Чужими глазами

Мы с Ричардом сидели на крыльце моего дома и любовались песчаными дюнами и заливом. Дым от его сигары клубился над нами, заставляя москитов держаться на расстоянии. Залив был нежно-зеленоватого цвета, небо – темно-синего. Приятное сочетание.

– Ты их окно в мир, – задумчиво повторил Ричард. – Ну а если ты никого не убивал? Если это тебе приснилось?

– Не приснилось. Только мальчика убил не я. Повторяю: это они. Я их окно в мир.

Ричард вздохнул:

– Ты его закопал?

– Да.

– Где, помнишь?

– Да. – Я нашарил сигарету в нагрудном кармане. Сделать это было непросто с забинтованными руками. Чесались они нестерпимо. – Если хочешь убедиться, приезжай на вездеходе. Эта штуковина, – я показал на инвалидное кресло, – по песку не проедет.

Говоря о вездеходе, я имел в виду его «фольксваген» модели 1959 года со специальными шинами. Он пользовался им, когда собирал на отмели деревянные обломки. Выйдя на пенсию и перестав заниматься делами о недвижимости в Мэриленде, он перебрался в Ки Кэролайн и принялся изготовлять деревянные скульптуры, которые зимой загонял туристам по баснословной цене.

Ричард подымил сигарой, глядя на залив.

– Это точно. Расскажи-ка еще раз, как все было.

Я вздохнул и завозился со спичками. Он забрал их у меня и помог закурить. Я сделал две глубокие затяжки. Зуд в пальцах сводил меня с ума.

– Ладно. Вчера в семь вечера я вот так же сидел здесь с сигаретой и…

– Нет, раньше, – попросил он.

– Раньше?

– Начни с полета.

Я покачал головой:

– Слушай, сколько можно. Я же больше ничего…

– Вдруг вспомнишь, – перебил он. Его лицо, все в морщинах, казалось таким же загадочным, как его скульптуры. – Именно сейчас.

– Думаешь?

– Попробуй. А потом поищем могилу.

– Могилу, – повторил я. Слово прозвучало, словно из черной ямы – черней, чем межпланетная пустыня, сквозь которую мы с Кори неслись пять лет назад. Кромешная тьма.

Под бинтами мои новые глаза силились что-то разглядеть в темноте. И сводили меня с ума этим зудом.

Нас с Кори вывел на орбиту ракетоноситель «Сатурн-16», телекомментаторы называли его не иначе как Эмпайр стейт билдинг. Да, махина, скажу я вам. Для полета ей потребовалась пусковая шахта глубиной в двести футов – в противном случае она бы разворотила половину мыса Кеннеди. Рядом с ней старенький «Сатурн-1В» показался бы игрушкой.

Мы облетели Землю, проверили бортовые системы, а затем взяли курс на Венеру. А в сенате тем временем разгорались нешуточные дебаты вокруг дополнительных ассигнований на освоение глубокого космоса, и руководство НАСА готово было на нас молиться, чтобы мы вернулись не с пустыми руками.

– Все что угодно, – говорил после третьего бокала Дон Ловингер, тайный вдохновитель программы «Зевс». – Ваш корабль нафарширован аппаратурой. Телекамеры, уникальный телескоп. Найдите нам золото или платину. А еще лучше – каких-нибудь симпатичных синих человечков, которых мы бы потом изучали, как козявок, с чувством собственного превосходства. Что угодно. Даже тень отца Гамлета сойдет для начала.

Кто бы возражал, только не мы с Кори. Но пока дальняя космическая разведка не приносила желаемых результатов. Шестьдесят восьмой: экипаж Бормана, Андреса и Ловелла, достигнув Луны, обнаружил пустой и бесприютный мир, напоминавший наши грязные песчаные пляжи. Семьдесят девятый: Маркхэн и Джекс высадились на Марсе, где не росло ничего, кроме чахлого лишайника. Миллионы, пущенные на ветер. Плюс человеческие жертвы. Педерсен с Ледекером до сих пор болтаются вокруг Солнца в результате аварии на предпоследнем «Аполлоне». Джону Дэвису тоже не повезло – осколок метеорита пробил его орбитальную обсерваторию. Нет, что ни говори, а космическая программа не приносила никакой отдачи. Похоже, не хватало только экспедиции к Венере, чтобы окончательно в этом убедиться.

Прошло шестнадцать дней – мы съели не одну банку концентратов, сыграли не одну партию в джин и успели наградить друг друга насморком, но с практической точки зрения дело шло ни шатко ни валко. На третий день мы потеряли увлажнитель воздуха, достали запасной – вот, собственно, и все «успехи». Ну а затем мы вошли в атмосферные слои Венеры. На наших глазах она превратилась из звезды в четвертак, из четвертака в хрустальный шар молочной белизны. Мы обменивались шутками с центром управления полетами, слушали записи Вагнера и «Битлз», проводили различные эксперименты в автоматическом режиме. Мы сделали две промежуточные коррекции орбиты, практически не показавшие никаких отклонений, и на девятый день полета Кори вышел в открытый космос, чтобы постучать по ДЭЗЕ, решившей вдруг забарахлить. В остальном все было в норме…

– Что это – ДЭЗА? – поинтересовался Ричард.

– Этот эксперимент провалился. НАСА делала ставку на гала-антенну: мы передавали программные команды на коротких волнах – вдруг кто-нибудь услышит? – Я почесал пальцы о брюки, но стало только хуже. – Вроде этого радиотелескопа в Западной Виргинии, который ловит сигналы из космоса. Они слушали, а мы передавали, в основном на далекие планеты – Юпитер, Сатурн, Уран. Если там и была разумная жизнь, она отсыпалась…

– В открытый космос выходил один Кори?

– Да. И если он подхватил какую-то межзвездную заразу, телеметрия ничего не показала.

– Но…

– Это все не важно, – возразил я, мрачнея. – Важно то, что происходит здесь и сейчас. Вчера они убили мальчика. Понимаешь, каково это было видеть? Тем более в этом участвовать. Его голова… разлетелась на мелкие осколки. Точно внутри разорвалась ручная граната.

– Рассказывай дальше, – попросил он.

Я невесело рассмеялся.

– Да что рассказывать?

Мы вращались вокруг планеты по эксцентрической орбите. Семьдесят шесть в апогее, двадцать три в перигее – первый виток. На втором витке орбита еще более вытянулась. За четыре витка мы хорошо ее разглядели. Сделали шестьсот снимков, а сколько метров пленки накрутили – это одному Богу известно.