Черные перья

— Молодой человек, что вы мне суете? Не могу я это вам пробить, — полноватая женщина-кассир нервно поглядывала по сторонам. — Ни штрихкода, ни названия, ни автора. Перестаньте хулиганить.

— Она лежала у вас вон там, среди акционных книг, — терпеливо втолковывал ей молодой парень в пальто. — Я же не могу просто взять книгу и уйти?

На лице женщины появилось сомнение — все-таки просто так отпустить посетителя с неоплаченной книгой она тоже не могла. Но небольшой светло-коричневый томик был лишен каких бы то ни было опознавательных знаков, кроме небольшого оттиска на корешке — черного пера. Вся ситуация была сильно похожа на один из дурацких розыгрышей, которые теперь стало модно назвать «пранками».

— Сами принесли, наверное, — буркнула она, пытаясь высмотреть среди немногочисленных покупателей второго шутника, снимающего все на телефон. — Она даже не открывается, что я с ней сделаю?

Ни старичок-завсегдатай, ни молодая девушка возле стеллажа с учебными пособиями, ни прилично одетый мужчина у полки с фантастикой на участников розыгрыша не походили, но это кассира не успокаивало.

— Ну… — парень неуверенно замялся и неохотно предложил: — Может, ее на склад тогда? Разберетесь потом?

— Не надо мне ничего на склад! Еще чего, незнакомые вещи на склад носить! Забирайте и уносите, молодой человек, пока я охрану не вызвала, — кассир окончательно убедилась, что посетитель задумал что-то недоброе. — Знаю я эти ваши шуточки! Я ее на склад унесу, а она там чернилами все забрызгает! Или вообще загорится!

— Да вы что! — искренне возмутился парень, но женщина уже не хотела ничего слушать.

А он не очень-то хотел убеждать.

Провожаемый возмущенными возгласами кассира озадаченный посетитель вышел из книжного магазинчика. Промозглый осенний ветер скользнул под незастёгнутое пальто, но молодой человек не заметил этого, все его внимание поглотила книга.

Небольшой светло-коричневый томик был странно податливым, нежным на ощупь, но тем не менее явно кожаным. Мягкий переплет покрылся морщинами, закругленные уголки прогнулись внутрь, кант местами был помят, но не поврежден. Обрез был неровным, будто книгу делал кто-то не очень опытный, и тоже казался странно мягким на ощупь, словно страницы были сделаны из такой же кожи, но необычайно тонкой выделки. Парень давно уже привык причислять себя к странноватой когорте библиофилов и многое знал о книгах, но ни разу не встречал упоминаний об использовании кожи для страниц. Разве что в совсем уж давние времена, но тогда книга вряд ли так хорошо сохранилась бы, да и не выглядела бы так аккуратно.

И она определенно отказывалась открываться. Не поддавалась ни осторожным попыткам разжать книжный блок в каком-либо месте, ни более уверенным нажатиям на мягкий кант. Сильно тянуть молодой человек опасался, не желая повредить тонкой выделки кожу.

Он бездумно зашагал домой, продолжая крутить в руках неожиданную находку и не замечая холодных пальцев осеннего ветра под одеждой. Бродя по книжным магазинам, лавкам и развалам своего города, парень, конечно, лелеял наивную надежду совершенно случайно наткнуться на что-то редкое и интересное. Например, найти книгу с любопытным автографом, какие-то необычное издание или просто старинный томик, который хозяева откопали в бабушкином сундуке и решили сбыть вместо того, чтобы просто выбросить. Но найти что-то подобное в обычном книжном магазине среди крикливых обложек книг с желтыми акционными ценниками он никак не ожидал. Чья-то забывчивость? Глупая шутка, как подумала женщина на кассе?

Дома парень первым делом полез на форумы библиофилов и другие сайты околокнижной тематики, где сидел по большей части в ридонли. Реакция была ожидаемой: все воспринимали осторожное описание и даже фотографии странной книги, как забавный или глупый розыгрыш. Было несколько советов по работе с древними кожаными страницами, но их дали, скорее, для проформы. Книга вовсе не выглядела такой уж древней.

Разочарованно закинув бесполезную находку в книжный шкаф, молодой человек несколько минут сидел перед монитором, собираясь с силами. Кроме любви к книгам, которую он не очень любил афишировать, чтобы не подвергаться насмешкам за старомодное и не особенно популярное хобби, у него была еще одно, еще более тайное увлечение.

Он сам писал книгу.

Точнее, он очень хотел ее написать. На компьютере даже хранилось несколько глав этой книги, и она обещала быть замечательной. Если бы не одно но: все написанные главы были созданы больше двух лет назад, и с тех пор текст не увеличился ни на строчку. Бесчисленное количество раз парень сидел вот так же перед монитором, собираясь с силами, чтобы потом, вздохнув и покачав головой, открыть браузер или запустить игру. А то и просто выключить компьютер.

Так же произошло и теперь. Разочарование в находке, которая поначалу казалась интригующей и таинственной, а оказалась скучной и бесполезной, портило настроение. В теле угнездилась слабость, стылая погода и свинцовое небо нагоняли тоску. А может быть, это все служило лишь оправданиями, а на самом деле он был просто еще одним из несметного количества бесталанных писак, и книжонка его была дрянной и никому не нужной. Но, в отличие от многих других, он это понимал и продолжать это глупое занятие не хотел.

Помучившись несколько минут подобными сомнениями, молодой человек с раздражением ткнул в кнопку на системном блоке и ушел на кухню под негромкие звуки завершения работы компьютера. Ужин показался ему пресным и безвкусным, читать не хотелось, да и вообще делать что-либо тоже не было никакого желания. Рухнув на кровать, парень апатично смотрел на книжный шкаф, в котором ютилась небогатая коллекция купленных им книг. Большая часть из них казались сейчас не такими интересными, как когда-то. А теперь там же лежала дурацкая кожаная подделка. Пожалуй, подумалось ему, стоит выбросить половину макулатуры из этого шкафа. Отнести куда-нибудь или просто сложить стопкой возле мусорки, пусть кто хочет забирает. А кожаное недоразумение будет вишенкой на этом торте.

Сон пришел как облегчение, на время освободив его от осенней хандры.

А во сне была книга.

Только теперь это была Книга, ведь каждый, кто хоть немного знаком с ними, знает, что есть книги и Книги. Ты открываешь книгу и читаешь ее, а потом закрываешь, иногда даже не дочитав, и забываешь навсегда. Но с Книгами все иначе, это они открывают тебя, они читают тебя вслух, и ты сам не понимаешь, откуда взялось в тебе то, что ты слышишь.

Эта Книга лежала на большом старомодном письменном столе, а рядом, словно часовые, возвышались по обеим сторонам кожаного переплета поблескивающие канделябры с толстыми желтоватыми свечами. Свечи горели ровным неярким пламенем, отбрасывая теплый овал света на кожу обложки и темное дерево книжного стола, бросали мягкие блики на корешки других книг (или Книг?), что стояли на полках вокруг.

Света было слишком мало, но молодому человеку вдруг показалось, что в темноте за этими полками стоят еще десятки, а может и сотни таких же, полок, шкафов и всевозможных стеллажей. Заполненные такими же корешками или ожидающие, когда кто-то их заполнит.

Впрочем, эта мысль лишь мимолетно скользнула в его сознании, потому что все его внимание поглотила Книга. Он несмело зашагал к столу мимо еле заметных в сумраке корешков на полках вокруг. Все за пределами скудного света свечей тонуло во тьме, и парень даже не знал, где он: в огромной зале, пещере или просто в каком-то неведомом мире, где есть только письменный стол, Книга, горящие свечи и бесконечные полки с неведомыми томами.

Да это и не играло теперь никакой роли.

Подойдя ближе к столу, молодой человек обнаружил, что неподалеку от него, в сумраке у полок, стоит стул с высокой резной спинкой, а Книга не единственный предмет на столе, как ему показалось поначалу. Чуть в стороне, вне яркого светового овала, стоял деревянный стаканчик с настоящими писчими перьями, только почему-то черного цвета. Рядом со стаканчиком поблескивал тонкий перочинный нож. Там же была небольшая керамическая чернильница немного необычной формы — воронкообразное углубление в верхней части было необычно широким, шире, чем сосуд под ним.

Впрочем, странной форма чернильницы могла бы показаться разве что стороннему наблюдателю, а сам сновидец воспринимает все необычное как должное. Так и парень, с интересом осмотрев стоявшие на столе предметы, неторопливо пододвинул к нему стул и сел перед Книгой.

Он чувствовал необъяснимую правильность. Все было так, как и должно быть. Вот в этой Книге, этим самыми перьями, чернилами из этой чернильницы и будет написана его история. И она будет именно такой, как он хотел: немного печальной, немного забавной, зовущей и щемяще ласковой, но в то же время сильной и твердой. Парень ласково погладил кожаную обложку Книги, потянул мягкий кант.

Безрезультатно.

Наверное, он должен был испытывать разочарование, но в душе царило умиротворение. Пальцы снова ласково скользнули по нежной коже, погладили оттиск в форме черного пера на корешке. Ни названия, ни автора, ни других меток. Поверхность Книги была теплой, наверное, нагрелась от близости к свечам.

Молодой человек нахмурился. Ему вдруг пришло в голову, что у Книги должно быть название. Именно поэтому она не открывается, решил он. Как же может открыться Книга, у которой нет названия? Ведь без него нет никакой определенности, что у нее внутри.

Он потянул одно из перьев из деревянного стаканчика и задумчиво посмотрел на закругленный кончик. Перо не было должным образом очинено, а молодой человек понятия не имел, как это делать, поэтому просто аккуратно окунул кончик пера в отверстие в центре воронки. Когда он вынул его на свет, кончик оставался таким же незапятнанным, как и раньше.

Чернильница была пуста.

Он удивленно заглянул в черный зрачок отверстия, чаша вдруг взвихрилась смерчем тьмы, стаей угольно-черных птиц, мрак поглотил стол, свечи и полки с книгами.

И не стало ничего.

А потом стало утро.

Голова была тяжелой, в горле и в носу было неприятное ощущение сухости, которое предвещало простуду. Сокрушенно покачав головой, парень выбранил себя за легкомысленно распахнутое накануне пальто. Он часто подхватывал простуду по осени, стоило только забыть застегнуться или недостаточно хорошо укутать шею шарфом.

Пока молодой человек заливал кипятком растворимый кофе и включал компьютер, в голове его кружились странные обрывки ночного сна. Какой-то письменный стол, библиотека, черный смерч из птиц…

— Что общего у ворона и письменного стола? — спросил он у загоревшегося монитора и отхлебнул кофе.

Странный сон навел его на мысли о загадочной книге, и парень быстро просмотрел посещенные вчера форумы. Ничего нового. А вот в почтовом ящике, который он на всякий случай оставлял кое-где для контакта, неожиданно обнаружилось письмо.

Ниже был написан адрес.

Озадаченно прочитав короткое письмо несколько раз, молодой человек взъерошил волосы. Стиль письма был довольно странным, старомодным. Историк? Библиофил? Воображение уже рисовало ему благообразного профессора, одетого в поношенный, но приличный костюм-тройку. Непременно в очках. В квартире у него обязательно будут высокие книжные шкафы, доверху набитые книгами. Старинными (весьма), конечно же, он ведь историк. И непременно большой письменный стол. Старомодный (заинтересован вашей находкой), тяжелый, с канделябрами на темной лакированной поверхности.

— Канделябры-то зачем? — задумчиво поинтересовался он у монитора. — Третье тысячелетие на дворе.

Но воображение упорно настаивало на канделябрах и перьях (принять вас у себя) для письма.

Парень тряхнул головой, посмотрел на адрес, указанный в письме, и торопливо допил кофе.

Идти было недалеко.

Жил историк в обычной хрущевке на пятом этаже. После четвертого звонка в старый (в любое время) звонок с красной кнопкой из-за двери донеслись позвякивания и щелчки, подслеповатый стеклянный кружок глазка сначала озарился тусклым желтым светом, а потом снова померк.

Черный зрачок вдруг вызвал в голове молодого человека воспоминания о каких-то птицах. Он поежился, чувствуя, как руки покрываются гусиной кожей.

— Чем обязан? — донеслось из-за двери.

— День добрый. Вчера вы написали мне по поводу книги…

— О! Минуту, мой друг, минуту!

Глазок просветлел, дверь разразилась целой серией металлических щелчков и, наконец, открылась. «Благообразный профессор» оказался высохшим стариком в клетчатых штанах с вытянутыми коленками и такой же клетчатой рубашке навыпуск. Очки присутствовали, но положение не спасали, потому что одна из дужек была перемотана изолентой.

— Покажите! — без предисловий велел он.

И тут до парня дошло, что странный томик так и остался лежать в книжном шкафу у него дома. Историк, видимо, прочел смятение на его лице и вдруг как-то поник.

— Ах, что это я. Как неудобно, ей-богу. Проходите, молодой человек, проходите, — он отошел в сторону, впуская гостя в тесную прихожую, где с потолка свисал пыльный плафон из блеклого пластика с тусклой лампочкой внутри.

— Вы знаете, я как-то без задней мысли, — неловко попытался оправдаться вошедший, — буквально сразу, как прочел ваше письмо…

— Пустое, пустое, — отмахнулся тонкой рукой старик, — проходите в гостиную.

Громким словом «гостиная» называлась самая большая из двух комнат типовой хрущевки. Высокие шкафы, доверху заполненные книгами, которые высились в воображении парня, растаяли как дым. В квартире просто не могло быть ничего высокого, потолки были до того низкими, что, казалось, давили на плечи. Ростом гость был не обижен, поэтому теперь невольно сутулился.

Но книжные шкафы тут все же были. Можно сказать, тут были только они: старая полировка советских стеллажей, стекла в белых пластмассовых направляющих, антресоли с перекошенными дверцами, просто самодельные полки над шатким старым письменным столом, на котором стоял (канделябр) громоздкий старый монитор. И повсюду, даже под столом, даже просто на полу в тех немногих местах у стен, где не было никакой мебели — книги, книги, книги.

Библиофил? Несомненно.

— Да, да, понимаю, — хозяин, шаркая стоптанными тапочками, вошел следом. — Выглядит, как обострившаяся под старость лет склонность к накоплению хлама, правда?

— Нет, что вы… — неубедительно начал парень, но старик отмахнулся.

— Может, так и есть. Я не скрываю. Я ведь, знаете ли, мог жить и в более хороших условиях, если бы не… — он осмотрел ряды корешков. — М-да. Но я не жалею. Тут есть немало интересных экземпляров. Даже несколько весьма редких первых изданий.

Он шатко прошелся вдоль шкафов.

— Есть очень интересные вещи… Нет, нет, конечно же, ничего фантастического, Библии Гуттенберга у меня нет, — он хрипловато рассмеялся. — Но, скажем…

Он остановился возле одного из шкафов и ткнул тонким пальцем в такой же тонкий корешок, зажатый меж томиков потолще.

— «in our time», то самое, с маленькой буквы, — старик оглянулся на гостя. — Знали бы вы, чего оно мне стоило. Впрочем, вы пришли не за этим, верно?

— Вы написали, что заинтересовались той книгой, — парень недоверчиво смотрел на тонкий корешок.

Он смутно припоминал, что таких изданий Хемингуэя в мире было меньше двух сотен. Если старик не совсем выжил из ума, то эта книга стоит больше хрущевки, в которой он живет.

Библиофил? Не то слово. Библиоман.

— Да, та загадочная книга. Очень жаль, что вы не принесли ее, — хозяин пошевелил седыми бровями и махнул рукой. — Идемте в кухню, молодой человек. Тут у меня… Не присесть.

— Чтобы сразу расставить все точки над i, — сказал он между делом, наливая чай, — как идет написание вашей книги?

Гость, только что присевший на старый табурет возле стола, замер в неестественной позе. Старик лукаво оглянулся на него и хрипло рассмеялся.

— Я так и думал, — кивнул он. — Значит, все верно.

— Откуда вы…

— Это Книга книг, — веско обронил хозяин и поставил перед парнем курящуюся паром чашку. — Признаться, я уже давно не встречал упоминаний о ней.

Гость помолчал, собираясь с мыслями, отхлебнул чаю. Старик, покряхтывая, умостился на втором табурете и сделал то же самое.

— Давайте, попробую по порядку, — вздохнул он. — Вы уж простите старика. Любовь к эффектам.

— Откуда вы знаете, что я пишу… книгу?

— Я разбираюсь в людях. Особенно с книжной костью, вроде вашей. Нашей, — поправился хозяин. — Иначе разве стал бы я вам говорить про то издание Хемингуэя? Нет, вы не пристукнете старика табуретом ради денег.

Он опять хрипловато рассмеялся.

— Итак, по порядку. Я не просто библиофил, как вы могли видеть. Можно сказать, что в определенное время моей жизни меня одолела библиолатрия[1] в ее изначальном понимании. Я увлекался… Хм. Магическими книгами, книгами-загадками, всевозможными источниками тайных знаний. У меня и сейчас сохранились неплохие копии Кодексов Рохинци и Серафини, Манускрипта Войнича, некоторых Свитков Рипли и тому подобного. Кодексы, конечно, мистификация, уж поверьте, а вот Манускрипт не так прост. Впрочем, мы не об этом. Доводилось мне слышать о так называемой Книге книг. Очень любопытная легенда, но, к сожалению, прискорбно мало информации. Вам интересно?

Парень кивнул. Даже если сказанное стариком будет просто ворохом сказок, это будет любопытный ворох сказок. А еще ему очень хотелось услышать, откуда старый историк узнал о тех неловко набросанных главах, что хранились на жестком диске его компьютера. Их-то точно не видел никто.

— Это что-то вроде забытого мифа. Жил когда-то человек, который очень хотел написать прекрасную книгу, что будет менять читателей к лучшему. Но, к сожалению, что-то у него не получалось. Мы-то его понимаем, верно? — с легкой грустинкой улыбнулся хозяин и сделал еще глоток. — Все, что он писал, ему не нравилось, оно выходило не так, как задумано. После долгих попыток он отчаялся и воззвал к высшим силам. И что-то ему ответило. Вряд ли это были Бог или Дьявол, в общем их понимании, но определенно что-то высшее. Оно наделило его знанием о призыве Книги книг. Это… Ритуал? Обряд? Заклинание? Трудно сформулировать, это был долгий и мучительный процесс. Вы не очень впечатлительны, молодой человек? Хотя о чем это я, нынешнее поколение…

Он хмыкнул и покачал головой.

— По легенде, человек, желающий обладать Книгой книг, должен был стать с ней единым целым, одной плотью, понимаете? Книга творилась из тела создателя. Из кожи, если быть точным.

Молодой человек вспомнил, как гладил кожаный переплет, и вздрогнул от омерзения.

— О, да, — от рассказчика не укрылась его реакция, — неприятная история. Несмотря на мучительный ритуал, наш герой принялся за работу. Он снимал кожу с тех мест своего тела, где она лучше всего подходила для его цели, особым образом выделывал ее и создавал Книгу книг. Когда кожа восстанавливалась, он снимал ее вновь. Так были созданы страницы, переплет и обложка.

— Это возможно?

— Физиологически? Не знаю, я ведь не хирург, а историк. Но мы ведь говорим о чем-то вроде магии. Думаю, Книга каким-то образом начала существовать уже тогда, когда были сняты первые «листы», а может, и раньше. Возможно, она помогала ее создателю восстанавливаться. Когда она была готова, наш герой открыл ее и начал писать свою историю. Догадаетесь чем?

— Кровью, — кивнул парень.

— Конечно. Своей кровью. И тогда Книга сделала то, чего он просил. Она дала ему слова и умение складывать их, дала вдохновение и ясность мысли. Нет, она не меняла его истории, она лишь помогала писать так, как хотелось измученному автору.

Старик вдруг замолк, глядя в одну точку и забыв про стынущий чай. Молодой человек выждал с минуту и решил прервать молчание.

— Он дописал?

— Что? — очнулся от задумчивости хозяин.

— Он сумел дописать свою книгу? — повторил парень.

— Да… Да, он написал ее. И больше никто не слышал ни о Книге книг, ни о ее создателе.

Они помолчали немного.

— Ну, хорошо, легенда интересная, — пришел в себя гость, — но при чем тут я? И откуда вы узнали, что я пишу книгу?

— А, ну это совсем просто. Считается, что Книга книг никуда не исчезла, но продолжает существовать как некое бессмертное высшее существо. Время от времени она является людям, которые сталкиваются с той же проблемой, с которой бился создатель Книги. Является, каким-то образом помогают написать желанную историю и…

— И? — повторил парень, когда молчание опять затянулось.

— И дальше не ясно, — развел руками старик. — Ясно только, что никто из таких авторов ни разу о подобном не рассказал. Но кто бы стал рассказывать, что писал свою книгу с помощью колдовского гримуара, сделанного из человеческой кожи?

— Но это ведь легенда, в жизни такого не бывает, — гость, наконец, вспомнил о скептицизме.

— Да, но вы нашли книгу, которая неплохо подходит под описание. Я задал вопрос о вашей собственной истории наудачу и, как видите, попал в точку.

— Как в этом может помочь мне книга, которая даже не открывается? — с досадой спросил парень.

— Вот потому-то я и хотел, чтоб вы ее принесли, — азартно заговорил старик. — У меня была одна теория… Ах, черт возьми, столько лет было потрачено на поиски Книги книг!

Он вскочил, едва не опрокинув пустую чашку, и принялся мерить кухоньку шаркающими стариковскими шагами.

— Да, у меня была одна идея, которую я хотел проверить, но для этого совершенно необходима Книга, кончено же.

— Это ведь наверняка просто розыгрыш, мистификация, — озадаченно заметил парень, удивленный реакцией старика. — Вы же не думаете всерьез…

— Но что мешает попытаться? — горячо возразил тот. — Не думайте, что я выжил из ума, вы не представляете, скольким я жертвовал ради обретения этой Книги!

Он остановился и повернулся к ошарашенному гостю.

— Молодой человек, уважьте старика, принесите ее. Вы далеко живете? Я могу оплатить вам такси.

От денег на такси парень, конечно же, отказался. По пути к дому он думал про странные причуды пожилых библиофилов, про загадочные книги и про то, разумно ли хоть на секунду допускать существование мистических сил в реальном мире. Ведь если хоть на миг допустить, то его книга… Слова и умение складывать их, вдохновение и ясность мысли. Не менять историю, но писать так, как хочется. Если книга будет написана, то какая разница, какие силы помогали ему, добрые или злые. Своей историей он надеялся хоть чуть-чуть изменить мир к лучшему, заронить хоть в чьи-то души крупицы света, как бы пафосно это не звучало. Сколько книг в мире уже написаны таким образом? Кто знает, может, именно так и появляются всемирно известные шедевры?

К сумбуру в мыслях добавлялась тяжесть начинающейся простуды. Его одолевала слабость, в горле першило, клонило в сон. В глубине головы, где-то за глазами, угнездилась тяжесть. Он вздохнул и потер лоб. К ночи поднимется температура и несколько дней придется провести дома. Знакомый сценарий, повторяющийся из года в год. Нужно было поскорее закончить разговор с пожилым любителем мистики и отправиться домой отлеживаться. А книга, конечно же, обычная мистификация. Жаль будет старика, когда он в этом убедится, но он сам этого хочет.

Историк, похоже, так и ждал его в прихожей, глядя в глазок. Во всяком случае, не пришлось даже звонить в дверь, да и распахнулась он без всяких щелчков. Получив томик в руки, старик торопливо зашаркал в «гостиную» и осторожно положил его на стол перед монитором. Глядя на испещренную морщинами мягкую кожаную поверхность, парень вдруг почувствовал легкую брезгливость. И головокружение. Нужно было как можно быстрее отправляться домой. Не хватало еще заразить пожилого человека.

— Сейчас, сейчас, — бормотал хозяин, открывая то один, то другой ящик письменного стола, — где же… Молодой человек, будьте добры, принесите воды. Что-то я разволновался, пересохло в горле.

Парень отправился на кухню, ополоснул чашку, из которой пил чай старик и налил воды, а вернувшись в комнату, замер на пороге, парализованный дикой сценой, которая предстала его глазам.

Старый историк склонился над лежащей на столе книгой. В одной руке он сжимал тонкий короткий нож, раскрытая ладонь другой нависала над кожаной обложкой. Из пореза на мягкую кожу скудными каплями текла кровь.

— Вы с ума сошли!

Справившись с изумлением, молодой человек бросился к старику и попытался оттолкнуть его, но тот оказал внезапное и удивительно сильное сопротивление. И все же возраст брал свое, и борьба была недолгой. Хозяин квартиры неловко отшатнулся и упал на пол, нож со стуком отлетел к подножию одного из шкафов, а парень торопливо схватил книгу и брезгливо отер кровь с обложки.

— Это и есть ваша теория? — едко спросил он старика, который все еще сидел на полу. — Решили тоже стать частью Книги книг?

— Я ведь сказал, что почуял в вас родственную душу, — виновато сказал тот, неловко пытаясь подняться. — Я тоже всю жизнь пытаюсь написать свою книгу, но… Я историк и библиофил, а не писатель. А теперь…

— Она не открывается! — воскликнул молодой человек. — Это просто чья-то глупая шутка, видите?

Он поднес книгу к лицу пожилого историка и попытался разжать страницы. Те по-прежнему не поддавались.

— Видите? Это даже не книга, просто кусок… Не знаю чего.

Хозяин квартиры оставил попытки подняться с пола и теперь сидел с совершенно потерянным видом. Глядя на него, парень почувствовал досаду и жалость.

— Дайте руку, — он помог старику встать. — Где у вас бинт? Это нужно перевязать. О чем вы только думали…

Помогая огорченному библиофилу обработать и перевязать порез, парень заметил в открытом ящике стола несколько перьев.

— Это был перочинный нож, да? — неожиданно для себя спросил он. — Вы умеете чинить перья?

— Чего я только не пробовал, чтобы писать, — вздохнул старик. — Перьями тоже писал, да. Без особого, впрочем, успеха. Ох, простите, ради бога. Кажется, я вас тоже случайно задел.

Глянув на палец, который уже некоторое время неприятно ныл, молодой человек с удивлением увидел на нем тонкий порез и небольшую каплю крови. Он осмотрел кожаный переплет и, чертыхнувшись, стер узкую полоску крови с того места, за которое держался во время короткой борьбы со стариком.

— Ну, вы даете, — с чувством сказал он. — Надеюсь, гепатита или еще чего-то подобного у вас нет?

— Нет-нет, не беспокойтесь на этот счет, ничего такого. Мне очень неловко, простите меня. Это все глупости, конечно же, просто я так долго… Я уже очень стар и я так хотел написать свою книгу.

Парень посмотрел на него с жалостью. Не станет ли он таким же после полувека бесплодных попыток завершить начатое? Не будет ли хвататься за соломинку, в попытках довести до завершения историю, несколько глав которой были написаны им два года назад?

— Знаете что, — вздохнул он, решив сменить тему, — научите меня чинить перья. Вдруг мне это поможет?

Расстались они если не друзьями, то, по крайней мере, вполне по-дружески. Старик предложил заходить в гости, обещая показать интереснейшие экземпляры его коллекции. Молодой человек охотно пообещал, но посетовал, что придет не скоро из-за простуды. Обменявшись пожеланиями здоровья, они попрощались.

Дома парень бросил книжку обратно в шкаф, мимолетно пожалев, что просто не выкинул ее в мусорку по дороге. Наскоро перекусив, он проглотил лекарства, которые всегда держал в домашней аптечке, и забрался в кровать отлеживаться.

Сон пришел почти сразу.

Шагая к письменному столу с Книгой по темному проходу меж книжных стеллажей, молодой человек уже точно знал, что ему делать. Он выдернул из стаканчика черное перо и уверенно заработал перочинным ножом. Полукруглые вырезы по бокам, аккуратный разрез на кончике. Не слишком толсто — толстые линии ни к чему, не слишком тонко — так кончик будет слишком быстро стачиваться даже о нежную кожу страниц.

Подготовив перо, он положил его на стол рядом с книгой и придвинул к себе чернильницу. Быстрый взмах, острая боль, и в широкую воронку побежала с запястья струйка алой крови. Боль была такой реальной, что сон заколебался и пошел рябью, где-то за гранью видимости поднялся шелест. Будто вокруг затерянного во мраке письменного стола, где перед молодым автором ждала своей минуты Книга, закружились невидимым вихрем стаи птиц с угольно-черными перьями. Или это шелестели страницами неведомые книги на полках, предвкушая пришествие нового собрата?

Но не дрогнула рука, и не качнулись огоньки свечей, и шелест во тьме затих с последней каплей крови, упавшей в чашу чернильницы. Порез на запястье затянулся сам.

Он уверенно окунул перо в чернильницу и недрогнувшей рукой начал писать на обложке Книги название своей истории. Кровавые линии исчезали почти сразу, словно погружаясь вглубь кожи, и Книга затрепетала. Когда была выведена последняя буква, обложка дрогнула, распахнулась, и перед юношей взвихрился веер тончайших, почти прозрачных, густо исписанных страниц. Замелькали неисчислимые буквы и символы незнакомых языков, многие из которых вряд ли когда-либо звучали на Земле. Страницы мелькали с головокружительной скоростью, но молодому человеку показалось, что прошли часы, а может, и столетия, прежде чем мягкий шелест утих, и Книга раскрылась перед ним, явив взгляду девственно чистые листы.

Движимый любопытством, он попытался заглянуть в истории, что были написаны ранее, но почувствовал знакомое сопротивление. Это были не его истории, и он был здесь не для того, чтобы их читать.

Чистые листы ждали и жаждали, и эта жажда передалась ему. Автор окунул перо в чернильницу и начал писать.

Те, кто познал вдохновение, знает, как трудно угнаться за рвущейся вперед мыслью. Как медленны и неуклюжи пальцы, держащие перо, карандаш, ручку, даже пальцы, порхающие над клавиатурой, по сравнению с ревущим смерчем слов, которые неудержимым потоком стремятся излиться на бумагу, на экран, куда угодно, лишь бы не оставаться в голове автора, где они быстро померкнут и покроются плесенью сомнений и неуверенности. Те, кто познал вдохновение, отчасти могут понять, что происходило там, за письменным столом, в овале света, что давали свечи. Отчасти. Малой, почти незримой части.

Сначала автор переписал уже написанные главы, по памяти, почти не задумываясь. Лишь поражаясь, как он мог быть таким косноязычным, как мог не найти верных слов, что лежали на поверхности. После, не задерживаясь, на бумагу алыми строками хлынули новые главы, одна за другой. Перед внутренним взором молодого человека светило яркое солнце и грохотал гром, бушевало море и закручивался в вихри песок пустынь, поднимались и рушились царства, и герои его истории жили своими жизнями, что должны были стать примером для тех, кто прочтет это.

Он почти не замечал, как мелькали страницы уже его собственной книги, как стиралось перо, и он чинил его стремительными, почти неуловимыми движениями опытной руки, как бездумно ронял на пол исписанные черные огрызки и выдергивал новые перья из стаканчика. Движения его были такими же уверенными, как взмах ножа над запястьем, когда в чернильнице иссякала его кровь. Боль уже не тревожила ткань сна, и лишь еле слышное эхо порхало во тьме меж полок и стеллажей, будто радуясь свежей порции алых капель.

И были новые строки, и новые главы, и была Книга и книга.

Но когда он в очередной раз взмахнул ножом над запястьем, из раны хлынул вдруг мрак. Он затопил стол и Книгу, и огонь свечей, и бесчисленные тома на полках.

И не стало ничего.

А потом стало утро.

Парень с трудом нашел в себе силы подняться с кровати. Голова была будто набита ватой, конечности еле слушались его, пока он, шатаясь, брел в кухню, чтобы выпить лекарства. Похоже, решил он, болезнь будет тяжелее, чем ему казалось. Мысли в голове мутились, ужасно тянуло в сон. В голове мелькали странные образы и почему-то его ненаписанная книга. Вопреки очевидному, молодой человек вдруг почувствовал уверенность, что обязательно напишет ее. Надо только дождаться выздоровления.

Он собрался с силами и все же сходил в аптеку, где сердобольная женщина-аптекарь скрепя сердце продала ему антибиотики без рецепта. Она настаивала, чтобы он обязательно сходил к врачу, и парень устало соглашался. По дороге домой сознание начинало плыть, вездесущие дворовые голуби вдруг чернели и косили на него бусинками глаз. Их становилось все больше, шелест широких крыльев казался странно знакомым и успокаивающим. Одна из крупных птиц сидела на бордюре возле подъездной двери. Когда он подошел, ее голова повернулась, вперив в молодого человека угольно-черный глаз.

— Что общего у ворона и письменного стола? — отчетливо произнесла птица и моргнула.

Парень пошатнулся и торопливо открыл дверь.

— Они спутники смерти! — гортанный скрипящий крик догнал его на лестнице, и за окном подъезда закружился черный вихрь птичьих тел.

В открытую форточку впорхнуло одинокое черное перо и упало у двери в его квартиру.

Он не помнил, как вошел, не помнил, как пил лекарства и пил ли их вообще. Следующие несколько дней были странным калейдоскопом безумных картинок, в которых молодой человек потерялся, будто в ночном лесу.

Вот он в каком-то странном месте сидит за письменным столом и в свете двух свечей пишет что-то алыми чернилами в большой книге. Вокруг него стоят сотни, может быть тысячи существ. Некоторые из них люди, другие явно порождения больного разума, плоды бреда, в котором он завяз, словно в болоте. Вот он за компьютером и что-то пишет… Или наоборот, что-то стирает? Откуда тогда уверенность, что его книга наконец-то стронулась с мертвой точки и ее события стремительно разворачиваются перед ним? Все ближе и ближе к концу.

Мелькание болезненно-смутных дней вдруг остановилось, он осознал себя лежащим в постели. Боль охватывала все его тело: пульсировала голова, ломило кости и мышцы, при каждом вдохе легкие пылали огнем. Ему казалось, что в них насыпали битого стекла, и теперь оно мешает ему вдохнуть и режет легкие изнутри. Кажется, он даже слышал хруст этого стекла, когда его грудь конвульсивно поднималась в очередной раз. Нужно было срочно звонить в скорую, но парень сильно сомневался, что сможет подняться с постели и дойти до телефона, который лежал на столе перед монитором. С трудом открыв глаза, он посмотрел туда и увидел, что в его кресле сидит незнакомец. Глаза больного расширились, спекшиеся губы с еле слышным треском раскрылись, но сухое распухшее горло не способно было издавать иные звуки, кроме сдавленного сипения.

Впрочем, человек в кресле прекрасно понял его.

— Дверь была не заперта, — пояснил он. — Я решил зайти к вам напоследок, молодой человек, забрать книгу. Она вам больше не нужна. Кроме того, мне кажется, вы имеете право знать, частью чего вы стали. Мы ведь теперь с вами… Хм. Пожалуй, кровные братья?

Узнавание ужалило больнее, чем очередной вздох, парень вздрогнул и попытался подняться, но тело не отозвалось.

— Я не рад такому эффекту, поверьте, — виновато признался тот, кто совсем недавно был разбитым и жалким полусумасшедшим библиофилом. — Я хотел лишь написать свою книгу. Кто знал, что я призову это.

Он поднял небольшой томик в мягком кожаном переплете.

— Есть книги и Книги, мой друг. Вы читаете книги, а потом закрываете и ставите их на полку. Но Книги, — бывший старик покаянно развел руками, — Книги читают вас. Ваша история великолепна, и она займет достойное место на страницах Книги книг. Но за все нужно платить свою цену. Как когда-то заплатил я, призвав ее в наш мир. Вы, я думаю, уже поняли, что я не создавал Книгу, но лишь показал ей дорогу, даровал форму и плоть. Теперь она живет и в нашем мире, помогая родиться истинным жемчужинам человеческого творчества и поглощая их. Гордитесь, ваше творение станет бессмертным, как и то существо, что пришло к нам, приняв эту скромную форму. Воистину, смерть не великая цена за подобную честь.

Глаза молодого человека закрывались, мрак обступал его, и сквозь мрак до него доносились слова.

— И не держите на меня зла, я уже давно не тот человек, что творил книгу из собственной кожи. Я даже не человек в полном смысле этого слова. Все мы теперь ее части, ее главы и страницы. А я к тому же — суперэкслибрис[2], начертанный на той ее стороне, что обращена в наш мир. Заканчивайте вашу книгу, мой юный друг, и добро пожаловать.

Молодой человек задумчиво осмотрел исписанную страницу. Оставалось лишь последнее предложение, он давно уже придумал, каким оно должно быть. Чернильница опять опустела, но привычное движение лезвия над запястьем вызвало лишь очень тонкую струйку крови, будто его молодое тело покидали последние капли.

Автор окунул в чернильницу черное перо и на мгновение замер, будто в нерешительности.

Но страницы звали, звала Книга и книга, что желала быть закончена, и он не мог противостоять их двойному зову. На тонкую кожу страницы легли последние слова, последняя точка его истории, и сон дрогнул.

Зашелестели страницами сонмы книг на полках во тьме, и их шелест был похож на шорох черных крыльев, и на шепот, в котором мириады голосов произносили слова на неведомых языках.

Дрогнули и заколебались огни свечей, и по ним скатились прозрачные слезы горячего воска.

Встрепенулась Книга, и страницы ее вновь взвихрились ураганом, в котором мелькали символы неведомых языков из далеких невообразимых миров.

И, пока вихрь листов мчался к началу Книги, молодой автор осознал все, что произошло, и вспомнил явь, и сны, и то, что считал снами. И в последний раз почувствовал боль и радость творения. И вдруг впитал и познал все истории, что были написаны книге от начала времен. Успел решить, что уплаченная за это цена невелика и справедлива, и успел понять, что приходит Книга лишь к тем, кто готов ее платить.

А потом захлопнулась тяжелая обложка, породив порыв ветра, который задул свечи. И мрак объял письменный стол, и Книгу, и автора.

И не стало ничего.