачились бы, если бы принялся вспоминать шестимесячный период своего отсутствия. Все началось подобно вспышке сверхновой. Пламенный, раскаленный добела энтузиазм распространялся, перепрыгивая с планеты на планету через звездные бездны, со скоростью гиператомных лучей.

Конфликтующие правительства, внезапно притихшие из-за оскорбительного возмущения собственных народов, снарядили флоты. Столетние враги неожиданно заговорили о мире и объединились под единым зеленым знаменем Земли.

Надеяться на то, что эта идиллия продлится долго, было бы рискованно. Но пока она сохранялась, люди не знали поражений. Один флот находился всего в двух парсеках от самой Веги, другой захватил Луну и парил в одной световой секунде над Землей, на которой оборванные повстанцы Тимбелла продолжали упорно сопротивляться.

Филипп Санат вздохнул и повернулся, услышав шаги. Вошел седовласый Айон Смит из Лактонского контингента.

— По вашему лицу можно читать, — заметил Санат.

— Похоже, все бесполезно, — кивнул Смит.

Санат опять повернулся к иллюминатору.

— Вы знаете, что сегодня мы поймали сообщение от Тимбелла? Они сражаются за все, что могут урвать от ласинуков. Ящеры захватили Буэнос-Айрес. Похоже, теперь вся Южная Америка под их пятой. Тимбеллисты теряют надежду, они возмущаются, и я, кстати, тоже. Внезапно Санат повернулся. — Вы говорили, что наши новые таранные корабли обеспечат победу. Тогда почему мы не атакуем?

— По одной старой причине. — Айон Смит уперся ботинком в соседнее кресло. — Не прибыли подкрепления с Сантании.

— Я думал, они уже в пути, — удивился Санат. — Что случилось?

— Правительство Сантании решило, что флот необходим ему для защиты собственных территорий, — криво усмехнулся Айон Смит.

— Для защиты собственных территорий? И это когда ласинуки в пятистах парсеков от них?

— Оправдание — оно и есть оправдание, — пожал плечами Смит, — ему не обязательно быть осмысленным. Я бы не сказал, что это подлинная причина.

Санат отбросил назад волосы, его пальцы скользнули к желтому солнцу на плече.

— Даже так? Но мы все равно можем сражаться. У нас свыше сотни кораблей. Враг превосходит нас вдвое по численности, но с таранными кораблями, с лунной базой за спиной, с повстанцами, беспокоящими их с тыла… — Санат погрузился в невеселые размышления.

— Вам некого вести в битву, Филипп. Эскадры, одолженные Трактором, отошли. — Голос Смита срывался от бешенства. — Из всего флота я могу полагаться только на двенадцать кораблей своего собственного отряда — на лактонцев. Филипп, вы никогда не знали, какая все это грязь. Вы подвигли народы на дело, но правительства вам никогда не убедить. Их принудило к этому общественное мнение, им пришлось согласиться, но согласились они только на то, что выгодно им самим.

— Я просто не могу поверить, Смит! Сейчас, когда победа у нас в руках…

— Победа? Чья победа? Это именно та кость, из-за которой грызутся планеты. На секретном совещании наций Сантания потребовала контроля над всеми ласинукскими мирами в секторе Сириуса — а мы еще ни об одном из них понятия не имеем — и ей отказали. Вы об этом и не слыхали. Разумеется, на Сантании решили, что следует позаботиться о безопасности собственного дома, и отозвали отряды.

Филипп Санат отвернулся с болью на лице, но слова Aйона Смита тяжело, беспощадно обрушивались на него.

— Тогда Трантор понял, что ненавидит и опасается Сантанию даже больше, чем ласинуков, так что теперь можно в любой день ожидать приказа их флоту воздерживаться от потерь, поскольку корабли Сантании возвращаются в свой порт целыми и невредимыми. — Старый воин грохнул кулаком по столу. — Человеческое единство расползается, как истлевшая тряпка. Глупо было даже мечтать, что эти самовлюбленные идиоты способны надолго объединить усилия хотя бы для самых серьезных целей.

Внезапно глаза Саната превратились в экраны калькулятора.

— Погодите минутку! Все еще может пойти как следует, если мы сумеем захватить власть над Землей. Земля — ключ ко всему положению. Его пальцы забарабанили по краю стола. — Эта операция может породить животворную искру, довести народный энтузиазм, сейчас несколько запаздывающий, до точки кипения, и правительства… Что ж, или они тоже вознесутся на этой волне, или их разнесут в клочья.

— Я знаю это. Если мы победим сегодня, то, даю слово солдата, завтра мы будем на Земле. Они тоже понимают это, но сражаться не станут.

— Тогда придется заставить их сражаться, а единственный способ вынудить их на бой — не оставить другого выбора. Сейчас они увиливают от схватки, так как знают, что в любой момент могут отступить, но если… — Внезапно Санат глянул вверх, лицо его покраснело от возбуждения. — Знаете, я уже несколько лет не снимал туники лоариста. Как вы думаете, ваш мундир мне подойдет?

Айон Смит скосил глаза при намеке на свою талию и ухмыльнулся.

— Да. Может, он и не будет сидеть на вас как влитой, но для маскировки сойдет. Что вы задумали?

— Сейчас объясню. Риск страшный, но… Немедленно передайте лунному гарнизону следующие распоряжения…

Адмиралом Солнечной эскадры Ласинукского флота был изборожденный шрамами боевой ветеран, превыше всего ненавидящий две вещи: людей и штатских. Это сочетание при виде высокого, стройного человека в плохо сидящем мундире заставило его раздраженно насупиться.

Санат пытался вырваться из хватки двух ласинукских солдат.

— Прикажите им отпустить меня! — выкрикнул он на вегианском языке. — Я безоружен!

— Говори, — приказал по-английски адмирал. — Вашего языка они не знают. — Потом он отдал солдатам распоряжение по-ласинукски: Стреляйте но моему слову.

Саната отпустили.

— Я прибыл обсудить условия перемирия.

— Я так и подумал, когда увидел белый флаг. Но ты прибыл на одноместном крейсере, укрываясь от собственного флота, словно дезертир. Значит, за весь флот ты говорить не можешь.

— Я говорю за себя.

— Тогда даю тебе минуту. Если к концу этого срока я не заинтересуюсь, тебя расстреляют. — Лицо адмирала сделалось каменным.

— Ваше положение таково, — заговорил Санат. — Вы не можете атаковать человеческий флот до тех пор, пока он владеет лунной базой, без собственные серьезных потерь. Вы не можете пойти на такой риск, пока в тылу остается враждебная Земля. В то же время, насколько мне известно, с Веги пришел приказ выкинуть людей из Солнечной системы любой ценой, и неудачи не порадуют императора.

— Ты потратил впустую десять секунд, — заметил адмирал. Над его глазами появились многозначительные красные пятна.

— Согласен, — поспешно ответил Санат. — А что, если я предложу вам загнать в ловушку весь человеческий флот?

Последовало молчание.

— Что, если я покажу вам, — продолжал Санат, — как захватить лунную базу и окружить силы людей?

— Продолжай! — Это было первое свидетельство заинтересованности, которое позволил себе проявить адмирал.

— Я командую одной из эскадр и обладаю определенной властью. Если вы согласитесь на мои условия, то через двенадцать часов персонал базы дезертирует. — Санат выразительно показал два пальца. — Хватит двух кораблей, чтобы захватить базу.

— Любопытно, — неторопливо произнес адмирал. — Но каковы твои мотивы? По каким соображениям ты пошел на это?

— Вас это не заинтересует, — процедил сквозь зубы Санат. — Со мной плохо обошлись, отстранили от должности… — Его глаза сверкнули. — К тому же, как бы там ни было, земляне проиграли кампанию. Взамен я ожидаю вознаграждения, причем немалого. Поклянитесь в этом, и флот ваш.

Адмирал не скрывал презрения.

— Существует ласинукская пословица: «Люди непоколебимы только в одном — в привычке изменять». Позаботьтесь изменить как следует, и я расплачусь с вами. Даю слово ласинукского солдата. Можете возвращаться на свой корабль. — Движением руки он отпустил солдат, но тут же задержал их на пороге. — Но помните — я рискую двумя кораблями. Они немногого стоят для общей мощи моего флота, но если хоть одна ласинукская голова падет благодаря человеческой измене… — Чешуйки на его голове стали торчком, и Санат опустил глаза перед холодным взглядом воина.

Оставшись в одиночестве, адмирал долгое время сидел неподвижно, потом фыркнул:

— Ну и грязь эти людишки! Сражаться с ними подобно бесчестью!

Флагман человеческого флота бездельничал в сотне миль над поверхностью Луны. Собравшиеся на его борту командиры эскадр сидели за столом и выслушивали резкие обвинения Айона Смита.

— Повторяю, ваше поведение равносильно измене. Битва за Вегу разгорается, и если победят ласинуки, то Солнечный флот начнет сражение с преимуществом, из-за которого вам придется отступить. Если победит человечество, то наше преступное промедление здесь оставит их фланги открытыми, а одно это сведет победу на нет. Сколько вам можно твердить: победим мы. С нашими новыми таранными кораблями…

— Таранные корабли никогда раньше не применялись, — заговорил сонноглазый командующий транторианскими частями. — Мы не можем рисковать, превращая генеральное сражение в эксперимент, когда преимущество не на нашей стороне.

— Твоя точка зрения не оригинальна, Поркут. Ты, да и все вы, просто трусливые предатели! Изменники!

Стул отлетел в сторону, когда один из присутствующих разъяренно вскочил. Остальные последовали за ним. Лоара Филипп Санат, удобно устроившийся у центрального иллюминатора и напряженно следивший за мрачной поверхностью Луны внизу, с тревогой обернулся. Но Жем Поркут поднял грубую руку, требуя внимания.

— Хватит защищаться, — заявил он. — Я представляю здесь Трантор и выполняю распоряжения, полученные только оттуда. У нас здесь одиннадцать кораблей, и один Космос знает, сколько еще ушло к Веге. А сколько кораблей выставила Сантания? Ни одного! Зачем она отозвала их домой? Не для того ли, чтобы получить преимущество при оккупации Трантора? Может, найдется человек, который не слышал, что они замышляют против нас? Мы не собираемся ради их выгоды терять здесь свои корабли. Трантор не будет сражаться. Завтра наш отряд уходит. При условии, что ласинуки согласятся отпустить нас с миром.

— Поритта тоже уходит, — заговорил еще один. — Драконианское соглашение уже двадцать лет висит нейтронным грузом на наших шеях. Империалистические планеты отказались пересмотреть его, так чего ради мы станем участвовать в войне, которая ведется только ради их интересов?

Постепенно угрюмые выкрики сложились в непрекращающийся рефрен:

— Это не в наших интересах! Мы не будем сражаться!

Лоара Филипп Санат внезапно отвернулся от иллюминатора и рассмеялся над огрызающимися спорщиками.

— Господа, — произнес он, — никто из вас не уйдет.

Айон Смит вздохнул с облегчением и опустился в кресло.

— И кто же нас остановит? — презрительно спросил Поркут.

— Ласинуки! Они только что захватили лунную базу. Теперь мы окружены.

Помещение наполнилось тревожными шепотками. Растерянное возмущение быстро прошло. Чей-то выкрик перекрыл голоса остальных:

— Что с гарнизоном?

— Гарнизон уничтожил укрепления и эвакуировался за несколько часов до появления ласинуков. Враг не встретил сопротивления.

Воцарившееся после этого молчание было гораздо более пугающим, чем предшествовавшие ему крики.

— Измена! — выдохнул кто-то.

— Кто за это ответственен?

Стиснув кулаки, они обратили побагровевшие лица к Санату.

— Кто распорядился?

— Я, — спокойно ответил Санат.

Последовала секунда ошеломленного недоверия.

— Пес!

— Лоаристская гадина!

— Выпустить ему кишки!

Но все тут же попятились от пары тонитов, появившихся в руках Айона Смита.

Неугомонный лактонец стоял, прикрывая молодого человека.

— Я тоже замешан в этом, — прорычал он. — Теперь вам придется сражаться! Порой, в случае необходимости, пускают пламя против пламени. Так и Санат пустил измену против измены.

Жем Поркут внимательно поглядел на свои руки и неожиданно хихикнул.

— Ладно, раз уж нам не увильнуть, то с тем же успехом мы можем и подраться. Приказы приказами, но я не собираюсь удирать в кусты, если есть возможность вломить этим пресмыкающимся тварям.

Мучительная пауза понемногу заполнилась стыдливыми высказываниями остальных — согласием и готовностью.

Спустя два часа ласинукское требование о капитуляции было презрительно отвергнуто, эскадры человеческого флота перестроились, сотни кораблей заняли свои места, образуя расширяющуюся поверхность воображаемой сферы — стандартная защитная позиция для окруженного флота — и Битва за Землю началась.

Космическое сражение между двумя приблизительно равными по силе армадами почти всегда напоминает гигантский фехтовальный матч, в котором управляемые копья смертоносной радиации служат рапирами, а непробиваемые стены инерции эфира — щитами.

Две силы сцепились в схватке, заманеврировали, выбирая позицию. Блеклый пурпур луча тонита хлестнул яростной вспышкой по экрану вражеского корабля, и тотчас его собственный экран замерцал, усилившись. Но на какое-то мгновение он был уязвим и представлял собой прекрасную мишень для лучей противника, которые, вырвавшись на волю, поразили корабль, на момент приоткрывшийся для атаки. Корабли разворачивались по широким спиралям. Каждая боевая единица флота, комбинируя скорость механизмов со скоростью человеческой реакции, пыталась избежать критического момента и обеспечить собственную безопасность.

Лoapa Филипп Санат хорошо знал не только это, но и большее. С тех пор, как ему пришлось столкнуться с боевым крейсером по пути с Земли, он потратил много сил на изучение космических войн, и теперь, пока эскадры выстраивались в линию, почувствовал, что сводит пальцы от жажды деятельности.

— Я спущусь к большим излучателям, — сказал он Смиту.

Айон Смит не отрывал глаз от центрального визора, рука его покоилась на эфирно-волновом передатчике.

— Идите, если хотите, только не заблудитесь по дороге.

Санат улыбнулся. Личный лифт капитана доставил его на оружейную палубу, а оттуда оставалось пять сотен футов через деловитую толпу оружейников и инженеров до Тонита Номер Один. Свободное пространство на боевом корабле — роскошь. Санат ощущал на себе ограниченные размеры помещения, в котором спокойно и согласованно работали люди, образуя громадный механизм, который и представлял из себя гигантский дредноут.

Санат поднялся по шести крутым ступенькам к Тониту Номер Один и отослал оружейника. Оружейник заколебался, скользнув взглядом по пурпурной тунике, потом отдал честь и нехотя спустился с лестницы.

Санат повернулся к координатору, сидевшему у экрана орудия.

— Как ты думаешь, мы сможем сработаться? Моя скорость реакций тестирована и определена как 1-А. Классификационная карточка у меня с собой, можешь посмотреть, если хочешь.

Координатор залился краской и, заикаясь, ответил:

— Не надо, сэр! Это большая честь работать вместе с вами.

— По местам! — громыхнула система оповещения. Установилось глубочайшее молчание, нарушаемое лишь холодным ворчанием механизмов, звучавшем на угрожающей ноте.

— Это орудие перекрывает полный квадрант пространства? прошептал Санат координатору.

— Да, сэр.

— Отлично! Попробуй отыскать дредноут со знаком двойной звезды в положении неполного затмения.

Они надолго замолчали. Чуткие пальцы координатора лежали на штурвале, осторожно поворачивая его то в одну, то в другую сторону, так что обзор экрана смещался. Глаза внимательно следили за выстраивающимися боевыми порядками вражеских кораблей.

— Вот он, — произнес координатор. — Ха, да это же флагман!

— Вот именно! Наводи на него!

С поворотом штурвала поплыло видимое на экране пространство, и вражеский флагман заскользил в точке, где перекрещивались нитяные линии прицела.

Пальцы координатора сделались более нежными и искусными.

— В центре! — бросил он.

В точке пересечения линий застыл крохотный овал эмблемы.

— Так держать! — жестко распорядился Санат. — Не теряй его ни на секунду, пока он будет находиться в нашем квадранте. На этом корабле адмирал неприятеля, и мы постараемся разделаться с ним.

Корабли двигались, уже не выдерживая порядка, и Санат почувствовал возбуждение. Он знал, что очень скоро все начнется. Люди держались на проделе скорости, но ласинуки вдвое превосходили по численности.

Сверкнул мерцающий луч, затем еще один, потом сразу десяток.

Стремительное полыхание пурпурной энергии…

— Первое попадание! — выдохнул Санат.

Он расслабился. Один из вражеских кораблей беспомощно дрейфовал, его корма превратилась в груду распадавшегося, раскаленного добела металла.

Близких к зоне поражения вражеских кораблей пока не было. Обмен выстрелами шел с ошеломляющей скоростью. Дважды пурпурные стрелы пролетали но самому краю видеоэкрана, и со странным ознобом вдоль позвоночника Санат понял, что это палили соседние тониты его же корабля.

Фехтовальный матч достиг кульминации. Почти одновременно последовали две ярчайшие вспышки. Санат застонал. Одна из них означала человеческий корабль. Трижды нарастал тревожный гул, когда ядерщики на нижнем уровне запускали свои машины на полную мощность, и это значило, что вражеское излучение, нацеленное на их корабли, было задержано экранами.

И снова координатор выводил в перекрестье вражеский флагман. Так прошел час, во время которого шесть ласинукских и четыре человеческих корабля рассыпались в результате попаданий, час, за который штурвал поворачивался на долю градуса то в одну, то в другую сторону, удерживая линию прицела.

По лбу координатора тек пот, заливая глаза, пальцы наполовину потеряли чувствительность, но вражеский флагман не выходил из перекрестия тонких волосяных нитей.

Санат следил, не убирая руки со спуска, и выжидал. Дважды флагман озарялся пурпурными всполохами, но тотчас же восстанавливал экран. Дважды палец Саната начинал было давить на спуск и замирал. Он не успевал.

Но на третий раз Санат доказал свое умение и вскочил на ноги.

Координатор завопил и выпустил штурвал.

Обратившись в гигантский погребальный костер, в пурпурное кипение энергии, флагман и находившийся на его борту адмирал Ласинукского флота прекратили свое существование.

Санат рассмеялся, протянул руку, и они с координатором обменялись торжествующими рукопожатиями.

Но торжество длилось недолго. Координатор не успел даже произнести первые ликующие слова, уже теснившиеся у него в горле, как экран подернулся пурпурным неистовством, когда пять человеческих кораблей взорвались одновременно, сраженные смертоносными потоками энергии.

— Усилить экраны! — проревел динамик. — Прекратить огонь! Перестроиться в таранный строй!

Санат почувствовал, как мертвящая хватка неуверенности стиснула его горло.

Он понял, что произошло. Ласинуки все же сумели наладить управление гигантскими орудиями лунной базы. Эти громадные орудия втрое превосходили по мощности самые крупные из корабельных установок. Они могли расстреливать земные корабли, не опасаясь возмездия.

Фехтовальный матч завершился. Начиналось настоящее сражение. Но это сражение будет вестись методами, никогда еще не применявшимися, и Санат знал, что мысли всех людей были сейчас об этом.

Он читал это по мрачному выражению их лиц, ощущал в их молчании.

Новый метод мог сработать, но мог и оказаться неудачным.

Земная эскадра возобновила сферическое построение, корабли медленно дрейфовали, их батареи молчали. Ласинуки окружали их, собираясь добить. Люди были отрезаны от источников энергетических ресурсов, противостоять гигантским орудиям лунной базы, контролировавшим ближний космос, они не могли, поэтому их капитуляция или окончательное уничтожение представлялось лишь вопросом времени.

Тониты врага неустанно выплескивали потоки энергии, агонизировавшие экраны человеческих кораблей искрили и флюоресцировали под жесткими радиационными хлыстами.

Санат слышал, как гудение ядерных установок поднималось до протестующего визга. Вопреки его воле, глаза не могли оторваться от датчика энергии, и, пока он наблюдал за ним, подрагивающая стрелка все более заметно отклонялась вниз по циферблату.

Координатор провел языком по пересохшим губам.

— Думаете, нам удастся, сэр?

— Несомненно! — Санат был сам далеко не уверен в этом решительном заявлении. — Нужно продержаться еще час, чтобы они не смогли потом отступить.

И ласинуки не отступали. Отойти назад значило ослабить ряды нападающих, дать возможность прорвать их внезапным ударом, и тогда часть человеческого флота могла бы спастись.

Корабли людей двигались со скоростью улитки, делая чуть больше сотни километров в час. Сохраняя бездействие, подстерегаемые пурпурными стрелами энергии, они продолжали образовывать медленно расширяющуюся воображаемую сферу, так что расстояние между вражескими флотами даже несколько сократилось.

Но внутри корабля быстро опускалась калиброванная игла, и сердце Саната спускалось вместе с ней. Он пересек оружейную палубу, присоединился к солдатам, крепко взявшимся за гигантский поблескивающий рычаг и ожидавшим команды, которая должна вот-вот раздаться — или не прозвучать никогда.

Расстояние между противниками не превышало теперь одной-двух миль — почти соприкосновение по критериям космических войн.

И вот тут раздался приказ, переданный экранированными лучами эфира с корабля на корабль.

Он же отозвался на орудийном уровне:

— Иглы наружу!

Множество рук навалилось на рычаг — Санат вместе с остальными резкими толчками отжимая его вниз. Рычаг величественно изогнулся к полу, тут же раздался оглушительный, все заполняющий грохот, корабль содрогнулся от мощного толчка.

Дредноут превратился в таранный корабль.

На носу секции разошлись бронеплиты и зловеще высунулось наружу сверкающее металлическое жало. Стофутовой длины, достигавшее десяти футов в диаметре у основания, оно изящно сужалось к концу, завершаясь угольным острием.

В солнечном свете хромированная сталь жала засверкала пылающим великолепием. Так оказались оснащенными все корабли человеческого флота. Каждый нес десяти-, пятнадцати-, двадцати-, пятидесятитысячетонную выдвижную рапиру.

Рыбы-мечи космоса!

На кораблях ласинукского флота сейчас, должно быть, отдавались самые безумные приказания. Против этой древнейшей из всех флотоводческих тактик — древней уже на туманной заре истории, когда вражеские триремы маневрировали и таранили друг друга, стремясь принести гибель заостренными носами — сверхсовременное оборудование космических кораблей защитой не располагало.

Санат поспешил к экрану, пристегнулся в противоперегрузочном кресле и почувствовал амортизирующую упругость спинки, когда корабль рванулся вперед, получив внезапное ускорение.

Санат не обращал на это внимания. Ему хотелось увидеть ход битвы. Ни здесь, ни во всей Галактике не было риска, равного тому, на который пошел он.

Остальные рисковали разве что своей жизнью, Санат рисковал мечтой, им же созданной, уже почти достигнутой, воскрешенной им из небытия.

Санат расшевелил апатичную Галактику, поднял ее на борьбу с рептилиями.

Он обнаружил Землю на грани гибели и отодвинул ее с этой грани, почти беспомощную. Если человечеству суждена победа, то это будет победа Лоары Филиппа Саната — и никого больше.

Он сам, Земля, Галактика слились теперь в одно целое н брошены на чашу весов, а на другой чаше лежали результаты последнего сражения, которое будет бездарно проиграно, если тараны не сделают свое дело.

Если же и они окажутся бессильными, то в величайшей катастрофе гибели всего рода человеческого будет виновен один только Санат.

Ласинукские корабли разбегались, но недостаточно быстро. Пока они медленно гасили инерцию и расходились, земные корабли успели преодолеть три четверти расстояния. Ласинукский крейсер вырос на экране до гигантских размеров. Его пурпурный энергетический кнут исчез, каждая унция энергии уходила на смертельно опасную попытку побыстрее набрать ускорение.

Тем не менее его изображение на экране росло, и сверкающая точка, видимая в его нижней части, была нацелена, подобно лучезарному дротику, в сердце врага.

Санат чувствовал, что не способен дольше выносить напряжение. Еще пять минут, и он будет знать, кем является — величайшим героем Галактики или же величайшим ее преступником. Кровь с мучительной болью стучала в висках.

И тут свершилось…

Контакт!

Экран зарябил от хаотической ярости искореженного металла. Противоперегрузочные кресла застонали, когда амортизаторы попытались смягчить удар. Обстановка понемногу прояснилась. Сектор обзора медленно уравновешивался. Таран был сломан, его зазубренный остаток загнулся, но пропоротое им вражеское судно обратилось в выпотрошенные останки.

Санат затаил дыхание, обшаривая взглядом пространство. Оно представляло собой сплошное море разбитых кораблей, по краям уцелевшие остатки вражеского флота пытались спастись бегством, земные корабли преследовали их.

За спиной Саната раздался крик нескрываемой радости, крепкие руки опустились ему на плечи. Санат обернулся. Это был Смит.

Ветеран пяти войн стоял со слезами на глазах.

— Филипп, — сказал он, — мы победили! Только что перехватили сообщение с Веги. Флот Ласинукской Метрополии тоже разгромлен и тоже таранными кораблями. Война закончилась, победа за нами. Твоя победа, Филипп!

Его объятия причиняли боль, но Лоара Филипп Санат думал не об этом. Он замер в экстазе, лицо его преобразилось.

Земля стала свободной! Человечество спасено!