Чудовище из моря

Существо выбралось из воды и некоторое время стояло, покачиваясь, на человеческих теперь ногах. Все казалось ему странно размазанным; затуманенный разум пытался приспособиться к новой форме и холодному прикосновению морского песка под ногами.

Сзади, с освещенного луной пляжа, доносился шорох волн, а впереди...

Ему было странно не по себе, когда оно смотрело вперед, во мрак. Его нежелание покидать линию воды было безмерно. Мучительное беспокойство потрясло его рыбьи нервы, когда оно поняло, что высшая цель не оставляет иного пути, как вперед. Никогда прежде страх не имел доступа в его холодный рыбий разум, но теперь...

Воздух мрачной ночи разорвал хриплый грубоватый смех, и существо содрогнулось. Этот принесенный мягким теплым пассатом, странно искаженный расстоянием, бестелесный смех пронзил полумрак лунной ночи, придя с другой стороны кораллового острова. Именно этот горловой, дерзкий смех вызвал хриплый отклик из горла чудовища. Ледяная, безжалостная, насмешливая гримаса исказила его лицо, на мгновение сделав его похожим на морду тигровой акулы. Стальные зубы металлически щелкнули, как зубы акулы, атакующей жертву.

Спазматически дыша, чудовище набрало воздуха в легкие. После короткого мгновения возвращения к первичной рыбьей форме, воздух показался ему удивительно неприятным, сухим и горячим; оно почувствовало, что задыхается, и мучительно закашлялось, давясь белой пеной. Ухватившись сильными — человеческими теперь— пальцами за шею, оно стояло так некоторое время, борясь с темнотой, заливающей его разум.

Человеческая форма вызывала у него дикую ярость.

Оно ненавидело свое новое воплощение — это беспомощное существо с руками и ногами, с маленьким округлым черепом и змееподобной шеей, слабо прикрепленной к глыбе хрупкого тела и скелета. Тело это никуда не годилось не только в воде, но, вероятно, и в других условиях.

Мысль эта исчезла, когда оно напряженно принялось вглядываться в размытые контуры острова. Неподалеку темнота сгущалась в буквально фантастический мрак — Деревья! Дальше тоже виднелись скопления темноты, но оно не могло понять деревья это, холмы или... здания.

Одно из них наверняка было зданием. В отверстии низкого, широкого барака мерцал тусклый желто-оранжевый огонек. Как раз тогда, когда чудовище окинуло его мрачным взглядом, в отверстии появилась какая-то Тень, заслонившая свет. Тень человека!

Эти белые явно превосходили активностью темнокожих жителей окружающих островов. Еще не рассвело, а они были уже на ногах и готовились к работе.

С глухой злостью чудовище фыркнуло при одной мысли об этой их работе. Губы его скривились в отвратительной гримасе неудержимого гнева на этих людей, - которые осмеливались охотиться на акул и убивать их.

Лучше пусть держатся суши и живут там, где их место. Бескрайний простор — море — создан не для этих существ, а из всех морских созданий именно акулы — владыки — были священны и неприкосновенны. Нельзя постоянно устраивать на них охоту! Самооборона — первейший закон природы.

Что-то бормоча сквозь зубы, чудовище большими шагами двинулось вдоль темно-серого берега, а потом направилось вглубь суши, прямо к желтому огоньку, слабо мерцавшему в полумраке рассвета.

Опускающийся толстый месяц плыл по волнам к западу, когда Корлис взобрался по крутому склону от того места у берега моря, где мылся, к кухне. Идущий перед ним голландец Проже перешагнул порог хижины, а его мощная фигура заслонила тусклый огонек желтой лампы.

До Корлиса донесся его рык:

— Что, завтрак не готов еще?! Тебе бы только спать, сопляк ленивый!

Корлис мысленно выругался. Собственно, он даже любил этого крепко сложенного голландца, однако порой тот раздражал его своим вспыльчивым характером.

— Заткнись, Проже! — резко приказал он.

Проже повернулся в дверях и буркнул:

— Я голоден, шеф. Чтоб черти взяли этого лондонского ловкача за то, что заставляет меня ждать! Я...— он замолчал.

Корлис видел, как голландец посматривает по сторонам. Глаза его светились слабым желтым светом, когда о-н смотрел на бледный шар луны.

— Скажи, Корлис, мы здесь все, правда? — Тон его голоса был странно напористым,— Все шестнадцать? Здесь, по эту сторону острова?

— Минуту назад было именно так,— удивленно ответил Корлис.— Я видел всю банду, как они выбирались из барака и ушли умываться. А что такое?

— Посмотри на луну,— нервно бросил Проже.— Может, произойдет еще раз.

Его огромное тело замерло, когда он уставился на луну. Корлис постарался подавить рвущиеся из горла вопросы, и проследил его взгляд.

Секунда тащилась за секундой, и в душу Корлиса закралось ощущение жути. Видимый на переднем плане остров выглядел темным силуэтом, за исключением места, где белая лунная дорожка тянулась вглубь тихой темной земли.

За островом поблескивали темные воды лагуны, за ней был еще более темный океан, а вдали, на бескрайних просторах, таинственный блеск луны проложил светлую полосу.

Это было необыкновенное зрелище — ночь под темно-голубым небом Юга. Плеск волн о прибрежный песок, далекий, приглушенный рее волн, разбивавшихся о скалы, окружавшие остров выщербленным защитным кольцом. Волны, видимые в темноте как длинная, разбрызгивающаяся белизна, похожая на раздробленное стекло, поднимались и опадали, лопались и напирали, рычали и ревели в извечной битве моря и суши.

А над всем этим висело ночное небо; светлая и бледная луна лениво опускалась за океан, на запад.

Корлис с трудом отвел взгляд от моря, когда Проже полушепотом оказал:

— Я мог бы поклясться... клянусь, что видел фигуру мужчины в лунном свете.

Корлис наконец избавился от чар этого раннего утра.

— Псих, — буркнул он. — Человек здесь, в этой глуши? Среди Тихого Океана? У тебя галлюцинации.

— Возможно, — буркнул голландец. — Действительно, если так посмотреть, все это похоже на безумство. — Он неохотно повернулся, и Корлис пошел следом за ним на завтрак.

Чудовище инстинктивно притормозило, когда желтооранжевый свет из щели под дверью упал на его ступни. Изнутри слышались голоса — приглушенный разговор. Неслись оттуда и другие звуки, а также слабый запах незнакомых блюд.

Оно мгновение колебалось, потом вошло прямо в круг слабого света. Напрягшись, оно стояло в открытых дверях, глядя своими рыбьими глазами на представшую перед ним сцену.

Вокруг огромного стола сидели шестнадцать мужчин, которых обслуживал семнадцатый.

Именно этот прислуживающий, костлявый хиляк: отвратительная карикатура на человека, в белом, измазанном жиром фартуке, взглянул вверх, прямо в глаза входящего.

— Черт возьми! — воскликнул он. — Какой-то чужак! Откуда ты здесь взялся?

Шестнадцать голов взметнулись вверх, шестнадцать пар глаз смерили пришельца холодными твердыми взглядами, полным удивления и догадок. Под этими внимательными, подозрительными взглядами чудовище почувствовало беспокойство, как бы тень тревоги, ледяное предчувствие, что этих мужчин убить будет не так легко, как ему казалось.

Текли секунды. Чудовищу показалось, что перед ним не шестнадцать, а миллион пар глаз, следящих за ним, блестящих — миллион устремленных на него внимательных подозрительных взглядов. Оно побороло это чувство, и тогда появилась первая неприятная реакция на вопрос маленького лондонца. Едва это неприятное чувство достигло его сознания, как другой мужчина повторил вопрос:

— Откуда ты здесь взялся?

Откуда! Вопрос этот уже проторил себе дорожку в мозгу чудовища. Ну, разумеется, с моря. А откуда еще?

Куда ни глянь, в этой дикой мрачной глуши было только море; его волны поднимались и опадали в непрерывном ритме, днем — сверкающие на солнце, как отшлифованные драгоценные камни, ночью — вздувшиеся и мрачные. Вечное море, которое шепчет и волнуется, скрывая нерешенные загадки.

— У тебя что, языка нет? — резко сказал Проже, прежде чем успел вмешаться Корлис. — Кто ты? Откуда здесь взялся?

— Я... — начал чужак нерешительно. — Я...

Он чувствовал, что его рыбьи нервы пронзает парализующий страх. Как получилось, что он не приготовил себе никаких разумных объяснений? Что нужно ответить чтобы рассеять подозрения этих резких, любопытных людей?

— Я... — с отчаянием начал он снова, лихорадочно ища в памяти рассказы о том, что может случиться с людьми. Первое, что ему подвернулось, была лодка, и он торопливо попробовал: — Я... моя лодка... перевернулась. Я греб и...

— Он греб! — фыркнул Проже. Корлис почувствовал в голосе могучего голландца обиду, словно это объяснение оскорбляло его интеллигентность. — Бессовестная ложь! Греб в тысяче миль от ближайшего порта! А ну, что ты задумал? Кого хочешь обмануть?

— Успокойся, Проже! — вставил Корлис, — Не видишь, разве, что с ним случилось?

Он величественно поднялся со стула и обошел стол. Взяв с вешалки полотенце, бросил его чужаку.

— На, согрейся.

Потом повернулся к сидящим за столом:

— Неужели вы не видите, что он прошел сквозь ад? — сказал он почти обвиняюще.— Подумайте только, он плыл в этой воде, где кишат акулы, и случайно наткнулся на наш остров. Он был близок к безумию, и потому в голове у него все перепуталось, и он потерял память. Это называется амнезией. Держи, переоденься.

Он сорвал с вешалки пару старых штанов и грубую серую рубашку и стал смотреть, как пришелец возится с ними.

— Смотрите, — сказал кто-то, — он надевает штаны задом-наперед!

— Ну, вот видите, — сурово заметил Корлис, когда чужак неуверенно исправил свою ошибку, — он еще не до конца пришел в себя. Забыл даже, как надеваются штаны. Хорошо хоть понимает, что ему говорят. Иди сюда,— обратился он к чужаку, — Садись и съешь чего-нибудь горячего. Это пойдет тебе на пользу после того, что ты пережил.

Единственное свободное место находилось напротив Проже. Чужак неуверенно уселся и — также неуверенно — пододвинул к себе полную тарелку, которую поставил перед ним повар. Ножом и вилкой он пользовался так, как заметил, делали это другие.

— Не нравится мне рожа этого типа! — буркнул Проже себе под нос.— Эти его глаза! Может, он сейчас и спятил, но держу пари, что его выбросили за борт с какого-нибудь проплывавшего корабля. Эти его глазища... у меня от них мурашки по спине!

— А ну, заткнись! — рявкнул Корлис в приступе внезапной ярости.— Никто из нас не отвечает за свой внешний вид, это дело только Бога.

— Ба! — Проже продолжал что-то бормотать, но до ушей Корлиса доносились лишь отдельные слова.— Если бы я был шефом... верьте мне, эта команда... Чертова ошибка... если я кому-то не верю, то это уж точно... Явно мат с какого-нибудь парового трампа... не могли его выносить, вот и вышвырнули...

— Исключено! — категорически заявил Корлис.— Никакие трампы здесь не проходят. Вообще здесь не будет ни одного паровика до прихода нашего, то есть пять месяцев. Объяснения этого человека, хоть и туманные, вполне достаточны. Он плыл на лодке. Вы не хуже меня знаете, что к югу от нас есть несколько больших островов с небольшим количеством туземцев и парой белых. Он мог приплыть оттуда.

— Да-а! — Лицо Проже неприятно покраснело, и Корлис узнал признаки упрямства, иногда делавшего голландца невыносимым. — Он мне не нравится. Слышишь, ты?

Пришелец поднял на него взгляд, чувствуя, как поднимается в нем глухая ярость. Во враждебности этого человека, его подозрительности он увидел опасность, угрозу, что за каждым его движением будут следить.

— Да, — рявкнул он, — слышу!

После чего вскочил на ноги, молниеносным движением перегнулся через стол, схватил Проже за отвороты рубашки, расстегнутой на груди и — рванул!

Голландец яростно взвыл, когда стальные мышцы подняли его в воздух, ударили о стол и одним размашистым движением вышвырнули головой вперед за дверь.

Несколько чашек упали на цементный пол, но сделанные из прочной глины, не разбились.

Кто-то изумленно сказал:

— Может, он и псих, но теперь я верю, что он мог заплыть в такую даль.

Среди смертельной тишины чужак уселся и снова начал есть. В голове у него кружилось убийственное желание броситься на ошеломленного человека и разорвать его на куски. Лишь с огромным трудом ему удалось подавить это дикое желание. Он понял, что произвел впечатление на этих твердых людей.

Корлис чувствовал, что тишина давит его. Желто-оранжевый свет, излучаемый лампами, свисавшими с потолка, ложился нереальным блеском на напряженные лица мужчин, собравшихся вокруг деревянного стола. Корлис едва замечал, что в окно слева, разливаясь по полу матовой лужей, сочится свет утра.

Снаружи доносились скребущие звуки: это Проже с яростью сдирал с себя грязь. В этом чувствовался гнев, смешанный с яростью дикой, неукротимой натуры, обезумевшей от унижения. Корлис знал, что голландец непредсказуем и способен на все.

Когда мрачное лицо Проже появилось в дверях, Корлис на мгновение затаил дыхание. Мужчина вошел вовнутрь, его могучая фигура возвышалась над всеми.

— Не начинай снова, Проже, — резко сказал Корлис приказным тоном. — Если хочешь сохранить мое уважение.

Голландец грозно глянул на него.

— Ничего я не начинаю. Что-то на меня нашло. И все же мне не нравятся эти его глаза.

Он обошел стол. Удивительно, подумал Корлис, но несмотря на легкость, с которой чужак его укротил, гигант не потерял в глазах остальных своего авторитета. Никто не подумал, что Проже отступил из страха, поскольку слишком очевидно было, что он не знает этого чувства.

Сев на свое место, Проже кашлянул и принялся в бешеном темпе запихивать в рот еду. Корлис как эхо повторил вздох облегчения, который издали остальные мужчины: едва слышно, словно слабое шипение. Мысленно все уже успели представить барак разнесенным в щепки.

Один из мужчин — смуглый француз Перрати — торопливо заговорил, и именно эта торопливость указывала, что ему больше хочется разрядить атмосферу, чем сказать то, что он собирался:

— Шеф, мне кажется, двое из нас должны пойти и проверить, всплыла ли та тварь, которую мы видели вчера. Я клянусь и Бог мне свидетель, что попал ей прямо между глаз.

— Что за тварь? — спросил высокий костлявый мужчина с вытянутым лицом, сидевший на конце стола. — О чем ты говоришь?

— Ее видели с лодки номер два, — коротко объяснил Корлис. — Перрати рассказал мне об этом вечером, но я был слишком сонным. Какое-то крупное чудовище с плавниками, как у ската.

— Скат просто ягненок, — воскликнул Перрати, — в сравнении с этим созданием. Весь он был серо-голубой, то есть почти невидим, и имел длинную, страшную пасть акулы и хвост... — Он вдруг замолчал. — Что с тобой, Умник? Ты так таращишь зенки, словно уже видел это чудовище.

— Нет, но слышал, — неохотно ответил высокий костлявый англичанин.

Было что-то особенное в его тоне. Корлис внимательно посмотрел на него. Он испытывал глубокое уважение к Умнику Степлею — говорили, что тот окончил университет. Его прежняя жизнь была окутана тайной, но в этом не было ничего исключительного: у каждого из присутствующих здесь мужчин было какое-то прошлое.

— Может ты этого не знаешь, Перрати, — продолжал Степлей, — но существо, которое ты описал, это естественный облик легендарного владыки акул. Вот не думал услышать, что он действительно существует...

— Ради Бога! — вставил кто-то.— Мы так и будем слушать этот вздор о суевериях туземцев? Продолжай, Перрати.

Француз взглянул на костлявого Степлея с немым уважением, которое испытывал к этому человеку. Поскольку тот молчал, погрузившись в свои мысли, Перрати произнес:

— Дентон увидел его первым. Расскажи им, Дентон.

Дентон был невысоким человеком с быстрыми темными глазами. Говорил он как всегда резко, отрывисто.

— Как и сказал Перрати, мы сидели в лодке, а большой кусок мяса плясал в воде как приманка. Вы знаете, что вчера нам пришлось взять темное мясо, как знаете и то, как пугливы акулы, когда видят темное мясо. Так оно и было: они кружили вокруг, совсем ошалев от запаха, но ничего не делали, ведь мясо было темным. Мы насчитали их штук пятнадцать. И вдруг я заметил в воде сияние — и появилось это чудовище. К тому же не одно: его сопровождало стадо рыб-молотов, самых крупных и грозных акул, которых я видел в своей жизни. Огромные, мощные, длиннющие твари с такими з,лобными мордами и телами, как торпеды. Пару из них мы подстрелили, вы все видели. Во всяком случае это огромное чудище плыло среди них, как король.

Я знаю, что в этом нет ничего сверхъестественного. Нам уже приходилось видеть рыбу-меч, плавающую с акулами, а также других акул, держащихся вместе, как будто знающих, что все они родственники. Хотя, честно говоря, еще никогда мне не встречался среди акул скат, а ведь они относятся к одному семейству.

Во всяком случае это чудовище там было, огромное, как скала. Оно остановилось, посмотрело на приманку, а потом, как будто желая сказать: «Бояться нечего!», нырнуло прямо на нее. Тут уж все стадо подплыло и принялось рвать мясо — мы только того и ждали.

Корлис заметил, что чужак вглядывается в Дентона — напряженно, как зачарованный. На долю секунды ему стало понятно отвращение Проже, однако он пересилил себя и сказал:

— Дентон хотел сказать, что когда акулы атакуют, у них пропадает страх, сколько бы их товарищей не убить. Вся наша работа здесь — а мы берем их необычайно прочную кожу — возможна благодаря этому.

Чужак взглянул на него, как будто давая знак, что понял.

Дентон продолжал:

— Именно так и произошло. Когда вода успокоилась, мы начали их вытаскивать...

— Тогда я и заметил,— нетерпеливо прервал его Перрати, — что этот гигант отплыл в сторону и смотрит на нас. То есть, так это выглядело. Говорю вам, он просто лежал и совершенно спокойно смотрел на нас холодным, настойчивым взглядом. Я попал ему точно между глаз. Он метнулся, как ужаленный мул, и исчез в глубине, как свинцовая болванка.

Говорю тебе, шеф, я в него попал. К этому времени он уже наверняка выплыл на поверхность. Двое из нас должны пойти туда и притащить его.

— Гм! — Корлис нахмурился, его сильное загорелое лицо помрачнело. — Мы можем послать только одного. Можешь взять маленькую лодку.

Чудовище уставилось на Перрати, дрожа всем телом. Этот человек стрелял в него и нанес оглушающий удар. Оно чувствовало, что каждый его нерв дрожит от этого мимолетного воспоминания ошеломляющей боли от удара по голове. Его распирало дикое желание броситься на этого мужчину. С трудом подавило оно в себе эту жажду и сказало слабым голосом:

— Я охотно пойду с ним. Этим я мог бы заработать на еду. Я могу помогать в любой физической работе.

— Спасибо, — ответил Корлис. Он надеялся, что после этого предложения чужака Проже почувствует себя пристыженным. — Да, кстати: мы не знаем твоего настоящего имени, поэтому будем звать тебя Джонс. А теперь пошли, ребята! Нас ждет тяжелый день!

«Это легче, чем я предполагал», — думало чудовище, идя за рыбаками в душном полумраке раннего утра. Голова его кружилась, стальные мускулы дрожали от радости при мысли о том, что ждет человека, когда они останутся одни в маленькой лодке.

Дрожа в приступе жажды крови, оно шло следом за мужчинами по мягко сгибающейся траве, сквозь мрачную, укрытую туманом землю, до места, где выступ суши вдавался в серые воды лагуны. Там маячил какой-то длинный низкий силуэт, скоро превратившийся в деревянный сарай с платформой, доходящей до воды.

Из здания тянуло зловонием. Когда первая волна пронзительного смрада ударила в ноздри чудовища, оно остановилось как вкопанное. Мертвая акула! Терпкая вонь гниющей рыбы. Ошеломленное, оно снова двинулось вперед. Голова его кружилась от наплыва назойливых мыслей, а по мере того, как смрад усиливался, поток мыслей с каждой секундой становился все неудержимее.

Горящим взглядом смотрело оно на спины идущих, борясь с дьявольским искушением броситься на ближайшего и вонзить острые, как бритва зубы, в его мягкую шею, а потом атаковать следующего — разорвать его на кусочки, прежде чем остальные успеют опомниться.

А когда наконец они поймут, что произошло...

Оно едва слышно рыкнуло, с дикой ненавистью. Оно уже почти сдалось своей жажде крови, чувствовало, как пульсирует ею каждый его нерв, погрузилось в зрелище погрома среди этих мужчин, и вырывания внутренностей из слабых человеческих тел.

Возвращение к действительности прервало его безумные мечты. Оно вдруг вспомнило, что и само имеет теперь такое же слабое тело. Нападение на этих крепких опытных мужчин здесь, на платформе, было бы самоубийством.

Чудовище вздрогнуло, заметив, что Перрати приотстал и идет теперь рядом с ним.

— Идем туда, Джонс, — говорил он. — Очень хорошее имя для тебя. Ничего не говорящее — как, скажем, Перрати. Возьмем маленькую лодку и будем долго грести прямо на запад. Это лучший путь, которым можно отсюда выбраться. Несколько опасных скал делят лагуну на ряд секторов, и нужно тихонько плыть у берега, чтобы их миновать, а потом выбраться через пролом в ломающихся волнах. Ха-ха, это довольно забавно! Пролом в ломающихся волнах. Ты улавливаешь, Джонс?

«Забавно, — подумало чудовище. — Забавно! Что забавно, почему?» Оно задумалось, ждут ли от него ответа на это — то ли утверждение, то ли вопрос. Может ли этот человек начать что-то подозревать, если оно не ответит — и это сейчас, когда уже почти вошел в ловушку! Оно расслабилось лишь когда смуглый невысокий мужчина положил в лодку весла и позвал:

— Садись! Да садись же!

Было все еще темно, но волны приобрели оттенок необычайно красивой голубизны; заря поднималась все выше, небо на востоке посветлело и, наконец, весь горизонт ослепительно вспыхнул блеском восходящего солнца.

И вот первый луч света засверкал на воде. Перрати заметил:

— Может, сядешь погребешь? Два часа — это слишком для одного!

Когда они менялись местами, чудовище подумало:

— Сейчас!

Однако, удержалось от каких-либо действий. Они были слишком близко от острова, он лежал за ними на своем водяном ложе, сверкающий как изумруд в платиновой оправе на фоне солнца. Весь мир океана был освещен как волшебная сцена — с господствующим над ним красным огненным шаром, уже целиком лежавшим на волнующемся водном горизонте.

— Мой Бог! — воскликнул Перрати. — Они там кишмя кишат. За две минуты я видел более двадцати штук. Наши люди должны сегодня приплыть сюда.

Пальцы его ощупывали длинное ружье, которое он держал в руках.

— Может, подстрелить парочку? Мы могли бы их отбуксировать, я взял веревку.

Чудовище вздрогнуло от неожиданности: у человека было оружие! Это совершенно меняло ситуацию. Чертовски меняло! Оно чувствовало, что его заливает волна гнева на самого себя, что оно так послушно приняло весла, оставив человеку свободные руки. Уверенности, что этот мужчина будет легкой жертвой, как ни бывало.

Солнце уже высоко поднялось в небо, а остров был темной точкой на бескрайних водах океана, когда Перрати сказал:

— Это где-то здесь. Напряги гляделки, Джонс! Только бы эти проклятые акулы его не сожрали. Эй, не тряси лодку!

Его голос, пронзительный от страха, казалось, доносился откуда-то издалека. Вся его фигура казалась чудовищу далекой и одинокой на носу лодки, но, несмотря на это, оно видело все чрезвычайно отчетливо.

Смуглое лицо небольшого мужчины, неестественно побледневшие под загаром щеки, широко открытые, безумные глаза. Руки его замерли, но он продолжал держать ружье.

- Черт возьми, что ты хочешь делать? Это место кишит акулами! Скажи что-нибудь и перестать так страшно смотреть на меня...

Ружье выпало у него из рук, и он судорожно вцепился в борта лодки. Дико рыча, чудовище бросилось на него и одним мощным движением швырнуло за борт.

Вода закипела: длинные, темные, похожие на сигары силуэты появились из глубины. Голубая вода окрасилась кровью. Чудовище взялось за весла.

Оно все дрожало от возбуждения, испытывая жгучее чувство удовлетворения. Но теперь нужно подумать об объяснении. Успокоившись, оно погрузилось в раздумья, гребя в сторону острова, дремлющего в теплом сиянии утреннего солнца.

Оно вернулось слишком быстро! Солнце висело посреди неба над тихим, пустынным клочком суши. Повар был где-то рядом, но до ушей чудовища не доносилось ни одного звука. Лодки рыбаков находились за пределами поля зрения, за голубым водным горизонтом, который легонько дрожал на фоне лазурного неба.

Ожидание было мукой. Секунды и минуты этого, казавшегося вечностью, дня ползли еле-еле. Чудовище нервно прохаживалось по берегу, потом лежало, мучимое беспокойством в сочной зелени травы в тени пальм, одурманенное безумным хаосом мыслей, различных планов, неудержимых чувств и непрерывным мысленным повторением объяснений, которые приготовило.

Из барака повара донеслось звякание посуды. Пульс чудовища резко подскочил: его первым желанием было броситься туда и убить этого человека. Однако, оно усмирило эту дикую жажду крови. Лучше было пойти туда и опробовать на поваре свое объяснение — впрочем, оно не сделало и этого.

Наконец рыбаки вернулись: их лодки тащили за собой длинные цепочки мертвых акул. Чудовище смотрело на это пылающим безжалостным взглядом. Его сжигала такая дикая ярость, что в приступе безумия оно думало только о том, чтобы прыгнуть вниз, к лодкам и перебить этих людей мощными таранными ударами.

А потом из лодки вышел Корлис, и чудовище услышало свой сдавленный голос, а Корлис недоверчиво выкрикнул:

— Напал на вас?! Чудовище с плавниками напало на лодку и убило Перрати?

Как в тумане Корлис видел остальных мужчин, торопливо выходивших на берег и выкрикивающих вопросы. Солнце, висевшее низко на западе, светило прямо в глаза, и он прищурился, стоя на деревянном временном доке. Инстинктивно он расставил ноги пошире, как будто готовясь к оглушительному удару, и смотрел на худое, мрачное лицо чужака со странными глазами, мощной челюстью и орлиным носом. Неожиданно его пронзил странный холод, пробежавший вдоль позвоночника к мозгу, где он и осел в виде глыбы льда.

Нет, это не был страх смерти. Он уже встречался с ней раньше, со страшной смертью. Не единожды слышал он, что случалось с людьми, которых он знал, и от этих рассказов мутился разум. Чувствовал он и то, что однажды судьба отвернется от него и напишет трагический эпилог его собственной жизни.

Нет, это был не страх смерти, а ощущение нереальности, нарастающего мучительного недоверия к этому... Джонсу, усиливающегося почти до боли. Когда, наконец, он заставил себя заговорить, голос его прозвучал жестко и хрипло:

— Почему Перрати не стрелял в эту тварь? Несколько пуль, и все было бы...

— Но он стрелял! — Торопливо вставил чужак, вводя в свой рассказ новую деталь. До сих пор он не думал о ружье, но если Корлис хочет, чтобы Перрати стрелял, пусть так оно и будет. Он торопливо продолжал: — У нас не было ни одного шанса! Чудовище так сильно ударило по лодке, что Перрати выбросило за борт. Я пытался его выловить, но было уже слишком поздно — чудовище утащило его под воду. Я испугался, что оно снова бросится на лодку, схватил весла и поплыл к острову. Повар может подтвердить, что я вернулся около полудня.

Стоявший за спиной Корлиса Проже рассмеялся, и его громкий горловой смех потряс тишину позднего полудня.

— Из всех натянутых историй, которые я слышал в своей жизни,— оказал он,— бредни - этого типа самые отвратительные! Говорю тебе, Корлис, что-то за этим кроется. Как только этот чужак первый раз остается один на один с нашим человеком, сразу происходит убийство. Да, именно убийство!

Корлису, смотревшему на могучую фигуру голландца, пришло в голову, что у него самого должно быть такое же выражение, как у Проже: мрачное и подозрительное. Странно, но факт, что Проже облек в слова мысли, возникшие в его голове, показал ему, насколько нелепо обвинение. Убийство! Смех, да и только!

— Проже, — резко оказал он, — научись держать язык за зубами. Это абсурд!

Чудовище смотрело на голландца, мышцы его одеревенели, тело было как чужое, и лишь одно чувство испытывало оно — радость, что контролирует ситуацию — чувство такое сильное, что временно не было способно даже злиться.

— Я не хочу с тобой ругаться, — сказало оно. — Сам знаю, что происшедшее выглядит подозрительно, но вспомни, что Перрати описывал нам какой-то неизвестный, опасный вид акулы. Зачем бы мне убивать незнакомого человека?! Я...

Оно замолчало, потому что Проже стоял, повернувшись к нему спиной и смотрел вниз, на лодку, в которой они с Перрати плавали. Она была пришвартована в самом конце дока. Потом Проже прыгнул вниз. Чудовище затаило дыхание, когда голландец исчез из виду за ограждением. Первым его желанием было бежать туда, посмотреть, чем занят человек, но оно не осмелилось.

— Это правда, Проже,— сказал Корлис.— Ты слишком скор на подозрения. Какие мотивы...

Чудовище не слушало продолжения, остолбенев оно смотрело, как голландец выпрямляется, держа в руках блестящее ружье. Потом он что-то вынул из него — сверкающий стальной предмет.

— Сколько раз стрелял Перрати? — тихо спросил он.

Чудовище почувствовало страх. Оно знало, что у Проже должна быть причина задать этот вопрос — об этом явно говорило выжидательное напряжение на лице. Ловушка! Но какая?

— Ну... два... три... — пробормотало оно. С огромным трудом ему удалось взять себя в руки.— То есть два. Да, два. А потом эта рыбина ударила в лодку, Перрати выронил ружье и...

Оно замолчало, заметив на лице Проже грозную, триумфальную, насмешливую улыбку.

— Тогда как получилось, что магазин этого ружья полой? Как вы нам это объясните, мистер Ловкач, Чужак, Джонс... — Его голос взорвался внезапным гневом. — Ты, проклятый убийца!

Корлис испытал странное ощущение, что их спокойный, безопасный остров начал вдруг уходить у него из-под ног. Это было ощущение настолько невероятное и угнетающее, словно небольшая группа мужчин стояла не на острове, а хрупкая деревянная беззащитная платформа находилась в самом центре враждебного океана.

Это нездоровое впечатление еще более усилилось из-за того, что длинное низкое здание полностью загораживало зеленую, безопасную землю. Остались лишь дрожащие тени на темнеющей воде. Сердце его сжималось от невыразимой меланхолии этого непрерывного плеска воды о деревянные сваи, поддерживающие платформу.

Слова Проже не имели смысла. Мощная фигура голландца возвышалась перед ним, а на лице его виднелась тигриная улыбка, враждебная и яростная. На долю секунды Корлис представил себе крепкого француза, разрываемого на куски бронированным чудищем из глубин. Но все остальное не имело смысла.

— Ты что, спятил Проже?! — крикнул он.— Ради всех дьяволов океана, зачем Джонсу убивать кого-то из нас?

Чудовище воспользовалось паузой:

— Магазин? Не понимаю, о чем ты! — растерянно сказало оно.

Голландец придвинул овсе бычье лицо к худому, обеспокоенному лицу чужака.

— Та-ак!— -рявкнул он.— Это тебя и выдало, поскольку ты не знал, что это автоматическое оружие. Так вот, в нем есть магазин для патронов — двадцати пяти штук — и ни один не был израсходован.

Капкан, в который оно попало, сомкнул свои стальные челюсти. Но теперь, уже зная опасность, неуверенность и замешательство покинули его. Остались только осторожность и сожаление.

— Не знаю, как это получилось, — презрительно сказало оно. — Он стрелял два раза. Раз уж ты не знаешь, как это могло произойти, то я не могу тебе помочь. Повторяю, у меня нет никаких причин убивать кого-либо из вас... Я...

— Я догадываюсь, как все было. — Высокий худой Умник Степлей протиснулся сквозь группу мужчин, стоявших в мрачном молчании. — Вероятно, Перрати выстрелил два раза — пулями со старого магазина. Он успел еще поменять его, но было слишком поздно. Джонс мог быть так взволнован, что даже не заметил, что делает Перрати.

— Джонс не из тех, что волнуются,— буркнул себе под нос Проже, однако по голосу его чувствовалось неохотное принятие такого объяснения.

— Остается однако вопрос, который не так-то легко объяснить, — холодно продолжал Степлей. — Учитывая, что акулы могут двигаться со скоростью до семидесяти миль в час, невозможно, чтобы они встретили его вблизи того же места, что и вчера. Иначе говоря, Джонс лжет, утверждая, что они видели то же существо. Разве что... — он заколебался.

— Что «разве что»? — спросил Корлис.

Умник никак не мог решиться. Наконец, неохотно произнес:

— Я вновь возвращаюсь к своему: разве что это владыка акул!

Прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово, он торопливо продолжал:

— Только не говорите, что это натянуто. Я и сам это знаю. Но мы не первый год плаваем на южных морях и уже встречались с необъяснимыми вещами. В нашей ментальности произошел необыкновенный, иррациональный поворот. Я знаю, что с научной точки зрения стал суеверным простаком, но моя точка зрения опровергает этот приговор. По-моему, я достиг состояния гармонии с таинственным миром, который нас окружает. Я смогу заметить, почувствовать и познать вещи, которых не увидит человек запада.

Все эти годы я бывал в пустынных местах и прислушивался к рокоту волн на далеких побережьях. Я смотрел на луну Юга и нахожусь под впечатлением бесконечности водных просторов — первичных и вечных.

Мы, белые, вторглись в этот мир со свойственным нам шумом, на наших моторных кораблях, и построили свои города у самого края воды. Иллюзорные города! В самом сердце Бесконечности они наводят на мысли о Бренности. Не хуже меня вы знаете, что они не выдерживают испытания временем. Однажды белые исчезнут из этой части мира и останутся только острова, люди с островов, океан и мир океана.

Я не раз сидел у костров туземцев и слушал их правдивые рассказы о владыках акул и о различных формах, которые они принимают в воде. Все сходится. Говорю тебе, Корлис, это подходит к описанию того существа! Сначала я подумал, что судя по описанию, это не может быть акула, а потом, когда начал задумываться об этом, то стал испытывать все большее беспокойство.

Понимаешь, владыка акул, может принять и облик человека! Как иначе объяснить факт, что сюда, на остров, лежащий в тысяче миль от ближайшего парта, прибывает человек. Джонс — это...

Его прервал громкий язвительный голос, к удивлению Карлиса — голос Проже:

— Брось, Умник, эти кретинские суеверия! Лучше пойди смочи голову. Мне не нравится поведение этого типа, не нравятся его гляделки, ничего в нем не нравится! Но чтобы я мог проглотить такие бредни...

— Хватит вам болтать, — сказал Дентон. Корлис заметил, что мужчина стоит на краю строения, откуда видна была часть острова.— Если подойдете сюда и увидите то, что вижу я, перестанете болтать что попало. Вдоль берега в нашем направлении плывет на лодке туземец. Вот вам доказательство того, что Джонс мог приплыть сюда на лодке!

Туземец был молодым мужчиной с коричневой кожей, статным и хорошо сложенным. Вытащив на каменистый в этой части острова берег свое каноэ, он приближался с широкой улыбкой и естественной доброжелательностью островитянина к белым людям. Корлис ответил ему улыбкой, но слова его были адресованы Проже и «Джонсу»:

— Дентон прав... и поверь, Джонс, я сожалею о всех неприятностях, испытанных тобой от нас.

«Джонс» принял извинения легким кивком головы, но не расслабился. Взгляд его был устремлен на подходящего аборигена. Он весь замер, чувствуя холодок при мысли о том, что островитяне наделены необычайным инстинктом.

Вне себя от беспокойства, он успел сделать полуоборот в момент, когда туземец остановился в паре шагов от Корлиса. Частично прикрытый группой мужчин, он присел, делая вид, что завязывает шнурок на ботинке. Корлис заговорил на одном из островных диалектов:

— Что тебя привело сюда, приятель?

Юноша ответил низким, мелодичным голосом, характерным для людей этой расы:

— Надвигается шторм, белый брат, а я был далеко в море. Шторм идет со стороны моей родной земли, поэтому я ищу здесь убежища. Я...

Он вдруг замолчал, и Корлис заметил, что абориген широко открытыми глазами вглядывается в «Джонса».

— Ты его знаешь? — спросил он.

Чудовище поднялось. В ледяном взгляде, которым оно впилось в глаза туземца, сверкнула безжалостная, неудержимая жестокость. Смертельная ненависть, казалось, соединила этих двоих невидимой нитью. Островитянин открыл рот, попробовал что-то сказать, облизал сухие губы, а потом повернулся и помчался обратно к лодке.

— Эй! — крикнул Корлис. — Эй, вернись!

Абориген даже не оглянулся.. Добравшись до лодки, он одним движением столкнул ее в воду и прыгнул следом. В густеющем мраке, не обращая внимания на опасность, он принялся яростно грести по извилистой дорожке глубокой воды, вьющейся между скал, превращавших в этом месте лагуну в ловушку для неосторожных.

— Проже, уводи людей к складу! — приказал Корлис. Потом громко крикнул: — Эй, глупец! Нельзя выплывать во время шторма! Не бойся, мы не дадим причинить тебе вреда!

Абориген должен был слышать его, но в темноте не было видно, обернулся ли он. Корлис повернулся к «Джонсу», лицо его было мрачно.

— Совершенно очевидно, — холодно сказал он, — что этот человек тебя знает. Значит, ты с его острова или какого-то ближнего. Он настолько боится тебя, что сразу решил, будто попал в лапы твоей банды. Проже совершенно прав: ты подозрительный тип! Но предупреждаю, ты попал не туда! Никогда больше ты не останешься один на один с кем-либо из нас, хотя, признаться, я не верю, что ты убил Перрати. Это нелепость! Как только шторм пройдет, мы отвезем тебя к островитянам и там узнаем все. Он резко повернулся и ушел. Чудовище почти не обратило на это внимания. «Этот островитянин,— гневно подумало оно,— наверняка вернется сюда. Он запомнит, что Корлис обещал защищать его, и знает, что белые люди могущественны. В панике он может демаскировать меня. Остается только один выход!»

Стало темнее, и абориген был едва виден во мраке, окутывающем остров и воду. Чудовище быстро направилось к месту, где поток воды каскадом падал в лагуну. Лагуна в этом месте была глубокой: дно ее круто уходило вниз прямо от скалистого берега. Чудовище было так поглощено видом акулы, метавшейся в бурлящей воде, что шум этого миниатюрного водопада заглушил шаги подходящего Корлиса. Внезапно оно повернулось и у него перехватило дыхание, когда оно увидело человека в нескольких шагах от себя, смотревшего вниз, в черную бездну.

Корлис сам не понимал, что заставило его вернуться и пойти следом за чужаком. Возможно, он хотел понаблюдать за аборигеном, а затем заметил движение в воде и то, как странно Джонс склонялся над берегом.

Его охватил ужас, когда он увидел в гаснущем свете дня длинный, темный, грозный силуэт, похожий на торпеду, нырнувший и исчезнувший в глубине. Он резко поднял голову и взглянул на «Джонса», осознав смертельную опасность.

Мгновение чудовище стояло неподвижно, глядя на мужчину. Они были одни на берегу моря. Оно чувствовало напряжение мышц, наэлектризованных убийственным желанием: затащить этого огромного, грозного мужчину в воду! Оно присело, готовясь к прыжку, и тут в руке человека блеснул металл. При виде смертоносного оружия желание убивать исчезло, как туман под солнцем.

— Боже мой! — произнес Корлис, — там была акула, и ты что-то говорил ей! Наверно, я схожу с ума...

— В самом деле! — выдавил «Джонс». — Я увидел акулу и отогнал ее. Утром я бы хотел поплавать здесь, если шторм кончится, и не хочу, чтобы рядом были акулы. Выбей из головы всю эту дурь. Я...

Его прервали крики о помощи: пронзительный вопль прорезал воздух, словно крик смертельного страха из дьявольской бездны. Крик несся со стороны лагуны, где на фоне темного безлунного неба еле виднелась фигура аборигена. Корлис почувствовал, что кровь стынет у него в жилах.

Густеющий мрак давил на него как одеяло, тяжелое, но не дающее тепла. В нескольких шагах от него стоял этот... Джонс, с холодными нечеловеческими глазами, блестящими в темноте. Чувство, что этот чужой человек может его атаковать, было настолько сильно, что Корлис судорожно стиснул револьвер и осмелился лишь краем глаза взглянуть на юго-запад, где абориген был уже лишь маленькой точкой на темной воде.

Инстинктивно он отодвинулся и еще раз взглянул на эбеново-черное море. Туземец, казалось, боролся с чем-то, атакующим из воды, колотя веслом куда попало. Трижды еще Корлис взглянул в ту сторону, и каждый раз видел, что юноша судорожно держится за борт своего каноэ и почти висит на нем, стараясь удержать хрупкое суденышко от переворота. Корлис торопливо повернулся к «Джонсу», грозно размахивая оружием.

— Иди вперед! — приказал он, а потом повысил голос, отдавая команду людям, стоявшим на берегу: — Эй, Проже, быстрей! Бери лодку и заводи мотор! Поплывем за туземцем! А двоих отправь сюда, мне нужна помощь.

Вскоре к нему подошли двое мужчин. Корлис узнал Дентона и Тарейтона — тупоносого и тупоголового американца.

— Отведите этого типа в барак и следите за ним, пока я не вернусь! — приказал он, — Дентон, держи мой пистолет!

Он бросил оружие англичанину и побежал, успев услышать хриплый голос Дентона:

— Двигай, ты... — рявкнул англичанин на чужака.

Мотор уже работал, когда Корлис прыгнул в лодку.

Суденышко, управляемое Проже, молниеносно отошло от берега. С трудом переводя дыхание, Корлис присел возле голландца, стоящего у руля. Мощный мужчина повернул к нему мрачное лицо, явно удрученный.

— Ну и дурни же мы, что рискуем здесь, среди этих скал в такой темноте!

Корлис нашел аргумент:

— Мы должны защитить туземца от того, что его атаковало — что бы это ни было. Нам нужно узнать, почему он так боится Джонса. Говорю тебе, Проже, для нас это вопрос жизни и смерти!

Было еще не совсем темно. Прожектор лодки бросал длинный луч света на воду. Корлис напряженно смотрел, как лодка смертельно медленно лавирует вдоль линии скал, окружающей котловину глубокой воды, являвшейся единственным выходом в большую, более глубокую часть лагуны, где было уже слишком темно, чтобы увидеть туземца —слишком темно из-за черных грозных туч, тянущихся от горизонта и чудовищно клубящихся нз ночном небе.

И вдруг лодка содрогнулась! Закачалась! Корлиса швырнуло на два метра в сторону. Ошеломленный, он вытянул руку, уцепившись за кормило и толкнул его назад. Лодка по-прежнему оставалась в резком перекосе, двигатель хрипел на полных оборотах, а потом — непонятно каким образом — они вновь поплыли дальше.

— Мы налетели на скалу! — крикнул Корлис.

Он ожидал, что сейчас в лодку хлынет вода, потянув их в темную пропасть. Словно откуда-то издалека донесся голос Проже — заинтригованный, встревоженный:

— Это была не скала! Мы уже миновали мели и сейчас находимся на глубокой воде. Сначала я думал, что это каноэ, но его бы я заметил.

Корлис расслабился, и тут последовал новый удар. Его с силой швырнуло на борт. Отчаянно, наощупь, он искал какого-нибудь упора и тут заметил, что лодка наклоняется под опасным углом. С отчаянным криком он бросился в другую сторону, чтобы своим весом выравнять положение. Один бы он этого сделать не сумел, и в душе поблагодарил судьбу, наделившую его интуицией, благодаря которой он выбрал в команду именно этих твердых и быстрых людей, людей, которые как и он сам могли поспорить с любой опасностью и в критическую минуту не ждали приказов. Все как один они бросились уравновешивать перекос.

Лодка выпрямилась, рассекая волну.

— Потише! — хрипло бросил Корлис. — Направьте прожектор на воду! Нужно увидеть, где мы.

Кто-то из мужчин повернул прожектор, и сноп света упал на воду лагуны. Сверкнув, он отразился от нее таким ослепительным блеском, что Корлис на мгновение ослеп. А потом...

Он содрогнулся. Никогда до конца жизни не забыть ему ужаса, охватившего его при виде кружащихся в черной бездне кошмарных теней.

В призрачном, рассеянном свете прожектора в воде буквально кишели акулы! Массивные тела поблескивали треугольными плавниками. Их были сотни — длинных, чудовищных, похожих на торпеды.

ТЫСЯЧИ.

Вглядываясь расширенными глазами в воду, он уже знал, что где-то там наверняка было разодранное на куски тело туземца. Лодка, столкнувшись с гигантской рыбой, закачалась, совсем как человек, страдающий от головокружения. Голландец молниеносно повернул руль, лодка резко отвернула и выпрямилась.

— Возвращаться! — загремел голос Корлиса. — Назад, если вам дорога жизнь! Курс на берег! Вытащить лодку из воды! Они хотят нас перевернуть!

Вода кружилась и бурлила, мотор работал на полных оборотах, лодка содрогалась и скрипела, а над ними вздымались враждебные черные тучи. Первый порыв ветра, как удар молота, брызнул на них водой, когда с безумной поспешностью они вытаскивали лодку на берег.

— Быстрее! — крикнул Корлис. — Быстрее! Собрать снаряжение и бегом в барак. Мы оставили Дентона и Тарейтона одних с этим дьяволом в человеческом обличьи. У них нет ни одного шанса, ведь они даже не знают, с кем имеют дело.

Струи проливного дождя секли его по лицу, почти прижимая к земле, пока он не повернулся к ним спиной. Люди бежали, безжалостно подстегиваемые в спину дождем и ветром — длинная, тонкая вереница мужчин, отчаянно пытающихся уйти от ада безумствующего шторма.

Вой ветра доносился до ушей чудовища, сидящего в бараке с одеревеневшими мышцами и напряженными до предела нервами. Для его обостренных чувств, занятых одной мыслью о бегстве, мрачный мир деревянных коек был местом нереальным, фантастическим. Жуткие желтые тени метались по стенам, когда свет свисающих с потолка ламп то усиливался, то снова слабел в безумствующем потоке воздуха, проникавшего сквозь щели стен этого барака.

А потом начался ливень. Казалось, что грохот дождя разобьет крышу. Но, по крайней мере, она была сделана прочно и не протекала. Разгоряченный, обезумевший разум чудовища поразила мысль о том, что люди, которые сейчас снаружи, в этой страшной буре, через минуту появятся в бараке — конечно, если спаслись. Впрочем, оно не очень-то надеялось, что им не удалось уйти от опасности.

Отбросив бесплодные размышления, оно всей силой своей нечеловеческой воли сконцентрировало внимание на двух мужчинах, которые преграждали ему путь к свободе и должны были умереть в ближайшие две минуты, чтобы бегство увенчалось успехом.

Две минуты! Чудовище холодно уставилось на двух охранников, в сотый раз за последние полчаса анализируя свое положение.

Дентон сидел на краю кровати: низкий, неуклюжий, возбужденный. Он шаркал ногами, вертелся, то и дело энергично проводил пальцами по блестящему пистолету, который держал в руке. Перехватив внимательный взгляд «Джонса», он замер и что-то пробормотал себе под нос, что лишь убедило чудовище в его ожесточенности.

— Эй, ты, — резко бросил мужчина, — я вижу по твоим глазам, что ты что-то задумал. Даже не пытайся! Я в этих местах уже двадцать лет, и можешь поверить, прикончил уже не одного. Можешь не говорить, что у тебя хватит силы, чтобы разорвать меня на куски, я видел, как ты разделался с Проже сегодня утром, и знаю, на что ты способен. Но не забывай, что этот маленький кусок железа уравнивает наши шансы.

Он помахал револьвером с явной уверенностью в себе. «Если бы вернуться к обычному облику,— подумало чудовище,— я смог бы убить его, несмотря на оружие, но тогда мне не удалось бы снова преобразиться и уйти из барака. Я оказался бы в ловушке!»

Постепенно до его сознания дошло, что теперь говорит американец:

— То, что сказал Дентон, касается и меня. Нет такой вещи, которой я когда-нибудь уже не сделал! По-моему, Перрати был парнем что надо, и мне не нравится, как он погиб. Предупреждаю, в случае чего мы пустим тебе пулю в голову. Знаешь что, Дентон? — Он полуобернулся, серые глаза его блестели, ноздри приплюснутого носа раздувались. — А может, взять его на мушку, а Корлису оказать, что он пытался бежать?

— Нет! — Дентон покачал головой.— Корлис вот-вот будет здесь со всеми остальными. А кроме того, это будет обычное убийство.

— Ба, — воскликнул Тарейтон, — убить убийцу — не преступление.

Чудовище с беспокойством поглядывало на Дентона: у человека было оружие, ничто другое не шло в расчет.

— Люди, либо вы спятили, либо перетрусили, — сказало чудовище, стараясь казаться равнодушным. — Мы же находимся на острове, и никто из нас отсюда не уйдет. Если бы я вышел сейчас в эту бурю, то провел бы под открытым небом паршивую ночь, а утром вы все равно нашли бы меня. Или вам хочется сидеть и охранять меня всю ночь?

— Черт побери, — сказал Тарейтон, — это мысль. Вышвырнем его на двор, закроемся изнутри и вздремнем чуток.

В душе чудовища родилась надежда, но тут же погасла, как задутая свеча. Дентон отрицательно покачал головой.

— Нет, я не сделаю этого даже с бешеным псом. Но мне кое-что пришло в голову. — Голос его звучал насмешливо: — Тарейтон, покажи этому джентльмену, что мы с ним сделаем. Возьми веревку с того гвоздя за тобой и свяжи его. А я буду смотреть с этой хлопушкой в руке, чтобы не случилось никаких неожиданностей. Помни об этом, или пожалеешь.

— Я не дурак, чтобы бросаться на Тарейтона и получить пулю в спину,— хриплым голосом сказало чудовище.

Однако на самом деле идея показалась ему стоящей: американец на долю секунды заслонит пистолет. «А если даже нет — неважно. Он будет рядом, впервые один из них подойдет близко, а это все, что мне нужно. Никто из них не подозревает, что его ждет...»

ПОРА!

С тигриной стремительностью оно прыгнуло на Тарейтона. Как молния мелькнули перед его глазами вытаращенные глаза и рот, открывшийся для крика. Оторвав американца от пола, оно резким движением швырнуло его в Дентона.

Хриплый удивленный рев англичанина слился с испуганным баритоном Тарейтона в единый крик боли, когда они столкнулись и оглушенные врезались в ближайшую стену.

Чудовищу хотелось кинуться на них и разорвать на куски, но не было времени даже проверить, живы они или нет. Давно уже прошли те две минуты, что оставались ему. Было слишком поздно — слишком поздно на что-либо, кроме немедленного бегства.

Оно толкнуло двери и со страшной силой врезалось головой в Корлиса. Потеряв равновесие, оно полетело назад, увидев в ту же секунду за спиной предводителя плотную фигуру Проже. Остальные мужчины шли следом.

В эту ночь беснующегося шторма мгновение казалось бесконечностью. Желто-оранжевый свет ламп бросал призрачные блики на лица удивленных людей, сгибающихся под напором непогоды. Изогнутая стрела молнии высветила перед ними худое, похожее на волчью морду, лицо «Джонса», пытающегося обрести равновесие.

Удивлены были обе стороны, но чудовище опомнилось первым. Ведомое ненавистью, она как таран ударило Корлиса, который как биллиардный шар полетел назад, на Проже. Чудовище выскочило наружу, в ночь, прямо в середину ливня и ветра.

Сначала оно метнулось против дикой силы стихии, наклонив голову и напрягая все мышцы, но потом в проблеске озарения поняло, что медленные движения превращают его в удобную мишень, перестало сопротивляться ветру и помчалось, подгоняемое им на восток, к поблескивающим чернью водоворотам, хлестаемым яростными порывами урагана.

На бегу оно срывало с себя одежду — рубашку, штаны, ботинки, носки; в свете перечеркнувшей все небо молнии люди Корлиса увидели его высокую нагую фигуру на фоне неба.

Потом они увидели его еще раз — освещенная непобежденная фигура на краю скалы — а затем он исчез, - погрузившись в черные бездны яростно бурлящих волн. Корлис наконец сумел заговорить:

— Теперь он наш! — крикнул он, перекрывая бурю. — Отсюда ему не уйти!

Прежде чем он успел что-либо добавить, волна людей внесла его через открытые двери в барак. Дверь захлопнулась.

— Черт возьми, что ты имеешь в виду? — воскликнул, еле переводя дыхание, Проже.— Этот дурень покончил с собой. Ставлю все, что имею — живым он оттуда не выйдет.

Корлис с трудом пришел в себя, но когда начал объяснять, буквально залил всех потоком слов.

— Говорю вам, — закончил он, — это доказательство. Умник был прав: эта адская тварь — владыка акул, в человеческом облике, и мы схватим его, если поспешим.

Слова падали, как пули из пулемета:

— Понимаете? Там, где он прыгнул, нет выхода из лагуны, за исключением, узкого канала, по которому мы плаваем на своих лодках. В одном месте канал подходит к берегу, и там мы его остановим, не дадим уйти в открытое море. Умник!

— Да, шеф! — Высокий костлявый англичанин живо подскочил к нему.

— Бери пару людей, возьмите динамит со склада, прожектор и займите пост на берегу возле канала. Время от времени взрывайте заряды под водой. Ни рыба, ни какое другое живое существо не выдержат подводного взрыва. Прожектор направьте на воду. Там очень узко. И не пропустите его!

— Об одном ты забыл, шеф, — оказал Проже, когда Умник и его люди ушли. — Там, где эта тварь прыгнула в воду, все-таки есть выход в море. Вспомни узкий проход между двумя вертикальными скальными стенами. Акула могла бы там проскользнуть.

Корлис покачал головой.

— Я не забыл. Ты прав, акула могла бы там пробраться, но это существо в своей естественной форме имеет огромные сильные плавники. Они слишком велики, чтобы поместиться в таком узком проходе: их разорвет на части. Теперь понимаешь? Чудовищу придется остаться в человеческом облике, чтобы через этот проход выйти в открытое море, а в таком виде он может быть менее опасным, иначе не вел бы себя с нами так осторожно. Он...

Его прервал глухой звук взрыва. Неторопливая, безжалостная улыбка удовлетворения появилась на его лице.

— Первый взрыв! Это может означать, что чудовище пыталось проплыть по каналу. Мы загнали его в тупик! Или оно рискнет преодолеть тот проход в человеческом облике, или завтра мы его убьем — в любом облике. А сейчас быстро, каждый берет фонарь и ружье и занимает берег. Мы не позволим ему выйти из воды!

Море было слишком бурным, волны слишком высокими, ночь слишком темной. Предчувствие несчастья — ледяное, зловещее — пронзило холодные рыбьи нервы чудовища, пытающегося в человеческом облике удержаться на поверхности, чтобы не задохнуться. Оно яростно сражалось за жизнь, несмотря на гром, рев и волнение на море.

Призрачная морская стихия окружала его стеной тьмы со всех сторон, кроме одной. Именно там, перед ним, где вода сверкала белизной, даже в темноте видно было пенистые волны прибоя. В этой пенистой белизне оно видело темную полосу — единственную дорогу к свободе, ведущую в безопасные, бескрайние воды океана.

И именно через этот сотрясаемый штормом канал лагуны, указывая дорогу, плыла в сторону океана акула.

Чудовище с трудом удерживалось на поверхности: яростно перебирало ногами, месило руками обезумевшую морскую воду и, напрягая взгляд, следило в темноте за слабым поблескиванием треугольного плавника, мчавшегося по узкому проходу к свободе. Плавник, исчез, потом снова появился, едва видимый на фоне серо-белых волн.

Акула проплыла и теперь была в безопасности. Слабый контур плавника исчез в черноте грохочущего океана. Чудовище заколебалось — теперь его очередь. Страшно было подумать о штурме этих ревущих вод в хрупком человеческом теле.

Оно рыкнуло от ярости, что планы его пошли прахом, издав высокий, пронзительный, нечеловеческий крик ненависти, и повернулось к берегу, снедаемое диким желанием таранить этот кордон людских тел, не обращая внимания на опасность.

При виде факелов, усеявших берег, оно вновь рявкнуло и гневно фыркнуло. Каждый факел — даже в этом дьявольском дожде и ветре — бросал бледный, мерцающий круг света, а за каждым из них нетерпеливо переступал мужчина с ружьем наизготовку.

Дорога была закрыта, чудовище понимало это, несмотря на безумное желание выбраться на берег. Оно оказалось в ловушке. Этот участок лагуны был заблокирован так хорошо, словно сама природа ждала миллионы лет, чтобы запереть здесь существо из глубин.

Еще раз обратило оно свои холодные, стеклянистые глаза ко входу в канал. Стальные челюсти щелкали, губы сжались в виде узкой морды акулы — и существо бросилось в беснующиеся волны.

Сначала оно ощутило необычайную скорость и инстинктивно попыталось повернуть, но образ акулы-проводника уже затерся в его памяти. Вода ворвалась ему в рот; чудовище плевалось, кашляло, боролось и вдруг в мгновение ока поняло свое страшное будущее. Прямо перед ним вертикально поднималась скальная стена — высокая, чёрная, мрачная, безжалостная. Оно яростно повернуло и нырнуло в сторону, но никакая сила уже не могла справиться с непобедимой стихией.

Еще один взгляд на свою судьбу, еще один вскрик дикого удивления, а потом неописуемая боль, когда голова его разлетелась вдребезги от удара о твердую как сталь стену. Поломанные кости, разодранные мышцы, раздробленные конечности — все это подхватил и понес океан.

Акула-лоцман почувствовала свежее мясо и вернулась. Потом к ней присоединились еще несколько — темных, кружащихся в воде фигур.

Шторм продолжался. Люди замерзли, промокли, устали. Когда Корлис направил первую лодку на спокойные уже воды лагуны, к узкому, все еще грохочущему проходу, на его лице, утомленном долгим бодрствованием, было упрямство.

— Если чудовище рискнуло, — сказал он, — мы уже ничего не найдем, но будем знать. Там есть подводное течение — в месте, где канал поворачивает, и только крупная рыба может с ним справиться. Любое создание будет размозжено.

— Эй! — с тревогой воскликнул Дентон, с лицом все еще белым от боли, — не подходите слишком близко. Нам с Тарейтоном на сегодня хватит.

Был уже полдень, когда Корлис наконец убедился, что в лагуне нет никакого опасного существа. Когда они плыли к берегу, усталые, но спокойные, южное солнце заливало светом изумрудный остров, сверкающий и искрящийся в оправе из волн огромного сапфирового океана.