Чулан

— Простите за нескромный вопрос: «Вы в этом доме давно живёте?»

— А тебе, что за дело? — спрашивавший с самого начала Борисычу не понравился.

— Понимаете, ваш дом очень старый, ему лет полтораста, не меньше. Это же деревенская изба, а сложена из кирпича. Такие дома встречаются очень редко. Кирпич наверняка самолепный, хотя это ещё проверять надо. И кладка тоже… Я думаю, дом строил не каменщик, а печник.

— Ты мне баки не заливай, — осадил говоруна Борисыч. — Какой печник его строил, никого не касается. Дом мой — и всё тут!

— Я же ни на что не претендую. Просто такие дома редко встречаются, и совсем редко бывает, чтобы человек в нём долго жил, чтобы все закоулки ему были знакомы. Вот, скажите, у вас в доме чулан есть?

— Чево?!

— Чулан. Кладовка такая. В каждом деревенском доме непременно есть кладовка. Только у одних отгорожена часть сеней, там получается холодная кладовка, а если отгорожена часть избы, то будет чулан или, как порой говорят, тёплый кут. Вот я и хотел посмотреть, как это у вас устроено.

— Ах, вот оно как! — Борисыч догадливо заулыбался. — А тебя мама в детстве учила, что воровать нехорошо?

Любопытствующий гражданин был настолько шокирован, что не нашёлся, что сказать, лишь пробормотал растерянно:

— Но ведь я ничего такого не сказал… Я только хотел чулан посмотреть и, если он исправен, научить им пользоваться.

— Ага! — радостно подхватил Борисыч. — Вот о таких, как ты каждый день по телевизору предупреждают. Приходит с виду приличный человек и представляется: я, мол, социальный работник или сотрудник из горэнерго, счётчик проверять пришёл. Его в дом пустишь, а потом — глядь! — пенсии-то и нету, скомуниздили.

Вот уж чего не ожидал любознательный краевед! После подобной встречи оставалось только развернуться и уйти, но шок был таким неожиданным, что краевед принялся объясняться.

— Понимаете, в старых домах, таких, как ваш, в чуланах бывают две двери…

— Ты говори, да не заговаривайся. На хрена в чулане двойную дверь ставить?

— Да не двойную дверь, а там, из чулана есть второй выход.

— Ты вовсе сказанул! Куда выход? На улицу, что ли? Там внешняя стена!

— Вот именно! С проулка подойдёшь, не увидишь ничего кроме голой стены, а со стороны чулана — дверь. И если через неё пройти, то можно очутиться в самых удивительных местах. Дальние страны, далёкое прошлое, вовсе сказочные миры, о каких только в книгах читал…

— Красиво врёшь. Ври дальше.

— Не вру я! Есть дверь, только её не каждый видит, даже если он в этом доме родился. Это же чулан, у людей там обычно всё барахлом завалено, а то шкаф к стене приставлен, или, пуще того, приколотят полки, чтобы ненужные вещи складывать. В результате, дверь проявиться не может.

— А сам ты откуда про вторую дверь знаешь?

— Так я жил в таком доме. Меня родители, когда наказать хотели, запирали в чулане. Там я вторую дверь и нашёл. Куда я только не путешествовал через эту дверь!

— И чего бросил, не остался при этаком чуде? — Борисыч выспрашивал придирчиво, словно допрос проводил.

— В армию забрали, — пояснил прохожий, — а когда я вернулся, дом уже сломали. Наш посёлок совсем рядом с городом располагался и попал под район застройки. Дом можно было спасти, он старинный и стоял бы ещё двести лет, так объявить ёго памятником народного творчества и сохранить, но никому это оказалось не нужно, и дом, которому сноса не было, попал под снос. Позарились родители на городскую квартиру со всеми удобствами.

— Городская квартира со всеми удобствами, это хорошо, — произнёс Борисыч как бы сам себе. — А то, когда удобства во дворе, зимой жопень можно простудить.

Затем он произнёс не то, чтобы громко, но явно адресуясь к собеседнику:

— Отняли у малыша игрушку, и теперь ты хочешь её вернуть, прихватизиовав мой дом…

— Ни в коем случае! Это ваш дом, и, если в нём есть чулан со второй дверью, то это ваша дверь. Её никто не сможет увидеть и отворить, кроме вас.

— Что же, — с долей злорадства произнёс Борисыч, — могу тебя порадовать. Тёплый чулан в доме есть, и второй выход из него тоже есть, только не через стену, а вниз, я сам его в полу прорубал, когда устраивал в бывшем чулане туалет, а по-научному — сральник. И попасть через этот выход можно только в выгребную яму.

— Что же вы так? — страдальчески закричал искатель чуланов. — Ведь всё испортили! Через сортир входа в волшебную страну не бывает. Если уж так неймётся, поставили бы в уголочке, при входе в избу, биотуалет, трубу вывели бы во двор в септик. И чисто, и тепло, и ничего не попортили бы. А так, вентиляция из чулана на кухню идёт. Ведь воняет!

— Своё говно не воняет! — отрезал Борисыч. — А тебя я в свой сральник не пущу, чтобы не воняло. Так что можешь идти, искать себе какой-нибудь другой чулан.

— Эх! — признавая поражение, вздохнул неудачник, и, не сказав ничего более, поплёлся прочь.

— Ишь, прыткий какой! — проворчал вслед Борисыч. — Чулан ему подавай. А не жирно будет?

Обычно, заходя домой, Борисыч просто захлопывал дверь, которая сама запиралась на щёлкнувший французский замок, но на этот раз Борисыч поставил замок на собачку, а кроме того, заложил дверь прадедовским кованым крюком, который фиксировал дверь у самого потолка. Очень уж ему не понравился любопытный незнакомец. Занавески на окнах задёрнул плотно-наплотно, чтобы никто не мог подсмотреть, чем он тут занимается. И только после этого уселся смотреть телевизор.

Телевизор Борисыч не любил и привычно ругал, но жизни без него не мыслил. А что ещё делать вечерами? После выхода на пенсию стало можно отсыпаться по утрам, поэтому вечерами приходилось без разбора смотреть детективы. В сюжеты Борисыч не вникал, удивляясь лишь одному: откуда берётся столько преступников? Отчего им нормально не живётся? Потому, наверное, в каждом незнакомце Борисыч подозревал мошенника, посягающего на убогую пенсию. А уж сегодняшний тип это вообще что-то с чем-то. От такого только на крюк и запираться.

Последний кинопреступник был изловлен неугомонной следовательшей. Борисыч выключил телевизор, разобрал постель, погасил свет, но ложиться не стал, а направился в чулан.

Не было там никакого тёмного клозета, настырному соглядатаю Борисыч предусмотрительно выдал дезинформацию. Чулан был, как чулан, разве что дверь на кухню отличалась прочностью и запором, каких обычно не ставят на двери кладовок. А внутри — полки заставленные банками и коробками. В самом центре полки расступались, и там обнаруживалась ещё одна дверь, которую, по словам сегодняшнего незнакомца, не мог видеть никто, кроме Борисыча. Но уж он-то видел дверь преотлично.

Борисыч взял кошёлку и толкнул невидимую дверь.

Прав был мошенник, когда врал, будто попадает прошедший в чудесную дверь, куда зовёт его мечта. С детских лет тревожил юного Борисыча несмешной анекдот:

— Вась, ты мешки приготовил?

— Не… а зачем?

— Так ведь завтра коммунизм начнётся. Барахло куда складывать будешь?

И вот теперь Борисыч ступил в мир овеществлённой мечты.

Он очутился в подсобке, можно сказать, чулане, родственном его собственному, обычная дверь из которого вела в служебные помещения, а следом и в торговый зал гипермаркета, где можно купить и продукты, и промтовары, и, вообще, всё, кроме автомобиля и яхты, которые всё равно сквозь чуланные двери не пролезут. Где находится это чудо торговой мысли, Борисыч не знал и боялся даже загадывать. Ни в селе, где догнивал магазинчик сельпо, ни в ближайшем райцентре ничего подобного не было и быть не могло.

Свет в зале был пригашен, у входа пустели ряды касс.

Борисыч двинулся вдоль стеллажей, выбирая приглянувшиеся продукты. Мясной и рыбный отделы неприятно поражали пустотой, весь товар был на ночь убран в холодильные камеры, которые запирались на замок, это Борисыч уже проверял. Пришлось довольствоваться консервами и слабосолёной форелью в вакуумной упаковке.

Поначалу, только нащупав путь в царство изобилия, Борисыч хватал всё, что подороже, и на чём видел печать импорта. И, конечно же, несколько раз нагорал. В первый раз, ужаснувшись цене и восхитившись внешним видом, приволок домой целый окорок хамона. Испанский деликатес оказался твёрдым, как деревяшка, его пришлось рубить топором, а потом долго варить, прежде чем получилось что-то съедобное. Маслины, каперсы, какое-то невнятное престо решительно не понравились российскому пенсионеру. Как только буржуи жрут эту гадость? А может, они и не жрут, а только нам сбагривают. Васаби обжёг язык и, по мнению Борисыча, в подмётки не годился отечественному хрену. Стократно рекламируемое дольмио отчётливо приванивало закисшими помидорами, а немецкий кетчуп с невыговариваемым названием напоминал не приправу, а помидорное варенье.

Сыры буржуи делали очень приличненько, не чета голландскому сыру российского производства, но и тут можно было нарваться. Козий сыр стоит столько, что закачаешься, а внутри — брынза брынзой. А ещё бывает сыр с плесенью; тоже ведь не стесняются продавать. Плесневелый сыр Борисыч есть не стал, сами пусть жрут, если им так нравится.

Все невкусности и несъедобности Борисыч вываливал в выгребную яму, а банки и упаковки уносил подальше и закапывал, а то увидит кто из соседей, чем Борисыч на старости лет питается, разговоры пойдут и ненужные сплетни. Народ, он такой, ему только дай языком почесать.

Стоило съеденное, а пуще того, выброшенное, немереных денег, несовместимых с колхозной пенсией, но такие вопросы Борисыча не мучили, он же ничего не крал, а только восстанавливал попранную социальную справедливость. К кассам он не подходил, добывать оттуда деньги не пытался, тем более что небезосновательно полагал, что их там и нет; перед концом рабочего дня кассы снимаются, и вся выручка сдаётся в центральную кассу, соваться куда остро не рекомендуется. А раз денег не трогал, значит — не вор. По-настоящему крадут те, кто за импортную дрянь в кассе расплачиваются, вот уж там — вор на воре.

Особо возмущал Борисыча винный отдел, стыдливо прикрытый занавесочкой в ознаменование того, что утром и вечером торговли спиртным нет. Занавесочка для любознательного пенсионера не преграда, и посему Борисыч внимательно изучил ассортимент вин. Хапать, что ни попало, он не торопился, памятуя старую, ещё советских времён историю. Рассказывали, будто некий мужик выиграл в спортлото сто тысяч тогдашних рублей. На радостях счастливчик купил десять ящиков водки и в тот же день помер с перепоя, не ополовинив и одного ящика.

Борисыч по деревенским меркам был трезвенником: стопарик водки по календарным праздникам и бокал шампанского на Новый год — всё, что он себе позволял. И всё же, сердце не выдержало, когда он увидал огромные, литра на три, причудливые бутыли с коньяком и виски. Про французский коньяк Борисыч слыхал, что котируется Наполеон, а про виски, будто бы там какая-то лошадь есть. Надписи на бутылях были сплошь заграничные, хотя по закону такое не разрешается. Что за люди, никакого уважения к закону! Зато ценники на огромных бутылках поразили Борисыча в самую печень пятизначными числами, вызвав разлитие желчи. Устоять было невозможно, и Борисыч забрал обе бутыли. Весили они преизрядно, но, как говорится, своя ноша не тянет. Одну бутыль, ту, которая с лошадью, Борисыч откупорил и попробовал, что туда налито. Потом долго плевался и запивал мерзость лимонадом. Сразу вспомнилось, как один бывалый знакомый рассказывал, будто бы вискарь делаюттак: берут самую дрянную палёную водку и полощут в ней сильно ношеные портянки. Чем ядрёней от портянок смердит, тем дороже будет вискарь. Испробовав многотысячный напиток, Борисыч был склонен поверить болтуну.

И всё же, винный отдел Борисыч стороной не обходил. У него вошло в привычку баловать себя по вечерам финским ягодным ликёрчиком, да и чешского пива баночек десять не мешало бы захватить.

Десятую банку «Козела» Борисыч прибрать не успел. Здоровенный дядька в камуфле с нашивкой «Охрана» объявился неясно откуда, насел на Борисыча и мигом защёлкнул у него на запястьях наручники.

— Что это значит? — возмутился Борисыч. — Немедленно снимите эту штуку!

— То и значит, — ласково пропел охранник. — Я гадаю, кто тут шарится чуть не каждую ночь, а это вон кто!

— Я же ничего! — вскричал Борисыч. — Я только посмотреть!

— Смотреть надо днём, — наставительно заметил охранник. — И через кассу. Ну-ка, что ты тут насмотрел? Молоко сгущённое, ветчина в банках, печенье Курабье, зефир в шоколаде — сладенькое, небось, любишь? — пиво баночное… много пива… — лет на пять насмотрел, не меньше. А что у тебя в карманах?

— Не имеете права! — из последних сил защищался Борисыч. — Ордера на обыск у тебя нет!

— Ордер тебе в полиции выпишут, а я тебя с поличным взял, мне ордер без надобности.

Сторож споро обшмонал беспомощного Борисыча.

— Так, документов никаких. Оно и понятно, кто же на такое дело с собой паспорт берёт? Кошелька тоже не имеется; зачем кошелёк, если всё можно взять задаром? Зато есть ключик, простой, не золотой. Интересно, от чего ключик?

— Верни ключ! — потребовал Борисыч. — Не твоё!

— В морге тебя переоденут. И ключик вернут. Под расписку. А пока так обойдёшься.

— Верни ключ, ворюга!

— У, ты как заговорил? — удивился охранник. — Ничего, сейчас наряд вызову, в участке разберутся, кто тут ворюга. Ты пока в подсобке посиди, а я за нарядом сбегаю. Это недалеко, до кнопки сигнализации рукой подать.

Борисыча невежливо ухватили за воротник и, поддав коленом под зад, поволокли в сторону подсобки, из которой Борисыч появился пятнадцать минут назад.

Борисыч даже не сопротивлялся, столь неожиданным оказался поворот судьбы.

Подсобка была забита вёдрами, корзинами для мусора, огромными швабрами, какими понаехавшие узбечки моют пол, инструментом для расчистки снега в зимнее время, ещё чем-то, не представляющим коммерческой ценности и потому не интересующим Борисыча. А на единственной свободной стене зияла дверь, ведущая в родной Борисычев чулан. Дверь была широко распахнута, но слеподыр охранник в упор не замечал её.

Хлопнула дверь, заскрежетал запор. Традиционно все помещения в больших магазинах могли запираться снаружи, хотя, кому нужно запирать швабры и мётлы?

Оставшись один, Борисыч заполошно метнулся к открытому проходу, влетел в родной чулан и что есть силы навалился на дверь, желая поскорей захлопнуть её.

— Никогда! Никогда больше! Надо же так бездарно влипнуть! Просто чудо, что он сумел избавиться от проклятого охранника, и теперь ему ничто не угрожает.

И сразу же, вслед за радостью, ожёг ужас. Ведь он заперт в собственном чулане, словно в детстве, когда его, также, как утреннего собеседника, запирали в тёмном чулане за непослушание. Конечно, теперь чулан светлый, проведено электричество, но зато никто не откроет дверь и не выпустит его через пятнадцать минут. Чулан заперт изнутри, и ключ отобран.

Борисыч ударился во внешнюю дверь телом. Бесполезно… Сделано на совесть, можно долбиться хоть до второго пришествия. На помощь звать бесполезно: дом каменный, стены толщиной в два кирпича, и стоит на отшибе — не услышат. И в гости никто не зайдёт — отношения с односельчанами не очень добрососедские. Борисыч считался кем-то вроде сельской интеллигенции, в своё время он окончил бухгалтерские курсы и всю жизнь проработал в колхозной конторе учётчиком, счетоводом, ещё кем-то, имевшим отношение к бумажкам, но не к земле и не к скотине. И всё бы ничего, но такое положение вещей породило в Борисыче чувство превосходства над окружающими, которое бывший счетовод не считал нужным скрывать. Соответственно, соседи платили ему лояльной неприязнью. Значит, никто не зайдёт, не спросит, как дела у запропавшего пенсионера. Даже если подохнет он, запертый в чулане, найдут его очень нескоро.

Борисыч даже всхлипнул от жалости к самому себе.

Потом, хочешь — не хочешь, пришлось думать, что делать дальше. Прежде всего, Борисыч попытался выломать дверь из чулана в избу. Дверь деревянная, но прочная, из половой доски, сделана на заказ. Такую без специальных инструментов не возьмёшь. Инструмент был тут же, рядом, принесённый в один из прошлых походов в гипермаркет. Вон стоит на полке модный кейс, полный всего, что потребно для работы по дереву. Но поставлен на самом верху, под потолком. И не достать, руки скованы и выше носа не поднимаются. А хоть бы и достал, как работать, если только пальцы и послушны? У Борисыча даже болгарка есть, тоже принесена из гипермаркета. А что толку, если в чулане нет электричества, лишь лампочка под потолком. Даже выключатель и то по ту сторону двери.

Борисыч представил, как он, зажав болгарку между коленями, пытается разрезать сталь наручников, но болгарка вывёртывается на сторону и вращающийся диск вгрызается в вены на запястье. Борисыча передёрнуло: плохо иметь хорошее воображение. С другой стороны, при плохом воображении ему никогда не удалось бы открыть дверь из чулана в царство изобилия, будь оно неладно.

И эта же фантазия, так мешавшая размеренной жизни счетовода в ту пору, когда Борисыч был женат и не помышлял о ночных экскурсиях по магазинам, подсказала ему выход из безвыходной ситуации. Ведь волшебная дверь открыта по-прежнему! И с чего он взял, что попадёт в магазин, где поджидает его злобный охранник? Вот уж куда Борисычу хочется в самую последнюю очередь! Утренний провокатор говорил, что волшебная дверь открывается в такое место, куда мечтает попасть хозяин. Это может быть не только подсобка супермаркета, но и курорт на Красном море, а может и вовсе небывалая, сказочная страна.

Так куда, спрашивается, мечтает попасть Борисыч в эту тяжкую минуту? Куда угодно, лишь бы там по-быстрому сняли с рук проклятую железяку. А со свободными руками он уж как-нибудь выберется из чулана.

Борисыч качнулся к чудесной двери, прижался лицом к её невидимой филенке. Никакой фантазии не хватало, чтобы понять, как следует просить, чтобы она открылась именно в такое место, куда нужно попавшему в беду хозяину.

«Туда, где снимут наручники, — шептал он. — Чтобы сразу сняли наручники».

Дверь открылась.

Пустой полутёмный коридор. Оно и понятно, сейчас ночь. К тому же, было бы странно, если бы Борисыч явился перед удивлёнными взглядами незнакомых людей прямо из стены. В магазине он тоже появлялся не в торговом зале, а в подсобке, где его потом заперли.

В соседнем помещении кто-то был, оттуда в коридор падала полоса света.

Без тени сомнения Борисыч шагнул туда. Мечта не может его подвести.

В помещении было двое. Полицейский майор и второй человек в камуфляжной форме без знаков различия.

— Мне бы снять эту штуку, — произнёс Борисыч, ещё не понимая, куда попал.

Камуфлированный товарищ обернулся, и Борисыч узнал охранника, от которого так недавно сумел улизнуть.

— Вот и он! — воскликнул страж. — Я же говорил, никуда он не денется в наручниках. К тому же, физиономия его на всех камерах видеонаблюдения зафиксирована. Так что, дружок, ты правильно сделал, что сам пришёл. Давай руки, сниму с тебя кандалки и садись писать явку с повинной.