Чеширский кот

1

Что, в конце концов, вовсе не было правдой. Скажем, скорее, сердцебиение, даже если сердцебиение это только симптом, со всеми вытекающими. А связанный с ним страх, как говорят, это всего-навсего пустяк, мелочь. Он открыл окошко и выглянул наружу. Поезд замедлял ход. Навес станции подрагивал в знойном воздухе. Жара усиливалась, но когда и быть жаре, если не в июле? Он прочитал название Чивитавеккья, опустил штору, снаружи донеслись голоса, раздался свисток начальника станции и звук закрывающихся дверей. Он подумал, что, если притвориться спящим, то, возможно, никто не войдет в купе; потом закрыл глаза и сказал себе: ни о чем не хочу думать. А потом: я должен думать, но это бессмысленно. Но почему что-либо вообще имеет смысл? Но даже если имеет, то это тайный смысл, который понимаешь потом, гораздо позже, или не понимаешь вовсе; но смысл должен быть, скрытый, определенный, не имеющий к тебе отношения, даже, если так и не кажется. Например, этот телефонный звонок. «Привет, Кот, это Алиса, я вернулась, сейчас ничего не могу тебе объяснить, у меня только две минуты, чтобы оставить тебе сообщение…» (несколько секунд молчания) «Я должна видеть тебя, во что бы то ни стало, и сейчас я хочу этого больше всего, я думала об этом всегда все эти годы», (опять пауза) «Как поживаешь, Кот, все еще улыбаешься на свой манер? Прости, это глупый вопрос, но так трудно говорить и понимать, что твой голос записывается, я должна видеть тебя, это очень важно, я прошу тебя» (пауза) «Послезавтра, одиннадцатого июля, в одиннадцать, остановка Гроссето, я буду ждать тебя на платформе, садись на дневной поезд из Рима». Трубку положили.

Некто возвращается домой и находит сообщение на автоответчике. После стольких лет. Все кануло в прошлое: та пора, тот город, друзья, — все. И даже слово «кот», его тоже поглотило время, а теперь оно всплыло в памяти вместе с его улыбкой, потому что она была улыбкой Чеширского кота. Алиса в стране чудес. Это было время чудес. Нежели? Она была Алисой, а он — Чеширским котом, просто для развлечения, как и сама дивная сказка. Но со временем кот исчез, совсем как в книге. Кто знает, не осталось ли улыбки, но только одной лишь улыбки, без лица, бывшего ее хозяином. Потому что время проходит и пожирает все; быть может, остается только мысль. Он поднялся и взглянул в зеркальце, висевшее над центральным сидением. Некто улыбался. В зеркале отразился сорокалетний мужчина, с худым лицом и светлыми усиками, с робкой и принужденной улыбкой, какими бывают все улыбки в зеркале: больше никакого лукавства, самодовольства, хитрости, над которыми посмеялась жизнь. Ничего общего с Чеширским котом.

В купе с застенчивым видом вошла женщина. Здесь свободно? Ну конечно, все места были свободными. Это была пожилая синьора с голубоватым оттенком в седых волосах. Она достала рукоделие и принялась вязать на спицах. В своих очках в оправе на цепочке она как будто вышла из телевизионного рекламного ролика. «Вы тоже едите до Турина?», — спросила она внезапно. Эти вагонные расспросы. Он ответил, что нет, он выходит раньше, но не назвал остановку Гроссето. Какая разница? А в самом деле, почему именно Гроссето, что Алисе было делать в Гроссето, почему она позвала его туда? Он почувствовал, как лихорадочно заколотилось сердце, и опять подумал о страхе. Но о страхе чего? Это только слова — «страх чего-то», но — чего? Страх времени, Чеширский кот, времени, в котором исчезает все, включая твою приторную улыбочку из «Алисы в стране чудес». А теперь, вот она снова, его Алиса из страны чудес, одиннадцатого июля, в одиннадцать, как раз ее число, потому что она любила игры с числами и коллекционировала абсурдные даты. Типа: Извини Кот, но так дальше невозможно. Я напишу тебе и все объясню. 10 числа десятого месяца в 10 часов (два дня до открытия Америки). Алиса. Это было прощальное письмо, которое она оставила на зеркале в ванной. Письмо дошло почти год спустя, она все подробно объясняла, не объясняя по сути ничего; писала только о том, как обстоят дела, их внешний ход. Поэтому она бросила его. Он же, напротив, до сих пор носил эту записку в бумажнике. Вынул и посмотрел на нее. Она пожелтела на сгибах и разорвалась посередине.

2

Ему захотелось открыть окошко, но синьоре это, быть может, не понравилось бы. Кроме того, металлическая табличка предупреждала о том, что включен кондиционер. Он поднялся и вышел в коридор. Прошло какое-то время, когда, наконец, замаячило светлое пятно домов Тарквинии, прежде чем поезд медленно повернул. Всякий раз, как он проезжал Тарквинию, ему приходил на память Кардарелли. Кроме того, Кардарелли был сыном железнодорожника. И еще стихотворение Лигурия. Некоторые школьные воспоминания длятся всю жизнь. Он заметил, что вспотел. Вернулся в купе и вынул небольшую дорожную сумку. В умывальнике побрызгал дезодорантом под мышками и сменил рубашку. Можно было бы побриться, так только, чтобы провести время. На самом деле, в этом не было особой нужды, но, быть может, придавало ему более свежий вид. У него с собой был футляр с туалетными принадлежностями и электробритва; он не хотел себе признаться в том, что предполагал провести ночь вне дома. Он брился только против роста волос, очень тщательно, потом нанес средство после бритья. Затем почистил зубы и причесался. Причесываясь, он попробовал улыбнуться, на этот раз ему показалось, что получилось лучше, это уже не была его прошлая глуповатая улыбка. Говорят, что следует строить предположения. Но у него не получалось делать это про себя, слова нагромождались, путались, смущали его, ну просто никакой возможности.

Он вернулся в купе. Его попутчица задремала с вязанием на коленях. Он уселся и достал записную книжку. Он мог, если хотел, копировать с определенным сходством почерк Алисы. Ему пришло в голову написать записку, как если бы это сделала она сама, с ее абсурдными предположениями. Он писал: Стивен и девочка погибли в дорожном инциденте в Миннесоте. Я больше не могу жить в Америке. Прошу тебя, Кот, поддержи меня в этот ужасный момент моей жизни. Трагическое предположение, с Алисой, опустошенной горем и, наконец, понявшей смысл жизни благодаря свалившемуся на нее горю. Или другая Алиса, раскованная и непринужденная, с налетом цинизма: Жизнь превратилась в ад, в невыносимую тюрьму, девочка — это копия Стивена, они сделаны из одного теста, прощай Америка. Или записка между патетикой и сентиментальностью, в стиле дамского романа: Несмотря на то, что прошло столько времени, ты никогда не исчезал из моего сердца. Я больше не могу жить без тебя. Поверь мне, твоя раба любви Алиса.

Он вырвал листок из записной книжки, скатал из него шарик и бросил его в пепельницу. Посмотрел в окно и увидел стаю птиц, летавших низко над водой. Уже проехали Орбетелло, следовательно, это было Альберезе. До Гроссето оставались считанные минуты. Он вновь почувствовал, как сердце подкатилось к горлу, нечто вроде тревоги, как если бы он опаздывал. Но поезд следовал точно по расписанию, следовательно, и он тоже. Просто он не ожидал, что так скоро приедет, он не успел собраться с мыслями. В сумке был льняной пиджак и галстук, но ему показалось смешным сойти с поезда слишком элегантным, вполне сойдет и рубашка, а, кроме того, эта жара. Поезд тряхнуло на стыке, и вагон качнулся. В последнем вагоне всегда трясет сильнее, это всегда немного утомительно, но на вокзале Термини ему не захотелось проходить вдоль всей платформы, он сел в последний вагон, также в надежде, что там будет меньше народа. Его попутчица одобрительно кивнула головой, как если бы она разговаривала с ним, но это было лишь непроизвольное покачивание, поскольку она продолжала мирно спать.

Он убрал записную книжку, привел в порядок пиджак, который был слегка измят, еще раз провел расческой по волосам, застегнул молнию на сумке. Из окна в коридоре он увидел первые здания Гроссето, и поезд начал замедлять ход. Он попытался представить себе внешность Алисы, но для этих предположений уже не оставалось времени, нужно было делать их раньше, возможно, он бы лучше провел время. Волосы, подумал он, как же она носила волосы? У нее были длинные, но, быть может, она подстриглась, даже наверное, она подстриглась, теперь больше не носят длинных волос. Ему казалось, что она будет в белом, кто знает, почему.

3

Поезд прибыл на станцию и остановился. Он поднялся и раздвинул шторы. Через щель бросил взгляд украдкой, но было слишком далеко от навеса перрона, и ему ничего не удалось рассмотреть. Он взял галстук и аккуратно повязал его, потом надел пиджак. Посмотрелся в зеркало и длинно улыбнулся. Выходило гораздо лучше. Он услышал свисток начальника станции и звук закрывающихся дверей. Теперь он поднял штору, опустил стекло и высунулся из окна. Платформа медленно поплыла мимо поезда, что означало, что он тронулся, и он высунулся, чтобы разглядеть людей на перроне. Вышедшие пассажиры направлялись к подземному переходу, под навесом были: старушка, одетая в темное, держащая за руку ребенка, носильщик, сидящий на своей тележке, и мороженщик в белой куртке с ящиком мороженого через плечо. Невозможно, чтобы ее не было здесь, под навесом, с короткими волосами и в белом платье. Он пробежал по коридору, чтобы выглянуть в другое окно, но поезд уже проехал станцию и набирал ход, он успел только разглядеть удалявшуюся надпись Гроссето. Не может быть, подумал он опять, она была в баре. Не выдержала жары и вошла в бар, настолько была уверена, что он приедет. Или она стояла в подземном переходе, прислонившись к стене, с этим своим отсутствующим видом и, вместе с тем, вечно удивленная Алиса в стране чудес, с все еще длинными и немного спутанными волосами, и в тех же голубых босоножках, которые он подарил ей в тот раз на море, и она бы сказала: я оделась так, как в тот раз, чтобы понравиться тебе.

Он пересек коридор в поисках проводника. Тот сидел в первом купе, приводя в порядок свои бумаги: очевидно было, что он только что вошел, и еще не начинал свой обход. Он заглянул и спросил, когда будет поезд обратно. Проводник взглянул на него с видом легкого замешательства и спросил: обратно куда? В смысле, назад, сказал он, в Рим. Проводник принялся перелистывать расписание. Должен быть один в Кампилье, но не знаю, будет ли он вовремя, чтобы пересесть на него, либо… Он посмотрел в расписание внимательнее и спросил: желаете экспресс, или Вас устроит местный? Он задумался, медля с ответом. Не имеет значения, — сказал он наконец, — решу позднее, время есть.