Черные ножи 2

Глава 19

Негромко зажужжал электромотор, башня повернулась. Первый танк противника оказался точно в прицеле — с такого расстояния не промахнусь.

Выстрел.

Я привычно открыл рот за мгновение до этого, чтобы не заложило уши, несмотря на шлемофон.

Черт! Из-за дыма от выстрела и поднявшейся пыли я не видел, попал ли в цель. Тут же выскочил в люк и увидел, что первый «Т-IV» стоит без движения, а второй быстро уползает прочь.

Пыль к тому моменту стала оседать, а дым чуть рассеялся, поэтому я нырнул обратно в люк и навелся на убегающего противника. Этот выстрел оказался не менее удачным, чем предыдущий. Теперь и вторая «четверка» остановилась. Но ни тот, ни другой никак не загорались.

Еще один снаряд по первому, и один по второму. Не горят! Да что же такое!

А вот когда танкам прилетело по третьему разу, они, наконец, загорелись. Вспыхнули оба — милое дело! Зачадили, задымили, пламя полыхало ярко и весело. Дело сделано!

— Попал! Подбили! Ура! — восторженно закричал Леха, наблюдая в пулеметную смотровую щель за нашими успехами. — Оба горят!

— Силен ты, командир! — уважительно посмотрел на меня, повернувшись со своего места вполоборота, Корякин.

Или я удачно пробил топливные баки, и бензин загорелся, или же сдетонировал боезапас внутри «Т-IV». В любом случае, хорошо получилось, есть чем гордиться — прозвище «Снайпер», данное мне еще на челябинском полигоне, я вполне оправдывал.

Плюс нашего «Т-34» в отличие от «Т-IV» состоял еще и в том, что наш работал на дизельном топливе, а «четверка» — на бензине, как и все немецкие танки. И при попадании снаряда бензиновые пары вспыхивали мгновенно, и шансы у экипажа выбраться наружу сводились к нулю. Это не значит, что «тридцатьчетверки» не горели… к сожалению, горели, и еще как… Дизель загорался медленнее, и время спастись теоретически было. Но уж если дизель разгорится, тушится он сложнее бензина, имея более вязкую структуру и как бы прилипая к поверхности горения, затекая при этом во все возможные щели. Ожоги после дизеля — тяжелейшие.

— 744-й, возвращайся! Как понял меня? — услышал я в наушниках голос капитана.

— 744-й, вас понял! Возвращаюсь! — сообщил я.

— Где же наша пехота? — непонимающе спросил Корякин. — Подвели они нас, получается…

Разведка боем окончилась, пехота так и не пришла, так что смысла торчать танкам в поселке дольше не было. Приказ вернуться на место дислокации был логичен, но я, черт подери, не понимал, за что погиб сегодня экипаж младшего лейтенанта Горевого — веселого и отзывчивого парня, совсем еще юного, улыбчивого и всегда готового прийти на помощь? Я отомстил за него, но ребят к жизни это не вернет.

В ответ же Михалычу я негромко и с выражением процитировал по памяти:

— 'А еще сложнее счеты,

Чуть танкиста повстречал:

— Подвела опять пехота.

Залегла. Пропал запал.

А пехота не хвастливо,

Без отрыва от земли

Лишь махнет рукой лениво:

— Точно. Танки подвели…'

— Толково сказано, — кивнул Петр Михайлович, — знающий человек сочинил! Чьи стихи?

— Твардовский, «Василий Теркин», недавно в газете напечатали. Не читал что ли?

— Некогда мне читать, — отмахнулся Корякин. — Но, мать их за ногу, где пехота? Где пехота, я спрашиваю?

— Успокойся, Михалыч. Не пришли, значит, был повод.

— Повод у них был, — заворчал мехвод, — никто не может сделать то, что должен…

— Мы-то в чем провинились? — возмутился Леша. — Мы как раз здесь, в поселке!

— Мы здесь, а они нет… — не стал развивать тему Корякин.

Я же вспомнил историю с летчиками и подумал, что иногда все же совершенно ясно, кто именно виноват. Но тоже не стал нагнетать… не до того.

Через четверть часа мы вернулись к началу поселка, но рота уже ушла далеко вперед, давно скрывшись из виду.

— Обратно пойдем той же дорогой? — уточнил Петр Михайлович, выглядывая через люк мехвода наружу и осматривая дорогу.

Я задумался. В принципе, можно было срезать путь, вернувшись прямиком через поля, но была вероятность, что пехота не пошла за нами следом как раз по той причине, что поля до сих пор были не расчищены от мин. Наверняка, поэтому нас и отправили низом лощины. Нет, смысла рисковать и идти короткой дорогой я не видел.

— Пойдем лощиной, — приказал я, и Корякин, кивнув, двинул машину с места.

Небо, еще с утра чистое и ясное, за последние полчаса посмурнело, нахмурилось, затянулось темными грозовыми облаками. Едва мы тронулись, дождь залил с такой силой, что на пять шагов впереди ничего не было видно. Тут же сверху, сквозь приоткрытый люк, внутрь танка полилась вода столь мощным потоком, что грозила затопить все боевое отделение. Я быстро закрыл люк, но сам успел основательно промокнуть, да и Перепрыга рядом ежился и недовольно бормотал себе под нос неприличные слова.

— Меньше ход! — отдал я команду мехводу, и Корякин перешел на вторую скорость.

Леха, помогавший ему вбивать рычаг коробки передач в нужную позицию, сказал:

— А ведь сейчас как раз обед дают… а у меня с собой даже сухарика завалящего нету…

— На вот, погрызи, — я покопался в вещмешке и достал брикет горохового супа, входивший в набор сухпойка. Брикет был крупный — на двести грамм, и Леха быстро распаковал бумагу, в которую брикет был завернут, и довольно задвигал челюстями, отгрызая маленькие кусочки.

Есть концентрат в сухом виде не рекомендовалось, но зачастую было попросту невозможно развести костер, чтобы вскипятить воду и сварить нормальный суп, поэтому солдаты ели и так, правда многие потом мучились животами.

Вообще, брикет отличался высокой калорийностью. Например, в гороховом концентрате, который я отдал Леше, самого гороха было семьдесят пять процентов, и десять процентов жира и овощей. Были еще супы в таблетках по семьдесят пять грамм, и это считалось достаточной разовой порцией на взрослого человека.

— Вкуснота! — сообщил Носов.

А Перепрыга застенчиво поинтересовался:

— Командир, а еще есть?

Я лишь покачал головой — это был мой последний брикет, каким-то чудом не отданный еще в «общий котел» экипажа, а завалявшийся в вещмешке.

Носов спохватился и, отбив кусок от брикета, протянул его Ивану. Корякин же нахмурился, вспоминая, что у Казакова, который прежде у нас отвечал за продовольствие, всегда имелся НЗ. Он вообще был хозяйственным человеком, наш заряжающий. Ответственный, надежный. Настоящий уральский воин. Это звучит патетически и пафосно, но именно на таких людях стоит государство. Они — основа, суть и плоть земли русской. Не будет могучих Казакова и Корякина, восторженных энтузиастов, как Леха Носов, и даже таких простоватых, выводящих в ведомостях крестик вместо имени, но решительных и смелых, как Иван Перепрыга — не будет никого из нас: кто жил тогда и будет жить позже.

Вскоре свернули в лесок, дождь никак не успокаивался, лил и лил, размывая землю и превращая все вокруг в слякотное болото. Мы прорубались вперед, нещадно подминая под себя деревья и кустарник, и вскоре выбрались к знакомой лощине. Учитывая опыт, развернули башню и начали осторожно спускаться по крутому склону. Но ливень сделал свое дело, и гусеницы проваливались в почву гораздо глубже, оставляя за собой две канавки, быстро наполнявшиеся водой.

Любой трактор уже давно завяз бы или попросту перевернулся. «Тридцатьчетверка» пока справлялась, но в какой-то момент все-таки пошла юзом. Корякин вцепился в рычаги, Носов помогал ему, но танк скатывался вниз, и управлять им сейчас не было ни малейшей возможности.

Удар!

Меня бросило вперед и крепко приложило о борт. Рядом болезненно охнул Перепрыга. Гул мотора затих, наступила тишина.

— Екарный бабай! — просипел откуда-то спереди Леха. — Вот же елы-палы!

От удара в голове у меня слегка помутилось, но я собрался с мыслями и спросил:

— Все целы?

— Живой, — негромко отрапортовал Иван, — только рукой ударился шибко… болит, но вроде не сломал!

— Я цел, — сообщил Носов. — Сумел в кресле удержаться.

— Михалыч? Ты как? — встревожено уточнил я, так и не дождавшись голоса третьего члена экипажа.

Мне никто не ответил, а через секунду Леша вскрикнул:

— Он ранен, без сознания! Лицо все в крови!

Этого еще только не хватало. Я попытался пробраться вперед, но было так тесно, что я при всем желании не втиснулся бы в носовую часть машины, пока кто-то из двоих, там находившихся, не освободил бы место.

— Открой передний люк! — приказал я Носову. — С той стороны зайду…

Едва я вылез наружу, мгновенно промок — дождь и не собирался заканчиваться, но сейчас это волновало меня в последнюю очередь. Ваня выбрался следом за мной, прикрыв командирский люк, и мы быстро спрыгнули на землю, обойдя машину сбоку.

Леха уже пытался приподнять Михалыча с его водительского кресла, но сил ему явно не хватало.

— Так, — оценил я обстановку, — давай ремни! Пропусти их у него под руками, и главное, голову ему придержи!

Тащить безвольное тело сквозь люк было сложно. Корякин все никак не приходил в себя. Окровавленный, бесчувственный, неподъемный он тяжелым кулем полулежал в кресле. Леша оплел его ремнями, но действовать нужно было осторожно, чтобы не повредить Петру Михайловичу. Если бы он очнулся, хотя бы на пару минут, и сумел помочь нам, было бы проще. Но Корякин, как видно, слишком сильно ударился головой, и сейчас находился в полной отключке. Можно было немного подождать — вдруг все же очухается самостоятельно, но мне отчего-то мерещилось худшее, и я хотел вытащить его из танка как можно скорее.

Было тяжело, но мы справились. Протянув Корякина сквозь люк наружу, мы осторожно спустили его с брони на землю, перенесли под дерево с широкой кроной, прикрыв от ливня плащ-палаткой.

Я проверил его дыхание — дышит, слегка похлопал по щекам — нет реакции, обтер лицо от крови и обнаружил на лбу рану — ударился со всей дури, когда машину повело. Нашатырь бы мне — может, и очнулся бы от резкого запаха.

Пока мы с Перепрыгой пытались оживить Корякина, Леха сначала развернул башню танка в правильную сторону, потом сел в кресло мехвода и попытался съехать с пологого участка на ровную часть, но от недостатка опыта вгрызся в землю еще сильнее и окончательно застрял. Мотор дико ревел, дым густо валил из трубы, но танк не мог сдвинуться с места.

— Глуши! Твою налево, глуши! — я замахал руками, но было поздно. Машина увязла намертво.

Мотор замолчал, и через минуту из люка показался Носов. Вид у него был смущенный. Он развел руками, мол, как так-то? Но мне сейчас было не до него, я все еще пытался привести Петра Михайловича в чувство, и это у меня никак не получалось.

— Он живой? — спросил Перепрыга, глядя на тело Корякина.

— Пока жив, — ответил я, — но я не медик, не могу сказать, насколько серьезна рана. Надо его в расположение тащить.

Леша Носов, выбравшись из люка, мелким шагом подошел к нам, но бранить его я не собирался. Ошибся — бывает.

— Бойцы, слушайте приказ, — мой голос окаменел, — ваша задача — как можно быстрее доставить Петра Михайловича к нашим. От этого, возможно, зависит его жизнь!

— А вы как, командир? — уточнил Иван.

— Я остаюсь здесь с машиной. Нельзя бросить ее вот так просто на произвол судьбы. Как только доберетесь до расположения, сразу бегите к Дуюну — пусть пришлет кого-то на выручку с тросами. Думаю, при такой погоде немцы сюда до утра не сунутся. Задача ясна?

— Но Димон, — начал было Леша, — мы не можем бросить тебя одного…

— Я тебе не Димон! — рявкнул я таким тоном, что сразу было понятно, споры неуместны, — Я лейтенант Буров, твой непосредственный командир! Это был приказ, боец Носов! Выполнять!

— Так точно!

За несколько минут мы соорудили нечто вроде волокуши из веток деревьев и еловых лап, положили на нее Корякина, и Леша с Ваней потащили его в нужном направлении. Я очень надеялся, что они допрут… или, что Михалыч все же придет в себя в дороге. Я чертовски переживал за него… но танк бросить не мог. Думаю, он поступил бы так же.

Носов чуть повернулся и посмотрел на меня странным взглядом, словно прощаясь навсегда.

Нет уж! Я помирать не собираюсь!

Я мог уйти с остальными. По сути, я и должен был так поступить. А после привести подмогу и вытянуть танк из западни. Вместо этого, я остался в лесу, вместе с машиной. Я просто не мог оставить ценное имущество на произвол судьбы.

Даже не имущество… я сроднился с нашим «744-м» за эти месяцы, сросся с ним в единое целое, зная все его слабые и сильные стороны. Да, танк — это лишь машина… но некоторые машины имеют собственные имена. И наш «Уралец» был как раз таким.

Впрочем, я бы не стал разменивать жизнь человека на танк. Просто был уверен, что Носов и Перепрыга справятся и без меня, а к утру придет помощь, и меня вытащат.

Дождь постепенно стихал, но к этому моменту я давно промок, поэтому залез в танк, задраил изнутри все люки, разделся, накрепко выжал вещи и развесил одежду сушиться. Если повезет, к утру слегка подсохнет.

Еды у меня не было — последний брикет отдал Леше и Ване, только немного воды во фляжке. Я сделал пару крупных глотков и решил вздремнуть — все равно делать было нечего. Спать в танке — сомнительное удовольствие, никаких удобств для этой цели не было предусмотрено, но я настолько устал, что едва свернувшись в кресле мехвода, сразу уснул.

Снилась мне Анастасия Павловна — строгая и сердитая, в белоснежном врачебном халате, она пристально смотрела на меня и что-то говорила, но слов я разобрать не мог. Зато ощутил неистовое влечение к ней такой непреодолимой силы, что даже дернулся во сне, больно стукнувшись локтем.

Я попытался было перевернуться на другой бок, но тут меня еще раз тряхануло, и остатки сна мигом слетели. Да это не сон! Кто-то снаружи дергает танк тросом, пытаясь вытащить машину из грязи. Сколько же я проспал? Судя по тому, что я вновь был бодр и свеж — прошло несколько часов. Вот так Настасья, подлечила меня даже в грезах, как сделала бы и наяву.

Быстро же Носов и Перепрыга обернулись! Молодцы! Объявлю им благодарность!

Я дернулся было к верхнему люку, но в последний момент что-то меня встревожило, и я замер, прислушиваясь.

Рядом гудел второй танк — понятно, пригнали, чтобы вытащить, и кто-то негромко разговаривал между собой. Звуки двигателя заглушали слова, и я никак не мог разобрать, о чем идет речь. Потом в какой-то момент голоса сместились чуть в сторону, и я, наконец, услышал.

— Vorsicht, Ruprecht! Mach hier fest, sonst riest wieder ab*!

(нем.) Рупрехт, осторожно! Крепи здесь, иначе опять сорвется!

Твою ж налево и через забор! Немцы! Они-то здесь каким боком? Видимо, случайно наткнулись и тут оперативно организовали эвакуацию моего танка, посчитав его брошенным. Без должных инструментов снаружи машину было не вскрыть, поэтому они и не знали, что я нахожусь внутри. Но какой идиот останется в глухом лесу в застрявшем намертво танке? Только я, других подобных не сыщешь.

Вот и немецкий разум решил, что танк пустой, но выглядит целым, а значит, надо его оприходовать для собственных нужд. Логично, черти их дери во все дыры!

Я быстро оделся, стараясь не выдать своего присутствия случайным шумом. Вещи были еще полусырые, но не голым же представать перед немчурой. Еще примут за своего будущего потомка, любителя берлинских лавпарадов. Впрочем, нынешние немцы сами расстреляли бы без малейших сомнений «нетрадиционных» соотечественников, попадись они им в руки. Времена на дворе нынче иные. И нравы куда более консервативные и непреклонные, плюс политика партии.

Даже ветеранов вермахта, ставших инвалидами на войне, запросто могли уничтожить в одном из лагерей. Конечно, делалось это втихую, не афишируя и не предавая широкой огласке подобные факты. Инвалиды нации не нужны! А так же не нужны цыгане, евреи, старики, гомосексуалисты — но с этими и прежде все было понятно. Денег на их содержание и Рейха не было.

Даже удивительно, как потомки нынешних воинов, покоривших половину Европы и сломавших зубы лишь на Советском Союзе, докатились в следующем веке до подобной деградации. Видимо, война повыбивала самых достойных, а для размножения оставила лишь слабых и слегка дегенеративных.

С третьего рывка машина, наконец, сдвинулась с места и медленно поползла вперед.

Что делать?

Я приник к смотровой щели: дождь за это время кончился, и мы двигались по лесу в обратном направлении. «Тридцатьчетверку» уверенно тащил тягач, а рядом шли с десяток-другой немецких солдат, кто с винтовками, кто с автоматами, и настороженно оглядывались по сторонам.

Вот ведь встрял!

Даже если я сейчас выберусь из люка, меня гарантированно схватят — слишком уж их много, и даже эффект неожиданности не поможет. Как вариант, можно потягаться с тягачом силами, посмотреть, у кого движок мощнее, потащить его на себя!.. Но — нет. Не получится. Как только немцы поймут, что внутри «Т-34» кто-то сидит, попросту забросают танк гранатами.

Ладно, для начала надо разобраться, куда меня тащат. Для начала нужно выбраться из леса на удобную твердую дорогу, а там еще посмотрим, чья возьмет.

Без боя я им не сдамся!