Чужая жена – за долги

Чужая жена – за долги Яся Белая

Роса рассветная

Светлее светлого,

А в ней живет поверье диких трав.

У века каждого

На зверя страшного

Найдется свой однажды волкодав.

Гр. «Мельница»,

«Волкодав»

Глава 1

За соседним столиком слушают музыку. Нелюбимую мной «Мельницу». И, конечно же, надо, чтобы выпало именно это:

… у века каждого

На зверя страшного

Найдётся свой однажды волкодав…

Ненавижу эту песню! «Волкодавом» в дружеской тусовке называют моего мужа, Кирилла Тихомирова. Того, кто испортил мне жизнь…

Сама мысль о нём заставляет меня внутренне сжаться. И хочется закричать: «Выключите! Немедленно выключите!» А ещё – зажать уши и раскачиваться, тихо воя, чтобы заглушить эти слова, которые намертво врастают в мозг, и теперь будут крутиться в голове весь день.

Будь они неладны! Как и тот, из-за кого я разлюбила «Мельницу»…

Пытаюсь отвлечься – несколько секунд безумно таращусь на огненно-рыжую прядь своей соседки по столику. Потом – намытваю свою, золотистую, на палец.

Марта, моя соседка по столику, тоже подпевает, отстукивая ногой такты.

Но ей-то я могу сказать:

– Прекрати!

Она вздрагивает:

– Дарина, ты чего такая дёрганная?

– Ничего, – огрызаюсь я.

Но она всё-таки замолкает, погрузившись в чтение.

Соседи, наконец, расплачиваются и уходят. С ними уходит и ненавистная песня.

Ура! Я снова могу дышать!

…Мы с Мартой уже второй час сидим в кафе. Сидим рядом, но каждая в своём смартфоне. Марта отвечает на комменты, я просматриваю тренды свадебных букетов.

Изредка перебрасываемся незначительными фразами: то Марта зачитает наиболее перловый комментарий, то я перешлю ей по WhatsApp`у фотку букета и спрошу:

– А этот тебе как?

Последний мой вопрос такого плана Марта игнорирует – у неё битва в сети. Подруга – сетевой писатель. И её новый роман «Отданная бандиту за долги троюродного дяди» сейчас стремительно набирает популярность. А на этом этапе никак нельзя допускать даже малейший негатив в обсуждениях.

Поэтому Марта патетично восклицает:

– Всё, сучка! Допрыгалась! Иди в бан!

Улыбаюсь – Марта такая смешная в своём праведном гневе на нерадивого читателя.

– Что хоть пишут-то? – интересуюсь с сочувствием. С показным, но Марте хватает и такого.

– Что герой – моральный урод, тупое быдло, а героиня – бесхребетная безотказная давалка.

Вообще-то я читала начало её опуса и кое в чём с читателем согласна.

– Ну как бы, – говорю, – он её принуждает и насилует. А она тут же в него влюбляется до звёзд в глазах. Не верю!

– Ой, – фыркает она, – много ты понимаешь!

– Да уж по более твоего! – ехидничаю ей в тон. – Я, между прочим, знаю, что такое принуждение. Не фига это неромантично и к любви до гроба не ведёт.

Марта знает, о чём я. Она была подружкой невесты на моей свадьбе.

Поэтому не спорит, а протягивает руку и хлопает меня по ладони:

– Ну-ну, подружка, дыши!

Я вздыхаю пару раз и натянуто улыбаюсь.

– Не кипятись, дорогая, – миролюбиво говорит она. – Это читают, за это платят. Всем пофиг на искалеченные судьбы вроде твоей. Потому что это – книга. Там возможно невозможное.

– Зачем такая книга? – уже почти справившись с возмущением, говорю я. – Чему она учит?

Марта пожимает плечами:

– Ничему. Она просто развлекает. Забей, – и, улыбнувшись, добавляет: – Лучше скажи, как твой бизнес?

И тут мне снова остаётся только вздыхать.

– Бизнес, которого нет, – уныло хмыкаю и принимаюсь размешивать давно остывший кофе. – К.о.Т.э. (Кирилл-отстойный-Тихомиров-эгоист) и тут подсуетился. После того, как у меня магазин схлопнулся – всё время суётся с советами.

Марта сочувственно пожимает мне руку:

– Что на этот раз?

– Говорит, что если я буду хвататься за все подряд заказы, никогда не выработаю свой стиль. Пытаюсь ему объяснить, что стиль и моду диктует заказчик. Если хотят синие крашеные хризантемы – я их ставлю в букет!

– Во-во, – поддакивает Марта, – так и у меня: хотите читать про бандитов и дев, отданных за долги, – читайте!

– К.о.Т.э. утверждает, что тренд нужно создавать. И себя, как бренд, тоже. И тогда покупатель будет идти именно к тебе – за особенным, за качеством.

Марта вздыхает:

– В чём-то твоей К.о.Т.э. прав. Только пока мы будем создавать и добиваться, другие – весьма успешно будут катиться по готовым дорожкам.

– О том и речь, но ему бесполезно объяснять. У Тихомирова только два мнения: своё и неправильное.

– Деспот он у тебя. Ограничивает во всём!

Я хихикаю: вышло прям как в рекламе про «кэшбек порядочный». Но на этом смех и веселье заканчиваются, потому что действительно – деспот, тут я даже не спорю.

– Знаешь, есть категория женщин, которая полагает, что быть женой офицера спецслужб – это так круто! Только ни черта не круто, как и с принуждением! – наклоняюсь к Марте через столик, перехожу на шёпот: – У нас везде эти его «жучки-паучки». Я даже в туалет нормально сходить не могу – так и кажется, что из унитаза какая-нибудь его шпионская гадость вылезет!

Меня душат слёзы. Я срываюсь на крик…

Все, кто видит нас с Кириллом со стороны, завидуют мне! Ах, какой муж! Офицер, герой! На руках носит! Но они не знают, какой он дома – параноик, помешанный на контроле. Типичный «властный герой» с сайта, где Марта публикует свои романы. Те девушки, которые «текут» от таких мужчин, просто никогда не жили с ними под одной крышей. С чего они взяли, что это классно – придёт Он, весь такой большой и сильный, и решит твои проблемы одним махом? Подхватит тебя на руки и потащит в постель любить до гроба? Я и сама могу проблемы решать и ходить в спальню своими ногами. Но кто бы мне позволил? Я же маленькая нежная девочка, которую надо беречь и опекать. Только меня вот забыть спросили – что отец, который мужа навязал, что этот самый навязанный муж – а нужно ли мне, чтобы они меня берегли и опекали?

Мой монолог, вперемешку со слезами и всхлипами, Марта слушает, округлив глаза. У неё дрожат губы. Как бы ни разревелась вместе со мной. Марта – очень чувствительная.

Но мне надо высказаться, выплеснуться, иначе разорвёт.

– Представляешь, как-то выхожу из ванной, а он в моём телефоне ковыряется! Я чуть не с кулаками на него налетела, а он как шикнет на меня: «Не дыши! Детали разлетятся – будешь без телефона» Я ушла на кровать – плакать и дуться. А он ко мне, как ни в чём не бывало: «Потом “спасибо” скажешь. Ты теперь удалённо можешь послать мне сигнал SOS, если что-то случится». Март, ну что может случиться в нашем городе?

Подруга сочувственно кивает.

– Да, дорогая, это крантец. Я бы не выдержала, чесслово. Сбежала бы от него…

Нервно хмыкаю:

– Куда? На Луну? Боюсь, у него и там «следилок» понаставлено.

– Да уж, – соглашается Марта, – попала ты, подруга, в переплёт. В родительский дом не вернуться. Отец твой ведь на его стороне, так?

– Увы, так. Папочка предал меня. Иногда мне кажется, что он зятя для себя выбирал, а не для счастья дочери.

– Бедная ты, Дарька, бедная, – обнимает меня Марта.

А у меня – стынут слёзы, превращаются в наледь.

– Знаешь, – говорю, тупо глядя перед собой, – порой мне хочется, чтобы он погиб на каком-нибудь своём задании, не вернулся с очередной своей секретной миссии. Наверное, это крамольно, но я так устала. Стала бы вдовой – ко мне уже никаких претензий: папину волю выполнила, а дальше – воля судьбы. За то я свободна.

– Ух, как радикально! – говорит Марта.

– Только так. Развод у Тихомирова не предусмотрен – он мне прямо об этом сказал. Единственный вариант: «Пока смерть не разлучит нас». Вот и хочу, чтобы разлучила.

– Подумать только! И это происходит в двадцать первом веке! – почти искренне возмущается Марта. – Но если так, Дарушка, то ты не будешь же против, если я фотки твоего Кира в качестве визуализации своего персонажа использую?

Давлюсь кофе.

– Что ты делаешь?

– Ну…выкладываю фотографии твоего мужа в блоге, чтобы визуализировать образ героя…

К концу фразы Марта заметно сникает, глаза начинают бегать.

– А где ты их берёшь, позволь спросить? – видимо, не зря я уже два года Тихомирова – научилась пугать и говорить со сталью в голосе.

Марта вся подбирается, даже ноги заводит под стул.

– Где, где? У тебя в Instagram, разумеется, – признается честно.

Но я поправляю, вкрадчиво так:

– В закрытом профиле, добавь. Который просматривают только одобренные подписчики! И ты была в их числе, видимо, зря!

– Ну что ты сразу кипишуешь, Дар? Ну, в чём грех-то? Красивого мужика на всеобщее обозрение выложила.

– Не просто красивого мужика, а моего мужа! – вскипаю я.

– Тебя не поймёшь, – обиженно фыркает Марта, – то ты ему смерти желаешь, то его фотки нельзя трогать…

– Мой муж! – возмущаюсь я. – И если я хочу, чтобы он погиб… – на сей раз я уже не так уверено желаю гибели, да и вообще – в груди что-то щемит, когда говорю об этом, – … то это наше с ним дело. Но я точно не хочу, чтобы неизвестные мне тётки фапали на него.

– Ой, так уж и фапали! – не унимается Марта. – Вот если бы ты хоть одну его фоточку топлес выложила… Мммм… – тянет она, прикрывая свои бесстыжие глаза, – думаю, там есть на что посмотреть и пофапать.

– А больше тебе ничего не надо?! – я даже подпрыгиваю на стуле от такой наглости.

Подумать только – и перед этим человеком я изливала душу!

– Надо, – глядя на меня совершенно ангельским взглядом, выдаёт Марта, – фотку, где вы целуетесь. И не так, как на свадьбе… Чмок-чмок… А по-настоящему! Ооо, я представляю это зрелище! Как бы ты не возмущалась своим Кириллом, всё-таки он у тебя – ходячий секс, а вы вместе – мегакрасивая пара: он – такой высокий, знойный брюнет и ты, тоненькая блондинка. Мммм... Прямо хоть сейчас в книгу бери!

Так, кто-то, кажется, совсем берега потерял!

– Может тебе ещё и хоум видео дать, на котором мы любовью занимаемся?! – вкрадчиво интересуюсь я.

Мне кажется, у Марты начинает капать слюна. Глаза загораются, руки дрожат. И она на полном серьёзе спрашивает:

– А что, есть?

Я вспыхиваю:

– Знаешь что, подружка! Ты уже в край обнаглела! Больше я с тобой не общаюсь. Всё.

– Ой-ёй, – ехидничает она, – больно надо! Ищи себе другую дуру, которая будет по два часа слушать, как ты несчастна, хотя муж в тебе души не чает и красив при этом, как голливудовский актёр!

– Да пошла ты! – вскакиваю, хватаю сумочку, кидаю на стол деньги – сумма за три кофе – и поворачиваю к двери.

– Сучка избалованная! – несётся мне вслед.

Я глотаю слёзы и убеждаю себя не плакать из-за того, что моя единственная подруга оказалась той ещё стервой.

Хорошо, вовремя раздаётся звонок. О, заказ! Прямо награда мне за мытарства.

Девушка с приятным голосом сначала хвалит меня, как флориста: «Я в восторге от вашего портфолио!», и добавляет, что хотела бы встретиться и обсудить свадебное оформление.

– Диктуйте адрес, – радостно прошу я, мгновенно забывая о неприятном разговоре с Мартой.

Прижимаю щекой смартфон к плечу, записываю координаты в блокнот.

– Отлично, буду минут через пятнадцать…

Чёрт! Вот как не вовремя машина сломалась, придётся ехать на такси. А я не люблю такси, брезгую, в них кто только не перебыл до меня.

Но выхода нет – на общественном транспорте я не езжу лет с десяти, наверное. Раньше мой папа-генерал давал мне машину с водителем для личных нужд, а когда вышла замуж – Кирилл сразу же подарил мне милейшего зелёного «Жука», модифицированную ретромодель. Лишь в редких случаях в своей жизни мне приходилось передвигаться на такси. На автобусах, трамваях, троллейбусах – только в далёком детстве.

И вот сегодня, как назло, мой «Жучок» зачихал. Пришлось отогнать его на сервис. А оттуда – звонили час назад, сказали, что провозятся ещё пару дней.

Вот и приходится теперь топтаться, ожидая чужую машину.

Таксист – мужчина средних лет приятной наружности – окидывает меня каким-то тревожным взглядом.

– Девушка, вы одна?

– Одна, – удивлённо отвечаю я, усаживаясь на пассажирское сидение и пристёгиваясь. – Я говорила об этом диспетчеру. А что – что-то не так?

– Да нет, – отзывается мужчина, – просто район, куда вы едете, неблагополучный. Вон, всё время в криминальной хронике мелькает. Я бы свою дочку туда одну не пустил даже днём.

Фыркаю. Нашелся ещё один заботливый, будто мне отца и мужа мало. Поэтому сразу отсекаю все попытки покровительствовать надо мной:

– Я разберусь.

Мужчина пожимает плечами.

– Дело ваше… – и трогает машину.

Дальше едем молча. Правда, я тихо злюсь, потому что слова таксиста бросили мне в душу семена сомнения. Для меня такое понятие, как «криминальная хроника» – это из другой вселенной. У меня отец – военный лётчик, муж – сотрудник спецслужб. Мой мир – стабильность, порядок, благополучие. Лишь раз в жизни, на Сейшелах, я столкнулась с укуренными мажорами, но рядом оказался Кирилл, и обидчики быстро разбежались. Не хочу даже думать, что где-то существуют бандиты и криминал. И пусть район неблагополучный, но и там же ведь живут нормальные люди – свадьбы, вон, играют, оформление у дорогого флориста заказывают. Значит, всё не так уж и плохо.

Такой вывод изрядно поднимает мне настроение. Я расплачиваюсь с таксистом, и, почти напевая, ныряю в арку, ведущую в «колодец» пятиэтажек.

Ищу нужный дом. Чёрт, ну почему тут нет номеров? Вот как найти? Уже собираюсь достать телефон и перезвонить невесте, как в арку въезжают два чёрных тонированных джипа. Они становятся так, что перегораживают единственный выход из этого «колодца».

Мне это очень не нравится – когда буду выходить, придётся протискиваться мимо этих машин, полных незнакомых мужчин.

Но ситуация ухудшается ещё больше, потому что двери машин синхронно открываются, и из них вылезают личности весьма неприятные – в чёрных кожаных куртках, большинство – бритоголовые, с татуировками.

Один из них, похожий на гору, поворачивается ко мне, и я едва сдерживаю крик. Даже мне, далёкой от криминального мира, известен этот человек – отец как-то присылал фото со строгими наставлениями держаться подальше, если что.

Вазир Алиев по кличке «Зверь», местный бандит.

И сейчас он идёт прямо на меня, загоняя, как жертву.

Я судорожно оглядываюсь, прикидывая, куда могу кинуться за помощью. Двери во все подъезды закрыты. Везде домофоны. Что делать? Стучать? Кричать? Звать на помощь?

Мозг не может выдать ни одного подходящего варианта, а Зверь всё ближе. Я пячусь, проклиная туфли на каблуках и узкую юбку-карандаш. Всё Кирюшенька, будь он не ладен, со своими загонами: облик должен быть женственным, только юбки и платья, в крайнем случае – деловые брюки. И обувь непременно на каблуке – на них я ему хотя бы до середины груди достаю.

Сумбур в голове не позволяет пока что панике накрыть меня. Отступаю ещё дальше, упираюсь в стену. Всё, тупик, бежать некуда.

А Зверь – совсем рядом. Я даже могу почувствовать жар его тела. И запах – жуткий запах страха и крови.

– Твой муженёк конкретно задолжал, – ухмыляется Зверь, наступая на меня. Такой огромный, страшный.

У меня сердце начинает колотиться в горле. Но даже сквозь нарастающий ужас доходит абсурдность его слов. Мой муж?! Офицер задолжал бандиту? Что за чушь! Бред, абсурд! Я могу сколько угодно ненавидеть Кирилла, но не сомневаюсь в его порядочности.

– Вы ошиблись! – лепечу я, мечтая слиться со стеной. Хочется говорить уверенно и смело, но выходит лишь жалкий писк. – Мой муж не имеет никаких дел с криминалом!

– Ты плохо знаешь своего мужа, – снова ухмыляется Зверь ещё более хищно и зло.

И тут мне нечем крыть – я действительно не знаю своего мужа… Ведь два года назад меня – современную девушку в двадцать первом веке – выдали замуж насильно!

Глава 2 (1)

Зверь продолжает ухмыляться, а я трясусь уже так, что зубы стучат.

Я никогда особенно не интересовалась жизнью своего навязанного нелюбимого мужа. Я привыкла считать его порядочным, потому что непорядочного в моём мире быть не может. А что, если всё не так? Спецслужба – удобное прикрытие… Для всего – для наркобизнеса, для торговли оружием… Да для любой гадости. И некоторые группировки, если верить фильмам, оснащены сейчас по последнему слову техники. А значит и услуги такого, как Кирилл, – «главного по тарелочкам», как зовут его сослуживцы, бывающие у нас дома, – вполне могут быть востребованы.

Я ни черта не знаю, чем муж занимается на самом деле. Но иногда он срывается ночью или пропадает неделями. Возвращается домой нервный и издёрганный, и рявкает на меня: «Не лезь!», если я пытаюсь спросить, как прошёл его день. Да и эти их «животные» прозвища: Кирилл – «Волкодав», его друзья – «Лис», «Гепард», «Медведь»… Разве это не признак «нечистых» дел? А однажды ночью, как раз «Лис» с «Гепардом» притащили Кирилла всего в крови, одежда на нём висела клочьями, лицо было чем-то перепачкано. Меня выгнали, а его занесли в кабинет и лечили там всю ночь. Уж не знаю чем и как, оттуда, кроме их ругани и приглушенного шипения, ничего не доносилось, но утром Кирилл, правда, очень бледный, с кругами под глазами и заострившимися чертами, уже пил кофе на кухне, а потом и вовсе уехал на работу.

А теперь я стою перед самым злобным бандитом нашего города, и не могу ему возразить, что мой муж не такой. Что он бы не полез к Зверю за деньгами.

Потому что… я не знаю своего мужа.

Но попытаться воззвать к разуму урода, что вжимает меня сейчас в ободранную стену старой пятиэтажки, всё-таки стоит попробовать.

– Давайте так, – говорю дрожащим голоском, – вы меня сейчас отпустите. Я вернусь домой, устрою мужу разнос, и уже сегодня вечером он вам всё заплатит… Пожалуйста… Это хороший вариант…

Зверь скалится, а амбалы за его спиной и вовсе откровенно ржут.

– Вчера! – хрипит он. – Твой муж должен был заплатить вчера. Сегодня – уже проценты. Поэтому теперь условия ставлю я.

Он поворачивается к своим подельникам:

– Эй, Рыба и Бык тащите эту языкатую в машину. Поедем на хату… Условия обсудим.

Он разворачивается и идёт в сторону одного из джипов. А ко мне направляются двое боровов. У одного вытянутое лицо, длинный нос и близко посаженные глаза. Он действительно напоминает рыбину. Другой – квадратный, низколобый, с налитыми красным глазами. Да ещё и идёт, опустив голову вперёд. Вылитый бык.

Я вою, требую не трогать меня, грожусь…

Но…

Червь сомнения не даёт мне быть уверенной, что за мной придут, меня спасут. Да и как меня могут спасти – никто не знает, где я. Хотя нет, отследить-то моё физическое местонахождение Кирилл может вполне. Только вот почему он будет беспокоиться? Ещё светло, по заказам я мотаюсь по всему городу и даже за город. Видимых причин заподозрить неладное – нет. Значит, нужно подать сигнал. Недаром же я терпела надругательство над телефоном. Просовываю руку в сумочку, нахожу смартфон и успеваю нажать ту кнопку, о которой говорил Кирилл – об этом мне сообщает тихий звоночек. Значит, сообщение ушло. Ну что ж, теперь Кирилл знает, что я в беде. Посмотрим, чего стоят его признания в любви! Потому что сейчас самое время продемонстрировать свою любовь в деле.

Амбалы Алиева замечают мои действия.

Рыба кивает Быку:

– У девки телефон. Она собирается позвонить.

Бык оказывается удивительно проворным для своих габаритов. Кидается ко мне, выхватывает сумочку прежде, чем я успеваю вскрикнуть, достаёт мой новенький «OnePlus 7 Pro» и швыряет его об стену. Мне жалко телефон, но ещё жальче себя – я теперь без связи с миром, без возможности позвать на помощь отца или мужа.

Вся надежда на тот единственный сигнал бедствия. Но дошёл ли он? Услышали ли меня?

За телефоном приходит и моя очередь: меня хватают и тащат в джип. Я извиваюсь, кусаюсь, воплю. Но вокруг – только немые дома, которые ничего не видят и никому ничего не скажут.

Сначала на заднее сидение ныряет Бык. Потом толкают меня. Следом залазит Рыба и закрывает дверь.

Машина трогается, а у меня внутри – всё летит кубарем вниз. Мне страшно.

Нет, страшно – это мягко сказано. Я немею, цепенею от ужаса. Сижу, как кукла, тупо глядя перед собой. И только на дне смертельно испуганной души выловленной рыбёшкой бьётся надежда – меня спасут! У меня же такие крутые папа и муж. Даже если Кирилл… зачем-то решил от меня избавиться таким жутким способом, отец всё равно узнает, где я. Непременно найдёт! И тогда худо придётся всем, а предателю-муженьку – в первую очередь.

Мстительная радость внезапно даёт силы, я глубоко вздыхаю, сжимаю кулаки и мысленно говорю себе: «Всё будет хорошо».

Как там Кирилл учил вести себя в случае опасности? Не подаваться панике! А чтобы это получилось – нужно отвлечься от происходящего, думать о пустяках.

Хорошо, попробуем.

Амбалы вроде просто сидят, меня не бьют, не лапают – и то хлеб. Значит, можно попробовать унять вопль, что наполняет меня изнутри.

О чём лучше всего подумать? О Марте. О, я прямо, как героиня её романов – еду к бандиту за долги мужа. Что там обычно случается дальше? Деву всё-таки насилуют, потом она отсасывает бандиту, он щедро спускает ей в рот (на этом моменте я чувствую, как меня начинает тошнить), а потом у них случается неземная любовь. Эх… Мне героиней Мартиных романов точно не быть. Я вон за два года так и не влюбилась в мужчину, который возит меня на тропические острова, дарит машины, усыпает постель лепестками роз и в буквальном смысле носит на руках. И при этом он ещё и красив настолько, что его фотографии ворует сетевая писательница. А всё потому, что мне его навязали. Для меня очень важно право выбора! А уж когда ты этого права лишён, да ещё и насилию подвергаешься – тут ж как-то совсем не до любви. А если без любви – то выходит совсем печально и гадко. Впрочем, если этот Зверь изнасилует меня, я, скорее всего, это не переживу. Вернее, физически может и выдержу. А вот морально…

Не хочу даже думать об этом! Не хочу!

Меня спасут! Обязательно! Совсем скоро!

Я сижу посередине и поэтому могу вглядываться в дорогу. Нет, запомнить не надеюсь – слишком уж быстро меняется картинка за окном. Не знаю, на что именно вообще надеялась. Может, на то, что, как в американских блокбастерах, сейчас появится чёрный вертолёт, Кир спрыгнет прямо на капот машины и начнётся драка, пальба и…

Размечталась!

Ведь не исключено, что по вине Кирилла я здесь и оказалась.

Тогда остаётся отец. Он-то точно спасёт. Но… когда? Как он узнает?

Блин! Почему я всё-таки отправила сигнал этому проклятому К.о.Т.э., а не папе?! Надо же так было ступить! Уже бы точно и вертолёт и другая боевая авиация вокруг кружили бы!

Интересно, мог ли Кирилл провести моего отца? Что папа так безоговорочно ему верит и в него – тоже? Вполне! У Кира достаточно и личного обаяния и навыков. А при отце-дипломате умение заговаривать зубы – врождённое.

Что если Кир давно это планировал? Женится, а потом отдать меня на растерзание бандитам. Кажется, в одной из книг Марты такое было.

Тьфу ты, будь не ладна эта Марта со своими бандитскими книжками! Как накаркала!

Вот не знала бы точно, что они с К.о.Т.э. друг друга на дух не выносят – решила бы, что спелись…

А так…

Додумать не успеваю – машина резко тормозит, меня кидает в бок, и я едва ли не врезаюсь носом в Рыбу.

2 (2)

Додумать не успеваю – машина резко тормозит, меня кидает в бок, и я едва ли не врезаюсь носом в Рыбу, но тут же отшатываюсь и начинаю ёрзать, ощутив вдруг весь дискомфорт своего положения.

Рыба противно лыбытся, наблюдая за моими телодвижениями.

– Шустрая! Босс таких любит!

– Не, ­– гундит низким голосом Бык, – он послушных любит, ёпт…

– Послушных, но шустрых. Особенно, на язычок, – гыкает Рыба.

Вылезает из машины и тащит меня следом.

Блин, да я ноги себе переломаю на этих шпильках! Проклятый Кир с его тараканами! Сам бы на таких каблучищах побегал! Впрочем, ему с его ростом метр девяносто восемь – не надо. А вот я без каблуков рядом с ним – букашка. Пришлось идти на компромисс.

Кто ж знал, что придётся семенить следом за громилой по гравийной дорожке?

Меня тянут в сторону какого-то древнего строения. Оно напоминает старую фабрику. Так, вспомнить бы ещё, где у нас старая фабрика? Мне заказывали как-то оформлять дорогую неформальную свадьбу. Там как раз и фигурировала фабрика. Только я тогда приболела и смогла сделать только букет невесты, украшение в волосы и бутоньерку жениху. О, что это было за красота! Разные виды «колючик», коробочки физалиса, ягоды шиповника… До сих пор сама любуюсь на свою работу в портфолио.

За этими мыслями меня подводят к огромной двери, а точнее – воротам. Они отведены в сторону, и за ними открывается огромный холл, где за столами сидят мрачного вида типы. Пьют, играют в карты, чистят оружие…

Ёжусь от одного вида этой толпы.

У противоположной стены – огромные клетки, в которых мечутся здоровенные собаки.

Настоящий ад.

– Её – ко мне в кабинет. Сейчас буду.

Меня снова подхватывают под руки и тащат вверх по металлической лестнице. Грохот моих каблуков оглушает меня саму и бесит собак, которые провожают наш проход наверх диким истошным лаем. Отчего у меня внутри всё обрывается и дрожит.

Меня заводят в кабинет. Притом – вполне себе уютный, правда, аляпистый. Так обычно обставляют комнаты люди, не имеющие вкуса, но дорвавшиеся до денег и власти.

Пока рассматриваю огромный чёрный стол и массивное кресло, из другой двери, которую я не сразу заметила, появляется и сам хозяин.

Плюхается в кресло, закидывает ногу за ногу, достаёт сигару и начинает раскуривать.

Закашливаюсь.

Он ухмыляется:

– Терпи, сучка. Я люблю покурить.

– А по-человечески можно? – огрызаюсь я.

Едкий дым выедает глаза. Хорошо, что не пользуюсь косметикой. А то была сейчас в боевом раскрасе потоков туши.

– По-человечески – с нормальной женщиной. А с самкой собаки – только так.

– Послушайте, Вазир, – стараюсь сдерживаться, не провоцировать и говорить максимально вежливо, хотя внутри всё дрожит, – вы ведь умный человек. Вы ведь понимаете, что так дела не делаются. Если задолжал мужчина – то и долг с него нужно спрашивать. Я-то тут причём.

Он стряхивает пепел и смотрит на меня, будто прожигая взглядом. В полумраке комнаты глаза светятся, как у хищника. Это пугает.

– Ты тоже умная девочка, Наташа.

Хочу поправить, что меня зовут по-другому. Потом вспоминанию, что такие, как он всех наших девочек называют «наташами» – типа, давалками. Это противно, но пусть так. Словно, моё настоящее имя – как защита, что-то моё, незапятнанное.

– Если вы так считаете… – отзываюсь на его замечание.

– Да, считаю, – говорит он. – Так вот, Наташа, не повезло тебе с мужем. Плохой он человек. Лживый шайтан. Казино любит. Девочек любит. Красивую жизнь любит. А потом к тебе – бедный-несчастный, пожалей, Наташа. Мне так плохо, Наташа.

Кхм… Кирилл – бедный-несчастный? Это с костюмами от Армани и часами Rolex и Bugatti последней модели? Кирилл, который, когда его принесли всего израненного, не проронил и звука, просит пожалеть его? Я, конечно, многого не знаю о своём муже, но он точно не бедный и точно никогда не станет напрашиваться на жалость.

А вот казино и девочки… Кто знает? Может, это прикрытие, легенда. Вон, в кино спецагенты вечно трутся в игорных домах и элитными проститутками. Злость, конечно, берёт, но это я позже выясню, когда выберусь отсюда.

– Так вот, Наташа, – продолжает Вазир, – на красивую жизнь нужны большие деньги. Очень большие. А где у него такие деньги? Нету. Вот и идёт он к Вазиру. Помоги, говорит, Вазир. Займи, говорит. Отдам всё до копейки, мамой клянусь. Ну, Вазир-то добрый. Вазир верит людям. Вазир помог. И что? Год прошёл. Год, Наташа! Год прошёл, а денег Вазиру твой муж не несёт. Понимаешь, Наташа, нехорошо это. Очень нехорошо.

Но я ничего не понимала. Вернее, прикидывала – насколько двойной может быть жизнь одно и того же человека? При мне Кирилл – такой правильный. Лишней рюмки даже по праздникам не выпьет, не курит со дня нашей свадьбы, занимается спортом и восточными единоборствами, медитирует часами. А без меня? Якшается с бандитами? Ходит по казино и девкам? Может, это входит в его работу, не исключено. Но деньги зачем брать? Деньги же, похоже, реальные и большие? Зачем? Спецоперации вроде финансируются или нет?

Господи, у меня сейчас голова лопнет. Наверное, мне всё-таки стоило больше интересоваться жизнью мужа. Теперь бы не стояла перед этим отморозком, который шарит по мне своими сальными похотливыми глазами, и не выглядела бы полной дурой.

– Разумеется, нехорошо, – соглашаюсь я.

– Вот поэтому, Наташа, я решил забрать тебя. Подстегнуть твоего мужа, так сказать. Как жеребца. Он ведь тебя любит, да, Наташа? Очень любит… Врёт тебе, как последний шакал, но любит.

Киваю. Наверное, любит. Говорил об этом много раз. Но любит ли на самом деле, или всё было лишь красивой игрой – я теперь не знаю совсем.

– Так вот, Наташа, раз любит, значит, больно ему будет, если Вазир прямо у него на глазах засадит тебе.

Закашливаюсь, поперхнувшись словами. Вот в чём я уверена на сто процентов, так это в том, что сидеть и смотреть, как какой-то Вазир засаживает мне, Кирилл точно не будет. Собственник он у меня ещё тот! Даже, бывает, на семейном торжестве или просто на домашних посиделках кто из друзей или родственников на танец пригласит – всё, щурится недовольно, желваки на скулах ходят. Сцен не устраивает, никогда, но и не надо. Вполне хватает тяжелого прожигающего взгляда. А ночью, потом, любит так, будто вновь и вновь утверждает своё право на меня. И чтоб ни о ком другом и мыслей не было. От одних воспоминаний щёки вспыхивают. Нет, Вазиру точно не удастся привести свой план в исполнение.

Но даже если так. Даже если они возьмут Кирилла, и что-то с ним сделают, что он двигаться не сможет, есть же ещё отец! Папа ни за что не допустит, чтобы кто «подстёгивал» нерадивого должника, засаживая мне. Я всегда гордилась отцом и горжусь, да, злюсь на него за то, что вынудил выйти за Кирилла, но по-прежнему люблю и восхищаюсь. Папа у меня – настоящий боевой генерал, ни какой-нибудь толстопуз, который еле в китель влезает, а стройный и подтянутый с идеальной выправкой даже в свои шестьдесят пять.

Это отец научил меня смотреть на мир с гордо поднятой головой и не сдаваться.

Вот и сейчас вскидываю голову и говорю:

– Может быть, на глазах мужа ты и сможешь что-то со мной сделать. Но у меня есть ещё и отец. Генерал авиации. Он один раз шандарахнет ракетой по твоему сараю – и ошмётки одни останутся и от тебя, и от твоих «быков» и от твоих собак.

Вазир запрокидывает голову и безудержно ржёт. Потом вытирает слёзы и говорит:

– Смешная ты, Наташа. И придумываешь хорошо. Только я-то знаю, что твой отец – инженер. И никакого самолёта с ракетами у него нет.

Наверное, у Вазира в сигаре – какая-то травка. Потому что если они вправду следили за мной и моей семьёй, то моего отца с простым инженером ну никак спутать не могли. Ну, хотя бы потому, что отец всё ещё действующий и носит форму. Неужели эти бандиты такие тупые, что не смогли обмундирование рассмотреть?

Но спорить я не хочу. Честно сказать, устала очень. Нет ни сил, ни желания.

Вазир трактует моё молчание по-своему.

– Ничего, Наташа, так бывает. Блеф называется. Ты попробовала, у тебя не вышло. – Он встаёт из-за стола и идёт ко мне, но, к счастью, останавливает в полуметре, но и с такого расстояния рядом с ним трудно дышать. – Я сегодня добрый, Наташа. Вот мы тебя взяли, и шайтана твоего скоро возьмём. Тогда будет другой разговор, Наташа. Ты, правда, говорить не будешь. Только кричать или причмокивать. Но пока иди, тебя проводят в комнату. Иди, Наташа, молись своим богам, чтобы я не порвал тебя, когда буду трахать.

Меня передёргивает от отвращения от одних только слов. Но то, что он отпускает меня – радует. Значит, пока меня не тронут. А утром, может быть, найдут и спасут.

Бык и Рыба провожают меня в комнату.

Я на негнущихся ногах дохожу до кровати, падаю на неё, сворачиваю калачиком и даю волю слезам.

Мне страшно, одиноко, больно от осознания, что меня могли предать. Могли кинуть в пасть к Зверю.

За что, Кирилл? За что? Это – твоя месть, что я не влюбилась в тебя? Твой урок мне?

Реву, не сдерживая слёз, которые отравой льются по щекам, обжигая кожу.

Ах, отец, как же ты ошибся, утверждая, что нашёл мне мужа, с которым я буду счастлива и в безопасности. Как же ты ошибся, папа!

И меня утаскивает в воспоминания о том дне, когда родной отец толкнул меня в пропасть…

Глава 3 (1)

Два года назад

Я смотрю на своего отца и не могу поверить, что это он. Такой любящий, дрожащий над своей «принцессой» – ведь я единственный поздний ребёнок. Папа всегда разрешал мне всё, прощал любую шалость. А тут – мой осознанный выбор…

– Значит, колледж ты заканчивать не будешь? – ещё раз уточняет он.

– Я уже сказала, – взвиваюсь, – нет, не буду. Не вижу себя учителем младших классов. Хочу быть флористом. А для этого мне надо поехать в школу «ЭФдизайн» в Москву. И я поеду, потому что мне уже девятнадцать лет и я…

– Ты никуда не поедешь! – резко и строго отрезает отец.

Для сегодняшнего разговора он даже надел военный китель со всеми наградами. Форма подчёркивает благородную седину у него на висках и оттеняет строгие правильные черты лица.

Я всегда гордилась отцом и горжусь. Лётчик. Боевой генерал. Мама до сих пор влюблена в него, как девчонка.

Я тоже всегда даже немного хваталась перед подружками и одноклассницами: вот мой папа! настоящий герой! он на большом военном самолёте летает.

Папа всегда меня баловал, впрочем, как и маму.

Знаю, он очень любит нас. Зовёт «мои драгоценные девочки». Папа всегда был для меня идеалом мужчины. В детстве я мечтала, что мой муж будет таким же – смелым, сильным, красивым.

Но теперь я выросла, у меня другие планы и красивая мечта. Поэтому отповедь боготворимого мною отца задевает особенно.

Вскидываю голову и, пронзая взглядом, спрашиваю:

– Почему?

Меня просто опаляет злостью. Как он может?! Мало, что я поддалась их с мамой уговорам и поступила в этот дурацкий педагогический колледж, лишь бы остаться в нашем городе, так теперь мне ещё запрещают получить профессию мечты! Немыслимо! Я уже совершеннолетняя, мне больше не семнадцать, я могу уехать, куда хочу.

Это и выпаливаю родителям – мама, кстати, тоже здесь. Сидит в стороне, листает журнал и не вступает в разговор. И это – моя нежная обожаемая мама?! Кто-то подменил мне родителей?!

Но в конце моего выступления мама всё-таки вскидывает голову и бросает на меня чуть ироничный взгляд.

– Дарина, милая, – ласково произносит она, – уехать ты, конечно, можешь. Дело нехитрое, но как жить будешь? Ты же, дорогая, уверена, что деньги растут на деревьях вместо листвы. А в столице средства сквозь пальцы утекают, поверь мне.

Отец подходит к креслу, в котором сидит мама, одной рукой опирается о спинку, другой – берёт холёную мамину ладошку и подносит к губам.

Мама смотрит на него с нежностью и любовью.

– Нет, Марусенька, – воркующим тоном произносит он, заправляя ей золотистый локон за маленькое ушко, – никаких денег в неё не будет.

И это обо мне! В третьем лице! Когда я здесь!

Но папа продолжает, глядя только на маму, будто я внезапно стала прозрачной:

– Хочет ехать Москву покорять – скатертью дорога. Только финансировать её безумства я не собираюсь. А потом знаем мы, чем такие поездки заканчиваются. Я, конечно, приму внука, даже если он будет незаконнорожденным, – и тут отец поворачивается ко мне, и я замечаю печаль в его глазах: – но тебе, Дарушка, зачем нужна искалеченная жизнь?

Фыркаю и даже подпрыгиваю на месте:

– То есть, принять твой вариант – это не искалечить себе жизнь?

Вообще папа начал разговор с того, что сын его друга – некого Владимира Петровича Тихомирова; известного дипломата, между прочим? – попросил моей руки.

Ну да – в моей семье так говорят «незаконнорожденный ребёнок», «попросил руки» – будто мы не в двадцать первом веке живём.

– И что? – отозвалась я, чувствуя, как в груди вскипает волна негодования и протеста.

– Я дал ему своё согласие, – буднично отозвался отец.

– Феерично! – возмутилась я. – А моим согласием ты не подумал озаботиться?!

– Дарина, – строго сказал отец, – ты выйдешь за него замуж. И точка.

– Папа! – кипела я. – Ты веком не ошибся?! Сейчас девушки не выходят замуж по воле отца! Сейчас выходят по любви и взаимному согласию.

– А ты – выйдешь, – с нажимом произнёс отец, выделяя слово «выйдешь». – К тому, он порядочный парень, офицер, сын уважаемых интеллигентных людей и давно любит тебя.

– Твой порядочный парень что – педофил? Как давно он любит меня? Мне только девятнадцать!

Вначале моей тирады папа поморщился и бросил на меня взгляд из серии «чтоб я таких слов от тебя не слышал!», но потом – смягчился:

– Два года. С тех пор как увидел тебя на выпускном.

– На выпускном?! Он что – то же со мной в школе учился?

Поморщила лоб, силясь вспомнить какого-нибудь Тихомирова из параллели.

– Нет, она уже давно не школьник, просто заезжал тогда за двоюродной сестрой.

– И сколько же лет этому не-школьнику? – спросила я, холодея.

– Тридцать один.

Мне поплохело, и я неуклюже плюхнулась на стул.

Вот это папа называет – не искалечить жизнь?

Смотрю на отца в упор, сверлю взглядом.

– Да, – без тени сомнения говорит он, – мой вариант значит «не искалечить». Дарина, – голос отца наполняет нежно, он сжимает мамину руку, как бы призывая её в свидетели, – я очень люблю тебя. И, поверь, никогда бы не отдал тебя мужчине, который искалечил бы тебе жизнь. Но в порядочности Кирилла и его чувствах к тебе я уверен.

– Ах, так! – вспыхиваю я. – Ну вот и выходи за него сам!

Мать откладывает журнал и поднимается из кресла:

– Ты как с отцом разговариваешь?! – её идеальные брови сходятся к переносице.

Мама, несмотря на свои пятьдесят пять, по-прежнему тонкая, стройная, подтянутая. Иной молодой фору даст. И хотя она невысокого роста (этим я – в неё пошла), особенно на фоне высокого и широкоплечего отца, сейчас выглядит величаво и грозно, как богиня.

Отвожу взгляд и сглатываю колючий комок (я люблю смотреть на родителей, когда они вместе – как символ мужчины и женщины, созданных друг для друга). Мне не хочется грубить маме, у неё сердце, ей нельзя нервничать, но…

Я сражаюсь за свою свободу и право выбора.

Поэтому тоже гордо вскидываю голову, вскакиваю со стула и говорю:

– Разговариваю, как считаю правильным. А вы тут форменный тоталитаризм развели! Никакой свободы воли!

– Доченька, Дарюшка, – тут же смягчается мама (не умеет она долго быть строгой, слишком нежная и мягкая, поэтому и мужа себе выбрала, за которым – как за каменной стеной), – мы же добра тебе хотим.

– Добра! – кричу я. – Выпихивая замуж за человека, который старше меня на двенадцать лет!

– Ничего, – поправляет мама, – Стёпа, – любящий взгляд на папу, – старше меня на десять лет. И ничего, прожили душа в душу.

У меня на глаза наворачиваются злые слёзы – как они не понимают?! как они могут лишать меня того, что было у них самих?!

– Мама! Вы же поженились по любви! Ты же сама говорила! – достаю последний и самый важный аргумент.

Взаимная любовь – то, что удерживает вместе маму с папой вот уже тридцать пять лет. То, что позволяет им светиться, когда они просто находятся рядом друг с другом. На моей памяти они даже не ссорились ни разу.

Взаимная любовь – то, о чём я так мечтала для себя, любуясь родителями всю свою сознательную жизнь.

Мама улыбается:

– Ты тоже полюбишь Кирилла. Твой отец прав – он очень хороший мальчик.

Ага, а вернее дядя в тридцать с хвостиком!

– Похоже, вы знаете об этом Кирилле больше, чем я! А замуж мне выходить предлагаете!

– Познакомитесь, – обнадёживает отец, – не завтра же в ЗАГС.

– А когда? – вырывается у меня.

– В эту субботу.

И тогда я впервые ругаюсь при родителях. Потому что цензурных слов у меня не хватает.

Сначала родители смотрят на меня шокировано, потом мама хватается за сердце (я давлю в себе порыв кинуться к ней), да и не успеваю, потому что отец, бережно усадив её в кресло и прошептав в волосы: «Держись, Марусенька, я сейчас!», подлетает ко мне, хватает под руку и тащит в мою комнату.

По пути нам попадаются наши управляющий, Игорь Викентьевич (ну да, у нас ведь не дом, а целая усадьба) и главная горничная, Нина Дмитриевна. Они взволновано интересуются, что случилось?

– Она, – отец встряхивает меня, как куклу, а я смотрю на него зло, – под домашним арестом. Чтобы никто не смел выпускать!

Игорь Викентьевич и Нина Дмитриевна козыряют ему:

– Так точно, Степан Михайлович! Будет сделано!

Предатели!

Отец же буквально зашвыривает меня в комнату, закрывает дверь и запирает её на ключ!

Я бьюсь, ору, молочу кулаками дорогое дерево:

– Это произвол! Родительская тирания! Я буду жаловаться! Я в соцсетях напишу!

– Я уже позаботился об этом, – спокойно отзывается отец из-за двери. – Интернета у тебя не будет до субботы. А потом – пиши, что хочешь и где хочешь.

Ах, так!

Ну, ничего, у меня есть ещё козыри в рукаве.

– Я покончу с собой! Ты забыл, что тут – второй этаж! Я выброшусь из окна.

– Выбрасывайся, – всё тем же ледяным тоном отзывается мой любимый родитель, – сама же потом на всю жизнь калекой останешься.

Я сползаю вниз по двери, захлёбываясь слезами. И слушаю, как удаляясь, по-военному чеканит шаг мой отец.

3(2)

Ещё долго рыдаю, сидя на полу и держась за ручку двери.

За что со мной так?!

Я ведь всегда была примерной дочкой – отличница, медалистка, участница олимпиад, в колледже шла на красный диплом, пока не поняла, что профессия – совсем не моя. У меня всегда было примерное поведение. В конце концов, я до сих пор ещё девственница! Хотя большая часть моих одногруппниц рассталась с этим «недоразумением» ещё на выпускном, а некоторые – и раньше.

Так в чём же я провинилась?

Всхлип…

Душит несправедливость, отчаяние.

Ладно, отец, хотя и от него не ожидала. Но мама! Мамочка моя! Как она могла согласиться на… насилие…

Это ведь насилие! Самое настоящее! И принуждение!

И это – собственные родители в сверхблагополучной обеспеченной семье.

Нет, я не стану этого терпеть!

Они ещё пожалеют, что поступили так со мной.

Решительно встаю, смахиваю слёзы и иду к окну. Распахиваю, забираюсь на подоконник и смотрю вниз…

уууууууууу….

Дом у нас высокий, потолки первого этажа – пять метров, да ещё метра полтора до моего окна.

Что будет с человеком, если он упадёт с шести с половиной метров? Если отец не отключил мне Интернет, я бы погуглила. Но проверять опытным путём – разобьюсь ли я насмерть или останусь калекой – желание отпадает.

Спрыгиваю с окна, забираюсь на кровать, обнимаю колени и тихо скулю.

Попробовать сбежать? Но как?

Вообще-то из окна можно спуститься, например, смотав простыни. Но, во-первых, физическая подготовка у меня сильно хромает, во-вторых, даже если я спущусь вниз – до забора бежать ещё около пятисот метров, притом – через лужайку. Меня точно заметят.

Можно попробовать вокруг дома, там до забора ближе, но там – флигель охраны. Да и вообще, если честно, играть в догонялки с папой-генералом как-то не хочется. Я знаю, как мой отец умеет «активировать резервы», если ему что-то надо.

Мысли о побеге немного успокаивают меня. Откидываюсь на подушки, смотрю на натяжной потолок – по голубому небу парят белые облака в обрамлении изящной искусственной лепнины.

Моя комната – обитель принцессы: кровать с пологом, изящный светлый антиквариат, обои с цветочками в стиле викторианской эпохи, лёгкие шторы, цветочные композиции в стиле шебби-шик – уже моё творение – на пузатых консолях, симметрично расставленных у стен. Моя мама – опытный дизайнер. У неё сеть агентств по всему нашему региону. И это злит ещё меня ещё больше: в своё время мама сама сбежала из дома, чтобы получить профессию, которую её родители считали никчёмной. Приехала в столицу, поступила, а потом – на одной из студенческих вечеринок встретила молодого лётчика, Степана Воравских, и влюбилась. Классная история, почти сказочная. Потому что красавец-лётчик ответил на её чувства и, оказавшись человеком порядочным и с принципами, тут же сделал предложение. С тех пор они живут в любви и согласии вот уже тридцать пять лет: степенный, крепкий и надёжный папа и воздушная, будто летящая над жизнью, мама.

Мама, мамочка, мамуля… Как ты, познавшая такую любовь, можешь лишать меня счастья? Я тоже хочу крылья за спиной и бабочек в животе. А с навязанным мужем мне такое не светит.

…Вот и луна.

Незаметно наступил вечер. Я всё ещё лежу и смотрю в потолок. Так и не могу решить – что мне делать? Как выпутаться из замкнутого круга?

… и вдруг свет меркнет – в окне появляется тень человека. В окне второго этажа! Которое, между прочим, в шести с половиной метрах от земли!

Господи, какой же он огромный! Вон, вторую створку ему пришлось открыть. Залазит, садится на подоконник.

Меня накрывает паника, оглядываюсь в поисках оружия. Кроме длинной тонкой дизайнерской вазы под руку ничего не попадается.

Грабитель… Насильник… или кто он там – тихо смеётся.

– У вас хорошее оружие, – говорит он, отсмеявшись. – Таким испокон веков девушки от воров отбивались.

Голос у него низкий, чуть хрипловатый, с бархатистыми нотками. А ещё тёплый – если так можно сказать про голос.

– А вы вор? – вся дрожа, спрашиваю я.

Потому что отлично понимаю – мне от такого верзилы, как тот, кто сидит сейчас на моём подоконнике, не отбиться.

– Конечно, – без зазрения совести признаётся он, – я собираюсь ограбить этот дом. Украсть отсюда самое ценное сокровище.

И почему эти лёгкие нотки иронии не злят, а наоборот – будто ласкают? И паника, охватившая меня сначала, отступает, убаюканная его голосом. Мой ночной гость такой большой – вон, плечи почти всё окно загораживают… И, наверняка, опасный, раз залез сюда при помощи какой-то верёвки. Но… рядом с ним я не чувствую угрозы и страха. Рядом с ним тепло и хочется улыбаться.

Но всё равно говорю строго, хмуря брови:

– Учтите, я буду кричать. И сюда прибежит отец. А ещё у нас есть охрана…

Гость, похоже, совершенно не проникается, наоборот – улыбается, и хотя лицо его я разглядеть не могу, ощущаю эту улыбку, прикладывает палец к губам и тянет:

– Тссс… – понижает голос до шёпота, такого бархатного, обволакивающего, что у меня внутри начинает всё трепетать, – пожалуйста, не надо кричать. Ведь я собираюсь похитить вас.

– Меня? – вскидываю брови и инстинктивно крепче сжимаю вазу.

– Да, вас, – заверяет он. – А разве в этом доме есть другое сокровище?

Вот он – путь к свободе! Разве ты не этого хотела, Дарина? Выбраться отсюда. А с таким союзником это возможно, кем бы незнакомец не был. Ведь он мне явно не опасен.

Но выяснить его мотивы не мешает.

– Зачем вам это?

Он пожимает плечами.

– Наверное, у меня обострённое чувство справедливости. Не выношу, когда прелестных маленьких принцесс запирают в башне. Сразу хочется прибежать и спасти. Вызволить из темницы. А там, глядишь, – в его бархатистый голос закрадываются искристые нотки лукавства, – и поцелуй получить можно.

Вот же самоуверенный! А у меня от таких перспектив вспыхивают щёки. Даже вазу – своё единственное оружие – кидаю на кровать, чтобы их обхватить.

Незнакомец продолжает сидеть на окне, но его взгляд… я чувствую… касается, ласкает, трогает. И это очень смущает. Как и незнакомый мужчина у меня в окне. Смущает и будоражит одновременно. Заставляет кровь бурлить в предчувствии приключений.

И я тоже перехожу на таинственный шёпот:

– Замётано! Вы вытащите меня отсюда – я подарю вам поцелуй. Нет, даже два.

Почему-то в этот момент меня совсем не останавливало то, что я обещаю поцеловать мужчину, у которого не спросила даже имени. Почему-то мне кажется, что его имя может разрушить всю чудесность момента. Не хочу его знать.

– Даже два, – повторяет он. – Да ради такой награды и луну с неба можно достать. Только вот… Вам надо полностью довериться мне, иначе я не смогу вас похитить тихо и надёжно.

Он протягивает мне руку – ладонь такая, что моя в ней утонет, но при этом выглядит по-мужски изящной: красивая, сильная, с тонкими длинными пальцами. Я вкладываю в неё свою.

Мужчина бережно, словно боясь навредить моей ладони, сжимает её, а потом – галантно подносит к губам и целует, обжигая кожу затаённой страстью.

– Это аванс, – говорит он, и голос у него при этом немного севший, а глаза, – различаю даже в призрачном лунном свете – сияют.

У него немного шершавые пальцы, но моим – нравится их касаться. Несколько секунд мы заворожено изучаем друг друга кончиками пальцев. Потом он неожиданно притягивает меня к себе и осторожно обнимает. Как нечто невесомое и очень хрупкое. У меня даже ноги подкашиваются от удивительного коктейля силы и нежности, в который меня погружают эти объятия.

Пару мгновений он прижимает меня к себе, потом отстраняется с явной неохотой.

– Достаточно, чтобы довериться?

Я киваю.

Он выскальзывает за окно, повисает на верёвках. Я забираюсь на подоконник, наклоняюсь вперёд, цепляюсь за широкие плечи незнакомца. Наши лица так близко.

Сейчас, когда он попадает в яркую полосу лунного света, я могу рассмотреть, как он красив. Будто сказочный принц или голливудовский актёр. По тёмным волосам разливаются отблески лунного серебра. И мне заворожено хочется их коснуться.

– Вы не боитесь, – шепчу я, – что мой отец, если узнает, очень разозлится?

Незнакомец мотает головой.

– Не боюсь. Сегодня я вас похищу, а завтра – пусть меня даже казнят. Миг рядом с вами – стоит целой жизни.

Я, наверное, уснула, и мне снится дивный сон.

Потому что в жизни не бывает таких невероятных, таких обворожительных мужчин.

Он помогает мне спуститься, держась за верёвку. Когда до земли остаётся около двух метров, он ловко прыгает вниз, а я – повисаю на верёвках.

– Давайте, – подбадривает он, – не бойтесь. Я поймаю.

Зажмуриваюсь, отпускаю руки, лечу.

Меня ловят, прижимают к сердцу, и я слышу, как оно гулко стучит. От моего похитителя одуряюще пахнет – терпкий парфюм ему идёт. Он осторожно опускает меня на землю, протягивает руку и говорит:

– Бежим!

И мы срываемся с места.

Боже! Мне так хорошо! Так весело сейчас! Хочется хохотать и кружиться. Я убегаю из дома сурового отца с самым красивым мужчиной на свете. Всё так феерично, что даже не верится в реальность происходящего. Лишь когда я ещё раз прыгаю в его объятия – на этот раз с забора, окружающего нашу усадьбу, то понимаю: у нас получилось!

Я свободна!

А мой похититель смотрит на меня заворожено и влюблено.

И я могу вволю любоваться им: такой высокий, однозначно, выше отца, стройный, широкоплечий. Но он не производит впечатления шкафа с антресолями, как нанятые отцом охранники. Скорее в его фигуре и облике сквозят изящество и аристократизм. Даже, несмотря на то, что одет он сейчас в простую толстовку с изображением мохнатого серого пса, тёмные джинсы и кроссовки.

Он стоит, опираясь о чёрный, немного хищный Bugatti, и выглядит расслабленным и спокойным, но при этом во всей его фигуре чувствуется затаённая грация хищника. И спокойствие это так обманчиво. Но мне по-прежнему ничего не угрожает рядом с ним, я уверена.

Он снова берёт меня за руку и, глядя в глаза, говорит:

– Раз уж я похитил принцессу, то должен и увезти её.

– Обязательно, – киваю я.

Он открывает дверь своего шикарного авто и достаёт букет. Этот скромный нежный подарок резко контрастирует с роскошью машины. Ведь в букете только незабудки и ландыши – мои любимые цветы. Мужчина с улыбкой наблюдает за тем, как я прячу лицо в душистое облако. Мои щёки заливает румянец смущения и удовольствия.

Сильные мужские пальцы поддевают мой подбородок, наши взгляды встречаются. Глаза мужчины лучатся концентрированным обожанием. Мне даже неловко слегка, что неизвестный мне человек любит меня так сильно. Но я принимаю эту любовь, тону в ней, растворяюсь, лечу.

– Кажется, – вкрадчиво произносит он, – я заслужил первый поощрительный поцелуй?

И прежде, чем я успеваю ответить, наклоняется и целует – невесомо, нежно, знакомясь. Но и этого хватает, чтобы земля ушла из-под ног.

Он помогает мне сеть в машину, и мы летим куда-то по пустой ночной автостраде.

Остановимся на берегу озера – за городом у нас живописные озёра. В отблесках луны озёрная гладь выглядит особенно красиво.

Мужчина стелет плед на песок и предлагает мне сесть. Я усаживаюсь, устраиваю на коленях букет, прикрываю глаза и наслаждаюсь тем, как ветер ласково треплет мои волосы. Обычно они золотистые, но сегодня – словно из серебра.

Мой похититель набирает их полные пригоршни и осыпает поцелуями.

А потом – поцелуй касается и моих, чуть приоткрытых губ. В этот раз он целует меня куда более уверенно, так, будто имеет на это право, вторгаясь в мой рот и сплетая наши языки в страстном танце любви. Я цепляюсь за его плечи, он прячет ладонь в моих волосах, массируя затылок. Мы растворяемся в этом поцелуе, сливаемся, переплетаемся, как нити ДНК. Единое целое! И даже сердца стучат в унисон.

Он с трудом отрывается от моих губ, берёт мои ладони в свои и, глядя мне в глаза, шепчет хриплым севшим голосом:

– Дарина, выходите за меня замуж. Я обещаю сделать вас счастливой.

Сердце болезненно ёкает от дурного предчувствия. Я высвобождаю руки, отвожу взгляд и спрашиваю, уже заранее зная ответ:

– Может быть, сначала представитесь, чтобы я знала, кому давать ответ.

На несколько мгновений он замолкает, я не смотрю на него, слышу только взволнованное дыхание и бешеный стук сердца.

Потом он произносит, так тихо, словно не имя своё говорит, а приговор собственный читает:

– Кирилл Тихомиров.

И волшебство этой ночи разлетается на куски.

3(3)

Вот значит как! Мужчины снова решают, что лучше для женщины. А мне ведь даже мысль не закралась: как неизвестный человек оказался на территории хорошо охраняемого двора?! А теперь понимаю… Папа ведь сказал мне: «Ещё познакомитесь», вот и познакомились. Не иначе, как с папиной подачи этот спаситель явился «принцессу из башни» вызволять.

На душе становится так гадко, из-за того, что самый близкий мне человек, тот, кого я все эти годы беззаветно любила, мой родной отец! – распоряжается мной, будто вещью. Обидно до слёз, до колючего кома в горле…

Предательство – какой же горький привкус у этого слова. И с каким же громким треском бьются наши иллюзии, сталкиваясь с реальностью.

Вскакиваю, швыряю букет в озеро, обхватываю себя руками за плечи, прячу слёзы и говорю, так холодно, как только могу:

– Кирилл, пожалуйста, отвезите меня домой…

– Дарина, сначала выслушайте меня, – он шагает ко мне, замирает в шаге, протягивает руку, чтобы коснуться, но потом отдёргивает. – Не придумывайте себе того, чего нет. Не накручивайте себя.

Вскидываю на него взгляд, надеюсь, достаточно гневный, и невольно срываюсь на крик:

– А вы не указывайте мне, что делать! Как вы смеете спрашивать у меня, выйду ли я за вас замуж, если вы с отцом уже всё решили?!

– Смею! – его голос холодеет до температуры арктических льдов. Теперь в нём нет и бархата. Только холодная беспощадная сталь. – Никто ничего не решил. Я, как и положено мужчине, попросил вашей руки у вашего отца, он – дал согласие. Всё. Никто не собирается тянуть вас под венец силком.

– Но отец же запер меня, чтобы я никуда не сбежала до свадьбы…

– Он запер вас, чтобы вы сбежали со мной, – честно признаётся Кирилл, подтверждая мои догадки о причинах разыгравшего у нас дома спектакля.

– Феерично! – замечаю я, кривя губы в горькой усмешке. – Собственный отец!

– Поверьте, ни он, ни я не стали бы действовать подобным образом, если бы были уверены, что вы не натворите глупостей.

Его голос тоже срывается, дрожит, бьётся о стену моего отчуждения. Но Кирилл не оставляет попыток достучаться до меня.

– То есть то, что я хочу уехать в Москву учиться на флориста, для вас глупость? – и всё же эта противная предательская дрожь прорывается в мою пылкую речь, портя впечатление. – Предлагаете мне предать мечту?

Он всё-таки приближается и берёт меня за руку, а потом и вовсе требует:

– Дарина, посмотрите на меня.

И не знаю почему, – оттого ли, что приказ звучит мягко, почти просящее, или оттого, что мне самой хочется видеть его глаза, – я починяюсь.

Наши взгляды скрещиваются. В его глазах – сейчас тёмных, почти чёрных – плещется тревога, боль, нежность, вина.

Он снова целует мне руку, но только в этот раз – перевернув ладошкой вверх, в самый центр, посылая от кисти до плеча электрический импульс.

– Я люблю вас, Дарина, – говорит он, возвращая в голос бархат, а во взгляд – сияние, – и меньше всего на свете хочу к чему-то принуждать. А уж тем более – к замужеству. Но вы не оставляете мне выбора.

– Вот как, – фыркаю я, пытаясь высвободить руку, но он не намерен меня отпускать, удерживая бережно, но крепко, – поэтому вы решили не оставить выбора мне?

– Да, потому что вы – не ведаете, что творите. Не думаете о последствиях.

– А вы, – смотрю ему прямо в глаза, – вы думаете? Как вы станете жить с женщиной, которую заставили отказаться от мечты?!

Он морщится.

– Вот только давайте без пафоса и патетики. И да, думаю. От мечты вам отказываться не нужно. Вы просто не поедете в Москву.

– Почему? Потому что вы с отцом так решили?

Он горько усмехается.

– Нет, Дарина, потому что вы – не знаете жизни. Вы – тепличный цветок, бережно лелеемый любящими родителями. Вы не представляете, что с одинокой юной девушкой может случиться в чужом огромном городе. Реальность просто растопчет вас. Дарина, сейчас мужчине хочется извиниться перед вами, за то, что он иногда позволяет себе смотреть на вас с вожделением. И да, я хочу, чтобы вы такой и оставались. Хочу беречь вас, холить, лелеять, как делали ваши родители. Защищать от всех бед и невзгод. Просто позвольте мне это – выйдете за меня.

Его слова заставляют утихнуть мою злость. Потому что он прав, и родители правы – я не знаю жизни. Деньги для меня действительно пока что растут на деревьях. И да – мне очень-очень страшно уходить в большую жизнь самой. Но… разве согласиться сейчас – не значит сдаться? Утратить право голоса и отказаться от права выбора? И поэтому я достаю последний и, как мне кажется, самый веский аргумент:

– Но я не люблю вас.

Кирилл вздрагивает, как от удара, бросает на меня какой-то странный, болезненный взгляд, но произносит уже спокойно и даже как-то буднично:

– Я знаю. Вы пока не умеете любить. Я вас научу.

Какой самоуверенный!

Хмыкаю:

– А если так и не полюблю?

– Значит, я – плохой учитель.

Убеждать он умеет, этого не отнять. Тем более что у меня закончились аргументы.

Вздыхаю – выбора мне не оставили – и тихо произношу:

– Согласна.

Лицо Кирилла сияет, он наклоняется и нежно целует меня в губы. А потом, улыбнувшись, говорит:

– Третий – примирительный – поцелуй.

И я, почему-то, даже не злюсь: наверное, вымоталась за сегодня эмоционально. Впрочем, сегодня медленно ползёт к концу. Вон уже утренняя заря разливает пурпур по серебру озёрной глади.

Кирилл привлекает меня к себе, прячет в объятиях, и мы так и стоим, наблюдая, как занимается новый день.

– Зря букет выбросила, – говорит он, легко переходя на «ты», – он очень тебе шёл. К тому же цветы твои любимые.

– Откуда ты знаешь? – фыркаю я, тоже отбрасывая «вы» – мы ведь решили быть семьёй.

– Я многое о тебе знаю, – он наклоняется к уху и обдаёт меня горячим дыханием, – даже какого цвета твои любимые трусики.

Заливаюсь краской, выскальзываю из его объятий, смотрю зло и соплю.

– Не злись, ПоДарёнок, – ласково говорит он, – хотя злость тебе очень идёт. Просто собирать информацию об интересующем объекте – моя работа.

– Я – интересующий объект? – вскидываю голову и бросаю на него, хочется надеяться, грозный взгляд.

А у Кирилла в глазах пляшут бесенята. Сейчас я могу рассмотреть цвет его глаз – серо-синий, как у грозового неба, и ресницы – пушистые, длинные, на зависть любой девчонке. При свете солнца мужчина кажется ещё более нереальным. Ночь способна воплощать фантазии. А день… День – высвечивает реальность: тёмные волосы с золотистым отливом, смуглая кожа, прямой нос, чётко очерченные губы, твёрдая линия подбородка. Ни одного изъяна – не в лице, не в фигуре. И это будоражащая аура спокойного хищника. Так, наверное, выглядели боги, когда принимали человеческое обличье.

Впрочем, напрасно я решаю, что хищник спокоен: мгновение – и я оказываюсь в его объятиях. Вскидываю руку в попытке оттолкнуть, но он тут же перехватывает моё запястье, сжимая его аккуратно, но так, что становится понятным, кто здесь главный. И проводит языком по нежной коже, от чего в низ живота бьёт горячая волна. Я выгибаюсь в его руках, как травинка на ветру. И замечаю, как опасно загораются его глаза – в них пламя и голод. Это гипнотизирует, завораживает.

Он наклоняется к уху и обжигает кожу шёпотом:

– О нет, ты не объект, – теперь поцелуи уже без счёта, горячей дорожкой от уха к ключице, – ты наваждение. Одержимость. Соблазн. Ты сводишь с ума.

Голос низкий, хриплый, бархатный. Отзывается внутри меня сладостными вибрациями.

И в тот миг, хватаясь за его плечи и судорожно хватая воздух, потому что он вдруг весь выгорел, я почти верю, что научусь любить этого невозможного мужчину…

Глава 4(1)

Под утро я всё-таки отключаюсь.

И просыпаюсь от возни у двери. Несколько минут испуганно оглядываюсь, не в силах сообразить, где я нахожусь. Потом понимаю, пугаюсь ещё больше, тяну на себя одеяло. Хотя уснула вчера полностью одетой, даже туфли не сняла.

Дверь, в конце концов, открывается, и на пороге появляется вчерашний рыбоморд. Лыбится довольно. Проходит в комнату, ставит на стол поднос, где я замечаю овсянку, гренки и сок.

Рыба ухмыляется:

– Босс добрый сегодня. Глянулась ты ему. Сказал вот кормить. Не любит голодных и несчастных трахать.

Хлопаю глазами:

– Он же собирался меня трахать, – грубое слово мне самой режет слух, но я всё же произношу его: не любовью же Вазир со мной заниматься будет?! – когда моего мужа найдёт?

Рыба гыкает:

– Да это как настроение у него… может, и сегодня. Говорю же, глянулась ты ему. Любит он таких – беленьких, тоненьких, – а у самого глаза сально блестят, и слюна едва не капает. Меня передёргивает. Невольно вспоминаю, как смотрит на меня Кирилл – с восторгом, страстью, нежностью. Так же и касается.

Рыба моё передёргивание по-своему понимает:

– Да ты не ссы, девка. Босс, пока сам не попробует, другим не даёт.

Утешил!

– И жри, силы понадобятся.

Киваю:

– Хорошо, поем. И, – скромно опускаю глаза, – ты не мог бы выйти. Мне надо всякие женские дела сделать.

Он соглашается:

– Пожрёшь – стучи. Мы с парнями – сразу за дверью.

Он уходит, а я хватаюсь за голову: перспективы у меня такие, что в пору в петлю лезть. Если этот Вазир… поимеет меня – как я потом буду Кириллу в глаза смотреть? Как мне потом с этим жить?

Ну где же, где же мои спасители?

Дверь в стене, как я и предполагала, ведёт в ванну. Здесь только мыло и полотенце, нет даже зубной щётки. А сама ванна – глухой коробок: ни окна, ни какого-то отверстия.

Уныло полощу рот водой (почистить зубы хочется просто смертельно), и плетусь в комнату. Хожу босиком, потому что на моих «шпильках» бегать туда-сюда тяжеловато.

Сажусь есть, но не чувствую вкуса пищи. Ем только потому, что Рыба прав – силы мне могут понадобиться. Для побега!

Я уже понимаю, что сидеть и ждать, когда меня спасут, – нет возможности. Видимо, Кирилл всё-таки отказался от меня. Или… решил проучить таким образом… И мне, как не печально это признавать, придётся действовать самой.

Ну а если всё-таки ищут – в отце-то я уверена - значит, будет что-то вроде «подкопа на встречу». Папа рассказывал о таком. Я сбегу, и тогда он меня быстрее увидит.

Быстро перекусив, стучу в дверь, чтобы отдать посуду.

Рыба тут же материализуется на пороге, забирает поднос, фыркает:

– Что так мало поела?

– Спасибо, я не голодна.

– Босс её накормит, – доносится из коридора, а за тем следует дружный гогот.

Даже знать не хочу, о чём они. Но в приоткрытую дверь рассматриваю коридор – длинный, узкий и полный бандитов. Когда дверь закрывается – возвращаюсь на кровать. Тут я чувствую себя в относительной безопасности.

И с печалью вычёркиваю очевидный путь побега – через дверь не выйдет.

Остаётся окно. Задираю голову – узкое отверстие под потолком едва пропускает свет. Даже если я встану на стул, даже на каблуках – всё равно не достану. Вернее, даже если поставлю стул на кровать, а потом заберусь на стул на каблуках – не доберусь. Я – не сотрудник спецслужб, как некоторые. У меня нет нужных навыков. Да и вылезать из окон в узкой юбке и на «шпильке» не очень-то удобно.

Чёртов Кирилл с его запретами и загонами!

Это началось ещё на Сейшелах, после нашей сногсшибательной первой ночи.

Когда мы утром вышли на террасу нашего бунгало, Кирилл замотал меня в покрывало едва ли не с головой и, проведя носом по щеке, хрипло прошептал:

– Не смей загорать. Млею от белизны твоей кожи.

Когда мы вернулись из свадебного путешествия – и вовсе распоясался. Вытащил как-то из шкафа все мои вещи, включая бельё, собрал их большую сумку, оставив только пару платьев, и понёс выкидывать.

Я бежала за ним с криком:

– Зачем ты это делаешь?! – и пыталась отобрать сумку.

Но воевать с Кириллом – всё равно, что с асфальтоукладчиком. Он мягко отстранил меня и сказал:

– Мы купим тебе всё новое, а из этого ты выросла.

– Что значит «выросла»? – возмущалась я, вспоминая, что некоторые вполне миленькие вещи я купила всего месяц назад.

– А то, Дарушка, – спокойно возразил этот деспот, – что теперь ты – моя жена. И должна выглядеть, как желанная женщина, а не как подросток-неформал, – он подошёл к мусорному контейнеру, что стоит на заднем дворе нашего с ним дома, и бесцеремонно зашвырнул туда сумку с моими вещами. Потом – притянул меня к себе, приподнял лицо за подбородок, поцеловал в заплаканные глаза и проговорил: – Любимая, трусики с медвежатами – конечно, верх милоты и даже немного меня заводят. Но, поверь, кружевное бельё и чулки заводят меня куда больше. – И, обжигая горячим дыханием шею: – Даже, когда я тебя просто представляю в таком виде.

В тот же день мы поехали по магазинам, и Кирилл мне накупил нарядов, которые больше подошли бы моей маме – это она любит элегантные платья, строгие костюмы, юбки и блузы. Я всегда предпочитала более свободную, молодежную одежду. Растянутый свитер и старенькие джинсы были моей любимой одеждой. Как и туфли на толстой высокой платформе. От них, как и от нескольких пар кроссовок, мой депотичный муж тоже избавился.

Я не могла ничего поделать – Киру даже скандал закатить невозможно. Он всегда умеет погасить любую мою вспышку – нежно, ненавязчиво, задобрив красивым подарком или просто зацеловав. А я, как мама, не умею долго дуться.

С обувью и вовсе удалось быстро убедить.

Как-то утром, когда я ещё нежилась в постели, он подошёл к кровати, опустился на колени и поцеловал мою ступню.

Мои щёки залила краска смущения от такой необычной ласки.

Кирилл улыбнулся и поставил на покрывало коробку.

Я заглянула в неё и увидела очень хорошенькие туфельки – светло-серые, нейтральные и очень стильные.

Кирилл нежно погладил мою ступню – она помещалась в его ладонь ­– и проговорил, наполнив голос обволакивающим бархатом:

– Такую изящную ножку нужно подчёркивать столь же изящной обувью.

Вот и пришлось мне осваивать туфли на каблуках.

Тоже было и с волосами.

Как-то я посетовала, что они у меня слишком длинные – тогда ниспадали уже почти до пояса – и что не мешало бы их подстричь.

Мне показалось тогда, что на лицо Кирилла набежала грозовая туча – мы как раз завтракали, и он сжал вилку так, что та согнулась.

– Ты не будешь стричь волосы, – произнёс он таким пугающим ледяным тоном, что у меня мурашки побежали по позвоночнику. Всё-таки Кирилл умеет быть по-настоящему жутким.

И скорее из врождённого духа противоречия, чем действительно желая с ним спорить, когда он в таком состоянии, я возмутилась:

– Это почему ещё?

– Потому что, – безапелляционно заявил он, – когда ты сладостно выгибаешься подо мною, твои волосы так красиво рассыпаются по подушке.

Весомый аргумент, нечего сказать!

Теперь, по его вине, у меня коса до бёдер. А это та ещё морока!

В общем – теперь я бледная, длинноволосая и в неудобной одежде! Зато Кирилл млеет, или сгорает от ревности, когда на меня таращатся другие мужики.

Ревнивый фетишист! Вы слышали о таком? А я с ним живу уже два года.

Почему я соглашаюсь со всеми его запретами? Почему не иду поперёк? Это бесполезно. Пустая трата сил и нервов. Он разбивает меня в пух и прах и в словесном поединке и в противостоянии характеров. Вернее, мне просто никто не позволяет противостоять – меня берут на руки и несут в постель. А если я возмущаюсь – затыкают рот поцелуем. Целуется Кирилл отпадно, и секс у нас всегда крышесносный, но сил на войну после него не остаётся.

А ещё его любимый аргумент/довод/козырь – фраза: «Ты – моя жена». Без комментариев. Без пояснений. Словно достаточно сказать это – и всё становится понятно.

Размышления о Кирилле и о побеге, так увлекают меня, что я пропускаю момент, когда в коридоре вновь начинается возня. В себя прихожу, лишь когда распахивается дверь, и в комнату вваливаются… Рыба и Бык.

– Я поведу.

– Нет я, ёпт…

Вскидываюсь, смотрю на них с ужасом и лепечу:

– К-куда?

– К боссу, – ухмыляется Рыба, – говорил же: глянулась ты ему.

Холодею внутри: пока сидела, вспоминала – упустила время. Теперь не убежать. Но… можно попытаться договориться…

И я пробую:

– Ребята, – выжимаю из себя улыбку, – мой отец – обеспеченный человек. Он вам хорошо заплатит. Только помогите выбраться отсюда.

Они переглядываются и ржут.

– Ты чё, девка, – лыбится Бык, – подкупить нас решила? Только зря. Мы-то всю твою подноготную знаем. Нас богатым папой не проведёшь. Но, – его похотливый взгляд скользит по мне, и я чувствую гадливость, – если бы ты предложила кое-что посущественней, мы б может и подумали… Ёпт..

Рыба кивает, ухмыляясь и поддерживая подельника.

– Но мне нечего вам предложить, – развожу руками, – сумочку вы у меня забрали, телефон разбили…

– Ты чё, в натуре лохушка, ёпт? – говорит Бык. – Зачем нам твои деньги и шмотки. Если у тебя есть сладкие дырочки…

Мрази! Вот что им нужно, оказывается.

– Не дождётесь! – вскидываю я голову.

– Ещё как дождёмся, – гыкает Рыба. – Щаз босс тебя выдерет, а мы – следующие. Хватай её, Бык.

Я прыгаю на кровать, пытаюсь отскочить в самый дальний угол, по пути – задеваю стул, и тот падает под ноги Быку…

Бык кувыркается, цепляет Рыбу, и теперь уже они оба катятся кубарем.

Это даёт мне фору. В коридор – нельзя, но закрыться в ванной – могу. Задираю юбку, спрыгиваю с кровати и мчусь, что есть сил, к заветной двери. Остаются считанные сантиметры, но Бык – недаром, я его проворность ещё раньше отметила – вскакивает, перегораживает путь и буквально сгребает меня в охапку.

4(2)

Я лягаюсь, пытаюсь укусить.

Но он тащит меня, вопящую, по коридору, полному бандитов. Они бросают нам вслед скабрезные шуточки.

Рыба семенит следом и гундит:

– Говорил же – шустрая, потому и глянулась.

– Он её быстро обкатает, ёпт, – комментирует Бык, и оба – буквально вталкивают меня в кабинет Алиева, где я уже была.

Не знаю, как мне удаётся устоять на ногах. Но уже в следующую минуту – закашливаюсь: Вазир снова сидит в облаке сигарного дыма.

– Подойди, – требует он. Холодно, властно. На лице застыла каменная маска, но глаза горят, как у хищника.

Недаром его прозвали Зверем. И сейчас я одна в клетке с чудовищем. Оно пока спокойно и расслаблено, но в любой момент зверь может броситься, и тогда…

Я не хочу думать, что будет тогда. У меня сердце колотится в горле, паника накрывает удушливой волной.

Я немею, каменею, застываю.

– Что замерла, шалава? – он сбивает пепел с толстой сигары и смотрит на меня в упор. С трудом сглатываю колючий ком. – Я сказал – подойди.

Когда он злится, акцент в его голосе слышен сильнее. А сейчас он очень зол, вернее, он в ярости, потому что не привык даже к малейшему неповиновению.

Но ко мне постепенно возвращаются силы, и я мотаю головой.

– Нет.

– Нет? – кажется, он даже удивлён. – Как мне это понимать?

– Как хочешь, – я гордо вскидываю голову и больше не «выкаю» ему. – У тебя счёты с моим мужем, вот и разбирайся с ним. Я тут не причём.

Зверь ухмыляется – самодовольно и опасно:

– Говорят, он очень любит тебя?

От этого предположения меня буквально прошивает отчаянием: Кирилл много раз признавался мне в любви, но что его любовь, когда сейчас его рядом нет? Так, пустые слова. Отец всегда учил, что мужчину следует оценивать по поступкам. Вот я и оценила! Бросил меня в пасть чудовищу и сбежал. Где он сейчас, когда так нужен?

Поэтому отвечаю бандиту почти без сомнений:

– Не уверена.

– А вот и проверим, – говорит Вазир и встаёт из-за стола.

Мне следовало бы уже привыкнуть к крупным мужчинам: у меня и отец немаленький, а чтобы смотреть на Кирилла – мне и вовсе приходилось задирать голову: при его-то росте метр девяносто восемь, и моём – «полтора метра с кепкой в прыжке». Но Вазир действует иначе – подавляет, пугает, будто гора движется на меня.

Останавливается близко, рассматривает, как интересную букашку. Чуть склоняет голову набок: короткие волосы, бычья шея, на которую наползает чёрная татуировка, черты лица резкие и неприятные. Чёрные глаза прожигают меня насквозь. Мне хочется раствориться, исчезнуть, провалится под пол. Обнимаю себя руками, шарахаюсь от него.

Но Вазир резко хватает меня за полу блузки и тащит на себя.

Впечатываюсь в железное тело. Невольно вскидываю голову и встречаю взгляд, в котором – похоть и злость.

– Я не твой муженёк, – рычит он, встряхивая меня, – цацкаться с тобой не буду. И чем сильнее ты меня бесишь, тем вероятнее, что я тебя трахну прямо здесь. Трахну жёстко. Не дожидаясь, пока твоего найдут. Поняла.

Киваю.

Внутри всё обрывается и летит в пропасть: если он захочет это сделать – я не смогу его остановить. Куда мне против такой махины? И что тогда? Как жить с таким позором?

Вазир ухмыляется:

– Правильно. Слушайся. И тебе даже понравится.

В чём я сомневаюсь – от одного его прикосновения ко мне, меня мутит и трясёт от отвращения. И сделать с этим я действительно ничего не могу – он противен мне. Кажется, в умных книжках это называется «синдром девственницы» – когда в жизни женщины длительное время только один партнёр, который при этом её первый и единственный, который нежен с ней и любит её, то откровенные прикосновения другого мужчины вызывают неприятие и отторжение.

Тем более Зверь не собирается касаться меня с тем благоговением, с каким касается Кирилл…

Нет…Вазир тянет свои огромные волосатые ручищи, хватает за воротник моей блузы и разрывает её одним движением.

Когда Кирилл срывает с меня одежду, я всегда трепещу от предвкушения, потому что знаю: если он такой – меня ждёт безудержная страсть и ослепительное удовольствие.

Сейчас же – дрожу от страха, отчаяния и гадливости.

Вазир сжимает мою грудь прямо через лифчик, мерзко улыбается.

– Сладкая шлюшка, – тянет он довольно. – С такими нужно пожестче. И так и будет, но всё-таки на глазах у твоего мужа. Я решил. Хочу, чтобы он слышал, как ты будешь орать, когда я тебе засажу. Этот шакал заслужил.

Я чувствую, как слёзы текут рекой по щекам. Мне так страшно, мне так невыносимо страшно и гадко настолько, что лишь усилием воли я заставляю себя не упасть в обморок.

Ещё несколько дней назад – встреться мы при других обстоятельствах – я бы лишь рассмеялась и сказала, что это мой муж скорее засадит ему кое-что кой-куда. Но теперь… я ни в чём не уверена. Я не знаю своего мужа. Он бросил меня в самый страшный момент. Если я выберусь живой из этой передряги (на целую и невредимую уже не надеюсь), то никогда ему этого не прощу. Никогда!

Но судьба в лице Вазира ещё не наигралась со мной. Он убирает свои мерзкие руки, которыми продолжал всё это время лапать и тискать меня, и командует:

– На колени!

Хлопаю глазами, не понимая, чего он от меня хочет. Я ещё не очень пришла в себя после его недавних прикосновений – кажется, у меня от них горит всё тело, словно медуза обожгла.

– На колени! – повторяет он, но уже куда более грозно и раздражённо.

– За-а-чем? – всё-таки выдаю я.

– Сосать будешь, сучка, – говорит он буднично, – раз я тебя решил пока не трахать.

– Не буду! – мотаю головой, а саму - тошнит от омерзения: мне даже говорить о таком гадко.

За два года, что я замужем, Кирилл даже не заикался о чём-то подобном. Сам же целовал меня во всех местах, но меня ни о чём таком не просил ни разу. Более того, однажды я произнесла при нём: «Все мужики любят минет», Кирилл устроил мне такой разнос! Чётко дал понять: существуют две категории женщин – которые знают, что это и делают это, и те, кто даже представления не имеет, что значит это слово. Именно к этой, второй, категории отношусь я. И поэтому, чтобы он никогда от меня ничего подобного не слышал.

– Ты – моя жена! – привёл он тогда своё любимый аргумент.

Кирилл просто полыхал гневом, серьёзно напугав меня тогда, показав, каким суровым и бескомпромиссным он умеет быть. С тех пор к этой теме мы больше не возвращались…

И вот теперь левый мужик предлагает мне… такую гадость! И ярится от того, что я отказываюсь.

– Ты будешь, сучка! – зло говорит он. – Будешь сама! И постараешься, как следует! А если не станешь на колени сейчас – перебью тебе ноги, выбью зубы, вставлю распорку и выебу в рот так, что год глотать не сможешь!

Давлюсь слезами, трясусь от ужаса и отчаяния. Ведь никто не помешает ему сделать то, что он говорит.

Но… пусть лучше убьёт, но на колени я не стану.

Убивать он меня не собирается – лишь даёт пощечину, такую, что у меня дёргается голова и клацают зубы, потом бьёт по другой щеке. Чувствую, как рот наполняется солоноватой тёплой жидкостью – Вазир разбивает мне губу.

Захлёбываюсь слезами, вою и падаю на колени, обхватывая себя за плечи. Не перед ним, а потому что ноги не держат, потому что сил больше нет. Меня в жизни никто даже не оскорблял, (Кирилл так и вовсе называл «Дарочка», «Даруша», «ПоДарёнок мой» и прочими нежностями), не говоря о том, чтобы бить.

И сейчас мне больно, так больно и так невыносимо страшно.

Вазир решает, что я сдалась, шагает ко мне, и… я слышу, как вжикает молния ширинки. Мне в губы упирается крупная головка, обдавая противным мускусным запахом.

– Соси, сука! – требует он.

Но я не обращаю внимания на его приказы – меня складывает пополам рвотный спазм. Прямо на его дорогой, с пушистым ворсом, ковёр и лакированные остроносые туфли.

Он ругается не по-русски, отскакивает от меня, хватает графин воды, плещет на меня.

– Сука! – клокочет он. – Хотел ведь по-хорошему. Теперь ты у меня языком вылизывать будешь, шалава. Ты лизать, а я тебя трахать…

Он наматывает мои волосы на кулак и тычет меня лицом в вонючую лужу, как нашкодившего котёнка.

– Лижи, лижи, тварь! Хорошо лижи…

Не знаю, чем бы всё закончилось – наверное, я бы выполнила то, чего требовал этот урод. Я уже отупела от страха и боли, и готова была на что угодно, только бы это закончилось.

Но тут открывается дверь и вбегает Бык, размахивая… моим паспортом. За ним нарисовывается Рыба.

– Босс! Босс! Тут непонятки!

Вазир ревёт, но всё-таки отпускает меня и даже вроде бы забывает.

– Что у вас там ещё, шакалы паршивые?! – орёт он, направляясь к своим подельникам.

– Босс, – юлит Бык, – мы тут в её паспорт заглянули, ёпт… Так вот, ёпт… Она – Тихомирова.

– И? – вижу, как у Вазира ходят желваки и как он сжимает кулаки.

– Ну а должна же быть Доронина… так же, ёпт?

Не будь я сейчас так измочалена эмоционально, ухватилась бы за эту мысль. Но мне уже всё равно – Тихомирова я или Доронина, без разницы…

Лежу на ковре, куда недавно изверглась, свернувшись эмбрионом, обняв колени, и тихо всхлипываю. В голове – звенит пустота. Нет ни боли, ни отчаяния уже…

Только пустота…Холод… Одиночество…

Голоса звучат в отдалении, сквозь вату. Кажется, мужчины ругаются, спорят.

Потом меня хватают, тащат в ту комнату, где я уже была, и грубо швыряют на кровать.

Дверь защёлкивается на замок.

Но… по крайней мере меня больше не тронут…

Пока…

Глава 5

Шаги за дверью стихают. А в моей голове пульсирует только одно: Тихомирова – не Доронина... Кажется, этот факт здорово напугал бандитов! Правильно напугал. Потому что сейчас – сквозь туман сознания – доносится

бархатный голос Кирилла, заявляющий: «Ты – моя жена». Постепенно всё начинает укладываться по полочкам теперь, и я понимаю, что это значит. Без комментариев и пояснений. Я – его жена, а значит, он придет за мной. Вытащит из этого ада, вылечит все раны, закроет от всех бед. Потому что он – мой муж. А мой муж по-другому не может. Это я о нем знаю точно.

Понимание этого придает уверенности. Я приподнимаюсь на кровати на дрожащих руках.

Нужно перевести себя в порядок.

Кое-как доползаю до ванной. Включаю кран и умываюсь – вернее, тру лицо мылом так, что оно начинает краснеть. Накатывает воспоминание о случившемся, и к горлу снова подступает тошнота.

Бросаю взгляд на себя в зеркало – да уж, красотка. Как там Кирилл говорит: «Наваждение. Одержимость. Соблазн». Угу, тот ещё соблазн – губа разбита, по скуле расползается темный синяк, волосы дыбом, блузка разорвана и заляпана кровью. Всхлипываю от жалости к себе, обнимаю плечи руками, сползаю по стене. И мне снова чудится голос мужа, полный тревоги: «Любимая моя! ПоДареночка!». И будто наяву сильные руки обнимают меня, кутая в нежность.

Кир…Кирилл...Кирюшенька... Любимый мой...

Дура! Какой же я была дурой! Как можно не любить тебя, если ты – лучший на земле? То, что случилось со мной сегодня – наказание за глупость. Ведь за неё судьба всегда карает особенно строго.

Даже если ты не успеешь, даже я погибну в руках насильника, знай – я любила тебя. И умирая, буду шептать твоё имя.

Любовь, которая подобно весеннему паводку, затапливает всё мое существо – будто поднимает над всей грязью этого места, возносит над болью и унижением, через которые мне пришлось пройти. Даёт силы.

Откуда повелось, что любовь – слабость? Она – сила, самая могущественная на земле.

Я встаю, наспех принимаю ванну. Мыть голову мылом, правда, не решаюсь, а шампуня здесь нет. Кое-как застирываю белье и блузку – всё-таки стирать я не очень умею – развешиваю их на батарею и плетусь обратно в комнату. Там, в шкафу, я нахожу чистое постельное и старую растянутую майку...

Так, по крайней мере, у меня хоть создаётся ощущение чистоты. Прикрываю глаза – разумеется, сна никакого нет.

В голове – один Кирилл. Порой, мне кажется, что он отпечатался у меня на внутренней стороне век. И сейчас, закрыв глаза, я смотрю кино о нас, хоум-видео, больше похожее на сказку...

После нашей нереально красивой свадьбы, мы приехали домой (да, теперь дом Кирилла мне предстоит называть своим). В спальню он занёс меня на руках и бережно, как величайшую ценность, опустил на кровать...

Но я тут же отшатнулась от него, отползла подальше... Не знаю, что именно испугало меня: то ли голод в его глазах (он всю свадьбу смотрел на меня, как дикий зверь на кусок мяса), то ли перспектива боли (накануне моя лучшая подруга Марта поделилась со мной воспоминанием о своей дефлорации: «Крантец, как больно было! В меня будто нож воткнули и провернули. А потом ещё – горящие угли туда насыпали. Я орала так, что соседи сверху по батарее колотить начали. А Пашка, мой, бывший – всё не унимался, пыхтел, дёргался во мне. Плевать ему было на мои крики. Так то Пашка, которого не зря дразнили «дохлый огурец», потому что, скажу я тебе, «огурец» там реально – с палец. А у твоего, судя по всему, габариты о-го-го! Прикинь, как тебе больно будет?»)

В общем, я шарахнулась от него тогда, как чумная. И успела заметить, как помрачнело лицо Кирилла. Когда он сел на угол кровати, я перестала дышать.

– Дарина, – произнес он, и в голосе мне почудилось недовольство, – что происходит?

Я помотала головой и зажмурилась:

– Ничего... Просто... Ты мог оставить меня сейчас...

Но вместо того, чтобы уйти, он наоборот приблизился, взял меня за руку и выдал своё фирменное:

– Посмотри на меня.

Я вскинула на него испуганный взгляд. Мужская ладонь нежно легла мне на щеку, глаза Кирилла странно блестели, а ещё – я точно знала: он открыт передо мной, распахнут до всех тайников своей души.

– Мне жаль, – проговорил он, и в голосе его слышалась печаль, – что я произвожу впечатление чудовища, которое способно наброситься на невинную девушку и причинить ей боль. Это целиком моя вина, Дарина. Но всё-таки я осмелюсь попросить тебя верить мне. Я обещал беречь и лелеять тебя, и я намерен выполнить своё обещание. Веришь?

Я кивнула.

Он обнял и тихонько привлёк к себе, затем наклонился и поцеловал в уголок губ.

– Я не трону тебя, моя девочка, – прошептал он, – пока ты не будешь желать меня так же сильно, как я тебя.

– Насколько сильно? – я оттаяла и прогрелась в его руках.

– Так, что мутится рассудок. Так, что невозможность быть рядом причиняет почти физическую боль.

Он говорил это и осторожно целовал меня: щеки, шею, плечи...

Меня обдавало таким жаром, словно у него была высокая температура...

Поцелуи жглись.

– Так, – продолжал он, – что порой мне кажется, что кто-то проклял меня тобой. Потому что так желать женщину – это ненормально. Ты моя болезнь, моя одержимость, мой сладкий дурман...

Хрипловатый бархатный голос касается нежно, обволакивает, укутывает, чарует...

– Но каким бы сильным не было моё желание, я не трону тебя. Не бойся, моя хорошая, моя маленькая, моя чистая девочка.

И страх действительно ушел, я сама склонила голову ему на плечо. Мы переплели пальцы, и так и сидели, молча, слушая биение сердец друг друга.

Потом он поцеловал в волосы и тихо сказал:

– Отдыхай, любимая. Завтра, – бросил взгляд на свои изысканные брендовые часы, – вернее, уже сегодня самолёт.

Я удивилась:

– Мы разве куда-то летим?

В глазах Кирилла заиграли так красящие его лукавинки:

– Конечно, – тоном змея-искусителя проговорил он, – в свадебное путешествие на Сейшелы.

Я с визгом бросилась ему на шею. Тропические острова были моей давней мечтой. Но родители предпочитали более близкие курорты – Краснодарский край или Крым. Папа вообще не любит летать гражданской авиацией.

Кирилл лукаво и самодовольно улыбался:

– Благодарности принимаю только в поцелуйном эквиваленте.

Мне не жалко – я радостно целовала его. Кирилл замирал и даже, кажется, не дышал, пока я его благодарила.

– Тебе пора спать, – сказал он наконец, мягко отстраняя меня. – Осталось всего три часа сна.

– Ой, – пискнула я, – мне же собраться надо!

– Не надо, – строго оборвал он, – мы все купим по дороге. А во что переодеться – у тебя есть. Поэтому отдохни, потом промчимся по магазинам, и сразу в аэропорт.

Я кивнула и начала устраиваться спать, когда услышала тихий смешок.

–Ты что, собралась спать в свадебном платье и фате?

Я только сейчас осознала, что на мне всё ещё мой великолепный наряд.

Жалобно посмотрела на Кирилла, развела руками и прохныкала:

– Самой мне это не снять. Мне одеваться мама и её сёстры помогали.

Глаза Кирилла полыхнули потусторонним пламенем.

– Иди ко мне, – произнес он, таким тоном, будто гипнотизировал. И не подчиниться было невозможно.

Я подалась к нему, и тут же оказалась в плену его рук. Он тут же обнял меня со спины, прикусил мочку уха и опалил кожу возле горячим дыханием:

– Искусительница... Жестокая... Ты хоть понимаешь, на что обрекаешь меня?

Я не понимала. Я прикрыла глаза и откинулась ему на грудь.

Руки Кирилла скользнули по моим плечам. Потом мужские ладони нашли мою грудь и сжали её сквозь плотный лиф платья. Но и этого хватило, чтобы я судорожно вздохнула.

Кирилл аккуратно вытащил шпильки и снял с меня фату. Освобождённые волосы тяжёлой волной упали на плечи.

Взгляд Кирилла в этот момент ощущался, как прикосновение – обжигающе, откровенно, остро.

Муж начал расшнуровывать корсет, осыпая поцелуями каждый открывающийся сантиметр кожи. Я таяла, плавилась, сгорала в его умелых руках...

Но вдруг он отстранился, прошептал:

– Прости, любимая, – и открыл тумбочку у кровати. Извлёк оттуда нож и снова вернулся ко мне.

Если бы он не попросил меня раньше верить ему – я бы шарахнулась от него вновь, на этот раз – с диким ором. Потому что громила под два метра ростом, с ножом в руках, всклоченными волосами и дико горящим взглядом – зрелище не для слабонервных...

Но он попросил верить ему – и я верила. С трепетом и замиранием сердца ожидая, что будет дальше.

А дальше – последовал треск ткани, полетел в разные стороны бисер, но мне стало легче дышать... Хотя до этого я не дышала, потому лезвие прошло в миллиметре от кожи. Я чувствовала его холод.

– Спасибо, любовь моя, за доверие! – шею обжег поцелуй. – Я бы просто не выдержал расстёгивать эти бесконечные крючки...

Муж дышал тяжело и хрипло, как после марафона.

Кирилл быстро избавил меня от остатков корсажа и легко справился с пышной юбкой...

Когда я переступила через эту белопенную кипень, на мне были только ажурные кружевные трусики и тонкие белые чулки с изящной резинкой...

В глазах Кирилла вспыхнул восторг.

– Моя юная богиня только что родилась из пены, – проговорил он, накрывая ладонями мои теперь уже обнаженные грудки...

Он играл с моими сосками, пропуская их между пальцами, и при этом целовал шею, плечи, спину...

И вот – оставляя огненную дорожку на всем своём пути – одна ладонь дерзко скользнула вниз, туда, где почти ничего не скрывала тонкая полоска белого кружева. Рука накрыла лобок, пальцы – чуткие, длинные, – забегали по складочкам половых губ, раздвигая, чуть натирая, сдавливая через кружевную преграду.

Я не выдержала и застонала, откинув голову на плечо мужа. Чем он тут же воспользовался, осыпая беззащитную шею жаркими поцелуями. Пальцы, что касались меня внизу, стали смелее, жёстче и яростней...

Я всхлипывала и задыхалась...

– Кирилл... Кирилл... – накрыла его руку, что хозяйничала у меня внизу живота, своей ладонью – то ли останавливая, то ли подстегивая, – ты же...обещал...

– Не мучить...тебя... – выдохнул он мне в ухо, опаляя жаром ... – нет... не обещал... Посмотри, что ты делаешь со мной.

С этими словами он прижал мои ягодицы к своему паху, и я почувствовала его эрекцию...От её внушительности мне вновь стало страшно – Марта права... насчёт размера... Но это был другой страх–страх-предвкушение, страх-жажда...

Кирилл развернул меня лицом к себе и впился в мои губы жадным диким поцелуем... Я отвечала ему тем же, путаясь пальцами в густых шелковистых волосах...

Ещё секунда – и мы бы полетели в пропасть наслаждения, но Кирилл оторвался от моих губ, нежно провел согнутым пальцем по щеке...

– Маленьким принцессам пора спать, – сказал он, снова кутая меня в ласковый бархат своего голоса.

Я готова была расплакаться – он ведь не мог не понять, что я если и не хотела его до помутнения рассудка, то была не против.

Он приподнял моё лицо за подбородок, и я едва не утонула в раскаленной тьме его глаз...

– Спасибо, – проговорил он, голос звучал севши и хрипло.

– За что? – удивилась я.

– За красоту, за страстность, за то, что согласилась стать моей...

– Но я ещё не твоя.

– Моя, – сказал этот несносный мужчина, целомудренно поцеловал меня в лоб и ушёл...

…Поездка с Кириллом на Сейшелы стала тем ещё испытанием. Вернее, вообще появление в обществе в компании Кирилла. Я ещё на свадьбе заметила, как регистратор в ЗАГСе пялилась на моего мужа! А теперь – в магазинах, в аэропорту, везде, женщины, видя его, в буквальном смысле зависали. Девушка-бариста перелила кофе, стоило Кириллу просто улыбнуться ей.

Как же меня это бесило!

Да, красивый мужчина! Но зачем же так смотреть и слюной капать?! Не видите что ли – кольцо на пальце и жена рядом! Я собственнически обнимала его, приникала к нему, а Кирилла, кажется, забавляла ситуация. В невероятных глазах цвета грозового неба плясали смешинки, а с красивых губ не сходила ироничная усмешка. Которая, надо признать, ему чертовски шла.

До вылета я купила буклет о Сейшельских островах и прочла его вдоль и поперек. Больше всего меня порадовало, что пляжи там, в основном, пустынные. Вот и славно. Кирилла с работы всего на неделю отпустили, и тратить её на то, чтобы отгонять от своего мужа озабоченных девиц мне точно не хотелось.

Во мне просыпалась хищная собственница. Надо ли говорить, что после того, как Кирилл весьма специфически снял с меня платье, я, разумеется, не уснула. Из-за чего была сейчас злой и издерганной. Кирилл же – напротив – выглядел расслабленным и отдохнувшим, словно замечательно спал всю ночь. Хотела бы иметь такую железную выдержку!

Я льнула к нему, брала под руку, клала голову на плечо. Я впервые ехала куда-то без родителей – и это очень нервировало. Если бы не Кирилл, который в прямом смысле водил меня везде, обнимая за талию, я бы потерялась в огромном аэропорту. Пусть наш город – краевой центр, но аэропорт у нас новый и больше напоминает лабиринт. Как я собиралась отсюда сама лететь в Москву – ума не приложу.

Сам перелет я не запомнила, потому что в основном спала на плече у Кирилла.

Аэропорт на острове Маэ сразу же очаровал меня и удивил меня – я ожидала, что он будет огромным, а он оказался маленьким и уютным. Неторопливый местный персонал сверкал белозубыми улыбками, когда мой муж задавал им вопросы на безупречном английском. Я была в школе лучшей в нашей группе, но такому произношению, как у Кирилла, могла бы позавидовать даже наша учительница. После того, как снулый пограничник ляпнул нам в паспорта штамп с орехом «коко-де-мер», мы, наконец, смогли выйти на улицу и почувствовать свежей ветер.

У выхода нас ждала машина – Кирилл специально нанял кабриолет с открытым верхом. Наверное, я вела себя, как дикарка, громко восторгаясь красотами. Я то почти высовывались из машины с радостным воплем: «Е-ху», то селфилась с Кириллом на фоне пролетающих мимо пальм, то просто прикрывала глаза, подставляя лицо тропическому ветру и позволяя ему играть с моими волосами. Мне было так невероятно хорошо.

Кирилл снял для нас небольшую виллу, которая располагалась на территории роскошного отеля. И это чудо я получала во владение на целую неделю. Я перебегала из комнаты в комнату, всё больше влюбляясь в райское местечко. Кирилла я таскала за собой за руку – он поддавался мне, с улыбкой наблюдая за моим детским восторгом. В спальне я замерла – картинка перед глазами была словно из дорогого журнала. Огромная кровать под пологом из тонкой бежевой ткани, зеркало в пол в золотой с патиной оправе, винтажные сундуки в изножье. Я с разбегу упала спиной на мягкий матрас и рассмеялась от счастья.

– Какая чудесная кровать! - сказала я, делая «ангелочка» на мягком покрывале.

– Да, – проговорил Кирилл. Он аккуратно присел на край, а потом повернулся и навис надо мной. Осторожно сжал мои запястья, вдавливая их в подушку. Его глаза казались мне сейчас невероятными и завораживающе темными. Я терялась в ласковой тьме. – Именно на такой нужно лишать девственности маленьких нежных принцесс.

От его слов, а самое главное от тона голоса – низкого, хрипловатого, обволакивающего – жидкий огонь мчался у меня по жилам.

– Лишай, – выдохнула я ему в губы.

Кирилл поцеловал меня почти невинно, в уголок рта и улыбнулся:

– Обязательно и с удовольствием, но не сейчас.

Да как он может! Я дернулась, взбесившись от такого заявления. Но Кирилл лишь сильнее сжал мои запястья, не больно, но наглядно демонстрируя, кто главный.

– Ты ведь помнишь условия, маленькая плутовка? – шепнул он мне на ухо, опаляя горячим дыханием.

– Желать тебя, – сказала я.

– Именно, – уточнил он.

– Но я ведь желаю! – хныкнула я.

– Нет, - отрезал он, – ты позволяешь мне желать тебя.

Ещё раз поцеловал меня – легко, словно коснулся крыльями бабочки, и отстранился.

– Давай ты сейчас приведешь себя в порядок, нарядишься в то чудесное синее платье, которое мы купили перед вылетом, и придёшь в беседку. Она прямо на берегу. Буду ждать тебя там.

Он встал и вышел, а я могла только разочаровано хныкать.

Но почему, почему он такой...несносный, непробиваемый, жестокий... Почему всё и всегда случатся по его? Но при этом я не чувствую, что прогибаюсь под него, скорее мне хочется сладко выгибаться под ним и стонать ему в губы его же имя.

Посетовав немного на судьбу, я всё-таки отправилась в ванну. А потом с удовольствием извлекла из чемодана синее платье. Его мы купили едва не перед отлётом, в duty free. Я не хотела брать – куда такую красоту на островах? Но Кирилл уговорил, шепнув на ушко: «Для меня».

И вот теперь я стояла перед зеркалом, и напоминала самой себе эльфийскую принцессу. Платье было двуслойным – нижний, более тяжёлый, из атласа. Верхний, струящийся, лёгкий – из тонкой мерцающей ткани. Синий цвет подчёркивал белизну моей кожи, оттенял цвет глаз и красиво сочетался со струившимися по спине крупными золотистыми локонами.

К нему отлично подошли серебряные босоножки-«верёвочки» на лёгком каблучке и заколка-орхидея.

Глубокий вырез мне очень хотелось прикрыть каким-нибудь шарфом – я впервые надевала что-то настолько открытое, но подходящего шарфа у меня не было.

Поэтому я уложила волосы на плечо, чтобы хоть как-то спрятать откровенный вырез, и пошла туда, где меня ждал мой невероятный и жестокий муж.

Платье развевалось за спиной, будто прозрачные крылья. Атлас приятно холодил тело – ведь на мне под платьем были только синие стринги с бабочкой сзади. Кирилл их купил, потому что мечтал увидеть, как эта бабочка будет порхать над моей попкой.

Я улыбалась, тихонько посмеивалась и, наверное, светилась сейчас от счастья. Такой красивой я себя ещё никогда не ощущала.

Меня поймали в полёте, прокружили на руках, усадили на мягкие подушки.

Кирилл протянул мне бокал шампанского и произнёс:

– За нас, моя королева.

Он тоже успел принять ванну и переодеться. И в противовес нарядной мне выглядел очень по-домашнему в светлых льняных брюках и светлой же рубашке с коротким рукавом.

Несколько минут мы молча пили шампанское под шепот прибоя. Потом Кирилл включил тихую музыку – здесь в беседке был размещён целый музыкальный центр – и протянул мне руку:

– Потанцуешь со мной?

Я вложила свою ладонь в его, он властно притянул меня к себе и закружил по беседке.

Мне казалось, что я сплю.

Простой танец под тропическими звёздами он сумел превратить в сказку тем, как вёл меня, как касался, как направлял. Рядом с ним я будто летела над деревянным настилом беседки.

Когда музыка стихла, мы стояли, обнявшись, и переводили дыхание. Кирилл играл с моими волосами, пропуская пряди сквозь пальцы.

Потом поднял на руки и усадил на один из диванчиков, уложив мои ноги себе на колени.

– Тебе надо больше доверять партнёру, – сказал он. – Просто помни: в танце и сексе – ведёт мужчина. Ты должна лишь расслабляться и подстраиваться под ритм.

О, боже! От одних только этих слов у меня становилось мокро между ног. Я судорожно сжала бёдра.

Это не укрылось от Кирилла.

Он усмехнулся и повёл рукой вверх – от щиколотки и дальше. Плавно, но неотвратимо. Лёгкая ткань скользила у него под пальцами, как вода.

– Я хочу, чтобы ты рассказала мне о себе, – тоном, не терпящим возражений, произнёс он.

Я позволила себе хмыкнуть:

– Ты же сказал, что знаешь обо мне всё, даже цвет моих любимых трусиков.

Он коварно усмехнулся, и продолжил вести рукой всё выше.

У меня сбивалось дыхание и путались мысли.

– Многое, но не всё, – педантично уточнил Кирилл. – А хочу знать всё. Рассказывай.

Он произнёс это так… таким тоном… будто сказал: «Раздевайся!» И я начала рассказывать: о школе, о колледже, о Марте, перескакивая с пятого на десятое, путаясь в последовательности событий.

И это было немудрено, ведь его рука уже добралась до линии трусиков и теперь гуляла по ней. Потом он осторожно сдвинул в сторону край белья и коснулся меня там…

Я ахнула и едва не задохнулась от нахлынувших эмоций.

– Разве я разрешал тебе останавливаться? – властно проговорил Кирилл.

А в это время один его палец проник в меня, совсем чуть-чуть и начал осторожно двигаться внутри.

– Продолжай, – сказал он, – от этого зависит твоя жизнь, Шахрезада.

Я попробовала, честно попробовала… Но куда интереснее мне было бы насаживаться на его палец…

Но Кирилл коварно ухмыльнулся.

– Разве я разрешил тебе двигаться? – прошептал он, наклоняясь к уху и, при этом, касаясь так откровенно, что меня выгнуло дугой…

– Ты несносный… Ты… Ты…

– Разве я разрешал тебе спорить со мной?

Он перехватил моё запястье, нежно сжав его, и впился в мои губы жадным поцелуем. При этом его пальцы продолжали терзать моё лоно – кружа у входа, неглубоко проникая, растирая, надавливая…

До этого я думала, что выражение – «искры из глаз» – образное, пока не пережила это сама.

Когда мы оба восстановили дыхание, он прошептал:

– Ты прекрасна.

Я покраснела от удовольствия и ответила:

– Ты – мой сон.

– Нет, – заверил он, поднимая меня на руки, – я реальность. Теперь ты от меня не избавишься. Ты – моя жена, я – твой муж.

И… это походило на венчание – мы словно вновь приносили обеты, перед этим бескрайним небом. Звезды заверяли их своим мерцанием. Прибой зашёптывал волнами…

Кирилл принёс меня в спальню, уложил на кровать и сказал:

– Это платье снимать не проси – не хочу портить такую красоту. Лучше сама.

Я безропотно подчинилась и уже собиралась раздеться.

Но он перехватил мою руку, поцеловал в лоб и произнёс:

– Спокойной ночи.

Мой мир рухнул в этот момент.

– Почему? – прошептала я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.

– Ты знаешь условия.

– Но я хочу тебя!

– Нет, ещё пока нет, – и тихо-тихо, с мягкой улыбкой, перед тем, как уйти: – Спи.

Только заснуть тогда я так и не смогла.

Лишь под утро меня сморило некоторое подобие дрёмы. Но и она скоро была нарушена поцелуями и тихим смехом.

Я открыла глаза и встретилась с лучистым взглядом Кирилла.

– Какая же ты у меня соня, – ласково сказал он, – но пора вставать.

Я потёрла глаза кулачком и пробормотала:

– Почему ты меня не разбудил?

Меня нежно поцеловали в губы.

– Ты так сладко спала. А я люблю сладкое по утрам.

Я обняла его, потёрлась щекой о грудь в расстёгнутом вороте рубашки.

Кирилл гладил меня по волосам и спине, целовал в глаза и уголок губ.

– Вставай, – проговорил он на конец, – на пора на завтрак, а потом мы едем кататься на яхте.

…Кататься на яхте – только звучит заманчиво.

Во-первых, оказалось, что в море меня укачивает, во-вторых, солнце пекло нещадно, а я – плохо переношу жару. Пришлось сидеть под огромным зонтиком, пить прохладный лимонад и смотреть на то, как болтают и смеются другие. И что злило больше всего – эти другие в основной своей массе были женщины. И они просто роились вокруг моего Кира!

Как же меня это бесило! Мне хотелось бросаться на каждую с воплем: «Он мой!!!», трепать за волосы и кусаться.

Кирилл в своём светлом льняном костюме и чёрных солнцезащитных очках смотрелся, как с обложки журнала. И женщины вокруг перешёптывались: «В каком фильме я могла его видеть?» – «Ты что? Это же знаменитый олигарх… как его там…» – «Сказочный мужчина»

Понятное дело, что я ждала конца этой поездки, как манны небесной и ненавидела этих женщин.

Едва мы сошли на берег, как я бросилась Киру на шею и впилась неумелым поцелуем в губы. Он мне, конечно, ответил, но потом отстранил и посмотрел строго.

– Никогда так больше не делай, – сказал он. – Никаких поцелуев на людях. Максимум – объятия и держаться за руку.

Боже! Из какого махрового века ты вывалился, домостроевец мой ненаглядный!

Я встала на цыпочки, обняла его за шею, заставив наклониться, и прошептала ему на ухо:

– Я съесть тебя готова, а не то, что зацеловать.

Его глаза опасно сверкнули, он мягко отстранил мои руки и произнёс:

– Значит, ужин пропускаем.

Я была слишком утомлена поездкой, разморена солнцем и, честно сказать, есть совсем не хотела.

– Пропускаем.

Однако когда мы добрались до своей виллы, то оказалось, там ещё не окончена уборка.

Кирилл попросил меня подождать его в беседке, где мы танцевали, и ушёл, пояснив, что хочет приготовить мне сюрприз.

Я улыбалась, предвкушая сегодняшнюю ночь. Тропическое солнце стремительно садилось за горизонт. И мне захотелось искупаться в искрящейся багрянцем и золотом воде.

Я сбросила надоевшую за день одежду, распустила волосы и скинула босоножки.

Пожалела, что нет зеркала в полный рост – утром я лишь мельком посмотрела на себя в новом, нежно-голубом, очень открытом купальнике.

Вода оказалась тёплой и приятно охлаждала. Я немного поплавала, честно сказать – надолго оставаться одной в ночном океане мне было страшно. Поэтому я поспешила на берег.

Группу парней, которые что-то курили, передавая друг другу, заметила, ещё когда заходила в воду. Должно быть, это обитатели соседней виллы – слышала ночью, как шумно они заезжали. А вот теперь, видимо, окончательно попутав берега, явились на наш участок пляжа.

Я выскочила из воды, подхватила одежду и босоножки и побыстрее поспешила к беседке – Кирилл должен был уже вернуться: будет искать меня, беспокоиться.

Но добраться до беседки мне не дали – двое парней, пошатываясь, встали и перегородили мне дорогу.

– Куда ты так торопишься, русалочка? – сказал один из них, тощий и с противным лицом, шаря по моей фигуре сальным мутным взглядом.

– Посиди с нами, – заявил другой и сделал шаг ко мне.

– Не трогайте меня! – жалобно пискнула я, оглядываясь и с ужасом осознавая, что ещё двое заходят сзади.

Они окружали меня, обступали, загоняли, как добычу.

Меня охватила паника, потому что я поняла, что бежать некуда. И когда один из них всё-таки схватил меня за руку, я закричала.

И тут же мимо меня – промелькнули чьи-то ноги, словно человек сделал колесо. Второй пролетел рыбкой. Остальные с криком: «Да ну нафиг!» рванули прочь, оставив поверженных товарищей.

Сильные руки сгребли меня в охапку, прижали к каменной груди.

– Испугалась, маленькая? – нежно проговорил Кирилл, подхватывая меня на руки. – Чтобы не смела больше без меня купаться, хорошо. Мало ли какие хищники могут быть рядом.

Я обхватила его за шею, уткнулась носом в плечо, вдыхая чудесный аромат его кожи, и прошептала:

– Не отпускай меня больше.

– Не отпущу.

Он принёс меня на руках в спальню и опустил на кровать. И тогда я увидела сюрприз – в нишах горели свечи в пузатых стаканчиках-подсвечниках. Цветы плюмерии усыпали подушку. Играла тихая лирическая музыка.

– Как красиво! – заворожено прошептала я.

– Красивые – красивой[1]. Чтобы ты запомнила свой первый раз.

Я потянулась к нему, поцеловала и начала расстёгивать его рубашку.

Но Кирилл перехватил и сжал мои руки:

– Ты забыла, что я говорил вчера – в танце и сексе ведёт мужчина. Доверься мне, любимая.

Я доверяла, безгранично.

Откинулась на подушки, прикрыла глаза.

Сначала он осторожно избавил меня от влажного лифчика. Прикосновение мокрой ткани к телу – и вот соски твёрдые, как горошинки.

Кирилл приник к ним, нежно прикусив сначала один, потом второй… Я путалась пальцами в его волосах, тихо хныкала от удовольствия и выгибалась, чтобы ему было легче ласкать.

Вскоре грудь накрыла ладонь, другой рукой – он свёл запястья у меня над головой и впился в губы.

Я отвечала жадно, пылала, плавилась, растекалась. Мне хотелось обнимать его, касаться, трогать, но Кирилл не позволял. И мой плен, моя беспомощность перед ним добавляли остроты ощущениям.

Ведь он мог делать со мной, что угодно – я была полностью в его власти.

– Кир… Кирюша… – шептала я, когда он мне это позволил, переключившись на шею, плечи и снова возвращаясь к груди.

– Сладкая, единственная, желанная, – отзывался он.

За лифчиком последовали и мои трусики – они завязывались по бокам, и их было очень легко снять, и я предстала перед своим мужем совершенно обнажённой.

Это немного смущало, заставляя щёки пылать.

Кирилл отстранился и посмотрел на меня с восторгом и желанием.

– Ты прекрасна, моя маленькая нереида. Я только что поймал тебя, рождённую морской пеной и сиянием луны.

Он встал и начал медленно снимать с себя одежду. Я с жадностью смотрела на то, как красиво натягивается смуглая кожа на литых мускулах, любовалась разворотом плеч, кубиками пресса.

Ниже опускать взор не решилась – я не хотела сегодня бояться. Сегодня – только восторг.

А восторгаться было от чего – мой муж красив, как античный бог.

Я потянулась к нему, как цветок тянется к солнцу.

Он присел на кровать, обнял меня и несколько минут мы просто с упоением целовались.

Кирилл опустил меня на подушки и мягко развёл ноги, закидывая одну себе на плечо. И начал целовать – сначала каждый пальчик, потом – ступню, и всё выше и выше…

Потом развел мои ноги ещё шире и коснулся губами моего лона. Губы сменил язык – и меня выгнуло дугой от ослепительно-яркой ласки. Это было так сладко и так невыносимо…

Заставляло метаться, комкать простынь и стонать в голос…

Наконец он прервал сладкую пытку, но лишь затем, чтобы податься вперёд… И я почувствовала, как что-то твёрдое и горячее упирается в меня.

Кирилл одной рукой обнял меня за талию, чуть приподнимая над кроватью, другую запустил мне в волосы и впился мне в губы горячим поцелуем. Он вошёл в меня резко, на всю длину.

Я вскрикнула и вцепилась ему ногтями в плечи.

– Моя страстная кошечка, – хрипло прошептал Кирилл, целуя мою шею, спускаясь всё ниже…

Он замер на мгновенье, позволяя мне привыкнуть к нему – такому большому, такому горячему…

Но я не хотела остановок, не сегодня.

Поэтому сама обвила ногами его бёдра и подалась навстречу.

Сегодня только нестерпимо-сладостное и болезненное удовольствие…

Ты задаёшь ритм – безжалостный, жёсткий, рванный…

Но я хочу ещё… сильнее… глубже… вот так… ты понимаешь… ты чувствуешь меня…

Да…

Мой чудесный…

Мой ненаглядный…

Мой единственный…

Я выгибалась дугой, заходилась в крике, ловила ритм, как он и учил…

Твоя… Только твоя… навеки…

Удовольствие было таким острым, что граничило с болью. Или это боль сливалась с удовольствием…

И когда он излился в меня, войдя особенно глубоко, я закричала от невыносимого счастья, и оно своими острыми гранями вспороло обычный мир, унося меня туда, где в бесконечной черноте мерцали звёзды…

В ту ночь я стала женщиной самого невероятного и чудесного мужчины – Кирилла Тихомирова, моего мужа… Теперь уже не только перед людьми – перед целой вселенной.

___________________________________

[1] Уильям Шекспир «Гамлет»

Ловлю себя на том, что плачу.

Сейчас я особенно остро, прямо-таки кожей, ощущаю контраст между той сказкой, в которой жила последние два года, и реальностью, куда меня ткнули лицом.

Кирилл за время нашей совместной жизни ни разу не оскорбил меня ни словом, ни поступком. Не устроил мне ни одной сцены, ни одного скандала. Даже, когда был недоволен мною или сгорал от ревности.

Он безропотно, не упрекая, принимал мою нелюбовь. Считал, что заслуживает её. Что не смог меня научить любить. Взваливал всю ответственность за неудачи в нашем браке на себя. Даже шутить умудрялся, если речь заходила о чувствах:

– Ну что ж поделаешь, насильно мил не будешь. Но попыток завоевать тебя я не оставлю, – чуть насмешливо произносил он, но во взгляде плескались затаённая боль и робкая надежда.

Кирилл идеально скрывает эмоции. Да я и не особенно пыталась разглядеть их. Пользуясь тем, что мой Кирилл придерживается позиции: «Сила мужчины – прощать женские слабости», я плыла по течению, просто позволяя окружать себя нежностью и заботой, и ничего не давая в ответ. А он не ждал, не просил, просто принимал меня такую, как есть.

А я ведь ненавидела его! За что? За запреты? Господи, что он мне запретил?

Кирилл, как и обещал, помог мне воплотить мою мечту – стать флористом. Да, я не поехала в Москву. Но зато он купил мне онлайн-курс одной из лучших школ флористики, да и в нашем городе нашлась весьма неплохая студия, где я смогла получить образование очно. А едва закончила – прибежала к нему с идей открыть магазин. Кирилл тогда серьёзно на меня посмотрел и сказал:

– Напиши мне продуманный бизнес-план, и я помогу тебе.

Ну куда там! Это же надо думать, писать! А мы же сами с усами! У меня и свои, мол, деньги есть. Сняла их, схватила Марту под руку, и мы помчались искать помещение. Нашли! Договорились!

Кирилл выслушал меня и сказал:

– Хочешь так – пусть будет. Только потом не прибегай ко мне жаловаться. Я своё мнение высказал и предупредил.

Он даже помог мне с электропроводкой, камерами видеонаблюдения и первой закупкой.

Мой магазин прогорел через три месяца.

У меня началась депрессия.

И снова меня вытащил из неё Кирилл.

– Ты вполне можешь работать на заказ. Заодно и имя себе сделаешь. А там – можно и магазин открывать. Но уже с опытом, со знанием дела.

И ведь он был прав.

Так за что я ненавидела его? Чем была вечно недовольна?

Ограничениями? В чём?

Я по полдня могла проводить время с Мартой по кафе и салонам. Покупать, что мне заблагорассудиться, не считая деньги.

Капризная, избалованная, эгоистичная!

Острый стыд и злость на себя заставляют внутренне сжаться. Потому что хочется уменьшиться до точки, провалиться, исчезнуть. И это его я считала эгоистом? А себя – едва ли не жертвой семейного насилия и произвола!

Вазир наглядно показал мне, что такое насилие, и разницу между «трахаться» и «заниматься любовью».

…Вспоминаю свой последний разговор с Мартой, и мне даже плохеет – я ведь пожелала Кириллу смерти!

Начинают дрожать руки. Дура! У него ведь профессия такая, что он всё время как по лезвию ходит. Между прочим, незримо защищая и спасая тысячи жизней. Жизней тех, кто ничего не знает о нём и никогда не узнает. А сам, по сути, остаётся без защиты. Ведь щит мужчины – женские любовь и ожидание.

Боже!..

А что если вселенная услышит меня? И… если он погибнет на каком-нибудь своём опасном задании?..

Дышать становится тяжело, грудь сдавливает, сердце сбивается с ритма.

Я становлюсь на колени прямо на кровати, прикладываю руку к груди и шепчу пересохшими губами:

– Господи! Пусть с ним всё будет хорошо! Пусть будет, Господи!.. Всё равно, что будет со мной. Только отведи беды и горести от него, Боже! Прошу тебя! Спаси и сохрани, Господи!

Задыхаюсь, всхлипываю, обнимаю себя за плечи.

– Только пусть живёт, Господи… Пусть живёт!

И вселенная словно считывает мою просьбу – на пороге комнаты появляется Рыба и говорит:

– Пошли, шустрая, там твоего благоверного поймали. Будем вам очную ставку устраивать.

И мне плевать, что рыбоморд сочтёт меня сумасшедшей. Потому что сейчас улыбаюсь – значит, Кирилл жив и совсем скоро я увижу его.

Глава 6

Переодеться я так и не успеваю – мне просто не дают на это времени. Поскольку не хочу, чтобы кто-то из этих уродов касался меня, то приходится спешно выбираться из постели и идти так – в растянутой майке на голое тело. Хорошо, что она длинная, мне до колен. Потому что на мне нет белья.

Холодный бетонный пол обжигает босые ступни. Но мне всё равно – я не чувствую ни холода, ни дискомфорта, ни страха. Я знаю, что сейчас утону в серо-синих глазах Кирилла, и весь ужас, случившийся со мной, забудется, как страшный сон… Как же я хочу просто увидеть своего Кира, улыбнуться ему!

Увлечённая своими мыслями, не сразу понимаю, что бормочет Рыба.

– … бегал от нас, как заяц, – пафосно заявляет он. – Но мы его поймали!

– Кто? От кого? – пытаюсь вникнуть.

– Да муж твой… от нас… – поясняет он мне, будто я вселенскую глупость сморозила.

Мой муж бегал, как заяц? Кирилл? Объяснение у меня только одно – это какая-то спецоперация. Возможно, именно таким образом Кирилл решил попасть в логово врага. Чтобы у них и подозрений пока что не возникло… «Ловля на живца», кажется, так называют этот метод в шпионских фильмах. Разумеется, Кирилл не мог мне об этом рассказать. Иначе бы не было «чистоты эксперимента». Наверняка, те девицы в казино, о которых рассказывал Вазир, тоже подставные – сотрудницы спецслужб. И у них там легенда такая…

Потому что в том, что Кирилл мне не изменяет – я уверена. Он ни разу не дал мне повода для ревности.

Однажды я в шутку спросила:

– Неужели тебя другие женщины вообще не интересуют?

Мы были тогда на приёме у друзей его отца-дипломата, и Кирилл не отходил от меня ни на шаг, смотрел только на меня, танцевал только со мной.

Он ехидно прищурился и спросил:

– А должны?

Я не знала, что ответить. Меня, по большому счёту, тоже не интересовали другие мужчины. Более того, иногда даже передёргивало от чужих прикосновений.

Но Кирилл в тот вечер наклонился ко мне и прошептал:

– Я женат на совершенстве – зачем мне размениваться по мелочам? – притянул к себе, обнял собственнически и ревниво и добавил: – Ты – моё наваждение, моя одержимость. Другим просто нет места.

Помню, я самодовольно улыбнулась. Быть единственной в жизни мужчины – дорогого стоит.

Поэтому сейчас, топая вслед за Рыбой, я понимаю, что оказалась в гуще какой-то секретной миссии. И, окидывая внутренним взглядом всё случившееся, убеждаюсь в этом всё сильнее: да, скорее всего так и есть. Такие мысли успокаивают меня: если операция – может быть, он там не один. Наверняка, со всем своим «зверинцем»…Просто они затаились и ждут своего часа.

Как бы петь не начать от радости! Меня спасут!

Глупая! Как я могла сомневаться!

– Ты учти, шустрая, – полуоборачивается ко мне Рыба, – Вазир из-за твоего «зайца» очень злой. Веди себя хорошо.

– Хорошо это как? – с лёгким вызовом спрашиваю я. Теперь мне не страшны эти ублюдки. Совсем скоро они заговорят по-другому – как только Кирилл заметит мою разбитую губу и синяк на скуле. Сидеть и смотреть он точно не будет. И прикасаться ко мне не позволит. В этом я теперь на сто процентов уверена. Больше никаких сомнений в муже!

– Тихо и послушно, – поясняет Рыба.

Я лишь фыркаю – ну-ну. Меня слегка знобит и разбирает непонятный смех, вроде бы плакать надо, а у меня – эйфория. И пустота внутри, такая, что кажется аж звенит.

…Меня приводят в большой зал, видимо, когда-то здесь были цеха – вокруг ржавое разбитое оборудование, остановившиеся механизмы, гнутое железо. С потолка свисают цепи и крючья.

На стуле посреди зала сидит человек. Его руки связаны за спиной, ноги замотаны скотчем, голова опущена, а рубашка залита кровью.

А я… недоумённо пялюсь на русую макушку, на выпирающий из-за пояса пивной животик, на дряблые бледные руки и пытаюсь понять… Что это за часть шоу? И куда дели моего красавца-Кирилла? И кто вообще этот человек? Почему эти боровы его называют моим мужем? Что за нелепый спектакль здесь идёт?

Тут в голове щёлкает: «Она же Тихомирова, а должна быть Доронина, ёпт…»

И меня накрывает пониманием….

– Да вы издеваетесь! – возмущаюсь я, когда меня подталкивают ближе к незнакомцу.

Тот вскидывает голову и уставляется на меня единственным мутным карим глазом. Второй заплывает огромной гематомой. Всё лицо несчастного превращено в сплошной синяк, и мне даже немного жаль этого беднягу.

Но…

– Да вы издеваетесь! – возмущаюсь я, когда меня подталкивают ближе к незнакомцу…

– Ещё нет, – говорит Вазир. Он горой возвышается над незнакомцем. Стоит, сложив руки, на груди и сверлит меня тяжёлым взглядом. – Но скоро начнём, Наташа.

Снова оскорбляет! Больше не позволю унижать себя! Вскидываю голову и говорю:

– Я – Дарина. Дарина Тихомирова.

– Да-да, – гыкает Бык, – мы уже прочли это в твоём липовом паспорте, ёпт…

– Паспорт настоящий! – злюсь я, ибо начинает бесить то, что здесь происходит. – А моего мужа зовут Кирилл, и это, – указываю на человека на стуле, – не он.

Вазир хлопает в ладоши:

– Хороша легенда, Наташа. Очень хороша. Как и мастер, который тебе новый паспорт сделал. Вот только не верю я тебе. Зря стараешься.

– Она права, – хрипит связанный. – Она – не моя жена, Зверь.

– Заткнись, Серый! – взрёвывает Бык и заносит кулак для удара.

Но Вазир останавливает его, властно вскинув руку:

– Пусть скажет.

– Моя жена, Наталья Доронина, сейчас далеко, на Майорке. Ты её не достанешь.

– Что ты пи***ь?! – ярится Бык. – Наш человек её от вашего дома вёл, а потом мы её, – тыкает в меня пальцем, – в вашем же дворе и взяли.

Серый (кажется, так они его назвали?) смеётся.

– А ваш человек вам не сказал, во что она была одета и где он её потерял?

Бык задумчиво чешет бритый затылок, у Рыбы начинают бегать глаза, а Вазир темнеет лицом.

– Он нам позвонил, мы сразу выехали, ёпт… А как приехали – тут твою девку и сцапали.

– Не мою. Так уж вышло, что эта девушка, – он кивает на меня, будто я – мебель, а я стою, хлопаю глазами, ловлю ртом воздух и тихо офигеваю, – двойник моей Натальи. Случается такое. Природная аномалия. У них есть отличия – цвет глаз, форма губ, оттенок волос… Но это надо рядом поставить, а издалека – абсолютно одинаковые. Ваш человек мою Наташу только до рынка довёл. Она у меня – актриса, в местном молодёжном театре играет. Быстро забежала в одну из раздевалок, в пацана переоделась и спокойно домой пошла. Вашему лопуху и в голову не пришло – мальчишку, тем более тёмненького – искать. А по дороге – ей позвонила, – кивает на меня, – якобы заказала букет на нашу свадьбу. Вы с этой цветочницей одновременно подъехали. Наталья дождалась, пока всё стихнет, и вернулась домой. И в тот же день спокойно улетела на Майорку.

Вот же мразь! Меня начинает трясти. Вот так поиграть в людей? И спокойно улететь! А если бы меня изнасиловали толпой? И я бы умерла от насилия? А я ещё пожалела этого урода, её муженька! Саму бы Наташу, будь она здесь, жалеть бы не стала.

Где же Кирилл? Пора меня вытаскивать отсюда! Этот фарс уже затянулся.

Бык с Рыбой заверяют своего босса, что они сработали правильно, и он поворачивается к Серому:

– Ты врёшь, грязный шакал!

Серый кривит разбитый рот.

– Мой телефон у тебя. Контакт – «Милая». Набери её по WhatsApp`у. Только включи видеозвонок, проверь.

Вазир подаёт знак, Бык подобострастно протягивает ему телефон. Зверь пристально смотрит на меня и набирает вызов.

Я усмехаюсь: мой телефон его «быки» разбили ещё пару дней назад.

– Привет, милый, – слышу я голос из трубки. – А, это ты, Вазир, – судя по тому, как меняется в лице Зверь, она, видимо, машет ему ручкой, – рада познакомиться. Столько слышала о тебе. А особенно – о твоих денежках. Они у тебя такие классные! Но всё, пока, пусик. Мне тут надо тратить твои деньги. Чмоки в носик. Передавай привет Серёже. Я скучаю по моему Медвежонку!

Она отключается, Зверь в ярости разбивает телефон. Глаза его темнеют, скулы заостряются, а желваки так и ходят.

Вазир медленно оборачивается к своим подельникам.

– Что ж вы, шакалы, наделали?! Как вы могли девок перепутать?!

– Босс, босс, не кипишуй! – поднимает руки в примирительном жесте. – Сам же слышал: чики похожи. Ты ж видел её сам!

– Ублюдки! Шакалы! – орёт Вазир. – Ничего поручить нельзя!

Бык и Рыба пятятся.

Зверь хватает меня за волосы и швыряет на пол. Я больно ударяюсь коленями и всхлипываю.

– А ты, шакалёнок, – говорит он Сергею, – будешь теперь сидеть и смотреть, как я эту буду драть. И пусть тебе, урод, будет стыдно, что она страдает по твоей вине.

Я слабо всхлипываю:

– Не надо! За что?!

– Заткнись! – Зверь снова хватает меня за волосы и трясёт. – Я зол. И ты будешь отвечать…

– Босс! Босс!

Он не сразу оборачивается на их голоса.

Растерянный Бык держит в руках рацию, Рыба и вовсе хлопает глазами.

– Босс… Там эта… наши… ёпт… Они говорят, – в рации – крики, треск, пальба, – что там Волкодав и ещё люди с ним. Они там наших херчат.

– Какой ещё Волкодав? – изменяется в лице Вазир.

– Тот самый… он такой один…

Вазир звереет, идёт на них:

– Шакалы поганые! Кто навёл?

И тут я подаю голос:

– Это не они, Вазир. Волкодав – мой муж. И он пришёл за мной. Потому что я – его жена.

…и словно подтверждая мои слова, дверь, через которую меня привели, вылетает и шлёпается на бетон, взвивая клубы пыли…

На пороге стоит Кирилл, весь в черном, перепачканный сажей, со всклоченными волосами. Нереально жуткий. Такой, что смотреть страшно. Мне приходится даже рот себе руками заткнуть, чтобы не закричать.

Добавляя инфернальности моменту, за его плечом маячит рыжая шевелюра Лиса и высится туша Медведя. Словно персонажи какого-то ужастика. Только…

Только вот всё это наяву. И я – в главной роли.

Но в зал шагает только Кирилл. Темная аура, окружающая его сейчас, подавляет, прогибает, лишает воли.

И все мы цепенеем, словно кто-то ударил заклинанием стазиса – я, стоя на коленях, связанный Сергей, даже бандиты.

В огромном зале внезапно не хватает воздуха. А бетон, кажется, проминается под тяжёлыми ботинками моего мужа.

И только глаза – обычно такие лучистые – сейчас безжизненны, пусты и холодны. Глаза монстра. Пугающего и завораживающего одновременно.

Но так – ровно до той поры, пока он не замечает меня.

Шагает ко мне, падает рядом на колени, сгребает в охапку, судорожно прижимает к себе и лихорадочно целует – волосы, лоб, глаза... Тонкие длинные пальцы, подрагивая, бережно касаются разбитой губы, синяка на скуле...

Кирилла ощутимо трясёт. Он горячечно шепчет, беря в ладони моё лицо и глядя прямо в глаза:

– Прости, родная. Прости, девочка моя. Прости, что так долго.

И, прижимаясь к нему, я чувствую то, о чём он никогда не расскажет. Как испугался, получив мой сигнал. Как боялся не успеть, разыскивая меня. Как сходил с ума, когда узнал, что я в лапах бандитов и со мной могут сделать всё, что угодно. Как ни на минуту не уснул в эти две ночи.

А ещё вину, что почти ломает его, – не успел, не защитил, не сберёг.

Я хватаюсь за него, как за спасательный круг, и плачу. Реву навзрыд. Сейчас я особенно слабая и беззащитная рядом с ним – таким большим, сильным и надёжным.

Кирилл аккуратно поднимает меня на ноги, и едва успевает передать подбежавшему Лису, как раздается крик:

– Кир, сзади!

Это отмирает Бык и с диким ревом кидается на моего мужа.

Кирилл буквально впечатывает его в какой-то старый механизм, ударив ногой с разворота. Вскоре следом за ним отправляется и Рыба.

Кирилл движется красиво, легко, будто танцует. Я заворожено любуюсь им.

Вазир сначала пытается защищаться, и, первое время, – небезуспешно. Но быстро сдувается – смелый и сильный он только с беззащитными женщинами вроде меня или с жирдяями-неудачниками, как Сергей.

Кирилл вырубает Вазира парой приемов. И вот такой крутой Зверь уже на полу. Кирилл заламывает ему руки и давит коленом в спину, а другой рукой – душит за шею.

– Мразь! Ты у меня землю жрать будешь!

Вазир, нужно отдать ему должное, шипит сквозь зубы и ругается на своем.

Кирилл вскакивает и начинает лупить его ногами. Зло, сосредоточенно, и, судя по тому, как тот всё же взывает от некоторых ударов, попадая куда надо. Кир бьёт молча, стиснув зубы. Лишь иногда роняет:

– За каждую её слезинку, ублюдок! - удар-удар-удар. – За каждый волосок с её головы!

И я испытываю злую радость, наблюдая, как такой крутой ещё недавно бандит, сейчас корчится на полу, делая жалкие попытки прикрыться от методичных ударов Кира.

Так тебе, гад, получай!

Когда Вазир начинает плевать кровью, встав на четвереньки, Медведь сгребает Кирилла и пытается оттащить:

– Ты же его убьёшь! Это уже превышение! Ты и так десяток протоколов на хрен послал!

– Плевать! Пусть хоть под трибунал! – отзывается Кир и бьёт Вазира ногой в живот.

Не знаю, чем заканчивается их диалог, потому что в зал вбегают медики и полиция.

Женщина средних лет обнимает меня за плечи:

– Пойдем, девочка. Дальше они разберутся.

И уводит меня из зала. Я лишь успеваю заметить, как двое медбратьев кидается к Сергею, и ещё бригада – направляется к бандитам: их надо подлатать, чтобы смогли предстать перед судом.

...я осознаю себя окончательно уже сидящей в открытой машине скорой помощи. На плечи мне набросили мягкий плед. Меня колотит так, что зубы выстукивают дробь по краю чашки с успокоительным чаем.

Вокруг мельтешат люди: ОМОН, полиция, врачи и даже пресса. Ещё бы – операция века: банду Зверя разгромили!

Парочка журналистов даже суётся ко мне, но медик, что выводила меня из зала, Анастасия Петровна, становится за меня грудью (а грудь у неё – обширная!), и резко осаждает любопытствующих:

– Совсем совесть потеряли! У человека стресс! Идите отсюда, дайте прийти в себя!

Вижу, как девушка-репортёр сникает, даёт знак оператору убрать камеру.

Но уже скоро они переключаются на куда более интересные события…

Куда-то уводят рыдающего Сергея. Быка и Рыбу, скрученных и избитых, заталкивают в автозак. Вазира проносят мимо

на носилках – Кирилл всё-таки здорово его отделал, но судя по проклятиям, которые он изрыгает, бандит всё-таки жив.

Сам Кирилл подходит сбоку и светло улыбается мне. В его взгляд снова возвращается жизнь. Обнимает, а я склоняю голову ему на плечо. Всё ещё не верится, что всё кончено. Что я – рядом с любимым, и теперь всё будет хорошо.

– Я забираю жену, Анастасия Петровна, – говорит он женщине-медику.

– Нет, Кирилл Владимирович, я вам этого не позволю. Дарина Степановна нуждается в госпитализации и медицинском осмотре.

Мотаю головой:

– Благодарю, но я чувствую себя нормально. Можно мне поехать домой? А завтра утром – прям сразу – к вам на прием?

Делаю жалостливые глаза.

Доктор вздыхает:

– Под вашу ответственность, Кирилл Владимирович! – строго говорит она.

Кирилл кивает, берет меня на руки и уносит в машину – тяжёлую, бронированную, хищную – что стоит неподалеку.

За руль прыгает Лис, и спрашивает Кирилла, который устраивает меня на заднем сиденье:

– Вас куда?

Кирилл прикрывает глаза, прячет лицо у меня в волосах и устало произносит:

– Домой.

И я понимаю, что в последнее дни не слышала слова лучше.

Дома, едва Кирилл заносит меня в прихожую и сажает на тумбочку, я тут же бросаюсь ему на шею и жадно приникаю к губам. А он делает то, что я люблю больше всего, – перехватывает мои запястья и инициативу. И мы целуемся – жадно, голодно, сумасшедше.

Он останавливается первый, тяжело дыша, упирается лбом в мой лоб и бормочет:

– Любимая, не сейчас. Нам обоим нужно привести себя в порядок.

Киваю – он прав, мне действительно хочется смыть с себя всю грязь, чтобы быть чистой, нежной, сладко пахнущей его девочкой.

Кирилл снова поднимает меня на руки и несёт в спальню. Правда, опускает на пороге.

– У меня вся одежда и ботинки в грязи. Приму душ внизу и вернусь.

Целует в глаза и уходит.

А я бросаюсь в ванну. О да – здесь мои любимые гели, шампуни, бальзамы. А главное – мочалка, которой я остервенело тру себя.

Мне хочется смыть всю мерзость последних дней, ощущение чужих похотливых рук на моём теле. Жалко, что нельзя залезть в голову и вымыть воспоминания. Я бы тоже отдраила их до блеска. Но боюсь, всё, что мне осталось – затолкать эту грязь подальше и извлекать на свет, как можно реже.

Я всхлипываю, мне надо выплакаться здесь и сейчас. С Кириллом я хочу только наслаждаться.

Тёплая вода, ароматные гели, осознание того, что я, наконец-то, дома и в безопасности, всё-таки успокаивают меня. Из ванной выхожу, едва ли не напевая. Вымытая, душистая, в своём любимом шелковом халатике я забираюсь в постель и, кажется, отключаюсь...

...просыпаюсь от нежных поцелуев и горячих прикосновений.

Кирилл обнимает меня со спины, целует шею, плечи, спускается всё ниже...

Я прикрываю глаза от удовольствия, от неги, от счастья. Мне так хорошо, что в голове нет ни одной мысли.

Кирилл довольно резко срывает с меня халат, поворачивает к себе лицом и начинает целовать – сначала очень нежно синяк и ранку, потом всё жарче – спускаясь на шею, ключицы...И наконец – прикусывая сосок.

Я всхлипываю, запрокидываю голову, закрываю глаза.

– Моя, только моя, – ревниво шепчет он и добавляет: – Любимая, нежная, сладкая.

– Твоя... Только твоя... – выдыхаю ему в губы, цепляясь за плечи, обвивая ногами бедра, выгибаясь…

Чувствую, как он возбуждён, как твёрд и горяч.

Я хочу его так, что дыхание сбивается.

Я люблю его так, что мир за пределами нашей постели перестаёт существовать.

Есть только я и он…

Мужчина и женщина, созданные друг для друга…

Но ... Мне нужно изжить последний страх, убедиться, что я по-прежнему нужна и желанна.

Зажмуриваюсь и говорю:

– Он трогал меня.

Кирилл замирает, потом берёт за подбородок и заставляет смотреть в глаза.

Когда я тону в его грозовом взгляде, муж произносит хриплым шёпотом:

– Я переломал ему за это пальцы. А ты, – рычит он мне на ухо, – не смей думать о других мужчинах!

И делает всё, чтобы я могла думать только о нем, выстанывать его имя и разлетаться вместе с ним на атомы, чтобы собраться в одно целое «мы».

Сегодня Кирилл не обуздан, немного груб и очень жаден. Мне нравится, когда он вот так слегка отпускает свою тьму, теряет контроль...

И ритм, который он задаёт сегодня, – жесткий, рваный, сумасшедший. На грани боли.

Именно такой, как нужно. Чтобы чувствовать себя его женщиной, его частичкой, его миром…

Принадлежу ему, отдаюсь, растворяюсь…

А он берёт, властвует, клеймит…

Свирепо, бесцеремонно, по-хозяйски.

Заставляя заходиться в крике или захлёбываться стонами…

Мой Кирилл… Мой господин…[1]

Мой драгоценный собственник.

Мой единственный…

Мой...

– Люблю тебя, – выдыхаю на пике.

Он ловит это слово губами, запечатывает собственническим поцелуем, чтобы оно не смело улетать, не смело покидать мои уста.

Поэтому сегодня я до утра буду шептать его своему мужчине.

Сегодня я засну на плече у любимого мужа – счастливая, удовлетворенная, познавшая, как же прекрасно не только позволять любить себя, но и любить самой...

__________________________________

[1] Имя «Кирилл» в перевод с древнегреческого означает «господин», «владыка».

Глава 7

После близости, я лежу на широкой груди мужа и черчу пальцем узоры на гладкой коже.

– Кир… – начинаю я. Мне давно хочется спросить, прояснить, а сейчас – особенно.

– Да… – отзывается он тоном сытого кота. Его ладонь тоже рисует знаки на моей спине.

Мы словно вычерчиваем друг на друге символы принадлежности, признания и клятвы.

– Ты два года сох по мне… – эти слова идут с трудом, потому что мне кажется, я несу какую-то нелепицу.

И Кирилл лишь подтверждает худшие предположения, иронично хмыкая и перебивая:

– Сох?..

– Ну… я не знаю… как сказать точнее… – смущаюсь и пускаю глаза.

Он усмехается – совсем не зло – и целует в волосы:

– Ты определила точно. Жажда тебя была такой сильной, что не знаю, как не высох весь…

– Но почему же ты за два года никак не проявил себя? Господи, да в твоём исполнении мне бы хватило и одного полноценного свидания! Я бы влюбилась по уши!

Он прижимает меня к себе и прячет лицо в волосах. Начинает немного смущённо, в голосе звучит затаённая вина:

– Когда увидел тебя первый раз – в полосе света, в нереальном воздушном платье и ореоле золотых волос, решил, что ты – видение. Но потом расспросил у Марины (двоюродной сестры, вспомнила я, странно, что я её ни разу не видела за эти два года?), и она сказала, что ты – реальна. Из параллели. Потом я навёл справки, узнал, кто твои родители… Но ты тогда была ещё совсем юной, всего семнадцать лет. Я был не вправе вовлекать тебя в какие-либо отношения. Потом ты поступила в колледж, и я хотел, чтобы ты доучилась… Потом – дела, важные миссии… И как-то было совсем не до свиданий, романтики… В общем, постоянно находились причины…

Веду рукой по шелковистым волосам, ерошу их, растрёпываю, принимаю его версию безропотно.

– А потом… После того, как поженились… Чтобы было, если бы я так и не полюбила тебя?

– А ты… – он чуть задыхается, приподнимается на локте, внимательно заглядывает в лицо… – полюбила?..

Мне становится даже обидно – он же сам запечатывал это слово у меня на губах!

Я отворачиваюсь, чувствую, как дрожат губы, а глаза щиплет. Вырываюсь, но меня держат крепко, ещё крепче, чем раньше.

– Думала, отпущу, после таких признаний… – и поцелуи – горячие, нежные, благодарные, по щекам, шее, плечам…

Он, наконец, принимает это знание, свыкается с ним, понимает, что теперь только так.

Расслабляюсь, перестаю дуться, уже сама трусь щекой о его ладонь.

Но бурчу ещё недовольно:

– Тебе придётся с этим жить.

И чувствую, как он улыбается.

Но я сегодня беспощадна, поэтому поворачиваюсь к нему лицом, целую в эту улыбку и продолжаю допрос:

– Так что бы ты сделал, если бы я так и не полюбила?

– Отпустил бы тебя, – просто и прямо отвечает Кирилл, пряча за ресницами печаль.

– Отпустил… – повторяю я, не в силах поверить.

– Да, видеть, как рядом с тобой страдает любимая женщина, невыносимо, – шепчет он, обнимая меня с отчаянной нежностью.

– Но ты ведь говорил, что в нашей семье развод не предусмотрен, – чуть ехидно пеняю я, – и только смерть разлучит нас…

Произношу последнее и холодею. Он бы искал смерти! А при его работе – не исключено, что нашел бы.

Кирилл плотоядно улыбается, нависает надо мной и шепчет на ухо:

– За то теперь ты от меня не избавишься.

И раздвигает мне ноги…

…утром я просыпаюсь от нежных поцелуев и запаха кофе. Несколько секунд оглядываюсь, боясь увидеть комнату в логове бандитов и понять, что прошлая ночь мне приснилась.

Но вместо ужасных бандитских рож вижу красивое лицо любимого. Кирилл смотрит на меня с тревогой, притягивает к себе, целует в уголок рта – туда, где ещё немного побаливает разбитая губа.

– Моей принцессе приснился страшный сон, – не спрашивает – констатирует.

И я охотно соглашаюсь:

– Да, но она уже забыла о нём. Ей куда больше интересен презент, который приготовил принц.

Он ставит передо мной маленький столик, на котором исходит паром ароматный кофе и манят ароматные круасаны.

– Кофе сварил сам, – чуть хвастается Кирилл, явно напрашиваясь на поцелуй.

Целую мужа, смакую кофе.

– Божественно. Но как ты прорвался на кухню Григория Шавовича?

Кирилл улыбается:

– Я умею убеждать.

Тут он прав.

– Ты понежься ещё, – говорит он, после того, как я возвращаю на поднос чашечку, – но помни, что тебе сегодня ещё на обследование к Анастасии Петровне.

– Да, – отзываюсь я, – обязательно буду. Она меня ведь под твою ответственность отпустила.

– Именно, – Кирилл бросает взгляд на часы, – мне нужно спешить, любимая. Сегодня слушания по моему делу.

Я округляю глаза, но потом вспоминаю крик Медведя: «Ты и так десяток протоколов похерил». И понимаю: ради меня такой правильный Кирилл нарушил устав своего подразделения! Я выросла в семье военного, и знаю, что это значит. И мне становится страшно, обнимаю его крепко-крепко и говорю:

– Всё будет хорошо. Я верю.

Он отстраняет меня, ласково целует и, одаривая сияющим взглядом, говорит:

– Конечно, будет, если ты веришь, – и добавляет: – Попрошу Лиса заехать за тобой. И да, у меня есть подарок для тебя.

Протягивает мне коробочку. В ней – новенький айфон.

Улыбаюсь:

– Уже повставлял в него своих следилок?

– Всенепременнейше, – ухмыляется Кирилл. – Самые последние разработки. Некоторые – даже тестовые.

Обнимаю его:

– Вот и хорошо. Теперь я от тебя точно никуда не скроюсь.

– Попробуй только, – чуть отстраняя меня, недобро щурится Кирилл.

Мотаю головой:

– И пробовать не хочу.

Сейчас мне страшно подумать, чтобы было со мной, не вставь он в мой телефон ту программку-«следилку» и не успей я отправить сигнал SOS.

Кирилл целует меня в волосы:

– Мне, конечно, нравится, когда ты – послушная девочка. Но перебарщивать с покорностью не стоит, – он наклоняется к уху, чарует бархатным голосом, – твои коготки на моей спине мне нравятся тоже.

Кирилл целует мне руку и мягко кусает каждый палец.

Отпускает меня и уходит собираться.

Я же сажусь на пуф у туалетного столика, чтобы привести в порядок свои волосы. Двое суток стресса им явно не пошли на пользу – нужно возвращать блеск и шелковистость.

Я успеваю ровно до того момента, как шаги Кирилла раздаются на лестнице.

Открываю дверь, выбегаю на площадку в одном лёгоньком пеньюаре и… замираю, теряя дар речи.

Потому что впервые вижу Кирилла в форме. Я выросла в семье военного. Мужчина в форме для меня – эталон красоты, мужественности, сексуальности.

Кириллу форма невозможно идёт. Чёрный цвет подчёркивает стройность фигуры, погоны – разлёт плеч…

И…

– Ты…ты… – шепчу я, хватаясь за перила. Чувствую, как ноги подкашиваются. Наверное, я бы упала, но Кирилл, как всегда, успевает вовремя – подхватывает, прижимает к себе, смотрит обеспокоенно.

– Что с тобой, Дарушка? – спрашивает взволнованно.

– Ничего, – улыбаюсь и смотрю на него, надеюсь, с такими же звёздами, как мама смотрит на отца, – просто я вот прямо сейчас влюбилась в тебя ещё сильнее. Хотя, казалось бы, куда сильнее.

Он лишь коварно и хищно усмехается, наклоняется к моему уху и шепчет:

– Ну, скажи, скажи, что я подарил тебе новую эротическую фантазию…

Обнимаю его за шею и тоже шепчу на ухо:

– Если ты о той, где ты, одетый по форме, жестко берёшь меня прямо на лестнице, то да…

Глаза Кирилла вспыхивают.

– Рад, что наши фантазии совпадают.

Потом целует меня в губы, но легко, быстро, порывисто прижимает к себе и стремительно уходит…

А я опускаюсь на ступеньку и, глотая слёзы, молю все силы, какие только знаю, чтобы любимого не наказывали чересчур сурово и чтобы он обязательно вернулся ко мне…

– Я буду ждать тебя. Всегда-всегда. А значит, с тобой ничего не случится.

Бросаю во вселенную новые посылы – чтобы эти услышала и запомнила уже наверняка. И обязательно исполнила. Только их, никакие другие.

Просидев так пару минут, наконец, поднимаюсь. После признаний Кирилла, что он сам варил мне кофе, некоторое время размышляю над тем, чтобы тоже отправится на переговоры к нашему повару, но потом мне приходит идея получше, и я с улыбкой возвращаюсь в спальню.

Есть повод испытать подарок Кирилла.

… – Привет, бабуля!

– О, кого я слышу! Неужели моя цветочная фея о старушке вспомнила?! – ласково пеняет бабушка. Это – мамина мама. И я, как она говорит, для неё ещё более долгожданная, чем для родителей. Она у меня молодец, держится, несмотря на возраст.

– Как ты отнесёшься к тому, если мы с Кириллом на выходных зарулим к тебе в гости?

– Сугубо положительно, – отзывается моя боевая бабуля. – А то я уже выговор вам выносить собралась, что забыли меня.

– Вот и здорово! – искренне радуюсь я, чувствуя, как тепло разливается по телу. – А пирожки испечешь?

– Обижаешь! – говорит бабушка. – Конечно, столько, что ещё друзьям повезёте.

– А меня научишь? – выпаливаю главное, ради чего и звоню.

На какое-то время в трубке повисает тишина, только слышно бабушкино дыхание.

А потом она, наконец, отмирает и говорит:

– За ум решила взяться? Правильно, детка. Обязательно научу, и не только пирожки печь.

Я бы поболтала ещё, но на второй линии появляется Лис.

Приходится торопливо прощаться с бабушкой, и переключатся на другой вызов.

– Привет, – говорю рыжему другу Кира.

– И тебе не хворать, мелкая, – хмыкает он. – Давай, по-быстрому собирайся, повезу тебя к доктору на приём. Как командир наш велел.

– Какой командир? – непонимающе переспрашиваю я.

Лис хмыкает ещё громче.

– Ну, ты даешь, мелкая! Муж твой!

Меня снова окатывает волной жгучего стыда: я действительно не знаю своего мужа, но теперь буду узнавать, восхищаться и влюбляться ещё сильнее…

… Лис – Илья Лисовский – действительно рыжий. Не только волосы, которые сейчас просто пламенеют на солнце. Янтарные глаза, россыпь веснушек на лице и руках, кончики длинных ресниц словно припорошены золотой пыльцой. И улыбка – солнечно-рыжая, немного кошачья и такая тёплая. Ростом он немного ниже Кирилла и уже в плечах. Лёгкий, изящный, поджарый. Именно Лис. По-другому и не скажешь.

Ко мне относится снисходительно-покровительственно, как к младшей сестрёнке. Раньше я злилась, дичилась: мол, достаточно мне покровителей. Теперь же лишь улыбаюсь, когда он открывает передо мной дверь со стороны пассажирского сидения и помогает сесть.

Нет ничего дурного в том, чтобы позволять заботиться о себе. Быть слабой, когда рядом кто-то сильный. Теперь я понимаю это и кайфую от этого понимания.

Лис немного напряжён, машину ведёт сосредоточенно и, чувствуется, что на языке у него вертится признание.

Наконец он решается и произносит, не глядя на меня:

– Прости, мелкая, что мы так долго за тобой шли. О Кире я уже молчу! Ты нам всем – сестрёнка. Каждый из нас мечтал найти тебя и отомстить твоим обидчикам.

Сердце заполняет тёплая волна благодарности и язвит стыд: ведь когда я плохо думала о Кирилле – я, следовательно, плохо думала и о его ребятах. А они, вон, за меня горой.

Лис продолжает:

– Кир тебе, конечно, этого никогда не скажет, да и меня убьёт, что рассказал, но я считаю, ты должна знать. Когда твой сигнал SOS прилетел, то мы как раз заняты были. Мы одну террористическую группировку полгода вели. И вот появилась возможность ломануть их системы и перехватить управление. Работа кипела вовсю. И тут – сигнал. Кир аж на месте подпрыгнул и побледнел весь. Только и прошептал: «Дарина…» Как камень уронил. Но отвлекаться нельзя было, иначе бы полугодовая работа – псу под хвост… А он…

Я начинаю задыхаться, почти рву воротник блузки – меня шарахает эмоциями Кирилла в тот момент – страхом, невозможностью, отчаянием…

И это в то время, когда я не верила в него. Когда я ненавидела его. Когда решила, что он бросил меня.

Лис пугается:

– Дарька! Мелкая! Что с тобой?

Мотаю головой:

– Всё хорошо, но… Не рассказывай дальше… Я поняла… я всё поняла…

Он останавливает машину и поворачивается ко мне.

– Эй, не пугай меня? – говорит он, обнимая за плечи и возвращая на сиденье, потому что я начинаю заваливаться набок.

Постепенно прихожу в себя.

– Всё в порядке, Илья, – улыбаюсь ему. – Просто иногда процесс осознания бывает болезненным.

… Дальше мы едем молча.

А я принимаю решение, которое зреет и крепнет во мне. Где-то я читала, что жертвам насилия нужно переключать эмоции. Нам с Кириллом очень нужно огромное позитивное событие, и я даже знаю – какое…

Когда Анастасия Петровна завершает осмотр и с довольным видом констатирует, что я совершенно здорова, озвучиваю свою задумку:

– Вы бы не могли выписать мне направление на полное обследование?

Она смотрит непонимающе – ведь только же сказала, что у меня всё хорошо.

Но я спешу досказать:

– Понимаете, мы вроде бы с Кириллом оба здоровы. И всё у нас в порядке. И… – краснею, потому что мне до сих пор ещё неловко говорить с чужими людьми о столь личном, – … в общем… мы не предохраняемся… Но я не беременею. Хочу знать причину.

Анастасия Петровна расплывается в улыбке, достаёт бланки направлений.

– Так вот в чём дело – вы хотите малыша!

– Нет, – говорю я, а сама улыбаюсь, так, будто новая жизнь уже зародилась во мне.

– Нет? – удивляется она.

– Я хочу двоих – мальчика и девочку.

Лицо Анастасии Петровны, обычно, такой строгой и серьёзной, становится нежным от умиления – и сейчас она очень напоминает мне маму.

– Изумительное желание. Кирилл Владимирович будет счастлив.

Заговорщицки подмигиваю:

– Мы ему пока не скажем, хорошо? – она согласно кивает. – Пусть моя первая беременность станет ему сюрпризом.

Доктор охотно соглашается на этот маленький заговор.

Кабинет Анастасии Петровны я покидаю, почти танцуя. Я уверена, у нас всё получится. И наших детей будут чудесные глаза цвета грозового неба.

Глава 8

Домой я возвращаюсь в приподнятом настроении. Мне хочется чем-то занять себя, что-то сделать для Кирилла самой, своими руками. Хочется чувствовать себя женой, хозяйкой, заботливой. Участвовать в жизни дома – ведь прежде мне это было неинтересно.

В спальне застаю Татьяну Евгеньевну, нашу домработницу. Она уже перестелила кровать и теперь раскладывает подушки так, чтобы те красиво смотрелись.

– Давайте, я вам помогу, – предлагаю я.

Но женщина смотрит на меня как-то подозрительно, замирает с наволочкой в руках. Потом говорит резко, с плохо скрываемой обидой:

– Дарина Степановна, вас не устраивает моя работа?

– Нет, что вы, – спешу успокоить.

– Тогда зачем?.. – недоумение не спешит покидать её взгляд.

– Просто… – я теряюсь, не понимая, как объяснить порыв, – понимаете, мне хочется что-то делать! Не могу сидеть, сложа руки. Прямо, какая-то бурная энергия.

Она кивает:

– Я понимаю. Это последствия стресса, откат.

Смотрю на неё почти со страхом:

– Вы переживали такое… – опускаюсь на пуфик у туалетного столика…– похищение, насилие?

Я могу говорить об этом: все домашние знают о том, что произошло со мной.

– Нет, слава богу, нет, – отмахивается она и, наконец, вправляет подушку в наволочку. – Но у меня есть хобби – хожу на всякие семинары, тренинги, курсы по психологии… Так вот, на одном нам рассказывали, что так бывает… Сначала у человека апатия и нежелание жить, а потом – жажда деятельности.

Мне остаётся только радоваться, что я пролетела первый этап. В этом – заслуга Кирилла, который показал мне, как я необходима и ценна ему. Но всё-таки неприятные воспоминания ещё мучат и жгут. А ещё – просто трясёт от волнения за Кирилла. Он тогда Медведю сказал: «Пусть хоть под трибунал», но я не хочу, чтобы его так наказали из-за меня… Чувствую себя виноватой в случившимся. Хотя – откуда я могла знать?

А вот Наталья Доронина, похоже, всё обо мне знала. Как бы я хотела встретить её и вцепиться в волосы.

Трясу головой, отгоняя негативные мысли. Натянуто улыбнувшись, говорю:

– Ну, если вы понимаете, тогда знаете, что мне сейчас необходимо себя чем-то занять.

– Это верно, – соглашается домработница. – Тогда вам лучше перебрать свои вещи – шкаф я не открывала, но помню, что он нуждается в хорошей встряске! – она подмигивает мне и оправляет фартук с множеством кармашков. – Я тут уже закончила.

Улыбаюсь ей, встаю, иду к шкафу… Вытаскиваю свои наряды – их действительно стоит перебрать, пересортировать, пересмотреть. Раскладываю всё своё богатство на кровати. Хорошее занятие придумала для меня Татьяна Евгеньевна. Это изрядно отвлечёт меня от мыслей о том, как там сейчас Кирилл. И о том, что мне пришлось пережить в последние дни. Не буду изводить себя. Отвлекусь.

Домработница собирает свои инструменты – щётки-тряпки – и идёт к двери.

Но я уже не замечаю её, погрузившись в мир вещей. За каждой ведь – история.

…Вот в этом светло-зелёном струящемся платье я красовалась на последнем приёме, который устраивал отец Кирилла в честь своего дня рождения. Именно оттуда были те фотографии в закрытом аккаунте Инстаграм, что таскала Марта для визуализации своих персонажей. Личное я в открытый доступ не выставляю.

Вспоминаю Марту – прикладываю руку к сердцу: никакого отклика! А ведь мы дружили ещё со школы. Потом в педколледж вместе поступили. И вот теперь моё сердце молчит при воспоминании о некогда задушевной подруге. Наверняка в тот день Марта мне активно названивала, так что Быка стоит поблагодарить за разбитый телефон.

Теперь у меня новый номер и новая жизнь. Без Марты.

Встряхиваю платье, расправляю на плечиках, возвращаю в шкаф.

А вот этот строгий костюм я приобрела на открытие магазина… Эх, что-то не принёс он мне удачи…

Так перебираю – вещь за вещью, историю за историей. Раскладываю стопочками, развешиваю, убираю в ящики…

И вот на кровати остаётся элегантный шарф из натурального японского шёлка, расписанный вручную. Беру его, пропускаю полотно между пальцев – ощущение прохладной ткани приятно холодит. Это – подарок Кирилла мне на двадцатилетие. У одного из его сослуживцев – Тимура Северина по кличке «Гепард» – родственники в Японии. И Кирилл специально заказал ему этот шарф для меня.

По бледно-голубому полотну разлетаются цветы сакуры: будто свежий весенний ветер мазнул бело-розовыми лепестками по лазури неба. И вязь иероглифов будто шепчет: «Ханами[1] – радость сердца».

– Ты – радость моего сердца, – сказал Кирилл, преподнеся мне этот подарок.

Прижимаю шарф к щеке, прикрываю глаза…

Его история, ах… До сих пор – при воспоминании – заливаюсь краской. Это случилось совсем недавно. Чуть больше недели назад.

То был первый и единственный раз, когда Кирилл сорвался, выпустил свою тьму, ослабил поводки у внутренних демонов и утащил меня во мрак…

И то было будоражащее падение.

____________________________

[1] Ханами – японский праздник любования сакурой.

… Кирилл хорошо обеспечен и, выйдя за него, мне не пришлось впрягаться в домашнее хозяйство – готовить, стирать, убирать. Для этого у нас есть целый штат специалистов. В этом плане моя жизнь, по сравнению с родительским домом, не сильно изменилась.

Единственное, о чём меня попросил Кирилл, после того, как мы вернулись с Сейшел, «присматривать за домашним хозяйством, вникать в проблемы». Он вручил мне карточку с солидной суммой на «необходимые расходы». Я лишь фыркнула – больно мне надо вникать! У меня были проблемы поважнее: я поступила учиться во флористическую студию! Зачем мне нужно это занудное хозяйство?

Поэтому когда наша экономка, Раиса Федосеевна, взяла все заботы на себя, а мне сказала:

– Дарина, живите, как жили. Я обо всём позабочусь.

Я вздохнула с облегчением и радостно перевалила на неё все обязанности. Уж что-что – а руководить она умеет: персонал по струнке ходит!

Муж не особенно контролировал моё хозяйствование – не до того ему было: пропадал неделями, мог сорваться ночью на срочный звонок, часто задерживался где-то за полночь.

Меня не очень интересовало, где он и что с ним происходит в это время. Правда, иногда, когда возвращаясь из командировок, он выглядел уставшим, измученным и бледным, совесть немного мучила меня. И я ластилась к нему нежной кошечкой.

Кириллу, как правило, этого хватало. И он лишь изредка мягко пенял мне:

– Дарушка, тебе стоило бы побольше времени уделять нашему дому. Возможно, менять здесь что-то под себя. Вить гнёздышко.

Я лишь хмыкала в ответ на такие заявления: какое гнёздышко? У нас и семьи-то нормальной нет! Он меня тиранит, я его едва терплю! Зачем этот фарс?!

И снова уносилась по своим делам – закупать цветы для заказов, бродить по магазинам или просто тусоваться с Мартой.

За два года у нас с Кириллом не случилось ни одного скандала из-за моих бесхозяйственности и равнодушия к семейной жизни.

– Твоё спокойствие мне важнее, – обычно говорил он, спуская на тормозах мой очередной прокол.

… но в тот день я переступила черту.

Я забыла, что у Кирилла день рождения. Ему исполнялось тридцать три. И он хотел отметить эту дату только со мной. Уезжая, предупредил, что вернётся домой пораньше. Наверное, чтобы я успела приготовить ему сюрприз.

А я – забыла.

Как только дверь за ним закрылась, позвонила Марта и завопила:

– Ты помнишь, что сегодня за день?

– А что сегодня за день? – чуть передразнила я, потягиваясь в постели.

– У меня же презентация! – многозначительно заявила Марта. – Встреча с читателями! И моя лучшая подруга должна быть рядом со мной в такой день!

Вот чёрт! Я и впрямь забыла! Гадский К.о.Т.э. совсем запудрил мне голову какой-то ерундой! Кажется, говорил что-то про какую-то дату… На краю сознания вертелись одинаковые цифры, но я отгоняла их, как назойливых мух.

Из-за него чуть самое важное не забыла!

Поэтому я пулей вылетела из постели.

– Конечно, буду. Даже не сомневайся! – заверила её.

– Значит, жду тебя в магазине «Читай-листай», который в центре. К одиннадцати.

На том и договорились.

У меня было ещё было время – и душ принять, и придумать, как поэффектнее нарядиться, раз я подруга изданной теперь писательницы, и даже смастерить для неё милую подарочную корзинку с её любимыми розами Дэвида Остина – хорошо, что у меня остались в холодильнике от последнего свадебного оформления.

А в качестве наряда по такому случаю выбрала хлопковый голубой сарафан с кружевной отделкой, вязаную кофту-сетку и, как аксессуар, шёлковый шарф с летящими цветами сакуры – он отлично дополнял образ.

В общем, без пяти одиннадцать я уже входила в двери головного магазина сети «Читай-листай».

В центральном зале огромного книжного стоял столик, за которым и расположилась Марта. А вокруг неё – стопки книг и толпы восторженных читательниц. Мартина «Невольница для негодяя» взлетела в топ в первую же неделю выкладки, а концу – набрала около двух миллионов просмотров и несколько десятков тысяч библиотек. Из издательства ей написали сами.

Я неимоверно гордилась подругой: Марте всего-то двадцать два – а у неё уже изданная книга!

Поставила на стол корзинку, расцеловала в обе щеки эту рыжую бестию, которая сияла сейчас, как новенький пятак, раздавая автографы налево и направо. И пусть книгу её я и считала полной хренью, но не радоваться за Марту не могла.

После презентации и интервью сразу для трёх местных телеканалов, мы с наиболее верными фанатками отправились в кафе.

Было уже три часа дня, у меня нещадно звонил телефон – назойливость Кирилла раздражала меня, я отбивала звонок за звонком. И несказанно обрадовалась, когда увидела, что батарейка уже на последнем издыхании. Вскоре, телефон мигнул мне на прощение и торжественно помер. Вот и славно. Просить зарядку всё равно не собиралась – так даже лучше. Всем потом перезвоню сама.

После кафе мы переместились в караоке-бар, который держала кузина Марты.

Мы очень мило отрывались девичьим коллективом, костерили мужиков, обсуждали литературные тренды и пили лёгкие коктейли – напиваться никто не стремился. Я так и вовсе не выношу алкоголь. Впрочем, нам не требовались искусственные увеселители – и без них общение шло непринуждённо, весело, бесшабашно. Время летело незаметно. Когда я, порядком устав от танцев и развлечений, решила вызвать такси, – наступила полночь.

Пришлось воспользоваться Мартиным телефоном, мой, к тому времени, уже несколько часов «отдыхал».

Домой я вошла, напевая песенку, которую мы с девчонками весь вечер орали в караоке…

Но вся моя весёлость просто разлетелась вдребезги, напоровшись на острые льдины в серо-синих глазах.

Кирилл сидел на нижней ступеньке лестницы. Рубашка была небрежно выправлена, рукава закатаны, волосы взъерошены. Рядом с ним лежал телефон, и стояла изрядно опустошённая бутылка виски.

Кирилл пил виски!

Прямо из бутылки!

Вот только глаза – совершенно трезвые и очень злые. Да что с ним такое?!

А Кирилл ещё и в ладоши похлопал.

– Умница, Дарина! – максимально ехидно произнёс он, буквально прожигая меня взглядом. – Сюрприз удался!

– О чём ты? – взвилась.

Признаться, я очень устала и собиралась как можно скорее лечь спать. Мне было совсем не до препирательств с благоверным. Но пройти мимо него наверх никак не получалось.

А Кирилл продолжил окунать меня в ледяную прорубь своего недовольства:

– О ста двадцати звонках тебе, друзьям, знакомым, одногруппникам. Потом – по моргам, больницам и полицейским участкам!

– А это ещё зачем? – возмутилась: ищет меня в полиции, будто я преступница какая-то!

– Затем, что у тебя телефон не отвечал. Твои родители и друзья понятия не имели, где ты. Прислуге ты не отчитываешься. Что я должен был думать?

Ишь ты! Почти рычит! Будто нарочно заводит меня.

– А о том, что я просто ушла гулять с Мартой, ты подумать не мог? – кинула зло.

– Ах, с Мартой! – как-то подозрительно нежно произнёс Кирилл, щуря глаза. – С этой… ¬– он, видимо, пытался подобрать эпитет погаже, но я не позволила ему этого сделать, перебив:

– Не смей оскорблять мою лучшую подругу!

– Конечно! Как можно! – продолжил ехидничать Кирилл. – Она же и её дела важнее, чем день рождения твоего мужа!

Я сжала кулаки: какой же меркантильный гад! Подумаешь, день рождения! Даже дата некруглая!

Гордо вскинула голову, смерила его презрительным взглядом – благо, сейчас, когда Кирилл сидел на ступеньке, я могла смотреть на него сверху вниз ¬¬– и заявила, со всем холодом, на который была способна:

– Если тебе не нравится такая жена – можешь вернуть меня родителям. Я тебя не заставляла на мне жениться. Это ты принудил меня…

Готовилась произнести длинную гневную тираду, высказав ему всё, что во мне накопилось за эти два года, но мне не дали произнести больше не слова.

Кирилл молниеносно кинулся вперёд и схватил меня…

Он бесцеремонно, как варвар свою добычу, закинул меня на плечо и потащил в нашу спальню.

Я орала, брыкалась, колотила его кулаками по спине. Но все мои усилия не имели успеха – где мне справиться с таким верзилой?

– Тиран! Насильник! Чудовище! – кричала я, грозя перебудить весь дом.

Только мне всё равно. Пусть знают! Во мне клокотала просто жуткая ненависть: как он смеет так грубо со мной обращаться?

– Я жаловаться буду! Я тебя во всех соцсетях пропесочу!

Ответом мне были или молчание или презрительные смешки.

В спальне он швырнул меня на кровать, навалился сверху, вжимая мои запястья в подушку, и впился в губы каким-то диким поцелуем.

Я дёргалась, пыталась его оттолкнуть, елозила, но, похоже, распаляла ещё больше.

– Тиран, говоришь, – прохрипел он, отрываясь от моих губ. – Чудовище. Ну что ж, моя принцесса, мне нравится соответствовать твоим запросам.

В его глазах клубился концентрированный мрак, а губы кривила ехидная усмешка.

Он вздёрнул меня, как тряпичную куклу, стащил с меня кофту-сетку и швырнул её прочь. Мой любимый голубой сарафан просто разодрал в клочья. Я пыталась сопротивляться, вырываться, прикрыться обрывками одежды.

Но он не позволял мне.

Злые поцелуи-укусы клеймили моё тело, всё ниже и ниже, погружая во тьму.

И со мной творилось что-то непонятное: несмотря на колючую ненависть, поднималась волна жгучего желания. Страх мешался с предвкушением. По моим щекам текли слёзы, которые Кирилл ласково вытирал, продолжая раздевать меня.

Вскоре на мне ничего не осталось, кроме шёлкового шарфика.

А мрак в глазах ненавистного мужа сменился адским пламенем – казалось, там, где его взгляд проходился по моей коже, оставались ожоги.

Кирилл ухмыльнулся – коварно и плотоядно:

– Какой чудесный подарочек с нарядным бантиком, – и потянул шарф за концы.

Я замерла, даже перестав плакать. Таким необычным было новое ощущение – прохладная ткань скользила по разгорячённому телу. Словно змейка ползла по плечам, задевала грудь, скользила на живот…

Нарочито медленно.

Заставляя почти не дышать.

И…невероятно соблазнительно, очень волнующе, будражаще…

Затем Кирилл вновь наклонился и поцеловал меня. Но уже по-другому – чувственно, призывно, увлекая к черте удовольствия.

Я вскинула руки, чтобы запустить пальцы в его волосы, но он перехватил мои запястья.

– Нет уж, – сказал строго, – сегодня мой день рождения. И я решаю, как мне играть с моим подарком.

В этот раз он бережно опустил меня на подушки. Затем провел языком от локтя до ладони сначала одной руки, потом другой.

К тому времени я уже перестала биться, дёргаться, сопротивляться. Сладкая истома окутала меня. А прикосновения языка к чувствительной коже посылали в кровь огненные импульсы.

Прохладная ткань скользнула по запястьям, соединяя их и поднимая вверх – концы шарфа Кирилл обмотал вокруг столбиков в изголовье кровати.

Теперь я была полностью в его власти – связанная, обнажённая, беспомощная.

Он мог делать со мной всё, что угодно, – именно это обещание и читалось в его грозовых глазах. Оно одновременно пугало и будоражило. Полюбовавшись на меня немного, Кирилл потянулся к тумбочке и взял какой-то предмет.

То был бокал виски, в котором купались кубики льда.

Кирилл выловил один из них, а бокал вернул на тумбочку.

Затем наклонился ко мне и каким-то маньяческим тоном прошептал на ухо:

– Некоторые сладости лучше употреблять охлаждёнными.

А потом лёд коснулся моей шеи и пополз вниз…

За ним следовали горячие губы.

От яркого контраста меня буквально потряхивало, дыханье сбивалось, я жалобно хныкала…

– Пожалуйста… пожалуйста… – бормотала я, выпрашивая сама не зная чего…

– Нет! – отрезал Кирилл. – Никакой пощады! Сегодня я решаю, что и когда тебе можно, а что – нельзя.

А кубик льда тем временем скользил всё ниже – прошёлся по ключицам, описал ареолы сосков, задел сами соски, из-за чего они тут же затвердели.

Я издавала нечленораздельные звуки, елозила, натягивала путы.

Яркие, острые, невероятные ощущения сводили с ума.

Кубик нырнул в пупок, из-за чего я всхлипнула особенно громко.

И…

Между ног у меня уже пылало. Когда лёд коснулся там – с моих губ сорвался вскрик.

Но в голос я закричала, когда холодные пальцы вместе с остатком льда проникли в меня – резко, толчком, жестко. Капельки виски, оставшиеся на них, жглись, кололись, щипали…

Глаза распахнулись, спина выгнулась дугой, шарф, стягивающий мои запястья, натянулся и впился в кожу…

Пальцы начали двигаться во мне, – грубо, бесцеремонно, яростно, – а жадные губы пленили мои, увлекая в собственнический поцелуй.

Я задыхалась, захлёбывалась стонами, сходила с ума.

А потом Кирилл раздвинул мне ноги, так сильно, что это даже причиняло боль, и резко ворвался в меня – на всю длину, до упора, до всхлипа…

Впервые он брал меня, не считаясь со мной, так, как хотелось ему, – зло и жёстко. Насаживая на себя размашисто и не церемонясь.

Пил мои крики.

Слизывал капельки пота с остатками виски…

Но пьянели мы вместе. Так же вместе сорвались и рухнули за грань…

Мрак принял нас с довольным урчанием.

В ту ночь сладкие пытки продолжались почти до утра. Кирилл по-разному связывал меня и брал в самых невероятных позах. Я потеряла счёт оргазмам и охрипла от криков.

Но самое главное – мне очень понравилось падать в ласковые объятия тьмы. Тёмные, почти запретные удовольствия дарили непередаваемые ощущения. Будто подсаживали меня на наркотик…

Засыпая, я понимала, что захочу повторения… и не получу его – Кирилл не любит выпускать наружу свою тьму.

Проснувшись, я получила тому подтверждение – лишь целомудренный поцелуй в лоб. И встретилась с полным тревоги взглядом.

– Как ты себя чувствуешь? – обеспокоенно спросил Кирилл.

– Сносно, – хмыкнула я. Это был не тот вопрос, который я желала услышать. Ведь он видел, что я засыпала удовлетворённой.

Он не стал уточнять, а я – поплелась в ванну, где, за шумом воды, спрятала слёзы разочарования и злости.

В тот день я возненавидела его по-настоящему. И особенно сильно за то, что я никому не смогу рассказать о причине своей ненависти. О том, что меня поманили неведомой доселе сладостью, подсадили на неё и больше давать не собирались.

А когда вышла из ванной – появился ещё повод для обид и раздражения: Кирилл ковырялся в моём телефоне.

– Что ты делаешь? – возмутилась я.

Быть грозной в одно только полотенце сложновато.

Муж окинул меня нечитаемым взглядом и хмыкнул:

– Облегчаю жизнь тебе и себе. Поставил одну программу, которая позволит мне отслеживать твои передвижения, даже если телефон выключен. А тебе – послать сигнал SOS в случае опасности.

– То есть, – я задыхалась от наглости, – ты собираешься контролировать каждый мой шаг.

– Да, – не стесняясь, признался он, – и ты потом мне ещё и «спасибо» скажешь.

Я фыркнула:

– Никогда!

Он улыбнулся:

– Никогда не говори «никогда», – чмокнул в щёку и ушёл.

…теперь я лежу, смотрю в потолок и шепчу:

– Спасибо-спасибо-спасибо… И за ту программу. И за то, что ты вообще случился в моей жизни.

Потом прикрываю глаза и представляю Кирилла – всяким: нежным и суровым, трепетным и страстным. Моим. Самым лучшим. Желанным.

Руки начинают путешествие по телу – задевают соски, ползут по животу, ниже и ниже, туда, где пульсирует желание.

Дыхание сбивается.

Я так ярко представляю, как вместо моих рук кожи касаются ладони мужа – чуть шершавые, твердые, горячие.

С губ срывается стон.

Кирилл… Как же я хочу тебя…

Пальцы тянут вверх юбку, и я касаюсь линии трусиков… Скольжу по краю кружева, дразню себя, играю.

Вспоминаю, как провожала сегодня Кирилла – холод звезд на погонах под пальцами, грубая ткань формы, а потом – шелк волос…

Ах!

Любимый…

Горю…

Таю…

Отодвигаю край трусиков и касаюсь пальцами губок, трогаю клитор. Меня прошивает электрической волной, я выгибаюсь с гортанным стоном.

А потом…

Мой рот накрывают горячие губы, а мужские пальцы проникают внутрь вместе с моими, сразу задавая жёсткий лихорадочный темп…

– Сладкая шалунья, – шепчет на ухо Кирилл, прикусывая мочку. – Признавайся, о ком ты думала?

– О тебе… – выдыхаю.

Кирилл убирает пальцы, отпуская мои, и я тут же цепляюсь за плечи, ощущая холод погон.

О, боже! Он в форме, как в моей эротической фантазии.

– Ты реален? – шепчу я, целую его щеку, опускаясь на шею.

– Более чем… – отзывается он, кутая меня в бархат своего голоса.

Потом чуть отстраняется и подхватывает шарфик, пропуская его между пальцев.

– Ждала меня?

– Да.

– Хочешь, чтобы я снова связал тебя?

– Да, – выдыхаю, чувствуя, как внутри всё скручивает от предвкушения. – Хочу быть твоей… В твоей власти… Всегда…

– Выполнять твои желания, любовь моя, – говорит он, – высшее наслаждение для меня.

И прохладный шёлк снова скользит по моим запястьям.

Сегодня мы вновь оба даём разгуляться нашей внутренней тьме, открывая друг другу эти тайники, больше не стесняясь и ничего не пряча…

Утром просыпаюсь вновь одна, но счастливая, как сытая кошка. Сладко потягиваюсь, чувствуя, как одеяло соскальзывает вниз, обнажая меня.

К телу тут же прикипает горячий взгляд, ощутимый, как прикосновение.

Кирилл сидит на подоконнике и беззастенчиво рассматривает меня.

Выбираюсь из постели, позволяя длинным волосам рассыпаться по плечам, создавая для меня подобие одежды, единственное прикрытие.

И иду к мужу.

Ещё полусонная, томная, с прикрытыми глазами.

Меня тут же сгребают в охапку, осыпают поцелуями, дразнят жадными прикосновениями.

– Тебе нельзя ходить босиком, – говорит он, чуть отстраняясь и заглядывая мне в лицо.

– Тут же ковёр, – вяло сопротивляюсь я, поудобнее устраиваясь в кольце рук.

– Всё равно нельзя, – не унимается муж.

– Великий запретитель и тиран, – вредничаю я.

Он усмехается мне в волосы:

– Ещё какой. И это я только начал тебя тиранить, – он, наконец, выпускает меня из объятий и встаёт с подоконника. – Сейчас ты оденешься, мы позавтракаем и поедем смотреть…сюрприз.

– Что за сюрприз? – я тянусь к мужу вновь, потому что без его рук на своём теле, без его губ и дыхания, чувствую себя бесконечно одинокой.

– Узнаешь, – отступает он, заставляя меня разочаровано хныкнуть. – Одевайся, жду тебя в столовой.

Вот же!.. Даже кулаки сжимаю – так зла!

Он оглядывается на пороге, смотрит немного виновато:

– Если останусь – мы неделю из постели не вылезем.

Хм… А может я не против?

Только он всё равно уходит.

Я быстро принимаю ванну, одеваюсь в строгие серые брючки и офисную блузку. К наряду очень идут те прелестные светло-серые туфельки, которые Кирилл подарил мне два года назад.

Волосы заплетаю в косу и обвожу венком вокруг головы. Знаю, мне очень идёт эта причёска.

Спускаюсь вниз, в столовую, где уже накрыт лёгкий завтрак на двоих.

Кирилл помогает мне сесть, я тянусь и целую его. С тревогой смотрю в любимое лицо и спрашиваю:

– Как всё прошло вчера? – спрашиваю, ковыряя салат.

– Видишь же – я с тобой, – отсекает он дальнейшие попытки расспросов.

Вздыхаю, но понимаю, что он и меня расстраивать не хочет и попросту не имеет права рассказывать о некоторых обстоятельствах своей службы. Поэтому перевожу разговор в другое русло:

– Нас бабушка в гости ждёт на выходные.

Кирилл улыбается:

– Здорово! Я скучаю по Зое Яковлевне и её пирожкам!

Дальше завтрак проходит у нас в непринужденной болтовне ни о чём. Вернее, о Марте, её романах, о том, что я ей наговорила, и о том, как она таскала фотографии.

Кирилл хмурится, но лишь ненадолго, а потом говорит:

– Пусть живёт.

Я смеюсь: действительно, пусть. Тратить на неё драгоценное время, силы и нервы точно не стоит, они мне понадобятся совсем скоро для куда более важных событий.

После завтрака мы спускаемся вниз и идём к машине. У Кирилла – несколько автомобилей, на разные случаи жизни. Сегодня у нас Audi Q7 – черная махина. Видимо, предстоит какая-то значимая встреча.

Когда я оказываюсь на пассажирском сидении (кстати, надо узнать, как там мой «Жучок»?), а Кирилл садится за руль, то, пока машина прогревается, он поворачивается ко мне и достаёт из «бардачка» чёрную повязку.

– Дарушка, чтобы сюрприз был полным, надо завязать твои прелестные глазки.

Я судорожно ловлю ртом воздух, не зная, что сказать. Но добиваюсь лишь того, что меня жадно целуют.

Оторвавшись от моих губ, Кирилл произносит:

– Доверься мне, любимая.

Я киваю, поворачиваюсь к нему спиной и позволяю завязать мне глаза.

Теперь я не знаю, куда мы едем. Мне остаётся лишь сосредоточиться на ощущениях: плавном покачивании большой машины, горячей ладони у меня на колене, предвкушении, от которого судорожно сжимаю бёдра.

Наконец, мы останавливаемся, Кирилл открывает дверь, отстёгивает ремень безопасности и берёт меня на руки.

Теплое солнце последних летних дней ласково касается лица, ветер играет волосами.

Я считаю шаги.

Всего двадцать, до того, как мои ноги вновь обретают твёрдую почву, муж снимает повязку, и… я ахаю.

Передо мной сверкает витринами салон «Цветы от Дарины». Именно такой, о каком я мечтала когда-то.

– Магазин! Кирилл! – я аж попрыгиваю на месте.

– Не спеши благодарить, – коварно улыбается он, – всё это – с корыстными целями: так легче контролировать тебя, чем когда ты носишься по заказам.

– Да-да, спасибо! – висну у него на шее, счастливая до невозможности.

Он ласково целует, потом берёт за руку:

– Один я бы не стравился. Идём, тебя уже ждут.

Мы входим в просторный салон, и я замираю, восхищённая продуманностью каждой мелочи, каждой детали. Холодильник наполнен именно теми цветами и растениями, которые я бы выбрала сама. Стол флориста – идеален. Наборы лент, корзинок, инструментов. Всё-всё, чтобы работа приносила радость и удовольствием.

– Здравствуй, доченька, – слышу я мягкий голос отца. Он подходит и обнимает меня: – Прости, что так долго принимал твой выбор. Но надеюсь теперь смогу реабилитироваться в твоих глазах?

Обнимаю в ответ и прощаю, конечно же. За всё. А за то, что на замужестве настоял, ещё и благодарю.

А вот и мама – продуманный подход и красивый дизайн: это её вклад.

Люди, которых я люблю, постарались для меня.

– Пусть твой бизнес процветает, доченька, – говорит мама, целуя меня. – Как цветёшь и ты у меня.

Я обнимаю за талию мужа, смотрю на него снизу вверх и произношу:

– Это всё потому, что я научилась любить. И у меня был хороший учитель.

И мир вокруг становится светлее.

Эпилог

…судебное разбирательство над Вазиром Алиевым оказалось удивительно быстрым – подельники один за другим добавляли эпизоды в и без того пухлое дело. В общем, набралось за Зверем грехов на солидный такой срок.

Отец подключил все связи, и я из толстой папки исчезла вообще. За меня Вазира наказали лично. Этого достаточно. Да и я сама не хотела как-то фигурировать в таком деле, мелькать в прессе, ощущать сочувствующие взгляды в спину.

Меня нет. А на нет и суда «нет».

Зато настоящей звездой стал Сергей Доронин. Вот кто, похоже, нашёл себя в этой грязной истории. Теперь скачет по ток-шоу – как нашим местным, так и по федеральным – и рассказывает, что это они с Наташей вывели на чистую воду банду Зверя. Мол, устроили «ловлю на живца». А если, по сути так и есть, – то пусть так и будет. Хорошо уже то, что они с женой не впутывают в свою историю меня…

У меня есть заботы поважнее – например, подобрать персонал в магазин. И это оказывается не так-то просто. Похоже, я от Кирилла заразилась перфекционизмом, и теперь перебираю кандидатами. Обычно, после небольшого собеседования я, как бы ни было тяжело, отказываю соискателям.

Но в тот день случается чудо – «музыка ветра», которую я разместила над дверью, сообщает мне о новом посетителе.

Выхожу встречать.

На пороге – девушка примерно моих лет. Хрупкая, как тростинка, под стать мне. Вот только волосы у неё – темнее ночи, а глаза – то ли чёрные до синевы, то ли синие до черноты, громадные, утопающие в невероятно длинных ресницах. Она красива, как сказочная восточная принцесса.

Не удивлюсь, если её зовут Жасмин.

– Гульназ, – протягивает она мне узкую ладошку с ухоженными ногтями, – Ал… – она запинается; понимаю – волнение, подбадриваю её улыбкой, и она, наконец, договаривает: – Ахметова.

– Почему вы думаете, что подходите нам? – задаю стандартный вопрос.

Она пожимает плечами:

– Говорят, в моих руках оживают цветы.

У неё мягкий акцент, и изящный облик – несмотря на трикотажную кофточку с длинным рукавом, юбку в пол и небольшую косынку, выглядит она вполне стильно, а вовсе не старомодно.

Мне бы хотелось, чтобы в моём салоне работала такая сотрудница.

– Хорошо, давайте проверим ваши навыки, – говорю я.

Гульназ немного смущается:

– Во флористике я – любитель. Просто по образованию биолог, поэтому, наверное, чувствую растения.

– Ничего, умения придут со временем, – важно говорю я и открываю холодильник. – Соберите букет.

– Для кого? – интересуется, и кукольное личико становится серьёзным.

– Для себя.

Она кивает и начинает отбирать цветы: алые, как кровь розы, тяжёлые одноголовые бордовые хризантемы, похожие на бабочек лилово-красные орхидеи…

Букет выходит элегантный, строгий и, при этом, вызывающе яркий.

Его забирают, едва Гульназ успевает завести последний стебель в спираль[1].

Женщина-покупатель захлёбывается восторгом:

– Это именно то, что я искала! – и рассчитывается, не прося скидок и поблажек.

Когда дверь за ней закрывается, я протягиваю Гульназ руку и произношу максимально официальным тоном, хотя самой хочется прыгать на месте:

– Добро пожаловать в «Цветы от Дарины».

Гульназ тепло улыбается.

Похоже, судьба решила подарить мне новую подругу – вместо Марты…

…и вот мы, наконец, едем к бабушке Зое. Позже, чем обещали, но едем.

Она встречает нас у калитки – чуть пошатнувшейся, в облезлой зелёной краске. На бабуле – растянутая футболка «Спартак – чемпион!» и тёртые, перепачканные землёй джинсы.

– Я тут в саду вожусь. Тебе, Даринка, цветов нарастила – у вас в городе таких не найдёшь.

У бабушки Зои короткая стрижка-«ёжик», чуть грубоватый голос и очень молодые васильково-синие глаза, которые достаются всем девочкам нашего рода – маме, мне.

Она ведёт нас в дом, не переставая рассказывать: про своих наглых откормленных котов – Барсика, Ваську и Пуню, про соседку бабу Дусю, про то, как уродилась в этом году красная смородина.

А я почти не слушаю её, я держу Кирилла за руку и погружаюсь в детство – в его звуки, запаха, ощущения.

Каждое лето я приезжала в этот домик у тихой речушки.

Люблю тут всё до дрожи.

А особенно – бабулю.

Она лукаво подмигивает Кириллу, чуть тыкает меня в бок, и мы все дружно смеёмся…

Потом мы пьём просто невероятный ягодно-травяной чай с вкуснейшими бабушкиными пирожками.

Она сидит напротив, подперев щёку рукой, и с умилением и нежностью смотрит на нас.

После обеда я тяну Кирилла на луг. Восхитительный медвяный запах разнотравья кружит голову.

Я охапками рву цветы и плету венки – себе и мужу. И мы венчаемся здесь – перед невозможно синим небом, сочными травами, журчащим ручьём.

Перед всей природой.

Перед целым миром, как венчались когда-то под звёздами.

И когда Кирилл опускает меня на траву, то я, глядя ему через плечо, туда, где по голубой глади величаво плывут облака, вижу личики двух ангелочков.

Несколько секунд они смотрят на меня, подмигивают, берутся за руки и прыгают вниз…

И в тот же миг я задыхаюсь от счастья, понимая, что внутри меня свершилось древнее и прекрасное таинство…

_________________________________

[1] Имеется в виду спиральная техника сборки букетов.

Конец