Что-то между нами

Глава 1

– Папочка, родненький, помоги! Я, кажется, человека убила.

Голос дочери в трубке звучит истерично и загнанно. Половина слов тонет в задушенных влажных всхлипах. И на какую-то долю секунды я даже позволяю себе поверить в то, что мне это все послышалось.

– Еще раз, Мил, внятно. Что случилось?

Наплевав на толпу ожидающих моего решения подчиненных, тяжело поднимаюсь из кресла.

– Я в аварию попала. Точней, человека сбила, – ревет дочь. – Кажется, это девушка.

Да плевать мне, кто! Вот только…

– Что значит «кажется»? Ты же не скрылась с места аварии? – в затылке леденеет не просто так. Мозгов у Милки, как у колибри. В кого только, спрашивается? Я вроде не дурак. Да и мать ее там, где надо, умная. А вот мелкая…

– Нет, я тут сижу-у-у-у, – заходится воем Милана, а я с облегчением выдыхаю. В панике ей могло прийти в голову все что угодно. Если бы свалила – добавила бы мне проблем. Тут и так пока не очень понятно, как все разруливать буду. Ну да ладно. На месте разберемся.

– Вот и сиди. Геолокацию Степану моему скинь. Я сейчас подъеду. Ты сама-то как?

– Нормально, – шмыгает носом дочь, и на том мы с ней прощаемся. По пути к дверям жестом выцепляю начальника юротдела.

– Поедешь со мной, Вить. Милка моя в аварию попала. Похоже, есть жертвы, – тихо ввожу юриста в курс дела. Сердце под дизайнерским пиджаком колотится как ненормальное, хотя, казалось бы, за столько лет отцовства мне уж пора было выработать иммунитет к Милкиным выходкам. Но нет. Дочь каждый раз находит способ, как достать меня до печенок.

– Я не по этой части, Роберт Константиныч, – теряется Мохов. – Это ж уголовка.

– Если сам не потянешь, потом кого-нибудь подключим, а пока лучше ты, чем никого. Есть на примете толковые спецы? Рябцев? Маликян? Гуров? – сам же и накидываю варианты.

– Сейчас Рябцева наберу. Если он в городе – возьмется. Маликян под завязку загружен, только вчера за обедом жаловался. А Гуров, если мне не изменяет память, укатил на Кипр.

Сухо киваю, только в лифте сообразив, что не потрудился распустить собравшихся в конференцзале, а это не меньше дюжины моих ключевых сотрудников, которым наверняка есть чем заняться, пока их босс разгребает дерьмо за своей великовозрастной дочуркой. Набираю зама:

– Леша, мне надо срочно отъехать. Заканчивайте без меня.

– Роб, ты что? Завтра же подписание! Китайцы…

– С китайцами мы все уже утрясли. На подписание я приеду. А в остальном – на кой я держу такой штат?!

На Лешку меня срывает не по делу, тут и ежу понятно. Но тот глотает. Знает, что под горячую руку мне лучше не попадать. Уже привык. Сбрасываю вызов. Ловлю на себе взгляд Мохова:

– Ну, вы хоть в общих чертах обрисуйте, как ее угораздило, – объясняет тот свой интерес.

– Вить, ты ж там со мной был. Она ревет – два слова связать не может. Подробностей я не знаю. Говорит только, что сбила женщину.

– А скорую догадалась вызвать?

– Твою мать! – растерянно провожу по голове. И снова достаю телефон. К счастью, Милка отвечает после первого же гудка.

– Да, пап. Ты скоро?

А голос такой, как в три года, когда она со всей дури шмякнулась с высокой горки, на которую ей строго-настрого запрещено было лезть. Я тогда чуть не поседел, а надо было себя беречь. Потому как это было только началом.

– Скоро. Мил, а ты скорую вызвала?

– Нет, – теряется она. – Там люди сразу звонить начали. Я и не стала.

– Люди? – шумно выдыхаю носом. – Да откуда ты знаешь, куда эти люди звонят, Мил? Может, журналистам! В скорую звони, я тебе говорю! Сейчас же. Это может быть расценено как смягчающее обстоятельство, ну? Сечешь?

– Смягчающее обстоятельство? – заходится в рыданиях пуще прежнего Милка. – Меня что, будут судить?! Папочка! Я не хочу. Миленький, сделай что-нибудь.

Если честно, в целях профилактики Милке бы не помешало хоть раз за свои поступки ответить. Но, блядь! Она – мой единственный ребенок. Кем я буду, если ее не вытащу? Связей в нужных местах у меня хватает. Денег тоже. А у Миланы впереди вся жизнь.

– Я сделаю, Мила. Конечно, сделаю. Ты, главное, в скорую позвони.

– И про освидетельствование ее предупреди, Роберт! – бесцеремонно вмешивается в наш разговор Мохов.

– Конкретизируй.

– Пусть ни на какие экспертизы не соглашается. А то мало ли.

Сжав челюсти, юркаю в заботливо приоткрытую водителем дверь. Могла ли Милка прыгнуть за руль бухой? Хочется думать, что ее колибри-мозг не усох окончательно. Если вдруг узнаю, что села вмазанная – ей хана. Никакого суда не надо. Сам душу вытрясу. Убиться же могла, дура! А с богом я бы уже не порешал.

На счастье или на беду, накуролесила Милана в центре. От моего офиса рукой подать. Если верить минутным стрелкам, прошло чуть больше четверти часа с тех пор, как дочь сообщила мне об аварии. А вот что действительно странно – то, как долго не едет скорая. Иду к Милкиной спортивной бэхе, вокруг которой собралась толпа, а взгляд какого-то черта соскальзывает на темноволосую фигуру, что сломанной куклой лежит поодаль. В затылке тянет. С намокших под дождем волос капает. А я даже не заметил, когда тот дождь начался. Как назло, девчонку раскатало у самой ливневки. Мокрая вся. Пиздец. Резко сворачиваю и, разрезав плечом толпу, склоняюсь над Милкиной жертвой. Выглядит та… как жертва дорожного происшествия. Лучше и не скажешь. Кожа мертвецки белая, даже веснушки, коих у нее на лице миллион, поблекли.

Глава 2

– Ну, наконец-то. Мы тут с ума сходим.

Учитывая, что в гостиной Тома одна, непонятно, кто эти «мы». Уж не ее ли шавка? Скидываю лохматое недоразумение с кресла и сам в него опускаюсь, попутно содрав с шеи галстук. Псина заходится звонким лаем, заставляя меня поморщиться. Сука. Я хотя бы в собственном доме могу побыть в тишине?

– Убери!

– Роб, ты уже не в офисе, – заводится жена, – меняй тон, ладно? Сделаю скидку на то, что ты еще не переключился.

– Шавку, говорю, убери. Тишины хочется.

– Пойдем, Матильда. Наш папочка сегодня не в настроении.

Так устал, что даже не огрызаюсь на это дебильное «папочка». Закрываю глаза. Кресло удобное и мягкое – не зря аж три месяца из самой Италии ждали. Уснешь – не заметишь, но не на пустой желудок. Прямо сейчас уснуть не дают мечты о хорошо прожаренном стейке. И виски, немного, всего на два пальца. Которое срубит враз. Как же я устал… Давно уже устал, просто сегодня это как никогда остро ощущается.

– Ну и во сколько обошлась эта авария? – проникает в сознание голос Томы. Я задерживаю в легких воздух, выдыхаю и только тогда открываю глаза. Ловлю лицо жены в фокус и зависаю, глядя на ту как будто по-новому. Интересно все же, когда мы стали настолько равнодушными ко всему, кроме собственного комфорта? В какой момент?

– Мне? Или девочке, которая, до сих пор непонятно, выживет ли?

Нет. Все же Томка не безнадежна. Или делает вид. Вон как старательно взгляд отводит, будто и впрямь смутилась. Впрочем, я уже завелся, так что это меня не остановит:

– Деньги – все, что тебя волнует, а, Том?

– Роб, ну ты чего все перекручиваешь? Я за дочь в первую очередь переживаю, разве это не естественно? О случившемся говорили даже в новостях. Можешь представить, каково нам?

– Явно лучше, чем девочке с черепно-мозговой.

– Уверена, ты уже оплатил ей самое лучшее лечение. А значит, что? Значит, с ней все будет в порядке.

– На это вся надежда.

– Ну а с ментами ты порешал? – опять принимается за свое Тома. Заглядываю в ее глаза, а вижу себя. Что толку обвинять жену в черствости, когда я и сам не лучше?

– Можно сказать и так. Милка спит?

– Угу. Я врача вызвала. Сделали ей укол. Она так сильно нервничает, Роб. Я переживаю.

– Ты бы этим не злоупотребляла, Том. Нам только не хватало, чтобы она подсела на какие-нибудь антидепрессанты.

– Ты опять сгущаешь краски, Роберт. У нас все под контролем.

– А сегодня я, очевидно, имел шанс в этом убедиться? – иронизирую, вставая.

Тому срывает. Обычная реакция, когда тебе нечем крыть.

– Знаешь что? Пойду-ка я лучше к себе. Вижу, ты настроен поругаться, но я не предоставлю тебе этой возможности.

А заодно, видимо, и ужин тебе накрывать не стану. Хмыкнув, бреду в кухню. Достаю какие-то кастрюльки из холодильника. Хорошо хоть домработница следит за тем, чтобы я не оголодал. Насыпаю и того, и другого, и третьего на тарелку. Маринованные огурчики плебейским образом поглощаю прямо из банки. Может, и хорошо, что Томки нет. Не то бы не прошел этот номер. Она мнит нас элитой, которой из банки жрать не положено. Откуда только такой гонор у девочки из Мухосранска? Помню, теща рассказывала, что в голодные девяностые их только огород и спасал. Не думаю, что собственноручно выращенную картошку они со столового серебра ели.

Отравляю в рот кусок баранины, а сам на телефон смотрю. Нет ли пропущенных из больницы? Нет. Еще бы знать, хорошо это или плохо. Плохо то, что девчонка не приходит в себя. Ну а хорошо то, что все еще держится.

И Мохов какого-то черта не отзвонился. Решил начать поиски родни этой Эмилии завтра? Имя-то какое. Эмилия.

Ладно. Утро вечера мудреней. Поднимаюсь в спальню, укладываюсь в постель. Томка то ли спит, то ли притворяется. Как будто и впрямь думает, что я на нее позарюсь. Посмеиваюсь про себя. Это она мне, конечно, льстит. Я сейчас вообще ни на что не гожусь. Сорок два всего, а ни желания нет, ни интереса. Это нормально? Даже на стороне – не помню, когда в последний раз трахался. На свежую кровь не тянет. Шлюх не хочу, а во что-то другое надо хоть по минимуму душою вкладываться. Мне же лень. Все лень. Вообще ни на что не стоит. Всем пресытился.

Засыпаю быстро, но сплю плохо. Кручусь-верчусь. Что-то снится.

– Господи, Воинов, ну ты мне дашь поспать? У меня завтра четыре лекции и заседание кафедры.

Спускаю ноги на пол.

– В кабинете лягу.

– Подушку хоть возьми.

Утро вползает в комнату невнятным, сизым каким-то светом. Поднимаюсь. Открываю нараспашку окно. Дом находится в низине. Туман стелется, виснет клоками на розовых кустах, льнет к недавно постриженному газону. Седьмой час. Ну и какого черта вскочил?

Возвращаюсь к столу. Дергаю на себя ящик. Даже вчера сдержался, а сегодня нет никаких сил. Выбиваю из пачки сигарету. Кто-то наоборот, бросая, дома не держит курева, я же тренирую силу воли, оставляя искушение под рукой.

Набираю полные легкие дыма. Яркие бутоны роз в дымке, как капли крови. Успокоился, блядь. Подышал! Перед глазами поломанная девчонка. И волосы, спускающиеся змеями к решетке водостока.

Глава 3

– Я поеду, Тамар.

– Роб, ты что? Куда? А десерт?

– Обойдусь. Ты же говорила, что я поправился.

Может, кстати, и так. Ведь для того, чтобы оставаться в форме, надо где-то силы брать на спортзал. А я – хорошо, если успеваю поколотить грушу. Все же очень верное решение – выпускать пар именно при помощи бокса. Не то у жены добавилось бы претензий к моей фигуре.

– Ты что, обиделся, Воинов? – Тома закатывает глаза.

– Да нет, похуй совсем. – Дергаю на себя дверь Прадика.

– Не выражайся. Что ты как быдло?

– А ты думаешь, дорогой костюм способен перекроить суть? Брось, Тома. Все. Возвращайся в дом, тут накрапывает.

Личный водитель – это, конечно, выход. Но иногда езда за рулем позволяет как следует проветрить голову. А мне ведь не помешает. Проветрить. Может, хоть по дороге пойму, какого лешего я сорвался из дома в единственный выходной. Ну, пришла в себя рыжая. И что? Мне бы порадоваться и поручить заботы о ней кому-нибудь из подчиненных. Тому же Витьке. Что он, ей оздоровление не организует? Еще как. И даже принесет извинения от лица нашей дружной семьи. Хотя нет. Тогда вся легенда посыплется. Какие извинения, если по документам Эмилия сама виновата в аварии?

Так и еду, гадая, как поступить. Ничего не решив, иду к лечащему.

– Девочка пришла в себя. Еще слаба, но все вспомнила. Никаких осложнений быть не должно, – отчитывается тот.

– Ясно. А прямо сейчас с ней что?

– А прямо сейчас ее перевели в обычную палату, и она спит.

– Палата хоть отдельная?

– Да-да, все, как просили. Уход тоже за девочкой королевский. Не переживайте, Роберт Константинович.

Я киваю, но с места не двигаюсь. Тогда доктор немного смущенно интересуется:

– Хотите зайти?

– Нет, зачем? – удивляюсь я.

А зачем ты к ней девять дней, как на работу, ездил? – интересуется тут же внутренний голос. – Пойди, хоть в глаза загляни. Или слабо?

Не слабо. Просто на хера это нужно? Мне? Да нет. Зачем сложности?

Даже встаю, чтобы уйти. Тянусь снять с плеч дурацкий халат, но в последний момент, злясь сам на себя, передумываю:

– А знаете, давайте все-таки. А то мало ли.

Понять, что там за фрукт лежит, не мешает. С этими соцсетями даже мелочь вроде Эмилии может из ни хера проблему раздуть. Не нужно нам привлекать внимание.

Отведенная девице палата находится в тупике коридора. Все свежее. Ремонт, мебель, но роскоши – никакой. Да и на кой она в больнице? Тихо пикают какие-то аппараты. В голубую вену воткнута капельница. Это все, что я вижу от двери. Подхожу ближе.

Хотел посмотреть, что за фрукт? Смотри. Поговорить-то со спящей не удастся, а будить девчонку, которая еще недавно валялась в коме, только потому, что я притащил сюда свою олигархическую задницу, совсем уж зашкварно.

Веду носом. Пахнет так, будто Эмилия недавно приняла душ. А вот роскошные рыжие волосы, оставаясь немытыми, висят сосульками. Еще и выбрили над виском. То ли врачи запретили мочить шов, то ли у нее не было сил помыть голову. Почему я об этом думаю? Наверное, потому что повязку, в которой девчонка выглядела как раненый Щорс, наконец, сняли. Наклоняюсь, чтобы рассмотреть, насколько все плохо. Кожа у Эмилии белая-белая, будто сахарная, но не факт, что тут виновата авария. У рыжих так зачастую. Попутно отмечаю острые скулы и нос. Губы не такие, как сейчас модно, обычной полноты, но из-за того, что имеют очень четкий контур, кажутся будто нарисованными. Надо же, даже губы у нее резкие. Сплошные линии и углы.

Заношу руку, чтобы отвести волосы, и застываю. Потому что Эмилия резко открывает глаза, вскакивает и в ужасе замирает, перехватив мое запястье. Зрачки такие широкие, что не поймешь, какого цвета ее глаза. Зато панику во взгляде ни с чем не спутаешь. Животный страх, исходящий от девчонки, настолько плотный, что он даже меня на какое-то время морозит. Отмираю от писка захлебывающегося в истерике аппарата. Растерянно смотрю то на него, то на девку, то на ее тонкие пальцы, сжимающие мою руку. К счастью, не только я понимаю, что что-то пошло не так. Палата тут же наводняется бригадой медиков. Меня очень ловко оттесняют в коридор и захлопывают перед носом дверь. Ну и что это было?

Гляжу на руку, в которую вцепилась рыжая. Рука как рука. Теперь вон полумесяцы от ее ногтей. Чего испугалась-то? Мозг услужливо накидывает варианты. Неблагополучная семья. Пьющая мать. Наверняка в доме ошиваются всякие мутные личности. Изнасиловали? Избили? Ловлю разгулявшуюся фантазию. Понесло меня, конечно, дай бог. А ведь происходящему можно найти и более адекватное объяснение. Девка больше недели находилась в отключке. Пришла в себя, а над ней какой-то незнакомый мужик. Понятно, что страшно.

А что если я ее до смерти напугал? И она сейчас опять свалится? Вот придурок я, а? Съездил, блядь. Помог. Благодетель херов.

Наконец, дверь в палату открывается.

– Что с ней?

– Уже все нормально. Вкололи успокоительное.

– Так, а было что?

– Классическая реакция на стресс, Роберт Константинович. Все под контролем.

Глава 4

Не знаю, какого черта со мной творится. Может, догоняет пресловутый кризис среднего возраста, но что ни делаю – никакого удовлетворения. История с Милкой просто ярче это все подсветила. Неясная тревога зудит внутри. Хотя с чего вдруг? В жизни не происходит абсолютно ничего нового или от меня независящего. Так откуда этой самой тревоге взяться? А тут еще, как назло, несколько раз за день проезжаем прямо под окнами травмы. Девчонка эта… Эмилия. В любой другой раз перепоручил бы ее кому-то другому, и даже не вспомнил бы. А тут места себе не нахожу. И мысли, мысли, мысли… О том, как изменился. И что из себя теперь представляю. И как бы я себе, двадцатилетнему, понравился таким.

– Степ, давай заедем. – Киваю на сереющее впереди здание больницы

– Никак не вычухается девочка?

Вон, даже водила мой удивляется, что я сюда зачастил. Выходит, и он меня какой-то мразью бездушной считает? С одной стороны – похер. Не тот масштаб у Степана, чтобы я на него делал поправку. С другой… Когда это я людей стал их масштабом мерить? Наверное, давно. Вот блядь.

– Да нет. Ей как раз таки лучше. Сегодня, может, поговорим. Обсудим дальнейшие действия.

Степан кивает и переводит тему:

– Милана про свою бэху интересовалась, Роберт Константинович.

– Я в курсе. Хер ей, а не машина.

Водитель мой ответ, конечно, не комментирует. И даже бровью не ведет – вышколен. Но я готов отдать руку на отсечение, что он одобряет мое решение.

Серьезно, Роб, ищешь одобрения в глазах водителя? А, к черту!

Ослабляю узел на галстуке и выбираюсь из салона. Иду уже привычным маршрутом. Перед тем как войти, несколько раз громко стучу и только после толкаю дверь:

– Здравствуй.

– Здравствуйте.

Встречаюсь взглядом с рыжей, прохожусь по лицу, поднятым к голове рукам с зажатой в одной из них расческой и стремному застиранному халату размеров на пять больше, чем надо, открывающему отличный вид на место, где у нормальной женщины должна быть ложбинка, а у нее и намека нет. Будто считав мои мысли, Эмилия насмешливо кривит губы. И опускает руки на колени. А вот прикрываться не спешит. Ну и к черту. Смотреть там все равно не на что. Драматическая пауза затягивается, и я тороплюсь ее заглушить:

– Меня зовут Роберт Константинович.

– Так вот ты какой, мой несостоявшийся убийца, – ухмыляется деваха.

Я ожидал чего угодно, но точно не этого. Нашей потерпевшей, судя по всему, палец в рот не клади. Куда только ее испуг делся? Сидит вон, оскалилась.

– Почему ты решила, что это я?

– А зачем бы еще кому-то вроде вас понадобилось обивать пороги моей палаты? Боитесь, что я на вас заявлю?

– Разве ты не в курсе, что сама виновна в аварии? – осаживаю девицу.

– В курсе. У меня был следователь, – парирует зло. – Так что если вы пришли, чтобы поведать мне эту увлекательную историю – только зря потратили время. Дядя с нарядной ксивой очень доходчиво мне все объяснил, – добавляет с язвительной улыбкой.

Ловлю себя на том, что тоже ужасно злюсь. И беспощадно хлестким ответам Эмилии, и тому, что менты ее прессанули, похоже, хотя их никто не просил жестить. Теперь ведь вообще непонятно, как с ней выстраивать коммуникацию. Медлю. Взгляд то и дело цепляется за детали. Бритый висок на контрасте с оставшейся рыжей копной, синяки, зажившие ссадины. И руки, которыми она вцепилась в плечи, отгораживаясь от меня и происходящего. Это все словно кричит – виновен.

– В общем, так, Эмилия…

– Меня все Милей зовут. – Я удивленно вскидываю брови. Какое мне дело до этого? А рыжая воспринимает мою реакцию по-своему и, хищно оскалившись, поясняет: – Я же видите какая длинная. Целый метр восемьдесят три. Поэтому – Миля. – А для пущей наглядности вытягивает перед собой тощие бесконечные ноги. А потом как будто смущается: – Да вы продолжайте. Все никак не запомню, что взрослых перебивать невежливо.

Это она сейчас намекнула на то, что я старый? Давлю взбухающее, как тесто на дрожжах, раздражение.

– Так вот, Эмилия, твоим несостоявшимся убийцей был вовсе не я.

– А-а-а, ну да. У вас, наверное, личный водитель имеется.

Почему я не могу отделаться от мысли, что она надо мной издевается? Вот не могу, и все. И ведь ее слова попадают в цель. Вот что странно. Щеки начинают гореть. У меня. Начинают. Гореть. Блядь. Щеки.

– Нет. Меня вообще не было в той машине.

– А кто был? Дайте угадаю. Ваша жена? Нет? – оживляется. – Любовница? Тоже мимо? Тогда непутевый сын?

Ей как будто и впрямь нравится эта угадайка. Глаза лихорадочно горят, щеки порозовели…

– Вообще-то дочь. Кстати, ты не могла бы чуть прикрутить подачу яда? Я же вроде к тебе нормально. Не обидел никак. Наоборот. Хочу помочь.

Девка прикусывает щеку, пытаясь скрыть очередную улыбочку. И делает в воздухе демонстративный жест рукой. Типа и впрямь перекрывает подачу. Бесит неимоверно. Стискиваю челюсти. Если так дело пойдет и дальше, вычту из ее отступных деньги на визит к стоматологу. Интересно, какого хера я это терплю? Уж не потому ли, что заслужил? Каждое, мать его, слово?

Глава 5

– Опять куришь? Мама ругать не будет? – на животе смыкаются Милкины руки, а деланные-переделанные губы касаются щеки.

– Мы ей не скажем. Ты чего в такую рань подхватилась? – тушу сигарету в тяжелой хрустальной пепельнице. Открываю окно – пусть проветрится.

– Папа! – закатывает Мила глаза. – Сегодня первое сентября. Ты забыл, что ли?

Забыл, да. Потому что счет дням веду совсем не так, как нормальные люди. Для меня дни летят от даты подписания какого-нибудь важного контракта к дедлайнам по старым, от одного отчетного периода к другому. И так уже много лет.

Окидываю Милку внимательным взглядом.

– Это ты так в универ вырядилась?

– Как – так? – удивленно разглядывает себя.

– Слишком откровенно.

– Пап! – закатывает глаза. – Ты просто отстал от моды. Сейчас все так ходят. Даже преподаватели, – дразнит.

– Эмилии ты тоже купила, – верчу пальцем в воздухе, – такое?

– Нет, конечно. Для нее я купила все, как ты просил. Костюмчик спортивный, джинсы, футболки. Трусы! – играет бровями.

– Можно без подробностей?

– Так ты сам просил. Я лишь выполнила поручение.

– Кстати, как все прошло?

Милка падает на стул. Подтаскивает к себе тарелку с приготовленным домработницей безглютеновым нечто и задумчиво пожимает плечами:

– Наверное, нормально. Я готовилась к худшему. Ну, знаешь, что она станет меня обвинять, и все такое. А Эмилия ничего. Нормально все восприняла. Телефону очень обрадовалась. Но сказала, что можно было так не тратиться, представляешь? А увидев тряпки, вообще смутилась.

Рыжая? Смутилась? Как-то даже не верится. Как будто про двух разных людей говорим.

– Ты там палатой не ошиблась?

– Нет, конечно, что я – дурочка? Говорю же, нормально все прошло. Рада, что сходила.

– Да? – недоверчиво дергаю бровью.

– Да! Успокоила совесть.

Не мне тут Милку осуждать. Сам-то я по той же причине в больницу таскался. В надежде, что узел в груди ослабнет.

– Вот и хорошо. Значит, можно со спокойной душой двигаться дальше.

– Угу. Только сначала ты, пап, попроси кого-нибудь разобраться с ментами. Совсем они охренели там!

– Какими ментами? – туплю.

– Теми, которые сумку Эмилии выпотрошили.

– В этом месте мне должно стать понятней? – психую.

– Да я и сама ничего не поняла! Но у Эмилии в этой сумке, похоже, налик хранился. Уж не знаю, какая сумма, но она исчезла. А ей, походу, эти деньги очень были нужны. Ты бы слышал, как она рыдала! Я хоть и за дверью уже была, сама чуть вместе с ней не заплакала.

Стою, как дурак, обтекаю.

– А ты чего вчера этого не рассказала?

– Так ты вернулся, когда я уже спала.

– Черт, Мила!

– Да что не так-то?

А то, что рыжая наверняка всю ночь с ума сходила! Тогда как Милке ничего не стоило этого не допустить, просто рассказав мне о ситуации. Ну, сколько тех денег у Эмилии могло быть? Что бы я – не докинул?

Стоп. А рыжая чего мне не позвонила? Номер я ей давал. Свой. Прямой. Тот, который не у всякого моего делового партнера имеется. Постеснялась? Или я переоценил ее мозги? Что ей стоило тряхнуть денежный мешок вроде меня? Ну, хоть попытаться. Какой есть шанс, что Эмилия не в курсе, кто я? Уже ведь и телефон есть. Могла погуглить.

Позвонить самому? Не много ли чести?

Все. Баста. Надоело. Что я с ней ношусь?

– Все не так, Мил. Ладно. Разберемся.

– Эй, подожди. Подкинешь меня в универ?

– Некогда мне крюками ездить.

– Тогда давай я сама…

– Ага. Держи карман шире.

– Извинилась же!

– Этого, Мил, недостаточно. – Милка дуется, я смягчаюсь: – Ладно, только быстро. Отвезу. Мать чего не попросила?

– Ей ко второй.

Под Милкино чириканье сорок минут в дороге проходят незаметно. Выкидываем ее возле универа и едем дальше.

– В офис, Роберт Константинович?

– Нет, в больницу давай.

Звонить – много чести, да, Роб? А задницу свою тащить – тебе нормально?

Устало вздохнув, пялюсь в окно. Смысл с собой воевать, если чувствую, что надо так, а не иначе? Лучше принять ситуацию. Может, быстрей пойму, какого черта со мной творится.

Взмываю вверх. Перебросившись с лечащим парой слов, иду прямиком в палату. Дверь приоткрыта, и я слышу возмущенный голос Эмилии.

– Да ты издеваешься! Мне нужна эта работа! Да… Но… Постой! Это всего лишь небольшая проплешина у виска. Зачешем. Будет нормально, Мира… А? Я не знаю, когда меня выпишут. Да и все равно. Когда надо приступить? Завтра? Я выйду! Да в нормальном я состоянии… Так и скажи, что ты только повода ждала, чтобы меня вытурить! Да засунь ты в жопу свои извинения! У меня жизнь рушится, мне к какому месту твое «жаль» приложить?

Глава 6

Сказочку о том, что беда не приходит одна, придумали счастливые люди. Я же… Не знаю… Кажется, вся моя жизнь – беда. Авария и все, что последовало за этим – явное тому подтверждение. Удивляет лишь то, что меня сбила дочь олигарха, а не какой-нибудь мусоровоз.

Горько всхлипнув, подтягиваю ноги к животу. Страшно. Пиздец как страшно… Какой бы ни была моя жизнь в момент аварии, я подумала о том, что не хочу умирать. У меня впервые что-то стало получаться. Я нашла неплохую работу, скопила денег на оплату курса фотографии у Майкова и даже начала строить робкие планы на будущее. А потом удар, боль, оглушительный визг шин, рев дорожного трафика, острый запах озона, дождь, бесконечная непроглядная темнота. И никакого света в конце тоннеля, о котором рассказывают в шоу для домохозяек побывавшие на том свете. Абсолютно непонятно, куда идти. Вот я и металась. Вроде слышала какие-то голоса. Понимала, о чем они говорят, пыталась определить, откуда исходит звук, и не могла. Не получалось!

– Ну что, Эмилия, выходит, никто тебя не ждет? Может, ты поэтому и не торопишься возвращаться? Это ты зря, конечно. Какие твои годы? Все впереди еще… Ты давай, это, девочка. Открывай глаза. Так просто сдаваться – стыдно. Где твой дух борьбы?

Да, меня не ждали. Но не возвращалась я не по этому. И я не сдавалась! Ни в коем случает. Просто не понимала, с кем или чем мне в той вязкой темноте сражаться.

Выдержала. Смогла. Вернулась.

Встречала меня боль. Такая сильная, что первые часы я жалела о том, что очнулась. Сознание уплывало. Я что-то отвечала врачам и медсестрам. Снова проваливалась в забытье. Но уже не так глубоко. Не в черноту, а в вязкие, преследующие меня с детства кошмары. В них ничего такого не происходило. Я просто очень остро ощущала чужое присутствие и цепенела... В безграничный ужас меня приводила собственная беззащитность перед затаившимся незнакомцем. Я просыпалась с колотящимся в груди сердцем и сухим ртом. Когда Воинов пришел в первый раз, мне как раз этот кошмар приснился. Наверное, он подумал, я чокнутая…

А знаете, что подумала я? Когда он пришел во второй раз, знаете? Что это он спятил. Телевизор у нас в доме работал круглые сутки, так что Воинова я узнала сразу. Да и мент, прессуя меня, намекнул, что я даже не представляю, кому перешла дорогу, а потому, если взбрыкну, начну жаловаться или дам показания, которые поставят под сомнения ход следствия, жизни мне не будет. Так вот, когда Воинов собственной персоной появился в моей палате во второй раз, я подумала, что он спятил. Потому что… Господи! Во сколько там оценивается его состояние? Что он, мать его, здесь забыл? У него нет помощников? Ага. Как же.

Наверное, с перепуга я вела себя с ним как полная сука. Словом, в лучших своих традициях. Когда включается защитная реакция, нападение – лучший способ. Да и, если честно, наезжала-то я по делу. Просто он к другому привык. Что ему все вокруг лижут задницу. А во мне эта опция отсутствует полностью. Не умею прогибаться. Даже если потом сломаюсь пополам – не прогнусь.

Что удивило? То, с каким достоинством он на все реагировал. Хоть и психовал. Странная вышла встреча. Я сколько потом ни ломала голову, не могла объяснить себе его поведения и реакций. А думала я о нем много… Может, потому что на нем вдруг неожиданно завязались жизненно важные для меня моменты – я ждала свою сумку с деньгами и симку. Но скорее потому, что Воинов сам по себе – неплохая пища для размышлений. Я с такими людьми никогда не встречалась прежде. А это совершенно отдельный вид. У него такая аура, что в палате, кажется, не осталось воздуха. Уверена, не примелькайся Воинов мне по телевизору, я бы вряд ли запомнила, как этот человек выглядит. Так на себя перетягивали внимание его бешеная энергетика, необычный запах, жесты, скупая, но выразительная мимика. Они создавали ну просто ошеломительный эффект. Как и сам факт нашего разговора. Будь я чуть потрусливей, двух слов бы связать не смогла. Впрочем, под конец даже я резко сдулась. Во-первых, я очень устала. Во-вторых, так и не смогла найти рационального объяснения его поведению. Ведь он все порешал. Да и расстановка сил была с самого начала понятной. Зачем он приехал? Тем более сам. Совесть? Невероятное, конечно, предположение. И почему-то именно оно отзывалось в груди противным, дребезжащим каким-то нытьем.

А потом еще приход его дочки. Воинов и тут не сплоховал. Поверить в то, что это инициатива Миланы, было сложно. Я знаю таких девиц, для них люди, подобные мне, просто грязь под ногами. Понятно, кто «приземлил» девчонку.

Разговора у нас как такового не вышло, хотя Милана и извинилась. Она спешила вернуться в свою жизнь, а я – в свою. Был последний день, когда я еще могла оплатить обучение. Вот только денег не оказалось. А я предполагала что-то такое, да. Может, потому и дергалась.

Вот тогда я почти сломалась. Боже, как я рыдала! И ничего меня не могло успокоить. Никакие подарки, никакой новый телефон. Это была мечта. Робкая, едва теплящаяся мечта той, кто уже давно не верит в их исполнение.

Я год снималась для магазина одежды в качестве модели, параллельно работая официанткой, чтобы скопить эту сумму. Я света белого не видела, чтобы все вот так бездарно закончилось.

Успокоить меня смог только укол. Я уснула. Проснулась ближе к ночи, как от толчка. С колотящимся как у зайца сердцем выдвинула ящик в тумбочке и лишь тогда задышала нормально, когда обнаружила на месте визитку Воинова. Покрутила ее в руках, позволяя мечте снова распрямить крылышки, но, подумав, вернула на место. Ну что, мне к нему теперь каждый раз соваться? Даже думать об этом смешно.

Глава 7

– Папа! Ну, наконец-то! Есть разговор.

Отвечать не спешу. Смотрю в окно, сунув руки в карманы. С наслаждением подставляю лицо совсем уж по-осеннему холодному ветру, проникающему в распахнутую настежь дверь. Будет дождь. С севера, затягивая прозрачную голубизну, стремительно надвигается темно-фиолетовая полоса. Серо, будто так до конца и не рассвело.

– Опять разговор? Тачку я тебе вроде отдал.

Угу. Еще неделю назад. Надоело Милкино нытье слушать. Особенно в дуэте с Тамарой. Пожизненное наказание сменилось испытательным сроком. Не прошло и двух месяцев. Милана клятвенно обещала быть внимательнее. Плюс я ее отправил на курсы экстремального вождения. А еще предупредил, что в следующий раз не стану ее вытаскивать. Милка покивала, но, естественно, мне не поверила. Да я и сам не очень-то себе верил. Куда ее, дуру, денешь? Своя же.

– Я по другому поводу.

– Это по какому?

– У Юры моего день рождения.

– Поздравляю. И что?

– Не сейчас, – машет Милка рукой. – Через две недели. Он устраивает вечеринку в Дубае, заказывает борт для друзей, апартаменты. В общем, я хочу полететь.

– Исключено. Одна ты никуда не поедешь.

– Я не одна, пап, – закатывает глаза, – в этом весь смысл.

– Когда планируется мероприятие?

– Двадцать седьмого.

– Это же рабочая неделя. Тебе в универ не нужно?

– Универ никуда не денется. Мне в него всегда нужно. Устала – жуть. Отдохнем под солнышком, и снова в бой. Там море, бархатный сезон, папусь. А здесь – сам видишь, – поджимает губы.

– Кто из взрослых будет?

– Ну каких взрослых? Мы сами взрослые. Юре вообще двадцать.

Ага. Как же. Представляю, что это будет за шабаш. Золотая молодежь, алкоголь рекой, наркоту ж наверняка какие-нибудь придурки притащат. А там законы – жесть. И своя юрисдикция – даже я буду бессилен.

– Нет, Мил даже не мечтай, – осекаюсь, отвлекаясь на запиликавший телефон.

– Но…

– Минуту!

Непонимающе гляжу на имя абонента. Кто это? Какой Юлий Борисыч? Имя скользит по экрану бегущей строкой и заканчивается пояснением «зав травмы». Брови невольно взлетают вверх. Свой номер я оставлял Юлию Борисовичу, чтобы он держал меня в курсе состояния рыжей. С тех пор как она выписалась, прошло почти полтора месяца, так с чего вдруг этот звонок?

– Воинов.

– Доброе утро, Роберт Константинович. Извините за беспокойство, но я совершенно не знаю, к кому еще мне обратиться.

– Я вас слушаю.

Оставив Милку одну, шагаю прочь из кухни.

– Ситуация, мягко говоря, нетипичная. И, конечно, к вам уже не относится. Но я не представляю, что мне делать.

– Вы это уже говорили. Можно теперь конкретики? – обрываю Орлова.

– Я касательно Эмилии. Девочки, здоровьем которой вы опекались.

Ах вот как, значит, это называется? Дергаю губы в невеселой улыбке. Ну ладно.

– И что с ней? Какие-то осложнения? Я не очень в теме. Она, кажется, проходила реабилитацию? Что-то пошло не так?

– В том-то и дело, что не проходила. Когда ей? Учится. Пашет как лошадь. В этом, конечно, и моя немалая доля вины, но что мне было делать? Не вышвыривать же девчонку на улицу, – как будто сам с собой спорит Юлия Борисович и замечает, смутившись: – Простите, я, наверное, очень сбивчиво объясняюсь.

– Очень, – не берусь сглаживать я. – Что конкретно случилось, и чем я могу помочь?

– Эмилия упала во время смены. У нее случилось небольшое кровоизлияние в мозг. Не знаю, в курсе ли вы, но после выписки ей некуда было идти. В смысле, ей жить было негде. Вот она и попросилась ко мне в отделение санитаркой. Днем учится, ночью работает. Живет, если можно так сказать, при больнице.

Застываю с комично открытым ртом. Стою. Обтекаю. Это что за поебень я сейчас услышал?

– Та-а-ак. А дальше что? – дергаюсь в поисках сигарет.

– Ну, а что дальше? Ей нужно было себя беречь! А возможности такой не было. Держать девочку у себя я не могу, а куда ее на этот раз выписывать, ума не приложу. Выгонять на улицу?

Подкуриваю. Дым душит, попав не в то горло. Закашливаюсь. Если честно, что с этим делать, я не имею ни малейшего представления. Только забылось все. И вот опять. Кровоизлияние. А там девчонка, девятнадцать лет. Вот чем эта дура думала?! А я? Знал ведь, что на ее родню надежды нет, но почему-то и предположить не мог, что все настолько дерьмово. В смысле, я вообще об этой девке не думал, рассудив, что и так для нее сделал более чем достаточно. Но, сука, недоделал, получается. И вот опять двадцать пять. Все, что улеглось внутри, взвивается. И во рту горчит. Какого черта, спрашивается, сама не позвонила? Что и кому хотела доказать? Гордая до хера, да?

Видно, я слишком затягиваю паузу, погрузившись в свои мысли. Потому что Орлов опять начинает говорить:

– Я понимаю, что это не вашего уровня проблема, Роберт Константинович. Но, может, вы бы меня состыковали с каким-нибудь своим человеком. Ну не просто же так эта девочка лишилась здоровья! Что вам стоит помочь ей?

Глава 8

– Это, как видишь, холл. Здесь кухня. Инструкции от техники найдешь в одном из ящиков. Столовая – она тебе вряд ли понадобится. Тут – гостиная. Лестница наверх – там хозяйские спальни. Мой кабинет. В него заходить не надо. Кладовка. Гардероб. Это гостевая спальня. В ней и располагайся.

Воинов резко тормозит, и я, не рассчитав, врезаюсь в его спину. Он с меня ростом. Моя грудь его лопаток касается. А нос – неожиданно мягких волос на затылке. Замираем оба. Не знаю, почему он. Я – абсолютно дезориентированная запахом его тела. Свежести, исходящей от тугого воротничка рубашки, чего-то сугубо мужского, разогретого теплом кожи и доминирующего над всем этим парфюма.

– Извините. Меня еще немного покачивает.

Это сущая правда. Сама не поняла, когда я всю себя исчерпала. Учеба у Майкова привела меня в такую эйфорию, что своих санитарских будней я даже не замечала. Не замечала, что оставляю на работе последние силы, а на учебу иду тупо на бьющем через край адреналине. Даже голод особенно не беспокоил. Хотя, конечно, если кто-то из пациентов оставлял нетронутым ужин, я не брезговала.

– Ясно. Иди сюда, кое-что тебе покажу.

Воинов подзывает меня жестом и пропускает вперед. В довольно скромную по меркам всего остального дома ванную. Видно, для гостей сойдет и такая.

Зажмуриваюсь, до сих пор не в силах поверить, что это происходит со мной. Оно настолько не из моей реальности, что я начинаю сомневаться в собственном выздоровлении. Что если я до сих пор в коме? А это – больная фантазия моего отбитого в аварии мозга?

– Попробуй включить воду.

– Зачем? – облизав губы, оборачиваюсь.

– Здесь очень хитрые смесители. Я сам не сразу разобрался, как они включаются.

Точно. Точно в коме… Потому что в реальности олигархи не бывают такими внимательными к мелочам и простыми. В реальности тот же Воинов уже на следующий день не вспомнил бы ни о глупой аварии, которую спровоцировала его дочь, ни уж тем более о пострадавшей в ней девушке.

Отрывисто киваю. На кране с двух сторон – поворотные механизмы. Очевидно, один контролирует подачу воды, а второй – ее температуру. Поворачиваю тот, что справа, и… шокированная, застываю под ледяными струями тропического душа.

– Твою мать! – ругается Воинов. – Сука, что-нибудь как придумают! Почему, блядь, нельзя сделать нормальный кран?!

Вода выключается так же резко, как хлынула. Я все еще в шоке. По лицу струятся ручьи, фыркаю и отплевываюсь. От холода стучат зубы и поднимаются тонюсенькие волоски на руках.

– Здесь были полотенца, – бурчит Воинов, задерживаясь взглядом на моей груди. Вот черт! Простая серая футболка, намокнув, стала почти прозрачной. Затвердевшие соски приподнялись и натянули мокрую тряпку как колышки. Кровь бросается в лицо. Я скрещиваю на груди руки и вжимаю пальцы в предплечья.

– Так, а как их все же включать? – спрашиваю, откашлявшись.

– Вот. Переоденься сначала, не хватало, чтобы простыла. Потом позовешь – покажу.

Воинов вручает мне в руки махровый халат, разворачивается на пятках и быстро выходит. Меня окатывает новой порцией его аромата с металлической ноткой агрессии. Он злится на то, что я тут все залила? Так сам ведь сказал, что со смесителем так просто не разобраться. Я-то при чем? Подсказал бы, что и куда крутить. Разве не в этом был весь смысл сего предприятия?

Стуча зубами, стягиваю майку и джинсы. Ныряю в халат, врученный мне олигархом. Касаюсь носом ворота. Запах тоже своеобразный. Дорогой. Никакие кондиционеры для белья так не пахнут. Это аромат вообще не из моего мира. К нему нужно привыкнуть.

Развешиваю мокрую одежду на полотенцесушителе. Потуже затягиваю поясок и, перед тем как выйти, на секунду задерживаюсь взглядом на собственном отражении. Ужас. На кого я похожа? В голове взвиваются все дразнилки, которыми меня, не жалея, травили в детстве.

Не понимаю. Правда. Не понимаю, и все. Ладно бы у него на меня какие-то виды были, а так… Зачем он мне помогает? Тем более сам. Если дело в благородстве, то я даже не знаю. Может, он метит прямиком в рай?

Выхожу, не смея больше его задерживать, но Воинова уже и след простыл. Зато его глубокий баритон слышится откуда-то из глубин квартиры. Бреду на звук. Не замечая меня, он одной рукой засыпает зерна в кофемашину, а другой – прижимает к уху телефон.

– Да, Вов. Надо вообще понимать, какого черта металл встал. Ты объемы партии видел?! Что таможня? Почему никто не чешется?

В общем, что-то на деловом. Интересно страшно. Словно твоим глазам открывается новый мир. Так, наверное, себя чувствовал Колумб, разглядев в подзорную трубу берега Америки. Жаль, нет сил насладиться всем этим. Опускаюсь на высокий стул. Складываю руки на барной стойке и кладу на них гудящую голову. Уплываю.

– Эмилия! Черт! Эмилия…

– М-м-м, не трясите меня, пожалуйста.

– Ты отъехала. Я звоню в скорую. Говорил Орлову, что тебя рано выписывать.

– Не надо скорой. Я просто уснула.

– Для этого спальня есть.

– Мы же с кранами не разобрались, – шепчу, едва ворочая языком.

– Разберешься, когда оклемаешься. На крайняк – еще раз искупаешься.

Глава 9

– Вадик, ну, погоди. Я так не люблю, что ты на меня напал, как животное?

Речь дамочки прерывается тихими задушенными смешками. Дальше я не слушаю. Возвращаюсь в комнату и тихонько прикрываю дверь. Ну, и что мне, мать его, делать? Совершенно непонятно. Хватаюсь за телефон. Воинов просил доложить о самочувствии. Это же означает, что я могу его потревожить, так?

«Ко мне нагрянули гости. Как мне себя вести?»

Перечитываю набранный текст еще и еще раз, не решаясь отправить. В коридоре что-то гремит. Будто в порыве страсти эти двое смели что-то с полки или комода.

Нормально сформулировала. Хороший вопрос. Торопливо жму на кнопку «отправить». И гляжу на экран. Ну же! Ну же… Есть! Прочитано.

«Какие гости?»

«Страстно целующаяся парочка».

«Ты сама-то где?»

«Меня не видели. Отсиживаюсь в гостевой».

Ну, мало ли кто пришел. Вдруг мне нельзя светиться? Я девочка умненькая. На рожон не лезу. Надеюсь, своим появлением здесь я не добавлю Воинову проблем. Чего бы мне хотелось – так именно этого.

«Там и сиди».

И все? Ну, просто супер! Ла-а-адно. Хоть в шкаф лезть не надо. А вот одеться бы не мешало. Но и это не удается сделать. Потому что я слышу приближающиеся голоса.

– Да тише ты, бешеный! – женский.

– Хочу тебя, Томочка… Еле терплю…

С истеричным смешком вцепляюсь в узел на своем полотенце в момент, когда любовники вваливается в комнату. Если это бред моего больного сознания, то чем дальше, тем изощреннее он становится. Тут должна быть, наверное, немая сцена. Но с моих губ рвется хихиканье. Нервы окончательно сдали.

– Ты кто?! Что ты делаешь в моей квартире?!

В её?! Эм… Хлопаю глазами.

– Живу?

Голос звучит не слишком уверенно. Воинов мог бы мне дать более четкие инструкции. Неловко – жуть. И почему-то еще очень-очень смешно. Особенно когда взгляд соскальзывает на Вадика. Тот явно чувствует себя не в своей тарелке. И бешеным не выглядит, по крайней мере, сейчас, а вот испуганным – очень даже.

– Что значит – живешь? Ты как вообще здесь оказалась?

– Ее пригласил я. Привет, Тома.

В этой круговерти появления Воинова никто из нас не заметил, а потому оно вышло очень эффектным. Вадик сначала побелел, потом позеленел, а потом раскраснелся, как маков цвет. Нет, погодите, Воинов, он что – был где-то поблизости?

– Ты охренел, Роб?! Тащишь кого ни попадя в наш дом!

Отчитывая мужа, сама Тома торопливо одергивает одежду. Расстегнутые пуговички на блузке, выбившиеся из-под юбки полы. А я молчу и просто тихо охреневаю. Потому что ее любовник, вон, стоит в двух шагах, а она еще имеет наглость что-то предъявлять мужу. А тот как будто даже и не удивлен.

– Кого ни попадя? Я? – чуть приподнимает бровь и мажет по к тому моменту посиневшему Вадику взглядом.

– Вадим Эдуардович – мой коллега!

– Тома, да мне насрать. Ты его проводи. Эмилии отдыхать нужно.

– Эмилии?! Ты что, так и оставишь тут?

– Естественно, я ее здесь оставлю.

Воинов говорит тихо. Но ведь мы уже определились, да, что ему и говорить не нужно, чтобы производить нужное впечатление. Прямо сейчас от него исходит такая эмоция, что Вадик выскакивает за дверь так быстро, как только позволяют его ослабевшие от страха ноги. А Воинов и бровью не ведет, провожая того беглым взглядом. Вадик для него грязь, которую нужно как-то обойти и не заляпаться. Зря только горе-любовник так волновался за свою шкуру. Готова поспорить, что Роб побрезгует пачкать об него свои руки.

Роб… А ему идет.

– Проводишь? – вздергивает бровь Воинов, обращаясь к жене. Та растерянно глядит то на мужа, то на любовника, и, в конце концов, нерешительно устремляется вслед за последним.

– Вадим Эдуардович, подожди… те!

Воинов, обернувшись, смотрит ей вслед. Я, конечно, не слишком большой спец в отношениях, но мне, честно, сложно понять, как такому мужчине может захотеться изменить с таким, как Вадик. А еще у меня, похоже, истерика. Попытка сдержать очередную порцию смеха заканчивается тем, что я громко и некрасиво хрюкаю. Конечно же, перетягивая тем самым внимание олигарха на себя.

– Смешно? – ровно интересуется он, чуть наклонив голову к плечу. Нет. Не хочу, чтобы он решил, будто я над ним смеюсь. Сжимаю пальцы на полотенце. Отрицательно мотаю головой:

– Истерика. Я в ванной была, когда они ввалились. Очень неожиданно.

– Извини, если испугалась, – Воинов отходит к окну. Дергает на себя створку. Сунув одну руку в карман, второй, не сдержавшись, лупит по подоконнику. А мне приходит на ум вот что – в его исполнении это тоже истерика. Единственная истерика, которую человек его положения может себе позволить.

– Я скорей удивилась.

– Вот как? – Воинов кладет широкую ладонь на шею и несколько раз проходится, разминая позвонки. Думаю, ему дела нет, что я отвечу. Вряд ли он вообще ловит суть, погруженный в какие-то свои мысли.

Глава 10

– Вот это неплохо. Но, пожалуйста, держите в уме, что один и тот же кадр нельзя сделать два раза.

– Почему нет? Тарковский переснимал Сталкера трижды.

– Ну да. А Стругацкие его раз десять переписывали.

Бла-бла-бла. Опускаю голову на сложенные на столе руки. Как же я все это люблю! Невыносимо. Разговоры об искусстве, споры до хрипоты, интереснейшие лекции и сложные практические задания. Это абсолютно моя стихия. Здесь, среди этих ребят, я впервые в жизни чувствую себя на своем месте. А до этого… Не знаю даже, как объяснить. Многие годы мне внушали, что я какая-то ненормальная только потому, что могла запросто предпочесть виртуальную экскурсию по какому-нибудь музею прогулке с друзьями. Или, например, разреветься от невозможности увидеть выставку Вермеера в Амстердаме. Или просто слушая музыку. Конечно, моей опустившейся вечно пьяной матери этого было не понять. Пусть она и не чуралась понятия «культурный отдых», для нее оно скорее подразумевало пьяные посиделки на кухне, чем поход в оперу или театр. И не только для нее, боже. Я росла среди людей, для которых поход на балет был едва ли не стыдным мероприятием только потому, что там «скачут гомосеки в колготках». И мне, чтобы выжить, приходилось приотворяться, что я тоже такая. Смеяться над идиотскими и совершенно не смешными шуточками. Кивать, когда, какой-нибудь очередной забулдыга, поковырявшись в зубах, изрекал: «Да что вообще в этом Черном квадрате такого? Черный квадрат любой идиот может намалевать». Как тут не сойти с ума? Нарастить броню. Спрятать собственную уязвимость за маской язвительной стервы. Для себя я нашла такой выход. А теперь вот никак не могу эту броню снять. Будто она прочно в меня вросла.

– Эй! Эмилия!

– М-м-м?

– Спрашиваю, пойдешь с нами? Мы хотим в Родене упасть. Или тебе опять на работу?

Растерянно смотрю на Сережку. Симпатичного парня, с которым мы с первого дня сидим за одной партой. Если честно, я даже не знаю, почему он еще от меня не отсел. Я и так-то не самая лучшая собеседница, а уж после аварии… Сил хватает лишь на то, чтобы впитывать материал.

– Нет. В той работе пока отпала необходимость, – пожимаю плечами. – Можем сходить. А кто еще будет?

– Да все наши. Мы часто по пятницам собираемся. Если тебе потом далеко, я на колесах. Могу подбросить.

– Нет, я тут рядышком на Гранатовой живу.

– Ни хрена себе, – присвистывает Серега. – У тебя объявился богатый дедушка?

Смеюсь, запрокинув голову.

– Нет. Не угадал.

– Любовник? – поигрывает бровью Сергей.

– Да ну тебя! – толкаю Серого в бок и начинаю сгребать в сумку блокнот и ручки.

– У тебя телефон звонит.

И правда. Все никак не привыкну к рингтону. Звонят-то мне нечасто. И слава богу, конечно, я сознательно свела на нет почти все контакты из прежней жизни.

– Алло!

– Добрый день. У меня посылка на ваше имя. Удобно будет получить в течение часа?

– Я ничего не заказывала, – теряюсь.

– Эмилия Юмина?

– Да. Это я.

– Гранатовая, восемь?

– Кажется…

– Тогда никакой ошибки. Так я подъеду?

Конечно, можно и перенести встречу, но я почему-то не делаю этого. Сережа выглядит по-настоящему расстроенным. Жаль, он хороший парень. Но там посылка. И мне до жути любопытно, что в ней. Ведь о том, что я живу на Гранатовой, кроме меня, знает лишь один человек. Воинов. И, значит, эта посылка от него…

Домой едва не бегу. Набираю пароль от калитки, здороваюсь с охранниками и консьержкой. Безопасность здесь на должном уровне. И это не может не радовать человека, который рос в среде, в которой круглосуточно нужно было находиться на стреме. Прилететь могло откуда угодно. От пьяных друзей матери, от отчима, или от детдомовцев, когда я жила там.

Поднимаюсь в квартиру. Открываю дверь. Курьер, как назло, задерживается. От нечего делать мою руки и разогреваю себе поесть – Воинов забил холодильник под завязку, и можно не волноваться, что на ужин ничего не останется, даже несмотря на то, что вчера он и сам нехило так приложился к купленным, как я поняла, для меня припасам.

Это было так странно. Тайком наблюдать за тем, как он ест. Ведь обозначить свое присутствие я так и не решилась. И вроде не было в той картине ничего нового. Ну, ест человек, и ест. А мне почему-то хотелось к нему подойти и обнять крепко-крепко. Таким несправедливым мне показалось то, что олигарху не с кем разделить этот ужин.

Дурацкий порыв. Хорошо, что я этого не сделала. Вот бы он охренел.

Наконец, курьер объявляется снова. От нетерпения я едва не подпрыгиваю. Ого, сколько пакетов! Надеюсь, оно…

– …оплачено?

– Да, конечно, распишитесь в получении. На технику предусмотрена гарантия. Чек внутри.

На технику, да? Едва за курьером закрывается дверь, падаю на пол. Открываю первый пакет. В башке нескончаемым каким-то набатом звучит: божемой-божемой-божемой. Он не мог все это купить. Ну, то есть… Здесь ведь тысяч… На сколько? Семь-восемь долларов? Сонька… Моя Сонька. Ни Кэннон, ни Никон. А Сони, о которой я и мечтать не могла. Камера, объективы, вспышка, сумка для техники. Боже, он даже карту памяти купил. Здесь есть, кажется, все.

Глава 11

– Роберт Константинович, к вам тут…

– Ой, как все строго, совсем ты здесь всех, Воинов, загонял.

Раздраженно отбрасываю телефон и поворачиваюсь лицом к непрошенным гостям.

– Тома? Чем обязан?

Секретарша неуверенно замирает у двери, не зная, что ей делать дальше. Начальник у нее один. Я. А я сказал никого ко мне не впускать.

– Что, я не могу зайти к мужу? – мягко улыбается Тамара.

Учитывая обстоятельства? Хм… Бросаю взгляд на массивный циферблат часов.

– Ты выбрала не лучшее время, – ворчу, – Тань, все нормально. – Отпускаю секретаря.

– Кофе не ждать? – глядит ей вслед Тома.

– Таня сейчас загружена делами поважнее. Да и я, как уже сказал, тоже. Давай ближе к делу, Том.

Непривычно наблюдать Тамару такой взволнованной. Не знай я ее добрых два десятка лет, списал бы ее поведение на недавний инцидент. Но зная, трудно поверить, что такая незначительная мелочь настолько ее проняла.

– Нам нужно поговорить, Роберт. Так не может продолжаться. Ты не ночевал дома и…

– Я часто не ночую дома, – закатываю глаза.

– Вот именно. Это, согласись, ненормально.

– Не слышал, чтобы ты сильно возражала по этому поводу раньше.

Я выбираюсь из кресла. Обхожу стол и, сложив на груди руки, опускаюсь задницей на столешницу.

– И была дурой! – на глазах у Тамары совершенно неожиданно выступают слезы. Она прикладывает кончики пальцев к векам и делает несколько глубоких вдохов. Знает, что я терпеть не могу истерик. – Думала, отомщу тебе – станет легче. А надо было не мстить, а пытаться выяснить, что не так, пока была возможность все исправить. Мы же семья, Роб. Ты родной мне человек. Как мы позволили случиться тому, что случилось? Как мы к этому пришли? Почему отдалились?

Не знаю. Как-то оно само пошло вкривь и вкось. Мы с Томкой изначально были очень разными. А с появлением бабла она к тому же сильно изменилась. И стала предпринимать отчаянные попытки изменить меня. С ней я не чувствовал себя так, как должен чувствовать мужчина, находясь со своей женщиной. У Томки ко мне появился целый ворох претензий. То я не так оделся, то не то сказал, то не так ее трахнул. Мне же закономерно хотелось, чтобы меня принимали со всеми моими несовершенствами. Потому что мне, мать его, было чем гордиться. Я сам себя сделал, я таких высот достиг… И теперь мне хотелось от нее банального признания. И все. Ничего больше. Чтобы я хоть рядом с женой мог расслабиться. Не играть, не думать, не взвешивать, как поступить, хотя бы в койке, да, со своей бабой. Когда приходится выверять и просчитывать каждый свой шаг во всех других сферах жизни, в личном одно желание – выбросить все это из головы.

– Я не знаю.

– Не знаешь… Я тоже не знаю, как. Но уверена, что не хочу продолжать так и дальше.

– Ты все же хочешь развода? – удивленно вскидываю брови. Поверить в это сложно, хотя Томка и пыталась мне угрожать, я ее слова всерьез не воспринял.

– Конечно, нет! Роб, да я же это от отчаяния сказала. – Тамара заправляет за ухо упавшие на лицо пряди. – Какой развод? Старость скоро. А мы столько лет идем рядышком. Я за тебя, генерал, еще когда ты лейтенантом был, замуж вышла, – шутит.

А мне как-то не смешно. По факту Томка, конечно, права, но так я и «лейтенантом» давал ей больше, чем дал бы любой другой мужик в то время. Уже тогда Тома была прохаванной. Этого у нее не отнять.

– Ты то сына собираешься мне рожать, то о пенсии разговоры заводишь. – Дергаю нервно галстук.

– Что поделать? – улыбается. – Возраст у нас такой. Можно и самой залететь по неосторожности, и бабушкой стать. Как в анекдоте.

– Хм…

– Роберт, давай начнем все заново, а? А потом, мало ли, может, и сына захочешь.

Сына – точно нет. Но в остальном можно было попробовать. Если бы я верил во все эти «начать заново». Какое заново? А то, что было, куда прикажете деть? В конце концов, человек и становится тем, кем он есть, в результате происходящих в его жизни событий, о которых Тамара так лихо предлагает забыть.

Пока говорим, на столе разрываются телефоны. Игнорирую. Вынимаю сигарету из пачки. Затягиваюсь. Даже клубы дыма не в силах скрыть застывшее на лице Тамары недовольство. Заново, говорит? Ну, да.

– Даже ничего не скажешь?

– Том, сейчас не лучшее время принимать такие решения. У меня работы полно. Да и не по щелчку пальцев это делается. Поживем – увидим, окей?

– Я сказала Вадику, что…

– Да при чем здесь Вадик? Вадик твой – это уже следствие пиздеца, творящегося в нашей жизни. Блядь, это ж надо было его в дом притащить!

– Я в гостевую, – виновато улыбается Тома. – Не знаю, на черта это сделала. Наверное, правда хотела вывести тебя на эмоции.

На ревность. Но ее не было. А что было? Усталость. И ведь я знал, что устал. Только не понимал до конца, насколько. Не только от работы. Личное тоже сыграло роль. Знаете это странное ощущение, после хорошего массажа, когда постфактум начинаешь чувствовать даже те мышцы, о существовании которых раньше не знал, и не представлял даже, как они напряжены. Примерно так и случилось, когда я Томку застал с любовником.