Черные ножи

Глава 15

— У меня для тебя две новости, Буров! — Евсюков подошел ко мне рано утром, когда я шел в барак из умывальни, расположенной чуть в стороне. — Хорошая и плохая! С какой начать?

Я с подозрением взглянул в его суровое лицо. Уж не шутит ли товарищ испытатель восьмого разряда? Прежде в розыгрышах он замечен не был, и хоть не до смеха было всем, кто работал на полигоне, но без юмора человек не выживет — это каждый знает…

— С хорошей, — выбрал я, — хоть порадуюсь немного… а то если начнете с плохой, то и хорошая не в радость будет.

— Верно мыслишь, товарищ Буров! Итак, хорошая новость заключается в том, что тебя отзывают обратно на завод. Как видно, производство не может без тебя обойтись!

Умел Евсюков подколоть, ничего не скажешь. Но зачем меня столь срочно возвращают обратно? Вряд ли это связано со вчерашними успешными стрельбами или с Зальцманом. Он, конечно, похвалил меня, но, наверняка, тут же и забыл о моем существовании — у Народного комиссара были заботы посерьезнее. Да и Корякин говорил о неделе на полигоне, не меньше… и я никак не рассчитывал вернуться домой до нового года, до которого, кстати, осталось всего несколько дней.

— Я же тут всего три дня…

— Ничего не знаю, Дмитрий, уж извини. Мне сообщили, я передал. До обеда отработаешь, а потом уедешь на автобусе. До вечера можешь быть свободен, а с завтра с утра решай все вопросы уже со своим бригадиром, — тут он резко посерьезнел и добавил: — А от себя могу сказать — ты молодец! Выручил вчера весь наш экипаж!

— Повезло… — привычно отбрехался я. Но Евсюкова так просто было не провести. Он вчера, хоть и толком не видел, как я стрелял из пушки, но времени сопоставить некоторые факты у него хватило.

— Это не везение, братишка, это опыт… а уж где ты его набрался, тебе виднее…

Вот ведь черт! Не хватало еще, чтобы Евсюков начал делиться своими выводами с остальными. Тогда уж точно на меня обратит внимание отдел НКВД завода, а с ними шутки плохи. Они вообще ребята без чувства юмора.

— А плохая новость? — перевел я разговор на менее опасную тему.

— Просили передать, твой друг очнулся в больнице. Не знаю, о ком речь, но сообщили — проблемы у него с головой — не помнит ни черта… куда шел, кто напал — ничего сказать не может! Может, для этого и вызывают обратно — вдруг увидит тебя и сразу память вернется…

Я шумно выдохнул. Слава богу, Леха выкарабкался! В глубине души я опасался, что удар был слишком сильным, и он все же умрет. Счастливое везенье встречается лишь в книгах и фильмах, а в жизни все обычно складывается куда более печально. Но… он сумел!

— Спасибо! Я все понял, к обеду буду готов.

— Но до обеда ты еще наш! Поджог, пробитие и еще много чего, ты не забыл?..

Забудешь тут.

Мы подготовили танк, после отогнали его в низину, выбрались наружу, а дальше пошло-поехало. Сначала машину начали забрасывать бутылками с горящим бензином. Фотограф щелкал и щелкал затвором аппарата, делая снимки с разных ракурсов. Затем решили пройти проволочное малозаметное препятствие. Прошли успешно, опять фото. После приказали пройти замерзший ручей. Сделали. Без нареканий и проблем.

И тут настало время главного представления. Танк велели поставить на пригорок, чтобы его было видно со всех сторон, и начались стрельбы по изделию бронебойными снарядами 37-мм и 45-мм. Штампованная башня из 45-мм бронелиста без проблем выдерживала попадания, но потом вдарили снарядами помощнее, и первый же выстрел 88-мм зенитным орудием прошил танк насквозь.

— Жалко машинку, — негромко пробормотал Васютин, наблюдавший за расстрелом танка. — Из такого ствола, да прямой наводкой — без шансов, сразу понятно было. Если в реальном бою так прилетит — это смерть.

— А ты всегда думай и не подставляйся, — парировал Евсюков, — маневрируй, ищи естественную защиту — деревья, овраги, — прячься, выезжай углом. Нет такой брони, которую не пробить. Но есть опыт мехвода, и именно ты обязан сделать так, чтобы экипаж уцелел.

— Завтра же напишу новое заявление, — сплюнул в снег Васютин, — в этот раз не посмеют отказать!..

И тут то же самое. Все стремятся попасть на фронт. Желание, непонятное многим, живущим до или после, но совершенно понятное любому местному. Идти и защитить. Семью, страну, свой образ жизни. Если не ты, то кто? Реально, кто? Никого! Есть только ты, и такие же, как ты: близкие, знакомые, одноклассники, друзья — миллионы людей, живущие рядом с тобой.

После обеда, собрав свои немногочисленные пожитки, я сел в автобус на самое дальнее место. Водитель был тот же самый, а вот пассажиров в этот раз, кроме меня, и не было. Ни одного рабочего в салоне не присутствовало. Я даже засомневался, не перепутал ли чего Евсюков… ведь не из-за одного же меня будут гонять машину до города? Но потом явилось начальство, и все встало на свои места. Меня просто прихватили заодно, а автобус пригнали из-за более высокопоставленных персон.

Зальцман в своем неизменном кожаном пальто, широким шагом зашел в салон, приметил меня и благосклонно кивнул. Надо же, запомнил! Следом за ним вместе вошли еще несколько человек — по виду серьезные начальники. Они расселись впереди и тут же начали громко дискутировать между собой. Я не прислушивался, думая подремать, как обычно делал в дороге, и даже почти уснул, но тут меня кто-то похлопал по плечу, а когда я дернулся и открыл глаза, то увидел Исаака Моисеевича, сидевшего на соседнем месте и с интересом смотревшего на меня.

— Ты в чьей бригаде работаешь? Корякина, верно? Я навел справки, но решил уточнить. Сам понимаешь — ошибки случаются.

— Верно, у Корякина Петра Михайловича, — недоуменно кивнул я, не понимая, зачем самому товарищу Народному комиссару понадобился какой-то мальчишка, пусть и умеющий хорошо стрелять.

— Тут такое дело, — словно даже извиняющимся тоном продолжил Зальцман, — стране нужны герои. И так как тебе повезло отличиться дважды, то придется отдуваться по полной. Журналисты из «Челябинского рабочего» просили у меня материал по перспективным молодым людям с завода, я решил отдать им тебя на растерзание. Расскажешь про то, как вы трудитесь в цеху, и про стрельбы можешь упомянуть, конечно, без подробностей… я дам подтверждение, что ты у нас танковый снайпер. Что скажешь?

— Пожалуйста, не надо! — искренне взмолился я. — Мне в обкоме комсомола уже предлагали пойти в агитотдел, но я отказался. Не мое это!..

— Это кто тебе предлагал? Неужели, сам Светлов? — радостно поразился Исаак Моисеевич. — И ты ему отказал? Ну, ты силен, брат!

Я пожал плечами, не понимая, как реагировать на эти слова. Что же такое происходит? Чем больше я хочу стать незаметным, тем заметнее становлюсь. Тетке, конечно, понравится статья в «Челябке». Гордиться будет племянником. Но мне-то светить физиономией в очередной раз несподручно. Впрочем…

— Можно задать вам вопрос, товарищ Народный комиссар?

Зальцман кивнул, с любопытством глядя на меня. Он вообще показался мне человеком смешливым и умным, но очень усталым.

— Говорят, танковую бригаду будут набирать из наших рабочих…

— Знаешь что, Буров, — прервал он меня на полуслове, — об этом пока рано говорить. Товарищ Сталин еще не дал свое одобрение инициативе, вот когда это случится, тогда и спрашивай. Понял?

— Вполне, — не сдавался я, — но когда это произойдет, статья в газете поможет получить место в бригаде?

— Конечно, — легко кивнул Зальцман, — все будут решать трудовые коллективы на общих собраниях. За кого проголосуют, тех и запишут. И чем более выдающаяся личность будет представлена, тем больше шансов на удачу!

— Тогда я согласен, — решился я, — пусть пишут!

— Ну, вот и славно, на днях жди в цеху гостей из газеты. Постарайся не посрамить… сам понимаешь, репутация завода теперь зависит и от тебя тоже.

— Да вы что, — захлебнулся я от волнения, — конечно… сделаю все возможное… я очень хочу на фронт, там мое место!

— Там видно будет… — неопределенно пообещал Зальцман, но это было лучше, чем ничего. Потом он вернулся в начало автобуса и более я с ним не общался.

Весь остаток пути до завода я обдумывал случившийся разговор. Очень большой начальник, совершенно не моего уровня, но, тем не менее, снизошел до меня, пообщался по-человечески, без превосходства и снобизма.

Автобус остановился у проходной, ровно в том месте, где забрал меня несколько дней назад. Все вышли. Начальство, во главе с комиссаром, двинулось своим путем, а я растерянно застыл на месте, думая, куда податься. Вроде как остаток дня получился у меня свободным, в цех идти не нужно, и я решал, то ли наведаться к Лехе домой — но имелась вероятность, что он все еще в больнице, или же отправиться к себе и просто банально выспаться. Нет, спать — это слишком скучно. Есть множество куда более интересных дел!

В итоге, решил все же заскочить по дороге к Лехе, проверить на всякий случай, вдруг его уже выписали, а потом пойти домой, и там уже на месте сообразить, чем занять время.

Солнце светило вовсю, отблескивая от стекол домов, по небу бежали кучерявые облачка, настроение было отличным, и я бодрым шагом двинулся по улице Спартака в сторону центра города. Было примерно два часа пополудни. Я срезал путь, свернув во дворы, и тут же нарвался на самый настоящий хоккейный турнир.

Большая площадка была огорожена и залита льдом. Несколько ребят, от пятнадцати до семнадцати лет на вид, разделенных на две команды, с синими и красными лентами, повязанными на куртках, яростно гоняли клюшками мяч от ворот до ворот. Коньки у парней были старые, потрепанные и потрескавшиеся от частого ношения — у некоторых вообще для фигурного катания. Но были и настоящие хоккейные. Впрочем, это не играло никакой роли — главное, присутствовал азарт, и страсти тут кипели не шуточные.

— Пас! Миха! Ты чего! Прозевал, раззява!

— Сам такой, ты стоял неудобно. Надо было выкатываться на голевую!..

Я остановился и минут десять с огромным удовольствием понаблюдал за игрой. Синие побеждали, но красные не сдавались, отчаянно пытаясь вырвать победу… С каким же удовольствием я сам вышел бы сейчас на лед, взяв в руки клюшку и включился в сражение. Хоккей — страсть, которой болеешь всю жизнь!

— Трактор, вперед! — крикнул я, хотя точно знал, что знаменитой в будущем команды еще не существовало, она будет основана лишь спустя пару лет после войны. В хоккейных делах я разбирался, и историю клуба примерно помнил.

— Хорошее название, принимаем! — мимо меня прокатился один из игроков, высокий парень с суровым лицом.

— Витя! Шувалов*! Хватит болтать, играй!..

Парень виновато пожал плечами, как бы извиняясь, что не может уделить мне больше времени, и, сделав круг, вернулся в строй.

* Клуб «Дзержинец» — будущий челябинский «Трактор», основанный по инициативе И. М. Зальцмана, дебютировал в 1948 году в высшей лиге. Лучший бомбардир в первом сезоне — Виктор Шувалов, впоследствии выступавший в сборной СССР в одной тройке с Всеволодом Бобровым и Евгением Бабичем.

Насмотревшись на игру, широко улыбаясь своим воспоминаниям, размашистой походкой я направился дальше, прошел пару дворов насквозь, и тут вновь пришлось притормозить.

— Дяденька-дяденька, помогите! — раздался жалобный детский голосок.

Обернувшись через плечо, я увидел маленькую девочку, лет семи-восьми, чумазую, одетую в нелепые одежды большего размера, в которых она плавала, словно птица-лебедь. Но личико у нее было настолько трогательное, что я не мог не остановиться.

— Чего тебе, кроха? Обидел кто? — я подошел к ней ближе и присел на корточки, чтобы быть на одном уровне восприятия.

— Дядя, там моя мама, она лежит и не может идти! Мама заболела! Дядя, помогите!

— Показывай, где твоя мама! — сказал я, ни секунды не сомневаясь. Конечно, хорошо было бы прихватить с собой пару человек, но вокруг, как назло, не было ни одного прохожего. Вернуться к хоккейной площадке? Нет, это значит, потерять время. Если женщине внезапно стало плохо посреди улицы, то нужно как можно скорее оказать ей первую помощь, и тут же доставить в больницу.

— Тут недалеко, дядя, совсем рядом… — зачастила перепуганная от волнения девочка, и повела меня дворами, а я едва поспевал за ней, удивляясь, как хорошо она знала местность.

Через несколько минут мы вышли на старый пустырь, где стоял двухэтажный деревянный дом, зияющий черными дырами на месте окон и дверей. Я притормозил, заподозрив неладное, но девчонка схватила меня за рукав и, приговаривая, все тащила и тащила за собой.

— Мама! Там мама! Ей очень плохо!..

Сознание мое чудесным образом временно отключилось, перестав анализировать происходящее вокруг, и я позволил увлечь себя ближе к старому дому, то и дело перешагивая по дороге через булыжники, заиндевевшие балки и прочий мусор.

Дом встретил нас мрачной тишиной, полуразрушенными перекрытиями, и голой лестницей, уходящей наверх.

— Где твоя мама, девочка? — спросил я, недоуменно оглядываясь по сторонам.

В то же мгновение получил крепкий удар по голове сзади. Шапка смягчила удар, и все же мне досталось знатно. Сознание на пару мгновений поплыло, я пошатнулся, чуть не упав, еле удержал равновесия, и тут на меня напали со всех сторон одновременно.

Ребятня — лет по десять-двенадцать, пацаны и девчонки, злобные, словно шакалята, немытые, грязные, озлобленные, кидались на меня с явным намерением прикончить на месте. У некоторых в руках были палки, у других — камни, обломки кирпичей или куски старой арматуры. Я даже заметил нож у высокого пацана в желтой телогрейке, которым он и попытался меня незамедлительно пырнуть в живот.

Я едва успел отвести удар в сторону, выкрутил руку нападавшего, и безо всякого сожаления сломал ему кисть, но тут же сам схлопотал по спине и плечам несколько увесистых ударов камнями, а сзади под колени кинулся один из пацанов, сбив меня с ног, и я повалился на спину, благо, умудрившись тут же сгруппироваться и перекатиться на бок.

— Бей его! Бей!

Драться с кучей детишек не так легко, как кажется. Тем более, когда не хочешь их убить. Казалось бы, ерунда, можно всех раскидать одной левой, а на деле, каждый из них — это тридцать пять — сорок килограмм живого веса. Пришлось-таки изрядно приложить нескольким, особо опасным. А тому, которому сломал руку, еще добавил ногой по ребрам — ненавижу, когда пытаются воспользоваться толпой и втихую ткнуть ножиком под ребра.

Они дрались молча, стиснув зубы, на смерть. Яростные, безжалостные, опасные.

Я же больше отбивался, стараясь не калечить и не повредить, особенно девочкам. Но те и не лезли вперед, стоя за спинами пацанов и кидая в меня камни издалека.

Димка бы не отбился от этой своры, лег бы через минуту под градом мелких, но частых ударов, и конец ему. Леха бы тоже не сдюжил. Противники были младше его, но слишком много их крутилось вокруг, беспризорников было восемь — пять мальчиков и три девочки.

Потом я решился. Не хотел избивать детей, но выбора они мне не оставили.

Ближайшего вырубил ударом в челюсть, второму крепко ударил по печени, и он согнулся, надолго выбыв из строя. Одной девочке, с особым остервенением кидавшую в меня камни, дал хорошего пинка, и она, схватившись за копчик обеими руками, начала подпрыгивать на месте, пытаясь успокоить боль.

Я не желал причинять им страдания, но это был единственный способ прекратить драку.

— Мама, мамочка!

Еще одного я перекинул через бедро, добавив кулаком по корпусу. Ничего, до свадьбы заживет! Следующего принял на болевой. Оставшимся девчонкам лишь погрозил кулаком — добраться до них сейчас я никак не мог — они предусмотрительно отбежали на несколько шагов.

— Уходим!

Но я не дал им сбежать. Захватив, наконец, инициативу, я удачно отобрал кусок арматуры у одного из парней, и теперь размахивал им, не подпуская к себе уцелевших, которые, впрочем, уже не особо рвались в драку, но и не давая возможности встать тем, кто лежал на земле.

— Вали отсюда! — крикнул рыжий, весь в веснушках, невысокий паренек. — Зарежем!

Однако никуда уходить я не собирался. Нет уж! Сами виноваты. Теперь вашей судьбой займусь я лично, и, бог мне свидетель, лучше бы вы, ребятки, меня не знали…