Чудная Деревня. Книга первая. Начало

Первая часть.

Жаль, что дети не рождаться только в счастливых семьях? Было бы так замечательно, если бы каждый ребенок был желанным и любимым. Я мечтала об этом уже даже когда стала взрослой и благополучной дамой, хотя понимала что это глупо, всеобщего счастья не бывает. Хотела простую обычную семью, где есть папа и мама, и они заботятся о тебе, радуются твоим успехам и разделяют твои неудачи и печали. Семья, в которой есть душевное тепло и все любят друг друга и поддерживают и в радости и горе.

Так уж получилось, что я не была любимым ребенком, залетным как сейчас говорят. Обычное дело, девушка забеременела, и парню пришлось жениться. Иногда такие семьи живут всю жизнь и довольно счастливо, привыкают друг к другу и идут по жизни вместе. Но гораздо чаще такие семьи, прожив короткое время с облегчением разбегаются, стараясь выкинуть забыть семейную жизнь как страшный сон. Родители мои поженились совсем молодыми. Не знаю, как они жили вместе, плохо или хорошо. Я была слишком мала, что бы это помнить. Но разбежались они быстро и с явным облегчением друг от друга. А я осталась как упрек, не состоявшийся семье. Может поэтому, и росла как сорная трава. Замкнутая и нелюдимая, самостоятельная и никому не нужная обычная девочка. Это не жалость к себе. Не знаю уж почему, но я воспринимала это спокойно, уже тогда понимая, что я ничего не могу изменить. Мне хотелось ласки родителей, но мать была вечно занята, а отец исчез из моей жизни сразу же после развода. Первое время я очень скучала по нему. Мне так хотелось, что б он пришел и взял на руки, обнял, прижал к себе. Но через какое то время я поняла, что я не помню его лица, совсем. Так темный высокий силуэт на свету, далекий и бесконечно чужой. После развода родители разменяли трехкомнатную огромную квартиру в центре Тамбова – на две однокомнатных на окраинах. Подальше друг от друга. Мать моя часто сетовала на то, что в однокомнатной квартире с ребенком своего личного женского счастья она не построит. Кому она нужна с ребенком на руках. И – за, этого она злилась на себя, на меня. А потом долго плакала о своей несчастной жизни и что ей приходиться всем жертвовать ради меня. Я старалась не мешать ей и быть самостоятельной. Мне казалось, что если я буду незаметной, то ей будет легче. Но Мама постоянно говорила, что я только все делаю только хуже и назло ей. Да и я, – как говорила мама, ко всем моим недостаткам была еще и странной. Ложь я чувствовала сразу и у любого человека и никогда не могла промолчать. Как будто меня кто толкал под руку, и я с детской непосредственной могла сказать материной приятельнице зашедшей в гости или самой матери.

– Ты врешь сейчас или ты говоришь не правду.

За что и получала подзатыльник. И потом долго выслушивала свою мать, что меня даже нельзя показывать гостям.

– У всех такие хорошие дети, а ты,– часто мне говорила Мама, – некрасивая неуклюжая и говоришь глупости. Мне так стыдно за тебя.

Она действительно стеснялась меня, и когда к ней кто приходил из подруг или знакомых я старалась не попадаться на глаза. Иначе ее это злило и все свое раздражение, она выплескивала на меня. Наказывала она меня часто, в основном стоянием в углу. Я и старалась быть всегда незаметной, маленькой серой мышкой. Жизнь вдвоем с матерью стала у нас совсем не веселой, и она решила отправить меня к своей матери в деревню, сначала на лето.

Бабушку свою по матери я никогда не видела, и у нас в доме не было ее фотографий. Моя мать в свое время сбежала из дома и в суматохе городской жизни не вспоминала о доме – где выросла. Она никогда не рассказывала никому о семье, в которой родилась. Стеснялась деревенского происхождения. Со стороны отца дедушка и бабушка погибли незадолго до моего рождения. Попали в автомобильную аварию. И я, почему то всегда думала, что если б они были живы, то забрали меня.

Я еще нигде никогда не была. Даже в Тамбове окружающим меня миром была детская площадка во дворе и небольшой парк рядом. И я очень ждала поездку к Бабушке. Для меня тогда это казалось самым настоящим путешествием. Дорога до бабушкиной деревни казалось мне страшно далекой и необычной. Да и было то, мне на тот момент лет пять, я считала себя ну совсем взрослой. С радостью уложила я в свой рюкзачок смену одежды и ветровку и была готова к путешествию.

Нам предстояло несколько пересадок. Вокзал в Тамбове показался огромным и шумным. Столько автобусов на пыльной, пропахшей бензином и пирожками, вокзальной площади. И огромные яркие междугородные автобусы, у которых стояли с огромными чемоданами и баулами и тут же небольшие юркие пригородные автобусики. Хрипение из громкоговорителей, которое невозможно понять. Люди, торопящиеся к своему рейсу, озабоченно оглядывались по сторонам. Столпотворение шум и гам, я тут же совершенно растерялась в этой суматохе. Мы то, с матерью, ехали налегке. У меня рюкзачок на плечах, а у матери небольшая сумочка в руках и поэтому казались немного чужеродными в этой суматохе. Мама вообще непривычно молчала и только держала меня за руку, что б я не потерялась в толпе. Сначала мы сели на большой междугородный автобус в Тамбове. Кресла в автобусе были большие и мягкие, и я глядя в окно неожиданно сразу уснула и проспала всю дорогу до города Морши. Так было обидно, что я ничего не видела и проспала основную часть нашего путешествия. Двухчасовая поездка мне казалась далекой и таинственной. Город Моршу, я не запомнила, только мельканье домов, машин, людей. На этом же вокзале уже в Морше, мы пересели на маленький чихающий автобус с жесткими креслами. Людей было много и все тоже с сумками и мешками и так же торопящиеся куда – то. Но все расселись, уместились, и автобус шумно тронулись в путь. Дорога, как только выехали из Морши, была грунтовой и пыльной. Автобус постоянно подпрыгивал на ухабах и, чтоб не упасть мне приходилось держаться очень крепко. Кто – то повизгивал или ругался, при каждом подпрыгивании автобуса. А я старалась держаться и смотреть в окно, не отвлекаясь, на шум и гам. За окном я снова видела только мельканье ярких пятен. Деревья вдоль дороги сменяли засаженные поля да яркое небо кусками между деревьями.

Наконец автобус высадил нас на обочине, за которой стеной шел лес. Мне, маленькой горожанке, лес показался, очень огромным. Я в городе таких больших деревьев не видела никогда. Тем более в городе деревья высаженные рядами постоянно обрезали и стригли. Я не сразу увидела грунтовую дорогу, и знак с названием села Аласово. Читать и складывать слова, написанные печатными буквами, я умела, медленно – хотя не помню, кто мог меня научить читать. От знака на дороге нужно было еще долго идти пешком. Село было, где то там, в глубине леса. Автобус проходил по маршруту мимо Аласово, не заезжая в село. Люди, которые вышли с нами привычно, быстро и как то незаметно растворились впереди нас по дороге в наступающих сумерках. И – за меня мы шли медленно, я уже устала и не могла быстро идти. Казалось мне, что дорога упирается в деревья, но когда мы шли дальше – лес раздвигался и пропускал нас. Это было страшно и красиво одновременно. Но до села нужно было еще дойти. Мы шли и шли-по дороге, которая изгибалась среди деревьев, и не было ей конца. А когда я уже устала совсем, то увидела впереди темные силуэты домов. Только вошли в село, и стало очень быстро темнеть. Лес остался позади, а перед нами возникли дома освещенные редкими фонарями. Мне дома показались очень красивыми, в сравнении с серыми многоэтажными коробками домов в Тамбове. Они выступали из темноты, и все они были разные. Кирпичные и деревянные дома стояли просторно и свободно друг от друга и утопали в цветах. Широкая ровная дорога разделяла село. Уличное освещение было редким, и улица выглядела таинственно. Тротуар, с-двух сторон, был густо обсажен, цветущими кустами. А людей почти не было видно. Мне после большого шумного города это было в диковинку. И запах совсем другой, весенний чистый. Запах шел от цветущих садов, смешивался с запахом от кустов и травы. И не привычная тишина, даже резала уши. Только редкое мычание коровы или шум редко проезжающей вдалеке машины, нарушали тишину. Мы неторопливо прошли через все село – до самого края, снова начинающегося леса. Даже моя усталость уступила любопытству и вроде и сил прибавилось. Людям, которые встречались нам по пути, тоже было любопытно, и они останавливались и с интересом смотрели на нас, но заговаривать не спешили. Так же молча провожая нас любопытными взглядами.

Бабушкин дом был самым крайним. Старая почерневшая от времени изба с маленькими окошками, за которой вроде совсем рядом снова темнели огромные деревья густого мрачного леса. За небольшой кривоватой изгородью оказался просторный двор. Низенькая дверь в дом распахнулась и на крыльцо вышла сгорбленная невысокая очень худая женщина. И еще она показалась мне очень старой. Простое лицо в глубоких морщинах и уставший, но очень спокойный взгляд.

Надежда? – Ты ли это!– Обратилась она к моей матери. С кем это ты приехала? – Да так поздно.

– Это Елена моя дочь, сказала мать. Вот привезла ее к тебе познакомиться.

Непривычно тихая мать, – она подтолкнула меня к бабушке.

– Да она еле на ногах стоит, устала, столько пешком отшагать.

Растерянно сказала бабушка и, взяв меня за руку – повела в дом. Мы вошли в просторную комнату, она была такой необычной. Низкий потолок и беленые неровные стены. Большая печь у стены. Маленький диванчик у окна с очень высокой спинкой. Небольшой стол с двумя табуретками и около печи железная кровать. Домотканые половички на крашеном полу. В углу почерневшие от времени иконы с тускло тлеющей лампадкой. Неяркая лампа на потолке торчащая немного вбок. На окне белые шторы – задергушки. Перед печкой еще дверной проем закрытый яркими шторками. За дверью еще одна крохотная комната с двумя кроватями. На стенах над кроватями плюшевые коврики. На одном олени пили воду из озера, а на другом были лес и горы. Мне все понравилось, и я почувствовала себя очень уютно и спокойно. Я прошлась по комнатам, и даже присев на кровать погладила оленя на коврике, решив спать именно на этой кровати. Бабушка позвала меня к столу, есть мне не хотелось, уж очень я устала. Мать с бабушкой сразу зашептались о чем то. Слишком много впечатлений для одного дня, я присела на диванчик и почти сразу уснула. Как меня раздели и уложили,– я не запомнила. Утром, когда я, проснулась, матери уже не было.

–Уехала первым автобусом твоя мама. – Сказала, входя в комнату бабушка. Вот давай знакомиться с тобой. – Теперь нам, жить – вдвоем долго. Да и здесь тебе лучше будет, чем в городе с матерью. – Я не знаю, как вы там жили в городе и к чему тебя приучали. А здесь запомни, работы у меня много и ты будешь мне помогать. И слез и капризов я не потерплю.

Странно,– хоть бабушка и разговаривала со мной строго, мне это понравилось. Она разговаривала со мной без раздражения или сюсюканья, как с взрослой. Бабушка была очень немногословна, и, я видимо, пошла в нее. И как ни забавно звучит, мы сразу привыкли, и приняли друг друга. Я чувствовала, что нравлюсь бабушке, и она рада мне хоть и говорила со мной всегда сухо. Да и работа по дому меня не пугала, а без криков и ругани даже была в радость. Многого от меня не требовалось, обычные домашние хлопоты. Мыла посуду и полы, подметала двор, носила курам еду. И очень было приятно слушать от бабушки редкую похвалу. Село, в которое меня привезла мать, считалось богатым. Хорошие дома крепкие хозяйства с множеством домашней скотины. В каждом доме коровы и козы, бараны, а уж птицу то никто и не считал. В основном все люди работали с утра до ночи, ведь кроме своего хозяйства и огородов еще и работа в колхозе. Тяжелая работа и никаких развлечений кроме танцев по субботам в клубе для молодежи. А взрослое население развлекалось просмотром телевизора да сплетнями баб. На меня все смотрели с любопытством, все – таки новый человек. Моя мать сбежала из села еще совсем молоденькой девчонкой и никогда сюда не приезжала. А бабушка всегда помалкивала, не желая не с кем обсуждать свою дочь. Некоторые особенно любопытные кумушки даже пытались меня расспрашивать, когда я выходила из дома за нехитрыми покупками. Очень всем было интересно послушать про мою мать. Кумушек местных, аж судорогой сводило, как им было интересно узнать да и приврать про мою мать. Которая жила и работала – виданное ли дело, аж – в Тамбове. Но я молчала и дичилась, молчала, упрямо сжимая губы, когда меня пытались расспрашивать. Они меня пугали своим напором, наглостью и любопытством. И, каждая из них думала, что вот ей то, я все и расскажу. Приторно сладкие голоса и раздраженное шипенье в след. Когда я, почти зажмурив глаза, пыталась обойти очередную сплетницу. Чем сильнее злила местных хабалок. И тут же получила прозвище гордячка городская. Много о себе думает такая мелкая и с гонором, шептались кумушки. Принимая мое нежелание говорить, за гордость городской фифы. И бабка и внучка слова лишнего не скажут, молчуньи странные. Бабушка моя и правда мало с кем общалась, такой уж характер у нее всегда был. Ее в селе очень уважали и никогда не расспрашивали. Смысла не было, все равно ничего никому не скажет. Бабушка и мне не велела.

– Нечего языком болтать,– обычно говорила она. В селе скучно вот сплетницы и радуются новому событию. – Тем более что ты им не скажешь, все переврут. Понадаедают да отстанут от тебя со временем.

В этом же году бабушка отвела меня в школу, что мне пять лет всего ее не остановило.

– Летом то хорошо сказала она, а зимой что делать будешь. Дома сидеть? Лучше уж в школе среди детей, все тебе веселей будет. Ты так- то высокая по росту и сообразительная. Никто ж не знает, когда ты родилась. – А уж если не сможешь учиться, не справишься,– то на другой год пойдешь, не беда.

Мать забыла, привезти мои документы, или не подумала, что они мне понадобятся. В деревне все проще, и бабушка, отвела меня в школу, сказав, что мне уже семь лет, а документы она позже принесет, когда дочка ее, их привезет. И меня без особых вопросов, определили в первый класс. С одноклассниками у меня тоже как то отношения не сложились. Даже на фоне самостоятельных сельских детей я была не по возрасту взрослой. Учеба давалась мне легко и особенно когда я научилась читать, то книги с их придуманными мирами полностью мне заменили отношения со сверстниками. В селе была, очень замечательная библиотека и мне, почему то разрешали брать любые книги. Не пытаясь меня ограничивать по возрасту. Мои одноклассники какое то время дразнили то брошенкой , то подкидышем. Для села, где сильны семейные уклады, я оказалась сиротой при живых родителях. И это в глазах детей и взрослых делало меня изгоем и предметом насмешек. Я понимала, что если я поддамся то – отношение ко мне таким будет всегда. И поэтому все уроки я сидела, не пытаясь с кем то заговорить. И на переменах тоже утыкалась в книжку и не слушала, когда ко мне обращаются, или делала домашнюю работу, не откладывая заданий на дом. А после уроков, молча складывала учебники, в рюкзак и гордо подняв голову, неторопливо шла домой. И даже позже когда со мной кто- то из одноклассников пытался подружиться, я уже осознано отвергала протянутую мне руку. Я не верила никому, да и особого общения мне было не нужно. Новая книга казалась мне лучше и интересней. Я погружалась в книгу как в другой мир, где меня никто не мог обидеть. Там были у меня и друзья и приключения, и даже семья, переживающая за меня. И, только однажды в начале учебного года наслушавшись своих одноклассниц о том что мои родители меня бросили и – за того что я бука и поэтому я живу у бабушки, перешагнув порог дома, я заплакала. Бабушка сразу поняла причину моих слез и приобняв сказала.

– Терпи и больше не плачь. Ты не виновата, что так складывается твоя жизнь. Тем более, никто не знает – какая, она у тебя будет дальше. Может лучше всех, время покажет. – А пока терпи и никому не показывай свою слабость. – Закончила она разговор.

Бабушка моя никогда никого не обсуждала или осуждала. Каждому свое всегда говорила она. Ее уважали за это, и где то побаивались. Частенько соседки забегали обсудить с ней свое личное, зная, что дальше это не пойдет. Я все это понимала интуитивно и перенимала. Дразнить меня детям быстро надоело. Если меня ничего не задевает, то какой толк дразнить дальше. Я, показала характер, и меня оставили в покое. И это мне нравилось гораздо больше, я сама не знала, почему я такая. И почему мне не хотелось общения с другими детьми. Может, боялась, что будет больно смотреть на чужую семейную жизнь, так отличающуюся от моей. Бабушка была очень стара и получала мизерную пенсию. Большое хозяйство уже держать она не могла, так только огород и десяток кур. Мы жили очень скромно, но мне все нравилось. В доме бабушки я чувствовала себя нужной и любимой, а что живем скромно, то это тоже не навсегда, вырасту, и нам будет легче. Главное чтоб бабушка была здорова и пожила подольше. Бабушка себе вообще ничего не покупала, стараясь одеть меня, и я это ценила, она единственная искренне заботилась и переживала за меня. И я старалась быть очень аккуратной, научилась штопать и перешивать свои платья, чтобы носить их как можно дольше. Бабушка приучила меня быть аккуратисткой.

– Штопка на платье ерунда,– говорила она. А если ты будешь ходить распустехой, то это беда. Учись быть аккуратной и чистой и все за собой убирать.

Мне нравилось жить с бабушкой, и я постепенно взяла на себя всю домашнюю работу, чем заслуживала ее скупую похвалу.

Кто, знает, как и из чего складывается наша судьба. Несколько лет пролетели как один день, но в нашей жизни пока ничего не менялось. Я росла и интересовалась всем – что происходит вокруг меня, но так для общего развития. Бабушка всегда говорила что, что – бы не происходило в стране, нам будет только хуже, и нужно просто пережить любые перемены. А здесь вокруг тоже много было всего интересного. Тамбовская область, – это глухие непроходимые леса – красивые пруды и озера, полноводная и загадочная река Цна. Область, в каждом районе которой свои легенды и сказки. А в каждом селе живут колдовки , ведьмы, а за околицей бегают волки оборотни. Наши места тоже издревле славились обилием нечистой силы. Тем более что на дворе был конец 90 х годов. И гадалки экстрасенсы – целители вещали постоянно с экранов телевизоров. И не только вещали. Заговаривали с экрана воду, давали какие – то установки на лечение. Но это где то далеко, а тут вот оно таинственное рядом. Я, хоть и была молчалива, на любопытство это не влияло. Как и все дети была любознательна сверх меры. Я уже выполняла не только домашнюю работу в доме, но и помогала в саду и огороде. Тяжелая однотонная работа, а хотелось чего – то такого необычного. Бабушка, когда я стала у нее жить, даже телевизор купила небольшой черно белый с рук, и мы смотрели его по вечерам, удивляясь всему, что происходит в мире. А, непонятное и таинственное меня почему – то, интересовало особенно. Я не верила в такое количество экстрасенсов и ведьм, настоящих я имела в виду. Но все равно думала, а вдруг есть и настоящие ведьмы и как бы это было здорово. Каждая девочка мечтает стать волшебницей и мне этого хотелось особенно. Мечтала часто о том, как я бы могла изменить свою жизнь и стать другой, имея такие способности. Я хоть и училась хорошо, но всегда была неуверенная в себе. И мне казалась, что только волшебство может изменить мою жизнь. Вот так хлоп, и я красавица, и все меня любят, и у меня нормальная семья. Все – таки изучать человеческие отношения только по книгам это плохо. К тому же, сельчане, болтая и сплетничая, часто, не обращали внимание, на детей, которые крутятся под ногами. И стоя в очереди в магазине, или же летним вечером около бабок на скамейке – можно было послушать страшные рассказы и сказки, на которые старухи были особенно охочи, пугая нас детвору волками оборотами или же злыми колдуньями. Колдовками как их называли местные. А еще прямо рядом с бабушкиным домом жила Мария целительница. А чуть подальше гадалка Ефросинья. Был у нас и колдун Ефим. Противный старик небольшого росточка и с неприятным взглядом, весь день, бродивший по селу в поисках выпивки. Обещав каждому, кто ему не нальет хотя стопочку персональное проклятие. И ведь наливали ему везде, где не успевали перед ним захлопнуть калитку на замок. А в самом начале села жило сразу несколько знахарок от разных болезней. И у всей этой братии были свои клиенты и часто к их домам приезжали из города люди на дорогих машинах, из города.

И мне было любопытно, как – они ведьмы и колдуньи, это делают, разводят руками или шепчут заклинания, варят отвары в полночь или …. Я часто размышляла об этом и приставала с вопросами к бабушке. Ну а к кому еще. Сначала бабушка просто от меня отмахивалась, но постепенно я ее допекла расспросами о целительнице Марии. Целительство мне было особенно интересно, уметь лечить все болезни, это ведь невероятно востребовано и почетно. Тем более Мария часто прибегала к нам домой пошептаться с бабушкой. А меня при этом из комнаты всегда выставляли.

– Да какая она целительница,– раздраженно сказала бабушка.

Когда я снова завела разговор о Марии, и допекла ее особенно.

– Силы у нее нет, так, где то – что слышала, что то видела.– Завелась бабушка. – Просто, дурит, она людей,– у нее это хорошо выходит. Да и зелья ее, – обычная трава с огорода. Так людям головы заморочит, и ведь верят ей. Да сильно то больные к ней не идут. Она ж, понимает, что навредить может, и осторожничает. – Если видит болезнь, так к врачу отправляет. – А здоровым городским бабам делать нечего, вот они по гадалкам и ходят. – Они верят и им вроде как помогает. А так приглядеться, так обман один. Так что не забивай Елена голову ерундой всякой и учись лучше.

Я расстроилась, значит только обман, а так хотелось чуда. Бабушка помолчала немного, подумала, колеблясь говорить мне или нет. Потом решилась, присела на диванчик и, вздохнув, сказала.

– Не все лгуны, внучка, есть люди с даром, их мало и они обычно скрывают свои способности. Ведь это проклятье для человека, такие способности счастья не приносят.

Как проклятье,– не утерпела я. Ведь, это же, так здорово, – уметь такое делать.

Послушай меня,– продолжила бабушка,– И не перебивай, коли хочешь слушать. – Я знаю, о чем говорю. В нашей семье есть дар и, и – за, этого все наши несчастья.

Я,– даже, – наверное, дышать перестала. Еще никогда бабушка не разговаривала со мной так откровенно.

– Даже те в семье кого дар не коснулся обычно маетные и несчастные. Продолжала между тем бабушка. – Ты свою мать вспомни, не с кем ужиться не может, вечно, что то ищет. Да и моя жизнь только трудности и невзгоды. Бабушка улыбнулась. – Я ведь в молодости красивой и бойкой была. Всегда думала, что меня, в будущем ждет только хорошее. А потом война началась. Дед твой Петр, когда с войны пришел сильно болел, у него несколько ранений было и все тяжелые. Любава, знакомая моя – знахарка хорошая настоящая, с настоящим даром, нам помогла. – Она в то время никого не лечила, нельзя было, а мне помогла, пожалела меня. – Петра, на ноги поставила, на нем врачи то уже крест поставили. Казалось, только живи теперь, да радуйся. Может, с другой женщиной он бы и долго прожил, а вот так получилось, что в меня влюбился на беду свою. У нас мужчины долго не живут. И знал он об этом и все равно на мне женился. А вот нам женщинам наоборот,– век отмерян куда больше. Как насмешка. И хоть у меня дара не было, но весь наш род с проклятьем и не избавиться от него никак. Родила я Петру трех дочек, Вера – Любовь и Надежда. Так назвали на счастье. Он хоть и сына хотел, но у нас часто девочки чаще рождаются и сына у нас не получилось.

Я онемела от откровений бабушки. Я всегда думала, что моя мать у бабушки единственная дочка. А бабушка продолжала говорить.

– Мы хорошо жили. Петр – был,– рукастый и работящий, не пил никогда. Все в дом – все для нас, и жили мы не в этой халупе. Дом большой у нас был, красивый. Девчонок он любил и баловал вся ко. А потом беда, старшей дочери Вере в двенадцать лет дар пришел, а подчинить его себе она не смогла и сгорела за неделю буквально.

Как?– снова не удержалась я.

Как огонь в крови был у ней, слегла она с высокой температурой. Я сначала подумала, что она заболела, простыла, и сначала доктора позвала. Врач в селе молодой был и он с ней сутки просидел, пытался температуру сбить, а ей все хуже и хуже. Я про Любаву вспомнила и позвала. Она не здесь живет, от людей в лесу скрывается. Любава пришла, Вере помочь пыталась дар принять. Но Вера не достаточно сильной для дара оказалась, не смогла его подчинить. Неделю еще в горячке пролежала и умерла. – И вся наша жизнь гореть начала, как в отместку. Петр совсем недолго Веру пережил. Сильно он старшую дочь любил, больше остальных дочек. Она такой умницей и красавицей была и очень ласковой. Люба дочка средняя, тогда уже большой была, а Надежда мать твоя маленькой совсем. Она ведь самая младшая в семье. Вот со смертью Петра и Веры в нашей семье все наперекосяк пошло. Люба с Надей, когда подросли, думали, что кому то из них дар достанется и переругались так, что и сейчас не общаются, хоть и столько уже лет прошло. – Люба после смерти сестры и отца дома просто находиться не могла. Еле – еле до семнадцати лет дотянула да и сбежала из дома. И нигде она надолго не задерживалась. Дар отомстил так, и им не достался, – он в злые руки не идет. А дочери мои как я не старалась, злые выросли – завистливые. Люба на севере осела и сейчас там живет и все только мается. Нет у нее счастья. – И муж ведь у нее хороший и детей четверо и живут в достатке. Сын и три дочки, ну что еще ей надо, – живи и радуйся. Но. Злости и вздорности в ней очень много. И свою семью она этим отравляет, всем с ней рядом плохо. И сама она это, понимает, и поделать ничего не может. – И Надежда, мать твоя, такая же, так же из дома в Тамбов сбежала. И вроде что ей нужно. Она ведь сейчас одна живет, и жилье есть и работа и сама пригожая. А счастья у нее нет. И мужчины рядом с ней долго не могут жить. Убегают, как она не пытается их удержать. И тебя вон ко мне закинула, чтоб лучше жить, и ты растешь как трава сорная без родительской любви. Вот так внученька.

А настоящих ведьм и колдунов разных много. Их день это ночь. Они здесь рядом с нами живут, – только попасть к ним сложно. Они людей не любят – их поселение колдовством от обычных людей закрыто. Приходят только тогда их зовут. Но это тоже уметь надо. Они, многое умеют, и многое знают, – но свои секреты от людей берегут. Да и бесполезно это для обычного человека и опасно.

А Ефим, колдун который у нас в селе живет тоже без дара, – не удержалась я.

Нет, внуча сила есть у него, только не большая. И это хорошо. У Ефима только мелкие гадости хорошо получаться. А на большее пыжился – пыжился и не смог – вот и злиться на людей сильно. Вот его и бояться все. Как он обидеться на кого, – так и напакостит. И настоящие колдуны его не признают и к себе не пускают, а от этого он лютует просто, а всю злобу на людей выплескивает. Зависть его жгёт. А сам подняться не может, знает много, а силы настоящей нет. Он из рода колдовского да выродился, и так с колдунами бывает. Вот и пьет горькую – и под ишь, ты, здоровья хватает. А ну его к ночи вспоминать. Поговорили – и хватит и больше пока не надо. Да языком нигде не болтай! Закончила разговор бабушка.

Да бабушка меня удивила. Даже мне про нашу семью она ничего никогда не рассказывала. Даже то, что у меня и тетка родная есть и сестры и брат. Нужно хоть про них расспросить, как у нее настроение лучше будет. Но бабушка уже не захотела ничего рассказывать и отправила меня спать. Я долго не могла уснуть, представляя себе, как выглядят мои родственники. Вот бы их увидеть. И жалко было, что моя мать и тетка не общаются. Тем более если дар им не достался чего уже злиться друг на друга. Утром бабушка начала день как обычно и видно было, что жалеет она о вчерашней откровенности. Я поняла, что бесполезно пока о чем то, ее пока расспрашивать. Мне с ней хорошо и спокойно, а что там будет дальше – посмотрим.

Я стала меняться после двенадцати лет. Со мной, что то происходило, и я не могла словами выразить то, что чувствовала. Изменения были небольшими. То вдруг запахи обволакивали и душили меня. Я, сидя в комнате и закрыв глаза, чувствовала запах леса и прелой листвы. А потом, накатывал запах моря и йода, и на секунду я ощущала, что стою на берегу самого настоящего моря, ногами на горячем песке. Или резкий цветочный запах возникал вокруг меня, и мне казалось, что я стою на поляне усыпанной яркими незнакомыми цветами. То зрение, становилось острым, и я видела очень далеко несколько секунд. Однажды я разглядела белку на ветке, кинув взгляд в сторону леса. Пушистый серый хвост промелькнул как будто совсем рядом. Иногда я, слышала чьи- то голоса – хотя никого рядом не было. Меня это пугало сначала, а рассказать я боялась об этом даже бабушке. Решив, что это все происходит и-за рассказа о семейном даре. Не хотела прослыть сумасшедшей. А потом привыкла и успокоилась, все – таки у меня была своя тайна. И даже у меня в мыслях не было что все это может быть предвестником появления дара у меня, почему то я считала, что со мной такое уж точно не произойдет. Как я была серой мышкой, так и осталась. Мало ли я о чем мечтала маленькой совсем, так это и не считается.

Мы так и жили вдвоем с бабушкой тихо и скучно в постоянных заботах. Мать приезжала за все это время только раз, – привезла документы мои. Жаловалась, что жизнь у нее, все так же неустроенная и очень тяжелая. Выглядела она очень нарядно, непривычно ярко одетой. Посмотрела на меня равнодушно – вздохнула.

– Была бы возможность я бы тебя взяла, да нет у меня времени следить за тобой. А так тебе тут будет лучше.

Я крутилась около нее, но близко подойти боялась. Я давно ее не видела, и теперь глядя на нее даже удивлялась себе. Я ведь все равно скучала по ней и ждала, а сейчас видела только совсем чужую мне женщину, которой нет дела до меня. И как ни странно меня это успокоило. Когда она уехала, я больше уже не вспоминала ее, как отрезало. Но не было у меня злости на нее или желания что то изменить. Бабушка убрала мои документы в шкаф, и все пошло у нас по – старому. Даже в школу документы бабушка так и не отдала, боясь, что меня по закону переведут назад на два класса. Я училась уже в седьмом классе, а по возрасту должна была учиться только в пятом. Тем более с учебой проблем не было, я справлялась, и ладно. Да и на тот момент и других проблем у нас хватало. Время было сложное дурное. И хоть лихие девяностые уже подходили к концу. Но повсеместный бардак, – дележка собственности и все прочие радости перестройки, дошли и до села. Пенсию старикам частенько не платили по полгода. Колхоз развалился, и остались селяне без работы. Выживали за счет огородов и скотины. Многие селяне подались в города на заработки. Село вот только процветающее и многолюдное вдруг опустело и главное – люди стали вдруг резко злыми. Только в нашем селе, люди как с ума по – сходили. Несколько пьянок, – закончились смертоубийством, такого вообще никто не помнил, что б было. Да, пьяниц, на селе не было отродясь. А тут чуть ли ни в каждом доме стали гнать самогонку, да и сами упивались до смерти. Если с едой у нас с бабушкой было нормально, все – таки, курей держали и огород сажали. Картошка то уж точно всегда была. А вот ягоды и яблоки приходилось бабушке почти за бесценок отдавать перекупщикам. Меня требовалось еще, и одевать, – росла я быстро. Да и на школу деньги надо было, тетрадки учебники покупать. Но я никогда не видела бабушку расстроенной или плачущей. Иногда смотря по телевизору новости, и вздыхая печально, она говорила.

– О, мы с тобой хорошо живем и главное здоровы. Еще бы сил хватило тебя вырастить да на ноги поставить. А больше мне и ничего от жизни не надо.

Весна что – то не спешила. Вроде вот тепло даже солнечно утром, но вдруг небо затягивало, и сыпалась ледяная крупа, растекающаяся на земле позже грязными подмороженными лужами. Холодный ветер вечером продувал насквозь. Школьникам, которым, не надо было, сдавать экзамены, учителя выставляли оценки в конце апреля, у всех огороды и у учителей тоже. Наш класс задержали в школе на вторую смену. Уроки продлили, что бы успеть закончить год и сразу выставить годовые оценки. Ух, как я торопилась домой, уже вечер и есть хотелось, и устала, а потом вспомнила, что бабушка просила хлеб купить – пришлось еще в магазин вернуться. Я ухитрилась промочить ноги, – так торопилась домой, что в лужу наступила. Вся испачкалась и замерзла, расстроилась. Да еще рюкзак был такой тяжелый, учебников больше обычного. Варежки еще забыла дома, а в руках пакет с хлебом. Вот бывает же день такой тяжелый. Я шагала по тротуару все быстрей, и уже когда до дома вот- вот, рукой подать – почувствовала взгляд, вдруг стало неуютно тяжко и немного страшно. Ощущение прожигающего спину тяжелого взгляда. Обернулась. Около своего дома стояла старушка – баба Маня. Я поздоровалась с ней и удивилась, от нее всегда я чувствовала доброту и приязнь. Старушка мне нравилась, у нее был легкий добродушный характер. Я всегда с ней останавливалась поболтать, так не о чем. Она никогда не сплетничала и всегда искренне интересовалась мной и со мной заговаривала, если я проходила мимо. Я понимала, что ей просто одиноко и останавливалась поболтать с ней. К тому же она была единственной подругой моей бабушки. А сегодня я испугалась бабу Маню, и не могла понять глядя на нее, что же вызвало мой испуг.

Ой, баб Маня, а я вас и не увидела,– заговорила я, пытаясь спрятать непонятный страх и неловкость от этого. – Извините меня, замерзла я сильно и домой хочу.

– Да знаю я все Елена,– побудь со мной минутку, мне очень надо с тобой поговорить, и я жду тебя уже долго.

Пришлось мне вернуться и подойти к ней вплотную.

– Вы без пальто замерзнете ведь,– обратилась я к ней.

Меня удивило так же, что Баб Маня стояла в обычной домашней одежде, каком то сереньком длинном платье с накинутой на плечи козьей шалью. Сегодня холодрыга на улице. И как она здесь может долго стоять и ждать меня, если ее не было здесь, когда я подходила к дому.

– А ничего страшного, я не мерзну,– махнула рукой баба Маня. – Мне уже все можно, а ты про простуду переживаешь. Ты Елена меня выслушай меня да потом домой беги.

Я, вздохнула, а что делать. – Наклонила голову к старушке.

– Скоро твоя жизнь Елена перемениться и только от тебя будет зависеть твой выбор. Не бойся перемен, и принимай их с открытым сердцем, твое будущее будет таким, – как ты захочешь. Это я тебе и должна сказать, предупредить. А поймешь мои слова потом, позже. А главное, что я хочу сказать от себя лично, ты бабушке Татьяне Ивановне как, придешь, скажи. – Виновата я перед ней сильно, всю жизнь каялась, – а боялась сказать, признаться и повиниться. Боялась, что не простит, она меня. Тогда перед войной я в Чудную деревню, бегала. И все, что случилось позже,– мой грех. – Я всю жизнь его замаливала пусть и она меня простит. Так и скажи обязательно, ничего не напутай.

Я растерялась. Баба Маня такая всегда рассудительная и, спокойная, а тут столько эмоций.

– Не смотри на меня так, голова у меня ясная. Ты сейчас единственная кто передать мои слова может. Хочу спокойно уйти, – продолжала старушка. – Единственный раз я оступилась, и камень на душе всю жизнь ношу. Прощай Елена и поминай меня добром, я всегда к тебе хорошо относилась. Беги домой и передай мои слова обязательно.

Я попрощалась и быстро пошла, а потом не выдержала и обернулась. Баб Мани уже не было, и тяжесть с души у меня пропала и страх испарился. Ох и день сегодня тяжелый и баб Маня все не шла из головы. Странная она, какая то. И мне чего – то непонятного наговорила. А все из головы прочь, – домой в тепло. Бабушки дома не было тоже удивительно, она ведь почти никуда не выходит. А тут чувствуется, что ее давно нет, печка прогорела почти, и дров в доме не было. Ночь холодная будет, на улице ветрено и слякотно. Я быстро принесла и подкинула дровишек в печь. Сняла сапоги и куртку, сразу нужно почистить грязь, а то позже не ототру. Поставила чайник и пошла, чистить сапоги и куртку. Пока я возилась с одеждой да на стол накрывала, услышала, как стукнула дверь. По шагам узнала бабушку. Пока она – снимала верхнюю одежду, я, не отвлекаясь от работы, и не глядя на бабушку стала говорить, что бы, не забыть баб Манину просьбу.

– Баб, я тут недавно, когда домой шла, – баб Маню встретила. Она просила очень,– обязательно тебе передать.

Я торопливо стала ей пересказывать разговор со старушкой, стараясь ничего не упустить.

– Баб, да что ты так долго, – пойдем чай пить, я так замерзла. Чуть раньше тебя домой зашла и еще толком не отогрелась. – Бабушка да что случилось?

Только сейчас, я заметила каким, вдруг бледным стало – ее лицо. Вернее лицо застыло маской испуга на минуту буквально. Бабушка глядя на меня тяжело привалилась к дверному косяку и странно удивленно смотрела на меня, как бы, не понимая моих слов. Она медленно прошла в комнату и еще раз посмотрела на меня. Села тяжело вздохнув за стол, и спросила меня сердито.

– А, не врешь ли ты мне Елена? Не пойму я для чего это тебе надо, сказки мне рассказывать, и пугать меня.

Ох, – я возмутилась даже, – А оно мне надо что ли и какие такие сказки. Баба Маня строго просила тебе передать вот я и передаю, да я тоже удивилась, зачем она меня в такой холод на улице ждала, чтоб тебе это передать. Могла бы и сама завтра прийти, да тебе все сказать. Я же сегодня весь день в школе, устала и замерзла и голодная была, домой так спешила.

Бабушка замялась было видно, что она растеряна и напугана.

– Так Маня утром рано умерла, как бы она мне что сказала. Как ты утром в школу убежала, ко мне пришла Светлана внучка ее и сказала, что бабушка ночью той умерла и помочь попросила. Попросила, чтоб я сегодня помогла помыть и одеть Маню, и позже я снова уйду читать над ней.

Священника в селе не было и если кто – то умирал, старушки собирались и до похорон читали возле гроба псалтырь. Теперь я уже растерялась и напугалась. Но как же это. Я ведь точно ее видела и говорила с ней, это не мои фантазии. Я ведь не сошла с ума и помню все четко.

– А что у вас произошло перед войной? – Ты мне расскажешь,– спросила я на автомате.

Бабушка опешила и резко даже грубо ответила.

–Это не твое дело. Что было – то было, и только нас касается. Да и знала я все и простила ее давно, молодые мы тогда были и глупые. Маня сама себя наказала больше, чем я бы на нее обиделась, я и не считала это важным, а то б давно сама ей об этом и сказала. Ладно – не бери в голову, ерунда это все. Одна то дома не побоишься или, может, со мной пойдешь, или если хочешь, на ночь тебя к соседке отведу переночевать.

– Нет, сразу открестилась я. Не хочу ни куда, дома останусь, и все нормально будет. Чего мне дома то бояться.

Страшно мне было узнать, что видела я старушку мертвой, с которой я только что говорила, вернее это я с призраком ее говорила, так получается. И почему именно я, и тут же вспомнила, что говорили наши бабки, что мертвых видит тот, кто сам скоро умрет. Вот так перспектива у меня, если верить сказкам. Поужинали мы молча. У каждой из нас были мысли свои невеселые. Бабушка ушла, глянув снова на меня странно и как то озабочено, а я стала убирать посуду со стола. Страха уже не было, только удивление, а в голове пустота. И страшная усталость придавила меня, – я пошла спать. Думала, что не усну, голова была тяжелой, но как только я легла сразу провалилась во тьму без сновидений и кошмаров. Проснулась рано, за окном было еще темно. Какое то время просто лежала, тихо всматриваясь в темноту. Вдруг мне показалось, что вокруг меня танцуют тени. Это было не страшно, а красиво, наверное, я еще не совсем проснулась, решила я, сон еще досматриваю. Потом тени вокруг меня замелькали быстрее и ярче, превращаясь в язычки огня. Я услышала, как скрипнула дверь и знакомые шаркающие шаги. Бабушка вернулась домой. Я хотела встать и вдруг, – жар охватил мое тело, боль накатила волной. Огонь во мне и около меня, я все – таки простыла вчера, мелькнуло в голове. Болело не только тело, но и голова до черноты в глазах. Мне показалось, что я слышу, как скрипят мои кости от напряжения. Я попыталась встать и сразу же потеряла сознание.

Я была окружена плотным туманом, тело мое горело, а грудь казалось, сдавливали обручи, и дышать было тяжело. Звон в ушах, и глаза я как не пыталась, открыть не могла. Веки были тяжелыми и слипшимися. И боль, нет, не так – БОЛЬ. Любое движение даже вздох ударяли в голову как тяжелый набат. Я слышала голоса около себя, – но слов не понимала и не понимала кто около меня. Я чувствовала влажные прикосновения к своему телу, – но не могла открыть глаз или что то сказать. Сколько это продолжалось? Мне показалось, что целую вечность. А потом вдруг, отпустило, и боль ушла и сразу слабость, и легкость затопили мое тело. Кто держал мою голову, и я почувствовала влагу во рту. С каждым глотком мне было легче и я, наконец, – смогла открыть глаза. Надо мной склонилась женщина, но рассмотреть, я ее не могла. Черты ее лица расплывались, но это не моя бабушка, точно. Тело ломало как от тяжелой работы, и я немного поворочалась и уснула. Проснулась, а за окном снова темно и в комнате тоже не горел свет, чувствовала я себя хорошо, только руки подрагивали от слабости. Что сейчас интересно, день или ночь, я села в кровати и услышала.

– Ну, вот отошла, и села сама, – раздался певучий голос.

Я повернула голову на звук.

– Меня Любава зовут, и я тебя лечила.

Женщина симпатичная худенькая средних лет, с улыбкой смотрела на меня. Любава, подумала я. Не может быть, чтоб это была она. Если она деда еще лечила и Веру, то должна быть очень старой.

– Вот Татьяна, – а ты боялась за внучку, – продолжала далее Любава. Я же говорила тебе, она крепкая и все выдержит.

В дверях комнаты стояла бабушка, она с такой болью смотрела на меня. Казалось бы, куда еще, но мне она показалась еще более похудевшей. Кожа да кости.

– Что со мной произошло, я простыла,– просипела я. Гортань болела, как будто по ней наждачной бумагой прошлись.

Это сила тебя заполнила, – а ты испугалась и не принимала ее. Вот неладно и вышло. Раз уж тебя выбрали, то надо не бояться и принимать дар. Не говори ничего пока, чаю горячего выпьешь, и тебе легче будет сразу. Вставай. Тебе нужно расходиться. – Любава стала говорить строго. – Мы с Татьяной вещи твои собрали. И нам уже скоро нужно уходить, а и идти долго.

– Я, не пойду никуда, – заупрямилась я. – Как я бабушку оставлю? Да и куда зачем, вы мне сначала все объясните. Да и смогу ли я, куда – то идти сама, мне плохо еще.

– Ох, какая ты вредная то. А бабушка так тебя нахваливала, говорила, что ты терпеливая, да кроткая. И пойдешь ты как миленькая, – иначе, если здесь останешься – помрешь, – говорила Любава.

Руки у нее были теплые и сильные, и она меня теребила, заставляя встать.

– А Татьяна и без тебя справиться, и отдохнет от тебя. Думаешь с тобой ей легче, а может ей одной лучше будет. И хлопот и забот совсем не будет. А о себе – то она позаботиться, да и соседи за ней приглядят. В ее то, возрасте отдыхать надо, а не о внучке переживать.

Сил спорить не было, и было непривычно, что кто – то называет мою бабушку по имени. Любава тормошила меня как куклу, легко приподнимая и помогая мне. Подавала мне приготовленные вещи и следила, чтоб я все правильно одела.

– Но скажи хоть куда пойдем? – спросила я Любаву.

– Елена, мы идем в Чудную деревню. Там мой дом, и ты там со мной жить будешь, пока не научишься своей силой управлять.

Любава запнулась и продолжила.

Вот дойдем туда, и я тебе все расскажу, на все твои вопросы отвечу постепенно. А пока нет, слишком долго все объяснять, просто доверься. Идти долго, хозяин лесной еще спит, короткую дорогу открыть некому.

Она помогла мне встать на ноги и почти подтащила меня к столу. Бабушка тоже включилась в разговор.

– Елена так надо сделать, я это давно решила. – Слушай Любаву во всем, как меня и даже больше. Она теперь за тебя отвечает, и выучит тебя всему, что знает сама. За меня не волнуйся, проживу нормально. Я буду ждать тебя, и ты даже не переживай, что со мной то случиться может. Ты же знаешь, что всегда можешь вернуться ко мне, если в Чудной деревне не приживёшься.

Она встала и обняла меня, – А теперь давай внуча, не рви мне сердце. Одевайтесь и идете. Скоро рассвет и не нужно никому знать, куда вы ушли.

Я никак не понимала, к чему такая спешка и что произошло. Но и объяснять мне никто ничего не стал, только подгоняли меня,– быстрей, быстрей. Бабушка дала мне в руки кружку с горячим чаем, подвинула ко мне хлеб с маслом, с непонятной тоской глядя как я ем. Только я немного поела и мы стали одеваться в теплую одежду. Любава помогла одеть мне на плечи туго набитый рюкзак, но не тяжелый. На мой немой вопрос сказала.

– Все тяжелое я к себе взяла в рюкзак. Мне привычно, а ты пока больна. – Главное чтоб сама дошла, и то хорошо будет.

Бабушка только приобняла напоследок, шепнув на ухо,

– Во всем слушай Любаву и не подводи меня.

Вышли из дома, еще темно на улице. Я пошла к калитке, – но Любава потянула за рукав к огороду.

Через огороды идем, и сразу в лес и ни увидит никто нас, – тихо сказала она.

Я еще раз обняла бабушку и мы пошли. Любава шла уверенно впереди, а я старалась не отставать от нее. Сначала мне было тяжело идти, но я шагала с каждым шагом все уверенней. За огородами Любава вывела нас на твердую тропинку, и через несколько минут мы вошли в лес. Я до этого как то в лес никогда не ходила, вроде и рядом. Даже когда меня звали за ягодами или грибами, я всегда отказывалась. Не могу объяснить чем, но лес меня всегда пугал. И сейчас идя по тропинке, я часто оглядывалась. Но страшного ничего не было. В лесу еще лежал снег, – но дорожка была сухой и утоптанной. Почему то я думала, что будет идти сложней. Любава, – шла, легко и – споро. Надо же уже далеко не молодая, а двигается просто замечательно, привычно. Хотя старой и не выглядит совсем, сколько ей лет интересно. Я шла, и мысли мои крутились о Чудной деревне и Любаве. Часто слышала про эту деревню местные байки, у нас в Аласово, Чудную деревню называли деревней колдунов. Сначала мне было интересно слушать эти истории, а потом я поняла, что рассказчики никогда там не были и просто пересказывают сплетни и домыслы. Я поняла по этим байкам, уж не знаю, почему, но была вражда у жителей Аласова на колдунов. Все это давно было, но колдуны в наше село не заходили и к себе не пускали. Я всегда и Чудную деревню выдумкой считала. А она, оказывается, действительно существует, и скоро я увижу ее. Потом я забеспокоилась, а как меня там встретят? Я старалась не отставать от Любавы, мысли мои путались, ну вот к чему такая таинственность и спешка. От кого мы убегаем, и почему бабушка боится за меня и не хочет, чтоб кто – то знал где я. И что она скажет в школе и соседям, куда я пропала. Любаву я немного, рассмотрела, пока собирались. Высокая худощавая женщина средних лет. Сложно было определить ее возраст. Когда улыбается, выглядит молоденькой девушкой, а глаза настороженные и умудренные опытом как у моей бабушки Лицо не яркое – но симпатичное, кожа гладкая красивая. Светлая короткая коса, и главное яркие серые живые глаза. Мне даже показалось, что глаза у нее в темноте светятся. Да, наверное, мне все – таки показалось. Сколько ей лет на самом деле, значить колдуны живут дольше, чем обычные люди. И какой такой лесной Хозяин и почему и – за его сна у нас будет дорога длинной и как можно открыть дорогу в лесу. Ведь дорога, она, либо есть, либо ее нет. Одни вопросы в голове, но зато мы уже, сколько прошли и я почти не устала. Потихоньку я вошла в ритм движения, и мне стало легче идти. Я, видела, что Любава может идти быстрее – но не хочет загонять меня. Почти, сразу, когда мы вошли в лес,– стало светать. Шли мы ну точно уже больше двух часов. Солнце поднималось выше и стало солнечно и тепло. Я уже стала уставать, – но отдохнуть не просилась, терпения и упрямства мне было не занимать. И перед Любавой мне свою слабость показывать не хотелось.

Любава обернулась и улыбнулась мне. – Уже почти пришли, – и ускорилась почти на бег, оставив меня далеко позади.

Она обернулась, и с любопытством смотрела, как я подхожу. Что- то она задумала, показалось мне. Взгляд у Любавы с хитринкой и на меня так внимательно смотрит, как ждет чего – то. И вдруг я оказалась как в густом киселе, пытаюсь шевельнуться и не могу. Вот чего она ждала,– догадалась я, и сразу же разозлилась. Я пытаюсь шевельнуться, а мои невидимые путы сильней меня обнимают и душат. Все сразу навалилось на меня горькой обидой, и болезнь и уход из дома и вот Любава смеется над моей беспомощностью. Все это накопилось и подняло во мне волну гнева, – и я дернулась резко, раз другой и почувствовала, как кисель расходиться отпускает меня, и вывалилась из этого киселя как куль, Любаве под ноги.

– Ох и сильна девка ты будешь.– Восхищенно сказала Любава. Питирим столько сил вложил, закрывая дорогу с Аласово, а ты просто продавила его защиту, голой силой.

Это что, какое то испытание, и какая такая защита непонятная. – А если б я не прошла?– спросила я, еще злясь.

– То я б тебя провела, конечно, я так и хотела сначала. Но вот не удержалась проверить тебя. – Да не куксись уже, мы пришли и уже почти дома.

Любава взяла меня за руку, мы сделали, буквально несколько шагов, и я просто удивленно ахнула от отрывшегося мне вида.

Лес не кончился, – он просто стал редким, огромные старые деревья расступились нехотя, обступив крохотную долину. Мы, стояли на холме, а внизу раскинулась небольшая деревенька домов двадцать, не больше. Дома на значительном расстоянии друг от друга стоят овалом. Центр деревеньки, округлая пустая площадь, красиво обсаженная кустарниками. Каждый дом в деревеньке вместо забора, плотно обсажен кустами шиповника. А между домами рядами тоже деревья и кустарники, какие пока не ясно. Они как бы изолируют дома от нескромных, любопытных взглядов. Дома все бревенчатые и очень нарядные каждый украшен затейливым деревянным кружевом. Дорожки между домами аккуратно отсыпаны щебенкой и затейливо изгибаются от дома к дому. Несмотря на раннюю весну, цвели у каждого дома первоцветы, подснежники, ландыши вперемешку с яркими кустиками явно декоративной травы. А вдали за деревней между редким лесом тянулась серебристая нитка реки. Холм был крутым, – но на спуске были аккуратные ступени из бревнышек. Деревенька смотрелась настолько нереально сказочной, что я, какое то время и сказать ничего не могла, только все рассматривала и охала. Н – да, ничего похожего в байках про деревню колдунов. Я ведь представляла себе, пока шла сюда, кривые черные избы в темном страшном непроходимом буреломе, обязательно с совиным уханьем и страшными тенями волков оборотов. Любава довольно улыбалась, ей было приятно, что мне так тут понравилось, но долго она мне рассматривать все не позволила и мягко потянула за руку вперед.

– Это место зовется Чудной деревней, от слова чудо. Говорят, первый кто пришел сюда воскликнул, какое чудо!!! – Здесь живут те, кого люди считают колдунами и ведьмами. Вот я, например знахарка и лечу людей. И живем мы намного дольше, чем обычные люди, я чувствовала, что тебя это волнует. Твою бабушку я помню еще девочкой. К вашей семье всегда был повышенный интерес с нашей стороны, но об этом поговорим позже. И про свой возраст я тебе пока говорить не буду, скажу только что мне уже пора ученицу заводить, и я надеялась, что это будешь ты. Да я приглядывала за тобой и с бабушкой твоей мы уж давно сговорились. В тебе проснулся дар и его надо развивать, это тяжело и непросто. Там где ты жила, ты бы просто погибла и ничему не научилась. Поэтому и пришлось тебя так быстро забрать, что никто не почуял твою силу. За твою силу тебя могут убить, пока ты слаба и не умеешь ей пользоваться. Ты будешь жить у меня и будешь моей ученицей, надеюсь, мы с тобой уживемся, и я смогу тебя обучить всему что знаю. Ты будешь много узнавать странного и непонятного, старайся помалкивать и запоминать все что видишь. Постарайся не пугаться, и все вопросы задавай только мне. Со временем ко всему привыкнешь, твое обучение уже началось. Я не могу без конца отвечать на твои вопросы, поэтому жди терпеливо. Потихоньку ты все узнаешь и поймешь.

Я многое уже поняла пока мы шли, и мне было очень страшно и любопытно. Так все резко изменилось в моей жизни и так необычно, волшебно. Вот так мне этого хотелось, когда то, а сейчас я думаю только о том, смогу ли я чему ни будь научиться? Ведь я не чувствовала в себе каких то изменений, совсем. И от этого мне было страшно, справлюсь ли я, получиться ли. А вдруг все ошиблись, и я просто простыла и пролежала в горячке. Любава поняла и успокаивающе улыбнулась.

– Сила в тебе есть и большая, и я научу тебя ей пользоваться. Елена, а пока пора пойдем, еще насмотришься на эту красоту. Хотя я уж, сколько здесь живу, и все равно всегда люблю, тоже отсюда смотреть и никогда не приедается.

Спустившись с холма, пошли по дорожке, петляющей между деревьями, и вышли к Любавиному дому. Я восхищенно вздохнула, дом был очень красив и обстоятелен. Просторный очень высокий дом был сложен из огромных в обхват бревен. Венчала дом высокая крыша с большим окном. Терраса тоже бревенчатая, основательная пристроенная к дому. На террасу ведет высокое широкое крыльцо с красивыми перилами. Небольшой чистый двор, отсыпанный щебнем. Дом окружен зарослями стриженого шиповника вместо забора, перед домом небольшой проход и калитка низенькая на щеколде. Вошли во двор. Перед домом колодец под крышей, вправо от дома виден сруб бани. Между домом и баней проход в сад. Баня в стороне и была уже за чертой деревушки. Со стороны деревеньки было видно только дом и двор, а хозяйственные постройки располагались как бы за чертой.

Любава меня поторопила, – Потом все рассмотришь. – Пойдем в дом, а то у меня хоть и хозяйство небольшое,– а присмотр нужен.

С крыльца вошли в террасу. Терраса широкая – застекленная. В дальнем углу террасы печка небольшая – видимо для готовки летом. Огромный деревянный стол, по сторонам которого – резные скамейки. Дверь в дом,– из массивного дерева – тяжелая. Высокий порог, это что бы зимой ни задувало, вспомнила я. В старых домах в селе тоже были такие пороги. В доме огромную комнату делили пополам две печи. Русская и для готовки с большой варочной плитой. Между печами кирпичная кладка до середины комнаты – видимо, что бы разграничить пространство. Полы без щелей гладкие ровные. В передней части стол небольшой, но тоже массивный, – стулья под стать. Тяжелые стулья, резные, необычно красивые. Буфет и деревянный диван с широкими подлокотниками. Вся мебель в доме резная ручной работы, она была по виду тяжелой, основательной, под стать именно этому дому. Я провела рукой по спинке стула, какая красота. Птицы цветы и листья – переплетались затейливым узором.

– А то, – отозвалась Любава. – Такой красоты больше ни у кого нет. Жил тут у меня как то Андрей – колдун он. Сюда пришел еле живой. – Ух, то помяли его, где то знатно, думала не выхожу его. Но живучий оказался и несколько лет еще здесь жил. Любава мечтательно заулыбалась. – Оказался он мастером на все руки – умелым во всем, за что бы ни брался. С деревом хорошо ладил и все мне в доме переделал. И мебель смастерил – такую красоту сделал, ни у кого такого больше нет. Хотя просили его часто такое же сделать, и деньги хорошие предлагали за работу.

Во второй половине сразу за кирпичной стеной была лестница, ведущая на чердак. Удобная лестница, красивая с широкими ступенями и небольшими резными перилами.

– Тоже Андрей сделал, продолжала Любава, показывая мне дом. Ты там наверху и жить будешь, комната там хорошая. Андрей там все утеплил и замечательную комнату сделал и такую красоту навел. А я не люблю, наверх – шастать, за день так намаешься иногда думаешь, как бы только до кровати дойти, а тебе хорошо там будет. За лестницей здесь я сплю, ближе к печке,– сказала Любава.

Я заглянула, за лестницей был уютный просторный угол – там стояла резная кровать и ближе к окну шкаф. Мне очень понравилось в доме, просторно и уютно. По всему дому висели подвязанные к потолку пучки трав, пахнущих летом и солнцем.

Ну, иди наверх и вещи пока разбирай, – а я печь протоплю да поесть нам нормально надо. Я тоже с тобой не спала и устала очень, сил надо набраться нам обоим. – Поторопила меня Любава. – Столько прошли ногами, да тебе еще отвар сварить надо, полечить тебя.

Я поднялась по лестнице. Моя комната, она была просто великолепна. Огромная комната светлая, два окна в пол. Одно окно выходило на деревню, а второе в лес. Обстановка простая, на одной стороне резная кровать и сундук. Комната условно разделялась трубами от печей. У окна кресло деревянное, резное, широкое, на сиденье лежала красивая маленькая подушечка. А на второй половине комнаты пусто, просторно, в стену был вделан шкаф и стеллажи. На стеллажах стояло несколько толстых книг да несколько свечей в толстых стеклянных блюдцах. Я провела рукой по корешкам книг, все они оказались по ботанике.

– Ну как тебе, – Любава подошла незаметно и, улыбаясь, наблюдала за мной. Все здесь понравилось?

– Очень. – Выдохнула я в восхищении.

У бабушки я тоже жила одна в комнате. Но сравнивать даже глупо. У Любавы огромный просторный дом и моя комната на чердаке такая необычная, просторная, гораздо больше бабушкиной избы целиком, и как будто ждала меня. Даже то, что в деревушке не было электричества, меня не пугало. Так даже интересней, а телевизор я и у бабушки редко смотрела.

Любава подошла к окну, выходящему на деревеньку. – Здесь особенно место. Вот мы пришли с тобой уставшие и не спавшие толком. – Ты вообще на ногах еле держалась, – а сейчас вон как бегаешь.

Точно я ведь даже не заметила. Так мне плохо было,– а как сюда пришли, вся усталость и боль прошла, и настроение хорошее, и даже дышать кажется мне легче.

Особенное это место, – Повторила Любава. – Раньше в наших лесах было много Берегинь. Так назывались духи в лесу и рядом с реками и озерами. Они принимали вид красивых женщин и следили в лесу за порядком. Плохим считался лес без покровительства Берегинь. Люди им поклонялись и что бы заночевать в лесу или пройти через лес без проблем делились с Берегинями едой или рассказами. А это место когда то было их любимым, здесь они часто собирались и отдыхали. Лес был огромным, и здесь Берегинь было много. А потом ушли разом, и лес изменился и мир вокруг.

– Почему?– Удивилась я.

– Да кто ж теперь знает, что тогда случилось. Это было очень давно. Скорее всего, Берегинь почитать перестали – вот они и ушли, а это место осталось. И такие как мы здесь поселились здесь, и стараемся сохранить это место. Сила в этом месте осталась большая и нам подходит. Кто из магов на покой сюда уходит доживать, отпущенное ему время, помаявшись – по белу свету. – А кто и просто живет, кто то сюда приходит отдохнуть да сил набраться. Но мы жители,– закрыли деревню, от чужаков и здесь ты будешь в безопасности. Все – все расскажу,– сказала Любава, – хотя я только рот открыла. Между делом все расскажу, а пока тебе отдохнуть и осмотреться надо. Главное запомни, правила здесь простые. Здоровайся со всеми кого в деревне увидишь, и сама не забывай отвечать на приветствие. В дом никого не зови, наш дом это наша крепость и войти в него без разрешения нельзя, и сама не пытайся без приглашения не к кому войти. В дом, – к кому – если не позовут – не входи, целее будешь. В дом мы приглашаем только тех, кому доверяем, а таких знакомых у тебя еще долго не будет. Не расспрашивай никого ни о чем, тут так принято и о своем молчи. А увидишь, что кто то чем – то для тебя непонятным занимается, отвернись. Зла в нашей деревне нет, а в чужую волшбу не вмешивайся и не отвлекай. Правила, по которым мы тут живем – простые. Главное не мешать никому и не пакостить. А там потихоньку сама во всем разберешься. Я сразу же приняла эти правила, проживания в деревеньке. Меня еще бабушка учила, что в каждом доме свои правила и их нужно уважать. А уж молчать и слушать я всегда умела.

От печи дом разогрелся, и запахло хлебом и едой. Мы, поели, и Любава проследила, что б я выпила отвар, который она мне приготовила. Ничего такого особенного. Отвар по вкусу был похож на травяной чай, что готовила иногда бабушка. Я видимо все ждала чего – то чудесного, сказочного, а пока все происходило обыденно, как будто в гости к соседке зашла. Но как мне этого не хотелось, я решила, что все у меня еще впереди. Любава сразу после завтрака убежала по своим делам, а меня оставила на хозяйстве осваиваться. Я помыла посуду, нашла ведро с тряпкой и принялась за уборку. Быстро протерла полы и пыль. Электричества в деревеньке не было, и Любава сразу предупредила, что бы уборкой я занималась всегда утром.

– Весь день у нас будет занят, а вечером при свечах или керосиновой лампе возиться с мытьем полов незачем. Да и к вечеру будем уставать сильно, тут бы уж поесть да спать лечь. Здесь Елена, хлопот и забот будет больше, не пугайся, привыкнешь.

Я быстро закончила уборку, хотела пойти посмотреть двор и сад, – но устала. Все – таки я еще не поправилась. Я поднялась в свою комнату, разложила свои вещи в шкафу, присела на кровать и уснула.

Проснулась я, раздетая и в кровати, надо же, даже вчера не заметила, как уснула. За окном серо, – но мне кажется, что сейчас раннее утро. Любава меня вчера раздела и уложила, а я и не почувствовала. Потянулась до хруста в костях, тело было непривычно легким и энергичным. В моей жизни произошли перемены, а я их воспринимаю как будто, так и надо. Колдовство и магия, которым я буду учиться, тоже приняла без душевного трепета. А ведь вроде как должна переживать или сомневаться. Вспомнила снова свои мысли о волшебстве, когда была совсем маленькой и засмеялась. Как я себе все это представляла здорово, махну рукой и все великая волшебница. А оказывается этому еще долго учиться надо. И научусь, я ведь упертая и трудности меня не пугают, добьюсь всего обязательно, магия реальна и это главное. Я прислушалась к шуму внизу. Любава уже встала, я слышала, как она возиться внизу, гремит посудой и печью. Я, быстро оделась и спустилась вниз.

– Доброе утро!

– Доброе, – отозвалась Любава. – Ох, и сильна ты девонька, не перестаю тебе удивляться. Я думала, что ты с отвара после еды сразу уснешь, а ты убрать дом успела. Туалет за домом увидишь, а умоешься в бане. Полотенце я там положила. Шевелись быстро, завтрак уже почти готов и я тебя жду за столом.

Любава при свете керосиновой лампы собирала на стол. Обернулась я быстро. А войдя в дом, удивилась, с кем это Любава разговаривает. Что бы кто – то к нам вошел, я не видела.

Любава улыбалась. – Знакомься с Прошкой, Елена. Он тоже живет с нами.

У печи стоял странный мужичок, маленький, ростом с пятилетнего ребенка. Одет был Прошка в лапти и штаны, забавные в полосочку, и белую длинную до колен рубаху. Светлые волосы копенкой, нос картошкой и маленькие хитрые глазки. Какой забавный, удивилась я про себя и одет так странно. Лапти я первый раз видела вживую.

– Ишь, уставилась,– неприятно проскрипел он. И не поздоровалась, как вошла. – И смотришь так на меня прямо,– насмехаешся. А. Сама – то не пойми что, и в этом доме пока никто.

– Хватит, оборвала его Любава.– Это не пойми что, а Елена. И жить она здесь будет теперь постоянно, я ее ученицей беру.

А справиться то, – заехидничал мужичок. – Сила то, есть у нее, это я вижу, – а дальше, как получиться то совсем еще неизвестно. Сама знаешь Любава, что не все могут выучиться.

–А дальше и посмотрим как оно получиться, чего зря гадать, -Любава глянула на меня и сказала. – Не бойся его, это наш домовой Прошка. Много воли последнее время взял, сам смотри ка, с хозяйкой спорить взялся. А ты Прошка не вздумай Елену обижать, лучше помогай ей, пока она не освоиться и привыкнет. А то ругаться каждый может, а показать да научить, это сложней и хлопотней.

Я еще была в оцепенении, пока слушала их перепалку. Настоящий домовой! Значит, они существуют и это не сказки. Или все – таки я еще больна и у меня галлюцинации, а если существуют домовые, его, наверное, можно потрогать. Я потрясла головой, Прошка не исчез. И тут же новая мысль. Любава! – не удержалась я,

– А в бабушкином доме тоже был домовой?

Был, как не быть, и сейчас есть. Меня даже удивило, что он к тебе не выходил никогда. Простым людям они не кажутся, изредка только деткам малым, а к нам – то всегда должны выходить. – А тебе теперь надо ко многому привыкать.

И увидев, что я немного растеряна от встречи с домовым, Любава успокаивающе произнесла.

– Ты не переживай так, привыкнешь. Кроме Прошки тебе еще много с кем познакомиться придется, и сразу говорю, если и увидишь, кого и удивишься, не показывай этого. Привыкай к новому, учиться тебе ведь не только магии надо, а и общенью с разной нечестью.

Наш домовой оказался с характером. Постоянно скрипел и зудел на меня. А когда Любавы не было в доме – следил за мной и поучал.

– Елена, ну что ж ты так- то полы моешь, и тряпку плохо выжимаешь. – И – за, тебя скоро пол коробом пойдет. И пыль воон там пропустила прошлый раз. А вчера со стола плохо вытерла, влажно было. Стол то дорогой деревянный, знаешь, сколько такой стоит?

И так все время пока рядом не было Любавы. Я с Прошкой не пререкалась никогда и молча продолжала заниматься делами. И это его больше заводило. Конечно, он придирался и ревновал меня к Любаве. Ведь все свое внимание она сейчас отдавала мне. А я на него и не злилась, он был все равно такой забавный. К тому же я знала, что вреда он мне причинить не может, на то ему прямой запрет от хозяйки дома, а значит, что скоро привыкнет. Да и подружиться с ним мне хотелось.

Когда он выдыхался – я говорила ему. – Прошка . – Ну что ты все время сердишься ? Ведь втроем нам веселее жить и интересней.

– Что ж тут веселого – огрызался он. Пришла тут ученица непонятная, и еще меня же жизни учишь. Сама сначала чему ни будь, научись.

Но постепенно привык ко мне и стал мне постоянно помогать. Подполье под домом было глубокое и темное, крышка тяжелая, – а главное я боялась туда лазать, да с керосиновой лампой в руках. А в подполе хранились почти все наши продукты, и лазать туда надо было часто. И Прошка, всегда, все доставал, что мне нужно было. И видел он хорошо и без лампы и знал где что лежит. Он много чего делал по дому нам в помощь. Когда мы не успевали, он дом убирал, и печь к нашему приходу растапливал, даже еду иногда готовил. Приятно, когда мы с Любавой вечером уставшие и замерзшие возвращались домой, а в доме тепло и чисто.

Прошка домовой, был первый мой знакомец, – из нечисти. И, я приняла его так, как будто знала всю жизнь. Не боялась его с первого дня. Только было любопытно, где ж он прячется, когда не хочет попадаться на глаза. Он был забавным и общительным, любил с нами чаевничать по вечерам. И мне часто, когда я не могла уснуть, рассказывал сказки, усаживаясь в кресло рядом с кроватью. Сказки, наверное, были интересными, но я всегда почему – то засыпала, не дослушав их и до половины.

Любава относилась ко мне как к дочери,– а мне не избалованной вниманием сначала было очень непривычно, но и приятно. Хотя к этому мне тоже нужно было привыкнуть. Я очень долго боялась привязаться к Любаве, и она это понимая, не торопила меня. Главное она была всегда рада мне, и я это чувствовала. Она постоянно, говорила со мной,– и мне нравилось слушать ее напевную речь. Любава всегда была доброжелательна и приветлива. И, ей нравилось возиться со мной и одевать. Заплетать мне волосы по утрам, хотя я всегда это делала сама. Но она, улыбаясь, забирала у меня расческу и говорила,

– Я тебя так красиво заплету. Умею вся – ко разно, косы плести, и волосы у тебя лучше всех будут. Столько отваров знаю для красоты.

Тоже – самое было с одеждой. Любава шила хорошо и быстро и мне она буквально за пару вечеров перешила свои вещи, чтоб мне было удобно. Я пыталась отказаться, но Любава спокойно сказала.

– Елена, тебе нужно многое, пока я не могу тебе все это купить, позже съезжу в Моршу и наберу вещей твоего размера. А пока походишь в этом, что я сшила, вещи красивые и удобные. А из своего ты уж выросла, да и прости милая, все твои вещи совсем уж заношенные. А девочка должна быть не только аккуратной, но и красивой. И ты для меня не Золушка, чтоб в обносках ходить.

И правда, вещей у меня почти не было. Любава почти ничего не стала брать из бабушкиного дома. Только верхняя одежда и спортивный старенький костюм, в котором я пришла. В рюкзаке была только смена белья и ночная теплая сорочка. А она перешила на меня и уменьшила пару своих блузок и брюк. При нашем образе жизни брюки были необходимостью. Я и раньше то, больше любила ходить в спортивном костюме, но в селе это не одобрялось. Женских брюк в селе не продавалось, только джинсы, но бабушка все равно бы не могла мне их купить, таких денег у нее не было. Такую одежду как у Любавы я и ни у кого до этого не видела, простая вроде бы, но даже я понимала, что она очень дорогая. Любава с тоской смотрела на мои боты, в которых я пришла и через пару дней принесла, от кого – то в деревеньке новые кроссовки, тоже явно купленные не в сельском магазине.

– Походи пока в них, Елена, они единственные подошли тебе по размеру. У соседей взяла, они у них не последние, не преживай. Вот скоро дорога просохнет, и сразу съезжу в город, а то не дело что тебе толком переодеться не во что.

Работы у нас было много. На мне была влажная уборка в доме, и вода в баню и дом. Дом был огромен, но мебели немного и я очень быстро ежедневно протирала везде пыль. В бане в крышу был вдет бак с лейкой, и наливать бак надо было часто. Я почти через день таскала в бак воду ведрами из колодца. Баню топили по субботам, а ополаскивались под душем каждый день. Вода в баке еще толком не прогревалась и была прохладной, но хоть не ледяной как в колодце. Я каждый день вечером ныряла, под душ сжавшись в комочек, но быстро привыкла и уже не боялась холодной воды. Зато и чувствовать стала себя намного лучше, бодрее. А иначе как, – вся основная работа с ранней весны в деревне на улице. И к вечеру мы с Любавой были уже грязными,– а вечером в дом приятно было заходить чистыми и свежими. Баня была просторная с большим предбанником. И в ней же каждый день, мы, помывшись сами, заодно на руках простирывали повседневную одежду и мыли грязную обувь.

Я потихоньку втягивалась в новую для меня жизнь. Хотя сначала было, очень тяжело. Большой дом и хлопот больше и все своими руками. Столько я никогда не ходила, как здесь. От тяжелых ведер с водой ныли руки и плечи. Колодец был мне непривычен, у бабушки в деревне я таскала воду с колонки, и это было проще. А здесь у Любавы я даже не считала, сколько раз в день я крутила ручку колодца, наполняя и поднимая ведро. А еще его нужно перелить и отнести или в баню или в дом. Все хозяйственные постройки были за чертой Чудной деревеньки и курятник Любавы тоже. Но там она хозяйничала сама. С вечера она запаривала и оставляла на печке чугунок с зерном. Утром с чугунком она уходила в курятник и занималась уборкой в курятнике и собирала яйца. Только полностью сошел снег, и зазеленела трава мы стали ходить к лесу на холмы, – собирать травы.

– Потом далеко ходить будем, говорила Любава, а пока все необходимое здесь рядом растет. Да и тебе нужно научиться много по лесу ходить и знать, как брать травы правильно. Сбор растений это тоже наука сложная.

А пока собирали травы рядом с деревенькой. Кроме трав мы еще собирали хворост. За лето его тоже надо было насобирать столько, – чтоб хватило на всю зиму отапливать печи. Утром мы вставали очень рано и завтракали не торопясь. Любава уходила кормила курей, я быстро протирала полы и таскала воду. Затем мы, взяв с собой холщевые само шитые рюкзачки, несколько тряпиц чистых и веревочки перевязывать пучки, уходили на сбор.

Мы поднимались на опушку и Любава, показав на какой ни будь кустик – подробно мне объясняла. Как это растение называется и как его взять, от каких болезней использовать можно. Одних корней лопуха апрельского мы каждый день приносили огромными связками. Вроде совсем простое растение, сорняк, а идет во многие настойки, объясняла Любава. Пока его выкопаешь, умаешься, корень растет глубоко. А еще корень лопуха очень хрупкий чуть надавишь, ломается и теряет свою ценность. А от молодой жгучей крапивы, не спасали даже плотные рукавицы. Она жалила очень больно, как бы аккуратно я ее не собирала. Сухие ветки, что попадались нам по дороге, мы увязывали в вязанки, набрав достаточно – шли домой. Кроме трав собирали набухшие почки с деревьев. Ольха, сирень и липа к вечеру я их просто не различала. Я путалась в обилии деревьев, с веток которых, нужно было собрать набухшие почки и не перепутать их, разложив по разным мешочкам. Любава строго следила, куда и что я ложу, постоянно напоминая названия. Травы, собранные за день перебирали в небольшом домике за баней. Тут же их и развешивали на веревки натянутые под потолком. Домик был, что то вроде летней кухни. Сруб собран из бревен, и с парой небольших окон. Маленькая печь, что б в холодные дни можно было подтапливать, – стол и умывальник. Большая часть комнаты была завалена соломой.

Любава перебирая травы говорила. – Здесь летом живут те, кто лечиться приходит. На сено кину матрацы, и ночевать здесь хорошо, легко дышится. А травы подсохнут, и мы здесь же их переработаем, чтоб в дом грязь не тащить. Летом травы накошу, и свежее сено постелем, а пока и это хорошо.

Там же в гостевом домике обедали, чтоб в дом днем грязь не тащить, а потом работа в саду – огороде. Огородик у Любавы был небольшой в основном с лечебными травами базилик и шалфей, череда и эхинацея и еще множество других которые я пока еще не знала. Но сорняков на грядках не было. Каждый день мы выщипывали и рыхлили землю между растениями. Чистота и порядок на грядах, были идеальными. Любава очень гордилась своими посадками, говорила, что собрать и приживить все, что у нее растет, было сложно и это необходимо беречь, так как все растения мы будем использовать в работе. Вечером, ополоснувшись, шли в дом. Прошка к этому времени топил печь и ставил воду в кастрюле под суп, притаскивал из подполья продукты. Любава быстро готовила еду на вечер и утро. Пища простая, и почти такая же к какой я привыкла, живя у бабушки. Супы овощные, маринованная капуста и грибы, картошка. А по субботам мы не ходили в лес, Любава целый день занималась выпечкой хлеба и пирогов на неделю. Пироги у нее получались замечательные, с капустой, грибами и конечно сладкие с ягодой. Я же таскала в баню воду и протапливала ее, чтоб мы вечером могли хорошо помыться и попариться. Поужинав, по вечерам – делали основы под зелья настойки и мази. Любава подробно показывала, как правильно растереть и смешать травы. На каждое зелье свой наговор. Его надо было выучить и правильно произнести. Если я буду читать неправильно, объясняла Любава, наговор потеряет силу и вся работа насмарку. И в каждый наговор нужно было добавить силу,– а иначе это будут просто слова.

– Нужна постоянная концентрация и голова твоя, Елена, – говорила Любава – должна быть свободной от посторонних мыслей. Читай и направляй посыл силы в то, что делаешь.

Сначала было трудновато, я часто сбивалась. Слова наговоров смешили меня.

– На море, на Окияне, на острове Буяне – стоял камень Алатырь…

Но Любава очень терпеливо одергивала меня и начинала все заново. Любава силы была невеликой, а у меня ее вроде было много, – но пока полноценно она мне не подчинялась. Тренировались мы на простых совсем травах и сборах. Снадобья со сложным составом, Любава делала сама, вкладывая все свое умение в готовящийся отвар. Я наблюдала со стороны за ее работой, вроде вот- вот и я так смогу. Но пока я никак не чувствовала свою силу и не могла ее вложить в готовящееся зелье.

– Ничего,– говорила Любава. – Ты будешь хорошо лечить, ты сможешь. И сила твоя разовьётся, только надо не лениться. Пока все учи и запоминай, что я делаю. Сразу ни у кого ничего не получается, но стараться надо.

И правда, – первые сваренные мной зелья были обычными настойками без капли магии. А потом я стала чувствовать, что когда я читаю заговор – по рукам в зелье течет огонь. Он и делает отвар лечебным. Крохотные искорки собирались от плеча в тонкий ручеек и тянулись ниточкой к пальцам, а я уже эту ниточку отправляю в отвар. Вернее сказать мы делали (пока у нас не было больных) – заготовки. Травяные сборы, которые потом пойдут в состав определенного зелья. А когда уж заканчивали всю работу садились пить чай. Я очень любила эти посиделки втроем. Любава всегда очень красиво накрывала на стол и посуда у нее была вся белоснежная, красивая. Я сначала думала, что это один большой сервиз.

Но Любава посмеялась и сказала. – Я часто бью посуду, ни один сервиз так долго не продержится. Вот и покупаю разную посуду, но в одном стиле.

Под крыльцом стоял большой ящик с аптечными пузырьками. От маленьких на пятьдесят милилитров до – литровых. Я приносила бутыльки домой, тщательно мыла их и просушивала. Готовый отвар заготовку мы вливали в пузырек, подходящий по размеру. Название отвара подписывали на заранее нарезанные бумажки и намертво приклеивали к пузырьку. Полки с настойками занимали одну стену в Любавиной половине комнаты. И были плотно занавешены темной тканью, чтоб на них не падал солнечный свет. Некоторые отвары на свету разрушались. Я понимала, что мои отвары несовершенны и Любава просто не хочет расстраивать меня, и еще приучает к работе и порядку.

Любава часто на вечерних посиделках рассказала мне о том, что мне было интересно. Начала она с того, что мы уже не совсем люди, а дети Ночи. Луна наше солнце и она свидетель наших поступков и клятв. А Прошка глядя на меня, как я удивляюсь, покачивал головой, что, да так оно и есть.

–Ты Елена теперь будешь жить гораздо дольше обычного человека, – говорила певуче Любава. Это ни плохо и ни хорошо это просто другая жизнь. И ее надо принять как данность. И научиться быть скрытной, незаметной. Только совсем дурные из детей Ночи хотят внимания и лезут к власти и всегда это плохо кончается. Людям не понравиться, что ты или я отличаемся от них, и на нас объявят охоту. – И, – общаться с нечистью ты, – будешь теперь чаще чем с людьми. Важно держать слово, – если что пообещала – то хоть умри, но сделай. – Ибо если нарушишь слово, то веры тебе уже никогда не будет. И,– главное уметь молчать и больше слушать, особенно когда ты неопытная. И в этих отношениях важно соблюдать Покон. – Это свод правил, между нами,– и, нечистью, и нарушать Покон нельзя. Учись и слушай и запоминай все, – поучала она меня. Я тоже, когда то попала в этот дом девчонкой маленькой совсем. Мы семьей близ Морши жили. Родители умерли, уж я и не знаю от чего, а родственников больше у меня не было. Я в чужой семье приживалкой работницей жила. Ох, как мне тяжко было и вспоминать не хочу. Моя наставница себе искала как раз себе помощницу – ученицу. Да ей и сказал кто – то про меня сиротку ненужную. Она пришла в дом, где я жила, глянула на меня так внимательно, да молча за руку меня, взяла, и увела сюда. Катериной звали ее, она уж в возрасте была, и ей нужно было силу и знания передать. И стала Катерина мне ближе всех родных и заменила мне мать. Обычно знахарки дочкам своим передают знания и силу в наследство. А вот у Катерины детей не было, но она меня вырастила. И меня бог ребенком не наградил своим, зато вот тебя взяла. Знать судьба наша такая.

Дороги просохли, и Любава рано утром ушла из дома, сказав, что съездит в Моршу. Пешком до деревушки Баево, а там уже на рейсовом автобусе до Морши и вернется только к вечеру. Первый раз, оставив меня самостоятельно на хозяйстве. Я всю работу сделала как обычно, хотя Любава и говорила, что я могу отдохнуть без нее. Я уже втянулась в нашу жизнь, и лентяйничать, мне и в голову не пришло. Тем более за работой, я поймала себя на мысли, что уже считаю Любавин дом своим. Мне здесь нравилось, и я за такой короткий срок привыкла и к Любаве и Прошке и стала считать их семьей. Такое чувство, что я все эти годы жила где – то далеко и вот вернулась домой. К тому же мне было любопытно, что мне привезет Любава. И обновок хотелось, у меня никогда не было много вещей. Бабушка могла мне покупать вещи только по необходимости, и я никогда не капризничала и с благодарностью принимала все, что она купит для меня. Тем более понимая, что только она заботиться обо мне. Последние пару лет, я глядя на бабушку очень боялась, что она умрет, а меня отправят в детский дом. Уж я наслушалась про это заведение страшных слухов. Бабушку я любила и старалась взять на себя тяжелую работу в доме, чтоб ей легче было. И хоть мне было стыдно за свои мысли, я была очень рада, что попала к Любаве. Остаться одной мне было страшнее. А Любава часто говорила о том, что теперь у меня будет другая жизнь и одеваться я должна теперь хорошо. Мне было приятно слушать ее и интересно, что она купит для меня, и почему меня с собой не берет. А пока я ждала Любаву, я все переделала и даже успела приготовить еду, подумав, что Любава вернется уставшей и ей точно будет не до готовки. У бабушки я готовила постоянно, а здесь готовила только Любава. И я немного переживала понравиться ли моя стряпня Любаве. Уже стемнело, когда Любава с огромным рюкзаком и туго набитыми сумками вернулась домой. Уставшая, но радостная.

– Накрывай на стол Елена, и пока не открывай сумки без меня. Я такая пыльная, быстро обмоюсь поем, и мы все посмотрим вместе.– Проговорила она быстро и убежала в баню.

Мы с Прошкой быстро накрыли на стол, и сидели молча ожидаю Любаву. Его любопытство мучило больше чем меня. Любава быстро ополоснулась в бане, и, зайдя и поглядев на накрытый стол, сказала глядя на нас,

– Я такая голодная, столько магазинов оббежала, и так домой торопилась, что не стала там кушать. Вы еще потерпите, я быстро поем и все что купила вам, покажу. А то так пахнет вкусно, что у меня терпения нет.

Моя готовка Любаве понравилась.

– Вижу, что ты многое умеешь Елена, и не капризничаешь. Я трудно схожусь с людьми, но с тобой мне легко. – А теперь давайте покупки смотреть. Очень надеюсь, что тебе все понравиться, я очень старалась.

Сказать, что мне понравились покупки – это не о чем. У меня никогда не было столько вещей, да еще таких. Любава только обуви взяла пять пар. Для меня просто запредельно, мне бабушка и одну то пару обуви с трудом покупала. Три пары разных кроссовок и две пары симпатичных босоножек.

Я же столько не сношу,– удивилась я, – Это очень много.

Любава засмеялась и обняла меня. Летом мы с тобой столько ходить будем – все износишь. А нет так ничего страшного, пусть больше будет. – Мне не на кого деньги тратить, а такой безделицей я тебя всегда порадовать могу.

А еще брюки, джинсы, блузки и водолазки. Мягкая удобная джинсовая курточка с капюшоном. А футболок сколько. А когда Любава открыла пакет с бельем, я просто онемела. – Трусики простые и кружевные, ночная сорочка и пижама. Все вещи необычные, красивые.

Увидев, как я растеряна, Любава стала успокаивать меня. – Елена, не переживай. Я знаю, что тебе бабушка не могла ничего покупать, но я, то могу и хочу. Мне нравиться, что ты будешь хорошо одета. Я ведь теперь о тебе забочусь, и мне приятно это делать. Не раскисай и вон еще пакет принеси мне. Я ткань взяла и надо срочно сшить нам с тобой удобную одежду для леса.

В небольшом пакете лежала плотно свернутая тонкая плотная натуральная ткань темно серого цвета. Любава покрутила ее в руках и, убрав быстро все со стола и разложив на нем ткань, стала большими, портновскими ножницами быстро кроить. Я поражалась уменью Любавы быстро почти без примерки и выкроек, кроить и шить. За два вечера она сшила нам два комплекта брюк – шароваров, и все на глазок. Просторные длинные рубахи с большими разрезами на боках, чтоб было удобно ходить. На рубахах она нашила множество карманов. К этим вещам Любава еще порывшись в сундуке, достала пару безрукавок перешитых из старых курток, тоже с множеством карманов.

– Ну вот,– довольно пробормотала она, примеряя готовый костюм на меня. И не маркое и удобное и стирается легко. Я всегда себе такие вещи шью на лето, по лесу ходить, одежда свободная должна быть натуральная, и тело закрытое, чтоб ни царапин или клещей не насобирать. В синтетике много не набегаешься, и коже плохо.

Костюмы, пошитые Любавой, и правда были очень удобные и приятные к телу. Мне было в диковинку, что ходить в лес шьют одежду и с нетерпением ждала, когда же мы пойдем.

Когда лес зазеленел, Любава сказала мне.

– Пора тебе с лесным Хозяином знакомиться. Зимой он спит и когда, просыпается,– очень первые дни сердит. Пока весь лес не проверит и порядок не наведет, ходить к нему не нужно.

А лесной Хозяин – это кто? Поинтересовалась я.

– Леший это, – влез в разговор Прошка. К нему всегда с уважением надо. А,– то будет кружить по лесу, а то и в чащу глухую заведет, что не выберешься. Или. Вообще не пустит или еще как напакостит. К Хозяину лесному с почтеньем надо обращаться. – И главное он хлеб наш любит. Ему ж его,– где в лесу взять. – Наставительно рассказывал Прошка.

Хлеб Любава пекла в русской печке, очень вкусный. Пироги с грибами и ягодами, и хранились они в подполе. Хлеб и пироги Любава пекла с расчётом на всю неделю. Караваи же всю неделю лежали на полке у печи под тонким полотенцем и никогда не сохли и не портились.

На следующие утро мы пошли не как обычно по опушку, а выйдя за сад, пошли по тонкой еле заметной тропинке в лес. Пройдя немного – вышли с Любавой на небольшую полянку. Любава достала хлеб и поклонилась.

– Здрав будь лесной хозяин!-

Я тоже поклонилась.

– И вам здравствуйте! – И – за дерева вышел забавный старичок. В серых стоптанных валенках, фуфайке и старенькой кривобокой ушанке.

– Как отдыхалось и все ли в порядке у тебя – продолжала Любава.

– Да вроде нормально все,– отозвался дед. – А кто это с тобой Любава? Что – то я не знаю девчонку, что с тобою.

– Вот Елену привела с тобой познакомиться, ученицей моя она теперь.

–Ох, ты ж как. – Меня зовут, Архип Пантелеевич обратился он ко мне. Никак ты из чародейских совсем еще древних кровей. Род, который от Лады пошел. Он внимательно поглядел на меня. Я думал, вас всех уничтожили. Уж давненько мне твои сестры не попадались. – Ан – нет. Жива еще кровь Лады, не тушуйся девонька. Просто уж не думал, что увижу в своем то лесу, значит – не всех волшебниц посекли. А, я и рад этому. Дочери в роду Лады все хорошие были и Покон чтили.

– А за что тогда выбили их? – спросила я,– Раз они такие хорошие были.

Старик нахмурился. – А за компанию. У чародеев сила большая – особенно в злых руках. Змеевичи, Кащеевичи разные – лютые они все были и есть до сих пор. В общем, боялись чародеев, волшебников ли без разницы, сильно. Чародеям доступно больше чем кому либо. И сила эта зависть побуждает. От того и тебя здесь прячут, скрывают. Чародеи уж больно живучи, как их не истребляй. – А вы – дочери Лады должны равновесие блюсти. Ну да ладно. Часто видеться будем – наговоримся еще. С этими словами старичок быстро исчез.

Любава была огорчена, что я ввязалась в спор с лесным Хозяином. Но ругаться не стала, и только помотав головой, приложила палец к губам, чтоб я лишнего не болтала.

Вернулись домой, Любава строго сказала. – Елена больше так не делай. Я больше напоминать не буду. Пока ты здесь чужая и можешь себе навредить. Вопросы задавай пока только мне, пока совсем не освоишься. А Хозяин любит дразнить, а ты и не поддавайся. Не показывай свою слабость никому и никогда.

Я извинилась, и правда мне было и самой не по себе, чего ж я так сделала. И сразу спросила Любаву.

– А о каких чародеях лесной Хозяин говорил.

Любава призадумалась, – ты же сказки читаешь.

Я закивала головой.

Вот продолжала она. – В сказках много того что было по настоящему. Змеевичи пошли от Змея Горыныча. Кащеевичи сама понимаешь от,– Кащея – бессмертного. – А, еще есть,– волшебники,– которые род ведут от Соловья разбойника. Все они силу получили от темных богов. Зла много творили и в сказки попали,– чтоб люди о них не забывали. А много я и не знаю про них, – закончила она разговор.

В лесу почти целый день ходить, сначала мне очень тяжело было. И одежда удобная, которую Любава нашила, очень подошла. Я это быстро оценила, и карманов, которых казалось очень много, не хватает. Только совков и лопаток у нас несколько штук, некоторые корни только деревянной лопаткой копать надо, а есть такие корни, которые только железом возьмешь. Травы собирать – та еще работа. Есть,– и колючие травы и ядовитые. Некоторые травы режут руки как бритвой, и колючие очень. А, какие растения, – надо брать,– только с корешком. Ядовитые травы Любава заворачивала в тряпицу. Что б, не смешивались и сок не пролили на другие травы. Еще мы собирали росу – о – это еще та забота. Для сбора росы вставали очень рано, чтобы собрать до первых лучей солнца и только в определенные дни. Заполнить маленькую баночку было нереально трудно. Мокрыми красными руками тянешься к капельке росы висящей на травинке пузырьком, а капелька дрогнула и мимо пролилась. И так в серости до первых лучей солнца поклоны траве бьешь. Вышла с поляны я мокрой и продрогшей, в обуви хлюпает. Потрясла пузырек, набрали то совсем немного.

Но Любава была довольна. – Я столько никогда не набирала, радовалась она. Нам теперь на все отвары и мази хватит.

В лес обычно уходили на весь день. Любава быстро и легко двигалась и никогда не сбивалась с дороги. Мне пока до нее было далеко. Я плутала, если теряла ее из виду. Любава не сердилась и частенько давала мне возможность отдохнуть, рассказывая о травах, какие мы собирали. – Вот это Яснотка говорила она, теребя невзрачный кустик. Это растения в разные отвары идет. И для обезболивания и от желудочных болей хорошо помогает, если правильно приготовить. А вот Лютик, он ядовитый, но с ним мази замечательные получаются. Вот завернем его отдельно и положим отдельно. Чтоб он травы не перепортил. Работы летом у нас было много, и разной. Как то между походами в лес, посадили огород. Так немного. Несколько кустов томатов да огурчиков немного, и лук с петрушкой, куда же без них. Вычистили небольшой сад. Я белила стволы яблонь и груш, – а Любава отпиливала лишние ветки и поросль на плодовых деревьях. Когда все вокруг зазеленело, сколько вокруг оказалось интересного и нового. Живые изгороди у домов из шиповника зацвели махровыми цветами розового, белого, красного и фиолетового, желтого цвета. Красиво невероятно. А еще и сирень всех цветов между домами добавила сказочной красоты. Чудная деревенька стала фантастически яркой и нарядной. Любава тоже принесла, откуда то рассаду цветов, которую мы высаживали в огромные горшки и расставляли на крыльцо и по нашему дворику. Любава между делом рассказывала.

Это не шиповник, а дикая роза показала она рукой на изгородь. Это не только для красоты, но и для защиты. – Запомни, что ограду из дикой розы не пройдет ни вампир, ни вурдалак.

Как?– И они существуют,– ужаснулась я.

Еще как существуют. Правда, здесь их никогда не было, но защита не помешает. А сирень имеет свойство защищать дома от энергии плохих людей, от злого глаза и порчи. Здесь даже в клумбах в основном мы сажаем цветы и растения – защиту, хочется, что бы наша деревенька в таком виде как сейчас существовала долго,– продолжала она рассказывать. Стараемся, что бы было красиво и польза.

Недалеко от нашего дома была просека, почти дорога. Летом в сухую погоду по ней можно было проехать и на машине – дорога вела в маленькую деревушку Баево, а оттуда уже грунтовка на город Морша. Наш дом с Любавой изначально построен был ближе всех к дороге. Вернее он сейчас наш с Любавой, а когда то очень давно еще первая знахарка Чудной деревни строила дом так, чтоб к ней могли прийти обычные люди за лечением. Любава часто повторяла, что дом знахарки, наш дом встал раньше Чудной деревеньки и поэтому мы немножко здесь на особых правах. Нам разрешено здесь принимать посетителей, а все остальные жители на заработки ездят далеко. Вход обычным людям в Чудную деревеньку закрыт, да и видят они только домик знахарки, а войти в него им невозможно, на пути магический барьер. Поэтому домик, где она принимала больных, был за чертой поселка. Я пока этого не понимала, как так может быть. Решив, что со временем во всем разберусь. Слишком много информации у меня каждый день и работа вдобавок тяжелая. Я старалась пока просто все запоминать.

И вот однажды когда мы вернулись из леса, – то увидели у домика старенькую Ниву.

– О, к нам приехала на лечение Наталья, – обрадовалась Любава. Будешь помогать мне, ухаживать за ней. Она моя давняя знакомая, а с твоим – то даром – может и поможем ей. – Я, то ей лучше помогаю, чем врачи в больнице, а вот вылечить совсем не могу. А ей с каждым годом хуже и хуже. И я то ей последние пару лет, только боль облегчаю.

Мужчина помог выбраться из машины – полной, очень невзрачной, опухшей женщине с толстыми ногами. Она двигалась очень скованно и шла с трудом. Суставы на руках и ногах были раздутые и отекшие. Я поздоровалась с ними, и понесла травы, на сортировку, – а Любава осталась договариваться с приезжими.

Переговорив с Любавой,– мужчина стал, споро – вытаскивать из машины мешки свертки и складывать их во дворе. Перетаскал все, – быстро попрощался с женой и уехал. Женщине трудно было от боли идти, и Любава помогала ей войти в летний домик. Отвлекись пока Елена, – позвала она меня.

– Приготовь постель – нашу гостью растрясло, ее нужно скорее уложить. – И поможешь мне лекарство приготовить. Все остальное потом сделаем. – Приказала Любава.

Я быстро принесла постельное белье из дома. Любава достала матрац и – под крыши бани. Сено в домике мы с ней вдвоем сбили в плотную кучу, и сверху сена застелили матрац. Я заправила простыню, принесла подушку и одеяло и развела огонь в печи. Гостью ощутимо знобило, а вечерами было еще ощутимо прохладно. Любава помогла ей переодеться умыться и уложила ее в постель.

– Ты отдохни часок Наталья, а там и мы все приготовим.

Пока Любава занималась гостьей, я перетаскала все, что привез муж Натальи в дом. Некоторые свертки были очень тяжелые, а чтоб отнести мешок я ждала Любаву. Мешок с мукой и вдвоем мы с ней еле втащили в дом.

В доме Любава сказала Прошке – домовому, что бы он разобрал и разложил все, что привезли нам гости.

– Нам с Еленой некогда, а продукты надо срочно разобрать. Вдруг что там скоропортящееся.

А мне пояснила, – Платит, каждый, чем может. Кто продуктами – а кто деньгами, и кто сколько может. Некоторым вообще нечего дать, – но я и их лечу. Мы для людей иногда последняя надежда, и отказывать больным нам нельзя. У нас своя Госпожа и такая жизнь это наше ей служение. – А Наталья всегда много всего привозит и, муку, и сахар с крупами.

А кто она, наша Госпожа, – тут же спросила я.

Сама ее увидишь, тогда и поговорим о ней, а пока не отвлекайся,– поторопила меня Любава.

Прошка шурша пакетами, заскрипел – Вона и конфеток и пряников – сколько в этот раз положила. Видимо совсем ей плохо. И масло сливочное свежее и сметанка.

– Да уж точно, ей не – легко. У нее кости больные и отеки и – за этого. Ей, надо – сперва, отвар обезболивающий,– приготовить. – Боль снять – а потом мазь и зелье.– Сказала Любава. Ты будешь делать Елена, и постарайся хорошо, видишь же, как ей плохо, а моих сил не хватить.

И мы принялись за работу, печь уже была растоплена Прошкой. Для приготовления отваров у нас был приспособлена небольшая эмалированная глубокая чаша, и я сразу же поставила ее на край печи. У нас были заготовки – настойки из ядовитых трав. Они все были подписаны и хранились отдельно в маленьком сундучке. В отвар шли многие из них, и Любава внимательно наблюдала за мной, все ли я возьму правильно. Рецепт я прочитала заранее. И быстро собрала все пузырьки, что пойдут в зелье, расставив их по порядку и несколько трав пучками. Все строго по рецепту и проверив все ли на месте еще раз, подвинула тазик на огонь и начала работу. Немного волновалась, до этого я готовила только учебные простые настойки, а тут, что я наварю, будем давать живому человеку. Даже страшно мне было немного. Но глянув на Любаву, которая кивнула мне, я собралась с духом. И теперь, один за другим ингредиентом – заполняла эмалированную чашку, стоящую на огне и проговаривала все, что делаю вслух. Помешивая варево – деревянной лопаткой и читала, – Иду я больная по росе холодной, болезни оставляю, здоровье поправляю….

По мне так дурацкий наговор, но Любава следила, чтоб все слова я произносила четко, не запинаясь.

Все, теперь питье закипало, и я, помешивая равномерно густой зеленый отвар, стала читать затворяющий наговор и на последних словах,– И затворяю своей волей, – я вдруг почувствовала, как огонь во мне вспыхнул ярким пламенем и стекает в отвар не тонюсенькой ниточкой, а огненной рекой. И цвет питья изменился, стал молочно сверкающим, опалесцирующим. Видимо моя жалость к Наталье дала питью необычную силу, и я поняла, как правильно нужно это делать.

Любава очень была удивлена. – Я слышала, сказала она.– Что сила придает такой цвет, – но видеть не видела, – моих то сил на такое не хватает.

Она стала переливать отвар, любуясь необычным цветом. Прошка тоже глядел с интересом и решил, что сначала нужно опробовать на нем. Любава не споря, дала ему выпить глоток. И Прошка попробовав отвар и помолчав минутку, довольно улыбнулся.

– Это правильный отвар. Такой как должен быть в идеале. Давно не было таких сильных волшебниц в этом доме.

– Вот хорошо то, как обрадовалась Любава. – Увидела сама болящую,– и приготовила как надо. У меня такой отвар никогда не получался. – Правильно я тебя к себе взяла, есть у тебя способности. – Будешь лучшей знахаркой, и учишься ты быстро.

С этим настроем мы стали готовить мазь и зелье. Второй раз сила уже послушно стекла с моих рук, так как надо. Мазь и зелье,– имели глубокий насыщенный цвет. Мазь получилась перламутровой с резким неприятным запахом, но Любава сказала, что так и должно быть в идеале. А у нее у Любавы и цвет, и запах получались гораздо слабее.

– Так и дар у меня совсем слабый,– пожала она плечами. А зелье то, какое красивое, глубокий изумрудный цвет. – Я просто уверенна теперь, что если мы и не вылечим Наталью, то все равно поможем ей намного лучше, чем врачи. – Пойдем к Наталье, сказала Любава. Я дам ей отвар, а ты руки и ноги Наталье смажешь мазью и если что почувствуешь – мне потом расскажешь. Тебе надо приучаться еще и видеть болезнь, поэтому будь внимательна и прислушивайся к своим ощущениям.

Так и сделали. Отвар Любава перелила в стеклянную баночку. Примерно одну десятую отвара отлила в стакан и разбавила водой.

Такие отвары,– сказала она – даю сама и никогда не даю с собой, как бы меня не просили. Травы здесь ядовитые дозировка строгая нужна, а то выпьет болящий, больше чем можно, – да помрет. Нашим людям что ни говори, а всегда все по- своему делают. Какая, мол, разница, две или пять капель упадет. А потом винить всех вокруг начинают, но только не себя и дурость свою.

Когда мы вошли к Наталье в летний домик, – она лежала бледная, было видно, что ей легче не стало. Любава осторожно приподняла ей голову и влила ложкой отвар.

– Пей, скоро легче станет,– и села у нее в изголовье наблюдать за мной.

А я присев на постель рядом с Натальей, осторожно стала мазать ее безобразно распухшие руки. Наталья была совсем плоха. Ее знобило как от холода и судорогой сводило руки, и ноги от боли, я почувствовала это. Каждое мое прикосновение вызывало у нее боль, но она старалась терпеть, изредка закусывая губу, что – бы не закричать. Я старалась прикасаться к ней как можно легче. Намазав ей руки, стала обертывать их чистыми тряпицами. Сначала я ничего не чувствовала, – а потом почувствовала как снова огонь побежал по рукам и я увидела красные мерцающие пятна, они буквально горели во всем теле Натальи связанные между собой как сеть. Я вдруг, подумала, что если это не сможем вылечить, – то Наталья скоро умрет. Огонь с моих рук потянулся к этим пятнам, впитывался в них, и как бы стал прижигать их. Пятна стали бледнеть и пульсировать, но их, было – слишком много. И вдруг усталость накатила на меня, в глазах потемнело.

Любава, увидев это – резко встала и дернула меня за руку от Натальи.

– Все Елена, на сегодня хватит, – Пошли в дом.

– А ты Наталья лежи, – я позже зайду к тебе. – Распорядилась Любава.

Мы, пошли в дом. Любава придерживала меня, ноги у меня заплетались как у пьяной. Меня еще – тошнило, и кружилась голова. Любава стала расспрашивать меня, что я видела. Я как могла ей все рассказала.

Любава задумалась, потом сказала. – Ты сразу много сил отдала, а ты непривычная. Дальше легче будет, и научишься свои силы дозировать. Сегодня, иди, отдыхай. И поесть тебе хорошо сначала надо, и чаю сладкого выпей. А я за Натальей присмотрю, понаблюдаю, как она будет после твоего лечения. За раз такое все равно не вылечить. Утром также ей поможешь, – только сил много в нее не вливай, а то и тебе и ей плохо будет. Болезнь застарелая и очень осторожно лечить надо, не торопиться. Тем более организм у Натальи изношенный болезнью и если ты ее будешь быстро лечить, то может, сердце сорвешь ей или печень не выдержит. А потихоньку если все пойдет нормально, то она поживет тут сколько надо.

Я еле до кровати дошла, и есть не стала, но мне было приятно, что я могу помочь и знала, чувствовала, что Наталье сегодня, стало значительно легче. Утром я встала здоровой, – и отдохнувшей, только очень голодной. И сразу побежала вниз узнать как дела у Натальи. Любава радостно возилась на кухне.

– Все хорошо я только от Натальи сказала она, только увидев меня. Подожди, сначала поешь, потом к больной пойдешь.

Я так быстро еще не завтракала, так хотелось глянуть, как себя чувствует Наталья. И правда, когда я увидела Наталью, то сама удивилась, ужасные отеки на ногах и руках сошли. Наталья улыбалась и неверяще рассматривала свои руки и ноги.

–Так хорошо сегодня спала, – рассказывала она мне, пока я снова накладывала ей мазь на руки и ноги. И на ноги встала, боль терпимая, я даже походила немного. А то я так устала колодой себя чувствовать и обузой в семье.

Я прислушалась к ней – краснота не исчезла, – но стала меньше и светлей.

– Вы вылечитесь, – вдруг вырвалось у меня, – Полностью.

Наталья засмеялась. – Это невозможно. Я столько докторов обошла, что мечтаю только, чтоб боль была терпимей. Таблетки что доктора мне выписывают, уже давно не помогают. Вся надежда на Любаву и ее снадобья. Но и то в последние пару лет и Любава с моей бедой не справляется надолго.

Я не стала с ней спорить. К тому же и сама сомневалась, что я смогу ее вылечить полностью. Уж очень ее болячки были запущены. Дня через три Наталья стала выходить во двор и даже прохаживаться рядом с домиком.

– И как вы тут живете вдвоем в лесу. Страшно ж, наверное.– Спросила она меня. В такой избушке, завалюшке живете. Она протянула руку к нашему красивому дому. – Может вам, куда переехать лучше, да дом хороший купить.

И я поняла, что она видит наш дом совсем по – другому, и Чудную деревню не видит совсем. Видимо, это морок и защита так работают. Тогда почему я не вижу так как Наталья.

Спросила у Любавы, а та сказала. – Да наш ведьмак Питирим так мороком закрутил, а что ты не видишь, так как Наталья, так ты же волшебница и морок тебе не помеха. Ко мне, часто – болящие – приезжают и лишнего им видеть не надо. А то люди любят языками болтать, почем зря. А я здесь привыкла работать, мне где то искать больных непривычно. Для нас знахарок, всегда исключение было, я уж тебе говорила. Вот и мороком Питирим постоянно все покрывает. – А то ведь будут сплетни, да сказки – про деревню нести. А так они едут к Любаве лекарке, которая одна в лесу живет в худой избушке.

Наталья была моей первой пациенткой, и я видела, как ей с каждым днем становиться лучше. Она стала свободно ходить,– нагибаться. Унылое выражение ушло с лица, и она оказалось еще молодой женщиной и довольно симпатичной. Я столько огня в нее влила по незнанию. – Она теперь точно болеть ничем не будет и проживет дольше, почему то уверенно подумала я.

Через две недели я уже не видела красных клякс на теле Натальи. Тело Натальи светилось ровным розовым здоровым цветом. И я, решила, что она полностью выздоровела. Когда с нее сошли полностью все отеки, то она оказалась и не такой уж полной. Пухленькой и довольно симпатичной. Она с восторгом помогала нам с огородом и садом, а по вечерам перебирала травы, которые мы приносили из леса.

– Как хорошо то, на своих ногах и без боли. – Со слезами постоянно говорила она. Я б так и ходила постоянно, но пока устаю.

Муж Натальи, приехав за ней, сначала не узнал ее, а потом, восторженно оглядев Наталью со всех сторон, стал горячо благодарить Любаву. Наталья тоже обнимала то Любаву, то мужа. Уехали они очень довольные и счастливые. И мне было приятно, что я сделала впервые в жизни, что – то такое значительное и замечательное. Я сама вылечила женщину от тяжелой болезни, сама. Это настолько невероятное чувство, ведь я знала, что Наталья умирает, а я еще совсем девчонка, вылечила ее полностью. Несмотря на усталость, мне было так приятно и хорошо. Невозможно выразить словами смесь всех эмоций, что я испытала. Эйфория от моих возможностей. О таком я и мечтать не могла и тем более представить.

После Натальи к нам стали тянуться люди из ближайших деревень, как говорила Любава, – болящие. Но, тяжелых больных, как Наталья пока – не было. Люди приходили с застарелыми простудами и осложнениями. С болями в желудке, в основном от неправильного питания. Кто жил день два в нашем домике, а кто- то уходил домой в тот же вечер. Все – таки дорога к нам длинная и доходили люди, которым действительно нужна была медицинская помощь. На десяток деревушек в округе не было ни одного врача. Некоторые пациенты задерживались подольше, иногда на неделю. Это и молодые женщины с воспалительными процессами и люди среднего возраста с болями в спине и ногах. Любава радовалась. И тому, что она может помогать со мной лучше и намного эффективней, чем прежде. Также что нам много чего стали приносить за лечение, не только продукты, но и деньги. Причем приносили деньгами чаще и больше в разы, чем раньше Любаве. Благодаря слухам о Наталье. Все в округе знали, что она умирает, и когда Наталья вернулась от нас резко поздоровевшей, да красивой, это потрясло людей. А еще оказалось, что Любава семейным парам, которые давно живут вместе, делает капельки для мужчин на мужскую силу, оживляет отношения в браке. Очень популярное средство и хоть капельки были для мужчин, приходили за ними всегда только женщины. И то, что знахарка стала лечить намного лучше как – то автоматически подняло плату за настойки и те же капельки и еще микстуры. Микстуры от кашля брали про запас, отдельно. Состав там был совсем простой, и мы отдавали их всем желающим. Хотя Любава, как и прежде никогда не назначала цену и не требовала оплаты. Люди сами определяли расценки.

Вечерами довольный домовой Прошка, сортировал и раскладывал подарки, – а Любава (если приносили) деньгами, – то она их складывала в шкатулочку покупюрно и приговаривала.

– Вот как хорошо, и вылечили и заработали. Осенью Елена тебе все новое купить надо, а то в зиму ты без ничего, – да и мне можно что ни будь, прикупить будет. – И продукты нам теперь в зиму не покупать, все уже есть. Всего нам наносили, больше чем надо.

Мне нравилось жить в Чудной деревне, я привязалась к Любаве. Я не чувствовала в ней зла и лжи. Она даже сердиться ни на кого долго не могла. И она делала все, чтоб я себя чувствовала в семье. Но я все равно скучала по бабушке и часто думала о ней. Как она там справляется без меня, совсем ведь старенькая. Мы с бабушкой семь лет прожили вместе и привыкли заботиться друг о друге и выживать. Что уж говорить, жизнь нас обоих не баловала. И у меня было скверное чувство, что я ее бросила. У меня – то сейчас все хорошо, а как она там живет, ходит ли сама. Я очень за нее боялась. Любава чувствовала мои страхи и переживания и говорила мне,

– Я знаю, что тебя гложет, но если б с ней что случилось, я бы знала. Нельзя тебе к ней, терпи. Дай бог еще увидитесь, поверь она рада за тебя. А пока главное для тебя Елена учиться.

Где то в середине лета я первый раз познакомилась с нашим соседом. За это время что я жила в Чудной деревне – обитателей ее я видела только издали. В самой деревеньке то я и не была, незачем мне было там ходить. Вся наша жизнь с Любавой летом проходила в лесу, да в гостевом домике с больными. И в гости за это время к ним никто не заходил. И как то вечером зашел в наш дом мужчина, без стука, свободно. Я поздоровалась с ним – он в ответ небрежно кивнул. Высокий статный мужчина уже в возрасте. Седые волосы темные пронзительные глаза, борода короткая седая. Одет он, просто и нарядно, светлые брюки и белая рубашка. Все чистое и наглаженное. Наша деревня была без электричества, и наглаженные вещи вызвали мое удивление. На меня он смотрел с интересом, – но со мной не заговаривал. Он сел к столу и поздоровавшись с Любавой спросил.

–Чаем угостишь Любава?

Я быстро накрыла на стол, повинуясь кивку Любавы, – налила им чай. И меня Любава взглядом отправила к себе в комнату. Проговорили они долго, слов я не слышала, только тихое бу – бу. А когда мужчина ушел – Любава позвала меня.

– Это был наш сосед ведьмак Питирим. Он в нашей деревне за старшего, и слово его значит много. – Ты ему понравилась,– сказала она,– И он зимой будет тебя учить. Да и с другими учителями договориться. Она радовалась. – В школу ты ходить не будешь, и – за этого я переживала. А Питирим говорит, всему здесь научим, даже лучше чем в школе, и потом аттестат получишь. Он договориться обо всем, не переживай.

Ведьмак или колдун мне было все равно, я даже не удивилась. Главное то, что спорить было бесполезно, да я и не пыталась. Пока за меня все решали взрослые, что и как мне делать. Да и школы здесь в ближайших деревушках не было. Я, конечно, сначала надеялась, что осенью меня вернут к бабушке, думала, что научат обраться с даром и все, отправят обратно домой. А что учиться волшебству нужно долго я об этом как то и не думала. Но и этот вопрос они уже тоже решили без меня. Любава поглядев как, я расстроилась, обняла меня, вздохнув, сказала.

– Неужели тебе здесь так плохо. Я ведь тебе сразу сказала, что заберу тебя, совсем сюда. Учиться тебе еще долго надо, и безопасно тебе здесь. Или я тебя работой перегружаю, может, обижаю тебя да не вижу.

Я улыбнулась Любаве, – Замечательно мне здесь, и ты мне как родная стала. И работать я привыкла, это не страшно. Просто чувство, что бабушке плохо совсем без меня, а ее бросила.

Мы уж, сколько говорили об этом Елена,– с горечью сказала Любава, – знаю, что ты скучаешь. Но с бабушкой нормально все и, ты, если уйдешь лучше ей не сделаешь. И единственное чем ты ей поможешь, это своей хорошей учебой. И для нее главное, что ты в безопасности и в достатке. А уж это я тебе обеспечу.

Я тоже обняла ее. Моя жизнь стала другой и надо ее просто принять.