Чубо из села Туртурика

КАК ПОЯВИЛИСЬ У ЧУБО ДЕДУШКА И БАБУШКА

Ростом он был чуть выше сапога, и его прозвали — Чубоцел[1].

Если перевести это слово на русский язык, получится — Мальчик-Сапожок. Но мы будем звать его Чубо. Так ласково называет его мама — Чубо!

— Чубо! Чубо! Чубоцел! Где ты?

— Чубо! Чубо! Куда ты пропал?

Он и вправду пропадал где-то каждый день, и мама видела его только по вечерам, когда он являлся домой. А днём только чубоцеле знали, где Чубоцел.

Вчера мать искала его целый день. И нашла! Вот он, милый, сидит в курятнике!

— Чубо! Ты что здесь делаешь?

— Сижу.

— Где сидишь? Господи, прости нас и помилуй!

— Где да где? В курином гнезде!

— Зачем?

Чубо прищурился и посмотрел на мать в узенькую щёлочку между век, — странное дело, неужто она не знает, зачем приличному человеку сидеть в курином гнезде?

— Согреваю гнездо, чтоб цыплёнок не простыл.

— Какой цыплёнок?

— Тот самый, из яйца. Сейчас придёт курица и снесёт яйцо…

И верно, в курятник пришла курица, снесла яйцо, и цыплёнок даже не кашлянул. И Чубо почти не кашлял — ну раз, ну другой, ну чихнул, ну из носу… короче, мать поставила ему банки. А на другой день Чубо пропал вместе с банками.

Вечером пришёл человек с большой рукой. В руке у человека рука поменьше, это рука Чубо. Но не про его руки сейчас идёт речь, а про ноги. Ноги-то у Чубо были — моооооооооооокрые. И они были найдены далеко за селом.

— А куда ж ты направлялся? А? Куда?

— Посмотреть, где зима кончается. Хотел принести тебе подснежников.

Весь вечер мать вздыхала и плакала, а когда Чубо уснул, сказала мужу:

— Вот увидишь, мы его потеряем… заберётся в сугроб… и найдём весной только его чубо… чубо… сапоги…

— Ладно! — сказал отец и стукнул кулаком по столу.

Стукнув, он лёг спать, а утром встал пораньше, приделал к калитке здоровый замок и пошёл на работу со спокойным сердцем.

Попозже встал Чубо, увидел замок и увидел снег на дворе. Много-много снегу, а больше ничего на дворе не было. Даже смешно как-то. Смотришь и ничего не видишь — только снег и замок, замок и снег. А снегом замок не откроешь.

А Чубо и не стал его открывать. Возле забора — а забор был высокий и весь каменный — Чубо слепил снежную бабу. Потом взобрался к ней на плечо — и через забор.

— Чубоцел! Ты куда? — крикнула соседка.

— Искать снежного деда, — ответил Чубо. — Баба просит. Вернулся Чубо домой, а калитка-то заперта. Он быстро слепил снеговика, забрался к нему на плечо — и через забор.

— Не бойся, бабушка, — сказал Чубо снежной бабе. — Твой дед за забором.

К вечеру вернулись отец с матерью. Чубо сидел дома. Отец позвенел ключами от калитки и сказал:

— Вот оно — верное средство! Здорово я придумал.

Он лёг спать, а ключи положил под подушку.

Утром отец снова пошёл на работу в столярку с трубкой в зубах и с ключами в кармане. Мать ушла на ферму. Ну а Чубо вышел во двор.

Вдруг видит: снежная старушка подмигивает ему и манит к себе белым пальцем.

— Кажется, мой старик без шапки, — сказала она на снежном языке[2], который Чубо понимал. — Посмотри, пожалуйста. Ночью кто-то дрожал за забором.

— Тий! — воскликнул Чубо. — Это он дрожал!

Чубоцел сбегал домой и принёс старую отцовскую шляпу.

— Это тебе от твоей старухи, — сказал он снеговику и нахлобучил шляпу на старую снежную голову.

А вечером, возвращаясь из села, угостил снежную бабушку конфетой.

— Старик тебе послал. Кланяться велел, — сказал Чубо и задумался. А думал он о том, что нет у него в селе ни бабушки, ни дедушки — обидно.

— Слушай, — сказал он, — хочешь быть моей бабушкой?

— Мока, нока, чуку, бу, — ответила старушка, что на снежном языке означает: хочу, почему бы и нет?

— Вот здорово, — обрадовался Чубо. — Я буду звать тебя бабушка Далба. Ну а дедушку назову — Далбу[3].

С тех пор не проходило дня, чтобы бабушка Далба не посылала что-нибудь своему старику: то варежки, то палку, ведь на улице холодно, да и злые собаки ходят.

— А старуха что там делает? — спрашивал дедушка Далбу. — А то я — були, тули, цока, мок!

— Ага, понял, — ответил Чубо. — Обязательно передам. И передавал:

— Старик сказал, что он зажёг луну на небе, чтобы тебе ночью не было скучно.

Однажды мать увидела на снежной старушке свою шаль, а отец нашёл свою потерянную трубку у снежного старика во рту.

— Ладно, хоть из дому не уходит, — говорил отец. — Хорошая штука — замок на калитке. Верное средство!

А снежные люди, конечно, помогали Чубо выбираться со двора и молчали как рыбы.

Как-то раз на ферму прибежала соседка. Мать Чубо доила корову.

— Кончай доить!

— Что ещё такое?

— Чубо запряг в сани старого пса Фараона. Перебрался на ту сторону речки — и прямо к горе Петуха!

— Батюшки! Ведь там три колодца!

— Да ещё прицепил к саням пропеллер! — тараторила соседка. — И прямо на гору! А гора-то громадная! Ужас!

Мать бросилась к отцу в столярку:

— Что делать, мэй?!

Отец выскочил во двор, а тут как раз по дороге ехали сани, груженные мешками с мукой.

— Тпррру! — отец мигом остановил коня, распряг его, вскочил верхом и помчался к горе Петуха.

Хозяин мешков разинул рот. Но сколько он мог стоять с разинутым ртом? Он спрыгнул на землю, кое-как запрягся в сани и потащил воз дальше, а мать Чубо подталкивала сани сзади. Подталкивала, а сама глядела в небо — не видно ли Чубо? Ведь если у него санки с пропеллером, может, и пролетит сейчас над селом.

А бабушка Далба спрашивала деда:

— Ники, мики? Не видать внука?

Надо сказать, что ещё утром бабушка заметила, что санки у Чубо с пропеллером.

— Как бы и вправду не улетел куда-нибудь, — подумала она и привязала к саням нитку. А нитка эта тянулась из её кофты, и пока Чубо мчался к горе Петуха, кофта потихоньку распускалась. И теперь осталось полрукава.

— И ты за нитку ухватись! — крикнула она деду. — Вдвоём удержим!

Мать с дороги услыхала: «Муки, мури, рики, ми!», но ничего не могла понять. А когда подошла к дому, увидела, что снежные старик и баба ухватились вдвоём за какую-то нитку и тянут изо всех сил.

Мать тронула нитку — ага, кто-то сидит на том конце. Не Чубо ли? Хоть бы нитка не порвалась!

Тянули они, тянули и притащили небольшой сапог.

— Чубо! Бедный Чубо! Где он?

Прибежали две соседки, стали причитать над сапогом.

— Бедненький! Его сожрали дикие звери! Волки!

Так они кричали и охали, целовали сапог, пока не явился отец. Чубо сидел у него на руках, засунув одну ногу отцу за пазуху.

Совсем уже поздно вечером пришёл по следам и старый пёс Фараон, запряжённый в сани. Да, так уж получилось, что бабушка Далба впопыхах привязала нитку не к санкам, а к сапогу Чубо.

— Придётся надписать ему сапог, — сказал отец.

— Как это?

— А так. Напишу на сапоге, что это Чубо из Туртурики.

Если уйдёт далеко — мы его по сапогу найдём, ведь народ сегодня грамоту знает.

На другой день бабушка Далба спросила Чубо, что это написано на его сапоге.

— Чу-бо! — прочёл по складам старый умный пёс Фараон. — Чу-бо из села Тур-ту-ри-ка![4]

— Слышь, дед! — крикнула бабушка Далба. — И мы с тобой из этого села. Не думай, что ты какой-нибудь бродяга, хоть и стоишь на дороге.

МЕЛЬНИЧНЫЙ ДЯДЬКА

На другой день отец взял Фараона с собой в столярку, опасаясь, как бы Чубо снова не запряг его.

— А кто же будет двор сторожить? — задумался Чубо, сдвинув на затылок шапку.

Он забрался в собачью конуру, а минут через десять открылась калитка, и во дворе показалась соседка, та самая, что прибегала вчера на ферму.

Вдруг из конуры высунулась лохматая голова и принялась яростно лаять.

— Чубо! Что ты?! Я тебе голубя испекла[5].

Собака, рыча, выскочила из конуры и кинулась к соседке на четырёх, конечно, лапах.

И только когда вернулись домой отец и мать, а с ними Фараон — четвероногий рычащий зверь стал существом двуногим. Теперь ведь было кому двор сторожить.

Вечером, когда отец снимал сапоги, Чубо спросил его:

— Ты — сильный?

— В общем, да, — ответил отец.

— А когда спишь, — нужна тебе сила?

— В общем, нет, — ответил отец, почесавши затылок.

— Тогда дай мне её до завтра.

— Кого это? — не понял отец.

— Силу.

— Ну что ж, бери, — сказал добродушно отец.

— Тогда ложись спать в мою люльку, — сказал Чубо. — Ты теперь — ребёнок, а я, наоборот, стану взрослым.

— Да я в неё не влезу.

— Ничего, как-нибудь.

Отец усмехнулся — давненько он не спал в люльке. Но уж раз обещал — спорить с сыном не стал. Залез в люльку, подтянув колени к подбородку.

— Баю-бай! — качнул люльку Чубо. — Засыпай!

Отец посмеивался вначале, потом неожиданно зевнул да и заснул спокойным сном.

Мать, увидевши отца в люльке, перепугалась.

— Батюшки! Ты зачем в люльку лёг? Может, тебе пелёнку подстелить? Господи, что в этом доме творится!

Отец приоткрыл глаза, а подняться из люльки не может. Тело-то большое, а сил не хватает. Слабым стал, как ребёнок. Еле-еле вытянул одну ногу.

— Устал я чего-то, — сказал он и заснул ещё крепче.

Мать повздыхала, покричала да и сама легла спать. Подождав, пока она заснёт, Чубо вышел в сени, а там стояли мешки с зерном. Он приподнял один мешок — и вправду стал сильным, поднял другой — здорово получается! Отнёс мешки на чердак.

Потом вышел во двор.

— Ика, чика? — послышалось из темноты. — Почему не спишь?

Это бабушка Далба сразу заприметила внука.

А Чубо между тем достал из сарая лом и ударил им в каменную стенку забора — бух! Так он долбил, пока не выдолбил в заборе окно. И в этом окошке сразу показалась голова дедушки Далбу.

— Добрый вечер! — сказал дедушка и приподнял шляпу. — Добрый вечер, бабушка Далба!

— Ах, как хорошо иметь окно! — обрадовалась бабушка. — Ай да Чубо! Теперь я вижу своего деда!

— Если есть окно, значит есть дом, — задумчиво сказал старик. — Правда, у нашего дома всего одна стена и одно окно, но это — не беда. Жалко, некуда гостя посадить. Надо бы скамеечку.

— Сделаем, — сказал Чубо и из тех самых камней, что вывернул ломом, построил каменную скамью.

— Хочу гостя![6] — неожиданно сказала бабушка Далба. — Очень хочу гостя!

— Где ж его взять? — сказал Чубо. — Все спят.

— А Мельничный Дядька?

Чубо невольно открыл рот.

Про Мельничного Дядьку он давно уж слыхал. Говорили, что Дядька этот живёт за рекой Рэут, на старой мельнице.

— Поезжай за ним, Чубо, — попросил дедушка. — Бери Снежного Коня и поезжай.

Чубо быстро слепил Снежного Коня с красивою гривой, с крепкими ледяными копытами. Запряг его в сани, — и быстро помчались они, только цокали ледяные копыта.

— Тпррру! — он остановил сани у порога мельницы и увидел, что в щель под дверью пробивается свет. Странный мерцающий свет — не воры ли? Или разбойники?

Прислушался Чубо и услыхал песенку:

Чубо вздохнул, набрался смелости и — бок! бок! бок! — постучал в дверь.

— Что привёз на мельницу, добрый человек? — послышался голосок. — Мельница не работает! Приезжай на будущий год! Тий! Какой красивый конь!

Мельничный Дядька приоткрыл дверь. Он был в тёплом кожухе, с длинной седой бородой. Но только маленький-маленький, ростом с сапог Чубо. В руке он держал свечу. Но не слишком близко к бороде, чтоб не загорелась, чего доброго.

Чубо изумлённо хлопнул глазами: не чудится ли ему этот Дядька?

В селе о нём часто говорили, а вот видеть не всем приходилось.

Мельничный не всякому показывается.

— Это ты пел, а?

— Мы, — кивнул головой Дядька.

— Ах вот как! Вас двое?

— Я пою, я и слушаю. Значит, нас двое. Вот только борода — одна на двоих.

— И давно ты здесь живёшь?

Мельничный поманил его пальцем.

Чубо переступил порог.

Дядька подвёл его к стенке, на которой висели три листочка: два жёлтых и один зелёный.

— Ага, — понял Чубо. — Значит, ты живёшь здесь две осени и одно лето.

— Точно! — кивнул бородой Мельничный Дядька, взял в руки молоток и принялся им постукивать то там, то сям. Постукивая, он снова запел:

Постучу-ка молоточком

По гвоздям и по гвоздочкам!

Чак, пак!

Будет мельница крепка —

Будет в мельнице мука!

Чак, пак!

— А я ведь пришёл по делу, — сказал Чубо. — Мои дедушка и бабушка празднуют новоселье и зовут тебя в гости.

— Занят я, — сказал Мельничный Дядька. — Эх, ну и конь у тебя! На таком коне и прокатиться не грех! Ладно! Поехали! Только чур я — верхом!

— Идёт, — согласился Чубо, и Мельничный вскочил на снежного коня, а Чубо упал в сани.

Весело помчались они.

— Слушай, — сказал Мельничный. — Я никогда в жизни не был в гостях. Что я должен там делать?

— Сам увидишь.

Дедушка Далбу издалека заприметил Чубо и Мельничного Дядьку. Он заиграл на губах барабанный марш: Бум! Бум! Бум!

— Заходите, заходите, высокие гости! — кланялась бабушка Далба.

Мельничный спрыгнул с коня, и Чубо подсадил его на подоконник, а на скамейку для гостей сам уселся.

Дедушка Далбу разгладил свои белые усы.

— А мы ведь родственники, — сказал он Дядьке. — Если мельники — белые, и если мы, снежные люди, — белы, тогда и калачи получаются белые.

— Это верно, — сказал Мельничный Дядька. — Если много зимой снега — тогда урожай большой.

Дедушка Далбу хотел рассказать, что и у него самого там, высоко в небесах, есть снежная мельница, да бабушка его перебила:

— Угощайтесь, прошу вас! Угощайтесь, высокие гости!

И она протянула в окно тарелочку. А на ней была конфета. Та самая.

— А как ты ремонтируешь мельницу? — спросил дедушка Далбу.

— Молотком стучу.

— Значит, ты в некотором смысле мастер?

— Ага.

— А не мог бы ты остановить луну вот здесь, над нами? А то в темноте иногда кажется, что у меня вообще нет старушки.

— Можно, дед. Но вначале закончу с мельницей. А уж там — и до луны доберусь.

Мельничный Дядька долго ел конфету. Она для него была чуть великовата, как для нас арбуз. А когда съел, положил за пазуху и тарелочку. Очень ему понравилось быть гостем.

— Я скоро опять приду, — сказал он.

Когда Чубо вытащил отца из люльки и отнёс на кровать, над селом уже кричали петухи.

УКУ

Ранним утром во дворе послышались голоса:

— Туку, муку, барабуку! Помогите!

Это кричали, конечно, бабушка Далба и её старик. Дело в том, что отец, проснувшись, увидел дыру в заборе и немедленно стал её заделывать.

Снежные крики разбудили Чубо. Полусонный выскочил он на улицу, подбежал к забору и взобрался на окно, которое сделал ночью.

— Слезай, Чубо! — крикнул отец. — Кто-то пробил дырку, надо заделать.

Чубо ни с места.

— Что ты делаешь, мэй? — закричала с крыльца мать. — Хочешь его в стену замуровать?

— Тьфу! — плюнул в сердцах отец, махнул рукой и пошёл в свою столярку.

А Чубо спрыгнул с подоконника и пошёл досыпать. Так было спасено окно дедушки и бабушки.

Обрадованная бабушка не отрывала глаз от своего старика. А он значительно покашливал, сделавши вид, что ужасно занят. Покашлявши, он достал трубку и начертил ею на полях своего снежного пальто:

Тинга, ринга

Ти-ти-ри?!

На нашем языке это звучало бы так:

О люди!

Что плохого

сделали мы вам

с моей старушкой?

Зачем разъединяете нас

каменной стеной?

Как видите, это были стихи. В груди дедушки Далбу билось снежное сердце поэта.

Бабушке стихи очень понравились. Она читала их нараспев, прикрыв снежные ресницы, и читала бы, наверное, долго, но тут к ним стали подходить гости.

Первым пришёл мудрый пёс Фараон. Побурчал, поздоровался, почитал стихи.

Потом налетели дрозды.

Даже овца три раза выходила из загона. Придёт в гости, посмотрит в окно и уходит. Ни слова не сказала, туповатая.

— Хорошо иметь гостей, — заметил дедушка Далбу. — Но надо бы нам умножиться.

— Как это? — не поняла бабушка.

— Очень просто. Хочу снежного мальчишку!

Твердит дедушка Далбу своё, видит бабушка — делать нечего. Взяла да и родила снежного мальчишечку. Небольшого пока.

Представляете, что тут началось в их однооконном доме! Праздник, восторг!

Дедушке не было видно сына через окошко, и он кричал на всю улицу:

— Да подыми его повыше! Дай поглядеть!

Бабушка подымала сына повыше, а дедушка смеялся и приговаривал:

— Расти до потолка! Вот кто наш дом защитит!

Так они радовались и веселились и нарекли мальчика — Уку.

Хороший получился мальчик. И главное — ходить умел.

Топ-топ — вышел Уку со двора и пошёл к отцу.

Уж они целовались, миловались. Отец нахлобучил на него свою шляпу.

Когда Чубо проснулся, Уку уже поджидал его у порога.

— Привет! — крикнул Чубо. — Давай померяемся, кто выше!

Стали меряться. Чубо был повыше, но рубашка его для Уку годилась. Немного великовата, но не может же Уку ходить в чём мать родила. Чубо дал ему рубашку, а с брюками пока не получилось. У Чубо у самого брюк не так много — одни. Приходится выбирать — или он в брюках, или Уку.

А Уку, между прочим, рос на глазах. Пока Чубо показывал ему всё своё богатство — корову, овец, кур, Фараона и даже воробьев на яблоне — Уку рос и рос. И особенно быстро росли его снежные ноги. Когда он вернулся к дедушке — ростом был уже с бабушку.

Стали они с Чубо в прятки играть. Уку — чудак! — закроет глаза руками.

— Всё! — кричит. — Всё! Я спрятался.

Все, конечно, хохочут, катаются со смеху! Смешно, ей-богу! Спрятался!

А вопрос насчёт брюк всё-таки оставался важным. Порядочному человеку, хоть и снежному, не подобает болтаться по свету без штанов. Но брюк, как известно, не было, и Чубо смастерил ему что-то вроде юбки из кукурузных стеблей. Чтоб Уку ночью не замёрз. Хоть и снежный, а ведь — новорождённый.

Ранним утром проснулся отец, увидел во дворе кукурузные стебли, а Уку как-то не заметил.

— Кину я эту кукурузу овцам, — подумал он, схватил и стебли и Уку, потащил в загон.

Слава богу, проснулся Чубо, вовремя выхватил Уку.

Взявши у бабушки Далбы моток ниток, Чубо обмотал нитками каждую ногу Уку. Славные получились брюки, вроде рейтуз.

День, когда родился Уку, был особым.

Если б кто-нибудь в этот день прижался ухом к телеграфному столбу — сразу бы услышал звон колокольчиков. Это звенел Новый год, приближающийся к деревне.

И Чубо воткнул в снег у окна еловую ветку, повесил на ёлку кукурузный початок, пшеничные колоски, высушенные стебли базилика.

Получилось красиво. И пахло приятно в доме дедушки Далбу.

— Вечереет, — сказал Чубо. — Дедушка Далбу, принимаешь поздравления?

— Бабушка! — обрадовался дед. — К нам дети пришли! Поздравляют.

И Чубо ударил в колокольчик под окном и стал приговаривать-припевать:

— Вот спасибо! — говорил дедушка Далбу. — Спасибо вам за урэтурэ![7]

Бабушка дала Чубо и Уку орехов. А дедушка добавил не то две, не то три копейки.

Чубо и Уку пошли теперь петь урэтурэ по всей деревне.

Чубо пел, а Уку помогал. Он выкрикивал:

— Гей, гей-й-й!

Это было всё, что он знал по-молдавски, — гей! — зато здорово звонил в колокольчик.

— Сколько вас? — спрашивали хозяйки, высовываясь в окно.

— Двое, — отвечал Чубо. — Со мной сын дедушки Далбу.

И женщины выносили гостинцы для них обоих.

— Давай и завтра пойдём урэтурэ петь! Гей! — говорил Уку. — И послезавтра — гей! И вообще каждый вечер — гей!

— Что ты, Уку, — смеялся Чубо. — Урэтурэ поют только один вечер. Под самый Новый год. Гей! Гей-й-й!

КАК ПУСТИЛИ МЕЛЬНИЦУ

На другой день вечером Чубо снова попросил отца лечь в люльку. Но отец об этом и слышать не хотел.

— А если через дыру в заборе волк заберётся! — сказал он. — Думаешь, убежит, если я из люльки свистну?

— Ну, тогда я сама лягу, — сказала мать. — Э-ге! Давно меня никто не качал.

Она залезла в люльку, устроилась кое-как, и Чубо запел маме:

— Баю-бай! Засыпай!

И мама быстро заснула. И снилось ей, что бегает она по зелёной поляне и ловит бабочку.

Отец побродил по дому, побурчал, покряхтел, а потом забрался на чердак, нашёл там среди хлама старую колыбель да и лёг в неё. И скоро уже вместе с мамой бегал он по зелёной поляне, ловил ту самую бабочку.

А Чубо в этот вечер стал таким сильным, как его мать и отец, вместе взятые.

На дворе светила луна. Дедушка и бабушка, залитые лунным светом, глядели друг на друга в окно.

Потихоньку, чтоб не слышала бабушка, Чубо сказал деду:

— Я на мельницу иду, а ты двор сторожи. Если придёт волк, громко считай по-немецки: «айн», «цвай», «драй» — он напугается и убежит. А если волк очень голодный будет, — покорми его.

И Чубо поставил на землю рядом с дедушкой корзину, запряг Снежного Коня и — помчался.

На улице не было ни души. Даже собаки молчали сегодня, а далеко за рекою лаяла лисица.

Чубо приоткрыл дверь мельницы.

— Эй, Дядька! Где ты?

— Цс-ст! — послышался голос, будто из колодца.

Чубо пригляделся и увидел что под полом мельницы мерцает маленький пруд. А Дядька сидит в лодке и ловит рыбу.

Увидав Чубо, он поднялся по лесенке наверх.

— Слышишь, лисица лает? — сказал он. — Это моя лисица. Есть хочет, вот и лает. Я её рыбой кормлю.

С тех пор, как Рэут покрылся льдом, Чубо не пробовал свежей рыбки, но Дядька не догадывался поставить сковородку на огонь. Он схватил молоток и начал стучать, чинить мельницу.

— Лучше водяных мельниц на свете нет, — приговаривал он. — Ведь на реке только жить да жить! Как-то плыву на лодке — вдруг вижу эту мельницу. Дай, думаю, починю её!

На мельнице было довольно холодно, и Чубо грел руки у свечи, а Дядька совал их под бороду.

— У меня и одеяла нет, — говорил Дядька. — А зачем мне одеяло? Лягу спать, калачиком свернусь, а ноги бородой накрою! Хорошо! Тепло!

— А когда мы пустим мельницу? — спросил Чубо. — У нас дома мука кончилась!

Дядька стукнул ещё раза три молотком:

— Готово! Можно муку молоть!

Со свечкой в руке он спустился вниз, к мельничному колесу.

— Эге, — сказал он. — Вода-то замёрзла. А чтоб колесо крутилось — вода течь должна. Тьфу… чинил, чинил, а забыл, что на дворе зима!

Чубо схватился за колесо, пробовал крутануть, но ничего не вышло. Сил-то у него было много — от папы и мамы, — а не хватило.

В полночь Чубо вернулся домой. Заслышав его шаги, дедушка издали грозно крикнул:

— Айн, цвай, драй! А, это ты?

А на следующее утро, не успел Чубо встать, прибежал Уку.

— Беда! — закричал он. — Чубо, вставай!

Чубо выскочил из дому и увидел, что лицо у бабушки всё расцарапано.

— Что случилось?

— Ш-ш-ш-ш-ш, — прошепелявила старушка.

— Беда, Чубо, — сказал дед. — Я-то, старый пень, заснул. И во сне мне кажется — волк прибежал! Открыл глаза, вижу — это воробей. Подлетел к моей старушке, исцарапал всю и голос украл.

— Не голос, а зубы, — засмеялся Чубо. — Зубы-то у неё — зёрна пшеничные. Не беда, сейчас новые вставим и царапины заделаем. Как раз свежий снежок выпал.

Чубо тут же вставил бабушке новые зубы. Даже на пять штук больше. Разгладил белые щёки.

— А если он опять прилетит?

— А ты тогда его… — сказал Чубо и шепнул ей что-то на ухо.

— Ага, — засмеялась бабушка. — Так и сделаю.

Воробей, конечно, скоро вернулся. Издали заприметив новые зубки, он кинулся к ним, а бабушка раскрыла рот и — хап! — слопала воробья!

Но не до конца слопала, даже не проглотила, а просто закрыла рот — только хвост наружу торчит.

— О, горе мне! — закричал бедолага-воробей. — Сожрал меня снежный человек! За что? Отпусти, бабушка! Темно у тебя здесь и страшно!

— Будешь чужие зубы трогать? — спросил дед.

— Не буду больше! Не буду! Простите, прошу!

Сжалилась бабушка Далба, отпустила дурачка. Он всё-таки схватил один зубок и вылетел, как из пушки.

Вечером, после ужина, отец сказал матери:

— Так и не поймали мы с тобой бабочку. А ведь надо бы поймать.

И они снова забрались каждый в свою колыбель, и Чубо качал их, — маму левой, папу правой рукой:

— Баю-бай! Баю-бай!

Само собой разумеется, что сила их сразу же перешла к Чубо, и он снова помчался на мельницу.

А по дороге решил завернуть Чубо к дяде Тоадеру. Этот дядя был здоровенный мужик, прямо великан. И главное, он очень любил пироги с маком.

— Вот кто мне поможет пустить мельницу, — подумал Чубо.

Он постучал и сразу услышал голос великана:

— А-а! Чубоцел! Это ты? Заходи!

Дядя Тоадер открыл дверь и хотел уж взять мальчика на руки, но Чубо сказал:

— Погоди, дядя Тоадер. Дай я попробую.

И он вдруг схватил великана под коленки и поднял его вверх. У дяди Тоадера даже шапка за стреху зацепилась и осталась там висеть.

— Ух ты! — сказал дядя Тоадер. — Ну и силища! Здоровый какой!

Дядя Тоадер был вообще-то мужик добродушный, и Чубо знал, что его можно уговорить лечь в люльку. А чтоб сдвинуть мельничное колесо, сила великана могла пригодиться.

— Да что ты, Чубо, — сказал дядя Тоадер. — Я же в люльку не влезу.

— Ложись тогда в корыто.

— Да что ты, Чубо! Стыдно мне в корыте лежать. Ну уж ладно, только для тебя.

Жена дядина, увидевши мужа в корыте, обомлела и остолбенела. Сунула себе под мышки два градусника. Один — под левую, другой — под правую[8]. Пока она разбиралась, что к чему, Чубо был уже на мельнице.

Дядька надел мельничный фартук, засыпал зерном ящик, Чубо крутанул колесо — и оно сразу завертелось.

Они зажгли все свечи, чтоб поглядеть, какая идёт мука — белая или нет?

— Белая! — закричал Бородатый Мельник. — Ой, какая белая! Говорил я тебе, что я мельник! Говорил или нет? Белую муку из жёлтой пшеницы сделал! Видал!

И он покатился кубарем, подметая мельницу бородой.

Ранним утром шапка дяди Тоадера, которая всё еще висела на стрехе, была доверху наполнена белоснежной мукой[9].

ЛЕТАЮЩИЕ КАЛАЧИ

В тот день отец не пошёл в столярку. Он гордо бродил по селу.

— Это правда, кум? — спрашивали его то один, то другой, и отец кивал в ответ.

Всё село Туртурика радовалось. Да и как не радоваться?

Надо муки намолоть — выноси мешок с зерном на улицу, оставляй у ворот, а сам ложись в люльку. Утром в мешке — мука, такая белая, такая мягкая! А тесто получается — хоть навёртывай кольцом на палец!

А какой стоял в селе запах? Э-ге-ге! На этом крыльце пахло пышками, там — хрустиками, здесь — пирогом…

Чубо то и дело прибегал за зерном, с ним и Мельничный Дядька. Очень нравился Дядьке деревенский воздух и разные вкусные запахи.

Сидя верхом на Снежном Коне, он распевал во всё горло:

Мельничный Дядька за муку денег не брал. Что ему с ними делать? Он их даже считать не умел.

Но в селе Туртурика жили люди добрые. Решили Мельничного отблагодарить.

С верхушки холма они протянули вниз к мельнице длинную крепкую нитку. Залезали на крышу, надевали на нитку калач — и не успевал Дядька глазом моргнуть, как калач был уже на мельнице. Свежий да вкусный, только что из печки.

А внизу на мельнице колокольчик звонил, чтоб Дядька знал, что калач прибыл.

Птицы разные — воробьи да вороны — совсем с ума посходили, глядя на эти летающие калачи.

А мельница работала и в понедельник, и во вторник, и в среду. В четверг один человек сказал:

— А что если Чубо не вернёт нам силу? Так и провисим всю зиму в люльках?

— А вдруг он захочет быть Самым Главным? — сказал другой. — Во наделает делов! Эй, жена, почеши-ка мне за ухом, руку поднять не могу.

В тот день смололи уже два мешка муки, и Чубо вдруг захотел спать.

Только он прилёг, как Мельничный Дядька стал его укачивать, запел:

— Баю-бай… — И сила всей деревни перешла к нему.

Чубо уснул, а Мельничный замахал от радости руками да ногами и так быстро, что в воздух поднялся. Как мотылёк с бородой, летал он по мельнице, роняя валенки.

Между тем дедушка Далбу забеспокоился. Уже было довольно поздно, а Чубо всё не возвращался. Дед послал Уку на мельницу.

Уку прибежал и увидел, что дверь раскрыта настежь. Чубо спит в люльке, а Мельничного нет нигде.

А Мельничный Дядька летал в это время у самой луны. То плечом её толкал, то коленкой, а то и вовсе пытался снять с места, чтобы повесить над мельницей.

Стал Уку будить Чубоцела, но разбудить не смог. Что делать?

Уку сообразил и вылепил снежного мальчугана.

— Йока, мока, трока, на! Давай по-быстрому, — сказал Уку, и мальчуган тут же вылепил другого мальчугана.

— Йока, мока, трока, на! — и дело пошло как по маслу.

Один снежный мальчуган лепил другого, и за каких-нибудь полчаса их было уже штук сто. Как военная шеренга, протянулись они от мельницы до дедушки Далбу. Дедушка кликнул бабушку, а бабушка слепила снежок и бросила его в окно.

— Что такое? — появилась в окне мамина голова.

— Али, цули, ока, у, — залопотала старушка. — Ам, ам!

Что такое «али, цули» мать, конечно, не поняла, а вот насчёт «ам, ам» быстро сообразила. Она поняла, что бабушка есть хочет.

Мать выскочила во двор, вынесла свежий хлеб, отдала бабушке. А бабушка кинула этот хлеб дедушке. Дедушка хлеб поймал и отдал ближайшему снежному мальчугану, тот другому, и быстро доехал мамин хлеб до мельницы.

Тут уж Уку — малый сообразительный — сунул этот хлеб Чубо под нос.

Чубо пошевелил носом, стал тереть глаза.

— Мама, это ты? — сказал он, приподнялся в люльке да и вылез из неё, окончательно проснувшись.

И тут что-то бухнуло, ударило по крыше мельницы.

Это Мельничный Дядька с луны свалился! Хорошо ещё, что луна была прямо над мельницей, когда сила вернулась к Чубо.

— Пошли, Чубо, пошли, — торопил Уку. — Вот Утренняя звезда взошла. Скоро утро, а люди не могут из люлек выбраться.

Чубо поскорее схватил мешки с мукой и потащил их в деревню. А по дороге говорил снежным мальчуганам:

— Чубо, мио! Чубо благодарит вас!

— Яко, чи? Когда ещё увидимся?

— Чико, нио! Завтра ночью!

ЯЙЦО С ЛУНЫ

Мельничный Дядька был ужасно доволен, что не сломал мельницу.

А если б с неба упал великан! Какой-нибудь дядя Тоадер! Хорошо, что всё так удачно кончилось.

Прихрамывая, он обошёл мельницу — всё было в порядке — и лёг спать.

Напрасно надрывался на следующее утро мельничный колокольчик, возвещая о прибытии калача. Накрывшись бородою, Дядька спал крепким сном.

Когда же он всё-таки открыл глаза — мельница была цела и невредима, а вот его голова! Боже мой! Что сделалось с его головой? Ведь она не держалась на плечах! Только подымет голову, она — бах! — вниз! Как будто Кто-то дёргает за бороду. А может, этот Кто-то спрятался в бороде? Сидит там и дёргает?

— Эй, ты! Вылезай! — крикнул Мельничный Дядька.

Но из бороды никто не вылез, и Мельничный просто не знал, что делать.

На всякий случай подошёл он к зеркалу и увидел вдруг на лбу шишку, величиной как раз с голубиное яйцо. Мельничный поискал в шапке — нет ли там и других яиц? — вроде пока нет.

Дядька вышел на улицу и увидел снежных мальчуганов. Они стояли шеренгой до самой деревни.

— А где же мешки с зерном? — спросил Мельничный.

Молчат снежные мальчуганы. Один только нагнулся к соседу и шепнул что-то на ухо.

— Идёт! — кивают круглоголовые мальчуганы.

— Идет!

— Алло, Чубо! — закричал Мельничный Дядька. — Ты дома? Это я говорю с тобой по снежному телефону! Понял? Отбой!

— Алло, Чубо! Теле-теле-теле-теле — ты-ты-ты-до-до-до… — загалдели снежные мальчуганы и догалдели так до самого села. Помолчали минутку и стали галдеть от села к мельнице:

— Меня зовут Чубо, а не Алла!

— Ты что — обиделся, что ли? — закричал Мельничный Дядька. — Ну, я полетал немного… ну, почти до луны… Ну, на мельницу упал…

Загалдели мальчуганы, и Чубо понял, что луна упала на мельницу.

— У меня шишка с голубиное яйцо, — жаловался в телефон Дядька.

— У луны яйцо величиной с голубя, — передал последний снежный мальчуган.

Задумавшись, ходил Чубо по двору. Интересно, как оно выглядит, лунное яйцо?!

Ни дедушка, ни бабушка, ни, конечно, мальчик Уку такого яйца в жизни не видали.

— А если положить его под наседку? — задумался Чубо, сдвинув на затылок шапку, — получится ли маленькая жёлтенькая луна?

Когда Чубо с наседкою под мышкой пришёл на мельницу, Дядька сидел на кровати с повязкой на голове. Про наседку он и слушать не захотел.

— Маленькая луна получится, — уговаривал его Чубо и в конце концов уговорил.

Всю ночь просидел Мельничный Дядька с курицей на голове, а утром на лбу у него вообще никакого яйца не оказалось.

— Неужели? — удивился Мельничный Дядька и побежал к зеркалу.

— Вот видишь, — сказал ему Чубо. — Ты в некотором смысле — мастер, а я в некотором смысле — врач.

БАШНЯ ЧУБОЦЕЛА

С утра закрутилась снежная мельница. Снег валил на село Туртурика. Чубо проводил маму на ферму и пошёл домой. Оглядываясь, он видел, как заносит снег его следы, как будто и не ходил он на ферму.

— Тука, ука? Ты что грустный? — спросила его бабушка Далба.

— Жалко, что я такой маленький. Был бы я ростом с дерево! Тогда бы прямо с нашего двора маму на ферме увидел. И она бы меня видела.

— Ник, ник! — сказала бабушка Далба. — Станешь таким длинным-длинным, что облака все волосы у тебя на голове перепутают, а маме тарелку с борщом придётся на крышу ставить. Надень лучше большую шапку — мама увидит тебя отовсюду.

— Но я её тоже хочу видеть.

Задумался Чубо, сдвинув свою не слишком высокую шапку на затылок, а потом запряг в санки Снежного Коня и поехал к мельнице. Одного за другим сажал он в санки снежных мальчуганов и подвозил их к своему дому.

День уже клонился к вечеру, а на дороге много ещё оставалось мальчуганов.

Тогда Чубо быстро слепил каждому мальчугану ноги, и они сами — шлёп-шлёп — пошлёпали за ним в деревню.

А вечером Чубо послал Снежного Коня за Мельничным Дядькой.

Когда явился мастер, во дворе уже кипел на костре большой казан с водой. Помешивая в казане палкой, Чубо готовил раствор.

Да, да, раствор! Тот самый раствор, на который кладутся камни, когда строят дом. Дело в том, что Чубо задумал построить башню. Он решил вытянуть, поднять к небу весь их каменный забор.

— Ну что ж, сделаем башню, — сказал Мельничный Дядька и засунул бороду за пазуху, чтобы не мешала работать.

Отец и мать Чубоцела давно уже спали в своих люльках, бегали во сне за бабочками, а во дворе росла невиданная башня.

Камни укладывал Мельничный Дядька, а снежные мальчуганы таскали камни. Дедушка Далбу и бабушка тоже времени не теряли, выворачивали камни из забора, а Чубо подымал их наверх в корзине. На верёвке.

Всё выше и выше росла башня. Поднялась уже куда выше дома, и наконец кончился камень, кончился забор. Осталось только лишь окно дедушки Далбу да скамеечка для гостей.

Башня получилась такой высокой, что сейчас, ночью, при луне не было видно её верхушки. А Мельничному и Чубо надо было как-то спускаться вниз. Мальчуганы уже хотели соорудить огромную снежную горку, чтобы они спрыгнули на неё, но бабушка сказала:

— А найдём ли мы их в таком сугробе?

Тогда Чубо привязал к башне верёвку, и они опустились на землю.

Снежных мальчуганов Чубо расставил в ряд на том самом месте, где был каменный забор. Удивительный получился новый забор — из снежных мальчуганов!

— Слушай, дед, — сказала бабушка Далба, разглядывая их, — неужели это всё — наши дети?

— А чьи же ещё, — сказал дедушка.

— Надо же! Кажется, это действительно так. Вот этот вроде на тебя похож… Эй, парень, как тебя зовут?

Мальчонка молчал и только глазами хлопал.

— Что он, немой, что ли?

— Мамуля, у него рта нет, — сказал Уку.

Пригляделась бабушка и увидела, что и вправду нет рта у мальчугана. А тот — без носа! А рядом стоит одноглазый.

— Боже мой! Кем мы свет заполнили!

— Кхы! — кашлянул дедушка Далбу, стараясь что-то сообразить. — Кхы-кхы…

— И у тебя голова, я вижу, прохудилась!

— Погоди, старая, не мели ерунду! Просто их слепили ночью второпях. Какой уж там рот или нос. Да и не в этом счастье. Зато посмотри, какие они дружные ребята! Такие в беде не пропадут.

— Эй, ребятушки! — крикнул дедушка Далбу. — Смотрите, какую мы башню построили! Молодцы! Орлы!

Ребятушки задрали к небу головы, удивляются, какая башня высокая!

Бабушка Далба немного успокоилась. А ведь и правда неважно, что одноглазые, — зато орлы!

А утром проснулся отец, подошел к окну — и рот разинул.

— Батюшки! — закричала мать. — Сейчас обвалится!

Она схватила на руки Чубо, завернула его в одеяло и — вон на улицу, подальше от дома.

Отец в мешок торопливо чашки-тарелки складывает: упадет башня, посуду перебьёт.

— А если на сарай рухнет! — кричит мать, вернувшись домой уже без Чубо.

Отец схватил толстое бревно, подпирает башню, мать овец из сарая выгоняет. Соседи набежали, галдят, гомонят, — если рухнет башня, никому несдобровать.

— Надо самим её сломать! — кричат. — Чего тянуть!

— Как её снизу сломаешь? Надо длинную лестницу!

— Бери кирку! Наверх полезай!

— Сам полезай! Тут не до шуток! Смотришь на её макушку — шапка слетает!

К этому моменту проснулся и Чубо. Услыхавши шум и крики, он оделся кое-как, выскочил на улицу.

Огромная толпа народу собралась вокруг башни с лопатами, тачками, топорами.

— Не бойтесь! — крикнул Чубо. — Она не упадёт! Её строил знатный мастер!

И он стукнул по башне кулаком.

— Смотрите, даже не дрогнет!

Тут все принялись стучать по башне кулаками — она даже не покачнулась. На самом деле, здорово построена. Немного успокоившись, соседи стали расходиться по домам, но всё равно то один, то другой выглядывал в окошко — стоит ли башня, не падает ли?

Только отец Чубо домой не пошёл. Он ходил вокруг башни и всё вздыхал. Жалко ему было забора. Теперь он за курицу боялся. Убежит куда-нибудь глупая пеструшка — ищи её потом, свищи!

— Ну зачем ты построил эту башню? — спросила у Чубо мать. — На что она тебе?

— Чтоб тебя издали видеть, — сказал Чубо. — Когда ты на ферме.

— Эх, Чубо, Чубо, — вздохнула мать. — Ну вот, сегодня я никуда не пойду, весь день буду дома. Смотри сколько хочешь! Только на башню эту не забирайся! Слышишь?

Прошёл день, прошёл другой — башня стояла спокойно, падать вроде не собиралась. Прошёл ещё один день, и отец сколотил длинную крепкую лестницу, чтобы Чубо и вправду мог залезть на башню и увидеть мать, когда сильно соскучится.

А на самой верхушке отец пристроил деревянную крышу, чтоб Чубо не завалило снегом.

Весело было там, на верхушке.

Сюда часто поднимались и другие ребята из деревни, и даже отец иногда забирался на башню и махал шапкой в сторону фермы: мол, давай, мать, скорее домой. Я тоже соскучился!

ВИНОГРАДНАЯ ЛОЗА

Снежные мальчуганы дома сидеть не любили. Раз уж они умели ходить — надо ходить.

Только отойдут от дома — за ними целая ватага зевак, как будто это цирк какой. Но ведь и правда было на что посмотреть — этот без носа, а в варежках, у того только ботинки на ногах.

Днём их Чубо далеко от дома не отпускал и выводил на прогулку ночью.

И вот как-то поздним вечером — топ-топ, тяп-тяп — вся эта компания отправилась гулять. И бабушка, и дедушка с ними, и мальчик Уку. Топ-топ, тяп-тяп, будто белые медведи на двух лапах.

— Ух-ух, передохнём, — сказал дедушка. — Уморился я. Вон как пар изо рта валит.

— Давай, давай, старый, — подгоняла его бабушка, но дед уже уселся на краю дороги.

— Почему этот холм без шапки? — спросил он Чубо.

— Летом-то он был в шапке. А потом её сняли и посеяли новую пшеничку.

Бабушка разгребла снег рукой.

— Смотри-ка, зелёные волосы у холма на голове! Это и есть пшеничка? Пускай здоровой растёт.

Один за другим подходили к озимой пшенице белые гости, наклонялись, чтобы посмотреть, как она выглядит. А когда вся компания двинулась дальше, стебелёк, что повыше, сказал другому:

— Э-ге-ге! Увидите летом, какой у нас будет колос и какой урожай, раз уж столько снеговиков к нам в гости пришло.

А люди Чубоцела тем временем гурьбой завалились в сад.

— Вот эти, что на одной ноге стоят, — деревья, — объяснял Чубо. — Летом они носят зелёные шляпы! А ещё умеют яблоки делать! Красные, жёлтые.

Бабушка Далба стала разгребать снег, яблоки искать.

— Да нет, они растут наверху, на ветках.

— Без шуток? — спросил дедушка. — А как же они не падают?

— Их дерево за хвостик держит.

— Вон как! — сказал дедушка и спросил мальчуганов: — Поняли?

— Ага, ага, — залопотали мальчуганы, а один, расцарапанный, спросил:

— А яблоки царапаются? Если их за хвост потянуть?

— Нет, — засмеялся Чубо. — Яблоко — доброе, как луна на небе. Сейчас на дворе — зима, и сад молчит, а вот весной!.. Весной у каждого дерева свой музыкант.

И Чубо быстро залез на яблоню и засвистел, как певчий дрозд, перепрыгнул на другое, свистнул соловьем.

— Э-ге-ге! — качал головой дедушка Далбу. — Красив этот мир. Жаль только, что не послушать нам соловьев. Поняли, орлы?

— Ага, ага, — снова залопотали мальчуганы, а один забрался на ветку и крикнул: — Ку-ку!

И тут одно дерево, на котором остался листок, шепнуло другому:

— Смотри, как много снеговиков, — весной мы утонем в цветах!

Топ-топ, тяп-тяп, вся компания двинулась дальше. Забрались на верхушку холма, стали на санках кататься. Крик, шум! Санки одни, а их много. Сядут по пять, по шесть штук и — вниз. По дороге из санок вываливаются. Даже дедушка с бабушкой раза три с горки съехали.

— Давай ещё разок, — сказала бабушка.

— Погоди. Я, кажется, что-то слышу, а что — не пойму. А ну тихо, орлы!

Мальчуганы притихли, а дедушка прислушался и, махнувши рукой, направился к соседнему холму. За ним двинула вся снежная братия. Топ-топ, тяп-тяп.

На холме дрожала от холода виноградная лоза. Осенью забыли её укутать, и теперь она покрылась коркой льда. Жгучий ветер пронизывал её.

Дрожать мне под ветром,

Погибнуть от страха!

Мне давит на грудь

Ледяная рубаха.

Сверкающий лёд

Оковал моё тело.

Душа моя бедная

Оледенела.

Здесь, на верхушке холма, почти не было снега, и спрятаться от ветра лоза никак не могла.

— Оло, доло! — крикнул дедушка Далбу, и люди Чубоцела — снежные мальчуганы — столпились вокруг лозы, и получилось, что попала она в снежный шалаш.

А бабушка Далба вместе с Уку взобралась на самую верхушку холма, поближе к облакам. И Уку замахал руками, а бабушка закричала:

— Цып-цып-цып![10]

И с неба вдруг повалил снег — закрутилась-завертелась мельница дедушки Далбу. И скоро бедная лоза была окутана тёплым мягким снегом. А вся наша компания вслед за Чубо отправилась домой. Они шли, взявшись за руки, чтоб не заблудиться, не потеряться в густых, падающих с неба хлопьях.

ДЕДУШКА ДАЛБУ УНОСИТ СВОЮ МЕЛЬНИЦУ В ДРУГИЕ КРАЯ

Не сказавши никому ни слова, Уку забрался по лестнице на чердак и нырнул в трубу. Он хотел поглядеть, как дым делается.

Долго в трубе он, конечно, не просидел — кашлять начал, да и глаза слезились. Набрал в шляпу дыму, чтобы бабушке показать, полез вниз.

Спустился, а в шляпе и нет ничего. Зато уж сам Уку стал чёрным, как чертёнок.

Мальчуганы как увидели его — наутёк пустились: страшный уж больно. Кто в сарай спрятался, кто в загон к овцам. Только дедушка Далбу не напугался. Палкой взмахнул:

— Ты кто? Что тебе здесь нужно, Ночной Человек?

— Я не Ночной Человек, я мальчик — Уку.

— Ну нет! Мой сын — Дневной Человек!

— Погоди, — сказала бабушка. — Шляпа-то вроде его. И ботинок узнаю.

— Ах, негодяй! — вскричал дедушка. — Он Уку ограбил и раздел! А ну, сними ботинок!

Уку снял ботинок, и дедушка увидел, что нога-то под ботинком белоснежная.

— Эх, — вздохнул дедушка. — Такой был хороший, беленький! А теперь что? Орлы! Тащите ведро с водой.

Мальчуганы притащили воду, стали Уку мыть да тереть, а вода-то на нём и замёрзла. Таким же чёрным Уку остался.

— Тьфу! — плюнул дедушка, а Уку раздобыл где-то зеркало, смотрел в него и смеялся.

Потом уже все привыкли, что Уку черноват. Не в этом, в конце концов, дело, — была бы душа! А душа у Уку была хорошая.

Он научил снежных мальчуганов здороваться. Но во дворе здороваться им было особенно не с кем, и они в деревню уходили, людей искать.

Увидят человека — окружат его. А человек думает: им что-то надо — конфетку или копейку, — начинает по карманам шарить. Тут они и кричат хором:

— Добрый день!

А потом как засмеются и домой бежать!

— Бабушка! — кричат. — Сегодня будет добрый день!

Хорошие ребята.

Скоро у них и друзья в деревне появились. Мальчуганы помогали первоклассникам портфели в школу носить. А девочек верхом на Снежном Коне катали, до школы довозили.

— А мы тоже в школу ходим, — хвастались они бабушке.

— Молодцы, — говорила бабушка, а дед кричал:

— Орлы!

Бывало, соберутся мальчуганы гурьбой у магазина. А денег-то у них нет. Дождутся, когда старушка выйдет из магазина, и сумку ей до дома донесут. А им за это фантики от конфет, а то и конфетка — одна на десятерых.

Вечером бабушке фантики приносят, а дедушке то свисток, то старый зонтик. Дедушка в свисток свистит, зонтик раскрывает. А под зонтиком штук двадцать мальчуганов помещается.

Как-то раз пошли мальчуганы всей гурьбой на базар.

Бегают по базару — скрип-скрип, — кто семечки пробует, кто орех найдёт. Набегались, наигрались — домой пошли.

Смотрят: на дороге корова стоит. А рядом — мужчина. Он её только что на базаре купил. Толкает корову, а она упирается, ещё и боднуть норовит.

А корову уже доить пора.

Мужичок нашёл ведро и начал доить её прямо на дороге, а перед носом кукурузные стебли положил. Ему бы ещё прямо посреди дороги загон построить.

Сообразили мальчуганы, что надо сделать. Взяли каждый по кукурузному стеблю, машут у коровы перед носом. Она и пошла за ними. Так до самого дома её довели.

Мужичок обрадовался, что корова дома, снежным мальчуганам бинокль подарил. Старый, ободранный, но видно в него хорошо.

Ух, обрадовались мальчуганы! Смотрят в бинокль друг на друга, хохочут. Стали искать, где Чубо.

А Чубо на башне сидел. Навели на него бинокль — огромным стал Чубо, такой большой, как его отец.

— Да, — сказал дедушка Далбу, — когда-нибудь он и вправду станет таким же большим.

— Вон оно что, — задумалась бабушка. — Значит, через эту штуковину можно заглянуть в завтрашний день. А ну, дайте сюда бинокль.

Она взяла бинокль, посмотрела на башню, на Чубо, а потом стала глядеть в бинокль себе под ноги.

— Ха-ха-ха! — смеялись мальчуганы. — Там нет никого.

— Пока нет, — сказала бабушка.

В тот вечер она попросила у Чубо крючок для вязанья и два мотка шерсти — белый и зелёный. Всю ночь вязала бабушка, и получилась у неё шапочка.

— Посмотри-ка, дед, — сказала она. — Хорошо получилось?

— Во! — показал большой палец дедушка Далбу. А бабушка принялась вязать платье.

На другой день она опять попросила бинокль и всё глядела себе под ноги, а снежные мальчуганы смеялись.

— Ещё не видно, — сказала бабушка. — Да помолчите вы! А то постучит в порог к нам, а мы и не услышим!

— Кто постучит? Кто?

— Скоро у нас будут гости, — пробурчала бабушка и торопливо продолжала вязать.

Мальчуганов не интересовало, что она там делает своим крючком. Они бегали по деревне, здороваясь с каждым встречным. Вот это было весело!

Бабушка всё вязала, а дедушка Далбу стал молчалив, задумчив.

Как-то раз, в воскресенье, он сказал Чубо:

— Посмотри-ка, башня твоя качается… И дом качается… и ты сам… нет, это у меня голова кружится.

Чубо обвязал ему голову полотенцем, не замечая, что дедушка стал поменьше ростом, как-то съёжился, поник. И бабушка заметно постарела, опустила плечи к земле.

А снежные мальчуганы всё воскресенье провели в тени, у сарая, но всё равно весело кричали оттуда прохожим:

— Добрый день!

Уку, верхом на Снежном Коне, скакал весь день по глухим тенистым оврагам.

В понедельник проснулся Чубо, подбежал к окну и замер! Ни бабушки, ни дедушки, ни снежных мальчуганов не было видно нигде!

Только валялись во дворе старая отцовская шляпа, палка, бинокль…

Чубо выбежал на улицу и увидел снежные следы.

По следам побежал Чубо к реке Рэут. Ох, что сделалось за ночь с рекою! Она бурлила, кипела, будто собиралась в ней вся сила снежных людей. Теперь уж сама река закрутила мельничное колесо. Дядька Мельничный стоял на крыше и кричал:

— Зерно! Зерно! Тащите зерно!

Но никто не спешил на мельницу. А с того берега попасть сюда было невозможно — мост скрылся под водой.

Чубо и не думал о муке, он искал своих снежных друзей. Вдруг мальчик увидел их в воде!

Не снежные теперь, а водяные, обнявшись, неслись они вниз по реке. И каждый из них был с непокрытой головой.

— Дедушка! Лови! — крикнул Чубо и бросил в воду свою шапку.

Прибежал Мельничный Дядька, стал ловить шапку сачком. Но водяные мальчуганы успели её схватить, спрятали в белоснежных бурунах.

— Чубо мио! Чубо мио! — кричал Чубоцел. Он хотел бросить в воду и ботинки, но Мельничный Дядька схватил его за руки.

— Сделай лучше кораблики, — сказал он. — Ботинки утонут.

И Чубо сделал несколько бумажных корабликов и пустил их вслед за снежными братьями.

На одном кораблике было написано: «Бабушка Далба».

На другом — «Дедушка Далбу».

На третьем — «Уку».

Поплыли кораблики мимо разных сёл и деревень, и дети читали их снежные имена.

А Чубо стоял и смотрел им вслед, и, если уж писать правду, — плакал.

Мельничный Дядька тоже смотрел, как бушует река. Он всё помахивал сачком.

— Ты зачем ловил шапку? — спросил Чубо. — Я её дедушке кинул.

— Никакого дедушки в воде не было. Это тебе показалось.

— Как так?

— А вот как, — ответил Мельничный Дядька. — Послушай, что произошло сегодня ночью. Только я лёг спать, вдруг слышу — топ-топ, тяп-тяп. Глянул в окно — дедушка на Снежном Коне, а с ним все остальные. Бродят по берегу. Ну, думаю, пришли на мельницу вместо тебя.

Вдруг вижу: дедушка машет рукой, — и тут с неба опускается облако.

— Залезай ты, старая, — слышу. — Всех нас ему не поднять.

И облако поднялось в небо, а с ним бабушка Далба. А потом один за другим спрыгнули на землю Облачные Кони. Мальчуганы вскочили на них — и понеслись вверх. И дедушка вскочил на коня, и Уку. Смешно было смотреть, как Снежный Конь вскочил на Облачного. И вслед за ними пролетело облако, на котором стояла мельница.

— Ах вот оно что, — сказал Чубо. — Теперь я всё понял. Дедушка Далбу просто перенёс свою снежную мельницу в другие края. Туда, где ещё холодно…

ГИОЧИКА

А утром вдруг залаял во дворе старый пёс Фараон. Вставай, мол, хозяин, — гости.

На скамейке для гостей под окном дедушки Далбу сидела девочка. Чубо никогда не видел такой маленькой. Глаза — синие, с пшеничные зёрнышки. Белая шапочка, зелёное платье, а на ногах нет ничего, — босая!

— Тебя что, мама из дома выгнала?

— Ника мама[11], — покачала девочка головой. — У меня нет мамы.

Только теперь Чубо узнал шапочку и платье — ведь это их связала бабушка Далба. Так вот кого она ждала! Жалко, не успела чулки связать.

Чубо принёс мамину туфлю. Девочка залезла в неё и сидела в ней, как в большой лодке, только голова торчала.

— Мио. Ник, па, пи, ри. Вот теперь мне не холодно.

— А что ты здесь делаешь?

— Пришла в гости к твоим снежным мальчуганам. Но, видно, опоздала. Можно мне жить в их доме?

— Так ведь он без крыши, — сказал Чубо. — Живи у нас. А мы, если что, в сарай переселимся.

— Мио. Спасибо! Но под крышей я жить не могу. Ветер как войдёт в мой дом? А солнце? А звёзды? А луна?

— Ладно, так и быть, — сказал Чубо. — Живи тут. А как тебя звать?

— Гио, чио, ика.

— А, Гиочика![12]— Чубо улыбнулся. — Хочешь, отдам тебе мою башню? Живи там, наверху.

— Ник, тура, ули, — покачала головой девочка. — У меня есть дела на земле.

И Гиочика легла спать на улице в шляпе дедушки Далбу. А Чубо дал ей подушечку и варежкой накрыл.

В эту ночь Чубо спал неважно. Вдруг кто-нибудь придёт и заберёт шляпу вместе с Гиочикой? И ему слышались шаги во дворе! Чубо то и дело вставал, подходил к окну и, наконец, зажёг свет.

Проснулась мать и увидела, что по полу катается клубок шерсти, а Чубо сидит с очками на носу! Боже мой! Он вяжет что-то крючком бабушки Далбы!

Чубо вязал чулок, а получалось что-то похожее на рукав.

Мать уложила сына спать, а наутро у его подушки лежали два новеньких чулочка.

А в шляпе утром никого не оказалось. Гиочика сидела на земле возле травинки, которая выросла ночью.

— Это ты, Ионел? — говорила она. — А где Георгел? Разбуди его, ведь уже весна.

И Гиочика звонила в колокольчик, величиной с горошину.

И тут из земли показались зелёные шапочки. Это были Георгел, а за ним — Иле и Василе[13].

Чубо хотел надеть Гиочике чулочки.

— Нет, нет! Я хожу босиком. Лучше сделай чулки птицам, они ведь тоже босые!

Вот теперь и выкручивайся! Птиц-то на свете многовато!

— Великан, — сказала Гиочика, оглядев Чубо с головы до ног. — Я бы тебе открыла тайну, если бы твоё ухо не было так высоко.

Чубо поднял её и посадил на плечо.

— Тио, иго, у, — шепнула ему Гиочика. — Сегодня ночью явился кто-то ко мне и дул: у-у, ху-у.

Ах, вот оно что! Не зря, значит, слышались ночью шаги во дворе. И Чубо решил подстеречь того, кто приходил к Гиочике.

Наступил вечер, а за ним — ночь. На улице заметно похолодало. И тут Чубо услышал: топ-топ, — кто-то подошёл к шляпе дедушки Далбу. Чубо выскочил во двор и увидел, что это ягнёнок. Он стоял, наклонившись к земле, и — у-у, ху-у — дул на Гиочику, чтобы она не замёрзла.

Чубо поцеловал его в нос.

С тех пор Чубо боялся, как бы отец не зарезал этого ягнёнка.

— Э-эх, — вздыхал отец. — Хорошая бы шапка из него получилась. Ну уж ладно, не буду, спи спокойно.

Но, проснувшись однажды утром, отец вдруг услышал звон. На шее у него болтался колокольчик.

— Что ещё такое? — удивился он.

— Это Чубо тебе повесил, — засмеялась мать. — Всё боится, что ты ночью ягнёнка зарежешь.

А Чубо как-то приснился сон, что его ягнёнок запряжён в Большой Звёздный Воз[14]. Скрипят колёса Звёздного Воза, древние, как этот мир. Еле-еле тащит его ягнёнок меж звёздами.

— Куда ты тащишь Звёздный Воз? — крикнул ему Чубо. — Заблудишься, потеряешься в звёздах. Мир — огромный, а ты — маленький.

— Ищу луга зелёные, — ответил ягнёнок. — Привезу матери свежей травы.

Тут кто-то постучал в окно, и Чубо проснулся.

— Али, трали, и, а! Ты спишь, Чубо? Вставай! Слышишь — журавли!

Вместе с Гиочикой Чубо, ещё сонный, поднялся на башню. Он весело бил в барабан, а Гиочика считала журавлей.

— Девять, десять и ещё один палец! И ещё один! Сколько их, Чубо?

А вот и аист показался вдалеке, и Чубо сыграл ему марш на барабане.

Прилетели ласточки, и Гиочике не хватало пальцев, чтобы их сосчитать.

Бил барабан на башне, и всё вокруг становилось зелёным. Вырос Ионел, выросли Георгел, Иле и Василе. Теперь они уже были Гиочике по пояс и могли держать на спине целого муравья.

А в деревне повторяли стихотворение, которое сочинила Гиочика:

ПЕСНЯ ВЕСНЫ

НОВАЯ ДЫРЯВАЯ ШЛЯПА

Смешно было слушать, как отец Чубо беседовал с Гиочикой.

— Рассказать тебе про козу с козлятами? — спрашивает он её по-молдавски.

Девочка пожимала плечами.

Тогда отец по-русски:

— Рассказать про козу?

Гиочика только покачивала головой: не понимаю, добрый человек.

Но отец не сдавался:

— Гутен морген[16], — поворачивал он на немецкий лад.

Гиочика хлопала глазами.

Больше по-немецки отец ничего не знал и переходил на французский.

— Мерси![17]— говорил он.

Девочка молчала.

Отец, конечно, слыхал, что в Кишинёве есть Великие учёные, умные, бородатые.

— Как ни крути, — сказал он матери, — а надо её везти в Кишинёв. Там уж я узнаю, из какой она страны!

— Ты что, с ума сошёл? — сказала мать. — Посадят её в музей! Бороды у тех учёных длинные, но всё равно они ни в чём не разберутся. Пошлют машину за Чубо, чтоб он им растолковал, что девочка говорит. А потом и его в музей посадят? Или в цирк! А там — львы, медведи! Ты об этом подумал?

— М-да-а-а, — протянул отец и почесал затылок.

На этом и кончился разговор о его поездке в столицу.

Специально для Гиочики отец сделал в двери дома ещё одну маленькую дверку, чтобы она могла войти. А к ведру с водой пристроил лесенку. Гиочика ничего не ела, а пить хотела всё время. Не могла же она пить из корытца вместе с курицей!

И была в доме ещё одна лесенка. По ней Гиочика к зеркалу поднималась. Невозможно иметь такие голубые глаза и хоть изредка в зеркало не смотреться!

Сделали для неё и кроватку, и не где-нибудь в углу, а в каса маре[18], у ковра с красными розами.

Но Гиочика ни за что не хотела спать в кровати. Она по-прежнему ложилась во дворе, в шляпе дедушки Далбу.

То мать, то отец выходили ночью посмотреть, как она спит. Нельзя же надеяться только на ягнёнка.

Мать связала одеяло для Гиочики, тёплое, шерстяное, с бахромой по краям.

Как-то утром Чубо подошёл к окну и увидел, что одеяло валяется на земле.

— Замёрзла! — напугался Чубо.

Он выбежал во двор и увидел, что Гиочика по-прежнему спит в шляпе, а вместо одеяла её накрыли две бабочки.

Ночная бабочка пролетала случайно мимо и увидела, что одеяло валяется на земле. Разбудила всех бабочек, но, как они ни старались, не смогли поднять одеяло. Вот и укрыли Гиочику крыльями.

— Ну и одеяло! — сказала Гиочика, когда проснулась. — Красивое какое! Спасибо вам!

Бабочки сами немного замёрзли. Одна даже кашляла. Чтоб согреться, они быстро замахали крыльями.

— Как тебя зовут? — крикнул Чубо и побежал за одной.

— А вдруг ты меня шляпой накроешь?

— Постой! — закричал Чубо. — Я в шляпе дырку сделаю. Если накрою — убежишь!

Он проткнул шляпу, и бабочка, увидев такое, остановилась.

— Меня зовут Кира, — сказала она.

— А куда ты летишь?

— Моё дело. Вы, люди, всё знать хотите! До свиданья! — И бабочка Кира полетела дальше.

Гиочика засмеялась, когда увидела, что Чубо продырявил новую шляпу.

— Ай да Кира! — говорила она. — Умная бабочка, ничего не скажешь!

А бабочка Кира полетела к своим подружкам и рассказывала им, что у Чубо шляпа с такой вот дырой.

— Ура! — кричали бабочки-подружки.

Отец и мать услыхали этот крик, но им и в голову не приходило, что бабочки только что победили шляпу Чубо! Без боя!

Ласточки всё приглядывались к башне.

— Ого, какая башня! Можно посидеть на верхушке?

И Чубо, конечно, разрешил им — на верхушке сидеть и гнёзда вить. И даже помогал. Вместе с Гиочикой он собирал пух и сухую траву. А глину ласточки сами приносили. В клюве. Из Рэута.

Чуть не двадцать гнёзд свили ласточки на башне.

И вот одна ласточка, которую звали Пакица, села к Чубо на плечо.

— Пожалуйста, просим, — сказала она. — Приходите к нам в гости. Только разуйтесь на пороге. Извините, но у нас нет тапочек вашего размера. А шляпу повесьте на вешалку за дверьми.

Чубо даже рот открыл. Ни одна птица не приглашала его в гнездо. Да и как он в него влезет?!

А ласточка вспорхнула с плеча, и Чубо услышал песенку:

— Спасибо, Чубо, — поклонилась ему ласточка. — В этом году никто ещё не разувался у нашего порога. И никто не снимал шляпу перед нашим гнездом.

Чубо разулся и снял перед ласточкой шляпу.

ГАВРИЛКА

С тех пор, как появилась Гиочика, забот у матери стало меньше, как будто в доме была взрослая дочь. Ну разве не она кормила цыплят?

Правда, Чубо насыпал в миску зерно, сажал туда Гиочику и подымал на плечо: с высоты она бросала зерно цыплятам, а Чубо приговаривал:

— Цыпа-цыпа…

А кто дом подметал?

Правда, веник был для неё великоват, помахивал им Чубо, но Гиочика объясняла ему, как это дело делается.

— Вот так, хорошо. Теперь тут подмети, — говорила она, забравшись на веников хвост. — Ты не думай, что я качаюсь. Мы вместе пол метём.

Чубо частенько бросал дела, подымался на башню, и во дворе хозяйкой оставалась Гиочика.

Как-то вечером мать заметила, что в ведре не осталось ни капли воды. Неужели Гиочика всё выпила, пока Чубо был на башне?

— Не верится, — сказал отец. — Разлила где-нибудь в доме.

Мать искала повсюду, даже в сапогах смотрела, по карманам шарила — сухо. Неужто выпила?

А на другой день Чубо заметил с башни, как ласточки влетают одна за другой в ту Гиочикину дверцу.

Сама же она бегает то в дом, то из дома. Наберёт полный рот воды и поливает цветы во дворе. А ласточки воду в клювах носят, траву поливают.

— Брось ты это, — сказал Чубо. — Дождик с неба польёт.

— С неба?

— Сверху, — пояснил Чубо. — Туча пройдёт над селом. У неё водяные ноги. Это называется — дождь.

Прошёл день, другой. Солнце пригревало, а дождя всё не было.

Но вот как-то Чубо заметил тучку. Вместе с Гиочикой они быстро поднялись на башню, и Чубо закричал во весь голос:

А Гиочика раскрыла дедушкин зонтик, чтоб Туча догадалась, что внизу ждут дождя.

— Ну-ка сбегай, узнай, чего хотят эти дети, — сказала Туча-Тётка своему племяннику — облачку Гаврилке.

— Слушаюсь! — крикнул Гаврилка, покружил над деревней и как бы ненароком подлетел к башне.

Не успел Чубо и глазом моргнуть, как пронырливый Гаврилка зацепил хвостом зонтик и потащил Гиочику в небо.

Всё выше поднимался Гаврилка, а Гиочика глядела вниз. Закружилась у неё голова, всё заплясало в глазах: дома и деревья. Солнце сверкало то справа, то слева, как будто его кидали из стороны в сторону невидимые великаны. Гиочика уж хотела закрыть глаза руками, да вдруг — ой! — вспомнила, что держится за зонтик.

Ласточка Пакица с башни увидела, как летит по небу Гиочика, напугалась, тревогу подняла.

Закружили ласточки вокруг Чубо:

— Ика, бика, а! Есть у тебя платок?

Чубо достал носовой платок, и ласточки, ухватив его за углы, полетели вслед за Гиочикой. Теперь-то уж поймают, если упадёт.

А наглый Гаврилка уносил девочку всё выше, тащил её прямо к себе домой.

Тучка-Тетка открыла небесную дверь, нахмурилась.

— Ух, Гаврилка, — погрозила она пальцем. — Опять дурака валяешь! Только проделки на уме!

Она уж хотела дать Гаврилке хороший подзатыльник, но разглядела девочку и смягчилась. Гиочика ей понравилась. И Тётка погладила кучерявую Гаврилкину голову.

А Гаврилка быстро соорудил небольшую летающую скамеечку, усадил Гиочику.

— Мио, — сказала девочка.

Тут примчались посмотреть на гостью разные тучки-родственницы — та с львиной гривой, та — с петушиным гребнем, эта — с ушами, как у зайца.

— Ай да Гаврилка, — кричали они, — шалопай! Какую девочку нашёл!

Гаврилка сиял и подмигивал.

— Ну, так что тебе надо? — спросила Тучка-Тётка у Гиочики.

— Ири, мири, тио, ду! Траве водицы надо. — И Гиочика сложила ладони ковшиком, поднесла ко рту.

— Эй, Гаврилка! — строго крикнула Тётка. — Глянь в кладовой — полны ли кувшины?

— Слушаюсь! — крикнул Гаврилка и помчался в кладовую.

И вдруг потемнел небесный свод, как будто огромная чёрная птица накрыла мир крыльями. То тут, то там вспыхнули искры.

— Осторожно! — крикнула Тётка. — Не балуй с огнём! А то проснётся Дед-Громовик! Как там кувшины?

— Почти полные! Можно выливать?

— Постой! — крикнула Тётка. — Скажу, когда! Ну что ж, девочка, так и быть, опрокинем кувшины над твоим селом. А ты беги скорее домой. Похоже, этот шалопай разбудил Деда.

Гиочика спрыгнула с летающей скамейки, и тут же её подхватили ласточки.

Быстро опускались они вниз, но до башни было ещё далеко, когда послышалось издали:

— Бу, бу, бу!

Потом ещё громче и страшней:

— Бум! Бум! — как будто падали на землю булыжники.

Проснулся Дед-Громовик:

— Ух, Гаврррииилллка! — рычал он, — рррааазззбббууудддиииллл!

Выставил Дед усы — и небо рассекла молния. Засверкала она, перечёркивая небесный свод. И опрокинулись на землю полные кувшины, хлынул дождь.

А Гиочика была уже на башне. Чубо подхватил её в ладони.

— Ух, как страшно мне было, — призналась Гиочика. — А Гаврилка — смешной.

Весь день лил над деревней дождь.

Вечером мать сказала:

— Сегодня Гиочика ночует в доме. Невозможно спать под таким дождём.

— Ник, Ник! — сказала Гиочика. — Мио, мио.

И устроилась, как всегда, в шляпе дедушки Далбу.

Тогда отец поднял шляпу на табуретку, а над нею поставил зонт.

Но всё равно Гиочика спала неважно. Всю ночь стучали по зонту капли дождя:

— Привет от Гаврилки! Привет от Гаврилки!

СВАДЬБА МЕЛЬНИЧНОГО ДЯДЬКИ

Как-то утром рядом со шляпой дедушки Далбу Чубо нашёл обгоревшую спичку. Ночью кто-то здесь был. А кто, Гиочика не знала — спала.

На другой день нашли огарок свечи, а на третий отец в окно увидел горящую свечку.

— Это — добрый человек, не волнуйся, — сказала мать.

— А вдруг дом загорится?

Чубо выскочил во двор и увидел Мельничного Дядьку.

— Это ты спички зажигаешь? — спросил Чубо.

— Я.

— Зачем?

— Хочу видеть эту девочку.

Мельничный Дядька продрог, и Чубо утащил его в дом.

А утром проснулась Гиочика и увидела над собой белую длинную бороду.

— Доброе утро, — сказала Гиочика.

А Мельничный не знал, что сказать, растерялся.

— Тяни меня за бороду, — сказал он.

Гиочика засмеялась и схватилась за бороду. Мельничный кивнул. Гиочика закачалась, как на качелях. Опустив девочку на землю, Мельничный убежал: вдруг она спросит, как его зовут?!

«А и вправду, как меня зовут? Забыл!.. Живу один, вот всё и позабыл… Эх, эх…»

Он долго сидел за башней и придумывал себе имя.

— Белая Шапочка, — сказал он Гиочике. — Меня зовут — Белая Шапочка!

И тут же убежал, но скоро вернулся и поманил Чубо пальцем.

— Слушай, — шепнул он. — Когда я увидел эту девочку, я, наверно, заснул с открытым ртом. И в рот ко мне залетела птица. Теперь бьёт крыльями в груди.

Чубо прижал ухо к его груди.

— Сердце это, — сказал он. — Не слыхал, что ли, до сих пор?

— Не слыхал, — признался Мельничный. — Но ты ошибаешься. Это — птица.

С тех пор Мельничный ходил в деревню каждый день.

А прежде чем появиться там, старательно расчёсывал бороду, чистил сапоги, пришивал пуговицы. Мельницу он привёл в порядок, вымыл окна и пол надраил до блеска.

По дороге в деревню он разговаривал с цветами, особенно если они были синие или голубые.

Но однажды утром он не явился к Гиочике. И после обеда его не было.

Что такое?

Чубо поднялся на башню, но и сверху Мельничного не увидел. Зато заприметил белохвостую ласточку.

— Это ласточка с мельницы, — сообразил Чубо. — У неё хвост в муке.

— Мельничная ласточка!

Где ты пролетала?

Мельничного Дядьку

Сверху не видала? —

спросил Чубо.

И ласточка ответила:

— Он сидит над речкою,

Машет над водой

Белоснежной

Мельничной

Длинной бородой!

«Не заболел ли?» — подумал Чубо и побежал на мельницу.

Но Мельничный Дядька был жив-здоров. Он и вправду махал бородой, вернее она сама развевалась. Мельничный бегал по берегу реки и ловил бабочек. Он то и дело спотыкался о собственную бороду и падал.

— А что мельница? Стоит?

— У меня отпуск, — сказал Дядька. — Пора передохнуть!

Мельничный Дядька хитрил. Он бегал за бабочками, чтоб проверить — стар он или нет.

— Слушай, Чубо! Хочу сделать тебе подарок!

— Подарок? — обрадовался Чубо. — Какой?

Дядька достал ножницы и мигом отхватил свою бороду.

— Бери!

— Вот здорово! — обрадовался Чубо. — Борода? А как мы её приделаем?

— Мукой приклеим.

Дядька тут же развёл в воде пригоршню муки и прилепил Чубо бороду и усы.

— Ха-ха! — смеялся он. — Теперь ты похож на старикашку. А мне борода больше не нужна. Я женюсь!

— Вот здорово! — сказал Чубо. — А когда свадьба?

— Через три дня.

Чубо вернулся домой.

Гиочика увидела его бороду и засмеялась:

— Он тебе нарочно её отдал. Чтоб я его за бороду не дёргала!

На другой день, приближаясь к мельнице, Чубо услышал барабанную дробь. Жених учился барабанить. Какая же свадьба без барабанщика?

— А с невестой кто будет танцевать? — спросил Чубо.

— Я, кто же ещё?

— С барабаном на спине?

— Ага, на спине.

— Ерунда, — сказал Чубо. — Так не полагается. У меня есть надёжный приятель. Он поможет.

Три дня готовились они к свадьбе. Первым делом научили ягнёнка бить лбом в барабан. Получалось неплохо.

Потом отлили восковые свечи, чтобы и вечером светло было на свадьбе. Свернули три голубца, один побольше — для Чубо, два поменьше — жениху и невесте.

Всю ночь накануне пекли они печенье и вылепили из теста три фигурки: дедушку Далбу, бабушку и мальчика Уку, чтоб и они — зимние друзья — побывали на свадьбе.

К утру Чубо и Дядька очень устали и заснули крепким сном. А пригласить на свадьбу невесту забыли.

И вот началась свадьба. Бум! Бум! Бум!

Это ягнёнок ударял в свадебный барабан.

Чубо спал. Жених голову под подушку спрятал — барабан мешает. Кто там стучит? Нашёл время!

А ягнёнок разыгрался вовсю:

— Бум-тара-рум! Там-тара-рам!

Гиочика услыхала из деревни бой барабана.

«У кого это сегодня свадьба?» — подумала она и побежала на мельницу.

Прибежала, а свадьбы не видно — только ягнёнок барабан бодает.

Обрадовался ягнёнок, когда увидел девочку, веселей забарабанил.

И Гиочика принялась танцевать, а в небе над нею вдруг появилось облачко. Опустилось ниже и давай кружиться, приплясывать над мельницей. Это был, конечно, Гаврилка.

Долго они танцевали — Гиочика на земле, а Гаврилка в небе.

— Гей-гей, Гиочика! — кричал Гаврилка. — Ух! Ух! Во весь дух!

От криков и танцев проснулся жених.

— Чубо, вставай! — закричал он. — Моя невеста пришла!

— Это я невеста?! — удивилась Гиочика. — Какая же я невеста? Я гость на земле. Скоро уйду.

— Невеста, невеста! — закричал Мельничный Жених. — Ты — невеста моя.

— Где же ты видел босую невесту? — спросила девочка и убежала на берег Рэута.

ВЫСОКИЙ ГОСТЬ

Три петуха — один свой, два соседских — закричали с утра на пороге:

«Ку-ку-ри-гу-у!»[20]

— Жди теперь гостей, — сказала мать.

Повязав голову косынкой, мать принялась за дело: вымыла, выскребла весь дом, подбелила кое-где стены, покрасила дверь.

Она то и дело поглядывала на дорогу: не идёт ли кто? Но гостей всё не было.

В сердцах мать хворостинкой погнала со двора петухов — обманули! Но петухи скоро вернулись да ещё и привели с собой четвёртого, с огромными шпорами. Тот нагло вошёл в сени:

— Ку-ку-ри-гу-у!

— В этом что-то есть, — сказала мать. — Не зря же они горло дерут.

— Да ну, ерунда, — сказал отец, который не очень-то верил петухам.

Но всё же в ту ночь оставил свет в одной комнате: если кто придёт, пусть знает — хозяева дома.

Но в дверь никто не постучался, а на заре Чубо исчез. Гиочика ещё полусонного увела его на Рэут.

В траве лежали зёрнышки росы. Гиочика, как всегда, устроилась у Чубо на плече.

Они подошли к берегу, и Гиочика сказала:

— Искупайся.

Чубо не стал раздумывать. Быстро раздевшись, он прыгнул в воду.

Сонный Рэут, бормоча что-то, катил вниз свои воды. Ему и в голову не приходило, что так рано утром Чубо может купаться. Он думал — это рыбина бьёт под ракитами.

Дрожа от холода, Чубо вышел из воды. Но Гиочика заставила его вымыть ноги и подала ему чистую рубаху.

— Смотри, какой пар над рекой! — сказал Чубо. — Я согрел Рэут. Можешь и ты искупаться.

И Гиочика вошла в воду.

Когда они, весёлые, чистенькие, вернулись домой, отец и мать уже беспокоились.

— Где это вы были в такую рань?

— На Рэуте, — ответил Чубо. — Купались.

— Алда, малда, ока, о! — сказала Гиочика. — Им тоже надо искупаться. К нам должен прийти Высокий Гость!

Так вот почему кричали петухи! Не обманули, значит.

Отец и мать не стали спорить с Гиочикой, очень уж она им нравилась. Отец залез в бочку с водой, мать — в корыто. А Фараона из ведра окатили.

— Торопитесь, — говорила Гиочика. — Гость стучится в дверь!

Когда мать и отец переоделись в чистое платье, девочка поманила их за собой пальцем.

— Вот он! — сказала она.

Во дворе, на том месте, где стоял когда-то дедушка Далбу, их и вправду ждал Высокий Гость.

Был он, правда, пока невысок, но вытягивался на глазах и носил уже золотую шляпу.

— И-и-и! — удивился отец, а мать поклонилась.

И тут все они — и Чубо, и мать с отцом, и Гиочика — взялись за руки и запели:

Так они пели и били в ладоши.

На песню прилетели бабочка Кира и пчела Мариуца.

— Я ещё вчера знала про Гостя, — сказала пчела.

— А я послевчера! — смеялась Кира.

Чубо побежал по деревне.

— Вставайте! — стучал он в окна. — К нам явился Высокий Гость. Он в доме дедушки Далбу. Дедушка уступил ему своё место.

Отец закатил в сарай две бочки, и каждый, кто приходил глянуть на Гостя, должен был искупаться.

А те, кто приезжал на подводах, останавливались у колодца и выливали на лошадей по ведру воды. Один чудак прикатил даже на тракторе, чёрном, замасленном. Его из бочки долго не выпускали.

— Слушай, Чубо, — говорил дядя Тоадер. — Я вчера помылся. Дай поглядеть на гостя-то!

— Полезай в бочку!

— Да я не залезу.

Пришлось дяде Тоадеру мыться по частям. Помывшись и поклонившись Гостю, он стал таскать от колодца бочки со свежей водой.

— Слушай, Чубо, — сказал дед Георге, — сверху-то я помылся, а в душе что-то не то.

— А что такое?

— Да со старухой поругался.

— Пускай помирится, — сказала Гиочика.

Пришлось деду ехать домой, и вернулся он уж вместе со старухой.

— Мулцумеск! — сказала старуха, поклонившись Высокому Гостю.

Но, конечно, не все приходили в дом дедушки Далбу.

— Вот ещё! — говорил один Упрямый. — Стану я мыться, чтоб на какой-то подсолнух посмотреть! Вон их на поле сколько угодно. Можно и грязному поглядеть!

— На поле не такие высокие. А этот растёт на глазах!

— Ещё бы! Он ведь на месте дедушки Далбу!

— Всё равно не буду мыться! И глядеть не буду! — говорил Упрямый и нарочно, когда проходил мимо, надвигал шляпу на глаза.

А в небе между тем появилось небольшое облако.

Оно летало туда-сюда и наконец остановилось прямо над Высоким Гостем. Раскрыв рот, глядело оно на землю. Это был, конечно, Гаврилка.

Несколько мальчишек из деревни забрались на башню и давай кидать в Гаврилку палками и камнями.

— Обо, ноба, ма! — закричала Гиочика, — Не трогайте Гаврилку.

— Плевать я на них хотел, — засмеялся Гаврилка и махнул бородой. Посыпались с неё капли, крупные, тяжёлые, а с башни на землю посыпались мальчишки.

— Эй, Гиочика, — крикнул Гаврилка. — Скажи Чубо, что это на мне весной Уку ускакал! Привет ему от Уку, от дедушки и бабушки! Поклон от снежных мальчуганов! Я их всех видел позавчера!

И тут откуда-то издалека послышалось глухое ворчанье:

— Где Гаврррилллка! Куда прррропаллл?!

Гаврилка встрепенулся, бросился в сторону, но успел ещё над полем хорошенько искупать того Упрямого.

А в доме дедушки Далбу, как раз напротив окна, появился и расцвёл второй подсолнух.

КАК ЧУБО МЕЛЬНИЦУ ОБМАНУЛ

Белохвостая ласточка каждый день приносила на хвосте мельничные вести. А хвост у неё был то белый, то желтоватый.

И если Чубо вывешивал на башне белый флаг, люди в селе знали, что на мельнице сегодня идёт мука пшеничная, а если жёлтый — кукурузная.

Но вот наступили жаркие дни, обмелел Рэут, и мельничное колесо еле крутилось.

— Может, приделаем мельнице крылья? — сказал Чубо.

— Голова! — с восхищением сказал Дядька. — Чубо, ты — Голова!

— Немного покрутит Рэут, — продолжал Чубо, — немного — ветер. И мельница работает днём и ночью.

Целую неделю трудились они, и в воскресенье крылья были готовы.

Хорошие получились крылья, длинные, широкие! Только не крутились!

Ни Чубо, ни Мельничный Дядька не подумали, что мельница их стоит в низине, а ветер гуляет по холмам. Так что от крыльев не было никакого толку.

Прошёл день, другой, прошла неделя, и вдруг обрушился на деревню ливень!

Взревел Рэут и так закрутил мельничное колесо, что казалось — вот-вот разорвёт его на части.

А вместе с ливнем залетел в долину и хвост урагана.

Взревел ураган и так закрутил мельничные крылья, что казалось — вот-вот их разорвёт на части!

Мигом смолола мельница зерно, что было в закромах, и колесо и крылья крутились теперь вхолостую.

Мельничный Дядька хотел было побежать в деревню, чтоб тащили зерно, но кто понесёт его в ливень!

А Мельница задрожала от ярости.

— Где зерно? — взревела она, грохоча колесом, и вдруг — тронулась с места. Размахивая крыльями, поехала она по берегу, а потом круто повернула от реки и двинула прямо к пшеничному полю. Мельничный Дядька кубарем вылетел наружу и остался на берегу с разинутым ртом.

Мельничиха-ласточка прилетела, когда Чубо спускался с башни.

— Чубо, беда! — крикнула она.

— Знаю, — сказал Чубо. — Сам всё видел.

И он побежал к пшеничному полю, а навстречу ему из-за бугра выехала Мельница. Она ревела и тряслась.

— Стой, Мельница! — крикнул Чубо. — Стой, говорю! Ты что — Чубо не узнаешь? Это я приделал тебе крылья!

— Дыр-дыр-дыр! Трох-грох-грох, — бормотала Мельница. — Много вас тут ходит!

— Не лезь в пшеницу, слышишь? Она ещё зелёная. Назад! А то смолотишь бабочек и жаворонков!

— Дыр-дыр-дыр! Гоп-гоп-гоп! Туп-туп! Не понимаю человечью речь!

Что делать? Людей поблизости не видно.

Чубо скинул рубашку, узлом завязал воротник, и получился вроде бы мешок. Чубо кинул в него шляпу и закричал:

— Эй, Мельница! Я зерно тебе принёс.

Оглянулась Мельница, видит — и вправду стоит на дороге человек с мешком.

— Дыр-дыр-дыр! Туп-туп! Давай зерно!

— Э, нет! Пошли на место! Не стану я рассыпать зерно где попало.

И Чубо повернулся к Мельнице спиной и пошёл к реке. Растерялась Мельница, пошла за Чубо, точно так, как корова когда-то ходила за снежными мальчуганами[22].

Привёл Чубо Мельницу на место, а тут набежали люди, привязали её к большим столбам толстыми верёвками.

И тут только Мельничный Дядька закрыл рот и почесал себе подбородок. У него начала расти новая борода.

МОСТ

Улитка высунула из домика голову, глянула на Солнце — надо торопиться!

Она поднялась на холмик, который показался ей горой, и присела на листок отдохнуть.

Вдруг листок поехал вниз, а Улитка на нём. Чёрный Жук потащил листок.

— Это твой листок? — спросила Улитка.

— Нет.

— А куда ты меня везёшь?

— Куда хочешь. Я же такси!

Добрый оказался Жук, хоть и чёрный, пожалел Тётушку-Улитку.

Где на такси, а где пешком добралась Улитка до Рэута.

Повернула один рог на восток, другой на запад — что такое? Куда девался мост? Совсем недавно стоял на месте, а теперь только две деревянные ноги выглядывают из воды.

«Унесла его вчерашняя буря, — подумала Тётушка-Улитка. — Что же теперь делать?»

Домик, конечно, всегда при ней, с домиком на плечах она не пропадёт, но ведь за рекой, на другом берегу, ждут родственники!

Когда она отправилась в путь, сестры удерживали её изо всех сил. Но разве Улитку удержишь? Захотелось ей увидеть великанов — и всё! А великаны жили в селе Туртурика! Теперь она возвращалась домой и несла кучу новостей.

— Эх, был бы у меня хоть какой-нибудь кораблик!

Чубо увидел с башни Тётушку-Улитку.

«Реку не может перейти», — понял Чубо, слез с башни и побежал по селу.

— Поможем Тётушке-Улитке! — кричал он под каждым окном. — Реку не может перейти!

— Бедная Улитка! — говорили жители села Туртурика. — Надо ей помочь.

И вот к реке прибежали из деревни великаны, кто с бревном, кто с топором.

Отец Чубо принёс пилу. Залезли в воду — стук-бок, стук-бок! — вот и мост готов.

— Давай, Тётушка-Улитка! — орали великаны. — Двигай домой! Приходи в гости, когда захочешь.

И Тётушка-Улитка перешла реку. Дома ей никто не поверил, что великаны для неё мост построили.

— А это что? — сказала Улитка и достала из кармана щепку. — Вот она, щепка от моего моста!

Тут уж все улитки замолкли. Щепка — это факт! А факт — это не щепка!

Муж Тётушки-Улитки Дядюшка-Улит с восторгом смотрел на жену, пока она умывалась с дороги.

— А где полотенце? — сказала она. — Ты же видишь, я умылась. Подай полотенце.

Дядюшка-Улит сроду не слыхал, что такое полотенце, но на всякий случай вытер ей лицо кончиком рога.

После завтрака Улитка сказала:

— Сегодня принесли газету? Подай-ка очки.

Что такое очки, Дядюшка-Улит знал, а про газету слышал впервые. Но чтоб жена не подумала, что он бестолковый, — взял да и почесал у неё за ухом. Улитка тут и уснула.

С тех пор, как только она заводила разговор про газету, муж отвечал:

— Сию минутку! — и чесал у неё за ухом. А она тут же засыпала. Одного не понимал Дядюшка-Улит: зачем очки, если спать собирается?

Вечерами, когда всходила луна и всё вокруг становилось таким таинственным, собирались вокруг Тётушки-Улитки улитки-малютки.

— Расскажи нам ещё про великанов! Расскажи, как ты в школу ходила.

— А так и ходила, — рассказывала Тётушка, — залезла в портфель и пошла. Только один день была там, а считать научилась. До двух. И сейчас не забыла, помню: раз, два! До этого я хорошо знала, что у меня на голове есть рога, а вот сколько их? Оказалось — два! Как это всё-таки приятно знать, что у тебя на голове целых два рога!

— Раз-два! Раз-два! — повторяли за бабушкой улитки-малютки и выставляли то один рог, то другой.

— Раз-два, а дальше что? — спросил Улитёнок-Улэ.

— Что-то есть, — ответила Тётушка. — А что не знаю. Я ведь всего один день в школу ходила.

— А я думаю, там ничего и нет, — вмешался Дядюшка-Улит. — Что там может быть? Хватит и этого — раз, два.

Так они болтали, пока туча не заволокла небо. Тут уж улитки, все как одна, выставили в небо рога и хором стали читать какие-то улиточьи стихи:

Туча, Туча!

Дам травы!

Вынь луну из бороды!

Украдёшь у нас луну —

Не дадим тебе траву.

— Эй, вы, потише! От вас оглохнуть можно! — послышался с неба голос. — Я с неё пыль стряхиваю.

Это был, конечно, Гаврилка. Гаврилка махнул бородой, и чистенькая луна вылетела в небо.

Но тут издалека послышались глухие раскаты:

— Эй, Гаврррилка! Не тронь луну!

И Гаврилка умчался.

Тётушка-Улитка повернулась к мужу.

— Ты не прав! Думаешь — раз, два, а потом только воздух? У нас, улиток, — может быть. А у великанов наверняка есть что-то ещё. Иначе и они ходили бы в школу только один день.

— А Чубо ты видела?

— Конечно, много раз. Он у великанов самый маленький. Вон там, за рекой, его башня.

— А ты на башне была?

— Три дня и три ночи карабкалась. А как забралась наверх — вниз поглядела! Ух ты! Дома все стали маленькими. И великаны тоже. Нет великанов, а так — человечки какие-то!

— Ну, это уж ты, бабуся, того, — сказал Улитёнок-Улэ. — Заливаешь! Как это нет великанов? Куда они могут деться? И как дома могут стать маленькими, если они большие?

— Не только дома! Даже и село Туртурика не такое большое. Поле за ним, а за полем — лес. Вот что с башни видно! Клянусь рогом!

— Ну, ладно, хватит, — сказал Дядюшка-Улит. — Совсем ей голову заморочили.

Подождав, когда разойдутся малыши, Дядюшка-Улит шепнул ей на ухо:

— Ты что болтаешь? Слыхала, что у великанов есть всякие штуковины, которые слышат все разговоры вокруг? А если они узнают, о чём ты болтаешь? Хочешь, чтобы они мост сломали? А то ещё придут и перепашут весь наш улиточный край!

— Зачем же ломать мост? — сказала Тётушка-Улитка. — Раз они его для меня построили — значит ему век стоять!

ЛИО

Три дня мать не выходила из дому. Заболела мать.

Чубо носил ей ключевую воду, клал руку на лоб, чтоб отнять температуру. Но мать чувствовала себя всё хуже.

От соседки Чубо слыхал, что у одной тётушки из села Питпалак[23] есть целебные травы. И он тут же отправился в далёкое село Питпалак. А следом за ним побежал старый пёс Фараон.

Чубо шёл долго и всё время слышал, как в далёком селе Питпалак мычит корова., И пока корова мычала, Чубо держался за её голос. Но вот настал вечер, корова уснула, и Чубо сбился с пути. Он хотел уже лечь спать на кукурузном поле, но тут и увидела его Курица с цыплятами.

Не простая, конечно, Курица, а та высокая звёздная Курица, что выходит на небо каждую ночь[24]. Вместе со своими звёздными цыплятами она стояла в небе как раз над Чубо.

— Послушай, Лио, — сказала Курица одной маленькой звёздочке, — ты знаешь, где село Питпалак?

— Конечно, матушка.

— Ну, тогда пойди и покажи дорогу.

И Лио быстро полетела по небу, а Чубо поспешил за ней. Но тут, откуда ни возьмись, объявился в небе Гаврилка. Он болтался в воздухе так просто, без дела, а как увидел Лио, сразу погнался за ней. Быстренько догнал и укутал её бородой.

— Стой на месте, Чубо! — крикнула Лио. — Стой, пока он не отвяжется! Это Гаврилка! Бездельник и хулиган.

Но Гаврилка и не думал отвязываться, Лио ему нравилась не меньше, чем Гиочика!

Пробившись через его бороду, Лио протянула Чубо ниточку света:

— Привяжись, а то потеряешься!

И Чубо быстро привязал к поясу звёздную нитку.

— Что ты делаешь, хозяин? — сказал мудрый Фараон. — Утянут тебя на небо, как потом слезешь? Откуда нам знать, что у этих звёзд на уме?!

И Фараон ухватился зубами за штанину Чубо, чтоб в случае чего удержать его на земле.

Так они и двигались вперёд: Лио — Гаврилка — Чубо — Фараон.

Лио — в бороде,

Чубо — на нитке,

штанина — у Фараона в зубах!

Только Гаврилка ни с кем не был связан и ни к кому не привязан. Слава богу, дед пока спал.

— А куда ты идёшь? — спросила Лио, проделав в бороде дырочку.

— За целебной травой, — ответил Чубо. — Мама у меня заболела. А ты, наверно, спать хочешь? Спи пока: баю-бай!

Стал Чубо баюкать Лио и неожиданно сам уснул. Так и шёл, и спал на ходу.

А Гаврилка — не будь дураком — тут же свернул в сторону. Он увидел неподалеку гору без шапки и решил нахлобучить ей на голову вместо шапки самого себя, чтоб получилась папаха со звездой!

Фараон сразу заметил, что Гаврилка валяет дурака, хотел тявкнуть, да тявкать-то было нельзя. Отпустит штанину — звёзды и утянут Чубо. Ищи потом, свищи!

Но Чубо сам открыл глаза и увидел, что нитка звёздная тянется на вершину горы, а на горе в виде шапки сидит Гаврилка. Подумал Чубо, что Лио уснула, и чтоб не разбудить её, снял ботинки и стал подыматься наверх.

Пока он карабкался на вершину горы, Гаврилке надоело быть шапкой. Не может, в конце концов, вольный человек долго сидеть у кого-то на голове, и Гаврилка умчался.

А Лио осталась на вершине.

— Надень ботинки, Чубо, — сказала она. — Звёзды не спят. — Лио пыталась приподняться, но не смогла.

— Наверно, на тебя воздух давит, — сказал Чубо. — И тянет земля.

Чубо положил звезду в шляпу, и она повела его в далёкое село Питпалак.

С целебной травой, со звездой в шляпе, с Фараоном, вцепившимся в штанину, вернулся Чубо домой.

От света звезды всполошилось село Туртурика. Дядя Тоадер подумал: «Пожар!» И выскочил с ведром. Дед Георге прибежал с багром.

Скоро у Чубо во дворе собралась чуть ли не вся деревня. Одни забрались на крышу, другие на башню, чтоб увидать звезду из шляпы.

— С неба упала, бедная, — говорили женщины. — Хорошо хоть не разбилась.

— Пора тебе возвращаться, Лио, — сказал Чубо. — Сделаем так. Я лягу сейчас в люльку, а ты скажи только — «баю-бай», и вся моя сила перейдёт к тебе. Тогда-то уж улетишь.

Чубо лёг в люльку, Лио сказала, что нужно, и — взлетела. Но долетела — только до верхушки башни и тут же повернула назад.

— Побуду ещё у тебя, — сказала она. — Побуду, пока мать больна.

Когда на следующее утро Чубо проснулся, он увидел, что Лио и Гиочика сидят рядом с матерью, а в окнах торчат рожицы всех ребят из села Туртурика, а с ними новая борода Мельничного Дядьки.

Они галдели, смеялись и протягивали Лио кто булку с маком, кто орех. Мельничный Дядька размахивал свежим калачом.

Все они, оказывается, явились кормить звезду. Один чудак даже козу привёл, — вдруг звёзды любят козье молоко? Кто их знает.

Сильно все они огорчились, когда узнали, что звёзды светом питаются. Тут же сами и умяли свои гостинцы.

Вечером Чубо поднял звезду на башню, и теперь даже на мельнице, даже в краю Улиток было светло как днём. И Лио светила всю ночь.

так пела Гиочика, поднявшись за полночь к Лио на башню. Услышав эту песню, Лио засмеялась и ответила так:

Все жители села Туртурика, конечно, радовались, что у них на башне горит звезда. Мать Чубо выздоровела, и женщины украсили башню коврами, а рядом с Лио всегда был букет полевых цветов.

Но некий человек по имени Кэрэбуля задумал украсть Лио и продать на рынке. Придёт же такое в голову!

И вот Кэрэбуля слепил из теста маску, похожую на Чубо, и полез ночью на башню. Схватив звезду, он сунул её в бурдюк, отнёс домой и спрятал в сарае.

Сразу стало в селе темно, и люди не могли понять, куда девалась звезда. Откуда им знать, что виноват Кэрэбуля?

Ну, а сам-то Кэрэбуля, конечно, не знал, что Чубо до сих пор связан с Лио звёздной ниточкой. Он сидел за столом, ужинал и прикидывал, сколько на рынке дадут за звезду, когда открылась дверь и в комнату вошёл Чубо.

— А, Чубоцел! Заходи, дорогой, садись!

— Привет, — сказал Чубо. — Отдай звезду!

— Какую ещё звезду?

— Ту самую, с башни.

— Не знаю никакой звезды. Что ты, Чубо?

Больше разговаривать с ним Чубо не стал и прямо пошёл в сарай.

Освободив звезду, Чубо понёс её на башню.

— Чубо, Чубо! — кричал Кэрэбуля за его спиной. — Я пошутил. Сам знаешь, в сарае темно, овец не видать! Чубо, прости! Только никому не говори… Чубо… Чубо… Чубоцел…

— А ведь пора мне возвращаться домой, — сказала Лио, когда Чубо принёс её на башню. — Скоро птицы улетят в тёплые края. А я та самая Звезда, которая показывает журавлям дорогу.

— Ну, хотя бы ещё ночку, — попросил Чубо.

И была ему дана ещё ночь, а на другую ночь Чубо лёг в люльку, и все дети села Туртурика легли в люльки, и, сказавши им «баю-бай», улетела Лио — Звезда, которая журавлям показывает дорогу.

СЫНОВЬЯ ЧУБО

Случилось, наконец, то, чего ожидала мать.

Сон, который не доспал Чубо, в понедельник свалил его.

Во вторник Чубо и глаз не приоткрыл.

А в среду проснулись пальцы на его правой руке.

— Ребята! — сказал Большой палец. — Чего это он всё спит и спит. Давайте превратимся в человечков и пойдём гулять.

— Вот здорово! — заорал Мизинец. — Станем такими, как Мальчик-с-Пальчик.

Сказано — сделано. Покрутились пальцы, повертелись, превратились в человечков и — раз, два, три, четыре, пять Мальчиков-с-Пальчиков спрыгнули с кровати.

Проснувшись, они увидели, что их папа-Чубо спит. Через дверцу Гиочики выбежали мальчики во двор и сразу увидели слона. Слон-Фараон лежал в собачьей конуре. Потом на дереве они увидели курицу. Только это был воробей. А уж потом они увидели Гиочику, и она им показалась огромной.

— Надо вас друг к другу привязать, — сказала Гиочика. — А то потеряетесь.

— Не надо нас привязывать, тётя Гиочика, — сказал Большой. — Мы сами будем держаться вместе. Раз, два, три… а где Мизинец?

Стали искать — нет нигде Мизинца.

Тут прилетела пчела величиной с ласточку — не дай бог ужалит. Они и спрятались за кувшин. Вдруг из кувшина послышался стук:

— Ребята! Я здесь!

— Что ты там делаешь?

— Сюда кто-то залез и свистит. Я его ищу, да темно.

— Вот придёт тётя Гиочика и нальёт в кувшин воды! Вылезай!

— Тащите верёвку.

Безымянный сбегал, принёс шнурок от ботинка. Опустили шнурок в кувшин, схватились все дружно — раз, два, — вытащили Мизинца.

Большой опять принялся считать:

— Тьфу! Теперь Безымянный пропал!

Кричали-свистели — нет нигде!

Думали уж, что он пропал навсегда. А он является. Сам в пальто, на поясе кольцо золотое.

— Дайте ему и шапку, — засмеялся Средний.

— А ну сними пальто! — сказал Большой. — Веди себя прилично.

— Сниму пальто — кольцо упадёт, — ответил Безымянный. Так и не снял.

— Эй, вы, потише! — сказала Гиочика. — Чубо спит, а вы раскричались. И так уж корова мычит — того гляди Чубо разбудит.

— А чего она мычит? — спросил Мизинец.

— Пить хочет.

— Мы её напоим! — вскричал Средний, и все пятеро побежали к Рэуту за водой. Вместо ведра взяли маковую головку.

Большой командовал, Указательный дорогу показывал, а Безымянный путь кольцом освещал, когда солнце за тучи пряталось.

Набрали воды, притащили полную маковую головку. А корова, огромная, как сарай, воду мигом слизнула, да ничего не поняла, думала — роса.

— Знаете что? — сказал Мизинец. — Привяжите меня к коровьему хвосту. Увидите, что я сделаю.

Засмеялись братья, думают — он хочет на качелях покачаться. Да пусть качается — привязали. А он взял тростинку и погнал корову прямо к Рэуту. Напилась корова как следует.

— Маленький, а сообразительный, — сказала тётя Гиочика и погладила его по голове. — Весь в папу.

А Мизинец уже на башню полез. Забрался наверх и кричит:

— Эй, помогите!

— Что ещё такое? — спросил снизу Большой.

— Вижу дыыыыню и аррррбузов много!

Обрадовались братья, потопали на бахчу, на плечах нож тащат. А Гиочика с ними.

Безымянный забыл пальто надеть, кольцо всё время сваливалось.

— Я тебе помогу, — сказал Мизинец, залез в кольцо вместе с братом, как раз уместились.

И вот добрались до бахчи и давай по арбузам стучать. Постучат и слушают: спелый или нет?

Наконец нашли, разрезали — и вправду спелый. Пустились вокруг арбуза в пляс, и Гиочика с ними.

— Детский сад! — смеётся она.

Наелись до отвала — домой пошли. Теперь-то уж кольцо на Безымянном крепко держалось.

По дороге три раза отдыхали, глядь — а кольцо опять с Безымянного сваливается. Залез Мизинец в кольцо вместе с братом — обратно пошли на бахчу.

— У меня уж ноги болят, — жаловалась Гиочика.

— Ещё разик, тётя Гиочика, ещё арбузик!

— Ну, детский сад!

Так весь день и ходили — на бахчу и обратно.

Только вечером добрались до дома, а папа-Чубо спит. Некому даже и рассказать, что арбузы поспели.

— Ребята, — сказал Большой. — Надо папе-Чубо хоть хвостик арбузный принести, чтоб он не думал, что мы сложа руки сидели. Всем ясно? Где Мизинец?

— Тут я, — крикнул Мизинец. — У отца за пазухой.

— А что ты делаешь?

— Ищу того, который похрапывает. Сейчас он убежал, но я его всё равно поймаю.

А папа-Чубо всё не просыпался. Спал и спал.

На другой день опять вся эта братия на бахчу пошла.

Мать Чубо встала утром и видит во дворе маленькие следочки.

— Кто бы это мог быть? — подумала она. — Вдруг это за Гиочикой приходили? Не отдам её ни за что!

А в сарае мать нашла арбузные хвостики. Они висели на ниточке — белые, чёрные, полосатые.

— Неужто Гиочика съела столько арбузов? А где же корки?

Гиочика с Мизинцем особенно подружились. Он был весь в веснушках, симпатичненький. Она его брала на руки, баюкала.

— Дай и мне одну веснушку.

— Извините, но не дам.

В воскресенье Мизинец сказал Большому:

— Что касается меня — хватит! Наелся арбузов! Иду в гости к ласточке.

И он полез на башню. Обрадовалась ласточка Пакица гостю, посадила себе на спину и летала с ним.

Тут уж все остальные пальцы решили на ласточке покататься, только полезли на башню — Рука зовёт. Отец проснулся. Папа-Чубо.

АИСТ ХАРАЛАМБ

В селе говорили, что яйцо, из которого он вылупился, — лежало в шляпе. Иначе он бы не был таким сообразительным.

А гнездо он себе соорудил на крыше дедушки Пантелея.

Дед жил один, и аист тоже.

А звали аиста — Хараламб. По-русски — Харлампий.

И вот, как только аист заметит в трубе трещину, он тут же бегом летит к Рэуту. Принесёт глины и трубу замажет. Смышлёный аист! Ещё и напишет на глине клювом — «X». Мол, это Хараламб дыру заделал.

Особенно нравилось аисту гвозди забивать. Недаром до Пантелея он жил целое лето на сарае у одного плотника.

А дом-то у дедушки Пантелея был старый, и крыша у него протекала. Когда дождь заворачивал к ним во двор, дедушка расставлял на чердаке миски, кастрюли, вёдра, тазы.

У аиста был свой молоток — клюв. И вот он принимался за дело. Целый день крышу чинил. Здесь дощечку приколотит, там кусок картона.

Забудет кто-нибудь на улице галоши, — на другой день они уже на крыше деда Пантелея. Аист и галоши к крыше прибивал, чтоб она не текла!

— Доброе утро, аист Хараламб, — говорили соседи, проходя мимо. Поднимет сосед руку к шляпе, а на голове-то никакой шляпы нет. Уже её аист Хараламб к крыше приколотил.

— Ну что тут поделаешь, — махнет рукой сосед. — Хараламб знает своё дело!

В конце концов собралось на крыше у деда Пантелея много всякого добра: зонтик, портфель, восемь шапок, девять шляп и даже книжка для чтения.

В хорошую погоду Хараламб её перелистывал. Люди снизу думали — птица картинки смотрит, а Хараламб читал. Почитает — летит куда-нибудь и что-нибудь домой тащит — к крыше приколачивает, ну, например, мыльницу или сапог.

— Слушай, Хараламб, — смеялся дед Пантелей. — Не напороться бы нам на неприятности.

Но никто в милицию жаловаться не ходил, а некоторые даже хвастались, что отдали свои шляпы по доброй воле, чтоб дождь не заливал крышу деда Пантелея.

— Ты дома, Хараламб? — услыхал как-то аист голос ласточки Пакицы.

Не успел ответить он, дома или нет, а ласточка и говорит:

— Слушай, ты ведь жил на сарае у плотника. Всё понимаешь. Скажи, что теперь делать? Скоро зима, а Гиочика в доме спать не может. Надо ей в тёплые края перебираться.

Стал думать Хараламб. Думал до полуночи, в темноте и позабыл, что на одной ноге стоит. Как луна взошла — стал на другую.

А утром начал стучать — стук-стук, ток-ток — и стучал до тех пор, пока не смастерил вертушку. Не больно красивой получилась вертушка, но когда ветер дул, хорошо крутилась.

— Ну и Хараламб, — восхищалась ласточка. — Смышлёный малый!

— Возьмёт вертушку в руки, — объяснял Хараламб, — и полетит в тёплые края.

— А если ветра не будет?

Крепко задумался Хараламб.

— Гаврилка поможет, — сказал наконец он.

— Это мы мигом, — обрадовался Гаврилка, который крутился неподалёку, — Домчу бесплатно.

— Гаврилка парень ненадёжный, — сказала Пакица, — легкомысленный.

— Да что вы, ей-богу, — сказал Гаврилка. — Что я, не понимаю?

— Мы ему к бороде шляпу привяжем, — сказал Хараламб. — Полетит Гиочика вместе со своим домом.

— Да чего хочешь ко мне привязывайте! — смеялся Гаврилка. — Хоть сарай!

— А вдруг на север махнёт? — беспокоилась ласточка.

— Да ведь мы привяжем шляпу, а не шапку!

— Нужно бы, чтобы с Гиочикой хоть какой-нибудь лётчик полетел, немного управлял бы Гаврилкой, — настаивала Пакица.

— Да что я — лошадь, что ли, чтоб мною управлять? — сердился Гаврилка.

И всё-таки аист Хараламб думал ещё денёк, а потом полетел к Чубо на башню.

— Привет, Чубо, — сказал он. — Я слыхал, что у тебя Мизинец больно развитой. Не хочет ли он поработать лётчиком? Надо Гиочике на юг улетать.

— На юг? — переспросил Чубо и огорчился. Он и забыл, что скоро зима.

А Мизинец ужасно обрадовался.

— На юг, на юг, хочу на юг! — заорал он от радости.

— Отпусти его, отец, — сказал Большой палец. — Пускай летит.

— Ладно, — сказал Чубо. — Лети.

Мизинец тут же превратился в маленького человечка, спрыгнул аисту на спину.

— Надо поучить тебя немного географии, — сказал Хараламб и вместе с Мизинцем полетел к себе на крышу.

Всю ночь плохо спал аист — боялся, как бы не пришла кошка и лётчика не проглотила. Заснул он только под утро, но тут же проснулся: Мизинец у него на носу зарядку делал.

— Вставай, дядя Хараламб, — кричит. — Утро!

Так и не выспавшись, полетел Хараламб на озеро. И только заметил лягушку, только клюв поднял, а Мизинец кричит:

— Привет, лягушка!

Лягушка и спряталась.

Кое-как поймал Хараламб пескарика, понёс его на завтрак деду Пантелею.

Прошло несколько дней, и всё было готово к отлёту.

Пакица связала для лётчика тёплую кофту, шапочку из перьев, чтобы не замёрз в дороге. Ведь придётся лететь и ночью, когда даже звёзды дрожат от холода. А Гиочика всё в той же шапочке, в зелёном платье и как всегда — босиком.

Стали искать Гаврилку. Хараламб и Пакица облетали всё вокруг, но Гаврилки нигде не было. Наконец и он примчался.

— Скворца провожал, — объяснил он, запыхавшись.

Гаврилка подлетел к башне, и Чубо крепкой верёвочкой привязал к его бороде шляпу дедушки Далбу.

Лётчик стоял в шляпе с биноклем на шее, сзади него устроилась Гиочика.

— Ну, что ж, пора, — сказал Хараламб, — прощайтесь. — И оглянулся на дом деда Пантелея.

— Вот, возьми, — сказал Чубо Гиочике. — Это — тебе.

И он протянул ей маленький бочонок.

— В нём голубой домашний воздух. Пригодится вам в чужих краях.

— Мио, Чубо…

Все расцеловались, и взлетела ласточка Пакица, а за нею и другие ласточки.

Осторожно, мягко взлетел Гаврилка, и тяжело поднялся в воздух аист Хараламб. Так и полетели они — впереди ласточки, за ними Гаврилка, и последним летел Хараламб.

— Ну, счастливого пути, — говорили жители села Туртурика и махали вслед улетающим. Они все собрались на улице. Здесь были и мать Чубо, и его отец, и дядя Тоадер, и дед Пантелей, и Мельничный Дядька махал с мельницы бородой.

— Будь осторожен, Гаврилка! — крикнул вдогонку Чубо.

— Не учите меня жить, — бормотал Гаврилка себе под нос.

Долго ещё стоял Чубо на башне и под вечер увидел маленькую звезду, мерцающую на юге.

«Это, наверно, Лио», — подумал он.

Это и вправду была Лио, она показывала дорогу улетающим на юг журавлям.

Чубо спустился с башни, подошёл к конуре, в которой подрёмывал старый пёс Фараон.

— Почитай, — сказал Чубо и протянул Фараону пожелтевший листок.

— Гио, чио, ика, — прочёл по складам Фараон. — Жди меня весной.

АЭРОЧУБОПЛАН

Однажды Чубо пришёл на мельницу и заметил вдруг её крылья.

«Они же стоят без дела, — подумал он. — Мельница-то водяная!»

Вместе с Дядькой сел Чубо на скамеечку и задумался. Сколько они сидели и что придумали — неизвестно, но только на другой день мельничные крылья были на башне.

И Чубо с самого раннего утра был там. Дядька стучал молотком, а Чубо то и дело бегал вниз и таскал на башню какие-то колесики.

Ну и мастер всё-таки был Мельничный Дядька! И Чубо не отставал — там клещами сожмёт, тут молотком ударит.

Обедать они не спускались. Курица-пеструшка подымалась на башню. Снесёт яйцо — вот и весь обед.

Так, без отдыха, работали они несколько дней, и получился у них аэрочубоплан!

Там к этому чубоплану были приделаны специальные педали. И если крутить их ногами — начинают крутиться разные маленькие колесики, потом большие колёса. А эти-то большие колёса и крутили мельничные крылья.

Чубо был готов к полёту. Оставалось одно — набраться силы. А где ж её взять? Надо отца укладывать в люльку. Но летать ночью Мельничный Дядька никак не советовал, пришлось ждать воскресенья.

И вот в воскресенье и отец и мать улеглись в люльки, дядя Тоадер устроился в корыте, по которому уже соскучился, а Чубо весело уселся в свой летательный аппарат.

Только хотел лететь — Фараон лает.

— Так не годится, хозяин. Привяжи подушку, чтоб в случае чего получилась мягкая посадка.

Дядька Мельничный подумал и пришёл к выводу, что Фараон прав.

Притащили подушку, привязали её верёвками, крутанул Чубо педали, и — э-ге-ге! — поднялся в воздух аэрочубоплан.

Потянул Чубо за рычаг — полетел над деревней.

Все жители села Туртурика вначале напугались. А вдруг эта летающая мельница на голову упадёт!

Фараон громко лаял, и все собаки лаяли и бежали за аэрочубопланом.

Чубо долетел до самой горы Петуха и там приземлился. Он был очень раду что свалил по дороге только одну трубу.

Фараон прибежал на гору, а Чубо уже снова был в воздухе. Так и сяк крутился он над горой — то сядет, то взлетит. Тренировался.

А после этого полетел обратно к башне и посадил чубоплан точно и ровно.

Когда мать вытащили из люльки, под окнами собралось уже полдеревни.

— Кума! Это неслыханно! Мы все тут похудели от страха!

— Не беда, — ответила мать. — Ещё потолстеете. А я, пожалуй, тоже немного полетаю. Крылья-то большие, удержат.

И вот она, недолго думая, залезла на башню и уселась в чубоплан. Вначале-то, конечно, сердце у неё сильно стукнуло, но отступать она не собиралась. Медленно покачиваясь, чубоплан поднялся в воздух, и мать весело крутила педали! Она летала над деревней и будто качалась на небесных качелях.

Вдруг мать почувствовала запах дыма. Вот тебе на! Забыла в печке плацинды. Подгорели!

Она быстро пошла на посадку и посадила чубоплан во дворе у соседа.

Ребятишки со всех сторон окружили аэрочубоплан, а их матери тоже полетать захотели.

— Летайте, — сказал Чубо. — Чего там!

— А что же — всю жизнь будем кастрюлями стучать?!

И тут началось это женское летание! Мужья один за другим ложились в люльки, а женщины летали над ними. И каждая привязывала к чуболёту новую подушку. Скоро он был весь облеплен подушками, так что если бы и упал — то никак бы не разбился.

С тех пор каждое воскресенье в дверь к Чубо стучалось много разного народу, и все летали — и взрослые и дети. Наконец пришёл и дядя Тоадер.

— Слушай, Чубо, — сказал он. — Все летают, а я в корыте лежу. Дай прокатиться-то!

— Давай, дядя Тоадер.

И дядя Тоадер уселся в чубоплан и пошёл над деревней. Уж он летал-летал. Всех родственников облетал в соседних деревнях. Слетал даже в город Бельцы, съел там бочку мороженого и купил наконец дверные скобы. Только к вечеру вернулся.

На следующий день газеты писали, что над городом Бельцы летающая тарелка объявилась, метра в полтора. Дядя Тоадер-то был в соломенной шляпе.

Как-то к Чубо и Кэрэбуля постучался.

— Чубо, ты меня знаешь, — заныл он. — У меня овца заболела. Надо её в Карпаты отвезти, там трава целебная.

Чубо — добрая душа.

— Садись, — говорит. Хотел было уже сесть Кэрэбуля в чуболёт, но никто за него в люльку не ложится.

Был в селе ещё один человек, который не летал на чубоплане. Это собственный отец Чубо. Всё ему было некогда.

Но вот наконец пришёл он как-то из столярки, зажёг трубку и уселся в чубоплан.

Завертелись педали — поднялся отец в воздух.

— А здесь не так уж плохо, — удивился он. — Ни заборов, ни дворов! Никто не берёт себе ни кусочка неба.

Обрадовался отец, что это его сын Чубо построил для всех аэрочубоплан.

«Всё-таки Чубо у меня мальчик неплохой», — подумал он и вдруг неожиданно покраснел. Он вспомнил, что запирал Чубо во дворе.

Оглядевшись, отец вынул ключ, который всё ещё лежал в кармане, и выбросил его.

Никто и не видел, куда упал этот ключ, кроме, конечно, Гаврилки.

Ну, а Гаврилка никому не скажет, он в общем-то парень надёжный.

Отец долго летал на аэрочубоплане, а Гаврилка рядом крутился, то сверху залетит, то сбоку бородой машет.

Но тут вдруг послышалось ворчанье, и откуда-то издалека донёсся голос:

— Где Гавррилка? Уши надеррррру!

_____________________________________________________

Вангели Спиридон. Гугуцэ и его друзья: Рассказы, миниатюры, сказки, баллады: Для мл. школ. возраста / Пер. с молд. В.Берестов, Ю.Коваль, В.Медведев и др.; Худож. А.Саинчук. — Кишинев: Hyperion, 1991. — 367 с.: ил. — ISBN 5—368—00303—X

_____________________________________________________

Для младшего школьного возраста

Литературно-художественное издание

СПИРИДОН СТЕПАНОВИЧ ВАНГЕЛИ

ГУГУЦЭ И ЕГО ДРУЗЬЯ

Рассказы, миниатюры, сказки, баллады

Художник Алексей Глебович Саинчук

Редакторы Л.Николаева, Е.Рывкина

Художественный редактор Я.Олийнык

Технические редакторы О.Цыплакова, В.Чебан

Корректор Н.Чеботарь

ИБ № 4281

_____________________________________________________

Текст приводится по изданию:

Спиридон Вангели. Гугуцэ и его друзья.

Кишинев: Литература артистикэ, 1987

Перевод с молдавского Юрий Коваль

OCR и редакция Dauphin, июль 2003

OCR dauphin@ukr.net