Чума, бродящая во мраке

Всё началось с Роланда Клэйба.

Возможно, вам это имя ничего и не говорит, но для фольклористов западного Массачусетса он был практически легендой.

Не существовало ни одной мрачной истории или запутанного сказания из Беркшир Хиллз, о которой бы он не знал.

Среди всех старожил-сказителей и фольклористов его почитали и уважали, наверно, больше всего.

Каким-то образом он узнал, что я задаю вопросы и собираю сказания и фамильные предания для написания собственной книги. И захотел поучаствовать.

И немалую роль, полагаю, сыграло то, что я платил наличными.

Он написал мне краткое, но интересное письмо:

Разве я мог отказаться?

Говард Филлипс Лавкрафт был писателем-отшельником из Провиденса, работавшим в жанре ужасов. Он умер уже около семидесяти лет назад, но даже после смерти его дело переросло в огромный культ.

Который и сейчас продолжает расти и процветать.

Рассказ Лавкрафта, который меня интересовал, назывался «Неименуемое».

В нём говорилось о создании — наполовину человеке, а наполовину чудовище — которое было настолько ужасно и отвратительно, что буквально не поддавалось описанию.

Лавкрафт позаимствовал идею в одной из книг Коттона Мэзера «Великие деяния Христа в Америке».

Как вы, возможно, помните из школьных уроков истории, Мэзер был весьма эксцентричным, влиятельным писателем и проповедником в Новой Англии.

Его пламенные проповеди и значительная вера в колдовство косвенно привели к охоте на салемских ведьм.

Мазер посвятил целый раздел «Великих деяний» нахождению ведьм и других сверхъестественных феноменов — привидений, демонов и духов, населявших колониальную Америку.

И вот в одном из «случаев из практики» описывался молодой мужчина с «дурным глазом», который был обвинён в скотоложстве с животным на ферме.

Животное родило мерзкого получеловека с такой же аномалией глаз, и мужчину казнили.

Диковинная сказка для нас, но для Коттона Мэзера подобные обвинения были в порядке вещей. И вот, Лавкрафт соединил этот фрагмент книги Мэзера со старой традицией в семьях Новой Англии прятать на чердаках родившихся с уродствами детей. Приправил всё это своей болезненной фантазией и написал «Неименуемое» — впечатляющий рассказ ужасов о получеловеческом-полуживотном ребёнке предположительно демонического происхождения, которого держали запертым на чердаке. Но естественно, ему удалось убежать и вызвать проблемы.

Я интересовался этой историей, потому что писал книгу с рабочим названием «Заблуждения о дьявольском семени: изучение полуросликов, слабоумных и получеловеческих монстров в мировом фольклоре».

И я заинтересовался ещё больше, когда узнал, что описанное Мэзером произошло в Беркшир Хиллз в западном Массачусетсе. И Мэзер поведал в своём труде не обо всём.

В общем, я начал задавать вопросы местным фольклористам, и это привело меня к Роланду Клэйбу. Или его ко мне.

Поэтому через пару дней после пришедшего письма я сел в машину, забросил в багажник двенадцать банок пива и поехал в Адамс, расположенный у подножья горы Грейлок — самого высокого пика в округе Беркшир.

Всё, что у меня было — это обратный адрес на конверте. Олд-Пайк-Роуд.

Как выяснилось, большего мне и не было надо.

Потому что в Адамсе Роланда Клэйба знали все.

Парень на заправке лишь хмыкнул и показал, куда свернуть. И вот я уже подъезжал к Олд-Пайк-Роуд.

Вдоль дороги виднелись указатели, как и на большинстве просёлочных дорог в Новой Англии.

Первый: «РЕБЁНОК О ДВУХ ГОЛОВАХ».

За ним: «ГИГАНТСКИЙ МОЛЛЮСК-ЛЮДОЕД».

Третий: «ПОДЛИННЫЕ ИНДЕЙСКИЕ МУМИИ».

Все остальные крошечные, красные, выгоревшие на солнце указатели продолжали извещать о «Колдовских артефактах» и «Колониальных орудиях пыток».

Хоть я и понимал, что так город завлекал туристов, но, тем не менее, мне и самому стало интересно.

Через милю я доехал до «Музея Странностей» Клэйба. Он стоял в низине среди густых папоротников, лапчатки и дикой вишни.

Похоже, раньше это здание принадлежало автозаправочной станции.

Стены его были окрашены в красный, как и все указатели на дороге.

Даже трейлер, стоящий у дороги, был ярко-алым.

Я обошёл «Галерею гротеска» и «Зал боли», сувенирный магазинчик с диковинками и раритетами и направился прямиком к трейлеру.

Я дважды постучал, и в открытое окно услышал хриплый крик:

— Чёртов музей закрыт, так что проваливайте! Оставьте меня в покое! Я пытаюсь напиться!

— Мистер Клэйб? — позвал я.

— Катитесь к чёрту! Если продаёте — я ничего не собираюсь покупать! А если покупаете — у меня ни черта нет! А если решили проповеди мне читать — валите на хрен!

А это уже интересно…

— Мистер Клэйб, — снова крикнул я. — Это Джон Крей. Я писал вам о новелле Лавкрафта.

На пару секунд всё стихло, а затем дверь распахнулась.

— Тогда входите, — произнёс голос.

Внутри вагончик был заставлен тем, что Клэйб, по-видимому, не смог втиснуть в свой «Музей Странностей».

Сотни книг, журналов, газет тяжёлым грузом лежали на полках.

Ящики, папки, картонные коробки старых писем и дневников боролись за пространство с чучелом двухголового козла, деревянной статуей человека с оленьей головой и коллекцией консервированных вещей в банках, о происхождении которых я даже не хотел задумываться.

Клэйб оказался грузным человеком в зелёных рабочих брюках с подтяжками и в рубашке.

С длинной седой бородой и гнилыми зубами он выглядел мерзкой версией Санты.

— Пиво привезли? — спросил он.

Я протянул упаковку.

— Ну, конечно, дешёвое дерьмо, - буркнул он. — Я надеялся на «Адамса» или «Будвайзер».

— Я не миллионер, — ответил я.

— Как и я.

В общем, моё первое впечатление о Роланде Клэйбе было не лучшим.

Не знаю, чего я ожидал, но точно не подобного персонажа.

Его одежда, запах алкоголя и сигаретного дыма, который прицепился к нему, как грязь к коврику на входе… Если честно, то он напоминал мне одного из тех людей, что роются по помойкам в поисках пустых бутылок.

И был он не намного чище их, и говорил далеко не культурнее.

Какое-то время он стоял, почёсывая бороду, растрёпанные волосы и другие места, о которых я лучше не буду упоминать.

Может, у него были вши или блохи, а может, ему нужна была горячая ванна.

Он предложил мне присесть, куда захочу, или оставаться стоять. На мой выбор.

И ему «похер, что я выберу».

Я переложил с дивана стопку газет и расчистил себе место.

Он бросил мне одну из банок привезённого мной пива, рухнул в кресло, отпил из своей банки и вытер пену со рта.

Даже не обратив внимания на то, что часть пива пролилась на бороду.

Я представил, как он потом будет её выжимать.

— Не против, если я закурю? - спросил он.

Я ответил, что у меня астма. Оно заржал и сказал:

— Хреново.

Вытащил из кармана рубашки окурок и закурил.

— Значит, пишите книгу, мистер Крей? Отлично, отлично. Просто превосходно. Люблю, когда люди пишут книги о том, чего не знают.

— Я знаю, о чём пишу, и довольно неплохо, благодарю покорно, - ответил я.

И чтобы доказать это, пустился в рассуждения о монстрах и гибридах, вроде Пана и Фавна, о сатирах и гарпиях, о ламиях и суккубах.

Люди-змеи в индуистской мифологии; богиня Лилит, которая ещё до сотворения Адама в древнееврейских и вавилонских мифах считалась матерью демонов, инкубов и суккубов.

Египетские божества, вроде Анубиса с головой шакала, Себека с головой крокодила; гибриды человека и кошки.

Я рассказал всё неплохо.

Эмпусы — женщины-оборотни из свиты Гекаты, древнегреческой богини магии и колдовства.

Кровожадные бааван ши и глейстиги в шотландской и кельтской мифологии; славянская Мара или Морена; ассирийские Пазузу и Ламашту; нигерийские люди-леопарды; люди-волки из племени американских индейцев-сиу; пигмеи времён неолита, которые стали прототипом эльфов и фейри в преданиях Эвропы и Уэльса.

Добавить ко всему этому ночных ведьм, демонов, чудовищ, вроде широко известного в мире Гренделя из классической литературы и сотен других, известных только у себя в деревушках.

— Я могу продолжить, мистер Клэйб, — произнёс я. — Я многие годы читаю лекции на эту тему.

— Ладно, ладно, — пробурчал, наконец, он. — Сдаюсь. Похоже, вы знаете, о чём говорите. Ко мне часто заглядывают журналюги в поисках небылиц, над которыми сможет поржать читатель, вот меня всё и заколебало.

— Многие из этих историй, - продолжил старик, - передавались из поколения в поколение, и думаю, они заслуживают большего уважения. После большинства из них становится не до смеха, а некоторые — вроде тех, за которыми, как я понимаю, охотитесь вы — лучше не рассказывать перед сном.

Я был заинтригован.

По большей части моя книга была обычным повторным описанием наиболее известных гибридов, но главной «фишкой» моей книги — и лекций — были местные рассказы и провинциальные байки, которые в кругах фольклористов мало известны.

И я надеялся, что сегодня Лавкрафт и Мэзер меня не подведут.

Клэйб отхлебнул пива.

— Что вы знаете о первоисточниках Лавкрафта?

Я сказал ему, что знаком с бредятиной Коттона Мэзера.

— Хорошо, — кивнул мужчина. - Тогда с этого и начнём. Поведанное Коттоном Мэзером было пересказом того, что случилось в Беркшире в 1670–1680 годах.

— Всё, что я знаю, я почерпнул из дневников и писем того периода. Во-первых, история Мэзера — полная брехня. Он добавил к тревожащей селение легенде первородный грех, проклятия и получил откровенную хрень. Но чего ещё было ожидать от этого радикала и святоши? А вот мистер Лавкрафт, как мне кажется, знал о легенде, вдохновившей Мэзера на ярые проповеди, гораздо больше.

— В новелле Лавкрафта мы видим получеловеческого монстра, который вырвался из заточения на чердаке, начал нападать на жителей окрестностей на пустынных дорогах и даже убил местного священника и его семью. Я почти уверен, что всё это правда. Но ни Лавкрафт, ни Мэзер не стали заострять внимание на происхождении этого создания. Думаю, раз уж я собираюсь рассказать эту историю, то начать нужно именно с этого.

Сначала Клэйб поинтересовался у меня, что мне известно об Озарке[1], поскольку косвенно это будет связано с его повествованием.

Я признался, что знал немногое.

Озарк уже давно был чем-то вроде живой лабораторией для учёных-фольклористов.

Изначально район был заселен колониальными племенами, которые произошли от жителей северных и центральных Аппалачей, в основном британского происхождения.

И до недавнего времени — до решения Корпорации Долины Теннесси — они развивались самостоятельно и обобщённо, а значит, сохранили большую часть оригинальной народной культуры первоначальных колонистов, значительная часть которых была ввезена напрямую из Европы и Британских островов.

— Неплохой ответ, — кивнул Клэйб, вытаскивая запутавшиеся в бороде крошки. — Что ж… В Озарке, в прежнем Озарке, колдовство вряд ли можно было назвать редкостью. Оно процветало, как нигде в этой стране, сохраняя свои европейские корни нетронутыми.

— Существует занимательная история о посвящении ведьм, рассказываемая в Озарке. Многие наши коллеги переписывали её раз за разом, так что нет никаких сомнений в её истинности. Если верить рассказываемому, женщина, которая хотела вступить в ведьмовскую секту, должна была вступить в связь с представителем дьявола. Этакое символическое единение с самим дьяволом.

— Судя по источнику, который я исследовал, этим мужчиной мог быть либо избранный из самой секты, или одержимый дьяволом или одним из его демонов.

— Сам ритуал проходит так: женщина, пожелавшая стать ведьмой, безлунной ночью идёт на кладбище. Там она раздевается догола и отрекается от христианства, предлагая своё тело и душу дьяволу.

— Там она совокупляется с избранным членом культа, который в дальнейшем отвечает за обучение её тайнам секты. Всё это отвечает определённым ритуалам и должно быть засвидетельствовано двумя другими членами культа, также нагими. Это не просто оргия, мистер Крей, а чрезвычайно серьёзная религиозная церемония.

— После соития они читают нужное заклинание, которое должно привлечь демонов и злобных призраков мёртвых. И весь этот ритуал повторяется три ночи подряд.

— Я, я слышал об этом, — кивнул я.

Клэйб проигнорировал мои слова.

— Эти увлекательные верования из Озарка через какое-то время достигли предгорий Арканзаса. И то, что я сейчас вам расскажу, очень сильно смахивает на озаркское посвящение в ведьмы.

Если честно, на такой увлекательный рассказ я и надеяться не мог, когда сюда ехал.

Клэйб был открытым окном, окном в те тёмные и суеверные времена невежества и религиозной нетерпимости.

Он вскрыл следующую банку пива.

И рассказал мне историю, которая передавалась из уст в уста много-много поколений.

— Насколько я помню, Лавкрафт ни разу не упоминал в своей новелле фамилию того семейства. Не важно. С помощью подсказок, которые я отыскал в дневниках и того, что мне рассказали старожилы, семья, которая нас интересует, всегда определялась как «Уинтроп» или «Уолтроп». Но их истинная фамилия была Кори.

Хотя, опять же, я это важным не считаю. Для нас имеет значение лишь то, что в то время в этой холмистой местности действовал дьявольский культ, и Кори — или семья с любой другой фамилией — была в этом замешана…

Увлекательно.

Клэйб сказал, что эти Кори приехали из Англии и привезли с собой свои языческие и ведьмовские верования.

Он также намекнул, что эти Кори из Беркшира могли оказаться кровными родственниками Кори, которых казнили во время процесса над салемскими ведьмами, что само по себе уже было интригующим.

В общем, семейство Кори было немалым. Они владели множеством ферм, разбросанных среди холмов у подножья горы Грейлок.

Джое Кори был известным членом культа, и боялись его не только домашние, но и все остальные жители деревни.

Дело обычное: он мог вызвать ливни, наслать мор, поднять демонов из ада, проклясть ваших врагов или благословить ваши посевы.

Он был способен рассказать ваше будущее и сварить любовное зелье; был неплох в создании кукол для колдовства; практиковал некромантию и вызов духов.

Всё как обычно.

У Кори была дочь по имени Люция.

Она была слабоумной, и всё это происходило от того, что она была рождена с «меткой», как тогда это называли: особенное родимое пятно в форме земляники на груди. Если бы охотники на ведьм того времени увидели его, они бы без сомнений опознали в нём печально известную «печать дьявола».

Те, кто рождался в семье Кори с подобными отметинами, были либо прорицателями, либо знахарями, либо колдунами.

По преданию, их мощь была огромной.

И именно таких дочерей избирали в день их тринадцатилетия для полуночной церемонии посвящения, так напоминавшей озаркскую церемонию.

— И здесь мы подходим к тому, в чём Коттон Мэзер не посмел признаться, — со всей серьёзностью заявил Клэйб.

— В Беркшире обряд был чистым и непорочным по своей сути. Люцию отвели на кладбище под названием «Лощина Страха» и отдали её тело сущности, призванной её отцом. Это не был посланник дьявола, мистер Крей, нет… Это было немыслимо жуткое создание, чума вне времени и пространства.

Диктофон записывал его рассказ, а сердце моё бешено колотилось.

Клэйб сумел захватить меня.

Он рассказывал свою историю так, словно она была правдой, словно он сам в неё верил, как и любой прекрасный рассказчик.

Я чуть не слюни пускал на рассказываемое: это было никем ранее не слышимое предание о ведьмах, сохранившееся и не забытое лишь в этом богом забытом Бергшир Хиллз.

Именно такие истории заставляли меня чувствовать выигравшим в лотерею: практически неизвестная, абсолютно не разбавленная выдумками, подлинная народная легенда длиной в сотни лет.

Словно я мог заглянуть в разум тех первых поселенцев, увидеть то, что видели они; почувствовать то, что чувствовали они. Толковать мир так, как они его понимали своими ограниченными из-за столетий губительных суеверий мозгами.

— Как вы думаете, мистер Клей, что это было за существо? Лавкрафт сказал, что оно было «неименуемым», но всё же упомянул про когти и рога — традиционные образы дьявола…

— Никто точно не знал, за исключением самих приверженцев культа. И судя по тем крупицам информации, что мне удалось отыскать, никто никогда не заглядывал в лицо призываемым существам кроме тех девиц, что им отдавались. Ходили слухи, что единожды взглянув на него, уже нельзя остаться прежним.

Клэйб практически перестал вести себя, как спившийся грубиян.

Теперь передо мной был фольклорист, как и я сам.

Очень серьёзно воспринимающий, казалось бы, такой абсурдный предмет разговора.

Тем лучше.

Он отодвинул банку пива и продолжил.

— Мы не знаем, что именно за существо это было. Уверен только в том, что оно было до крайности отвратительным. По словам человека по имени Джошуа Рабин, ныне уже давно покойного, Кори привели к чудовищу ещё двух своих дочерей. И ни одна из этих двух не выжила после ритуала единения.

— Но это было раньше. И вот вновь люди в той деревеньке ощущали, что время пришло. Они все косились Люцию, видели, как она говорила на своей тарабарщине и временами смотрела, не мигая, в одну точку, и боялись её. И когда приблизился её тринадцатый день рождения, все жители понимали, что ей предстоит.

— Поговаривали, что знамения грядущего были очевидны. За несколько недель до церемонии знаки были повсюду. Козодои целыми стаями собирались вокруг села и пели песни ночи напролёт, как безумные. На поверхности луны появлялся кроваво-красный обод.

— Роились мухи, бегали полчища крыс, жабы выскакивали на дорогу. Леса были полны духов, а по ночам в двери и ставни домов кто-то скрёб.

А потом наступала ночь церемонии. Ночь, когда все запирались в домах и хижинах и молили о скором рассвете.

— Можете рассказать подробнее о самой церемонии?

Клэйб покачал головой.

— Не могу. К сожалению, служители культа дьявола в Беркшире очень тщательно оберегали свои тайны. Но вот что я вам, мистер Крей, скажу: люди утверждали, что ещё многие недели спустя после церемонии на том проклятом кладбище Лощину Страха освещало ночами жуткое, неземное сияние.

— Что это говорит о ритуале с Люцией? Не знаю. Но как бы то ни было, церемонию единения с той сущностью девушка пережила. Обезумев от ужаса, она выбежала с кладбища в лощину, место шабаша ведьм.

Клэйб уставился на меня широко распахнутыми глазами, горящими на бескровном лице.

— Мы можем только догадываться, каково ей было: обезумевшей, напуганной, рванувшей через тёмный ночной лес, а запах того чудовища следовал за ней повсюду, пропитав её саму. Оно пометило девушку до конца её дней. Люди верили, что она была проклята. Проклята…

— Что ей оставалось, как не вернуться домой после всего? И она попыталась, мистер Крей, но наткнулась на запертые двери и захлопнутые ставни. От неё, помеченной чудовищем и навеки принадлежащей ему, отвернулись её родители и вся её родня.

— В истории говорится, что той ночью она бегала от одного дома к другому, но никто не хотел её впускать. Собаки лаяли, как безумные, чуя её, коровы разбегались по загонам, и даже лесные звери спасались бегством.

«Отправляйся к таким же, как ты, — говорили ей. — Ты больше не наша. Ты — их, и принадлежишь им, а не нам. Уходи к таким, как ты сама».

И, в конце концов, она так и сделала.

— К рассвету растрёпанная, исцарапанная до крови и доведённая до истерики она добрела до леса, забираясь всё выше в горы и зная, что есть только одно место, где её примут. Высокий, узкий заброшенный дом вдалеке от Лощины Страха.

— Местные были уверены, что этот дом населяют злобные духи и языческие бесы; и не без причины — это был дом бабушки Люции по отцовской линии, Эбигейл Кори.

— Должен вам сказать, что Эбигейл была верховной жрицей культа дьявола. Недалеко от Лощины Страха была деревенька Клопвуд, ныне разрушенная. Если вам интересно, я позже покажу вам её расположение. Её очень сложно найти, и теперь там ничего не осталось ничего, кроме руин и развалин.

— В общем, фактов дальше маловато, но судя по всему, жители Клопвуда устали от дани, которую требовала Эбигейл — домашний скот, еда, дрова и всё в таком духе — и публично забили женщину камнями на площади. Но Эбигейл выжила и наложила на деревушку проклятие.

Если верить редким слухами кое-каким намёкам в старых письмах, женщины Клопвуда стали рожать существ, лишь отдалённо напоминающих людей. Лишённые глаз и конечностей мерзости, которых сразу сжигали на костре. И то же самое случилось с домашним скотом.

Вскоре все поля выродились, животные мутировали, женщины сошли с ума от того кошмара, что вылезал из их утробы, дети голодали. И тогда мужчины Клопвуда отправились к дому Эбигейл Кори, вытащили её кричащую во двор и повесили на высоком дубе со спутанными ветвями. И оставили гнить её тело, пока плоть не распалась и не оголила кости.

— Культ дьявола в Беркшире впал в ярость, и спустя несколько месяц деревню сожгли дотла. Очевидно, вместе с жителями. О произошедшем осталось мало упоминаний, мистер Крей; в основном лишь эвфемизмы об огненном демоне, разрушившем деревню.

— Вот в этот дом и отправилась Люция. В запущенное, забытое место, где она могла бы в одиночестве родить зародившуюся в ней жизнь. Никто не смел и на километр приближаться к этому дому. Никто из членов культа и даже из самого семейства Кори не приходил туда, кроме Джона, отца Люции.

Но и он не желал глядеть на дочь. Он приходил дважды в неделю, оставлял еду и все необходимое, но ни разу не взглянул на Люцию. Она была священным сосудом, понимаете? Священной реликвией, не предназначенной для глаз нечестивых смертных.

— Так продолжалось в течение многих месяцев. Отец приносил еду и прочие нужные Люции вещи, а когда он уходил, девушка забирала оставленное. И так было все девять месяцев. Пока не родился ребёнок.

Я слушал эти рассказы. Такие прекрасно сплетённые, захватывающие, вытянутые из замшелых голов наших прадедов. Я чуть не подпрыгивал на диване от нетерпения, ожидая развязки.

Клэйб рассказывал с таким убеждением, с такое верой в собственные слова! Еле переводя дыхание, широко распахнув глаза и сжимая в дрожащей руке банку пива.

Естественно, я не верил, что в рассказанном есть хоть капля правды. Это лишь народная легенда, приукрашенная многими поколениями, и, благодаря всё новым и новым деталям, стала напоминать роман ужасов.

Нет, я понимал, что в самой сути есть крохотное зерно истинных верований и мифов, исчезнувших в наши дни.

И должен признаться, меня захватил этот рассказ.

Я чувствовал себя ребёнком, сидящим вечером у костра в лагере скаутов, слушающим страшилки и верящим в них.

Звучит нелепо, но Клэйб был прирождённым рассказчиком; он продолжал с такой решимостью и непоколебимой убеждённостью, что невозможно было усомниться в достоверности повествования.

— И как… Как выглядело дитя? - спросил я.

Клэйб вновь не обратил внимания на мою реплику.

— Итак, девять месяцев спустя, в вальпургиеву ночь (ночь с 30 апреля на 1 мая — прим. пер.) неместный охотник пришёл к одному из домов в деревне и рассказал, что нашёл тело молодой девушки снаружи от заброшенной лачуги. Она была зверски разодрана, скорей всего каким-то диким животным.

— Туда отправились с десяток мужчин — самых храбрых, кто рискнёт приблизиться к проклятому дому. Труп Люции был расчленён и выпотрошен, как туша борова. А ещё более странным было то, что тело девушки было опаленным и обгоревшим.

— Они даже не стали хоронить девушку, услышав доносившиеся из запертого дома звуки: хныканье, повизгивание, кряхтение. Они сбежали, опасаясь за свои жизни.

— Да, мистер Крей, Люция дала жизнь ужасному, нечеловеческому созданию… Сжигающему существу, которое не было рождёно обычным способом — оно проело себе путь из материнской утробы. Люцию съедало заживо собственное дитя, ибо когда оно прокладывало себе путь наружу, оно питалось материнской плотью.

Пришёл мой черёд хвататься за пиво.

Я вскрыл одну банку и залпом осушил её до половины.

На меня серьёзно подействовала история.

Клэйб был отличным рассказчиком. Представляю, каким спросом он пользуется на Хэллоуин!

И дело было не только в самой жуткой, пугающей истории, но и в атмосфере внутри трейлера.

Тусклый свет, пробивающийся через клубы сигаретного дыма; статуя человека с оленьей головой; мерзкие, плавающие в банках предметы; старый плакат на стене, объявляющий выступления «Мальчика-крокодила и девочки-змеи» и «ужасов, рождённых от нечестивых союзов».

Пугающее одиночество среди гор; доносящийся из ящика Пандоры манящий шёпот; пересказанные истории и тайны сумасшедших семейств, которые впервые вытащили на белый свет…

Хотя основную роль всё же играл Клэйб.

И его манера повествования: все эти неприятные, личные подробности. Словно он был там в то время.

Когда он рассказывал мне о найденном в доме Эбигейл Кори теле, его лицо было мертвенно-бледным, а губы дрожали.

Он так сильно сжал банку из-под пива, что смял её. А я сидел напротив со своей банкой и смотрел на него.

Смотрел, как он стёр платком пот с лица, как судорожно дёрнул головой, как вздулись вены на его шее.

В конце концов, тишина стала меня тяготить.

— Интересная сказка.

А Клэйб рассмеялся.

Он смеялся прямо мне в лицо, и смех его был резким, пронзительным и скрипучим, как петли в подвал, населённый призраками.

Да, он смеялся, но в смехе этом не было и доли юмора; лишь ослепительная, гнетущая боль, сидящая глубоко внутри него.

— Да, сказка… Но она ещё не окончена.

Он отбросил в сторону банку пива, даже не заметив, что пена выплеснулась на ковёр.

— Итак, Люция погибла, и мы даже представить не можем, какой жестокой и мучительной была её смерть, мистер Крей. Но дитя… да, дитя выжило. В записях говорится, что Джон Кори отправился к дому, чтобы похоронить останки дочери. И пока был там, зашёл в дом.

— Никто не смел входить внутрь дома с тех пор, как той жуткой ночью порог переступила Люция. А до того? Нет. Ни единая душа не заходила сюда с того дня, как повесили во дворе Эбигейл. Но Джон Кори вошёл. Вошёл с единственной целью: найти свою новорождённую внучку или внука.

— Кори был стар, очень стар, но каким-то извращённым чувством он ощущал, что этот ребёнок — его плоть и кровь. И эта кровь звала его. Он понимал, что если дитя сбежит из дома, то начнёт творить жуткие вещи; на него откроют охоту и убьют, как из века в век убивали таких существ, как он.

— Мы никогда не узнаем, что в тот миг чувствовал Кори, каких моральных сил требовалось, чтобы войти в этот мрачный холодный дом. Чтобы ходить по коридорам в поисках этого создания, заглядывая на чердаки и подвалы, возможно, даже подзывая этого монстра.

— А потом услышать, как оно спускается, но не шагает, а ползёт. Как существо без конечностей. Либо у которого слишком много конечностей. Существо, которое светится во мраке заброшенного дома.

— Существо, которое хнычет, как человеческое дитя, но ни одно человеческое дитя в этом мире не могло быть… Нет, мы ведь не можем знать, мы можем лишь догадываться и предоставить волю нашему воображению…

Да, я уже представлял: мрачный пустой дом, пыль, паутина, скрипящие доски под ногами, висящие на стенах жуткие напоминания о прошлом, словно призраки в разрушенном склепе.

Я практически видел, как мужчина ходит один по коридорам, зовёт существо и знает, что оно должно ответить, должно показать себя и либо выползти по лестнице из подвала, мерцая злобными красными глазами, либо спуститься сверху, по стенам, как получеловек-полупаук.

Естественно, это была всего лишь сказка, которой, без сомнений, наслаждался бы сам Лавкрафт.

Но мне от этого не становилось легче.

У меня по спине ручьём тёк пот, не хватало воздуха, чтобы вздохнуть; я испытывал практически физическое отвращение к тому, чем было и чем не было это создание.

Никогда прежде на меня не оказывала подобного влияния простая сказка, какой бы бредовой и жуткой она ни была.

Я имею в виду, что меня никогда не пугали ни бог Сет с головой змея, ни играющий на свирели в лесах Пан.

Меня восхищали их образы, как и умы, которые их придумали и верили в них.

Но ребёнок Люции Кори… При мысли о нём хотелось запереть дверь дома на ещё один замок и перед сном обязательно заглянуть под кровать.

Но Клэйб ещё не закончил.

Возможно, если бы я знал, что будет дальше и каких усилий от меня это потребует, я сбежал бы из этого трейлера.

А может, и нет.

Ведь фольклористу присуще врождённое любопытство.

Клейб рассказал, что по местным поверьям, Джон Кори нашёл дитя, завернул его в мешковину, отнёс в собственный дом и запер на чердаке.

Его держали на чердаке не только для того, чтобы скрыть от посторонних глаз, но и оттого, что существо боялось солнечного света.

Как паук или летучая мышь, оно хорошо росло только в темноте, и поцелуй солнечного света был для него губителен.

Клэйб перечитал множество источников, но все они сходились на том, что чудовище было женского пола.

Заботились о нём и кормили его только члены семейства Кори.

Спало существо в детской кроватке, как и обычный ребёнок. И днём оно лежало тихо, но по ночам начинало плакать и кричать.

Все, кто проходил мимо дома Кори с восходом луны, могли отчётливо слышать, как эта мерзость скулит, хнычет и скребёт по стеклу запертого окна, удерживающего её взаперти.

И упоминалась ещё одна интересная деталь: из-под чердачной двери всегда пробивался странный свет, но не как от лампы или свечи, а мерцающий, ярко-жёлтый.

— И вот мы, мистер Крей, приблизились к самому интересному, — произнёс Клэйб. - Монстр был заперт на чердаке подальше от любопытных глаз и, возможно, даже от взора самого Всевышнего. Он жил на чердаке около двух лет, и за это время несколько членов семьи Кори сошли с ума из-за его присутствия в доме.

Да, если верить сплетням, семейство Кори было вырождающимся с высокой долей наследственного безумия, передающегося из поколения в поколение. Но с появлением этого выродка от связи Люции Кори и безымянного кошмара всё стало ещё хуже.

— Несколько человек сошли с ума. А одну из дочерей — старшую, Мерси — увидели утром, бредущей по ржаному полю соседнего фермера Престона. Девушке было двадцать лет, но волосы её были седыми, лицо старческим и сморщенным, а глаза — остекленевшими и безумными.

Она брела со сгорбленной спиной, как старая карга, но сделала с ней это не длительная работа на протяжении всей жизни, а то, что она видела и за чем ухаживала. Оно высосало из девушки молодость и жизненные силы, выжав, как тряпку.

— Потребовалась сила нескольких взрослых мужчин, чтобы удержать её, потому что она впала в безумие, кричала, шипела, скалила зубы, плевалась и бредила. В моменты относительного спокойствия она начинала плакать и рассказывать о «живых зелёных костях и паутине жёлтой плоти» и о «глазах, которые горят; глазах цвета пламени и тумана».

— И другой бред про существо, рождённое для мрака, ползающее в детской кроватке; существо из паутины, дыма и слизи с горящими глазами. Десятками горящих глаз. Она была абсолютно безумна. В основном она кричала и бушевала, пытаясь укусить любого, кто находился рядом; плевалась и царапалась, подражая, возможно, каким-то увиденным бешеным животным. Или тому, что было заперто на чердаке.

— Её осмотрел доктор и очень заинтересовался несомненной физической дегенерацией и ускоренным старением. Он предположил, что это каким-то образом связано с многочисленными гноящимися ранами на теле девушки и странными кольцевидными ожогами на её горле, груди и животе.

И ещё он заметил, что она была горячей на ощупь, лихорадочно горячей, словно горела изнутри.

А её левая сторона тела была значительно отёкшей и увеличенной, особенно конечности, в то время как правая сторона стала сморщенной и атрофированной.

— Время от времени, Мерси, казалось, приходила в себя и требовала, чтобы её освободили, чтобы она смогла «продолжить заниматься своими делами». Говорила, что «ей нужно работать руками, которые не дрожат и знают своё дело». Рассказывала, что нужно присмотреть за домашним скотом и скосить траву.

— А затем она снова начинала бредить и тараторить, как сумасшедшая, говорить, что «тот, другой, что живёт в пыли и мраке, проголодался, и его надо накормить и напоить», потому что он «любит жевать мясо и пить кровь, как только его брюхо пустеет».

— Шериф пытался связаться с семейством Кори, но те утверждали, что не знают эту девушку и это не их дочь. Шериф докладывал, что все Кори отличались сероватым оттенком кожи, которая была морщинистой и «выглядела нездоровой». Так было и у Мерси. И хотя семейство всегда было большим, а отец семейства был плодовитым, сам шериф за всё время видел лишь двух сестёр Мерси.

— А Джон Кори? — спросил я.

Клэйб покачал головой.

— Незадолго до произошедших событий он умер. Когда всё началось, он уже был стар. Мы можем только представить, насколько резко его подкосило появившееся существо. В общем, он умер и был должным образом захоронен на семейном кладбище Кори в Лощине Страха.

— А ребёнок?

— Ну, о нём — или о ней — существует множество историй. Большинство из них сходятся в том, что дитя сбежало в лес. И многие месяцы после этого оно охотилось на диких животных и на тех глупцов, которых удавалось ночью отловить на пустынных трактах.

— Тогда произошло несколько необъяснимых убийств. И вот мы снова возвращаемся к мистеру Лавкрафту и его «Неименуемому». Ведь события, которые он вплетает в свой рассказ, родились из журналов и писем того периода: убийство священника и его семьи, убитые ночью люди, заглядывающее в окна по ночам жуткое чудовище…

Да, всё это послужило ядром описания. Как и местные сплетни о существе, скребущемся ночами в двери и оставившем на досках сожжённой церкви аномальный отпечаток.

— Думаю, моего рассказа вполне хватит для вашей книги, мистер Крей. Но вы должны знать ещё кое-что. Я чувствую, что должен поведать вам о последствиях тех убийств и о необъяснимых феноменах.

— Хорошо, — выдавил я, не уверенный, что хочу услышать продолжение.

Ибо чем больше говорил Клэйб, тем больше я верил в рассказанное. Его выражение лица и манера повествования заставляли меня считать, что это не просто старая легенда, а набор фактов.

— Что произошло с Мерси?

— Она умерла спустя месяц после того, как её нашли в полях Престона. Она отказывалась от еды. Волосы начали выпадать, и её каждый день рвало кровью. Язвы на коже становились лишь обширнее, и в одну из ночей на фоне жуткой лихорадки она отошла в другой мир.

— Ясно.

Клэйб взглянул на меня так, словно мне ничего не было ясно.

— Всю остальную информацию я получил из письма человека по имени Чарльз Хоуп, написанного им его сестре в Провиденсе. Мы можем полагаться только на рассказанное им. Его признание — единственный уцелевший фрагмент, и не существует никаких дополнительных доказательств.

— Такое случается, мистер Клэйб. Вы же прекрасно знаете, что такие сказки часто передаются из уст в уста и очень редко записываются. Поэтому так важно успеть их отыскать до того, как все забудут. Полагаю, вся красота фольклора и мифов и заключается в их пересказывании. Но для нас, учёных-фольклористов, всё же необходимы письменные доказательства.

Взгляд Клэйба источал яд.

— Так вы считаете, что то, что я вам рассказал, это миф? Думаете, мои руки дрожат, а сердце бешено колотится из-за какой-то избитой сказки?

Он хихикнул.

— Ладно, плевать.

Но было очевидно, что ему не плевать, ибо разозлился он не на шутку.

— Кори присоединился к группе добровольцев, организованной шерифом, — продолжил Клэйб. - Они уже давно устали от смертей и исчезновения их скота. И вот они отправились к дому Кори…

— Хоуп писал, что дом находился в плачевном состоянии и запустении. Покосившаяся лачуга с пустыми амбарами и не вспаханными полями. Посадки засохли и заросли сорняками. И хотя лето было в разгаре, на деревьях не было ни то, что листвы, но даже почек.

Всё, от живой изгороди до травы на лугу, было мертво и разрушено. Высокий вяз перед домом, упал, как только на него опёрся один из мужчин. Всё было готово вот-вот развалиться в труху, словно обуглилось в лесном пожаре.

Внутри дома царила тишина и запах пепла и тления.

Отряд нашёл тела сестёр Люции: одна лежала наверху в кровати, а вторая - распластанная на полу к кухне, словно перед смертью пыталась выползти через чёрный выход. Их тела напоминали тело Мери, только у этих двоих девушек атрофия была выражена сильнее.

Всё тело покрывали язвы, плоть была серой и морщинистой, а седые волосы выпадали. У обеих не осталось зубов. И как и у Мерси, у обеих были прижжённые круговые раны на животе, груди и шее.

Тела разваливались, как только до них дотрагивались, и быстрое вскрытие, произведённое доктором, показало, что в них практически не осталось крови. Все вены спались.

Отряд начал подниматься по лестнице наверх, к чердаку, и чем ближе они подходили, тем яснее ощущали отвратительный смрад.

Хоуп описывал это как сладковато-кислый запах разложения, но со странным «привкусом» золы и рассыпающихся в прах полотен.

С помощью кремниевых пистолетов мужчины отстрелили замок с двери и ворвались внутрь. Там было мрачно, грязно и отвратительно пахло.

Окно, прежде забитое досками, было распахнуто настежь, а ставни стучали под порывами ветра.

В углу они увидели грязное одеяло, миску, цепи и кандалы.

Весь пол был усеян костями, плотью и отходами жизнедеятельности.

— И что они сделали? — спросил я.

— Они вышли и сожгли дом дотла. Для них это была проклятая земля, которую следовало очистить. Ибо в тот день они узнали то, что хотели забыть. Они узнали, что случилось с семейством Кори, и что их убило.

Клэйб уверенно заявил, что погибли они оттого, что ребёнку Люции была необходима пища.

Сначала они начали его кормить объедками со стола, но ему этого не хватало.

Оно плакало, ведь хотело другого. Крови.

Судя по всему, это была вампирическая сущность.

Поэтому Кори начали отдавать ему домашний скот, а когда он закончился, отдали то, что оставалось.

— Самих себя, — произнёс Клэйб. - То существо хотело крови, и они отдавали ему свою собственную. Те кольцевидные раны были от его рта. Вы можете вообразить подобное? Чтобы кто-то позволял этому кошмару присасываться к себе, как пиявке?

Не удивительно, что они сошли с ума. Но убило, ослабило и искалечило их не столько безумие и потеря крови, сколько сам контакт с существом.

— Простое нахождение поблизости от него уже было губительно не только духовно, но и физически. Существо излучало нечто сжигающее и опасное для человека. Знаете, что это могло быть?

О, да, я знал, на что он намекал.

Понимал, к чему он ведёт.

Я догадался в тот момент, когда он упомянул про «свечение» и физическую дегенерацию Кори.

Истинный Лавкрафт.

Но я решил сыграть недоумение — ни к чему подогревать его одержимость.

— Нет.

Клэйб усмехнулся.

— Радиация, — сказал он. — Ребёнок, скорей всего, был радиоактивным. Без сомнения, Кори сошли с ума, находясь рядом с этой тварью и позволяя ей высасывать их кровь. Да, они слабели день ото дня из-за его присасывания.

— Но сгубил их именно контакт с этим существом, с его ртом… Лучевая болезнь. Только она может объяснить все описанные симптомы.

Это существо должно было быть радиоактивным, как и его отец.

Я пристально взглянул на Клэйба.

— Думаю, мистер Клэйб, вы увлеклись. Вы пытаетесь логику реалий переложить на то, что по сути своей является мифом.

— Друг мой, вы не понимаете, о чём говорите.

Я вздохнул.

— Радиация? Да ладно…

Клэйб усмехнулся.

— А как мне ещё это назвать? Хорошо, давайте назовём это… Эманациями, излучением энергии. Такой же, какую испускает солнце. Только вот в нашем случае это неестественно. Излучение от дитя было частью его отцовского наследия.

Смешно и нелепо.

Я знал кое-что о радиоактивных материалах.

Он светились только в научно-фантастических фильмах, если, конечно, не взаимодействовали с другими элементами.

Но я не стал на этом останавливаться.

Какой смысл?

Я откашлялся.

— А что случилось с ребёнком?

Клэйб улыбнулся.

— А что с ним? Не сомневаюсь, что рассказанное мной вы опишите как местную легенду и забудете об этом. Но для меня всё не так просто.

Он снова закурил и выпустил дым через искривлённые зубы.

— Но как давно бы ни случились описываемые события, эта история всегда будет существовать в Беркшире. Она не умрёт, пока в ней сохраняется хоть крупица истины; пока горит костёр, не дающий потухнуть легенде; то, что не даёт истории погибнуть до сего дня.

— О чём вы?

— О доме Эбигейл Кори, который всё ещё стоит на тех холмах, - ответил Клэйб. — Видите ли, именно туда отправилось дитя, ведь это был единственный настоящий дом, который оно знало. Время от времени оно убивало кого-то и питалось им. Фермеры находили быков с такими же круговыми метками на шеях, и вскоре животные слабели и умирали.

— Это длилось многие, многие годы. Полагаю, обычно подобные местные легенды и суеверия заканчиваются тем, что группа мужчин отравилась на поиски чудовища. Но в этот раз такого не произошло. Хотя нет, ходили слухи, что периодически какие-то смельчаки отваживались открыть охоту, но ни об одном из них после этого больше ничего не слышали.

— Могу лишь сказать, что, в конце концов, люди научились сосуществовать с чудовищем, как бы дико это не звучало. Если ему приносили пропитание, оно не спускалось в деревню, не убивало и не калечило. Классический фольклорный сценарий, да? Жертвоприношения для зверя в попытке задобрить его и не дать разорить окрестности и поубивать жителей.

— Да, так и было. Каждую неделю к дому доставляли подношения. Я читал, что каждый раз приносящий выбирался жребием.

— Фермеры отдавали ему мясо — коз или свиней; то, что могли себе позволить. Создание надо было держать сытым, иначе… В общем, вы догадываетесь, что произошло бы в противном случае.

— И как долго, если верить записям, это продолжалось?

Клэйб нервно хихикнул.

— Как долго? Это продолжается и до сих пор.

Я почувствовал, как вдоль позвоночника у меня пробежал холодок.

И не потому что начал верить в эту околесицу, а потому что окончательно уверился, что передо мной сидит безумец.

— Вы… Вы ведь не серьёзно? Мистер Клэйб, это ж… Господи… Вы говорите, что… Что это существо живёт в разрушенном старом доме уже три столетия. Это нелепо! Оно никогда не существовало, и даже если бы и родился на свет какой-то ребёнок с аномалиями развития… он бы уже давным-давно умер!

И я даже не стал упоминать о том, что большинство мутаций редко совместимы с жизнью.

Все они были генетическими тупиками.

Простая биология — если по счастливой случайности природа не наделила мутировавший организм возможностью к выживанию и существованию на грани смерти… Он умирает.

— Возможно, — протянул Клэйб.

Я пожал плечами.

А что я мог сказать?

Клэйб усмехнулся, глядя на меня злопамятным взглядом. Я знал, что он верил в свой рассказ.

Он действительно верил в сказку, которая была захватывающей как с точки зрения истории, так и с точки зрения фольклора. Но без сомнений, это была абсолютная небылица.

Должна быть небылицей…

Она потрясла меня; в своих изысканиях я слышал и другие странные истории.

Но эта… Полное безумие.

Клэйб был сумасшедшим. Должен оказаться сумасшедшим, как иначе?

И, тем не менее, он мне таким не казался…

— Забавно, правда? Я говорю вам, что это правда. Что это злобное, вечное создание прожило в доме три века и будет продолжать там жить, пока гниющая хижина не развалится и выставит чудовище под солнечные лучи, которых оно так боится. Но вы всё ещё сомневаетесь. Естественно.

— Старик, несущий несусветный бред… Так вы обо мне думаете? Да, может, я и старый человек. Может. Но я не ошибаюсь. Всё рассказанное — не продукт моего неуёмного воображения, независимо от того, насколько нам было бы легче жить, если бы это оказалось простой выдумкой.

Он продолжал смотреть на меня, пытаясь заставить опустить глаза.

Но я выдержал его взгляд.

Не смог отвести.

И вскоре он продолжил сухим, безжизненным голосом:

— Я могу рассказать вам то, что знают лишь несколько избранных, кто хранит тайну и передаёт её из поколения в поколение. Я могу рассказать, что мистер Лавкрафт знал правду, когда писал о мальчике в 1793 году, который увидел что-то в высоком окне чердака и убежал прочь, истошно вопя.

— Или я могу рассказать историю солдата, вернувшегося с войны 1812 года и отправившегося к тому дому, чтобы истребить чудовище. Видите ли, зимой оно проявляло меньшую активность, и возможно, солдат решил, что оно находится в спячке и его будет легче схватить. О нём больше никто не слышал, но весной, когда сошёл снег, в лесу около дома нашли груду костей.

— Но я полагаю, само по себе это ничего не доказывает. Да, ещё был доктор Болан, который устал от суеверий и предрассудков и в 1875 году отправился в тот дом. А вернулся абсолютно седым и безумным.

— Болан был полевым хирургом во время Гражданской войны и насмотрелся ужасов. Но то, что он увидел в хижине, навсегда лишило его разума. Ни кошмар сражений при Энтитеме и Шайло не смогли подготовить его к той чуме, что глядела на него из окна.

— А в 1914 году появились два глупца, оставшихся на спор на ночь в разваливающемся доме…

— Хватит, — произнёс я, наконец.

С меня действительно было довольно.

Я с благодарностью выслушал местные поверья и легенды, но этот бред слушать не желал и выключил диктофон.

— Думаю, мне лучше уйти.

— Вы глупец, мистер Крей. Чёртов глупец, — ухмыльнулся Клэйб. — Вы поставили на мне крест, потому что я — свихнувшийся деревенщина. Что ж, не могу вас винить. Но что, если я скажу, что у меня есть доказательства? Что могу предоставить вам шанс выйти из кабинета и отложить пылящиеся на полках книги? Что вы на это ответите? Вы готовы встретиться с тем, что уже сколько веков сводит людей с ума? Или спрячетесь за своими пыльными полками и неинтересными рассказиками?

Я тяжело сглотнул.

Наверно, я понимал, что к этому всё и идёт.

И поэтому я и остался в надежде, что в самом конце получу хоть крупицу доказательств рассказанного.

Хоть обломок кости, как в рассказе Лавкрафта.

Хоть что-то.

Ведь вера Клейба в свой рассказ была бесспорной.

Он не сомневался в этом ни на минуту.

Нет, серьёзно, я не верил в монстров, хотя и допускал, что в течение всей истории человечества на свет появлялись люди с уродствами и аномалиями, вид которых и вдохновлял на создание историй, которые я тщательно записываю.

Но я не верил вот в это существо — в ужас семьи Кори; в создание, которое имело с ними кровное родство, и которое они отчаянно пытались скрыть.

И, в конце концов, потерпели полный крах.

Допустим, оно действительно когда-то существовало. Но я не верил, что оно может жить до сих пор и является жутким «неименуемым» людоедом, каким его описывал Клейб.

Наверно, Люция Кори действительно могла родить ребёнка с дефектами развития, но произошло это не из-за некого вмешательства кошмара из иного мира, а из-за инцеста и близкородственных браков внутри и так не совсем здорового семейства.

Логично? Вполне.

Но часть меня — та, что принадлежало учёному и любопытному собирателю древних легенд — всегда задавалась вопросом: откуда же появлялись эти сказания о полукровках и гибридах?

И мысль о том, что я могу получить некое вещественное доказательство, была слишком аппетитной, чтобы отказываться. Хотя здравый смысл и говорил мне не соглашаться.

Клэйб поднялся и достал из шкафа ружьё.

— Я собираюсь отправиться в тот дом, мистер Крей. Я завершу то, что следовало сделать много лет и веков назад. Хочу, чтобы вы отправились со мной и стали свидетелем происходящего. Это всё, о чём я вас прошу.

Дрожащими пальцами он зарядил ружьё.

— Видите ли, я уже без малого сорок лет забочусь об этом кошмаре, как заботился о нём мой отец, а до него — мой дед. Думаю, теперь вы уже догадались, что моя истинная фамилия не Клэйб. Я — Кори, и прости Господи, я являюсь родственником этого монстра. И сегодня я сделаю то, что должен, но что поклялся никогда не делать. И если вы отправитесь со мной, то увидите тайну моего семейства.

Мне следовало бежать оттуда сломя голову. Но я остался.

Я запрыгнул в дребезжащий пикап вместе с безумным стариком, положившим себе на колени заряженное ружьё, и мы поехали в холмы.

В дороге говорил он.

Он признался в страшных преступлениях, которые совершали его предки, чтобы сохранить в тайне существование этого создания.

Клэйб рассказывал жуткие истории о похищенных детях, которых связанными и с заткнутыми ртами привозили в дом Эбигейл Кори и бросали в старый колодец, из которого по ночам поднималось странное золотистое свечение.

Он признался, что сам никогда в таком не участвовал; подобное совершали его наиболее радикально настроенные родичи несколько поколений назад.

Во времена его отца и самого Клэйба существу бросали в колодец только баранину и свинину.

— Да простит меня Господь, Крей, но первые десять лет с того момента, как меня посвятили в семейные тайны, я действительно наслаждался сохранением тайны о чудовище. Но проходили годы, и в один из дней мне стала противна одна только мысль о том, что я должен туда отправиться.

— Но я продолжал туда ходить, даже когда меня тошнило от всего этого. И сейчас… Я не был там уже месяц. Думаю, она будет бодрствовать. И будет очень голодна, и из-за этого не так хитра и коварна. Она будет нас ждать. Она учует, что мы приближаемся, и будет ждать.

Мы ехали по узкой горной дороге, которая вскоре превратилась в простую грязь с единственной колеей, по сторонам которой рос красный кедр, орешник и дубы.

Мы переехали через деревянный мост, минули холмы, спустились в заболоченную ложбину, где подлесок окутывал густой туман.

Вскоре дорога закончилась, и мы пошли по тропе среди зарослей болиголова.

Через пятнадцать минут тропа закончилась. Я бы сам никогда не нашёл это место, но Клэйб знал, куда идти.

Он вёл меня через ущелья, поросшие ежевикой, и холмы, вверх по скалистым уступам и сквозь засохший, мёртвый лес.

Там и стоял дом.

За прошедшие годы он должен был зарасти сорняками и плющом, но этого не произошло. Фактически, дом был таким же мёртвым, безжизненным и высохшим, как и деревья вокруг него, окружавшие строение, как нимб.

Сухая, потрескавшаяся земля была неплодородной.

Когда мы ступили на неё, от сапог поднялись облака серой пыли.

То там, то здесь поднимались ввысь высохшие, мёртвые деревья с отваливающейся корой.

Они разваливались в труху, стоило только их коснуться.

Сам дом был высоким, узким и обветшалым, как ободранный от плоти скелет.

Островерхая крыша почти полностью прогнила и рухнула.

Стены были бурыми из-за разросшегося лишайника и плесени.

Всё это напоминало разрушенное, крошащееся надгробие, готовое в любой момент рухнуть.

— Она там, — произнёс Клэйб, и голос его был таким же безжизненным, как и окружавший нас пейзаж.

Перед домом раскинулся огромный, гротескный дуб, напоминавший почерневший скелет.

Я ясно представил, что именно здесь была повешена Эбигейл Кори. Именно здесь её тело оставили висеть и качаться на ветру, пока плоть не оголила кости скелета.

Я стоял, затаив дыхание, впитывая окружающее, и живот у меня неприятно скрутило.

Признаюсь, этот дом меня пугал.

От одного только его вида моё сердце колотилось, как сумасшедшее, а внутри черепа словно начали скрестись мёртвые пальцы.

Мы подошли ближе, и я увидел колодец, который упоминал Клэйб.

Обычная тёмная яма, окружённая сваленными каменными плитами.

Я не видел её дна. Да и не хотел.

Пахло здесь, как в старом амбаре или на пепелище.

Ветра не было, и воздух казался плотным из-за частиц разваливающегося дома и иссушённой земли.

Клэйб сказал мне подождать снаружи. Я абсолютно не возражал.

Он зажёг фонарь, который принёс с собой.

— Электрические фонарики здесь не работают, — пояснил он. — Чем ближе к ней подходишь, тем тусклее они становятся. Не знаю, почему… Может, из-за энергии, которую она излучает. Полагаю, в неё больше от её отца, чем от человеческой матери, поэтому её окружает некое поле…

Он повернулся, чтобы войти в дом, и я схватил его за руку.

Во рту пересохло.

В глотку словно насыпали песка.

— Не нужно вам этого делать, мистер Клэйб, — прошептал я, дрожа. — Я… Я вам верю. Пойдёмте отсюда. Прошу вас, давайте уйдём.

Он качнул головой и слабо улыбнулся мне.

— Сынок, я должен это сделать. Должен увидеть, чего боялся все эти годы. Я обязан с этим покончить. Пришло время убить чудовище.

Стоило ему закончить, как из дома донеслись стоны и скрип.

Что-то упало. Может, доска или деревянная планка.

Мы оба взглянули на узкое высокое окно чердака, которое было тщательно заколочено досками.

Многие доски сгнили, и в образовавшиеся дыры можно было разглядеть участки пыльного стекла.

Некоторые стёкла потрескались и вывалились из рам, но некоторые ещё стояли целыми.

Скрип, который мы слышали, шёл именно оттуда, и я почувствовал, как у меня похолодели руки.

На одно безумное мгновение мне показалось, что я видел в окне светлое размытое пятно.

Я хотел произнести какую-ту чушь о том, что с такими звуками, наверно, и разваливаются старые дома, но…

Но в этот момент из того окна на чердаке донёсся одинокий стон, напоминающий завывание ветра в узкой арке.

Клэйб улыбался, глядя на дом безумными глазами.

— Она там, она ждёт меня…

— Нет! — крикнул я, пытаясь его остановить.

Я чувствовал, как внутри дом распадается и иссушает всё, что приближается.

Нет, я не видел её. Не видел нечестивое, жуткое, сверхъестественное существо, прожившее на чердаке три сотни лет, но я чувствовал её. Да, и теперь я услышал и её голос.

Но Клэйб всё же вошёл в дом.

Крыльцо давно развалилось, поэтому ему пришлось забираться через высоко расположенный дверной проём.

Я помог ему подтянуться и ощутил удушливый, зловонный запах старого дома и существа, что там обитает.

Бедный наивный старик вошёл через дверной проём прямо в ненасытную, жаждущую тьму.

Я видел свет его фонаря.

Я слышал, как скрипят рассохшиеся доски, как падают предметы.

Я слышал, как он поднимается по древней, скрипучей лестнице.

А затем… Затем я услышал, как он кричит.

Слышал звук выстрела, эхом разнёсшийся в ужасающей тишине.

Слышал, как пронзительно, жутко завыло существо, разрывая своим визгом барабанные перепонки.

Наверно, я и сам закричал.

Помню, что развернулся, чтобы сбежать, как трус, но тут из темноты меня позвал Клэйб.

Я слышал, как он упал с той проклятой лестницы. Слышал, как что-то ползёт за ним. Что-то сухое и шелестящее.

А затем влажный звук и чавканье, словно медведь, жующую чью-то тушу в пещере…

Что-то щёлкнуло в моей голове, и я рванул обратно к дому, врываясь в грязь, пыль и облака паутины.

Фонарь валялся на нижней ступеньке и всё ещё горел.

Я увидел истекающего кровью Клэйба, лежащего посреди лестницы и распотрошенного, как лосося.

Я видел только его ноги и нижнюю половину туловища.

И пока я смотрел, его потащило вверх по лестнице. Свет фонаря в моей дрожащей руке отбрасывал пляшущие тени на стенах.

И тогда…

Я услышал это существо.

Оно не просто тащило Клэйба по лестнице; оно присосалось к нему и высасывало его кровь, как огромный мерзкий паук осушает муху капля за каплей.

Я подскочил и схватил тело Клэйба за щиколотки.

Я не отдам его этой твари.

Я дёрнул. Существо дёрнуло в ответ.

Мы сражались, словно два безумца, перетягивающих канат, и, в конце концов, оно с чмокающим звуком отцепило свой рот от Клэйба и зарычало на меня. Меня обдало горячим порывом затхлого воздуха.

Я видел впереди смутную, напоминающую человека фигуру… которая неясным образом светилась.

Существо рычало, скрежетало зубами, и зловоние от него было невыносимым.

Но я в последний раз дёрнул Клэйба за лодыжки и вырвал его из хватки чудовища. Мы оба покатились вниз по лестнице и приземлись в пятно света, падающего через выбитую дверь.

Я оказался прямо у дверного проёма. Тело Клэйба, окровавленное, обезображенное и странно сморщенное из-за вытянутой из него крови, упало у моих ног.

А существо…

Древнее, уставшее, гниющее чудовище сходило с ума от голода.

Я видел, как оно светилось в темноте, и от него шёл мерзкий, нездоровый запах.

Оно настолько обезумело от голода, что бросилось вперёд в луч света, издав длинный, низкий скорбный вой.

И в этом свете я его разглядел.

Увидел существо, сводившее с ума людей.

Отвратительное дитя Люции Кори.

Она была одета в серые лохмотья, которые некогда были её одеждой, но за столько веков истлели и порвались; кожа её местами оторвалась от мышц, ссохлась и съёжилась.

Она прыгнула вперёд, как какое-то гигантское насекомое, и завопила, когда свет коснулся её тела. Но инерция несла её вперёд, и она остановилась, лишь когда нависла надо мной. Её одежда и плоть кишела насекомыми, которые сваливались на меня шевелящимися комьями.

Она с трудом удерживала равновесие секунду-другую, и я ощутил на лице её зловонное дыхание, отдающее гниющей в овраге падалью.

Она смотрела мне в глаза какую-то долю секунды, но этого хватило, чтобы внутри у меня всё перевернулось.

Её глаза напоминали чёрные дыры на сморщенном лице, испещрённые алыми и золотистыми прожилками, и напоминали поглощающие свет тёмные туманности в самых дальних уголках вселенной.

Один глаз находился выше другого, но оба были широкими и полупрозрачными, словно покрытые водной оболочкой.

И в этот момент я вывалился через дверной проём наружу.

Я закричал, пытаясь закрыть лицо… Я упал, приземлился на твёрдую, высохшую землю и покатился прочь…

А она пошатывалась передо мной, покачивалась из стороны в сторону, захваченная в ловушку из солнечного света, как насекомое в янтаре.

Она начала распадаться: из груди вырывались долгие, бледные, как черви, нити, а плоть стекала, как расплавленный вязкий розоватый, красный и рыжий воск.

А потом она тоже упала во двор дома.

Она почти мгновенно вскочила, издав дикий вопль, в котором агония смешивалась с яростью.

Обезумев, она крутилась вокруг своей оси, а в это время плоть её продолжала отваливаться и испаряться.

Она напоминала дикую и странную ведьму, исчезающую впоследствии собственных заклинаний.

Внешне она имела сходство с человеком, но многие её части тела были непропорционально увеличены, другие — уменьшены… К тому же, яркие искрящиеся цвета, сбегающие воском на землю, скорее напоминали акварельный набросок, чем натуральные оттенки человеческой плоти.

Ростом она была со взрослого человека, но сгорбленная, согнутая, переломанная; кости и наросты на них торчали во все стороны.

Её левая рука была толстой и мясистой с выросшими на ней нитями, напоминавшими испанский мох; кисть — затупленной, наподобие лопаты; правая рука — худой, скелетоподобной, а пальцы напоминали острые и загнутые вилы.

Я смог неплохо рассмотреть её, обрамлённую лучами солнечного света, как ореолом, когда она воздела к небу деформированные, уродливые пальцы и попыталась закрыться от лучей.

Её голова была огромной, напоминающей луковицу, и мягкой, как подгнившая тыква.

Она сидела на коротком шейном отделе позвоночника. Отдельные пучки белых волос только чуть-чуть прикрывали жёлтый череп.

Лицо было изрезано морщинами, и с него лохмотьями висела кожа и плоть.

Рот был несимметричным относительно остального лица, а губы, сперва тонкие и бледные, теперь отекали, становясь пухлыми, рыбьими.

Когда она закричала от ярости, её раскрытый рот превратился в идеальный овал, как у пиявки.

А за тающими губами я рассмотрел острые, треугольные, короткие зубы. Зубы, предназначенные для измельчения и перемалывания.

Она умирала, а я был готов вот-вот двинуться умом от всего происходящего.

Но я понял… По крайней мере, мне казалось, что я понял.

Её человеческая мать принадлежала этому миру, но вот отец пришёл из некого мрачного места, где нет солнца и его ультрафиолетового излучения.

А они были губительны для этого вида.

Его получеловеческая дочь была ночным кошмаром. Чумой, бродящей во мраке.

Я смотрел, как она упала на землю, скуля и задыхаясь, и тело её плавилось, как жир на сковороде.

Её горящие глаза подёрнулись пеленой и запали.

Её кожа пузырилась и испарялась.

Она ещё несколько минут корчилась на земле. Гигантское кровоточащее тело мутанта пыталось само когтями содрать с себя остатки плоти, а затем…

Затем она затихла.

Вот так, по прошествии трёх сотен лет, дочь Люции Кори, Неименуемая, в конечном итоге вышла на свет, которого столь долго избегала.

Примечания