Компьютерра 09.09.2013 - 15.09.2013
Колонка
Метафора терморектальной аналитики в контексте диалога АНБ с ИТ-бизнесом Сергей Голубицкий
Опубликовано 09 сентября 2013
Американскому АНБ (и его британской сестрице GCHQ) сильно не повезло: с ними случился Сноуден. Мы люди взрослые и прекрасно осознаем, что за собственными (и не только) гражданами следят по мере сил и возможностей все государства нашей планеты — даже такие высоконравственные, как Россия, Индонезия и Китай. Однако исторический опыт удержания правдоискателей в узде, дополненный здоровым гражданским рефлексом держаться от государственных дел как можно дальше, обеспечивает властям этих государств привилегию заниматься всем чем угодно в комфортной тишине общественного неведения.
Как бы там ни было, англо-саксонские нации добровольно пошли на совмещение государственных репрессивных функций с реальными рычагами по обеспечению гласности, находящимися в руках гражданского общества, а потому вынуждены мириться с невротическим абсурдом общественно-политической жизни: газеты со спокойным видом публикуют сообщения о нарушениях элементарных гражданских прав государственными ведомствами, государственные ведомства с таким же спокойным видом обосновывает объективную необходимость в репрессиях, обыватели непринуждённо читают о творимом беззаконии в газетах и либо находят оправдания для этого беззакония, либо выражают с ним несогласие — исключительно мирными демонстративными действиями (дефилируют по улицам с плакатами).
Самое главное, что стабильность общества при этом никак не нарушается и никому и в голову не приходит устраивать революции. В этом, кстати, и заключена гениальная прозорливость ставки на гласность, которая выбивает почву из-под ног любого насильственного бунта.
На исходе прошлой недели творческое объединение «Эдвард Сноуден + газета The Guardian» порадовало мир очередной серией неистовых разоблачений, которые, не будь в западных странах гласности, могли бы привести к массовым беспорядкам. Глен Гринвальд, умудрённый горьким опытом истязаний его возлюбленной в аэропорту Хитроу, решил больше в одиночку не рисковать, а потому пригласил к соавторству ещё двух журналистов — Джеймса Болла и Джулиана Боргера: как-никак втроём будет веселее противостоять погромам и конфискациям техники в редакции родной газеты.
В публикации «Как американские и британские шпионские ведомства уничтожают частную жизнь и безопасность в интернете» рассказывается о бюджете в $250 млн (для сравнения: на PRISM выделялось «лишь» $20 млн), которые дядя Сэм направляет ежегодно на ведение операций по созданию лазеек в программном коде, позволяющих государству с лёгкостью преодолевать средства коммерческих программ криптологической защиты.
Бюджет распределяется по трём направлениям: — разработка и утверждение международных стандартов шифрования, удобных для государственного взлома; — обслуживания технопарка суперкомпьютеров для преодоления криптозащиты методом грубой силы; — полюбовное сотрудничество с ИТ-компаниями и провайдерами интернет-услуг, которые добровольно внедряют в свои продукты backdoors и trapdoors либо предоставляют компетентным государственным органам ключи для расшифровки коммуникаций.
Широким жестом Эдвард Сноуден передал на минувшей неделе сразу трём изданиям — The Giardian, The New York Times и ProPublica — документы, свидетельствующие о том, что в 2010 году 10-летние усилия Агентства национальной безопасности США увенчались грандиозным успехом — взломом криптозащиты «обширного объёма информации», которая была получена по каналам «Большой четвёрки» (Hotmail, Google, Yahoo!, Facebook).
рассказывала, как АНБ вынудило Microsoft раскрыть перед государственными структурами алгоритмы криптозащиты почты Outlook и чат-сервиса, поэтому добавление к списку «опущенных» других провайдеров интернет-услуг лишь количественно расширило наши представления о масштабах государственной интервенции в частную жизнь граждан.
Всех, кому интересны технические подробности усилий АНБ и GCHQ по выкручиванию рук ИТ-бизнесу, я отсылаю к оригинальной публикации The Gurdian по линку выше. Мне бы сейчас хотелось обсудить другой аспект государственных инициатив, а именно наличие (или отсутствие) у американских и британских компетентных органов инструментов воздействия в конечной инстанции (того самого терморектального анализатора) на тех представителей коммерческих структур интернета, которые по той или иной загадочной причине откажутся от добровольного стукачества на собственных клиентов.
Для начала послушаем, что говорят сами коммерческие структуры. На Quora был размещен вопрос: «Уместно ли предположить, что разработчики популярных программ для хранения паролей (LastPass и др.) согласятся добровольно либо будут принуждены компетентными органами установить backdoor-программы в свои алгоритмы шифрования?»
Откликнулись два сотрудника AgileBits, разработчика 1Password, и заявили, что компания не хранит мастер-пароли пользователей, поэтому перехватить или расшифровать файл 1Password, в котором хранятся пользовательские пароли, технически невозможно.
Есть, однако, и другой вариант: государство потребует от разработчика искусственно ослабить алгоритмы шифрования либо внедрить в него опять же backdoor, что позволило бы перехватывать пользовательские мастер-пароли. На этот счёт у 1Password также нашлись контраргументы:
— наши разработчики проживают в Канаде, США, Великобритании и Нидерландах (поди, типа, всех поймай); — архитектура нашей системы безопасности и дизайн информации предельно открыты, поэтому будет сложно принудительно их ослабить без того, чтобы это сразу же не обнаружилось; — менеджеры паролей не являются инструментами коммуникаций, поэтому интерес к этим программам со стороны компетентных органов не столь ярко выражен; — если государство очень заинтересует какой-то пользователь 1Password, ему будет гораздо проще взломать ОС его компьютера, чем вынудить 1Password изменить дизайн приложения; — наконец, всегда есть вариант поступить так, как поступила компания Lavabit, — отказаться от сотрудничества и закрыть свой бизнес.
Не знаю, как вас, но меня все эти аргументы лишь позабавили. Не в плане их технической безосновательности (здесь, как водится, всё на уровне), а в плане социальной наивности. Аргумент проживания разработчиков в других странах несерьёзен, учитывая возможности США добиться экстрадиции практически кого угодно из Евросоюза и дружественных государств (Канада, Австралия и т. д.). Аргумент про перекладывание проблем на плечи частных пользователей также несостоятелен, поскольку для компетентных органов означает лишнюю работу (зачем, когда можно одним выстрелом положить всех зайцев из огорода 1Passaword сразу). Ну и так далее.
Выходит, шансов избежать терморектального анализатора у проживающих в Бастионе мировой демократии не больше, чем у счастливых обитателей третьего мира? Боюсь, что так, хотя формально остаётся ещё один контраргумент, достойный внимания: та самая реальная гласность, которая обеспечивает хотя бы видимость баланса в гражданском обществе.
К великому сожалению, реально существующая в западном обществе гласность является не инструментом влияния общества на государство, а лишь элементом определённого «общественного договора», эдаким кодом, добровольно принятым властью в обмен на право этот код игнорировать. Забавно, что этот феномен («Васькин синдром», названный так в честь бессмертного кота, внимательно выслушивавшего из уст хозяина любые упреки в обмен на право спокойного поедания сметаны) я обстоятельно осветил в одной из самых первых своих статей в «Компьютерре» в 1997 году — «Город Киберибанов, Васькин Синдром и Унифицированный Код»!
В той же статье 16-летней давности я заодно объяснил, почему в западном обществе избыточно применение терморектального анализатора в его грубой — азиатской — форме насилия. Зачем нужен паяльник в обществе, где государство обладает рычагами неодолимой силы для добровольного «убеждения» (через так называемый унифицированный код)?
Как видите, нет ничего нового под луной: проблемы, которые в 2013 году кажутся актуальными и активно обсуждаются на страницах The Guardian и The Ney York Times легко просматривались уже с колокольни доисторического 1997-го.
Голубятня: Между реквиемом и бунтом — где притаилась надежда в русской экзистенции? Сергей Голубицкий
Опубликовано 14 сентября 2013
«Раньше, когда похороны чьи-то видела, даже во дворе у нас, вообще по барабану. Только интересно: кто умер, чо умер. А там у кого-то мир рухнул. Всё изменилось. Навсегда. Нельзя умирать! Понял, козлина? Нельзя!» Гришка
Сегодня мы поговорим о фильме, который уговаривал себя посмотреть год. Да-да, ровно год назад я скачал «Жить» Василия Сигарева и с тех пор, наверное, раз двадцать пытался начать просмотр, но всякий раз отказывался от затеи. Просто не мог себя заставить, и всё тут. Не действовали никакие уговоры разума, никакие доводы («Ну ты же взрослый человек, в самом-то деле! Старик уже почти!»), ничто не могло перевесить… банальный страх, который испытывал перед этой картиной!
Это тем более удивительно, что я могу внимательно рассматривать на экране что угодно из документального кино: хоть запись операции, хоть аутопсию в морге, хоть обследование места ДТП с многочисленными жертвами. А вот художественную картину «Жить» заставить себя смотреть не мог год только потому, что знал фабулу! Даже не сюжет, а только фабулу: поверхностный и беспристрастный ответ в пару строк на вопрос «О чём это кино?»
Фильм «Жить» о том, каково это — взять и потерять в одночасье близкого, любимого, родного человека: детей, мужа, отца. Потерять на ровном месте, без долгих и продолжительных болезней, подспудно и подсознательно подготавливающих к концу, без героического антуража (героически погиб при исполнении долга), притупляющего боль утраты гордостью за совершенный подвиг. Вместо этого — нелепая, дикая, несправедливая смерть: забила — запинала ногами насмерть в электричке свора молодых выродков, машина в кромешной тьме и ночном тумане вылетела на железнодорожное полотно прямо под мчащийся поезд, забрала к себе под лед студёная река, воспользовавшись помутившимся от отчаяния перед безысходностью долговой ямы рассудком. Это всё и есть фабула фильма «Жить» Василия Сигарева.
«Жить» — второй фильм 36-летнего режиссёра. Первый — «Волчок» (2009) — затрагивал, на мой взгляд, самую важную для России тему (пишу без малейшего преувеличения — реально самую важную, настолько важную, что с ней даже сравнивать что-то иное кощунственно) — трагедию ребёнка. Оглядываясь на историю страны и нации, я сейчас, в свои 50 с лишком лет, совершенно отчётливо понимаю, кто больше всего от этой истории страдал и продолжает страдать, — это дети России. И дело тут не в какой-то исключительно жестокой судьбе русских детей (думаю, судьба эта не намного суровее, чем в любой другой неблагополучной стране третьего мира), а в том, что по какому-то дьявольскому промыслу дети в России всегда (столетиями!) были как бы лишними. Лишними и чужими! Наши дети и есть сигаревские «Волчки»: оставленные, обделённые вниманием окружающего их мира едва ли не в первый миг после рождения.
Проявляется эта уникальная детская трагедия в нашем Отечестве с особой яростью всякий раз, когда в русском государстве ослабевают патерналистские интенции. Стоит только отпустить русской власти свой народ в свободное плавание, как этот народ начинает в массовом порядке отворачиваться от собственных детей.
На поверхности этой мистической трагедии — армии беспризорников, а если копнуть глубже, то из неё выходят и все остальные беды: социальная апатия и неслыханная жестокость взаимоотношений в обществе. В «Жить» героиня с мужским именем Гришка (Яна Троянова) несётся по вагону электрички и нечеловеческим голосом вопит: «Помогите!!!», а попутчики — здоровые мужики — отворачивают в сторону глаза, чтобы не видеть, как в соседнем вагоне банда юных скотов забивает ногами до смерти её мужа.
Позволю себе небольшое отступление от темы с двойной реминисценцией и процитирую один из своих постов в «Национальной деловой сети»: «В конце 80-х в журнале “Кодры” опубликовали мою кинорецензию на фильм Эльдара Рязанова “Забытая мелодия для флейты”. Я тогда ещё был относительно молодым и безотносительно глупым (25 лет :), поэтому фильмы Рязанова мне активно не нравились (сегодня уже нравятся :). В частности, мой упрек режиссеру в контексте “Забытой мелодии” сводился к его безответственному отношению к теме смерти (помните: все эти водолазы с потонувшего теплохода, афганцы и проч.). Мне тогда показалось, что Рязанов “поматросил и бросил” тему, требующую к себе предельно бережного отношения, особенно в странах европейской цивилизации, где смерть давно маргинализирована и убрана с глаз долой (о пропасти, отделяющей наш мир от мира восточного по отношению к смерти я писал в “Короле покрышек” — фотографии в статье страшные, так что со слабыми нервами лучше не смотреть). Эльдар Рязанов вопрос саднящий поднял, а ответа не дал, оставив висеть в воздухе подобно Дамоклову мечу. С годами я посмотрел много других фильмов — и русских, и чужих режиссёров — и все они оказались точно такими же беспомощными перед лицом главного вопроса всей нашей жизни, поэтому я успокоился: раз уж не дано в мейнстримном искусстве адекватно подать и раскрыть тему (в искусстве подлинном, высоком, тем более — в философии и религии тема смерти давно уже досконально изучена и адаптирована сознанием), то можно и не беспокоиться. Таким образом, претензии мои к частностям раскрытия темы Θάνατος со временем сошли на нет, зато до седых волос сохранилось органическое неприятие самого подобного акта: когда художник (писатель, учёный, политик, бизнесмен, журналист, you namу it) берётся за нечто серьёзное и требующее должного к себе отношения, поднимает важный вопрос, а затем бросает на полпути и с гордым видом удаляется восвояси».
Как видите, тема Θάνατος — для меня чрезвычайно важная и в определённом смысле сквозная в жизни и творчестве. Думаю, одна из причин моего нежелания смотреть «Жить» кроется именно в опасении, что Василий Сигарев вот точно так же не справится: поднимет важнейшую для человека тему и… оставит зиять кровоточащей раной, не найдя ответов.
С величайшим облегчением свидетельствую: Василий Владимирович проявил предельный такт и довел тему до своего логического завершения. Можно оспаривать верность его позиции, оценки ситуации или правомерность выводов, однако нельзя отрицать ответственности режиссёра перед зрителем: он не только не оставил нас один на один с Величайшим Таинством Жизни (смертью), но и дал совершенно вразумительный и достойный ответ на главный вопрос Русской Трагедии: в чем её корни?
Подводит Сигарев к своим выводам очень тонко. Взгляните на три ключевые реплики. Первый эпизод — на кладбище мать-алкоголичка (гениальная актриса Ольга Лапшина) хоронит дочек-близняшек: — Дышат! — Это не дышат, Галь, пар это у них. — Дак вы чо делаете? Вы тут живых хороните? — Галя… — Ничо се законы у них. Сперва детей забирают, потом живыми хоронят. — Галя… — Не надо меня трогать!
И — через несколько мгновений: «Испугались? Правильно, бойтесь! Я щас до президента дойду! Всю вашу лавочку пересажаю. Они тут живыми хоронят, а? Ни в одной стране такого нет».
Второй эпизод — во время церемонии венчания у Антона неожиданно гаснет свечка в руке. Через несколько часов его убивают в вагоне электрички. Пьяная «Гришка» возвращается в церковь и набрасывается с кулаками на батюшку: «Это ты виноват! Свечки китайские продал. Нормальные не тухнут!»
Из трёх ключевых фраз — «Ничо се законы у них», «Я щас до президента дойду», «Это ты виноват» — казалось бы, можно сделать банальный, заезженный и оттого пошлый вывод: русские люди, мол, полагаются на царя-батюшку и к тому же склонны постоянно во всех своих бедах винить кого-то другого — нерадивых чиновников, милицию, евреев, американских капиталистов.
Василий Сигарев, слава богу, столь примитивных выводов не делает, а всем дальнейшим развитием сюжета выводит зрителей на совершенно иной — несопоставимо более глубокий! — уровень мышления: проблема не в том, что русский человек всё время кого-то обвиняет; проблема в том, что он не живет в своем реальном мире! Между реальным бытием и душой русского человека зияет гигантская пропасть отчуждения. Русский человек каким-то дьявольским (или — божественным?) проклятием отвращён от реального мира, изъят из него и оттого ощущает себя в этом мире то ли вечным странником, то ли временным гостем.
«Ничо се законы у них» — вы можете себе только это представить?! У кого — «у них»? Это не у них, это у тебя самой такие законы! Это ТВОЯ жизнь! Твоя страна! Твоя реальность! Это твои дети, которых ты в пьяном угаре бросила голодать на неделю, из-за чего милиции пришлось их вывозить в приют!
Откуда у русского человека такое чудовищное мироощущение? Откуда эта ненависть и презрение к реальному бытию? Ведь невозможно же жить: в домах запустение, дворы не ухожены, улицы, города, всё вокруг заброшено, искорёжено, раскурочено. В городских многоэтажках устанавливают новехонькие лифты с иголочки, а через месяц в них каждая вторая кнопка расковыряна-выжжена, зеркала расколоты, а в углу пожелтевшая лужа — то ли от собаки, не дотерпевшей до выгула, то ли от самого собачьего хозяина, заблудившегося в пространстве-времени.
Василий Сигарев не идёт так далеко, чтобы разбираться в генезисе мироощущения вечного гостя, и это замечательно, потому что вряд ли эти вопросы должна анализировать кинематография.
От себя добавлю, что мне и самому до сих пор не удалось понять эту трагедию, а расхожий аргумент (во всём-де виновато православие!) меня не устраивает потому, что я очень хорошо читал Андрея Платонова и после «Чевенгура» знаю наверняка: русский человек без бога — это уже дьявол во плоти. Православие лишь сдерживает ту разрушительную тягу к самоистреблению (а как иначе трактовать пренебрежение к детям и собственной жизни?), которая заложена в национальной душе на несоизмеримо большей глубине.
Что это за глубина — нам всем ещё предстоит разобраться. Однако Василий Сигарев с гениальной тонкостью художественного мироощущения уловил самое главное, уловил самую суть национального спасения: «Нужно желать ЖИТЬ!»
КЖИ — Коротко Живущий Интеллигент Василий Щепетнёв
Опубликовано 14 сентября 2013
Ладно, вымерли динозавры, пусть вымерли. Не очень-то и жалко. Я ни с одним динозавром знаком не был, ни одного с рук не кормил, со щенков не растил — так с чего мне печалиться? Да ещё, говорят, были они свирепы и необучаемы, одна только доминанта и присутствовала – съесть. Зачем мне тонны хладнокровного (или всё же теплокровного) зла? Правда, травоядные динозавры в хозяйстве, может, и пригодились бы. В качестве тягловой силы, например. Или, допустим, мясное динозавроводство. С молочным-то не получится, вряд ли. Но и то — запретит ведь главный санитар нашей страны чужеземную диплодочину и бронтозаврину, а собственная, поскольку климат суров, а чиновники ненасытны, будет обходиться дороже говядины, и потому опять же вряд ли.
Нет, не жаль мне динозавров. А вот другого немножечко жаль. Вымершую на моих глазах технику. Модемы на 14.400 б и 56 К. Работоспособные, они были миллионами списаны с корабля прогресса. Тож и плёночные фотоаппараты. Не знаю, может, наилучшими моделями профессионалы пользуются и доныне, но «Смены», «Зоркие» и «ФЭДы» валяются где-нибудь в ящичках и сундучках-мавзолеях без надежды на воскресение. Ну не поднимается рука выкинуть работоспособную вещь на помойку. Большой объектив, кожаный футляр, да ещё увеличитель, ванночки, пинцеты, воронки, колбы… Фотоаппарат — вещь очень личная. Тут и себя, молодого, помнишь, и зарплаты, ушедшей на покупку «Зенита», жаль, и часов, проведённых в тёмной комнате с красным фонарем (вышло двусмысленно, но позор тому, кто подумает дурно). Виниловые пластинки, магнитофон катушечный, магнитофон кассетный, видак… Да много революций пришлось на последние тридцать лет.
Но совсем грустно, когда думаешь о тех, кто эти вещи конструировал, изготавливал, обслуживал. И не только эти, конечно. В Воронеже было много заводов, от авиационного до экскаваторного. Одни ещё сохраняют оболочку, другие рассыпались в прах, а люди, люди, что с ними стало, вот вопрос. И, если думать дальше, что будет с людьми нынешнего дня? Успеют ли умереть в счастливом сознании собственной необходимости — или сметут их, как опавшие листья, и вывезут куда-то за город, где и бросят догнивать в какой-нибудь овраг?
И в самом деле: жил себе какой-нибудь молодой старлей-артиллерист, ждал капитанские погоны, а ему — иди на все четыре стороны, страна разоружается, не до тебя. И куда ему идти? Где на гражданке он применит свои знания и опыт? Переучиваться? Тут и возраст, и семья, и отсутствие средств, и боязнь: а не повторится то же самое и с новой профессией? Завербоваться в Африку? И семья не пускает, и с языками у нынешних лейтенантов традиционно плохо, да и вообще, маловата Африка для такого количества безработных лейтенантов.
Помнится, в девяностые годы писали о курсах ведения бизнеса для ликвидируемого офицерского корпуса. Тоже дело, конечно. Можно и оперному пению обучать, и с тем же эффектом. Ну, почти тем же. В бизнесе закрепились, подозреваю, процентов пять лейтенантов и капитанов, ну шесть, и то на вторых-третьих ролях. А остальные — кто как. Признаться, о лейтенантах подумал из-за пятничного пациента. Жалуется на сыпь на лице, шелушение кожи. Появляются симптомы только после бутылки водки. Я-то по наивности (или ехидству) и ляпни, что более легкого случая и представить трудно: не пейте столько, вот и всё. А он в ответ: не пить — значит, не жить. Был офицером, умеренным во всём, потом попробовал себя в бизнесе, а теперь только водка и держит его по эту сторону границы (имея в виду бытие).
Я понимаю, что таких офицеров меньшинство, те же пять процентов, на глазок, а остальные более-менее приспособились. Но хотелось бы заранее знать, что и как, чтобы приспосабливаться более, а не менее. Когда кончается эра мезозоя или индустриального общества, что следует предпринять ради продолжения вида. Отрастить молочные железы или, наоборот, восстановить жабры.
Допустим в качестве основы следующее: для того чтобы стать неплохим — только неплохим! — специалистом, нужно десять лет. Пять — института и пять — хорошей практики. Потом десять лет, будучи неплохим специалистом, вкушать плоды трудов своих. Но вдруг инженер или агроном становятся профессиями, постиндустриальным обществом маловостребованными. В сорок лет начинать заново затратно, прежде всего по годам. Положим, имеющийся опыт позволит сократить срок созревания вдвое, но и сорок пять — годы ещё те. Кстати, по утверждению знатоков, врачи России живут на пятнадцать лет меньше, чем окружающее население, и если средняя продолжительность жизни российского мужчины вообще равна шестидесяти годам, то мужчины-врача — сорока пяти. Чего уж тут начинать…
Но вдруг так и нужно? Вдруг российский врач (и не только врач, но и офицер, и инженер, и прочая интеллигенция) — идеальный образец, пример для окружающих. КЖИ, Краткоживущий из мира будущего Ефремова — будущего, ставшего настоящим? Доработал при семидесятичасовой рабочей неделе до сорока пяти — и геть с планеты! Ни тебе пенсионных трат, да и здравоохранение можно держать в рамках трёх процентов от ВВП. И если специалист государству не нужен раньше, не в сорок пять, а в тридцать, то не переучивать его, а тоже — геть!
И очень может быть. Собственно говоря, о благополучии граждан государство заботится столь же эффективно, сколь и божок, вырезанный из полена. Только божку зачастую достаточно раз в неделю помазать губы салом, а государство требует человеческих жертв непременно.
Лишь уяснив роль государства в судьбе личности (а именно: государству на личность наплевать), можно грамотно планировать собственную жизнь. Простое заключение, банальное, а сколько людей дойдут до него тогда, когда планировать-то уже и нечего! Но всё же, всё же… Что делать? Иметь под рукой две, три, четыре специальности, и желательно из тех, которым обучиться можно достаточно быстро. И к которым есть духовная и телесная склонность. И половина из которых относятся к вечно востребованным. Высшей школе пора подумать о формировании образовательных пакетов. Сантехник, повар, журналист. Экономист, садовод, массажист. Юрист, охранник, танцор. Врач, литератор, почтальон.
Рассмотрим хотя бы один пакет в реалиях «Часа Быка».
Начну с любезной мне медицины. Министр Скворцова недавно заявила: численность врачей в системе российского здравоохранения ежегодно сокращается на десять (!) процентов. Легко прикинуть, сколько потребуется времени, чтобы врачи больниц для бедных стали столь же редкими, как динозавры, и в каком году увидеть их можно будет разве в кино. С другой стороны, конкурс в медицинские вузы в этом году побил все рекорды. Парадокс? Но дело в том, что многие сегодняшние студенты и не собираются идти ни в поликлиники, ни в стационары, а учатся про запас, на чёрный день, в пакет. Вдруг и пригодится. Долго учиться? А на то и молодость. Студенческие годы — это будущая специальность во-вторых, даже в-третьих, а во-первых это образ жизни, круг общения, способ времяпрепровождения.
Литератор — специальность номер два. Не обязательно попасть в Чеховы или Конан-Дойли, хотя метить нужно обязательно. На крайний случай сгодится и рекламные комменты писать на форумах, хвалить товар заказчика и ругать товар конкурента. Товара сегодня много: автомобили, политики, яблоки. В Москве, говорят, по восемьдесят рублей за коммент платят, в Питере — десятку, а в Гвазде и рублик деньги.
И, наконец, почтальоны. Сейчас эта профессия медленно агонизирует. Как-то не так давно увидел в ящике квиток: нужно было получить заказную бандероль, авторские экземпляры журнала с повестью. Прежде-то бандерольку приносил почтальон, стучался в дверь и выдавал под расписку, а теперь приходится идти на почту. Там народу много, а в окошечке одна личность на всё про всё. Говорит, мол, не идут люди на почту работать. После выплаты прежнему начальнику почты выходного пособия денег почтальонам не осталось. И стоял я часа три, то есть не стоял, а, заняв очередь, гулял по окрестностям. Получил…
Но если платят мало, а вакансий много — это всё же шанс. В критической ситуации Марина Цветаева просила место судомойки в столовой. И у кого просила — у своих же собратьев-писателей и просила. Потому и случилось то, что случилось. А попроси она в Елабуге место почтальона взамен призванного на фронт мужчины — как знать, может быть, российская словесность пошла бы совсем по другому пути.
Реформа РАН по-прежнему с нами Дмитрий Вибе
Опубликовано 14 сентября 2013
Девятого сентября 2013 года прошло внеочередное (участники предпочитали называть его чрезвычайным) Общее собрание Российской академии наук. Повод тот же, что уже больше двух месяцев заставляет стоять на ушах значительную часть научную общественности России. Напомню, что вот-вот в Госдуме должен пройти третье чтение законопроект о реформировании системы государственных академий наук, возникший из ниоткуда 27 июня сего года и уже прошедший в пожарном порядке два чтения. Первоначально предполагалось, что третье чтение пройдёт летом, но потом процесс застопорился и перешёл на осень. И вот осень наступила.
Научная общественность всё это время не сидела без дела: проводила митинги, писала статьи, собирала мнения. Мнения чаще оказывались отрицательными, хотя некоторые увидели в реорганизации и положительную сторону: в том, что академия встряхнётся, что прекратятся злоупотребления, что академия, наконец, избавится от балласта. Надо сказать, что за подобными надеждами стоит пока только уверенность, что так обязательно должно быть, ибо по-другому быть не может. Никаких официальных документов, развивающих мысль о реформировании, свет пока, кажется, не видел. Есть лишь исходный законопроект о ликвидации «старой» РАН и его исправленный вариант, написанный так, слово академии наук в России раньше вообще никогда не было.
В конце августа состоялась специально и впервые организованная конференция научных работников РАН, на которой говорилось о законопроекте и о том, что на самом деле стоило бы изменить в РАН. Формальной же реакцией РАН на то, что с ней собираются сделать, стало общее собрание.
Началось собрание с в общем-то оптимистического выступления президента РАН В.Е. Фортова. За несколько дней до собрания он представил Президенту РФ пакет предлагаемых изменений к законопроекту, отчасти напоминающий попытку исправить четыре ошибки в слове «хлеб», и — кто бы мог подумать — Президент РФ согласился практически со всеми этими изменениями. Надо сказать, что изменения как будто бы действительно нивелируют разрушительное действие законопроекта. Казалось бы, всё хорошо. Губительные тенденции переломлены, верховная власть на нашей стороне.
С переломом тенденций соглашались не все ораторы, выступавшие на собрании. Новые поправки, предложенные Президиумом РАН, многим показались недостаточными. По сути, от старого варианта они всё-таки оставляют два ключевых положения: о передаче управления имуществом академии в ведение федерального агентства и об объединении трёх академий. Правда, и эти положения предлагается существенно скорректировать, отодвинув окончательное объединение академий в неопределённое будущее и оговорив, что изъятие и отчуждение академического имущества РАН даже агентство не сможет провести без согласования.
Тем не менее, на собрании часто высказывалась мысль о том, что ни с механическим объединением академий, ни с передачей имущества в агентство с неясными полномочиями соглашаться нельзя. Законопроект не нужно исправлять, потому что исправить его нельзя (яркая метафора из одного выступления: курицу нельзя исправить, чтобы она летала орлом). Его следует начисто отозвать из Госдумы и написать другой, нормальный. И логика в этом есть. Исходный вариант закона преследовал определённую цель — ликвидацию академий. Какая у него цель сейчас, неясно, а с внесением новых поправок она ещё больше потеряется. Если же убрать из законопроекта положения о передаче управления имуществом академии в агентство и об объединении академий, его суть и вовсе можно будет коротко изложить так: «Оставить всё как было». Однако В.Е. Фортов на эти высказывания ответил так: многие из собравшихся недооценивают серьёзность ситуации. «Наши враги» только и ждут ошибки со стороны РАН, чтобы повернуть руль в свою сторону. Поэтому нужно максимально воздержаться от махания шашкой и не отказываться от компромисса. В итоге собрание решило не требовать отзыва закона, а лишь просить Госдуму вернуть его во второе чтение. Что по этому поводу госдумает Госдума, мы узнаем через неделю. В конце сентября должна появиться собственная академическая концепция развития РАН.
Анонимная противоположная сторона (попытки руководства РАН установить авторство закона успеха не имели) всё это время тоже не сидела сложа руки, сохранив практику действий втихаря. Её кульминацией стало документальное кино «Диагностика РАН», показанное 7 сентября на канале Рен-ТВ. Комментарии по поводу этого фильма
Отдельный вопрос, конечно, так ли уж неправда всё, что в фильме показано. Но тут ведь действительно надо разбираться! Например, сдача научного флота РАН в аренду турфирмам. Плохо, конечно! Но вот что сказал об этом на собрании академик Нигматуллин, директор Института океанологии РАН. Денег на научный флот выделяют столько, что их хватает на одну неделю плавания в году. В остальное время плавать на государственное финансирование нельзя. И в порту стоять бессмысленно, потому что это тоже стоит денег. Средства, полученные за аренду, позволяют организовать пару нормальных экспедиций в год. Далее, плохо, что в общежитиях для аспирантов живёт не пойми кто. Но я, например, у нас в институте не припомню случая, чтобы кому-то отказали в приёме в аспирантуру из-за отсутствия места в общежитии. Правда, у нас приём маленький, так что наша ситуация может оказаться нетипичной.
Нет, злоупотребления наверняка есть. Кто ж поверит, что в обращении с жилплощадью и землёй может быть без злоупотреблений! Но почему они должны служить поводом к закрытию РАН? В Министерстве обороны тоже выявились определённые нарушения, но за них трясут конкретных людей. Никому не приходит в голову закрыть МО или, скажем, объединить его с МВД, или превратить в клуб генералов. Ни одна из бед, в которых обвиняют РАН, не является специфически академической, поэтому ни частичное урезание полномочий РАН, ни полная её ликвидация старых проблем не решат, а вот новые создадут во множестве.
К слову сказать, у меня фильм резкой отрицательной реакции не вызвал, наверное, потому что моральные принципы сотрудников канала Рен-ТВ мне уже знакомы по собственному опыту. Появление фильма вызвало, скорее, недоумение. Когда перед выборами разоблачают оппозицию, это понятно. Но зачем разоблачать академию наук, если её можно просто закрыть? Как говорили многие на собрании, большая ошибка, совершённая академией, состоит в разрыве связей с обществом. Академия позволила себе выпасть из общественного внимания, и потому нет особой нужды объяснять обществу, почему академию стоит ликвидировать. Коллега Сергей Попов предположил, что фильм нужен был как суровое напоминание не в меру активным академикам, что был бы человек, а статья найдётся. Но мне кажется, что и это можно сделать тоньше и деликатнее. К тому же, академиков фильм, кажется, не столько утихомирил, сколько раззадорил. Остаётся одно — весьма отрадное — объяснение: у нас кого-то не перед выборами, а вообще стало интересовать общественное мнение! Или другое — мрачноватое — объяснение: автор фильма хотел уронить академию в глазах интеллектуальной элиты и выбрал для этого наиболее подходящий, по его мнению, канал, где демонстрируется так много качественнейшей научно-популярной продукции!
Филологический постскриптум. Дорогие выступавшие на собрании, да и все соотечественники! Прошлые события происходили, например, в две тысячи девятом году, а не в двухтысячадевятом! Нынешние события происходят в две тысячи тринадцатом, а не в двухтысячатринадцатом! Начнём реформу науки с правильного склонения числительных!
Карлова тайна Сергей Голубицкий
Опубликовано 13 сентября 2013
Самое интересное в любом событии — то, что скрывается за его внешней очевидностью. Сокровенные догадки гарантируют как минимум моральное удовлетворение (в случае, разумеется, если они находят потом подтверждение в действительности), а в контексте, подобном биржевому, ещё и чреваты профитом.
В минувший вторник Apple разродилась уникальным представлением новых гаджетов, уникальность которых заключалась в стопроцентном повторении всех слухов, что циркулировали в заинтересованной среде больше трёх месяцев. Раньше, конечно, случалось, что угадывали, но так, чтобы предсказать всё до нюанса — от точных названий моделей до их спецификации и технических характеристик, такого ещё не бывало. Единственное расхождение во мнениях произошло вокруг буквы «С», которую позитивные яблофаны трактовали как аббревиатуру от Color, а негативные — от Cheap.
В конце августа я предсказывал, что если подтвердятся слухи и компания Кука выпустит таки дешёвый «Айфон» в паре с псевдоапгрейдом флагмана (то есть таким обновлением, при котором не произойдёт качественных изменений ни в неприемлемом для 2013 года карликовом размере экрана, ни в безбожно устаревшей концепции мобильной ОС), случится катастрофический обвал акций.
Apple анонсировала свои лишённые WOW-эффекта недотыкомки, и бумаги рухнули так масштабно, что даже самые прожжённые пессимисты вздрогнули:
Собственно говоря, обвал продолжается до сих пор: пока я пишу эти строки, AAPL умудрился слить с начала торговой сессии еще пять пунктов.
Как водится, сразу же подтянулись стада безмозглых (зато высокооплачиваемых!) биржевых «аналистов», которые принялись постфактум клеймить вчерашних фаворитов позором и снижать корпоративный рейтинг чуть ли не на порядок. Ещё на прошлой неделе консенсус предсказывал Apple доходы в размере $42,66 с акции, а сегодня некоторые удальцы (Питер Мизек, например, из Jefferies Group) предсказывают даже ниже $38 (да не покажется вам подобная корректировка в прогнозах незначительной: для компании уровня и класса Apple она огромна и беспрецедентна).
Аналистов понять можно: мотивы для херема лежат на поверхности: iPhone 5C хоть и цветной, но совсем не торт (мол, для Китая это жутко дорого), iPhone 5S хоть и с дактилоскопическим сенсором (никому не нужным: спросите у «Моторолы» про её провальный Atrix) да с 64-битным процессором, в остальном (включая главное — внешний вид) скучен до невозможности, а переговоры с China Mobile, на которые Apple возлагала такие надежды, зашли в тупик.
Когда к хору американских аналистов ИТ-рынка присоединился хоть и тоненький, но оттого не менее противный визг отечественных знаточистов о том, что Apple-де кончилась и теперь ей смогут выкручивать руки все кому не лень, начиная от «Евросети» и заканчивая МТС/»Билайном»/МегаФоном» (с помощью Роспотребнадзора и антимонопольных исков к «Связному»), признаюсь честно: я начал серьёзно нервничать.
На бирже много полезных «золотых правил», однако ни одно из них не работает с такой высокой точностью попаданий, как бессмертная аксиома, сформулированная трейдерами Salomon Brothers: «Внимательно посмотри вокруг, и если ты не увидишь идиотов на торговой площадке, значит, этот идиот — ты сам».
И тут как назло добавилось ещё одно событие, которое заставило меня сначала серьёзно задуматься, а затем и основательно пересмотреть собственную оценку ситуации: мой любимый биржевой негодяй, рейдерская пиранья Карл Икан, воспользовался обвалом акций Apple и прикупил к и без того гигантской открытой позиции (на полтора миллиарда долларов) еще N-ное их количество. Учитывая то обстоятельство, что рейдер накануне закрыл свой не менее гигантский портфель по бумагам Dell (констатировав тем самым поражение в борьбе против Майкла Делла, уводящего своё детище с биржи, хотя и не преминув слегка подзаработать: покупал Икан по $13,25, а продавал уже по $13,85 — вполне терпимо, если размер позиции превышает 3 с половиной миллиарда), можно только догадываться о масштабах дополнительных покупок бумаг Apple, сделанных рейдером.
Свои действия Карл Икан, по традиции, обосновал в «Твиттере» как «no-brainer». В том смысле, что даже дураку понятно: акции Apple после обвала сильно недооценены, поэтому их нужно покупать. Вот я и задумался: что же такое знает рейдер, что неведомо американским аналистам, не говоря уж об их российских коллегах?
За 19 лет, проведённых на бирже, этот урок я усвоил лучше остальных: самое страшное — недооценить соперника. Поскольку соперником всегда выступает сам рынок, приходится постоянно вырабатывать в себе смирение и давить на корню гордыню. Ну не может быть всё так просто! Не могут совершать люди уровня Тима Кука и Карла Икана такие детские ошибки! Непременно должно быть что-то, что ускользает от всеобщего внимания и, как следствие, приводит к совершенно ошибочным выводам.
Над этим вопросом я промучился сегодня целый день, складывая пазл из фактов корпоративной активности Apple. Что-то удалось нащупать, поэтому очень хотелось бы поделиться своими соображениями с читателями. Цена вопроса реально высокая, поскольку если подтвердятся мои догадки, то последствия окажутся далеко идущими, особенно с учётом диапазона, в котором флуктуирует AAPL (от $400 до $700).
Исходным пунктом моей оценки Apple, которой я твёрдо придерживаюсь с лета прошлого года, выступает (если, конечно, отбросить театральные причитания о «кончине из-за отсутствия WOW-фактора») представление о невозможности компании удержать рынок в мире за пределами схемы продаж, субсидированных мобильными операторами.
Возьмем, к примеру, только что заявленную стоимость iPhone 5C для рынка США:
Все американские операторы мобильной связи предлагают новый смартфон Apple за $99 (модель с 16 Гб) и $199 (32 Гб). В обмен за столь щедрое предложение покупатель подписывает двухлетний контракт на обслуживание с обязательным тарифным планом на интернет-трафик.
Альтернативный вариант продаж — iPhone без всякой привязки к мобильному оператору (unlocked и contract-free); при этом стоимость 16-гигабайтной модели составляет уже $549, а 32-гигабайтной — $649.
Так было у Apple всегда, и так же всегда я исходил из аксиомы, что субсидированные продажи являются привилегией США и Западной Европы, а в странах Третьего мира их нет и у них нет шанса прижиться.
Вот и сегодня аналитики берут цену младшей модели ($549), сравнивают со средней стоимостью смартфона старшего уровня в Китае ($350–370), сравнивают с самым популярным сегментом продаж (до $100) и кривятся: «Фи! В Китае такое не прокатит». А тут ещё и слухи о том, что, мол, China Mobile заартачилась и не хочет работать на условиях Apple, выдвигая какие-то свои, более выгодные.
И тут, на пике сомнений, под руку мне попадаются цифры, которые переворачивают с ног на голову все устоявшиеся стереотипы. Судите сами: средняя стоимость тарифного плана по интернет-трафику у американской «Тройки» — $50 в месяц. А раз так, то и в самом деле выходит no-brainer: $50 × 24 месяца = $1 200. Для того чтобы подсадить клиента на двухлетнюю иглу, от опсоса требуется профинансировать всего лишь $549 - $99 = $450!
Вы меня простите, но это почти три конца! За два года! Это какой же банк может похвастаться подобной доходностью своих операций?! Это каким нужно быть идиотом, чтобы отказаться от такой сделки?!
При столь сладкой начинке пирога отказаться от схемы субсидированных продаж мобильный оператор может только по двум причинам: либо у него нет денег, чтобы выкупить крупные партии смартфонов у Apple ещё до начала продаж, либо… Apple не предоставляет тем или иным опсосам возможности использовать субсидированную схему.
Вполне допускаю, что до недавнего времени оба этих фактора обусловливали отсутствие субсидированных продаж в странах третьего мира (от России до Китая с Кампучией). А теперь представьте, что Apple в рамках новой стратегической установки на завоевание рынка для бедных снимает все препоны со своей стороны: жесткое требование закупать огромные партии смартфонов по предоплате, запрет на продажи по субсидированным схемам и бог весь что там ещё существует из того, что мешало реализовывать «Айфоны» в России не за 35 тысяч рублей, а за 3 тысячи!
Представили?! Как вы думаете, куда денутся принципы бедных, но гордых гиков, воздвигнувших в своих головах баррикады из тысячи бронебойных доводов против того, чтобы купить «Айфон» (тысячи, кроме одного единственно верного — дороговизны покупки)? Правильно, исчезнут как пар в первую же секунду, когда на прилавках Москвы и Пекина появятся «Айфоны» за $100!
А почему, собственно говоря, за сто? А почему — не вообще бесплатно?! При столь колоссальной рентабельности сделки с субсидированной продажей мобильному оператору вообще не сложно раздавать смартфоны бесплатно! За 0 рублей 0 копеек.
Думаете — утопия? А вот мне чутьё подсказывает: именно такой дьявольский план созрел у Apple. План, в который Карл Икан (не один он, разумеется) давно посвящён.
А если так, то покупать сегодня AAPL по цене $466, когда перспектива — $700 минимум, — это и в самом деле no-brainer!
От гонки к ярости: высокие технологии как убийцы человечества Сергей Голубицкий
Опубликовано 12 сентября 2013
Сегодня у нас очень увлекательная дискуссия, которую изначально задумывал как полностью независимую от предыдущих тем «Битого Пикселя». Тем не менее, продумывая план статьи, быстро обнаружил, что с автономией не складывается и, более того, новая тема выглядит органичным продолжением не далее как вчерашней дискуссии (о неготовности человечества достойно соответствовать современным информационным технологиям). Думаете — совпадение? Я лично склонен усматривать Провидение, движущее рукой автора :-).
Наш разговор по традиции хочу представить в форме полемики. На сей раз сразу с несколькими мыслителями: во-первых, авторами потрясающей утопии «Race Against The Machine» («Гонка с машиной», 2011), птенцами гнезда Массачусетского технологического института Эриком Бриньольфссоном и Эндрю Макафи; во-вторых, с Райаном Борном, руководителем отдела экономических исследований Центра политических псследований (Centre for Policy Studies), очень влиятельного британского мозгового треста.
Тем, кому лень читать книгу Бриньольфссона и Макафи, могу рекомендовать 15-минутное выступление Эндрю Макафи в 2012 году на конференции TEDxBoston, поскольку в нём излагаются практически все основные идеи книги.
Кому лень даже смотреть (или — мешает слабый английский), постараюсь изложить ключевые положения исходной концепции в паре абзацев, тем более что они будут важны для дальнейшей дискуссии, поскольку Райан Борн использовал эти положения для создания самой социальной утопии, вызывающей у меня стойкое отторжение.
Итак, основные тезисы теории Бриньольфссона / Макафи выглядят следующим образом.
— «Дроиды» отнимают наши рабочие места: ускоренное развитие технологий не то что не сопровождается созданием новых рабочих мест, а, напротив, ведёт к снижению трудовой занятости населения. За последние десятилетия стабильно, хотя и сдержанно, рос ВВП, существенно увеличились корпоративные инвестиции, ещё больше приумножились доходы бизнеса, зато уровень занятости снизился почти в два раза.
— Обвальное сокращение занятости формально связано с финансовым кризисом и рецессией 2008 года, однако глубинная причина — это экспансия технологий, которые вымывают рабочие места по всему спектру — от примитивного физического труда до интеллектуальных занятий.
— В будущем процессы только усугубятся: количество новых создаваемых рабочих мест будет всё больше и больше отставать от прироста трудоспособного населения.
— Вымывание рабочих мест высокими технологиями происходит в геометрической прогрессии и уже сегодня охватывает совершенно невероятные виды деятельности: переводы с одного языка на другой (более или менее сносные автоматические голосовые переводчики существуют уже сегодня для всех мобильных операционных систем), даже создание осмысленных аналитических текстов (ещё вчера казалось, что это совершенно немыслимо) в наши дни идёт полным ходом, и многие серьёзные СМИ активно используют публикации, написанные не журналистами, а компьютерами.
Образец статьи, опубликованной на портале Forbes Online и написанной Narrative Science — компьютерным алгоритмом!
— Дошло уже до того, что компьютеры сегодня с лёгкостью обыгрывают в пух и прах лучших «знаточистов» (носителей универсального знания а-ля наш Вассерман) — последний бастион человеческого интеллекта, который казался ещё вчера недостижимым для искусственного интеллекта.
Суперкомпьютер IBM Watson, обученный игре Jeopardy, выигрывает три корпуса у Кена Дженнингса, который ранее одержал 74 победы подряд в состязаниях по интеллектуальному «знаточизму»!
— Высокие технологии вытесняют людей не только с интеллектуальных позиций, но и из физического труда. Причём речь идёт не о старомодных сборочных цехах и конвейерах, где давно уже все автоматизировано, а о таких «творческих» профессиях, как профессиональные водители такси: в наши дни «машины без водителей» (driverless cars) играючи справляются с самым сложным и перегруженным городским трафиком. Можно предположить, что в ближайшие 10–15 лет произойдёт полное замещение как минимум таксистов и дальнобойщиков по крайней мере в Соединённых Штатах, — а это более 10 миллионов рабочих мест!
— Точно такая же экспансия ожидается по всему спектру применения грубого физического труда (от строительства дорог, мостов до самых разнообразных сельскохозяйственных работ) за счёт ускоренного развития робототехники. Даже если это развитие притормозится на уровне экзоскелетов, всё равно производительность труда одного рабочего, облачённого в систему, которая умножает его физическую силу десятикратно, будет таковой, что 9 простых людей останутся не у дел.
— По мнению Бриньольфссона / Макафи, все описанные процессы замечательны и ведут не к дистопии, а к настоящей утопии, то есть обеспечивают людям рай на земле. Самое показательное: пользу от развития высоких технологий получат не только представители Золотого Миллиарда, но и жители третьего мира, в том числе и даже самые отсталые цивилизации вроде индейских племен в дельте Амазонки. (Макафи иллюстрирует свою гипотезу исследованием экономиста Роберта Дженсона, которое продемонстрировало, как жизнь рыбаков индийского штата Керала улучшилась после того, как у них появились мобильные телефоны: цены стабилизировались, неиспользованные отходы сведены до минимума, уровень благосостояния всей общины — и покупателей и продавцов рыбы — качественно увеличился и т. д.)
Английский экономист Райан Борн решил пойти дальше и показать, как тенденции, описанные Бриньольфссоном и Макафи, будут способствовать развитию человеческого общества и трудовых отношений. Глобальное сокращение рабочих мест в первую очередь случится в сфере базовых физических услуг (уборщики, мусорщики, посудомойки, асфальтоукладчики и т. п.). Соответственно, спроса на неквалифицированный труд не будет, поэтому людям придётся переучиваться — хотя бы до уровня, позволяющего управлять машинами, которые возьмут на себя тяжёлую работу.
Процесс этот позитивен, поскольку даже у самых примитивных людей появится стимул для повышения квалификации и самообразования. (Стимул и в самом деле существенный: не подохнуть с голоду!) Здесь на помощь опять приходят технологии, потому что развивающаяся инфраструктура онлайн-образования позволит каждому желающему обучиться любой профессии бесплатно либо за символические деньги (для меня это совсем не очевидно, но не буду размениваться на частности).
Произойдёт качественное изменение структуры трудоустройства: подавляющее большинство людей будет вынуждено заниматься частным предпринимательством и «соглашаться на более гибкие формы занятости» (надо так понимать — разовая случайная работа по краткосрочным договорам). Канут в небытие фетиш «Job For Life» (пожизненного трудоустройства) и иждивенческие настроения (социальные блага, которые государство якобы обязано предоставлять своим гражданам).
Развитие трёхмерных принтеров вызовет революцию, которую я условно обозначил для себя как «новое ремесленничество»: сотни тысяч людей будут клепать у себя на дому мелкие поделки — от любых запчастей к любой домашней технике до мебели, посуды, медицинских приспособлений (вроде костылей и «уток») — и затем продавать их на улице либо через интернет (eBay бессмертен!).
Кончится все тем, что человечество обретёт счастье в инициативе, свободном творчестве и непринуждённой занятости.
Если бы все эти идеи мне подавали с определённой долей иронии, я бы, конечно, согласился дискутировать хотя бы на игровом уровне. Однако и Бриньольфссон с Макафи, и Райан Борн подают химеру своего технократического позитивизма с такой то ли детской, то ли дьявольской серьёзностью, что у меня просто пропадает дар аргументации. Хочется лишь сказать: «Боже, ну какая же чушь собачья!» — и пройти мимо.
Пройти, однако, не получается, потому что описанные выше идеи сегодня не просто обретают колоссальную популярность в американском обществе, но и, похоже, являются составной частью государственной политики. Америка верит именно в такой сценарий развития человечества, и это уже не смешно, а страшно. Страшно не потому, что в основе этой фантасмагории лежат идеи незабвенной Алисы Зиновьевны Розенбаум (ака Айн Рэнд), из которых вымарали ради камуфляжа человеконенавистнической составляющей все аргументы в духе «crevez chiens si vous n êtes pas contents» («подыхайте, собаки, если вы недовольны»), а потому, что вся эта техногонная чушь игнорирует самое главное — психологическую природу человека. (Какая все-таки универсальная и упорно повторяющаяся ошибка позитивизма!)
И здесь мы плавно переходим аккурат ко вчерашнему нашему разговору. После того как машины отнимут у людей рабочие места, не случится Эдема на земле с переобучением и адаптацией тех, кто лишился средств к существованию. Это бред! Случится либо массовое вымирание населения от голода, либо Великий Бунт, который тысячекратно затмит историческую память о луддитах.
Как я вчера уже сказал, люди в массе своей технологий не понимают, не любят и боятся их. Поэтому подавляющее большинство лишённых работы переучиваться не станет (что с интернетом, что без интернета), да и просто не сможет: ну не хватит им мозгов, и всё! Соответственно, они останутся не у дел и дальше — либо примирятся со своей участью, либо начнут уничтожать то (и тех), кто лишил их работы.
Есть и ещё один вариант сценария: государство и корпорации, благосостояние которых достигнет в результате тотальной экспансии высоких технологий колоссального уровня, возьмут на себя добровольную функцию обеспечения жизненных потребностей всего населения. То есть наступит сначала повсеместный триумф Bedingungsloses Grundeinkommen (безусловное базовое содержание, которое мы также недавно обсуждали), а затем и просто коммунизм.
Проблема с последним сценарием, однако, гораздо глубже, чем поиск банальной мотивации. (Зачем, собственно говоря, государству и корпорациям кормить армии бесполезных бездельников, когда проще дать им спокойно вымереть?) Дело в том, что от вынужденного безделья, которое будет компенсироваться государством, человечество начнёт деградировать. Причём семимильными шагами. И кончится всё тем, что по городам планеты будут шастать стада полудиких обезьян, которых рано или поздно придётся либо отстреливать, либо изолировать.
Как ни крути, а у нас по-любому получается дистопия, а не утопия, как обещают нам птенцы Массачусетского технологического института. И это печально, потому что вектор-то развития указан правильный: именно по пути экспансии высоких технологий всё и пойдет. А значит, избежать апокалипсиса (мне лично импонирует версия «Безумного Макса» :-) ) никак не получится.
Согласитесь, интересный мы проделали сегодня маршрут в нашем воображении: от Race Against The Machine до Rage Against The Machine (любители фанк-метала меня поймут :-) ).
То, о чём догадываются все айтишники, но в чём боятся себе признаться Сергей Голубицкий
Опубликовано 11 сентября 2013
Список очевидностей, вызывающих у широкой публики неподдельное удивление, с годами стал напоминать список литературы, которую я помечаю к прочтению, понимая, однако, что, скорее всего, в этой жизни мне уже не успеть. Как бы там ни было, я вижу вокруг себя множество вещей, вроде бы недвусмысленного толкования, однако общественное мнение при этом упорно отстаивает полярные этим очевидностям истины. Допускаю, конечно, что речь может идти о некой общественной договоренности, мимикрии или даже табу, но мне, к сожалению, эти контексты не ведомы.
Очевидность, которую хотелось бы сегодня обсудить с читателями, я заметил еще на заре своей журналистики: речь идет о полном несоответствии уровня развития современного общества технологическому прорыву, который случился с появлением персональных компьютеров и интернета. Несоответствие это проявляется на всех срезах общества — от быта до профессиональных способностей, но общепринятое мнение утверждает, что дела, напротив, обстоят самым радужным образом и человечество буквально наслаждается возможностями, которые открывают перед ним революционные компьютерные технологии.
Думаю, что источник данной иллюзии кроется в профессиональной ИТ-среде, ибо именно культивирует в обществе вздорные представления не только о необходимости дальнейшего бешеного нагнетания чисто технических оборотов (больше пикселей-гигагерц-шмегагерц), но и — о всеобщей востребованности самих компьютерных технологий этим обществом.
Только поймите меня правильно: я говорю не о необходимости компьютерных технологий в профессиональных сферах (от промышленного производства до медицины и финансов), а о востребованности этих технологий самим обществом. Безусловно, хорошо, когда биржевые позиции открываются не телефонной заявкой, а автоматически с помощью алгоритмов HFT. Ещё лучше, если больного обследуют на компьютерном томографе, а не методом перкуссии. Все прекрасно понимают, что такое хорошо, а что такое плохо, и как важны компьютерные технологии для нашей жизни. Однако одно дело понимать, а другое — испытывать потребность. Понимание — это элемент статичного бытия (то, чему тебя сейчас обучили). Потребность — это продукт динамики бытия (то, к чему привели тебя тысячелетия развития общества и человеческой природы).
Моя гипотеза: компьютерные технологии соответствуют современному пониманию мира человеком и совершенно не соответствуют уровню его развития — как психологического, так и социального.
Внешне может показаться, что гипотеза чревата противоречием (как может сосуществовать одно с другим одновременно?), однако на протяжении всей истории человечества мы, собственно говоря, ничего другого, кроме парадокса несовместимых вещей, никогда и не наблюдали.
В качестве иллюстрации предлагаю читателям два примера. Первый демонстрирует парадокс параллельного существования несовместимых (невозможных) вещей. Эпоха царствования динозавров. Длилась она, Шабанов не даст соврать, сотни миллионов лет. Все эти годы миром правили совершенно тупые, безмозглые, отмороженные (в прямом смысле слова) яйцекладущие твари с метровыми когтями и зубами. Твари рыскали по планете, отлавливали под каждым кустом теплокровный комок плоти и утоляли им свой голод.
Всё в этой картине замечательно, кроме одного: параллельно с хозяевами-динозаврами сотни миллионов лет на земле мыкались те самые теплокровные существа, в том числе и млекопитающие, и приматы, а под конец даже и люди. Уровень развития этих теплокровных приматов был не то что на порядок, а на несколько порядков выше, чем у динозавров, однако их вечный (в прямом смысле слова — миллионолетний!) удел заключался в том, чтобы трястись в укрытии и ждать, когда придет зубастая тупая тварь и тебя проглотит.
Очень люблю этот пример, поскольку он, помимо всего прочего, ещё и блестяще иллюстрирует положение интеллигенции в современном мире (любом — что советском, что постсоветском, что западном, что азиатском). Как бы там ни было: а где же логика?! Где целесообразность мира? Речь ведь даже не о божественной телеологии, а о банальном здравом смысле и парадоксальности бытия: как тупые твари, находящиеся на несопоставимо более низком уровне развития, могут миллионы лет править миром и гнобить тех, кто выше их на порядки в иерархии развития?
Стоит ли после такого удивляться, как это уровень развития человека и человеческого общества может не соответствовать современным компьютерным технологиям?
Пример второй, иллюстрирующий непосредственно мою гипотезу о несоответствии. История совсем свеженькая: не далее как вчера (10 сентября) Даррелл Эдвард Айсса, председатель Комитета конгресса США по надзору и правительственным реформам (Darrell Edward Issa, Chairman of the House Oversight and Government Reform Committee) отправил Мери Джо Уайт, председателю Комиссии по ценным бумагам и биржам (Mary Jo White, US Securities and Exchange Commission) официальное уведомление о начале расследования вопиющих технологических безобразий, творящихся в доверенной ей организации, которая по иронии судьбы призвана разруливать финансовую жизнь Америки.
Суть претензий американских законодателей к SEC в следующем. Шесть лет назад Комиссия по ценным бумагам и биржам, исполняя требования нового Правила об интерактивных данных (Interactive Data Rule), обязала все публичные компании страны предоставлять регулярную бухгалтерскую и финансовую отчётность не только в традиционной печатной форме, но и в электронной, причём с использованием «Расширенного языка деловых отчётов» (eXtensible Business Reporting Language, XBRL).
Американские публичные компании, будучи приученными государством к беспрекословному повиновению, взяли под козырек и принялись исправно заваливать SEC отчётностью в цифровой форме. Для любого технически подкованного человека XBRL не представляет ни малейшего затруднения: это открытый стандарт, основанный на простенькой таксономии (пламенный привет друпаловодам!), в которой все финансовые показатели классифицируются по уникальным электронным тегам, что значительно ускоряет за счёт последующей машинной обработки классификацию и анализ данных.
Что же сделала SEC с благородным технологическим начинанием? Мягко говоря, угробила всю инициативу, доведя её до полного абсурда. Ежегодно Комиссия Мери Уайт запрашивает у законодательного собрания сотни дополнительных миллионов долларов из бюджета для дополнительного найма более 600 сотрудников! Зачем?! Затем, что SEC не справляется с обработкой отчётности публичных компаний! Как такое возможно?! Очень просто: «Сотрудники Комиссии вручную обрабатывают документацию, используя распечатки текста, карандаши и калькуляторы» (!!!).
Вы можете себе представить?! Вручную! А как же XBRL?! Я вас умоляю: работники передового американского департамента это слово даже выговорить не в состоянии. Даррелл Айсса приводит в своем уведомлении какие-то совершенно фантасмагорические факты: SEC, не будучи в состоянии самостоятельно анализировать поступающие напрямую от корпорации отчёты, оформленные с учётом XBRL, тратит ежегодно миллионы долларов на покупку коммерческих баз данных у Yahoo! и Compustat, которые содержат намного менее точную информацию, чем та, что указана в первичной документации с XBRL.
Но и это ещё не всё. Поскольку сотрудники SEC ни бельмеса не понимают сами в XBRL, Комиссия не сумела предоставить подотчётным публичным компаниям адекватные инструкции по заполнению документации с описанием всех тегов и принципов организации данных, поэтому и сами эти публичные компании лепят чёрта горбатого в своей отчётности. Даррелл Айсса указывает старушке Уайт на катастрофическую ситуацию, сложившуюся с аккумулированными SEC данными: на настоящий момент в этом массиве было идентифицировано сторонними специалистами и аналитиками более 1 миллиона 400 тысяч ошибок, из которых SEC исправила… ни одной! Председатель Комитета конгресса по надзору цитирует недавнее исследование, проведённое в Колумбийском университете, из которого следует, что предельно низкое качество данных, поступающих из SEC, объясняется «умалчиванием либо неспособностью сотрудников контролирующего органа, равно как и самих декларантов, обеспечить проверку точности данных и их правильное тегирование».
Одним словом, конгресс вызывает старушку Уайт на ковер для очередного разбирательства. Рискну предположить, что разбирательство это закончится ничем, потому что проблема не в Мери Джо Уайт и не в SEC, а в органической неспособности rank-and-file представителей рода человеческого поспевать за прогрессом компьютерных и информационных (да и вообще — любых) технологий! Умом чуют, что XBRL — штука хорошая и полезная (кто же против томографа?), вот только руки неймут.
Деньги автора: обрекают ли электронные книги автора на нищету, а художественную литературу на упадок? Михаил Ваннах
Опубликовано 10 сентября 2013
Разговор о праве копирайта и об авторском праве (начатый колонками «Искать информацию» и «Право автора») мы продолжаем с того момента, как Статутом Анны, первой королевы Великобритании, было установлено право автора на его труды и на то, чтобы получать за эти труды вознаграждение. И вот этот закон породил одно очень занимательное явление, которое называется художественной литературой.
Да-да, литература, которую преподают в школах, обязана своим существованием и технологиям, сделавшим со времён Гуттенберга возможным недорогое копирование текстовой и графической информации на недорогих бумажных носителях, и законодательству Великобритании, защитившему права тех, кто создаёт тексты для такого тиражирования. И мы не можем пройти мимо интереснейшей судьбы человека, кого можно назвать первым профессиональным писателем.
Звали его Даниель, и родился он между 1659 и 1651 годами в Лондоне, в семье мясника по фамилии Фо. Семья эта бежала в протестантскую Англию от религиозных преследований из Фландрии. Мальчик обучался в диссидентской академии Ньюингтон Грин (по уровню даваемых знаний поразительно похожей на созданные в постсоветской России на базе техникумов академии и университеты), готовился стать пастором, но предпочёл хлеб торговца. Торговал вином и шерстью, участвовал в неудачном восстании Монмута, держал чулочную лавку (вязальная машина — ещё один хайтек того времени). Сменил фамилию на аристократичную Дефо. При вступлении в Англию Вильгельма Оранского (см. предыдущую статью из серии) примкнул к его армии. Занимая различные должности, но по-современному являлся то ли пропагандистом, то ли спецпропагандистом. Он пишет блестящие памфлеты: An Essay upon Projects, «Эссе о проектах», где предлагает ввести социальное страхование; The poor man’s Plea, «Жалобу бедняка»; апологию Вильгельма Оранского в The true-born Englishman… За последний монарх замечает и вознаграждает писателя. Но не деньгами, а должностями. Он становится счётчиком сборов по оконному налогу, а потом даже и казначеем-распорядителем королевских лотерей. Ну а тексты — так, приложение… Пишутся от души, в знак искренней благодарности горячо уважаемому монарху.
Но Вильгельм умирает… А Анна — еще не введшая свой Статут — оказывается подчинённой законам реальной политики. Ей приходится для сохранения власти маневрировать между консерваторами-тори и либералами-вигами. А Дефо не сумел достаточно динамично колебаться вместе с «генеральной линией партии». Защищая свободу вероисповедания, он пишет гиперболизированный памфлет The Shortest Way with the Dissenters, в котором советует расправляться с инакомыслящими с максимальной строгостью. Консерваторы сначала купились, прославляя неизвестного автора, но потом, распознав издёвку, впали в ярость. Дефо объявлен в розыск, за сведения о нём обещано пятьдесят фунтов стерлингов, в пять раз больше, чем получил гонорара за «Потерянный рай» гениальный слепец Мильтон… Он сдался, был осуждён на пребывание в тюрьме на срок, определённый королевой, а ещё — к трём дням у позорного столба. В тюрьме Дефо пишет A Hymn to the Pillory, «Гимн позорному столбу», благодаря которому публика закидывала зажатого в колодки узника цветами…
Но оставалась ещё тюрьма; из неё Дефо вышел лишь за счёт сделки со своими бывшими врагами — тори. Тут честный памфлетист кончается. Остаётся блестящий автор, продающий своё перо тем, кто в данный момент у власти, — хоть вигам, хоть тори. Приторговывал Дефо и своей популярностью у избирателей, и своими связями. Да и тихушничеством не брезговал: доносил на врагов власти; не зря же числится среди создателей Intelligence Service. Кончилось это тем, что оппозиционный журналист и издатель Натаниель Мист уличил его в таком занятии, которое в современной прессе называется «джинса» — тайное получение денег за публикации, прославляющие или очерняющие тех или иных лиц. Репутация Дефо была безнадёжно погублена…
Но тут на помощь сломанному и утратившему моральные ориентиры человеку приходит Статут его гонительницы Анны. Он начинает писать прозу, авантюрные романы от имени вымышленных проституток и пиратов, вознаграждение за них же автору обеспечено. И один из них — «Робинзон Крузо» — приносит ему бессмертие и становится основой нового бизнеса — выпуска художественных текстов, ориентированных на массовый рынок. Кстати, мгновенно появилось множество контрафактных изданий «Робинзона», частично сокращённых, частично чисто поддельных. (Наверное, многие из читателей знакомились с этой книгой в переложениях для детей…) И именно популярность «Робинзона…» с компанией создавала массовый книжный рынок. Уже не только для джентльменов, но и для городских сословий, и для зажиточных британских крестьян.
Но, несмотря на законы, сама мысль об авторском праве отвергалась многими мыслителями. В Европе исходили из теорий германского юриста Самуила фон Пуфендорфа (1632–1694). (В России его переводили под личным надзором Петра Великого.) Он защищал право государства творить насилие над людьми во имя общего блага (в том числе наказывать за атеизм, богохульство и сношение с демонами), а источником имущественного права считал оккупацию, захват (что естественно для сына проповедника, получившего баронский титул от шведского короля). Ну а поскольку захват интеллектуальной собственности в те простодушные времена полагался невозможным, то и авторское право лишалось своих оснований.
Ну а в США девятнадцатого столетия против авторского права выступал Генри Ч. Кэри (Carey, 1793–1879). Он был учителем Евгения Дюринга, известного у нас благодаря тому, что его критиковал Энгельс… По мнению Кэри, словесное оформление идей защиты не заслуживает, поскольку сами идеи таковой защитой не пользуются. (Это он не дожил до нынешних патентных войн…)
Но, когда мы видим позицию, защищаемую человеком, то надо бы понять, в чём состоит его экономический интерес. Для Пуфендорфа гонорары значения не имели: его вознаграждали должностями, как раннего Дефо, и почему не порадеть благодетелю, обосновав источником оплаты труда авторов милость монарха… Ну а кем был Кэри изначально? О!!! Он был издателем и книготорговцем — в молодой американской республике, только что освободившейся от власти островной метрополии. То есть — свой рынок сбыта книг уже есть. А авторы — преимущественно за океаном. И таков соблазн сэкономить на их гонорарах… И почему бы не оправдать себя разговорами о стремлении к общей гармонии!
А вот для Дефо гонорар за книгу был уже жизненно важен. Отсюда и родились «Робинзон» и феномен художественной литературы. И декан Свифт, человек при должности; гонорар он получил за одно-единственное произведение — за «Гулливера». И ещё один автор духовного звания, аббат Прево, именно в изгнании в Англии, и именно ради гонорара он пишет в 1731 году первый психологический роман Histoire du chevalier de Grieux et de Manon Lescaut, блистательную «Манон Леско»…
То есть именно концепция авторского права породила феномен художественной литературы. Ну а теперь пример «от противного» из нашего времени. Был в постсоветской России журнал «Если», печатавший добротные переводы «твёрдой» научной фантастики, да и вещи отечественных авторов. Среди причин случившегося в прошлом году закрытия журнала роковыми, по мнению редактора Александра Шалганова, оказались «возрастающая бесплатная раздача “Если” в Сети и массовый выброс на рынок разного рода “читалок” ». То есть воплотились слова классиков отечественной фантастики: «будущее строится тобой, но не для тебя»… Бесконтрольная раздача контента в Сети привела (по мнению главреда) к тому, что контент этот оказалось нерентабельно производить…
Но ситуация такая имела место и в доимперской Германии. Там тоже были издательские привилегии. И в силу местных особенностей не было антагонизма между издателями и авторами. Но от пиратства страдали и те и другие. Ну, берёшь имперскую привилегию. Оформляешь четыре десятка привилегий местных… Но механизма принудить кого-либо к соблюдению такого количества законодательных актов не существует. Те же крохотные размеры лоскутных княжеств, что спасали и от цензуры (рядом с католическим государством было лютеранское, а за семьдесят вёрст — и реформатское), препятствовали защите прав автора. И писатели нашли выход! И результат его прекрасно был известен жившим в советскую эпоху. Назывался он «подписное собрание сочинений». Автор, заслуживший некоторую известность, или сам обращался к типографу, обращаясь издателем, или договаривался с известным добросовестностью издательством. И по германоязычному миру объявлялась подписка, которая была одновременно и сбором средств в пользу автора, и гарантией получения добротно изданных томов его сочинений… То есть — находилась в родстве с известной по театральным мемуарам позапрошлого века «подпиской в пользу…».
Пользуясь достаточно надёжно функционирующими почтовыми службами, читатели переводили деньги автору или его уполномоченному. Добросовестно — порченых людей не так много. Именно в этом был первейший смысл подписных изданий. Так, нынешний сетевой мир очень даже способствует такой модели ведения бизнеса… Скорость информационных транзакций максимальна. Сетевые финансовые транзакции развиваются и в стране родимых осин. Ну, вот за океаном знакомый автор жанровой литературы, приобретший известность на специализированных форумах, получает от продажи своих книг больше, чем его получка временного профессора. Интернет-издатель и онлайновый книготорговец, к чьим услугам он прибег, платит ему 70% от продажной цены электронного издания. (На издателе добротная редактура и реклама!) А автор русский, объявивший в своём журнале (аббат Прево тоже издавал журнал, но бумажный) подписку, превзошёл запланированную сумму так далеко, что облагодетельствовал ближайший кошачий приют… То есть говорить, что Сеть и читалки губят литературный процесс, вряд ли стоит. Нет, хнычущие об отсутствии переизданий авторы тоже попадаются — но ни у кого из них нет такого жизненного опыта, как был у Дефо, Прево или Свифта… Так что не в «читалках» и не в электронных библиотеках дело!
Голубятня: Форточка из Парижа Сергей Голубицкий
Опубликовано 10 сентября 2013
В фантасмагории Юрия Мамина («Окно в Париж»), переполненной интеллигентскими иллюзиями позднего Совка, есть у меня любимый эпизод: питерский эмигрант, давно закрепившейся в Париже ресторанным скрипачом-эксцентриком, говорит своему приятелю, главному герою, о готовности отдать все материальные блага своего прозябания на Западе ради одного мига, проведенного в Петербурге его детства. Это мгновение скрипачу-эмигранту герой фильмы и обеспечивает, воспользовавшись волшебством окна-туннеля в пространстве-времени. Парижскому скрипачу «сладостных воспоминаний» хватило ровно на 10 секунд, последовавших за тем, как ему развязали глаза аккурат напротив памятника Сергею Мироновичу Кирову. Упав на колени, счастливый возвращенец в Страну Советов со слезами на глазах умоляет вернуть его поскорее обратно — в проклятые парижские реалии.
В пятницу приказал долго жить мой Macbook Pro. Честно скажу: удивляюсь, как ему вообще удалось отпахать полных четыре года в режиме почти круглосуточной работы (по ночам бедолага почти всегда качал торренты да ещё и рендерил видеоклипы). Симптомчики, правда, появились ещё год назад, когда отказал видеоускоритель Nvidia (GeForce 9600M GT). К слову, этот компонент, по словам мастеров-ремонтников, пользуется дурной репутацией в ноутбуках Apple и служит главным источником головной боли пользователей.
Окончательный трындец моей «скрипки Страдивари» случился на ровном месте и в самый неподходящий момент — за день до возвращения в Москву. Я закрыл крышку ноутбука, отправив его в режим сна, а через десять минут вернулся, крышку поднял, и… ничего не включилось! Ноутбук не завелся и больше уже не заводился никогда, что бы я с ним ни делал.
Подобный каприз хорошо документирован и в большинстве случаев связывается с зависанием System Managment Controller (SMC). Соответственно, есть процедура (рассказываю подробно в надежде принести пользу тем, кто окажется в подобном переплете) для выведения ноутбука из коллапса: отключаете шнур питания, держите кнопку Power в нажатом состоянии 10 секунд, подключаете питание и радуетесь жизни.
Либо не радуетесь, если летаргия «Макбука» обернулась комой. В этом случае нужно отключить кабель, соединяющий аккумулятор с материнской платой, на 30 секунд, подключить обратно, нажать комбинацию Shift+Control+Option и одновременно кнопку Power, отпустить все клавиши, после чего ноутбук должен запуститься в штатном режиме.
Или не должен — как в моем случае, когда все языческие камлания не увенчались успехом: кирпич остался лежать кирпичом, холодным и безучастным. Это, друзья мои, уже не кома, а смерть мозга.
Короче говоря, сразу по возвращении в Москву я отнес Macbook Pro в ремонтную мастерскую для диагностики и вот уже третий день пытаюсь работать в авральном режиме, на единственном подручном инструменте в доме — Sony Vayo. (Не забирать же компьютеры у членов семьи!) Впечатления от этой работы показались мне столь яркими и необычными, что составили сюжет сегодняшней «Голубятни».
Не буду петь панегирик ноутбуку Sony за надежность и долголетие: сам факт безотказного функционирования на протяжении уже 6 лет говорит сам за себя. Расскажу лишь о том, что испытывает человек, вернувшийся на Windows после 4 лет, проведённых с Mac OS X. Эмоции эти показательны ещё и тем, что идеально накладываются на сюжет «Окна в Париж». Одно дело — сидеть на «Маке» и брюзжать о недостатках того-сего, мелкого-противного, и совсем другое — оставить комфортный и сытый «Париж» не понарошку, а всерьёз, перенесясь в пространстве-времени в родной Ленинград на Литейный проспект.
Первое, что буквально сражает наповал, — это возврат к файлоцентричной парадигме работы на Windows. Эта файлоцентричность, которая всегда мне казалась предпочтительнее визуально-объектного интерфейса Mac OS X, вплоть до того, что я использовал файловый менеджер Path Finder в качестве системообразующего звена своей работы на «Макбуке» (по образу и подобию Total Coomander на Windows), в реальном сравнении оказывается веригами, которые не то что сдерживают производительность работы, но посылают её в совершенно ином направлении. В том смысле, что вместо того, чтобы оперировать функциями (нужно сделать то-то, написать такой-то текст, составить такой-то список дел, собрать материалы по заданной теме), ты снова начинаешь зацикливаться на формальных вещах вроде директорий, файлов, поиска в многоуровневой иерархии этих файлов нужных программ и т. д.
Разница между идеологией работы на MacOS и на Windows с чисто технической точки зрения не заметна (в конце концов на «Маке» — точно такие же директории и файлы), зато на практическом уровне колоссальна: ты просто занимаешься совершенно разными вещами. Это как водить автомобиль или управлять моторной лодкой. Вопрос вовсе не в мощности моторов и потенциальной скорости передвижения в пространстве, а в различном наборе телодвижений и реакций, которые требуются от водителя. И это различие в конечном итоге прямо сказывается на производительности вашего труда.
Поясню на примере. Беру самую банальную в моем случае работу: нужно написать статью. Мои действия на «Маке»: нажимаю Option+»Пробел», печатаю букву «В», запускается мой редактор Bean, начинаю печатать. Окно редактора располагается в левой части экрана, в правой держу открытым браузер либо другую программу (Pocket, Devonthink), которую использую для выхода на источники информации.
При этом я никак не взаимодействую с операционной системой, файлами, папками и прочими вещами, не имеющими непосредственно к моей работе никакого отношения: Bean сохраняет файлы автоматически в облаке (Dropbox), которое для меня как пользователя находится в абстрактном пространстве (я, конечно, знаю, что папка Dropbox живет в директории User/Documents, но это знание избыточное). Порога между приложениями также не существует, потому что всё перетягивается из любого места в любое: из браузера в редактор, из редактора в базу данных (Devonthink), со стола на иконку почтовой программы для автоматической отправки письма; клик на названии документа в Pocket — и он тут же открывается не во внутреннем окне программы, а в браузере (любом — что Safari, что Firefox, что Chrome). Подхватываю курсором картину, перетягиваю её в редактор — voila! — она встраивается в текст, кликаю на картинке — появляется тут же движок масштабирования, тяну влево — картинка уменьшается в тексте, тяну вправо — увеличивается, Option+Command+L — всплывает диалоговое окно для вставки адреса гиперссылки и т. д.
В Windows абсолютно немыслима такая парадигма работы, и это — самое мучительное, что испытывает человек, вернувшийся (пусть даже временно и против собственной воли) на Windows после MacOS. Имя этого мучения — отсутствие единой рабочей среды! Windows — совершенно дискретна, она как бы состоит из множества уровней, иерархий, сложного функционала, распределённого по разным (совершенно неинтуитивным!) полочкам, ящичкам, отсекам и отделениям. Для того чтобы выполнять рабочий поток, нужно постоянно отвлекаться от непосредственной работы, переключаться на внутреннюю логику операционной системы и находить соответствующие рычаги для создания взаимодействия.
Ещё два важных момента: поскольку MacOS X — это цельная среда с тотально интегрированными друг в друга компонентами (включая любое стороннее приложение, если, конечно, оно полностью поддерживает стандарты ОС), в этой среде правят бал универсальные алгоритмы. В частности — огромный набор клавишных комбинаций, общий для всех приложений. Это позволяет работать от функционала, а не от конкретного приложения (все та же дискретность среды Windows!).
Приведу опять же только один пример: мне нужно постоянно видеть в процессе написания статьи количество набранных знаков. Почему-то во всех моих редакторских программах (да и базах данных вроде Eagle или Devonthink) эта элементарная функция постоянно выводится в строке состояния. В приложениях под Windows её либо нет, либо нужно долго искать. NotePad, AkelaPad, WordPad, AbiWord — пробую одно за другим и не нахожу примитивнейшего функционала — characters count! Пришлось использовать Microsoft Word, что просто на дух не выношу (из-за ненужного мне функционала, который прет изо всех щелей, отвлекает и мешает работать), хотя даже в этом редакторе в нижней панели указано только число слов, а не знаков (нужно кликать мышью, чтобы выводить на экран отдельное окно со статистикой текста (которая мне не нужна, а нужно лишь постоянно видеть одну-единственную цифру, и не в отдельном окне, а в основном рабочем).
Невозможно привыкнуть после MacOS X к отсутствию сквозного поиска вроде Spotlight. На «Маке» любой элемент среды — название документа, папки, внутреннее содержание файла (!), калькулятор, запуск музыкальной композиции, быстрый просмотр изображения и т. п. — в любой момент времени находится на расстоянии одной комбинации клавиш: запускаешь Spotlight (или альтернативный Alfred, которым я пользуюсь чаще), начинаешь вбивать первые буквы поиска — и тут же всплывает список нужных объектов, к тому же ещё и с удобными превью). На Windows ничего подобного нет, потому что нет универсальной единой среды работы. А есть дискретные модули.
Особый разговор — непрозрачность операционной системы, которая постоянно заявляет о своём существовании и лезет в душу (бесконечно всплывающие информационные окна с чёртовыми запросами — кликни то, кликни это, подтверди то, закрой это, сохрани то, сохрани это). В «Маке» вообще никакого интерактива с ОС нет в принципе: операционная система должна быть прозрачна и незаметна, потому что она к чёрту пользователю не нужна, а следовательно, не имеет права отвлекать от прямой работы. Я уж не говорю, что в последних двух версиях (Lion и Mountain Lion) MacOS X даже перестала требовать от пользователя лишних телодвижений для сохранения документов: всё сохраняется автоматически, причем в памяти системы хранится множество версий: возвращайся к любой, если понадобится.
Одним словом, друзья хорошие, обратно на «Форточки» меня не ждите. Каюсь, мое раздражение от тоталитарного стиля Apple в последнее время достигло критической точки, и я даже грешным делом подумал: а не взять ли мне на смену древнему «Макбуку» какой-нибудь Dell Precision M4800? Теперь же, после волшебного перенесения в пространстве-времени на «родной Литейный проспект», глупые мысли как дождём смыло. Даст бог, починят моего 17-дюймового старичка, и он ещё послужит. А не починят — только новый Macbook, и ничего иного.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги