Цианид на солнце

В Скемптоне-он-си много достопримечательностей. И миссис Кэмп, пышнотелая владелица небольшой гостиницы «Саннисайд-Гэст-Хаус», использовала их все, кроме одного.

(A+) BPR +O — решительно писала миссис Кэмп в шапке каждого письма, суля возможным отдыхающим комфорт и безмятежность.

Если бы клиенты перелистали множество вложенных листков, то смогли бы узнать, что обозначают эти загадочные сокращения.

Однако нигде они не встретили бы хоть какого-то упоминания о главной причине известности Скемптона — убийствах с помощью цианида.

Но, как только отдыхающие попадали в сети (однако плата вперед), миссис Кэмп свободно потчевала гостей сплетнями на эту восхитительную тему.

Она подходила для этого как никто другой.

Овдовев при печальных обстоятельствах (ее муж подавился крошкой хлеба и задохнулся), она перед тем, как взяться за управление «Саннисайдом», много лет проработала районной медсестрой.

И в этой ипостаси не менее трех раз оказывалась на сцене одного из теперь уже знаменитых убийств. А однажды даже случайно присутствовала в самый его момент.

Не то что бы это охватывало все. Произошло и несколько других убийств, не заслуживших внимания миссис Кэмп.

Но и о них она, конечно, знала.

— Первым был просто старый бродяга, — пояснила она несколько пренебрежительно, скупо разливая суп субботним вечером в день прибытия новой партии гостей, сейчас сидящих вокруг общего обеденного стола. — Его довольно хорошо знали в городе. Уселся на скамью перед зданием, чтобы съесть сандвич, и внезапно… Говорили, что это было жутко. Его так ужасно скрутило. Не верьте тому, кто скажет, что все произошло за секунду… Вообще-то я его не видела, — с сожалением констатировала миссис Кэмп. — В тот день я ездила в Лондон. Но могу показать вам эту скамью.

Она сделала паузу, чтобы стереть каплю супа с передника на груди.

— И в его руке был клочок бумаги, на котором печатными буквами было написано: «ГОТОВЬСЯ ВСТРЕТИТЬ СВОЮ СУДЬБУ».

— Всегда было предупреждение, не так ли? — сказала мисс Пратт. — Я читала об этом в газетах.

Внезапно она задрожала и опустила ложку в тарелку с наполовину недоеденным супом. Мисс Пратт прибыла из Лондона на дневном поезде. Она работала в одном из крупных магазинов в отделе медицины и хирургии. Когда-то она была, как и миссис Кэмп, медсестрой, но резко бросила это занятие и теперь имела дело с лекарствами, но не с самими больными. Ей было, возможно, лет тридцать пять; не хорошенькая, но очень свеженькая и элегантная. Если вам 35 и вы не хорошенькая, лучший способ казаться привлекательной — это быть свежей и элегантной. А мисс Пратт, как и любая женщина, жаждала выглядеть привлекательной.

— «Готовься встретить свою судьбу» — какая отвратительная фраза, — сказала мисс Пратт. — Можно было бы выразиться не так ужасно. Например, «Готовься встретить свой конец» звучит и то лучше, чем «судьбу».

— Только это немного напоминает хека, — сказал мистер Калхэм, — приготовленного с хвостом в собственном рту.

Он улыбнулся мисс Пратт, и бедное ее сердечко стремительно забилось, но затем получило приказ прийти в норму: мистер Калхэм был женат.

Миссис Кэмп продолжала с равной скупостью потчевать гостей ужасами и бараниной с фасолью.

— А вот второе убийство я действительно видела. Помогала на каком-то празднике в Доме престарелых леди. И умерла как раз старая леди.

Мисс Джонс бросило в дрожь. Мисс Джонс была моделью, свободным агентом в Лондоне, и, естественно, вынуждена была следить за фигурой и не притрагиваться к картофелю. Даже мысль о нем заставляла ее бледнеть. Она была восхитительной девушкой и явно преуспевала на своей очаровательной работе, поскольку, казалось, могла тратиться на наряды — правда, довольно скромные и простые.

Миссис Кэмп, не заметив реакции постоялицы, продолжала потчевать их подробностями приключений бедной старой леди и собственными девонширскими булочками.

Мистер Калхэм смотрел на жену в некоторой тревоге. Ее белое, злое лицо — напудренное сильнее, чем обычно, чтобы вызвать больше сочувствия к ее воображаемым болезням, — было еще злее, чем когда-либо.

Он знал, что, когда они окажутся в своей комнате, она станет ругать его за то, что он привез ее сюда, где могли произойти такие ужасные вещи.

Мистер Калхэм опустил голову на ладони, его светлые мягкие волосы острыми прядями выскользнули между пальцев, как у мальчишки, и от этого сердечко бедной мисс Пратт подпрыгнуло вновь.

— Джон, — резко произнесла миссис Калхэм, — убери локти со стола!

Миссис Джеральд не стала дожидаться возвращения в комнату, чтобы высказать свое мнение о пригодности Скемптона для отдыха.

— Нужно было нас информировать. Я называю это введением в заблуждение, миссис Кэмп! Как можно было не предупредить нас заранее?!

— Это было во всех газетах, — заметила миссис Кэмп. — И, так или иначе, теперь убийств не было уже в течение многих месяцев. Осмелюсь заявить, что все кончено.

Миссис Джеральд была ужасной старухой с ярким румянцем и высоким, резким, громким голосом.

— Везде уже заполнено, — сказала миссис Калхэм, поддерживая ее. — Остается потребовать деньги назад и немедленно съезжать.

— Маньяк на свободе! — воскликнула миссис Джеральд на самой высокой ноте. — Никто из нас не в безопасности. Нас всех могут убить прямо в собственной постели!

— Следует опасаться ест-ть девонширские булочки в постели, — сказал мистер Рэ.

Хьюго Рэ был шестым и последним из гостей миссис Кэмп: высокий, худой молодой человек с постоянно печальным выражением, которое уже тронуло сердце Шарон Джонс. И слабый иностранный акцент, который ни в коем случае не умалял его интересную меланхолию.

— Но откуда, как предполагается, появился этот цианид, миссис Кэмп? Это же не есть часть естественных достопримечательностей Скемптона. Мы же не вдыхаем и не выдыхаем его вместе с озоном?

— Не все убийства произошли в Скемптоне, — пояснила миссис Кэмп, стремящаяся по возможности (хоть и несколько запоздало) восстановить прекрасную репутацию «Саннисайда». — Одно произошло в поезде. Убили девушку, которая ехала одна в купе в вагоне без коридора. И поезд нигде не останавливался. Но когда они добрались до Лондона…

Она с любовью описала подробности сцены, когда поезд добрался до конечной остановки.

— И ничего у нее подозрительного не было, за исключением рулетика с маслом, который она в последнюю минуту купила в станционном буфете.

Миссис Кэмп вновь встала, держа в руке сервировочную ложку:

— Еще немного пудинга, миссис Джеральд?

Если план миссис Кэмп состоял в том, чтобы противопоставить щедрости стола отсутствие аппетита у гостей, то он вполне удался. К этому времени на добавку пудинга не претендовал никто.

В тот первый вечер несколько взволнованная небольшая группа вышла на променад, старательно избегая глядеть на скамью, которую им так любезно показала миссис Кэмп и на которой умер бродяга.

Все остальные счастливые отдыхающие гуляли и смеялись, очевидно, забыв о страшных опасностях выбранного ими курорта.

— По-моему, это ужасно, — настаивала миссис Калхэм, ее глаза, обрамленные черными кругами, ярко сверкали на больном, белом, злом лице. — Мы должны уехать завтра же, Джон. Ты не должен был привозить меня сюда.

— Не думаю, что кто-то хочет убить нас, — тихо сказал Джон.

— Но кто-то же захотел убить тех других? Бродягу, старуху, молодую девушку и всех остальных. Это маньяк, здесь нет никакого мотива, это кто-то, кому просто доставляет удовольствие убивать…

— Таким образом, с тем же успехом это мог бы быть один из нас, вы это имеете в виду? — спросила мисс Пратт приятным и печальным голосом.

— Чем занимается полиция? — вступила миссис Джеральд. — Вот что я хотела бы знать!

— Она в тупике, — сказала Шарон Джонс и посмотрела на Хьюго Рэ, надеясь увидеть его улыбку.

Но молодой мистер Рэ не улыбался.

— Вы считаете эт-то забавным? — спросил он. — Я т-так не считаю. Меня эт-то пугает. Здесь, в Англии, не верят в «чувства», в «предчувствия». Называют «колдовством» и отбрасывают. Но в моей стране верят предчувствиям… и в колдовство тоже. И я заявляю откровенно, что у меня ест-ть «чувства» относительно этого ужаса. Говорю откровенно, что, стоя здесь на солнечном свете среди таких желтых песков, у такого синего моря, под таким ярким и чистым небом, я явственно ощущаю внутри холод и мрак и очень боюсь.

Внезапно он повернулся и крикнул с нотками страха в голосе:

— Что я вам говорил? Колдовство! Смотрите туда… туда!

Очень медленно среди окружающего многоцветья и веселья к ним двигалось черное пятно — древний старик в черном костюме, черной шапочке и черных перчатках, как отвратительная ворона. Он нес такой же черный плакат. И на нем золотыми буквами было написано:

Все повернулись и стояли, пристально глядя на старика, сердце каждого бешено колотилось, дыхание прерывалось — всех на мгновение окутала та тьма, которую навеяло трижды повторенное таинственное слово «колдовство».

А затем — удивленное пожимание плечами, натянутые улыбки, шутки.

О чем, в конце концов, речь?

Старик, несущий плакат и посланный какой-то религиозной сектой.

Но:

— Вот видите! — сказал Хьюго Рэ с легким триумфом. — Нельзя отрицать, что даже здесь совсем нет колдовства.

И он наклонился и небрежно поднял с земли клочок бумаги:

— Кто-т-то из вас потерял?

Клочок бумаги, которого там не было минуту… полминуты назад. Брошенный одним из них: одним из Калхэмов, мисс Пратт, старой миссис Джеральд, Шарон Джонс или самим Хьюго Рэ.

Маленький клочок бумаги с написанными на нем карандашом большими черными буквами: «ГОТОВЬСЯ ВСТРЕТИТЬ СВОЙ КОНЕЦ».

В течение 24 часов один из этих шести человек, разглядывающих клочок бумаги, должен умереть.

Хьюго Рэ был прав. Ужасно находиться среди веселых отдыхающих в синеве и золоте солнечного света летних вечеров и моря и чувствовать внутри мрак, холод и страх.

— Шутка, — заявила миссис Кэмп, отмахиваясь, когда запыхавшаяся и смущенная небольшая группа, цепляясь друг за друга, словно чем больше их, тем безопаснее, вернулась в «Саннисайд». — Шутка — один из вас пытается быть остроумным.

— Или какой-то незнакомец — возможно, в толпе, — неубедительно предположил Хьюго Рэ.

— Нет, — отрезала Шарон Джонс.

— Нет?

— Разве не понятно, что это должен быть один из нас. Один из вас двоих, — сказала она Калхэмам. — Или мисс Пратт или вы сами, мистер Рэ. Или я. Из-за формулировки.

— «Готовься встретить свою судьбу»?

— Но там было иначе, — возразила Шарон. — Да, обычно было: «Готовься встретить свою судьбу». Но не в этот раз. Здесь стоит: «Готовься встретить свой конец». — И только шестеро из нас, не считая миссис Кэмп, которой там не было, могли знать, что мисс Пратт сказала лишь за час до этого на ужине, будто будет менее отвратительно, если формулировать иначе.

— Шутка, — повторила миссис Кэмп.

Но на следующее утро за завтраком в «Саннисайде» пять человек сидели за столом с пепельно-серыми лицами. Миссис Калхэм, шестая из их группы, по привычке все еще нежилась наверху в постели.

Дело в том, что почтой прибыло письмо с адресом, написанным толстым карандашом большими буквами. У миссис Кэмп даже перехватило дыхание.

— Такое же! Это как письмо, которое пришло старой леди. Я видела его у нее в руке. И другие — их печатали в газетах, другие предупреждения. После убийств, я хочу сказать, чтобы кто-нибудь мог узнать письмо и сообщить в полицию.

Конверт был адресован миссис Калхэм.

— Лине! Моей жене! — воскликнул Джон Калхэм, не веря своим глазам. — Кто в целом свете захотел бы сделать Лине что-нибудь плохое?

— А почему бродяга? Почему девушка в поезде? Почему тот бедняга — полковник Томас? — спросила миссис Кэмп, печально пожимая плечами. Полковник Томас был номером пятым Скемптонского убийцы.

— Считаете, я должен вскрыть его? — спросил, наконец, Джон Калхэм. Он обвел остальных беспокойными глазами, в которых сквозила мука. — Жена… она уже настолько переволновалась. Вы не считаете, что лучше мне? И, в конце концов, это может и не быть предупреждением об убийстве. Может, просто обычное письмо. Зачем понапрасну пугать ее?

Все согласились:

— Да-да, распечатайте сами прежде, чем она спустится.

В конверте оказался клочок бумаги. Теми же большими буквами написаны те же слова: «ГОТОВЬСЯ ВСТРЕТИТЬ СВОЮ СУДЬБУ».

— Я не осмелюсь сказать ей, — прошептал мистер Калхэм. — Она и так уже перенервничала. Вы же видели.

— Если это не шутка, — сказала Шарон, и ее прекрасные голубые глаза от ужаса стали большими и синими, как у сиамского котенка, — то вы же в самом деле понимаете, что это — один из нас? Один из НАС!

Решили, наконец, ничего пока не сообщать полиции: не пугать без нужды миссис Калхэм. Шутка это или нет, отправитель письма был одним из них.

Конечно, тогда безопаснее всего держаться всем вместе так, чтобы невиновные могли следить за виновным, и, таким образом, миссис Калхэм окажется в безопасности.

Конечно, была девушка в поезде, мужчина в театре. Оказаться вне Скемптона после того, как уже получил письмо, ни в коем случае не гарантировало безопасность.

Безусловно, лучше всем держаться вместе, следить друг за другом, проверять каждый кусок, попадающий в рот миссис Калхэм.

Второе воскресенье августа в Скемптоне — это день владелиц гостиниц. По давней традиции небольшие частные отели и пансионы устраивают для постояльцев вечерний пикник на пляже.

Каждая леди берет для своей небольшой группы корзинку с едой и напитками.

На этот пир миссис Калхэм, единственная постоялица «Саннисайда», не подозревающая о нависшей над ней угрозе, согласилась пойти с большой неохотой.

И верные своему плану ее защищать, остальные также пошли.

— Я организую все очень, очень просто, — сказала миссис Кэмп, обсуждая процедурные вопросы с небольшим «Комитетом по безопасности». — Никакой готовки, когда можно что-то подложить в процессе. Я не могу наблюдать за кухней каждую секунду. Все новое, в упаковке — в том виде, как куплю. И кто-то из вас должен пойти со мной в каждый из магазинов. И ничего особенного — специально для миссис Калхэм — все возьмут то, что будет на столе и в том виде, как оно будет на столе. И никто, — предложила она, — не должен специально обслуживать миссис Калхэм. Каждый внесет свою лепту в сервировку — передаст предмет, разольет напитки и так далее.

Было ясно, что подготовка к празднику никому из «Саннисайда» расслабиться не даст. Как всегда, за исключением миссис Калхэм.

Но, так или иначе, никто не испытывал желания повеселиться.

И трапеза оказалась очень простой. Они сидели кольцом на твердом, сухом песке. В центре расстелили скатерть.

И все другие небольшие группы сидели, смеясь и беззаботно болтая под председательством своей «миссис Кэмп».

— А теперь, — сказала миссис Кэмп, — вот хлеб и масло. А перед вами, мисс Пратт, салат, а перед мистером Рэ пакет с нарезанной ветчиной. Так, теперь, мистер Калхэм, берите нож, отрезайте хлеб и передавайте мне каждый кусок, а я намажу на него масло. Мисс Пратт может положить сверху немного салата. Мисс Джонс польет салат заправкой из той бутылки, а мистер Рэ положит сверху всего кусок ветчины. А миссис Джеральд, — скомандовала миссис Кэмп с преувеличенным весельем, — станет у нас Королевой горшочка с горчицей! А теперь: один, два, три — поехали!

До этого они съели небольшой ланч и чай, при этом непрерывно следя за каждым куском, который отправляла в рот миссис Калхэм.

Конечно, теперь они могли немного расслабиться, ведь у них имелся такой прекрасный план!

— Чур горбушка мне! — воскликнула миссис Кэмп, ужасно радуясь, когда первый сандвич начал свое путешествие по кругу.

«Если с хлебом что-то не так, — говорил ее взгляд коллегам-заговорщикам, — это моя вина, и я возьму внешний кусок, демонстрируя, что все по-честному».

На горбушку, пущенную по кругу, должным образом намазали масло, положили салат, приправив заправкой, ветчину и сдобрили горчицей.

Миссис Калхэм смотрела с оскорбленным удивлением, как их хозяйка протянула руку, взяла сандвич и откусила большой кусок.

Миссис Калхэм сидела, ожидая с раздражительным нетерпением своей очереди.

Мистер Калхэм отрезал кусок хлеба. Миссис Кэмп тем же ножом взяла масло от того же полуфунтового брусочка, что и в первый раз, и размазала его.

Мисс Пратт положила вилкой лист салата из кучи перед ней.

Шарон Джонс вытрясла несколько капель заправки из бутылки.

Хьюго Рэ наколол кусок ветчины и почтительно положил его поверх салата.

Миссис Джеральд добавила немного горчицы и передала готовый сандвич ближайшему соседу.

Все так безопасно, так просто, так надежно.

Момент агонизирующей неуверенности, момент чудовищного удивления, бесконечность ужаса — все сжалось в 60 секунд, пока ужасное, дергающееся тело задыхалось и металось в смертельных муках на сухом золотом песке.

Ровно через минуту после того, как откусила первый кусок, миссис Калхэм была мертва.

Суббота, воскресенье, понедельник, вторник — все указывало на то, что август будет замечательным.

И единственным пятнышком на лазури и золоте тех ярких летних дней в Скемптоне-он-си было очередное убийство с цианидом…

В понедельник началась неделя карнавала — немного смазанно, поскольку заголовки газет повсеместно кричали, что Скемптонский убийца нанес новый удар.

Но внизу в конце пирса было почти пустынно. Шарон Джонс стояла там, облокотившись на деревянное ограждение, вместе с Хьюго Рэ.

— Все это так ужасно, так ужасно!

Но эта фраза произносилась уже так часто, что и сами слова, и даже выраженные в них эмоции уже почти не волновали.

— Как это ужасно для бедного мистера Калхэма.

— А также для бедной миссис Калхэм, — сухо вставил Хьюго.

— Его продержали в полиции долгие часы.

— Если джентльмен не т-так хорошо ладит с женой, — заметил Хьюго с легким иностранным акцентом, — и эт-та жена внезапно умирает…

— Как вы можете говорить такое, — испуганно воскликнула Шарон. — Мистер Калхэм даже не был до этого в Скемптоне. Как он может быть Цианидным Убийцей?

— Это мистер Калхэм утверждает, что никогда прежде не был в Скемптоне. И я не говорю, что эт-то он — Цианидный Убийца. Возможно, Цианидный Убийца, — но это не одно и то же.

— Но…

— Дорогая мисс Джонс, маньяк в Скемптоне убивает полдюжины человек случайным образом, посылая им сначала сообщение «ГОТОВЬСЯ ВСТРЕТИТЬ СВОЮ СУДЬБУ». Это не запрещает кому-то еще убить одного человека или больше… также случайным образом… с таким же предупреждением и прочее. В особенности, — добавил Хьюго, — если легко устроить, чтобы сообщение вообще не дошло до адресата. А сообщению для миссис Калхэм не дали дойти по назначению…

— Почему бедняга Джон Калхэм сделал бы подобное? — спросила Шарон.

— Разве вы не заметили, — усмехнулся Хьюго с непосредственностью, свойственной молодости, — что мистер Калхэм посматривает на мисс Пратт с большой симпатией?

— До понедельника они даже не видели друг друга.

— Откуда вы знаете? — улыбнулся Хьюго.

— Я считаю, что вы совершенно невыносимы, — повторила Шарон. — И, так или иначе, он не мог этого сделать. Я знаю, что не мог. Я наблюдала за ним. Он отрезал горбушку и передал ее на кончике хлебного ножа миссис Кэмп. А затем он просто сидел и ждал, поигрывая ножом в воздухе, а затем отрезал следующий ломоть и передал его точно так же. И другая его рука не касалась ничего, ничего! Итак, — торжествующе закончила Шарон, — раз вы такой великий детектив, куда это нас ведет?

Это привело их, сказал великий и совершенно невозмутимый детектив, к единственному оставшемуся углу треугольника — к мисс Пратт.

И так поглощена была Шарон обсуждением мисс Пратт, что не обратила внимания, как у не менее взволнованного мистера Хьюго Рэ совершенно пропал иностранный акцент.

Скальные сады опустели на время карнавала.

Здесь на скамье, выходящей на правильные (и на деле довольно отвратительные) клумбы с ноготками, сидели миссис Джеральд и миссис Кэмп.

Миссис Джеральд все еще негодовала, что миссис Кэмп «заманила» ее в Скемптон.

— Но я не могу бросить бизнес, — скулила миссис Кэмп почти со слезами. — И вы должны были прочитать об этом в газетах. Так или иначе, вы, надеюсь, не тот маньяк?

— Я?! — Длинный нос миссис Джеральд стал еще краснее, чем обычно. Она встала около маленькой, но крепкой миссис Кэмп, угрожающе подняв пляжный зонтик, словно готовая запросто ударить ее. — Я? Маньяк! Почему это? Если уж кто здесь маньяк, так это вы, — пронзительно закричала миссис Джеральд. — Вы единственная, кто был в Скемптоне, когда происходили все эти убийства.

— Любой из вас мог быть в Скемптоне, — спокойно возразила миссис Кэмп, — Откуда нам знать? Никто из нас ничего не знает о других.

— Но мы знаем кое-что о вас, — настаивала миссис Джеральд. — Мы знаем, что вы были в Скемптоне. И очень подозрительно, как я это называю, что вы много раз оказывались на сцене смерти.

— Я присутствовала при гораздо большем количестве смертей, моя дорогая, — сказала миссис Кэмп. — Я ведь профессиональная медсестра.

— Смертей, да. Но здесь-то речь об убийствах.

— Я не спрашиваю сначала, — заметила миссис Кэмп все еще спокойно, — от чего мои пациенты собираются умереть. Я просто помогаю им.

— Помогаете им умереть, — кивнула миссис Джеральд.

— Если вам нравится такая формулировка, то да, — согласилась миссис Кэмп. — Помогала умереть. Но, — добавила она, — не тем, что предлагала им дозы цианида. С горчицей или без….

— Что вы имеете в виду? — воскликнула миссис Джеральд.

— Не говорите глупости про меня, — сказала миссис Кэмп, — и я не буду про вас. Я имею в виду, что просто намазала масло на тот кусок хлеба, — из того же самого фунта масла, тем же самым ножом, и вы все следили за мной. А вы клали горчицу на ветчину — из того же самого горшочка, той же самой ложкой, и все мы следили за вами… Да, а что касается того, кто был в Скемптоне во время убийств, — мы это можем обсудить вдвоем. И у меня хорошая память на лица.

— Значит, вы тоже ее узнали? — спросила миссис Джеральд.

Это было не вполне то, что имела в виду миссис Кэмп. Но она с растущим вниманием слушала обвинительную речь миссис Джеральд против мисс Пратт.

А в пустой гостиной в «Саннисайде» мисс Пратт сидела с бедным, грустным, взволнованным и раскаивающимся мистером Калхэмом.

— Дорогой мистер Калхэм, вы не должны винить себя. Вы и миссис Калхэм не были счастливы.

— Она изменилась, — грустно признал мистер Калхэм. — Сначала все было идеально, понимаете, но… она изменилась.

Мысли его блуждали где-то далеко, все время возвращаясь к вопросу: кто мог хотеть убить ее?

— Я, миссис Кэмп и вы сами, мисс Пратт, — мы обсуждали это неоднократно. Есть еще эта маленькая мисс Джонс. Все, что она делала, просто капала несколько капель заправки из бутылки на салат. Известная марка. Бутылку до этого не открывали. И молодой Рэ. Кусок ветчины. Произвольный кусок ветчины. Из обернутого в фольгу пакета, в который он даже не смотрел. Он только подцепил кусок и положил на хлеб.

— На салат, — поправила мисс Пратт. — Я положила на хлеб салат.

— Из пучка салата, лежащего на влажной салфетке, чтобы не завял.

— И который я также увидела впервые, — заметила мисс Пратт.

— Конечно, конечно. Я заметил, — небрежно отметил Джон Калхэм, — что при этом вы держали вилку в левой руке.

— Да, я левша, — согласилась мисс Пратт. Но ее мысли занимало другое.

Она смущенно спросила:

— Вы никогда не задавались вопросом, мистер Калхэм? Я имею в виду… ваша бедная жена всегда считала себя больной и несчастной…

— Вы имеете в виду самоубийство? — прямо спросил Джон Калхэм. — Это невозможно. На самом деле ее ничто не беспокоило; у нее просто не было никаких причин совершать самоубийство. Да еще таким способом! Как если бы она… да и никто другой не стал бы! Все знают, что смерть от цианида ужасна. И после всех тех описаний, которые нам дала миссис Кэмп… жена очень расстроилась. Она никак не могла выбросить их из головы: несчастного бродягу на скамье, старую леди на садовом стуле…

— Это была инвалидная коляска, — поправила мисс Пратт. — Одна из тех старомодных, плетеных… — Она сильно побледнела и заговорила каким-то далеким голосом. — Она наполовину вывалилась из нее. Вся выгнулась, выгнулась дугой, как говорят… и пена, знаете ли…

Внезапно она очнулась и зажала себе рот рукой.

— Что я говорю? Я не хотела… Я просто подразумеваю, что так должно выглядеть…

— Вы там были! — воскликнул Джон Калхэм. — Вы были в доме, когда была убита старая леди. Вы притворились, что никогда раньше не были в Скемптоне, но вы были здесь, по меньшей мере, когда произошло одно из убийств.

Он схватил ее запястье и отвел руку от лица:

— Разве не так? Разве нет?

На следующее утро прибыло второе предупреждение: «ГОТОВЬСЯ ВСТРЕТИТЬ СВОЙ КОНЕЦ».

Оно было адресовано мисс Пратт.

Теперь настала очередь мисс Пратт проводить часы за часами в полиции.

Джон Калхэм ждал ее, понуро опираясь на низкую стену и глядя невидящим взором, как пожилые джентльмены в белых льняных кепках перемещаются по бархатистой зеленой лужайке для боулинга.

Наконец, она появилась, вся измотанная и очень несчастная.

— Они хотят, чтобы я уехала, но я не уеду. Среди нас — убийца, один из шести. Вы или миссис Кэмп, или миссис Джеральд, или один из тех двух молодых людей, Хьюго Рэ или Шарон Джонс. Или я, конечно, — продолжала мисс Пратт, пытаясь улыбнуться. — Как невероятно и неестественно это ни звучит здесь среди этого солнца, красок, неги, один из нас — убийца, убийца-маньяк. И он жаждет крови — он или она, неважно. Он безумен. Он уже убивал и хочет убивать снова. Если это буду не я, он найдет кого-то еще. Меня можно защитить, но если я убегу и скроюсь, он найдет кого-то еще. Поэтому я должна остаться. Мы все должны остаться. Как только мы разбежимся, все может начаться снова. Более того, сегодня мы повторим пикник… чтобы заманить убийцу в ловушку.

— Нет, — яростно воскликнул Джон Калхэм — НЕТ!

Затем он немного успокоился:

— Убийца будет знать, что это ловушка. Вам ничего не грозит. Он не осмелится нанести удар!

Это был ужасный день. По настоянию полиции, стремящейся предотвратить панику, общественность вне «Саннисайда» ничего не узнала о новом предупреждении.

Изолированная от всех веселых отдыхающих небольшая группа вынуждена была нести ужас в собственных сжимающихся от страха сердцах.

И при этом они уже совершенно не доверяли друг другу. Поодиночке они уходили на долгие допросы в полицейский участок, поодиночке возвращались в «Саннисайд».

Об обедах за общим столом не могло быть и речи. Поодиночке они крались в нечасто посещаемые магазины и покупали печенье и булочки, чтобы утолить голод до вечерней трапезы… постоянно оглядываясь и выбирая только продукты в упаковке.

Наступило и прошло время обеда. Миссис Кэмп, совершенно одна, председательствовала на обычном месте за столом. Плотно поела. Но ведь готовила она только на себя.

Даже она чувствовала потребность побыть одной. Пошла в свою комнату, немного ослабила шнурки корсета, скинула туфли и улеглась на кровать.

На нее пристально глядел с фотографии покойный мистер Кэмп. Она встала и убрала фотографию в ящик.

— Побудь пока немного в стороне, Том, — сказала она мужу. — Ты действуешь мне на нервы, дорогой.

И Джон Калхэм в своей комнате также устало вытянулся на кровати, также уставился на фотографию и также обратился ней.

— Не смотри на меня так укоризненно, Лина, — сказал он. — Это не моя вина. Я просто… просто не могу удержаться. Я не виноват, честно.

Через тонкую стену он мог слышать звук от чирканья нескольких спичек о коробок и, отбросив личные скорбные мысли, задался вопросом: нашел ли бы он ответ, если бы смог увидеть через стену так же, как слышал через нее, лихорадочное сжигание писем, пригласительных билетов, записей карточных партий.

А выше, в двух небольших верхних комнатах двое молодых людей смотрелись в два зеркала и каждый думал: «Нельзя выглядеть настолько бледным, это вызовет подозрения».

Поэтому Шарон Джонс нанесла розовую пудру, сделала паузу и подошла к письменному столу. Она выдвинула ящик, приподняла досточку на дне, посмотрела на юридический документ, спрятанный там, торопливо убрала его вновь с глаз долой и вернулась к туалетному столику.

Хьюго Рэ вылил половину содержимого бутылки какого-то коричневого лосьона на лоб, щеки и подбородок.

Лишь иногда подходил он к окну и высовывался посмотреть наверх — туда, где свинцовые желоба шли вдоль края наклонной крыши.

Но смотреть там было не на что: ни знака, ни намека на то, что в трещине между желобом и крышей лежит спрятанный толстый черный карандаш — толстый черный карандаш с очень мягким грифелем.

Так тянулся этот долгий день. Но внезапно он закончился, и слишком быстро наступил вечер.

Усталые и нервные, они потащились на место пикника, расстелили проверенную скатерть, расселись вокруг нее: никто не свободен от страха в сердце — ни убийца, ни потенциальные жертвы.

А в тени позади них, залегшие позади скал, присевшие между цветочными клумбами на террасной скале, вооруженные бог знает какими приборами, состоящими из телескопических линз, магнитофонов, наборов первой помощи и всего остального, — прятались полицейские.

Миссис Кэмп медленно открыла корзину. Последнее действие в Цианидовых убийствах в Скемптоне началось.

Хлеб, только что из пекарни, хлебный нож, развернутая пачка масла, салат, нераспечатанная бутылка с салатной заправкой, ветчина, горшочек с горчицей.

Миссис Кэмп, круглые розовые щеки которой были бледнее, чем обычно, передала буханку Джону Калхэму.

— Давайте начнем.

Но внезапно Джон Калхэм отказался. Он просто не мог:

— Вы все, кажется, забыли, что последней жертвой была моя жена. Как я могу сидеть здесь и спокойно участвовать в этом жутком фарсе?!

— Я поменяюсь с вами местами, — сказала мисс Пратт. — Займусь хлебом.

Горбушку отрезали, намазали маслом, наложили гарнир — полный круг закончился.

— Порядок, конечно, немного изменился, — заметил Хьюго Рэ.

— Поскольку миссис Калхэм… отсутствует, то и количество отличается. Кто возьмет горбушку на сей раз? А кто съест первый нормальный кусок?

— Я съем первый нормальный кусок, — спокойно сказала миссис Пратт. — Это мне угрожают. Все должно быть так, как раньше. — Миссис Калхэм съела такой кусок, и я его съем. Тут все ясно. Кто претендует на горбушку?

Казалось, никто не торопился принять это предложение. Повисла короткая пауза. Затем тишину нарушил голос, небрежно бросивший:

— Хорошо, я съем горбушку.

Как в тот воскресный вечер, когда они, тихие и неподвижные, напряженно следили, как медленно и уверенно миссис Кэмп откусывала кусок горбушки с гарниром, так и теперь они вновь сидели, абсолютно тихие, абсолютно неподвижные.

Медленно открылся розовый рот миссис Кэмп, белые зубы разомкнулись, подались вперед и впились в хлеб, салат, горчицу…

И внезапно вся ночь заполнилась криком: одно слово, вырывающееся сквозь судорожно сжавшиеся челюсти, сквозь покрытые пеной губы, — одно слово, донесшееся из вечности мук, которые сопровождались судорогами, выгибанием тела, болью и ужасом… пока все не стихло.

И это слово: «ЛЕВША!»

И ночь вновь заполнилась криками — на этот раз мужскими — топотом ботинок, бегущих к ним по сухому песку.

Криками потрясенных толп на пляже, продолжающих праздновать.

Но в этом центре бушующего шторма пять человек стояли, замерев, как камни. Только смотрели. Смотрели с ужасом на корчащееся существо, которое шевелилось все медленнее и медленнее и, наконец, застыло в неподвижности.

Никогда больше она не пошевелится, никогда не заговорит.

И никогда больше не убьет. Цианидовый Убийца из Скемптона-он-си был мертв.

И остался лишь один ключ к разгадке этой смерти. «Левша».

Мистер и миссис Джон Калхэм — тихая, довольно меланхоличная, очень преданная друг другу пара — никогда ни с кем не говорили о Скемптонских убийствах, только друг с другом.

Поскольку для них это не был праздный вопрос о какой-то сочной сплетне и скандале. Несколько человек были мертвы и среди них — первая миссис Калхэм. А теперь и сам убийца…

Мерзкая миссис Кэмп — Цианидовый Маньяк — была мертва.

Ее муж умер «при печальных обстоятельствах» — задохнулся, подавившись крошкой хлеба, а окружающие восприняли это как шутку. Но он не шутил… задохнулся и умер.

Умер, оставив ее (уже, без сомнения, пребывающую в неуравновешенном состоянии) в ненависти ко всему миру, оказавшемуся неспособным спасти его.

Она вновь стала работать медсестрой и постепенно, годами, копила крошечные дозы украденного яда, пока у нее не оказалось столько, что можно было убивать, убивать, убивать….

Сначала она действовала осторожно, не заботясь, кто станет жертвой, не стремясь видеть его смерть в муках, чтобы отомстить этим за ту, другую смерть.

Бродяга, известный в районе, с рутинным набором привычек, свойственным такого рода бродягам, шлявшийся вдоль набережной, проверяющий урны в поисках еды.

И его убийца невинно уехала на день в Лондон…

И старая леди на празднике в саду, где добрая Кэмпи помогала старшей медсестре в палатке для отдыха.

И девушка в поезде, не заметившая в толпе вокруг буфетного прилавка небольшую фигуру рядом, покупающую такой же рулетик, как она сама.

И полковник, спешащий уехать от ее подруги и хозяйки подобной гостиницы, миссис Бойл, — во всеуслышание заявивший, что собирается отвести мать в следующую субботу на дневной спектакль. Поднос с чаем и хлебом с маслом оказался так к месту среди рядов партера в руках скромной маленькой женщины, которая после этого исчезла так быстро.

— Всегда хлеб, — сказала миссис Калхэм. — Всегда хлеб.

Никому, даже собственному мужу, не доверилась бывшая мисс Пратт, что озарение посетило ее, когда она — левша — резала тот хлеб.

— Интересно, кто-нибудь из нас, даже полиция, — размышлял мистер Калхэм, — догадался бы хоть когда-нибудь, не выкрикни она, умирая: «Левша»?

— Интересно, — кротко согласилась миссис Калхэм.

Потому что зачем говорить? Зачем говорить что-либо об этом — о том единственном моменте озарения, когда она, левша, резала хлеб.

О том решении за доли секунды, когда ей стал ясен весь план.

Если я крикну, не дам ей съесть горбушку и спасу ее? Но спасу ли я ее для веревки палача? А если ей удастся выкрутиться? Она девятикратная убийца. Разве это не высшая справедливость?

— Полагаю, она смелела с каждым убийством, — продолжал Джон Калхэм. — И, конечно, захотела видеть, как все происходит. Но если бы ты не оказалась левшой, убийства могли бы продолжаться. Только ломоть хлеба, — продолжал он, качая головой и признавая изобретательность убийцы. — И хлебный нож.

Невинный хлеб. Купленный открыто в пекарне, развернутый, нетронутый. Не резать его самой — передать кому-то еще, любому, не имеет значения кому.

И, конечно, нож, которым резать.

Все глаза устремлены на хлеб. Кто смотрит на нож?

Поскольку, если вы отрезаете хлеб ножом, покрытым ядом, — яд попадет на оба куска.

Но, конечно, если вы покроете ядом только одну сторону ножа, — это другое дело.

Вы держите нож в правой руке. Мажете ядом сторону лезвия, ближайшую к вам. Хлеб держите левой рукой, нож отрезает горбушку, на которой нет яда.

Но следующий кусок смазан ядом с ближайшей стороны лезвия.

К тому же нож после контакта с хлебом очищается, и теперь на нем нет и следа яда.

Все так блестяще, так надежно. За исключением того, что мисс Пратт оказалась левшой.

Таким образом, мисс Пратт взяла хлеб в правую руку, а нож — в левую, и отравленное лезвие оказалось рядом с горбушкой.

А миссис Кэмп потребовала горбушки, открыла свой улыбающийся розовый рот и погрузила белые зубы в белый хлеб, золотистое масло, бледно-зеленый салат и бледно-розовую ветчину со сверкающим жирком.

И спустя минуту, полную ужаса, длинная, мрачная сага о Скемптонских убийствах завершилась.

Перевод Н.Баженова

Опубликовано:

The Daily Sketch, Augustus 1958