Что такое руна? И другие эссе

ФИЛОСОФИЯ КОЛЛИНА КЛИРИ ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРА

Данная книга Коллина Клири является ожидаемым продолжением «Взывая к богам», его первого сборника эссе, опубликованного в 2011 году. Данное собрание развивает идеи затронутые в первой книге, однако новые эссе (все написаны после 2011 года) демонстрируют подлинный интеллектуальный рост. На мой взгляд, это мнение разделяет и сам автор, они сложнее в философском плане, чем ранние работы, и составляют более монолитную работу, чем предыдущие. В самом деле, в новой книге мы видим основу для последовательной философии — нечто приближающееся к тому, что когда-то называли «философской системой». В предыдущей книге на это были только намёки. Данное предисловие ставит своей целью предоставить читателям краткий экскурс в эту «систему», сплетая воедино нити, которые можно найти в девяти уникальных эссе.

Также как и в первой книге, «Взывая к богам», принципиальное влияние на философию Клири оказали Георг Вильгельм Фридрих Гегель и Мартин Хайдеггер, последний в особенности. Едва ли в этой книге найдётся хоть одна страница, не отмеченная влиянием Хайдеггера. Более того, одним из приведённых здесь эссе является введение в его мысль. Причём оно является, возможно, лучшим кратким англоязычным введением в идеи общеизвестно трудного для понимания философа.

В книге «Взывая к богам» Клири настаивает на необходимости «открытости богам», которая, по его утверждениям (здесь он снова опирается на Хайдеггера), основывается на «открытости Бытию». В эссе, которое дало название этому сборнику (наиболее значительное из ранних работ Клири), он утверждает, что в момент изумления Бытием нам доступно интуитивное предчувствие богов. Данная идея также является центральной для эссе собранных под этой обложкой.

Хотя попытки выяснить что означало познание богов или возврат веры в них могут представлять интерес для любого язычника, сам автор верен германской традиции своих предков. Однако в предыдущей книге было сравнительно мало прямых рассуждений о германских источниках. В настоящем сборнике автор гораздо глубже погружается в Эдду в эссе, посвящённых германской космологии и антропогенезу. По сути, каждое эссе в этом сборнике затрагивает германскую традицию в широком ее толковании, включая не только руны, Младшую и Старшую Эдду, но также Гегеля и Хайдеггера, а ещё Освальда Шпенглера, Генрика Ибсена и других. Эта книга также содержит эссе «Асатру и Политическое», в котором Клири утверждает, что преданность германской традиции неразрывно связана с так называемым «Белым Национализмом». Это эссе оказалось столь спорным, что язычники «антирасисты» (слова очевидно играют против них) устроили 18-месячную кампанию по преследованию и запугиванию, во время которой бросили кирпич и бомбу с краской в окно моего соседа снизу.

Ещё одной темой, которую развивает этот сборник, является «мифопоэтическое мышление». По сути, эта идея становится связующей нитью для всех эссе. Мифопоэтическое мышление сделано главной темой первого эссе, давшего название этому сборнику — «Что такое Руна?» Изначально оно было текстом выступления на собрании Рунической Гильдии осенью 2011 года, на котором присваивалось звание Мастера. В этом эссе Клири рассматривает руны как примеры того, что итальянский философ Джамбаттиста Вико (1668-1744) называл «образными универсалиями»: конкретные символы, обозначающие целый класс феноменов (в отличие от «интеллектуальных универсалий», которые используют абстрактные понятия). Клири пишет, что наши предки: «буквально видели скот [Феху]» как нечто большее, чем просто скот — как манифестацию фундаментального принципа или силы работающей во Вселенной. Каждая руна связывалась с некой характеристикой «жизненного мира» (термин позаимствован Клири из феноменологии Гуссерля) наших предков и понималась как «означающая» или выражающая нечто более общее или фундаментальное.

Проблема заключается в том, что этот жизненный мир нами потерян — и рунические мастера древности не оставили нам чёткого описания значения рун. Признание этого автором демонстрирует переоценку используемого им в эссе «Философские заметки о рунах» подхода, который во многом опирался на блестящую, но спекулятивную интерпретацию Эдреда Торссона. Завершение этого эссе носит мрачный характер. Если, учитывая утрату жизненного мира наших предков, руны больше не сообщают нам ничего напрямую, если они нуждаются в «философской» интерпретации, которая во многом является поиском наощупь в темноте, тогда, видимо, мы никогда не сможем по-настоящему восстановить их значение.

Проблема возвращения значения рун не решается на этих страницах. Это приводит Клири назад к проблеме, с которой он имел дело с самого начала: можем ли мы — каким-то образом — вновь обрести ментальность наших предков; начать видеть мир как они. Если бы это было возможно, тогда, может быть, руны — и мифы, и боги — смогли бы вновь говорить с нами. Но как мы можем вновь погрузиться в их жизненный мир — или, возможно, жить и мыслить так, будто этот жизненный мир был наш? В настоящей книге, Клири делает значительный прогресс во взаимодействии с этой фундаментальной проблемой. Он начинает с признания факта, что если мы хотим вернуться в мир наших предков, мы не можем предполагать, что нам известно значение слова «мир».

Поэтому его эссе «Четверица» начинается с попытки восстановить то, что Хайдеггер называл изначальным чувствованием «мира». Само понятие world — германское и произошло от древнеанглийского weorold: wer, то есть «человек» + eald, что значит «эпоха». Таким образом, «world» буквально означает «эпоха человека» или «человеческая эпоха» (здесь и далее, Клири следует за Хайдеггером, используя этимологию как философский инструмент). Наш мир это не природа или планета: это всё наше окружение, осмысленное и интерпретированное нами. Наши предки жили в мире — «человеческой эпохе» — который был ответом духа нашего народа на их обстоятельства и окружение. Этот ответ принял форму «мифопоэтического мышления», однако Клири признаёт некоторую ошибочность данного термина; ведь мы говорим не столько о типе «мышления», сколько о способе бытия в мире. Как первый шаг на пути понимания способа бытия наших предков, Клири исследует феноменологию «обитания» (Wohnen), которая, по утверждению Хайдеггера, является Бытием людей.

Хайдеггер понимает обитание в рамках четырёх моментов или аспектов: земля, небо, боги, смертные. Клири предупреждает своих читателей, что он вольно адаптирует (хотя, стоит отметить, не искажает) точку зрения Хайдеггера. В понимании четверицы Клири, земля укрывает, но также и скрывает. Мы живём на ней, но всматриваемся в небо как символ наших устремлений. Земля и небо являются основными горизонтами, в которых всё остальное для нас имеет место. Эта идея представлена в эссе «Что такое руна?», где Клири утверждает, что Ингуз и Тейваз представляют землю и небо соответственно. Внутри горизонтов земли и неба, проявляются все остальные рунические символы, за исключением Ансуз, руны бога, руны Одина. Это третий «горизонт», горизонт сверхъестественного.

Мы извлекаем вещи (и самих себя) из земли, из сокрытия, на свет неба. В солнечном свете, раскрывающем сокрытое, мы стремимся ввысь (универсальный символ) к истине и достижению идеала. Идеал — или идеалы — это боги, вечные истины, наделяющие жизнь смыслом. Как говорит Клири в своём раннем эссе «Взывая к богам», мы изумлены при виде этих констант, именно потому, что в отличие от них мы смертны. Осознание скоротечности собственной жизни уже является поводом для изумления — и страха. И это открывает нас для изумления перед лицом Бытия всего остального.

Клири указывает, что четверица земли, неба, богов и смертных является основой многих символов и комплексов идей. Ингуз, Тейваз и Ансуз уже были упомянуты. На диаду земли и неба мы можем также, разумеется, наложить хтоническое и ураническое, материю и дух, материю и форму, женское и мужское. Понимание неба и солнца как истины, открытости, добродетели, свободы и идеала является крайне распространённым. Также не будем забывать, что к небу имеют отношение боги, обитая либо близко к нему (на вершине горы или в высоком замке) либо на нём (как в случае иудеохристинских «небес»). Земля — это темнота, сон, смерть, несовершенство, естественная необходимость, бессознательное. (Что любопытно, существует связь между большинством этих «земных» аспектов и тем, что символизирует луна, что возвышается над нами лишь тогда, когда солнце скрыто).

Человеческое обитание, по мнению Хайдеггера, располагается на пересечении земли, неба, богов и смертных. Это обитание является динамическим режимом бытия, в котором смертные «принимают небо» и «оберегают землю». Клири приводит цитату Хайдеггера, что это «оберегание» на самом деле означает «позволение чему-то самостоятельно существовать». Смертные извлекают вещи из сокрытия множеством способов — посредством науки, философии, искусства, религии, поэзии, а также простым угадыванием. Смертных тянет их ориентация на идеал и изумление перед лицом того, что существует.

Именно изумление делает нас людьми. В данной книге Клири называет его ekstasis и отождествляет с феноменом óдr, персонификацией которого является Один. Клири объясняет, почему он решил использовать греческое слово вместо использования оригинального древнескандинавского термина в «Дары Одина и его братьев». Упомянутый терминологический выбор является потенциальным источником недопонимания со стороны читателей. Учитывая влияние Хайдеггера на Клири, некоторые осведомлённые читатели могут предположить, что он использует понятие Ekstase. Однако, Клири использует понятие «ekstasis» в несколько другом смысле, хотя и безусловно коррелирующим с духом философии Хайдеггера. Под этим он подразумевает нашу способность «пребывать вне себя (ek-stasis)» и быть захваченным и очарованным Бытием сущего.

Как отмечает Клири в нескольких эссе, поэзия является первичным выражением ekstasis. «Поэзия» от греческого poiesis, что означает попросту «делание». Поэзия — это первичная форма человеческого делания — наиболее человеческое из всех человеческих занятий. Ведь именно посредством поэзии мы даём голос Бытию. В этой деятельности и состоит наше собственное Бытие. Как мы вскоре увидим, Клири отстаивает точку зрения, что наше человеческое «речение Бытия» играет ключевую роль в Бытии космоса как такового (в этом месте, может кто-то отметить, Клири объединяет идеи Хайдеггера и Гегеля).

Поэзия — это язык, и Клири подобно Вико считает, что первичная форма языка была поэтической. Вслед за Хайдеггером он отстаивает точку зрения, что основной функцией языка является запечатлевание Бытия, а вовсе не межличностная коммуникация. Клири убеждён, что существует базовая связь между поэтическим и мифическим. На самом фундаментальном уровне и то и то происходит из ekstasis. Также из него происходят религия и мистицизм — на что обращает внимание Клири в «Камни взывают: наскальная живопись и зарождение человеческого духа». В этом же эссе, Клири утверждает, что ekstasis находится у истоков философии и науки. Посредством запечатлевания Бытия в разных формах или модальностях — но принципиально посредством поэзии и мифа — наши предки создали свой жизненный мир. То есть, они создали рамки, в которых интерпретировали своё окружение и обстоятельства.

Эти рамки не были теорией или идеей, но скорее чем-то, внутри чего наши предки обитали (как сказал Хайдеггер, «Язык есть дом бытия»). Важно понять, что этот жизненный мир одновременно является и не является сознательной конструкцией. Люди сознательно занимаются поэзией и сознательно пополняют запас мифов, но импульс для занятия этим происходит из уникальной, генетической природы человека в столкновении с конкретной географической и исторической ситуацией.

В эссе «Девятирица» Клири подробно обсуждает теорию Хайдеггера об обитании, упомянутую в «Четверице», чтобы вывести описание фундаментальных черт жизненного мира древних германских народов. В то время как Хайдеггер утверждает, что быть человеком, значит обитать в пересечении четверицы земли, неба, божеств и смертных, Клири утверждает (по существу) что быть германцем значит жить в Мидгарде, в месте пересечения восьми других миров.

Вольно трактуя Эдды и идеи Эдреда Торссона, Клири рассматривает эти восемь миров как четыре фундаментальные пары противоположностей, которые управляют нашим миром или наделяют его смыслом. Оппозиция Асгарда и Хель является оппозицией между тотальным светом и тотальной тьмой, тотальной истиной (или откровением) и тотальным сокрытием (здесь Клири по сути накладывает Асгард-Хель на небо-землю Хайдеггера). Альвхейм и Свартальвхейм — это оппозиция между свободным, креативным человеческим Духом (Geist у Гегеля) и тёмной, естественной необходимостью. Всё это лежит вдоль вертикальной оси Ирминсуль (или Мировой оси) и связано с Духом понимающим себя в оппозиции к «бессознательному, сокрытому, неуловимому».

Горизонтальная плоскость, которая также содержит четыре мира, связана с фундаментальными дуальностями природы. Муспельхейм-Нифльхейм есть оппозиция solve и coagula (или Вражды и Любви). Ванахейм и Йотунхейм есть противоположные типы изменений: постоянное, упорядоченное изменение (циклы природы, паттерны роста организмов и т. д.) и его почти невыразимая противоположность: сила, которая останавливает упорядоченный процесс или противостоит ему. Есть много параллелей между четырьмя оппозициями Клири и дуальностями, которые можно найти в философских, мистических и эзотерических традициях. Здесь я только отмечу, что его понимание оппозиции Ванахейма-Йотунхейма имеет нечто общее с платоновским «неписанным учением» Единого и «Неопределённой Диады».

В Мидгарде все эти оппозиции встречаются и перемешиваются. Я могу добавить к интерпретации Клири гегелевское замечание (с которым он безусловно согласится) что это делает Мидгард конкретной тотальностью, отличной от других миров. Так один член пары оппозиций обладает своей идентичностью только посредством другого, в некотором смысле его идентичность находится за его же пределами. Другими словами, Муспельхейм является лишь «абстракцией», если рассматривается в отрыве от Нифльхейма. Только когда огонь и лёд встречаются, нечто конкретное обретает бытие — довольно буквально, в этом случае (если принять германскую космологию). В Мидгарде все эти оппозиции диалектически примиряются. Мидгард является, поистине, единым целым. Другие восемь миров символически выражают фундаментальные истины Мидгарда.

Кто-то может возразить, что Клири, на самом деле, вернулся к подходу, использованному им в старых эссе, таких как «Философские заметки о рунах», в которых он пытался «философизировать» (или, возможно, «рационализировать») вещи. Но дело не в этом. В эссе «Что такое Руна?» Клири утверждает, что мифопоэтическое мышление это не просто философия, обличённая в образы. Как упомянуто ранее, он признаёт, что мифопоэтическое «мышление» в основном есть способ бытия в мире, а не способ мышления.

Что конкретно это означает? Ближе к концу «Девятирицы» Клири сообщает нам, что для наших предков Муспельхейм и другие миры были и реальными местами и символами одновременно. Хотя Клири и не говорит именно так, причина этого лежит в том, что все места и все вещи воспринимались нашими предками как символы — как и реальные, так и проецируемые нашим воображением. Клири предлагает «чёрный ход» в мир наших предков через философскую интерпретацию символов. Однако, сам признаёт, что этого недостаточно. Он пишет: «Я не знаю как восстановить мифопоэтическое мышление. Возможно, необходимо обдуманно и медленно читать мир как геральдическую книгу: рассматривать вещи как символы, намеренно стараться смотреть на мир глазами поэта».

В «Дарах Одина и его братьев» Клири применяет тот же подход для понимания германского антропогенеза (описание происхождения человека), найденного им в Эддах. Согласно мифу, два дерева (Аск и Эмбла) были трансформированы в людей, когда троица богов даровали им определённые характеристики. Клири утверждает, что ключ к пониманию германского воззрения на природу человека лежит в богах, которые фигурируют в этом мифе, а не в характеристиках которые они даруют. Он фокусируется на именах богов данных в Младшей Эдде: Один, Вили и Be. Эти трое (которые могут быть, как утверждает Эдред Торссон, тремя аспектами одного божества) представляют триаду органически связанных качеств человеческой природы — на самом деле, фундаментальных её качеств. В терминологии Клири это: ekstasis (Один), воля (Вили) и освящение (Be).

Мы уже коснулись того, чем является ekstasis (хотя только в этом эссе и «Камни взывают» Клири даёт наиболее полное его описание). Воля — это попросту наша способность изменять данное в соответствии с нашей концепцией того, что может или должно быть. Очевидно, что воля уникальна для человека. Животные тоже меняют окружающее их пространство (например, бобры строят плотины), но не в результате сопоставления неких взаимоисключающих возможностей.

Тем не менее, воля зависит от ekstasis и, на самом деле, воля это одна из форм проявления ekstasis (таким образом, они взаимозависимы). Клири пишет: «...воля» зависит от нашей способности пребывать вне себя (буквальное значение ek-stasis), вне сиюминутного момента, способности воспринимать или запечатлевать Бытие сущего и быть захваченным видением возможного Бытия, того, что «должно» быть». «Освящение» — это акт отделения человеком (мысленного или посредством действия) чего-то от своего контекста и наделение его «сакральностью» или особой значимостью (например, священная реликвия, флаг, определённое место). Опять же, это нечто доступное только человеку. В отличие от воли, оно не подразумевает буквального изменения объекта. Но чтобы освятить объект, мы должны сперва быть открыты Бытию этой вещи — и потом, в некотором смысле, мы даруем ей новое Бытие (например, эта роща не просто роща, а место, в котором проявляется божественное). Воля и освящение, таким образом, зависят от ekstasis — но ekstasis выражается через волю или освящение. Данная взаимозависимая триада называет три фундаментальных аспекта, которые отделяют нас от зверей.

Если воля понимается как наша способность менять данное в соответствии с нашими планами или идеалами, то она морально нейтральна. Однако те, кто читал раннее эссе Клири «Познание богов», могут вспомнить его описание воли как «...Воля это импульс «закрыться» для не-себя [или для «высшего»], это изолированность, которая одновременно возвышает и возвеличивает Я до абсолютного статуса». Клири ссылается на современность как «Эпоху Воли», когда ко всему относятся как к сырью, которое следует переработать в соответствии с человеческими планами (здесь он также опирается на Хайдеггера, конкретно на работу «Вопрос о технике»). В данной книге Клири рассуждает о воле как обладающей и позитивными и негативными аспектами, в то время как в «Познании богов» были затронуты только негативные.

Действительно, и воля и ekstasis амбивалентны — способны вести нас к благу (даже к величию) или обманывать и уводить с пути. Эти же оппозиции представлены и в боге ekstasis/odr Одине. Они представлены и в нас, людях — но особенно в североевропейце, которого Клири (вслед за Шпенглером) называет «фаустовский человек». Для Клири это важный концепт, поэтому он рассматривается в нескольких эссе в данной книге (наиболее полно в «Асатру и политическое»). Как Клири открыто заявляет в своей статье для четвёртого номера альманаха TYR («Что такое одинизм?»), фаустовский человек является эквивалентом одинистского.

Клири связывает фаустовское-одинистское с гегелевским описанием природы «германских народов», которые (цитируя Гегеля) демонстрируют «бесконечное стремление к знанию, чуждое другим расам»; «противопоставляет себе мир [то есть природу], освобождается от него, но снова снимает эту противоположность... посягая на всё, чтобы во всём обнаружить своё присутствие». Германский (фаустовско-одинистский) дух «Внешний мир... подчиняет своим целям с такой энергией, которая обеспечила ему господство над этим миром».

В самом длинном эссе данной книги, «Камни взывают», Клири продвигает поистине революционный тезис, что ekstasis объясняет внезапное появление изобразительного искусства в Европе около 40 000 лет назад. Удивительно, что изобразительное искусство не появлялось нигде в мире ещё 30 000 лет. По словам Клири, это представляет непростую проблему для политкорректных археологов и палеонтологов, отчаянно отказывающихся признавать, что Европа может представлять нечто особенное. Если утверждение Клири верно, справедливо заключить, что впервые ekstasis проявился в Европе. И если он прав связывая ekstasis не только с изобразительным искусством, но и с философией, наукой, религией и поэзией, неудивительно, что самые ранние бесспорные свидетельства появления всего этого обнаруживаются в Европе.

Именно в этот момент мы погружаемся в то, что может показаться наиболее странной и фантастичной частью философии Клири. Он утверждает, что Вселенная существует чтобы познать себя; что этот процесс включает порождение Вселенной всё более сознательных или саморефлексивных существ; что этот процесс достигает пика в появлении людей, способных испытывать ektasis; и что основные носители ekstasis среди людей — это европейские народы. Именно посредством наших народов фаустовско-одинистский поиск познания Вселенной завершается, благодаря обращению Вселенной на саму себя. (Данное утверждение является, по сути, следствием философии Гегеля, хотя сам он никогда его не озвучивал. Оно также схоже с «Космотеизмом» Уильяма Пирса, хотя на Клири он не повлиял).

В эссе «Камни взывают», Клири выдвигает эти идеи в том числе для объяснения почему ekstasis появился в Европе во времена верхнего палеолита. По его словам, большинство учёных осведомлены, что в тот период в Европе произошёл некий крупный сдвиг в человеческом сознании, но не могут этого объяснить. Клири признаёт необходимость нового понимания эволюции — не только из-за сложностей с объяснением природы ekstasis, но также из-за серьёзных философских проблем с дарвинизмом вообще. Он предоставляет, однако, не только новый взгляд на эволюцию, но новую научную парадигму: большую, всеобъемлющую «теорию всего».

Клири утверждает, что ekstasis принципиально необъясним с точки зрения дарвинизма потому, что в ekstasis мы освобождаемся от естественного, утилитарного фокуса (на выживании, репродукции и т. д.) и захвачены чистым изумлением перед лицом Бытия. Это делает человека странным элементом в природе. Мы создания природы, мы животные, в то же время мы в некотором смысле отдалены от природы, посредством нашей способности абстрагироваться от всех животных забот и сталкиваться с простым фактом, что нечто существует. Как и почему эта возможность могла появиться у нас? Наша дуальность — мы принадлежим миру, однако находимся «над» ним, регистрируем его Бытие — это подсказка о нашей цели: в нас и посредством нас мироздание встаёт лицом к лицу с собой. Мы есть кульминация длительной борьбы Вселенной: придти к осознанию самой себя. Каждый мужчина или женщина, которые переживают ekstasis, буквально являются Вселенной, говорящей «Я есть».

Клири опирается на философию Гегеля и современную физику (которые подходят как рука к перчатке, между прочим), утверждая, что само устройство Вселенной приводит к зарождению существ осведомлённых о существовании Вселенной. Разумеется, мы являемся таковыми. Но люди появились в результате невероятно длинного процесса эволюции. Данный процесс не может быть понят только с точки зрения случайности и естественного отбора, как настаивает дарвинизм. Скорее, тут прослеживается влияние чего-то вроде телеологии, которая направляет развитие новых форм, некоторые из которых могут появляться весьма неожиданно и без видимых предпосылок. Телеология — это попросту саморазвитие (или самоопределение) целого.

«Теория всего» Клири имеет несколько следствий. С одной стороны, мы должны отметить, что она представляет собой миф, в изначальном греческом смысле слова muthos, история, которая объясняет или показывает смысл вещей (что противоречит современному использованию слова «миф»). «Миф» Клири имеет объяснительную силу, подтверждается эмпирическими данными, прост и элегантен. Кроме того, он удовлетворяет не только разум, но также сердце и дух — сердце и дух фаустовско- одинистского человека. Он объясняет, почему мы здесь.

На самом деле, данный миф отводит нам роль буквально космических масштабов, а также объясняет как мы благословлены и прокляты своей демонической природой.

Кроме того, «миф» Клири также демонстрирует почему сохранение и защита нашего народа является императивом. Действовать в интересах наших народов, взяться за дело Белого Национализма, значит защитить тех, кто практикует, говоря словами Хайдеггера, «оказывание несокрытости сущего», «сохранение земли» и «принятие неба». Те, кому нужно философское обоснование необходимости сохранения наших народов, отыщут его в этой книге. Для тех же, кто обходится без него, достаточно хотеть спасти наши народы просто потому, что они наши. Однако последние не нуждаются в подобной книге. В этом заключена особенность европейцев, что они нуждаются в причине бытия; и причину, чтобы считать себя стоящими спасения.

Клири избегал говорить о «политике» длительное время, но в эссе «Асатру и политическое» он делает смелый шаг и не просто связывает Белый национализм и Асатру, но, в некотором смысле, отождествляет их. Аргументы Клири просты. Асатру это этническая религия, религия конкретного народа (также как иудаизм или индуизм), это не убеждения и не универсалистское учение (как христианство или ислам). Клири делает гегельянское заявление, утверждая, что в народной или этнической религии, народ, буквально, поклоняется себе. Ведь религия — это способ, которым народ выражает свой дух, сталкивается с ним и прославляет его. (Следовательно, как отмечалось ранее, Один является как воплощением хорошего, так и плохого в душе североевропейца). Практиковать Асатру, значит хранить веру своего народа — ведь эти два понятия наразделимы. Как говорит Клири, «Героическая приверженность нашему народу и его духу — это и есть Асатру. В сравнении с этим всё остальное — руны, древнескандинавский язык, рога для питья, мёд, скальдическая поэзия, и так далее — являются внешними и не принципиальными чертами».

Проблема нашего народа в том, что он одержим этим хитрым, переменчивым богом. Иногда он помогает мам «сохранять землю» и «принимать небо». Но иногда, в экстатическом порыве, мы закрываем один глаз, также как наш полуслепой бог, и видим фантастичные видения того, что «может быть». Фантастичные видения бесконечных возможностей. Так мы впадаем в современный нигилизм, который выставляет себя как идеализм — обещание, что мы можем быть кем пожелаем (что на самом деле является желанием не быть ни чем). Вера в то, что наша суть состоит в отсутствии сути, — это чисто западная беда. Но мы воображаем, что и другие стремятся к тому же «идеалу»; что внутри каждого готтентота сидит европеец, до боли желающий жить в инклюзивном, «мультикультурном», демократическом обществе, усеянном автозаправками и торговыми центрами, на сколько хватает глаз. Мы не осознаём, что проецируем собственную денатурированную природу на других; мы не признаём современные идеалы инклюзивности и мультикультурализма как новые формы западного этноцентризма. Почему? Потому что, опять же, мы воображаем, что не обладаем природой и реальным ethnos вовсе.

Клири упоминает большую часть этих аргументов в обширном обзоре книги «The Uniqueness of Western Civilization» (которую можно прочесть онлайн на Counter-Currents/North American New Right и альманахе North American New Right, выпуск 2). В настоящей же книге, в эссе «Свободны ли мы?», Клири пронзает ложную концепцию свободы, к которой западные люди весьма склонны. Он пишет: «...быть, значит быть чем-то — чем-то определённым. Стремление быть ничем определённым — это попросту стремление не быть. Это ужасный телос современной западной цивилизации. Наш поиск ложной свободы в корне своём является желанием стереть себя из мира, желанием смерти. Жизнь это индивидуальность, определённость, форма, порядок, иерархия и ограничения. Те, кто примут жизнь, должны принять и все её элементы. Мы должны сказать ДА всему тому, что говорит ещё большее НЕТ нашему высокомерию».

Мы, европейцы, обладаем природой, которая нас «детерминирует». И, заимствуя образ у Гегеля, скорее человек перепрыгнет Колосс Родосский, чем мы сбежим от этой природы. Клири утверждает вслед за Гегелем, что истинная свобода означает желание или принятие нашего предназначения и прославление его. Ведь, учитывая нашу славную историю и благородство душ, с чего мы захотим быть кем-то другим, кроме самих себя?

В своём эссе о книге «The Uniqueness of Western Civilization», Клири утверждает, что настоящее состояние очевидного упадка есть этап в исторической диалектике, в котором наши люди придут к осознанию самих себя. (Если поместить это в более широкий контекст космологии Клири — это часть процесса по осознанию себя во Вселенной). В следующей исторической фазе Клири предполагает (оптимистично), что мы осознаем безрассудство отрицания собственной природы и невыбранных биологических и культурных обстоятельств, которые делают её существование возможной. Мы решим принять эти обстоятельства и возжелаем нашего предназначения. Европейский дух придёт к завершению и осознанию себя, а также полному обладанию собой. В этот момент, свободные от всего, что нас связывало, мы воистину станем «теми, кто мы есть», как говорит Клири. Сначала верблюд, потом лев, потом ребёнок.

Всё вышесказанное затрагивает лишь самую поверхность этих замечательных эссе. Я ничего не сказал об одном из лучших эссе из данного собрания: «Всё иль ничего»: сериал «Заключённый» и пьеса «Бранд» Генрика Ибсена». Это продолжение эссе о сериале Патрика Макгуэна «Заключённый» опубликованного в сборнике «Взывая к богам». Даже читатели совершенно не заинтересованные в данном сериале найдут взгляд Клири на пьесу «Бранд» крайне любопытным.

Сознательные люди знают, что современная мэйнстримная культура, возглавляемая обидчивыми левыми, совершенно несостоятельна. Фактически, сейчас нет ничего достойного внимания в «серьёзном» искусстве, литературе или философии — ничего чтобы каким-то образом не шло на компромисс с ограниченностью, трусостью, ресентиментом и ложью. Творцы и мыслители калибра Вагнера, Ницше, Йейтса, Лоуренса, Паунда, Элиота, Д’Аннуцио, Маринетти и Хайдеггера — не говоря уже о Платоне и Аристотеле — ни в коем случае не смогли бы пробиться сегодня. Чтобы найти реальную пищу для души, мы должны взглянуть на окраины, на бунтовщиков из «Новых Правых», подающих большие надежды. У нас есть свои художники, прозаики, поэты, эссеисты и музыканты. В случае Коллина Клири мы имеем философа, чьи работы бесспорно переживут современность и будут прославлены, когда нынешняя система станет лишь дурным воспоминанием.

Counter-Currents/North American New Right,

14 августа, 2014