Червь-4

Глава 1

Каждый раз, когда я возвращаюсь из школы домой, я вижу одну и ту же картину. Ничего нового. Я уже лишён возможности поностальгировать в будущем о своём детстве, так как последние десять лет перед глазами проносится плёнка с одним и тем же кадром.

Убогий двор.

Не менее убогая детская площадка, куда детям соваться категорически запрещено. Но они всё равно бегут к этим ржавым качелям с облупившейся жёлтой краской и разбивают себе лбы и губы. Они бегут к этой деревянной песочнице, где вместо клада откапывают засохшее собачье дерьмо, которым так и хочеться накормить местных собаководов.

Убогие дома.

И это вечно убогое, вечно палящее в лицо солнце. Ослепительные лучи отражаются от тысячи окон и попадают на меня как на жалкого муравья, угодившего под лупу хулигана. Я поднимаю глаза, взглядом отсчитываю этажи.

Один…

Два…

Три…

Прежде чем я досчитаю до десяти — можно ослепнуть. Можно повредить глаз. Можно остаться инвалидом. Но я продолжаю считать до десяти. И когда я называю десять — вижу её.

Убогое сегодня.

Каждый день. Она там, за треснутым стеклом. Словно манекен в витрине дешёвого магазина. Стоит в одной позе, уставившись в одну точку — на меня. Ждёт меня.

Я захожу домой.

Она по-прежнему у окна. Закуталась в свой вафельный халат зелёного цвета и смотрит на меня взглядом перепуганной жертвы нападения маньяка.

— Мам, не беспокойся за меня.

— За тебя я не беспокоюсь, — говорит она. — Я беспокоюсь за себя.

Все думают, что у нас одни корни. Общая кровь. Ну и пусть так думают дальше. Будь у них лопата и искреннее желание покопаться в чужой жизни, они сразу бы всё откапали. Копни поглубже — и вот совсем разные корни. Два разных растения, одно из которых отравит своим ядом, чуть коснись его шипов.

Не знаю, от бога она или от дьявола, но она прекрасна. Цветёт, благоухает. И этот вафельный халат не в силах скрыть её прекрасную фигуру. Она хороша. Богиня, сучка, сладкий персик — такие эпитеты я слышу в её адрес от мужчин. Приятно мне? Ревную я?

Плевать мне на её мужиков, как на новых, так и на старых.

Поглаживая себя по голове, она спрашивает меня:

— Тот мужчина, — её голос дрожит, — в белой майке… он долго шёл за тобой?

— Я никого не видел.

— Я видела…

Моя мать — тот еще параноик.

Ненавижу ездить с ней в автобусе. Когда мы заходим в душный салон жарким июльским днём, всё мужское внимание наше. Если какой-то мужчина начинает движение в нашу сторону, протискивается, встаёт рядом, — мы немедленно уходим. Уходим в конец или стремительно покидаем автобус на следующей остановке. Рядом никому нельзя стоять. Нельзя дышать. Нельзя мечтать. Я только мог догадываться, что происходило в головах этих мужчин. Позы, в которых они её желали. Их влажные языки. Их пальцы, жадно хватающиеся за груди.

У всех на уме одно.

Ненавижу ездить с ней в метро.

Ненавижу ездить с ней в такси.

Я ненавижу длительные поездки в поездах…

Она сводит меня с ума. Её забота. Её родительский контроль. Её опека. Её постоянное желание отвезти меня в психдиспансер на очередное ненужное обследование.

— Тот мужчина, — говорит она, — в белой майке, он шёл за тобой.

— Я никого не видел.

Она продолжает стоять, даже когда солнце скрывается за высоким домом напротив. Вглядывается сквозь пыльное стекло, рассматривает прохожих, гуляющих с собаками на детской площадке. Смотрит на детей, качающихся на качелях. И только с приходом чернильной тьмы её душа успокаивается. Но это только с виду.

Она отходит от окна. Запирает входную дверь на цепочку, на два замка, на щеколду, ручку подпирает стулом. Будь у неё противопехотная мина — стояла бы в коридоре, взведённой лицом к врагу. Лицом к опасному миру. Хватит ли всех мин в мире, чтобы их установить против целого мира?

Развернуть лицом к миру.

Будь у неё возможность видеть в темноте — стояла бы у окна сутками напролёт.

— Тот мужчина, в зелёной майке, он держал тебя за руку?

— Никто не держал меня за руку.

Чем дальше — тем хуже. Тем мужчины ко мне ближе. Тем этот манекен старался стоять дольше. Откуда она находит силы?

Страх укрепляет?

Это произошло неожиданно. Она распахнула оконную створку и поставила стул у окна. Даже когда я вошёл, она не встала. Молча сидела. Не предложила пообедать. Не заставила уроки делать. Всё её внимание было сконцентрировано на неодушевлённом предмете. На куске чёрного пластика с круглыми стёклышками. И через этот чёрный пластик, смахивающую на видеокамеру, она с любопытством взирала на весь двор. Водила камеру то влево, то вправо. То жала клавиши на корпусе. То просто ставила камеру на подоконник, откидывалась на спинку стула и начинала улыбаться. Поглаживала волосы и хохотала.

Она стала другой. Бодрой. С глаз смыли пелену страха, лицо искусно подтянули тугими нитями уверенности. А её волосы! Впервые на её голове я увидел аккуратный пучок чистых волос, скрученных в узел.

Она прекрасна.

Богиня.

Три ночи к ряду она стояла у окна. Смотрела, ела, пила. Ходила ли в туалет? Я не слышал.

Зато услышал телефонный разговор, в котором она спросила у незнакомца: «как записать?». Она кому-то звонила, этого кого-то хвалила, говорила ему: «спасибо». Затем ткнула пальцем в камеру и радостно заверещала: «получилось!».

Три дня я не могу заснуть. Не спит она — не сплю и я. Всё жду. Жду, когда же она свалит с кухни. Уйдёт спать. И вот, долгожданный день настал.

На четвёртый день она была спокойна. Включила мать. Мы, наконец, пожрали. Черная коробочка продолжала взирать своим окуляром на наш убогий двор. Что же там она разглядела? Или кого увидела? А может, всё наоборот? Именно, что она ничего не увидела и никого не нашла?

Когда она уходит спать, я тайком пробираюсь на кухню. Боюсь её разбудить. Боюсь обесценить те дни ожиданий, что я провёл в кровати, уставившись в потолок.

Вот она — чёрная коробочка. Чудо камера. Творец спокойствия в моей угрюмой жизни. Я становлюсь рядом, как моя мать. Рассматриваю камеру. Обычная, чёрная. Справой стороны четыре резиновые кнопки образуют узнаваемую форму в виде креста. Нажимаю — ON. Раздался писк. Внутри камеры что-то щелкнуло пару раз и тут же из резинового окуляра мне в грудь ударил лучик света. Я наклонился к камере. Поднёс глаз к резинке видоискателя. И ничего не разобрать. Сплошная темень. И что там мать могла увидеть? Совсем спятила.

Я сажусь на стул. Надо идти спать, но я так перевозбуждён, что готов просидеть здесь хоть до утра. Глаз сомкнуть я не смогу. Посижу еще.

Я осмотрел двор. Сквозь распахнутую створку с трудом проглядывался силуэт качелей, деревянной песочницы. Прогуливающиеся по улице люди были похожи на бесформенные пятна краски на асфальте возле окрашенной стены. И как только одно из этих пятен встало напротив камеры, в кухне произошло чудо. Из видоискателя на стену ударил белый лучик света. Любопытно.

Прильнув к камере, я понял, что мать в полном порядке. У меня перед глазами горел экран. На черно белой зернистой картинке я смог различить очертания черных качелей, серой песочницы. А когда появилось белое пятно, в нём я без труда узнал человека, гуляющего во дворе. Вот он замер, поднёс руку к голове. Его грудь надулась, а после, он швырнул что-то на землю. И это что-то горело крохотным белым кружком. Я посмотрел в открытое окно. Там на детской площадке, возле скамейки валялся догорающий окурок. Красная точка уголька была чуть заметна, но через эту камеру её можно было разглядеть за километр! Тогда я еще не знал о существовании таких крутых штуковин как тепловизор. Для меня это была чудо-камера. Всевидящее око.

И однажды я случайно узнал, что наша чудо-камера умеет записывать видео. Это было открытие, которое не стоило совершать. По ночам нужно спать. Но разве подростку нужен сон? Если я раньше по ночам бегал к телеку ради просмотра дешёвой порнушки, то теперь у меня было куда более интересное увлечение.

Весь двор был как на ладони. Я видел всё! Я видел тепло, накопленное за жаркий день, и видел, как это тепло быстро уходило с медленно остывающих предметов. Остывали детские качели. Остывала деревянная песочница. Но люди не остывали. Белые силуэты ярким пятном прогуливались через наш двор, оставляя за собой след органического тепла.

Я приметил кнопку — PLAY. Нажал. На черно-белом дисплее появился список видеозаписей со свежими датами. Мамина работа. Мать всю неделю записывала ролики.

Двор…

Скукота!

Внизу списка появились видеоролики, датированные прошлым годом. У нас тогда еще не было этой чудо-камеры.

Я выделяю ролик, оставленный предыдущим владельцем, и жму PLAY.

На экране появляется зернистая картинка. Изображение резко ходит из стороны в сторону. Ничего не понятно. Слышно лишь тяжёлое дыхание. Видимо, кто-то при помощи тепловизора пытается что-то отыскать. Это не похоже на просмотр фильма. Я словно подглядывал за незнакомыми людьми в замочную скважин. Сердце у меня заколотилось. Неизвестность возбуждала. Картинка замерла. На сером фоне явно просматривались очертания десятка деревьев, среди которых стояла фигура человека. Она горела белым светом. Изображение чёткое. Было видно, как мужчина переминается с ноги на ногу, левой рукой почёсывает правую. Вертит головой. Судя по дате, указанной в названии видеоролика, на дворе — зима.

Он принялся кружить вокруг себя. Топчется по щиколотку в снегу. Из одежды я с трудом, но могу различить брюки и майку с коротким рукавом. Во что он обут — скрывает снег, отображающийся на дисплее чёрным покрывалом. Мужчина повернул голову, уставившись в самую гущу леса. Возможно, увидел свет проезжающей мимо машины, а может услышал голоса. Не раздумывая, он двинул туда, продолжая усиленно растирать своё тело руками.

— Не пытайся убежать.

Голос чёткий, уверенный, принадлежит владельцу тепловизора. Он говорит:

— Встань возле дерева.

— Мужик… у меня семья, дети есть.

Я слышу в голосе страх. Он заикается. Мужчина не имеет ни малейшего представления — где он сейчас находится. Зачем его вывезли зимой в лес, да еще оставили практически без одежды. От того видео смотрится куда интереснее.

Изображение на мониторе в такт дыханию владельца тепловизора то чуть поднимается, то чуть опускается.

— Я замерзаю! Дай мне куртку…

— Я должен проверить прибор. Подойди к дереву!

— Блядь, к какому! — мужчина нервничает и боится. — Я ни хрена тут не вижу… верни мне куртку… я замерзаю, мать твою!

Владелец тепловизора — мужик напористый, с таким хрен поспоришь. Каждое слово — как удар камня о сухое дерево.

— Повернись направо. Да, так. Молодец. Теперь иди прямо.

Когда до дерева остаётся метр, нога мужчины проваливается под снег по колено. Он оступился, завалился на бок. Левая нога и рука целиком пропали из виду, закопавшись в снегу.

— Вставай!

— Что тебе надо? Дай мне куртку!

Владелец тепловизора стоял как вкопанный, продолжал мерно дышать. Кому-то помогать явно не входило в его планы. Он терпеливо наблюдал за поведением мужчины. Как будто он делает это в сотый раз. Знает в точности как поведёт себя человек в таких условиях. Точно знает.

— Я замерзаю…

Он не врал. Его речь изменилась; слова ломались пополам как зубочистки. Голос исказился из-за замёрзшего подбородка и окоченевших губ.

— Вставай!

Что сейчас испытывал мужчина, стоя на морозе в одной майке, я даже представить себе не мог. Адреналин уже в жилах? Почему он тогда не пытается убежать? А может он сам согласился на этот эксперимент? В любом случае, сам или не сам, но он выбрал самый короткий путь — повиновение. Сейчас согреть его может только надежда на лучшее. Впереди вечер в кругу семьи. В тепле.

Белое пятно вытягивает руки, ощупывает воздух возле себя. Крутиться на земле, словно младенец. Находит дерево. Опирается о ствол ладонями, и, неуверенно, боясь удариться лицом или повредить кожу на руках, медленно встаёт.

— Молодец, — говорит владелец тепловизора. — Теперь повернись.

— Куда?

— Повернись ко мне лицом. На голос!

Белое пятно разворачивается. Его голова продолжает кидать взгляды во все стороны, в попытке хоть что-то разглядеть в кромешной тьме. На руках — чёрные пятна — это снег, который он пытается стряхнуть.

— Замри…

Мужчина повинуется. Мысленно он уже дома. В кругу семьи. В тепле.

Картинку резко задирает вверх. Раздаётся громкий звук, который я ни с чем не перепутаю. Владелец тепловизора выстрелил. Выстрелил в белое пятно.

Чёрный экран. Видео закончилось.

Перед моими глазами выскакивает список. Десяток белых строк с указанием даты, года и длительности видео ролика так и манят меня продолжить просмотр увлекательного домашнего видео.

Я вспотел. На лбу выступили липкие росинки пота, взмокшими ладонями можно оживить высушенного на солнце земляного червяка. Моё сердце никогда еще так сильно не колотилось перед встречей с неизвестным. Знает ли мать про эти ролики?

Как только я хочу нажать на следующий ролик, из коридора доносится шум. Вот зараза! Мать встала!

Всё, что я сейчас могу — нажать кнопку ON повторно. Камера успела выключиться, когда в дверном проёме появился манекен, закутанный в вафельный халат.

— Ты почему не спишь?

Я кивнул в сторону окна и сказал:

— Увидел мужчину на площадке. Может это тот, кто меня преследует каждый день?

В три шага она прошла через всю кухню, встала возле меня. Боясь быть замеченной, она аккуратно выглядывает из-за задрапированной шторы и осматривает улицу. Пробежавшись глазами по площадке, говорит:

— Там никого нет. Иди спать.

Она просидела на кухне до утра. Не знаю, что она делала днём, но, когда я прихожу домой, она всё также сидит у окна. Изучает двор. Только теперь я не слышу ни о каких мужчинах в зелёных, красных, белых или синих майках, что регулярно меня преследуют. Или я стал ей безразличен, или она просто успокоилась. Не знаю как у неё, но моё знакомство с тепловизором не закончено. После нашей первой встречи я всё никак не мог успокоиться. Я жаждал встречи. Ждал подходящего момента. И вот, он настал.

Пробираясь ночью в кухню, я чувствовал проходящие сквозь моё тело волны возбуждения. Интрига подогревала интерес. Я словно снова мог прильнуть к замочной скважине в двери соседской квартиры, из которой постоянно доносились женские крики. Родители мне тогда говорили, что это семейная ссора, не стоит переживать. Может и на видео с тепловизора тоже семейная ссора? Стоит мне переживать? Скоро узнаем.

Когда я включаю тепловизор, выбираю нужную мне строчку и жму PLAY, я понимаю, что мне повезло. Звук в видео стоял на минимальных значениях. Это важно, так как ролик начался неожиданно, с мучительного мужского крика. Мужчина кричал прерывисто, замолкая на секунду. Глубокий вдох ледяным воздухом, и снова крик.

На мониторе появляется серый лес. Белое пятно между деревьев — мужчина, лежащий на снегу. Вокруг него — белые пятна, словно лужицы молока на серой клеёнке.

— Вставай.

— Блядь! Блядь! Бляяяяядь!

— Вставай!

— Ты меня подстрелил, ублюдок!

— Всего лишь царапина.

Мужчина крутиться на спине, не замечая холодного ковра из снега. Его майка, цвет которой невозможно определить, постепенно становилась ярче. На груди появилось ярко-белое пятно. Он зажимает рану ладонью. Хрипит:

— Не стреляй… пожалуйста…

— Хочешь к семье?

— Хочу! Хочу…

— А вот мне думается, что они давно хотят от тебя избавиться.

— Я не понимаю…

— Тебя никто не любит.

— Поче…

На секунду мужчина появляется точно в центре экрана и в тот же миг картинка улетает вверх. Звучит выстрел. Мужчина кричит еще громче.

Чёрный экран.

Перед глазами выскочил список из белых строк видеоряда.

Я отпрянул от видоискателя. Сердце готово было разорвать грудь и рухнуть на линолеум. Горю от желания увидеть продолжение, но страшно. Мне по-настоящему страшно. Быть может, я второй человек в этом мире, кто смотрит данные ролики. Возможно, третий. Мать знает или нет? Рассказать ей или нет?

Я смотрю в глубь коридора. Там, в полумраке никого нет. А здесь, в грязной кухне, внутри тепловизора разыгрывалась судьба какого-то человека. Я не хочу знать его судьбу. Я хочу спать по ночам. Хочу бодрствовать в течении дня. Хочу учиться, как обычный подросток. Мне просто хочется спокойной жизни.

Но уже вечером следующего дня, мне хочется продолжения. Я с трудом дожидаюсь ночи. Жду, когда уйдёт мать. Но, она никуда не уходит. Этот манекен в открытое окно рассматривает двор через тепловизор. Её не убрать. Её не оттащить от окна.

Она всё смотрит и смотрит!

Смотрит и смотрит!

— Ты почему не спишь? — спрашивает она меня, почуяв моё присутствие за спиной.

— Хочу пи́сать.

С конца ничего не льётся. Я обманул её. Наврал, нагло глядя ей в глаза. И вся эта ложь только ради того, чтобы проверить: есть кто на кухне или нет.