Чур, я в домике!

Индра Незатейкина Чур, я в домике!

В пятницу вечером, уходя с работы, Максим заглянул к вечно занятому начальнику.

— Сергей Владимирович, вы помните, что я с понедельника на неделю в отпуске?

Начальник устало посмотрел на Максима без всякого проблеска узнавания в глазах. Покрутил в пальцах карандаш, отбросил в сторону, стянул с головы гарнитуру.

— В отпуске, говоришь? А дела все передал?

— Конечно.

— А криптосистему в строй вводить?

— Без меня справятся.

— Уверен?

— Абсолютно. Там все настроено, осталось только включить. С интерфейсами, надеюсь, разберутся.

— А если не разберутся?

— Сергей Владимирович, я инструкцию написал. Подробную. В крайнем случае — ошибутся, увидят, что все плохо, воткнут правильно.

— Ну, ладно. Под твою ответственность. Если что, — смотри, звонками замучаем, — строго предупредил начальник.

Максим отстраненно пожал плечами:

— Меня не будет в городе.

Мысленно он был уже не здесь. Начальник хмыкнул вроде бы даже с некоторым интересом.

— А куда в отпуск-то?

— Домой, как обычно…

Максим зашел в общежитие, неудачно попался на глаза дежурной по этажу, и пришлось побеседовать с ней о велосипеде, загромождающем коридор общего пользования. Он умылся, вскипятил чаю, для чего пришлось в очередной раз чинить раздолбанный, советских еще времен тройник, вдоль и поперек перемотанный изолентой. Соседи буйно отмечали пятницу, и Максиму пришлось очень постараться, чтобы отбрыкаться от их настойчивых предложений выпить. До автобуса оставался час с небольшим. Максим переоделся в дорожное, взял собранный за несколько дней рюкзак, проверил в карманах ключи, деньги, документы и пошел на автостанцию.

На улице темнело, Киев провожал его осенней полупрозрачной желтизной каштанов и тополей, тихим, почти теплым безветрием.

Билеты на автобус были куплены заранее — забежал с утра перед работой. Пассажиров в салоне было человек десять — усталых, возвращавшихся с рынка, бабулек, угрюмых дачников с лопатами и саженцами в полиэтилене, сонных студентов, разъезжавшихся на выходные по домам.

За окнами сгущалась дрема южной осенней ночи. Ехали несколько часов. На редких остановках в кругах света под одинокими фонарными столбами сменялись немногочисленные пассажиры. Наконец, автобус развернулся у неработающего магазина в глухом поселке, высадил самых упорных и уехал обратно в Киев. Следующий отсюда будет только завтра утром.

Максим подождал, пока разойдутся несколько приехавших с ним пассажиров, прошел по пустынной неосвещенной улице поселка и свернул в боковой проулок. Асфальт исчез, и под ноги лег утоптанный песчаный грунт. Через несколько сотен метров дорогу преградил забор из колючей проволоки на бетонных столбах. Проволока была новенькая, еще не ржавая, тускло отливающая в свете взошедшей из-за леса Луны. И дырку, которая была здесь все лето, недавно заделали.

Максим прошел вдоль ограды, нашел место, где нижний ряд «колючки» отстоял от земли сантиметров на тридцать, разгреб песок, протолкнул рюкзак на ту сторону и сам осторожно протиснулся под проволокой. Он пересек изборожденную следами протекторов песчаную дорогу, оглянулся, с неудовольствием отметил слишком бросавшуюся в глаза свежую цепочку собственных следов и нырнул в лес.

Несколько часов он пробирался по старой лесной дороге, временами заваленной до непроходимого состояния. Потом вышел на просеку под линией электропередач. Свисающие с опор ЛЭП гирлянды прозрачных изоляторов красиво переливались в лунном свете. Покачивались на ветру, шелестя, посеребренные светом Луны кроны деревьев. Тени падали резкие, контрастные, заметные издалека.

Следующим этапом был печально известный мост через реку и перекресток рядом с ним, где нередко устраивались засады. Максим некоторое время тихо стоял на обочине в тени деревьев, пытаясь рассмотреть в темноте очертания милицейского «газика». Выждав минут десять и не заметив ничего подозрительного, он перебежал мост и сразу же свернул в придорожные заросли.

Позади остались несколько километров разбитой асфальтовой трассы, с которой то и дело приходилось сбегать на обочину и падать в траву, прячась от невесть куда мчащихся среди ночи легковушек, освещенные здания складов и лающие за бетонным забором собаки. Почти полная Луна все чаще скрывалась за быстро бегущими облаками, и тогда становилось трудно различить даже пальцы на вытянутой перед собой руке. Под утро похолодало, небо затянуло, и начался нудный мелкий дождь. Идти по редколесью и мокрой траве стало труднее, одежда и обувь быстро промокли. На рассвете Максим вышел к заброшенной деревне, проявившейся в тумане угрюмыми серыми тенями пустых домов с провалившимися крышами.

Он выбрал дом посохраннее, с целой крышей, и залез на чердак, где, к его удивлению, сохранилось сухое сено. Глянул для порядка показания дозиметра — как в Киеве. Расстелил туристический коврик, стянул с себя волглую одежду, завернулся в спальный мешок и мгновенно уснул под мерный перестук дождевых капель по старому толевому покрытию.

Проснулся он в середине дня. Дождь закончился, но было все еще сыро и зябко. Максим вышел в одичавший сад возле дома, стряхнул на лицо дождевой воды с листьев — умылся. Побродил среди корявых ветвистых яблонь, похожих на «ведьмины мётлы», подобрал три кособоких паданца. Вернулся в дом, перекусил тушенкой и яблочками, посмотрел карту. Деревня была не та, к которой он рассчитывал выйти, а впереди оставалось еще километров пятнадцать. Не так уж много, но днем по дорогам идти нельзя, придется по лесу.

Можно было бы вскипятить чаю, — судя по карте, чуть севернее деревни находились какие-то оросительные каналы, но жалко было терять время. К вечеру хотелось добраться до Припяти: там будет тепло, сухо и сколько угодно чая. Хотелось поскорее домой, и это желание подавляло все остальные.

Максим прошел через давно пустующую деревню. Выщербленный асфальт бывшей главной улицы устилали золотистые остроугольные листья болотного дуба. Корни деревьев подняли и взломали асфальт, трещины поросли изумрудным мхом, обочины толстым слоем занесли белый песок, сосновая хвоя и опавшие листья каждой осени, прошедшей с 1986-ого года. Сохранившаяся кое-где тусклая пунктирная линия разметки выглядела здесь нелепо до сюрреализма. Автобусная остановка с мозаичным узором, выложенным цветной плиткой, потонула в зарослях ольхи.

Деревенская улица вывела на дорогу из частично сохранившихся, частично разобранных бетонных плит. Здесь пролегал относительно удобный участок маршрута в обход КПП. Через несколько километров Максим свернул на еле заметную с дороги, давно не хоженую тропу по краю леса. Один раз его испугали лоси — мелькнув светлыми пятнами, два крупных голенастых зверя, ломая кусты, перебежали дорогу в двадцати метрах впереди. В первый момент Максиму показалось, что это люди, и он, не раздумывая, метнулся в лес. В другой раз, подпрыгивая на ухабах и подминая под себя молодую поросль, мимо на хорошей скорости пролетел корейский внедорожник. Максим успел залечь в канаве за несколько секунд до его появления — он до последнего момента сомневался, что шум мотора не мерещится ему в шуме деревьев. То и дело попадались грибы — моховики, маслята, волнушки, грузди. Блестела яркими бисеринками уже перезревшая и подсыхающая на кустиках брусника. Заполошно вопили, с шумной возней трясли рябину пестрые крапчатые дрозды.

Вскоре молчавший до сих пор радиометр напомнил о себе пронзительным электронным писком — здесь двадцать с лишним лет назад пролег пресловутый Западный радиоактивный след. Максим поспешно отключил звуковой сигнал радиометра и ускорил шаг. «Грязные» места хотелось миновать побыстрее.

Уже смеркалось, когда Максим вышел к довольно-таки оживленной по здешним меркам асфальтированной трассе. Переждав в кустах, пока проедет колонна из четырех тяжело груженых самосвалов, сотрясающих воздух рычанием моторов, он огляделся и пересек дорогу. Тут невдалеке, у следующего поворота, тоже, бывает, устраивают засады, поэтому лучше обойти. Тем более, что до цели осталось меньше двух километров, обидно будет попасться. Он преодолел труднопроходимые заросли ольшаника, железнодорожную насыпь и заполненные дождевой водой канавы вдоль нее. Среди соснового леса на фоне темнеющего неба четко обозначились ажурные опоры ЛЭП с провисающими проводами. Линия, ведущая от ЧАЭС к Припяти.

Еще с километр извилистой песчаной дорожки с неприятно свежими следами протекторов, гудящая трансформаторная подстанция, и вот сквозь лес уже можно различить белеющие в темноте корпуса радиозавода. Песок под ногами сменился бетонными плитами, а впереди стал различим забор из колючей проволоки, за которым был Город.

И тут Максим утратил бдительность. Терять время на наблюдение было жалко, и он вышел на перекресток, став хорошо заметным на фоне светлого бетонного покрытия. И тут же где-то справа вспыхнули фары, и заработал мотор притаившегося в кустах «бобика», и чей-то голос крикнул: «Стой, стрелять буду!» И Максим сейчас же кинулся в кусты, но было уже поздно — его поймали в луч фонаря, и забор впереди не давал свободы для маневра. Сердце бешено колотилось, свет фар плясал на бетонных плитах и стволах деревьев, завывал мотор, и под правой рукой все тянулась «колючка». Максим куда-то провалился, где-то прополз и прорвался сквозь бурелом. Путаясь в колючих плетях ежевичника, вывалился на какую-то бетонную площадку с гаражами, протиснулся между стенками, обитыми ржавыми жестяными листами, запинаясь о гнилые ящики, пролез в дыру в сетке забора. Продрался сквозь плотно увивавший кусты дикий виноград с багряными листьями и мелкими, блестящими, как вороний глаз, черными ягодками. И буквально выпал на тихую городскую улицу возле автобусной остановки.

Максим по инерции доковылял до скамейки на остановке, скинул рюкзак, сел, переводя дыхание. Трассирующим следом уходила в перспективу яркая цепочка уличных фонарей. Подошел жёлтый рейсовый ЛИАЗ с одиноким пассажиром, то ли читавшим газету, то ли дремавшем на заднем сидении. Остановился и с шипением раскрыл двери — очевидно, специально для Максима. Максим не отреагировал, продолжая бездумно смотреть в пространство. Подрагивала, слегка поскрипывая от ветра, желтая табличка с большой буквой «А» и двумя номерами автобусов — первым и вторым. В многоэтажных домах на той стороне улицы горели окна: теплыми оттенками ламп накаливания и мерцающим синеватым свечением черно-белых телевизоров. Порыв ветра принес из ближайшего двора звуки детского смеха, заливистого собачьего лая и фортепианных аккордов. Проехал мимо пожилой дачник-велосипедист на видавшем виды «Аисте», скрипящем и тренькающим звонком на ухабах. На багажнике велосипеда был пристроен обернутый в газету букет разноцветных астр. Лихо проскочил, для острастки бибикнув велосипедисту, «жигулёнок» одиннадцатой модели. За ним шлейфом пролетели, кружась в турбулентном потоке, желтые березовые листочки. Один из листков царапнул Максима по щеке и вывел из оцепенения.

«Всё, — подумал он. — Дошел. Дома».

— Сынок, автобус давно был? — спросил рядом старческий голос.

— А?.. Только что ушел, — ответил Максим подошедшей из темноты старушке.

Он подвинулся, и бабулька, тяжко вздохнув, опустилась на скамейку и взгромоздила рядом баул.

— В поход собираешься? — оглядев Максима, поинтересовалась старушка.

— Да нет… — сказал Максим. — Уже… отбегался.

— Уезжаешь куда?

— Наоборот, домой приехал, — он расплылся в блаженной улыбке.

— А-а-а, — протянула бабушка, утеряв значительную долю интереса и еще раз ощупала его настороженным взглядом. — С северов, что ли? — с нотками неодобрения в голосе уточнила она.

— Нет, — коротко ответил Максим. — В Киеве работаю.

— Понятно, — с неопределенной интонацией произнесла старушка.

Максим встал, подхватил рюкзак и вежливо сказав бабусе: «До свидания», пошел к своему дому. Хорошо, что идти было совсем не далеко, квартал за поворотом на Спортивную, потому что снова начал накрапывать дождь.

Возвращаться домой после долгого отсутствия каждый раз было волнующе приятно. Вот провела его до подъезда почти не видимая в темноте диагональная пешеходная дорожка, вот скользнул под ноги красный кленовый лист из детского садика во дворе, вот встретил приветливо светящийся под козырьком у входа цилиндрический плафон, похожий семисотграммовую банку из-под венгерского компота. Порадовало даже объявление об отключении на два дня горячей воды, приколотое кнопками к деревянной двери. И свежий номер «Науки и жизни», белеющий в круглых дырочках почтового ящика. И лифт с расплавленными целлулоидными кнопками. И велосипед брата на лестничной площадке — не обычный «Орленок», а ультрамодный «Олимпийский».

Дверь открыла мама в кухонном переднике. Всплеснула руками:

— Максимка! Наконец-то! С утра тебя ждём! Ну, раздевайся. Как добрался?

— Привет, мамочка! Все нормально, — обнимая ее, ответил Максим.

Радостно улыбаясь, вышел из своей комнаты младший брат-школьник, и даже папа оторвался от своей любимой телепередачи «Очевидное невероятное», чтобы поприветствовать сына.

Максим скинул ботинки и прошел в свою комнату. Не зажигая света, положил на стол скрученный в трубочку журнал, приоткрыл форточку, провел пальцем по запылившимся корешкам книг. Все здесь было на своих местах: полки с книгами, между стеклами — вырезка из журнала «Советское фото» — улыбающийся Юрий Гагарин, модели самолетиков над письменным столом, карта мира на стене, ажурная салфетка на спинке кресла, аспарагус на подоконнике и игрушечный медвежонок из синего синтетического меха на спинке дивана.

— Максимка, ну что же ты? — в комнату заглянула мама. — Раздевайся, мойся, садись ужинать — сырники будешь?

— Да, да, сейчас… — пробормотал Максим.

Он все еще не мог до конца проникнуться мыслью, что можно больше никуда не бежать. Можно расслабиться, попить чаю с сырниками и посмотреть по телеку «Очевидное невероятное».

— Надолго ты? — спросила мама.

— На неделю, как обычно…

Мама покачала головой и ушла в кухню, ворча для порядка:

— Что ж тебе в этом Киеве, как медом намазано… Мотаться туда… Как будто у нас тут работы нет…

Дождь на улице разошелся не на шутку, вместе с упругими порывами ветра холодными зарядами барабаня в стекло.

Индра Незатейкина, 2011