Чувство Родины. Стихи и поэмы

Озера

Прозревают

На рассвете.

С рассветом

Прозревает человек,

И оживает

Просветленный ветер

Над чистотою оживленных рек.

Рассвет несет

Извечное движенье,

Врываясь вглубь распахнутых окон.

Сердцебиенье,

Головокруженье

Принадлежат рассветам испокон.

Поскрипывает старая планета

В плену у бед

И суеты сует…

И бьется сердце от потока света,

Что захлестнул

Очередной рассвет.

С рассветом

Мне понятней век грядущий

И прожитые,

Прошлые века…

Да будет в помощь

Жаждущим и ждущим

Моя в рассвет ушедшая рука.

Нет, я не мал

В сравненье со Вселенной,

В сравненье с мирозданьем

Не безлик,

Ведь я велик

Своей землей нетленной

И человечьим обликом велик.

Тепло души,

Тепло моих ладоней,

Всю силу слова

Я готов раздать,

Покамест кто-то, боль изведав,

Стонет,

Покамест кто-то вынужден страдать.

Да не иссякнет

Справедливость слова

И справедливый гнев его,

Когда

Идеями господства мирового

На этом свете бредят господа!

Иду в века.

Иду в мои рассветы,

Их справедливость яростно горит

И на щите

Монаха Пересвета,

И на ракете,

Режущей зенит,

И на коньке

Над крышей обветшалой,

И на зубцах великого Кремля…

Иду в века.

Несу рассвет Державы,

Откуда начинается земля!

Ты не вставала на колени

Ни перед кем

И никогда…

И каждый кустик твой —

Священен.

Священны

Небо и вода.

Священен

Тын, где сохнут крынки,

Ракет космических огонь

И даже малая дождинка,

Что падает

В мою ладонь.

Священен

Мир широких пашен,

Священны льды родимых рек,

И снег,

Что полит кровью нашей,

И кровь,

Что пролита на снег.

Нам вера давалась несладко…

С тоской избяного угла,

С печалью

Вдовы и солдатки

Она в мое сердце вошла.

Она приходила

За мною

Дорогою, полной невзгод,

С тропинкой, где поле ржаное,

С рябиной у школьных ворот.

Сквозь горечь утрат

Невозвратных

Она

Приходила ко мне

Напомнить

О подвигах ратных

На той беспощадной войне.

И тень двадцати миллионов,

Что ради меня полегли,

Несла

На священных знаменах

Моей потрясенной земли…

Пред этою правдой суровой,

Пред верой,

Что гордо скорбит,

Ничтожным становится

Слово

Больших или малых обид.

Ничтожными кажутся

Речи

И громкая ложь, заграниц

Пред верой,

Принявшей на плечи

Седой Мавзолея гранит.

Да как же смогу я не верить

В Россию с нелегкой судьбой.

Чью радость и боль не измерить

Ни мерой,

Ни кровью любой.

Судьба ее стала примером.

И вера в нее не умрет.

А жалкий покой маловеров

Когда-нибудь время сотрет!

Родина, суровая и милая,

Помнит все жестокие бои…

Вырастают рощи над могилами,

Славят жизнь по рощам соловьи.

Что грозы железная мелодия,

Радость

Или горькая нужда?!

Все проходит.

Остается — Родина,

То, что не изменит никогда.

С ней живут,

Любя, страдая, радуясь,

Падая и поднимаясь ввысь.

Над грозою

Торжествует радуга,

Над бедою

Торжествует жизнь!

Медленно история листается,

Летописный тяжелеет слог.

Все стареет,

Родина не старится,

Не пускает старость на порог.

Мы прошли столетия с Россиею

От сохи до звездного крыла,

А взгляни — все то же небо синее

И над Волгой та же тень орла.

Те же травы к солнцу поднимаются,

Так же розов неотцветший сад,

Так же любят, и с любовью маются,

И страдают, как века назад.

И еще немало будет пройдено,

Коль зовут в грядущее пути.

Но святей и чище чувства Родины

Людям никогда не обрести.

С этим чувством человек рождается,

С ним живет и умирает с ним.

Все пройдет, а Родина —

Останется,

Если мы то чувство сохраним.

Да, прав поэт.

Борьба не прекращается,

Жестокая, рассудку вопреки.

И острова,

Как бакены,

Качаются

От бомб, летящих на материки.

Уже не по орбите,

А по лезвию

В грядущее летит моя земля.

Меридианов обручи железные

Окалиной покрылись

От огня.

И соль морей,

И соль всех океанов,

Глухих пустынь колодезная соль

Из года в год Ее полощет раны.

О, сколь невыносима эта боль!

Терпи, земля,

Терпи, моя хорошая.

Все сущее

Ты нам дала

Сама.

И вот скрипишь

Под непосильной ношею

Открытий человечьего ума.

И потому

Ясна твоя обида:

Легко ли

У людей покой просить,

До срока

Принимать в себя убитых

И на себе

Живых убийц носить?!

Легко ль принять

Страданья Хиросимы

И боль Вьетнама можно ли снести,

И миллионы,

Павших за Россию,

В своих глубинах бережно нести,

Хранить

В стволах берез под Ельней

Пули

И те противотанковые рвы,

Где созревают ягоды в июле

Среди никем не кошенной травы!

А зимним днем,

Когда и солнце низко,

Когда не слышен голос родника,

Легко ль нести

Скупые обелиски,

Где скорбь

Окаменела на века.

Терпи, земля,

Нам тоже очень больно

Твою печаль,

Твой гнев осознавать.

А раны, поразъеденные солью,

Придется

Нам

Покоем врачевать.

Мы дорого за тот покой заплатим.

Его мы с болью

Выстрадать должны!

Пока ты терпишь,

Нам терпенья хватит

Творить

И жить —

Во имя тишины!

Набатные

Молчат колокола.

Их музыка

Навеки умерла.

Им не звучать

Над Волгой и Окой,

Над вольным Доном,

Над Москвой-рекой.

Их гневный голос

Навсегда затих,

Как в колыбелях,

В звонницах седых…

А было — били,

На подъем легки.

И купола

Сжимались в кулаки.

И мирный люд

Снимался со дворов

И шел на гуд

Литых колоколов.

И пахари,

Недопахав борозд,

Вставали над землею

В полный рост.

И ржали кони.

Чуя седоков,

И разлетались

Искры от подков.

И так всегда,

Когда грозит беда…

Теперь — не то,

Теперь — не те года.

Набатные

Молчат колокола,

Их музыка

Навеки умерла.

Им не звучать

Над Волгой и Окой.

Над вольным Доном,

Над Москвой-рекой.

Их гневный голос

Навсегда затих,

Как в колыбелях,

В звонницах седых.

А жаль!..

Покамест нам

Грозят войной,

Покамест не спокоен

Шар земной,

Я бы хотел,

Чтоб

В дни победных дат

Гудел

Предупреждающе

Набат, —

Над Волгою гудел

И над Окой,

Над вольным Доном,

Над Москвой-рекой,

Гудел,

Не уставая говорить,

Что с русскими

Не следует дурить,

Что русские,

Как никогда, сильны,

Хотя они

Устали от войны!..

И пусть молчат,

Молчат колокола,

Я знаю —

Память их не умерла,

Она живет —

Над Волгой и Окой,

Над вольным Доном,

Над Москвой-рекой!

Нет ни сопи, ни хлеба,

Только синь-лебеда,

Да холодное небо,

Да в колодце вода…

На глухих полустанках —

Суета, нищета.

В станционных землянках —

Темнота, духота.

Полустанки России

По дорогам бредут,

Где мальчишки босые

Подаяния ждут;

Где недавно устало

Грохотали бои;

Где по новеньким шпалам

Мельтешат воробьи;

Где, лицо по-монашьи

Укрыв до бровей,

Ищут женщины наши

Своих сыновей;

Где мелькают котомки,

Все в дорожной пыли;

Где гремят не винтовки —

Костыли, костыли…

Я бродил неустанно,

Словно жизнь познавал.

На глухих полустанках

С ребятней бедовал.

Мы все беды сносили,

Потому что не раз

Полустанки России

Были домом для нас.

Были домом,

В который

Вновь хозяйка вошла,

Деловито с котомкой

Примостясь у стола,

И негромко спросила:

«Как дела, малыши?»

Шла хозяйка Россия

По смоленской глуши.

И глядела устало

В холодный закат,

На глухих полустанках

Встречала солдат.

Шла за плугом уныло,

Поднимала сады

И на братских могилах

Высевала цветы.

Отступали молча.

Без вопросов.

Юные, сутулые слегка…

Сколько нас, парней русоволосых,

Пало на холодные снега!..

Пели пули.

Но и отступая,

Мы вставали на огонь свинца.

Пели пули…

Пули остывали

В наших остывающих сердцах!

Не рябина ягоду роняла,

Не костры пылали на снегу, —

Это мы

Своею кровью алой

Молча устилали путь врагу…

Как обидно!

Вот и мне не драться.

Не поднять тяжелой головы.

Вот и я лежу в могиле братской

Здесь, неподалеку от Москвы.

Понимали: с жизнью расставались.

Только вот понять я не могу,

Почему не дышит мой товарищ —

Черноглазый парень из Баку?

Почему мой друг,

С которым вместе

Возводили домны и дома,

Здесь лежит, не дописав невесте

Первого короткого письма?

Сколько нас навеки отслужило,

Нас — двадцатилетних, озорных!..

Мы мертвы…

Но мы пока что живы

Для своих любимых и родных.

И хоть нам не слышать грома вспышек,

Не бросаться в жаркий гул атак,

Нам еще родные

Письма пишут,

Вяжут рукавицы,

Шлют табак.

Значит, живы!..

Но однажды

Робко

Дернется калитка поутру,

Ахнет мать при виде похоронки.

Вот тогда я, может быть, умру.

Ни горевать, ни плакать, ни смеяться…

Не стану я ни старым, ни седым.

Я прожил на земле

Всего лишь двадцать

И потому — останусь молодым.

Послушай, Смерть!

Ты отойди в сторонку,

Ведь решено, что я пока — живой.

А в час, как мать получит похоронку,

Я стану твой, не сомневайся — твой.

Вот и ушла.

Сговорчивою стала.

И я о тех поговорить смогу,

Которым завтра в бой, забыв усталость,

Навстречу озверелому врагу.

Они пойдут, неся России силу,

Той силе не истлеть и не сгореть.

А вслед им будут

Братские могилы

Негаснущими звездами смотреть.

И — победят!..

И, чтоб страна окрепла,

Чтоб флаг победы не померк над ней,

Они поднимут города из пепла

И вырастят достойных сыновей.

Расскажут им о подвигах России.

И, чтобы славу Родины сберечь,

Дадут им

Трудолюбие и силу,

Тяжелый плуг и справедливый меч.

Их сыновья

Научатся смеяться

Над золотушной спесью подлецой,

Их сыновья

Не станут сомневаться

В высокой справедливости отцов.

Их сыновья

Не сгорбятся под грузом

И в дни беды

С дороги не сойдут.

И Партию Советского Союза

Пятнать случайным людям не дадут…

А у меня уже не будет сына…

Не потому ли

Хочется кричать:

«Позвольте мне от имени России

Их тоже сыновьями величать!»

А вот и Смерть.

Она метельно воет,

Не терпит, не выносит тишины.

Ей не понять,

Что я, как прежде, воин,

Что становлюсь снежинкою, травою

И отблеском на знамени страны!

Вышел парень, невзрачный с виду,

И сказал, подождав тишины:

— Выступает хор инвалидов

Отечественной войны… —

Перед тем как они запели,

Над дорогами всей земли

Прогремели

И проскрипели

Самодельные костыли…

Песня, песня!

Сколько тоски,

Сколько горя в ней и тревоги!

И несут эту песню в дороге

Балалаечник без руки

И танцор, потерявший ноги…

Песня, песня!

Сквозь клубы пыли

Над простором родной земли

Увидали рассвет слепые

И глухие слух обрели.

И под солнцем

В потоках света

Стали черные реки видны…

Стой! Замри! Не вращайся, планета! —

Выступает

Память

Войны.

Пулеметный треск умолк…

И вскоре

Тишина заботливо пришла.

Принимает Баренцево море

Силы потерявшего орла.

Мертвая, израненная птица

Грузно погружается на дно…

Ей теперь домой не возвратиться,

Славе возвратиться суждено.

Будет слава

Продолженьем мести

За народ, поруганный врагом,

Будет слава

Продолженьем песни

О великом и о дорогом.

Вместе с ней

Мы города построим,

К самым дальним звездам полетим

И одной из этих звезд дадим

Имя легендарного героя.

Пусть мигают звезды ярким светом!

Их огонь не смогут погасить.

Будут звезды

Вечно над планетой

Имена героев проносить!

И мне бы, я знаю, хватило

Несколько граммов свинца,

Чтоб встала моя могила

Вровень

С могилой отца.

Чтоб клена багровое знамя

Гудело

Осенней порой,

Чтоб солнце не гасло

Над нами —

Над батей и надо мной.

Чтоб видели росные травы,

Как сын

Неразлучно с отцом

По звездным бредет переправам,

Усыпанным вражьим свинцом…

Но я опоздал народиться.

А он не торопится,

Ждет —

Тот самый,

Что станет убийцей,

Когда ему время придет.

Мы с ним одногодки, к примеру.

Но разных отцов сыновья.

И он

Ненавидит ту веру,

В которую верую я.

И это бы ладно!

Однако,

Он, верный заветам отца,

Малюя фашистские знаки,

Уже не скрывает лица.

Уже с откровеньем недетским

Меня он берет на прицел

За то,

Что я русский,

Советский,

За то,

Что, как видите, цел.

За то,

Что я жизнь понимаю,

За то,

Что я предан Стране

И знамя отца поднимаю,

И знаю,

Что я — на войне.

Он понимал,

Что не пройдет пехота.

И, расстегнув неспешно воротник,

Застыл на миг над жаркой пастью дота —

И вечность прожил

В этот самый миг.

Он, беспризорник,

Чувствовал, как руки

Тех матерей,

Которым нет числа,

Несли ему в тот страшный миг разлуки

Величье материнского тепла.

Его в тот миг

Ласкали и растили,

Любовно глядя в юное лицо.

И был он сыном всех отцов России —

Всех бывших или будущих отцов.

Тянулся миг над жаркой пастью дота..

Но он не замечал его оскал:

Он жил в тот миг,

Он приходил с работы

И голубей на волю выпускал.

Он жил в тот миг

И называл любимой

Ту самую, которую любил.

И не было порохового дыма,

А только луг цветущий рядом был.

И только — тишина,

Что смотрит сонно,

Устало покоряясь ветерку.

Он жил в тот миг

И улыбался солнцу,

Припавшему к лесному роднику…

О Родина!

Он за тебя в ответе,

Как ты в ответе за него была.

Так дай ему в последний миг на свете

Все то,

Что не успела, не смогла:

Леса свои, поля свои и реки,

Прошедшее, грядущее свое…

Вот-вот и он сомкнет глаза навеки

За Родину!

За правоту ее…

Но миг не прожит,

Торопить не смейте!

Пусть выпьет он вина в кругу друзей.

Не торопите шаг его в бессмертье,

Когда есть миг,

Что стоит жизни всей.

Я слышал от многих,

Что в мире

На все времена

В конечном итоге

Победа

Живым, а не мертвым нужна.

Нужна, как награда,

Во имя судьбы сыновей.

О горькая правда

Далеких,

Военных, немыслимых дней!

Давно мы не дети.

У нас подрастают сыны.

И четверть столетья

На свете

Россия живет без войны.

И смотрит уныло

На мир

Бесконечный погост,

Где звезд на могилах

Не меньше,

Не меньше, чем на небе звезд.

Что — мертвым!

Ни слова.

Они замолчали навек.

Не слышать им снова

Весною

Дыханья распахнутых рек.

Не слышать дыханья

Зерном отягченных полей,

Не бредить стихами,

Не ведать

О жизни своих сыновей.

Они безучастны

К событьям, что в жизни текут,

Не ведать им, к счастью,

Да, к счастью,

Про так называемый культ.

Им вновь не придется

Своих убеждений менять.

И чистому солнцу

Веками

Над ними в полнеба сиять.

А вера,

С которой

Под танки ложились они,

Пройдет по просторам

Отчизны,

Заглянет в грядущие дни,

Напомнит о долге

Потомкам

На все времена:

В конечном итоге,

Победа,

Победа и мертвым нужна!

Не остались во мгле,

Не зачахли в пыли.

Мы идем по земле

Продолженьем земли.

Наши руки нежны,

Наши руки черствы,

Наши очи черны

И полны синевы.

Мы идем по стране,

Улыбаясь векам,

Улыбаясь весне,

Голубым родникам.

Мы проносим свою

Радость вечной весны

Светлой радугою

Посредине страны.

От полей и лесов —

Чистый ветер в лицо.

Провожая отцов,

Продолжаем отцов!

Как живые

Они

Поднимаются в нас,

Если трудные дни,

Если горестный час,

Если кто-то зовет

Нас на помощь, крича,

Если подлость живет

На земле Ильича!

Если трудно Стране,

Мы ведем себя так,

Как отцы на войне

В громе дымных атак!

В свою судьбу навек влюбленный.

Он знает,

Помня до сих пор,

Как на потрепанных знаменах

Враги уносят свой позор.

Всегда, когда кончались войны

И Родина с победой шла,

Над пепелищами нестройно

Звучали тяжко и спокойно

Смоленские колокола.

Был в этом звуке клич победы

И панихиды горький стон,

И шли к Смоленску наши деды,

Заслыша колокольный звон.

О, сколько мужества в народе,

Познавшем ужасы войны!

К слепым пожарищам приходят

Сыны моей святой страны.

И над двенадцатью холмами

Не божьей волей,

А иной,

Вставал,

Испытанный веками,

Держа в руках России знамя,

Бессменный страж страны родной!

Он упал на дороге,

Хватаясь за воздух…

Вдалеке от родного села

Над могилой бойца

Только синие звезды

Ночь июньская тихо зажгла.

Есть геройство,

Которое выше награды,

И, наверно, не сетуешь ты,

Что могила твоя

Без чугунной ограды,

Без тяжелой гранитной плиты.

Не слыша голоса трубы,

Играл трубач,

Трубил победу

В тот день,

Когда остались беды

За той границею борьбы.

Ревели залпы огневые,

Плыла победная весна.

А у него в ушах

Впервые

Была такая тишина…

В тот день

Победы небывалой

Уж сколько лет тому назад! —

Оглох военный запевала,

Лихой трубач,

Седой солдат…

Тропа, холодная, сырая,

В луга зеленые зовет.

Труба помятая играет

Все тот же сбор который год.

И откликаются коровы,

И хлеб берут из теплых рук,

А над лугами

Снова, снова

Все тот же звук,

Все тот же звук.

Бывает даже,

Среди ночи,

Пугаясь душной тишины.

Трубит пастух,

Как будто хочет

Вернуть

Победный день войны…

Солдаты переднего края,

Как совесть,

Приходят ко мне…

Горнисты побудку играют,

Граница пылает в огне.

Солдаты не ведают страха

Под натиском вражьих атак,

И русский

В обнимку с казахом

Ложатся под вражеский танк.

Родные хлеба догорают,

Сгорают и очи слепят…

Солдаты переднего края

Под красными звездами спят.

Их дети стоят на границе

И свет этих звезд берегут,

И мирно пылают зарницы,

И реки

Спокойно текут…

Горнисты побудку играют,

Как прежде, в назначенный час.

Солдаты переднего края,

Мы стали

Достойными вас.

Мы помним великие беды.

Прислушайтесь к нашим словам:

— Мы каждою новой победой

Сегодня

Обязаны вам. —

И в звездные дали взлетая,

Салют отдают корабли

Солдатам переднего края,

Погибшим во славу земли!

Вот он летит вперед,

Не зная страхе,

Летит, уздечкой озорно звеня!

Но вбита в землю новая папаха

Кривым копытом вражьего коня.

Прилипла к телу мокрая рубашка,

И, не познав победы торжество,

Лишь первый бой увидевшая шашка

Лежит неподалеку от него.

Горит луна серебряной подковой.

И к ней, казалось, руку протяни,

Как смерть уйдет

И жизнь вернется снова

И возвратит утраченные дни.

Те дни, в которых рядом есть невеста,

Есть мать-старушка в ситцевом платке;

Те дни,

В которых есть покою место,

Но нет седла,

И сабли нет в руке,

И под копыта падать не придется,

Хватаясь за простреленную грудь.

Достань луну —

И жизнь к тебе вернется,

Но ты не можешь руку протянуть!

Уж лучше смерть,

Чем жить без жизни, тихо!

Ты умираешь — гордый, молодой,

Уверенный,

Что где-то мчатся лихо

Твои друзья под красною звездой!

Замерло в глазах родное небо…

Но, и умирая, он твердил:

— Я еще приду

Туда, где не был,

Отомщу,

Кому не отомстил!.. —

Кровь ползла, как пламя, по рубашке.

Да, конечно, это был мой брат,

Чью носил я с гордостью фуражку,

Перед кем невольно виноват.

Так и я,

Упорно глядя в небо,

Погибая, глупо бы твердил:

«Я еще

Приду туда, где не был,

Отомщу,

Кому не отомстил!»

Лишь глаза закрою…

В русском поле —

Под Смоленском, Псковом и Орлом —

Факелы отчаянья и боли

Обдают неслыханным теплом.

Пар идет от стонущих деревьев.

Облака обожжены вдали.

Огненным снопом

Моя деревня

Медленно уходит от земли.

От земли,

Где в неземном тумане

На кроваво-пепельных снегах,

Словно в бронзе,

Замерли славяне.

Дети,

Дети плачут на руках.

Жарко.

Жарко.

Нестерпимо жарко,

Как в бреду или в кошмарном сне.

Жарко.

Шерсть дымится на овчарках.

Жадно псы хватают пастью снег.

Плачут дети.

Женщины рыдают.

Лишь молчат угрюмо старики

И на снег неслышно оседают,

Крупные раскинув кулаки.

Сквозь огонь нечеловечьей злобы

Легонький доносится мотив.

Оседают снежные сугробы,

Человечью тяжесть ощутив.

Вот и все…

И мир загробный тесен.

Там уже не плачут,

Не кричат…

Пули,

Как напев тирольских песен,

До сих пор

В моих ушах звучат.

До сих пор черны мои деревья.

И, хотя прошло немало лет,

Нет моих ровесников в деревне,

Нет ровесниц.

И деревни нет.

Я стою один над снежным полем,

Уцелевший чудом в том огне.

Я давно неизлечимо болен

Памятью

О проклятой войне…

Время, время!

Как течешь ты быстро,

Словно ливень с вечной высоты.

В Мюнхене

Иль в Гамбурге

Нацисты

Носят, как при Гитлере, кресты.

Говорят о будущих сраженьях

И давно не прячут от людей —

На крестах — пожаров отраженье,

Кровь невинных женщин и детей.

Для убийц все так же

Солнце светит,

Так же речка в тростниках бежит.

У детей-убийц

Родятся дети.

Ну, а детям мир принадлежит.

Мир — с его тропинками лесными,

С тишиной, и с песней соловья,

С облаками белыми, сквозными,

С синью незабудок у ручья.

Им принадлежат огни заката

С ветерком, что мирно прошуршал.

Так моим ровесникам когда-то

Этот светлый мир принадлежал!

Им принадлежали

Океаны

Луговых и перелесных трав.

Спят они в могилах безымянных,

Мир цветов и радуг не познав.

Сколько их,

Убитых по программе

Ненависти к Родине моей, —

Девочек,

Не ставших матерями,

Не родивших миру сыновей.

Пепелище поросли лесами…

Под Смоленском, Псковом и Орлом

Мальчики,

Не ставшие отцами,

Четверть века спят могильным сном.

Их могилы не всегда укажут,

Потому-то сердцу тяжело.

Никакая перепись не скажет,

Сколько русских нынче быть могло!..

Лишь глаза закрою…

В русском поле —

Под Смоленском, Псковом и Орлом —

Факелы отчаянья и боли

Обдают неслыханным теплом.

Тает снег в унылом редколесье.

И, хотя леса давно молчат,

Пули,

Как напев тирольских песен,

До сих пор

В моих ушах звучат.

Плачут ветлы и ракиты

Осенью и по весне…

Плачут вдовы

По убитым,

По забытым на войне.

Заросли травой воронки

На виду у тишины.

Но, как прежде,

Похоронки

Пахнут порохом войны.

Пахнут порохом,

Слезами,

Дымом дальних рубежей

И лежат

За образами,

За портретами мужей.

Похоронки! Похоронки

На груди моей земли

Поросли травой воронки,

Вы быльем не поросли.

Вам и верят и не верят,

Хоть прошло немало лет.

По ночам открыты двери,

Ждет кого-то в окнах свет.

Что там годы

За плечами

Деревень и городов!

Безутешными ночами

Вас тревожат руки вдов.

Вы, как прежде, руки жжете.

— Не придет! — кричите вы.

К сожаленью, вы не лжете,

Вы безжалостно правы.

Потому кричите громко,

Что ничто не изменить…

Похоронки, похоронки,

Как бы вас похоронить!

Еще живет войны дыханье,

Еще стоят, крича, кресты…

А в бывшем лагере,

В Дахау,

Возводят женский монастырь.

Расчетливо и пунктуально…

Во искупление грехов

Здесь

Вместо камер

Будут спальни

Невест, не знавших женихов.

Здесь будут истово молиться

Над кровью проклятой земли.

Здесь будут прощены

Убийцы,

Что от возмездия ушли,

И будет

Тень креста

Качаться

Над страшным криком мертвых плит,

И будет многое прощаться

В елейном шепоте молитв…

Все станет буднично, законно,

Не то, что двадцать лет назад.

Туристы

Будут умиленно

Глядеть монахиням в глаза,

Читать на лицах состраданье,

О гуманизме говоря,

И жертвовать

На содержанье

Модерного монастыря.

Лампады,

Крестики,

Иконы…

Но стоны мертвых

Будут жить.

Елейным словом,

Сладким звоном

Их не удастся заглушить.

Они, как птицы, будут биться

Над сталью вздыбленных ракет,

Напоминая, что

Убийцам

Прощенья не было и нет!

Лед на реках растает,

Прилетят журавли.

А пока

Далеки от родимой земли

Журавлиные стаи.

Горделивые птицы,

Мне без вас нелегко,

Я устал от разлуки,

Будто сам далеко,

Будто сам за границей,

Будто мне до России

Не дойти никогда,

Не услышать,

Как тихо поют провода

В бесконечности синей.

Не увидеть весною

Пробужденья земли…

Но не вы

Виноваты во всем, журавли,

Что случилось со мною.

А случилось такое,

Что и осень прошла,

И зима

Распластала два белых крыла

Над российским покоем.

И метель загуляла

На могилах ребят,

Что в бессмертной земле,

Как в бессмертии, спят,

Хоть и пожили мало.

Вы над ними, живыми,

Пролетали, века.

И шептали их губы

Наверняка

Ваше трубное имя.

С вами парни прощались.

И за землю свою

Умирали они

В справедливом бою,

Чтобы вы возвращались.

Чтобы вы, прилетая,

Знали, как я живу.

Ведь за них

Я обязан глядеть в синеву,

Ваш прилет ожидая.

Ведь за них я обязан

Домечтать, долюбить.

Я поклялся ребятам,

Что мне не забыть

Все, чем с Родиной связан.

Вот и грустно: а может,

Я живу, да не так?

Может, жизнь моя стоит

Пустячный пятак,

Никого не тревожит?

Может, я не осилю,

Может, не устою?

Может, дрогну, случись,

В справедливом бою

За свободу России?

Прочь, сомненье слепое!

Все еще впереди:

Все победы, утраты,

Снега и дожди —

В жизни нету покоя!

Боль России со мною…

Не беда, что сейчас

Журавли далеко улетели

От нас, —

Возвратятся весною.

Не навеки в разлуке…

А наступит весна,

Журавлиная клинопись,

Станет ясна,

К ней потянутся руки.

К ней потянутся руки —

Сотни, тысячи рук!..

Журавли,

Человек устает от разлук.

Значит, помнит разлуки!

Все кучнее туман у двора.

Пей, гуляй, атаман,

До утра.

Пей, да так,

Чтобы горе забыть,

Чтобы Настю навек разлюбить,

Разлюбить эту чертову дочь!

Начинается буйная ночь…

Дремлет в ножнах

Дамасская сталь,

Под иконой

Лампада коптит.

Под ногами

Битый хрусталь,

Как ноябрьский ледок,

Хрустит.

Опьянели дружки от вина,

На соломе вповалку лежат…

Что ж стоишь, атаман, у окне,

Что же губы твои дрожат?

Ты богат, ты красив, ты силен,

О тебе даже песни поют.

Только вот безнадежно влюблен,

Очи Настины спать не дают.

Ой, не время грустить, атаман!

Враг крадется неслышной тропой.

Спит дружина твоя по домам,

Если кто и не спит,

Он слепой,

Он ослеп в эту темную ночь,

Он оглох в эту пьяную ночь…

Настя, Настя,

Ты чертова дочь,

Атаману ничем не помочь!

Он немало красавиц знавал,

Он умел с ними ласковым быть.

Настя, Настя,

Он клятву давал

Позабыть о тебе,

Разлюбить.

Настя, Настя,

Сквозь ночь и туман

По размашистой шумной стерне

Не любимый тобой атаман

Скачет к Волге

На верном коне.

— Настя, Настя,

Прощай навсегда! —

Скажет он,

Уронив повода.

Ой, холодная в Волге вода,

Ой, случится беда…

Под ногами

Песок сырой.

Конь с обрыва

Глядит вослед.

— Волга, Волга,

Теперь я твой!

Был лихой атаман —

И нет!

Нет. И нету большой беды!

Волга, Волга,

Прими, прости… —

Он бросается в глубь воды,

Руки сильные опустив.

Но не тут-то было —

Река

Отступила,

Вновь далека.

— Не приму тебя,

Не приму:

Ты ведь нужен не только мне.

Не приму тебя

Потому,

Что ты нужен Родной стороне…—

Настя, Настя,

Сквозь ночь и туман

По размашистой шумной стерне

Не любимый тобой атаман

Мчится в битву

На верном коне.

Ты не знаешь,

Как там, у реки,

Перед ним

Отступили полки…

Не твоя с ним

Любовь была,

Не она его

В бой вела!

Нелегкое дело —

На зорьке вставать

И жить-поживать,

Долги наживать.

Но надо вставать,

Травы косить,

Лемех ковать,

Уголь грузить…

Нелегкое дело —

Вину признавать

И жить-поживать,

Друзей наживать.

Но надо признать,

К другу пойти,

Чтобы сказать:

— Слушай, прости!..

Нелегкое дело —

За правду вставать

И жить-поживать,

Врагов наживать.

Но надо вставать,

Как вставали на бой,

На ложь наплевать,

Что бредет за тобой…

Но нет тяжелей

И печальней оков,

Когда ни друзей,

Ни долгов, ни врагов.

Мы падаем лицом к лицу

В высокую траву…

Спасибо матери, отцу

За то, что я живу.

За то, что я могу любить,

Могу любимым быть,

Могу пахать, могу косить,

Могу и чарку пить!

Спасибо им за высоту,

За эту синеву,

За прямоту, за правоту,

За все, чем я живу.

Спасибо за уменье петь,

Не думать о тепле,

За счастье жить

И умереть

На собственной земле!

Вечно будет с тобой

Земля, на которой ты вырос.

Земля,

Где на вербе

Пустует осенний скворечник

И уныло глядит

В одинокое синее небо

И не может поверить,

Что птицы на юг улетели.

Вечно будет с тобой

Зима, где мордастые лоси,

Равнодушно косясь

На далекий дымок, на деревню,

По заснеженным тропам

Проходят в снегу по колено

И пугают сороку,

Что с треском слетает со стога.

Вечно будет с тобой

Земля, что весной оживает,

Поднимает легко

Над собой голоса жаворонков,

Земля, где на вербе

Ликует весенний скворечник

И губастый теленок

Глядит на него обалдело.

Ты знаешь, дорогая,

Каждый вечер,

Пока еще не выпала роса,

Мне солнце опускается на плечи

И в путь зовет

За дальние леса.

Я знаю,

Что за дальними лесами,

За синими морями, далеко

Есть женщина с нездешними глазами,

Но мне

С тобою рядом быть легко.

Что из того,

Что за морями где-то

Есть в райских кущах чудо-города,

В них много блеска и чужого света.

И я туда не рвался никогда.

Моя душа в душе березы белой,

Ее заморским светом не согреть.

И память,

Что Россией заболела,

Не вытравить из сердца, не стереть.

Я болен этой памятью навеки.

А солнцу что!

Ему-то все равно,

Чьи океаны,

Чьи моря и реки.

Великое — оно на всех одно…

Что значу я

В сравнении с великим

Светилом всех народов и веков!

Когда мне дорог запах повилики,

И дым костра,

И тени от стогов,

Когда молчат покинуто березы,

Как будто слыша стуки топора.

В такие ночи вызревают грозы.

Ты спи, родная, спать давно пора…

А я не сплю,

А я бреду бессонно

По некогда исхоженной тропе

На грани тени и на грани солнца,

Принадлежа России

И тебе.

Последнего татарника огонь

В тот миг погас на Куликовом поле,

Когда от боли озверевший конь

Его прибил железною подковой.

Закат угрюмо трогал высоту.

Стихала битва.

Пахло тенью росной.

Был страшен конь:

Мундштук горел во рту,

Ломая зубы,

Обжигая десны.

Был страшен конь,

Окрашенный зарей:

В его крестце

С утра

Стрела

Торчала,

И он весь день метался одичало

Над трупами, над влажною землей.

Века…

Века с того минули дня.

Минули Освенцим и Хиросима.

А я все слышу

Крик невыносимый,

А я все вижу

Этого коня.

Все вижу я,

Как с кровью пополам —

Не рьяно, а устало, постепенно —

Еще зарей окрашенная пена

В два ручейка

Течет по удилам.

Погасни же, кровавая заря!

Яви прохладу,

Тишину на раны…

Из векового древнего тумана

Глядит на мир восьмое сентября.

Я все понять бы в том тумане мог,

Я все коню безгласному прощаю,

Но как он боль, скажите,

Превозмог,

Когда ушел,

Погасший,

Из-под ног

Татарника неяркий огонек,

Гореть и жить уже не обещая?!

Кто был хозяин этого коня —

Не мне судить!

Да и не важно это.

Коня, не увидавшего рассвета,

Мне жаль

С высот сегодняшнего дня.

Он умирал,

Не ведая о том,

Что я

Спустя века

О нем припомню,

Что я приду на Куликово поле,

Сорву татарник бережно, с трудом.

С трудом…

И он горит в моих руках

Среди степной и обнаженной сини,

Напоминая

Жизнь мою в веках,

И смерть мою,

И воскрешенье ныне.

Легли колюче

На мою ладонь

Четырнадцатый век

С двадцатым веком…

А там,

Над Доном,

Бродит мирный конь

И слепо

Доверяет человеку.

Какая здесь, скажите, вера,

Когда, не зная почему,

Я вдруг, поверив,

Лицемеру

Самозабвенно руку жму?

И что ему, скажите, стоит,

Себя улыбкой осеня,

Радушно пригласить за столик

И выпить чарку за меня?

А я уже сгибаю спину.

Отдав размашистый поклон,

Вдруг похожу на славянина,

Что иноземцем взят в полон.

А я уже как будто должен,

Обязан дань ему платить,

Не думать — до чего я дожил!

И ложь в застолье говорить…

О робость многовекового

Седого рабства на Руси!

Держать за пазухою слово

Меня отныне не проси!

Ведь я не раб.

Я весь заполнен

Той верой, что во мне жива,

Тем самым Куликовым полем,

Где дремлет горькая трава.

Описать не берусь

Я земли моей давнее горе.

Полоненная Русь —

Половецкая сабля на горле,

Соловьиная боль,

Перебитая песня баяна.

Я иду за тобой,

За слезами твоих полонянок.

Все как будто во мне —

И горящие хаты,

И слезы,

И в родной стороне

Заглянувшие в душу березы…

Что могу я,

Когда

На руках моих тяжкие цепи!

Русь!

Беру навсегда

Твои реки, и белые степи,

И лесные края,

И неяркий огонь горицвета,

Я беру соловья,

Не допевшего гимна рассвету.

Русь!

Великая боль

Мне скрутила тяжелые руки.

Я сливаюсь с тобой.

Принимаю несметные муки.

Сколько бед за спиной,

Что сумел я с тобою осилить!

Русь!

Ты стала страной,

Стала вечно великой Россией.

И на все времена

У тебя неизменно богатство —

Ты безмерно сильна

Правотой бескорыстного братства.

Вот какие дела,

Понимаете, знаете, люди!..

Русь

Под игом

Была.

Но Россия под игом

Не будет!

Дымы

Уходят кверху,

И в ясном небе синем

Они стоят, как вехи,

Над селами России.

Они стоят, не дрогнув.

В любое время года

Они взлетают ровно,

Когда ясна погода.

И замирают гордо.

Зарю оповещая

И суетливый город

Спокойствием смущая.

Когда ж на небе тучи

И ветер дышит громом —

Ракитою плакучей

Дымы

Над каждым домом.

Но так или иначе,

Переживая немо,

Они свое отплачут

И снова смотрят в небо.

И, зорьку окликай,

Синеют в небе синем.

И прямота такая

Сродни тебе, Россия.

Стоят дымы,

Как вехи,

Как флаги на парадах.

Они поднялись кверху

Не для того,

Чтоб падать!..

Мне печалиться некогда.

Не во сне,

Наяву

Появляются недруги, —

Значит, верно живу.

Мне печалиться некогда.

В гуле нынешних дней

Что недуги и недруги

Против правды моей!

Мне печалиться некогда.

Часто я узнаю:

Возмущаются недруги, —

Значит, верно пою.

Мне печалиться некогда.

Жизнь не замкнутый круг.

С появлением недруга

Появляется

Друг.

Мне печалиться некогда,

Только думаю я:

Не исчезли бы недруги,

Не уйдут и друзья.

Да, печалиться некогда.

До скончания дней

Мне приветствовать

Недругов

В ожиданье

Друзей!

До школы еще, давно,

Я помню, открытье сделал —

Простое, как дважды два.

И был им тогда потрясен.

Бесхитростно я решил,

Что если растут деревья,

Картошка и лен рожают,

То это от солнца все.

От солнца и день встает

И лен зацветает в поле,

И в речке вода теплей

Становится от него.

Как видите, я свершил

Открытье невесть какое.

И властно меня поля

К себе поманили вдруг.

Куда ни посмотришь — рожь

Свободно ветра качают.

И жаворонки дрожат,

Невидимые глазам.

А я, потрясенный, гляжу

До боли, до слез на солнце.

И сердце мое к нему

Переполняет любовь…

«Спасибо за хлеб! — шепчу —

О солнышко золотое.

Не дай сироту в обиду,

Будь матерью и отцом.

Я буду верить в тебя,

Как бабушка верит в бога,

Ты только нам хлеб роди

И в холод обогревай».

И тихо моим словам

Внимало оно.

И в мире

Светлей, чем обычно, было

От солнечной доброты.

Куда ни посмотришь — рожь.

Куда ни посмотришь — солнце,

От слез на моих ладонях

До странствующих облаков…

И ночью, когда оно

Дремало за темным лесом,

Я все еще с ним говорил,

Как с самым живым существом.

И долго не мог уснуть:

Опять поднималось солнце

От слез на моих ладонях

До странствующих облаков.

Шли годы…

И день за днем

Скользило по небу

Солнце!

И в пасмурную погоду

Я слышал его тепло.

Однажды, уже в Москве,

Учитель сказал,

Что скоро

Затмение солнца будет

И можно

Увидеть его.

— Такое бывает редко! —

Добавил.

И, чиркнув спичкой,

До черноты закоптил он

Обычный осколок стекла.

Затмение я пережил.

Но было, однако, больно

На солнце глядеть

Сквозь копоть,

Сквозь грязный осколок стекла.

Потом я из книг узнал,

Что солнце

Имеет пятна.

Чем дальше,

Тем больше пятен

И тем холоднее оно.

И грустно мне от того,

Что мир объяснен

Торопливо,

Что внуков моих с колыбели

Лишат удивленья,

Что мне

Уже не вернут глаза,

Которыми я впервые

На солнце глядел, не зная,

Что пятна на нем видны!

Седой от муки,

С голубыми глазами,

Он тычется в кринку

Большими усами —

Он пьет молоко,

Принесенное мной,

Доволен собой,

Тишиной и весной.

Плывут облака,

Как последние льдины.

Сухими листами камыш шелестит,

Пчела торопливо за медом летит,

И сохнет

На ивах осевшая тина.

Доволен старик,

Что речушка теперь

Уже не ревет,

Как недавно ревела:

— Ну прямо как зверь!

Не веришь? Поверь.—

Боялся, прибавится дела:

Плотина ни к черту,

Не только водою,

А ветром, того и гляди, унесет,

И мельница старая

Рухнет вот-вот,

А наш председатель:

— «Построю, построю!» —

Упала вода.

Зашумел водосброс,

Как будто плеснула

Огромная щука.

Колхозная мельница

Полнится стуком,

Похожим на стук

Пароходных колес.

И кажется мне,

Что она отплывает,

И ветер весенний гудит,

И волны шумят,

И туман прибывает,

И дед капитаном глядит.

В колодцах солнца не бывает.

Бывают звезды.

Иногда.

И все же — солнечна вода!

Она в жару

Не убывает,

Не убывает

В холода.

И сколь ни черпай,

Не убудет,

Не потемнеет и во мгле…

Тропинки проторили люди

Ко всем колодцам на земле.

И хоть не храмами с крестами

Они стоят всегда чисты,

Ты без поклона

Не достанешь

И капельки живой воды.

Не той,

Которая по трубам

Дойдет до крана и молчит,

А той,

Что там, в глубинах сруба,

Сердечком солнечным

Стучит.

И так стучит она от века,

Не умолкая никогда.

В жару

Напоит человека

И обогреет

В холода.

И в час,

Когда заря по кленам

Скользит

И тонет в высоте,

Россия

Отдает поклоны

Живой колодезной воде.

Прохладный запах розовой сирени

Уводит в мир, далекий от стихов…

Я прислонюсь

К теплу твоих коленей

И не проснусь

До первых петухов.

Мир соловью с его страдой весенней,

Мир тишине полей и городов!

Твои колени

Пахнут свежим сеном

И первым медом полевых цветов.

Вот видишь, вновь заговорил стихами,

Не потому, что соловей поет:

Ты вся —

Весна,

Ты вся — мое дыханье,

Тепло мое, желание мое!

Вот и рассвет, просторы оглашая,

Зовет меня, приблизившись к мечте,

Писать,

Стихи с волненьем посвящая

Твоей высокой русской красоте.

Где-то там, за спиной,

Остаются его домочадцы.

К ним в раскрытые окна

Влетает пушок тополей.

— Сторонитесь, леса,

Дайте Глинке промчаться!

— Полно, Яков, коней пожалей… —

И, от бега устав,

Кони сами на шаг переходят.

А июньское солнце

Плывет в океане берез,

И слуга не спеша

Говорит о хорошей погоде,

И верста за верстой

Уползает из-под колес.

В мире много лесов,

Много солнца и пашен,

Много песен,

Но в каждой печаль и тоска.

— Спел бы, Яков,

Хорошее что-нибудь, наше…

— Это можно.

Дорога еще далека… —

Да, наверное, в песне

Заложена добрая сила,

Если Яков поет,

Не стыдясь накипающих слез.

Плачет старый слуга, —

Значит, плачет Россия!

И верста за верстой

Уползает из-под колес.

Яков смолк.

Обернулся:

— К дождю, видно, парит. —

Глинка смотрит куда-то,

Роняя слезу невзначай.

— Ты, Михайло Иваныч,

И барин и вроде не барин.

— Что? Ах, да. Как угодно тебе

величай. —

И проселочный тракт.

В перелеске спешит затеряться,

И гроза, приближаясь,

Тревожит бездонную высь.

— Сторонитесь, леса,

Дайте Глинке промчаться!

Эх, Михайло Иваныч,

Держись!

Удивленно взирало глазастое лето,

Изумленно глядел затихающий лес,

Что меха у гармошки

Небесного цвета,

А глаза у мальчишки

Светлее небес.

Заиграли лады и басы загудели,

Стало легче дышать в предвечернем краю.

И в раскрытые окна

Старухи глядели,

Немудреную жизнь вспоминая свою.

Лес притихший молчал,

Соловьями не щелкал,

В половодье зари догорал.

Как играл девятигодовалый мальчонка

На Смоленщине, родине Глинки, играл!

Косари возвращались с работы.

Молчали.

Понимали они, на косье опершись,

Озорство малыша и величье печали,

Что сумели войти в их привычную жизнь.

Ну, а что, как потомка великого Глинки,

Научив и косить и пахать,

Замотают по свадьбам и вечеринкам

И забудут учиться отдать?

Будут годы лететь на крыле ястребином,

Будут реки мелеть, опустеют сады,

И, священным огнем полыхая,

Рябины

Будут грустно глядеться

В глухие пруды.

И земля сиротливой окажется сразу.

И тогда

Холуи побегут хохоча

Утверждать на земле беззаконие джаза,

На земле Ломоносова и Ильича.

Не кичитесь своею эстрадною спесью,

Барабанные палочки джазовых стран!

Вы когда-нибудь слышали

Русскую песню,

Но не ту, что пижоны несут в ресторан?

Не про бублики, нет,

Не про чубчик веселый,

Не про стильных девчонок.

А слышали вы

Песню ту, без которой

Российские села,

Города нашей Родины станут мертвы?

Эта песня брела за скрипучей сохою,

Голосила века над бедой мужика

И уныло стояла, как горе лихое,

У тяжелых, заплеванных стен кабака.

Эта песня стонала

В солдатских казармах,

В казематах столиц и в сибирских снегах,

Зло плевала в лицо

Палачам и жандармам,

Рядом с Лениным шла

И осталась в веках!

С этой песней солдаты на битву вставали,

Ей хозяйкой по белому свету бродить,

Чтобы наши потомки

По ней узнавали,

Как мы жили и как мы смогли победить

Чтобы помнили наши тяжелые раны,

Свято помнили песен отцовских слова,

Чтобы помнили гордо —

Они не Иваны,

Не помнящие родства!

Мы еще создадим небывалые песни,

Их подарим земле и весенним ветрам,

Так что зря вы кичитесь

Эстрадною спесью,

Барабанные палочки джазовых стран!

Ты говоришь,

Что на сердце тоска.

Не плачется.

А выплакаться надо…

Пойдем вдвоем

На шелест листопада,

На ту звезду в тиши березняка.

Не торопись.

Постой в рассветной сини,

Потрогай кожу матовых берез

И, трижды вслух произнеся —

Рос-си-я! —

Не сдерживай до боли нужных слез.

Вот ты не верил

В искренние слезы.

А сам,

Войдя в лесную полутьму,

Стоишь,

Молчишь наедине с березой

И плачешь неизвестно почему.

А я-то знаю…

В гомоне застольном,

В никчемных спорах,

В мелкой суете

Мы растерять уже сумели столько,

Что стали

Где-то, может быть, не те.

Стыдимся чувств.

И с каждым новым годом

Стареет сердце и душа болит.

И только здесь,

Наедине с природой,

В нас первородство наше говорит.

Ты плачь, ты плачь!

Я слез твоих не вижу

Сквозь собственные слезы…

И когда

Вернешься в город,

Не забудь, как дышит

В тиши берез рассветная звезда.

Ничего на свете не желая,

Об одном

Мечтается в пути —

Как бы красоту родного края

До людского сердца донести.

Рассказать бы,

Как тоскует ясень,

Листья торопливо оброня.

Наливать бы,

Как закат прекрасен

Сквозь узоры старого плетня.

Спит дорога.

Колеи размыты.

В лужах отсвет гаснущей зари.

Завтра на рябине

Басовито

Загудят, засвищут снегири.

Облака размыто розовеют

Над покоем русской тишины.

Спи, село!

Пускай тебе навеют

Звезды ночи неземные сны.

Пусть приснятся

Тройки озорные,

Шум гармони, балалаек звон,

Ярмарка,

Где краски расписные,

И колокола со всех сторон.

Пусть тебе приснятся

В самом деле

Сотни разносолов на лотках,

Алые качели,

Карусели

В разноцветных лентах и платках.

Спи, мое село.

Спокойной ночи.

Звездам в лужах зябнуть до зари.

Стали дни значительно короче,

Это — осень, что ни говори.

Но и с нею

Жизнь не умирает,

Но и с ней

Мечтается в пути:

Как бы красоту родного края

До людского сердца донести!

Забытых песен дивные начала

Нет-нет да вспомнишь

Средь земных забот.

И вновь стоишь,

Как будто у причала,

И ждешь,

Ушедший в детство пароход.

Пусть он уплыл навеки,

Безвозвратно,

Над жизнью промелькнув,

Как над рекой, —

Ты все же веришь:

Он придет обратно,

Какой ни есть,

А самый дорогой.

И нет сомненья в том,

Что мир чудесен,

Ведь, к счастью,

Он заполнен до конца

Началами

Давно забытых песен,

Что ты слыхал

От деда, от отца.

И ты обязан вспомнить

Ради сына

Тех песен потаенные слова,

Пока щедра,

Пока добра Россия

Пока, как прежде, памятью жива!

Как давно не сидел я

За чистым листом.

Мимо жизни глядел,

Все спешил, все летел

И откладывал все на потом.

Все потом да потом…

Дни размеренно шли.

А потом

Гуси-лебеди вдруг улетели.

А потом

Улетели мои журавли,

Поднимая в лесах

Золотые метели.

И уже не случайно

Страница чиста.

И в душе,

Как в осеннем лесу,

Пустота.

Как давно я

Любимой цветов не дарил!

Все — потом,

Утешая себя, говорил.

По оврагам

Черемуха сыпала цвет,

Гас ночами

Сирени сиреневый свет,

Отцветал иван-чай,

Горицвет угасал.

Все — потом,

Все — потом,

Я себя утешал.

А потом,

Все цветы до весны отошли.

Над поэзией цвета —

Осенняя проза.

Уж на что — хризантемы!

И те отцвели

До мороза.

Только грозди рябины

Закатно горят.

И уже не случайно

Печален твой взгляд…

О, любимая!

Сила и слабость моя.

О любви слишком мало

Говаривал я.

Почему?

Не случайно,

Ты знаешь о том:

Я слова о любви

Отложил на потом.

Что — слова!

Если сердце любовью горит,

Если каждой кровинкой

С тобой говорит,

Если каждым привычным

Движеньем в груди

Сердце просит:

— Поверь, все еще впереди.

Белый снег впереди,

Белый сад впереди,

Белых лебедей стая

Еще впереди.

О, любимая!

Полно грустить.

Погоди.

Все у нас впереди,

Все у нас впереди.—

Я не жил краснобаем.

Тихоней не жил.

Я о Родине

Честные песни сложил.

Я о птицах слагал,

Я слагал о цветах.

Имя только твое

Я носил на устах.

И бывало, бывало,

Жалею о том,

Что не мало

Откладывал я на потом.

Тридцать весен и зим —

Серебром на висках.

Первый снег за окном —

На деревьях, на крышах.

Мне не важно,

Что будет потом.

А пока

Я люблю.

Я люблю тебя, слышишь?

В мире все живое устает.

Все предел имеет.

Даже соловей, когда поет,

Устает.

И надолго немеет.

А казалось, трудно ль соловью

Звонко петь

Про Родину свою,

Прославляя голубой покой

В заревом тумане

Над рекой,

Петь о чистоте родных небес,

О звезде,

Что падает на лес

И под малахитовым листком

До зари мигает светлячком.

Но недолго соловей поет.

Умолкает.

Значит, устает.

А потом пора

Лететь туда,

Где чужая плещется вода,

Где шумят чужие дерева,

Где чужие небо и трава.

Там совсем безгласен соловей.

А у нас

Земля в снега одета.

Много ли

О Родине своей

Можно знать по радужному лету?

Он не знает,

Как дымят дома,

Как мороз раскалывает сосны,

Как ломает полымем морозным

Крылья птицам

Русская зима.

Знал бы он

Тревоги зимних дней,

То б и на чужбине

Пел о ней,

Не скупясь на песенное слово

О России, нежной и суровой.

Нет, кудесник милый, соловей,

Я тебе завидовать не стану.

Зная жизнь на Родине моей,

Петь о ней

До смерти не устану.

Трудно жить,

Душою не стареть,

В трудный час

С землею не расстаться.

Если нет уменья честно петь,

На усталость нечего ссылаться.

Устаю и я,

Когда пою.

От молчанья

Больше устаю.

В удивленных зрачках свиристели

Отразился рябиновый цвет.

Может, завтра

Потянут метели,

Заметая наторенный след.

Целиной

Сквозь заснеженный вечер

Я приду на свиданье с тобой.

Будет долгою

Зимняя встреча,

Будет снег, как рассвет, голубой.

Не замечу,

Как ночь отступает,

Как рассвет

Наступает в лесу,

Как, в холодной заре утопая,

Свиристели рябину трясут.

Лишь запомню

Дыхание ночи

Да сверчка монотонную нить.

И твои удивленные очи

Будут ночь, словно память, хранить.

Голос памяти

Будет со мною,

Точно веха в дороге лесной,

Тот же голос,

Что ясен весною

И что так же понятен

Зимой.

С ним легко мне идти

Сквозь метели

И, теряя наторенный след,

Удивляться зрачкам свиристели,

Отразившим рябиновый цвет.

У мельницы заброшенной,

Познав земной предел,

В галошах,

Редко ношенных,

Мой дедушка сидел.

Глядел, как солнце парило,

Как ястреба парят.

Он знал,

Что птицы парами

Гнездовья мастерят,

Что тростники качаются

От щучьего пера,

Что нынче Не кончается,

Что было с ним вчера.

Он чуял цвет орешника,

Ольховую пыльцу.

И блики солнца вешнего

Скользили по лицу.

Над столь знакомой греблею

В сиянии лучей

Шумели ивы древние

Гнездовьями грачей.

Заброшенная мельница.

На водосбросе — мох.

А мне никак не верится,

Что дедушка

Оглох,

Что к мельнице заброшенной

Тропинка чуть жива,

Что в пыль седую

Прошлое

Истерли жернова.

Глядят,

Как небо осенью,

Туманные глаза

На солнечное озеро,

На дальние леса.

Блестят галоши новые

На худеньких ногах,

И дудочка вишневая

Покоится в руках.

Но вот запела дудочка —

Неслыханный мотив!

И приумолкла

Уточка,

И селезень

Притих.

Леса, казалось, частые

Поближе подошли,

Умолкли перед властною

Мелодией земли.

В ней слышалось

Звучание

Давно забытых слов,

В ней слышалось

Ворчание

Потертых жерновов,

Скрип колеса веселого

И пение скворца,

Крик журавлей над селами

Без края и конца.

Над молодостью Родины,

Дожившей до тепла,

Пером,

С высот уроненным,

Мелодия текла.

Я потрясен был мужеством

Глухого старика,

Творца великой музыки,

Спокойной, как река.

— Мне жить осталось чуточку

И время помирать.

Держи, — сказал он — дудочку,

Научишься играть…

Он умер поздним вечером

Спокойно и легко.

Ушел на встречу с вечностью

Далеко, далеко.

Прошли года.

Метелицы,

Метели отмели.

Заброшенную мельницу

По бревнам разнесли.

Под стаей пролетающей

Болотная вода.

На ивах умирающих

Грачи не вьют гнезда.

Но мне весною чудятся,

Когда растет трава,

Негромкие и чуткие,

Далекие слова:

— Ты не молчи, не надобно,

Молчанье ни к чему.

Пускай искрится радуга

В отеческом дому.

Ты на вишневой дудочке,

Пожалуйста, сыграй

Про селезня,

Про уточку,

Про тот грачиный грай,

Про ту пыльцу ольховую,

Про иву, что цвела,

Про дедушку —

Бетховена

Из нашего села.

В молчанье неуверенном

Мне горько сознавать,

Что дудочка

Потеряна

И некому сыграть.

Под небом бирюзово-синим

Ясна тысячелетий вязь.

Пою тебя, моя Россия,

Банальной рифмы не стыдясь.

Тебя веками воспевали,

Храня хребты твоих основ.

И песни

Старились едва ли

От повторенья тех же слов.

Ясна,

Красна Весна

В России.

Заря не зря столь хороша,

Что тает от высокой сини

Любая черствая душа.

Весна явилась без отсрочки

В крестьянский быт,

В девичьи сны.

И молча лопаются почки

Под разноветрием весны.

Уже не за горами лето,

Оно в дороге до поры.

В неярких искрах первоцветов

Мне видятся его костры.

Костры гвоздики, иван-чая.

Костры шиповника в лесах…

И я молчу, весну встречая

Слезою радости в глазах.

Над мутной речкой топят бани,

Поет овсянка,

А вдали

Дрозды такое барабанят,

Что слышен поворот земли.

Я снова здесь,

Где мир спокоен

Своей извечной чистотой,

Где долго розовеют кони

Над затуманенной водой,

Где, тишину опережая,

Заря касается полей,

Где в муках

Женщины рожают

Своих прекрасных сыновей.

Как уголек сожженной спички,

Как дым ромашек на лугу,

Любовь

Становится привычной.

Но я привыкнуть не могу.

И как привыкнуть, я не знаю.

С годами

Любится сильней.

Ты для меня всегда — иная,

Но не привычней, а ясней.

Ясней глаза,

Что отражают

Небес весеннюю красу,

Ясней любовь,

Что отражает

Любую страшную грозу.

Ясней терпение,

С которым

Ты, бесшабашного, меня,

Зовешь в грядущие просторы

Тобой увиденного дня.

Люблю, как заново рождаюсь.

И в новорожденной тиши

Живу, изменой не касаясь

Твоей доверчивой души.

Как от добра добра не ищут,

Любви не ищут от любви.

Я тот же, только сердцем чище,

И жарче жар в моей крови.

Я словно к тайне причастился

Прошедших и грядущих дней.

Гляди! Я заново родился

Как в первый день любви моей.

Когда отзвучавшие звездочки

Тают

И ветер рассвета

Тревожит цветы,

Непуганой птицей

Заря возлетает

И, крылья расправив,

Глядит с высоты.

Славяне

В языческой вере далекой

Ее чистоте поклонялись не зря.

И кто-то из них

В изумленье глубоком

Впервые на свете промолвил:

— Заря!

Заря!

И, минуя крутые пороги,

За веком минуя встревоженный век,

Неслись озаренно

Славянские боги

На стругах

По глади раздумчивых рек.

Заря отражалась

В глубоких озерах,

Искрилась

В разгуле победных пиров.

И песни слагали славяне

О зорях

Глухою порой

У походных костров.

И, крылья расправив,

Веками летела

Свидетелем боли,

Невиданных ран

Заря —

На шеломах, на копьях и стрелах

За землю свою умиравших славян.

Заря паруса поднимала на реках.

Светло озаряя глухие края,

Заря научила

Мечтать человека,

Тянуться к заре

Научила заря…

А мы…

Мы ее замечаем не часто.

Не часто выходим на отсвет зари.

И все же кричу я:

— Ты здравствуй и властвуй,

В полнеба,

В полмира над нами гори!

Не дай нам забыть

Первозданного света

Ни в дождь сентября,

Ни в метель февраля

Во имя забытого миром поэта,

Который впервые промолвил:

— Заря!

Человек,

Познавший жажду,

Станет к рекам рваться.

Песня,

Спетая однажды,

Станет повторяться.

С ней пахали

И косили,

С ней детей растили.

Песня — это часть

России

Или вся Россия?

Мы учились петь

У поля

Спеющей пшеницы.

Мы учились петь

На воле

И в глухих темницах,

У реки, реки-петлянки,

У сыча ночного,

У кукушки,

У зарянки,

У скворца ручного.

Все легко ложилось в песню

Стук цепов веселых,

И сквозное поднебесье,

И родные села,

Говорок давно известной

Немудреной сказки,

И солдатский шаг

Железный,

И девичьи пляски.

Боль и радость —

Все вместилось

В песенное слово,

Все, что было,

Что простилось,

Что простится снова.

Потому-то и спросил я

Просто так, впервые,

Песня —

Это часть России

Или вся Россия?

Как бы ни было

От жажды

Трудно избавляться,

Песня,

Спетая однажды.

Будет повторяться!

Жухнет солнечная травушка,

Холодает на земле.

Ты не плачь, моя журавушка,

О погибшем журавле.

Спят болота под осинами,

Под скудеющим огнем.

В сине небо над Россиею

Завтра крыльями взмахнем.

Поплывет под нами мглистая,

Загрустившая земля,

Где смеется тот,

Что выстрелил

Прямо в сердце журавля.

Он идет по шумным улицам,

Раздвигая мир плечом.

Он с девчонкою целуется,

Что ж! Девчонка ни при чем.

Ах, девчонка!

Кабы знала ты

Боль потерянной земли,

Ты б услышала,

Как жалобно

Плачут в небе журавли.

И в рекламном плеске города,

Увлеченная собой,

Поняла б, что птицы гордые

Над твоей

Летят судьбой.

Время спать.

Но я опять не сплю…

Свет луны за окнами струится.

Не лунатик я

И не люблю

Этот свет с глазами мертвой птицы.

Выхожу из дома

И бреду

В снежное, полночное, лесное.

Ах, луна!

Ты снова надо мною

Заслоняешь дальнюю звезду.

Звездочка, малышка!

Не печалясь,

Подожди немного,

И луна Поплывет,

Как-парусник, качаясь,

И опять ты будешь мне видна.

Снова будешь весело лучиться

И гореть в космической дали.

Знаю,

Было нелегко пробиться,

Дотянуться светом

До земли.

Мне вот тоже было трудно:

Голод

В раннем детстве,

В юности нужда.

Я с тобой в сравненьи

Очень молод.

Только знаю —

Это не беда.

Не беда.

Что многим не потрафил,

Что воюю,

Как и воевал,

Лишь бы звезды трудных биографий

Мертвый свет луны не затмевал!

Дрозды пестрели на рябине,

Клевали спелую зарю.

И листья на реке рябили,

Плывя навстречу сентябрю.

Пылали вязы и осины.

И вот

Сквозь полымя огня

Голубоглазая Россия

Взглянула с грустью на меня.

И сердце билось глуше, тише,

Прося прощенья у земли,

Что я не видел

И не слышал,

Как улетели журавли.

Я три десятилетия

Живу.

И слышу —

Звезды падают в траву.

Туда, где луговая тишина,

Как чистая река,

Видна до дна.

Я слышу

Тишину моей земли

В дорожной

Остывающей пыли,

В уныло проскрипевшем колесе

И в придорожной

Матовой росе.

Я три десятилетия живу

И чутким ухом слышу

Синеву.

Я слышу паутинку,

Что плывет

Туда, где скрылся

Гулкий самолет.

Я слышу

Синеву родной реки,

Где звезды

Оставляют огоньки.

Я слышу

Глаз любимых синеву.

И этим слухом

Тридцать лет живу.

От пара в бане — синева.

В твоих руках хрустящий веник.

Здесь за него не платят денег,

Поскольку это не Москва,

Поскольку здесь не Сандуны,

Куда приходят от безделья

Апологеты старины

И жертвы горького похмелья.

Под прокопченный потолок,

Как на жаровню,

Лезь на полку

И ахай, охай без умолку,

Стегайся

Вдоль

И поперек,

Терпи,

Когда невмоготу,

Омой лицо водой прохладной.

А если скажут:

«Ну, да ладно!» —

Слезай

И подводи черту.

Пойди в предбанник,

Покури,

С соседом перемолвься словом,

Поздравь его с весной,

Ну, словом,

О чем-нибудь поговори.

И снова — в баню,

Снова жарь,

И снова ахай,

Снова охай!

Гордись ракетною эпохой,

Но веник, братец, уважай.

Березовый. Листок в листок.

Ты чувствуешь, как он стегает.

Ты невесом,

Ты, не мигая,

Проходишь звездный потолок,

Пестрит космическая тишь,

И ты, путем летящий Млечным,

Становишься таким беспечным,

Что на пол

С грохотом

Летишь!

А в бане хохот.

Мужики

Грохочут шайками.

— Гляди-ка,

Упал без паники и крика.

Знать, москвичи не слабаки.

— Живой?

Ну, отдохни, сынок,

Дай кости старикам попарить. —

И кто-то сверху крикнет:

— Парень,

А ну, поддай еще чуток! —

И ты, не торопясь, плеснешь

На каменку ковшом помятым.

И выйдешь как-то виновато,

И сразу целый мир вдохнешь.

Услышишь,

Как капель поет,

И будешь в мыслях улыбаться,

Что твой космический полет,

Конечно, сможет состояться!

Вышло солнце

Из густого леса,

По лугам ромашки разбросало,

Расплескало краски голубые

На поля,

Где лен стоит, волнуясь.

Вышло солнце

Из густого леса…

Клевера фонарики мигнули,

Стали на огонь

Шмели слетаться,

Жаворонки выпорхнули с криком,

И застыла песня над лугами.

Утро! Утро!

Все вокруг проснулось.

Завтра косари пройдут по лугу,

Упадут цветы,

Блеснув росою, —

Не гадать девчонке на ромашках…

Не гадать девчонке на ромашках,

А на сене с парнем

Целоваться!

Когда мы расставались на рассвете

И над землей

Дремали облака,

Казалось мне,

Что счастье —

Это ветер,

Оставивший седины у виска.

Молчали руки

И молчали губы,

Молчали стуки любящих сердец.

Не спрашивая,

Любит ли, не любит,

Мы нехотя расстались наконец.

Но облака

Как будто не спешили

Размытую оставить синеву.

Они, качаясь,

Медленно кружили

Над сном,

Происходившим наяву.

Был день как день,

Заботами наполнен.

И не могла ты знать наверняка,

Что о тебе

Мне долго не напомнят

Исчезнувшие в полдень

Облака.

Кузнечик

Рядышком садится,

Пригнув травинку до земли.

Летит

Лазоревой синицей

Сквозное облачко вдали.

Оно летит

Над сонным плесом,

Летит неведомо куда, —

Над дымом первой папиросы,

Над первым

Посвистом кнута.

Над остывающей золою

Уже погасшего костра,

Над пробудившейся землею,

Над всем,

Чем жил еще вчера.

И не сердись, моя родная,

Что я опять один брожу,

Что сам не ведаю,

Не знаю,

О чем тоскую и тужу.

Ты спишь.

И пусть тебе приснится,

Что облачко, зари ясней,

Летит

Лазоревой синицей

Над зрелостью

Любви моей.

Я живу в ожидании слова.

Что приходит само по себе,

Потому что

Я снова и снова

С этим словом

Являюсь к тебе.

И мое появление свято,

И чиста этих слов чистота,

Потому что бывает крылатой

Только с ними

Твоя красота.

И когда я бываю бессилен,

И слова, что приходят, — не те,

Ухожу я бродить по России,

Поклоняясь

Ее красоте.

Но в безмолвном,

Слепом поклоненье

Я тобою, как прежде, живу.

И в душе отмечаю волненье,

И высокое слово зову.

И приходит оно

На рассвете

Там,

Где молча встают зеленя,

Где уздечкою звякает ветер

Над разметанной гривой коня.

Там, где песни земли не забыты,

Там, где песни,

Как детство, чисты.

Где устало

Вздыхают

Ракиты

Под костром заревой высоты.

Там не встретишь

Людей некрасивых

И не верящих в эту зарю…

Если я говорю

О России,

Значит, я

О тебе говорю!

Да будут в упряжке

Ветры

С пыльцою сквозных ракит

Расталкивать километры,

Где сок первоцветов кипит!

Молчат над рекою ракиты,

Подобием желтых костров,

Последние льдины разбиты

Копытами вешних ветров.

Все мимо,

Все мимо,

Все мимо!

Незримая тройка летит.

И в небо

Глазами озимых

Земля удивленно глядит.

Ей видно,

Как планер отважно

Скользит, наклоняясь слегка,

Как змей улетает бумажный

Под перистые облака,

Как мальчик,

От счастья немея,

Мечтает умчаться в полет.

Мочало бумажного змея,

Как конская грива,

Вразлет…

Веселое время года!

Опять на душе ясней.

А ну, запрягай, природа,

Весенних своих коней!

Ты в этот мир пришла,

Любовью ослепя.

Нет без тебя меня,

Как без меня — тебя.

Я счастья не ищу,

Оно всегда со мной.

Зачем искать весну,

Когда живешь весной.

Ни шагу от тебя,

Ни шагу без тебя.

Я постигаю мир,

Волнуясь и любя.

Мир — это синь огня,

Ждущего высоты.

Это, в конце концов,

Ты, дорогая, ты!

В свете бездонных глаз,

В теплых губах твоих

Я постигаю мир,

Радужный мир двоих.

Дремлют леса вдали,

Рельсы в ночи гудят.

Звезды в мое окно,

В душу мою глядят.

Есть среди них одна —

Та, что для нас горит,

Та, что со мной в ночи

Медленно говорит.

Долго она брела

К нам из высокой тьмы.

Нет для других ее,

Видим ее лишь мы.

Жить нам с тобой да жить,

Голос ее храня.

Нет без меня

Тебя,

Нет без тебя

Меня!

Дорога пыльная видна.

Жара.

Притих мой край Смоленский.

И смотрятся в озера льна

Разрозненные перелески.

Слепней гудящий хоровод

Коню не прибавляет бегу,

И он, устав, едва везет

С пустыми бочками телегу.

Молчат над полем провода,

В далеком небе коршун кружит,

Дрожит осина, как от стужи,

Пылит дорога…

Не беда!

А попадись в пути река,

Я б из нее весь день не вылез!

И вдруг — над полем облака,

Дождем пахнувшие, явились.

Прошелся ветер по полям,

Погасло солнце над полями.

Несется дождь по колеям

Двумя шумящими ручьями.

По гулким бочкам ливень бьет,

И, словно вкопанный, без спроса,

На радугу взирая косо,

Мой конь из лужи жадно пьет.

Где ольха по колено

В ручей забрела,

Где большими снежинками

Лилии плыли,

Наша лодка,

Цепляя за дно, уплыла,

Уплыла…

И о ней мы почти позабыли.

В ней другие ребята,

Встречая весну,

Ставят нерет в реке.

У обрыва крутого.

В ней другие ребята

Плывут на Десну,

Возвращаясь в деревню

С богатым уловом.

Простучала телега

По бревнам моста

И поехала дальше

Со скрипом, без стука.

Здравствуй, детство мое,

Здравствуй, первая жизни мечта,

Здравствуй, лодка,

Все с тем же названием — «Щука»!

Не надо мне иной постели, —

Вокруг покой и тишина.

Луна заглядывает в щели,

Ей, любопытной, не до сна.

Все хочет знать,

Все видеть хочет,

Ну, впрямь как тетушка моя!

В траве кузнечики стрекочут,

Мешая слушать соловья.

Не хуже меда запах сена.

На сеновале я один.

— Елена, где же ты, Елена?

Елена, слышишь, приходи! —

Ты не придешь, ты не услышишь,

Ты так отсюда далеко!

Мне одному под этой крышей

Уснуть, пожалуй, нелегко.

Но я усну.

И мне приснится,

Как будто мы с тобой вдвоем

По волнам золотой пшеницы

Куда-то вдаль и вдаль идем.

— Ты не устанешь?

— Нет, едва ли…—

К твоим губам я наклонюсь —

И вдруг…

Проснусь на сеновале

Один…

И просто улыбнусь.

Не хуже меда запах сена.

От солнца рыжий, пыльный след.

— Елена…—

Почему Елена?

Ее и не было и нет.

Стучать не буду,

Чтобы не тревожить

На чердаке уснувших сизарей.

Она меня не любит,

А быть может…

И я стою в раздумье у дверей.

Окно.

Я подхожу к нему поближе.

Ей, как и мне, сегодня не до сна.

Она сидит

За толстой стопкой книжек,

Забыв о том,

Что за окном весна.

Ее ученики давно уснули,

И снится им жар-птица на плетне —

Немало сказок в их ребячьем сне…

А вот ее

Заботы захлестнули.

А ранним утром

Ребятня

Опять

Ее у школы

Будет поджидать.

Она расскажет им,

Как мир устроен,

Она о многом рассказать должна.

Урок пройдет,

Она окно раскроет

И очень тихо вымолвит:

— Весна!.. —

Все спит вокруг

В безмолвии, в молчанье.

В дубовой кадке

Замерла звезда.

Не потому ли я не сплю ночами,

Что полюбил надолго, навсегда?

Она меня не любит,

А быть может…

И я стою в раздумье у дверей.

Стучать не буду,

Чтобы не тревожить

На чердаке уснувших сизарей.

Я был уверен,

Что тебя найду,

Найду на счастье или на беду.

Но где искать?

Я знал, что ты живешь

В большой стране, где зеленеет рожь,

Где шелестят усатые овсы,

Где на рассвете слышен звон косы,

Где на рассвете

Далеко видны

Береза, ель, смолистый ствол сосны,

Речушка в белых лилиях, луга

И лось, к спине откинувший рога.

Я был уверен,

Что тебя найду,

Найду на счастье или на беду.

И я искал,

Искал, где только мог:

Лесами шел,

В холодных росах дрог,

Лугами шел,

Среди пахучих трав,

Надежды и тропинки растеряв.

От зноя задыхалися поля,

Машины шли, неистово пыля,

И небо насмехалось надо мной,

И солнце проходило стороной.

Но я-то знал,

Что я тебя найду,

Найду на счастье или на беду…

Над озером проносятся стрижи.,

А ты-то как нашла меня,

Скажи?

Ты траву не косила

В рассветных лугах,

Это наши девчата косили.

И не ты ночевала

В душистых стогах,

И любви не твоей

Наши парни просили!

Ты смеешься? Конечно,

Ведь ты не поймешь,

Как порою

Приходится нам трудновато:

Надо вырастить лен,

Надо вырастить рожь,

Надо заново выстроить хаты.

Настоящая жизнь

Полным шагом идет!

Смейся, я не сержусь,

Мне тебя просто жалко:

Ты не видела даже,

Как ландыш цветет,

Как на смену ему

Зацветает фиалка.

А представь себе:

В небе зарницы снуют,

Белым облаком

Дремлет сирень у ограды,

До рассвета

Девчата у клуба поют…

Вот и все.

Я уйду.

Но не смейся, не надо!

Я теперь только понял,

Что все же не ты

Та, кого называть

Мы привыкли красивой.

Ты красивая? Да.

Но твоей красоты

Слишком мало

Для тех,

Кто родился в России!

Твои глаза с моими схожи,

Но ты не смотришь мне в глаза…

Уходит время бездорожья,

Пустые, серые леса.

Зима и лето позабыты,

Ноябрь дорогами идет,

И лошадь кованым копытом

Разламывает хрупкий лед.

В такие дни Тебя пугает

Пейзаж притихшей стороны

И лед,

Который не растает

Уже до будущей весны.

Любовь моя,

Ты всех дороже,

Не уходи, ты не уйдешь,

Твои глаза с моими схожи…

— Конечно, — говорит прохожий, —

Мириться надо, молодежь.

Высоко над землей,

Далеко от земли,

Облака обгоняя,

Летят журавли.

Сердце вырваться хочет

Из клетки своей,

Чтоб догнать журавлей

И вернуть журавлей.

Знаешь, сердце,

Не каждому крылья даны…

Так что ты

Потерпи до весны.

Скоро выпадет снег.

На леса, на луга,

И утихнет листвы

Золотая пурга.

Но бескрылому сердцу

Не знать тишины

До весны…

Осеннею, раздумчивой порою

Опять ко мне плывет издалека

В тиши полей,

Окрашенных зарею,

Звучание смоленского рожка.

В нем свет печали и земли тоска.

Переливай бесхитростные звуки,

Звучи, рожок, на родине моей,

Чтоб знали наши сыновья и внуки

Тревогу улетевших журавлей

И опустевших до весны полей.

Играй, рожок!

В прощальной тишине,

Как в тишине закрытого музея…

Играй, рожок!

Но лучше — о весне,

О той поре, когда мы зерна сеем

И журавли —

Над родиною всею.

Но голос твой

Под стать осенним краскам,

Под стать березам,

Плачущим в ночи…

Ну, что ж, и грусть по-своему прекрасна,

Играй, что хочешь,

Только не молчи.

Учи любить, но и грустить учи.

У грусти есть особые слова,

Особая мелодия и звуки.

Вы видели,

Как падает листва,

Как к журавлям в предчувствии

Разлуки

Березы

Обнаженно тянут руки?

Вы слышали, как шепчется река

С плывущими над нею облаками?

Все это стало музыкой рожка,

Пронизанной осенними ветрами

И почему-то

Позабытой нами.

Звучи, рожок Смоленщины моей,

Пленяй своей свободною игрою.

Храни прощальный поклик журавлей

До встречи с ними

Вешнею порою

И верь,

Что та пора не за горою.

Когда она придет путем своим,

Не смей печалью беспокоить душу,

Звени скворцом или ручьем лесным,

Я сына позову

Тебя послушать,

Чтоб не был он к природе равнодушен.

Он должен верить

В правоту реки,

Раскованной и бешено летящей,

Он должен знать,

Что живы родники,

Что жизнь пришла в безжизненные

Что будущее наше — в настоящем.

Ну, а пока

Грусти, рожок, грусти,

Я эту грусть взволнованно приемлю.

А то, что сына нет со мной,

Прости!

Зачем ему в печали видеть землю?

Все впереди у наших сыновей:

И грусть, и радость,

И печаль, и горе…

Звучит рожок Смоленщины моей

В осеннем вечереющем просторе.

И звуку грусти зябкий ветер вторит.

Листва — она по-разному шуршит.

Весной, совсем усталости не зная,

Она минуты не живет в тиши,

Она звенит —

Она ведь молодая.

А летом глуше слышен шум ее —

Ведь молодость ушла с весенним громом,

Она уже по-новому поет

И думает о жизни по-иному.

Придет сентябрь,

Придут крутые дни,

И листья загрустят и пожелтеют,

С глухим ворчаньем упадут они

И на земле под утро поседеют.

Сигары. Сигареты. Фиксы.

И господа кричат: «О'кей!»

А мой однофамилец Фирсов

Им демонстрирует хоккей.

Бей, Анатолий!

Так и надо.

Мы в каждом деле — как в бою.

Не зря Америка с Канадой

Твердят фамилию твою.

Удар! —

И снова вынимает

Противник шайбу из ворот.

Тебя по-братски обнимают

Ребята, молодой народ.

Ты понимаешь,

Что обязан

Своим ударом только им,

Тем бескорыстным, ясноглазым

Друзьям, соратникам твоим.

Бей, Анатолий!

Я доволен.

Дерзай на ледяной тропе.

Но знай,

Что я ведь тоже воин

И мне труднее, чем тебе.

Не многие меня с удачей

Вот так поздравят, от души.

В литературе все иначе,

Хоть лучше классиков пиши.

Не подбегут

И не обнимут,

Не скажут «Здорово!»,

И вот

Один пройдет с ухмылкой мимо,

Другой завистливо вздохнет.

Возникнут суды-пересуды

И кто-то жарко запоет,

Мол, бьет по праздникам

Посуду,

Мол, он по будням

Водку Пьет.

Пусть болтовня идет по следу!

Пусть будут трудности в пути!

Фамилию отцов и дедов

Нам нужно с честью пронести,

И в жизнь врываться без доклада,

Храня уверенность свою.

Бей, Анатолий!

Так и надо.

Мы в каждом деле, как в бою!

Над нами чайки —

Это добрый вестник.

Под нами —

Воды молодых морей.

Негромкие,

Взволнованные песни,

Простые песни наших волгарей!

В них есть слова

О Родине, о долге,

В них слышатся раскаты

Давних гроз…

Плывем по Волге

И поем о Волге,

И друг от друга

Не скрываем слез.

Закат играет на воде упругой,

И песня уплывает далеко,

И я сквозь слезы

Вижу слезы друга,

И на сердце становится легко.

Легко-легко…

Ведь это слезы счастья

И гордости за мой родной народ!

Уже мигают бакены все чаще,

И полночь над просторами встает.

Пора уснуть.

А нам на спится долго.

Мы смотрим вдаль,

Волнуемся, поем.

Кормилица и труженица Волга

Задумалась

О чем-то о своем.

Ты полстолетия упрямо

Рвалась на волю

Из цепей.

И были низенькие храмы

Вершиной

Вольности твоей.

А их мечети заслоняли.

И минареты,

Как столпы,

Столетия напоминали,

Что сыновья твои —

Рабы,

Что полумесяцы ислама

К былому

Заслонили след,

Что отошла

Былая слава

Твоих дерзаний и побед.

И люди молят.

Люди просят

По всей истерзанной земле:

— Явись, явись, победоносец,

Святой Георгий, на коне…

Болгария!

С вершины братства

Мне боль твою понять легко.

Мы тоже знали

Цепи рабства

И цену

Рабства трех веков.

С вершины братства

Наша слава

Превыше всякой высоты:

На полумесяцах ислама

Стоят

Победные кресты.

И сиротливо Минареты

Молчат, безмолвные давно.

Как рабства бывшего приметы,

Как позабытые ракеты,

Которым взмыть

Не суждено!

На Шипке мгла.

Последний луч блеснул

Над Мавзолеем памяти нетленной.

И ночь пришла.

И перевал уснул.

И только звезды, как глаза Вселенной.

И я молчу

Пред вечностью светил,

Пред тишиной

На бывшем поле брани…

Я здесь еще сильнее

Ощутил,

Сколь в единеньи велики

Славяне.

На Шипке тьма.

Но та звезда светла,

Которая, конечно же, не скоро

Покинет крест,

Что над Гнездом орла

Навек застыл торжественно и скорбно.

Гнездо орла —

Гнездо моей любви

К тебе, земля, нашедшая свободу.

Здесь каждый камень —

В стонах и в крови

Болгарского и русского народа.

Здесь даже тишина —

И та скорбит.

Мигают звезды, тишину лелея.

Спит перевал.

Балканский лев не спит.

Он сторожит

Покой у Мавзолея.

Метеорит легко сгорел…

Не так ли

И я сгорю когда-нибудь дотла?

Не спит маяк на мысе Калиакри,

Бесшумные

Вращая

Зеркала.

Прибой спокоен.

Ровен звон цикады.

Чуть видимый, мерцает пароход.

И до того чиста,

Легка прохлада,

Что на душе ни грусти,

Ни забот.

Вот так бы и стоял

Над звездным морем,

Глядел бы вдаль, не видя ничего,

Навек забыв,

Что есть на свете горе,

Печаль земли

И жизни торжество.

Вот так бы и молчал,

Дыша покоем…

А там вдали,

В краю моих отцов,

Стоит изба над малою рекою

Лицом к закату

И к заре лицом.

Она спокойна

Мудростью крестьянской,

Неторопливой жизнью на земле,

Привыкшая

К былому постоянству,

Рожденному в доверчивом тепле.

А постоянство —

В беспокойной речке,

В колодезном привычном журавле

И в том сверчке

За теплой русской печкой,

За самой доброй печкой

На земле…

И стала тишина невыносима.

И сердце Стало биться тяжело:

Ведь той избе

Я не успел спасибо

Сказать за то привычное тепло.

Видения проходят дорогие —

Мостки, телеги, избы и плетни.

Берет за сердце

Приступ ностальгии,

Неизлечимой даже наши дни.

Болгария!

Прости тоску по дому,

По тем речным, неярким берегам,

Где рвутся крыши,

Крытые соломой,

Навстречу золоченым облакам.

Уеду я,

Коль сердце бьется на крик.

И буду помнить:

Тишина была,

Горел маяк на мысе Калиакри,

Бесшумные

Вращая

Зеркала.

Ты успокойся, сердце,

Погоди,

Еще не все мои дороги пройдены…

Идут на Родине холодные дожди.

Холодные дожди идут

На Родине.

Там от дороги мокрой в стороне

Пестреет стадо

В черном редколесье.

Тетерева чернеют на стерне,

Грустны их незатейливые песни.

Молчит стожок.

Сорока на шестке

Унылым треском оглашает осень.

Забытой краской лета

Вдалеке

Сквозь синь — дождя

Проглядывает озимь.

В пустых скворешнях

Ветерки гудят.

Идут дожди, по крышам барабаня.

И окна запотевшие

Глядят

На мир унылой зеленью герани.

Машинам не проехать, не пройти.

Надежда на коня да на телегу.

Идут дожди.

Холодные дожди.

На мокрый грунт легко ложиться снегу.

Он выпадет однажды поутру

И, новым светом озарив просторы,

Сверкнет

Под стать гусиному перу

И ляжет

На поля и косогоры.

Снежки, салазки, легкие коньки

И розвальни, и сани замелькают.

И задымят под снегом родники,

Теплом земли родимой истекая.

О сердце!

Не боли в моей груди,

Веди себя спокойнее и тише.

За тыщи верст

Я чутким сердцем слышу:

Идут на Родине холодные дожди.

Нет, ты не сказка,

Нет, родная, нет —

Ты раньше сказок

Родилась на свет…

Сказитель мертв,

Герои сказок спят.

Над ними ветры

Горестно трубят,

Да как трубят!

Безлюден пыльный шлях,

Хлеба горят

В неубранных полях.

А где расплата,

Где ее черед?

И к белым хатам

Пепел пристает.

О горе!

От зари и до зари

Бредут по белу свету

Кобзари.

И бродят

По дорогам той поры

Ослепшие от горя

Гусляры.

Горит земля!

И от родной земли

До срока

Улетают журавли.

Что это — сказка?

Нет, родная, нет —

Ты раньше сказок

Родилась на свет.

Твои просторы

Кровью занялись!..

А сказки?

Сказки позже родились.

Нет, не ждали мы гостей

Эдакого чуда —

Триста тысяч лошадей,

Тысяча верблюдов.

Бешено колокола

Били,

Били,

Били!

Вздрагивали купола

И гостей слепили.

Ощетинилась сосна,

Ель колючей стала.

И берез белизна

По глазам Хлестала!

У Батыя от берез

Слезы,

Слезы,

Слезы.

Не сдержать Батыю слез

Больно

Бьют

Березы!

Ни проехать, ни пройти —

Все березы на пути.

Не проскачет богатырь,

Не пробьются грозы,

И тогда Велел Батый

Вырубить березы.

Когда умрет последняя береза,

Умрет последний русский человек,

Заплачет небо!

И, как ливень,

Слезы

Обрушатся

В проемы мертвых рек.

И тишина расколется от грома,

Накроет травы черная вода,

И медленно

Закружатся вороны

Над горьким прахом

Нашего труда.

И жизнь славян

Покажется вопросом,

Который никому не разрешить!

И вряд ли вспомнят нас,

Русоволосых,

Великих…

Не умевших дружно жить.

Пока мы судили-рядили

И ссорились меж собой,

Пришельцы

Березы рубили.

И ханские трубы трубили

И смертный готовили бой.

Так что же случилось с тобою,

Земля,

Что в холодной ночи

Березы — на поле боя,

А воины — на печи?

Каленые стрелы Батыя

Им видеть

Не довелось.

И снится им,

Снится Россия,

Белая от берез…

А утром,

Когда они встали,

Увидели в серой мгле:

Березы

Белели

Крестами

На вытоптанной земле.

Услышали:

Бил Ярило

Набатом

Над Родиной всей.

О, сколько беды натворила

Разрозненность русских князей!

С дыбы — на дыбу

И — на дыбы!

— А ну, рабы.

Готовь гробы!

Идет гроза,

Топорами стуча!

Как угли, глаза

У палача.

— Жгите, сволочи,

Не помрем! —

Горят мои волосы

Русым огнем.

Их не остудят

Озера глаз…

Вы слышите, люди,

Вы помните нас?!

То не осень плачет

В горькой вышине,

Мой ровесник скачет

На седом коне.

Скачет на заставу

По лесам, лугам.

И тугие травы

Бьют по стременам.

Очи голубые

Смотрят в синеву…

Воины Батыя

Залегли в траву…

Молодой невесте

Друга не видать.

Не придется вместе

Ночи коротать.

Рано поредели

Русские леса.

Рано потемнели

Синие глаза!

Там,

Где солнце

Тихо за гору зашло,

Сколько нас, русоголовых,

Полегло!

Сколько нас —

Поди попробуй сосчитать!

Будут матери и жены

Причитать,

Будут батьки седоусые

Рыдать…

Сколько нас —

Поди попробуй сосчитать!

Подымая тучи пепла и золы,

На кровавый пир

Слетаются орлы.

А поодаль,

Боязливо семеня,

Черный ворон косит глазом

На меня.

Я бы плюнул ему в очи,

Да невмочь!

Черный ворон,

Что ты хочешь?

Черный ворон хочет ночь.

Черный ворон,

Черный ворон

Жаждет мне помочь.

Там, где солнце

Тихо за гору зашло,

Сколько нас, русоголовых,

Полегло!

А как солнце поднималось из травы,

Сколько наших

Не подняло головы!

Глаза у славян потемнели

От гнева.

Пощады не жди!

Опять подпирают

Осеннее небо

Косые дожди.

В глухой деревушке

За синей рекою,

В глубоком бору,

Не зная покоя,

Не зная покоя,

Не зная покоя,

Стучать топору.

Каленые стрелы

Ложатся в колчаны,

И кони храпят.

И матери плачут

Украдкой ночами,

Ночами,

Ночами не спят.

Стучит наковальня.

Стучит до рассвета.

Стучит.

До рассвета

Куются мечи.

Стучит наковальня,

Как сердце планеты,

В холодной ночи!

И гуси плыли,

Плыли,

Плыли,

Плыли

Над заводью немеркнущей зари.

До хрипоты в колокола

Звонили,

Победу возвещая, звонари.

Гудели церкви,

Гулом налитые,

Летели в поднебесье купола.

И улыбалась Древняя Россия

Той громкой славе, что ее ждала.

Рассветы над озерами вставали,

Размашисто

Пылали васильки.

Не торопясь, дороги пробивали

И превращались в реки родники.

Такой простор,

Что не окинешь глазом!

Земля не молода и не стара…

Бродили по России богомазы —

Великие земные мастера.

Брело по небу солнце вслед за ними,

Раздольно

Освещая даль веков.

Им самыми что ни на есть

Земными

Казались лица

Праведных богов.

Склонялся мастер головою русой

Над солнечной иконой

И не зря

Лукаво улыбался Иисусу,

Похожему на Сеньку-звонаря.

Россия!

Не искать иного слова,

Иной судьбы

На целом свете нет.

Ты вся —

Сплошное поле Куликово

На протяженье многих сотен лет.

Россия!

Зарождалось это слово

В звучании разбуженных мечей,

В холстах голубоглазого Рублева

И в тишине

Предгрозовых ночей.

На поле боя

Вызревали росы,

На пепелищах

Пели топоры —

Мы все прощали.

Мы — великороссы —

Всегда великодушны и добры.

Россия!

Прозвучало это слово,

Вписав в бессмертье

Наши имена

От льдов Невы —

До поля Куликова,

От Куликова —

До Бородина!

Тебя хотели сделать бездыханной,

Отнять твою печаль и озорство.

Ты столько лет

Терпела Чингисхана

И верных продолжателей его!

Я отстоял

Страну мою в боях,

А сею хлеб

Не на своих полях.

И силу,

Что горит в моих руках,

Проматываю

В царских кабаках.

Прости меня, страна моя,

Прости!

Я должен выход

Правильный найти.

Я отстоял

Страну мою в боях,

Я буду сеять

На своих полях!

Да славится

Уменье побеждать,

Жить для людей

И за людей

Страдать,

Плевать на виселицы,

На гробы

И гордо повторять:

Мы — не рабы!

Века мы жили

И века терпели,

По пыльным трактам

Кандалы гремели.

Но все равно — веселые дела! —

Мы веселиться все-таки умели:

Звенели гусли,

Балалайки пели

И братина с вином

По кругу шла.

Стонали песни на тропинках узких,

Коль недруги

Большой дорогой шли.

Мы пуще глаза

Берегли свой русский.

Родной язык доверчивой земли.

Мы нежно берегли

Любое слово,

Чтоб, чистое, оно дошло, звуча,

До Пушкина, Некрасова, Толстого,

До нашего родного Ильича.

Оно шагало вместе с нами рядом,

Не зная и не ведая преград,

Вздымало гордо Флаг над баррикадой,

Победное, врывалось в Петроград.

Нам это слово приносило счастье,

(Не зря его веками берегли)

Декретами моей Советской власти

Оно пришло во все края земли.

Ни возгласа.

Ни слова примиренья.

Я — безымянный.

Я умру в ночи.

Меня уже пытали палачи

За семь веков до моего рожденья

У рыжего эсэсовца глаза

Глядят так ненавидяще и стыло,

Как у того,

Что семь веков назад

Мне выжег очи и зарыл в могилу

Он разъярен.

Он не поймет никак,

Откуда у меня берутся силы.

А я бессмертен,

Как бессмертен флаг,

Что реет над Москвой

И над Россией.

Бессмертен я,

Пока они живут,

Родимые смоленские березы,

Пока по небу облака плывут

И травы на заре роняют росы,

Пока не меркнут

Ленина слова,

Пока жива великая свобода!

Бессмертен я,

Пока она жива,

Бессмертная история народа!

О Родина!

Смогу ль забыть

Твои нелегкие победы,

Твои немыслимые беды,

Забыть,

Как прадеды и деды

Умели драться и любить.

О Родина!

Всегда с тобой

Мне вечно жить

И вечно помнить

На Куликовом поле бой

И бой на Бородинском поле,

Мне помнить битвы и кресты,

И падающие березы,

И родниковой чистоты

Невысыхающие слезы.

Я знаю,

Память не солжет.

Уйдя в живых и в обелиски,

Она умело бережет

Все то, что дорого и близко.

О Память Родины!

Она

Прошла походкою солдатской

Из-под знамен Бородина

Под пули площади Сенатской.

И хоть нелегок путь бойца,

Она прошла путем былинным

От взятья Зимнего дворца

И до победы над Берлином!

У Памяти свои права

На все,

Чем мы живем, живые.

И все-таки

Моя Россия

Не только Памятью жива.

Она жива высоким днем

Своей большой и гордой славы,

Где домен огненная лава

Горит негаснущим огнем;

Где, темноту навек рассеяв,

Моя высокая земля,

Как Млечный Путь, летит,

Пыля

Огнями Волги, Енисея;

Где вновь опередив мечту, Туда,

Под звезды золотые, Стрелой,

Сразившею Батыя,

Летит ракета в высоту!

Над тишиной

Кладбищенских распятий,

Над светлой синевой озер и рек

Он был,

Как бог,

Велик и непонятен —

Еще не знавший крыльев

Человек.

Он брал топор.

И на ветру гудела,

От солнца бронзовея,

Борода.

И по ночам

Вселенная глядела

На пахнущие стружкой города.

Глядела тихо,

Звездно,

Удивленно,

Далеким светом до земли достав…

И города

Мигали поименно

Веселыми кострами

У застав!

В кабацком гуле

В горькую минуту,

Кабатчику рубаху заложив,

Пел человек

И плакал почему-то,

На руки подбородок положив.

Пел человек…

Он был

И здесь великим,

В минуту грусти, горя своего,

Лишь водка унижала,

Как вериги,

Высокое достоинство его.

Его ли только!

Водку принимая,

Работали,

Как поршни,

Кадыки.

Пел человек.

И песню понимали

И доверяли песне мужики.

А он все пел,

Хмельно кусая губы,

О горьком одиночестве своем,

О Любушке,

Которая не любит,

Которая не думает о нем.

И над землей усталой, пропыленной,

Когда она восторженно спала,

Та песня

О любви неразделенной

Спокойная и светлая

Плыла.

Она была вольна,

Как в поле птаха,

Чиста,

Как синева озер и рек.

И вновь

Кабатчик

Возвращал рубаху

И говорил:

— Я тоже человек…

А утром

Снова солнышко светило.

И, жизнь свою не помянув добром,

Шел человек в рубахе

По стропилам,

Играючи зеркальным топором.

Любовь неразделенная!

Откуда

Она пришла желанью вопреки?

На силу не надеясь и на удаль,

Шли мужики,

Как в храмы,

В кабаки…

Но предок мой

Забыл кабак,

Оставил,

И с верным

Непропойным топором

Он день и ночь

Красу земную славил,

Как говорят, не описать пером.

Он поднимал

В заоблачные дали

Красу земли

На легких куполах.

И в честь его

Колокола

Звучали,

Оповещая о его делах.

Его любовь звала.

Он шел на голос

Любви неразделенной и святой.

Во славу той любви

Клонился колос,

Отяжелевший, солнцем налитой.

Во славу той любви

Вставало солнце,

И таял снег в холодной январе,

И яблоня цветущая

В оконце

Стучала, просыпаясь на заре.

Когда враги

Вторгались в наши земли,

Когда стонала

Родина в крови,

Мой предок шел,

Пощады не приемля,

На правый бой

Во имя той любви.

Она — огонь.

Что в стужу обогреет,

Лесной родник,

Что в пекле охладит,

Она, в тебя поверив,

Подобреет,

Ответною любовью наградит.

Так и случилось.

И порою вешней

«Люблю» сказала

Люба у плетня.

Так и случилось.

Иначе, конечно,

Я был бы нем.

И не было б меня.

О предок мой!

Благословен тобою,

Иду туда, зарею осиян,

Где так гордятся прадедов судьбою

Сто двадцать миллионов россиян!

Иду к России…

На ее тропинках

Все та же поднимается трава.

И на озерах

Та же синева,

И та же в чистом небе голубинка.

Все те же звезды

В черной высоте,

Все те же сосны

И все те же росы.

Все те же песни

И все те же слезы,

Все те же люди,

Те же,

Да не те!

Когда у деда

Не хватило силы.

Чтоб выйти на весеннее крыльцо,

Он с грустью

Смерти поглядел в лицо

И умер,

Детям передав Россию.

Он славно пожил…

И его топор

Светло звучал по городам и селам,

Да так звучал,

Что эхо

До сих пор

Несет

Его напев и звон веселый.

В семнадцатом,

Оставя ремесло,

Он с топором заветным

Распрощался,

Пошел в огонь,

И всем чертям назло

Он из огня веселым возвращался.

Шел по фронтам —

Был жив и невредим.

Его, должно быть, пули обходили.

И брал дворцы,

Построенные им,

Брал города,

Что предки возводили.

И после,

Позабыв огонь атак,

Придя домой к родимому порогу,

Он песни пел!

(Теперь споют ли так!)

А как плясал!

(Сегодня так не смогут)

Он появлялся на крыльце чуть свет,

Чтоб не проспать

Ни одного рассвета.

А смерть его

Уже бродила где-то,

Уже ждала,

Должно быть, много лет…

Отечество!

Его передавали

Из рода в род

Без родовых бумаг.

Отечество!

И за него вставали,

Когда у дома появлялся враг.

Отечество!

И старый мир трещал,

Разбуженный началом новой эры.

Отечество!

«Авроры» залп

И вера,

Которую нам Ленин завещал.

Он завещал

Святые имена

На обелисках траурных победы.

Отечество!

Земля отцов и дедов.

Да будет вечно славиться она!

Отечество!

И в бой за правоту,

Не думая о славе и наградах,

Шли деды и отцы

На баррикады

И знали,

Кто — по эту,

Кто — по ту.

Я славлю баррикады той поры,

Когда дорогу к свету

Расчищали

Булыжники

И наши топоры, —

Те самые,

Что предки завещали.

В те годы было проще и ясней…

Но, прошлое окинув беглым взглядом.

Я думаю,

Напрасно баррикады

Не сохранили

И до наших дней.

Они бы не мешали нам в пути,

И совесть

Каждый мог по ним бы сверить.

Нет баррикад.

И разбери поди,

Кто чем живет,

Во что сегодня верит.

Кто он,

Тот самый

Юркий краснобай,

Что в грудь стучит,

Отечеством клянется?

Он в день войны

С Москвою расстается

И в тыл бежит —

На свой «передний» край.

Скрывая равнодушное лицо,

Он не смущался, видимо, нимало,

Когда вдова

Венчальное кольцо

На корку хлеба

У него меняла.

Ему плевать,

Что третью ночь подряд

Не спит в цеху, припав к станку,

Рабочий,

Что где-то накрывает цель снаряд,

Бессонные оправдывая ночи.

Ему бы только

Жаркий звон монет.

А в остальном

Ему плевать,

Что где-то

Глядит печально Родина Советов

На кровью обагренный партбилет.

Ему плевать,

Апостолу рубля,

На эту кровь

В отцовском партбилете.

Плевать,

Что мать мою взяла земля

Плевать,

Что я один на белом свете.

Нет, не один!

Отечество со мной.

И я его наследую по праву.

Нелегкою и страшною ценой

Досталась мне земли отцовской слава.

И он, конечно, жив,

Тот краснобай,

Что по тылам

Слонялся воровато.

И ты, земля,

Ни в чем не виновата,

Не виновата, дорогая, знай.

Он жив!

Но я-то мимо не пройду,

Не промолчу,

Когда молчать не надо.

Я славлю нашей правды баррикады

И вижу,

Кто — по эту,

Кто — по ту!

Мне скажут:

— Эка, парня повело!

Какие баррикады в наше время?

Переходи-ка, брат, к любовной тема.

Риторика — пустое ремесло.

Ты не о том хлопочешь,—

Скажут мне.—

Ну, согласимся,

Всякое бывало.

Земля давным-давно отвоевала,

А ты опять толкуешь

О войне.

Да, на рентгеновских экранах

Они, пожалуй, не видны —

Незаживающие раны,

Беда и боль родной страны.

В календарях

Мелькают даты

Не поражений,

А побед.

Мы забываем о солдатах,

О тех,

Кого на свете нет.

Мы забываем об утратах.

Не чтим могильные холмы.

А каково живым солдатам?

Их тоже забываем мы.

Да, это правда.

Мы-то знаем!

И каждый подтвердить готов,

Что лишь за чаркой

Вспоминаем

О мужестве живых отцов.

Мы вспоминаем их награды,

Медали их

И ордена.

А кто-то говорит:

— Не надо!

Она давно была, война…

А вы себе на миг представьте,

Вы, незнакомые с войной,

Как плачут маршалы в отставке,

Исполнив долг

Перед страной.

Как плачут старые солдаты,

Как, покидая этот сеет,

Они нам оставляют даты

Былых

Немеркнувших побед.

Незаживающие раны,

Беду и боль родной страны

Нам оставляют ветераны

Победной, горестной войны.

Но не кому-нибудь другому,

А нам,

Когда придет беда,

Вставать за жизнь родного дома,

За нашей славы города.

Идти,

Как шли отцы когда-то

За землю Ленина на бой!

Все чаще

Родины солдаты

От нас уходят на покой.

И звук «Интернационала»

Плывет за гробом в тишине…

И понимаем мы,

Как мало

Нам рассказали

О войне.

Я должен думать,

Как наследник

Величия моей страны:

Придет пора,

Уснет последний

Участник прожитой войны.

Уснет…

И станет тихо-тихо.

И разольется тишина

Над зацветающей гречихой.

Над голубым простором льна.

Уснет…

И кто тогда расскажет

Не книжно,

А изустно,

Так,

Как может рассказать не каждый,

А лишь познавший боль атак,

О бедах тех,

Что выносили

Сыны Отечества в бою,

На горестных полях России

Спасая правоту свою?

И кто расскажет про геройство

И преданность родной стране?..

Все было сложно,

Но и просто

На той чудовищной войне.

Что лучше: жизнь — где узы плена.

Иль смерть — где росские знамена?

Я не о тех.

Кто в плен попал,

Рук не подняв в суровом поле,

Кто, как подкошенный, упал,

В себя придя

Уже в неволе.

Да будет справедливым стих,

Не ранит тех,

Кто, обессилев,

Был предан матери России!

И я, конечно, не о них…

Что слава!

Дым и жалкий тлен.

И подменяют постепенно

Бессмертье

Не пошедших в плен

Трагедией военнопленных.

Понятно,

Не легко в плену,

Понятно,

Что и там сражались.

Понятно,

Вызывают жалость

В плену проведшие войну.

Но, думая об их судьбе,

Я помню мужество солдата,

Что бросил под ноги

Себе

Уже последнюю гранату.

С последней пулей

У виска

Рванулось дуло пистолета —

И смерть взяла

Политрука.

Он спит в снегах

Под Ельней где-то.

На их могилах — по звезде.

Их нет в живых,

И вы не верьте,

Что правы не они,

А те,

Кто в плен пошел, уйдя от смерти.

Иным покажется порой,

Такое слушая сегодня,

Что неизвестно,

Кто герой,

Кто принял смерть

Иль руки поднял?

Больная, так сказать, струна.

И на нее легко поддаться.

Не дай-то бог, опять — война!

Нам, что же, в плен идти сдаваться?

О, как того враги хотят,

Чтоб потускнели наши флаги,

Чтоб мы забыли

Тех солдат,

Что свято верили присяге!

Я приобщаюсь к их судьбе,

Случись такое, как когда-то,

Я брошу под ноги

Себе

Уже последнюю гранату.

По мне судьба политрука,

Что спит в снегах

Под Ельней где-то.

И — дуло,

Дуло пистолета

С последней пулей

У виска.

И слава тем,

Кто грудью встал,

Кто выстоял в сраженьях жарких

И с полным правом

В Трептов-парке

С мечом

Взошел на пьедестал!

Все те же звезды в черной мгле,

В своем пространстве безвоздушном.

Но знаю я:

Они не равнодушны

К рождению и смерти на земле.

Я перед их величьем замираю,

Ведь не случайно

Миллионы лет

Несли они,

До срока умирая,

На нашу землю свой далекий свет.

Им нелегко, наверное, скиталось.

Но заглянули

В наш двадцатый век

Свидетели того,

Как жизнь рождалась,

Как вырос в ЧЕЛОВЕКА

Человек.

Они в своем величии спокойны.

Но почему-то думается мне,

Они грустят,

Когда пылают войны,

И радуются

Мирной тишине.

Еще недавно,

Грусти не скрывая,

Они беззвучно плакали

Вдали

И тихо опадали,

Застывая,

На обелисках траурной земли…

Им радостно

Глядеть на нашу землю,

На мир,

Что нами выстрадан в бою.

И каждая из них

Покою внемлет,

Как мы весной внимаем соловью.

Им важно знать,

Что мы — творцы и боги,

Нам можно тайны доверять свои.

Им важно,

Что они не одиноки,

Что с ними — люди,

С ними — соловьи!