Чужие

Но мама упорно не верила.

Она не верила врачам, когда водила меня, маленькую, к ним. Нет, я ничем не болела. Ничем таким. И лечила она меня исключительно сама, предварительно пройдя со мной обследование и возмущенно все отвергнув. Не знаю, может, поэтому я сегодня такая здоровая, а может, наоборот, была бы здоровей, если бы не это.

Да. Я лежала у нее — не на Карла Маркса, этой квартиры тогда еще не было, а в той ее квартирке на диване. Лежала точно так, как тогда, еще раньше. То, что раньше, то было в нашей старой, их с отцом, квартире. Он поздно приезжал домой, она сама всегда после работы забирала меня из садика, опаздывала, задерживалась. Бывало так, что я не дотягивала до ужина и засыпала на диване.

И вот я вспоминаю, как после, лежа на диване с опустевшим животом, который даже толком и потолстеть-то не успел, я судорожно рыдала и вспоминала, как, маленькая, тиранила ее, маму, как терроризировала ее своими пробуждениями после тех засыпаний. Как ревела:

«Мама! Почитай мне сказку, мама! Мама! Ты ОБЕЩАЛА!!!»

«Да я же, солнышко… Я ж только — переодеться… После улицы. А потом прихожу — а ты спишь. А я тебя: «Катя… Катюш…» А ты уснула. Я тебя — и в носик поцеловать… и за ручку тронуть… я ты лежишь и сла-а-адко спишь…»

И мать заискивающе глядела мне в глаза, будто прощения просила, а я прощала милостиво только, если она действительно садилась читать, а кругом — хоть дым коромыслом.

В общем, не была я ребенком-кровопийцей, а была тинэйджером — да что там. Какие там эксцессы, какое бунтарство — тогда был только Миха, и мать на него нарадоваться не могла. А потом нарадовалась. Вдоволь.

Нет, ни при чем он, я ж ей говорила. А что изменил… да. Измена — это у нас в семье больной вопрос, но отцу своему я не судья. И вижу его редко потому, что… работает он много. До сих пор, невзирая на вирусные кризисы. Но — вижу. И мама этому рада.

А сейчас мне — что, заняться нечем?.. Да мало ли, думаю внезапно, свалил там один… под Новый Год… дня рожденья не дождавшись… Ведь так и знала, сколько ни корми этого волчару — все равно в лес смотрит. Он и удрал в этот лес, и опять треснул аквариум — вот ты за маму бедную и уцепилась, как тогда совсем. Забудь уж, наконец.

Что это я болтала за ерунду той по телефону?.. Да кем бы она ни была — вон, как хреново болеть. Или, когда кто-нибудь близкий болеет. А тут еще каркает кто-то. Те мои слова, будто содранные из сценария для мыльной оперы, задним числом просвещают меня насчет… меня самой. Интересно все-таки устроен человеческий мозг. Насколько способен отрицать и отталкивать, но тут же очертя голову бросаться в отрицаемое.

Понимаю, что то был пик, кульминация того состояния, которое все это время перед самой собой отрицала. Рик… засранец, думаю. Привязалась к тебе, что ли? Да к чему там привязываться — просто секс с ним заводил и заряжал. «Приходы» ко мне, появления у меня, ночевки вместе — иллюзия: пусть я не в отношениях, но ведь и не совсем одна.

Да ладно. Все осознала и мне абсолютно не страшно. Пожалуй, теперь не страшно. У меня нет ломки и я, скорее всего, не сопьюсь.

Решаю, однако, что при всем вопиющем безвкусии собственного давешнего поведения ругать и костылять себя не буду. Будь у меня на тот момент все в порядке, я не сказала бы тогда тех слов той женщине. Мне даже не в ломы было бы позвонить ей, поздравить с Новым Годом и попутно извиниться, что едва-едва не делаю.

Нет, Рози-дорогая, не переживай, никто никого не покалечил. Так — поигрались с ним немного, попрыгали. Взрослые же оба.

Проехали, в общем.

«Как привязалась, так и отвяжусь» — думаю. Жизнь продолжается — мне ли не знать.

Окончательно прозрев насчет того, насколько глупо вела себя с мамой, пишу быстренько:

Мам Лиль, прости, что достала. Забыла, что ты совсем большая же у меня.

Ничего. Хорошо, что теперь вспомнила, — пишет она. Лучше позже, чем никогда.

Люблю мамино чувство юмора. Все-таки не только от отца оно у меня.

А ты ж спать хотела.

Хотела, да вот — пишут тут всякие. Дочки-материJ

Я рада, что моя проницательная мама смело лепит мне этот эпитет, не боясь, что я снова загружусь по поводу несостоявшихся «матерей».

Я все-таки гружусь чуть-чуть, по инерции, но ей отправляю смайлик, от которого мне самой моментально становится лучше. Легче. И может, она даже и это предвидела и специально написала так.

В самом деле, пусть теперь отдохнет. А я пойду золотых рыбок с пола собирать. Жизнь-то продолжается.

Конец первой части

Больше книг на сайте — Knigoed.net