Чужакам тут не место!

Анонимное письмо вместо предисловия

После вождя с символичным пятном на голове, меченного Свыше, моя страна лопнула, будто красный шар, страна до сих пор сдувается. Железный занавес рухнул – и темные герои (или, на чей-то взгляд, антигерои нашего времени), поколение обочины, оставили свои опустошенные края. И на Запад. За пиратской добычей. В переломное время, когда открыты иммигрантские шлюзы. Суицидальная Европа все еще вешается на своих же кишках демократии и гуманизма. И это, конечно, начало конца. Повесть основана на реальных событиях. О субкультуре-бескультурье грабителей стран. Не первая, но последняя повесть автора. Чьи тексты храню в сундуке. Кого больше нет. Мы были знакомы. Он, понятное дело, не претендует на звание писателя. Ведь писатель ему виделся как единое со своим народом, неразлучное, особенно в болевые переломы истории, как ныне у его родины. Автор также осознавал, что миссия настоящего писателя – занять праведную сторону, пусть и банально звучит, но быть воином света. Автор, однако, другой. О чем сожалел.

В детстве мечтал стать бандитом. Так и остался до сих пор в детстве. Вечно молодой.

У нас мало бензина. Вдобавок масло – кот наплакал. Как бы не заглохнуть на трассе. И только что проехали знак Sweiz. Наконец-то. По нашим непроверенным данным, тут даже азартнее, чем в Монте-Карло. Тоже скорехонько обогатишься, но преступным путем. Слухи будто полиция гуляет в розовой форме. А в кобуре леденцы вместо пистолетов. Мусора, дескать, сосут. Будто местный уголовный кодекс такой мягкий, что сгодится за подушку в темную грозовую ночь. Будто в магазинах манекены взамен охранников. Готов поспорить на свой последний зуб, что были времена, когда люди, точно так же трепались о заокеанской стране Эльдорадо. Как там дикари, мол, вооружены исключительно бананами. А море – по колено. Время, тик-так, движется. Джентльмены удачи не меняются.

Незачем удивляться, что по Европе уже прокатилось пополнение криминальных энтузиастов. Кто без раздумий и головной боли о тюремных перспективах. Это правильно. О тюрьме будет время подумать в тюрьме. Такие энтузиасты еще натрут глаза луком. А после расскажут по ушам апокалипсическое дурогонство, как замышляли демократию с флажком. И даже взорвали сарай. Так что давайте жилье и пособие беженца. Таких дешевле оплатить киллеру, чем кормить и греть по приглашению и с барского плеча Женевской конвенции. Впрочем, Европа сама виновата. Нечего себя рекламировать на весь мир как приют для неудачников. Кусайте локти. Прячьте кошельки.

Вот вам ключ-предыстория к нашему путешествию. Едва пересекли границу, а уже на капле, чтобы заглохнуть. Это нельзя. Не то жди, что угодишь в лапы и наручники полиции. Конечно, мы туда, как ни крути, так или иначе, рано или поздно попадем. Дорожка протоптана. Колея наезжена. Но в новой стране не хочется сразу в колючеобразные объятья тюрьмы. Вначале – погулять бы!.. Если машина заглохнет – полиция возможно заметит. «Ваши документы!» – потребуют. Что при себе у всех, кроме меня, но и то – белорусские, где просрочены польские визы. Возьмешь отпечатки пальцев, и прояснится, как прежде замечены под другими вымышленными именами. Тогда неизбежен каменный мешок депортационной тюрьмы. Обычная судьба прибывших сюда. Коли не галопом по странам, значит – тюрьма. Не мы придумали эти ежовые правила.

Ах, да! Забыл представиться. Похвалиться о себе нечем. Моя жизнь в глаголах – дисквалифицирован, отчислен, изолирован, уволен, депортирован, отлучен. Нечего, говорю, отбиографировать хвалебного по меркам системы. Мир отказался от меня. И я тоже отказался от мира. «Незаконное пересечение государственных границ, Victor», – болтали на европейских судах. А потом загородили мое небо решеткой. Я не согласен. Верните мой смех! Отдайте и небо! Я снова хочу упасть в небо! Не вы сотворили планету, чтобы указывать, где ходить, а где – нельзя. Я, например, сам себе хозяин Дальше раскрашу с оттенком темного юмора. Не то вы, доходяги, мертвые живые, гляди, завянете от ужаса и тоски. Порой не хватало адреналина, чтобы ощутить себя человеком. Кому-то довольно прыжка с парашютом. А мне и на земле уютно. Бежишь, бывало, с только что похищенной курткой «Дольчепропало». За спиной, на «хвосте» – и продавцы, и охранники, и прохожие, кому нечего делать, в целом шумная и бегущая толпа. Что скажешь – весело. Догонят – затопчут. Вот, черт побери, житуха! Улизнешь от них – затем новенькое «дольче», конечно, в печку приюта бездомных взамен дровишек. Не иначе. Ведь я воспитан на сказаниях о Робин Гуде, Дубровском и экспроприациях капиталистов. Поэтому дома и кошельки не беспокоил. Там простые, как я, люди. Больше отдавал предпочтение магазинам. За что отвечать в первую очередь перед толстосумами. Эти из-за меня не обанкротятся. Какой там голодать! С ними вдобавок страховые компании. Или там, случалось, чего греха таить, давал сражение настигшим меня врасплох магазинным охранникам. Хотя какое, боже, сражение! Больше брал на испуг. Или крикну: «У-у-у!» Или: «А-а-а!» Или в качестве зрительного спецэффекта обнажу иглу шприца. Дескать, стоять на месте и считать до ста! Или еще драгдилеру, то есть, говоря по-русски, барыге, вправим мозги вмешательством карате. Ну а наркоту и деньги конфискуем в целях безопасности социума. Или еще!.. Хотя довольно. Не то, Витя, жди очередные тюремные каникулы и гордое одиночество в «обезьяннике». Припишут там задним числом. Мало, что ли, было? Тише, потише, тсс-с. И без того уже ясно, что тебе, хвастуну, по душе вой полицейских сирен и гром темного неба. Лишь такой музыке улыбнешься деснами. Да, деснами. Зубы растерял по миру. Довыпендривался. Ну и ладно. Тоже мне – ха-ха! – беда. Как сказал мой беззубый экс-сокамерник Тыреткин: «При нынешнем развитии медицины – один укол и проснусь с новой челюстью».

К месту ли мой восторг? Тут, знаете ли, не совсем я. Все это моя тень. У каждого своя тень. Надеюсь, дальше различите, где я, где она. Как бы два автора. Давайте начистоту. Даже у солнца и свет, и затмение. С какого перепуга надо врать, будто я исключительно и подозрительно хороший – любите, на руках носите?!

На счет перечисленных выкрутасов – не советую повторять, как и все, что случится далее… В тюрьму приходишь и уходишь. От себя не скроешься.

Какие мои шансы в будущем? Незавидные шансы. Скончаться при очередной тюремной голодовке? Погибель от ножа в руке такого же отчаянного, как я? Если, правда, не пристрелят при покушении на политикана? Должен ведь кто-то этим политиканам оборвать карманы и маски! Ибо звезды по-прежнему ждут своих стальных и голодных ребят. Или так. Или опять душа на лезвии ножа. Устал от себя. Я уже давно на краю гроба. Хотя мне некому подать сбитых досок. Хотя не надо мне ваших досок. Придет время – верните меня ветру во время дождя. И за это спасибо. Ну, вот и все мои шансы, если без юмора, как обычно. А пасмурно серьезным встречусь не всегда. Иначе бы давно разбежался и прыгнул, пусть и не со скалы, то небоскребов всем хватит. Не под лучом счастья я родился. Под лучом счастья родился не я. Ну вот опять отговорки своих неудач. Уже и лучи, и чуть ли не звезды ему виноваты. Нет бы еще раз заглянуть в себя.

Я увлекся. Монолог затянулся. Прежде не имел возможности выговориться. Не с кем. Что ж, раз так – пусть бумага впитает мою боль.

Пора о других. В главных ролях – в машине нас пятеро. На заднем сиденье трое. Девушку называли Малой. Так всех девушек окликают в Гродно. А тут она одна. Не ошибешься. И красивая до того, что пока не изобрели настолько белой, без единого пятнышка бумаги, куда уместно перенести на хранение ее красоту. И нет такого чистого воздуха, где позволительно прокричать без пощады голосовым связкам о красоте Малой. Разве что на горных хребтах Гималаев. Ну, или еще гора Пик коммунизма. Вот, к слову сказать, две возвышенности, к которым не стыдно прийти с поклоном. О природе вспомнил неспроста. Мы проезжали горы.

За рулем Чифир. Он годился нам в отцы по возрасту. С заднего сиденья я видел его татуированные кисти, следы неволи, «пакши забитые». И в какое такое будущее дорулят нас эти руки? С ним и Малой я познакомился давно-давно. Это когда два года тому обратно тоже отправился искать правду в вечнозеленый Амстердам.

Левее Малой – Ежик. Под глазами – синие мешки. На щеках – румянец. Его бросало то в холод, то в жар. Будто лихорадка. Но здесь хуже того – «ломка». Ему бы «медленный», или метадон, или субитекс. За азарт к наркотикам прозвали Ежиком. И нам не встретить драгдилера на трассе. Лишь у Ежика осталось немного франков. Еще в Дании предусмотрительно разменял кроны. Как в воду глядел. Конечно, глядел. Уже какой год на игле. Его франков хватило бы на бензин. Но барыгу сложнее кинуть, чем заправку. Так, по крайней мере, нам вразумлял Ежик.

– Заглохнем на трассе и вообще никого не кинем! – сказал Чифир.

– Если только белку на каштан. – Малая зажгла сигарету. – Но каштан Ежику вряд ли поможет.

– Ой, «сбагрите» меня в больницу! А потом делайте, что хотите! – распорядился Ежик.

– Давай без одолжений! – Чифир сердито посмотрел на него в зеркало. – Не то продолжишь пешком. «Тазик» голодный! Не видишь?.. И какая больница? Это все равно что сдать тебя мусорам, в «департационку»!

Чифир закипел. Вероятно, лишь по старой дружбе не выкинул Ежика на обочину жизни.

– Паспорт «запалится», – Чифир смягчил голос. – И пишите пану в Польшу. Свое имя вскроешь. Визу уже не получишь. И надо тебе эти «рога»?

– Я закопаю паспорт.

– Где? Кругом лес и горы, – сказал Чифир. – Забудешь, где спрятал.

– Он флажок поставит. – Малая, кажется, умышленно выдыхала сигаретный дым на Ежика.

– Сейчас стошнит! Не дыми на меня! – Замученное лицо Ежика подтверждало его слова.

– Думаешь, нас от тебя не тошнит? – спросила Малая.

На том болтовня потухла. Все устали. Позади – дорога из Дании. Разве что Чифир разговорился в приступе гнева после баночки энергетика Redbull. А Еж по-прежнему не инвестировал сбережения в бензин. Эх, докатаемся!.. И не то чтобы крадем и тырим на каждой странице черных книг, а на топливо, странное дело, ни цента. Было время – были деньги. Которые отправляли на родину, если накоплялась сумма более-менее. Ведь при аресте полиция, вероятно, отберет… А с дорогой сюда не рассчитали. Привычка будто, как всегда, прорвемся на авось. Впрочем, был повод, отчего срочно покинули Denmark. И этот повод, по прозвищу Борода, сидел справа от Чифира. На днях он гулял с Малой ночью. И вдруг кого-то за чтото поцарапал ножом. Я там не был. Подробности не знал, не расспрашивал. Не мое дело. Но удивлялся. Борода в магазинных кражах волновался до пота на лбу и краски на лице. То и дело шептал, будто заклинание: «Ой, заметили. Ой, поймают! Что же будет!» Хотя в действительности замечали редко. И вот с ножом не дрогнул. Чифир его упрекал. Борода объяснял:

– Он сам на нож прыгнул. Я не ожидал. Шахид, наверное.

– Не мог дать ему подзатыльник и разойтись?! Мы из-за тебя!.. – Чифир не договорил то, что не нужно договаривать.

Ну, если бы не Борода… Чифир смотрел то на него, то оборачивался на Малую позади. Отвлекался. Выезжал на встречную полосу. Борода поправлял руль:

– Я не спортсмен, чтобы раздавать подзатыльники. Я пью пиво. Я вообще мог уйти оттуда. А Малая разгребала бы. Это ее проблемы.

– Уезжай домой! – настаивал Чифир. Он всю дорогу на этом настаивал.

– А какой Санта-Клаус раздаст за меня долги? – спросил Борода.

– Я помогу, – тихо сказала Малая.

– Не надо. Ты сама босота… Я ему жопу поцарапал. Ему там, в Афганистане, через день по жопе стреляли. Переживет. И нас знают только в лицо.

Потерпевший, объясню, был афганцем.

– Не нужно знать фамилии и лица. Все проще, – сказал Чифир. – В той деревне мы были единственными русскими. И только ты один с рыжей бородой… Фотографии и фамилии есть у иммиграционных служб.

Борода гладил свою бороду. Он всегда ее гладил, когда задумывался не на шутку. Вообще-то обычно Борода другой, молчаливый, будто пиво во рту. Две страны подряд не брился. «Будто местный», – так комментировал огненно-рыжую бороду. Действительно, чем не викинг, если нарядить в доспехи? Ему тоже позарез нужны деньги. В Гродно поджидают алименты, кредиты, налоги, долги. Того жди, отчалишь в тюрьму. У Луки не сорвешься. Бороде оставалось два выхода – или ворота казино, или дверца автобуса до Европы. С Ежиком – иначе. Ему лишь бы свалить на Запад. Это птичкам теплее к югу. А пацанам в «теме» – на Западе. Да, в Гродно краденое долго не проколешь по венам. Там срок заканчивается на мягкий знак… Даже одноразовый дозняк выйдет тюремным боком. У царя не сорвешься. Потом в тюряжке только останется поджечь последней спичкой оптимизма край письма со словами: «Здравствуй, мама! Здравствуй, папа!» Там баланда, а не «чего изволите, мистер?» Как без «передачки»? В шныри пойти-податься? Носки стирать-крахмалить кому попало? А кто-то даже спасается детским кремом «Надежда»… Так что Ежик, как тьма ему подобных первопроходимцев, тут в своей тарелке, швейцарской тарелке. Такой портрет я ему дал еще в начале знакомства. Я его сразу узнал. Я себя знал…

«Не в ту компанию ты, Витя, попал», – кто-то мне скажет. Гляди-ка, умник! Ну попал. Ну и пусть. Я не папа римский и не честный прокурор, чтобы этих ребят осуждать. Идеальных людей давно не ищу. Трудное занятие. Даже утопия. Проще уйти на ПМЖ в лес и общаться только с птичками и муравьями. Они хотя бы не врут, не завидуют, не хвастаются и т. д. Я радовался, что оказался с этими белорусами. Прежде был с другими: грузины, молдаване, прибалты. Люди, на мой взгляд, хорошие. Но их языки не понимаю. Порой бы поддержать разговор, да не пойму, куда вставить слово. В бандах, пусть и мелкопреступных, скромных, различаются лишь языки. Другое, главное, не меняется – уверенные в себе, задиристые ребята. Да и что там банды. Путешественники были такими же. И Магеланнус, и Кортес. По пути они иногда отвлекались от компасов, чтобы покорять народы и отбирать лучшее. Иначе не выжить, дорогу не окупишь. Попутно они тоже записывали экстрим-мемуары по блокнотикам и судовым журналам. И если не ломали шею раньше срока, то, как правило, заканчивали жизнь в нищете, под забором. Обычная судьба авантюристов.

О да, я пытался расширить географию воронежской преступности. Конечно, обзванивал и приглашал своих бритоголовых, как я, оболваненных земляков. Бывало, мы не один киоск с жвачками взломали плечом к плечу. И не одну сумочку «подрезали» у бабушки на костылях. Ну ладно – не пугайтесь. Про бабушку шучу. И за костыли – тоже. И все-таки мы могли сделать одолжение и обогатить криминальные европейские хроники. А то и – кинематограф. Но мои земляки, ну те, которые пацаны, оболваненные, не торопились. Мы, Витя, дескать, твои слова не ставим под вопрос. Но что, если ты там не трезвый? Ну, слишком эти европейцы, по-твоему, мягко стелют. И жилье, и пособие, и лечение – нате. В сказке, дескать, так мягко даже не стелют. Подозрительно. Курочку, дескать, тоже откармливают, чтобы бульончик получился наваристый. Так они от-т-тягивали приезд. От-тя-ги-ва-ли. И дотянули, что теперь отбывают по улице Желябова. Это там воронежская Бастилия.

И другая причина визита Швейцарки. Начался декабрь. Открытие воровского сезона по магазинам. Незачем сумка. Нужное и заветное спрячешь под куртку и штаны. В скандинавских странах, к примеру, куртка порой и летом не по погоде. Швейцария южнее. Всему, стало быть, свое время. Страна под тенью Альп уже давно жгла страницы нашего черного календаря. У магазинов свои плюсы и минусы. Да, криминал мелкий. Зато не то что дом и кошелек. Видишь, чего берешь. Ну а поймают, то жди – хи-хи! ха-ха! – штраф. Потом еще штраф. И еще … Бумага все стерпит. Плохо, что неизвестно, какой штраф окажется не угрозой, а последней слезой терпения и тюрьмой. Стратегически важно во время смотать удочки и дать стрекоча. Куда дальше? Тоже мне вопрос на засыпку! Мало, что ли, мест? И очередная одна страна победно перечеркнута жирным черным крестом на карте.

Вот и пролил свет, зачем мы явились не запылились. Ну а я? Пусть уже представился, но окончательно не понял, какие черти сюда затянули? Себя труднее понять, чем других.

Пункт нашего назначения – городок Базель. Позавчера мы мерзли гусиной кожей при датском морозе. А тут доживала осень. Будто попали сюда не с машиной обыкновенной (белый, старенький, кое-где ржавенький «ниссан-премьера»), а попали сюда на машине времени.

У меня свой календарь, свои мерки времени – по странам. «О, это стряслось всего лишь три страны назад». – порой, знаете ли, крутится колесо воспоминаний. Ну а итогом моих странствий стали запреты на въезд в ряды образцовокапиталистических стран. Временный въезд – не то что там, мама родная, проживание. Там – год. Где-то больше. Поймают – опять загородят небо решеткой до тех пор, пока не вышлют. «Как же так, Витя, почему, отчего?» – спросите вы. Я же рассказывал. Ну ладно. Так и быть. Повторю. Просто я хотел стать похожим на Иосифа Виссарионовича Сталина в молодости…

Возле руля навигатор, то есть нави. Зачем излишне длинные слова? Нави показывал несколько заправок поблизости. Зеленая стрелка поворота появлялась на экране с опозданием. Отчего проезжали мимо. Затем вынужденно пересекали сплошную линию дороги, чтобы вернуться к повороту. На то они и правила, чтобы их нарушать. По-прежнему сигнал красной лампочки – масло, еще масло! Кровь из носа нужно масло! Нави показывал окольные тропинки через леса, поля, горы. Некто запрограммировал его, будто так, у черта на куличках, быстрее.

Теперь заправка. Рetrol killers, дубль первый. Наконец-то. Остановились неподалеку от бензоколонки. Чифир вылез из машины и заклеил номера серым скотчем. После приехали на заправку. Борода поместил пистолет в бак. Нажимал все кнопки методом проб и ошибок. И только ошибок… Горючего – ни капли. Машина позади нас – би-би! – сигналила. Я подумал: торопят, спешат. Вскоре заметил, что водитель показывал пальцем в наш заклеенный номер. Ему, спрашивается, больше всех, что ль, надо? Или много лишних пальцев? В Воронеже за подобные жесты у подобного каскадера пальцы сломаются. Там – это ему не тут. Там быстренько переобуешься в жизненный принцип «ничего не видел, ничего не знаю, моя хата с краю».

Горючее не текло. Заправка, видно, наученапроучена. Вначале – деньги. Жаль. Кругом машины. Довольно, чтобы скрыться среди них незаметно.

Значит, на другую заправку. Все молчали. Музыку не послушаешь. На месте магнитолы – дыра. На днях Борода в порыве ремонта соединил не те проводки. Отчего магнитола сгорела. Доломал, получается. И вот Чифир приютил свой мобильник в музыкальную дыру. Едва песня заиг… и телефон заглох. Разряженная батарея. В общем, у нас чуть ли не все по нулям.

– И надолго ты, Воронеж, с нами? – спросил Чифир. Он часто меня окликал городом.

– Посмотрим, – сказал я после паузы воспоминаний о планах на жизнь. – Месяца четыре… Больше полгода не рассчитываю. Короче, пока не выгонят.

– Всех одновременно не выгонят. Может, сделаем ставки, кто вылетит первым и последним? – тихо предложил Ежик.

– Ты там еще живой, что ли? – Чифир посмотрел в зеркало. – Тут не надо быть Нострадамусом. Первым вылетишь ты! Я сам тебя за шкирку отволоку в нарколечебницу!

– Я не твой сынок, чтобы ты меня принуждал к лечению.

– Такого сынка, если хочешь знать, я вообще прикопал бы! Безнадежная «шкура», а не сынок…

Еж не огрызался – то ли не было сил, то ли доводов. После тихой паузы Чифир спросил меня:

– А куда потом?

– Обратно во Францию. Сниму жилье. Попробую найти работу. Всю жизнь по магазинам и хатам не пробегаешь. У меня уже возраст не тот.

Мне было двадцать пять.

– Нет-нет, воровать никогда не поздно! – спорил Чифир. – Хотя в чем-то ты прав. Если до тридцати себя не изменишь, то потом уже «поздняк» метаться. Тропинка протоптана!.. Сейчас я не знаю, с какой стороны подойти к работе.

Он явно принял мои слова как едкий намек на его возраст – сорок. Но я, честное слово, ляпнул не со зла.

А теперь про очередную заправку: Petrol Killers, дубль два. Остановились, как раньше, неподалеку. По-прежнему не к добру светящаяся красная лампочка. Борода замазывал номера сырой землей. Попусту – куски ползли и падали. В конце концов, он махнул рукой – пофигу! И все мы тоже махнули. Я полил на руки Бороды минералку. Пусть отмоется. Зря испачкался. А скотч – нежелательно. Опять жди сигналы, пальцы, внимание. Ну а как без маскировки? Прежде нас останавливала полиция других стран и через день, и недели после того, как опрокинули заправку. Напоминание за краденый бензин. Ничего кроме угроз. В этот раз – иначе хуже. Пока не выхватили временные документы…

– Берите, если тут «голяк»! – Еж положил франки на приборную панель.

– Ого! Какой босяцкий жест на борту! – воскликнул Чифир. – Давно бы так!

– В башке туман. Не обессудьте, пацаны.

Но «голяк» исключался. Люди заливали бензин. И только потом ковыляли с пожертвованиями на кассу.

Горючее наполнило наш бак. И открою секрет. В науке «кидосов» много ума не требуется. Главное – рожу наглее и дело в баке. Я залил бензин до краев. Цену, конечно, не смотрел. Сел в машину. И вот беда. Мотор не заводился: «Ву-ву-ву». Неужели заглохли? Красная лампочка, казалось, загорелась ярче. Малая прикусила нижнюю губу, а я – свой черный капюшон. Борода опустил окно и закурил. Машина позади сигналила.

– Давай! – Чифир крутил ключ вправо, влево, вправо… «Ву-ву-ву», – звучал мотор и вдруг заревел. Мы тронулись с места. И тут же заметили, что к нам бежал кассир. Я весело удивился. Так весело, что волосы, не поверите, нежданнонегаданно и мгновенно выросли на моей дурной и бритой и встали дыбом. Думал, будто сейчас, как обычно, смоемся. Чифир нажал педаль газа! Выезд на трассу выдался полукругом. Кассир срезал дорогу и перекрыл собой шоссе. Отчаянный, видите ли, парнишка.

– Дай ключи! – Он кричал на английском. Уже заметил чужие номера.

Позади нас нет машин. Поэтому Чифир вернулся задним ходом на свободное место асфальта. Там, выяснилось, поджидал второй кассир. Мы закрылись изнутри – щелк, щелк по кнопкам. Чифир вертел машину на месте – то вправо, то влево. Кассиры еле успевали отпрыгивать. Не то бы ноги – хрясь! Чифир проверял их психологическую выносливость и ждал момента, чтобы рвануть изо всех лошадиных сил на трассу. Кассиры уже не кричали. Поняли: бесполезно. И тут новый удар жизни. Кассир, о наглец, вдруг проник рукой в машину и схватил деньги на панели. Все, на что раскошелился Ежик. Чифир остановился. Удивило, что окно еле открыто. Глазам не верилось, как сюда проникла ручонка! И такими ручонками осмелился взять на абордаж. И такие ручонки отсчитали себе на бензин и, клянусь своим черным капюшоном, бросили нам сдачу, аж пару монет. Чаевые, наверное. Жаль, что не провел презентацию чека после всего произошедшего. Они поняли, что ключей им не видеть, как своих затылков, а ногу отдавят. И поняли, что супергерои летают только в кино. Гора с плеч. Пронесло.

Мы уезжали. Кассир записывал наш номер на свою руку. Сообщат, конечно, в полицию. Давайте-давайте. Сколько вас таких, какихникаких, прежде сообщало! Одним горемыкой больше, другим меньше – не важно.

В машине затуманилось сигаретным дымом. Нервы. Чуть было не… Хотя какое там волнение. Вот раньше!.. Доза адреналина росла на глазах. Это поначалу не мог проснуться, пока не экспроприирую хотя бы спичечный коробок. Теперь же скучаю сонной мухой, если выдался денекдругой, когда за мной не ведут слежку, как минимум, ребята из фэбэай.

В деревне по пути Чифир притормозил. Дорогу переходил котик. Беленький, уточняю, пушистенький, еще не раздавленный жизнью. Что ж, подождем. Котик – это вам не кассир. Если кого-то и стоит любить, так это детей, мертвых и животных. Остальные – исключения, проверенные люди. Я вообразил, как в Воронеже прошел бы такой трюк. О да, переедут на пирожки. Будь я режиссер, то на съемки данного эпизода пригласил бы шустрого парня из фильма «Такси». Вначале, правда, придется наобещать ему золотые горы. А потом… А потом… А потом оплата картошкой. У нас, пусть зарубит себе на носу, свое золото. Я чесал затылок – где бы на повестке дня стырить видеокамеру? Но вот посмотрел на Ежа. Стало не до шуток. Его лицо выражало страдания. Вспотел. Трясся. Предстояло найти наркоболеутоляющее.

Вообще-то мы собирались в гости. Чифир там уже был, но дорогу запамятовал. Мобильник его так называемого друга, к кому ехали, отключен. Странно. Даже подозрительно. Это, конечно, не беда. Нам у «друга» не жить. Как ни крути, поедем в беженский лагерь. Нужны временные доки. Иначе не на что до поры до времени выписывать штрафы и красные карточки. У «друга» оставить бы машину. В лагере, как разведали, окажемся взаперти, будто в тюрьме, неделю, ну, может, две. Наши литовские номера привлекут внимание. Мало ли что… Вдобавок номера – они фальшивые, как и страховка, и техосмотр.

Под вечерним темно-голубым небом катались по Базелю наугад. Нет-нет, да тормозили возле прохожих. Поясню, что к прохожим имелись свои требования. Грязненькие, худенькие, невменяемые глазища – авось нарки. Замечательно – если бы еще шприц в руке, а не зонтик.

Остановились у двоих в черных капюшонах. Малая открыла дверцу и спросила:

– Эй! Где купить гашиш?

Начало издалека. Не сразу же к дискуссии о героине. Прохладный ветер дул в машину. Ежик вылез на улицу. Его рвало – зеленая лужа на асфальте. Прохожие засматривались, шли медленнее.

– Ему, наверное, гашиш уже не поможет, – сказал «капюшон». – Хе-хе.

– А где купить героин? Знаете?

Хорошо, что спрашивала Малая. Не подумаешь: полиция! При ее серебристом голоске колокольчиком и детской шапочке с бумбончиком.

– Вам лучше в Амстердам! – сказал другой «капюшон». И тоже напоследок: – Хе-хе.

Еще бы предложил слетать в Афганистан, подумал я.

Отсюда вывод: наличие черного капюшона не означает, что перед вами нарк.

И пусть Еж не плохой человек, если о поступках. Хотя у капиталистов тут другое мнение. Но нам это по барабану. Нам с капиталистами детей не крестить. Поэтому Ежик очень даже ничего себе пацан. И с этим пацаном немудрено сколоться всем. Кто-то выпьет и наркоту уже не отрицает. А коли яда нет под рукой, то и гори это синим пламенем. Выпьет еще и поползет до кровати. А теперь разве уснешь? Тут Еж!.. Наркота… «Образно говоря, плавал в лазурном море, а вынырнул из смрадного болота», – так нам однажды признался Еж.

– Эй, ты! Не знаешь, где купить «браун»? – Вопрос к прохожему.

– Что такое «браун»? – Героин.

– Так и сказали бы сразу.

– Ты не учи, как говорить! Где купить знаешь? – Нет.

– Что «нет»? – Не знаю.

– Врешь!!! – Ежик взорвался. – Я вижу: ты под кайфом! Твои глаза!..

Мне не казалось, что тот под кайфом. Глаза как глаза. Ежику не по себе. Крыша в огне!

Без толку взяли интервью у еще пяти небрежно одетых прохожих.

– Давайте на цыганский район! – спохватился Еж. На него уже не взглянуть без печали.

– Ты гонишь! Мы не во Франции. Здесь вообще нет таких районов.

– Есть! Есть! У меня чуйка, что есть! – упирался Еж.

– Тебя кумарит! Чуйка тут не при чем. – Борода, вероятно, усталый от дороги. Вот и отговаривал.

– Тогда сдайте меня в мусарню и отдыхайте, – спокойно сказал Еж. – Надоело. У мусоров хотя бы метадон.

Конечно, его не сдали в мусарню. Конечно, поиски продолжались. Теперь к подозреваемым в наркомании прибавились подозреваемые в проституции. Эти если не сами на «системе», то видели барыгу в глаза. Последние порой кучкуются вокруг да около предпоследних. Отныне поначалу спрашивали, как проехать на цыганский район? Люди вопросительно жали плечами. Дескать, не знаем, хата с краю. И уже потом гремел последний вопрос, контрольный выстрел, где взять героин? Тут люди не только жали плечами, но и виновато улыбались. А после зачем-то осматривались по сторонам. Некоторых о героине не спрашивали. Ведь хватало цыганского района. Видели бы они свои испуганные лица! На съемки ужасов бери без грима… Цыгане они и в Африке цыгане. Они напоминают не только о – дзынь-дзынь! – гитарах…

Все-таки один прохожий на фоне заходящего солнца рассеял тучи героинового кризиса. И подкинул адресок. Это вокзал SBB. Там, по его словам, рядом парк. А в нем… мы нашли барыгу. Вот он крупным планом: худенький, беззубенький, бледненький. Зрачки крошечные, заострите внимание, точки, едва ли видно. Значит, уколотый. Он вытянул на ладони две спасительные таблетки субитекса. Это не просто ладонь. Черные линии жизни – до чего грязь и тоска въелась в эти линии. Еж замахнулся-позарился выхватить спасение. Но барыга – то не заправка. Сразу сжал таблетки в кулак. Губы тоже недовольно поджал:

– Вначале, ребята, деньги.

Мы его окружили. Даже серьезная разбойница Малая хрустела не чипсами, а костяшками пальцев. Но это еще что! Вот Чифир! Там кулачище, как два моих кулака или четыре кулачонка разбойницы. Дашь по башке – так ой-ой! А вокруг – никого. И солнце уже в зените. О барыгу не хотелось пачкать руки. Как бы не дал дуба от контрольного подзатыльника. «За что сидишь, пацан?» – потом шпана проведет вступительное интервью за решеткой. – «Пустяки, – вздохнет пацан и возьмется руками за голову. – Грохнули тут одного за пару колес субитекса. С нами еще маленькая разбойница по делу прицепом». – «Да, не банк, конечно». – «Да-да, не банк».

Обошлось без крови. Чифир протянул барыге деньги, не абы что, а белорусские. В далеком Гродно столько хватит на бутылку пива, чтобы потушить свое лоховское горе. Обмен-обман состоялся одновременно. Мы уже разошлись, когда тот раскусил нашу военную хитрость. Обкайфованный. Поэтому заметил не сразу. Он догнал нас и раскритиковал в пух и прах на немецком!.. Это пропустили бы мимо ушей. Что нам немецкий, что там китайский! Барыга, другое обстоятельство, схватил Чифира за воротник куртки. Мне вспомнилась басня про слона и Моську. Чифир, конечно, вежливо зачитал его права: «Вы имеете право хранить молчание. Все, что выскажете…» А то ему делать больше нечего, кроме как читать права, кому попало. А после он благоразумно подправил барыге кулачищем – бах! – ухо. Мало ли что – вдруг не расслышал? Тот сразу убежал от нас. Бежал быстро. Впереди своего крика бежал.

Мы отъехали на машине в темный безлюдный двор. На заднем сиденье Еж размешал пальцем (грязь под ногтем) в белом одноразовом стакане с водой свое «спасение». Минута – и яд в его крови. По лицу ясно: ему не то что далеко, где-то там… легче, а даже неописуемо прекрасно! Он произнес несколько бестолковых восклицаний. Их тут не показываем. Бумагу жалко.

Вскоре Еж очнулся и заметил, как мы осуждающе сверлим его глазами:

– Что еще? В жизни все надо попробовать!

– Не все! – Чифир не согласен. – Сосать не надо… Очко лучше беречь смолоду.

– И еще pizdu лизать. – Малая потерла свою промежность, будто там, под штанишками, лампа с джином. – Это уже третье.

– Субитекс к перечисленному не относится. – Еж гордо поднял голову. – Нечего «керосинить» за кайф. Образ жизни – это личное. Спрашивают за поступки, а не образ жизни.

– Мы посмотрим твои поступки, – сказала Малая. – От мусоров ты точно далеко ты убежишь. А бежать придется.

– Не умничай, женщина! – велел Еж и посмотрел в окно. – А где мы? Что это за город?

– Ты, мужчина, хотя бы знаешь, какая это страна? – спросила Малая.

Я не осуждал Ежа. Ему никто не сказал во время обнадеживавших слов. Поэтому угораздило на иглу. По крайней мере, мне так казалось. И не спрашивайте, откуда это знаю. Ежик был опасен для всех…

Чифир звонил другу, к кому держали путь, с мобильника Малой. Вместо голоса того автоответчик на загадочном немецком… Борода агитировал не совать к нему нос. Там, вероятно, никого. Пустая трата времени. А беженский лагерь на ночь закрывается. Снова, значит, еле уснешь в тесной машине.

– Взломаем окно, – предложил Чифир, – если его нет дома.

– А он потом не обидится?

– Мы починим, – решил Чифир.

– Старый, я тебя знаю со своих пеленок, – напомнила Малая. – А ни разу не видела, чтобы ты чинил или строил.

Все еще светящаяся красная лампочка. Было предупреждение. Неудивительно, что машина заглохла, когда остановились на обочине, чтобы расстегнуть ширинки и отлить… Поломка! Машина не заводилась. К другу не доехали всего лишь капельку, километров пятьдесят. Заправка неподалеку напоминала оазис в пустыне. Хотя вокруг – лес и горы.

Открытый капот – все, наверное, на месте. Вот какая-то труба. Еще странные проводки. Даже подозрительные железные трубы были горячими. У всех в глазах бился немой вопрос: что сломалось? Происхождение планеты казалось менее таинственным. Чифир тем не менее выдвинул гипотезу, будто виноваты свечи. Ведь во время не залили масло. Теперь спасет только буксир. «И какие это такие свечи?» – подумал я. Не важно, и я согласно кивнул, точно бы все знаю, туда-сюда понимаю.

Автостоп на трассе, с протянутой рукой, не помог. Жужжавшие машины проносились мимо. Не до нас.

Опомнились: вот же заправка! Там – просьбы к водителям о буксире. Отвлечем, дескать, минутудве. Веревка с собой. Чифир запасся еще в Швеции.

– Вызывайте службу спасения. – Все, будто роботы, отвечали одинаково.

– Что за люди! – Борода пнул пустую железную банку Coca-Cola. – У нас бы давно помогли, – тут он про Гродно.

– Они не в курсе, что такое встать на обочине. – Я ходил кругом. – Маленькая страна. Все рядом. Это вам не Сибирь.

– Узко ты, Воронеж, мыслишь, – перебил Чифир. – Они привыкли платить. Денег что у дураков фантиков… Можно подумать, они взяли Берлин, а не мой дед!

– Сам ты узко мыслишь! Они распродавали свой шоколад и часы по миру, война их обошла. А твой дед тем временем восстанавливал разрушенные города. Было не до шоколада. Но и богатая Европа не поэтому.

– А почему?

– Потому что богатства Европы накапливались веками: продавали негров и сырье из колоний. И до сих пор продолжают выкачивать ресурсы стран третьего мира. Изменилось немного. Россия же, наоборот, обустраивала свои окраины. Мы слишком разные империи.

Машины посещали заправку изредка. Водители посылали нас в службу спасения. Или же с маской идиотов, будто ни ду-ду по-английски, ни ляля по-французски. Но и мы не пальцем деланные. Наскоро сменили тактику. Теперь за переговоры взялась Малая. И даже ей отказывали. Хотя нет, вру. Один, язык без костей, обещал помочь. Много, бла-бла-бла, обещал и трепался. Пока на сцену не подошли мы четверо. Потенциальный помощник осмотрел нас с ног до головы, от кроссовок до капюшонов. Ну а затем вспомнил свои – цитирую – «неотложные дела». Ну и нажал педаль газа. Ну и проваливай, +++! Еще сочтемся! Эта заправка уже не казалась оазисом. Машины заезжали редко. Кассир подсматривал за нами в окно. Мы не теряли времени зря. Под светом фонаря играли в футбол пустой банкой-железкой Coca-Cola. Делать-то нечего. Похолодало. Нужно шевелиться. Ежик, конечно, был первым в истории мирового футбола неподвижно-окаменевшим арбитром. Зато игрок-бомбардир Малая больше всех ходилабегала в атаку и кричала громче всех: «Пасс! Пасс! Мне! Мне!» Добегалась, что порвался кроссовок. Без слез не взглянешь. Подошва почти оторвалась. Во всем, конечно, виноваты китайцы. Запасных вещей никто не имел. У каждого при себе лишь зубная щетка, носки, трусы, лом, топор, розовое мыльце и солнечные очки. Пиратам по жизни гардероб не нужен. Что-то, допустим, понадобилось, если порвалось, если испачкалось. Что ж, тогда простонапросто переоденешься в магазине. Не за деньги, конечно.

Мир не без добрых водителей. Один помог. Он был чернокожим. В Африке его не воспитывали службой спасения. Там таких служб днем с факелом не сыщешь. Разве что пару мешков риса сбросят с грузовика на видеокамеру всему миру. Хороший человек, африканец, осмотрел нашу машину. При свете фонарика, под капотом – труба, провода, мотор. Чифир без толку пытался включить – вжи-вжи! – зажигание. Хороший человек советовал долить масло и сменить свечи. После взял на буксир. Секунды – и наш «тазик»1 завелся. Хороший человек подлил масло из своих запасов. Чифир поднес ему в дар баночку кофе.

– Ничего не надо. Я тоже иностранец… Наверное, тут давно стоите?

– Не очень.

Мы махали ему на прощание руками.

– Хороший «копченый», – сказал Чифир.

Он всех чернокожих так шутя называл – копченый.

– Эй, не груби! – Малая возмутилась. – Он помог нам.

– Я не со зла. Ты же знаешь.

Чуть было не взяли масло и свечи на заправке. Во время опомнились. Там настороженный кассир. Тоже, кажется, умеет бегать. Он уже смекнул, какие мы – залетные. Зря, что ли, открывал окно. Будто О-2 мало. Нет-нет. Это чтобы убедиться про наш «руссиш». А за такими надо глаз да глаз. Тревога! Чужаки!

Мы проголодались. В деревне по пути был продуктовый магазин «СООР». Стоило зайти. Некто «друг» едва ли ждал. Не возьмешь еду и спи потом под готическую музыку голодного бурчания в желудке. «СООР» скоро бы закрылся. Вечер. Чифир припарковался возле магазина. Затем почесал затылок. Кажется, задумался. Опять завел мотор и отъехал на пару домов дальше. Да, лучше немного пешком. Зато не увидят машину, если «хвост»… Авто отберут. Ведь мы без документов. Хотя я, как, вероятно, остальные не слишком брал в голову, что, если «хвост» и если да кабы?.. Начнешь так думать каждый раз – корвалола не напасешься. А то и вообще в лабиринте мыслей придешь к антиромантическому убеждению. Дескать, стоило себя замуровать в Воронеже и жить, и загорать в покое и целостности без оглядки по ночам. Главное там – ни на кого не показывать пальцем. Тогда все по жизни будет стабильно. Так вообще-то каждый дурак сможет. Мой город – красивый город. И спору нет: девчонки там самые гипнотизирующие. А девчонки порой важнее архитектуры. Мой город, как теперь знаете, – красивый город. Но маленький. Много врагов не наживешь. Скучненько.

В машине на зеркале висели две иконки: Христос и Богородица. Чифир перекрестился. Он всегда так делает перед кражей. Стоит ли удивляться? В свои двадцать лет я случайно попал в Бутырское СИЗО. Там заметил, как слово «Господь» в письмах-«малявах» подчеркивают тремя линиями. Имя Вора в законе – двумя. Иисуса татуируют над сердцем. Однако «бродяга», согласно понятиям, неписаным правилам, должен жить только криминалом, стало быть причиняя боль. «Бродяга» – так называют русских гангстеров. И почему-то слово гангстер» ни черта не звучит как человек обреченный на бесприютность и горе горькое. Поклонение Богу и преступности одновременно. Странно ли это? Не противоречие ли тут? Вероятно, нет. Я, вероятно, не дослушал, не допонял арестантов постарше. Тем более что отбывал обыкновенным, серым, говоря по фени, мужиком, а не блатным, не «шипящим». Поэтому, ребятки, не обессудьте, что хоть тут, на бумаге чернокнижник Витя всего-то чернильную капельку наверстает, поблатует!.. Бумага все стерпит.

Чифир спрятал ключи за колесо машины:

– Если меня примут, то они, смотрите, здесь. – Не каркай, старый. – Малая надевала шапочку с бумбончиком.

Решили голосованием: пусть Чифир остается в машине. Всю дорогу за рулем. Усталый. И еще Ежик – туда же, в отпуск.

– Отдохни, старый, – сказала Малая. – Будешь только людей в магазине пугать наколками.

– Они все равно не догоняют, что это означает. – Чифир смотрел на свои татуированные кисти.

– Конечно, не догоняют. И телевизора у них дома нет. И там таких расписных не показывают. – Малая задумалась. – О, идея! А давайте водку возьмем!

– В такой шапке вообще нельзя думать о водке. – Чифир смотрел на ее бумбончики.

Мы, звезды пленительного криминала, стражи беспорядка, пошли на дело втроем. Раз-два! Раздва! Так мы шли, пока Чифир и Ежик гонялись за птичками. Раз-два! Заодно смотрели под ноги. Не обронил ли кто кошелек? Глаз наметан. А коли еще не потерялся кошель, то – не беда! – поможем.

В магазин зашли-проникли по одному. Заранее приношу соболезнования этому заведению. Ничего личного. Тут гуляли врозь. На русском ни бу-бу. Всякий неместный язык, не язык капиталистического уголка планеты, такой язык настораживает. Сколько пришельцев махнули сюда в поисках экономического потепления! И не у всех считается хорошим тоном даже делать покупки.

Борода не привык прятать на себя, под одежду. Он по-дилетантски складывал виски и водку в рюкзак. Одну бутылку, о ужас, уронил. «Дзынь!» Повезло. Не разбитая. Он поднял «огненную воду» и положил в рюкзак. Ну а мы с Малой прятали провизию за пазуху. То есть так. Детей до шестнадцати просим закрыть глаза. Моя кофта с замком заправлена в штаны со спины и затянута ремнем. За спину кидал все что хотел. Сверху – куртка. Горб краденого не заметишь, если мои руки в карманах кофты. Тогда куртка оттопырится назад. И если кто-то в очках и с лупой, любознательный, все-таки разглядит псевдогорб, то мне, товарищи, какое дело? Да, вот я какой – смотрите! жалейте! – горбатенький, несчастненький. У Малой все точно так же, тютелька в тютельку. Маленькая горбатенькая девочка. И не подумаешь, что разбойница. Без сумки, ясен пень, проще. Ноль внимания к себе. Вдобавок мои волосы русые. Похож на коренного местного. Значит, вдвойне без внимания.

На белом кафельном полу бурые капли. Поначалу обступал их без задних мыслей. Потом увидел, как мокрый след вел к Бороде. Низ его синего рюкзака был темно-синим. Вот откуда капало. Та упавшая, – дзынь! – бутылка. Борода вряд ли подозревал об утечке. Иначе бы сменил ленивую походку. Тем временем по его следу пробирался серьезный, внимательный продавец в серьезных очках. Хорошо, что Борода вышел без покупок. Мог не успеть, если бы отстоял в очереди. Я задержался на кассе с хлебом. Это не краду. Это хлеб. Кассирша принюхивалась. «Шмыг-шмыг» – носом. Только теперь и я заметил, как пахло жареной курочкой. Такой ужин грел мою спину. Птичка, коли мне не изменяет память, в упаковке. Где-то, значит, щель. Я скомандовал себе железным голосом робота: «Без паники! Без чувств! Держись, Витя!»

Из магазина, как обычно, вышел не схваченным. Да, опыт не пропьешь, не проколешь.

Меж тем неподалеку в доме 13, по ул. Ленина города Базель, молодая мама кормила сыночка со словами: «Ешь, малыш, ложечку. Не то придет страшный русский Витя и украдет все твои игрушки». Для съемок данного эпизода рекомендуется взять напрокат известную хоть тут, хоть там актрису. И тоже наобещать семь бочек арестантов. А потом… А потом… А потом наш абонент вне зоны доступа сети.

В машине Борода осмотрел рюкзак и выкинул треснутую бутылку в мусорку на улице. Запахло виски. Хотя мне не пахло, а воняло. Ненавижу виски.

Малая упала в депрессию из-за своего травмированного кроссовка. Теперь еще высматривай обувные магазины. Мы, конечно, отговаривали. Дескать, Малая, эй, Малая, если, не дай бог, попадешься, то вышлют в Польшу. А как получишь на днях швец. доки беженки аля ни кола ни двора, так потом хоть трава не расти и открывай бутик обувной! И пусть все ломают головы, отчего у директрисы Малой цены меньше на семьдесят процентов?.. Столько, поясню, как правило, дают за краденое.

Выдался странный денек. Не одно, так другое. И бензин, и свечи, и отключенный мобильник так называемого друга. Черт знает что! И еще кроссовок вдогонку! Но разве это проблемы? Конечно, нет. Проблемы – это когда попался в наручники мусоров с вагоном краденого. Не меньше. И краденого, не чего попало, а героина. И еще сам с иглой в вене. Вот там, в натуре, начинаются проблемы.

В деревне, по пути, случайно наткнулись на обувной магазин. Сквозь стеклянную витрину видели внутри продавщицу. И обувь тоже по одному испытательному экземпляру. И магазин, конечно, назывался «Джон Сильвер».

– Удачи! Чтобы потом не носить «передачи»! – напутствовал Чифир.

Малая сняла шапочку. Собрала волосы в пучок. Ушла. Напоминание о «передачах» не испугало. Мы не сомневались, что она вернется не босиком. И не такое выносила. И ноутбуки с обезвреженной «сигналкой» выносила. И мобильники. И украшения. «Золотой ключик» только не выносила.

За витриной – прямо-таки немое кино. Продавщица принесла пару обуви со склада. Малая примеряла обновку и недовольно хмурила брови. Продавщица улыбалась. Из кожи вон лезла – только бы угодить. Малая что-то рассказывала и чесала носик. Все вруны соблазняются чесануть носик. Еще Малая показывала пальцем на другую обувь. Одной рукой, получается, чесалась, а второй показывала. И вот продавщицы след простыл. Поиски на складе. Вскоре она вернется с новой парой. Ни Малой, ни примерочной обуви – ни слуху ни духу. Остался только прощальный, подбитый футболом кроссовок. Больше та продавщица не улыбалась. Никогда. Никогда в своей жизни. Ну а нам – что до нее? Не сожалеть же. Нам много кто прежде сожалел?.. Так я не взвешенно мыслил, когда коснулся своей тени. Жалость – это у капиталистов. Это – принц после вечеринки может воскликнуть: «А давайте мешок риса отправим во Вьетнам. Они там голодают». Или еще есть такая Ксения-Ксюша Собчак. Не удивлюсь, если однажды она провозгласит: «Идея! Я глубоко убеждена, что должна отдать свои обноски скинхедам». Куда до них нам, беспризорникам! В нас некому было во время посеять любовь. Уличным фонарям и тюремным прожекторам оказалось не по силам осветить наши сердца. Так что когда придем к власти, то коекто сразу не шампанское, а чифир начнет хлебать. Ну ладно – шучу. Чифира не будет… И все это к слову о кроссовках.

Фары машины освещали темную дорогу. Борода на переднем сиденье был с картой за штурмана. Кажется, нави ошибался. И возил нас вокруг пальца, вокруг поля.

– Ну что там? – спрашивал Чифир. – Где мы? – Не вижу. – Борода всматривался впритык, будто не карта, а ювелирное изделие.

– Слепой, что ли?

– Почти. Первым делом «приработаю» себе очки. – Борода все еще изучал карту. – «Дольчегабанно» какое-нибудь.

– Какое «бано»? – воскликнул Чифир. – С лупой, что бабка, будешь лазить!.. Давай карту! Сам разгребу!

– Нет-нет! Стой! То есть нет, езжай. Прямо езжай. Я нашел! Все время прямо! – Борода положил карту на панель.

– Убери в бардачок, – велел Чифир. – Мусора увидят карту и решат, что не местные… Остановят.

– Уже темно, – заметил Борода. – Что тут можно увидеть?

– И номера литовские, – напомнила Малая. Не лучшие номера. Часто на постах проверяют багажник. Всякая бабка с лупой позвонит с докладом в мусарню от чувства собственной неполноценности. Какая, дескать, опасная машина за углом, о ужас, о тьма, из Wild East Europe. И дважды ужас, если ребята в черных кожаных куртках и черных капюшонах.

Ночью приехали по адресу «друга». Чифир сразу узнал домик среди гор, леса и десяток бревенчатых избушек. Свет внутри не горел. Тем не менее постучали в дверь: «Тук-тук». Кнопки звонка не наблюдалось. Скорей бы войти. Уже поздно и прохладно. Еще стук. И два. И пять. Прислушались – внутри тихо. Так, впрочем, ожидали. Дверь, конечно, заперта. У Ежика всплеск любопытства:

– А если его мусора прикрыли?

– Да, возможно. – Чифир всматривался в окно кухни. – Или бухает… Он не так чтобы алкаш обсосанный. В Гродно ему женка стоп-гору выписывала. А тут один. И бесплатного бухла в магазинах – море.

– Утонул, наверное.

Без толку осмотрели окна кухни и спальни – без признаков движений, то есть жизни. И полутьма. Едва ли разглядишь. Мобильниками не осветишь. Соседи вызовут полицию. Почему? Зачем? Ну, я же давал уже предупреждение про особоопасных бабуль…

Скоропостижным референдумом мы решили, что взломаем окно на кухне. Зря, что ли, ломиком обзавелись?

Кухонное окно выходило в лес и горы. Это не спальня с видом на домики соседей. Лес и горы – нам на руку. Есть шанс, что кукушка и белка не позвонят в участок.

Первым за открытие взялся Борода. Бесполезно ковырял раму. Чифир смотрел, наблюдал, глазел. В конце концов, отобрал инструмент. «Трах!» – его удар по раме. Окно сразу распахнулось, как по волшебству. Мы, люди воспитанные, конечно, согласно этикету вытерли ноги об коврик на пороге. И только потом залезли в окно.

– Эй! И хавку из «тазика» возьми! – прошептал Чифир и бросил ключи Ежику.

Тот оставался снаружи последним.

В доме никого. Спальня, кухня, душевая – пусто. Включили свет. Везде спотыкаешься о беспорядочно разбросанные вещи, будто после урагана. Кухня: на столе черствый хлеб с плесенью и прокисшее молоко. В углу, под потолком – паутина. Давно сюда никто не заглядывал. Странно. Ведь еще вчера Чифир созванивался с другом-домовладельцем. Меня обожгла мысль, будто мы ошиблись дверью, то есть нет, я хотел написать окном. Чифир, конечно, кричал, как, мол, помню, все тут помню! Но там память такая, что еще хорошо, если с горем пополам, как у меня, наберется на один гигабайт. Не беспричинно же забывчивый Чифир, как я, писал планы на жизнь в обрывках мятой бумаги.

Вскоре вышли на русский след. В шкафу и под диваном обнаружили картошку. А какой бульбаш протянет без драников? Что ж, окном, получается, не промахнулись.

Теперь взялись за приготовление ужина на скорую руку. Удивило откуда, у всех оставались силы? У меня чувство тяжелых глаз, а мысли ползли. Разве что голод прибавлял сил. Зато Ежику не до еды. Он сел за стол. Руки – на стол. Голову – на руки. И… уснул, как школьник за партой. Борода чистил картошку. Малая угрожала пожарить:

– Приготовлю так, что пальчики оближите!.. Мои!.. На ногах!

Чифир во время отобрал сковородку из ее рук. Малая пусть и девчонка, но кулинария – не ее дело. В магазинах, особенно обувных, она еще куда ни шло, «полезнее». Все это знали. Однажды так приготовила, что Чифир сломал зуб. До инцидента с зубом она сварганила супчик. Отчего мы временно завязали с криминалом. Получился день открытых дверей в туалет. А до этого она то пересолит, то пережарит до углей, не одно, так другое.

– Не мешайся под ногами, – ворчал Чифир. – Телек посмотри.

Малая: Там немецкий. Давай я тут помогу.

Чифир: Не надо. От твоей стряпни уже остался без зуба.

Малая: Он у тебя все равно выпал бы. Ты, старый, на ладан дышишь.

Чифир: Не называй меня … Взял тебя на свою голову.

Малая: Это я тебя взяла! Что ты без меня делал бы? К косметике на выстрел не подойдешь! На твоих руках все написано!

У них ни дня без ссоры. А ведь родня. Чифир – ее дядя. Он и бабушка – все близкие Малой. Прежде отговаривал племянницу по телефону не соваться сюда. Все-таки приехала, сыскала, прилипла… Я не удивлялся семейным бандам. Таких уже понял. Кому-то кражи по клейптоманскому вкусу. Другие – через силу, через себя, скрипя зубами, кривя душой. Хочешь не хочешь, а надо, товарищи, надо! Не за облаками депортация на родину. Разве вернешься из капиталистического логова без капитальца? Нельзя. Засмеют. Карл Маркс не пожмет руку на том свете!

Малая ушла в душевую со своей разбитой кулинарной мечтой. Затем там загудела стиральная машинка.

– Эй, Малая! – крикнул Борода. – А что ты стираешь?

– Все что было на мне.

– Но ты не брала запасные вещи. – Ага.

Загадка – в какой одежде она предстанет перед нами, сливками общества? Неужели в чем мать родила? На заправке, где заглохла машина, Малая испачкала штанишки. Хотя в ремонтах, как я, дуб дубом.

Чифир жарил картошку. Вкусно пахло. Я резал хлеб. Борода – ветчину. Малая в душе. Ежик спал за столом. У Чифира звонок по мобиле.

– Присмотрите. – Он кивнул в сторону плиты и ушел в спальню.

С нами – шумно. Его мобильник мало зарядился. Поэтому вскоре вернулся. Грустное, будто после допроса, лицо.

– Что с тобой? – спросил я.

– Сын опять сюда напрашивается.

– Это хорошо! – Борода открыл банку пива.

– Не надо ему сюда. – Чифир вернулся к плите и закричал: – Я же говорил!.. Картошка пережарена!

– И когда сын приедет? – спросил Борода, как ни в чем ни бывало.

– Его тут еще не хватало! Воровать начнет. Если не хуже… – Чифир метнул недовольный взгляд на Ежика. Тот спал, не заметил. – От Малой никак не избавлюсь. Говорю, чтобы возвращалась домой. Не хочет. Не слушает.

Я прилег на диван в спальне. Уснуть бы. Еще минута и толкнула Малая:

– Пойдем есть!

Я открыл глаза – она сменила свою одежду на мужские джинсы и майку. Правда, в несколько размеров больше. Это нашлось в шкафу. Там все большого размера. Чифир сразу решил, что такие вещи велики для его друга, по совместительству домовладельца. А значит… Чифир взялся за логику:

– Думаю, он вырос.

Борода разлил водку по рюмкам. И стало не до одежды. Вырос, не вырос – ни холодно ни жарко. Малая, исключение, отказалась от рюмки. А ведь еще днем громче всех голосовала за распитие спиртных и горьких. Она, память девичья, чокалась с нами кружкой чая. Я осушил рюмку залпом, по-русски. Потом другую. И т. д. и т. п. И вот убедился, что тут жил некто наш, свой парень. Может, его звали Иваном. После очередной рюмки я уже не сомневался: Иван! Ваня! О, да! Не иначе. Тут был Ваня. А как же одежда домовладельца, потенциального Вани? Она не совпадала по размеру! Ну и ладно. Чифир прав. Тот просто-напросто вырос в свои сорок с копейками. С кем не бывает? Водка растекалась теплом по телу. Жизнь била ключом, алкогольным ключом. Я весело прыгал по кухне на одной ножке. И только лицо Малой выражало тучи раздумий.

– О чем грустим? – спросил я.

– Хочу тату сделать, – грустно сказала она, будто это вопреки ее воле.

– Ты не бери пример со Старого, – советовал я. – Нам хватит одного расписного… А что наколешь? Бабочку?

– Нет. Дьяволицу на груди! – Малая ткнула себя пальцем то ли в левую, то ли в правую (пьяный автор точно не помнит) возвышенность. Хотя какие там возвышенности? Два пряника – вот какие. Хотя некоторые только с такими предпочитают иметь дело!.. На вкус на цвет…

– Дура, тебе детей грудью кормить. – Чифир услышал наш разговор.

– Я это не планирую.

– Дура, если ты будешь вести себя примерно, то найдешь… Мля, в какой мы там сейчас стране?.. Ну да… Швейцарца найдешь. Богатого швейцарца. – Дядя Чифир поднял указательный палец вверх. Можно подумать, что такой – и богатый, и швейцарец – прятался на чердаке.

– И даже с часами, – сказал себе под нос Ежик. Оказывается, не спал.

– Конечно! Какой же швейцарец без часов?

Борода включил в спальне магнитофон. Громкая музыка.

– Сделай тише! – Чифир кричал. – Соседи мусоров подтянут.

– Опять залил свою лейку и рубит босса, – прокомментировала Малая. – Старый, опять хочешь быть главным?

– Да, хочу! – кричал Чифир. О, его пьяные глаза!

– Ну ладно. Будь. – Малая хитро улыбнулась. – Но не забывай, кто тут тебя поставил главным.

– Ты, что ли? – Ага.

– А я уже и забыл.

Перед сном сели за тумбочку переговоров о планах на завтра. Ясно, что тут опасно. Домовладелец (Ваня? Не Ваня?) мог переселиться в тюрьму. Ему, по словам Чифира, тоже не жилось тихо-мирно под звуки любовных серенад телевизора. Капиталисты тоже кровушку попили. Так что ему в тюряжку тоже, получается, как нам, скатертью дорога. Но береженого кто-нибудь бережет. Не повредило бы унести и ноги, и колеса. Не то жди, что нагрянет, если не полиция за вещами и с обыском, то новые жильцы. Избушка казенная. Капиталисты одолжили за подходящую и актуальную сказку. Инструктаж, как составлять беженские сказки, – это, протрите очки, дальше. Вообще-то все просто. Рэп спеть – и то сложнее. Главное – рожу скорбнее, печальнее. Глядишь, и вам авось выкатят на блюдечке хату с лыжами в Альпах! Везет не просто дуракам, но и дуракам со скорбной рожей везет. Но – терпение. Инструктаж голодным грабителям стран еще предстоит. Это будет в беженском лагере. Туда собирались утром.

Ночью разлеглись на полу. Малой – диванчик. Ведь она – Малая. Было не до перин. Пьяные и только что с дороги. А мне недавно выпало и того хуже. Французская улица. Чувство аппетита. Разбитая до крови голова. Порванные ограбленные карманы. И не то чтобы не к кому пойти-податься. Знакомые есть. Но в странах, где они, мне повесили ярлыки запретов на въезд. Сам виноват… И еще одно. Мои знакомые – уже семейные, если не деловые, то при деле, одомашненные, по меркам системы, небезуспешные люди. Кто-то выкарабкался из криминальных, а то и наркокриминальных болот. Кто-то, подобно мне, вообще не знал вкус дна. Мама и папа поставили на рельсы жизни. Куда там я, представитель поколения обочины. Там с подобными мне и стыдно, и «западло» общаться. А если интеллигенция – так там «западло» в арифметической прогрессии. Кое-кто даже примерит маску «улыбочка» на рыло и подумает: «Витя! Хе-хе! Тоже мне приключенческий герой! Хе-хе! У него нет, как у меня, деревянной медальки во всю грудь, которую обязательно заберу с собой на тот свет! Витя! Фу! Господь, спасибо, что я не такой». Вот и получается, что, кроме этих белорусских ребят, у меня никого. И нам совпало по пути.

Как сделать карьеру беженца? Первый шаг – узнаем адрес азиля. Это подскажут в полицейском участке. Сейчас краткая хронология, как встречали переселенцев. Двадцать, например, лет назад… Полисмены улыбаются и хлопают в ладоши. Наконец-то, пришествие беженца. Его тут только не хватало. Гордость европейцев за спасение планеты. Беженцу вызывают такси. А коли найдется машина с мигалкой, то полисмены спорят между собой, монету кидают, кто повезет его в лагерь. Так было. И сплыло. А теперь – как обстояли дела лет семь назад. Полисмены с натянутыми дежурными улыбками. Беженцу вручат карту и билет – проваливай. И вот, наконец-то, наши дни. Это когда, как планировали поутру, вернулись в Базель. Я вошел на разведку в полицейский участок на вокзале SBB. Остальные ждали на улице. Не вваливаться же толпой. И вот седой усатый полисмен. И он, конечно, читал книгу под названием (перевожу с немецкого) «Самоликвидация Германии, или Как мы ставим на карту нашу страну». И это не предвещало душевного разговора.

– Доброе утро! – Я процедил сквозь зубы. – Какой чудный день, не правда ли?

– Ничего доброго. Позавчера в городе два убийства. Опять эти ***** иностранцы.

– Соболезную. А не подскажете, как пройти в беженский лагерь?

– И откуда ты, сынок, родом? – Он впервые взглянул на меня.

– Россия! Воронеж! Я вырос на улице Веры Фигнер. Это была такая революционерка!

– Тише! Не спеши! – Он перебил мою исповедь. Еще бы чуть-чуть – и я бы ему рассказал все… – Что, сынок, воровать сюда приехал? Русские любят цап-царап!

Моя челюсть отвисла. Разве поспоришь? Мне к нему, вероятно, возвращаться. Будь я в деловом костюме, имей все зубы на месте, то он бы не посмел так нагло болтать.

Полисмен пошевелил усиками и вынул из стола карту города. Округлил ручкой нужный адрес. Дал мне карту.

– Иди! – сказал. – Там тебя накормят, согреют. Главное, расскажи интересную сказку.

– А где мой билет?

– Сынок, ты пришел сюда из далекой и темной России. Значит, и в азиль сам доберешься. Мне на глаза не попадайся. Я таких, как ты, шустрых, достаточно насмотрелся. Отправлю в тюрьму, если что-то не так! – Его глаза метали молнии правосудия. – Будь я у власти, то поставил бы стену между Восточной Европой и Западной. Хотя вы – не Европа! Азия есть Азия!

Я, конечно, ухом не повел. Пустая болтовня. На роль этого полисмена, если состоятся киносъемки, рекомендуется взять настоящего, без купюр, каменщика. И пусть славно кладет стены. И вот бы – и не пьет, и не курит, и даже девственник.

Я еще не знал, что всех беженцев, кто попался с мелким преступлением, ссылают к этому полисмену. Его работе не позавидуешь. Должен пересылать по месту временной прописки в стране. Распорядок следующий. 1) Купить билет за госсчет, если от проходимца деньгами не пахнет, а там, как правило, традиционно не пахнет. 2) Затолкать проходимца в поезд. 3) Не спускать глаз с проходимца, чтобы тот не смотался из вагона под шумок. За день таких неуклюжих соберется на две футбольные команды. Хотя футбол тут вообще не при делах.

Нави показал дорогу в беженский лагерь, когда в него записали адрес. Если мне не изменяет память, то было двухэтажное здание. Огорожено тремя заборами с колючей проволокой. Мы предположили, что это депорт. тюрьма. Еще неподалеку немецкий флаг. Там граница.

Но в азиль еще нельзя. Машина не спрятана. И всем, кроме меня, предстояло закопать паспорта. Иначе, повторяю, выяснятся настоящие имена и польские визы. По законам дублинского соглашения, страна, чью получил визу или где впервые наследил отпечатками пальцев, ответственна за их носителя. Туда вернут. Польша… Там как бы самого не обчистили.

Машину оставили во дворе. Парковка, наверное, разрешена. Дальше – пешком. Возле азиля – лес с дорожками. Подходящее место, чтобы закопать паспорта. Еще не знали, что мы не одни так думаем. Это не просто лес, а лес закопанных документов, наркотиков, денег, оружия. В азиле, как не зря предполагали, обыск. Последнее время миграционные службы взяли моду – отбирать паспорта. При отказе в гражданстве (случай обыкновенный) не придется обращаться в полицию. Зачем лессе-пассе, если в наличии паспорт? Не каждая страна дает лессе-пассе без согласия ссыльного и неугодного. Паспорта достаточно, чтобы затолкать в самолет и махнуть на прощание черным платочком.

В лесу взялись за прятки документов. Вокруг без посторонних. Рядом шумная несущаяся с гор речушка. Чифир нашел место в мосту на другой берег. А именно… Стоп! Я увлекся. Его доки до сих пор, может, в том мосту. Хм… Нет. То был не даже как бы мост и не мост, что ли, даже. Остальным по нраву раскопки. От вырытых ямок наши копатели считали шаги до моста, главного ориентира. После записывали координаты на бумагу. Неизвестно, через который месяц откопаешь. Если не год и годы – если самого не спрячут в тюряжку. Ежику записей мало. Он проводил видеосъемку на мобильник.

– Выключи! – Чифир заметил лесного режиссера. – Мусора проверят мобильник… Это не скандинавы. Тут серьезнее. Стирай запись.

– И нас в кадр взял! – Малая положила паспорт в пакет. Теперь не промокнет, не испортится.

Осторожность Ежика не без причин. Прежде чуть было не профукал свой паспорт. В датском лагере беженцев «Сэндхольм» спрятал его в матрас. Затем комнату внезапно закрыли на срочный ремонт. Старые матрасы передали неизвестно куда. Ежа переселили в другую комнату. Остап Бендер так не кусал свои локти и не проникал в чужие комнаты со взломом. И повезло. Паспорт, родненький, нашелся. Вот вам и «Двенадцать матрасов». Земля надежнее. Но это не всегда. Однажды Малая закопала паспорт в парке Амстердама. Вернулась за ним через несколько месяцев. А там уже стройка. Бульдозеры перерыли парк.

У речушки сели на корточки. Отмыли руки в холодной воде. Руки посинели от холода. У Малой, однако, по-прежнему земля под ногтями.

– Не заморачивайся! – советовал ей Чифир. – Беженцу положено выглядеть забитым жизнью.

В прихожей азиля несколько охранников. Все в униформе. Трое в синих штанах, синих свитерах, голубыми полосами поперек, из-под которых выпирали бронежилеты. И двое в голубых теннисках – тоже униформа. На ремнях черные (кожаные?) перчатки, электрошокер, наручники. Ежик совсем спятил. Вел видеосъемку и тут. Охранники отобрали его мобильник с формулировкой, что своих «спилбергов» за глаза. При возвращении наружу, дескать, заберешь со склада. Съемки внутри запрещены. А значит – и мобильники с видеокамерой тоже.

Нас кое-как обыскали: хлоп-хлоп по карманам. Мобильники и мой ноутбук отобрали. Ибо видеокамеры.

Охранник записал, откуда мы родом, как зовут.

– А ты? – спросил меня. – Я из России.

– А там, откуда именно? Россия или Чечня. – Вообще-то Россия – это и Чечня тоже. – Нет-нет. Ты ошибаешься.

– Может, мне тебе карту показать. – Тут другие карты.

Нас впустили. Шумных народов битком. Каких только не встретишь переселенцев. Будто планету вдруг затопило и остался кусочек последней швейцарской земли. Кругом кашель и чихание. Похоже на эпидемию гриппа. Люди бокобок (пишется слитно). Разве не заболеешь? Отсюда временно не выйти. Заперты и огорожены. Теперь ожидание собеседования, отпечатков пальцев, проверка на розыск. И только потом – или переезд в более удобное место, или тюрьма…

Был распорядок дня и ночи. На первом этаже (по евронормам – нулевой) прозябаешь до вечера. Затем открываются двери на верхний этаж. Где – комнаты, туалет, душ. Меня, Чифира, Бороду поселили с грузинами. Ежика – к арабам. Он сразу поднял шум, чтобы его перевели к нам. Ему, православному, дескать, религия не позволяет жить не тужить с исламистами. На это работники азиля напомнили, какой Ежик христианин. А значит, придется любить всех. Малую заселили к африканкам. Там встретили с улыбками. И тут придется открыть новый кусочек мозаики портрета Малой. Ее щеки с тонкими шрамами вдоль лица. Мы не спрашивали, откуда порезы? Зато похожие шрамы у некоторых сокомнатниц Малой. Они рассказали, что это знаки отличия древних племен, какие до сих пор преданны своим воинственным и простым богам.

В нашей комнате десяток серых двухъярусных коек, стены серые и серый потолок. Ежику не нашлось свободной лежанки. Тем не менее он обитал с нами. Лишь на ночь уходил к себе. Говорят, здесь бывшая женская колония. За окном, сквозь решетку, забор с колючкой.

А нашим сокомнатникам все вокруг не казалось серым. Они жгли героин на ложечках. Кололись один за одним. Потом ложились по койкам.

– Тише! Пацаны, тише! – говорили на русском и что-то на грузинском. То же, вероятно, самое.

Позже разговаривали громче, жестикулируя. Энергичные люди. Тут Еж навел справки – что, где, почем. В азиле врач давал ему метадон. А Еж вдобавок чуть было не попросил в долг у грузин. Чифир во время остановил. Незнакомые люди. Энергичные люди. Долги перед ними нежелательны. Впрочем, сомневаюсь, что ему дали бы. Как однажды мой приятель подарил встречному ветру крылатое выражение: «Я могу отдать вам травку. И свою девушку отдам. Но не просите у меня даже двух «точек2». Вот какие у меня приятели!

Пришел толстый араб с черными кучерявыми волосами в спортивном костюме. Принес дозу. Сокомнатники вручили ему деньги.

– Мало! Хочу больше! – Ноу мани.

– Да, мани финиш. Понял?

Это почти все, что сокомнатники знали поанглийски.

– Отдай кольцо! – Араб указал пальцем на одного.

– Что он хочет, биджо? – тот вопросительно смотрел на Ежика. – Переведи.

– Кольцо хочет.

Это побрякушка, не драгметалл. У араба все пальцы в таких. Куда еще? Сокомнатник, конечно, отдал украшение. Ведь побрякушка. Хотя некоторые за «медленный» отдают и фамильные, и обручальные кольца. Но это лишь некоторые.

– Биджо, подскажи, как выучить язык? – спросил меня один.

– Не знаю… Я английский в тюрьме доучивал. Потом в другой тюрьме взялся за французский. А дальше…

– Ну и что ты, русский, предлагаешь? В тюрьму пойти?

Ежик сверлил грузин жадными глазами, с дьявольским блеском глазами. Малая к нам не заглядывала. Прежде сжимала кулачки, чтобы не отметелить Ежика. А тут нате – группировка «ежиков». И вообще, по ее словам, колоться героином – это неприлично и негигиенично.

Грузинским наркоманам на родину нельзя. Там был царь Саакашвили, который в свое время затянул законодательные гайки. Найдут героин в крови – тюрьма! Это даже не доза в кармане. Нет бы лечить. Нет – тюрьма! И вот грузины здесь…

В комнате запахло горелым. Не пожар ли? Оказалось, что всполохнул пластиковый номер нашей двери. Черный дым. Биджо подул изо всех легких. Пламя потухло. Кто-то поджег. Врагов много. «Советчики» не всем по душе. Ведь игнорирует коллективные уборки и субботники. На их взгляд, уборка – это не по «понятиям»…

В конце коридора мусульмане молились на ковриках. Среди них был и наркоторговец с кольцами. Грехи, что ли, замаливает. В христианстве я тоже таких знал. Таких везде хватает. Я тоже не сладкий пасхальный куличик.

Борода сбрил свою бороду. В комнату вернулся, будто не он. Убедились по голосу.

– А ты кто? – Чифир шутил. – Я – это я, – отвечал Борода. – Не знаем тебя. Дверью ошибся.

По-прежнему окликали Бородой. Прозвище прилипло.

Малой не давали прохода ухажеры. Обещали про люблю, куплю и полетим. Грузины на счет куплю не обещали. Зато предлагали дело. Сколько, мол, золотишка в магазинах. Как бы влюбленную пару менее наблюдают.

– Спасибо. Но я уже с теми русскими. – Малая вежливо отказывала.

Некоторым, впрочем, грубила.

– Тебе мышьяк в баланду подсыпят, если и дальше будешь так пилить жало! – предупреждал Чифир.

– Они сами виноваты, – говорила Малая.

О да, виноватый всегда найдется. Вот, к примеру, магазин. «Они, – Малая, бывало, погружалась в преступную философию, – на прилавках разложили товар. Я их за руки не тянула. А зачем разложили?.. Правильно! Чтобы брали! Ну, вот я и беру». Чифир такой же: «Они двери в хату не закрыли. Тем самым спровоцировали кражу». А Борода – ему все кому не лень прыгают на нож… Ну а я? Меня слегка уже раскусили. Вам, кажется, горько? Что ж, тогда закусите сказками. И после возвращайтесь ко мне. От сладкого ведь тоже тошнит.

А вот кое-что про черный список подозрительных наций. Миграционные службы знают, зачем прибыл тот или иной народ. Не секрет, что небезопасно представляться белорусом, грузином, прибалтом, румыном. Если не арестуют сразу, то переселят в горы, подальше от торговых точек. В Швейцарии гор всем хватит. Поезд там появится пару раз на день. Да и то – поездпризрак. Там разве что самого себя обкрадешь. Скучненько. Без машины пропадешь. Неспроста же избранным народам отменили призовые деньги за остановку беженской процедуры. Плати не плати – такие, вероятно, вернутся. Ибо профессиональные сухопутные пираты.

Из-за опасения гор и тюрем грузины представлялись чеченцами. Собеседование – на русском. Документов нет. Значит, «чеченец».

Грузины здесь тоже временно. Пока не выгонят. Затем опять шляйся по Европе. Если мусульманин хоть раз в жизни обязан посетить Мекку, то биджо не возражает обанкротить Швейцарию. Скорее наткнешься на привидение, чем на грузина с визой. Чуть ли не каждый переползает, перебегает, переплывает границу. Белоруссия-Польша либо Белоруссия-Литва. Белорусы, они добрые. Разве что овчарки – гав-гав – порой преследуют и – ням! ням! – покусают. Но это когда вовремя не вскарабкался на дерево. То есть сам виноват. Сам опоздал. И не будем судить о белорусах по овчаркам. Ведь овчарки – это вообще-то не белорусы. И овчарки – что там овчарки! Это даже не акулы.

Пересечение границы – еще не праздничная финишная лента. Ближайшие поселки рекомендуется обойти, а то и обползти. Местным жителям лишь бы наябедничать о посторонних. За это вознаграждение. Перебежчик преодолевает сотни км. Зачем так далеко? Почему не остаться в Польше? Ну ведь уже рассказывалось… Есть некое дублинское соглашение, согласно которому, страна, где впервые взяты отпечатки пальцев – это вторая родина. Туда вернут, куда бы ни сбежал в пределах Европы. Ну а Польша – паны сами кочуют на запад. Заработки. Грузины, как и, говоря английским эсперанто, Wild East Europe, посещают Швейцарку не впервые.

В азиле полисмены забирали тех, кто «сухой из воды», запомнился прежде. Или не поседел, не отсидел за преступления (у большинства это тут во мн. числе) в прошлом. Или – отбыл срок, получил запрет на возвращение сюда (ведь криминалетчик), депортирован и вернулся на свою голову. Таких настигал хорал-сука правосудия. Вначале по наручникам: щелк! щелк! После стук молотка в суде и лязг ключа в дверном замке. Депорт. тюрьма по соседству, через забор. Бензин, наверное, экономят.

Вот вкратце познакомил. Ребята собрались, повторяю, заключаю, не из разряда кто прожигал дни в Кембридже. Проще. На родину не спешат. Конечно, все могут успокоить себя: на родине вечно цветет и пахнет сирень. Но от одной только сирени сытым и на понтах не станешь.

В первую ночь мне не спалось. Я спустился вниз. В столовой телевизор. Люди на стульях, друг за другом, как в кинотеатре, смотрели внимательно и тихо. По «ящику» показывали американских солдат в пустыне. Патруль стрелял, взрывал, словом наводил порядок. Большинство телезрителей, кажется, с Ближнего Востока. Вездесущие янки разжигают войны под боком Европы. Янкам хорошо. Они далеко, за океаном. Все беженцы затопят не их, а Европу. И меня жгла зависть при виде войны. «Гамбургеры», так назовем янки, украли красно-красивое русское будущее. Я и мои друзья должны наводить порядок без раздумий, с каких шей сдался этот порядок. Сильный всегда прав. Не такой ли закон жизни замечен еще в пещерных рисунках первобытных людей? Зов предков. И статую свободы могли покрасить в красный цвет. Свобода не оплачивается другим цветом. У нас была великая эпоха!.. Была. Могли. Наш последний император долго прожил припеваючи в соседней стране. Хотя что еще за император! Просто нобелевский немец с символичным пятном на голове. Будто меченный судьбой-богами. И теперь ему оставаться с этим пятном в истории. Мне тут однажды один заступался за него с пеной у рта. Еще один, конечно, безумец. «Мазу», говоря феней, тянул. Но зря я, что ли, учился в двух институтах по году, пока отовсюду не выперли за плохое поведение… «Ты, – говорю, – Горбачева, что ли, внучок? Или только прикидываешься? – говорю. – Не внучок ты его. Да, ты не его внучок. Вот и отключи свои рога!» Так я поставил оппонента на интеллектуальный ручник в нашей полит. дискуссии. Жаль, что ограничился просто словами. Впрочем, я террором занимаюсь со школьной парты. Позвоню, бывало, напугаю: «Тревога! Здание заминировано». Уроки потом отменят. Но в наше время Иваны Каляевы обречены. Спутники. Жучки. Видеокамеры. Искусственный интеллект. Детекторы лжи. Бунтарь, впрочем, всегда обречен. Сегодня же получается не больше, чем на один теракт. Ну, или два, но так, чтобы второй состоялся в тот же час, если не день. В тюрьме потом будет нечего вспомнить.

С такими бурными мыслями я отправился наверх. Пора бы на боковую. Ясно, что вряд ли усну до рассвета. Не то настроение. Моя тень выглядела больше, чем обычно, больше меня. Она не казалась человеческой тенью…

В шесть утра, ни свет, ни заря, охранник включил свет в комнате. Еще крикнул по-английски, что через час нас выгонят вниз. Час на сборы. Затем дверь ночлега закроется ключом до вечера. Все вставали с коек. Брались за бритвы и зубные щетки.

Дальше – собеседование. Каждый из нас в порядке очереди говорил с миграционным работником и переводчиком. Вот фрагменты разговоров…

Малая: Я приехала в Европу на фуре. Номер не помню.

Чифир: Ну, тогда запишите, что летел на самолете, выпрыгнул с парашютом. Больше ничего не скажу. Люди мне помогли выбраться нелегально. Почему вы требуете, чтобы я выдал их имена и тем самым подверг риску?

Ежик: Приплыл на лодке по морю. Немецкая речь за кадром.

Переводчик: Но в Швейцарии нет моря и в Белоруссии тоже нет.

Еж: Но я же плыл! Я… Реками я плыл. Они в моря входят и выходят.

Немецкая речь за кадром…

Переводчик: Вы когда-нибудь проходили лечение в психиатрической клинике?

Еж: Нет. Никак нет. Немецкая речь…

Переводчик: Могли бы хоть про стандартную фуру рассказать. Документов при себе, конечно, нет?

Еж. Не располагаю.

Чифир: Да, они меня угнетают.

Переводчик: Не понятно, кто именно вас угнетает? Бандиты или милиция?

Чифир: Бандиты черточка милиция. Немецкая речь за кадром…

Переводчик: Черточка – это, наверное, дефис. Да?

Малая: Я махала флагом на митингах. Посещала собрания оппозиции. За это меня арестовали, но удалось сбежать.

Еж: Я знаю, что в розыске. После отъезда ко мне домой приходили люди из КГБ с обыском.

Витя: Нет. Совсем не имею недвижимость в России. Даже сарая нет.

Немецкая речь за кадром…

Переводчик: Есть подозрение, что вы – экономический эмигрант.

Я прикусил свой черный капюшон. Еще не хватало проговориться, какие черти сюда занесли. Про это – тс-с-с!

Витя: Вдобавок я хочу навестить могилку Бакунина. Он похоронен неподалеку.

Немецкая речь…

Переводчик: С Бакуниным и другими коммунистическими интересами вы, молодой ч-человек, здесь долго не протяните. Так что слишком не распаковывайте свой чемоданчик.

Вообще-то у меня был лишь худенький дорожный пакетик.

Я выдавал себя за другого. Старая песня. Впервые так вышло, когда застрял в голландской тюрьме Zandaam. Передо мной встал вопрос: либо сидеть годы с передышкой на вольные каникулы, либо притвориться беженцем? На родину обратной дороги не было… И на одной только могилке Бакунина из тюрьмы иностранцев не выкарабкаешься… Я выбрал свободу. Я тогда любил свободу. Ветер. Солнце. Осень. Я был другой, более, что ли, живой.

Малая и Чифир представились мужем и женой. Ежик – якобы сынок Чифира от предыдущей жены. Я и Борода – братья Малой. Словом, «семейка». Поэтому не должны расселить в разные концы страны. Малой и Чифиру обещалась комната общежития. Там планировали штаб-квартиру. Раньше Малая прикидывалась несовершеннолетней. Когда «повзрослела», то голландская иммиграционная служба ей намекнула, что лучше свалить подобру-поздорову. Малая взяла откуп в две тысячи евро от благотворительной конторы IOM и временно капитулировала в Гродно. Теперь малолеткой не представишься. В Европе одна база данных отпечатков пальцев. Наскоро («клац, клац» – по клавишам) пробьют, какими тут судьбами… Жаль. Малолеткам более безнаказанны преступления. Впрочем, мы, взрослые дети, рассчитывали на хотя бы полгода легальной жизни в Швейцарии. Время для бумажного отказа. На капиталистической карте, разноцветной, прямо-таки радуга, столько хватит и тут, и затем, и дальше…

При поступлении в беженский «Криминтерн» (криминальный интернационал – чтоб вы знали) рекомендуется быть серьезнее. За явно лживую историю рискуешь попасть в депорт. тюрьму. А если попадешь в лапы свободы, то жди так называемый бункер. Не позавидуешь… Подвал без окон, ряды двухъярусных коек, разноязычие. Знаменитым горным альпийским кислородом не пахнет. Так что, братцы, не заговаривайтесь, какие вы – героические парашютисты и гребцы, и особенно рот на замке про квантовый портал перемещения в пространстве. «Дурка» тоже, говорят, рядом. Ограничивайтесь скромной фурой и мятежными флажками. И больше признавайтесь, как самоотверженно симпатизируете гуманизму и демократии. И как вы, не расист, жалеете, что не родились негром. И не забывайте натирать глаза луком.

Каждое утро на стене обновлялся список тех, у кого переезд – или отель, или бункер. Лишь приглашение в тюрьму не вывешивалось. Это сюрприз. Переезд возможен по всей стране. Три части, так называемые кантоны: итальянский, французский, немецкий. В каждом свои законы, обычаи, язык. Будто три страны завернуты в один флаг, красный с белым крестом. Разница на глаза. В Женеве мягкие франц законы. Но парфюмерия и алкоголь чаще за прилавками и стеклом. На итальянском кантоне бьют. Вначале нашего магазинного экспроприатора отмудохает каждый, вплоть до последней прачки, под бравые песни Хулио Эглесиаса! Потом еще держись в полицейском участке. Дальше, возможно, тюрьма. А там и Дон Карлеоне засучит рукава! Немецкий кантон, где мы бросили якорь, богаче. Недаром это экономическое сердце страны. Но законы жестче.

Все это услышал от грузин, которые тут не впервые. И еще узнаю на своей шкуре – так и есть.

Обеденное время, в столовую очередь. Вдоль толпы – железная, как на футболе, ограда. Охранники рядом. Кто-нибудь, бывало, перепрыгивал. Охранники его возвращали. Если не замечали, то между переселенцами случались ссоры и драки. Нервы у беженцев натянуты. И трудности быта. И только что с дороги. И груз ожидания – как бы не угодить в депорт. тюрьму по соседству. Решетки и «колючку» видно из наших окон. Не забудешь.

Обеденное блюдо: зеленые листья, холодные макароны, соевое мясо. Вот вам и швейцарские банки. Впрочем, спасибо и за это. Есть места, где хуже…

– Какой день травой кормите! – биджо впереди меня по очереди возмущался. – Я вам не корова! Шиитедамутхе!

Его русско-грузинский не поняли. Зато уловили враждебный тон. Повар мстительно кинул обгрызенную корку хлеба на поднос грузина. Будет, значит, чем поживиться. Повар крикнул поанглийски:

– Не нравится – уезжай отсюда! Это не мы, а ты пришел в нашу маленькую страну!

Обратите внимание, что повар был чернокожим. И такой повар болтал про «нашу страну»! Так, видно, выслуживался перед швейцарцами. Авось швырнут под старость пенсионную кость побогаче. Повар задирал свой нос не по рангу и не впервые. И вот жизнь преподала ему урок. После меня в очереди были африканцы. У них тоже, как у Малой, щеки в шрамах. Отличие воинственных племен. Повар имел неосторожность швырнуть им на подносы бананы. Это оскорбительный жест. Африканцы ему об этом вразумляли. А он заладил старую песню: «Не нравится… бу-бу-бу-бу… в нашу страну». Его не дослушали. Вначале один африканец плюнул в повара, будто кобра. Следом остальные – тьфу! тьфу! тьфу! – заплевали не на шутку. Прямотаки хотели потушить пожар ненависти в нем. Не все беженцы, поверьте, шелковые, послушные, забитые жизнью до рабской покорности. Пересечение Средиземного моря на лодке – на одно только это сколько смелости и дерзости! Очередное великое переселение народов. Раньше европейцы колонизировали их. Теперь наоборот…

За длинным, как на похоронах, столом обедала наша сборная мира. Я проглотил провиант быстро, по-собачьи. Мало. Проблема с детства. Раньше занимался спортом. Привык набить пузо. Энергию, калории подавай. Спорт давно бросил. А привычка осталась.

– Что-то подсыпают в еду или чай, – предположил чеченец. – Я раньше отжимался от пола сто раз. Теперь еле-еле тридцать. Точно подсыпают. Бунтов боятся!

– Или изнасилований, – решил биджо, тот «не корова». – Я просыпался и всегда стоит… А теперь…

– Ну а что ты хотел, если с утра до ночи жалиться «медленным»? – сказал Чифир.

– Нет, я только разок в день.

– Эй, брестский! – Чифир позвал белоруса неподалеку. – А вы на чем тут бегаете в магазинах?

– Лично мне поперло по обуви, – ответил тот. – Но хорошие «шузы» на полках по одному.

– А я в первом магазе возьму левый. В другом – правый, – он встал из-за стола и отшагнул от него, чтобы показать ботинки. Черный и темно-синий.

– Вот фирма! – хвалился он. – В Бресте за такие копыта «месюк» будешь горбатиться!

Парнишка еще не пришел в себя. Капиталистическая сказка вскружила голову вчерашнего добропорядочного работника «Серп и молот», завода, который обанкротился. «Спасибо» капиталистам! «Помогли» на пару со своим Горбачевым! Теперь безработному парнишке некуда податься, кроме как сюда. И ему, смотрите, «поперло по обуви». Я, впрочем, капиталистам уже не удивлялся. Что мне цены! Что мне фирма! А закон – что это?

– В магазине «Глобус», – продолжал обутый белорус, – не ходите. Директор обещал, что депортирует всех крадунов за свой счет.

– Сколько, мля, катаюсь по Европе, – взорвался Чифир, – и везде этот фуфляк толкают, что тамто не черни. Иначе высылку оплатят. Это pizdezh!!!

– Не знаю, что там с «Глобусом», но директор магазина «СООР» приходил сюда, – сказал биджо. – Собрал всех цыган, сербов и нас, конечно, грузин.

– А мы? А белорусы? – А Воронеж?

– Да, да. И вас тоже собрал. Директор просил, чтобы в его магазинах не воровали. А то покупатели видят и боятся. «Если что-то нужно, то приходите, – говорил директор, – я так дам. А то – покупатели видят воровство и боятся».

К нам подсел еще белорус.

– Врет этот дирик! – процедил Еж. – У меня дневная норма – не меньше ящика виски. Столько не даст. А его колбаса не нужна. Я как сюда приехал, то колбасу больше не хаваю.

– А я вообще поначалу расстроился, что сюда приехал, – начал новый белорус. – Мне мои пацаны тут проповедовали: «Иди воруй костюмы Adidas. Я зачем мне Adidas? Я и без того сюда приехал в костюме Adidas. А вот Rolex к моему Adidas не помешает.

– А что еще воруете? – спросил Чифир.

– Ворует знаешь кто?.. Воры в законе воруют. А мы, босота, подкрадываем, – набычился белорус. – Нет, я тоже, конечно, стремлюсь.

Чифир угрожающе выложил на стол свои расписные и отбитые руки. И вдруг неподалеку вспыхнула драка. Все отвлеклись, загляделись.

Наш «экипаж» не выпускали из лагеря еще неделю. Время прошло без происшествий, если не считать несколько кровопролитных матчей стенка на стенку между сборной Афганистана и сборной Сомали. Победила, конечно, дружба. Трое попали на больничную койку запасных. Ежик по-прежнему глотал метадон и сверлил героиновых кольщиков вокруг жадными глазами. Что еще? Увы, заболел Чифир. Простудился, увы. Неудивительно – везде «чхи-чхи». В комнате не отдохнешь: днем закрыто. Чифир отлеживался в столовой на стульях. Их поставили один к одному, будто лавка. Накрылся курткой. Его лицо покраснело, точно после бани. Насморк. Кашель. Малая накрыла его своей курткой. Принесла стакан горячего чая. Наши советские родственники, грузины, угостили мандаринами. Я сочинил оптимистические стишки: «Чифик! Чифик! Не болей! Вставай на ноги скорей!» Малая временно не называла его старикашкой. Серьезные птички пели ему свои целительные «чик-чирик» и «фюить-фюить».

Через неделю заключения нам, в конце концов, вручили временные доки. Это – листы с именами, штампами, фотографиями, местным флагом, который получился другим – белый крест на черном. В графе гражданства у меня и Ежика – «USSR». Обычно название красной империи вписывают тому, чье место жительства не доказано. Мы без документов. Ну, или, может, Ежик тоже ляпнул не в строчку про славного Владимира Ильича. Отсюда вывод: не махайте красным знаменем перед кем попало, не мечите бисер… Это вызывает зависть. Не у всех было такое красивое знамя. А зависть граничит с ненавистью. Поэтому возьмем пример со Штирлица. Свой в доску, но продуманный, на шифре.

Раньше, говорят, выдавали пластиковые карты. Ныне беженский бюджет худеет на глазах. Западники опомнились. Дошло. Давно бы пора. О, сколько отважных «Штирлицев» и не менее отважных «бондов» уже попалось с поличным!..

С документами разрешалось выйти наружу до вечера. Опоздаешь – и прозябай на улице. Чифир выздоровел и улыбался.

Мы маршировали по городку в полном составе. Ать-два! Ать-два! Нога в ноту. И поскольку я поэт, то не всегда попадал в ритм марша. Мы присматривались вокруг. Городок ничего особенного. Когда проколесил Европу вдоль и поперек, а также пропадал в наркотической, космической невесомости, то не всегда заметишь где-либо особенное. Разве что вездесущие часовые магазины. Я вспомнил, что «Ролексы» могли бы солидно смотреться с моим черным капюшоном. Затем отвлекся на штанишки Малой. Впервые разглядел и даже пришел к убеждению, что штанишки ей коротки. Вероятно, сели после стирки. Холодный ветряка дул под штанишки Малой. И в этих штанишках она выглядела несколько смешно. Зато не смешные последствия. Это когда после нее в магазине хоть шаром покати, хоть в футбол играй. А играть-то нечем. Мячик – тю-тю. Такие вот дела. Такие вот штанишки.

В азиль вернулись вечером. Внутрь запрещалось проносить продукты без чеков. А какие у нас чеки? И что это – чеки?

Охранники обыскивали кое-как. Поднимаешь руки вверх, а тебя по телу «хлоп-хлоп». У Бороды из рукавов высыпались шоколадки. Их, конечно, отобрали. У Малой хуже. На ее куртке заметили ценник. Охранников беспокоила пара, на их взгляд, лишних ноликов. Малая проглядела. Не то бы сорвала ценник. Прежнюю куртку оставила в магазине. В этой вышла, будто в ней появилась. Охранники конфисковали куртку. «Confiscated» – так объяснили. Интересное словцо. Я его тоже возьму себе на вооружение, если что-то сопру. А то заладил: экспроприировал, экспроприировал… Охранники учили Малую уму-разуму. Одно, дескать, нельзя, а другое не надо.

После ужина происшествие. Следует проводить уборку. Беженцы поднимали стулья на столы, подметали и мыли пол. У грузин уборка – не в почете, «понятиями» не одобрена. Говорят, воспитаны в тюремных традициях. Подмести, говорят, в камере – дело верное. Другое – барак, где убирают так называемые шныри. Поэтому грузины не убирали. Ну а наш белорусо-воронежский экипаж не выделялся на фоне антисанитарного восстания. Мы растворились среди убирающих. Хотя и ничего не делали, но как бы при деле. Уборка под присмотром работников азиля. Бездельников в наказание не выпустят наружу. Грузинам, сверх того, ужесточение – прекратили кормить. Так начался голодный бунт. Ночью грузины, протестуя, не поднялись наверх, как все, как велено. А первый этаж закрывался на ключ до утра. Ежик очутился с ними за переводчика. Никто из мятежников не баловался даже английским. Хотя пиратствовали в Европе годами.

Мы, кто временно не бунтари, видели сверху, из окна, как появился полицейский фургон. Оттуда выбежали люди в масках, бронежилетах, касках.

Вскоре мятежники пришли наверх. Пришли, а не убегали. У каждого кашель и красные глаза. Снизу тянуло слезоточивым газом. В комнате открыли окно. Ежик оказался единственным с шишкой на лбу, самый поврежденный. Так полиция поставила ему зачет по английскому языку. Грузины подбадривали Ежика:

– Терпи, белорус. Сегодня плохо. Завтра будет лучше.

– Главное, бульбаш, выйти отсюда.

Открытое настежь окно: усмирители погружались в фургон. Ветер охлаждал нашу комнату.

– Эй, нацисты! – кричал Ежик. – Фашисты! Хаиль Гитлер!

Тут же грузины добавили:

– Хаиль!.. Хаиль!

– Тише! – кто-то сказал. – Они могут сюда вернуться.

Это, кажется, не испугало здешних обитателей. Уже прошли через евротюрьмы, точнее «тюрьмы». А раньше за плечами – бутырки, матроски, героиновые ломки, одиночество изгнания, в общем разные испытания. Что тут какой-то слезоточивый газ и шишки! Подумаешь только… Обхохочешься!

Поутру новости: всем «советчикам» запретили вылазку наружу. Не важно – бунтовал, не бунтовал, «хаиль, не хаиль».

Я, Борода, Малая тем не менее сбежли. Подвернулся случай, когда выходила толпа сомалийских, может, в прошлом пиратов. Среди них затерялись. Малая грелась в куртке Ежика, на пару размеров больше. Тот остался в азиле.

Сыпался снег.

После прогулки нас не впустили обратно. Не стоило, по замечанию охраны, дезертировать, если запрещают.

– Приходите, ребята, утром. Возможно, пропустим.

Мы грелись в магазинах, пока и те не закрылись. Ближе к ночи – холоднее. Наш «тазик» стоял во дворе. Покрылся снегом. Жаль, что ключи остались у Чифира. Не то бы отсиделись в теплой машине.

Бесцельно бродили по городу. Иначе замерзнешь. Топ-топ – и час. Топ-топ – и второй, и третий. Друг друга подбадривали анекдотами. Я даже сочинил оптимистический стишок: «Мы – ребята из огня! Что нам холод декабря!» Случайно пришли к вокзалу. На платформах пустые стеклянные будки, «аквариумы». В них – горячие батареи. И почему раньше не вспомнили про вокзал? Ах да, я занимался поэзией…

В будке тепло. Вокруг никого, кроме бездомного, бородатого, в грязненьком пальто. Он лежал на скамейке соседнего «аквариума».

На стеклянной стене рекламный плакат: белые люди на курорте (солнце, море, песок) и чернокожий официант с подносом. Люди тепличного мира. Они – тут. Другие – там.

– Видишь, какая у них жизнь? Курорты по выходным. – Борода, видно, завидовал. – Катаются куда хотят. Не то что мы. Только и думаешь, как вовремя унести ноги, чтобы не закрыли в «депортационку».

– Ты не один. Миллионы нелегалов и нелегаловподонков из Восточной Европы так скитаются, – примирил его с действительностью я.

– Восточные хотя бы могут устроиться на работу официально.

– От работы кони мрут.

– Ты же сам говорил, что собираешься на работу.

– Мужик сказал – мужик сделал… А не сделал, то еще раз сказал…

– Странный мужик.

– Шучу. Короче, Борода, жизнь стоит узнать с разных углов. Даже не тебе жаловаться. Ты когда последний раз смотрел ценники?.. То-то же!..

К нам пожаловали два полисмена. Одного, с усиками, я сразу опознал. У него спрашивал адрес азиля. Хотя на моей голове капюшон, он тоже вспомнил нашу встречу:

– Опять ты! Ничего пока не украл?.. Давайте документы!

Мы дали ему беженские бумаги. Тот посмотрел и куда-то позвонил. Разговор по-немецки…

– Билеты есть? – Полисмен нам вернул доки. Я подумал: «Билеты? Какие билеты? Он бы еще спросил кассовые чеки».

– Я так и знал: билетов нет. Уходите. Здесь места для пассажиров.

– На вокзале только мы. – Я оглянулся: бездомный поблизости уже исчез. – Всем хватит мест.

– Не всем! – Тот, с усиками, спорил. А я ломал голову: какой исторический персонаж он мне напоминает? – Англичане в Америке тоже, как вы, поначалу прикидывались бедными и несчастными. – Полисмену не хватало свободных ушей. Нашел кому рассказывать – нам, студентам погорелых институтов. – Индейцы, как мы вас, подкармливали. И что потом? Много сегодня индейцев?

Я прикусил свой черный капюшон. Не то и тут сболтну лишнее. А этот еще пристрелит в виду служебного долга. А за меня потом некому расписывать жиденькие некрологи по гагам и страсбургам. Но какие индейцы? На дворе двадцать первый век! Через минуту на дворе оказалось вдобавок холодно. Опять холодно. И Борода некстати вспомнил мультик «Ледниковый период».

Поутру вернулись в беженский лагерь. Внутри обрадовал нагретый воздух. Повезло – нас впустили. Но было не до криков «ура». При глобальном комнатном потеплении тянуло в сон.

На другой день по азилю рыскал журналюга с микрофоном и телекамерой. Беженцы ему плакались, как на родине преследуют. Беженцы, странное дело, не скрывали лица. Я тут (держу пари на свой последний зуб) был один-одинешенек со своей могилкой Бакунина. И тоже, конечно, в розыске. Сам себя не найду…

Журналист, акула телекамеры, отбирал откормленных собеседников, с жирком, обладателей вторых и третьих подбородков, причесанных, стиранных. Эх, где же он прогуливал репрессии грузинского мятежа? И почему не снимал, как тут, подобно Маугли, кушают руками? Не все знают вилку. Зато такие люди, возможно, посмеются, если не соберешь-разберешь автомат Калашникова за секунды. Оружие кое-где важнее вилки. Ленин, Сталин, Путин, Калашников, снежные вьюги, остроконечные ядерные боеголовки – вот все, что такие люди знали о моей стране. Журналист таких сторонился. Я ему тоже не приглянулся. Наверняка журналюге сверху приказ. Обходи, мол, пацанов в капюшонах, особенно из русской Сицилии, Воронежа.

Нет, вру. Все-таки он предложил мне дать сочинение на вольную тему. Я прикрыл лицо шарфом. Мой рассказ о Европе. Конвенцию, дескать, знаем. Швейцарии не повезло с географией, если вспомнить о беженцах. Нашествие нелегалов сюда, от Сев. Африки до Италии. Или путь ТурцияГреция – опять Италия. Доля прибывших нуждается в убежище. И не всем по карману макароны и пицца. Итальянский беженец обречен на голодную улицу. Страны севернее – богаче, помогут жильем и пособием. Но туда попробуй-ка доберись. Рискованный путь. Случается аусвайс-контроль. Того жди, упакуют в депорт. тюрьму. Откуда скорее посветят в рыцари, нежели в беженцы, нежели освободят.

И вот наш прибывший открыл карту Европы. Прежде не увлекался географией. В его сельпо не было кембриджей. Там своя школа жизни. Проголодался? Проваливай, гни спину! Не до географии! На карте нежданно-негаданно происходит открытие. По соседству с Италией есть Швейцария. Новоприбывший, как правило, знает мало. Там знает: банки! Богатые, значит. Уже не нужна дорога на север. Так порой думаем мы, кандидаты в беженцы, и делаем ставку на Швейцарию.

Все это сказал по-английски. Он спросил о моей профессии. Я промолчал. Не говорить же, какими тут судьбами!.. А прежние интересы замерзли в русских холодах. Нет толку ворошить архив памяти.

День за днем.

В беженской общаге Базеля Малую и Чифира поселили вместе как мужа с женой. Их комната: широкая кровать, стол, стулья. Кухня на первом этаже. Ну а мне, Ежику и Бороде выделили комнаты общежитий в деревнях. Рядом с Базелем. В наших комнатах людно и разноязычно. Лишь семейные – по двое.

У Малой и Чифира сразу организовали общую штаб-квартиру. На подоконнике я поставил свой маленький кактус. Которую страну подряд колючка со мной. Талисман.

Перво-наперво пришили карманы внутри курток, вокруг спины. Затем нашли информацию о магазинах в интернете. Составили список адресов в блокноте. Пункты назначения вписывали в нави. Проблема, что тот, бывало, запутывался в трех соснах. Еще адреса магазов метили на карте точками, крестиками и кружками. Рулевой Чифир распорядился, чтобы я сидел впереди за штурмана.

– Налево… Теперь направо… Налево… Нет! Стой! Налево! Следующий поворот налево. – Я напутствовал и глядел то в карту, то на дорогу.

В резинку трусов я спрятал таблетки снотворного. Отосплюсь, если словят. Дольше трех суток не держат. Не воля, так тюряжка.

Главной целью были спиртные напитки и косметика. Чифир не вырос из пиратских штанишек. Ему мало и того и другого. Гулял по магазину с магниченным на карманы взглядом. Чтобы вытянуть мобильники, кошельки, документы. Последнее попадалось непредумышленно: на фига ему чужие бумаги! Он бережно ронял их там же, в магазине. Удивительно, как при его медвежьих лапах проводил капитальную диагностику карманов. Впрочем, у Чифира при себе длинный, как линейка, пинцет. Я так не могу. Излишне гадаю: словят? не словят? А главное – не думать. Вдобавок мне было не по душе брать чьи-либо личные вещи.

Еще Чифир обворовывал раздевалки рабочих. Прошмыгнет туда украдкой. Шкафчики – «хлоп, хлоп». Уже не раз его застукивали на месте преступления. С ним, как тень, объяснение: «Ищу туалет». Или шприц в руке. Мол, нужно место, чтобы уколоться. Сам не осознает, куда попал. Часто Чифир выходил из магазинов с бутылками и деньгами.

По вечерам дома шили карманы. Хотелось рекордов. Внутри куртки (желательно пуховик) готовили карманы поясом. Будто для гильз. Среди карманов промежутки. А не то – стук бутылок друг об друга. Отчего подозрение и проверка.

В Малую много бутылок не поместится. Ведь Малая. Зато у нее другие криминальные изюминки и высокий стиль. В магазинах прятала косметику под юбку, куртку и даже помещала на живот воздушный шарик. «Беременная». В магазине шарик сдувался, а на живот прятался товар.

Ночью разлеглись по матрасам. Лишь Чифир, будто одинокий царь, на кровати. Малая, в пижаме, спящая, ворочалась и постанывала. Можно подумать: снилось, как суслик проник в норку. И какой такой снился суслик? И в какую такую норку этот суслик влез?

Утром всех будил Чифир:

– Встаем, пираты!

В комнате закипел чайник. Щелчок – и выключился. Запах кофе. Чифир, странное дело, носу не верится, пил не чифир, а кофе. Первое, наверное, уже в свое время напился. Медленно и нацелено, как на минном поле, он ходил меж нами:

– Встаем! Вам, как швейцарцам, мама с папой не принесут денежки в кровать.

– Государство. – Что? Не понял.

– Я говорю: государство не принесет.

– Тем более, встаем. Мы вообще без государства.

– Старый! Хватит уже, – сонно и лениво сказала Малая. – Прошли те времена, когда ты будил меня на работу.

Поясню в скромных и серых красках – это о прошлом. Раньше Малая работала продавщицей в белорусском магазине. Воришек, вдобавок часто нарков, знала в лицо, если не рожу. Малая их прогоняла. Выходило, что крадут у нее. Недостачи списывают на персонал. В Западной Европе иначе: на продавцов не вешают. Малую ценили как работника. При ней потери уменьшились до небывалого минимума. Так бы и дальше работала, жила-была, но, как всем нам, стало и скучно, и серо, и мало прибыли.

Зря надеялись на деревни. Там, казалось, крадут меньше. Значит, думали, нам легче. И не тут-то было. В первой деревне Чифир вернулся из магазина через пару минут. Ясно, что пустой. Так быстро не украдешь.

– Товар клали? – Ежик нарушил молчание. – Не взял? Да?

Когда товар распределялся по алкогольным полкам, то мы редко «светились» перед работниками.

– Нет. Людей мало. – Чифир завел машину. – Смотрят на меня, как на зверька нового в зоопарке. И все говорят: «Хай! Хой! Х…й!» Друг друга знают. Деревня.

И чем изолированнее деревня, тем сложнее. Там другие европейцы. Еще не прокопченные пожаром демократий, гуманизма и остальных утопий. Такие коренные европейцы не вызовут мусоров, но «пистюлей» вкатают собственноручно.

Теперь чаще посещали городские магазины. Бутылки копили в багажнике и комнате. Тяжелый вопрос: кому продать? Вначале рассчитывали на черные рынки. В Швеции, помню, они открывались по выходным. В трех городах: Стокгольм, Готенбург, Мальмо. В Швейцарии иначе, о рынках ни слухом ни духом. Зато всюду азиатские лавки. Их объезжали на машине. Повороты куда глаза глядят.

Вот лавка. С улицы, казалось, арабская. Нет же – за кассой белый. Предлагаем бутылки. Белый, конечно, отказывается. Ясное дело: все «снежки», как правило, живут по закону. В следующей лавке китаец. Его глаза загорелись интересом. Он вертел в руках бутылки. А зачем, спрашивается, вертел? Градус не повысится.

– Куплю! Все куплю! По семь куплю! – Нет. Мало. По десять. – Семь. – Десять. – Нет. – Да.

– Смотрите. Тут этикетка порвана. Такое по шесть. Но я добрый. Я Конфуция читал. Я беру по семь.

– Этикетка больше нигде не порвана.

– Сколько у вас бутылок? – Много.

Китаец пересчитал бутылки трех сумок. Если посетители, то китаец отвлекался на них. Я и Чифир прикидывались, будто выбираем товар.

– Старый! – прошептал я. – Ты зыркаешь на прокладки.

– Ага. Точно… Задумался о своем.

Китаец рассчитался. Не хватало сто франков. – Я дал по семь.

– Мы договаривались по десять. Забыл?

– Мне румыны носят по пять. Дороже невозможно. А я по семь.

Бутылки перенесли обратно, в багажник. Пусть не привыкает к дешевым скупкам. Нам нужно уважать свой риск. Мог ли кто-то предлагать по пять? Да. Особенно нарки, кому позарез на дозу, кому потушить пожар в венах! Эти за ценой не постоят. Лишь бы хватило на дырочку в вене. Смысл жизни – дырочка.

Ночью я и Чифир оделись в черное и вышли с канистрами в мешках. В следующий раз, как договорились, очередь Ежика и Бороды. Не шататься же вчетвером. Лишнее внимание к себе.

На парковке мы прокрались меж машинами гуськом. Осмотр баков – закрыто и там и тут. Один наконец-то открытый. Опускаем шланг, из которого Чифир вдыхает воздух. И… потекло. Затем ищем дальше… Итого: набрали канистру. На заправке быстрее, проще. Зато при ночных рейдах не узнают наши номера. И сколько потом ни мыли руки, а все равно пропахли бензином.

Вскоре стало не до магазинов. Срочно нужен сбыт. Хотя Чифир и это подговаривал бросить. Магазины – мелкое, хуже того, не престижное занятие. Другое дело – обокрасть дома… Борода сразу отказался:

– У меня женка точняк подаст на развод, если еще год не вернусь.

– Почему «год»?

– Меньше за хату не дадут.

– Так настраиваться нельзя! – возмутился Чифир. – Нужна уверенность в себе. Уверенность, что выйдешь сухим из воды.

А я подумал: «Почему вода? Грязь! Из грязи!»

Ежик тоже против домов. Ему неохота расставаться с героином. Такая разлука серьезнее, чем жена. Еж напомнил по делу – как уже проникали в дома и везде без налички. Деньги в банках. Да, унесешь технику и драгоценности. Но такая игра не стоит свеч. Впрочем, я против домов не поэтому. Повторяю, не краду кому-либо привычные вещи. В общем, мы сошлись на мнение: магазины лучше. Видишь, что берешь. В тюрьме, казалось, за магазы надолго не застрянешь. После разъездов по чужбине всем охота на родину. Швейцария осталась на десерт.

И вот поиски сбыта. Объезжаем азиатские лавки. Везде отказы. Либо назначали слишком мизерную цену. Бледнолицых продавцов, явно коренных швейцарцев, не спрашивали. Пустая трата времени. Если не хуже – как бы не вызвали мусоров.

– Я куплю по семь! – предложил кучерявый араб. Опять по семь!

На кражах не тратили столько нервов, как тут. В другую лавку я пошел с Малой. Здесь индус. Ему бы тоже по семь. Будто сговор.

– Чем отдавать по семь, я лучше искупаюсь в этом шампанском, – решила Малая.

Дальше заходили по одному. Продавцы менее подозревают: мусора, не мусора? Я сразу пожалел, что вошел. Тут уже был. И отказано. Но пригляделся: теперь за кассой вместо деда стоял молодой араб. Молодым по вкусу риск. Он завел меня в комнату, где телевизор видеонаблюдения. Араб купил сумку. Затем остальное, из багажника. А через час привезем запасы из дома.

Так нашли сбыт.

Дома шили карманы. Еще. Вдобавок. Раньше, казалось, десять бутылок – рекорд. Нет уж. У Чифира пятнадцать бутылочных «гильз».

– Что за десять попадаться, что за пятнадцать, а все равно – закроют, – говорил он.

После нашего захода (аж пятеро) полки пустели и плакали. Жди, что охрана сразу посмотрит видеозаписи. И запомнит. Конечно, не я один это понимал. Но и я молчал о том, чтобы промышлять раздельно.

Бывало, встречали других shopkillers (shop – магазин, killers – убийцы): грузины, прибалты, румыны. Они предупреждали, что в магазинах работают так называемые детективы, или деки. Одеты по гражданке, в серое, обычно (и это удивительно) пожилого возраста. Мы не верили. Только представьте себе: бабка в кроссовках, бабка в погоне! И еще представим, и увидим!..

Поначалу Малая зарабатывала меньше всех. В ее куртку вмещалось не больше шести карманов. Она ведь Малая. Ей проще с косметикой. Что до бутылок, то меньше всех крал Ежик. Карманы не шил. Некогда. Все время под кайфом. Бутылки прятал за спину, под куртку, что поверх пуховика и заправлена в штаны сзади. Каждый вечер голова Ежика опущена. Чешет лицо. Случается, внезапно поднимает голову. Глаза открываются. И рот открывается – льются целебным источником рассказы, как всем нужно вести здоровый образ жизни: «Важно лишь то, как держать в норме обменный процесс в организме. А это называется гомеостаз. А гомеостаз способен к саморегуляции организма, то есть возможность организма сохранить состояние благодаря определенным реакциям. Для стабильного состояния здоровья нужен уровень в диапазоне ПиЭйч семь целых тридцать пять сотых. Что касается эндокринной системы, то железы внутренней секреции истощаются…» Вот-вот. И я тоже пропускал это фуфло мимо ушей.

Я надел куртку с новыми пришитыми карманами. Загрузил испытательные бутылки. Прошел по комнате. Бутылки не звенели. Еще бы – меж ними промежутки.

– Ты похож на ежика. – Чифир удостоил меня вниманием. – В смысле: сходство не с нашим Ежиком. Горлышки бутылок торчат на спине.

– А так? – Я сунул руки в карманы кофты под курткой, которая оттопырилась назад.

– Теперь лучше.

Я дошивал карманы крепко, вторым швом. Не то жди, что порвется: хрясь! дзынь!

Пьяный Борода звонил жене по скайпу:

– Бу-бу-бу… Где мой ребенок? Я хочу его видеть.

– Это мой ребенок! – И мой тоже.

– Твоих там всего-то две капли. Шляйся по Европам и дальше. Ты туда свалил, чтобы ничего не делать.

– Я ишачу на долги. Ты знаешь, что если вовремя не выплачу…

– Здесь тоже работают.

– На вашем «здесь» платят два рубля и три копейки.

После разговора с женой Борода вынул из холодильника пиво. Минуту задумчиво держал бутылку в руках. Затем положил обратно. Пусть охлаждается. Через час Борода вернулся с водкой. Купил у арабов. У этих еле сопрешь. Ночью поблизости работали только арабы.

Из магазина выходили, как ни крути, «заряженные». Не одно, так другое. Допустим, продавцы возле спиртного. Или не всем из нас хватало бутылок. Тогда забирали косметику и редбуллы. К бутылкам спешили, будто на соревнованиях. Последнему, того жди, пустой прилавок. И мне сложнее. Ибо я спроектировал передислокацию шапок. Зайду в такой, выйду в иной. Только шапками введу в заблуждение и беспокойство. Еще переодевался. Сниму в магазине куртку. Спрячу на дно корзины. И с олимпийским спокойствием положу бутылки с полки в корзину. Получается, будто некто другой это сделал перед камерами. Найду «слепую зону», где без видеонаблюдения. Порой таких зон нет. Тогда гер с ними, с зонами. Гружусь спиной к камерам. Но вначале проверяю: нет ли наклеексигналок?

Вот – прохожу мимо ворот в магазине. И – сигнал. Тревога! Где-то не доглядел наклейку. Тем не менее иду, как ни в чем не бывало. За спиной крик по-немецки. Это, конечно, мне. Иду на «морозе». За углом даю на «пяту». Шнеле, Витя, шнеле. Тебе еще в институт поступать.

Краденое сдаем в новой лавке. Молодой араб. Сегодня нет его отца. Сынок торгуется за центы. Не то чтобы жадный. Ему хочется показать себя перед батей. Я делаю скидку. Взамен беру фрукты бесплатно. Вышло то ж на то ж. Тут покупают мало. Едем к нашему первому скупщику. И плохие дела. Он не желает иметь с нами дела. Отныне никогда. Оказывается, вчера Ежик занес бутылки в порядке своей очереди. Мы заносили по одному. Пока барыга считал бутылки, Ежик украл шоколадку и сок. Потом барыга смотрел видеокамеру… В машине Ежику про это сказали.

– Да, украл. Он барыга. С ним так и надо. – А знаешь поговорку: не плюй в колодец…

– Не гони! – Еж перебил. Расхрабрился. – Мало, что ли, барыг?

– Деня! Разве у меня на лбу написано «рулевой шнырь»?.. Сам теперь ищи сбыт.

Ежу повезло. В тот день найдем нового скупщика. Спасибо грузинам – показали. Лавка у вокзала SBB, в подземке. Сразу бросилась в глаза разноязычная очередь: поляки, румыны, грузины, прибалты. «Да, мы теперь здесь. Уже двадцать лет, как освободились от вас, коммунистов», – хвалился мне литовец. «И в чем эта свобода? – говорю. – Чтобы теперь здесь «редбуллы» воровать за три копейки или убирать за швейцарцами в отелях, или строить для них дома. Жалкий рабский труд». Как еще заметим, толпа здесь почти всегда. Даже приезжают из соседних деревень, чтобы продать. Время от времени выходил хозяин лавки, лысый, смуглый, черноглазый индус. Рядом его интернеткафе. Туда он всех отправлял для ожидания. Очередь иностранцев – подозрительно. Иногда мимо проходили полисмены. Всегда – топ-топ, – мимо. Странно. На улице, случается, сболтни русским словцом. И, будто из-под земли, возникнут полисмены в гражданке. Проверят документы и карманы.

Индусу, конечно, не продать все предложения. Лавка лопнет. Вероятно, перекупка. Сотрудничество, вась-вась, с полицией, вероятно. Раз уж такой смелый. Не то что другие. Перекупка? Кафе? Магазины? Мне по фигу. Главное – сбыт есть.

В интернет-кафе без посетителей, кому нужен компьютер. Только крадуны. Даже стоячие, как в автобусе, места.

Наконец-то моя очередь. В лавке пахло пряностями. Индус показал место, где я скрылся за полкой товаров. Прохожие в переходе не увидят сквозь стеклянную витрину. Я выставил на пол все бутылки. Пересчет. Индус водил пальцем по воздуху, тоже считал: ай, цвай, драй… Появилось два покупателя. Я глядел на сигареты. Хотя не курю. Я видел перед собой не прилавок, а кровать. В воображении: кровать. Уснуть бы. Забыться. Все кругом надоело. Пора, Витя, на родину, на работу, на завод… Ну а что? Не пахать же и вкалывать офисным планктоном мне, борцу с капитализмом. Вставай рабочий класс, заводы! Не все еще там, в моей Итаке-Воронеже, закрылось и разворовано. Вырос ты, Витя, из пиратских штанишек. Пиастры, хуястры. Хватит.

Так, по очереди, спихнули товар. Борода занес тяжелые сумки Малой. Помог.

В дороге Ежик просил притормозить у аптеки:

– Хочу купить средство от облысения. Волосы выпадают.

– Мозги у тебя выпадают.

– Тебе такое средство тоже не повредит, – советовал Ежик.

– Есть, Деня, одна истина, – Чифир взял учительский тон, – если ты без «бабла» и «тазика», то всем твоя шевелюра как шла, так и ехала. А вот подкати до кобылы на «бэшке» заряженной и тонированной. Хоть без рук и ног подкати, а кобыла все равно даст.

– Малая, это правда? Скажи как баба.

– Малая – не баба, – вместо нее отвечал Чифир. – Малая – пацанка.

– И что теперь мне предлагаешь? Я, по-твоему, «бэшку» должен купить?

– Нет… Хотя бы для начала брось отравляться. И волосы не выпадут.

У Ежика обыкновенная наркоманская мания. Надеется, что при оздоровительных технологиях и народных рецептах прокайфует до пенсии в жизненной невесомости и безвредно, и безбожно.

Заканчивался бензин. На заправке – новая тактика. Машину оставили неподалеку, на обочине шоссе. До заправки шли с канистрами. Нас не видно за другими машинами.

На вокзале мы отсылали деньги по Western Union. Добычу нельзя оставлять. Когда арестуют (уже не употребляю слово «если»), то конфискуют без объяснений. И тут выяснилось, что по нашим беженским докам запрещена высылка более четырех (точно не помню) сотен франков. Я и Ежик пока не высылали. Сойдем за отправителей. Но и так сумма превышала лимит. Я свои «мани» закапывал в парке. А Еж их растворял в венах. На вокзале толпились местные алкоголики. Не знаю, почему местом сбора они выбрали именно вокзал, а полиция не разгоняла. По паспорту выпившего швейцарца выслали денежные подкрепления. Его наградили бутылкой водки. Хотя он требовал виски. Но мы ему: «Нет. Нет. Русские платят водкой».

Нежданно-негаданно забыли, где наша машина. Еж решил:

– Будем ориентироваться на старинные здания. Машина около них.

– Здесь везде старинные здания. Народ не был воинственным.

Прохожие вопросительно жали плечами, когда слушали особые приметы того здания. Лишь одна девушка объяснила очаровательным, прокуренным голоском, куда идти.

В конце концов, машину обнаружили. Затем на «точку». Уже не везде Ежику продавали наркоту. Среди барыг пронесся слух, что русские кидают. В захолустье купили кокс. Ежик разрекламировал. Все, за исключением Малой, нюхали дома. Отчего извержение сил! Возле кухни пять велотренажеров. Мы крутили педали несколько часов подряд и болтали наперебой. Разве что не крутил Ежик. Как обычно, он растянулся на диване. Будто спал. Но это не сон. Сигарета выпадала изо рта. Диван дымился и тлел. Пожарник-Малая тушила морковным соком.

На кухне появлялись разноцветные дети. Малая дарила им игрушки и шоколадки. Отчего ее прозвали Сантой. Южные дети не знали Снегурочку. У Малой чернокожая любимица, по прозвищу Мелкая, кучерявая девочка. Малая мяукала, а радостная девочка бежала к ней с распростертыми объятиями. Малая выла по-собачьи – и девочка пряталась за стулом. Мелкая, подруга Малой.

Проснулись к обеду. Раньше – без толку. В магазине мало посетителей. Среди которых нужно раствориться в своей неприметной одежде. Нехотя глотали еду. Попадешь в мусарню – и неизвестно когда заморишь червячка, если не анаконду. Там обед в загадочной тьме.

Дни шли, бежали дни, летели. Одно и то же – дороги, магазы, горы, снег, заправки, участки.

На парковке мы осмотрели место, чтобы его запомнить. Не то опять «ау». Чифир спрятал ключи на колесо.

– А если эвакуатор?

– Не каркай. А то клюв вырастет.

– Я этот магаз уже знаю. – У Бороды огорченное лицо. – Плохое место. Всюду камеры.

– Грузись спиной к камерам. Насквозь твою спину не увидят.

Борода зря опасался. Ну поймают – и что? На электрическую скамейку не посадят. Испуг Бороды понятен: семья. Я не сомневался, что его закроют первым. Страхи притягивают свои причины.

Борода пошел первым, медленно шел, будто в ад. Всем сразу – нежелательно, лишнее внимание к себе. Пока ждали на улице, Ежик сливал информацию:

– Вчера Борода мне тему закинул: «Давайте красть и делить деньги поровну. Давай, Ежик, с пацанами потрещим. К тебе прислушаются. Ты, Ежик, умный. Ты наркоман».

– Это называется: на чужом +++ (за расшифровкой букв обращайтесь к Якубовичу) и сразу в рай, – сказал Чифир. – Судите сами. В мою куртку помещается теоретически двадцать бутылок. В его – семь. И куртку он перешивать не торопится. Ему некогда.

Магазин посетили по очереди. Остался пустой прилавок, где когда-то покоилась былая водка и прошлое виски. Теперь – пусто. Мышь с похмелья повесится. «Урожай» оставили в багажнике. Затем пешком к магазину неподалеку. Я разговаривал с Малой. Чифир, зануда, то и дело напоминал, чтобы говорили тише.

– Тебе мешаем? Чего прилип?

– Мусора в гражданке услышат русскую речь и проверят нас.

– Мы уже пустые.

– Не в этом дело. Привыкнешь говорить порусски и забудешься.

Чифир прав. Поймают с товаром – задержат до выяснения обстоятельств. Еще три дня взаперти. Отчего мы шифровали разговоры. Например, видеокамеру называли «глазом». Ведь слово видеокамера одинаково на разных языках.

Точно не знаю, каким боком «засветились» в следующем магазине. Перед камерами не грузились. Но тут уже не впервые. Вероятно, на тех же камерах заметили, как прежде многократно наполняли корзины, а выходили пустые. Я и Чифир меж собой не болтали. Однако совпало, что на разных кассах стояли одновременно с молоком на «отбив». Алкогольные молочники. На кассах нас пропустили секунда в секунду. Какое совпадение? И тут… Нет, стоп. Вначале – краткая хроника задержаний в Европе. Итак. 94-й год. Продавец не верит глазам: о, мистика, воруют. 97-й. Глазам, да-да, уже верят. Прозрели наконец-то. Но прикрывает рукой глаза. Иначе, о ужас, придется ругаться. Продавец пока стесняется. За ругательства ему не платят. 99-й. Глубокий вдох и продавец осмеливается: «Извините. Нет, тысяча извинений. Кажется, в вашу прелестную сумку случайно попало десять бутылок отборного виски». – «Э-э-э… М-м-м». – «Ну ладно. Ну, показалось, наверное». Теперь нулевые. Глубокий вдох продавца: «Я подозреваю, что вы украли». Далее – 03-й год. «Отдай бутылки! – Не у себя дома. Не кричи. И дома, у себя, не кричи».

Это не шутки. Примерно так действительно было. А вот наши дни. Я и Чифир стартовали от касс. Выход загородил маленький, шкет, охранник:

– Что у вас в куртках? Я давно слежу за вами. Чифир взялся за старый обкатанный приемчик: бла-бла-бла про адвоката. И вдруг крикнул: «А-аа!» Надеялся, что свергнет охранника в шок и убежит. Но – нет. Сторож, видно, уже наученный и прожженный, выхватил по-ковбойски из кармана электрошокер. «Бз-з-з». Старый ребенок Чифир упал на пол. Я отвернулся. Его окружили продавцы и просто зеваки. Сторож не спускал с меня глаз. Я прикинулся статуей. И без адвокатов. И вспомнилось, как мне вешали просроченную, заплесневелую информационную лапшу, будто тут манекены вместо охранников.

В участке карманы куртки оторвали. Раз на раз не приходится. Порой куртки конфисковали. Дескать, приспособлена для краж. На допросе полисмен расспрашивал, бу-бу-бу, расспрашивал. А я водил пальцем по столу. Будто рисовал забавных человечков на забавном островке.

Через три дня камеры-одиночки свободен. Чифира отпустили раньше и на все четыре стороны из участка. Моя же прописка в пригороде. Поэтому передали знакомому вокзальному полицейскому. Я ему тоже вспомнился. Его нравоучения не цитирую. Бумага, боюсь, вспыхнет.

– Вынь руки из карманов, когда я с тобой разговариваю!

Он купил билет на мои деньги. Затолкал в вагон. И стоял на перроне, пока мой поезд не тронулся.

Я спрыгнул на следующей остановке, чтобы занять обратный поезд. В Базеле прошмыгнул по вокзалу с оглядкой: нет ли отправителя?

Чифир и остальные дождались меня неподалеку. Когда я приветствовал всех пожатием рук (в том числе и Малую), к нам подошел грязный алкоголик:

– Эй вы! Дайте денег! Быстро! Я хочу виски! Алкоголик требовал инвестиции аж на трех языках. Наглый. Я – и то не такой наглый, когда граблю. Если даже не скромнее я.

По дороге сел аккумулятор машины. Съехали на обочину. Кроме Малой, которая за рулем, толкали вчетвером. Вскоре помогли двое прохожих. Чернокожие. Белые не помогли бы. Они воспитаны на службах спасения.

Машина тронулась и… завелась.

Дома Чифир вертел в руках пакетик коричневого порошка.

– Что это? – Кокс.

– Темноват для кокса. Чифир будто не слышал:

– По вене пущу. Так экономнее.

Чифир, конечно, знал, что перед ним героин, а не кокс. Возможно, ему не хотелось ударить лицом в наркогрязь перед племянницей.

Первым укололся Ежик. И ни в одном глазу. Ему доза как вода. «Ужаленный» Чифир, наоборот, разлегся на диване с довольным лицом ребенка. Ласково, прямо-таки возлюбленной, прошептал:

– Сволочи! Герыч вместо кокса подсунули! Обманули! Подонки!

– Ну ладно – молодняк. Мозги не выросли, – начался фейерверк гневных слов Малой. – Ну ты, бабка старая, куда лезешь?

У нее покрасневшие глаза. Наверное, вот-вот заплакала бы. Она спешно покинула комнату.

Борода взялся за ноутбук и просил всех о тишине. Ему нужно звонить маме. И разговор с ней продлится недолго. Пока мама не спросит, чем занимаешься и откуда деньги? Борода тут же распрощается. Неохота врать. Из всех нас только Малая призналась родне, то есть бабушке (вся ее родня), что собирается на кражи. А бабушка не верила. То и дело напоминала, что заниматься проституцией опасно. Получается, никому из нас родня не верила. Я, впрочем, своему бате вообще не говорил о промахах и успехах. Ибо какие мои успехи? Скоро год как смотрю на небо без решетки – уже хорошо.

Больше крали вне Базеля. В пригородах хотя бы при поимке не содержат три дня. Где еще не кусают локти от наводнения Криминтерна. Раскрыли пограничные шлюзы на свои наивные головы!

Борода выходил из магазина последним. Сквозь стеклянную витрину видели, как продавцы перекрыли ему выход. Game over? Борода о чем-то говорил. И вдруг крикнул и взмахнул руками. Продавцы отшатнулись. Борода выбежал. То, что мог и хотел Чифир, если бы не электрошокер… Так мы, как правило, всегда делали.

Несколько минут – и полисмены колесили по деревне на мотоциклах и машинах. Борода не отвечал на звонки. Наверное, некогда, если бежал. Объявился на трассе. И поздно. Мы проезжали мимо, когда полисмены надевали ему наручники. Оказывается, бежал вдоль трассы. Лучше бы отсиделся в кустах.

Местной полиции, конечно, стоило нас благодарить. О, если не мы – пистолеты и наручники покроются паутиной и ржавчиной. При поимке они не скрывают улыбок и смеха. Часто в участок доставляют на скорости и под музыку сирены. Так вот – деревенские мусора отпустили Бороду через пять минут. В дорожку дали печенек и апельсиновый сок. Борода оправдывался, что он алкоголик и по одной бутылке не берет в кредит. Да, кредит. Слово «украл» не употреблял. Дескать, вернет. В общем, по одной – нельзя. У него предстоял запой. Значит, нужно сразу тырить норму, чуть ли не ящик.

День за днем. Скучнее, серее. Не всегда же взбадриваться электрошокером. При очередных поимках кровь уже не стремилась беспокойным горным ручьем. Разве что после освобождения чаще осматривался. Ложное шестое чувство: слежка! Но это временно, пока вездесущая безнаказанность не притупит осторожность.

Страна удивляла. Помню, я оставил сумку с бутылками на руле чужого велосипеда. Так делал всегда, если поблизости не было нашей машины. В магазе меня «приняли»…

– Понять, простить и отпустить, – сказал я.

Куртку отобрали. Ведь приспособлено для краж. Это случилось в Базеле. Поэтому три дня в камереодиночке. Я задумался о современной русской миграции… Ныне все иначе, чем раньше. Уже не «утечка» и «слив» либеральных мозгов. Новые иммигранты из осколков советской империи – если не работа по-черному, то досуг преступный.

На четвертый день меня передали преподобному вокзальному полисмену. Ну, тому эмоциональному террористу. Отныне он не позировал исправительными лекциями. Понял: без толку. Он пил таблетки и снова отправлял меня по месту прописки. Я махал ему рукой из поезда:

– До свидания, ваша светлость! До свидания! Сумка все еще там, где оставил. На асфальте. Велика не было. Вероятно, его хозяин снял сумку с руля.

Далеко не уезжали. В немецком кантоне магазинов по горло. Разве что однажды Борода откололся от нас, чтобы обокрасть итальянский кантон. Ибо там, по слухам, больше хорошей одежды. Ближе к ночи Борода вернулся. Без «улова», зато с синим опухшим ухом и фингалом под глазом. Оказывается, словили в магазе. Продавцы и даже последняя пьяная прачка засучили рукава… И обошлось без мусоров. Зря в те трогательные минуты Борода молился: скорей бы спасительный звоночек в полицию! О, где же вы, милые полисменчики?! Такая доля – лучше стерпеть. Стукнешь в обратку – еще грабеж, гляди, припишут.

Возвращение Бороды отметили гашишем. Ежик угостил. Мы, кроме Малой, пустили «косяк» по кругу. Крепкий гашиш: мозги улетели в космос. Был страх, что они не прилетят обратно. Как же потом без мозгов?

Я осторожничал. В магазах переодевался. Это взамен идеальной эстафеты, когда один возьмет бутылки с полки, а другой выносит. Ну а я сниму куртку, которую или спрячу в торговом зале, или положу в дно корзины. На лице очки. И уже будто не я кладу бутылки под камерой. Итак, «стекляшки» в корзине. Следующий шаг – найти «слепую зону», где нет видеокамер, «ахиллесова пята» магазинов, если не ослиное копыто. Затем проверка наклеек-сигналок… Чисто… Тоже… Ага. Вот. На одной отдираю липучку. Далее одеваюсь: куртка, шапка. Бутылки, как гильзы, по карманам.

Чаще ловили не потому, что заметили в видеокамерах. Я не доглядывал «липучки» и сигналил на воротах. И другое. Порой будто бы мимо и случайно проходили деки и смотрели в корзину, чтобы потом на кассе проверить покупки… Проблема, что деки одеты по гражданке. Значит, остается лишь догадываться: это деки! То есть – странное дело, если кто-либо смотрит в твою корзину и за тобой, вместо того чтобы, как все нормальные покупатели, выбирать товар.

После очередной «трешки» в КПЗ я узнал, что Малая пропадала два дня. Тоже не вернулась из магазина.

– А вдруг депортируют? – гадал Борода.

В глазах Чифира я увидел отражение Бороды – как его закатывают в асфальт. Любимая угроза Чифира: «закатаю в асфальт». Он себе не находил места. Так всегда, если закрывали Малую. Чифир погружался в запой. А мы без машины. «Левых» прав больше ни у кого. Он крал по две бутылки водки. От камер не прятался. Наоборот, перед камерой положит бутылку запазуху, покажет «фак» и на кассу. Однажды Чифир вернулся из магазина пьяный в кирпичи. Его только что поймал продавец. «Зачем украл?» – спросил тот. – «Я алкоголик». – «И все-таки… Чем мотивирован ваш алкоголизм?» – «У меня стресс. Разлука с семьей». – «Я тебя понимаю. Я тоже был эмигрантом. И все это пьешь один?» – «Да». – «Не может быть». – «Спорим?»

Ежик тоже не крал. На нем появились красные пятна. По словам Ежика, виновата недоброкачественная наркота.

– Тут «фуфло» подсунули неспроста! Меня пытались отравить. И ладно бы только меня. Они всю русскую нацию пытались отравить в моем представительстве.

Ежик подговаривал поквитаться с барыгами. Хотя бы за русское дело! «Патриотизм – последнее убежище негодяев», – вспомнилась мне чья-та цитата.

Чифир, конечно, махнул рукой:

– Пустая возня. И вообще ты, Ежик, прекращай представляться русским и белорусом. Хватит нации позорить.

Малая вернулась на четвертый день пропажи. Чифир сразу же выкинул в мусорку недопитую бутылку. Она отсидела стандартную «трешку». Куртку отобрали. Нашитые карманы… Ей трудно найти новую. Взрослое «S» (от слова «small» – маленький) великовато. Часто Малая одевалась в детских отделах.

И дни опять закрутились привычно и серо, будто колеса нашей машины.

По дороге нас остановила полиция. Чифир протянул права. Вот – мятая, рваная, запятнанная кровью и кофе бумажка, ксерокопия.

– Что это? – Полисмен не сразу прикоснулся до предложения. Брезгливый.

– Водительские права. – А где оригинал? – Дома.

Вообще-то у Чифира были настоящие водительские права. Но закопаны в лесу, где и паспорт. Там его настоящие имя, которое нельзя «вскрывать».

Багажник заполнен бутылками и косметикой. Мне вспомнились задержания в Швеции. Ежедневно проезжали плюс-минус триста км. Тоже магазинные прогулки. Проблема, что скандинавские населенные пункты далеко друг от друга. Зато по выходным работали черные рынки. В трех городах: Стокгольм, Готенбург, Мальмо. На подъездах к рынкам дежурила полиция. Если номер из Wild East Europe, то, вероятно, остановят. В багажнике «палево», большей частью косметика. Случалось, полиция отбирала у нас и товар, и машину. В последний раз купили этот ржавый, мятый, в царапинах «ниссан». И по заниженной цене. Казалось, вот-вот машину, как обычно, отберут мусора. Еще неоднократно (сбился со счета) попадались с полным багажником тыренного. И лишь однажды полиция конфискует товар. Ведь не докажешь: купил. И главное, у всех приводы в мусарню за такой товар. Ясно, чем занимаемся. Но теперь не то, что раньше, – машину всегда оставляли. Странное дело. Продавец машины, русскоязычный армянин, давний приятель Чифира, честно сказал, что на машине разбился насмерть его дальний родственник, наркоман и крадун. А машине всего-навсего – вмятина и царапина.

И опять повезло. Багажник не проверяли. Права вернули. Но с предупреждением, что с такими правами рулить по стране запрещается. Машину, значит, на парковку. И чтобы потом объявился владелец настоящих прав.

Припарковались на ближайшей заправке. Полисмены даже оставили свой пост. Дабы проверить: машина покинута.

Обождем рядом, за деревьями. Полиция, конечно, уехала. А мы вернулись в машину.

– Эй, тише! Это тебе не танк! – крикнул Чифир, когда Малая хлопнула дверцей.

Она за рулем. Чифир на заднем сиденье. У Малой тоже «липовые» права. В случае если попадемся на тот же патруль, то какой-никакой шанс отболтаться. Ведь новый водитель. А то, что такие же кккуевые права, – ну, извините, не поняли ваш английский.

Малая ехала медленно, в отличие от Чифира, сорвиголова, которому лишь бы обогнать. Дорожный анархист. В простых ситуациях Малая путалась. Я смотрел карту и говорил ей, куда двигаться:

– Сейчас налево.

Она свернула вправо.

– Налево. Малая, не спи.

– Ой! Перепутала. Я же баба.

Она откусила морковку. У нее часто с собой морковка:

– Полезно для зрения. – Не знаю. Не знаю.

– По крайней мере я не видела еще ни одного зайца в очках.

– Малая, на красный едешь! Чифира тянуло на рассказы:

– Бу-бу-бу… Он мне говорит: Давай мою бабку грабанем. Я знаю, где у нее «нычка». А я ему гордо ответил: «Я под такие «косяки» не подписываюсь… Бу-бу-бу… Через неделю бабку похоронили. Сама померла. – Чифир задумался. – Хотя не исключено, что и внучок приложил руку.

В магазе невезучим оказался лишь я – сигнал на воротах. Где-то, значит, не доглядел наклейкузвонок. В мастерской воображения вспыхнула камера-одиночка!.. Ну уж нет! И я побежал. Но стеклянные двери (они на датчике движения) заперты. Продавцы медленно, будто зомби, приближались ко мне. Черный выход! Уже не раз выбегал оттуда, но в других магазинах предыдущих стран. И вот я рвался на склад. Бутылки выпадали из куртки. Одна разбилась. Я скинул куртку. Теперь легче. Я бежал и сбивал позади себя телеги покупателей. Продавцы, преследователи, спотыкались об них и падали. Во мне растекалось тепло адреналинового кайфа. Словно прыжок с парашютом.

Из склада я попал в коридор. Дверь слева… Другая справа… Еще одна… И, о чудо, дверь, за которой забор, но с колючкой. Нервно дернул дверную ручку (вниз, вверх, вниз!) – заперто. Обернулся: продавцы уже во дворе.

– Идиот!

– Сумасшедший! – Бутылки разбил!

Побег окончен. Парашют не раскрылся. Через пару часов полисмен кричал:

– Прожил четверть века, а все еще воруешь бутылки.

Я промолчал, что не всегда бутылки… А то гляди припишут задним числом.

– Четверть века!

Он не говорил «двадцать пять». Интересно, что подумает про Чифира? Там полсотни не за горами. Это вам не шутки – одна двадцатая тысячелетия как-никак.

– Впредь в Базеле не появляйся! Это мой город! Он прав. Какие споры! Если в моем городе злодействуют иноземцы? Ладно там, черт с ними, свои. Однажды, давно это было, я написал статью с названием «За родину в тапочках не сражаются». Про то, как нерусские «заставляли русских девочек заниматься проституцией и торговали наркотиками». Эхом из воронежской провинции статья донеслась в столичные газеты – цитаты и осуждения. После судебных разбирательств главного редактора уволили, а меня катапультировали с журфака. Нас обвинили в разжигании межнациональной розни. И вот, спустя время, я на месте тех, на кого, как адольфычи, лаялся. Журналистом, интеллигентишкой, не стал. Ну и ладно. Зато теперь я подпольный криминальный детский писатель. Чем не результат? Прелестный социопат Вильям Берроуз, тоже, кстати, чернокнижник, подвинется для меня на полке в загробном книжном раю. Свой ведь. Кругом будет просторно. Таких, как мы, сторонятся.

В участке, конечно, обыск. Мне оставили трусы, носки, мобильник и доки.

– Одежда краденая.

– На ней не написано «краденое».

– Уходи. – Глаза полисмена метали в меня молнии правосудия.

Да уж – такое еще не случалось за всю мою криминальную карьеру. Овчарок, помню, травили, но с цепей не спускали… В лес вывозили, чтобы потом еле нашел обратную дорогу к магазинной цивилизации… Случались контрреволюционные подзатыльники… Но одежды – одежды лишали впервые.

На улице сразу позвонил Чифиру. Не время тянуть резину на последних трусах. Вместо него ответила Малая:

– Он за рулем. Где тебя выпустили?

Я вкратце объяснил, как опять довыпендривался и на какой остановке грею себя паром ожидания. Чифир знал, куда ехать. Тоже был в этом участке. Но ему повезло (черное везение) освободиться одетым и прекрасным.

Холодно. Зуб на зуб не попадал. Гусиная кожа. Бр-р-р. Кружил головой по сторонам, как филин. Где же вы? Чифир, миленький Чифир, – ну где? Прохожие удивленно глазели. Я виновато улыбался. Потом вообще не улыбался. Лишь лихорадочно трясся и топтался с ноги на ногу.

Некстати посыпался снег. В такие редкие исправительные минуты мечтаю о работе грузчикаавантюриста.

На следующее утро я закопал деньги в парке. Конечно, лучше ночью, когда меня не видно, но можно забыть место. Координаты записывал на бумагу. В тот же день к нам пожаловали два полисмена с овчаркой:

– Проверка.

Они перевернули все вверх дном. Даже раскрутили водопроводный кран и трубу под раковиной. На пол разлилась вода.

– Это зачем?

– Кое-что ищем.

– Вы скажите, чего ищете. Я, может, сам отдам. Хорошо, что у нас не осталось «фактов». Все продано. Вообще-то здесь разрешалось жить Малой и Чифиру, а не еще троим. О чем полисмены напомнили.

– Мы в гостях.

Напоследок они пригрозили, что скоро отправят нас за решетку. Мы уже, мол, на архивном крючке. А нам-то какое дело? Ну отправят, ну не в открытый же космос отправят. Поэтому алкогольное раскулачивание капиталистов продолжалось. «Мы грабим награбленное», – говорил дедушка Ленин. И мы, Владимир Ильич, тоже. Откуда у Европы богатства? Не то, что у других. Все потому что грабительски выкачаны и выкачиваются колониальные страны. Моя страна с недавних пор для них тоже не что иное, как «Ресурсная Федерация». Я же говорю: награбленное. «Богатые и жулики, это две стороны одной медали», – тоже дедушка-политрук сказал.

В очередном магазе я загрузился по плану. О своем черном плане уже рассказывал. Я продвигался маленькими шагами, будто уточка. Я кашлял. Хотя горло не беспокоило. Проблема, что бутылки ударялись друг об друга. Отчего звон. Неудачно сшил куртку. Нет бы оставить место (1 см) промеж карманов карманов-гильз. На дорожку кассы я положил мешочек картошки, килограмма два, так называемый среди нас, «отбив». Руки в карманы, а там – пусто. Оказывается, забыл мелочь. Кое-как объяснил это кассиру по-немецки. Вот-вот ушел бы вне покупок, но люди позади, гусеница очереди, дали кассиру мелочь. Я не успел отказаться. Мне протянули чек. На лице ощутил горячую краску. Стыдно. И уже поздно вернуться в магазин, чтобы разгрузиться. Совесть проснулась и разыгралась. Я себя знал: как заиграла, так и отыграет. И это еще что! Пока терплю, наркотики не употребляю. Не то бы у совести клиническая смерть. Там не только «кошель» вытянешь из кармана, но вдобавок плюнешь напоследок в этот карман.

По магазам не бегал пару дней. У Чифира тоже душевные расстройства: паранойя. Но, как известно, если у вас паранойя, то это еще не означает, что за вами не следят. Ясное дело, начнешь оглядываться. После двух месяцев в стране часов и банков поняли, как все не то, что нам ездили по ушам. Нет, мы не обмануты. Дело в том, что рассказчики были тут давно. С тех пор много воды и грязи утекло.

Паранойя Чифира режет глаза. Покинул магазин, обернулся. Хотя знает: то нежелательно. Сколько раз видели, как из магазов (чаще маленьких) следом за подозрительным выходил охранник или продавец. Чтобы сверлить спину уходящего. Только попробуй обернуться – догонит, обыщет. И другое. Когда Чифир отвозил краденое, то постоянно смотрел в зеркало. Нет ли «хвоста»? Того жди, «засветишь» место сбыта. Ладно бы попался один, с «фактами». А вот в ходе продажи полицейская облава выглядит как наводка. С барыгой, конечно, внуков не крестить, гимн СССР не петь. Тем не менее и у нас свои нравственные границы, за которые стараемся не переступать. Криминальный этикет, если угодно. А это – не обманывай, не обкрадывай тех, с кем имеешь дело. Паранойя Чифира началась после того, как мы попали в засаду. Поочередно садились в машину после магазина. Вдруг – нас окружили охранники и продавцы. Переехать кому-либо ногу Чифир не рискнул. Полиция отберет краденое. Машина останется на парковке. На пару дней нас отвезут в отдел. Кроме Ежика. Он кашлял, плевал кровью и кричал, и обманывал, что у него туберкулез.

В другой раз попались только я и Малая. Мы пришли туда, где собирались скупщики бизженного, около кафе Milan. У нас пакеты с косметикой и парфюмерией. Грузины советовали барыгу по имени Элвис, поляка. Скупает оптом, знает русский язык. Я и Малая спрашивали то одних, то других – Элвиса не видели. И все это глупо. Если по уму, то лучше вначале договориться, а потом нести товар.

Трое в гражданке показали жетоны и осмотрели пакеты. Затем прижали нас к стене. Поставили, как говорится, на «звезды». Кто-то, наверное, позвонил в полицию. Ведь мы предлагали товар кому попало.

Нелегко дались эти пакеты. Я и Малая рано просыпались, чтобы успеть в «парфюмерку» на открытие. Когда охранники (их знали в лицо) еще не появились. Там «грузились» с «броней». Потому что «сигналки», тоненькие полоски, помещаются внутри упаковок духов. «Броней» называют сумку из фольги. Делается несколько слоев, как гармошка. Для прочности обклеивается крепким сантехническим скотчем. Такую сумку помещаем в коробочку, которую прячем под куртку, спереди, как бы кенгуру. Сумками и рюкзаками не пользовались. Привлекает внимание, настораживает. Со временем охранники обнаружили пропажи и приходили к открытию. Исправились. Коегде обходились без фольги. В одном магазе выход не наблюдался со стороны продавцов и охраны. Поэтому наполняли сумку и перекидывали ее друг другу через ворота, как мяч через волейбольную сетку. Ворота магазина – вездесущие препятствие. Со временем я приобрету устройство, которое отключает сигнальные ворота. Но это будет потом.

И вот мы пойманы. Я сказал, что пакеты мои, а Малая не при чем. Будь она в Гродно, то, может, и выкрутилась бы. Не как Ежик с туберкулезом. В Гродно пойманная Малая, будто беременная, всегда требовала скорую помощь. Медики приезжали, как правило, раньше милиции. Мусора потом шутили: «Пока мы ехали, она забеременела». Здесь Малая не играла. Не было при себе «липовых» справок. Зато освободилась от наручников. У нее настолько маленькие кисти. Однажды попала в участок на родине. Приковали браслетами. Мусора ушли на обед. Дверь на ключ не закрывали. Малая вынула ручонки из браслетов и ушла домой. Потом вернулась. «Где была?» – «Обедала». Скрываться бессмысленно. Магазинные кражи чреваты штрафами. Их у Малой накопилось много. Лишь из Европы выслала деньги – погасила. Не то бы в тюряжку.

В швейцарском участке нас допрашивали раздельно. Я сказал, что нашел пакеты я. Затем случайно встретил Малую. Она про это ничего не знала. Получается, не при делах. На свободу не надеялся. Суммы товара хватало, чтобы перевели в депорт. Мне принесли документы на подпись. Упоминалась сумма в двести евро. Настолько, значит, оценили пакеты. Остальное мусора, получается, разобрали себе. В письменном допросе имя Малой не упоминалось.

Далее – камера-одиночка. Я забыл снотворное. Ну и ладно. Последнее время пользовался другим средством – медитация. В позе лотоса. Вдох. Выдох. Вдох. Без мыслей. Концентрируюсь на дыхании. И… отключен из вашего мира. Словно провод из розетки................

Через, кажется, пару дней камера открылась. Был свободный, медитирующий заключенный, а стал, не осудите жонглирование слов, заключенный свободный.

Домой вернулся голодным. Как обычно после КПЗ. Был вечер. Все готовили пельмени на кухне. Чифир мешал фарш из свинины и говядины. Малая резала лук и плакала. Слезливый лук. Чифир критиковал: слишком крупные куски. Малой лишь бы скорее отделаться. Ведь слезы. Борода возился с тестом. А Ежу и без пельменей по кайфу. Он растянулся на диване перед телеком. Фильм на арабском. Можно подумать: осознает. Хотя (кто знает?), наверное, понимал. Наркотики… Еж с пивом. После каждого глотка прятал бутылку под куртку. Помнит, что с минуты на минуту появится охранник. Вечерняя проверка. Пиво запрещается. Непонятно, зачем ему пиво? Героиновые «питоны» не пьют. Я пригляделся – у него безалкогольное. Вспомнилось, как в Швеции Еж пахнул пивом ежедневно. Однажды случайно заметили: не пил, а полоскал рот. Для перегара. О своей заторможенности и разные зрачки, один больше другого, (потому как неодинаково дозировал глазные капли) разводил руками: такое пиво. Еж обманывал и опасался, что прогоним. В конце концов, его раскусили…

Я проголодался не на шутку. Даже, не поверите, съел бы капиталистическую колбаску. Малая была необыкновенно тихой и послушной, будто в церкви. Оказывается, на днях Чифир сорвался с цепей гуманизма и заклеил рот, руки и ноги Малой скотчем (который долго пылился для заготовки «брони») и положил племянницу в колыбель-багажник машины. Аж на сутки. Ибо Малая нагрубила. Уже в который раз. Судьба, стало быть, отвела от одного заключения в другое. Лучше бы, как все девки, игралась в куклы. Нет же – Малая в детстве стригла волосы своих кукол под мальчиков.

За ужином Чифир ностальгировал о прежней Европе. Деньги, дескать, кругом валялись. Не то что ныне бегаешь за копейки. И мелко, и скучно.

– Да, ты был мафией, – вздохнул Ежик, будто он, а не Чифир, вспоминал свои сытые еврогоды.

– Глупости. Мафия – это звено в системе преступных действий. Я же – просто бродяга. А бродяга всегда вне системы. – Чифир вдруг заговорил с научным оттенком. – Я щипаю по чуть-чуть. Чтобы опять не получить срок. Надоело уже.

Малая беспокоилась, что бабушка не отвечала по скайпу. Гудок, еще и еще – и тишина.

– Не волнуйся. Возможно, она пока не разобрала, как пользоваться компом.

– Нет. Она умная. Всех видит насквозь. Гости, помню, приходят. А бабушка скажет, что вот – хороший человек, а этот – плохой. Чувствует сердцем. Так потом и сбывается.

Малая дозвонится. Зря беспокоилась: бабушка уходила к соседке. Через неделю Малая послала на родину гостинцы. С Базеля отправляется поезд до Гродно. За коробку-посылку проводницы брали шампанское и конфеты.

Полиция присылала нам письма, чтобы явились к ним на исправительные беседы. Никто не ходил. Зачем, если рано или поздно встретимся на очередном приводе? «Своими ногами в мусарню не ходят», – цитирую Чифира. Не потому ли мусора наведывались к нам сами? Противозаконного не находили. Зато после них все вверх дном, бардак. Ясно, что, того жди, чего-нибудь найдут. Если не забывчивый Ежик, то подкинут. Полиция советовала уехать из страны подобру-поздорову, а иначе – тюрьма. Вот почему решили, что снимем однокомнатную квартиру. Официально, через агентство – нам, беженцам, нельзя. Оставалась аренда, как говорится, по-черному. В русском магазе взяли номер того, кто сдавал жилье нелегально. Он говорил по-русски, но родом из южных краев. Ему заплатили пятьсот евро в задаток. И плюс – столько же за месяц. После первой ночи поняли, что не останемся надолго. В доме клопы. Поэтому сменили матрасы, обрызгали пол ядами. И без толку – клопы победили. Через неделю в итоге сообщили владельцу жилья, что уезжаем. Тот приехал на встречу с приятелем. Я дождался его один, чтобы вернуть ключи и взять задаток.

– Плохо, что вы поздно сказали про отъезд.

– Мы тут лишь неделю. За оставшиеся три денег не нужно. Берем только задаток.

– А что не нравится?

– Мы говорили по телефону. – У него вопросительный взгляд. Будто не слышал. – Клопы.

– Странно. Никого, кроме вас, это не беспокоило. А знаешь, кто готов поселиться на ваше место?

– Понятия не имею. Что там с задатком?

– Я не могу вернуть. У меня кредит за квартиру. Найдите кого-то вместо себя. Тогда и поговорим.

– Ну ладно. Прощайте. Созвонимся.

Ключи ему не отдал. Со спокойствием шахматистов пришлось разбить зеркало (1 удар), раковина (3 уд), унитаз (5 уд). Пластиковые окна не разбились. Напоследок открыли краны с водой, под которыми осколки раковины. Ниже, кстати, кафе. Евро пятьсот отобьются, когда затопит. Знай наших. Вечером жиловладелец позвонил Чифиру. Мне не пытался. Чифир ведь самый старший. После беседы жиловладелец остался при своем мнении, а мы – при своем…

Дальше стало не до поисков новой квартиры. Исчез Борода. Ближайшие три дня, понятно, не беспокоились. Казалось, привычная «трешка» взаперти. Затем сомнения рассеялись: переведен в тюрьму. Разве что вопрос – в какую именно, депортационную или криминальную? Борода не звонил – ни слуху ни духу. А у Чифира его деньги. Борода – нет бы отправить на родину по Western Union. Нет. После «работы» он наполнял себя пивом и дымом марихуаны. Теперь Чифиру головная боль. Как бы самого в порядке очереди не закрыли. Деньги отберут мусора. Появится долг. Чифиру уже по горло груз ответственности за всех. Ибо самый взрослый. Даже в шутку называли его «наш папа Карло».

На повестке дня отложили преступные вдохновения и поиски жилья. Перво-наперво – Борода. Посещение знакомых участков. Кое-куда можно войти не всем нам. Еще на днях оттуда освобождались. Вот очередной участок. На проходной назвали имя и фамилию Бороды. Здесь не указываю. В Белоруссии запрос убежища преследуется по закону как измена родине. Так что планета Земля не узнает имена моих героев или, на чей-то взгляд, антигероев нашего времени. Полисмены смотрели компьютеры на наличие экс-неукротимого Бороды. И нет – такой не попадался.

В следующем участке полисмен узнал Ежа:

– Пошел вон! И все вы – вон!

И так день за днем – опросы участков не дали новостных плодов. Что дальше? Объезжать тюрьмы? Допустим, объедем. Но – где? Его могли конвоировать за город? Проверять весь немецкий кантон? Борода, вероятно, забыл наши номера. Хотя вряд ли помнил. Или другое – в крим. тюрьмах, звонки запрещаются, если под следствием. Так или иначе, я взял привычку – записывал цифры подельников на свою руку. Не то забудешь.

Сумку Бороды не открывали. Чужое. Но однажды Чифир откопал в сумке блокнот с кучей номеров.

Обзвон…

Удивительно, что все впервые слышали про Сашу с фамилией, под которой его знали мы.

– Зачем ему столько номеров?

– По кайфу, что ли, иметь толстый блокнот? – С понтом всех знающий?

– Похоже, что и нам представился «левым» именем.

– Чифир! Ты его привез!

– Я случайно с ним познакомился. Через три pizdy колено.

– Левое имя! Не верится. После всего, через что мы прошли.

– Не гоните! Через что «прошли»? В лагерях и окопах нас не ломали, не проверяли.

Борода, вероятно, назвал настоящее имя и (кто знал?) родину. Чтобы улететь. Сразу вспомнилось, что он часто смотрел новости про Украину. И говорил с непонятным акцентом, который объяснял тем, что долго работал в Москве.

Каракули в блокноте еле разберешь. Но вот подписано: «мама». Чифир ей позвонил. Выяснилось, что женщина, да, имела сына заграницей, но Сашу – такого не знала. Пришлось назвать особые приметы Бороды. Она тоже обрисовала сына. Так и есть – Борода. Правда, у нашего попутчика другое имя – Илья. Чифир оставил номер своего телефона. В тот же день отправили деньги матери Бороды по Western Union.

По дороге сел аккумулятор машины. Сыпался снег. Мы, трое, толкали «тазик». За рулем Малая. Шаг, два, эх, три, ух, четыре… Завелась!

В машине пахло бензином. Канистру давно убрали из багажника. А запах не выветривался. Казалось, чиркни спичкой – взорвемся. Я гадал про Малую: какого ей было в багажнике штрафного изолятора? Лучше бы медитировала, как я, в гостеприимном участке.

Борода позвонил через месяц. Объяснил, что до суда звонки запрещаются. Спрятанных мобильников в тюрьме почти нет. Строгий контроль. Борода благодарил за денежное подкрепление. Извинился за «левое» имя. Рассказал, что взаперти, потому как проник в магазинную раздевалку рабочих. Где провел генеральную чистку шкафов. И вдруг – выход перекрыла продавщица. Борода толкнул ее, чтобы выбежать. Не ударил – всего лишь толкнул. Суд дал ему год тюрьмы. И это еще в виду того, что Борода подписал согласие о возвращении на родину. Возвращение будет после криминального срока. Без согласия на депортацию – уже не год, а дольше. Для гарантии Борода откопал свой паспорт. Ведь полиция на слово не верит. Теперь изгнание неизбежно. Ежик волновался. Его паспорт закопан рядом. Того жди, найдут. Ежик считал, что если Борода обманул с именем, то способен на подлость. Дескать, за находку чужих паспортов убавят срок…

Еще вспомнилось, как Борода всегда подкрадывал с адреналиновой краской на лице. И нежданнонегаданно – аж подсобка рабочих. Хотел быть, если не словно Фантомас, то подобно Чифиру, который уносил из магазов и кошельки, и мобильники, и бутылки. А ведь наивысшим достижением Бороды на родине оказалось похищение зубной пасты. Даже не совсем похищение. Борода спрятал тюбик дорогой пасты в упаковку дешевой «Жемчужины». На кассе проверили… Чуть было не «впаяли» статью за мошенничество. В суд, представьте себе, вызвали. Да, да, за пасту. И в суд.

Мы привезли Бороде одежду. На «свиданке» он жаловался об условиях содержания. Богатая страна, но преступников не балуют. Экономика должна быть экономной.

Следующим отлучили от криминала меня. В суде спросили, зачем украл пятнадцать бутылок, а не одну. Как доказательство тут же находились и куртка, и бутылки.

– Что за одну сидеть, что за пятнадцать… Какая разница?

Отягчающим обстоятельством стало то, что куртка расшита карманами. Значит, профессияshopkiller. Вдобавок попадался неоднократно.

И вот переведен со скамейки подсудимых на скамейку жизненно запасных. Я рассчитывал на месяц-другой в заключении (куда больше за магазины?), а затем высылка во Францию. Я был в «криминалке» возле Базеля. В камере на восемь двухъярусных коек нас, арестованных, оказалось пятеро. Камеры всегда взаперти, кроме пары часов, когда выводили на прогулочный дворик. Здесь еще заключенные других камер. Почти все иностранцы. Меньше бледнолицых (их пересчитаешь по пальцам) – за драку, торговлю наркотой, перестрелки. И о последнем – из своих скромных наблюдений заметил, что обычные мафиозные перестрелки заканчиваются всего лишь ранениями. Стреляют («пих-пах») в друг друга с дистанции метра, а не попадают. И так, пока чья-то шальная пуля не отрекошетит от облака и не продырявит его же, стрелка, ногу. После все, конечно, врассыпную. Не спорю, не скрою, есть в природе такие, кто стреляет наповал. Но подобных не встречал. Один (возможно, «подобный») всем представился мафией. Каждого иностранца напрягал нравоучениями: «Нет, ты, конечно, хороший человек. Но в моей стране не воруй. Я это не потерплю. Я патриот». Потом болгарин сломал ему челюсть. Zaebal уже, патриот. Прогулка. Здесь ходили кругами или стояли по углам и болтали меж собой, или играли в пинг-понг на единственном столе. Из русскоязычных лишь я. Странное дело, прошло несколько дней – меня перевели в другую тюрьму, депортационную. Тюрьма возле беженской приемной, где у нас все начиналось… Мне сменили приговор – срочная высылка во Францию. И угрозы: вернешься, и придется отбыть месяц с чем-то в «криминалке». Экономные швейцарцы. Мне даже не предвиделось авиабилета. Обещалось, что на автозаке отправят в депорт. тюрьму под Женевой. Хорошо хоть не на повозке с осликом отправят. А дальше – тоже на машине во Францию.

Тюремщики одеты как в соседней приемной беженцев – голубые тенниски, синие штаны с карманами на бедрах. Тюремщики считали (сдуры, наверное, ума), что мы, заключенные, должны их благодарить. Не то бы мы прозябли на улице, в голоде, холоде и нищете.

– Уже весна. Тепло, – я спорил. – Нет-нет. По ночам холодно. – А тут библиотека есть?

– Это тюрьма, а не библиотека. Ты обязан нести наказание.

Что ж, может, то к лучшему. Зачитаешься чужими книгами, и будет некогда писать свои.

– А где взять кипяток? – спросил я. – У меня пакетик чая.

– Горячая вода в кране. – Там теплая.

– Значит, заваривай в теплой.

И тоже камерный режим. Хотя мы – всего лишь нелегалы. Разве что несколько часов на прогулке под небом сквозь решетку. Корпус в несколько камер. Тесно.

Вечером ужин. Мы взаперти. Окна – «кормушки» открыты везде. Так что видно, как чернокожий заключенный раздает пищу по камерам. Рядом с ним тюремщик. Раздатчик черпал из бака таинственную зеленую жидкость.

– Зачем налил чай в миску? – спросил я. – Это суп.

В другую пластиковую миску кинули чипсы.

– А где мясо?

Раздатчик вопросительно пожал плечами.

– Ты слишком много спрашиваешь, – вмешался тюремщик. – Какое мясо! Это тюрьма, а не гостиница. Не хочешь чипсы – не бери. В Швейцарии полно голодных детей. Им отдадим.

– Голодные дети? Вы уверены?.. У вас случайно брата нет? Такой, знаете ли, полицейский с вокзала?

Здесь принято работать. Лентяй останется без сигарет, толком не поест. Утром выводят в «рабочку», чтобы потом вернуть по камерам часам к трем дня. Мы, иммигранты, выгодная трудовая сила. Оплаты нам кое-как хватит на сигареты и еду. И говорят, что Европа сломается под наводнением иностранцев. Сломается, но это не сразу. Наплыв поначалу даже пригодится. Настроят еще депорт. тюрем. И пусть горбатятся за жрачку. Надоело – что ж, проваливай на родину. Силой не держат. Пока не держат.

Мы занимались сборкой окон. Но, как слышал, производство время от времени менялось. В помещении также заключенные из других корпусов. Разноцветный состав. Радио в приемнике.

Раз в неделю магазин. Выбор слаб. Грузин воровал за пазуху.

– А что они мне сделают, если словят? В тюрьму, что ли, посадят? Я и так уже в тюрьме.

После работы нас закроют по камерам. Тесно и скучно. Из моей «каюты» видно маяк: красный фонарь ночью. Дальше, метров триста, Германия.

Начальник корпуса вызвал меня к себе. Не знаю, чья идея (его или кто-то советовал), чтобы убедить к возвращению на родину. Он показал, как забронировал мне билет до Москвы. Я отказался. Ясно, что вернут во Францию. Уже не впервые возвращали. Затем тюремщик разговаривал с румыном. И тоже забронированный билет. Румын благодарил и сиял от счастья. Еще бы – слетает на выходные, а потом обратно. Румыны в Европе. Границы открыты, безвизовый режим. Счастливый румын хвалился мне фотоальбомом.

– Где это? Что это? Багдад? – Брюссель.

– А тут? Африка?

– Рим… Я был везде. Я видел жизнь.

– Странно, что в твоем «везде» нигде не мелькает белая рожа.

Фото Бухареста выглядело невзрачно. О, эти висячие троллейбусные провода! И куда ты, румынский друг, намылился? Там, ей богу, от тоски на этих же проводах вздернешься!

Я пребывал в угрюмом настроении. Предстояла смена страны. Опять все заново. Звонки разрешались, но я забыл номера товарищей. Учил, заучивал, зубрил – и забыл. Конечно, на свободе спишемся по интернету. Вероятно, встретимся. Не исключено, что посетим очередную страну. Сухопутное пиратство.

Однажды грузин позвал в свою камеру. Ведь меня ждали снаружи. Дело в том, что его камера с выходом на сторону, где часто перекличка с вольными. Не всем позволяют «свиданку». Ко мне пришли Чифир и Малая. Меж нами метров триста. Я на третьем этаже. Справа, сквозь решетку видно приемную беженцев. Помнится, сюда поначалу мы пришли. Мои гости у ворот. За ними дорога, по которой проезжали машины. Далее, горка, на ней ж-д. Бывало, с грохотом проносились поезда.

– Где Ежик? – кричал я. Иначе не услышат. – В больнице.

– Наркологической? – Не слышно!

– Какая, спрашиваю, больница? Наркологическая?

– Нет. Уже психиатрическая. «Крышу» сорвало.

– Нас не пускают на «свиданку». Тебе не передают продукты.

– Это, наверное, чтобы лучше работал.

Вскоре их прогнал тюремщик. Мой голос охрип. Я вдруг заметил, что уже весна. На лице ощутил улыбку. Впервые за все время тут улыбнулся.

Я писал повесть с названием «Чужакам тут не место!». Еще сочинял стихи. Тень решетки, случалось, отвлекала и напоминала, что взаперти. А мой, советский брат, грузин, в соседней камере писал то, чем перво-наперво займется на свободе. Его на днях депортируют в Рим. Там сразу воля. Итальянцам нелегалы до лампочки. В их макаронах едва ли кто останется.

– Пойду на озеро. – Грузин прикусил ручку, задумался. – Нет… Вначале возьму дозу… И на озеро… Нет… Лучше две дозы.

– А бабу? Забыл про бабу. – Зачем? У меня доза.

Грузина уведут рано утром. Его койку займет молодой литовец в деловом костюме, прямо-таки каменный офисный «зад». Пойман в таком виде. Другую одежду пока не прислали. В работе отказывали. Ведь перебинтована рука. Травма при задержании. Загвоздка в том, что обокрал дом. На втором этаже спали хозяева, а он и подельник (тоже в костюме) обыскивали и напоследок отужинали и выпили вина. «Улов» кинули в багажник машины. Затем обчистили соседний дом. Найденное пентбольное оружие не помещалось в рюкзак. Ствол снаружи. И вот оба вернулись к машине. Уже рассвет. Полисмены выследили их с овчарками. Теперь в засаде. Все потому, что предыдущие потерпевшие жильцы не спали, пока их обыскивали. Жильцы стеснялись объявиться и возразить. Полисмены заметили ствол оружия и без предисловий натравили овчарок!.. Отныне литовец разгневан: жалобы не принимают, адвоката не дают, в суд не ведут. Его поместили в депорт. тюрьму вместо криминальной. Лишь бы скорее выслать на родину, нежели давать срок и получать жалобы за раненую руку.

– А зачем тебе костюм? – Не подумают, что вор.

Так я жил, серо и скучно. Работа до обеда. Иногда Чифир и Малая подходили к воротам. Долго не наговоришься. То и дело прогонял тюремщик. Зато я получил свою одежду и учебник французского. Снова взялся за изучение языка. Зря думал, что на днях пригодится. Во Францию не отправят. Я серьезно заболел… Врачи настояли, чтобы меня освободили. Нежданно-негаданно. Всего лишь месяц взаперти.

Понятно, что не освободили надолго. Здесь чужой, вдобавок вредный. Чифиру и Малой рассказал о тюрьме сухо и коротко. Ведь скукота смертная. После выпитого вина прочел свои стихи. Сочиненные взаперти. Малая советовала отправить в литературный журнал.

– Еще меня у них только не хватало. Там своя мафия… Станешь знаменитым – и уже не поворуешь в магазинах. Сразу узнают.

– Зачем тогда сочинять стихи, если не предлагать их в печать?

– Исследовательский интерес. Чтобы разобраться в людях и жизни. И в себе тоже.

– Ну и как? Разобрался?

Я согласно кивнул и подумал: «Лучше бы вообще не появлялся на свет! Разве для такой жизни родила меня мать?»

Прогулка по вечернему городу. Широкий, старинный каменный мост, под которым Рейн. Электрический свет фонарей растекался по улицам. В ночном баре путанок Kiki-kiki наши постоянные покупательницы (одетые и накрашенные вызывающе) косметики и парфюмерии. Они предлагали расплату натурой даже для Малой. Они сыпали заказы в секс-шопах. Но мы там не крали. И вот Малая продала пакет косметики и купила бутылку водки с томатным соком. Вскоре пьяный Чифир уйдет в туалет. У меня горячие щеки и уши – напился.

– Тебе с бородой лучше, – сказала Малая. – На Иисуса похож.

– Если ты не прекратишь пить, я тебе покажусь самим Господом.

Дома Чифир уснул с храпом.

Я и Малая уединились в машине…

Мое место не пустовало. К ним прилип белорус. Тоже подкрадывал. По дороге тот хвастался, показывал на себя пальцем, много хвастался, в том числе какой он непобежденный дзюдоист. Вероятно, и Чифиру был по горло со своим краснобайством. А потому – не замышляет ли наш Чифир сделать магазину жертвоприношение, т. е. подсунуть козла отпущения? Чистим прилавки, а пойманных, как обычно, нет.

Буднично и серо. Еще одна кинутая заправка. Так мстили Швейцарии за членство в НАТО, которое беспокоило нефтяного и харизматического Мемуара Кадарфи. Швейцарцам тоже хотелось дешевой нефти. Взамен же получили открытую «дверь» – побережье для голодных переселенцев в Европу. Ну а янки, они, как обычно, далеко, за океаном. Мои мысли прервала полицейская машина. Позади! Сирена! Мигалка!

– Гони! Быстрее! – паниковал новенький.

Чифир, однако, ехал как ехал. Полиция пронеслась мимо. Не про нас. Чифир погрузился в воспоминания, как давно-давно кинул с друзьями заправку в Австрии. Следом – полиция. Номера, значит, сообщили. В машине краденое, домашнее. Ехали к скупщику.

– Почему с «фактами» кидали? Это ж глупо! – Молодые были. Неопытные. Мусора чтото кричали в рупор по-немецки. Потом начали стрельбу… Теперь мой друг на инвалидной коляске. За тот несчастный случай ему дали австрийское гражданство.

– На фиг такое гражданство.

– Вот и он думает также. Вернулся в Гродно. Нищенствует, а не жалуется. К Богу, говорит, прикоснулся. Уверовал крепко. Мы ему еды однажды привезли. Знаем, что дома шаром покати. А он говорит: «Спасибо. Не надо. Меня Господь насытил». Все решили, что он спятил.

Магазин посетили поочередно. Последним был новенький.

– Ставлю двадцать франков, что его словят. – Малая нарушила тишину. – Мне этот тип не нравится. Много болтает.

– Как баба?

– Поясню, чтоб ты знал, – умничала Малая, – самая болтливая баба – это пьяный мужик. А этот пока даже не пьяный.

– Его не словят. – Чифир протянул руку для спора. – Давай по двадцать.

Вскоре у выхода заметили бабку. Вероятно, дек. Странно, что без подкрепления. Обычно с ними продавцы. Особенность швейцарских магазинов – охрана чаще состоит из женщин. Хотя тут мужская работа. Мы бы предупредили новенького по телефону. Но сами не уверены, что засада. Бабуля как бабуля. Дзюдоист выходил. Она за ним. Дзюдоист бегом. А она, оказывается, тоже умеет бегать. И… догнала. Схватила, сбила с ног подсечкой, провела удушающий. Вдобавок прохожие навалились горой. Позже наш «дзюдоист» расскажет, что он всего лишь поскользнулся. Со временем к нему пристанет известность под парадоксальным «погонялом» Скользкий-Липкий.

Еще в тюрьме решил, что сложу с себя криминальные полномочия. И все-таки нырнул в магазин. Я догадывался, что сейчас поймают. Кассирше позвонили. Она осмотрела мой товар и спросила поанглийски:

– У тебя только молоко? Я согласно кивнул.

Понятно, что звонили обо мне. На камеру видели, как снял с полки бутылки. А кража под наблюдение не попала. Поэтому уточнили по телефону. Я сказал продавщице, что кое-чего забыл. Как бы поэтому вернулся-углубился в магазин. Я разгрузился вне видеокамер. На кассу добавил какое-то фуфло за пятьдесят центов. Затем меня обыскала бабушка в очках. Дек. Велела больше не появляться. У нее, если не обманывает, много видеозаписей, как я и мои товарищи (каждого она точно описала) берем бутылки с полки, а выходим без них. Она даже назвала даты, когда это было. Впрочем, как правило, попадались не эдак. Чаще при сигнале на воротах. Не доглядел, значит, наклейку. Тогда я возвращался в магазин и разгружался. Иногда оставлял куртку в магазине и выходил мимо суетливых, глазеющих по сторонам, (вероятно, в поиске меня) продавцов и деков, как бы уже не я, а другой человек выходил. Куртка – и черт с ней. Зато три дня в камере не сидеть. Если же на кассе не развернуться из-за очереди покупателей за спиной, то направлялся к выходу. Будто глухой и ничего не понимаю. Главное – спокойствие.

Фантастический вещевой магазин. Абсолютно без видеокамер. Одна продавщица. На втором этаже магазина окно с видом на безлюдный тупик и трамвайные пути вдалеке. Окно открывалось. Тут еще давно подкрадывали-щипали по чуть-чуть. В конце концов, о магазине узнали грузины. Что ж, стало быть, недолго осталось гореть звезде коммерческого счастья. Грузины выносят все подчистую. Даже оторвут обои и продадут, словно картины эпохи Возрождения. Отчего мы решились на прощальный бал магазину. Самое время. В магазине Малая подносила мне вещи. Я скидывал их из окна. Чифир ловил и тут же складывал в машину. Кто-то поднимался по лестнице в магазине, но я не замечен за углом. Минут десять – полки и вешалки заметно опустели. Взяли бы еще, но машина забита донельзя.

Одежду погрузили на вечерний поезд в Гродно. Я крутил головой по сторонам, как филин, чтобы не столкнуться с вокзальным шерифом. Ведь он, того жди, сошлет меня по месту прописки. Ибо какойто суд (без моего присутствия) вынес решение, что в Базель мне запрещается совать нос. Белорусская проводница разговаривала с нами о большой политике, когда местный проводник что-то ее спросил по-немецки. Она вопросительно пожала плечами. Тот спросил на французском и английском.

– На фига мне ваш иностранный язык?! – Проводница пускала сигаретный дым в лицо пристающего. – У меня папа круто стоит! Понял?

– Эх, мне бы такого папу! – театрально воскликнул Чифир.

Кондукторшу отблагодарили подарком за перевозку. На прощание Чифир хлопнул ладошкой ее аппетитную попку. И вряд ли папа такому обрадуется.

Дома Чифир вынул из холодильника пиво. На сковородке пожарил корочки хлеба. Посолил. Закуска к пиву.

– Ты – мастер на все руки. – Я, конечно, делил сухарики поровну. Себе – две трети, остальное – ему. Польщенный Чифир закрывал на это глаза.

– С мое, Витя, поживи и стоя какать научишься. По телевизору документальный фильм о нелегальном пересечении границы из Мексики в США. Я заинтересовался, пульс участился. У меня свои счеты с Америкой. Зачем туда? Ну, конечно, чтобы и там вести подрывную деятельность (в тылу врага) и раскрутиться до электрической скамейки.

– Думаете, границу можно перебежать? – 50 на 50. – А ты, Чиф? – 90 на 90. – Серьезно?

– Одно из двух: или убьют, или сам умрешь.

Ночью Чифир пропал. Наверное, кражи. Со взломом, наверное. Он вернулся под утро. Часик другой выспался и позвал нас в магазины. Ему все мало.

В машине беспорядочно разбросаны дрель, перфоратор, пила, веревки. А также сканер для отключений сигнализаций в доме. Малая сказала, что такие вещи нежелательно держать в машине или нашей общаге. Мусора, того жди, найдут… У Чифира так: не взламывается крепкая дверь, а окно с решетками – что ж, значит, продалбливается стена. Кажется, на машине уже опасно передвигаться. Как бы не замечена… И вот останавливаемся у прохожего. Я спросил, где поблизости парикмахерская?

– Мне тоже туда, – обрадовался прохожий. – Я вам сейчас покажу. Все покажу.

Открыл дверцу, а перед ним – пила, веревки и кетчуп. Но ему невдомек, что это кетчуп.

– Спасибо, ребята. Я передумал. Лучше прогуляюсь. Полезно, говорят, для здоровья. Ну я пойду. Можно? Вы не против? Пожалуйста. У меня семья, дети, коллекция бабочек.

Я оброс волосами. Еще в тюрьме подстригся бы. Но ожидал, что на днях депортируют во Францию. А там – свобода. В магазин потом не с руки заходить лысым. Таких сразу подозревают. В парикмахерской передумал стричься. Парикмахер даже себя не может причесать. Его волосы торчали антеннами во все стороны света.

Дальше – опять по магазинам. Чифир, как всегда, крестился на иконы перед кражей. Я сказал, что просьбы помощи в кражах – это богохульство.

– Зуб, ты ничего не понял. Я прощения прошу. Заранее. Господь всех простит.

– Это все просто слова. Если Господь и простит, то лишь за дела наши.

– Какие дела?

– Если увидим свой грех, если изменим себя, то есть очистимся… Наверное, так… А еще в Библии написано: «Даже демоны верят, что Бог существует». Веры недостаточно. Понимаешь?

– Смотрите: Зуб теперь проповедник, – насмехался Чифир.

Малая стерла яркую помаду с губ, чтобы не привлекать внимания. И я бы не пошел в магазин. Но Чифир подшучивал, будто я боюсь тюрьмы. Цивилизация, дескать, Витю приручила. В магазине отомстил ему за ехидство. Едва Чифир тянул загребущие руки к водке и виски, а я опережал и забирал все, что на полке. Тогда отчаявшийся Чифир целился на косметику, но я опережал его и здесь.

В очередном магазине подхожу к алкогольной полке, где на полу осколки бутылок и лужа. Не Чифир ли спешил? Пахло водкой. Следом за мной, как назло, продавщица:

– ++++++

Ничего не понял. Немецкий ведь. Но догадался: речь о разбитых бутылках. Я объяснил поанглийски, что дело не моих рук. Затем купил молоко. Уход без покупок – внимание к себе. Так нельзя. И никаких краж. Осторожность.

В другом магазине не доглядел сигнальную наклейку. Поэтому звонок на воротах. Дальше – встреча с детективом. Уже ловила меня. Она вручит полиции диск, где видно, как я краду. Оказывается, не заметил новую видеокамеру. В участке проблема. На левой руке не снимался браслет. Ключ обломался и застрял внутри. И, о чудо, со мной заговорили мягким услужливым тоном. Принесли стаканчик чая. Тем не менее, как обычно при аресте, я грезил о новой жизни. Пойду, найду, устроюсь грузчиком-авантюристом. Или там продавцом. Да, точно – продавцом. Авось найдется зеленый парнишка, который после всего случившегося (и здесь, и за кадром) еще даже доверит мне кассу. Так и мечтал, пока не прибыл человек в очках и с пилой.

– Ты, Victor, утверждаешь, что случайно положил пятнадцать бутылок водки в куртку и забыл выложить? – спросят, когда освободят от наручников.

Куртку вернут, но с оторванными карманами внутри. Хотя бы так. Обычно куртки отбирали.

Дома не лучше. Чифир, пьяный вдребезги, говорил с друзьями по скайпу. Они в Гродно. Чифир рекламировал Европу, врал с три короба!.. Отчего пацаны со дня на день уволятся со строек и заводов, дождутся окончаний условных сроков и – сюда! Чифир сочинял о местных достопримечательностях. 1) В магазинах манекены вместо охраны. 2) Полиция вооружена леденцами, а не пистолетами. 3) Уголовный кодекс такой мягкий, что сгодится подушкой в темную грозовую ночку. Хм… Все это я уже слышал. Пьяный Чифир, балабол, клялся своей залысиной, что так и есть и так бывает.

– Старый, лучше расскажи, как тебя усмиряли электрошоком.

– Свали, женщина!

– Ёлка! – воскликнул «монитор». – Знакомый голос!

– Привет. Это я.

Выяснится, что с Малой уже знакомы. Но у нее там другое прозвище: Ёлка. Я случайно попал в кадр. Слово за слово.

– А ты не из Гродно. Какой-то странный акцент. – Я из Воронежа.

– Видно, совсем туго в Европе, если уж с далекого Воронежа пополнение.

Мне вдруг вспомнилось, как жаловались грузины. Мол, из-за жесткой власти у них снизилась преступность. Конечно, снизилась. По причине резкого похолодания в законодательной области лихие и авантюрные перебрались сюда. Потеплеет – вернутся. Или вернутся, да не в этой жизни. Или, как сказал мой сокамерник: «В следующей жизни я буду торговать брелоками по пять рублей».

Утром незваные гости, три полицейских с овчаркой. Среди них женщина, которая свободно говорила по-русски. В комнате опять все перевернули вверх дном. Вещи бросали на пол из шкафа.

– Что случилось? Вы скажете, чего ищете? Я, может, сам отдам.

– Зачем вы в Швейцарии? – Вопрос Чифиру. Вообще-то все вопросы и всегда – ему. Потому что самый взрослый. Главарь, bly.

– Мы уже довольно объяснили миграционной службе.

– Вранье. На самом деле вы крадете по странам. И не только вы. Таких много. Из-за всех вас ктото приедет с настоящей проблемой, а не враньем, а о нем подумают: еще один преступник и лжец. Были уже его земляки. Вы – часть криминального миграционного конвейера. Мне стыдно за вас. Вы позорите нашу родину.

Полиция обнаружила ключи от машины. На улице они нажали кнопку брелока. Сработала сигнализация. Машину кое-как обыскали. Повезло, что в багажнике не заметили сканер для отключения домашних сигнализаций. И что без «фактов» – продано.

– Зачем вам инструменты? Работаете на стройке?

Молчание.

– Зачем это? – спросили про биту. – Увлекаюсь бейсболом.

– Почему здесь нацарапаны кресты. – Учетная запись. – Запись?

– Сколько раз попал в мячик. – Глаза полицейских не доверяли. Чифир довесил аргумент. – Я еще ковры выбиваю.

Урок на будущее: впредь не оставляем машину возле дома.

Однажды я заявил, что вырасту и женюсь на Малой.

– Вначале устройся на работу. – Чифир косо посмотрел в мою сторону. – Раздолбай в семье не нужен. На себя уже нагляделся.

И я понял, что не женюсь. Профессия «герой» – вот, что меня интересует. «Ну а как такая профессия тебя, Витя, прокормит?» – спросите. А не надо кормить. С ложечки не надо. Не маленький. Если что-то понадобится, то иду и беру. Что до семьи – герою не до пеленок. Очутился, например, в тюрьме. Обычный геройский случай – споткнулся о тюрьму. Там недолго заностальгировать: какая у женушки мохнатая и теплая мошонка! Того жди, «сдашь» подельников, магазинных и квартирных ахиллесов и патроклов. Только бы домой. Не зря же говорят: «Pizda ломает круче МВД». О, этот мохнатый бермудский треугольник! О, сколько в нем пропало героев!

Чифиру не повезло. В Гродно проблема. Домой прислали повестку, чтобы явился в «мусарню». На него, видите ли, возбуждено дело уголовное. Ибо нанесение тяжких телесных повреждений сожительнице. Перелом шеи! И это было давно. И вдруг всплыло. Впрочем, и прежняя жена Чифира посещала ментовку, заяву писала. Нечего, дескать, воспитательную руку прикладывать. Но мусора ей самой слегка накостыляли вдогонку: «Вначале разведись, а потом сажай, жизнь ломай». Теперь же травма шеи не у жены. По словам Чифира, перелом невозможен. Он, пьяный, всего лишь потряс ее за шею. При этом угрожал: «Убью, насекомое!»

– Ее мама накатала «заяву», – догадывался Чифир. – Мама работает врачом. Вот откуда липовая справка о переломе. Приеду – устрою им!

– Твою подругу видели мои друзья. – И что?

– Корсет на шеи видели. – Показуха.

– Фингал под глазом… Макияж? – Допустим.

– Разбитая губа? Споткнулась? Упала?

– Мне похер! Это было давно. Она бы еще через десять лет опомнилась. Мне ничего не будет. В худшем случае… Сдамся. Получу мало. Сам ведь сдался… Ну дадут… ну-у-у, год поселка дадут.

– Ты хорошо подумал? А если не год? А вдруг не поселок?

– Не появлюсь вовремя, то объявят в розыск. Всю жизнь по Европе не пробегаешь. Даже начнешь честно жить, а однажды попадешься в «депортационку». Ведь нет постоянных документов.

– Во Франции можно без документов.

– Это и там осталось недолго. Иностранцев больше и больше. Скоро своего президента выберут. Или падишаха.

– Ты не думал дать взятку? Чтобы твое дело закрыли?

– Зуб! Ты не знаешь Белоруссию. У нас еще за попытку взяточничества добавят срок.

Чифир договорился, чтобы мне сделали водительские права в Литве. Фальшивые. Я отослал свое фото и роспись по электронке в сети. Взялся за изучение правил дорожного движения. Чифир и Малая, инструктора, подсказывали, когда я практиковался за рулем. Увы, на парковке то и дело царапался о машины. Повезло, что водителей этих машин не было рядом. Через две недели получил права.

Чифир уехал на вечернем поезде до Гродно. Как выяснится, получит год общего режима. Непонятная история. Травма нанесена давно, заявление подано не сразу, тем не менее ему приговор. Возможно, он что-то нам не договорил.

Отныне вся кухня на Малой. Еда, странное дело, не пережарена, не пересолена.

Нам тоже пора уезжать. Малой прислали бумагу об отказе убежища в Швейцарии. Ясно, что скоро арестуют и депортируют. Куда теперь, спрашивается, податься? Малая тыкала пальцами по карте Европы, будто пианистка по клавишам:

– Сюда!

– На Восток нельзя. Там такие же, как мы. – Давай в Вену.

– У них за один украденный парфюм дадут пару месяцев.

– А Лихтенштейн? Здесь рядом.

– Это всего лишь городок, а не страна. Через неделю узнают и запомнят во всех магазах.

Я предложил побережье Средиземного моря. Франция, где на родину не депортируют. Разве что если попался на преступлении с паспортом в кармане.

На завтрак я откусил горячие круассаны. Последнее время просыпался от запаха еды. Она, будто подмененная, готовила то одно, то другое. Хотя я говорил, что не могу плотно наедаться по утрам.

– Где взяла ветчину? – В магазе. – Украла?

– Купила. Бумаги истекли. Не на что теперь выписывать штрафы.

– Да уж… Пора валить отсюда.

Я откопал денежные схроны. Один забыл, не нашел. Впредь хоть флажки ставь. Уже ведь научен. Таким образом терял паспорт. И поныне где-то закопан в голландских лесах. И не помню – где?

Малая перебирала, фильтровала одежду. Примеряла. Я читал книгу «Государство и революция» на мобильнике. Она отвлекала, чтобы я оценил:

– Оставить? Или отдать кому-то? – Угу.

– А это? Нужно? – Ага.

– Ты даже не посмотрел!

Перед сном меня пронзило желание: вернусь на родину. Если не в Россию, то в Гродно. Одного поля ягода. А дальше – поживем-увидим. Наутро после короткого и спокойного разговора оба решили, что поедем в Белоруссию. Теперь мне нужно в консульство. Адрес быстро нашелся в интернете. Осталось получить бумагу на выезд. Раз уж нет паспорта.

Мы ехали в лес, чтобы откопать ее документы. И вот полицейский пост. Вероятно, иностранный номер привлек внимание. Нам велено остановиться. Полицейский осмотрел водительские права:

– Ты из Литвы? – Угу.

– Что в машине? – Ничего.

– Давайте посмотрим.

Багажник не открывался. Последнее время проблема: ключ заедал. Полицейский оглядел пустой багажник из салона машины. Затем он продиктовал наши имена по телефону. Запрос. Я надеялся, что все обойдется. Чистое, безоблачное небо. И сухо, и тепло. Не должно ведь что-то стрястись в такую погоду. Но – стряслось. Малую арестовали.

– В участке все объяснят, – сказали ей.

Казалось, сон. Я прикусил губу до боли. Убедился, что не сплю.

– Помнишь мой номер? – спросил я. – Да.

Теперь я один. В комнате собрал сумку ее вещей. Их мало. Ведь те, которые надоели, – еще вчера раздарила, а что-то выкинула.

Малой не было в депорт. тюрьме. Так, по крайней мере, сообщат на проходной. Все как с Бородой: поминай как звали. За вещами полиция не прибудет. Дело в том, что это швейцарская традиция с заключенными. Если в тюрьме, то в беженскую общагу за вещами не придут.

Я покинул нашу комнату. Ясно, что скоро заселят новых иностранцев. А я там вообще не при чем. В деревню, где мое казенное жилье, не ехал. Далеко. И непривычное место. Я ночевал в машине. Днем общага без охраны на входе. Поэтому я заходил, чтобы приготовить еду и принять душ. Швейцарию не покидал. Ведь ждал звонка от Малой. Впервые за последние годы я преобразился в покупателя. Не то и меня «упакуют» в тюремный мешок. Тогда уж не передашь ее вещи и деньги. Я уже собирался обследовать участки, как раньше с Бородой. Но позвонила Малая. Все, оказывается, хуже, чем ожидалось. На днях ее депортируют в Данию. Хотя должны в Швецию, где первая страна Малой по отпечаткам пальцев. Так вот – в Дании завели уголовное дело. Все – это раненый, из-за которого оттуда срочно скрылись. Будто его поцарапала ножом Малая. На самом деле она была всего лишь рядом. Потерпевший зачем-то обвинил ложно.

– Чем я могу помочь?

Она объяснила, где закопан паспорт. Срочно требуется паспорт! Лишь при согласии на депортацию (паспорт – гарантия согласия) ее освободят досрочно, а возможно и без приговора. Обычный случай для иностранных преступников – лишь бы свалил из Шенгена.

На всякий случай записал номер ее бабушки в Гродно. У меня появилась мысль: возьму вину на себя.

– Да, так и скажу, это я виноват.

– Глупости. Привези паспорт. Это все, чем ты можешь помочь.

Малая была в той же депорт. тюрьме, что и я. – Мне сказали, будто тебя там нет. Я заходил. – Попробуй еще раз.

Она объяснила, где ее корпус. Увы, перекличка с волей оттуда невозможна.

– Какие там новости? – спросила.

– Мало с кем общаюсь. Скоро забуду русский… Ежик звонил.

Он, говорю, выздоровел, но депортирован в Белоруссию. Теперь меняет фамилию, чтобы вернуться. Потому как в черном списке изгнанных, а значит, визу не откроешь. Хотя, по слухам, тут не без исключений. То ли комп ошибается (потеря досье), то ли небогатым странам (например, Греция) до лампочки, что обеспеченные северяне кого-либо изгнали. Южанам туристы нужнее. Я, впрочем, советовал Ежику покупку билета через транзитный аэропорт в город, куда ему хочется. Допустим, Минск-Париж-Кипр. Это не Канада, куда даже в транзитный аэропорт положено транзитную визу. Там обеспокоены, что у них останутся. В Париже Ежик может выкинуть паспорт и запросить убежище. Таким образом, без хлопот с визами.

Я искал паспорт Малой в парке. Как говорила, пять шагов от… и до… Стоп! Если ее пять, то моих три с половиной. Еще искал меченое царапиной дерево в пяти шагах от моста. И такое дерево нашлось. Я копал веткой и руками. Земля под ногтями: черные полукруги. И вот интуиция, внутренний голос: «Стой! Здесь!» Интуиция меня не подводит. Паспорт откопал. На берегу шумной и быстрой речушки сел на корточки и отмыл руки. Холодная вода. Пальцы свело. Конечно, не исключается вопрос: «Если у тебя, Витя, о продуманный, хитросфабрикованный Витя, такая если у тебя сверхточная интуиция, то отчего все время попадаешься в тюрьму?» Что скажешь – не слушался интуицию, не слушался ворчливого папу.

И вот я опять в «депортационке», откуда она звонила. На проходной мне объяснили, что такая тут была, но сегодня переведена в другое место. Куда – неизвестно. Оставалось ждать звонка.

Я ночевал в машине. Утром на переднем сиденье нашел пакетик с героином. Ежик уронил. Вспомнилось, как много было возни и шума в поиске этого пакетика. Я открыл дверцу и выкинул отраву на улицу. Неподалеку, однако, заметил смеющихся детей. Поэтому я подобрал отраву с асфальта, чтобы выкинуть в мусорку. Настроение согласно погоде: солнце за тучами. К дождю. Позор солнцу. Ибо не светит везде и каждому. Я, глупый, еще не осознал, что нужно разжечь солнце внутри себя. И чтобы согреть и освещать других.

Я звонил бабушке Малой. – Ты Витя? Из Швеции?

– Швейцарии. Хотя это не важно. Одного поля ягода.

– Она говорила, что вы приедете вместе. – Видно, не судьба.

Новостей не было. Пропавшая без вести.

Я звонил день за днем. Пока не выяснилось, что внучка написала письмо из датского центра содержания иностранцев. Бабуля оставила мне номер адвоката Малой.

– Зачем адвокат? Что-то случилось? – спросила.

– Не знаю.

Напоследок я поинтересовался, какие новости от Чифира.

Ему, оказывается, дали всего-навсего год общего режима. Нечего ломать шеи кому попало.

Я дозвонился адвокату. Датчане свободно говорят по-английски. Оказалось, что она в крим. тюрьме, а не депортационке, как сказала бабуля. Видно, не хотела беспокоить бабулю. По словам адвоката, срочно требуется паспорт Малой. Для гарантии, что согласна вернуться на родину. Тогда, вероятно, отпустят без приговора. Я обещал, что привезу паспорт в ближайшее время. Швейцария, стало быть, не задержала Малую. Магазинные кражи простили. Но возвращаться сюда запрещается. Иначе вспомнят, осудят задним числом…

Сборы в дорогу. Полный бак бензина. Впервые мной купленный европейский бензин. Нельзя рисковать. А также купил для Малой сигарет и собачку, игрушечную, с надписью hamster, а не hanster, как правильно.

В машине воняло бензином. Казалось, чиркни спичкой – взорвемся. Хотя в салоне не было канистр или пролитого бензина.

В моих планах доставить паспорт. Затем обращусь в российское консульство, дабы вернуться на родину. Меня мучило беспокойство, что на чужбине я похоронил свои возможности и способности. Воронеж, слышал, разрастается. Я давно там не был. По пути, может, посмотрю Гродно.

Дорога на север. Главное – не гнать быстро. Ехал ночью. Меньше полиции. У меня ведь литовские номера. Лишний повод досмотра. В Германии находиться запрещается: нет подходящих документов. А без радио скучно. Так что я разговаривал с игрушечной собакой. Видно, сходил с ума, как Ежик. Тянуло на банальные мысли. В жизни, дескать, много сражений. Каких только оттенков не встретишь знамен! Но самое важное сражение каждого – сражение внутри него самого. А мне православный путь был не по силам. Перешагнуть свою тень – не по силам. В детстве мечтал стать бандитом. А теперь – о детстве.

Правая фара еле светила. Лишь бы совсем не погасла. До рассвета еще несколько часов. Глаза слипались ко сну. Тем не менее жал педаль газа. Знакомая дорога. Час – и стоянка, где припаркуюсь. Веки опустились – темнота, открывались – дорога. Опускались, открывались… И – вдруг! – передо мной гудящий и слепящий фарами грузовик. Встречная машина сигналила. Руки онемели, не слушаются, будто без рук. Слишком поздно, чтобы свернуть. В нос бьет запах бензина. Кусаю губу. Боль и соленый привкус. Значит, не сплю. Еще секунда до столкновения. Я не успею испугаться.

На дорогу отлетит игрушечная голова собаки. Обгорелая, тлеющая, с дымком. Голову видно через разбитый, как паутина, экран. Видеокамера ведь отлетит в сторону. Свет огня за кадром. Машина сгорит. А вместе с тем мои надежды и планы. Тело погибшего не опознают. Так что останется от него не прах, но зола.

Говорят, умереть – будто уснуть. А по-моему, наоборот. Смерть – пробуждение…