Черный лебедь. Романы

1. ФОРТУНА И МАЙОР СЭНДЗ

Будучи высокого мнения о своих достоинствах, майор Сэндз приготовился снисходительно принять дары, которые, как он полагал, Фортуна предлагала ему. Но он был достаточно проницателен, чтобы его можно было подкупить этим. Ему доводилось видеть и ничтожеств, осыпанных потоком ее милостей, и обманутых ею людей, действительно достойных награды. А его Фортуна всегда заставляла ждать. И если она, наконец-то, повернулась к нему, то, как он считал, не столько из какого-то милостивого чувства справедливости, сколько по той причине, что майору Сэндзу стало известно, как заставить ее сделать это.

Исходя из всех обстоятельств, которые я изложил, предполагаю, что именно с такими мыслями сидел он возле кушетки, установленной для мисс Присциллы Харрадайн, под навесом из бурой парусины, который был наскоро сооружен на высоком полуюте «Кентавра».

Пять лет назад, еще при жизни Карла Второго, он добровольно поступил на заморскую службу, убежденный, что в Новом Свете найдет то счастье, которое ускользало от него в Старом. Этот шаг в какой-то мере был вынужденным, так как беспутный отец пропил и проиграл в карты большое родовое поместье в Уилтшире. В результате этого наследство майора Сэндза оказалось скудным. Майор не был человеком, созданным для риска. В противоположность своему распутному отцу он обладал холодным расчетливым темпераментом, который, в сочетании с высокими умственными способностями, может возвысить человека. Высокие умственные способности у майора Сэндза отсутствовали, но, как большинство подобных людей, он не подозревал об этом. Если он и не осуществил своих надежд в полном соответствии с ожиданиями, он, тем не менее, считал, что близок к этому. И каковы бы ни были непредвиденные обстоятельства, они никоим образом не нарушали его убежденности, что успех явится его заслугой, результатом его искусства. Отсюда и происходило его пренебрежение к Фортуне. Вывод, в конце концов, был несложен. Он прибыл в Вест-Индию в поисках счастья, и в Вест-Индии он нашел его. Он добился того, чего желал. Могли ли причина и следствие быть связаны более тесно?

Счастье, которое он склонил на свою сторону или предвкушал удовольствие склонить, находилось рядом. Оно заключалось в мисс Присцилле Харрадайн, которая, откинувшись, сидела на кушетке из тростника и резного дуба, Стройная, прямая и довольно высокая, она являла собой изящество, бывшее лишь отражением внутреннего изящества ума. Молодое лицо в тени широкополой шляпы было миловидным и утонченным и хорошо сочеталось с ярко-золотистыми волосами.

На нем совершенно не отразились долгие годы пребывания в жгучем климате Антигуа. И если плотно сжатые губы и маленький подбородок говорили о решительности, то в умных, широко расставленных глазах цвета среднего между лазурью неба и нефритовой зеленью моря, на которое они смотрели, светились откровенность и доброта. На ней было платье с высокой талией из шелка цвета слоновой кости, обшитое золотистыми кружевами.

Она обмахивалась веером из красных и зеленых перьев попугая. В середине веера было вставлено маленькое овальное зеркальце.

Ее отец, сэр Джон Харрадайн, по тем же причинам, что и майор Сэндз, выехал из Англии в отдаленное колониальное поселение. Денежные дела его пришли в упадок, и ради своей единственной дочери, росшей без матери, а также ради собственной выгоды, он принял пост генерал-губернатора Наветренных островов, добытый для него одним из друзей при дворе. Пост губернатора колонии открывал большие возможности разбогатеть. И сэр Джон знал, как воспользоваться ими, и пользовался в течение шести лет своего губернаторства. Поэтому, когда он умер - его преждевременно унесла тропическая лихорадка - то дочь его оказалась вознагражденной за годы изгнания, проведенные с ним, став хозяйкой весьма солидного состояния и довольно сносного имения в родном Кенте, которое приобрел в Англии надежный агент.

По желанию сэра Джона ей следовало немедленно уехать домой, к его сестре, чтобы та приглядывала за ней. На смертном одре он торжественно заявил, что значительная часть ее молодости и так из-за его себялюбия бессмысленно растрачена в Вест-Индии, попросил за это прощения и умер.

Она и ее отец всегда были добрыми друзьями и постоянными спутниками в жизни. Поэтому она болезненно переживала его утрату и могла бы грустить о нем и дальше, или, будучи подавленной его смертью, могла даже искать одиночества, если бы не дружба, внимание и помощь майора Сэндза.

Бартоломью Сэндз исполнял обязанности заместителя губернатора. Он жил с ними в доме губернатора так долго, что мисс Присцилла привыкла смотреть на него как на члена семьи, и теперь была рада опереться на него. А майор был рад этому еще больше. Надежда унаследовать после сэра Джона пост губернатора Антигуа была слабой. И, по его мнению, не из-за недостатка способностей. Он, к примеру, знал за собой способность руководить, но полагал, что милость двора в этих вопросах стоит больше, чем талант и опыт, а потому не сомневался, что на вакантный пост будет назначен какой-нибудь ни к чему не способный бездельник из метрополии.

Сознание этого факта ускорило осознание того, что его первейшей обязанностью является долг в отношении мисс Присциллы.

Так он ей и сказал, очаровав девушку этим проявлением, как она считала, альтруистического благородства. Ведь она предполагала вполне естественным, что он должен занять место ее отца, а он был далек от желания рассеивать это предположение. Может быть, так было бы и хорошо, отметил он, но это слишком мало значит в сравнении с тем, что она может нуждаться в нем. Она должна немедленно ехать домой, в Англию. Путешествие предстоит долгое, утомительное и чреватое многими опасностями. Сама мысль, что ей придется путешествовать без спутника и защитника, казалась ему невероятной и невыносимой. Хотя при этом он терял все шансы занять пост губернатора, и ему грозили неприятные последствия за отъезд с острова в такое время, однако расположение к ней не оставляло ему иного выхода. К тому же, добавил он с впечатляющей убежденностью, такова была воля ее отца.

Отвергнув ее слабые возражения против его самопожертвования, он позволил себе уехать, назначив губернатором провинции капитана Грея, пока из Уайтхолла не придут новые распоряжения.

Таковы были обстоятельства его появления на борту «Кентавра» вместе с мисс Присциллой и ее черной служанкой Изабеллой. К несчастью, негритянка столь сильно страдала от морской болезни, что везти ее через океан стало невозможным и пришлось высадить ее в Барбадосе. Поэтому с той поры мисс Присцилла вынуждена была обслуживать себя сама.

Майор Сэндз избрал «Кентавр» за его вместительность и прекрасные мореходные качества, невзирая на то, что, прежде чем взять курс домой, его владелец собирался по торговым делам зайти дальше к югу, на Барбадос. Если в настоящее время майор чего-то и желал, так только продления путешествия и, как следствие этого, более близкого общения с мисс Присциллой. В соответствии со своей расчетливой натурой, он предпочитал действовать медленно, чтобы ничего не испортить поспешностью. Он понимал, что ухаживание за наследницей сэра Джона Харрадайна, начавшееся только после его смерти, должно вестись постепенно, пока он не убедится, что завоевал ее. Предстояло еще преодолеть некоторые неблагоприятные обстоятельства, сломать возможные предрассудки. В конце концов, хотя он и был мужчиной весьма представительным, о чем красноречиво свидетельствовало зеркало, однако между ними существовала неоспоримая разница в возрасте. Мисс Присцилле еще не было и двадцати пяти, тогда как майору перевалило за сорок, и под золотистым париком уже пробивалась плешь. Он прекрасно представлял себе, что она думает о его годах, поскольку относилась к нему с дочерней почтительностью, причинявшей ему некоторую боль и приводившей его в некоторое смятение. При более же близком общении, установившемся между ними, и при его гипнотическом искусстве, которое должно было установить ощущение приблизительного сверстничества, это ее отношение будет постепенно рассеиваться. Поэтому на путешествие он смотрел как на возможность завершить столь хорошо начатое дело. В самом деле, надо быть болваном, чтобы умудриться не заполучить до прихода на Плимутский рейд эту чрезвычайно соблазнительную леди и ее не менее соблазнительное состояние. Вот почему он рискнул своими незначительными шансами на получение поста губернатора Антигуа. Но, как я уже говорил, майор Сэндз не был азартным игроком, и это не было ставкой игрока. Он достаточно хорошо знал себя, свою привлекательность, свое искусство и был уверен в успехе. Просто он менял вероятность на уверенность; уверенность б том богатстве, в поисках которого он отправился за океан и которое находилось теперь рядом с ним.

Пребывая в этой уверенности, он приблизился к Присцилле и предложил ей перуанские сладости в изящной серебряной коробочке, которые захватил с собой, предвосхищая ее возможное желание.

Она приподнялась с темно-красных с золочеными кисточками бархатных подушек, принесенных из каюты и положенных ей под спину заботливыми руками майора. Отрицательно покачав головой, она улыбнулась ему почти с нежностью.

- Вы так внимательны ко мне, майор Сэндз, что с моей стороны просто нелюбезно отказываться от того, что вы принесли, но... - она взмахнула своим веером.

Он прикинулся обиженным, что, возможно, было не совсем притворством.

- Если до конца моих дней я останусь для вас лишь майором Сэндзом, то, клянусь честью, не принесу вам больше ничего. Меня зовут Бартоломью, сударыня. Бартоломью.

- Красивое имя, - ответила она, - но слишком красивое и длинное для ежедневного использования в такую жару.

Игнорируя ее шутливый тон, он предпочел принять это замечание буквально.

- Между прочим, - ответил он довольно кисло, - мои друзья зовут меня Бартом. Моя мать тоже звала меня этим именем. Предоставляю вам, Присцилла, свободу выбора.

- Вы оказываете мне честь, Барт, - рассмеялась она, доставляя ему радость.

Корабельный колокол пробил четыре раза.

- Восемь склянок, а мы все еще на якоре. Капитан Брансом говорил ведь, что к этому времени мы будем в море. - Она встала. - Интересно, что нас задерживает здесь?

Словно в поисках ответа на свой вопрос, она вышла из-под навеса. Поднявшийся одновременно майор Сэндз подошел с ней вместе к перилам полуборта.

Лодка с обманутым в своих ожиданиях евреем была уже на пути к берегу. Пироги тоже уходили, и их крикливые хозяева перебрасывались шутками с перешагнувшими через фальшборт матросами. Но баркас, за которым наблюдал капитан Брансом, уже подходил к входному трапу. Один из гребцов, обнаженный бронзовый кариб, стоял на носу на коленях, готовясь поймать канат и пришвартовать баркас у борта судна.

С кормовой скамьи поднялся высокий, стройный и сильный человек в светло-голубом с серебряными галунами костюме из тафты. Над широкими полями его черной шляпы развевался светло-голубой плюмаж из страусовых перьев, а вытянутая для равновесия рука в перчатке утопала в облаке прекрасных кружев.

- Черт побери! - воскликнул майор, приходя в изумление от подобной сверхмодности на Мартинике. - Кто бы это мог быть?

С еще большим изумлением он отметил ту выработанную практикой ловкость, с какой этот модник быстро поднялся по неудобному трапу. Этого человека сопровождал не столь ловкий мулат в хлопчатобумажной рубашке и штанах из невыделанной кожи, который нес часы, рапиру и темно-красный ремень, на концах которого торчали гравированные серебром рукоятки пары пистолетов.

Вновь прибывший достиг палубы. Высокий и властный, он на мгновение замер на вершине трапа, а затем сошел на шкафут и в ответ на приветствие капитана учтиво снял шляпу, открыв смуглое лицо, обрамленное блестящим, тщательно завитым париком.

Капитан отдал короткий приказ. Двое матросов бросились к главному люку за брезентовой петлей и стали опускать ее через фальшборт.

Для наблюдавших с палубы было видно, как на палубу подняли один за другим два сундука.

- Кажется, он надолго, - сказал майор Сэндз.

- У него вид важного лица, - рискнула заметить мисс Присцилла.

- Вы судите по его щегольскому наряду, - упрямо возразил ей майор. - Но внешность, моя дорогая, бывает обманчива. Взгляните на его слугу, если только этот мошенник - слуга. У него вид настоящего пирата.

- Не забывайте, что мы в Вест-Индии, Барт, - напомнила она.

- Конечно, помню. И поэтому-то этот щеголь выглядит здесь не к месту. Интересно, кто он такой?

Пронзительный свист боцманской дудки погнал команду по местам. Корабль ожил: послышался скрип брашпиля и лязг цепи поднимаемого якоря, матросы бросились на марсы и реи ставить паруса. Майор понял, что все время они ожидали прибытия на борт этого пассажира. В следующий момент он неопределенно, словно обращаясь к северо-восточному бризу, бросил:

- Интересно, черт возьми, кто бы это мог быть?

Тон его был уже едва ли добродушным. Он был слегка окрашен недовольством, ведь их уединение на борту «Кентавра» может быть нарушено. Это недовольство было бы не таким уж необоснованным, если бы он мог знать, что этот пассажир был послан Фортуной, чтобы научить майора Сэндза не относиться к ее милостям легкомысленно.

2. МЕСЬЕ ДЕ БЕРНИ

Сказать, что их интерес к личности нового пассажира был удовлетворен в течение последующего часа во время встречи за обедом, было бы не просто преувеличением, это было бы в полном противоречии с фактом. Эта встреча, происшедшая в большой каюте, где был подан обед, лишь возбудила еще более глубокое любопытство.

Он был представлен капитаном Брансомом как месье Шарль де Берни, из чего следовало, что он француз. Но это было трудно предположить, слушая его беглый английский, в котором сквозил лишь едва заметный отзвук галльского акцента. Если его национальность в чем-то и проявлялась, так только в некоторой свободе жестов и, на взгляд майора, в слегка преувеличенной изысканности манер. Майор Сэндз, уже приготовившийся испытать к нему неприязнь, рад был обнаружить отсутствие причин поступать иначе. Если против человека не было ничего компрометирующего, то его иностранного происхождения для майора было более чем достаточно, так как он испытывал надменное презрение ко всякому, кто не разделял с ним чести родиться англичанином.

Месье де Берни был очень высок и, несмотря на худобу, казался выносливым. Тонкие ноги в немнущихся светло-голубых чулках казались сделанными из веревок. На лицо он был очень смугл и, как сразу же заметил майор Сэндз, имел сходство с королем Карлом Вторым в молодые годы, поскольку французу едва ли могло быть больше тридцати пяти. У него было то же продолговатое лицо с выступающими скулами, тот же выдающийся подбородок и резко очерченный нос, те же маленькие черные усики над полными губами, на которых появлялось то же насмешливое выражение, что и на лице Стюарта. Темные и большие под черными бровями глаза, хотя и казались мягкими и бархатными, могли, как вскоре выяснилось, приводить в замешательство смелой прямотой взгляда. Если его спутники интересовались им, то нельзя сказать, чтобы он отвечал им взаимностью. Сама его учтивость по отношению к ним представлялась барьером, за которым он держался как бы в стороне.

Он был поглощен мыслями и, как показала беседа во время обеда, интересы его были направлены к вопросу о месте назначения. Словно резюмируя предыдущий разговор с хозяином «Кентавра», он сказал:

- Не могу понять, капитан, чем я могу вас задержать или доставить вам неудобство, если вы отправите меня на берег в лодке, даже не заходя в Маригалант?

- Это потому, что вы не принимаете в расчет моих соображений, - сказал Брансом. - Я не собираюсь подходить ближе десяти миль к Гваделупе. Если я встречусь с бедой, то, клянусь честью, не побегу от нее. Но сам искать с ней встречи не буду. Это мое последнее плавание, и хочу, чтобы оно было спокойным и безопасным. Дома, в Девоне, у меня жена, четверо детишек, и теперь самое время их повидать. Поэтому я обхожу пиратские гнезда вроде Гваделупы. Плохо, конечно, но придется везти вас до Санта-Крус.

- Ах, что вы... - улыбнулся француз и взмахнул длинной загорелой рукой, отбросив с запястья брабантское кружево.

Но Брансом в ответ на примирительный жест нахмурился.

- Вы можете улыбаться, месье. Конечно. Но я вот что скажу. Ваша французская Вест-Индская компания считается выше подозрений. Она хочет выгодно торговать и не интересуется, откуда поступает товар, а ведь масса грузов идет в Санта-Крус, чтобы быть проданной за десятую часть стоимости. Компания не задает вопросов, пока может торговать на таких условиях. И не желает, чтобы вопросы задавали ей. Вот неприкрытая правда. Таковы факты. Может быть, вы не знали этого?

Капитан, человек средних лет, широкий и мощный, рыжеволосый и краснолицый, чтобы придать своему утверждению особое значение и приукрасить проявившееся у него раздражение, хлопнул по столу массивной веснушчатой рукой, на которой огнем горели рыжие волосы.

- Раз я обязался доставить вас на Санта-Крус, то доставлю. И то это для меня плохо, но Гваделупа совсем не для меня.

Мисс Присцилла подалась, вперед:

- Вы говорите о пиратах, капитан Брансом?

- Да! - ответил тот. - И это тоже факт.

Поняв, чем она встревожена, майор вступил в разговор с целью успокоить ее:

- Клянусь частью, об этом не стоит даже упоминать в присутствие дамы. Во всяком случае в наши дни этот факт имеет значение только для трусов.

- Ого! - капитан Брансом в ярости раздул щеки.

- Пираты, - сказал майор Сэндз, - это все уже в прошлом.

Лицо капитана побагровело. Его возражение приняло форму деланного сарказма:

- Конечно, плавание в Карибском море сейчас так же безопасно, как в каком-нибудь английском озере.

Высказавшись, он полностью переключился на обед, тогда как майор обратился к месье де Берни:

- Следовательно, вы едете с нами не дальше Санта-Крус?

Поскольку выяснилось, что посягательство на их уединение будет кратковременным, к нему вернулось былое добродушие, и манеры стали более обходительными, чем прежде.

- Не дальше, - ответил тот.

Лаконичность ответа не поощряла дальнейших вопросов, тем не менее майор Сэндз настойчиво продолжал интересоваться.

- У вас там есть дела?

- Нет, никаких. Я ищу корабль. Корабль, чтобы добраться до Франции.

Майор был озадачен.

- Но, несомненно, находясь на борту такого прекрасного корабля, как «Кентавр», вы могли бы спокойно добраться до Плимута, а там найти шлюп, который перевез бы вас через пролив.

- Верно, - сказал де Берни. - Верно! Я об этом как-то не подумал.

Майор почувствовал внезапное опасение, что, возможно, сказал слишком много. К своему ужасу он услышал высказанное мисс Присциллой предложение, которое, как он опасался, сам же подсказал.

- Теперь вы подумаете об этом, месье?

Черные глаза де Берни вспыхнули, останавливаясь на ней.

- Видит Бог, мадемуазель, вы способны заставить человека поступить таким образом.

Майор Сэндз довольно внятно фыркнул на это, как он считал, выражение неугомонной и дерзкой французской галантности. Де Берни же после небольшой паузы с задумчивой улыбкой добавил:

- Но увы! На Санта-Крус меня ждет друг. Я должен вместе с ним плыть во Францию.

- А я думал - на Гваделупе, куда вы так стремились попасть, - с легким удивлением сказал майор. - Ведь Санта-Крус вам предлагал капитан.

Если он думал смутить месье де Берни, поймав его на этом противоречии, то вскоре ему пришлось разочароваться. Француз медленно, все еще улыбаясь, повернулся к нему, но задумчивость уступила место презрительной усмешке.

- Ну, зачем же упрекать меня в невинном обмане, совершенном из учтивости к даме. Это скорее хитрость, чем доброжелательность, майор.

Майор Сэндз покраснел. Терзаясь от надменной улыбки француза и чувствуя себя в затруднительном положении, он совершил грубый промах.

- Зачем нужен обман, сэр?

- Добавьте также: зачем нужна учтивость? У каждого свой характер, сэр. Вы осуждаете меня за вежливый обман, а сами проявляете оскорбительную прямолинейность. Оба мы хороши.

- В этом есть что-то, с чем я вовсе не могу согласиться. Чтоб мне лопнуть, не могу.

- Тогда пусть мадемуазель нас рассудит, - улыбаясь, предложил француз.

Но мисс Присцилла покачала своей золотистой головой.

- Это означало бы выступить против одного из вас. Слишком неблагодарная задача.

- Простите меня. Оставим этот вопрос нерешенным. - Он снова повернулся к капитану Брансому. - Кажется, вы говорили, капитан, что идете к Доминике?

Таким образом он перевел беседу в другое русло.

У майора осталось неприятное чувство унижения. Оно мучило его и нашло свое выражение позже, когда он с мисс Присциллой снова оказался на полуюте.

- Не думаю, чтобы французу понравилось, что его заставили замолчать, - сказал он.

За столом майор едва скрывал враждебность к чужаку, нарушившему его ощущение благополучия. В ее глазах он проиграл в сравнении с вежливым и спокойным французом. И теперь его самодовольство вызвало у нее раздражение.

- Разве его заставили замолчать? - сказала она. - Я этого не заметила.

- Вы не... - светлые выпученные глаза майора, казалось, стали еще больше на покрасневшем лице. Затем он громко расхохотался. - Вы, наверное, мечтали, Присцилла, и были невнимательны. Я ясно дал ему понять, что не позволю дурачить себя его противоречиями. Я всегда легко распознаю обман, и его рассердило столь быстрое разоблачение.

- Он очень достойно скрывал свою досаду.

- О, да! В этом я ему полностью верю. Но видно было, что я его задел. Чтоб мне лопнуть, видно было. Вы почувствовали степень его лицемерия. Сначала он не думал о плавании через океан на «Кентавре». Затем оказалось, что у него есть друг, который ждет его на Санта-Крус, а я знаю, что все время Санта-Крус ему предлагал капитан, которого он не мог уговорить высадить его, как он этого хотел, на Гваделупе. Интересно, что человек должен скрывать, чтобы так неуклюже лгать.

- Что бы там ни было, нам до этого дела нет.

- Вы делаете слишком поспешный вывод. Я же, в конце концов, королевский офицер, и мой долг - знать обо всем, что творится в этих водах.

- Зачем мучить себя? Через день-два он снова уйдет от нас.

- Конечно. И слава богу!

- Я вижу мало причин для радости. Месье де Берни проявил бы себя остроумным попутчиком.

Брови майора поднялись.

- Вы находите его остроумным?

- А вы нет? Разве не проявил он ума в своих ответах, когда вы его задели?

- Ум! Мой бог! Да я думал о нем, как о самом неловком лжеце, какого я когда-либо встречал.

В этот момент над люком на квартердеке появилась черная шляпа с колышущимся плюмажем. Месье де Берни направлялся на полуют, чтобы присоединиться к попутчикам.

Майор считал его приход непрошеным вторжением, но глаза мисс Присциллы засветились доброжелательством к учтивому французу. А когда она пересела к изголовью кушетки, словно освобождая для него место рядом с собой, майору ничего не оставалось, как скрыть свою досаду под маской холодной корректности.

Мартиника уже таяла в дымке за кормой, и «Кентавр», слегка кренясь на левый борт, шел в западном направлении под полными парусами.

Месье де Берни похвалил северо-восточный бриз в выражениях человека, хорошо разбирающегося в этих вопросах. По его мнению, им повезло, поскольку в это время года здесь преобладает северный ветер. Затем он высказал предположение, что, если ветер удержится, то перед рассветом они подойдут к Доминике.

Майор, не желавший отставать от де Берни в проявлении осведомленности в карибских вопросах, выразил удивление, что капитан Брансом собирается зайти на остров, населенный, главным образом, карибами, на котором находилось единственное, не имеющее какого-либо значения, французское поселение в Розо. Готовность ответа француза удивила его.

- При обычных обстоятельствах я бы согласился с вами, майор: посещение Розо не принесет выгоды. Но для капитана, ведущего торговлю на свой страх и риск, это может оказаться весьма прибыльным. Оставим это дело капитану.

Правильность его догадки подтвердилась на следующее утро, когда они стали на якорь возле Розо, на западном берегу Доминики. Брансом, торговавший в компании с совладельцами судна, сошел на берег, чтобы закупить шкуры, ради которых ему пришлось оставить уютную каюту под палубой. Он знал здесь несколько торговцев-французов, у которых можно было купить товар за половину той цены, что пришлось бы заплатить на Мартинике или где-нибудь еще. Это объяснялось тем, что карибы, убивавшие и обдиравшие скот, довольствовались значительно меньшим по сравнению с тем, во что обходились доставка и содержание негров-рабов, работавших в более благоустроенных поселениях.

Так как погрузка шкур требовала задержки на день-два, то месье де Берни предложил своим спутникам экскурсию на остров. Тепло встреченное мисс Присциллой, это предложение было тотчас же принято.

На берегу они нашли трех пони и в сопровождении Пьера, мулата, бывшего слугой у де Берни, выехали посмотреть кипящее озеро, это чудо Доминики, и ее плодородные равнины.

Майор попробовал было настаивать на эскорте. Но месье де Берни, проявив глубокое знание этих мест, заверил, что карибы Доминики настроены дружественно и их нечего опасаться.

- Если бы дело обстояло иначе, - сказал он в заключение, - всей команды корабля не хватило бы, чтобы защитить нас, и я никогда бы не предложил этой прогулки.

Присцилла ехала между двумя кавалерами, но ее вниманием в основном завладел находчивый де Берни. Майор же в это время размышлял о том, что, вероятно, замечательное сходство этого человека с покойным королем давало ему превосходство над его, майора, внешностью. Он подумал, что де Берни наделен той же природной галантностью, что и король, и огорчался, что это сходство делает француза, как и короля Карла, в чем-то привлекательным для противоположного пола.

Его тревога была бы значительно сильней, если б он не знал, что через день-другой этот длинноногий, цыганского вида пришелец исчезнет из их жизни. Майор не мог себе представить, что могла найти в этом человеке мисс Присцилла, почему уделяет ему столько внимания. В сравнении с его собственным солидным достоинством француз был не больше, чем пустым бездельником. Просто непостижимо, что она оказалась ослепленной этим поддельным блеском. И, однако, женщины, даже лучшие из них, часто впадали в ошибку из-за недостатка проницательности. Следовательно, надо только благодарить бога, что знакомству с этим искателем приключений предопределено быть скоротечным. Если бы оно затянулось, мошенник мог узнать о богатом наследстве мисс Присциллы, и чтобы завладеть им, без сомнения, использовал бы все свое искусство очаровывать.

А в том, что это - искатель приключений, майор Сэндз был убежден. Он тешил себя надеждой, что умеет распознавать людей с первого взгляда, и инстинктивно чувствовал предубеждение против этого замкнутого негодяя. Его убежденность получила подтверждение в тот же вечер в Розе.

На берегу, оставив пони, они наткнулись на крепкого, пожилого, грубо одетого француза, пропахшего ромом и табаком. Это был торговец, один из тех, у кого капитан Брансом скупал шкуры. Этот человек остановился перед ними, как громом пораженный, и округлившимися глазами долго смотрел на де Берни. Затем на его обветренном лице появилась подозрительная усмешка, и с преувеличенной вежливостью, граничившей с иронией, он снял с седой нечесаной головы потрепанную шляпу.

Майор Сэндз не знал французского. Но дерзкий фамильярный тон приветствия не позволил ошибиться:

- Никак ты, де Берни? Черт возьми! Не надеялся тебя снова увидеть.

Де Берни помедлил и ответил тем же легким полунасмешливым тоном:

- А, это ты, пройдоха? Ты теперь стал торговать шкурами?

Майор Сэндз прошел вперед с мисс Присциллой, оставив их говорить. Майор был необычайно доволен.

- Подозрительная встреча для нашего блестящего джентльмена. Очень подозрительная. И тип друзей подходящий. Более чем когда-либо меня интересует, кем он может быть?

Но мисс Присциллу раздражали и его интерес, и его удовлетворенность: она находила это мелким. Похоже, что она знала острова лучше его, знала, что Жизнь в колониях может сталкивать людей самым случайным образом, и только безрассудный или невежественный человек станет из этого делать выводы.

В этом смысле она и высказалась.

- Черт побери, сударыня! Вы защищаете его?

- Я не представляла, что на него будут нападать, Пока вы, Барт, не стали этого делать. В конце концов, Месье де Берни никогда и не делал вида, что прибыл к нам из Версаля.

- Так это потому, что он сомневается, поверят ли ему. Фи, детка! Этот малый - искатель приключений!

- Я тоже так думаю, - улыбнулась она рассеянно. - Мне нравятся искатели приключений и предприимчивые люди.

Ее согласие потрясло и напугало его больше, чем противоречие.

Только то, что де Берни догонял их быстрым шагом, спасло ее от нравоучения. Но ее ответ, который майор считал легкомысленным, мучил его и заставил упомянуть об этой встрече вечером, после ужина, когда все собрались в большой каюте.

- Странный случай, месье де Берни. Вы лицом к лицу сталкиваетесь здесь со знакомым, на Доминике.

- Действительно, странный, - с готовностью согласился француз. - Это мой бывший собрат по оружию.

Брови майора полезли вверх.

- Вы были солдатом, сэр?

В глазах француза появился странный блеск. Похоже, вопрос не доставил ему удовольствия.

- В некоторой степени, - сказал он наконец и повернулся к Брансому, сбросившему свой мундир и непринужденно сидевшему в рубашке и брюках. - Это был Лафарж, капитан. Он говорит, что торгует с вами. Мы были с ним вместе на Санта-Каталине под начальством Сьера Симона и оказались среди тех немногих, кто остался жив после набега Переса де Гусмана. Лафарж и еще двое спрягались в маисовом поле, и когда все было кончено, той же ночью убрались прочь в открытой лодке и добрались до Мэйна. Я был ранен, а левая рука оказалась сломанной во время бомбардировки осколком картечи. Но, как говорят итальянцы, нет худа без добра. Это спасло мне жизнь. Собственная беспомощность заставила меня прятаться, а эти трое присоединились ко мне после. То были мои первые раны. Мне тогда еще не было и двадцати. Только молодость и сила спасли мне руку и саму жизнь в последовавших испытаниях и лишениях. Таким образом, насколько мне известно, в живых остались только мы четверо из ста двадцати человек. Когда Перес захватил остров, он мстил защитникам, убивал шпагой каждого, кто остался в живых. Это было подлое избиение. Беспричинная жестокость.

Де Берни задумался и, возможно, закончил бы на этом свой рассказ, но мисс Присцилла, нарушив наступившую тишину, попросила его рассказать подробнее.

Уступая просьбе, он рассказал, как была основана колония на Санта-Каталине, как начали обрабатывать землю: выращивать маис и подорожник, сладкий картофель, маниоку и табак. Присцилла слушала его с пытливым взглядом, а он показал картину процветания колонии, когда из Панамы с четырьмя кораблями и превосходящими силами налетел дон Хуан Перес де Гусман, чтобы выместить на них свою злобу. Рассказал он и о том, как на требование сдаться Симон гордо ответил, что поселение будет сохранено для английской короны, и что они скорее умрут, чем сдадутся. Своим рассказом о храбрости маленького гарнизона, проявленной несмотря на подавляющее превосходство испанцев, де Берни взбудоражил слушателей, а затем вызвал их сочувствие описанием последовавшей резни и бессмысленного уничтожения цветущих плантаций.

Когда он закончил рассказ, на его худощавом лице появилась улыбка, мрачная и в то же время задумчивая. Морщины на его лице, более глубокие, чем следовало для его возраста, стали еще заметнее.

Испанцы заплатили за это в Порто-Белло, в Панаме и еще во многих местах. Дорого заплатили! Но вся испанская кровь, пролитая с тех пор, не может искупить жестокого и трусливого уничтожения англичан и французов, бывших союзниками на Санта-Каталине.

Осветив немного свое прошлое и историю Вест-Индских поселений, де Берни произвел впечатление на слушателей. Даже майор, несмотря на предубеждение, почувствовал себя очарованным этой личностью.

После ужина, когда убрали со стола, месье де Берни сходил в свою каюту за гитарой. Усевшись на кормовой рундук спиной к большому окну, открытому настежь, он спел несколько песен своего родного Прованса и пару необычайно трогательных испанских мелодий в минорном ключе, которыми славится Малага. Все были очарованы его густым баритоном, и даже майору пришлось признать, что у де Берни удивительный дар петь. Но он постарался сделать это признание покровительственным тоном, как бы подчеркивая пропасть, лежавшую между ним и его значением и этим случайно встреченным иностранцем. Он считал это необходимой предосторожностью, так как не мог не заметить впечатления, которое произвел этот человек на неопытную мисс Присциллу. И, без сомнения, именно по этой причине на следующее утро майор Сэндз позволил себе насмешку в адрес де Берни, пробив тем самым брешь в отношениях с девушкой, бывшей на его попечении.

Наклонившись над резными перилами квартердека, они в это время наблюдали за погрузкой, проводимой под присмотром капитана Брансома, не согласившегося доверить это дело квартирмейстеру или боцману.

Из главного люка убрали комингсы и на ремнях, спущенных в люк, кипы шкур поднимали на борт с плотов, стоявших возле корабля. На шкафуте дюжина обнаженных до пояса матросов тянула канат, обливаясь потом в невыносимой жаре, в то время как другие в душном и зловонном мраке трюма укладывали тюки. Капитан, в штанах и рубашке, с повязанной голубым платком рыжей головой и блестевшим от пота красным веснушчатым лицом, сновал то туда, то сюда, руководя подъемом и укладкой, и иногда от избытка энергии помогал тянуть канат.

В этой суматохе в проходе, ведущем к корме, появился месье де Берни. Как бы идя на уступку жаре, он был без камзола. В надетой поверх штанов белой батистовой рубашке с кружевными манжетами он выглядел легким и свежим, несмотря на тяжелый черный парик и широкополую черную шляпу.

С фамильярной непринужденностью он приветствовал Брансома, и не только его, но и боцмана Сироута. Возле фальшборта он остановился, посмотрев вниз, на плоты с молчаливыми обнаженными карибами и крикливыми надсмотрщиками-французами. Он крикнул им что-то - майор предположил, что это была какая-то непристойная французская шутка - заставив их рассмеяться и ответить в грубовато-веселой манере, что-то сказал матросам, работавшим возле люка, и те стали ухмыляться. Затем, когда Лафарж вскарабкался на борт, вытираясь и требуя рома, де Берни поддержал это требование и, подталкивая перед собой к кормовому трапу Брансома, пошел за ним вместе с Лафаржем, небрежно положив руку на плечо старого торговца.

- Дешевый трюк, - пренебрежительно заметил майор. - Этот человек лишен чувства собственного достоинства и совершенно не признает дисциплины.

Мисс Присцилла искоса посмотрела на него и слегка наморщила переносицу.

- Насколько я понимаю, это не так.

- Не так? - удивился майор. Он расставил свои полные ноги, убрал с перил локти и выпрямился. От самодовольства его тяжелая фигура стала казаться еще более тяжеловесной. - Однако, как иначе можно судить, видя его слишком непринужденное обращение с этим подонком. Чтоб мне лопнуть, мне было бы неловко.

- Вам это не грозит.

- Спасибо, конечно, нет.

- Надо быть очень уверенным в себе, чтобы позволить себе такое.

Это были жестокие слова, но его тон насмешливого превосходства необычайно раздражал ее.

- Мне... мне кажется, я не понимаю. Чтоб мне лопнуть, не понимаю.

Не пугаясь его ледяного тона, она безжалостно объяснила:

- Я вижу в месье де Берни человека, по происхождению и такту стоящего выше мелкой необходимости отстаивать свое достоинство.

Майор собрал воедино всю свою сообразительность и после минутного замешательства рассмеялся. Он считал, что это самое действенное средство против такой ереси.

- Господи! Это же притворство! Вы говорите - происхождение. Чепуха! Ну, какие знаки происхождения находите вы в этом разряженном шуте?

- Его имя, поведение, его...

Но майор не позволил ей продолжать. Он снова рассмеялся.

- Его имя? Вы имеете в виду частицу «де»? Но, клянусь честью, ее носят многие, кто давно уже утратил все претензии на аристократизм, и многие, кто вообще не имел права на нее. Да и знаем ли мы, что это его имя? Что же касается его поведения, давайте рассмотрим. Вы видели его там, внизу, одного среди матросов. Разве может джентльмен так вести себя?

- Мы возвращаемся к началу, - сказала она холодно. - Я указала вам причину, почему такие, как он, могут делать это без всякого ущерба. Вы же не ответили мне.

Он почувствовал ее раздражение, но не сказал об этом, подавив свой растущий гнев. Столь хорошо обеспеченную даму должен ублажать человек осмотрительный, знающий, как сделать ее своей женой. А майор Сэндз был очень осмотрительным человеком.

- Но, дорогая Присцилла, я не ответил по той причине, что вы не нуждались в ответе. Вы - маленький, упрямый ребенок. - Он улыбнулся, успокаивая ее. - Вам следовало бы доверять моему зрелому мнению о людях. Следовало бы, чтоб мне лопнуть! - Он сменил тон. - Но к чему понапрасну говорить о человеке, который завтра-послезавтра уйдет, и которого мы никогда больше не увидим.

Она вздохнула, взмахнув веером. Последующие ее слова, возможно, были сказаны только для того, чтобы досадить майору и наказать его:

- Я не испытываю никакого удовлетворения от этой мысли. Мы так мало встречаем людей, с которыми хотелось бы когда-нибудь встретиться вновь. Так вот, для меня месье де Берни - один из тех немногих.

- В таком случае, - сказал он, стараясь сохранить холодный тон, - слава богу, что этот джентльмен скоро уйдет своей дорогой. В этих отдаленных колониях, дорогая, у вас мало возможностей проявить... э-э... осмотрительность в выборе друзей. Несколько месяцев, проведенных в Англии, совершенно изменят вашу точку зрения.

- Да, возможно, - сказала она с прелестным смирением. - До сих пор мне приходилось довольствоваться обществом, навязанным обстоятельствами. В Англии у меня будет выбор.

Этой двусмысленностью ему был дан небольшой урок. И если майор сомневался относительно истинного смысла ее слов, то у него не было сомнений в том, что до прибытия в Англию, где ей представится возможность выбора, ему следует устранить саму возможность выбора, став ее мужем.

Но она еще не достигла своей цели покарать его за высокомерие.

- Что же касается месье де Берни, то, может быть, есть еще возможность уговорить его совершить путешествие вместе с нами. Нельзя пренебрегать хорошей компанией в пути. Время иногда тянется ужасно медленно.

Она очень мило взглянула на него поверх веера, а он, побагровев, вытаращил на нее глаза.

- Не попытаться ли вам, Барт, уговорить его?

- Мне? - произнес он с отвращением. - Уговорить его? Чтоб мне лопнуть, вы, конечно, шутите?

Она рассмеялась тихим загадочным смехом, как бы соглашаясь прекратить этот разговор.

Позже, когда они находились еще на квартердеке, к ним подошел месье де Берни. Он принес сплетенную из пальмовых листьев корзину, полную свежих апельсинов и плодов манго. Предложив их мисс Присцилле, он сказал, что посылал утром Пьера, своего слугу-мулата, на берег собирать для нее фрукты. Она благосклонно приняла подарок, поблагодарив его.

- Это пустяк, - сказал он, отклоняя благодарность.

- В подарке, сэр, главное - внимание.

Майор считал, что ему придется проявить внимание будущем. В молчании он предавался размышлениям, в то время как де Берни завязал с ней разговор. Француз был весел, остроумен, и, как показалось майору, она слишком скоро начала смеяться. Не обладая таким даром светского обращения, майор все больше и больше тревожился. А что, если этот искатель приключений, осознав ее привлекательность, решится, в конце концов, на путешествие в Европу на «Кентавре»? Или мисс Присцилла, чей смех и само поведение казались ему капризом, настолько забудет о своем достоинстве, что сама предложит де Берни такой вариант?

Весь этот день, проклиная в душе задержку, вызванную погрузкой шкур, майор был угрюм и встревожен. Однако вечером за ужином, ему неожиданно предоставилась возможность отомстить тому, кто был причиной этих мучений.

3. МОЛЬБА БРАНСОМА

Перед заходом солнца «Кентавр» снялся с якоря у Доминики и, имея ветер справа, взял курс на запад, к острову Авес, как бы намереваясь обойти стороной Гваделупу.

Задав курс, капитан спустился вниз ужинать. Большие кормовые окна стояли широко открытыми, и в них отступала зеленая масса острова. Капитан Брансом без сожаления подумал, что больше никогда его не увидит. Его хорошее настроение основывалось на том, что последний заход на остров сделан, товар погружен и уже определенно можно думать о доме и безмятежном покое в лоне семьи, почти забывшей о нем. Тем не менее, он пребывал в уверенности, что, подобно ему, семья с радостью воспримет его отставку и вознаградит его за все эти годы тяжелого труда и мужественно перенесенные опасности и лишения.

Удовлетворенность сделала его сверх меры болтливым. Плотный, оживленный сидел он в рубашке во главе стола, который обслуживал одетый в белую куртку негр-стюард Сэм и выделенный ему в помощь слуга месье де Берни. Пиршество в этот вечер затянулось. Здесь были и свежее мясо, и черепаха, и овощи, взятые на борт днем, а также жареный тунец, которого после полудня поймал де Берни. По такому случаю капитану предоставился случай угостить своих пассажиров сладким перуанским вином, которое он на свой грубый вкус находил весьма изысканным.

Месье де Берни выпил за благополучное возвращение капитана и многие счастливые годы в лоне семьи, находившейся так далеко, и которую он так редко видел.

- Может показаться странным, - сказал капитан, - чтобы человек почти не знал собственных детей. Чудовищно! Четверо прекрасных мальчишек почти выросли и возмужали, а для меня они пока как посторонние люди. - Задумчивая улыбка осветила его красное добродушное лицо. - Но теперь будущее принадлежит нам, и оно должно вознаградить меня за прошлое. К тому же в Бэббикомбе меня ждет кроткая, терпеливая женщина. Теперь я буду рядом с ней и докажу, что годы, проведенные вдали, не пропали зря. А этот мой последний рейс обещает быть удачным. Мы получим кучу денег за эти шкуры, когда продадим их дома. Старый Лафарж хорошо услужил мне в этот раз.

Упоминание о старом торговце-французе разрушило ход его мыслей. Он взглянул на де Берни, одиноко сидевшего у края стола. Напротив француза, справа от хозяина, сидел майор с Присциллой.

- Странно, - продолжал капитан, обращаясь к де Берни, - что вы случайно встречаете старого буканьера через столько лет. И странно, что я не вспомнил вас, хотя ваше имя и было мне чем-то знакомо, пока Лафарж не напомнил мне.

- Да, - спокойно согласился де Берни, - жизнь - это цепь странных случайностей. Встретив его, я вспомнил прошлое.

Майор насторожился. Он услышал интересные факты, которые следовало разузнать.

- Вы говорите, что француз-торговец был когда-то буканьером?

Ему ответил де Берни.

- Клянусь честью, что мы в Санта-Каталине были немногим лучше. А затем и вовсе ушли с Морганом.

- С Морганом? - майор отказывался верить своим ушам. - Вы имеете в виду Генри Моргана?

- Да, сэра Генри Моргана. Нынешнего губернатора Ямайки.

- Но... - Майор, нахмурившись, сделал паузу. - Вы хотите сказать, что тоже плавали с ним?

Де Берни, словно не замечая недоверчивости в его голосе, ответил просто и естественно:

- Ну, конечно, Я участвовал в его походах. Был с ним в Порто-Бело и в Панаме. В Панаме я командовал французским контингентом его отряда. И мы тогда достаточно отомстили за кровь, пролитую в Санта-Каталине.

Мисс Присцилла слушала необычайно настороженно и внимательно. Не зная этих событий, объяснявших волнение майора, она видела в этом только новую историю о смелых подвигах и надеялась, что де Берни убедят рассказать ее. Но лицо майора приняло озадаченный вид и казалось несколько побледневшим. Всем своим видом он выражал удовлетворение собственной проницательностью, которая под важным видом и привлекательностью, под галантностью и искусством певца открыла его истинную сущность. Назвав француза искателем приключений, он ошибся даже в лучшую сторону.

Наступила долгая пауза, во время которой де Берни взял себе ломтик мармелада из гуавы и наполнил бокал вином. И когда он ставил приземистую бутылку назад, майор, наконец, взорвался:

- Значит, вы просто... просто проклятый пират! И, чтоб мне лопнуть, у вас еще хватает наглости признаться в этом!

Мисс Присцилла и капитан одновременно воскликнули в тревоге:

- Барт!

- Майор Сэндз, сэр!

В каждом из возгласов сквозило осуждение. Но месье де Берни, не проявляя обиды, улыбнулся в ответ на их страхи и махнул своей рукой, успокаивая их.

- Пират? - он выглядел почти довольным. - Ну, нет. Флибустьер? Извольте. Или буканьер.

- Какая разница, - скривил губы майор.

- Разница? О, разница в самой сути, - пришел на выручку капитан Брансом, поскольку де Берни похоже не собирался давать объяснения. - У буканьеров было нечто вроде хартии. Поощряемые правительствами Англии и Франции, они сдерживали алчность Испании, совершая набеги преимущественно на испанские корабли и поселения.

- И делали это, клянусь, как никто другой, - поддержал капитана де Берни, развивая эту мысль дальше. - Вы бы не усмехались, майор, если бы пересекли с нами Дарьен.

Он начал вспоминать. Рассказал об этом невероятно сложном переходе, проделанном частично пешком, а частично водой, по реке Чагрес. Описал трудности, которые они встретили и преодолели: как 8 дней шли без пищи, спасаясь лишь изредка попадавшимися яйцами аллигаторов с отвратительным запахом мускуса, как вынуждены были есть полоски кожи, употребляя даже собственные ремни, чтобы обмануть измученные голодом желудки, и как в истощенном состоянии, шатаясь от усталости, появились, наконец, в виду Панамы. Панамы, которая была предупреждена и приготовилась встретить их пушками и конницей, превосходя их в численности в три раза.

- Если бы только испанцы отогнали свой скот из саванны, где мы расположились на ночь перед боем, то мы бы от голода стали для них легкой добычей. И я бы сейчас не рассказывал вам об этом. Но скот все же остался, молодые волы и лошади. Мы убивали животных и ели мясо почти сырым. Так, милостью божьей, мы смогли восстановить свои силы, провести атаку и взять штурмом город.

- Милостью божьей! - возмущенно воскликнул майор. - Это богохульство, сэр!

Но де Берни остался спокойным.

- Вы слишком нетерпимы, майор, - только и сказал он.

- К ворам? Конечно. Я называю вещи своими именами, сэр. И можете не стараться придать романтический ореол грабежу Панамы. С каким бы искусством вы не рассказывали о нем, все равно это останется только грабительским набегом, а люди, участвовавшие в нем - Морган и его головорезы - останутся кровожадными бандитами.

Ввиду такого оскорбительного поведения майора, капитан сильно встревожился. Кем бы ни был месье де Берни сегодня, от прежних времен, когда он занимался ремеслом буканьера, у него в жилах должна была течь горячая кровь. Если она вскипит, может произойти беда, а капитан не хотел ничего подобного на борту «Кентавра». Он начал было обдумывать план вмешательства, но француз, по-прежнему не проявлявший признаков раздражения, опередил его:

- Понимаете ли вы, майор, что ваши слова можно расценить почти как измену? Клянусь честью, это упрек вашему королю, который не разделяет вашей слишком чувствительной честности. Поскольку, если бы он относился к Генри Моргану, подобно вам, то никогда бы не возвел его в рыцарский сан и не доверил бы ему пост губернатора Ямайки.

- Верно, - поддержал его капитан Брансом, надеявшийся смягчить опрометчивость майора. - И надо добавить, что месье де Берни служил у сэра Генри Моргана в должности лейтенанта, чтобы помочь в наведении порядка на морях.

Возражение на эти слова последовало не от майора, а от самого де Берни:

- Ах, все это уже в прошлом. Я подал в отставку и подобно вам, капитан, еду домой наслаждаться заслуженным отдыхом.

- Не имеет значения. Тот факт, что вы занимали этот пост и владели званием королевского офицера, невзирая на Панаму, Порто-Бело и все остальное, должен быть достаточным для майора Сэндза.

Но майор не собирался уступать.

- Вы прекрасно знаете, что поставили вора ловить другого вора. Можете петь дифирамбы вашим буканьерам, сэр. Но вы сами знаете, что они стали настоящим бичом, и чтобы избавить от них моря, вашего друга Генри Моргана купили рыцарским достоинством, а офицерские звания давали его бывшим сообщникам.

Месье де Берни пожал плечами и откинулся в кресле, спокойно потягивая вино. Своим немного презрительным поведением он как бы подчеркивал нежелание спорить. Его место занял капитан Брансом.

- Однако, именно сэра Генри Моргана надо благодарить за то, что сейчас можно безопасно плавать по морю. Хотя бы это говорит в его пользу.

- Его заставили это сделать, - усмехнулся майор. - Однажды его захватили дома - и едва не повесили за вероломство, с которым он пренебрегал своими новыми обязанностями. Как будто можно верить таким людям! Только угрозы заставили его выполнить обещание, за которое ему заплатили заранее. Допускаю, что после этого он энергичней взялся за дело очищения морей. Но ничто не заставит меня забыть, что именно он и ему подобные наводили ужас в этих водах прежде.

- Надо все-таки отдать ему должное, майор, - доказывал Брансом. - Сомневаюсь, что кто-то другой смог бы сделать то, что сделал он. А чтобы положить конец беспорядкам на море, ему нужны были свои люди.

Но майор не сдавался. Будучи раздраженным, он в пылу скоро опрометчиво коснулся вопросов, которые еще вчера забота о Присцилле заставляла его обходить стороной.

- Положить конец, говорите вы? А мне помнится, приходилось кое-что слышать о пирате по имени Том Лич, который все еще разгуливает по Карибскому морю, бросая вызов Моргану.

Лицо Брансома потемнело.

- Том Лич? Будь он проклят! Но Морган еще доберется до него. Везде известно, что Морган предложил пятьсот фунтов за голову последнего буканьера.

Месье де Берни, отставив свой бокал, оживился.

- Он не буканьер, капитан. И мне обидно слышать такое именно от вас. Том Лич - всего лишь подлый пират.

- Точно, - поддержал его Брансом, - это самый страшный головорез из когда-либо бороздивших моря. Жестокий зверь без чести и жалости, поднявший оружие против всех и стремящийся только к грабежу.

И он пустился в описание ужасов, характеризовавших действия Лича, пока де Берни не остановил его, подняв длинную изящную руку.

- Вы вызываете отвращение у мисс Присциллы... Заметив ее бледность, капитан попросил у нее извинения и закончил мольбой:

- Господи, приведи поскорей этого грязного негодяя к вечной стоянке в море.

Мисс Присцилла вмешалась в разговор:

- Вы уже достаточно наговорились о пиратах, - заметила она с укором, заставив майора осознать, наконец, неприличность своего поведения.

Затем она наклонилась к месье де Берни и улыбнулась ему самой милой улыбкой, вознаградив его за необыкновенное терпение и самообладание.

- Месье де Берни, может вы сходите за гитарой и споете нам еще раз?

Француз пошел исполнять ее просьбу, тогда как майор, пребывая в дурном настроении, удивлялся, почему отвратительное прошлое этого искателя приключений произвело столь малое впечатление на его подопечную. Решительно, ей необходимо пожить спокойной сельской жизнью в Англии, чтобы впредь видеть мир в истинном свете.

4. ПРЕСЛЕДОВАНИЕ

Историческая правда в отношении сэра Генри Моргана и пресловутого Тома Лича настолько четко выявилась в разговоре в каюте «Кентавра», что автору остается добавить совсем немного.

Конечно, власти припугнули Моргана за недостаток рвения в выполнении поставленной перед ним задачи по искоренению морского разбоя, сильно распространившегося в Карибском бассейне. Строгость подействовала на него, и вскоре после выхода из Берегового Братства он проявил чудеса в исполнении долга. Подействовала сама сила примера. Тот факт, что он стал под знаменем закона и порядка с последовавшим за этим роспуском пиратского флота, где он был адмиралом, заставил людей, следовавших за ним, вернуться к мирным занятиям: заготовке ценной древесины и работе на плантациях. Многих привлекла объявленная Морганом общая амнистия с предоставлением в кредит 25 акров земли каждому флибустьеру, который пожелает оставить море. Тех же, кто дерзко продолжал пиратствовать, он преследовал энергично и безжалостно, чтобы заслужить от правительства не только выговор или угрозу смещения с поста. Однако, несмотря на все его усилия несколько грабителей все еще уходили от него, и власти не постеснялись предположить, что Морган, возможно, ведет двойную игру и получает дань от тех, кто остается на свободе.

Сэр Генри был не только взбешен этим намеком, он опасался основанного на нем серьезного обвинения, результате чего мог лишиться головы. И тогда старый пират понял, что приняв рыцарское достоинство и звание королевского офицера, дал залог Судьбе, и проклиная и то, и другое, он приступил к делу, оказавшемуся более трудным, чем он предполагал.

Будучи искусным моряком и в то же время жестоким и безжалостным негодяем, Том Лич собрал вокруг себя множество пиратов, не желавших отказываться от прежнего образа жизни, и с ними на «Черном Лебеде», мощном сорокапушечном корабле, действовал в Карибском море, производя ужасные опустошения. Став объявленным вне закона отщепенцем, восстановившим всех против себя, он отринул все каноны Берегового Братства, как именовали себя буканьеры. Он был лишь разбойником, ведущим боевые действия против всех кораблей. Не обращая внимания на их принадлежность, он захватывал их, грабил и топил.

Четыре беспокойных месяца Морган тщетно охотился за ним, и чтобы привлечь к этой охоте других, назначил награду в пятьсот фунтов стерлингов за голову пирата. Однако, Том Лич не просто ускользал и становился еще более дерзким в своих грабежах, но два месяца назад у берегов Гренады, где два корабля ямайской эскадры загнали его в тупик, он принял бой и при этом один правительственный фрегат потопил, а другой вывел из строя.

Этому-то злодею и желал капитан Брансом в своей мольбе как можно скорее попасть на вечную стоянку. Однако, следующее утро принесло ему серьезные опасения, что если его мольба и должна быть услышана, то не похоже, чтобы это произошло вовремя.

Выйдя на палубу пораньше, чтобы подышать свежим воздухом и пригласить попутчиков к завтраку, месье де Берни увидел, что капитан с полуюта рассматривает в подзорную трубу корабль, находившийся по правому борту в трех-четырех милях к востоку. Рядом с капитаном стояли майор Сэндз в своем ярко-красном мундире и очаровательная мисс Присцилла в светло-зеленом платье с кружевами цвета слоновой кости, подчеркивавшими красоту ее молочно-белой кожи.

Свежий северный ветер нес с собой приятную прохладу. С убранными марселями и значительным креном на левый борт «Кентавр» бороздил волны, держа курс почти точно на запад. Он все еще находился в нескольких лье к юго-востоку от острова Авес

Когда де Берни подошел, капитан опустил трубу. Повернув голову, он указал на корабль и передал трубу французу.

- Скажите-ка, месье, что вы о нем думаете?

Тот взял подзорную трубу. Не замечая тревоги в глазах Брансома, он вначале поздоровался с мисс Присциллой и майором, а затем долго рассматривал корабль. Когда же он опустил трубу, лицо у него стало серьезным, как и у капитана. Ни слова не говоря, он неторопливо подошел к перилам и, опершись на них локтями, снова навел трубу на корабль. На этот раз его исследование затянулось еще дольше.

Он внимательно осмотрел высокий черный корпус судна и черный нос в форме лебедя с позолоченным хохолком, а также попытался пересчитать пушечные порты на левом борту, насколько позволял курс судна. С той же обстоятельностью он оглядел гору поднятых парусов, над которыми не было никакого флага.

Де Берни так долго был занят этим осмотром, что, в конце концов, едва сдерживавший нетерпение капитан, вышел из себя.

- Ну, сэр? Ну? Что вы скажете о нем?

Де Берни снова опустил трубу и, безмятежно улыбаясь, посмотрел на капитана.

- Красивый и мощный корабль, - бросил он как бы мимоходом и обратился к попутчикам: - Завтрак ждет в каюте.

Майору, не страдавшему отсутствием аппетита, не требовалось дополнительного приглашения. Он ушел, прихватив с собой мисс Присциллу.

Когда они скрылись на кормовом трапе, улыбка исчезла с лица де Берни. Его черные глаза, ставшие серьезными, встретили беспокойный вопрошающий взгляд капитана.

- Я не хотел тревожить леди. Думаю, вы уже обо всем догадались. Это «Черный Лебедь», корабль Тома Лича.

- Вы уверены в этом?

- Так же, как и в том, что он идет наперерез вашему курсу.

Капитан выругался.

- И это в мое последнее плавание! - посетовал он. - Судьба могла бы позволить мне мирно завершить службу на море. Вы думаете... он собирается атаковать меня?

Де Берни пожал плечами.

- Это Том Лич. Он идет наперерез вашему курсу.

Капитан принялся ругаться и клясться, как человек волевой, однако сознающий собственное бессилие перед обстоятельствами.

- Подлая свинья! Что же ваш хваленый сэр Генри Морган позволяет ему свободно ходить по морю? За что король сделал его рыцарем и губернатором Ямайки?

- В конце концов, сэр Генри доберется до него. Будьте уверены.

Спокойствие француза перед лицом надвигающейся опасности только усилило ярость капитана.

- В конце концов! А чем это поможет мне? Что мне делать сейчас?

- А что вы можете?

- Мне приходилось сражаться или спасаться бегством.

- Что бы вы предпочли?

У Брансома это вызвало вспышку раздражения.

- Как я могу драться? У него вдвое больше пушек, а если дело дойдет до абордажа, то по численности команды у него десятикратный перевес, если не больше.

- Тогда надо спасаться бегством.

- Как я могу уйти? - закричал Брансом. - У него вдвое больше парусов.

На шкафуте несколько матросов, только что спустившихся с марсов, прикрывая руками глаза от солнца, разглядывали далекий корабль, но делали это спокойно, не подозревая опасности.

Де Берни снова обратился к подзорной трубе. Теперь он говорил, не отрывая от нее глаз.

- Несмотря на все его паруса, ход у него затруднен. Он слишком долго провел в море, и днище у него обросло, - объявил он, снова опуская трубу. - На вашем месте, капитан, я бы принял на румб или два ближе к ветру. На таком курсе вы смогли бы идти быстрее Лича, учитывая его теперешнее состояние.

Этот совет как будто рассердил Брансома.

- Но куда это приведет меня? Ближайший берег на этом курсе - Пуэрто-Рико, а до него более двухсот миль.

- Ну и что? Если этот бриз удержится, он никогда не догонит вас против ветра. В крутом бейдевинде он пойдет хуже, и вы сможете даже оторваться от него. Если вы даже ничего не станете делать больше, кроме сохранения этой дистанции, вы спасены.

- Так это, если бриз удержится. А кто гарантирует мне, что он удержится? Этот ветер не характерен для этого времени года, - не решаясь сделать выбор, капитан снова в ярости выругался. - А если я сделаю поворот оверштаг и снова пойду к Доминике? Это не так далеко и, в конце концов, безопаснее всего.

- Но тогда придется идти по ветру, а под ветром и с полными парусами он быстро догонит вас, несмотря на свое обросшее днище.

Однако, охваченный паникой Брансом заупрямился, поддавшись новой надежде, перестал рассуждать здраво.

- Направляясь к Доминике, можно скорее встретить другие корабли, - сказал он и, не дожидаясь ответа француза, шагнул к перилам полуюта и прокричал старшине приказ положить руль к ветру.

Теперь уже де Берни вышел из себя. От такого безрассудства он выругался с досады и начал спор, который капитан прервал напоминанием, что здесь командует он и поэтому готов выслушивать советы, но не потерпит приказов.

Сильно накренившись и зарываясь в воду, «Кентавр» повернул под ветер, после чего выпрямился и помчался на юг.

Удивленным этим внезапным маневром матросам было приказано снова подниматься наверх и распустить не только недавно убранные марсели, но еще дополнительно и брамсели. И едва матросы бросились выполнять приказ, как большой черный корабль, оказавшийся теперь слева за кормой, тоже изменил курс и начал преследование, рассеяв тем самым возможные сомнения относительно своих намерений.

Всем на борту «Кентавра» стало ясно, что они уходят от врага. Эта весть быстро распространилась по всему кораблю. Встревоженные матросы беспорядочно сбегали с бака и собирались на шкафуте, вокруг люка, чтобы поговорить.

Брансом, сойдя на квартердек, куда за ним последовал и де Берни, долго смотрел в подзорную трубу. Когда он, наконец, опустил ее, лицо его побледнело от ужаса.

- Вы были правы, - признал он. - Он скоро догонит нас, несмотря на то, что с поднятыми марселями мы пойдем быстрее. Пока это порождение сатаны сидит у нас на хвосте, мы не достигнем Доминики. Что же делать, месье? Может снова сделать поворот?

Полностью сознавая, что если бы он сразу же послушался совета де Берни, то оказался бы в лучшем положении, капитан снова обратился к опыту боевого моряка.

Де Берни, прежде чем ответить, задумался, и тяжелая складка пересекла его лоб. Брансом понимал, что француз делает подсчеты в уме, и это предположение полностью подтвердилось.

- Слишком поздно, - сказал наконец он. - Посчитайте, сколько времени вы потеряете, и прикиньте расстояние, которое потребуется, чтобы повернуть лишь на один-два румба и выйти на траверс вашего курса. Нет, капитан. Теперь вы привязаны к этому курсу, а это означает, что вам придется не только бежать, но и сражаться.

- Клянусь небом! Как можно сражаться с таким кораблем?

- Мне доводилось видеть, как добывали победу и при большем неравенстве сил.

Видя непоколебимое спокойствие француза, Брансом приободрился.

- Когда человек приперт к стене, - сказал он, - у него нет иного выхода. Он должен драться, невзирая на неравенство сил. Вы это имеете в виду, месье?

Де Берни оживился, тон его стал властным.

- Сколько у вас человек?

- Двадцать шесть в общей сложности, включая старшину и боцмана. А у Лича триста, если не больше.

- Значит нельзя позволить ему взять нас на абордаж. Доверьте мне ваши пушки, и я покажу вам, как должна сражаться главная палуба, если вы дадите мне возможность вести огонь.

Уныние капитана почти рассеялось.

- Похоже, мне просто повезло, что вы оказались на борту.

- Надеюсь, что потом повезет и мне, - насмешливо ответил де Берни и подозвал Пьера, стоявшего внизу, у переборки, в ожидании приказаний хозяина.

Сбросив свой камзол, прекрасную рубашку с кружевными манжетами, шляпу, парик, туфли и чулки, он отдал их мулату, приказав сложить все в каюте. И теперь, голый до пояса, с загорелым мускулистым торсом и коротко остриженной головой, повязанной шейным платком, он готов был принять командование над батарейной палубой, которое столь охотно передал ему Брансом.

К этому времени команда уже знала обо всем происходящем. Поэтому уверенность, с которой матросы занимались своим делом и занимали места по сигналу боцмана, была, по меньшей мере, обнадеживающей.

Восемь из них, во главе с канониром Первеем, были назначены в орудийный расчет. Капитан Брансом обратился к ним с краткой речью, Он сообщил, что месье де Берни принимает на себя командование батареей, от которой и зависит судьба боя, и потому общее спасение находится в их руках.

Де Берни резко и властно приказал своим людям немедленно спускаться вниз и приготовить все необходимое для стрельбы, зарядить и выкатить пушки. Но, перед тем как уйти с квартердека, он обратился с последним словом к капитану, прозвучавшим довольно резко.

- Вы возложили всю ответственность на нас. Можете не сомневаться, я свое дело сделаю. Но вы должны дать мне для этого шанс. Соотношение сил в этой игре, надо признать, явно не в нашу пользу. Мы ставим все - ваш корабль, наши жизни - ради одного-двух удачных выстрелов. Ведите корабль так, чтобы дать мне любой возможный шанс. Вам придется сильно рисковать, так будьте же отважны, капитан. Покажите, на что вы способны.

Брансом с решительным видом кивнул. Лицо его словно окаменело.

- Да, да, - ответил он.

В черных дерзких глазах месье де Берни промелькнуло одобрение. Де Берни прошел на шкафут и через открытый люк спустился на нижнюю палубу.

Из яркого сияния безоблачного дня он попал во мрак, который через равные промежутки времени пронизывали узкие клинья солнечного света, проникавшие сквозь пушечные порты левого борта.

Под присмотром Первея и де Берни пушки выкатили и подготовили к бою.

5. АБОРДАЖ

В большой каюте мисс Присцилла и майор Сэндз завтракали в счастливом неведении обо всем происходящем. Они немного удивились отсутствию капитана и своего попутчика. Но проголодавшись на свежем воздухе, они выждали немного для соблюдения приличия и, уступив приглашению Сэма, сели за стол и с аппетитом приступили к еде.

Они видели, как бесшумной походкой вошел Пьер и пронес узел в каюту своего хозяина. На обращенный к нему вопрос мисс Присциллы он в своей лаконичной манере ответил, что месье де Берни остался на палубе и там же будет завтракать. Затем, взяв у Сэма немного еды и вина, он все это понес своему хозяину на батарейную палубу.

Это показалось им странным, но недостаточно интересным, чтобы попытаться узнать причину.

После завтрака мисс Присцилла прислонилась к рундуку. Гитара де Берни все еще лежала там, где он ее оставил прошлой ночью. Она взяла ее и беспечно провела пальцами по струнам, издавшим резкий звук, а затем уселась и обратила свой взор на море.

- Корабль! - воскликнула она взволнованно, заставив этим восклицанием майора Сэндза подойти и вместе с ней посмотреть на большой черный корабль, идущий в кильватере.

Майор отметил красоту судна, реи которого, косо освещенные солнцем, придавали вздувшимся парусам аффект воздушности. Некоторое время майор и мисс Присцилла наблюдали за кораблем, не подозревая об опасности, которую таили в себе его черные борта.

Ни один из них не заметил изменения курса «Кентавра», очевидного вследствие изменения положения солнца. Не обратили они вначале внимания и на звуки необычной суматохи на верхней палубе: топот ног и скрип снастей, шумную возню в кают-компании, находившейся непосредственно под ними, куда по приказу де Берни выкатили две медные кулеврины, предназначавшиеся в качестве ретирадных пушек.

Там внизу, в душном мраке, где из-за недостатка высоты люди двигались полусогнувшись, как обезьяны, француз оживленно занимался своим делом.

Десять пушек, которыми он собирался бросить вызов сорока пушкам «Черного Лебедя», ожидали в полной готовности открыть огонь. С них сняли свинцовые передники, а запальные отверстия затравили порохом.

Де Берни сам установил их приблизительно на таком уровне, чтобы огнем сбить оснастку преследователя, широкие паруса которого представляли собой несравненно лучшую мишень, чем корпус. Если бы ему удалось таким образом повредить паруса, то представилась бы возможность воспользоваться преимуществом в скорости и уйти от пиратов.

Согнувшись возле одной из медных пушек, вызывавших у него презрение, месье де Берни следил через окно кают-компании за мчавшимся пиратом, быстро сокращавшим расстояние до него. Прошел уже час после поворота «Кентавра». «Черный Лебедь» догонял свою жертву скорее, чем рассчитывал француз, и вскоре оказался меньше чем в полумиле за кормой. Де Берни считал, что пират уже в пределах досягаемости.

Он послал из кают-компании канонира с предупреждением Первею быть в готовности и с растущим нетерпением ждал момента, когда Брансом положит руль на ветер. Но мгновения проходили, а «Кентавр» держался прежнего курса, словно Брансом не думал ни о чем, кроме бегства.

На носу пирата показалось белое облачко дыма, а мгновением позднее раздался гул пушечного выстрела. Ядро взметнуло фонтан брызг в 50 ярдах от кормы «Кентавра».

Для де Берни это послужило призывом к действию, и он считал, что Брансом должен был испытывать то же. Покинув свой наблюдательный пункт, он бросился на батарейную палубу, где в темноте тлели раздуваемые канонирами запальные фитили. Он здесь стал ждать появления «Черного Лебедя» перед пушками левого борта.

В каюте наверху этот единственный выстрел разрушил благодушное настроение наблюдавших. В удивлении они бессмысленно уставились друг на друга, причем майор неистово пожелал, чтоб ему лопнуть. Мисс Присцилла вскочила на ноги, и они направились на палубу в поисках объяснения.

Однако, им не удалось пройти дальше шкафута, где их встретили мрачные лица столпившихся матросов. Большего подтверждения их опасениям не требовалось, тем не менее, они его получили: с квартердека капитан крикнул, чтобы они немедленно уходили вниз.

Лицо майора побагровело.

- Капитан, капитан! - воскликнул он, то ли протестуя, то ли негодуя. - Что здесь происходит?

- Дьявольщина! - последовал свирепый ответ. Уберите отсюда даму. Идите вниз, в укрытие.

Майор выпятил грудь и, преисполненный достоинства, сделал шаг вперед.

- Я желаю знать... - начал он, но грохот нового выстрела прервал его. На этот раз ядро подняло брызги у левого борта возле квартердека.

- Вы будете ждать, пока обломок рангоута или что-нибудь похуже не ударит по вашей дурьей башке? Неужели вам еще нужно объяснять, что идет бой? Уведите даму в укрытие.

Присцилла дернула майора за рукав мундира. Она была очень бледна и, вероятно, испугана.

- Пойдемте, Барт, - сказала она. - Мы здесь мешаем. Проводите меня назад.

Несмотря на закипавшую злость от принятого капитаном тона, он без возражений подчинился ей. Неожиданное нарушение их безмятежного спокойствия несколько озадачило его. К тому же, будучи человеком достаточно храбрым на берегу, майор испытывал пугающий холодок в сердце от чувства собственной беспомощности в чуждых для него делах и непонятных способах ведения боевых действий. Даже присутствие мисс Присциллы не ободряло его. А чувство ответственности за ее безопасность лишь увеличивало его трудности. Когда они уходили, стоявший поблизости матрос пробормотал, что их преследует Том Лич.

Вернувшись в большую каюту и снова глянув в кормовые окна на приближающегося противника, майор спрятал свой страх с весьма похвальной целью успокоить мисс Присциллу. Он постарался унять ее тревогу уверенностью, которой сам, однако, не испытывал.

А в это же самое время на квартердеке де Берни желал узнать, чего еще ждет Брансом, и категорически требовал зарифить марсели и привести «Кентавр» на ветер, чтобы в действие вступили пушки.

- Вы с ума сошли, - отвечал капитан. - Он подойдет к нам, прежде чем мы сможем снова лечь на прежний курс.

- Так это потому, что вы слишком медлили и этим увеличили риск. Но сделать это необходимо. Теперь придется ставить все на шанс повредить его парусное снаряжение. Действуйте! Не надо рифить паруса, не теряйте времени. Кладите руль на ветер, а остальное предоставьте мне.

Колеблясь между инстинктивным желанием выполнить откровенно рискованный маневр и обидой, вызванной хвастливым тоном француза, капитан заупрямился.

- Убирайтесь с моего квартердека! - взревел он. - Кто командует этим судном, сэр, я или вы?

Де Берни схватил капитана за руку и указал на корму,

- Смотрите! Смотрите!

Пират опускал и поднимал свой фор-марсель, что означало приказ лечь в дрейф. Тотчас же сообразительный де Берни увидел возможность воспользоваться этим обстоятельством.

- Вот ваш шанс, капитан! Ниспосланный богом! Вам надо только сделать вид, что вы выполняете приказ. Он будет захвачен врасплох. - Де Берни поднял руку, указывая на флаг Соединенного Королевства. - Спустите флаг и ложитесь в дрейф поперек его курса. А затем предоставьте мне угостить его на траверсе полным бортовым залпом.

Однако капитан совершенно не разделял горячих надежд француза. Он был испуган этим предложением.

- Клянусь смертью господней! - ответил Брансом. - Он же потопит нас в ответ.

- Если я снесу ему ванты, он ни в коем случае не сможет развернуть свои пушки.

- А если вам не удастся?

- Все равно - хуже, чем есть, уже не станет.

Под воздействием черных требовательных глаз француза сопротивление капитана заметно слабело. Он и сам видел, что это был их последний отчаянный шанс, и выбора больше не было. Словно читая его мысли, де Берни снова начал убеждать:

- Ложитесь в дрейф, капитан.

- Да, да. Это, полагаю, единственное, что нам остается.

- Тогда за дело! - де Берни спрыгнул на шкафут и снова исчез в люке, ведущем к нижней палубе.

Как раз в этот момент Том Лич в растущем нетерпении послал заряд картечи из своих пушек по центам «Кентавра», чтобы сделать капитана более сговорчивым. Из путаницы такелажа на палубу с грохотом обрушилась пара рей.

Находясь внизу, де Берни услышал глухой стук и понял, что произошло. Однако, это его совершенно не встревожило. Подобное происшествие, по его мнению, должно было лишь означать конец промедлениям и колебаниям капитана Брансома. Он приказал канонирам приготовиться, а сам, выхватив у одного из них фитиль, склонился к одной из пяти пушек левого борта в ожидании поворота «Кентавра».

Снова послышался орудийный гул, и судно содрогнулось от тяжелого удара в кормовую часть. «Кентавр» резко отклонился от курса, и де Берни отлетел к переборке.

Однако, он быстро пришел в себя, и на мгновение ему показалось, что его надежды осуществляются. Корабль ложился в дрейф. Он чувствовал, что судно поворачивало, видел убегавшую внизу воду. Но напрасно он ждал появления преследователя, одно только море было перед ним. И тогда, наконец, де Берни понял жестокую истину; ложась в дрейф, Брансом положил руль вправо. Проклиная его за глупость, он поспешил к кают-компанию, чтобы убедиться в своих подозрениях. Здесь ему открылось ужасное объяснение случившемуся. То ядро, попадание которого он почувствовал, по нелепой случайности разнесло в щепы румпель «Кентавра», выведя из строя рулевое управление. Словно не удовлетворившись поврежденными вантами, злой рок оставил судно без руля, и теперь оно направлялось туда, куда гнал его ветер.

Через кормовые окна де Берни увидел, как «Черный Лебедь» быстро приближался с наветренной стороны, готовясь к абордажу, и уменьшил парусность.

Брансом слишком долго выжидал, чтобы сделать единственное, что оставалось сделать. Один удачный выстрел мощной пиратской пушки сделал его беспомощным.

Канонир из кают-компании, крепкий светловолосый парень, повернул испуганное лицо к де Берни, подошедшему осмотреть повреждения.

- Мы разбиты, сэр. Теперь они, конечно, нас захватят.

На мгновение де Берни наклонился, разглядывая высокий корабль, бывший менее чем в 50 ярдах за кормой. Его худощавое смуглое лицо стало жестоким, а черные глаза - неподвижными и бесстрастными. Встав на колено рядом с медной пушкой, он стал ее наводить. Спокойный и неторопливый, он сделал это тщательно, понимая, что этот очень слабый шанс был единственным, которым еще располагал «Кентавр». На таком коротком расстоянии могло оказаться, что и маленькая медная пушчонка, прежде вызывающая у него презрение, станет эффективной.

Поднявшись, он взял из рук канонира тлеющий фитиль, раздул его, приложил к пушке и отскочил в сторону, избегая отдачи. Но как раз в момент выстрела «Кентавр», повинуясь порыву ветра, повернул корму на румб или два в подветренную сторону. «Кентавр» сделал в пустоту свой первый и последний выстрел.

Де Берни взглянул на канонира, сидевшего на корточках, и с горечью рассмеялся.

- Все, приятель. Все кончено. Сейчас забросят абордажные крючки, а затем... - Он пожал плечами и выбросил в окно бесполезный фитиль.

Побледневший парень выругался сквозь зубы. В его бессвязных словах проскользнуло пожелание Тому Личу сгореть в аду.

- Похоже, сначала это предстоит нам, - вздохнул де Берни и на мгновение вышел из себя. - Ах! Клянусь кровью господней! И всего-то надо было только поставить на полуют боевого моряка вместо этого глупого торговца. Мне следовало остаться там и заставить его управлять судном, как положено. А обслуживать эти пушки мог любой дурак. Но что толку говорить об этом теперь?

Он стал у окна, на месте, освобожденном откатившейся пушкой, следя за приближением пирата. Тот, еще уменьшив паруса, медленно, но верно подкрадывался к жертве, не способной больше к бегству. Чтобы не повредить корабль сильнее, пират прекратил огонь и готовился к абордажу.

Со своего места де Берни видел на пирате матросов, занятых укладкой парусов, и еще двоих на баке с абордажными крючьями наготове.

Пробормотав что-то сквозь зубы, он резко обернулся к канониру.

- Иди наверх, дружок, и скажи всем на батарейной палубе, чтобы тоже шли наверх, здесь внизу больше делать нечего.

Для себя же он избрал кратчайший путь. Он прошел через квадратное окно, рискованно упираясь в пиллерс небольшого балкона. Затем, повернувшись лицом внутрь и упираясь босыми ногами в подоконник, он выпрямился и правой рукой ухватился за стойку балкона, до которой удалось дотянуться. Раскачавшись с силой и ловкостью обезьяны, он левой рукой схватился за перила балкона. Подтянувшись, он перехватил правой рукой и новым броском поднял локти до уровня перил. После чего, перебросив через них ногу, скрылся в кормовой каюте.

Мисс Присцилле и майору пришлось пережить самое ужасное потрясение в это страшное утро, когда они увидели полуголого человека, влезавшего в окно каюты.

Майор, успевший тем временем на всякий случай вооружиться, положил руку на шпагу и, возможно, вытащил бы ее, если бы тот не заговорил, давая им понять, что он избрал кратчайший путь в свою каюту. Вымазанные потом и порохом лицо, руки и обнаженный торс де Берни придавали ему внушающий страх вид. В голосе его звучало презрение.

- Бой закончен. Брансому следовало бы заняться сельским хозяйством. Только нужно было об этом раньше подумать. Так было бы лучше и для него, и для остальных. Этот глупец так и не дал мне возможности использовать пушки. Во имя всего святого, зачем такие люди идут в моряки? Это то же самое, если б я принял духовный сан. А Личу, без сомнения, нужен корабль, поэтому он бережет порох и идет на абордаж.

Из этого они сделали вывод, что француз принимал участие в бою.

Мисс Присцилла, считая, что только провидение может спасти ее, опустилась на колени. А майор выглядел беспомощным и нелепым.

Де Берни, однако, не проявлял в этой безнадежной ситуации ни страха, ни отчаяния.

- Не падайте духом, мадемуазель. Успокойтесь. Я здесь. Возможно, вам не грозит опасность. Вполне возможно. Поверьте: кое-что я смогу сделать. Вот увидите.

С этими словами он вошел в каюту, позвав с собой Пьера, сидевшего здесь же в ожидании.

Присцилла поднялась с колен, вопросительно глядя на майора.

В глубине души он считал француза тщеславным хвастуном, позирующим даже перед лицом грозящей опасности. Но чтобы подбодрить девушку, он, сделав над собой усилие, спрятал эти мысли.

- Не знаю, что он сможет сделать. Чтоб мне лопнуть, не знаю. Но выглядит он уверенным. Я бы сказал, что он парень находчивый. Не забывайте также, что он был буканьером и знает их повадки. Как говорится: ворон ворону глаз не выклюет.

Бормоча эти утешения, сам он, однако, не чувствовал никакой надежды. Из того, что они слышали не далее как прошлым вечером о Томе Личе, он мог предположить, что его участью может быть только смерть, да еще придется молить, чтобы она пришла скорее. Эта страшная перспектива заставляла его страдать еще сильнее из-за Присциллы Харрадайн. Наблюдая за ней, такой милой и трогательной, он опасался, что для нее худшим исходом, возможно, будет остаться в живых и стать жертвой такого зверя, как Лич. В его страдающем мозгу возникла мысль самому убить ее, что, ввиду предстоящих событий могло, по его мнению, стать наивысшим и благороднейшим доказательством его любви и уважения. Но эта мысль не нашла своего воплощения. Он вяло стоял у рундука, на который она присела, и, сознавая на этот раз свою ничтожность, с мрачным видом произносил слова утешения.

Тем временем огромный черный корабль заслонил солнце. Он скользил за кормой, отбрасывая холодную зловещую тень на окна, возле которых сидела она. Вдоль его фальшборта выстроилась в ряд команда. Сначала с палубы пирата донесся звук трубы, а затем послышалась барабанная дробь, и тут последовал мушкетный залп.

Мисс Присциллу бросило в дрожь, и майору пришлось поддержать ее рукой.

В это время, наконец, из каюты появился де Берни в сопровождении слуги. Он не только смыл грязь, но и обрел опять свою обычную изысканность. На нем снова были завитый черный парик, тонкая рубашка с кружевами и пара из лиловой тафты с длинными манжетами на черной подкладке и петлями, богато обшитыми серебром. Обут он был в превосходные черные башмаки из кордовской кожи. Вооружение его состояло не только из длинной рапиры, но и пары пистолетов, висевших, как это было принято у буканьеров, на концах палантина из темно-красной кожи, отделанной серебряными кружевами.

Мисс Присцилла и майор удивленно взглянули на него. То, что он в такое время потратил столько усилий на туалет, было удивительно само по себе. Но непринужденность поведения поражала еще больше.

Он улыбнулся их удивлению и пояснил:

- Капитан Лич - великий человек. Последний из великих буканьеров. Его надо встречать торжественно.

Он направился было к ним, но в этот момент пол у них под ногами содрогнулся от стука и грохота, сопровождавшихся треском шпангоутов, лязгом цепей абордажных крючьев, ударами рангоутного дерева и резкой трескотней мушкетных залпов.

Бросившись вперед, месье де Берни ухватился за стол, чтобы удержаться, майор упал на колени, в то время как мисс Присцилла, пролетев через каюту, нашла убежище в руках француза.

- Спасите меня! - задыхаясь прошептала она. - Спасите!

- Именно это я и собираюсь сделать. Думаю, это вполне возможно.

Твердые губы под маленькими черными усиками смягчились в улыбке. Он ласково погладил рукой ее золотистую головку, лежавшую у него на груди, и, может быть, это твердое, уверенное прикосновение успокоило ее больше, чем слова.

Майор, раздосадованный больше ситуацией, поднялся с пола и свирепо взглянул на него.

- Ну, что вы можете сделать? - неприветливо проворчал он.

- Посмотрим. Может быть, многое, а может и нет. Но чтобы сделать все возможное, необходимо, чтобы вы повиновались мне. - Тон его стал жестким: - Не вздумайте опровергать меня, что бы я ни сказал, и что бы вы ни думали об этом. Помните, что этим вы можете погубить нас всех.

В это время над головой прокатился топот ног, свидетельствовавший, что пираты ворвались на палубу «Кентавра». Пронзительные крики, смешавшись с грохотом пистолетных выстрелов и мушкетных залпов, составляли ужасные звуки боя. Что-то темное и тяжелое пролетело за кормовыми окнами вниз, и они поняли, что это было тело, сброшенное за борт с полуюта. За ним последовало еще одно, а затем еще.

В новом приступе страха мисс Присцилла еще теснее прижалась к де Берни.

- На этом дело не кончится, - произнес он спокойным голосом. - У Лича по меньшей мере триста человек, а на «Кентавре» чуть больше двадцати.

Его чуткие уши уловили приближение шума, и уже более твердым голосом он добавил:

- Вы будете мне повиноваться? Безоговорочно? Дайте слово. Это очень важно.

- Да, да. Что бы вы ни сказали.

- А вы, майор Сэндз?

С мрачным видом тот дал требуемое обещание. Едва он успел произнести его, как по трапу, ведущему со шкафута, донеслось шлепанье двух десятков босых ног, и грубые голоса разбойников сразу стали громче и ближе.

Шум наверху, если и не уменьшился, то по крайней мере изменился по характеру, что не ускользнуло от внимательных и опытных ушей де Берни. Там все еще слышались топот и крики. Но теперь они смешались с отвратительным смехом и мушкетной пальбой, являвшейся, как это было известно де Берни, не более, чем буйной забавой для пиратов, их победным салютом.

Скоротечный бой был завершен. Словно приливная волна, пираты пронеслись по палубам «Кентавра», подавляя всякое сопротивление.

Шлепанье ног и голоса на трапе заглушили более отдаленные звуки, что говорило о приближении тех, кто шел вниз оценить стоимость захваченной добычи и расправиться с оставшимися в живых.

Резко распахнутая дверь каюты влетела внутрь и с грохотом ударилась о переборку. В темном пространстве толпилась небольшая группа полуголых людей, в большинстве своем с яркими платками на головах и с загорелыми бородатыми лицами, освещенными торжеством. С оружием в руках и проклятиями на устах они ворвались в каюту.

Обнаружив в ней четырех обитателей, головорезы на мгновение задержались. При виде девушки один из них издал отвратительное улюлюканье, и они снова двинулись вперед, но тут на пути у них стал де Берни, спокойный и даже немного презрительный.

Его руки покоились на рукоятках пистолетов. И тот факт, что он даже не потрудился вытащить их, придал ему дополнительный авторитет.

- Стойте! Я выбью мозги первому же, кто сделает еще шаг. Я - де Берни. Позовите сюда капитана Лича.

6. ДОГОВОР

То ли потому, что им было известно имя этого человека, когда-то плававшего с Морганом, имя, которое он произнес многозначительным тоном, то ли потому, что само его поведение, холодное и уверенное, отпугивало их, но эти головорезы остановились в замешательстве, а их предводитель только размахивал окровавленным мачете. Так прошло секунд десять. Затем, когда в самых непристойных выражениях пираты потребовали, чтобы этот человек, столь смело стоявший перед ними, объяснился, какой-то пират среднего роста, силой и гибкостью напоминавший пантеру, протолкался вперед. Это был Том Лич.

На нем были красные штаны, а забрызганная кровью рубашка была расстегнута до пояса. Рукава ее были высоко закатаны, обнажая мощную мускулатуру на длинных волосатых руках. Черные локоны волос ниспадали на низкий звериный лоб, а тонкий клювообразный нос торчал между бегающих темных глаз. Вместо абордажной сабли или мачете, обычно принятых у этих людей, вооружение Лича составляла рапира, которой он, по общему мнению, владел очень искусно.

- Что здесь происходит, черт побери? - вскричал он, выступая вперед.

Но оказавшись во главе толпы пиратов, он тоже остановился перед элегантным и властным человеком, в противоположность Личу прямым и высоким. Маленькие глазки его на лице цвета меди сначала вспыхнули от удивления, а затем прищурились, как у кота.

- Чтоб мне гореть в вечном огне, если это не Превосходный Чарли! - воскликнул он и в знак удивления грязно выругался.

Де Берни сделал шаг вперед и, сняв руку с рукоятки пистолета, протянул ее пирату.

- Какая приятная встреча, мой друг! Ты всегда оказывался там, где тебя ждут. Но никогда это не было так своевременно, как сейчас. Ты избавил меня от хлопот. Я как раз ехал в Гваделупу, чтобы нанять людей и корабль и искать тебя. И представь себе, Том! Ты оказываешь мне услугу, словно с неба свалившись нам на палубу. Прекрасно!

С прищуренными глазами, немного пригнувшийся, словно изготовившийся к прыжку, головорез отклонил протянутую руку.

- Ты будешь морочить мне голову, де Берни? Ты всегда был хитрым мошенником, но не настолько, чтобы обыграть Тома Лича.

Выходец с берегов Альбиона, оставивший их по зову моря, он в своей речи сохранил картавость, свойственную северной Англии, а в характере - угрюмую подозрительность.

- Я недавно слышал о вас с Морганом. Ты стал его правой рукой, когда ушел из Берегового Братства вместе с этим ренегатом.

Де Берни выразил легкое удивление, которое должно было показать, что только этим он может ответить на нелепость.

- Конечно, - сказал он с иронией. - Меня поставили перед выбором. Прекрасный выбор: или ренегатство, или казнь. И пока я был в руках у Моргана, приходилось плясать под его дудку. Но ты совершенно не знаешь де Берни, если думаешь, что сердце его тоже плясало. Я воспользовался первой же возможностью бежать, чтобы присоединиться к тебе. И вот я здесь.

- Присоединиться ко мне, говоришь? Что-то я пока не слышал о твоей любви ко мне.

- Все мы любим тех, кто нам нужен. А ты, клянусь честью, нужен мне. И я пришел не с пустыми руками. Ты - единственный предводитель, у которого достаточно людей и смелости для предприятия, которое я задумал. Предлагаю тебе богатство, Том. Такое богатство, какое может только во сне присниться. Это нечто лучшее, чем бедный купец, вроде этого, с грузом кож и древесины, при продаже которых торговцы на Гваделупе или Санта-Крус бесстыдно надуют тебя.

Лич сделал еще шаг, держа рапиру в опущенных руках, как хлыст.

- Что это за предприятие?

- Золотой флот, Том. Никак не менее. Отправляется через месяц, начиная с сегодняшнего дня.

- Откуда? - в маленьких настороженных глазках пирата вспыхнула сдерживаемая недоверием слабая искра интереса.

Француз рассмеялся и покачал головой,

- Не сейчас. Обсудим это позже.

Лич понял. Его губы крепко сжались. - Но я должен знать больше, и тебе придется рассказать мне кое-что об этом.

- Конечно, ты узнаешь больше. Ровно столько, чтобы возбудить у тебя аппетит.

Мисс Присцилла, до сих пор отчасти скрытая массивной фигурой майора Сэндза, из-за его движений оказалась открытой взору пирата, глаза которого зловеще забегали.

- А это кто такие? Кто эта милашка? - спросил он, собираясь пройти, но де Берни решительно стал у него на пути.

- Это моя жена и ее брат. Я взял их с собой в Гваделупу, где они должны были ждать моего возвращения.

Майор прокашлялся, безрассудно собираясь опровергнуть оскорбительное для себя родство. Но Присцилла, интуитивно угадав его намерение, сильно стиснула ему руку.

- Твоя жена? - вид пирата стал угрожающим, а взгляд - угрюмым. - Я что-то никогда не слышал, чтобы ты был женат.

- Это случилось позднее. На Ямайке. - Де Берни с легкостью ушел от разговора на эту тему. - Но откровенно. Том, сейчас нам надо решить другой вопрос, раз мы чудом встретились.

- Тебе, де Берни, придется изрядно потрудиться, чтобы убедить меня в своей честности. - Лич задумался. - И если окажется, что ты лжешь...

Де Берни прервал его:

- Подозрительность делает тебя глупым, Том. Это всегда было твоим недостатком. Каким бы дураком я был, если бы не был честен, находясь в твоих руках.

Все еще в раздумье Лич потер свой тонкий нос.

- Возможно, возможно. Но, ей богу, Чарли, если ты собираешься водить меня за нос, то пожалеешь, что родился на свет. Помнишь Джека Клеверинга? Он был таким же петушком, как ты, Чарли, и вздумал оставить в дураках Тома Лича. Может быть, ты слышал, как я выщипывал у него перья, пока бедняга сам не запросил смерти. Ты умен, Чарли, Морган всегда считал тебя умным. И хитер ты, как сам дьявол. Но я тоже хитер. Помни об этом.

- Ты напрасно говоришь все это, - презрительно сказал де Берни.

- Возможно. Но у меня есть возможность заставить говорить других.

Тем не менее, как выяснилось, он уже принял решение. Внезапно он обернулся к своим головорезам, стоявшим в ожидании, словно свора гончих.

- Убирайтесь все прочь! Ты, Воган, останешься. И прикажи Майку осмотреть груз и доложить мне, когда я выйду.

Пираты с шумом вышли. Лич проследил за их уходом, затем подошел к столу, выдвинул стул и уселся, положив перед собой шпагу.

- Ну вот, Чарли. Теперь послушаем еще раз о твоем золотом флоте, - однако, он смотрел при этом не на де Берни, а на мисс Присциллу, стоявшую с майором у кормового рундука, и этот его взгляд не предвещал ничего хорошего.

Сзади него стоял вооруженный мачете Воган, негодяй, руководивший захватом судна. Это был высокий и сильный пират с плоским лицом, черной бородой, сальными черными волосами, выбивавшимися из-под красного платка, и ярко-голубыми глазами под широкими черными бровями. На нем была расстегнутая красная рубаха и свободные штаны из невыделанной кожи, на поясе которых висела пара пистолетов.

Де Берни с видом хозяина открыл дверь в одну из кают правого борта.

- Пройдите, Присцилла, - сказал он спокойно. - И вы тоже, Барт.

Она тотчас же с облегчением повиновалась ему.

- В чем дело? - с раздраженным видом проворчал Лич. - Кто говорит, что им нельзя остаться здесь?

- С вашего позволения, капитан, - ответил де Берни с холодным достоинством, исключавшим любые споры. Он придержал дверь для мнимых жены и шурина и закрыл ее за ними.

- Э, ей богу! - сказал Лич с неприятным смешком. - Похоже, ты задираешь нос. Ведешь себя здесь, как хозяин. Отдаешь приказы, а?

- Только, когда это касается моей жены, - спокойно ответил он. Он придвинул к столу стул и, собираясь сесть, обратился к ожидавшему слуге: - Принеси рому, Пьер.

Недоброжелательные глазки пирата с подозрением проследили за мулатом, направившимся к резному буфету у переборки.

- А это тоже член твоей семьи? - в его насмешливом тоне как будто сквозила угроза.

Де Берни сделал вид, что не заметил ее.

- Это мой слуга.

Он уселся за стол напротив пирата с самым доброжелательным видом, видом человека, решившего поболтать с друзьями.

- Нам выпало счастье, Том. Иначе бы мы не сидели бы сейчас здесь, в каюте «Кентавра». Если бы им сегодня управлял человек с боевым опытом, например я, ты бы никогда не взял его на абордаж.

- Не взял бы? Посмотри на этого умника, Воган, Ты, должно быть, считаешь, что лучше меня можешь командовать кораблем в бою, да? Ты сверхскромен, Чарли.

Де Берни покачал головой.

- Я бы вообще не стал сражаться, мой друг, я показал бы тебе корму. Стоило только повернуть на ветер, и ты, с обросшим дном, отстал бы на таком галсе. Ты слишком долго пробыл в море, Том.

Маленькие злые глазки капитана Лича широко раскрылись в неподдельном восхищении.

- Ей-богу, у тебя хорошее зрение, если ты заметил, что у меня обросло дно.

Пьер поставил перед ними поднос с графином рома, коробку с табаком, трубки, трутницу и три кружки, затем отошел к буфету и остался там в ожидании приказаний.

Они по очереди налили каждый себе, и Воган, сев за стол с краю, набил себе трубку прекрасным табаком. Де Берни сделал то же самое. Но Том Лич пренебрежительным жестом отодвинул предложенную коробку.

- Так что там с золотым флотом? Давай рассказывай.

- Клянусь честью, тут нечего особенно и говорить. Три испанских корабля должны через месяц отправиться в Кадис. Тридцатипушечный галеон с сокровищами и два двадцатипушечных фрегата для эскорта. Такого богатства никогда еще не загружали в трюм. Золото и серебро стоимостью свыше пятисот тысяч песо, много жемчуга, не считая всяких безделушек.

Воган, занятый разжиганием трубки, замер, оказавшись захваченным врасплох. При упоминании о таком сказочном богатстве и у него, и у Лича отвисли челюсти, а на лицах отразилась почти благоговейная печаль. Если это было правдой, то на их долю, как капитана и помощника, приходилось достаточно, чтобы обеспечить себя на всю жизнь. В конце этой, вызванной потрясением, паузы Лич проклятиями дал выход своей недоверчивости, а затем решительно добавил:

- Не могу поверить. Чтоб мне гореть в аду, не могу.

- И я тоже, честное слово, - сказал Воган.

Де Берни презрительно улыбнулся.

- Я же говорил, что такое может только во сне присниться. И, несмотря на все, это правда. Может быть, теперь вы поймете, почему я направлялся на Гваделупу, чтобы достать корабль, а затем на нем искать вас, чтобы вы могли принять участие в этом деле. Теперь вы поймете также, что я считаю нашу встречу здесь даром провидения, поскольку второй корабль, необходимый для этого предприятия, у нас под ногами.

Это был сомнительный довод, в котором два одинаково невероятных утверждения привлекались в поддержку друг друга. Но для пиратов, ослепленных величиной добычи и пробужденной в них алчностью, одно невероятное утверждение служило для уменьшения невероятности другого.

Том Лич придвинулся ближе к столу и оперся на него голыми локтями.

- Расскажи-ка об этом побольше. Как тебе удалось узнать?

- Благодаря удаче, которую боги посылают тем, кого любят. И наша встреча - это вторая удача.

И он рассказал историю: гладкую, хорошо связанную и убедительную.

Месяц назад он с Морганом крейсировал у Каймановых островов. Морган в то время охотился за Томом Личем, и де Берни командовал одним из двух фрегатов, сопровождавших флагманский корабль сэра Генри. Однажды, на рассвете после штормовой ночи, в пяти или шести милях южнее Большого Каймана они натолкнулись на шлюп, настолько пострадавший от шторма, что его шпангоуты разошлись, и он быстро заполнялся водой. Времени у них хватило только, чтобы снять команду. Это были испанцы. Один из них был влиятельным лицом. Это был испанский офицер по имени Охеда, желавший во что бы то ни стало достичь Эспаньолы, куда и направлялся шлюп, когда шторм захватил его и сбил с курса. Желание испанца казалось еще более безнадежным вследствие серьезной раны, полученной накануне ночью. Упавшая нокрея пригвоздила его к палубе. Испанец клялся, что у него сломана спина. Во всяком случае, он сильно страдал физически и не менее сильно душевно из-за страха, что не доживет до прихода в Санто-Доминго и не сможет передать испанскому адмиралу сообщение чрезвычайной важности.

- Было естественным предположить, как предположил я, - сказал де Берни, - что сообщение должно быть действительно важным, если оно так заботило этого человека в его безнадежном состоянии. И вы поймете, как было возбуждено мое любопытство. Я предложил ему передать сообщение вместо него, если он доверит это мне, или отвезти письмо, если он таковое напишет. Он отверг мое предложение, что еще больше усилило мое любопытство. Но предложение написать письмо засело у него в мозгу. Позднее, убежденный, что конец его близок, он снова послал за мной и просил принести все необходимое для письма. Я с готовностью выполнил эту просьбу, не предполагая, что образованный и коварный дон придумал какой-то план. Он продиктовал письмо по латыни. Это было хитро придумано и могло вполне увенчаться успехом, если бы не мое любопытство. Я отдал письмо капитану шлюпа.

В тот же вечер дон спокойно умер. Он уснул вечным сном в убеждении, что его смерть не помешает выполнению долга. Весьма достойный джентльмен. Ночью с капитаном шлюпа случилось необъяснимое. Он упал за борт. По крайней мере, так предположили на утро, когда его не смогли найти. Поскольку о роковом письме никто кроме меня не знал, то несчастный случай не вызвал особого волнения, хотя капитана и жалели. Но письмо не было утеряно.

Рассказ де Берни был прерван одобрительным смехом обоих пиратов. Им пришелся по душе изысканный юмор, в который было обличено описание очевидного убийства. Де Берни признательно улыбнулся их сообразительности и продолжал:

- Лишь тогда я понял, какую шутку сыграл с нами умерший дон. Как бы то ни было, я человек не безграмотный, а когда-то мои познания в латыни были внушительными. Но в море такие вещи быстро забываются. Кроме того, дон использовал чистую и очень трудную латынь, ту, что ученые называют классической. Я ничего не смог понять кроме несколько римских цифр, которые принял вначале за даты, и нескольких отдельных слов. Но, вернувшись через неделю в Порт-Ройял, нашел знакомого французского священника, и он перевел мне документ.

Де Берни остановился и посмотрел на лица пиратов, на которых был написан живейший интерес.

- Вам, должно быть, ясно, как эти сведения попали ко мне, - сказал он. - А завладев ими, я подумал, что пора, пожалуй, оставить Моргана и службу английской Короне. Но мне требовалась помощь в том, что я задумал, и я сразу подумал о тебе и о том, что вместе мы сможем снять богатый урожай. Старому Моргану я сочинил сказку, что после стольких лет бродяжничества соскучился по Франции и по дому. И тот, ничего не подозревая, отпустил меня. Я был уверен, что найду на Гваделупе немало французских искателей приключений, согласных пойти со мной, и корабль, который понадобится, когда найду тебя. И еще я подумал, что там смогу кое-что разузнать о твоем местонахождении. Как и Моргану, мне было известно, что последнее время ты продаешь там свою добычу.

Де Берни снова остановился и отпил глоток рома. Лич убрал со стола локти и заерзал на стуле.

- Да, да, - промычал он в нетерпении. - Но что же там было написано?

- Ты это уже знаешь. Золотой флот с сокровищами, как я уже сказал, отправляется в Кадис через месяц, как только установятся пассаты. В письме сообщаются детали, которые должны убедить испанского адмирала в необходимости держать наготове два военных корабля, необходимых для усиления эскорта при дальнейшем плавании через океан в Испанию. Вот и все.

- Все? Ты говоришь, все? Но откуда выйдет этот флот?

Из определенного пункта между Кампече и Тринидадом.

Пират нахмурил лоб.

- Почему бы не сказать: между Северным полюсом и Южным? - тон его стал раздраженным. - Значит, ты не знаешь? Если так, то какова цена твоим сведениям?

Улыбка де Берни стала вкрадчивой.

- Можешь быть спокоен, я знаю. Но это мой секрет, и я открою его только своим компаньонам.

Он высек кремнем искру, раздул трут и, не обращая внимания на потерявших дар речи пиратов, приложил его к трубке.

- И еще одно, - добавил он. - Я знаю, что на трех испанских кораблях будет немногим более двухсот пятидесяти человек. С двумя кораблями и твоими людьми мы бы не уступили им по силе.

- Не это беспокоит меня. Единственное, что я хочу знать, и притом немедленно, это где искать этот флот: на севере, юге, востоке или западе?

Де Берни покачал головой.

- Тебе незачем это знать, поскольку я здесь. Я приведу тебя к этому месту, как только между нами будет подписан договор.

- Ты уверен, что мы подпишем его?

- Если бы не был уверен, то должен был бы считать тебя болваном, Том. Или ты думаешь, что такой шанс еще раз подвернется?

- А ты думаешь, что я пойду на рискованное предприятие вслепую?

- В нем нет ничего неясного. Тебе известно все, что необходимо знать. Если же ты из-за недостатка мужества откажешься, то высади меня на Гваделупе. Не сомневаюсь, что...

- Смотри у меня, Берни. Тебе должно быть хорошо известно, что мушкетов мне не занимать. И еще следовало бы знать, что у меня есть много способов заставить говорить любого. Не ты первый, ному я развязывал язык. Или ты предпочитаешь, может быть, фитили между пальцами?

Де Берни презрительно посмотрел на него и с подчеркнутым пренебрежением произнес:

- Несчастный пустозвон, если бы я не был так терпелив, то просто пристрелил бы тебя за это.

- Что ты сказал? - пират протянул руку к шпаге, лежавшей перед ним на столе.

Де Берни не стал обращать внимания на этот вызывающий жест.

- Учти, что я не из тех, кому можно развязать язык. Если хочешь упустить свой единственный шанс увидеть воочию такое богатство, то напомни мне еще раз о пытке. Допустим, ты мне нужен, но если золотой флот тебя интересует, то я тебе нужен гораздо больше, и, возможно, не только для того, чтобы привести к нему. Я уже говорил, что направлялся на Гваделупу в поисках второго корабля. Но поскольку ты захватил «Кентавр», у нас теперь есть все необходимое. Все, кроме командира для него. Им буду я. А ты знаешь, что я могу командовать кораблем в бою. Так воспользуешься ли ты возможностью разбогатеть и на этом остановиться? Или будешь ждать, пока ямайская эскадра не изгонит тебя с этих морей, или пока Морган не потопит, что он, без сомнения, и сделает, если ты еще подождешь.

Помолчав немного, он прибавил:

- А теперь, капитан, не пора пи нам, как подобает разумным людям, обсудить условия договора?

Воган, во всяком случае, был уже покорен. Он облизался и вступил в разговор.

- Честное слово, кэп, в словах Чарли нет ничего неразумного. Разве он делает не то же самое, что на его месте делал бы ты?

Де Берни откинулся и занялся своей трубкой, понимая, что алчность делает помощника Лича его союзником, способным убеждать капитана.

- Какие условия ты предлагаешь? - спросил он угрюмо.

- Для меня лично - пятая часть добычи.

- Пятая часть! - Лич в негодовании вскочил на ноги и разразился градом брани в его адрес, а потом повернулся к Вогану: - И это, по-твоему, разумный человек, Нед?

- Все сокровища оцениваются примерно в миллион песо, - вкрадчиво напомнил ему де Берни. - А это уже не тот убогий груз, который ты продаешь на Гваделупе за десятую часть стоимости.

Как пара лавочников, они затеяли шумный спор, грозивший перейти в ссору, если бы не Воган, стремящийся любой ценой сохранить мир. В конце концов, благодаря миротворческой деятельности Вогана, мир наступил.

Принесли перо, бумагу и чернила, а Пьера послали на палубу позвать трех человек в качестве представителей команды.

Когда все было сделано, Лич со своими людьми ушел, предоставив де Берни выбор: либо оставаться в каюте, либо последовать за ним.

Лич вышел в мерзком настроении с ощущением нанесенного ему поражения и излил свою злость на Вогана, которого в основном и обвинял.

- Дорогой капитан, - успокоил его помощник, - стоит ли горячиться из-за пустяка. Если бы он потребовал половину добычи, я бы все равно согласился. Почему бы и не согласиться?

Лич задержался на шкафуте, залитом кровью, Но его не интересовала картина прошедшей резни: он давно стал к атому нечувствителен. Его мысли были заняты последними словами Вогана. Он посмотрел на него. Тот ухмыльнулся в ответ.

- Когда мы распотрошим этот флот, и сокровища окажутся в наших трюмах, уверяю тебя, у нас будет совсем другой разговор с мистером Чарли. Видимо, тогда он станет более разумным человеком. А если и не станет, какая разница? К тому же эта девочка, капитан. Хороша, как маленькое суденышко. Как я заметил, она тебе приглянулась.

Глазки Лича злобно сверкнули.

- У французов, - продолжал Воган, - есть поговорка, что счастье приходит к тому, кто знает, как его ждать. И еще мне кажется, что сегодня мы захватили нечто больше, чем просто груз кож.

7. В НОВОМ КАЧЕСТВЕ

Де Берни снял пояс с пистолетами и перевязь со шпагой и вручил и то, и другое Пьеру с приказанием отнести в каюту. Все это предназначалось, главным образом, для декорации и выполнило свое назначение.

Затем он открыл двери в каюту, в которой находились его спутники, и пригласил их выйти.

Мисс Присцилла была бледна и взволнована, но усилием воли старалась скрыть свои чувства. Майор тоже был бледен, но сердит, и не собирался скрывать своего смятения.

- Может быть, вы скажете нам, сэр, каковы ваши намерения в отношении нас? - спросил он агрессивно.

Если бы они пригляделись к нему повнимательней, то заметили, что он выглядел, как человек, прошедший через тяжелое испытание. Игнорируя майора, он обратился к девушке:

- По крайней мере, можете быть уверены, что я сделал все, что в моих силах, для облегчения вашей участи.

Но майор не мог допустить, чтобы его игнорировали.

- А почему бы и нет? - спросил он. - Будучи тем, кто вы есть, вы можете это сделать.

Де Берни устало улыбнулся.

- Я вижу, вы подслушивали. Могу лишь заверить вас, майор, и вас, мадемуазель, что несмотря на то, кем я являюсь, вы будете в безопасности, насколько мне удастся ее обеспечить.

Она взволнованно взглянула на него.

- Это правда? То, что вы говорили этому пирату. Вы в самом деле вступили в соглашение с этими... этими людьми?

Де Берни ответил не сразу.

- Сам вопрос подразумевает сомнение. Вы находите это невероятным. Слышать это от вас - это уже комплимент. Благодарю вас за это, но мне нечем обрадовать вас.

- Тогда ваша служба капитану Брансому, ваше командование пушечной палубой были только обманом?

- Логичный вывод, - он пожал плечами. - Против фактов не поспоришь. Но, вспомнив об этом, вы, может быть, вспомните о том, что я спас вас от капитана Лича и его команды. Если слово буканьера что-то значит для вас, то поверьте, что моя цель - обеспечить вам возвращение домой, в Англию. К сожалению, в данный момент это невозможно. Задержка теперь неизбежна, возможны неудобства и волнения, но надеюсь - а на самом деле уверен - что ничего худшего не случится. Пока попрошу вас оставаться в каюте, которую постараюсь сохранить в вашем распоряжении.

С этими словами он вышел и направился на палубу.

В темноте трапа он едва не споткнулся о лежавшее тело. Это был Сэм, стюард, сраженный пиратами, рвавшимися к каютам. Убедившись, что негр мертв, де Берни двинулся дальше.

Он вышел на шкафут, заваленный телами. В основном это были матросы с «Кентавра», а также несколько пиратов. Капитан Брансом с раскроенным черепом лежал у подножия сходного трапа, поэтому де Берни, чтобы подняться на квартердек, пришлось перешагнуть через тело этого добродушного человека, еще вчера вечером радовавшегося при мысли, что это его последнее плавание. Оно действительно оказалось последним и кончилось гораздо быстрее, чем он ожидал.

Де Берни внутренне вздохнул об этом безжалостно и бессмысленно погубленном человеке, но лицо его осталось твердым и бесстрастным. Изысканный и нарядный в своем лиловом с серебром костюме он стал подниматься по трапу.

В группе пиратов, собравшихся у главного люка, раздались приветственные восклицания:

- Чарли! Чарли!

По этим крикам он понял, что новость о его присутствии на борту и о предприятии, на которое он должен вести, уже распространилась в рядах сторонников Лича.

Крики эти были подхвачены на баке, и в них утонули звуки веселья, доносившиеся с камбуза, где нашли развлечение другие головорезы.

Он полуобернулся и взмахнул рукой в ответ на приветствия. Затем он двинулся дальше и, ступив на квартердек, встретил опущенный взгляд Лича. Капитан вместе с Воганом и парой десятков матросов был занят разборкой запутанных в результате абордажа снастей и отдавал приказания для высвобождения обоих судов, медленно дрейфовавших под действием бриза. На обоих кораблях команда разъединяла реи фок-мачты «Черного Лебедя» и бизань-мачты «Кентавра». Во время абордажа пираты повредили их. Они опасались, что в отчаянии купец мог в последний момент дать бортовой залп, сам рискуя при этом пойти ко дну. Переходной мостик все еще соединял бак «Черного Лебедя» с полуютом «Кентавра».

В договоре, подписанном де Берни и Личем, было предусмотрено, что де Берни примет командование захваченным судном, на котором будет команда с «Черного Лебедя». Де Берни настаивал на этом, требуя, как должного, положения вожака. Хотя и неохотно, Лич уступил в этом вопросе. Но сейчас, поднявшись на палубу, чтобы познакомиться с командой, де Берни обнаружил, что пират нашел способ урезать его права.

- Воган останется у тебя на борту, - кратко сообщил ему Лич. - Тебе ведь нужен лейтенант. А Халлауэлл будет твоим штурманом.

Де Берни не заблуждался относительно истинных намерений пирата. Из-за своей подозрительности Лич оставлял этих людей, чтобы заставить его сдержать слово. Однако, он ничем не проявил своего недовольства.

- Это мне вполне подходит, разумеется, при условии, что приказы они будут получать от меня, - и, чтобы утвердить свою власть, продолжал: - Надо немедленно направить плотников на починку руля, а уборщики пусть уберут весь хлам, что вы сотворили на палубах. Я люблю, чтобы корабль содержался в образцовом порядке.

Подозрительно усмехаясь, Лич злобными глазами взглянул на него, но чинить препятствия не стал. Через 10 минут двадцать человек были уже заняты работой. Мрачные свидетельства боя были выброшены за борт, и дюжина босых матросов с ведрами и швабрами поливали и драили шкафут, квартердек и полуют, в то время как снизу слышался стук молотков, извещавший, что плотники приступили к починке рулевого управления.

С той же суровой властностью де Берни взял в свои руки дело высвобождения запутанного такелажа. Он лично приказывал поднимать или опускать реи и брусья, проявив при этом практические познания в морском деле и совершенно игнорируя назначенного Личем штурмана Халлауэлла.

Часом позже, когда оба корабля были готовы разойтись и на борту «Кентавра» осталась только выделенная сотня человек, Лич решил вернуться на свое судно.

Ввиду этого он потребовал от де Берни информацию о месте назначения.

- Мы возьмем курс точно на юго-запад, к островам в устье залива Маракайбо, - последовал ответ. – Если в пути нам придется разлучиться, то встретимся у мыса де ла Вела.

- Это и есть наше место назначения? Там будет ждать золотой флот? - в маленьких черных глазках пирата, внимательно следивших за выражением лица де Берни, вспыхнул обостренный интерес.

- Нет, это только первая часть нашего пути.

- А куда оттуда? - наседал Лич.

- Это ты узнаешь, когда мы доберемся туда.

Раздражение Лича снова выплеснулось наружу.

- Смотри, Берни... - начал было он в ярости, но замолчал и, пожав плечами, повернулся и ушел на свой корабль, чтобы там дожидаться починки руля и снастей «Кентавра».

Тем временем «Черный Лебедь» был отшвартован и лег в дрейф.

Мисс Присцилла и майор Сэндз первыми увидели результат этого маневра, когда дневной свет ворвался в окна левого борта, прежде закрытые корпусом «Черного Лебедя». Это позволило им нарушить затянувшееся молчание. Майор, преисполненный, как он считал, справедливым гневом из-за упрямого нежелания Присциллы принять его ясную точку зрения в отношении де Берни, последние полчаса сидел в угрюмом молчании и дулся на нее.

Мисс Присцилла, апатично сидевшая на кормовом рундуке, обратила внимание на удалявшееся судно.

Майор поднялся со своего места за столом, где он подкреплялся оставленным пиратами ромом, и молча подошел к ней.

- Один бог знает, чем это закончится для нас, - сказала она.

В ответ он сначала мрачно вздохнул, а затем, поскольку мысли, переполнявшие его мозг, должны были излиться, снова коснулся темы, которая уже однажды привела их к ссоре.

- Просто невероятно, как вы могли хоть на момент поверить этому человеку. Невероятно, чтоб мне лопнуть! Пусть же это послужит предостережением вашей неопытности. В следующий раз вы, может быть, доверитесь моему более зрелому суждению.

- Другого раза может и не быть, - напомнила она

- Боюсь, что в самом деле может не быть.

- А если будет, то только благодаря де Берни.

Это замечание грозило возобновлением дискуссии по самому неприятному вопросу и снова могло привести к острым разногласиям.

- Де Берни? Благодаря ему? - Майор в раздражении отвернулся и зашагал по каюте. Они были здесь одни. Пьер удалился в маленькую кладовую, бывшее владение несчастного Сэма. - И вы еще можете верить ему? Этому пирату и негодяю?

- Мне некому больше верить. Если он нас обманет... - она закончила свою мысль жестом, выражавшим беспомощность.

Майор Сзндз отдал бы несколько лет жизни за возможность упрекнуть ее в недоверии к нему, но поскольку обстоятельства отказывали ему в этом, он злился все больше и больше.

- И вы можете так говорить после всего, что мы здесь невольно услышали? Зная, что здесь затевается? Зная, что он спутался с остальными негодяями? Как вы можете так говорить, когда он имел наглость представить вас своей женой?

- А что было бы с нами, если бы он этого не сделал? Это было сделано ради моего спасения.

- Вы в этом уверены? Черт побери! Если так, то вы необычайно доверчивы.

Поняв смысл его насмешки, она еще сильней побледнела, но не взбунтовалась. Во время возникшей паузы она глубже обдумала их положение и нашла, в конце концов, неожиданное доказательство, говорившее в пользу де Берни.

- Если бы его мотивы были столь низменны, как вы предполагаете, зачем ему было стараться спасать вас? Почему он представил вас своим шурином?

Этот вопрос для него оказался настолько неожиданным, что он не смог сразу найти подходящий ответ.

- Разве я считаю его намерения низменными?

- Однако вы их предполагаете таковыми. Предполагаете, что они низменны. Почему? - Она с трудом улыбнулась. - Если бы он позволил им перерезать вам глотку, у вас бы не было теперь возможности дурно отзываться о нем.

- Господь с вами, мисс! - Он почти остолбенел. - Больше всего в женщине меня привлекает ее упрямство. Только этим, надеюсь, и можно объяснить безрассудное доверие к какому-то мерзавцу. Надеюсь, но, откровенно говоря, не могу приравнять надежду к уверенности. Чтоб мне лопнуть, не могу!

- Сейчас вы смелы, майор Сэндз. Не так ли? Смелы в проявлении неуважения к страхам женщины в моем положении.

Он почувствовал раскаяние.

- Простите меня, Присцилла. Только беспокойство за вас толкает меня на это. Возможно, мои слова прозвучат нескладно, но я бы отдал за вас жизнь, дорогая...

- Будем надеяться, дорогой майор, что так много от вас и не потребуется, - прервал его появившийся де Берни.

Удивленный Сэндз обернулся и увидел в дверях каюты француза. Де Берни вошел и прикрыл за собой дверь, а затем, подойдя к ним, сообщил своим приятным голосом:

- Все улажено. Я командую этим судном, а вы считаетесь моими гостями.

- А как же капитан Брансом, сэр? - спросила Присцилла дрожащим голосом, глядя на него.

Однако, его загорелое мрачное лицо оставалось совершенно непроницаемым и бесстрастным. Таким же бесстрастным был и тон его ответа, последовавшим после довольно заметной паузы:

- Капитан Брансом выполнил свой долг на корабле. Будь он также храбр с самого начала, то, возможно, был бы жив и сейчас.

- Мертв! Он мертв? - лицо ее побелело от ужаса. Она не могла поверить, что жизнь этого сильного, добродушного человека, стремившегося к жене и детям, оборвалась так внезапно и жестоко.

Де Берни слегка склонил голову.

- Вчера вечером он говорил, что это его последнее плавание. Странно, что его слова оказались одновременно пророческими и ложными. Он говорил, что будущее вознаградит его за прошлое. Теперь он успокоился, и ему не суждено испытать, что будущее никогда не сможет этого сделать.

- Боже мой! - воскликнул майор. - Это ужасно! И вы можете так говорить об этом? Вы могли спасти беднягу...

- Нет, - прервал его де Берни. - Когда я вышел на палубу, было уже слишком поздно. На самом деле бой кончился прежде, чем Лич спустился сюда.

- А другие?

- Брать пленных не входит в правила капитана Лича, - тем же бесцветным голосом ответил де Берни.

Мисс Присцилла застонала и закрыла лицо руками. Внезапно она почувствовала тошноту и слабость; словно издалека доносился до нее уравновешенный голос, говоривший на безупречном английском языке, слегка смягченном галльским акцентом:

- Пусть мое гостеприимство утешит вас обоих. Здесь вам ничто не грозит, кроме небольшой задержки и некоторых неудобств. Все уже улажено, и я могу взять на себя смелость повторить заверение.

- Что стоит ваше заверение, сэр! - с подчеркнутым презрением ответил майор, - когда вы незаконно захватили место погибшего?

- Что бы это ни стоило, это все, что я могу предложить, - месье де Берни остался невозмутимо корректным. - И вы бы поступили мудро, если бы удовольствовались этим.

Он подозвал Пьера и отдал приказ готовить обед на пять персон.

- Мои лейтенант и штурман будут обедать с нами, - объяснил он, обращаясь к Присцилле. - Хотелось бы избавить вас от этого, но вряд ли это будет благоразумно. Помимо этого, однако, вам нечего бояться посягательства на ваше уединение, и за исключением времени еды эта каюта будет исключительно в вашем распоряжении.

Чистыми голубыми глазами она испытующе смотрела на него, но его отчужденность и какая-то холодная бесстрастность ставила в тупик.

- Мы в вашей власти, сэр, - сказала она, опуская голову. - Остается только благодарить вас за проявленную к нам предупредительность.

Его черные брови слегка нахмурились.

- В вашей власти? Ах, вот что! Лучше сказать - под моей защитой.

- А в этом есть разница?

- Все мы, Присцилла, во власти обстоятельств.

Она почувствовала, что есть возможность кое-что узнать, и последовала бы в этом направлении, но в этот момент майор совсем некстати выступил со своим негодованием.

- Сэр, вы слишком вольно обращаетесь с мисс Харрадайн.

- По необходимости. В связи с моим новым положением. Разве она не моя жена? А вы, дорогой, Барт, разве не мой шурин?

Сэндз вздрогнул и свирепо взглянул на него.

- Вы чертовски меня стесняете, - заговорил де Берни крайне резким тоном. - Другой на моем месте мог бы быстро положить этому конец. Прошу вас запомнить это, Бартоломью. И будет хорошо для вас обоих называть меня Шарлем, если не хотите подвергнуть опасности свои шеи, а заодно и мою. Такая интимность, возможно, неприятна для вас, Бартоломью. Но, надеюсь, она менее неприятна, чем возможность попасть на рею. А это уже совсем не смешно.

С этими словами он снова вышел, оставив майора с его негодованием.

- Ей-богу! Этот головорез осмеливается угрожать мне, насколько я понимаю.

После такого безрассудного начала он продолжал изливать свой гнев, но Присцилла остановила его:

- В конце концов, Барт, - напомнила она, - месье де Берни не приглашал капитана Лича на борт «Кентавра».

- Но он приветствовал его! Он присоединился к этим кровожадным негодяям! Он сам грозился, что в его намерения входило объединиться с этим убийцей, и что нападение пирата на нас было своевременным. Так чем же он лучше?

- Не знаю, - ответила она.

В его глазах застыло удивление.

- Не знаете? После всего, что мы только что слышали? Когда известно, что он вступил в командование вместо убитого бедняги Брансома?

- Ох, но ведь это ничего не доказывает.

- Ничего? Это доказывает, что он - проклятый пират, головорез, негодяй...

- А вы доказываете, что вы просто дурак, - прервала она его, поднявшись с рундука, поскольку Пьер, выходивший на минуту в кладовую, появился снова. - И если вы до сих пор не научились этого скрывать, то можете плохо кончить, да еще и других прихватите с собой.

От изумления он открыл рот и вытаращил глаза: настолько его потрясло и шокировало возмутительное выражение, с которым это кроткое и нежное дитя, каким он всегда считал Присциллу, обратилось к нему, человеку его способностей, офицеру его звания. Это превосходило его понимание. Он мог лишь предположить, что события этого ужасного утра, должно быть, лишили ее душевного равновесия. Придя в себя, он начал было протестовать, но она резко оборвала его в той же новоприобретенной твердой манере. Во время отсутствия Пьера она вплотную подошла к майору и, крепко сжав его руку, быстро проговорила:

- Вы и дальше будете злословить в присутствии этого человека? Неужели у вас нет здравого смысла и осмотрительности?

Если высказанное таким образом предостережение оправдывалось ее опасениями, то ничто, по мнению майора, не могло оправдать выражений, в которые оно было обличено. Он был крайне раздосадован, а его чувство собственной значимости уязвлено, о чем он и не замедлил напыщенно высказаться, после чего впал в угрюмое молчание. Она же считала за лучшее оставить его в покое, так как в таком настроении он, по крайней мере, ничем не мог навредить.

Так продолжалось до тех пор, пока не вошел де Берни в сопровождении высокого ирландца Вогана и чрезвычайно дородного, но, тем не менее, сильного на вид человека среднего роста, с громадными плечами, большим двойным подбородком и с чертами лица, словно по контрасту, смехотворно мелкими. Де Берни представил его как Халлауэлла, штурмана.

Они прошли к столу, где их ждал Пьер, быстрый и молчаливый как тень.

Де Берни занял стул, на котором не далее как вчера сидел веселый и беззаботный Брансом. Мисс Присциллу и майора он посадил справа от себя, спиной к свету. Слева занял место Воган, а за ним - штурман.

Это была унылая трапеза. Сначала пираты были предрасположены повеселиться. Но что-то холодное в поведении Берни и молчаливое осуждение у предполагаемой мадам де Берни и ее мнимого брата постепенно погасило их веселость. Плоское лицо Вогана стало походить на маску угрюмого разочарования.

Штурман же, обладавший волчьим аппетитом и считавший, что за столом ничто не идет в сравнение с едой, нашел вожделенное удовольствие, поглощая пищу, которой так хорошо был снабжен «Кентавр».

Майор с трудом сдерживался, чтобы не сказать этим людям об их отвратительных манерах за столом. Что касается Присциллы, то она, обессиленная ужасами этого дня и терзаемая опасениями, чувствовала себя совершенно несчастной, но старательно скрывала свои чувства, делая вид, что ест. Однако любой, кто взял бы на себя труд взглянуть на нее, немедленно обнаружил бы этот обман.

8. КОМАНДОВАНИЕ

Безлунной тропической ночью месье де Берни вышагивал по высокому полуюту корабля. Снизу, со шкафута, его высокая темная фигура четко вырисовывалась в желтом свете большого кормового фонаря каждый раз, когда он входил в освещенное пространство.

На закате ветер упал и, не меняя направления, перешел в слабый бриз. Распустив паруса, «Кентавр», на котором восстановили рулевое управление и починили такелаж, несся к юго-западу курсом, указанным им. В кабельтове или около того за кормой три высоких огня свидетельствовали, что Том Лич следует в кильватере «Кентавра».

В результате ослабления ветра ночь была душной, и большинство пиратов, составляющих теперь команду, расположились на верхних палубах. Они толпились на шкафуте и в средней части, под гиками, где были закреплены шлюпки. Словно гигантские светлячки там горели масляные лампы, вокруг которых собрались группы по 7-9 человек. Оттуда доносился стук костей в жестяной кружке, по временам заглушаемый болтовней, смехом, взрывами проклятий и громкими выкриками. На баке кто-то терзал скрипку, сопровождая нестройным аккомпанементом непристойную песенку, не являющуюся для слушателей новинкой, но все еще способную вызвать грубое веселье.

Де Берни почти ничего не слышал и ни на что не обращал внимания. Отрешившись от всего, он мысленно решал проблему, с которой пришлось столкнуться.

Ближе к полуночи он спустился по трапу и направился к другому, ведущему к каюте. Недалеко от входа на него, облокотившись о переборку, тихо переговаривались Воган и Халлауэлл. При его приближении они смолкли, а когда он прошел, пожелали ему спокойной ночи.

Вход на трап напоминал темную пещеру, Лампа, висевшая там, была погашена, и едва ступив во мрак, он услышал - его слух уже восстановился до нормальной остроты - осторожное движение. Он остановился, но его тут же успокоил едва слышный голос, прошептавший одно слово:

- Сударь!

Он пошел следом за невидимым и бесшумно двигавшимся Пьером, который стоял здесь на страже и который, как подозревал де Берни, погасил лампу.

В свете каюты скуластое с живыми глазами лицо молодого мулата выглядело серьезно. Своим мягким мелодичным голосом он заговорил по-французски. Направляясь на палубу подышать воздухом, он возле входа на трап услышал голоса Халлауэлла и Вогана, и Воган упомянул де Берни тоном, который заставил Пьера насторожиться. Он осторожно отступил назад и погасил лампу, чтобы остаться незамеченным, а затем подкрался ко входу и стал слушать разговор, открывший ему предательские замыслы пиратов во главе с капитаном Личем. Они намеревались позволить де Берни привести их к золотому флоту, а затем ножом выплатить ему причитающуюся долю награбленной добычи. Воган сказал об этом в ответ на ворчание штурмана по поводу пятой части, которая по договору полагалась де Берни. Халлауэлл считал такое требование абсурдным и проклинал Лича за согласие на такие условия. Воган посмеялся над ним, назвав его дураком, если он верит, что условия будут соблюдены. Де Берни придется брать то, что ему дадут. Если это его не удовлетворит, а у них не окажется причин быть чрезмерно щедрыми, то ему просто-напросто перережут глотку, и этим положат конец его наглости.

Халлауэлла, однако, не так-то просто было убедить. Де Берни всегда был известен способностью противопоставить грубой силе какую-нибудь хитрость. Штурман припомнил не один трюк, который де Берни сыграл с испанцами в Панаме, благодаря чему Морган и смог взять город. Он напомнил также, что именно де Берни нашел способ отразить в саванне нападение стада диких быков, которых испанцы погнали на буканьеров. Он сам был при этом. Он рассказал о том, что видел, и о взглядах, которых придерживается де Берни. Ведь не только за щегольской вид его прозвали Превосходным. В трудных ситуациях де Берни знает, как сделать лишь немногое, чтобы получить значительную выгоду. Неужели Лич и Воган считают, что де Берни не подозревает совершенно о возможности того исхода, который они предлагают?

Конечно, он может это подозревать, но ему придется идти на риск. А что, собственно, он может противопоставить?

- Не знаю, - сказал Халлауэлл. - Если бы знал, то был бы таким же ловким, как де Берни. Ты убеждаешь меня не в том, что он не знает, что ему делать, а лишь в том, что можем сделать мы.

- А почему бы ему и не поверить, что мы сдержим слово? - самоуверенно возразил Воган. - Он буканьер старого типа. Мы же постараемся не возбуждать у него подозрений. Пока не распотрошим золотой флот, придется потворствовать ему и терпеть его наглость. Но если он будет позволять себе слишком уж много, то мы запомним все, а в конце полностью рассчитаемся.

Как раз в этот момент де Берни спустился по трапу, и разговор прервался.

Он дал высказаться слуге. Потирая в задумчивости подбородок, он стоял возле стола, не проявляя ни удивления, ни беспокойства.

- Хорошо, - сказал он, когда Пьер закончил рассказ. - Так я и думал.

Его спокойствие встревожило слугу.

- Но это опасно, сударь?

- Увы, да, опасно, - улыбнулся де Берни. - Но только в конце плавания. А до тех пор мы что-нибудь придумаем. Значит, пока золотой флот не будет разграблен, они будут потворствовать мне и терпеть любую мою наглость в отношении их. Что же, этого я им предоставлю сколько угодно. - Он потрепал слугу по плечу. - Спасибо за старание, Пьер. Но больше не делай этого. Ты напрасно рисковал, в этом не было необходимости. Побереги себя для другого случая, когда ты действительно мне понадобишься. А теперь марш спать. У нас сегодня был тяжелый день.

В интересах своих спутников, а, возможно, лишь из рыцарского отношения к мисс Присцилле, уже на следующее утро де Берни проявил известную долю дерзости, которую осуждали Воган и Халлауэлл. Выйдя на палубу пораньше и застав их там обоих, он в форме приказа высказал то, что, может быть, лучше было бы выразить в виде просьбы.

- У мадам де Берни слабое здоровье. Иногда она любит поспать подольше. Поэтому я желаю, чтобы большая каюта по утрам была в ее распоряжении, и чтобы никто не мешал ей. Понятно?

Лицо Вогана стало мрачным. Он взглянул на де Берни, стоявшего перед ним с видом хозяина.

- Совсем не понятно, - ответил он. - А как же завтрак? С вашего милостивого позволения, полагаю, мы должны есть.

- Можете завтракать в кают-компании или в любом другом месте, где вам понравится. Но не в каюте.

И, не дожидаясь ответа, он пошел осматривать корабль.

Когда он уже не мог услышать, Воган шумно вздохнул, выражая этим свое возмущение.

- Честное слово, все это - жеманство! Видите ли, мы с тобой, Нед, недостаточно хороши для мадам. Слабая женщина! Ну, ну! Возможно, все еще изменится, и слабой женщине придется стать покрепче. Все может случиться. Но что нам сейчас делать?

- То, что ты предлагал вчера вечером, - проворчал толстый штурман. - Ублажать и выжидать. Какая разница, где мы будем завтракать? Сказать по правде, не очень-то весело было с ними вчера за столом. Эта мадам с ее ужимками, ее молчаливый братец и де Берни со своими щегольскими манерами. Да от одного их вида еда в горле застрянет. - Он плюнул в знак презрения. - Я тебе так скажу - пусть будет кают-компания. По крайней мере, там можно свободно чувствовать себя за столом.

- Ты абсолютно прав, Нед, - хлопнул его по плечу Воган. - И, честное слово, мы дадим ему это понять.

Поэтому к моменту возвращения де Берни ирландец уже ждал его с язвительным видом.

- Ты, Чарли, подал мне и Неду прекрасную мысль о кают-компании. Мы очень тебе обязаны. Это нам настолько подходит, что мы больше вообще не побеспокоим ни твою жизнерадостную мадам, ни ее весельчака братца. Надеюсь, понятно?

- Вполне. Разрешаю занять вам кают-компанию, - сказал он мимоходом и пошел к трапу, ведущему на квартердек.

Штурман и лейтенант ошеломленно уставились друг на друга.

- Он разрешает нам! - сказал наконец Воган. – Ты слышал? Он разрешает. Черт побери! Интересно, есть ли кто-нибудь еще, способный сравниться с ним в наглости.

Тем временем на полуюте де Берни, опершись на юкаборт, внимательно разглядывал «Черного Лебедя», шедшего в кильватере, и, поглощенный своими мыслями, хмурился. Прошло около получаса, прежде чем он сбросил с себя состояние задумчивости. Убрав локти с перил, он выпрямился, и морщины на его лице разгладились, уступив место созерцательной улыбке.

Он повернулся и быстро спустился на квартердек, где Халлауэлл давал указания рулевому у штурвала.

К удивлению штурмана де Берни приказал лечь в дрейф, и передать, чтобы «Черный Лебедь» сделал то же самое. Затем он пожелал, чтобы спустили на воду баркас и доставили его на корабль Тома Лича, так как у него возникла необходимость поговорить с капитаном.

Приказ был выполнен, и спустя полчаса де Берни уже поднимался на облупившийся борт «Черного Лебедя», где и был встречен градом проклятий со стороны Лича по поводу этого утреннего визита и вызванной им бесполезной траты времени.

- Что касается времени, то у нас его в избытке. А если бы даже и не хватало...

Он остановился на верху входного трапа, высокий, властный и невероятно элегантный для пирата. Бывали и среди пиратов такие, кто пытался следовать моде, но ни один из них не достиг в этом такого совершенства, как де Берни. Он обладал тем инстинктивным чувством меры в одежде и экипировке, а также тем необходимым количеством властности, какое только может быть отпущено человеку. Подобное чувство руководило и сэром Генри Морганом, но в результате недостатка природной утонченности ума и сдержанности, которую та подразумевает, он никогда не достигал большего, чем безвкусное выставление роскоши напоказ.

В отличие от француза Лич, в расстегнутой рубахе и красных штанах, с нечесаными волосами, выглядел просто головорезом, способным командовать только с помощью агрессивности и шумной, неистовой самоуверенности.

- Значит, ты пришел отдать приказ?

- Я пришел обсудить с тобой наше точное место назначения, - последовал ответ холодным размеренным тоном, говорившим, что если французом и владеет какое-то чувство, то отнюдь не страх.

Матросы, толпившиеся на шкафуте, смотрели на де Берни с интересом и даже с некоторой долей восхищения, вызванного не столько его изящной внешностью и выразительными манерами, сколько легендами, распространявшимися вокруг его имени еще со времен морских и сухопутных походов Моргана.

Его ответ, между тем, уменьшил вызывающую агрессивность Лича, поскольку у пирата появилась надежда получить столь желанную информацию именно сейчас, когда де Берни заявил, что пришел дать ее. А завладев ею, он быстро заставит француза сменить тон.

- Пошли вниз, - сказал он резко и пошел вперед, указывая дорогу.

По пути Лич кивком позвал с собой двух пиратов и, когда все вошли в просторную, но неопрятную и грязную каюту, де Берни пришлось познакомиться с помощником и штурманом «Черного Лебедя». Оба они были невысокого роста и крепкого телосложения. Эллис, выбранный помощником вместо Вогана, оказался вспыльчивым человеком с огненными волосами и бородой и светлыми жестокими глазами. Штурман Бандри был темноволосым, с землистым лицом, покрытым оспинами. Он носил приличную, хорошо сшитую одежду, сочетавшуюся с некоторой утонченностью ее владельца и спокойным достоинством его манер.

Когда все заняли места, пожилой негр с клеймом на плече принес пунш из рома, плоды манго и сахар, после чего скрылся, услышав ворчание Лича.

- Итак, Чарли, - обратился капитан к гостю, - мы ждем.

Месье де Берни оперся локтями о крашеный дубовый стол и взглянул на Лича в упор. Начало его речи оказалось неожиданным.

- Я наблюдал за вашим ходом, - сказал он. - Но это не дало мне ничего, помимо того, что я заметил еще вчера. Я уже говорил тебе, как ты, возможно, помнишь, что вы слишком долго пробыли в море.

- Так оно и есть, - вмешался Бандри. - И чтобы заметить это, не надо быть моряком.

- Помолчи, когда тебя не спрашивают, - зарычал на него Лич, раздосадованный преждевременным согласием со словами де Берни. - Ну, так что дальше?

Де Берни немного помолчал. Подтверждение первого же его заявления, полученного от Бандри, было настолько обнадеживающим, насколько и неожиданным. Соответственно, оно вызвало раздражение капитана. Француз понял, что у него появился союзник, и потому задача его становилась легче, чем он смел надеяться.

- Я говорил тебе вчера, что у вас днище так обросло, что будь я командиром «Кентавра», вы бы никогда не взяли его на абордаж. Ты бы все еще гонялся за мной, Том, если бы к этому времени я не утопил бы тебя, хотя у тебя сорок отличных пушек, а на «Кентавре» их в половину меньше, да и те - лишь жалкое подобие твоих.

После минутного замешательства, вызванного удивлением, Лич разразился громким издевательским смехом, а Эллис откровенно ухмыльнулся. Но обезображенное оспой лицо Бандри оставалось серьезным.

- Ты, Чарли, всегда был нахальным пижоном, надувшимся от собственного тщеславия. Но это уже превосходит все, что мне когда-либо приходилось слышать, даже от тебя. Конечно, ты у нас выдающийся моряк, но может быть, ты расскажешь, как ты собирался совершить такое чудо?

- А твой штурман совсем не смеется, - сказал он.

- Да? - Лич бросил хмурый взгляд на посерьезневшего Бандри.

- Это потому, - продолжал де Берни, - что он угадывает мою мысль. Он не лишен ума и понимает, что если бы «Кентавр», с его хорошо смазанным килем, направился против ветра, то, вероятно, обогнал бы тебя.

- Обогнать - это одно дело, а утопить - совсем другое, а ты говоришь, что утопил бы меня.

- Корабль, который можно обогнать, можно и потопить, если другим кораблем управлять умело и решительно. В морском бою подвижность - это все. Быстро стать в боевую позицию, дать бортовой залп и снова повернуться, поставив мачты в одну линию, чтобы представлять для противника наименьшую мишень - это целое искусство морского боя. И все это «Кентавр» мог проделать и проделал бы, будь я на месте его капитана. Я бы подворачивал и крутился вокруг тебя, как пантера вокруг слона, выискивая шанс ударить до того, как твой обросший корабль послушается руля и повернется для отражения удара.

Лич презрительно пожал плечами.

- Может быть, ты и прав, а может и нет. Но прав ты или нет, какое это имеет отношение к нашему делу?

- Да, - заметил краснолицый Эллис, - давай послушаем что-нибудь помимо твоего хвастовства.

- Вы услышите от меня кое-что не слишком приятное, поскольку сами не понимаете сути дела, - ответил холодно де Берни.

Лич ударил кулаком по столу.

- Дьявольщина! - проворчал он. - Мы так и будем вести одни разговоры, пока не поссоримся, или перейдем к делу? Я снова спрашиваю тебя, Чарли, какое имеет это все отношение к нашему делу?

- Самое прямое. Все это я говорил тебе, чтобы показать, что ты не в состоянии вступить в серьезный бой, и не стоит впадать в ошибку, недооценивая корабли и экипажи золотого флота. Это будут сильные, хорошо вооруженные и полностью укомплектованные людьми фрегаты. При надлежащем управлении наши два корабля справятся с ними. Но ты сам должен согласиться в отношении важности кораблевождения. Ставка в нашей игре слишком высока, чтобы допустить риск.

- Ты сам говорил, что на них будет не более двухсот пятидесяти человек.

- Но у них семьдесят пушек против наших шестидесяти, и пушки их лучше наших. Кроме того, у них три киля против наших двух, три чистых и быстрых киля. Выйдешь ли ты в бой против них скованным?

Некоторая доля агрессивности слетела с Лича, но не полностью. Он все еще пытался сохранить важный вид.

- Черт тебя побери! Зачем создавать себе трудности?

- Я их не создаю. Они есть, а я хочу их устранить.

- Устранить?

- Да. Ты должен кренговать «Черного Лебедя», прежде чем мы пойдем на дело.

- Кренговать! - Лич был ошеломлен. - Кренговать? - повторил он, всем своим видом выражая несогласие.

- У тебя нет выбора, если не хочешь навлечь на себя несчастье.

Бандри кивнул и открыл рот, вероятно, собираясь выразить согласие, но Лич опередил его.

- Чтоб мне лопнуть! Ты думаешь, я нуждаюсь, чтобы меня учили, что мне делать?

- Твой отказ доказывает это.

- Это ты так говоришь, но то, что ты говоришь, я не собираюсь принимать за истину. На «Черном Лебеде», таком как он есть, я готов встретиться с твоими тремя испанцами и управиться с ними. И больше не желаю слушать о кренговании. Если бы ты не был дураком, то понял бы, что у нас нет для этого времени.

- У нас есть целый месяц до выхода золотого флота. А этого времени более чем достаточно, чтобы очистить и смазать твой киль.

Попытка еще раз доказать его неправоту заставила Лича только укрепиться в собственном упрямстве, всегда бывшим последним прибежищем глупцов.

- Есть у нас время или нет, я не собираюсь делать этого. На море мне не страшны никакие испанцы. Поэтому давай оставим праздные разговоры и перейдем к делу. Так каково наше место назначения?

Некоторое время де Берни спокойно смотрел на него, затем, отставив кружку с пуншем, отодвинул стул и встал.

- Поскольку ты так решил, это означает конец делу. Вступать в бой с золотым флотом на корабле, находящемся в таком состоянии, означает, как я уже говорил, навлечь несчастье. А это как раз то, что я никогда не делаю. Что же касается вашего места назначения, можете выбирать все, что вам угодно.

Трое пиратов в оцепенении смотрели на него, отказываясь верить своим ушам.

- Что это значит? - воскликнул наконец Эллис.

- То, что если капитан Лич желает вести корабли и людей на гибель, то я не собираюсь участвовать в этом. Вы можете найти себе другие дела: купцов наподобие «Кентавра» с грузом дерева и шкур. Я только желаю вам всего хорошего.

- Садись! - заорал на него Лич, в гневе вскакивая на ноги.

Но де Берни продолжал стоять.

- Ты хочешь сказать, что передумал?

- Подумать следовало бы тебе и получше обдумать свое положение. Ты у меня на борту, а я, ей-богу, не потерплю у себя бунтовщиков. Ты прибыл сюда по делу, и это дело тебе придется сделать.

- Но по моему усмотрению и на моих условиях, - по-прежнему невозмутимо ответил де Берни

- По моему усмотрению, слышишь? Здесь я хозяин.

- Да? А если я откажусь?

- Тогда ты можешь кончить на рее, а может быть, еще хуже.

- Вот как! - сказал де Берни, поднимая брови. Он смотрел на Лича сверху вниз, разглядывая его, как разглядывают любопытный, но не очень приятный предмет. - Ты знаешь, капитан, я подозреваю, что твои люди заинтересованы во мне, особенно с тех пор, как узнали, что я должен привести их к испанскому золоту. И они захотят узнать, Том, за что ты вешаешь меня. Что ты им скажешь? Что я не позволяю тебе вести их на гибель? И что я настаиваю на принятии мер, гарантирующих победу? Это ты им скажешь?

Он заметил, как изменилось выражение злого лица Лича, на котором сквозь загар проступила бледность. На лице Эллиса отразилось смущение, а Бандри выглядел просто огорченным.

- Учитывая это, капитан, - сказал штурман, - ясно, что де Берни не так уж неправ.

- Меня это не волнует... - начал Лич, снова заупрямившись, но Эллис прервал его:

- А должно бы, капитан. Будь я проклят, должно! Ад и дьявол! Зачем ссориться, когда наши интересы совпадают? Берни хочет подготовиться как можно лучше, и это в наших интересах так же, как и в его собственных. Что же делать, Том, если у него отваги меньше, чем у тебя?

- Иногда осторожность бывает полезней, - заметил Бандри, - как моряк я знаю, что он прав и в отношении корабля, и в отношении всего остального. Если бы мы были ограничены временем, тогда пришлось бы рисковать. Но когда у нас его в избытке, давайте, во имя всего святого, используем его так, чтобы основательно подготовиться к плаванию.

Покинутый собственными офицерами, Лич понял, что в настоящий момент все козыри в руках де Берни. Благодаря обладанию секретом местонахождения золотого флота француз мог заставить пиратов поступать по своему усмотрению, в то время как они не могли воспользоваться принуждением.

Поэтому Лич предпочел сдержаться. Демонстрируя притворное добродушие, он спрятал свой гнев.

- Да, вы правы. К чему ссориться? Допускаю, что погорячился. А ты, Чарли, сразу ощетинился, как еж. Садись, ради бога. Наполни свою кружку и давай все обсудим дружески.

Примирительно усмехаясь, он подал бутыль с ромом и снова уселся.

Месье де Берни согласился пойти на примирение. Не допуская ни малейшего проявления торжества, он немного склонил голову в знак согласия и, заняв свое место, налил рому.

- Значит, ты согласен кренговаться? Решено?

- Поскольку не только ты думаешь, что это необходимо, но и Бандри, полагаю, придется. Хотя, откровенно говоря, я придерживаюсь другого мнения. Но раз так, я согласен.

- В таком случае, - сказал де Берни, - нашим ближайшим пунктом назначения, что я и хотел обсудить с тобой, станет архипелаг Альбукерка. Там есть известный мне с давних пор необитаемый островок с бухтой, в которой можно укрыть дюжину кораблей, и длинной пологой отмелью, как будто созданной для кренгования. Лучшего места не найти во всем Карибском бассейне. Там можно уютно расположиться, и кроме того, это удобно по другой причине... - Он выдержал паузу и, выразительно подняв указательный палец, добавил: - Остров лежит в каких-то двух днях пути от точки, где я намерен перехватить испанский золотой флот.

9. ИНТЕРЛЮДИЯ

Том Лич захватил «Кентавр» в первый вторник июня. В результате договора с де Берии оба корабля направились курсом вест-зюйд-вест. Вследствие этого маневра скорость их упала. Тем не менее, в среду перед заходом солнца вахтенный заметил землю. Это был мыс де ла Вела, видимый лишь дымкой на траверзе левого борта. В воскресенье на рассвете они оказались перед низко лежащим архипелагом Альбукерка, ставшим их ближайшей целью.

Пять дней путешествия на «Кентавре» протекли настолько спокойно и однообразно, что Присцилле Харрадайн и майору стало казаться, что и в самом деле, как уверял их де Верни, нет оснований для беспокойства, кроме досадной задержки их возвращения в Англию.

Де Берни, вернувшийся с удачной пробы сил с капитаном Личем, обрел дополнительную уверенность. И хотя внешне это почти, не отражалось, но существовало в глубине души, придавая его авторитету дополнительную, не поддающуюся четкому определению, силу.

Однако, благодаря этому он понял, как и когда можно расслабиться.

За исключением боевых действий, среди пиратов, как на берегу, так и на море, наблюдалось почти полное отсутствие дисциплины и уважения к авторитету командиров. Предполагалось, что в это время любой новобранец, только что принятый на корабль, мог считать себя наравне с офицерами. Однако, такие отношения были чистой теорией. На практике же авторитет капитана, приобретенный им в боях и вопросах управления кораблем, оставался и в остальное время, удерживая команду на расстоянии.

В этом отношении де Берни представлял собой странную смесь. Суровый, сдержанный и холодный во всем, что хотя бы отдаленно касалось его командования «Кентавром», словно он был королевским офицером, он, тем не менее, иногда мог позволить себе отбросить совершенно условности, связанные со своим положением, и брататься с матросами. Он мог шутить и смеяться с ними, пить и даже играть в кости, но в случае необходимости становился неумолимым, благодаря навыку оценивать обстоятельства. Однажды Воган застал его сидящим на бухте каната в окружении пиратов, которые в почтительной тишине, нарушаемой по временам взрывами смеха, слушали его рассказ о штурме испанского форта на реке Чагрес. В другой раз - это было под конец первой вечерней вахты, когда они проходили мыс де ла Вела - он сходил за гитарой и, усевшись на комингс люка, при свете молодого месяца пел толпившимся вокруг него восхищенным матросам веселые и мелодичные испанские песенки.

И тем не менее, он так тонко держался между фамильярностью и властностью, что ни у кого не вызывал желания злоупотреблять его добротой. Несмотря на то, что он всех приводил в восхищение, никто не имел страха перед ним или хотя бы ощущения его превосходства, вызванного его репутацией и поддерживаемого самой манерой держаться и носить оружие, а также точной и образной речью.

Присцилла Харрадайн была совершенно права, говоря майору Сэндзу, что предполагает в де Берни человека, благодаря опыту и природным дарованиям возвысившегося над мелочной необходимостью утверждать собственное достоинство.

С интересом и недоверием следил за ним Воган, тщетно пытаясь понять секрет очарования, которое внушал де Берни. Ирландец знал, как вести себя в массе людей - он даже мог быть таким же мерзавцем, как самый низкий из них - и знал, как при необходимости командовать ими. Однако, он не знал, как делать то и другое одновременно, о чем и сказал Халлауэллу. Штурман незамедлительно ответил с презрением.

- Французский вздор, - было его краткое резюме, не пролившее, однако, света на недоумение Вогана.

Другим заинтересованным наблюдателем был майор Сэндз, не скрывавший своего презрительного отношения.

И де Берни предоставил ему для этого удобный случай. Вернувшись в среду утром с «Черного Лебедя», он сообщил мисс Присцилле о своих мерах в отношении лейтенанта и штурмана. Впредь они будут питаться в кают-компании, а каюта опять будет в ее полном распоряжении.

- Одновременно я избавил бы вас и от своего присутствия, - добавил он серьезно, - но отношения, которые мы из осторожности должны поддерживать, требуют, чтобы я продолжал надоедать вам.

Она с негодованием отвергла в корне это предположение.

- Неужели, сэр, вы считаете меня такой неблагодарной, чтобы я могла желать такое?

- Это было бы не так уж безрассудно, если все принять во внимание. В конце концов, я ничем не лучше этих людей.

Твердый взгляд ее зеленовато-голубых глаз, казалось, начисто отверг это утверждение.

- Мне действительно стыдно было бы иметь такое мнение, сэр.

- Однако, присутствующий здесь майор Сэндз скажет вам, что это - единственно возможное мнение.

Стоявший сзади майор прокашлялся, но ничего не сказал. Ему, несомненно, и в голову не приходило опровергать француза. Не предполагал он также, что Присцилла окажется чересчур вежливой и сделает это сама. Поэтому он был несколько шокирован, услышав, что она не только отвергает, но и фактически отвечает за него:

- Майор Сэндз, подобно мне, испытывает только благодарность за проявленную к нам предупредительность, за все, что вы сделали для нас. Он не обманывается и в вопросе, что случилось бы с нами, не будь вас. Прошу вас верить этому, сэр.

Он улыбнулся, наклоняя голову.

- Верю. Майор Сэндз не даст усомниться в своей прямоте.

Тот покраснел, поняв иронию, а месье де Берни, не глядя на него, продолжал:

- Я пришел также сообщить, что нет причин сидеть взаперти. Можете без опасения гулять по палубе, когда вам заблагорассудится. Никто не посмеет приставать к вам, а если кто-нибудь и отважится, то я проучу его, чтобы отбить охоту и у других, Я уже распорядился установить для вас навес на полуюте.

Она поблагодарила его, и он ушел.

- Интересно, - сказал майор, - чего от меня ждет этот насмешливый мерзавец?

Она с неодобрением взглянула на него.

- Возможно, немного благодарности, - предположила она.

- Благодарности? Я должен быть ему благодарен? - он подавил обиду и педантично продолжал: - Сохраняем ли мы, Присцилла, среди этих бед наше чувство меры? Можем ли мы точно провести границу между положением этого человека и его поступками?

- Конечно. Давайте, например, вспомним, что он спас нам жизни. Неужели это ничего не значит? И не заслуживает благодарности?

Тот всплеснул руками.

- Это означает учитывать только одну сторону вопроса.

- Разве нам недостаточно учитывать именно эту сторону и быть великодушными к любой другой?

Резкость ее тона заставила его быть внимательней. Он понял, что этого не стоило говорить. Хватало и неприятностей, возникших в результате последних событий. И конечно же, ему нельзя было подвергать риску свои самые заветные надежды, сулившие все мыслимые блага. Ему следовало помнить, что женщины всегда были странными созданиями, склонными к эксцентричности, предпочитающими доводам разума эмоциональные факторы. Их невозможно убедить с помощью одного здравого смысла. Это только вызывает у них враждебность. Похожие признаки он обнаружил и у Присциллы и, чтобы не похоронить окончательно свои надежды, стал приспосабливаться, обращаясь больше к ее чувствам, нежели к дремлющему, как он считал, рассудку.

Он напустил на себя кроткий, меланхолический вид.

- Дорогая Присцилла, - вздохнул он, - не знаю, понимаете ли вы, насколько вы ошибаетесь в отношении меня? Вы находите, что мне не хватает великодушия. Вы правы. И тем не менее, как далеки вы от правды. Вы только наполовину разобрались в моих чувствах, но вы и не подозреваете об их глубине. Чтоб мне лопнуть, не подозреваете! Вы, может быть, воображаете, что здесь кроется мой интерес, заставляющий меня быть раздражительным или, как вы говорите, неблагодарным. Дорогая, я беспокоюсь не о себе. Я вполне могу быть благодарен этому человеку за то, что он спас мне жизнь. Но я думаю только о вас. О вас, чтоб мне лопнуть! Если я раздражителен и неблагодарен, то только потому, что беспокоюсь о вас. Как я могу быть спокоен перед лицом всего этого? Будь я проклят, Присцилла! Как я могу?

Ее негодование растаяло перед таким проявлением благородного, бескорыстного участия, а мягкий характер заставил ее устыдиться.

- Простите меня, Барт, - сказала она, протягивая ему руку. – Я иногда бываю очень глупой.

С нежной улыбкой он подошел к ней и взял ее за руку. Нотка мягкости в ее голосе, вызванная раскаянием, вдохновила его. Смутно припомнил он строку, которую слышал в пьесе, написанной каким-то поэтом, одним из тех нелепых болтунов, что выражаются напыщенными, высокомерными фразами, в которых, однако, как майор Сэндз иногда признавался себе, можно было в массе бессмыслицы найти и крупицу мысли. Он подивился странной своевременности, с которой эта строка всплыла в памяти, не замечая того, что это была его собственная банальная мысль, облеченная в величественную мантию позаимствованного выражения: «Вот благоприятный момент для человека, которого несет к счастью».

А здесь все складывалось в его пользу, и нельзя было упускать случая.

- Дорогая, разве смог бы кто-нибудь на моем месте, любящий вас, как я, думать по-иному?

- Понимаю, Барт. Мне следовало бы понять это раньше. - Она с мольбой в глазах взглянула на него.

Он погладил ее руку, а потом стал осторожно привлекать ее к себе, не испытывая сопротивления.

- Вы думаете, мне легко проявлять терпение в подобных обстоятельствах, когда женщина, которую я люблю, подвергается опасности?

Его тон превратился в нежный мурлыкающий шепот. Но внезапно, почти находясь в его объятиях, она замерла. Ее дыхание участилось, лицо побледнело, а чистые глаза, еще мгновение назад такие мягкие, наполнились тревогой.

- Что вы говорите, Барт? - сказала она, задыхаясь, и выдернула правую руку из его ласковых ладоней, а левой легонько оттолкнула его. - Вы... вы ухаживаете за мной?

В полном смятении он развел руками.

- Дорогая! - выкрикнул он, как бы протестуя.

- О, как вы могли? Как вы могли в такой момент?

Он понял, что не совсем удачно выбрал время. Выходит, он обманывался, и подходящий момент еще не наступил. Ее мысли все еще были сосредоточены на угрожавшей им опасности. Поспешив, он совершил грубую ошибку, что и насторожило ее. Теперь ему оставалось лишь достойно отступить и ждать более благоприятного момента для следующей атаки.

- В такой момент! - повторил он, как эхо. - Чтоб мне лопнуть, сейчас как раз тот самый момент. Все эти страшные события... эти ужасные обстоятельства только усилили мои чувства. И самое настоятельное мое желание в том, чтобы вы знали, что рядом с вами находится человек, готовый, как я уже говорил, пожертвовать жизнью ради вас. Если этим я обязан не привязанности к вам, то, будь я проклят, обязан дружбе с вашим отцом, долгу к его памяти. Что вы в этом находите страшного?

Волнение, охватившее ее и отразившееся в глазах, с трудом спадало. Она потупила взор и, смущенно отвернувшись, отошла к окнам, через которые в каюту лились потоки солнечного света.

Майор, восхищенный ее грациозным силуэтом и изяществом ее движений, жадным взглядом следил за ней и ждал. Наконец, успокоившись, она заговорила:

- Простите меня, Барт. Конечно, я немного глупа. Не хватало еще оказаться и неблагодарной. Ведь я так обязана вам. Думаю, что умерла бы, не будь вас рядом все это ужасное время. Вы заставили меня понять это.

- Теперь это уже неважно. Чтоб мне утонуть, неважно, - весьма благородно заверил он, однако, не обладая достаточным умом, тут же все испортил: - Но я рад услышать, наконец, что вы больше не убеждены, будто всем обязаны этому бездельнику-французу.

В великодушном стремлении загладить допущенную несправедливость, она забыла об остальном. Его слова, напомнив об этом, уменьшили степень ее раскаяния. Но, желая сохранить мир в отношениях с майором, она не стала продолжать разговор.

- Не пойти ли нам куда-нибудь, Барт? - спросила она, робко улыбнувшись.

Они вышли на квартердек и, не попав на глаза ни Вогану, ни Халлауэллу, прошли оттуда на полуют.

Де Берни находился в капитанской каюте, где теперь обосновался. Из-за жары он держал дверь открытой. Заметив их приближение, он встал и вынес подушки для кушетки, снова установленной под тентом, как это было до захвата «Кентавра» его теперешней командой.

Затем, как учтивый хозяин, он завязал с ними вежливый разговор. Он упомянул об изменении курса, выразив при этом надежду, что бриз удержится, рассказал о цели плавания их к архипелагу Альбукерка и, в ответ на вопрос мисс Присциллы, выразил сожаление, что обстоятельства вынуждают их задержаться там не менее чем на месяц.

Майор, не принимавший участия в разговоре, с угрюмым видом сидел на краю кушетки. Мысль о необходимости провести месяц на архипелаге Альбукерка вызвала у него раздражение и возмущение, и только усилием воли он сдерживался, чтобы не высказаться, а спокойный тон, каким де Берни сообщил об этом, показался ему верхом наглости. Негодование его усилилось, когда он заметил, что мисс Присцилла как будто не разделяет его чувств. Со смирением, близким к благодушию, принимала она создавшуюся ситуацию. Однако, его раздражение достигло предела после ее вопроса, в котором угадывалось удивление, смешанное с восхищением.

- Месье де Берни, расскажите, как вы стали пиратом?

Этот внезапный вопрос оказался неожиданным и для него. Улыбнувшись, он взглянул на нее.

- Вы спрашиваете так, словно это трудно себе представить. Уже одно это мне представляется комплиментом. Но действительно ли вас это интересует?

- Разве стала бы я спрашивать, если бы не интересовало? Это так интересует меня, что даже толкнуло на дерзкую выходку задать вам этот вопрос.

- Это не дерзость, - ответил он спокойно. - Само существо теперешней ситуации во многом зависит от этого факта. - Он помолчал мгновение, а его лицо при этом нахмурилось. - В сущности, вы почти все знаете. Остается добавить, что Сьер Симон, погибший от рук испанцев на Санта-Каталине, был моим дядей. Я уехал с ним в Новый Свет в поисках свободы, в которой нам было отказано в Старом. В то время у меня не было и мыслей о незаконной деятельности. Мы, тулузские де Берни, являемся гугенотами, а гугенотам во Франции приходится только проявлять терпение. Особенно сейчас, после отмены Нантского эдикта. Хотя, когда я был мальчиком, и для гугенотов открывались некоторые возможности сделать карьеру. Я был в семье самым младшим из семи сыновей и должен был сам пробивать себе дорогу. Поэтому, воспользовавшись предложением дяди, я поехал в Новый Свет. Когда он погиб, я оказался без состояния и без друзей с теми, кто вместе со мной избежал печальной участи. С ними я и присоединился к Моргану. Ничего другого не оставалось. Кроме того, резня на Санта-Каталине породила во мне такую ненависть к испанцам, что я был рад присоединиться к любому врагу Испании.

Мое продвижение у Моргана оказалось быстрым. Благородное происхождение если и не дает человеку ничего существенного, то, по крайней мере, предоставляет определенные возможности для руководства. Я доказал Моргану, что могу вести людей за собой. Моя же национальность сделала меня ценным для Моргана, у которого всегда было много французов. Так я стал у него лейтенантом, командиром французского контингента. У него же я научился боевым действиям на море, и сомневаюсь, чтобы где-либо еще можно было бы пройти лучшую школу. Когда английское правительство перестало оказывать поддержку пиратам, а Морган решил принять пост губернатора Ямайки, я пошел с ним и оказался на английской службе. В конце концов, не было человека, которому я был бы более обязан, и, вероятно, нет человека, которому Морган доверял бы более, чем мне. Вот и все, что я могу рассказать.

- Следовательно, - задумчиво сказала Присцилла, - если говорить о вашей незаконной деятельности, то вы перестали быть пиратом, как только пиратство было объявлено вне закона.

Но для майора это было уже чересчур.

- Если это и было когда-то верно, - заметил он ледяным тоном, - то, к несчастью, перестало быть таковым сейчас.

Де Берни рассмеялся.

- Но почему же к несчастью, майор? Вам, во всяком случае, следовало бы считать это величайшим счастьем.

Тот не счел нужным отвечать на это. Он придержал свои комментарии, пока француз не спустился на квартердек, где Халлауэлл производил измерения высоты солнца.

- Однако, доверие Моргана не удержало его ни от предательства, ни от возвращения к пиратству, - произнес он с осуждением.

Но она, задумавшись, или не слышала его, или не обратила внимания, поскольку оставила его слова без ответа. А майор, вовремя вспомнив, как разговор о де Берни неизменно приводил к колкостям с ее стороны, не настаивал.

Но он не раз еще возвращался к этому вопросу до прибытия к архипелагу Альбукерка. Его презрение к де Берни подогревалось еще и свободным общением последнего с головорезами, составлявшими команду, и он никогда не упускал случая обратить на это внимание мисс Присциллы, словно оправдываясь в ее глазах за свои чувства, которые она, по его мнению, осуждала.

В ту ночь, когда при свете молодого месяца де Берни на баке пел слушавшим его пиратам, майор и девушка наслаждались прохладой на полуюте. А сочный трогательный баритон разносился по всему кораблю.

- Нельзя верить человеку, который так вольно ведет себя с шайкой бандитов, - с возмущением сказал майор. - Чтобы мне лопнуть, нельзя!

- Как прекрасно он поет, - сказала Присцилла, и майор так никогда и не узнал, предназначались ли эти слова ему в ответ.

10. КРЕНГОВАНИЕ

Наконец, в воскресенье, они прошли проливом между островов Альбукерка и бросили якорь в широкой лагуне у восточного берега самого северного острова архипелага. Это было именно то место, которое де Берни избрал для кренгования «Черного Лебедя».

Небольшая бухта, как и говорилось, оказалась укромным местом, и Личу пришлось согласиться, что для их целей лучшего места и не найти.

Лагуна была грушевидной формы, и ее горловина проходила между рифами, окаймлявшими южную сторону, и заросшим кустарником утесом, прикрывавшим ее с севера. Только морские птицы гнездились на вершинах этого утеса, представлявшего прекрасную огневую позицию для защиты входа в бухту. Однако, у Лича, не имевшего опыта в строительстве укреплений и ведении боевых действий на суше, даже мысли не зародилось о такой возможности, а де Берни не был расположен обучать его этому.

Отмель, полумесяцем вытянувшаяся от утеса до рифов, понижалась настолько полого, что якорную стоянку пришлось устроить в четырех-пяти кабельтовых от отметки полной воды. Недалеко от утеса в лагуну впадал пресноводный ручей, довольно значительный для такого маленького острова. А за широкой и очень чистой отмелью, по которой неуклюже разбегались потревоженные грохотом якорных цепей черепахи, зеленой стеной вставали пальмы и душистый перец. Нагретый воздух был напоен исходившим от деревьев запахом пряностей. Островок, имевший меньше мили в ширину и немногим больше двух в длину, был густо покрыт лесом.

После того, как корабли стали на якорь, Лич не стал терять времени. С обоих судов были спущены шлюпки, и команды сошли на берег в поисках деревьев для строительства прочных плотов, необходимых при разгрузке «Черного Лебедя». Эта разгрузка заняла полных три дня, и за это время было снято все, кроме мачт. Не только 40 тяжелых пушек, но и все движимое, или что можно было посчитать таковым, было на плотах переправлено на берег. И, наконец, освобожденное от балласта судно оказалось готовым к кренгованию.

Все эти работы выполнялись живо, весело, с энтузиазмом. Видя, как пираты с шутками и беззаботным смехом входили до плеч в воду, чтобы принять и доставить к берегу тяжелогруженый плот, не верилось, что это люди, ни во что не ставящие саму жизнь.

Когда, наконец, «Черный Лебедь» был подготовлен к вытаскиванию на берег, пираты занялись приготовлением себе жилья на берегу. Они установили палатки вдоль верхней границы отмели, поблизости от пресной воды. Для капитана и офицеров они с невероятной быстротой построили просторную бревенчатую хижину, крытую пальмовыми листьями, и установили в ней подвесные койки, столы и стулья, взятые с корабля. Пока основная часть команды трудилась на этих работах, остальные занимались ловлей и копчением черепах.

Наконец, на рассвете третьего дня, который приходился на среду, с началом короткого прилива, с «Черного Лебедя» сняли якорные канаты, тут же подхваченные ожидавшими шлюпками, и началось вытаскивание судна на берег.

Почти голые, обливаясь потом под палящим солнцем, матросы сменами работали у кабестана, с монотонным пением медленно вращали его, наматывая скрипевшие канаты, зацепленные за деревья на берегу. Благодаря небольшому уклону и мягкому песку судно удалось довольно близко подтащить к берегу. Затем на мелководье наступила пора тяжелого труда, пока не появилась возможность ввести в действие катки и этим несколько облегчить себе работу.

Прошел почти весь день, прежде чем огромный черный корабль был вытащен на берег.

Вслед за этим два дня прошли в относительном безделье. Пираты отдыхали и пировали в ожидании, когда солнце высушит обросшие ракушками и водорослями киль и корпус судна и этим облегчит работу по их очистке.

Де Берни тем временем отдыхал на борту «Кентавра», стоявшего на якоре в прозрачных водах лагуны. Он и члены его «семьи» пребывали в покое, пока Воган и штурман не подбили Лича потревожить их.

Сто человек команды «Кентавра» сходили на берег работать и каждый вечер возвращались на борт. И здесь, в живительной прохладе тропической ночи, после жары трудового дня, де Берни, словно трубадур, очаровывал их своими рассказами и песнями, чем еще больше углублял презрение майора и недоверие Вогана и Халлауэлла.

Майор, собиравшийся оправдаться перед Присциллой за свои насмешки над французом, которые, как он знал, оскорбляли ее, приступил к этому на следующий же день после начала работ.

Дело было после восьми склянок, когда все собрались в большой каюте на обед, и Пьер, прислуживавший им, угощал их черепахой с ямсом, принесенными накануне одним из матросов в подарок де Берни. Кроме полудюжины пиратов, стоявших в соответствии с требованием Лича на вахте, все остальные были на берегу, и на корабле стояла тишина. Было время прилива, и через открытые кормовые окна всего в трехстах ярдах открывался вид на отмель, безлюдную в это время, поскольку пираты обедали в тени палаток.

Де Берни терпеливо вслушивался в сбивчивые фразы майора, выражавшего удивление, что француз может находить какое-то удовольствие в близком общении с гнусными негодяями, помещенными Личем на «Кентавре».

- Удовольствие? - переспросил де Берни, и его узкое, и без того мрачное лицо стало еще более мрачным. - А кто из нас делает только то, что ему нравится? Счастлив, наверное, тот человек, кто может испытывать удовольствие от любых своих поступков. Мне, майор, это выпадает не часто. Если вам удается чаще, то вашей участи можно только позавидовать.

- Вы так думаете, сэр?

- А что? Нам в нашей жизни часто приходится делать то, к чему есть крайняя необходимость: облегчать боль, устранять неудобства, спасать жизнь, зарабатывать средства к существованию. Это - главные стимулы, движущие людьми. Или вы не согласны?

- Чтоб мне лопнуть! Возможно, вы и правы. Это можно считать общим правилом жизни. Я как-то не задумывался над этим. Но здесь, сейчас? Какая необходимость заставляет вас общаться с этими людьми?

- Неужели не ясно? Уверен, что мисс Присцилла понимает меня.

Она спокойно встретила взгляд его черных глаз.

- Думаю, что понимаю. Необходимость заставляет вас искать их расположения к себе.

- Не только к себе, но и к вам тоже. Надо ли говорить, что Лич - это вероломный, упрямый и жестокий подонок? Хотя я и предполагаю, что, объединившись с ним, держу его, однако не могу быть уверенным, что из-за своеволия, глупости или просто злобы, он не попытается вырваться из этих цепей. Поэтому не спешите выражать свое презрение к попытке принять какие-то меры предосторожности. И эти меры состоят в том, чтобы завоевать у этих людей уважение или даже расположение.

У майора от омерзения перекосилось лицо.

- Расположение! - возразил он. - Господи! Но ведь есть же такие поступки, которые вообще нельзя совершать!

- Возможно, вы правы. Что же касается меня, то я не тороплюсь с оценками в этих вопросах. Кроме того, существует одна деталь, на которую вы, похоже, не обратили внимания. Имейте в виду, что если со мной что-то случится, то это станет концом для вас и мисс Присциллы. И все иллюзии на этот счет не включайте в ту массу иллюзий, которыми, как я заметил, вы страдаете. - Он улыбнулся, заметив бессмысленное выражение на лице майора. - Поэтому поменьше выражайте свое презрение к мерам, которые я принимаю, чтобы обезопасить и вас, и себя от всяких случайностей, которым может подвергнуть нас такой человек, как Лич.

Не ожидая ответа майора, он перевел разговор в другое русло, обратившись к мисс Присцилле, чьи глаза как-то странно блестели. Он готов был поклясться, что она испытывает почти удовлетворение от выговора, который получил этот напыщенный солдафон.

В это самое время и на эту же самую тему Воган и Халлауэлл вели разговор с Личем вместе с краснощеким Эллисом и выдержанным Бандри.

На Лича это вначале не произвело никакого впечатления.

- Какое это имеет значение? - проворчал он. - Пусть делает, что хочет, пока не приведет нас к испанцам. А тогда уже наступит мой черед.

Этот смутный намек явился новостью для Эллиса и Бандри, поскольку, в отличие от Вогана и Халлауэлла, капитан не делился с ними мыслями, как он думает рассчитаться с де Берни за несговорчивость при обсуждении договора. При этом на красном лице Эллиса появилось выражение сомнения, а у Бандри веки медленно опустились, словно пленки у птицы, и его бледное лицо, на котором жаркое солнце не оставило следов, стало еще больше походить на маску.

Тучный Халлауэлл наклонился над столом.

- Ты полагаешь, капитан, - спокойно произнес он, - что такая возможность не приходит ему в голову?

- А если и так? Он ведь здесь у нас в руках. Как он сможет убежать от нас?

Маленькие глазки Халлауэлла сощурились и почти совсем исчезли за толстыми щеками, а его лукавый голос начал нашептывать:

- Он сам пришел и отдался тебе в руки. В знак доверия, так сказать.

- Ему ничего больше не оставалось, - по-прежнему с презрением ответил Лич.

- Верно, - сказал Халлауэлл, - совершенно верно! По его словам, он направлялся в Гваделупу за кораблем и людьми, чтобы потом присоединиться к нам. Но вышло так, что этого не потребовалось. Отсюда вовсе не следует, что это его радует. Если бы он присоединился к нам со своим кораблем и своими людьми, он бы не был так беспомощен. И ты полагаешь, что де Берни единственный из всех не осознает этого, а заодно и того, что может с ним случиться?

- Ну, допустим, сознает. Так что из этого? Как, черт побери, он сможет выкрутиться?

Неторопливо, словно стремясь пролить свет на беспонятливость капитана, в разговор вступил Воган.

- Неужели ты не понимаешь того, что он может предпринять?

Лич выпрямился, как ужаленный, а Воган продолжал развивать свою мысль:

- Он там, на борту, с сотней решительных парней, а мы - здесь, на берегу. Для чего, спрашивается, он старается завести дружбу с матросами? Для чего он болтает о своих подвигах и как изнывающий от любви кот воет при луне испанские песенки? Ты позволяешь ему оставаться с ними, или, вернее, им с ним? Когда-нибудь мне и Неду перережут глотки, а он с парнями уйдет на корабле, чтобы самому попытать счастья против испанцев и самому захватить сокровища. А ты, Том, будешь кренговать корабль, на котором должен следовать за ним, и не знаешь маршрута, по которому следовать, даже если у тебя будет корабль.

- Клянусь господом! - взревел Лич, вскакивая на ноги, словно перед ним разверзлась земля. - Каким доверчивым дураком надо быть, чтобы самому не увидеть этой опасности!

В пылу внезапно возникших подозрений он бросился вон из хижины, но молчавший до сих пор Бандри внезапно ожил.

- Куда разогнался, капитан?

Холодный резкий тон заставил Лича остановиться. Бандри, вероятно, был среди них единственным человеком, способным на такое. Что-то неотразимое было в этом холодном, бесстрашном моряке.

- Я намерен лишить Чарли возможности сыграть с нами какую-нибудь шутку.

Бандри встал из-за стола.

- Но ты не забудь, что без него мы не доберемся до испанцев.

- В таких делах я ничего не забываю.

Удовлетворенный этим обещанием Бандри позволил Личу уйти, и тотчас же послышались крики, которыми капитан собирал команду для баркаса. Однако, прежде чем отправиться на на «Кентавр», он вызвал из хижины Вогана и отдал ему краткие распоряжения, заставившие последнего развить бурную деятельность на берегу.

Случилось так, что обед в большой каюте «Кентавра» подходил к концу, когда дверь открылась, и капитан Лич вошел без предупреждения.

Он выглядел не таким страшным, как в тот раз, когда мисс Присцилла впервые увидела его. Тогда он был с голыми руками и ногами, в забрызганной кровью расстегнутой рубашке, а его ястребиное лицо, на котором запечатлелась кровожадность, было невыразимо злым. Сегодня же, по крайней мере, его платье было довольно приличным. Он не надел никакого камзола, но рубашка была чистая, а на ногах были изящные серые сапоги и такие же серые чулки.

На мгновение он остановился в дверях, разглядывая их. Взгляд его задержался на стройной девичьей фигуре Присциллы и потом постоянно возвращался к ней. Этот дерзкий взгляд приводил ее в состояние, хотя и неподдающееся четкому определению, тем не менее, неприятное и вызывающее дрожь. Однако, на этот раз все обошлось.

Сделав незаметно глубокий вдох, де Берни встал со стула. Как всегда перед лицом опасности, он, несмотря на это - а, возможно, и благодаря этому - становился абсолютно спокойным и изысканно вежливым.

- А, капитан! Вы оказываете нам неожиданную честь, - он с улыбкой предложил свободный стул.

Капитан Лич прошел вперед.

- Нет необходимости садиться. То, что я собираюсь сказать, можно выразить в двух словах, - он кивнул майору Сэндзу, посчитавшему благоразумным последовать примеру де Берни и тоже вставшему, и поклонился мисс Присцилле. Подавляя дрожь, она ответила легким кивком головы.

Де Берни с апатичным видом наблюдал, полуприкрыв глаза.

Лич повернулся к нему.

- Я отдал распоряжение подготовить на берегу жилье для команды «Кентавра». Они останутся на берегу, пока «Черный Лебедь» не будет готов к выходу в море, - его острые маленькие глазки ловили малейший проблеск неудовольствия на лице де Берни. - Ты понял? - рявкнул он.

- Приказ, да, но не причину. Людям здесь было удобней.

- Может быть. Но я этого не желаю, - ответил Лич и коварно добавил: - Мне нравится, Чарли, иметь своих людей у себя под рукой.

- Ну, конечно, - сказал де Берни.

Такое откровенное безразличие разочаровало Лича, но при этом усилило его недоверие. Он вспомнил высказывание о французском лейтенанте Моргана, что тот никогда не бывает более бдителен, чем в тот момент, когда выглядит вялым, и мог поклясться, что у того был как раз вялый вид.

Последовала пауза, и опять взгляд пирата скользнул к мисс Присцилле. Он снова поклонился с показной галантностью.

- Надеюсь, мэм, следующее мое распоряжение не доставит вам неудовольствия или беспокойства. У меня есть основание так думать, - он неохотно оторвал от нее взгляд и повернулся к де Берни. - Я приказал кроме того построить и для вас хижину на берегу.

На этот раз де Берни проявил признаки досады.

- Так ли это необходимо? Нам здесь очень удобно, - и чтобы показать Личу, что он понимает его мотивы, француз презрительно добавил: - а бежать на корабле вряд ли мы сможем.

Лич потер подбородок и улыбнулся.

- Вас на борту трое: ты, он и твой слуга. А я знавал, как трое человек плыли на таком же большом корабле, как этот.

Де Берни поднял брови.

- Ей-богу, Лич, мне кажется, ты смеешься?

- Может быть, - сказал Лич, - но меня, в конце концов, беспокоит, что у тебя есть такая возможность. И если бы тебе пришло это в голову, мне не на чем было бы гнаться за тобой. Поэтому ты сегодня же вечером сойдешь на берег и там останешься. - Он снова повернулся к Присцилле. - Надеюсь, мэм, вы простите меня за это. Я прослежу, чтобы вас устроили с удобствами. Можете взять отсюда с собой все, что пожелаете. А на берегу я надеюсь кое-что присмотреть для вас.

Когда он, наконец, ушел, майор и Присцилла впервые увидели, что де Берни вышел из состояния невозмутимости, которое они считали у него неотъемным качеством.

Погрузив подбородок в кружева и сжав кулаки так, что побелели суставы, он стоял с расстроенным и бледным от гнева лицом. Воцарилась тишина, которую никто не осмеливался нарушить. Наконец, с проклятием де Берни повернулся на каблуках и прошел к кормовым окнам. Здесь он остановился и стал смотреть на отмель, где уже все пришло в движение. Затем он снова повернулся и пошел назад, с усмешкой вскинув голову, как человек, нашедший то, что искал.

- Ничего не понимаю, - произнес наконец майор. - Чтоб мне лопнуть, если я что-нибудь понимаю.

Де Берни бросил на него взгляд, полный неприкрытого презрения.

- Что тут непонятного? Этот пес испугался, что я разложу команду, которую он послал сюда. Как видите, он учел такую возможность, которую у вас не хватает ума понять и избавить меня от грубостей, вроде тех, что я недавно слышал.

На этот раз, в глубочайшем изумлении, майор забыл даже обидеться на оскорбительный тон.

- Боже мой! - воскликнул он. - Вы хотите сказать, что это было у вас в мыслях?

- Это не мои мысли, а Тома Лича, - нетерпеливо ответил де Берни. - И мысли неприятные. Совсем неприятные.

11. НА БЕРЕГУ

Де Берни удивил Лича, последовав на берег почти вслед за ним. На вопросы пирата он дал заготовленный заранее ответ:

- Так как твои трусливые подозрения вынуждают миссис де Берни покинуть свои покои на борту, то я, по крайней мере, посмотрю, чтобы эти подходили ей. Ведь у нее слабое здоровье.

- Удивляюсь тогда, зачем ты вообще потащил ее с собой.

- Да просветит господь твой ум, - нетерпеливо воскликнул де Берни. - Я же говорил тебе, что собирался оставить ее на Гваделупе на попечении брата. Разве я мог оставлять ее на Ямайке, если не собирался туда возвращаться?

Удовлетворенный обоснованностью объяснения, Лич стал любезнее и позволил де Берни устраиваться, как тот сочтет нужным.

Расхаживая среди матросов, француз принялся отдавать распоряжения. Им предстояло построить бревенчатую хижину на южной оконечности отмели, на границе рифов, расположив ее в тени деревьев. По соседству следовало подготовить место для палаток брата мадам и Пьера, слуги де Берни. На таком расстоянии от пиратского лагеря, практически на всю длину отмели, ничто не должно было беспокоить ее.

Пираты работали дружно, и им не составило труда возвести хижину до захода солнца. На самом краю джунглей вырубили лес, а затем среди деревьев очистили площадку, на которой, по указанию де Берни, и была построена хижина, укрытая лесом со всех сторон, кроме фасада. По краям этой маленькой площадки установили две небольшие палатки из парусины.

С корабля привезли немного мебели: стол, четыре стула, кушетку с полуюта. На полу растянули просмоленный парус и частично покрыли его двумя коврами. На балке, покрытой сверху пальмовыми листьями, повесили лампу. К этому добавили кое-какие безделушки, с помощью которых единственная комната хижины приняла вполне жилой вид.

Вопреки своему беспокойству мисс Присцилла была приятно удивлена, переселившись вечером в хижину, и выразила де Берни благодарность за его заботы о ее комфорте. Ее новое жилище оказалось гораздо лучше, чем она ожидала.

Но, как выяснилось, не один де Берни проявил заботу о ней. Вскоре после ее прибытия явился Том Лич, чтобы лично удостовериться, что все возможное сделано для ее удобства. Напустив на себя заискивающий вид, он извинился за некоторые неудобства, которые ей, возможно, пришлось перенести при переселении, и выразил озабоченность тем, как бы их уменьшить. Он приказал принести разные мелочи из обстановки «Черного Лебедя» и высказал пожелания, чтобы впредь она говорила, что еще может быть сделано для ее благоустройства. Поговорив в шутливой форме еще некоторое время с ней, де Берни и присутствовавшим здесь же майором, он в цветистых выражениях пожелал всего доброго и вышел.

Де Берни, все это время оставаясь бесстрастным, наблюдал за майором, который вел себя в отношении Тома Лича так, как будто тот издавал неприятный запах.

Он что-то пробормотал по-французски.

- Вы же знаете, что я не понимаю по-французски, - сказал майор раздраженно и был удивлен тем, что мисс Присцилла засмеялась.

Он удивился, что она вообще может смеяться, учитывая сложившиеся обстоятельства. Сам же он находил в них только основания для отчаяния. Это отчаяние еще более возросло после утреннего открытия, что де Берни, с которым он единственно связывал слабую надежду на освобождение, оказался отнюдь не в дружественных отношениях с этим негодяем Личем, что делало надежду майора вообще иллюзорной.

Но еще большие неприятности ждали майора впереди. Когда ночью, после ужина, приготовленного и накрытого Пьером в хижине, майор, стоявший с де Берни перед своей палаткой, спросил последнего, где тот собирается устроить себе ночлег, француз после небольшой паузы ответил:

- Естественно, сэр, что я разделю тот, что приготовлен для моей жены.

Майор издал горлом булькающий звук и встал перед ним.

- Вы представляете, - продолжал де Берни, - что ждет леди, если показать, что она не моя жена? Полагаю, у вас есть глаза, и вы видели, как Том Лич смотрел на нее сегодня вечером, как самодовольно крутился вокруг нее со своей отвратительной любезностью.

Майор дернул себя за шейный платок: он чувствовал себя так, будто его душат.

- Клянусь смертью господней! - воскликнул он наконец хриплым голосом. - И какая же, скажите на милость, разница между Томом Личем и вами?

Де Берни с шумом втянул в себя воздух. Лицо его во мраке выглядело белым.

- Вот, значит, до чего вы додумались, - вымолвил он наконец. - Какой же надо иметь убогий ум, чтобы прийти к таким выводам! Интересно, куда еще он вас приведет, - он коротко рассмеялся. - Если бы я был тем, за кого вы меня принимаете, и цели мои были бы такими, какими вы их считаете, чем, естественно, льстите мне, то, мой дорогой Бартоломью, раки на дне этой лагуны давно питались бы вашим трупом. Пусть эта мысль убедит вас в моей честности. Спокойной ночи!

Он повернулся, чтобы уйти, но майор схватил его за рукав.

- Простите меня, де Берни. Чтоб мне лопнуть! Мне следовало бы дойти до этого самому, - в его душе, облегченной доводами собеседника, родилось искреннее раскаяние. - Проклятье! Откровенно говоря, я вам ужас что наговорил.

- Вздор! - сказал де Берни и ушел.

В хижине мисс Присциллы дверь не поставили, так как не видели в этом необходимости. Вместо нЕе в качестве занавеса Пьер повесил тяжелый ковер, не позволяющий ничего видеть внутри. Когда де Берни, отдав Пьеру камзол и взяв у него плащ и подушку, подошел к хижине, между бревен, составляющих ее стены, пробивался свет.

Француз опустился перед входом на колено и начал копать углубление в мягком песке.

- Кто там? - донесся голос Присциллы.

- Это я, - ответил де Берни. - Не беспокойтесь, я буду на страже. Спите спокойно.

Изнутри не последовало никакого ответа.

Он кончил копать и, завернувшись в плащ, устроился в углублении и приготовился спать.

Вдали, на другом конце отмели, постепенно гасли костры, на которых пираты готовили себе ужин. Там стихал шум, и лагерь успокаивался. Показался месяц. Шелковистый шелест начавшегося прилива, легкой зыбью набегавшего на мягкий песок, был единственным звуком, нарушавшим тишину ночи.

Но не все спали. После того, как в хижине погас свет, угол занавеса, закрывавшего вход, медленно приподнялся, и лунный свет упал на белое лицо Присциллы.

Она осторожно выглянула, и сразу же ее взгляд упал на темную фигуру де Берни, лежавшую почти у самых ее ног. По глубокому ровному дыханию француза она поняла, что он спит.

Несколько мгновений она разглядывала спящего, который лег так, чтобы преградить доступ к ней. Затем так же тихо занавес опустился, и Присцилла, найдя в темноте кушетку, спокойно заснула, уверенная в собственной безопасности.

Однако, она не знала, что у нее есть еще и дополнительная охрана. Всего в дюжине ярдов, в своей палатке, майор Сэндз, отказавшись от приготовленного гамака, улегся на песок головой так, чтобы видеть вход в хижину. Недавнее облегчение, толкнувшее его к раскаянию, прошло, и сомнения, естественные для человека в подобном положении, снова стали одолевать его.

На следующий день майору пришлось расплачиваться за ночное бдение. Утром он выглядел угрюмым и сердитым, с затуманенным взором. А в полдень он уснул отчасти потому, что не мог больше бороться с дремотой, отчасти же, чтобы набраться сил для следующего ночного бодрствования.

Но после второй ночи и последовавшего за ней дня с дремотой и головной болью, усиленной жарой и сделавшейся почти невыносимой, майор понял, что такое положение вещей продолжаться не может. Что бы француз ни делал, честность его намерений в отношении мисс Присциллы можно было считать проверенной. Кроме того, и сам майор находился всего в дюжине ярдов и считал, что всегда может проснуться, если услышит крик.

Для пиратов наступили тяжелые дни. Лич гнал их работать к кораблю, но жара замедляла работы, и несмотря на большую численность команды, сравнительно лишь небольшая часть ее могла заниматься обжиганием ракушек и водорослей. С восхода и почти до полудня люди работали довольно охотно. Но после обеда они требовали отдыха, позволяя Личу по его усмотрению бушевать или взывать к ним, и отказывались и пальцем шевельнуть в эти знойные послеобеденные часы, когда солнце палило немилосердно, и не было ни ветерка, чтобы смягчить ужасную жару.

В этом вопросе они нашли поддержку со стороны де Берни. И на берегу он все также легко сходился с матросами, как и на борту «Кентавра». Разгуливая по лагерю в часы послеобеденного безделья, он перебрасывался с ними шутками, рассказывал о былых подвигах, в которых ему довелось принимать участие, и все чаще и чаще разжигал их воображение об испанском золоте, к которому он должен был их привести.

К счастью для него, его не слышал майор Сэндз. Иначе бы он не замедлил донести все Присцилле и этим поколебать ее растущее доверие к де Берни.

Тот же рисовал пиратам картины, рассчитанные на возбуждение алчности, которую вскоре представится возможность удовлетворить. Он разжигал их воображение предвкушением грубых удовольствий, какие можно получить, обладая огромным богатством. Пираты жадно внимали ему и смеялись, как озорные непокорные дети, каковыми в душе своей и оставались. Де Берни говорил, что, может быть, и жестоко трудиться на таком пекле, но скоро для их обожженных спин появится золотая мазь. Хотя, в конце концов, все можно сделать гораздо проще. Ведь у них впереди еще масса времени. Золотой флот не выйдет в море в течение ближайших трех недель, а здесь, на Альбукерке, они находятся на расстоянии одного дня пути до места встречи.

Таким способом де Берни увлек их перспективой богатства, ожидающего каждого из них, и при этом ясно дал понять, что именно он, а никто другой, приведет их к этому. I

Том Лич понял, что отказ команды работать в жаркое время дня является в значительной степени результатом разговоров де Берни, и в ярости пришел объясняться по этому поводу.

Того это не очень взволновало. Он отделался избитой поговоркой: тише едешь - дальше будешь, и вызвал раздражение Лича замечанием об имеющемся запасе времени.

- Масса времени? Ты что, дурака валяешь? Какого времени?

- До выхода в море золотого флота.

- Проклятье на этот золотой флот! - выругался Лич. - Будто в море есть только этот флот, а других кораблей совсем нет.

- Я вижу, ты боишься, что тебя найдут здесь. Вздор! Ты хочешь быть смешным, друг мой. Успокойся. Ни один корабль не забредет в эту бухту.

- Может быть, и так. А если нет? Что тогда? Ты думаешь, мне приятно находиться здесь с беспомощным кораблем, лежащим на берегу? Масса времени, говоришь? Дьявол! Я хочу, не теряя времени, снова оказаться на воде. Поэтому я требую от тебя, чтобы ты не забивал моим людям головы своими глупыми рассказами.

Чтобы успокоить его, де Берни дал такое обещание, дал тем более охотно, поскольку семена зла уже были посеяны. Уже не требовалось потворствовать свойственной тропическому климату медлительности, усиленной естественной человеческой ленью. Команда услышала авторитетное утверждение де Берни, что нет никакой необходимости изнемогать от зноя.

Не считая этой незначительной вспышки Лича, первые десять дней пребывания на острове протекли довольно мирно. К концу этого срока обжигание и очистка корпуса были закончены. Теперь плотникам предстояло законопатить швы, что требовало определенного умения, остальная же часть команды в это время бездельничала, ожидая, когда придет пора смолить и смазывать киль и корпус судна.

Естественно, что для мисс Присциллы и майора Сэндза время тянулось медленно, особенно для майора. В силу своей тучной комплекции он сильнее страдал от жары, а потому, пребывая в состоянии более или менее полной инертности, проводил время в ожидании освобождения. В результате этого его характер, обычно склонный к вспыльчивости и раздражительности, конечно же, не улучшился и не позволял ему с оптимизмом смотреть в будущее. Мисс Присцилле удалось найти себе занятие. Она вместе с Пьером готовила еду, ходила с ним к рифу, где он рыбачил, и находила себе в этом занятии удовольствие. Иногда она ходила с ним в лес искать ямс и подорожник, а однажды даже пересекла остров до западного берега по тропинке, которую мулат нашел в четырехстах или пятистах ярдах от отмели. Эта тропинка, скрытая густыми зарослями, поднималась к центру острова, а оттуда опускалась к западному берегу.

Однако, она не всегда ходила на прогулки с сопровождающим. В первые дни пребывания на острове она ушла одна за риф по отмели дальше. Так она дошла до каменной гряды, возвышавшейся на 8-9 футов и преграждавшей ей путь. Однако, не желая так легко сдаваться, она взобралась на небольшой утес, поднимающийся прямо здесь, над отмелью. С его вершины, покрытой пальмами, она увидела внизу маленькую бухточку и прозрачную открытую заводь.

Она находилась по меньшей мере в миле от лагеря и при этом совершенно одна. Никто никогда не ходил этим путем, и не было ни малейшей опасности оказаться застигнутой врасплох. Поэтому она уступила желанию искупаться в прохладной заводи. Спустившись с утеса, она сбросила свое легкое платье на песок, там, где выступающие скалы образовали навес, и погрузилась в воду.

Радуясь своему открытию, она освежилась. Под скалой, где лежало ее платье, камень был все еще горяч, хотя и находился уже в тени, поэтому она позволила себе обсохнуть в теплом воздухе, затем оделась и пошла в лагерь. С той поры она старалась каждое утро незаметно исчезнуть и, убедившись, что никто за ней не идет, шла к своей заводи.

Бывший постоянно не в духе майор, наблюдая за ее поведением или слушая ее легкую болтовню с Пьером во время домашней работы, или с де Берни, приходившим в хижину обедать, удивлялся, как могла она с легким сердцем сносить сложившуюся ситуацию. Временами он спрашивал себя, не являлось ли это самообладание результатом совершенного равнодушия или совершенного непонимания опасности, окружавшей ее и так угнетавшей майора. Иногда она позволяла себе шутить на грани дерзости даже с Томом Личем в тех, ставших не так уж редкими, случаях, когда он, пройдя отмель, наносил им визиты.

Если де Берни при этом не было, то он всегда появлялся тут почти сверхъестественным образом, чему майор был только рад, поскольку появление француза избавляло его от необходимости беседовать с пиратом. Он угрюмо сидел в присутствии Лича, и если тот обращался к нему, отвечал односложно и довольно грубо, оскорбленный в душе тем, что осторожности ради приходится быть вежливым с подобным негодяем.

К счастью для него, Лич на презрение отвечал презрением, считая майора ничтожеством, не имеющим права существования, за исключением разве того, что тот был братом восхитительной мадам де Берни, хотя пират не мог себе представить, как это могло произойти. Он сразу заметил, что между ними очень мало сходства, и однажды перепугал их, сказав об этом с грубоватым юмором, добавив, что именно за это леди должна каждый день благодарить Создателя.

Он не пытался скрывать своего восхищения Присциллой, даже если де Берни находился рядом. Он уже не ограничивался мрачными комплиментами. Знаки его внимания стали обретать вид то нескольких бутылок перуанского вина, то коробки мармелада из гуайявы, то миндаля в сахаре или других деликатесов из принесенных на берег запасов «Черного Лебедя».

Эти знаки внимания приводили майора в ярость, но не в такую, как очевидное благодушие, с которым Присцилла принимала их. У него просто не хватало ума понять, что только благоразумие диктовало ей такое поведение с пиратом. Что касается де Берни, то он оставался невозмутимым и в основном безучастным, но при необходимости отстаивал свои права мужа, вставая по временам преградой, когда внимание Лича грозило перейти границы допустимого.

И застигнутый на этом Лич с рычанием переносил свое внимание на него, как собака, у которой отобрали кость. Но под взглядом прищуренных глаз француза рычание переходило в улыбку, наполовину дерзкую, наполовину заискивающую.

12. СТРАЖ

Слепое увлечение Тома Лича мнимой мадам де Берни - применим такое более пристойное определение страсти, бушевавшей в его душе - вскоре стало очевидным для его офицеров. Они вначале воспринимали это с полным безразличием, как объект для непристойных шуток, пока проницательный Бандри не указал на печальные последствия, к которым оно могло привести.

Встревоженные его трезвыми рассуждениями, они однажды после обеда, оказавшись вместе с Личем, устроили импровизированный военный совет.

Так как Бандри был среди них единственным, кто мог выступить против капитана в столь щекотливом вопросе, то его, за хладнокровие и бесстрашие, и выбрали оратором. Шрамы от оспы превратили его землистое лицо в лишенную всякого выражения маску, и ничто, кроме движения губ и блеска глаз, да и то, если он сам этого хотел, не выдавало направления его мыслей. Внешне холодный и бесстрашный, сохранявший умеренное изящество, оставшееся с тех времен, когда он был торговым капитаном, Бандри и в словах был нетороплив и точен. В спокойной и неторопливой манере он кратко и ясно изложил капитану их неодобрение его поведения.

Лич в ответ разразился отвратительной вспышкой гнева, с рычанием угрожая выпустить кишки каждому, кто посмеет встать между ним и его желаниями, какими бы они ни были.

Воган, Халлауэлл и Эллис, напуганные его бурной вспышкой, начали сожалеть, что вообще затронули этот вопрос. Но Бандри устремил на Лича свои холодные, ничего не выражающие глаза, в глубине которых, вероятно, таилась та гипнотическая сила, которую приписывают взгляду змеи.

- Передохни, капитан. Дыши свободней. Это поможет тебе остыть, а когда успокоишься, то, может быть, сможешь внять доводам рассудка.

- Рассудка? К черту!

- Именно это ты и делаешь, - сказал Бандри.

- Что делаю?

- Проклинаешь рассудок, а он, как я заметил, наказывает тех, кто пренебрегает им. Именно это и случится с тобой, капитан, если ты не уменьшишь паруса.

Это прозвучало для Лича как угроза, и если не уменьшило его гнева, то, по крайней мере, заставило сбавить тон. Он снова сел, глядя недоброжелательными глазами на бледное, почти зловещее лицо штурмана.

- Я сам могу разобраться в своих делах и никому не позволю вмешиваться в них. Понятно?

- Если бы это было только твоим делом, - заметил флегматичный Бандри, - мы бы позволили тебе сесть на мель, черт с тобой. Но это будет означать то же самое и для нас. Мы все окажемся на мели, а мы как раз не собираемся из-за твоих капризов потопить корабль, пока не бросим якорь в золотой гавани с испанскими сокровищами.

- Значит я, с вашего позволения, к этому веду дело, не так ли? И вы посчитали своим долгом напомнить мне, да? Удивляюсь, ей-богу, почему бы мне не пристрелить тебя на месте, чтобы показать, кто здесь хозяин. - Он перевел сердитый взгляд на остальных и, усмехаясь, заметил: - И вы, конечно, того же мнения.

Ответить ему осмелился Халлауэлл. Он подался вперед своим тучным телом и оперся массивной рукой о стол.

- Тебе придется внять доводам рассудка, капитан. Неужели ты считаешь, что Превосходный Чарли не заметил того, что заметили мы? Или ты думаешь, что он тот человек, что позволит шутить с собой? Уж тебе бы, Том, должно быть известно, что под его пышными нарядами и пижонскими манерами скрывается самый опасный человек, который когда-либо плавал по морям.

- Чушь! Он вполне спокоен со мной, а на большее он и не осмелится.

- Капитан, дорогой, - вступил в разговор Воган, - не обольщайтесь на этот счет. Он спокоен, верно. Только это спокойствие стали, а не бархата.

- А для чего, по-вашему, у него существует глотка, глупые вы простофили?

- Ну и для чего же? - хриплым голосом отозвался Бандри.

- Чтобы перерезать ее так же легко, как и другим, что и произойдет, если Чарли станет надоедать мне.

- Это как раз то, что ни в коем случае нельзя допустить, - сказал Бандри. - Он принес нам шанс удачи, и нельзя упускать его из-за твоих любовных увлечений. Поэтому, Том, хорошенько запомни это и оставь эту женщину в покое.

- Верно, - сказал краснолицый Эллис, - пока богатства не окажутся у нас в трюмах, тебе, капитан, придется сдерживать свои чувства.

- В конце концов, - сказал Воган примиряюще, - никто не собирается отнимать у тебя эту девку, раз она тебе так нравится. Только наберись немного терпения. Это единственное, что мы требуем от тебя. - При этом он рассмеялся, а Эллис и Халлауэлл поддержали его, разряжая нависшую напряженность и принуждая усмехнуться и Лича.

Но Бандри не смеялся. Он так же далек был от смеха, как и от проявления любых других эмоций. Лицо его по-прежнему напоминало маску, а глаза, казавшиеся неестественно темными на бледном лице, были прикованы к капитану. В их змеином взгляде читались подозрительность, холодность и скрытая угроза. Такими они и оставались до тех пор, пока Лич ворчанием не выразил своего презрительного согласия с их требованием вести себя осмотрительно.

Выполняя обещание, капитан не пошел вечером к хижине де Берни. Когда же и на следующий день он не перешел через ручей, служивший естественной границей пиратского лагеря, Присцилла решилась высказаться по этому поводу. Она выразила надежду, что может поздравить себя в связи с отказом Лича от своего неприятного обычая.

Наслаждаясь вечерней прохладой, они ужинали на небольшой зеленой поляне перед хижиной. Никто из мужчин ничего не сказал в ответ на слова Присциллы, и на короткое время наступила тишина. Но, как вскоре выяснилось, ее слова затронули в мозгу майора вереницу мыслей, и он ворчливым тоном крайне уставшего человека обратился к де Берни, сидевшему по другую сторону от девушки.

- Я давно уже хочу спросить вас, сэр, что вы намерены делать с нами, когда отправитесь в свой грабительский рейд против испанцев?

Мисс Присцилла, недовольная грубыми словами майора и его тоном, нахмурилась.

Что же касается де Берни, то на этот раз, он, похоже, был захвачен врасплох вопросом майора, Он долго молчал, а затем, овладев собой, как-то странно улыбнулся.

- Ах, майор! - сказал он, избегая ответа на вопрос. - Не пойму, то ли вы очень храбры, то ли очень глупы.

- Чтоб мне утонуть, сэр, - выпалил тот, - я прошу вас объясниться.

- Я имею в виду, что фанфаронством, стоящим за вашими глупыми словами, вы ставите меня в тупик.

На мгновение у майора перехватило дыхание.

- Сэр, - сказал он, - я этого не стерплю ни от кого.

- В самом деле? Вы, значит, признаете только свое право вести себя вызывающе? Опасная привилегия, особенно здесь. - Де Берни как-то лениво поднялся, - Я уже указывал вам, мой дорогой Бартоломью, что само ваше спасение уже является самым сильным доказательством моей честности. Но не стоит злоупотреблять этим.

- Злоупотреблять, сэр? - вскипел тот, стряхивая руку Присциллы, попытавшейся его остановить. - Я задал вам ясный вопрос, и каждый из нас, и мисс Присцилла, и я, вправе, как мне кажется, ждать на него ответа.

- Вы задали его в грубых, вызывающих выражениях, - сдержанно ответил де Берни.

- Я называю вещи собственными именами. Собственными, чтоб мне лопнуть!

Де Берни свысока посмотрел на него.

- Ну, ну! Ваше счастье, что у меня нет желания возвращать комплименты.

С этими словами он поклонился мисс Присцилле, надел свою шляпу и неторопливо двинулся в направлении лагеря.

Когда майор пришел в себя, де Берни был уже в 20 ярдах. Его еще можно было догнать, но мисс Присцилла строгим голосом приказала майору сидеть. Механически он подчинился, но по обыкновению взорвался.

- Это уже невыносимо, чтоб мне лопнуть! Я не собираюсь терпеть его наглость.

- Зачем же вы тогда напрашиваетесь на нее? - холодно спросила она. - Почему бы вам не быть с ним вежливым? Или вы считаете, что для нас это не обязательно?

Ее сарказм еще больше распалил гнев майора.

- Вы защищаете этого мошенника! Только этого и не хватало. Защищать его от меня. От меня! Во имя всего святого, мэм, скажите, кем является для вас этот хвастливый пиратский пес?

Но она сохраняла непроницаемый вид, словно взяла де Берни за образец для подражания.

- Вопрос вовсе не в этом, а в том, кем он мог бы стать для вас, если бы вы не прилагали столько усилий, чтобы оскорблять его. Он уже разъяснил вам, что если бы был тем, кого вы так упорно в нем видите, то уже давно отделался бы от вашей персоны.

- Чепуха! - вскричал майор и тут же закрыл рот, чтобы не произнести в присутствии дамы чего-нибудь такого, о чем он мог впоследствии пожалеть.

Он пришел к выводу, что она крайне раздражена. А ведь вопрос, заданный французу, касался и ее. Жизнь и смерть, а возможно, и нечто большее, заключались в нем, а она, словно не понимая серьезности ситуации, придавала значение только его манерам, как будто это могло иметь какое-то значение в их опасном положении.

Однако, думая так, майор был к ней несправедлив. Она, конечно, отметила не только важность заданного майором вопроса, но и явное нежелание де Берни отвечать на него. Ее заинтересовало, являлось ли это нежелание результатом раздражения, вызванного бестактными словами майора, или же для этого существовали более глубокие причины. И подозрения, дремавшие под воздействием мирной обстановки, пробудились вновь. А ей хотелось их рассеять.

Поэтому в ту же ночь, когда де Берни спал на своем посту у входа в хижину, ее рука мягко опустилась на его плечо. Каким бы легким ни было это прикосновение, он мгновенно проснулся, будто часть его чувств оставалась на страже даже во сне. Приподнимаясь, он откинул широкий плащ, в который был закутан, и в свете луны голубоватым огнем вспыхнула обнаженная сталь. Он спал, положив рядом с собой шпагу.

Неясным видением склонилась над ним мисс Присцилла, прижав палец к губам. Он быстро осмотрелся по сторонам, словно спрашивая, что могло ее встревожить. Но все вокруг дышало спокойствием. Только мягкий шелест прилива на берегу да храп, доносившийся из палатки майора, были единственными звуками, нарушавшими тишину ночи.

- Что случилось? - мягко спросил он, собираясь встать.

- Тише! - прошептала она, и его напрягшиеся мышцы расслабились. - Я хочу поговорить с вами.

- К вашим услугам, - ответил он.

Он присел спиной к стене, и она опустилась рядом с ним. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы найти нужные слова.

- Сегодня Барт задал вам вопрос. Вы на него не ответили. Использованные им выражения, конечно, достойны порицания и, разумеется, оскорбительны для вас.

- Ах, нет, - ответил он негромко. - Если человек невоспитан, то этим он обижает себя, но не меня.

Она начала извиняться за майора, объясняя его категоричность частично теперешними условиями жизни, а частично - тревогой за ее судьбу.

- В этом нет необходимости, мисс Присцилла, - прервал он ее. - Меня это не очень волнует, а, вернее сказать, вообще не волнует. «Побеждай терпением» - таков девиз нашего дома, и я взял его себе основным правилом в жизни, хотя и не являюсь человеком, не способным испытывать гнев или внезапную ярость, уверяю вас.

- Не надо меня убеждать, - сказала она. - Я и сама уже заметила это.

А про себя она отметила также и странность ситуации, в которой оказалась, выслушивая человека, в прошлом бывшего вне закона, а теперь готовившего пиратский набег на испанцев, и в то же время скромно говорившего о своем доме и его возвышенном девизе.

Однако, она не позволила себе долго останавливаться на этой мысли. Она пришла сюда с определенной целью, и эта цель должна быть достигнута.

- Вы не ответили на вопрос Барта, - снова сказала она. - Он, как вы помните, коснулся ваших намерений в отношении нас, когда вы отправитесь с этими людьми в набег. Дадите ли вы мне этот ответ сейчас?

Ответ последовал после некоторого раздумья:

- Я жду, как развернутся события.

- Однако, у вас должен быть какой-то план, какой-то проект, - настаивала она и после паузы добавила уже мягче: - Прежде я полностью доверяла вам. Ведь только благодаря вам я могу чувствовать себя спокойной в этих условиях.

- А сейчас вы мне не доверяете?

- Нет, не так. Я была бы в отчаянии, если бы это было так. Но вы поймите мое беспокойство, хотя я и стараюсь не проявлять его внешне.

- Прежде вы были очень смелой, исключительно смелой, - восхищение в его голосе граничило с почтением. - Ваша смелость помогла мне больше, чем вы сами предполагаете. Продолжайте и дальше помогать мне, и тем самым поможете себе.

- Однако, вы ничего не сказали о своих намерениях. Зная их, я смогла бы проявить большую твердость.

- Я уже сказал, что жду развития событий. К этому могу добавить, что у вас - я уверен в этом - не будет причин для каких-либо опасений. Уверен также, что и далее смогу обеспечивать вашу безопасность. Клянусь, что так и будет, пока я жив.

- Пока вы живы?

Он услышал, что у нее перехватило дыхание, а голос внезапно задрожал.

- Мне не следовало этого говорить. К чему вносить новые сомнения в ваше будущее, когда у вас и так хватает тревог, - сказал он и твердым голосом добавил: - А я буду жив, можете не сомневаться.

- Новые сомнения в моем будущем! - повторила она его слова и усмехнулась. - Как низко вы обо мне думаете!

Он не понял ее, а она не пояснила смысла своих слов, но следующий ее вопрос касался его безопасности.

- Как вы можете верить, что эти люди сдержат данное вам слово, когда испанский флот будет захвачен?

Он мягко рассмеялся.

- А я и не верю. Когда-то среди буканьеров существовала честность. Но сейчас... И эта скотина Лич! У него о чести столько же понятия, сколько и о жалости или приличии. Нет, они и не собираются держать данное мне обещание.

- Но тогда? - в изумлении и тревоге она затаила дыхание. - Если так, то на что вы надеетесь?

- Надежда не покидает меня. Ведь может представиться удобный случай. И он существует всегда, просто мы не всегда замечаем его, если только не подстерегаем специально. А я как раз этим и занимаюсь. Поэтому, мадам, оставьте ваши тревоги. Только невероятная враждебность фортуны может помешать мне, а к вам она, несомненно, не может быть враждебной.

- Вы ничего не скажете мне больше?

- В настоящий момент мне больше нечего сказать, но я снова прошу вас верить, что не позволю причинить вам вреда.

Некоторое время она молчала, затем, вздохнув, произнесла;

- Хорошо. Спокойной ночи, месье де Берни.

Он долго еще сидел в задумчивости после ее ухода. Его ум был занят поисками объяснения словам: «Как низко вы обо мне думаете!» Если она имела в виду, что он думает, будто, беспокоясь о его жизни, она тем самым беспокоится о себе, то что еще она могла подразумевать? И как вообще она могла так подумать?

13. САМОИСТЯЗАНИЕ

На следующее утро, когда майор, как Ахилл, дулся в своей палатке, на вход ее упала тень, и перед ним возник темный силуэт де Берни, стоявшего с солнечной стороны. Под мышкой у того была зажата в ножнах шпага.

- Я заметил, майор, что вы слишком располнели, - приветствовал он изумленного вояку. - Вам необходимо немного размяться и пропотеть. Это улучшит ваше настроение. Берите шпагу и идемте со мной.

Майор, помнивший о резких словах, произнесенных накануне, принял это насмешливое приглашение за желание свести счеты. С участившимся дыханием и покрасневшим лицом он вскочил на ноги.

- Чтоб мне лопнуть, сэр! Вы ищете ссоры со мной? А вы не подумали о том, что я могу убить вас?

- Я никогда не строю своих предположений на невозможности.

- Ей-богу, сэр, ваша наглость невыносима! Совершенно невыносима! - он схватил шпагу и портупею. - Идемте, а там еще посмотрим.

Де Берни вздохнул.

- Наверное, вы никогда не поймете. Я предлагаю вам поупражняться, а вы говорите об убийстве.

- Что бы вы ни предлагали, я к вашим услугам, будь я проклят!

Они вышли вместе. Майор порывисто дышал, а де Берни был спокоен и по-видимому забавлялся.

Их уход остался никем не замеченным. Де Берни вошел в лес, некоторое время шел прямо, а затем повернулся и пошел параллельно берегу.

Они так и шли в молчании, пока майор, заподозривший, что их преследуют, не остановился посмотреть.

- Там только Пьер, - сказал де Берни, не оборачиваясь. - Он проследит, чтобы нам не помешали.

Озадаченный и негодующий майор шел, даже не делая попытки избежать столкновения, по-видимому, решенного французом, несмотря на все возможные последствия. Задыхаясь и обливаясь потом, он шагал по склону, поднимавшемуся от утеса. Де Берни привел его на небольшую площадку, скрытую от пиратского лагеря утесом, на вершине которого майор заметил Пьера, занявшего свой пост.

Де Берни сдвинул перевязь и вытащил шпагу. Майор молча последовал его примеру. Затем из кармана француз достал кусочек дерева в форме маленькой груши с отверстием на верхушке. Под недоуменным взглядом майора он вставил в это отверстие конец шпаги и подобранным камнем надежно закрепил кусок дерева.

- Что это за чертовщина? - спросил он.

Де Берни протянул ему точно такой же кусок дерева.

- Вы полагали, что я привел вас сюда проливать кровь? Вряд ли это необходимо в создавшейся ситуации, несмотря на ваши чувства. Я говорил, что вам надо очистить легкие, размяться и немного пропотеть.

Но майор, уже достаточно вспотевший, понял, что его дразнят, и воспылал гневом.

- Что за дьявольщину вы задумали, сэр? Вы смеетесь надо мной? Решили попрактиковать в шутках на мне?

- Ну-ну, немного спокойней, - попросил де Берни. - Необходимость в кровопролитии может еще возникнуть, а у нас не будет практики. Если не у вас, майор, то, по крайней мере, у меня. Только и всего, - и он еще более настойчиво протянул кусок дерева.

Все еще сомневаясь, но уже начиная понимать, майор медленно взял предложенный ему предмет.

- Я понимаю, для чего вы притащили меня сюда, - сказал он, что, конечно, было явным преувеличением, и с ворчанием добавил: - Но можно было сказать и яснее.

- Мог ли я предполагать, что это неясно? - ответил де Берни, начиная снимать камзол.

Майор с радостью сделал то же самое. Теперь, когда он начал понимать, зачем они пришли, мрачное удовлетворение заполнило его. Он считал себя хорошим фехтовальщиком, и в молодые годы был самым опасным клинком в полку. Что ж, он покажет этому французу нечто такое, что заставит понять, что майор Сэндз не тот человек, с которым допустимо позволять себе вольности.

Наконец, раздевшись до пояса, они настороженно стали друг против друга.

Майор, полный решимости проявить себя, сразу же повел неудержимые атаки. Но, колол ли он, делал ли выпад, повсюду он натыкался на защиту противника. Француз только защищался, как бы оставляя майора в заблуждении, что только стремительность его атак принуждает противника к обороне. Поэтому майор был крайне удивлен, услышав слова де Берни:

- Быстрее, майор, быстрее, прошу вас. Нападайте! Вы позволяете мне бездельничать.

Побуждаемый, как ему казалось, насмешками, тот мгновенно усилил ярость своих атак. Но все они разбились о защиту, настолько быструю, что внешне как бы и не требующую усилий.

Запыхавшийся от последнего усилия майор отступил передохнуть и опустил свой клинок. По его коротко стриженой голове - парики они сняли вместе с верхней одеждой - градом катился пот. Он смахнул пот со лба тыльной стороной ладони и посмотрел на высокого и гибкого француза, такого спокойного и равномерно дышавшего. Из чего же был сделан этот человек, если ни жара, ни движение не оставили на нем следов?

Де Берни улыбнулся, взглянув на красное лицо майора.

- Теперь вы поняли, как вам необходимо упражняться? Видите, я был прав. Вы даже оказались в худшем состоянии, нежели я. Недостаток практики сделал вас медлительным.

Тот угрюмо согласился, признавая правоту де Берни, но вместе с тем начал подозревать, что всей его быстроты не хватит, чтобы пробить защиту француза, и это подозрение уязвило его душу и наполнило обидой.

Когда майор передохнул, они возобновили упражнения. Но теперь тактика де Берни совершенно изменилась. Майор снова бросился в атаку, но на этот раз, отбив низкий выпад, француз выбросил руку в ответном ударе, что заставило майора, во избежание укола, отскочить назад.

Де Берни рассмеялся.

- Слишком много усилий. Действуйте собранней, майор. Не отводите далеко локоть, - покритиковал он, снова начав атаку. Отразив встречный удар, он сделал глубокий выпад и поразил майора в живот.

Они снова приняли стойку, и снова с той же легкостью де Берни поразил его. А в довершение всего, после серии быстрых выпадов в темпе, совершенно истощившем майора, де Берни, обойдя защиту противника, с крайней неторопливостью уколол его в незащищенную грудь.

- Все, - сказал он, выпрямляясь и несколько учащенно дыша. - На сегодня достаточно. Мое умение оказалось не таким уж плохим, чего я опасался, но и не настолько отточенным, как хотелось бы. Завтра мы займемся снова. Это необходимо как для меня, так и для вас, майор. При вашем теперешнем уровне я бы дрожал за вас, если бы вам пришлось встретиться с достаточно сильным фехтовальщиком.

А тот и сам дрожал, дрожал от едва сдерживаемого гнева. Но у него хватило ума понять, что проявление чувств сделает его просто смешным. Он сел на песок, чтобы немного остыть, а де Берни, сбросив последнюю одежду, решил освежиться в море.

Вернулись они около полудня, почти не разговаривая, поскольку майор все еще кипел негодованием. Он не только испытывал унижение от того, что ему дали понять, что его искусство фехтования, в котором он считал себя достаточно опытным, оказалось детской забавой в сравнении с де Берни, но и сильно подозревал, что тот намеренно пригласил его на бой, как бы желая показать ожидающие его последствия, если он не перестанет вмешиваться со своей желчностью.

В результате этой убежденности и вытекающий из нее обиды, майор стал презирать де Берни не только как пирата-головореза, но и как позирующего фигляра. К счастью, его возмущение, сдерживаемое только в силу обстоятельств, стало уменьшаться, поскольку и в последующие три дня по утрам он получал приглашения попрактиковаться в фехтовании. Постепенно менял он и первоначальное представление о мотивах француза и, в конце концов, пришел к убеждению, что де Берни не преследует иных целей, кроме совершенствования собственного мастерства, заставляя при этом майора делать то же самое. Поэтому он стал более терпимо относиться к критике француза, извлекая из нее даже пользу. Однако, под всем этим скрывалось какое-то чувство обиды на него, усвоенное с самого начала и мешавшее смягчению глубоко укоренившейся антипатии к нему.

Как ни странно, но крепнущие дружественные отношения между де Берни и мисс Присциллой почти ничего не прибавили к этим чувствам. Правда, непринужденная, а по мнению майора - дерзкая фамильярность француза в отношениях с ней и очевидное отсутствие недовольства с ее стороны - несколько раздражали его. Да и то лишь потому, что он считал, будто Присцилла проявляет меньше достоинства, чем ему хотелось бы видеть в женщине, которой предстояло стать его женой. У него даже не возникало намека на ревность. Слишком уж невероятно было предположить, что она когда-нибудь забудет о социальной пропасти, разделявшей ее и такого человека, как де Берни.

Майор не знал, так как всегда спал крепко, что, начиная с того раза, когда ею овладело беспокойство, у нее вошло в привычку выходить, садиться и разговаривать со своим стражем. Возможно, и это тоже не взволновало бы его глубоко при условии, что ему стало бы известно содержание их разговоров. Конечно, эти беседы не затрагивали чувств. В основном они касались дневных событий, не всегда, правда, оставаясь обыденными,- как это можно было предположить. Однажды, например - это случилось в субботу, на четырнадцатый день их пребывания на острове - среди пиратов разразился бунт, грозивший в один момент расколоть их на два лагеря. В результате ссоры, возникшей при игре в кости, один человек заколол другого. Как пожар распространилась среди этих людей ярость, и вот на отмели возникло настоящее сражение.

Лич и его офицеры бросились в свалку, окриками и кулаками пытаясь подавить беспорядок. Если им и не удалось полностью восстановить мир, то, по крайней мере, они добились перемирия, во время которого Лич мог узнать, что произошло, и вынести свое решение. Однако, Лич не сделал ни того и ни другого. Он отказался слушать как тех, кто требовал наказания убийцы, чье имя было Шор, так и тех, кто утверждал, что убитый виноват сам, поскольку обвинил того в обмане и нанес ему массу оскорблений.

- У нас нет времени на ссоры друг с другом, - уговаривал Лич. - Поберегите свой темперамент и свои ножи для испанцев. И больше ни слова об этом.

Но пираты бушевали вокруг него. Как капитан, он должен рассудить их. Если он не сделает этого, они сами добьются справедливости.

Нежелание Лича объяснялось просто. Он понимал, что любое его решение натолкнется на враждебность другой группы, недовольной его решением.

- Один уже мертв, - зарычал он на них. - Чтоб вы сгорели в аду! Вам этого мало?

В этот момент сквозь толпу протолкался неизвестно откуда взявшийся де Берни, и пираты смолкли, чтобы послушать, что скажет он, уже пользовавшийся в их среде тайным авторитетом.

- Есть простой способ разрешить этот спор, Том, - сказал он.

- Да? И какой же? - Лич не выразил ни малейшего удовлетворения от этого непрошенного вмешательства.

- Пусть судьями станут сами свидетели ссоры.

Рев одобрения прокатился по толпе, а когда снова наступила тишина, де Берни продолжал:

- Вот здесь их целых два десятка. Остальные не должны участвовать в обсуждении. Пусть эти люди сами решат, должен ли быть повешен Шор или нет. Они проголосуют поднятием рук, а остальные должны поручиться, что согласятся с принятым решением.

Для Лича это было выходом из трудного положения, поскольку избавляло его от нежелательной ответственности. Пираты согласились. Результат голосования был против Шора. Его схватили и тут же повесили. На этом мир в лагере был восстановлен.

В ту же ночь де Берни разъяснил эти события мисс Присцилле, не понимавшей смирения тех, кто вначале так бурно выступал в защиту убийцы.

- Их вовсе не интересовала его жизнь, - объяснил он. - Жизнь в их среде во все времена ценилась невысоко. Но здесь было дело принципа, и по этому поводу они и ссорились. Голосование же предлагало справедливое решение, поэтому они и обязались выполнить его.

За этим последовали новые вопросы и его довольно длинные рассуждения о договорах и обязательствах, которые признавались и соблюдались даже самыми отчаянными негодяями среди буканьеров. Таким образом, поскольку он касался своего прошлого, она подтолкнула его к воспоминаниям, которые позволяли ей больше узнать о его прошлой жизни. Как всегда, ей удалось заставить его рассказывать.

Однажды ночью - это была семнадцатая ночь на острове, как впоследствии он вспомнил, и дата эта запечатлелась в его памяти благодаря тому, что случилось утром - она прямо спросила его о будущем. Собирается ли он еще какое-то время вести эту полную опасностей бродячую жизнь?

- Ах, это? Нет, можете считать ее уже законченной. Это дело, в которое я сейчас ввязался, будет действительно последним. Мне не дает покоя тоска по родине. Особенно в последнее время. Я в самом деле высказал Моргану свое единственное желание покинуть Карибское море и вернуться домой. И ради этого готов, подобно Генриху Четвертому, сменить веру, лишь бы снова ступить ногой на благословенную землю Франции, снова увидеть золотые виноградники и оливковые рощи на склонах гор, услышать родной тулузский говор.

Он сказал это мягким грустным голосом, затем вздохнул и замолчал в раздумье.

- Понимаю, - сказала она кротко. - Но менять веру? Для этого зов родины должен быть очень силен.

В ответ он неожиданно рассмеялся, но сделал это негромко, словно боясь потревожить майора, спавшего в своей палатке всего в дюжине ярдов.

- Это все равно, что голому говорить о смене костюма. Какими лицемерами бывают многие из нас, когда вопрос касается веры. А учитывая мою прошлую жизнь, стоит ли вообще останавливаться на этом и говорить об изменении веры так, будто это потребует от меня жертвы.

Впервые она услышала от него пренебрежительную оценку своего прошлого. До сих пор он говорил о нем почти с самодовольством, словно пиратство было обычным занятием, в котором он не видел ничего позорного.

- Вы еще достаточно молоды, чтобы построить новую жизнь, - сказала она, отвечая скорее на свои мысли, чем на его последние слова.

- Но что можно построить без материалов из Старого Мира? Учтите, каждый человек строит свое будущее из того, что ему представило прошлое.

- Не полностью, конечно. Часть материалов он находит в настоящем. И этого ему может оказаться достаточно. Вы сможете создать семью...

Он прервал ее, не давая нарисовать картину своего будущего.

- Семью? Я?

- А почему бы и нет?

- А вы не считаете, что все порядочное, что когда-то было во мне, совершенно погублено этой бурной жизнью, которую я вел?

- Уверена в обратном.

- Как вы можете это знать?

- Я доверяю своим чувствам. Я знаю вас. Думаю, что за эти несколько недель мне удалось немного узнать вас. Ну, а как с моим вопросом?

- Очень просто. Скажите сами, какую мать я смогу найти для своих детей?

- Не понимаю. Этот вопрос, конечно, вам решать самому.

- Нет. Он уже решен для меня. Моим прошлым. Разве что, сватаясь, прикинуться не тем, что я есть на самом деле. Я грабил, убивал, творил невообразимое. Я даже скопил на этом какое-то состояние. У меня есть владения на Ямайке и в других местах. И самой подходящей парой для меня была бы какая-нибудь шлюха, которой безразличны источники моих доходов. Я еще не пал окончательно - хотя и мог бы - чтобы дать такую мать своим детям. И не настолько пал, чтобы позволить себе добиваться женщины другого типа. Для меня остается только честь. Вернее, последнее слабое звено, связывающее меня с честью. И если бы и оно порвалось, я бы действительно погиб. Нет, нет, прекрасная леди, что бы я ни взял из Старого Мира для строительства новой жизни, если я дойду до этого, это будет не семья.

Он говорил с глубокой горечью. Затем он замолчал, и в это время на его руку упала светлая и влажная капля.

В изумлении он повернулся к ней. Она сидела, прижавшись к нему и немного наклонившись вперед.

- Присцилла! - воскликнул он с трепетом, осознав, в свою очередь, что его глубоко тронула ее сострадательность.

Словно смущаясь своего чувства, она резко и поспешно встала.

- Спокойной ночи, - быстро прошептала она.

Де Берни остался один.

- Благодарю вас за слезу, пролитую по погибшей душе, - тихо сказал он, глядя ей вслед, и поднес к губам руку.

Впоследствии ему приходилось признаваться себе, что в ту ночь, ложась спать под звездами, он чувствовал себя так, как будто какая-то часть грехов была снята с него сострадающей женской слезой.

В Тулузе, лет за 150 до описываемых здесь событий, жил де Берни, бывший довольно известным поэтом. Подозреваю, что какая-то часть таланта этого поэта жила в душе его пиратствующего потомка.

14. НИМФА И САТИР

На следующее утро, когда майор и де Берни пришли в хижину завтракать, Присцилла встретила их с жалобой.

Уже третье утро подряд мулат отсутствовал, когда следовало готовить завтрак, в результате чего ей приходилось в одиночку заниматься этим делом.

- Его нигде не видно. Каждый день он исчезает почти до полудня. Чем он занимается, и где он ходит?

- Возможно, ищет ямс, - небрежно ответил де Берни.

- Если так будет продолжаться, то он, похоже, никогда его не найдет. И вчера, и позавчера я видела, как он возвращался из леса с пустыми руками.

- Возможно, ямс стал редкостью, и ему приходится далеко уходить в своих поисках.

Очевидное безразличие де Берни к уходам слуги показалось ей любопытным, и она испытующе посмотрела ему в глаза.

- А не мог бы он заниматься этими поисками после завтрака?

- Вероятно, ему нравится искать ямс по утренней росе, пока тот еще мокрый.

От такой нелепости удивление в ее глазах достигло предела.

- Интересно, почему вы позволяете себе шутить?

- В нашем положении так мало поводов для шуток, что вы меня, конечно, извините, если я воспользовался одним из них. Но я поговорю с Пьером и посмотрю, что можно будет сделать.

Она подумала, что это просто бесцеремонная отговорка, хотя дело-то было совсем не таким уж и значительным. Обещание посмотреть, что можно сделать, когда одного его слова было бы достаточно для удовлетворения ее жалобы, показалось ей почти грубостью. Она не стала больше настаивать, но чувство досады у нее осталось.

Несколько позже майор с французом ушли на утес на свои ежедневные занятия фехтованием.

В это время капитан Лич бродил в одиночестве по сырому песку у самой кромки отступающего прибоя, ярко выделяясь своим нарядом алого цвета. Желая как можно скорее оказаться на плаву и тем самым обезопасить себя от всяких случайностей, он подгонял людей ради быстрейшего завершения работ. И вот теперь корпус был просмолен, оставалось только смазать его жиром, и через три, самое большее, четыре дня «Черный Лебедь» будет готов к спуску на воду.

Со своего места Лич видел, как двое мужчин вышли из лагеря и исчезли в лесу. Он давно уже обратил внимание на эти утренние уходы и сейчас остановился, заинтересовавшись, куда бы они могли пойти. Но тут его внимание было привлечено вышедшей из хижины Присциллой Харрадайн. Полными восхищения глазами наблюдал он за стройной изящной фигурой, одетой в зеленое платье. Он заметил, что она повернула направо и быстро пошла, как человек, имеющий определенную цель. Пройдя немного вдоль отмели, она тоже скрылась в лесу.

Любопытство относительно того, куда бы она могла так решительно направиться, немедленно перешло в желание удостовериться. Недовольство, вызванное преградой на пути его притязаний к женщине, постоянно тлело в нем и сопровождалось все возрастающим нетерпением в ожидании момента, когда будет закончено дело с испанцами и эта преграда будет устранена. Нечасто случалось Личу сдерживать свои вожделения, и он к этому не привык. К тому же, как человек буйный и недисциплинированный, он предпочитал скорее довольствоваться малым, находившимся в данный момент под рукой, что является показателем примитивного ума, чем планировать и ожидать, чтобы достичь большего.

Поэтому сомнительно, чтобы желание пойти за ней, было вызвано только любопытством относительно цели ее прогулки.

Быстрым широким шагом он пересек отмель по диагонали, направляясь к пальме с гроздьями цветов на стволе, возле которой, как он заметил, Присцилла вошла в лес. Оказавшись под сенью деревьев, он без особого труда обнаружил ее следы, четко отпечатавшиеся на почве в подлеске.

Осторожно и неторопливо, но целенаправленно, как гончая, шел он по следу. Почва поднималась, и след вел наверх. На вершине, где тяжелая сухая земля между поредевшими пальмами стала почти голой, след терялся. Некоторое время Лич искал его, пока по признакам, указывающим, что здесь кто-то недавно проходил, вышел на открытое место. Но, дойдя до обрыва, он оказался в полном недоумении. Присциллы нигде не было. Внизу, подобно гигантскому изумруду в огромной каменной оправе, его взору открылся водоем, столь чистый, что сквозь неподвижную поверхность можно было увидеть плавающих в глубине рыб. Кроме маленькой площадки, скрытой каменным навесом, он осмотрел весь берег не только возле маленькой бухты, но и за каменными барьерами с обеих сторон. Но нигде он не увидел Присциллы.

Тогда, решив, что она, должно быть, продолжает идти лесом, он вернулся, чтобы попытаться снова обнаружить след. Там, где почва стала опять подниматься, а подлесок стал гуще, он заметил признаки тропинки и, проклиная себя за напрасно потерянное время, двинулся вперед. Но внезапный всплеск воды внизу, слишком громкий, чтобы его могла издать выпрыгнувшая рыба, остановил его.

Он обернулся и увидел волны, кругами расходившиеся по зеркальной глади воды от точки, скрытой от его взора скалой. А мгновением позже он увидел нечто такое, от чего перехватило дыхание, и что заставило его упасть на колени и спрягаться за деревьями. В крошечной лагуне плавала нимфа необыкновенной белизны. В воде ее тело казалось изваянным из мрамора.

Побледневший, несмотря на загар, он не мог отвести взгляда от этого видения необыкновенной красоты. Издав звериный возглас, нечто среднее между рычанием и стоном, он закусил нижнюю губу зубами.

Когда она повернула назад, он упал навзничь и, извиваясь змеей, прополз до самого края скалы. В этом положении он и оставался до тех пор, пока она не скрылась под каменным навесом.

Тогда он встал и шляпой смахнул с лица пот. Его лицо с прищуренными жадными глазами выглядело лицом сатира. На губе виднелась кровь, несколько капель которой попали и на черную бородку клинышком.

В этот момент для него перестало существовать все: и де Берни, и испанский флот, и его офицеры со всей командой, и необходимость давать отчет, если авантюра с золотом провалится. Он думал лишь о том, спуститься ли ему прямо с утеса или же отойти назад и ждать, укрывшись среди деревьев. В конце концов, он склонился к последнему и, пренебрегая производимым шумом, двинулся через подлесок.

Здесь, тяжело дыша, с бьющимся сердцем Лич пригнулся и затаился в засаде, словно зверь в ожидании жертвы.

Наконец, показалась Присцилла. Вначале он увидел ее золотистую головку, вокруг которой солнце создало ореол. Затем появилась грудь, и постепенно вся фигура в зеленом платье показалась на вершине скалы, откуда тропинка вела к лагерю.

Его сердце бешено колотилось, а она, остановившись как раз у самого леса, еще больше распалила его нетерпение. Но он знал, что надо еще немного подождать, подождать, чтобы она вошла в лес, где ее никто не сможет увидеть.

Но, словно испытывая его терпение, она остановилась, глядя влево от себя. Когда же она, все еще глядя влево, вступила наконец под тень пальм, то к его невероятной ярости приветственно махнула кому-то рукой и кивнула головой. Затем до Лича донеслись ее слова:

- Пьер! Откуда ты здесь в такое время?

Мгновением позже взгляду взбешенного пирата предстал мулат, шедший быстрым шагом. Подойдя к ней ближе, он что-то ответил, чего Лич, кипевший гневом, не услышал, да и не старался услышать.

Когда Пьер поравнялся с ней, она повернулась и пошла по тропинке, а высокий гибкий мулат двинулся за ней.

Том Лич, сжав зубы, зарычал и вышел из засады, чтобы пойти за ними. В этот раз он оказался без оружия, иначе в своем помешательстве, возможно, к тому, что замышлял, добавил бы еще и убийство. Случилось, однако, так, что длинные и сильные руки мулата заставили пирата хорошенько подумать о последствиях нападения с голыми руками.

Он постоял на тропинке, глядя, как они удаляются, затем без предосторожностей, поскольку уже не был охотником, пошел за ними. Настороженный Пьер мгновенно оглянулся. Увидев, кто идет сзади, он сказал об этом Присцилле, но они оба продолжали идти, не меняя шага, тогда как Лич неторопливо шел сзади, сжигаемый дьявольским огнем, горевшим в его злобной душе.

Когда капитан поравнялся с хижиной, мисс Присцилла уже вошла в нее. Из своей палатки вышел с бочонком Пьер, собираясь идти за пресной водой. Он на мгновение задержался, оценивая обстановку, но сразу же двинулся дальше.

У Лича снова вспыхнула надежда. Похоже, удобный случай все же представился ему.

Он позволил Пьеру отойти, а затем неторопливо подошел к хижине и остановился у входа, занавес на котором был поднят.

Внутри мисс Присцилла, с гребнем в одной руке и зеркальцем в другой, расчесывала мокрые волосы. Когда тень пирата упала на порог, она быстро подняла глаза. Заметив его все еще бледное лицо и странно горевшие глаза, она устремила на него пристальный взгляд, испытывая непонятное волнение.

Он широко улыбнулся, блеснув белыми зубами, и снял с черных волос шляпу.

- Да хранит вас господь, миссис, - странным образом приветствовал он ее.

И прежде чем она смогла что-нибудь сказать в ответ, рядом прозвучали голоса и смех де Берни и майора, возвещая о их возвращении.

Насколько своевременным это было, она прочитала по нахмуренным бровям и исказившемуся лицу Тома Лича.

Едва капитан немного отступил, как они подошли.

- А, Том, - легким тоном приветствовал француз. - Ты искал меня?

- Искал тебя? - начал было презрительно Лич, но вовремя спохватился и медленно добавил: - Да.

- Что случилось?

- А ничего. Просто проходил мимо и подумал, что надо бы заглянуть, здесь ли ты. Что-то тебя в последнее время не видно в лагере. Уже несколько дней.

Затем, скрывая свои мысли, он ворчливым тоном заговорил о ходе работ. Дело продвигалось медленно. Потребуется еще четыре, возможно, пять дней до спуска корабля на воду. Только уверен ли де Берни, что они не опоздают?

Он успокоил его. Указанная дата выхода золотого флота - третье июля. Ясно, что раньше этой даты он не выйдет, а возможно, даже на несколько дней позже. Ни один испанец, как известно, никогда не поспешит. Промедление у них в крови. А за 24 часа можно достичь пункта, где де Берни рассчитывал перехватить испанские суда, и нет нужды выходить в море преждевременно.

На этом Лич с ворчанием удалился. Де Берни, ни слова не говоря, стоял и смотрел вслед пирату задумчивыми глазами. В поведении капитана обнаружилось нечто странное: какая-то скрытность, натянутость. Таких качеств за ним обычно не замечалось.

В конце концов, он обратился к Присцилле:

- О чем он говорил, когда мы пришли? - резко спросил он.

- Вы не дали времени ему высказаться. Вы оказались здесь как раз в тот момент, когда он поздоровался, - ответила она и неизвестно почему рассмеялась. Она знала только, что хочет смеяться, испытывая внезапное облегчение от непонятного страха, который ей внушило выражение лица Лича.

- Я говорила с Пьером по поводу его утренних отлучек, - продолжала она. - Но он не сказал ничего вразумительного.

- Он уже вернулся? - спросил де Берии. - Где же он?

- Пошел за водой. Скоро придет.

- Пошел за водой? - переспросил он, и тон его изменился. Огонек, вспыхнувший на мгновение в его глазах, угас. Он пожал плечами и отошел, оставив ее наедине с майором.

Насторожившись, Присцилла старалась ничего не упустить. Хотя все как будто казалось незначительным, но что-то странное, что тревожило ее, в этом все-таки было. Поэтому, машинально отвечая на ленивую болтовню майора, она продолжала следить за французом. Тот подошел к палатке Пьера и подождал, пока мулат не вернулся с водой.

Она услышала слова де Берни:

- Ну? - и в его глазах читалась тревога. Пьер опустил бочонок на землю.

- Пока ничего, месье, - услышала она ответ по-французски.

- Шш! - понизил голос де Берни и заговорил шепотом. Присциллу заинтересовало, заговорит ли хозяин с Пьером о его отлучках. Но судя по тому, как начался разговор, трудно было предположить такое. Она напрягла свой слух. Однако, болтовня майора не позволила ей услышать ничего, кроме невнятного бормотания. Но в паузе, сделанной майором, она снова услышала голос де Берни:

- Учитывая планы Лича, у нас есть еще пять дней. И погода стоит хорошая.

- Даже слишком хорошая, - подтвердил Пьер.

И снова их стало не слышно. После этого де Берни вернулся. Если даже он упрекал Пьера за его отлучки, то это не возымело действия. Потому что на следующее утро, когда мисс Присцилла, одевшись, подняла занавес и позвала Пьера, из его палатки вышел де Берни с подносом, уставленным всем необходимым для завтрака.

- Месье де Берни! - Воскликнула она. - Но где же снова Пьер?

- Я послал его с поручением, - улыбаясь ответил он. - Но я помогу вам, Присцилла, вместо него.

- Вы послали его с поручением? Но с каким поручением вы могли его послать?

- Господи! Какое любопытство, - рассмеялся он. - Должен ли я удовлетворять его? Клянусь честью, нет. Все, идемте готовить, пока не проснулся этот прожорливый волк, майор.

К досаде своей и даже смущению, она признала, что это было все, что ей удалось вытянуть из него, хотя окружающая ее обстановка и обстоятельства не позволяли равнодушно пройти мимо тайны, какой бы незначительной она ни казалась.

15. ЖЕМЧУЖИНЫ

Наутро Том Лич издали обдуманно и расчетливо наблюдал за уходом майора Сэндза и де Берни. Он уже знал об этой установившейся привычке, так же как и о том, что их отсутствие обычно продолжалось около двух часов. Желания узнать, куда бы они могли так регулярно ходить, никогда по-настоящему у него не возникало. В конце концов, в пределах острова это не имело никакого значения.

Если любопытство не возникало раньше, то не возникло оно и в это утро. Со вчерашнего дня пиратом владело мрачное настроение, сделавшее его безразличным ко всему окружающему. Волнующая картина купания в заводи не выходила у него из головы. Перед его глазами постоянно плыла невероятно стройная красавица с телом, выглядевшим в воде белым и гладким, как алебастр. Он никогда даже не подозревал, что такая красота может существовать в жизни. К лихорадочным и непреодолимо соблазнительным видениям, возникшим в его мозгу, добавилась безрассудная, дикая ярость по поводу расстройства вчерашних планов и безрассудная, слепая решимость взять реванш за упущенную возможность,

К этому времени Конгрив еще не написал своих строк, столь уместных для случая с капитаном Личем: «Женщина - это прекрасное видение в омуте, кто бросится к ней, тот утонет». Но если бы они были написаны и известны Личу, и он понимал содержащееся в них предупреждение, хотя поэт и не вкладывал в них двойного смысла, он, тем не менее, пренебрег бы ими. Это означало, что его не пугали возможные последствия.

В числе этих последствий, если бы ему исключительно не повезло, пришлось бы иметь дело с де Берни. Но разве он когда-нибудь избегал необходимости рассчитаться? Да и существовал ли человек, который заставил бы его отступить? Что же, у него будет короткий разговор с этим нахальным и высокомерным французом, чьи дни и в самом деле были сочтены.

О майоре Сэндзе он даже не думал. Этот человек был для него пустым местом. Такого же мнения он был и о де Берни, если бы последствия его устранения не вели к ликвидации предприятия с испанским флотом. Это взбунтовало бы пиратов. Но Лич оправдается отговоркой, что де Берни напал на него, и ему пришлось убить француза в порядке самозащиты. Очень возможно, подумал он с усмешкой, что эти размышления сбудутся.

Что же касается потери своей доли испанского золота, то что значили для него все сокровища Испании в сравнении с другим сокровищем, находившимся рядом и мучившим его непреодолимым соблазном?

В своем помешательстве он либо не думал, либо не хотел думать о том, что, проявляя терпение и действуя в соответствии с планом Вогана, мог бы завладеть и богатством, и девушкой. Но терпение в глазах Тома Лича было проявлением слабости, почти формой трусости.

Поэтому, как только де Берни со своим спутником вошли в лес, он пересек отмель и оказался у порога хижины, з которой в одиночестве сидела Присцилла.

Что-то в его виде, когда он с непокрытой головой появился перед ней, было такое, что мгновенно рассеяло у нее чувство безопасности.

Подняв глаза, она постаралась скрыть внезапно возникший страх. Глаза ее расширились, но она, в конце концов, заставила себя говорить неторопливо.

- Вы ищите моего мужа, сэр? Его здесь нет.

- Я знаю. Я видел, как он ушел. Как видите, я ищу не его.

Он сделал паузу. Его близко посаженные глаза оценивающе оглядели ее, такую стройную, золотоволосую. Затем он скользнул по зеленому платью из тафты, отделанному кружевом цвета слоновой кости по краю низкого выреза, и вспыхнул, как и накануне, когда он увидел ее в заводи. И все-таки, несмотря на всю свою страсть, он почувствовал себя немного неуверенно, оказавшись с ней лицом к лицу и встретив ее прямой ясный взгляд, в котором не было заметно никакого страха. Он не знал способов ухаживания, которые не были бы грубыми, откровенными и жестокими, как и все остальное, что он делал. Однако, здесь инстинкт подсказал ему, что на этот раз требуется нечто другое, что слишком грубой хваткой можно уничтожить возможность вкусить плод, которого он так жаждал.

Поэтому он обрадовался вдохновению, которое снизошло на него в то утро и повлияло на его поведение. Из внутреннего кармана своего камзола он вытащил маленький кожаный мешочек. Развязав на нем узел, он подошел к столу.

- Я принес тебе маленький подарок, - сказал он и, подставив правую руку, чтобы содержание мешочка не раскатилось слишком далеко, высыпал на стол дюжину матово мерцавших жемчужин большой стоимости.

- Красивы, не правда ли? - усмехнулся он, заметив, что она поднялась.

Ему уже приходилось видеть непонятное волнение, которое такие игрушки вызывают у женщин. Не раз он видел жадный блеск в женских глазах, глядевших на эти красивые радужные шарики, и желание обладать ими, чего бы это ни стоило. Помнил он и о том, что происходило в других местах из-за этих соблазнительных безделушек. Правда, никогда еще ему не доводилось предлагать женщине такой подарок, но и никогда он еще не видел женщины, которая так бы ему нравилась.

Каждый человек воспринимает жизнь, основываясь на собственном опыте. Все в мире взаимосвязано - подлый человек воспринимает только подлость и поэтому считает весь мир подлым. Вот почему капитан Лич сделал свое блестящее предложение с известной долей уверенности.

Результат, однако, оказался совсем не такой, какого он ожидал. Только мгновение ее глаза задержались на этих блестящих шариках и тут же холодно взглянули на него. Стало очевидным, что она не поддалась очарованию жемчужин.

- Не думаю, что моему мужу понравится, если я приму подарок.

Так вот в чем дело. Она просто пребывала в страхе перед этим несносным мужем.

- Проклятие на мужа! Вот жемчужины. Посмотри, как они красивы. Как раз подходят для твоей шеи. Они напоминают тебя, чтоб мне утонуть. Такие же гладкие и красивые, как ты, моя девочка.

- Я передам мужу ваше мнение, - ответила она с деланым спокойствием.

- Что? - злобная улыбка сползла с его смуглого ястребиного лица. Он в замешательстве уставился на нее, а затем рассмеялся, чтобы скрыть некоторое чувство неудобства. Его тон стал грубовато игривым. - Не можете ли вы хоть на мгновение забыть об этом проклятом муже?

Она подавила желание ответить резкостью. Хотя страх ее усилился, но не замутил ей разума. Она решила ублажать этого ужасного человека, стараясь по возможности оградить себя от оскорблений. Кроме того, ей надо держаться без страха. Поэтому, чтобы дрожью не выдать свои истинные чувства, она села.

- Капитан Лич, вы никогда не были женаты? - многозначительно спросила она.

Но это лишь дало ему возможность для прямой атаки.

- Нет. Не многим из нас выпадает счастье встретить такую редкостную девушку, как ты. Если бы мне повезло, я, возможно, сделал бы то же самое, что и Чарли.

- Я передам ваши слова мужу. Это польстит ему.

Лич помрачнел. Эти ее постоянные напоминания о муже начали раздражать его.

- Ты, милая, хорошо подходишь ему по дерзости, - проворчал он, тоже начиная разыгрывать комедию и скрывая растущую злость под маской игривости. - Но в отношении тебя это ничего. Чудачка! Я люблю смелых девушек и ненавижу неискренних жеманниц. - Он опустился на землю у ее ног. - Ну, что в том плохого, если похвалят твою красоту? Тебе не нравится, что человек высказывает свои мысли?

- Это зависит от того, что в них заключено, - охотно ответила она, демонстрируя свою показную дерзость.

- А способна ли ты предположить, что у меня е мыслях? - спросил он, опираясь на локоть и со злостью глядя на нее снизу вверх. - Хочешь я скажу тебе? Хочешь?

- Я не любопытная, капитан Лич.

Тем не менее, он ответил:

- Ты сама, - сказал он. - Только ты и ничего больше. С тех пор, как я впервые увидел тебя. Ты у меня в мыслях с того самого дня, когда был захвачен «Кентавр».

Его пылкий наблюдательный взгляд отметил волнение в ее груди, подсказавшее ему, что он, наконец-то, на верном курсе. Он порадовался, что избрал такую тактику. Хотя подобная форма флирта была для него совершенно новой, стало ясно, что инстинкт верно направляет его.

- Нет ничего такого, девочка, чего бы я не сделал для тебя, - сказал он. - Только попроси.

- В самом деле?

- Можешь испытать меня.

- Очень хорошо. В таком случае, я прошу вас, сэр, уйти отсюда и забрать с собой свой жемчуг.

Он снова вспыхнул. Под маленькими черными усиками губы искривились в порочной усмешке.

- Ах вот как? Это все, о чем ты меня просишь? И это как раз именно то, чего я не могу сделать. Ясно? А что касается жемчужин, то я хочу видеть их у тебя на шее. Твоя белизна выгодно подчеркнет их красоту, а может быть, даже и затмит ее. Ведь ты удивительно белая, насколько мне известно, белая с головы до ног, как лилия.

Она резко вскинула голову, брови у нее сошлись, а голос стал строгим:

- Насколько вам известно?

- Если можно верить собственным глазам, - злорадно ответил он, слегка усмехаясь. Затем, поднявшись на колени, он оказался прямо перед ней, и она заметила его бледность, лихорадочный блеск глаз и вызывающую трепет кривую улыбку на полных губах. - Не бойся. Я видел тебя вчера там, в бухте, когда ты купалась. Это было самое прекрасное зрелище, которое мне когда-либо доводилось видеть. Поэтому, девочка, не удивляйся, что я принес тебе жемчуг, чтобы еще больше подчеркнуть твою красоту.

Ее лицо и шею медленно залила краска. Она попыталась встать. Но его руки, обхватив ее колени, приковали ее к стулу, а его глаза оказались возле самой ее груди.

И только оказавшись в таком незавидном положении, она поняла весь ужас ситуации: она одна, а де Берни, майор и Пьер отсутствуют, и не похоже, чтобы они вернулись раньше, чем через час.

Она еще пыталась бороться с растущим страхом, чтобы сохранить контроль над собой и, возможно, тем самым сохранить контроль и над ним. Усилием воли она постаралась придать своему голосу твердость и строгость.

- Капитан Лич, отпустите меня! Отпустите! - здесь страх стал побеждать осторожность. - Отпустите же, скотина!

Она попыталась освободиться от его хватки, отодвинуть назад стул и встать, но Лич, услышав столь откровенно высказанный отказ, совсем обезумел от гнева. Он говорил себе, что был идиотом, растрачивая впустую время и слова на эту холодную гордячку. И поделом был наказан оскорблением за собственную глупость. А следовало бы с самого начала избрать более короткий путь и не испытывать терпения в этих сентиментальных заигрываниях.

- Скотина? Я? Ну, ну, милая девочка, может быть, я предоставлю тебе повод называть меня так. А может быть, тебе и не захочется называть меня так, когда я так стану себя вести. Я приручал ястребов, таких же гордых, как ты, и делал их такими ручными, что они у меня ворковали как горлицы. Возможно, и ты научишься нежно ворковать. А если нет, так что из того?

Все еще стоя перед ней на коленях, так что пряжка пояса прижималась к ее коленям, он правой рукой крепко держал ее в объятиях, а левой схватил и смял кружева и шелк вокруг шеи. Затем с рычанием и смехом он разорвал ей сверху лиф платья.

- Вот тебе жемчужины! - торжествовал он. – Вот тебе!

Его слова утонули в пронзительном крике.

- Побереги легкие, красавица. Крики тебе не помогут. Лучше начинай ворковать.

С пеной у рта он непреодолимо тянул ее к себе, собираясь выбить из-под нее стул. Гримаса ужаса исказила ее лицо.

- Господи! О, господи! - вскричала она.

Никогда еще не было мольбы более горячей, никогда не было и более быстрого ответа на нее. Неожиданно перед ее расширенными, полными ужаса глазами, смотревшими поверх плеча капитана Лича, выросла фигура де Берни.

К счастью, в это утро, направляясь с майором за утес, он решил по пути заглянуть на отмель, чтобы поговорить с людьми, занятыми на кренговании, и самому увидеть, как продвигается работа.

Остановившись там, он заметил вдали фигуру капитана Лича в алом камзоле. Он видел, как пират быстро направился через отмель к хижине Присциллы и вошел в нее. Еще не подозревая истины, он решил, что лучше вернуться. Сопровождаемый взглядами пиратов, он непринужденной походкой пошел назад, к хижине, вместе с майором, ничего не заметившим и поэтому надоедавшим вопросами, почему он изменил намерение. В середине пути де Берни внезапно ускорил шаг, предоставив майору, которому спешка по такой жаре была неприятна, добираться, как заблагорассудится.

Быстрым, бесшумным на песке шагом, он достиг хижины и убедился, что попал как раз вовремя.

Капитан Лич, слишком поглощенный, чтобы заметить появление француза, был испуган неожиданным прикосновением к своему плечу.

- Полагаю, ты молишься, капитан? Мне очень неприятно беспокоить тебя, но мадам де Берни - неподходящий объект для твоего обожания.

Том Лич вскочил, оборачиваясь с ловкостью кошки, а рука его инстинктивно потянулась к поясу.

Де Берни отступил немного в сторону, оставляя свободным выход. Лицо его было невероятно бледным, а улыбка в сочетании с выражением глаз казалась ужасной.

- Пожалуйста, продолжай обожание мадам де Берни. Я ничего не имею против. Но на расстоянии. И впредь, сделай одолжение, обожай на расстоянии. Пусть твое поклонение ей будет таким же, как святому на небесах. Так для тебя будет лучше и безопаснее.

И он повелительным жестом указал на выход, остававшийся свободным, но за которым уже вырисовывалась крупная фигура майора Сэндза.

Лич, повернувшись спиной к Присцилле, стоял, тяжело дыша. Он снова пригнулся, как бы изготавливаясь для прыжка.

- Клянусь господом! Ты смеешься, обезьяна! - сказал он хриплым голосом. - Ты знаешь, что бывает с теми, кто вольно обращается с капитаном Личем?

- Ты бы лучше задался вопросом, что может случиться с тем, кто вздумает вольно обращаться с мадам де Берни, - сказал француз и снова жестом приказал убираться.

- Клянусь адским огнем! Я восхищен, твоей смелостью! Но не слишком заносись со мной. - Он, крадучись и не отрывая глаз от де Берни, сделал шаг или два к двери и обалдевшему майору за ней. - Ты высок и красив, парень, но мне приходилось превращать в падаль людей и покрасивее тебя, Чарли. Не забывай об этом.

- Я запомню, - сказал де Берни мрачно. - А тебе тем временем лучше убраться отсюда, пока мое терпение не иссякло. Возможно, ты слышал, что оно не беспредельно.

- Ты угрожаешь мне? Ну-ну! Вот только интересно, остался ли в живых хоть один человек, кто может похвастать этим?

Пират вышел из хижины и, наткнувшись на майора, сильно и грубо оттолкнул его, радуясь возможности излить на кого-нибудь душивший его гнев. Но не успел он сделать и шести шагов, как его остановил голос де Берни:

- Ты кое-что забыл.

Де Берни остановился в дверях, держа в руке собранные на столе жемчужины. С этими словами он швырнул их Личу.

Часть жемчуга попала в пирата, часть - нет, но все они - дюжина жемчужин, которые Лич не продал бы и по тысяче песо, но которые забыл в спешке – рассыпались по песку.

Вслед за короткой вспышкой ярости он бросился на четвереньки и, фыркая как кот, принялся собирать их, не задумываясь о смехотворности и унизительности своего положения.

16. ЯБЛОКО РАЗДОРА

Пока Том Лич позорно ползал в полудюжине шагов от хижины, а майор в изумлении взирал на это, де Берни повернулся к Присцилле, которая левой рукой старалась прикрыть разорванную часть платья.

Никогда еще ей не приходилось видеть де Берни в таком состоянии. До сих пор она видела его в любых обстоятельствах, и стала считать его абсолютно невозмутимым человеком с огромным самообладанием. И вот, увидев его бледного и дрожавшего, она поняла, каких усилий стоило ему сдержать себя, пока Том Лич был здесь.

Подойдя к ней, он положил руку на ее плечо. Она почувствовала дрожь в его руке, а когда он произнес ее имя, уловила легкое заикание в голосе. С глубоким вздохом она упала ему на грудь, чувствуя себя слабой и беспомощной после пережитого напряжения. Его рука подхватила ее и поддержала, поддержала морально и физически. Почувствовав себя в его руках, как за каменной стеной, она немного успокоилась. Де Берни вначале только нежно и почтительно поддерживал ее, а потом, справившись с волнением, заговорил дрожащим голосом:

- Надеюсь, этот, скот не очень испугал вас?

- Слава богу! Слава богу, что вы пришли! - сама степень ее благодарности усилила его гнев.

- Пусть этот пес тоже благодарит бога. Если бы он задержался, мне бы пришлось его убить.

Она в страхе сжала его руку и взглянула ему в лицо.

- Вы не станете этого делать? Не надо.

Его побелевшие губы искривились в горькой усмешке.

- Я не осмелюсь на это, - признался он. - За всю свою жизнь мне еще никогда не требовалось столько самообладания, чтобы удержаться от действий, могущих погубить всех нас. Но, господи, как это тяжело! Как тяжело было видеть вас, Присцилла, в руках этого грязного животного!

Это был крик души. В том, как он произнес ее имя, отразилась дюжина чувств: тут были гнев и горе, нежность и самоотречение, и какая-то глубокая печаль. Все это, и даже нечто большее, услышала она в его восклицании и, покорившись своим собственным чувствам, еще крепче прильнула к нему.

- Не оставляйте меня одну, пока мы здесь! - тихо прошептала она, - Обещаете?

- Как вы можете предполагать такое? - ответил он страстно. - Неужели вы могли подумать, что я еще раз оставлю вас без защиты?

Он склонился к ее голове, покоившейся у него на груди, и почтительно коснулся губами волос, едва сознавая, что этим выдает свои истинные чувства, вызванные опасениями за нее.

Но в этот момент пребывавший в качестве зрителя майор счел необходимым вмешаться, чтобы Присцилла, только что вырванная из рук одного пирата, не растаяла в руках другого.

- Чтоб мне лопнуть! - воскликнул он, выступая вперед. - Что здесь происходит?

Негодование, прозвучавшее в его голосе, мгновенно вернуло де Берни к действительности. Не отпуская девушку и не меняя позы, он произнес сквозь зубы:

- Идиот! Вы собираетесь всех погубить! О чем вы думаете? Разве она не моя жена в глазах тех, кто сейчас глазеет на нас? Я играю свою роль, сэр. Убирайтесь и не мешайте мне!

Майор с облегчением взглянул на него.

- Прошу прощения, де Берни, - заколебался он, - но как брату, мне естественно было бы тоже необходимо остаться здесь. И потом, я не сделал ничего такого, что могло бы выдать вас.

Но мисс Присцилла посчитала, очевидно, что комедия зашла слишком далеко. Словно вспомнив о действительности, она высвободилась из объятий де Берни и, подойдя к стулу, с усталым видом опустилась на него. Она все еще была бледна, темные тени собрались у нее под глазами, а левая рука по-прежнему прижимала к груди порванную часть платья.

- Не могли бы вы оба оставить меня в покое хоть на немного, - попросила она.

Уважив ее просьбу, они ушли. И пока они ходили по отмели, майор с бессильной яростью поносил все на свете, поставив де Берни в один ряд с Томом Личем. Тот же, шагавший в мрачном настроении, не обращал на него никакого внимания и вряд ли вообще слышал его. Он очнулся, лишь услышав обращенные к нему слова майора:

- До последнего времени сэр, я доверял вам. Но предупреждаю, если вы не прекратите водить дружбу с этими головорезами, я лишу вас своего доверия.

- В таком случае, сэр, вы завоюете мои симпатии, - резко сказал де Берни и отошел от майора.

Оглянувшись по сторонам в поисках объяснения столь странным словам, майор увидел появившегося Пьера. К нему-то и поспешил де Берни. Майор с обычным своим ворчанием последовал за ним.

Приблизившись, он услышал непонятную речь Пьера и заметил, как после слов мулата опустились плечи его хозяина, и как де Берни снова впал в задумчивость.

Мгновением позже, когда майор подошел, заговорил де Берни, но оставалось неясным, говорил ли он себе или стоявшему перед ним Пьеру. Даже майор, с его скудными познаниями французского, понял значение слов де Берни.

- Однако, необходимо что-то предпринять.

С этими словами француз медленно направился к хижине, а затем, как человек, принявший неожиданное решение, круто повернулся и направился к пиратскому лагерю.

Когда он пришел туда, двое пиратов, коптивших на огне черепаху, приветствовали его с дружеской фамильярностью, которую он сам же поощрял. Но на этот раз он прошел мимо, не обратив внимания.

Было уже после полудня, и в хижине капитана вожаки сидели за обедом, когда неожиданно появился де Берни, суровый и сосредоточенный.

Том Лич, успевший к этому времени прийти в себя хотя бы внешне, украдкой бросил на него испуганный взгляд, понимая причину этого внезапного появления. Но подобное чувство не могло долго владеть Личем. Вспыхнув, оно тут же исчезло, вооружив его дерзкой наглостью для отражения нападения, которого он ждал в любом случае.

Де Берни подошел к свободному краю стола. Лич сидел во главе. Справа от француза находился Бандри и Халлауэлл, слева - Эллис и Воган. Все четверо оторвались от еды, пораженные его суровостью.

- Я полагаю, капитан, ты имеешь некоторое представление о том, что привело меня сюда, - заговорил он холодным тоном. - Я уже предупреждал тебя и не собираюсь бросать слов на ветер. Если золотой флот имеет для тебя значение, и ты хочешь, чтобы я привел тебя к нему, тебе отныне придется вести себя корректней и избавить мое жилище от своих посещений.

- Ей-богу... - начал было Лич, приподнимаясь.

- Погоди! - загремел де Берни, тоном и жестом заставляя пирата замолчать, и обратился к офицерам: - Этот флот имеет значение и для вас, и если вы желаете, чтобы я привел вас к нему, тогда проследите, чтобы капитан подчинился моему требованию. Если еще раз повторится то, что произошло сегодня утром, и еще раз Том Лич осмелится подойти к моей хижине ближе, чем на двадцать ярдов, я клянусь, что ни один из вас не прикоснется ни к одному песо из этих сокровищ. Если я должен проявлять уважение к договору, то пусть Том Лич проявляет уважение к моей жене. Проследите, чтобы он уважал ее.

Встретив смелый, вызывающий взгляд де Берни, черные глаза капитана вспыхнули злобой и ненавистью. У остальных он вызвал смутное недовольство. Только бесстрастный Бандри решился обратиться к капитану.

- Значит, ты пренебрег нашим предупреждением, капитан? - сказал он спокойным, таившим в своей холодности угрозу, голосом.

На мгновение в глазах де Берни промелькнуло удивление, вызванное этими словами, но никто этого не заметил, так как все смотрели на Лича в ожидании ответа. Лич, пораженный откровенным вызовом Бандри, на мгновение растерялся, тогда как де Берни, ободренный неожиданной поддержкой, воспользовался паузой, чтобы разбередить нанесенную рану.

- Должен еще кое-что добавить, Том, а тебе не мешало бы это учесть и выбрать нужный курс. Учти, что для успеха похода против испанцев я нужен. Ты - нет. Поход вполне может пройти и без тебя. Но без меня не обойтись. Больше мне нечего сказать. Но если в твоей глупой башке осталась хоть капля благоразумия, ты воспользуешься ею, чтобы собрать воедино остатки благопристойности и положить их в основу своего поведения. Вот и все. Ссора может быть на этом закончена, если ты захочешь, или будет продолжена. Предоставляю тебе решить этот вопрос,

И не давая времени Личу подобрать слова для ответа, он повернулся и вышел так же неожиданно, как и появился.

Лич вскочил на ноги, извергая непристойности, и Воган поддержал его, но Бандри презрительно остановил их обоих.

- Ты дурак, Воган! Успокойся! В этой проклятой заварухе хватает неприятностей и без тебя. Том, ты слышал, и полагаю, у тебя осталось достаточно здравого смысла, чтобы понять услышанное.

- Чтоб ты сгорел в аду, Бандри! Думаешь, я стану терпеть наглость этой разряженной обезьяны? Ты полагаешь...

- Я полагаю, ты знаешь о том, что золотой флот для нас значит больше, чем ты! - загремел Бандри, вскакивая на ноги, и, потеряв на мгновение контроль над собой, стукнул кулаком по столу.

Последовавшую за этим тишину нарушил голос капитана, мягкий, коварный и в то же время невыразимо злобный:

- Вот ты как, Бандри? Вот, значит, как? - и, не спуская с него глаз, он медленно повел рукой вдоль пояса.

Получилось так, будто де Берни бросил им яблоко раздора, и вот-вот должна была пролиться кровь, поскольку вожаки пиратов готовы были вцепиться друг другу в горло, Но Халлауэлл предотвратил все это. Он поднялся и, наклонившись вперед своим мощным телом, разделил их.

- Ради бога, Том, приди в себя. Неужели ты хочешь погубить все из-за своей страсти к этой бледной девчонке, которая и так окажется в твоих руках, когда песо окажутся в наших?

Это был упрек и обещание одновременно. Личу пришлось подавить нетерпение и реально взглянуть на положение дел. Мысли Бандри он знал. В холодных глазах Эллиса читалось неодобрение. Халлауэлл тоже присоединится к ним, если дело дойдет до столкновения. Он мог рассчитывать только на Вогана, но в то, что он долго будет поддерживать слабую сторону, Лич мало верил.

Скрывая кипевшую в душе ярость, капитан понял, что, если будет настаивать, его ждет поражение. Превосходный Чарли, этот лукавый французский дьявол, оказался слишком умен, заманив их в личную ссору.

- Ладно, - проворчал он, - возможно, я вел себя по-дурацки. В твоих словах, Нед, есть смысл, - и, придав голосу жалобные нотки, добавил: - Но в том, что сказал Бандри, много яда. Как можно говорить, что этот золотой флот значит для вас больше, чем я!

- Это были дурные слова, Бандри, - тут же вступил с осуждением Воган.

- Настолько дурные, что дают мне право требовать удовлетворения, - сказал Лич, глядя на бледное лицо штурмана.

Если Бандри в душе и боялся, зная об искусстве капитана фехтовать, то его лицо осталось безразличным.

- Ты сам признал, что вел себя по-дурацки, - сказал он, - и давай на этом закончим.

Лич воспринял желание Бандри уйти от обсуждения этого вопроса за страх. Он заметил также, что остальные держатся в стороне и не принимают ничью сторону в столкновении, которому он старался придать вид ссоры личного характера. Поэтому он снова воспрянул духом.

- Легко сказать, Бандри. Но надо ли оставлять это дело после той шумихи, что поднял из-за пустяка этот Берни? Что же мне теперь - подставлять ему другую щеку или вертеться перед ним, поджав хвост, что бы он ни делал? И только потому, что он знает секрет этого флота? Сгореть мне в аду! Это не к лицу капитану, и Том Лич не станет так себя вести. Пусть все это знают. Пока Чарли будет корректен, я буду сохранять мир, но ни минутой больше. С золотым флотом или без него. И если ты, Бандри, или кто-нибудь другой из вас ждет от меня чего-то большего, скажите прямо сейчас, чтобы мы знали.

- Это довольно разумно, - поддержал его Воган.

Эллис и Халлауэлл молчанием выразили нежелание обсуждать этот вопрос, хотя понимали, что объединившись, они легко смогли бы справиться с капитаном. Но их недоверие друг к другу пересилило хрупкое согласие, возникшее между ними. Поэтому никто не решился взять на себя риск продолжения спора, из опасения оказаться потом покинутым.

Бандри прекрасно понимал хитрость и коварство игры, на которой поймал его Лич, и знал, что продолжение личной ссоры с капитаном грозит ему гибелью. Поэтому он сказал:

- Никто не ждет от тебя большего, капитан. Но помни, что мы ожидаем очень многого.

- Вы это и получите. Можете быть уверены.

На этом мир был восстановлен, и они продолжили прерванный обед.

17. ИСКУШЕНИЕ

В ту ночь, бодрствуя под звездами, де Берни тщетно ожидал, что занавес в хижине поднимется, и Присцилла выйдет к нему поговорить. Ему казалось, что дневные события вызвали необходимость многое обсудить. Настолько многое, что он испытывал желание объясниться. Но, очевидно, с ее стороны не было соответствующего желания выслушать его объяснения, поскольку время шло, а занавес оставался опущенным.

Наконец, поняв, что это отнюдь не случайно, он в отчаянии принялся размышлять о причинах такого поведения и пришел к выводу, что чем-то обидел ее. Вероятно, поддерживая ее, хотя он и старался делать это осторожно, он все же переступил границы, которые она считала допустимыми в их отношениях. Но должна же она понимать необходимость этой видимости проявления любви к жене и отбросить всякие обиды.

Как бы там ни было на самом деле, необходимость объяснения становилась безотлагательной, и он кончил тем, что тихо позвал ее. Трижды ему пришлось повторить свой вызов, прежде чем занавес поднялся. Хотя ему из осторожности и пришлось сильно понизить голос, но то, что она услышала его, означало, что она тоже не спала.

- Вы звали? - спросила она. - Что-нибудь случилось?

- Я вот о чем хотел вас спросить. Меня испугало ваше отсутствие. Вы не присядете?

- Вы хотите мне что-то сказать?

Она услышала его странный приглушенный смех.

- Похоже, это уже стало моей слабостью. Но сегодня мне предстоит сказать больше обычного.

Она, как обычно, села на диванную подушку, а он сел рядом.

- Будьте откровенны, - попросил он. - Вы не выходили, потому что обиделись на меня, и не вышли бы, если бы я не позвал?

- Обиделась? Я? С чего бы это? - в ее голосе чувствовался холодок.

- Этого не должно быть. Но всегда есть опасность недоразумения, и боюсь, я навлек ее на себя. Вы могли посчитать, что я слишком вольно вел себя. Это было только...

- Не надо, - прервала она. - Какое же это недоразумение? Я слышала ваше объяснение майору Сэндзу. Это была всего лишь комедия для обмана капитана Лича. Я же понимаю, что это необходимо.

Однако холодность в ее тоне не уменьшилась, и это озадачило его.

- И вы простите ее? - спросил он.

- Ну, конечно. Вы очень хорошо играете, месье де Берни.

- Да?

- Настолько хорошо, что на момент и меня ввели в заблуждение. На какое-то мгновение я действительно поверила, что ваша тревога и забота были настоящими.

- Уверяю вас, что так оно и было, - запротестовал он.

- Но... едва ли до такой степени, чтобы я имела глупость предположить...

Эта жалоба вызвала у него вспышку горячности.

- До какой бы степени вы ни предполагали, ваше предположение вряд ли будет соответствовать действительности.

- Но действительность заставила вас играть комедию, которую вы сочли необходимой для данной ситуации.

- Ах, боже мой! - воскликнул он, переходя на родной язык, что иногда с ним случалось в минуты волнения. - Может быть, - начал он, но вовремя спохватился, чтобы не сказать: «Может быть, вы, обиделись, приняв проявление заботы за притворство?»

- Вы что-то собирались сказать? - спросила она, когда он умолк.

- Нечто невыразимое словами.

Ее тон несколько смягчился.

- Если бы вы все-таки попытались выразить, мы, возможно, добрались бы до истины.

- Бывают истины, до которых лучше не добираться. Они подобны запретному плоду с Древа Знаний.

- Здесь не рай, месье де Берни.

- Я не так уже уверен в этом. В последние дни я как будто ближе стал к раю.

После этих слов наступило долгое молчание, и он начал опасаться, что на этот раз в самом деле обидел ее. Но она, глядя прямо перед собой на светлый песок и сумеречное мерцание воды за ним, где виднелся темный силуэт «Кентавра», ответила вопросом:

- А в вашем раю, месье де Берни, играют комедии?

Если до сих пор он еще сомневался, то теперь все сомнения отпали. Она ждала от него откровенного признания. Едва ли можно было сделать более ясное предложение. Он провел рукой по лицу и обнаружил, что лоб у него влажный. Правда, ночь была теплой, но не настолько, чтобы потеть с его комплекцией, и он понял, что пот выступил от волнения.

Наконец он ответил приглушенным голосом:

- Считайте, Присцилла, что я знаю, где для меня установлены границы.

И снова наступило молчание, принесшее разочарование ей и страдание ему. Затем чисто по-женски она снова вернулась к началу разговора.

- Значит, сегодня это не было комедией? Или, скажем, не совсем комедией? - в ее голосе послышались вкрадчивые нотки.

- А чем же еще это могло быть? Я - это я, а вы - это вы, и единственной связью, что судьба перебросила между нами, может быть только мост притворства.

- Судьба, возможно, ну а вы сами? Вы... вы не строите никаких мостов?

- Я никому не нужен с грузом моего прошлого, - почти грубо ответил он.

- Разве вы не можете сбросить хотя бы часть этого груза?

- Может ли человек отбросить свое прошлое, свою натуру? А ведь оттуда тянется мой путь.

Она тихо покачала головой и, отвечая, наклонилась к нему.

- Ваша натура не так уж перегружена прошлым. Я наблюдала за вами. Что же касается прошлого... А что такое прошлое?

- Наше наследство в настоящем.

- Разве нет людей, отвергших свое наследство?

- Только не в том случае, когда наследуют от себя. Тогда это часть самого себя.

Она вздохнула.

- Как вы упрямы! А вы вполне уверены, что это ваше смирение не является формой гордости?

- Гордости? - повторил он с вопросительной интонацией, а затем, помолчав, в раздумье добавил: - Возможно, так оно и есть. Упрямая гордость нужна мне, чтобы служить Чести, и, может быть, этим служением я смогу удостоиться вашего хотя бы мимолетного внимания к себе.

- А если бы оно оказалось не мимолетным? - спросила она мягко.

- Нет, - ответил он твердым голосом, и немного отодвинулся, словно для того, чтобы теплое и нежное прикосновение ее руки не расслабило его волю. - Позже, когда вы снова окажетесь в своем кругу и вернетесь к привычному образу жизни, вы станете смотреть на это приключение, как на какой-то невероятный ночной кошмар, от которого счастливо пробудились. И не стоит брать из него ничего такого, что потом испортило бы вам прекрасную безмятежность вашего будущего.

- Шарль! - она коснулась его руки, покоившейся на колене.

Он взял ее руку и, не выпуская из своей, поднялся, заставляя встать и ее.

- Я запомню это, Присцилла, запомню навсегда и клянусь вам, что ради этой памяти стану лучше. Вы и так много дали мне. Я буду ценить это всю жизнь. Но большего давать не следует.

- А если бы таково было мое желание? - спросила она едва дыша.

Его твердый ответ прозвучал незамедлительно.

- Та самая моя гордость и не позволит мне принять такой дар. Кто вы и кто я? Вдумайтесь получше, что это значит. Спокойной ночи, дорогая, - он поднес ее руку к губам, а затем поднял для нее занавес. - Завтра все представится мне сладким сном, который я видел здесь под звездами, а вам на вашем ложе покажется, что я и не вызывал вас.

Некоторое время она стояла, обратив к нему смутно белевшее во тьме лицо с темными озерами глаз, затем без единого слова опустила голову и прошла в хижину.

На следующее утро, когда де Берни снова пришел замещать загадочно отсутствующего Пьера, Присцилла держалась так, будто все, случившееся прошлой ночью, и в самом деле было во сне. Хотя она и выглядела несколько бледной, и вокруг глаз появились круги, свидетельствовавшие о недосыпании, однако, держалась она как обычно и по обыкновению заговорила об отсутствии Пьера. Де Берни как всегда старался избежать этих вопросов. Он уже не мог говорить, что послал мулата с поручением, поэтому высказал предположение, что тому взбрела в голову фантазия погулять с утра пораньше. При этом он проявил странную склонность смотреть сквозь пальцы на такие рискованные по своим последствиям фантазии.

На этот раз после завтрака вопрос об обычных занятиях по фехтованию с майором даже не поднимался. Учитывая вчерашние события, они оба, по молчаливому согласию, решили не покидать лагерь одновременно.

Де Берни сходил к северной оконечности отмели, чтобы взглянуть на состояние работ по кренгованию. Когда он подошел к матросам, те сказали ему, что к завтрашнему дню корпус будет просмолен полностью, и его начнут смазывать, что означало конец их трудам. Массой проклятий они выражали свою радость, что «Черный Лебедь» снова окажется на плаву. Де Берни как обычно посмеялся с ними и еще раз напомнил о, золотом урожае, что предстояло собрать. Они все еще разговаривали, когда появился Лич.

У того было подчеркнуто злобное настроение. Это выявилось в ворчании на матросов, что те слишком медленно работают, да еще тратят время на пустую болтовню. Или они собираются провести остаток дней своих здесь? Затем в грубой форме он предложил де Берни подыскать себе другое занятие вместо того, чтобы торчать здесь и отрывать команду от дела.

В ответ на это преднамеренное оскорбление де Берни пожал плечами и, не сказав ни слова, двинулся прочь. Но такой исход ни в коей мере не удовлетворял капитана, и он поспешил за французом вслед.

- Берни, ты только и можешь, что пожимать плечами? - спросил он достаточно громко, чтобы могли услышать матросы.

- А чего бы ты хотел еще? - не замедляя шага, ответил он через плечо.

- Я бы хотел, чтобы ты понял, что капитан здесь я, и когда я спрашиваю, мне положено отвечать.

- Повинуюсь твоим желаниям. Такой ответ тебя удовлетворит?

Он остановился напротив Лича. Они уже отошли настолько, что их не могли слышать матросы, но могли видеть. Пираты, почувствовав в вызывающих словах капитана начало крупной ссоры, перестали работать и внимательно наблюдали за ними.

Лич с неприязнью смотрел на де Берни. - Ты пожал плечами в ответ на мои слова, - высказал он свое недовольство. - А я не потерплю, чтобы пожимали плечами, когда я приказываю, и менее всего от какого-то французского болтуна.

Де Берни, в свою очередь, посмотрел на Лича. Сам он был вооружен и заметил, что у того на боку тоже болталась шпага. Но отсутствие у пирата особого пыла становило его.

- Я вижу, ты хочешь втянуть меня в ссору. Но сделать это открыто не осмеливаешься, чтобы твои же сторонники не привлекли тебя за это к ответу. Поэтому ты решил спровоцировать меня, а вот и Воган торчит в качестве свидетеля. Это, как ты полагаешь, оправдает тебя в их глазах. Я правильно понял, Том?

Исказившееся от ярости лицо противника доказало его правоту.

- Можешь не сомневаться, Чарли, я тоже тебя правильно понял. Ты всего лишь трусливый рогоносец, наглый, пока чувствуешь себя в безопасности.

Де Берни громко рассмеялся.

- Может быть, ты и прав, - бесстыдно сказал он, затем успокоившись, добавил: - Всему свое время, Том. Ты, вероятна, жаждешь моей крови, но еще не пришло время пролить ее. Это грозит тебе опасностью. Разве не предупреждали тебя об этом Бандри и остальные?

Лич хотя бы на словах дал выход своей ненависти к де Берни.

- Ты ничтожный трус и болтун, - сказал он и, плюнув в знак презрения, повернулся и пошел прочь навстречу встревоженному Вогану. Тем не менее, по первому же звуку, который раздался бы сзади, он готов был обернуться, самонадеянно ожидая, что де Берни отбросит осторожность.

Однако де Берни разочаровал его. Прищурившись, он наблюдал за его медленно удаляющейся фигурой, и едва заметная улыбка играла под его черными усиками. Когда капитан встретился с Воганом, де Берни тоже повернулся и направился в свой конец отмели.

А тем временем Воган стоял перед Личем с выражением протеста на худощавом хитром лице.

- Ох, капитан, я уже начал бояться, что ты дашь волю своему нраву, чтоб он провалился!

Лич в ответ рассмеялся, но выражение лица оставалось озадаченным и недовольным.

- Слушай, парень! Предоставь мне самому устраивать собственные дела.

- Клянусь честью, я должен напомнить тебе, что это наше общее дело.

- Я помню об этом.

- Но если бы тебе пришлось убить Чарли, это было бы...

- Убить его? - презрительно воскликнул Лич и громко рассмеялся. - Я не растяпа и соображаю, что делаю. Я и не собираюсь убивать его. Но, бога ради, спесь с него собью. Я изувечу его так, что он больше не будет важничать.

- Но вот это как раз и плохо, - откровенно встревожился Воган.

- Почему же? - Лич медленно прищурил один глаз. - Ты мне не веришь. Ведь все равно когда-то придется его покалечить, и не думай, что у меня нет способов выжать из него тайну испанского флота. С фитилем между пальцами он не сможет отказать нам в этом. Но есть еще кое-что, что можно проделать с этой холодной гордячкой миссис де Берни, У него на глазах. Возможно, даже угрозы этого будет достаточно, чтобы развязать его упрямый язык. Существует немало способов убедить говорить даже немого.

- Сохрани нас господь, Том! Ты просто дьявол, - глаза Вогана округлились от изумления, а в голосе чувствовалось восхищение.

На этом они вместе направились к своему лагерю. Мисс Присцилла в хижине занималась шитьем. Майор сидел там же, разговаривая с ней, но, заметив приближающегося француза, поднялся и пошел ему навстречу.

- Не пройтись ли нам, сэр? - пригласил он. - Поскольку сегодня утром мы не занимались фехтованием, то можем прогуляться, не отходя далеко от хижины. Мне нужно кое-что сказать вам.

Де Берни был почти удивлен необычной мягкостью обращения. Последнее время поведение майора стало более дружественным, но не мягким. В нем всегда присутствовала определенная отчужденность, предполагавшая тот факт, что он был джентльменом из семьи, владевшей королевскими милостями, а де Берни был всего лишь пиратом, в отношении которого достаточно было проявить некоторую степень корректности.

- К вашим услугам, - сказал он, и они повернули к южному краю скалы, за которой лежала заводь Присциллы, и куда она вряд ли отважилась бы еще раз пойти.

- Я в отчаянии, де Берни, чтоб мне лопнуть! Говорю вам откровенно, я в отчаянии. Вы, кажется, не в ладах с этим негодяем Личем и его сообщниками. И я задаюсь вопросом, если что-то случится с вами, то что станет с нами или, вернее, что станет с Присциллой?

- Вы полагаете, сэр, что я не думаю об этом?

- Да? Вы облегчаете мою задачу. Но не совсем, - майор стал необычайно серьезен. - Будьте снисходительны ко мне, де Берни. Однажды вы рассердились на меня, когда я спросил вас о ваших намерениях в отношении нас на время этого испанского рейда. Однако время подошло, и я вынужден снова задать этот вопрос. Вы, конечно, не собираетесь брать нас с собой. Это было бы... э-э... неразумно, чтоб мне лопнуть, поскольку вы подвергнете мисс Присциллу ужасам и опасностям морского боя.

- Вы могли бы остаться здесь, пока я не вернусь и не заберу вас, - ответил он.

- Да, - сказал майор, задумываясь, и на его лице появилось унылое выражение. - Это как раз то, о чем я думал. - Он постоял молча и повернулся к своему спутнику. - А если вы не вернетесь?

- Вы так думаете?

- Вы идете навстречу опасности. Как мне кажется, вы идете на очень рискованное дело. Существует опасность от испанцев, а кроме того, и от ваших сообщников. Боюсь, что вы враждуете с ними. По крайней мере, после того, что произошло вчера с этим мерзавцем Личем.

- Вы хотели бы, чтобы я был с ним вежлив?

- Сэр, сэр! Как вы только можете предполагать такое? Чтоб мне лопнуть! - майор принял важный вид. - Вы вели себя так, как на вашем месте вел бы себя и я. Только не поймите меня неправильно, прошу вас. Того, что случилось, избежать было невозможно. Но это меняет теперь отношения между вами и Личем. Мне пришло в голову, что он будет сдерживать свою злобу, пока дело не подойдет к концу. И когда вы выведете его на этот флот, когда поделитесь с ним секретом, он может отомстить вам. Возможно, вы об этом не думали.

Де Берни улыбнулся.

- Дорогой майор, уж не предполагаете ли вы, что мне удавалось преодолевать все опасности моей жизни, закрывая глаза на очевидное?

Майору это не понравилось.

- Вы хотите сказать, что уже думали об этом?

- И не только, как о возможности. Задолго до вчерашней ссоры мне было уже известно, что Лич не собирается выполнять своих обязательств. Наверное, он собирается перерезать мне глотку и завладеть мисс Присциллой, как только я приведу его к золотому флоту.

- Боже мой! - воскликнул майор в ужасе. Тогда... значит... - он снова остановился и в крайнем замешательстве повернулся к нему. - Но если так, то... - он не смог закончить свою мысль, поскольку хаос воцарился в его неповоротливом мозгу.

Де Берни снова улыбнулся.

- Быть предупрежденным - это уже кое-что. Поэтому все может обернуться совсем не так, как рассчитывает Том Лич. У меня ведь тоже есть свой план и намерения.

Майор пристально посмотрел на него, напрягая свой ум.

- Вы думаете, что можете рассчитывать на его сторонников, на вожаков?

- То, что я думаю, особого значения не имеет. Главное в том, что я знаю. А знаю я то, что теперь все зависит от меня. Кроме начального момента, майор Сэндз.

Наблюдая за ним, прямым, спокойным и решительным, майор пришел почти в восхищение, чего с ним прежде не бывало. В конце концов, француз оказался человеком, на которого можно положиться.

- Значит, вас ничто не беспокоит?

- Что вы! Беспокоит. В нашей жизни существуют определенные вещи, которые трудно планировать. А чрезмерная уверенность, говорят, ведет к несчастью, поскольку делает нас беспечными. Но вы можете на меня положиться. До сих пор, майор, вы не очень-то мне доверяли, я знаю. Так пусть хотя бы моя глубокая преданность мисс Присцилле и моя забота о ней докажут вам, что у меня нет иных намерений, кроме обеспечения ее безопасности. И в этом деле можете принять участие и вы, - как бы в соответствии со своими мыслями он обратил свой взор к хижине. - А вот и Пьер возвращается, - сказал он и, покинув майора, быстро зашагал по песку.

Майор, грозно нахмурив брови, смотрел ему вслед.

- Его глубокая преданность Присцилле, - громко сказал он. - Будь проклята его наглость!

Де Берни, не подозревая о буре негодования, вызванной его словами, догнал мулата, когда тот входил в свою палатку. Но прежде чем он успел задать вертевшийся на губах вопрос, мулат, с соответствующим выражением лица, покачал головой и пожал плечами.

- Нет ничего, - сказал он угрюмо.

Глаза де Берни вспыхнули под нахмуренными бровями.

- Однако дело становится серьезным.

18. ПОЕДИНОК

На следующее утро де Берни, с посеревшим лицом и глубокими морщинами на нем, более заметными, чем обычно, в одиночестве сидел и размышлял на небольшом холмике, неподалеку от хижины. Взгляд его был прикован к лагуне, где покачивался на якоре «Кентавр».

Поднявшийся на рассвете свежий бриз мягко шелестел листьями пальм у него за спиной. С северной оконечности отмели доносились голоса матросов, работавших на «Черном Лебеде», который вскоре окажется на плаву. Три дня, самое большее, оставалось находиться им на острове. И эта неизбежность отплытия настолько тревожила де Берни, что он утратил свою обычную уверенность.

Пьер, как обычно, отсутствовал. Последние два дня это отсутствие наблюдалось не только утром, как прежде, но повторялось и после полудня. В соответствии с установившимся обычаем, его возвращения до середины дня не ожидалось. Но на этот раз, хотя не было еще и девяти часов, он неожиданно появился рядом с де Берни, отвлекая хозяина от размышлений. Де Берни тут же вскочил, прежде чем Пьер начал говорить. Лицо де Берни было напряженным, он сжал запястья мулата и вопросительно взглянул в глаза.

Пьер усмехнулся и кивнул, проявляя признаки возбуждения.

- Наконец, - сказал он. - Это там!

- Правда? - спросил де Берни.

- Можете сами убедиться. - Пьер достал из-за пазухи подзорную трубу и подал ее де Берни,

И они оба пошли вверх по отмели. Де Берни, увидев, что майор был вместе с мисс Присциллой, остался доволен, что оставляет ее под охраной. Никем не замеченные, они скрылись в лесу.

Через полчаса они были на месте, на самой высокой части острова. Перед ними открылось море. Там, куда указывал ликующий Пьер, менее чем в пяти милях, двигались три больших красных корабля.

Он направил трубу и некоторое время внимательно рассматривал корабли. На них не было флагов, но их очертания не оставляли места сомнениям в их принадлежности.

- Через час они будут на траверзе острова. Пошли, нельзя терять времени.

Со всей возможной осторожностью они отправились назад и вышли из лесу возле хижины. Здесь де Берни остановился. Он отдал подзорную трубу Пьеру, и тот отнес ее в свою палатку.

А де Берни вошел в хижину, где майор с сонным видом наблюдал за Присциллой, занятой шитьем. Они видели, как француз снял с крюка висевшую там шпагу и перевязь.

- А это зачем? - строго спросила она.

Де Берни пожал плечами.

- На всякий случай, - сказал он и, подняв над головой богато украшенную перевязь, надел ее через плечо. - Это внушает уважение и служит стимулом для вежливости.

Успокоенная его шутливым объяснением, она позволила ему уйти.

Выйдя из хижины, де Берни остановился. Подумав о своем намерении, он захотел попрощаться с ней и дать последние указания майору, если с ним случится наихудшее. Однако, после недолгого размышления он вместо этого пошел к палатке мулата.

- Пьер, если со мной что-нибудь случится, присмотри за мисс Присциллой. Хотя в этом ты встретишь некоторые затруднения.

Черные глаза Пьера были полны тревоги.

- Месье! Не могли бы вы подождать? Разве нет другого пути?

- Более надежного нет. Кроме того, у меня еще есть должок.

- Надежного? - как эхо повторил мулат, - Но не для вас.

- Ах, черт возьми! Это вполне надежно и для меня.

Пьер схватил руку хозяина и поднес к губам.

- Сохрани вас господь, сударь, - сказал он.

Де Берни потрепал его голову.

- Успокойся, сынок, - сказал он и решительно зашагал прочь.

Случай благоприятствовал его намерению: Том Лич прогуливался с Воганом в 50 ярдах от лагеря. Де Берни дружественно поздоровался с ними, сделав это умышленно торжественно. Но Лич посмотрел на него без всякого дружелюбия.

- Что тебе здесь нужно?

- Что мне нужно? - выразил удивление де Берни, скрывая удовлетворение, что видит капитана предрасположенным к созданию ситуации, столь желанной для него. - Что мне нужно? - сказал он снова, поднимая брови и с усмешкой глядя свысока на пирата.

Сама надменность его осанки при таком настроении Лича равнялась удару стали о кремень.

- Да, что тебе нужно? Если ты снова пришел мешать, то лучше убирайся.

Де Берни понял, что необходимые условия уже созданы. Подбоченясь, он вплотную подошел к нему.

- Не думаю, чтобы ты был вежлив, Том.

- Вежлив? - капитан намеренно оскорбительно сплюнул. - Не испытываю потребности в вежливости.

- Вот как? Действительно, Том, я нахожу, что ты ведешь себя ужасно вызывающе.

- Вызывающе! Ха! Он находит меня вызывающим, Майк! Клянусь жизнью! Да разве тебя можно вызвать? Мне кажется, что твоего мужества хватит только, чтобы спрятаться в убежище.

- Это то, что ты обо мне думаешь, не так ли?

- Это то, что я вижу.

Воган понял, что пришло время вмешаться.

- А вы не забыли, что ждет нас впереди? Лучше бы вам помириться и вместе действовать, как в добрые времена Берегового Братства.

- Это как раз то, Воган, чего я больше всего желаю, - солгал де Берни. - Но вчера Том сказал мне кое-что, что задевает мою честь. Если он сейчас возьмет свои слова назад, я готов забыть все.

Таким образом, в стремлении сделать так, чтобы вызов был брошен противной стороной, француз строил расчет на знании характера и настроения капитана. И результат не разочаровал его.

- Честь? - прокаркал насмешливо Лич. - Твоя честь! Это хорошо, клянусь! Слишком хорошо для тебя! - и он рассмеялся, глазами приглашая Вогана к его веселью.

Но долговязый ирландец сохранял сверхъестественную важность. Хотя нельзя сказать, чтобы он совершенно не испытывал беспокойства. Вид у него был почти торжественный. Такой же был и у де Берни, задавшего свой вопрос:

- Не скажешь ли, над чем ты так смеешься, капитан?

- Над тобой! Над тобой и твоей честью! Рогоносная ты обезьяна!

В следующий момент Лич зашатался от сильной и неожиданной пощечины, полученной от француза. Де Берни, считавший, что дело зашло довольно далеко, и слова Лича более чем достаточно оправдывают его, действовал быстро, чтобы Воган не успел вмешаться.

Восстановив равновесие, ошеломленный и озлобленный Лич отскочил на шаг-два назад и начал расстегивать камзол. Его глаза пылали на посеревшем лице.

- Клянусь жизнью господней! Я выпотрошу тебя за это, французский мошенник!

- Успокойся, капитан! - кричал Воган. - Святая дева. Ну, успокойся же!

Лич перенес часть своего гнева на него.

- Ты думаешь, я стерплю удар от кого-нибудь? Я успокоюсь, когда проткну его грязную утробу! - на губах капитана появилась пена, в глазах - безумие.

Воган в отчаянии всплеснул руками.

- Ну ты-то, Чарли, что ты, дурак, делаешь?

Месье де Берни, следуя примеру Тома Лича, тоже сбросил свой камзол.

- У меня нет выбора. Прошу тебя, Воган, быть в этом свидетелем. Могу ли я терпеть, чтобы мою честь поносил этот грязный головорез, этот вонючий сын собаки?

В откровенном изумлении Лич даже приостановил свои приготовления. Последнее время никто не осмеливался высказываться о нем вслух в таких выражениях, и меньше всего он ожидал этого от француза, который еще вчера с трусливой покорностью проглатывал оскорбления. Придя в себя от изумления, Лич разразился потоком непристойной брани, в конце которой последовали угрозы.

- Я сдеру с тебя за это твою грязную шкуру и изорву ее в клочья! - резким взмахом он выхватил шпагу, отбрасывая в сторону ножны и портупею. - Защищайся! - прорычал он и бросился в атаку.

Это нападение было предательским и настолько внезапным, что де Берни почти был захвачен врасплох. Его шпага еще наполовину была в ножнах, а смертоносный удар уже был нацелен на него. Он парировал его в последнюю долю секунды наполовину вытащенным клинком, все еще держа в левой руке ножны и свисавшую с них перевязь. Отразив удар, он отбросил ножны и занял оборонительную позу, чтобы встретить следующую атаку.

Матросы, работавшие в 60 ярдах, видели начальные признаки поединка. Теперь, когда шпаги скрестились, пираты побросали инструменты и толпой бросились через отмель. Остальные, свободные от работы, поспешили присоединиться к ним. С криками и смехом спешили они, как дети спешат на спектакль. Потому что не было в мире представления более любимого ими, чем то, что предлагалось им сейчас. Тот факт, что в результате поединка мог быть потерян золотой испанский флот, ничего не значил по сравнению с этим зрелищем.

Халлауэлл и Эллис, прибежавшие вместе со всеми, постарались придержать Бандри, сердито требовавшего во что бы то ни стало остановить бой. Этой паузы оказалось достаточно, чтобы уничтожить все шансы Бандри на успешное вмешательство. К тому времени, когда он и оба его компаньона достигли места действия, пираты уже образовали вокруг плотное кольцо, которое штурман тщетно пытался прорвать. Пираты же, понимая смысл его намерений, усилили сопротивление, и все попытки Бандри проявить власть оказались напрасными.

Между тем пираты, с ликованием наблюдавшие за поединком, смеялись и непринужденно бросали свои замечания сражавшимся, словно это была какая-то игра или дружеское состязание, устроенное для их удовольствия.

Зрелище, конечно, было превосходным и полностью заслуживало внимания зрителей.

Фехтовальное искусство Тома Лича было его опасным достоянием. В прошлом он так часто использовал его, что стал считать себя непобедимым. Оно позволяло его грубой и мрачной натуре испытывать острый восторг при виде появлявшегося у соперника сознания собственной беспомощности и понимания неизбежности поражения и смерти. Он старался совершенствовать свое мастерство и при необходимости пользовался полудюжиной великолепных приемов, позаимствованных в различных частях света.

Поэтому он пребывал в радостной уверенности, что накажет этого ненавистного де Берни, чье высокомерие оскорбляло его самолюбие, заставляя сознавать собственные недостатки, и чья жена заставила его совершенно обезуметь от зависти. Как было известно Вогану, капитан не собирался убивать француза. Но, покалечив его, он использовал бы выступление де Берни в качестве предлога для аннулирования соглашения между ними и применения тех дьявольских мер, о которых он накануне говорил Вогану. Таким образом, без дальнейших проволочек с этой ситуацией было бы покончено. Он выжал бы у де Берни секрет испанского флота и завладел бы его женой. И в этих обстоятельствах никто не стал бы ему возражать, а если бы кто-то и стал, то Лич знал как с таким поступить.

Последние 48 часов Том Лич словно смотрел дурной сон, о чем он и рассказал вчера Вогану, открыв свои замыслы, чтобы сломить сопротивление ирландца.

И вот, наконец, благодаря своей хитрости ему удалось вызвать француза на единоборство. Теперь де Берни был в его власти.

В таком настроении Том Лич начал бой. Поскольку от этого боя зависело многое, он, несмотря на свою уверенность, начал его осмотрительно и хитро, Он знал, что де Берни пользуется репутацией неплохого фехтовальщика. Но это не пугало Лича. В свое время он уже сталкивался с известными фехтовальщиками, и их репутация мало помогла им против его собственного мастерства.

Проворный в движениях, как кот, Лич, немного согнувшись, наступал и отступал небольшими прыжками, испытывая защиту противника при каждом выпаде.

Де Берни же, прямой и легко сохранявший равновесие, парировал удары, не сходя с места. При этом он передразнивал гримасы Лича, что вызывало взрывы смеха среди зрителей.

- Мы деремся, капитан, или танцуем фанданго? Шутки, в сочетании с точностью защиты француза, основывавшейся только на движениях запястья, мгновенно вывели Лича из себя и заставили его атаковать еще яростней и энергичней. Но когда в кульминационный момент этой атаки быстрая и неожиданная контратака отбросила его назад, он, восстановив равновесие, снова стал осторожней. К этому моменту он уже осознал, что имеет дело не с рядовым фехтовальщиком, и должен действовать осмотрительней. Но он не утратил уверенности в своем искусстве, перед которым в прошлом многие трепетали.

Снова со звоном скрестились клинки. Лич сделал верхний выпад. Де Берни легко и эффектно парировал, используя нижнюю часть клинка, и сам провел быструю контратаку. Лич левой рукой отбил в сторону клинок француза и сделал проверенный выпад, целясь противнику в плечо; но его клинок был отбит таким же способом.

Это заставило их сойтись вплотную. Мгновение они стояли, глядя друг другу в глаза. Затем Лич, подняв шпагу острием вверх, проворно отскочил назад. В этот момент острие шпаги де Берни, быстрое как молния, помчалось за ним. Направленное прямо в грудь, оно было отбито вверх и в сторону, но недостаточно быстро. И на правой щеке капитана появилась легкая царапина.

Разъяренный первой раной и еще более тем, что едва не произошло худшее, Лич пригнулся еще ниже, чем прежде. Он тяжело дышал, и лицо его стало серым, за исключением алой полосы, из которой текла кровь.

Он слышал возбужденный шум толпы, и понял, что позор от ранения должен быть стерт. Он был безрассуден и недооценил противника. Надо действовать более аккуратно. Надо утомить эту проклятую глухую защиту, из которой де Берни извлекал свою дьявольскую скорость, а затем попытаться переломить ход поединка. До сих пор он яростно нападал и не щадил себя. Теперь надо оставить это противнику, пусть француз тратит силы в бесплодных атаках. И, словно уступая его желаниям, де Берни стал нападать на него, и его сверкающий клинок был повсюду. Казалось, что он превратился в два, четыре, шесть клинков, нападавших на Лича одновременно. Защищаясь от этой проклятой вездесущности, капитан снова и снова отступал, спасая свою жизнь.

После полудюжины таких отступлений де Берни остановился. Лич, наконец, смог получить передышку. С яростным удивлением и чувством стыда капитан начал понимать, что он, в ком прежние победы взрастили надменную убежденность в собственной непобедимости, встретил настоящего мастера.

Даже не зная о постоянных упражнениях, с помощью которых де Берни обтачивал свое мастерство, Лич начал понимать, что он из-за недостатка практики потерял скорость, и что, будучи слишком уверенным в себе, пренебрег этим единственным способом, которым фехтовальщик может сохранить ее. И в его душу заползло ужасное, парализующее предчувствие поражения и смерти, которое в прошлом он сам с таким злорадством внушал другим. Когда он понял это, его лицо, покрытое потом и кровью, стало серым. В его глазах де Берни прочел отчаяние, говорившее о признании поражения, и испугался, что Лич может бросить шпагу в надежде побудить своих людей вмешаться. Чтобы этого не произошло, де Берни не дал ему времени. Быстро возобновив атаку, он заставил его отчаянно защищаться. Лич продолжал отступать, а де Берни теснил его, дразня и оскорбляя.

- Ты остановишься, наконец, паршивый пес? Или я должен гоняться за тобой по всему острову? Ради бога! Разве ты не называл себя фехтовальщиком? Стой же, дворняжка! Остановись и сражайся!

После такого обращения ярость Лича превысила страх, и он как пантера прыгнул вперед, но только напрасно потратил силы. Де Берни, сделав шаг в сторону, чтобы избежать его атаки, заставил капитана развернуться для отражения ответного выпада.

Быстрота, с которой Личу удалось снова занять позицию, оживила в нем таявшее мужество. Разве это не являлось доказательством его силы и мастерства? Он слишком рано впал в отчаяние. Для этого не было причин. Он может еще успешно бороться. Единственно, что ему надо отбросить, так это надежду на усталость соперника. Ведь нет серьезных причин, мешающих убить француза. Он ведь знает еще приемы. У него, правда, никогда еще не было необходимости прибегать к ним, но теперь он может их применить. Он кое-что покажет этому французу.

Вновь обретя уверенность, Лич стал внимательно фехтовать, пока не получил нужную позицию, последовавшую после парированного удара. Он сделал обманное движение, как бы целясь сверху в горло де Берни, а когда клинок француза пошел вверх, напал снизу. С кошачьей ловкостью он вытянулся в выпаде, будучи уверен, что пронзит француза, потому что нет возможности отразить такой удар, если он хорошо нанесен.

Но едва только Лич после ложного выпада повел шпагу к себе, де Берни тоже сдвинулся с места. Изящно повернувшись влево, он наклонил тело и тоже сделал выпад. Лич, наносивший удар в уверенности, что его ждет успех, на какое-то мгновение потерял равновесие. Теперь, по меньшей мере, ему требовалась секунда для его восстановления. Но этого уже не произошло. Потому что именно в эту-то секунду де Берни проткнул насквозь вытянувшееся тело капитана.

Толпа пиратов издала единый крик, затем наступила тишина. Де Берни, поставив ногу на тело поверженного противника, вытащил из него шпагу и выпрямился, учащенно дыша и вытирая пот со лба.

Стоя над телом Тома Лича он печально покачал головой и, звонко прозвучавшим в тишине голосом, произнес:

- Слишком хороший конец для такого как ты, мой капитан.

19. ГОЛОВА ТОМА ЛИЧА

С последними судорогами жизнь покинула тело пирата. Он лежал на спине, скалясь на голубое небо, похожее на купол из полированной стали. После единодушного крика, сопровождавшего падение капитана, благоговейная тишина воцарилась среди этой буйной толпы. Хотя и привычны они были к сценам насилия и внезапной смерти, однако в быстрой кончине их главаря было что-то, вселившее страх в их буйные головы.

Лич был настолько жизнелюбив и прошел невредимым через столь многие жестокие стычки, что людям, которыми он предводительствовал, стал казаться почти бессмертным. И вот он уже лежал окоченевшим. Теперь, когда все было кончено, в их головах возникла мысль о том, какими последствиями для них будет чревата смерть капитана.

Тишина длилась до тех пор, пока Бандри, грубо расталкивая пиратов, не проложил себе путь сквозь их ряды, теперь уступавшие ему с такой же готовностью, с какой раньше сопротивлялись. Эллис и Халлаузлл следовали за ним.

Де Берни внимательно следил за их приближением. Нельзя сказать, чтобы он совершенно не испытывал тревоги, хотя и старался это скрыть, но в основном он уже решил оправдаться обстоятельствами. Со своего места он старался держать в поле зрения возможно большую часть местности. В двадцати ярдах от себя он заметил мисс Присциллу и майора, внимательно следивших за развитием событий, и понимал, что ее должны были беспокоить страх если не за него, то по крайней мере за себя. Поскольку даже сейчас, когда все близилось к концу, в случае мести за смерть капитана, она должна была предполагать, что окажется во власти этих головорезов.

Однако пираты еще какое-то мгновение оставались на месте. Возможно, они считали, что это дело их не касается, а, возможно, предоставили все решать своим четверым вожакам, стоявшим перед де Берни внутри круга. Тем более, что здесь был Воган, присутствующий с самого начала ссоры, и которого де Берни призвал в свидетели, когда Бандри потребовал ответа.

- Как это произошло? - спросил он резким тоном. Выражение лица у него стало угрожающим, а глаза сверлили, как буравчики.

- У меня не было выхода. Воган может подтвердить.

Бандри вопросительно посмотрел на Вогана, и тот, нервно мигнув, сказал то, что де Берни от него и ожидал.

- Да, это правда. Проклятие! Все вы знаете отношение капитана к Чарли, в это же утро настроение у него было отвратительное, и он затеял ссору. Фактически, как кое-кто из вас мог видеть сам, он атаковал раньше, чем Чарли успел выхватить шпагу, и если бы Чарли не был так быстр, то здесь бы произошло убийство.

Ободренный этой помощью де Берни добавил:

- Было бы большим несчастьем для всех вас, если бы конец был другой. Если бы Лич убил меня, как он того хотел, то не было бы ни испанского золота, ни много песо для каждого из вас. Этот пес мог бы подумать о вас, если не думал о своей доле сокровищ, уступив своей жажде крови. Ну, ну! - он коснулся ногой тела. - Вот он лежит теперь, как того и заслуживает за свое предательство в отношении вас и меня.

Бандри, мрачный как всегда, не видя пользы в выступлении против де Берни в данный момент, медленно кивнул.

- Я предупреждал его, но он всегда был своевольным дураком. Возможно, это лучший для него исход.

Людям, слушавшим его и поверившим тому, что слышали, эти слова показались достаточной погребальной речью, завершавшей все это дело.

Де Берни был почти уверен, что ему в конечном счете придется убеждать пиратов посредством перспективы пиратского золота. Но он ждал бурного взрыва страстей вначале, взрыва, вызванного смертью главаря, и приготовился встретить его, однако был удивлен тем, как мало усилий потребовалось от него. В этих обстоятельствах смерть Тома Лича не являлась несчастьем для грабителей, следовавших за ним. Им гораздо важнее было сохранить человека, который должен был привести их к богатству.

Де Берни вложил в ножны шпагу и подобрал одежду.

Пираты, разомкнув круг и разбившись на группы, занялись обсуждением события, его подробностей и последствий. Вскоре их споры стали перемежаться смехом, хотя у их ног лежал труп, глядя остекленевшими глазами. Воган подошел к де Берни, чтобы помочь одеться.

Они находились на некотором расстоянии от остальных, и Воган, повернувшись к ним спиной, проговорил так, что его мог слышать только де Берни:

- Приходи к хижине. Мы будем выбирать нового капитана, и ты можешь понадобиться, - и более мягко добавил: - Не забывай, Чарли, что я поступил как друг именно тогда, когда ты обратился ко мне, и если бы не я, ты сейчас был бы мертв. Помни, что твоя жизнь зависела от моего ответа.

- Вот как? А я думал от испанского флота. Но если ты стараешься занять должность умершего, то по мне можешь рассчитывать на нее. Я скоро приду.

И, отвернувшись от ирландца, де Берни пошел вверх по отмели туда, где в ожидании стояли три человека.

Мисс Присцилла следила за его приближением глазами, полными страха. Он был так спокоен, так владел собой и, по-видимому, совершенно не был взволнован, словно возвращался с обычной работы.

Когда он подошел и остановился перед ними, она заметила, что, несмотря на загар, он был бледен, и почувствовала облегчение - хотя едва ли понимала почему - обнаружив у него этот признак проявления чувств.

- Надеюсь, вы не слишком встревожились, услышала она его приятный спокойный голос. - Мне бы хотелось, чтобы вы были избавлены от этого зрелища. - Затем он обратился к майору, стоявшему с вытаращенными глазами, открытым ртом и с некоторой бледностью на обычно румяном лице: - Как видите, наши занятия оказались не напрасными. У меня было предчувствие, что они мне пригодятся до того, как мы покинем остров.

- Вы... Он мертв? - спросил майор, заикаясь.

- Я ничего не делаю наполовину, майор.

- Вы собирались убить его? И с этой целью искали его? - в вопросе Присциллы прозвучала многозначительность, в которой де Берни уловил отвращение.

- В этом появилась необходимость. Появилась уже несколько дней назад. Но мне пришлось ждать. Ждать, пока не наступит время. Нелегкое это было ожидание, поскольку он стал опасен. И прежде всего опасен для вас, Присцилла.

- Поэтому... поэтому вы убили его? - спросила она тихим срывающимся голосом.

Прежде чем ответить, он испытующе посмотрел на нее.

- Не совсем. Это было сделано, если и не в соответствии с причиной, то в соответствии с желанием. Из-за вас, из-за того, что он осмелился сделать, из-за того, что собирался совершить. Я убил его без сожаления.

Она коснулась его руки. При виде этого жеста майор нахмурился и опустил взгляд, но никто на это не обратил внимания.

- Я боялась... очень боялась... что была единственной причиной. Если бы вы погибли... - ей не хватило воздуха. Придя в себя, она закончила фразу, вложив в нее уже другой смысл: - Потом я испугалась еще больше. Я подумала, что его люди разорвут вас на части. Я до сих пор не понимаю. Мне кажется, что вам грозит опасность.

- Опасность, конечно, есть, - ответил он спокойно, - но тогда ее не было. Она еще только появится.

- Месье, - неожиданно сказал Пьер, выходя вперед.

Де Берни повернулся к морю. Из-за утеса, в от входа в бухту, величественно выплыли высоких красных корабля, двигавшихся в кильватерном строю. На них убрали паруса, и над водой разнеслись скрип блоков и грохот рангоута. Де Берни словно окаменел.

- Вот она, опасность, - тихо сказал он.

Внизу, на отмели, словно в параличе застыли в полной тишине пираты. Так прошло несколько мгновений. Затем, когда английский флаг взвился на клотике каждой грот-мачты, и корабли начали поворачивать в линию правыми бортами, направляясь к входу в лагуну, на берегу стало твориться что-то невообразимое, будто ад изверг всех своих дьяволов. Крича, ругаясь и проклиная все на свете, пираты рассеялись и стали бессмысленно и бесцельно бегать взад и вперед. Это напомнило де Берни бегущих крыс, когда в темный трюм корабля внезапно врывается луч света.

В этой панике только некоторые не потеряли голову и обдуманно бежали прятаться за корпусом «Черного Лебедя», поскольку понимали, что эти суда наверняка пришли с враждебными намерениями и, вероятно, входят в состав эскадры Моргана, которая месяцами бороздила моря в поисках Тома Лича. Они понимали, что пушки с этих кораблей способны немедленно снести все с отмели.

Воган тоже бросился было прятаться, но был остановлен окриком Бандри, проклинавшим его трусливое и глупое поведение, выглядевшее просто предательством, если учесть, что за ними могли наблюдать с кораблей. Поскольку Бандри сохранял спокойствие, ему удалось, когда первый приступ страха прошел, привести в чувство основную массу пиратов и навести некоторое подобие порядка.

- Что вы боитесь, крысы? - заорал он на них, напрягая глотку, - Чего вы боитесь? Кто бы они ни были, что они могут знать о нас? И что они могут увидеть здесь, кроме одного кренгованного корабля и другого, мирно болтающегося на якоре?

Матросы остановились и, немного придя в себя, стали собираться группами вокруг него, чтобы послушать.

- Сохраняйте спокойствие! - призывал Бандри. - Почему эти корабли должны охотиться за нами? Может быть, они зашли сюда за пресной водой. Откуда они могли знать, что мы здесь. Неужели вы не видите, что это случайно? Даже если это корабли Моргана, как они узнают «Черного Лебедя», когда он кренгован? Если же они увидят, что вы удираете за этим идиотом Воганом, то поймут именно то, что вам надо скрыть от них. Спокойно, черт побери! Пусть высаживаются, если хотят. Тогда и посмотрим, что делать. Этими уговорами он постепенно восстановил их утраченное мужество. Эллис и Халлауэлл, ободренные здравыми рассуждениями Бандри, пришли ему на помощь в деле восстановления порядка. Пираты снова разбились на группы. А тем временем головной корабль, мощное сорокапушечное судно, войдя в горловину лагуны, развернулся бортом, демонстрируя открытые порты с готовыми к бою пушками.

Перед лицом такой грозной опасности пираты снова начали зловеще перешептываться, и их спокойствие стало таять. Однако Бандри все еще держал их в повиновении.

- Чтобы вы пропали, идиоты! Что из того, что они показывают зубы? Ну? Не зная нас и наших намерений, он просто принимает меры предосторожности. Только и всего.

Но, словно уличая его во лжи, над бортом первого корабля взвилось белое облако дыма, и вслед за ним разнесся гул пушечного выстрела. Одновременно с этим мирно стоявший на якоре «Кентавр» вздрогнул от удара, и из его фальшборта полетели щепки.

От грохота выстрела туча чаек поднялась с утеса и, испуганно крича, начала кружиться. И, подобно этим птицам, пираты снова впали в панику, забыв о выдержке, к соблюдению которой призывал их Бандри. За первым выстрелом последовал еще один, и второе ядро ударило в фальшборт «Кентавра». Смолкнув, пираты ждали бортового залпа, который должен был потопить их трофей.

Однако этого не произошло. И второй выстрел не вызвал ответа с «Кентавра», его пушечные порты оставались закрытыми, и на палубах не заметно было никаких признаков жизни. Поэтому огонь прекратился. На кораблях уже убрали паруса, и в полной тишине послышался лязг цепей и скрип брашпилей. В шести кабельтовых от берега корабли, войдя на рейд, стали на якорь.

То, что пираты имели дело с врагом, и врагом, хорошо осведомленным о них, теперь, после действий против «Кентавра», не подлежало сомнению. Что именно предпримут корабли, пираты знать не могли. Но в том, что это будут действия, направленные на их уничтожение, они были уверены. И в гневе, что оказались на берегу в ловушке, в той самой ситуации, которой постоянно опасался Лич, они, как все глупые люди, бросились искать козла отпущения.

В соответствии с этим волна пиратов понеслась вверх по отмели, туда, где стоял де Берни. Слева от него стояла мисс Присцилла, справа - майор. Сзади находился Пьер с озабоченным выражением на бронзовом лице.

Де Берни, настороженный и бдительный, как никогда прежде, предугадал именно такой поворот событий, и теперь, придвинувшись к Присцилле, раздумывал, как встретить эту бурю.

- Вот сейчас наступит самый опасный момент, - услышала она его шепот. - Держитесь твердо и ничего не бойтесь.

С этими словами он шагнул навстречу человеческой волне, мчавшейся, чтобы поглотить его. Вздернув подбородок и сдвинув набекрень свою шляпу, он положил левую руку на рукоять длинной шпаги.

Дико крича, эта свирепая волна, состоявшая почти из двухсот человек, выплеснулась у самых его ног. Море озлобленных лиц возникло перед ним, проклятия и ругань почти оглушили его. Голые загорелые руки тянулись к нему, у него перед лицом потрясали кулаками, а кто-то в непосредственной близости размахивал мачете.

Он же стоял, как камень, возвышаясь над ними благодаря своему росту и отваге, а голос его, резкий и ясный, как звук трубы, покрыл их вопли.

- В чем дело? - спросил он. - Идиоты! Вы нападаете на того, кто один только и может спасти вас от беды!

Шум спал до гула, а затем и совсем стих, словно пираты решили послушать его, прежде чем прикончить. Де Берни видел, что Бандри пытается проложить себе дорогу к переднему ряду. Вскоре решительный штурман пробился к нему и заставил нападавших отступить. В конце концов, Бандри обладал практическим умом и никогда ни в какой ситуации не терял чувства здравого смысла.

- Стойте! Назад! - рявкнул он. - Освободите место! Давайте послушаем, что скажет Чарли, - и он повернулся к де Берни. - Что это за корабли? Ты знаешь?

- Конечно. Главный - это «Ройял Мэри», флагманский корабль Моргана. Все три из ямайской эскадры. Нашел он нас все-таки. Но он пришел слишком поздно. Ведь он охотился за Томом Личем.

Пираты закричали, что теперь их призовут к ответу, и как, по его мнению, они будут чувствовать себя в руках Моргана?

- Я знаю, как буду чувствовать себя я, - ответил де Берни и с горечью рассмеялся. - На этот счет вообще нет никаких сомнений, и не надо быть пророком, чтобы предсказать это. Поэтому, если вы хотите перерезать мне глотку, чтобы лишить Моргана удовольствия повесить меня, клянусь честью, я к вашим услугам. Осмелюсь предположить, что это будет более приятный конец...

Что бы ни случилось с любым из пиратов в руках Моргана, ему, служившему у него лейтенантом и дезертировавшему, чтобы снова выйти в море и бродяжничать в их компании, определенно нельзя было ждать пощады. Это напоминание заставило их помедлить, поскольку в нем было нечто, на что они не обратили внимания прежде. У него же не нашлось больше доводов, которыми он смог бы добиться более сочувственного отношения к себе.

В этот момент, сопровождаемый несколькими пиратами, протолкался Воган. Он, подобно остальным, собирался сделать де Берни козлом отпущения. Возможно, большинству из них грозила гибель, и де Берни, конечно, ее не избежит, так пусть же он будет первым.

В возбуждении размахивая руками, долговязый ирландец принялся изливать свою злобу:

- Пусть говорит все, что ему вздумается, но за это положение мы должны быть благодарны только ему! Он завел нас сюда! Это он виноват, что мы остались без корабля, попались, как крысы в ловушку, и теперь оказались во власти Моргана, - он вытянул руку в обвинительном жесте, едва не ударив де Берни в лицо. - Это все работа Чарли, чтоб ему пусто было!

Он рассчитывал этим разделаться с де Берни, и, возможно, так бы оно и случилось с человеком менее быстрым и решительным. На самом же деле он только снабдил де Берни оружием, одновременно и оборонительным, и наступательным.

Прежде чем ярость, раздуваемая Воганом в диких и грубых душах пиратов, смогла выразиться наружу, де Берни ответил, привлекая внимание своим тоном и самими словами:

- Значит ты, ленивый болван, собираешься сделать меня козлом отпущения за собственные промахи и неумение командовать?

Услышав такое, Воган от возмущения лишился дара речи. А де Берни, симулируя негодование, продолжал с нарастающим пылом критиковать ирландца, чем привлек всеобщее внимание.

- Если мы, как ты заметил, беспомощны, то в этом виноваты вы оба: ты и этот мертвый головорез Том Лич, чьим достойным лейтенантом ты и являешься. Если бы каждый из вас хоть что-нибудь смыслил в своем ремесле, то на утесе были бы установлены пушки, а с ними можно было бы оказать Моргану теплый прием.

Он сделал паузу, уже не опасаясь, что его могут прервать, поскольку знал, что все, сказанное им, еще больше возбудит людей. Теперь, когда об этом заговорили, очевидность всего происшедшего просто бросалась в глаза. Каждый должен осознать это, а осознав, будет ждать, что еще скажет он, обвиняемый, неожиданно превратившийся в обвинителя.

- Пардон! Ты пришел сюда и несешь чушь, словно для того, чтобы тебя обвинили, болван. Ну так вот, вы оба с Томом Личем никогда не умели командовать ни на море, ни на суше. И доказательством этого является несчастье, которое нас постигло. И ты еще утверждаешь, что в этом виноват я. Я привел Лича сюда кренговаться, потому что лучшего места для этого нет на всем побережье. Но я не говорил ему пренебрегать мерами предосторожности. И не предлагал сваливать пушки на берегу, как кучу ненужного хлама. - Он указал на то место, где стояли пушки. - Разве тебе известно, что я не предостерегал его? Ты полагаешь, что я не советовал ему соорудить земляные укрепления на утесе и поставить там пушки, чтобы господствовать над входом в лагуну? У нас около шестидесяти пушек с двух кораблей. С таким количеством мы могли бы бросить вызов хоть всей ямайской эскадре. Могли бы потопить любой корабль, если бы он попытался пройти сюда. Однако, как он воспринял мой совет?

Но его прервал Воган:

- Ложь! - закричал он, дрожа от ярости. - Не слушайте его! Это ложь! Он никогда не советовал этого! Это ложь!

- Неужели? - сказал де Берни и мрачно улыбнулся. Допустим, это ложь. Допустим, я никогда не предупреждал его и не предлагал ни ему, ни тебе установить там пушки. - Его голос окреп. - Но, клянусь честью, что делал ты, и что делали вы оба, если не подумали об этом? Он был капитаном, а ты, Воган, его лейтенантом, и на вас обоих лежит ответственность за безопасность ваших людей. Как могло случиться, что ни ты, ни он не подумали об этом? Может быть, станешь сваливать вину на чужие плечи? Лич мертв и уже не может ответить, но ты жив и должен отвечать. Вот твои люди, которые, из-за твоей беспечности и неспособности руководить, оказались, как ты выразился, в ловушке. Отвечай им теперь! Отвечай.

Из глоток пиратов вырвался хриплый рев:

- Отвечай! Отвечай!

- Святая дева! - вскричал в испуге Воган, увидев, что буря была быстро и ловко перенесена на его собственную голову. - Зачем вы слушаете этого лжеца? Неужели вы никогда не слышали о хитрости Превосходного Чарли, с помощью которой он вас обманывает? Неужели вы окажетесь такими простофилями, что станете слушать его коварные слова? Говорю вам, он...

- Лучше скажи нам, почему пушки не стоят на утесе! - прервал его один из пиратов.

- Отвечай за свое предательство, - продолжал другой.

- Отвечай, сукин сын, как тебе велят, - потребовал третий, и крики перешли в рев.

Дрожа от страха, Воган считал, что ему пришел конец, и мысленно уже представил себя разорванным на части. Но де Берни, использовав его как громоотвод, чтобы отвести ярость пиратов от себя, мог теперь позволить себе пощадить ирландца. Он снова вышел вперед, требуя внимания.

- Оставьте этого дурака в покое! - сказал он. - В конце концов, то, что мы знаем виновного, не спасает нас от опасности. Сейчас надо думать, как ее встретить.

Все обратились в слух. Он увидел обращенное к нему круглое лицо Халлауэлла, и Эллиса, стоявшего возле массивного штурмана.

- Клянусь честью, - бесстрастно воскликнул Бандри, - многого тут не надумаешь.

- Мужайся, Бандри! Нет причин падать духом.

- У меня и так достаточно мужества, - огрызнулся тот. - Также, как и здравого смысла.

- Человек может обладать и тем, и другим, но, тем не менее, должен еще что-то придумать, - сказал де Берни.

- Если ты, Чарли, можешь придумать что-нибудь такое, что может спасти нас, - вскричал Халлауэлл, - мы пойдем за тобой хоть в ад!

Пираты ревом выразили свое согласие. Задумавшись, де Берни отвернулся от Вогана, который, отступив немного, в оцепенении ожидал теперь чего угодно, после того, как выпущенная им стрела бумерангом обратилась против него самого.

- Сомневаюсь, чтобы после того, что произошло сегодня, Превосходный Чарли смог повести за собой буканьеров, - грустно улыбнувшись, сказал де Берни. - И все-таки, бродяги, возможно, нам с вами и удастся спастись. По крайней мере, полагаю, вас я смогу спасти.

В толпе негодяев начался невнятный шум, какой издает набегавшая на камни огромная волна. В нем выразилось их сомнение, и прежде чем звук его угас, гул пушечного выстрела с флагманского корабля заставил всех обернуться к морю.

Чтобы привлечь их внимание, выстрел был направлен выше, и ядро упало сзади, среди пальм. Взглянув на корабли, они увидели, как поднялся и опустился зарифленный фор-марсель.

- Это сигнал выслать лодку, - сказал де Берни, не отводя глаз от корабля.

Пираты снова повернулись к нему.

- Мы должны повиноваться, иначе нас сметут картечью. Спустите кто-нибудь баркас. Халлауэлл, проследи.

- Ты хочешь послать меня на нем? - в ужасе спросил тот.

- Нет, нет. Спускайте баркас, чтобы они видели, что мы подчиняемся. Тогда они прекратят огонь. При этом потяните время.

Для этой цели Халлауэлл отобрал 8 человек, которые неохотно пошли, терзаемые желанием услышать, что именно мог предложить де Берни, и каким способом собирался он совершить обещанное чудо. Де Берни обращался главным образом к Бандри, но говорил так, чтобы слышать могли все.

- Вы должны понимать, что Морган хочет одного, и хочет отчаянно. Ищет он только то, за что получит от имени английской короны пятьсот фунтов. Но, насколько я его знаю, чтобы гарантировать себе то, чего он так жаждет, он может заплатить и больше. А это дает нам возможность заключить с ним такую сделку, которая гарантировала бы нам жизнь и свободу в обмен на эту единственную вещь. К счастью, мы в состоянии предложить ему столь драгоценный для него предмет. Ему нужна голова Тома Лича.

Бандри от изумления затаил дыхание. Он все понял, но еще не поверил. Зато остальные пираты поверили. Поднялась суматоха, кое-где даже послышался смех. В сделке, предложенной де Берни, они уловили мрачный юмор. Этих негодяев забавляла мысль извлечь выгоду из того, что Морган еще не знал о смерти Тома Лича.

Но тут Эллис указал на возникшую трудность.

- Да, да, все это, может быть, и хорошо. Но кто доставит ему это предложение? Кто из нас почувствовал бы себя в безопасности, оказавшись в лапах Моргана? Я давно знаю этого паршивого волка. Если кто-нибудь из нас пойдет с предложением, то никогда уже не вернется. Морган повесит его на рее и потребует голову Тома. Это если он вообще согласится на сделку.

- Он никогда не согласится, - убежденно заявил Бандри. - К чему? Мы и так в его власти. Он потребует безоговорочной сдачи, и тебе, де Берни, это должно быть известно. Ты просто идиот, если думаешь иначе, а мы были идиотами, что слушали тебя.

Де Берни вздрогнул, но сразу же пришел в себя.

- Идиотами? Возможно. Но не потому, что слушали. Ты так уверен, что мы в его власти? А что если мы уйдем в лес? Осмелится ли он высадиться преследовать нас? Не побоится ли он засады? И как долго придется принуждать нас к сдаче? - Он увидел, как надежда снова ожила в душах пиратов. - То, что я предлагаю, может показаться отчаянным шагом. Морган может отказаться, как ты этого опасаешься. Но, по крайней мере, давай попытаемся. Вспомни, как страстно он жаждет получить голову Лича, и в какой немилости он окажется, если не получит ее.

Пираты громко настаивали, и Бандри, пожав плечами, уступил.

- Хорошо. Но, как заметил Эллис, кто отвезет это предложение? Кто из нас согласится довериться Моргану? Разве что послать Вогана? А почему бы и нет, черт побери? За эту ситуацию пусть отвечает он.

- Я? - закричал Воган. - Будь ты проклят, скотина! Ты в этом виноват так же, как и все!

- Я всего лишь штурман, а не боевой моряк, - ответил Бандри.

- Погодите! - вмешался де Берни. Полуобернувшись, он увидел майора и Присциллу. - Вон там моя жена. Морган не воюет с женщинами. И никогда не воевал даже до того, как пошел в губернаторы Ямайки. Он не сможет обращаться с женщиной, как с буканьером. Ей ничто не грозит. Ее брат и мой слуга сядут на весла. Это разрешит наши затруднения. Она передаст Моргану наше предложение.

- Ты надеешься, что он его примет? - спросил Бандри.

- А почему бы и нет? Он считает Лича вашей душой и мозгом и уверен, что будь Лич схвачен, ваша команда сама разойдется. Более того, как я уже говорил - и убежден в этом - он боится, что если в ближайшее время не доложит правительству о ликвидации Лича, то ликвидируют его самого.

После этих слов пираты еще некоторое время говорили. Но о чем бы они ни говорили, их не интересовал вопрос, будет ли корректен Морган с мадам де Берни, на что надеялся ее муж. Если даже будет не так, они не задумывались над этим. Какое это имело значение, когда есть кому передать предложение? А что потом могло произойти с ней, касалось только де Берни.

Потому они потребовали от де Берни привести этот план в исполнение.

20. СЭР ГЕНРИ МОРГАН

Мисс Присцилла спустилась по пляжу к баркасу, спущенному на воду людьми Халлауэлла. Ей пришлось идти между де Берни и майором Сэндзом, рядом с которыми шли Эллис и Бандри, а сзади следовали Пьер и несколько пиратов. Присцилла шла как во сне, мысленно ощущая нереальность происходящего.

Когда все было улажено, он подошел к ней.

- Вы слышали, Присцилла, что от вас требуется? - спросил он и ободряюще улыбнулся.

- Да, - ответила она, с тревогой глядя на него.

- Вам нечего бояться, - ответил он на ее взгляд. - Сэр Генри Морган примет вас с уважением.

- Я не могу даже предположить, что вы можете послать меня, не будучи в этом уверены, - ответила она твердо и тут же задала вопрос, выявивший действительную причину ее страха: - Но как же вы?

- Я? - Он улыбнулся, пожимая плечами. - Я в руках божьих. Не думаю, что он поступит со мной слишком жестоко. Это зависит теперь только от вас.

- От меня?

- От того как вы выполните наше поручение.

- Если это действительно поможет, то вы можете положиться на меня.

Он склонил голову в знак признательности.

- Тогда ступайте, нельзя терять времени. Баркас готов. Напоминаю вам наши условия.

Он двинулся вперед. Майор пошел за ним, пытаясь сохранить равнодушие на своем лице. Менее всего желал он проявить удивление и удовольствие, охватившее его при мысли о возможности избавиться от обстоятельств, невыносимых для него как кошмар.

Пока они шли, де Берни сообщил ей условия, которые надо было передать, и пожелал также привлечь к ним внимание майора. Условия были просты: предложить Моргану голову Тома Лича в обмен на их жизнь и возможность свободно отплыть с острова на своих кораблях. Если потребуется большее, то в доказательство доброй воли и намерения бросить пиратство, они разоружат свои корабли и у них на глазах сбросят пушки в море.

Если же Морган не согласится, то пусть знает, что, имея достаточно провизии и боеприпасов, они отступят в лес, и если он вздумает их преследовать, это может для него плохо кончиться. В таких условиях они будут в состоянии держаться очень долго.

По его просьбе она все это повторила, то же самое сделал и майор Сэндз. Эллис и Бандри в знак согласия мрачно кивали головами. Таким образом они подошли к воде, где полдюжины пиратов, стоя по колено в воде, удерживали в готовности баркас.

Халлауэлл предложил перенести леди в лодку, а майор и Пьер пусть идут вброд.

Внезапно Присцилла, бледная и дрожащая, повернулась к де Берни и схватила его за руки.

- Шарль! - только и смогла она произнести. - Шарль! - но здесь у нее сорвался голос, а в глазах появился страх.

Он склонил голову и улыбка, мягкая и немного грустная, озарила его мрачное лицо.

- Дитя! Повторяю: вам нечего бояться. Морган не воюет с женщинами.

В ее глазах вспыхнул гнев.

- Неужели вы до сих пор не поняли, что я боюсь не за себя? Вы всегда так думаете обо мне?

Улыбка исчезла с его лица, на нем отразилась боль, а глаза стали печальными.

- Вы смелая... - начал он, но остановился и повернулся к стоящим рядом Эллису и Бандри. - Господа, оставьте нас одних на минутку. Возможно, я никогда больше не увижу ее.

Эллис сделал движение, намереваясь отойти, но холодный и рассудительный Бандри воспротивился. Он сжал тонкие губы и покачал головой.

- Так не годится, Чарли. Мы знаем поручение, которое она повезет сейчас. Но мы не будем знать, что она повезет, если вы поговорите с ней наедине.

- Ты мне не доверяешь? - де Берни выглядел ошеломленным.

Бандри в раздумье сплюнул.

- Если уж говорить о доверии, то я лучше доверюсь себе.

- Но что я могу сделать? Какое другое сообщение я могу передать? Какую по-твоему сделку мог бы предложить от себя лично?

- Не знаю. Вот поэтому лучше обезопасить себя. Давай, парень, прощайся здесь. Что за черт! Или вы не муж и жена? Что за нужда быть таким застенчивым?

Де Берни вздохнул и снова грустно улыбнулся.

- Вот так, Присцилла. Больше мне нечего сказать. Возможно, это как раз и к лучшему. - Он наклонился, собираясь поцеловать ее в щеку, но она повернулась и подставила для поцелуя губы.

- Шарль! - сказала она тихо с болью в голосе.

Де Берни отступил назад и махнул Халлауэллу. Тот, повинуясь сигналу, подхватил девушку на руки и перенес в лодку. Затем майор и Пьер заняли места в лодке и достали весла. Пираты оттолкнули баркас, и он с развевающимся на борту белым флагом тронулся в путь.

Де Берни постоял немного у самого прибоя, наблюдая за лодкой. Присцилла ни разу не оглянулась назад. Она сидела впереди, спиной к берегу, маленькая фигурка в зеленом.

Тогда он повернулся и, погрузив в кружева подбородок, очень медленно двинулся вверх по берегу, а Бандри и Эллис безмолвно последовали за ним.

Сидя в лодке, Присцилла тихо плакала, и Пьер, сидевший за майором, попробовал ее успокоить,

- Мадемуазель, - склонился он над плечом майора, - не надо плакать. С месье де Берни будет все в порядке. Он знает, что делает. Поверьте, все будет хорошо.

- Во всяком случае, - заметил майор, - невелика беда, если будет и не так.

В этих словах выразилось его недовольство сценой, свидетелем которой ему пришлось стать. Она стала кульминационным моментом мучений, которые ему пришлось вынести за последний месяц. И он подумал, что пора в их жизни все расставить по своим местам, а Присцилле следует вспомнить о своем положении, о чем она, судя по ее последним поступкам, похоже, совсем забыла. Воспоминание об этом поцелуе преследовало его, заставляя содрогаться от возмущения. Поэтому он начал грубую атаку с целью исправления взглядов мисс Присциллы.

От его слов слезы прекратились. Мгновенно горе и беспокойство были побеждены негодованием, и на бледном заплаканном лице глаза ее вспыхнули, встретившись с глазами майора.

- И бы посмели это сказать? - спросила она с таким презрением, что он не решился бы повторить свои слова, если бы даже она дала ему на это время. - Вот так вы говорите о человеке, подвергшем себя опасности, о человеке, заложившем свою жизнь, чтобы обеспечить нашу безопасность и дать нам возможность отплыть?

Майор, негодованием встретив негодование, угрюмо ответил:

- Я не верю в это вообще. Чтоб мне лопнуть, не верю.

- Не верите? Тогда вы еще больший глупец, чем я предполагала.

- Присцилла! - Остолбенев, он перестал грести. Весла Пьера, ритмично посланные вперед, ударили по его веслам, отчего майор едва не слетел с сиденья. Но он почти не обратил на это внимания. Механически восстановив равновесие, он с отвисшей челюстью и вытаращенными глазами изумленно глядел на этого едва оперившегося птенца, осмелившегося высказать ему такое. Только соображение, что в состоянии переутомления она не отдает отчета своим словам, заставило его примириться с ними. Он улыбнулся с терпеливой, снисходительной задумчивостью.

- Как вы опрометчивы в своих выводах! Вы проявляете нетерпимость, свойственную юности, и неопытность.

- Это все-таки лучше, чем мелочная нетерпимость, свойственная старости, от которой вы, сэр, похоже, страдаете.

Майору был нанесен жестокий удар, но, оправившись от шока, он был уже готов ко всему.

Поэтому тем же снисходительным тоном он продолжал:

- Этот пират просто использует вас в своих собственных целях. Если вы не видите этого, Присцилла, то вы просто недальновидны. Обдумайте условия послания...

- Тут надо не думать, а оценить его поступки. Ни упрямство, ни подлость не заставят меня изменить мнение о них. У него не было иных мыслей, кроме того, чтобы избавить нас от опасности. И это благородно. Это оправдывает мою твердую веру в него.

В ответ на это майор позволил себе рассмеяться. Глядя на его перекошенное язвительной усмешкой лицо, она почувствовала еще большее отвращение, чем прежде.

- Благородно! - передразнил он, продолжая развивать свою точку зрения. - Это благородство основывается на заботе о собственной шкуре. Чувствуя себя пойманным, этот разбойник надеется выторговать себе условия и, к счастью для себя, находит под рукой нас, чтобы послать с его предложением. Как видите, дорогая, вот и все его благородство.

В этот момент из-за спины майора раздался мягкий голос Пьера, говорившего на плохом английском:

- Если месье де Берни спасется, ему будет передано, какого вы о нем хорошего мнения.

- Отчего же, пускай спасается! Я сам скажу ему все, - фыркнул майор, закипая новым гневом.

Придя в дурное настроение, он снова опустил весла в воду, и поскольку Присцилла не продолжила спор, в лодке воцарилась зловещая тишина.

В таком настроении они добрались до борта «Ройял Мэри», флагманского корабля Моргана, и Пьер, встав на носу, подтянул баркас к трапу.

Присцилла с пренебрежением отказалась от предложенной майором помощи и взяла руку Пьера, который первым полез на высокий красный борт корабля. Майор последовал за ней, чтобы предохранить ее от возможного падения.

На верху трапа ее встретил безвкусно одетый тучный мужчина средних лет, чье желтое мясистое лицо, украшенное опущенными усами, было грубым и неприветливым. Это и был сам Генри Морган. Хмурым взглядом наблюдал он с фальшборта, как она поднималась по наружному трапу. Наконец он повернулся, чтобы принять ее и опустить на шкафут. Сделав это, он отступил на шаг и оглядел ее. Позади него, за главным люком, стояли построенные в шеренгу двадцать мушкетеров, а перед ними моложавый офицер. Увидев леди наверху наружного трапа, они, подобно Моргану, вытаращили глаза от удивления.

- Боже упаси! Что такое? - сказал Морган, опускаясь за ней на шкафут. - Ради бога, кто вы такая, мадам?

- Я - Присцилла Харрадайн, дочь сэра Джона Харрадайна, бывшего последнее время генерал-губернатором Наветренных островов, - ответила она твердо и добавила: - А вы, должно быть, сэр Генри Морган?

Он стянул с огромного парика шляпу и отвесил поклон. Было в его манере что-то тяжеловато-язвительное, однако с намеком на галантность, словно в этом тучном теле все еще тлели угли от былого романтического огня.

- К вашим услугам, мадам. Но что может делать мисс Присцилла Харрадайн в компании Тома Лича и его команды? Странная компания для дочери генерал-губернатора.

- Я пришла послом, сэр Генри.

- От этих головорезов? Сохрани меня боже, мадам! Как вы оказались среди них?

Тем временем майор, поднявшись по трапу, тоже спустился на шкафут и самодовольно протолкался вперед. Наконец-то он оказался среди людей, которые не станут игнорировать ни его звание, ни его положение.

- Я - майор Сэндз, - объявил он, - майор Бартоломью Сэндз, помощник покойного Джона Харрадайна.

Темные глаза Моргана принялись изучать его, вызвав у майора беспокойство. Взгляд их показался ему странным и недоброжелательным. На тяжелом лице с недовольным выражением не отразилось ничего в ответ на слова майора.

- Вот значит как, сэр Джон умер. Так какого черта вы тут делаете, вдали от места вашей службы? Где вас захватили? Во всяком случае не на Антигуа? Если так, то я ничего об этом не слышал.

Майор надменно ответил:

- Мы плыли в Англию на судне под названием «Кентавр». Вот на нем, - майор указал на корабль, качавшийся в лагуне. - С нами ехал головорез-француз по имени де Берни, который, полагаю, был когда-то вашим лейтенантом.

- А! - тяжелое толстое лицо внезапно осветилось интересом, а выражение ехидного недоброжелательства на нем как будто даже усилилось. - Головорез де Берни, да? Продолжайте, пожалуйста.

Мисс Присцилла хотела вмешаться, но майор не позволил. Он стремительно перенесся к рассказу о захвате «Кентавра» Томом Личем и о том, как де Берни открылся пиратам. Он еще повествовал о последующих событиях, сопровождая каждое упоминание имени де Берни оскорбительными эпитетами, когда сэр Генри, стоявший перед ним, грубо прервал его:

- Если вы говорите правду, - сказал он, - то сдается мне, этот де Берни спас вам жизни, а, возможно, нечто большее.

- Если я говорю правду? - произнес майор с достоинством. - Если я говорю правду, сэр Генри? Это звучит так, словно вы уличаете меня во лжи!

Майор то краснея, то бледнея, вытянулся.

- Сэр Генри, я имею честь владеть королевским патентом и...

- Да ведь я тоже, сэр. А кроме того имеют их и многие негодяи. Это ничего не доказывает, - Морган отмахнулся огромной веснушчатой рукой. - Мы зря тратим время. Я хочу только знать, как и зачем вы оказались на борту моего корабля? - он с ухмылкой поклонился Присцилле. - Может, вы мне расскажете, мадам?

Она подчинилась, довольная тем, что яд, изливаемый майором, наконец-то прекратился.

- Мы принесли вам, сэр Генри, предложение от месье де Берни.

- А! - сказал Морган, становясь внимательным и совершенно игнорируя майора, который отступил и, побледнев от гнева, кусал губы.

- Это условия, сэр Генри.

- Условия?! - он раздул свои толстые щеки и с хриплым смехом обернулся к стоявшим сзади офицерам. - Какова наглость! Выдвигать условия, когда они у нас под дулами пушек. Ну-ну! Так что же это, бога ради, за условия?

Она принялась объяснять, как ее проинструктировали, что пираты совсем не под дулами пушек, что они могут уйти в лес, где их невозможно будет преследовать, не подвергая себя опасности. Она бы еще продолжала говорить, но этот грубый и властный человек прервал ее:

- Условия! Условия! - потребовал он нетерпеливо. Присцилла изложила их. Де Берни предлагал выдать Тома Лича, живого или мертвого, разоружить корабли и сбросить пушки в море в обмен на почетные условия сдачи и возможность отплыть в любое время. Таковы были условия. Но она сделала больше, чем просто изложила их, она упрашивала принять их, словно защищала дело де Берни.

Темные глаза, едва видимые из-за толстых щек, некоторое время с любопытством наблюдали за ней, а тонкий слух и острый ум не пропустили ничего. Затем он обратил свой взор на майора, с видом оскорбленного достоинства облокотившегося о фальшборт, и на пухлых губах под усами зазмеилась язвительная усмешка.

- Почетные условия сдачи! - повторил он медленно, словно забавляясь.

Это заставило ее вновь приводить доводы о том, что еще могут сделать пираты, если их условия не будут приняты.

На мясистом лице Моргана разлилось выражение лукавого удовольствия, показавшееся ей почти несносным. Этот толстый зловещий человек был начисто лишен сострадания и любил жестокость ради самой жестокости. Она видела это совершенно отчетливо, однако, несмотря на слабость и чувство отвращения, продолжала отстаивать свое дело.

- Ага! - сказал Морган, когда она кончила. - Вас, мадам, спасли от опасности, и вас, майор, тоже. Поздравляю. И не удивлюсь, мадам, что вы так красноречиво защищаете этого мошенника де Берни. Я понимаю и уважаю эту благодарность, что движет вами.

- Так вы согласны с его условиями? - она с нетерпением подошла к нему.

Морган улыбнулся, а в его манерах опять появился проблеск галантности. И вновь его глаза остановились на майоре.

- А вы, сэр, полагаю, не столь глубоко заинтересованы?

- Рискуя снова быть непонятым, - важно ответил майор, - должен признать, что так оно и есть. Правда есть правда, а ложь - это ложь, и я надеюсь, могу отличить одно от другого. Что же касается благодарности, то не вижу в этом необходимости. Этот де Берни использовал нас в своих интересах. Ведь во всей пиратской команде не нашлось человека, который осмелился бы вручить вам его предложение.

- Вот этому, клянусь богом, я готов поверить, - тучное тело Моргана сотряслось от неожиданного смеха. - Они уважают мои реи. Возможно, вы и правы, майор. Возможно.

Он резко повернулся к молодому офицеру, командовавшему мушкетерами.

- Возьми двадцать человек, Шарнез, и поезжай на берег с белым флагом. Скажи этим сукиным сынам, что прежде чем обсуждать с ними условия, я требую выдачи не только Тома Лича, но и этого мошенника де Берни. Когда эти двое будут здесь на борту, тогда посмотрим, что делать. И не раньше. Скажи им также, что наши пушки наведены на берег, и при малейшей попытке двинуться к лесу, я смету их к черту картечью. Ясно? Тогда ступай.

Белолицый лейтенант отдал честь и молодым чистым голосом подал команду. Повинуясь приказу, мушкетеры выстроились у наружного трапа.

Майор улыбался. За это он готов был простить Моргану все. Пусть тот был неотесанным пиратом и ренегатом, зато знал как воспользоваться ситуацией.

Побледневшая мисс Присцилла, спотыкаясь, подошла к сэру Генри и дрожащей рукой робко коснулась его массивной руки.

- Сэр... - сэр... - только и смогла вымолвить она умоляюще.

Повелительным жестом он отослал офицера и обратился к ней:

- К вашим услугам, мадам.

- Сэр, то, что сказал майор, вряд ли является правдой. Уверена, что, посылая нас сюда, де Берни думал, главным образом, о том, как уберечь нас от опасности. Очень многим мы обязаны ему... очень многим. Он вел себя так галантно... так внимательно.

Сэр Генри рассмеялся глубоким смехом, заставившим ее содрогнуться, и у него на лице появилась зловещая морщина.

- Ах, право! Эти французы - очень галантные молодцы. И самый галантный среди них, конечно, де Берни. О, я готов поклясться, что он был внимателен. Он не тот человек, чтобы упустить такой удобный случай, - и он подмигнул майору, подумавшему о нем, как о вульгарном человеке и посчитавшему безобразием, что такой человек получил звание рыцаря и стал генерал-губернатором.

- Сэр, вы неправильно меня поняли! - воскликнула в смятении Присцилла.

- Не я, мадам, только не я. Я прекрасно понимаю, что этот головорез де Берни никогда не упустит благоприятной возможности. Я бы и сам не упустил, когда был бы таким как он. Так можно ли бранить меня за это? Я стал толст и стар, мадам, но под всем этим жиром у меня бьется молодое сердце.

Под его взглядом она содрогнулась от отвращения, но сдержала свои чувства.

- Сэр Генри, я хочу, чтобы вы выслушали меня. Умоляю вас выслушать меня.

- Конечно, мадам. Никогда еще не было случая, чтобы красота напрасно обращалась к Генри Моргану, - он внутренне усмехнулся своим воспоминаниям. - Так что бы вы хотели сказать, мадам?

- О месье де Берни, сэр. Я обязана ему жизнью, и даже больше, чем жизнью.

- Я так и понял, - темные глаза неприятно сверкнули, но она не обратила на это внимания.

~ Мой отец был верным и высоко ценимым слугой Короны. Несомненно, сэр... услуга, оказанная месье де Берни дочери моего отца, должна бы говорить б его пользу, должна учитываться в любом случае.

Он полунасмешливо воспринял ее слова и снова развеселился.

- Это романтический довод. Клянусь господом! В мои дни мне тоже доводилось оказывать услуги дочерям своих отцов, но никто не считал себя чем-либо обязанным мне. Вашей защиты, мадам, недостаточно.

Он повернулся, собираясь уйти.

- Но, сэр... - в отчаянии заговорила она снова, но тот не остановился.

- Ни слова больше, мадам, - он бесцеремонно повернулся и пошел на своих толстых ногах, отдавая приказы налево и направо.

21. СДАЧА

В мрачном унынии наблюдала Присцилла за сборами команды под предводительством лейтенанта Шарнеза. Она видела, как они погрузились в баркас, где их ждал Пьер, и как баркас отчалил, направляясь к берегу.

К ней подошел офицер от сэра Генри с предложением ей и майору Сэндзу воспользоваться гостеприимством адмирала.

Майор встретил это предложение доброжелательно, отбросив свое негодование, которое, как он понимал, не может принести ему никакой пользы.

Более того, его пошатнувшиеся отношения с Присциллой восстановились благодаря чувству, что они оба оказались жертвами властной вульгарности пирата-рыцаря сэра Генри Моргана. Майор предполагал проявить еще и великодушие и простить обиду, учитывая то обстоятельство, что обидчиком является молодая девушка, к тому же сверх меры уставшая. Поэтому в его словах появились заботливые нотки.

- В каюте вам будет лучше, Присцилла.

- Благодарю вас, - ответила она холодно, - мне и здесь хорошо.

Офицер откланялся и удалился. Присцилла, облокотившись о фальшборт, следила за лодкой, мчавшейся к берегу, где ее ждали пираты. Она хорошо видела на берегу высокую и властную фигуру де Берни. Бандри, Халлауэлл и Эллис вместе с ним образовали группу, стоявшую немного в стороне от остальных.

Майор встал рядом с ней.

- Дорогая Присцилла, это конец нашего приключения, и у нас есть все основания быть благодарными, что оно так кончается. Да, все основания.

- Есть, - согласилась она с несчастным видом. - Основания быть благодарными Шарлю де Берни.

Это был не совсем тот ответ, которого он ждал. Но он понимал всю бессмысленность спора с человеком, одержимым навязчивой идеей. Это могло привести лишь к обмену колкостями, чего майор вовсе не желал. В конце концов, он мог позволить себе быть великодушным. Кошмар, начавшийся для него с того момента, как он впервые увидел де Берни, взбиравшегося по трапу «Кентавра» в гавани Форт Ройял, заканчивался. Теперь, уже скоро, этот хвастливый пират заплатит за свои злодеяния, а они, наконец-то, продолжат свое путешествие в Англию, оставив позади эту ужасную фантастическую интермедию, прервавшую упорядоченность их жизни, и время быстро выветрит ее из памяти Присциллы. Ей придется вернуться к обычному состоянию, нарушенному появлением в ее жизни этого надменного флибустьера. Майор великодушно забудет этот инцидент, и все станет на место. И пока мисс Присцилла наблюдала за движением лодки, майор успокоился и принял уверенный вид.

Тем временем киль баркаса заскрипел по песку, и лейтенант Шарнез вышел на берег, оставив своих людей в лодке с мушкетами наготове. Она отчетливо видела офицера в длинном красном мундире, стоявшего перед де Берни и его тремя компаньонами. На заднем плане собралась толпа пиратов. Не подлежало сомнению, что их внимание было привлечено тем, что происходило между их вожаками и посланцем сэра Генри.

Сообщение лейтенанта вызвало в этой группе возбуждение. Бандри, Халлауэлл и Эллис заговорили все разом, сопровождая слова резкими жестами. Де Берни, пока решалась его судьба, стоял чуть поодаль. Только раз предпринял он попытку повлиять на решение. Это случилось, когда лейтенант Шарнез передал требование Моргана о выдаче де Берни.

- Возвращайтесь к Моргану, - сказал он, опережая остальных, - и передайте ему, что если это его последнее слово, то мы можем уйти в лес...

Однако здесь его прервал Халлауэлл. Почти оттолкнув его локтем, он вышел вперед.

- Дьявольщина! - прорычал он. - В этом нет смысла. Морган может потопить «Кентавр», изрешетить «Черный Лебедь» и оставить нас подыхать здесь от голода.

- Спокойно! Спокойно! - вмешался Бандри. - Нас не так легко запугать. У нас много дерева, и мы можем строить.

- Вам следует быть умней и помнить, что сэр Генри - человек непреклонный, - твердо сказал лейтенант. - Вам нелегко будет расстроить его планы, и вы это знаете. Если вы откажетесь повиноваться, будьте уверены, он оставит здесь корабль, чтобы беспокоить вас и проследить, чтобы ни один из вас не ушел с острова. Ваше спасение - в подчинении. Выдайте Лича и де Берни, и, возможно, сэр Генри будет милостив к остальным. Но эти двое должны быть у него, а если вы попытаетесь сопротивляться, то и остальные окажутся там же.

Начался спор. Воган жалобным тоном поддержал посланца сэра Генри.

- Ох, что нам остается делать? Только подчиниться. Конечно, неприятно выдавать Чарли. Но если встает вопрос, чтобы сдаться всем, то какой выбор остается нам?

- Досадно, но это факт, - согласился Халлауэлл.

Но Бандри, более твердый и более дальновидный, стоял за сопротивление. Если бы ему удалось оставить де Берни и сохранить неповрежденными корабли, хотя бы и без пушек, они смогли бы еще попытаться захватить испанский золотой флот. Поэтому, обозвав своих компаньонов парой трусливых крыс, он потребовал, чтобы Морган удовлетворился одним Личем. Его они могли бы выдать незамедлительно. Под воздействием его доводов Эллис тоже стал склоняться к такому же мнению. Но лейтенант не двинулся с места. Он резко ответил, что не имеет полномочий вести переговоры, что он только передает требования, а остальное - их дело. Напрасно Бандри и Эллис упрашивали его, по крайней мере, передать их ответ Моргану. Лейтенант Шарнез считал это бессмысленным. Отсутствие же единодушия среди пиратов лишь усилило его решимость. В конце концов, он обратился к их рассудку и, угрожая уехать и предоставить их своей судьбе, окончательно сломил их сопротивление.

Бандри обратил свое лицо к де Берни и пожатием плеч выразил досаду.

- Я сделал все, что мог, Чарли. Ты слышал.

У де Берни был очень торжественный вид.

- Слышал и понимаю. Все кончено. Превратности войны, - он тоже пожал плечами и, сам сняв через голову украшенную серебром перевязь со шпагой, вручил ее лейтенанту в знак сдачи. Тот принял ее, слегка склонив голову, и передал одному из своих людей.

- А теперь Тома Лича, пожалуйста, - сказал он, осматриваясь и удивляясь тому, что до сих пор не видел грозного пирата.

- Ах, да, - мрачно сказал Бандри. - Тома Лича, конечно.- Мгновение он колебался, острым взглядом всматриваясь в бледное лицо лейтенанта. - Живого или мертвого, как было условлено, - добавив он то ли вопросительно, то ли утвердительно.

- Что? Он уже мертв? - изумился лейтенант Шарнез.

Бандри кивнул и, повернувшись, пошел вверх по берегу, к толпе пиратов и тому, что лежало за ними.

Де Берни двинулся за ним и, придержав его на мгновение за плечо, что-то прошептал. Слова француза вызвали оживление на бледном лице пирата. Ухмыльнувшись и кивнув головой, Бандри пошел дальше, а де Берни медленно вернулся назад и по требованию Шарнеза вошел в ожидавшую лодку.

Наблюдая за всем этим, Присцилла все видела и поняла.

- Трусы! Предатели и трусы! - вскричала она. - Они выдали его! Выдали, чтобы спасти свои гнусные шкуры!

Майор, старавшийся не выдать удовлетворения, ответил как можно равнодушнее.

- Естественно. Можно ли ждать от них чего-нибудь другого?

Здесь Присцилла, почувствовав внезапную слабость, покачнулась, и майор поддержал ее рукой.

Мягко поддерживая, он подвел ее к главному люку и осторожно усадил на комингс. Здесь, упершись локтями в колени, она положила голову на руки и молча предалась своему горю. Майор уселся рядом и нежно обнял ее за плечи. Он сделал это, хотя его душила ревнивая обида на такое выражение безграничного горя. Но слов утешения для нее у него не нашлось.

Офицер, расхаживавший у перил на квартердеке, смотрел сверху на них, а с бака разглядывали несколько матросов. Но мисс Присцилла ничего не видела и не слышала. Горе и ужас сковали ее чувства, словно вырвали часть ее самой.

Она пришла в себя только при появлении крупной фигуры адмирала, который, в сопровождении двух человек, неуклюжей поступью пересек шкафут. Как во сне услышала она, как кто-то сказал, что Шарнез возвращается. Она посмотрела на сэра Генри, подошедшего уже к фальшборту, и услышала его гневный с металлическими нотками голос:

- А где же Лич, черт побери? Все-таки Шарнез не прихватил его. Будь проклят, этот дурак! Эй там, внизу, Олдридж! Прикажи Бенджамину и его канонирам приготовиться. Они могут понадобиться в любой момент! Я смету их всех к дьяволу. Я проучу этих собак! Уж не думают ли они, что могут шутить с Генри Морганом?

- Что за черт, Шарнез? Где Том Лич?

- Одну минутку, сэр Генри, - раздался снизу голос лейтенанта.

Баркас стукнулся и заскрипел о борт корабля. Мгновение спустя перед изумленными, полными страха глазами Присциллы предстала фигура де Берни, показавшаяся над фальшбортом. Он появился на вершине трапа, спокойный и улыбающийся, каким она привыкла его видеть в минуту опасности. Представлялось невероятным, чтобы человек мог так смело встретить свою судьбу.

Стоявший ниже и немного в стороне сэр Генри хмурым видом ответил на жизнерадостную улыбку француза, а тем временем из-за фальшборта появилась голова и плечи Пьера.

- Что это значит? - проревел сэр Генри. - Где, черт возьми, Лич?

Держась за линь, де Берни полуобернулся к Пьеру и протянул левую руку. Мулат передал ему узел из грубой серой парусины, измазанной кровью. Де Берни взял его, взвесил в руке и бросил на палубу. С глухим стуком узел упал к ногам сэра Генри. Адмирал взглянул на него, а затем, нахмурившись, на де Берни.

- Здесь все, что вам нужно, - сказал он. - Все, что вы требовали. Голова, за которую вы назначили цену в пятьсот фунтов.

- Боже праведный! - шумно вздохнул сэр Генри, и лицо его побагровело. Он снова опустил взгляд на ужасный узел, от которого по желтой палубе медленно растекалось пятно. Затем он дотронулся до него носком ботинка. Сделал он это вначале в высшей степени осторожно, а потом энергично отбросил в сторону.

- Уберите прочь! - прорычал он одному из сопровождающих и снова обратил внимание на де Берни. - Ты проклятый педант, Чарльз! - фыркнул он.

Де Берни легко спрыгнул на палубу.

- Иначе говоря, человек, верный своему слову, или хвастовству, если вам больше нравится. Чтобы поймать вора, нужен другой вор, поэтому, как считает находящийся здесь майор Сэндз, вас и назначили губернатором Ямайки.

Сэр Генри бросил взгляд в сторону майора, в изумлении поднявшегося на ноги. Присцилла, между тем, продолжала сидеть, глядя во все глаза и едва осмеливаясь поверить тому, что частично стало, наконец, проясняться.

- О? - сказал сэр Генри. - Он так думает? Ба! - и, пожав плечами, исключил напыщенного майора из дальнейшего обсуждения. - Нам есть над чем подумать и без этого. И многое требуется объяснить.

- Вы получите любое объяснение, какое только пожелаете, когда заплатите мне пятьсот фунтов за эту голову и еще пятьсот, которые проспорили, говоря, что я не смогу доставить ее вам.

У Моргана перекосилось лицо.

- Ладно. Но тебя, Чарльз, никогда не одолевают сомнения?

- Не было поводов к этому. Хотя последние три дня я уже начал было сомневаться. Вы на три дня опоздали, и эти три дня стали для меня адом, так как пришлось терпеть от этой собаки невыносимые оскорбления. Но я сполна расплатился с ним, когда сегодня утром увидел вас на горизонте. К тому же это было необходимо, чтобы, как вы говорите, оказаться педантом.

- Во всяком случае, мы квиты, - проворчал Морган. - За то, что ты находился в смертельной тревоге, сейчас лишь, благодаря моей уловке, удалось вырвать тебя из их рук. Где бы ты был сейчас, если бы я не потребовал от них выдать и тебя?

- Там, где я заслуживал оказаться, доверившись дураку. Поскольку только дурак мог придумать нечто столь очевидное.

Морган надул щеки.

- Наглец! Я никогда не испытывал удовольствия от твоей самоуверенности.

- Разве я не признаю этого? И разве я сделал меньше, чем обещал?

- О, согласен с этим. Но будь ты проклят, мне кажется, удача сопутствует тебе.

- Немного. Она избавила меня от хлопот по поиску Лича, как я вначале намеревался. Он сам натолкнулся на меня, когда я направлялся к Гваделупе. Но это не имеет особого значения, за исключением того, что я избавил правительство от расходов на приобретение корабля для поисков Лича.

- Ступайте вниз, - сказал Морган. - Я хочу узнать об этом все.

22. СУМАСШЕСТВИЕ ПРИСЦИЛЛЫ

В большой каюте «Ройял Мэри» сидели мисс Присцилла с майором Сэндзом, сэр Генри Морган и месье де Берни. Именно по просьбе француза его спутники были приглашены вниз, чтобы одновременно могли узнать то немногое, что осталось узнать для объяснения событий, участниками которых им довелось стать.

За столом вместе с ними сидел капитан Олдридж, худощавый человек средних лет с желтым лицом и впалыми щеками, который при адмирале был командиром корабля.

Де Берни спокойно рассказывал, уделяя внимание подробностям приключения и методу, которым он действовал, чтобы выполнить свое обязательство и добыть голову Тома Лича.

Присцилла, выведенная из своих ужасных опасений и еще не пришедшая в себя от пережитых утром потрясений, едва осмеливалась верить тому, что видела и слышала.

Зато майор Сэндз впал в уныние. Чувства его были противоречивы и полны опасений. Он даже не мог притворяться, что рад разрешению проблем, хотя едва ли мог анализировать свои истинные чувства.

Только Морган был очень весел, несмотря на проигрыш пари на пятьсот фунтов. Освобожденный от тени, висевшей над ним, и от угрозы применения Уайтхоллом решительных мер против него, если Том Лич будет продолжать грабежи на морях, он был необычайно шумлив.

Раз или два он прерывал рассказ непристойными замечаниями, сопровождавшимися взрывами смеха и напевами, выдававшими его валлийское происхождение.

Он был на вершине веселья, когда де Берни сообщил ему факты о захвате Личем «Кентавра» и о своей встрече с пиратом.

- Проклятье! Если когда-либо и существовал ловкач, который знал, как поражение превратить в победу и как из несчастья извлечь выгоду, то этот ловкач ты, Чарльз. Ты можешь быть благодарен судьбе за свое умение лгать. Клянусь честью! Надо признать, у тебя это великий дар.

- Если вы имеете в виду басню об испанском золотом флоте, - сказал де Берни, - то не думайте, что она была придумана в один момент. Она была подготовлена заранее и служила приманкой, с помощью которой я вначале собирался завлечь Лича. А тот факт, что он будет нуждаться в кренговании, был более чем предположительным, поскольку он всегда был плохим моряком.

Когда рассказ был закончен, сэр Генри стал разливать заготовленный стюардом пунш из рома, а капитан Олдридж заерзал на стуле, собираясь задать вопрос.

- Все ясно, кроме одного. Не понимаю, зачем вы дрались с Личем сегодня утром, когда мы уже были на подходе? Поскольку мы приближались, чтобы захватить его, зачем вам, дьявол вас возьми, надо было рисковать жизнью?

- Рисковать? - презрительно сказал де Берни. - В этом не было никакого риска. Лич мог считаться фехтовальщиком среди пиратов, а для фехтовальщика был только пиратом.

- Нужен ответ поточнее, Чарльз, - упрекнул его Морган.

На мгновение де Берни как будто застеснялся. Он заколебался, а затем, пожав плечами, ответил:

- О, причины, конечно, были. За одно дело я был ему должен, - почти бессознательно его черные глаза обратились к Присцилле, неотрывно следившей за ним, затем снова к Моргану. - Он применял выражения, на которые по-другому нельзя было ответить, и совершал поступки, расплату за которые я считал своим личным делом. Кроме того, Морган, если бы Лич был жив, когда вы показались, будьте уверены, такой спокойной сдачи не произошло бы. Он был очень отчаянный человек.

- Ах, ах! Что он мог сделать будучи пойманным в ловушку?

- Он мог уйти со своими людьми в лес, как я указал в своем послании, переданном вам мисс Присциллой, и вы бы не смогли его там преследовать. Там он мог переждать, чтобы потом начать все сначала. А если и нет, то прежде чем с ним было бы покончено, он мог причинить много непоправимого зла.

- Ну, что он мог сделать? Какое зло? – настаивал Морган.

Де Берни снова на мгновение заколебался. Затем указал на майора Сэндза и мисс Присциллу Харрадайн.

- Этот джентльмен и эта леди остались бы в его руках, если бы он избрал сопротивление. А по своей натуре именно это он и избрал бы.

Брови Моргана полезли вверх от удивления, что де Берни оказался способен пойти на риск из-за этого хлыща. Но тут его взгляд сместился на мисс Присциллу, и брови снова опустились. Внезапно поняв все, он расхохотался и хлопнул огромной ладонью по столу.

- Так, так! Будь я проклят, дело проясняется. Между вами было соперничество. Мадам говорила, что ты был очень галантен.

Его неуклюжее тело затряслось от смеха, раскаты которого разнеслись по каюте. Майор закашлялся и нахмурился. У Присциллы вспыхнуло лицо, в ее встревоженных глазах появилось неодобрение этому неподобающему веселью. А постное, обтянутое кожей лицо капитана Олдриджа растянулось в кислой ухмылке.

Только де Берни оставался совершенно бесстрастным. Он терпеливо выждал, когда стихнет смех адмирала, и тогда заговорил ледяным тоном:

- Король мог сделать вас рыцарем и губернатором Ямайки, но, несмотря на это, вы, Морган, остаетесь лишь тем, чем создал вас Господь. А почему он создал вас, вообще, остается непостижимым. Умоляю вас, Присцилла, не обращайте на него внимания. Хотя он и сидит здесь, в каюте, по манерам ему больше уходит бак.

- Будь проклят твой злой язык! - беззлобно ответил Морган, смех еще клокотал в нем. Он поднял стакан.

- Не обижайтесь, мэм. Мое вам почтение. Пью за ваше счастливое избавление, и за ваше, майор Шор.

- Майор Сэндз, - огрызнулся тот, выразив свое недовольство.

- Это почти одно и то же, - рассмеялся Морган, желая еще больше позлить майора.

Капитан Олдридж прочистил горло и выпрямился за столом.

- Может перейдем к делу, сэр Генри? Что делать с этими негодяями на берегу?

- Ах, да, конечно. - Морган посмотрел на де Берни. - Что скажешь, Чарльз?

Тот ответил незамедлительно:

- Для начала пошлите команду завладеть «Кентавром» и починить повреждения, которые вы нанесли ему. Затем прикажите втащить на вершину утеса пушки с «Черного Лебедя» и сбросить их в море. Когда это будет сделано, откройте огонь по кораблю, что кренгуется на берегу, и уничтожьте его. После этого можно отправляться домой.

- И оставить на свободе этих головорезов? - вскричал шокированный Олдридж.

Но не только он испытывал такие чувства. Майор, ободренный таким взрывом недовольства, попытался вмешаться.

- Это совет пирата! Чтоб мне лопнуть, совет пирата! Месье де Берни сочувствует буканьерам. Это ясно.

Полная тишина повисла вслед за этим. Очень медленно сэр Генри Морган обратил свой взор на говорившего, повернувшись при этом так, чтобы оказаться напротив майора.

- И какой черт спрашивает ваше мнение? – сказал он.

В возбуждении майор вскочил, оскорбленный тем, что кто-то из этих головорезов осмеливается говорить с ним таким тоном.

- Вы, кажется, не учли, сэр, что мне королем даны полномочия, и что...

- Владейте ими на здоровье, сэр, - загремел Морган, прерывая его. - Я спрашиваю, каким образом, черт побери, это касается вас?

- Повторяю вам, сэр, что мне даны королем полномочия.

- Ради бога, я уважаю короля! Садитесь и не мешайте нам заниматься делом. Садитесь!

Но майор не склонен был уступать, особенно в присутствии мисс Присциллы. Последнее время обстоятельства вынуждали его играть роль, которая не принесла ему ни славы, ни достоинства. Но теперь, к счастью, он избавился от этих обстоятельств. Теперь он был не на острове, во власти банды головорезов, а на борту королевского судна, где его звание должно признаваться и уважаться, на чем он и настаивал.

- Вы выслушаете меня, сэр, - ответил он, не обращая внимания на то, что сэр Генри все сильнее хмурился. - Это мое право, чтобы меня выслушали. Мое право. И, как королевский офицер, я обязан протестовать - протестовать всеми имеющимися у меня средствами - против предложения, которое ничего, кроме бесчестья, не принесет его Королевскому Величеству.

Нахмуренный сэр Генри грозно усмехнулся, чего не могли скрыть даже большие усы, и со зловещим спокойствием произнес во время паузы, сделанной майором:

- Вы кончили, сэр?

- Я еще не начинал, - последовал ответ.

- Это был только пролог, - сказал де Берни.

Морган грохнул кулаком по столу.

- Надо ли мне напоминать вам, майор, что в соответствии со званием, которым вы так похваляетесь, вы обязаны мне повиноваться? И говорить будете, когда вам прикажут.

- Вы забываете, сэр...

- Я ничего не забываю, - взревел сэр Генри. - Садитесь, как вам приказано. Теперь попробуйте только проявить неповиновение и - клянусь спасением жизни - я закую вас в кандалы. Садитесь!

В выпученных глазах майора еще с секунду тлело неповиновение, затем под властным взглядом сэра Генри их выражение сменилось. Презрительно пожав плечами, он опустился на стул, на котором сидел, и закинул ногу на ногу.

Сэр Генри повернулся к де Берни.

- Ну, Чарльз?

- Капитан Олдридж полагает, что не следует оставлять команду «Черного Лебедя» на свободе. Но я не вижу в этом никакой опасности или неудобства. Оставленные на необитаемом острове без корабля и пушек и без вожака они представляются мне довольно безвредными. Если, в конце концов, они и выберутся отсюда, то вряд ли возьмутся за старое. Урок, полученный ими здесь, слишком суров.

- Клянусь честью, я склонен согласиться с тобой, - сказал Морган, бросив недоброжелательный взгляд на майора. - И это несмотря на мнение майора Бича.

Последние слова Моргана заставляют нас подразумевать, что слишком самонадеянное сопротивление майора, возможно, помогло расположить сэра Генри к согласию.

Майор раздраженно опустил ногу и выпрямился.

- Я уже говорил вам, что мое имя - Сэндз.

- Да ну? - Морган посмотрел на него со злостью. - Бич и Сэндз, разве не одно и тоже? - Он встал. - Идемте, Олдридж. Надо приниматься за работу. Последуем совету Чарльза. Это самый легкий путь закончить дело.

Капитан поднялся вслед за ним. Уже собираясь уходить, адмирал остановился перед Присциллой.

- Я пошлю стюарда приготовить вам покои, и для тебя, Чарльз, и для вас тоже, майор.

Майор и де Берни встали вместе. Майор подчеркнуто холодно поклонился, но де Берни было еще что сказать:

- Если вы разрешите, Морган, я вернусь на Ямайку на каком-нибудь другом корабле. Возможно, я смогу принять командование «Кентавром».

Морган внимательно посмотрел на него, а потом на остальных. У майора почти непроизвольно вырвался вздох облегчения, в то время как мисс Присцилла стала вдруг смотреть вверх, а на лице ее промелькнуло выражение смущения и испуга. Сэр Генри вытянул тяжелую губу и в раздумье погладил свои длинные усы.

- Какого черта... - начал было он, но затем, пожав плечами, продолжал: - Впрочем, как тебе будет угодно, Чарльз. Как угодно. Пойдемте, Олдридж.

Он выкатился из каюты, за ним последовал тощий капитан, оставив де Берни наедине со своими бывшими спутниками.

Пока француз подбирал подходящие слова, чтобы выразить свои мысли, Присцилла встала. Она была очень спокойна и очень бледна.

- Барт, - сказала она, - вы бы оказали мне услугу, если бы немного прогулялись по палубе.

Майор тут же бросился вперед, учтиво предлагая ей руку.

- Дорогая! - воскликнул он.

Она покачала головой.

- Нет, нет. Я имею в виду, чтобы вы прогулялись в одиночестве. Мне надо кое-что сказать де Берни.

У майора отвисла челюсть.

- Вы хотите что-то сказать ему? Что же? С какой целью?

- Это мое дело, Барт. И потом, вам не кажется, что нам есть что сказать друг другу после всего случившегося? Думаю, что и вы сами найдете что сказать ему. Полагаю, мы у него в долгу. Разве не так?

Майор был смущен. Чувства обуревали его.

- Конечно, я обязан месье де Берни очень многим. Чтоб мне лопнуть, очень многим! Признаю, что ошибался в нем. По крайней мере, до некоторой степени.

- Пожалуйста, ни слова больше, - остановил его де Берни. - Вы только все испортите.

- Вы сможете высказать это потом, - добавила Присцилла. - А сейчас, прошу вас, оставьте нас.

- Но... - майор запнулся, терзаемый дурными предчувствиями. - Но вы думаете... Конечно, вы не можете сказать месье де Берни ничего такого, чему я не мог бы быть свидетелем, в чем я не смог бы присоединиться к вам. Дорогая Присцилла, это же не более, чем естественно, что я желаю объединиться с вами в выражении...

- Я должна сказать нечто такое, в чем вы, Барт, не сможете присоединиться ко мне, что не касается вас вообще.

Тревога придала лицу майора глупый вид.

- Но, Присцилла, несомненно...

- Ох, пожалуйста, идите! Идите! - ее тон стал нетерпеливым.

- Очень хорошо, - развел он руками: - Это ваше желание. Месье де Берни, я уверен, не станет злоупотреблять ситуацией. Он будет помнить...

На этот раз его прервал де Берни:

- Единственное злоупотребление, которое нам грозит, это ваше злоупотребление терпением леди.

Немного успокоенный, но крайне не в духе, майор направился к двери.

- Присцилла, я буду поблизости на случай, если понадоблюсь.

- Думаю, не понадобитесь, - последовал ответ.

Когда, наконец, майор ушел, Присцилла подошла к длинному резному рундуку под кормовыми окнами. Она была бледна и заметно взволнована. Де Берни повернулся к ней и ждал, когда она заговорит.

Она села спиной к свету и только тогда подняла на него глаза.

- Шарль, - сказала она тихо, - скажите мне откровенно, почему вы хотите возвратиться на Ямайку на другом корабле?

- Откровенно говоря, потому, - сказал он, - что хочу, наконец, избавить вас от своего присутствия, которым вы, вероятно, пресытились за прошедший месяц.

- Так вот какова ваша откровенность? Вы все еще играете комедию со мной или вообще уже не считаетесь с моими желаниями?

Этот вопрос смутил его. Он погрузил подбородок в кружева и прошелся по каюте.

- Майор Сэндз ясно дал понять, каковы должны быть ваши желания, касающиеся меня.

- Майор Сэндз? ~ в ее тоне появилось легкое недовольство. - Какое мне дело до майора Сэндза?

- Он всего лишь зеркало мира, к которому вы принадлежите.

- Понятно, - сказала она и затем наступила тишина, которую он не пытался нарушить. - И это имеет для вас такое значение? - наконец спросила она,

- Должно иметь, поскольку имеет значение для вас.

- Для меня не имеет.

- А я говорю, имеет, - улыбнулся он немного печально. - Не забывайте, Присцилла, что майор прав, называя меня пиратом.

- Вы? Пират?

- Я был им, и это клеймо останется на мне.

- Я не признаю этого. А если бы даже и так, мне это совершенно безразлично. Для меня вы - самый храбрый, самый благородный человек, которого я когда-либо знала.

- Вы многого не знаете, - сказал он.

Она взглянула ему прямо в лицо, и снова в их беседе возникла долгая пауза. Затем она отодвинулась к окну, чтобы он не смог заметить появившиеся на ее глазах слезы, и еще немного помолчала, чтобы успокоиться и унять дрожь в голосе.

- Возможно... возможно, я неправильно поняла мотивы вашего перехода на другой корабль. И, может быть, была неправа, желая просить вас остаться.

Он уловил в ее словах легкую заминку, подействовавшую на него как укол шпаги и заставившую его сказать то, что он поклялся себе не говорить никогда.

- Ах, боже мой! Вы вовсе не ошиблись. - Он подошел к ней и уперся коленом в рундук, на котором она сидела. - Внимательно выслушайте меня, Присцилла, - сказал он серьезно. - Я ухожу, потому что, как я говорил вам тогда ночью на берегу, я остаюсь тем, что я есть, а вы - совсем другое дело, Я бегу, как вы и предположили, от вас, бегу ради вас самой. Мне бы не хотелось вызывать у вас сочувствия, поскольку вы, возможно, уже догадались, что я имел самонадеянность полюбить вас. Говорю вам это, словно кладу венок на могилу.

- Я еще не мертва, месье де Берни. И пока я жива, вы имеете определенные права на меня. Только сегодня вы рисковали жизнью ради меня. Не думайте, что я не поняла этого. То, что сказал этот отвратительный сэр Генри, было правдой. Вы убили Лича и смотрели смерти в лицо для того, чтобы гарантировать мне спасение в любом случае.

- Это был мой долг.

- В отношении меня? - Она повернулась к нему и подняла на него глаза.

- В отношении себя. Чести. Достоинства.

- Честь? Достоинство? У пирата! - Она рассмеялась сквозь слезы. - Вы говорите о своей любви, как о самонадеянности. Ну а если я не считаю ее самонадеянностью? Что тогда?

- Тогда? Ну, тогда - мой бог! - вы сошли с ума.

- А если я согласна быть сумасшедшей? Сознательно, преднамеренно быть сумасшедшей! Будете ли вы мне противоречить?

Его загорелое лицо стало серьезным и немного упрямым. Он торжественно покачал головой.

- Вы пытаете меня очень сильным искушением, - прошептал он.

Она встала и прижалась к нему.

- Вы можете положить конец пытке, отдавшись искушению.

- А потом? - спросил он ее. - Если бы мы поженились, ваш мир...

Она закрыла ему рот рукой.

- Если мы поженимся, мой мир станет и твоим, и в нем мы оба найдем счастье.

- Я страшно рад сделать это, - сказал он, обнимая ее.