Цифровой журнал «Компьютерра» № 193

Up-C Corporation: выручалочка в конфликте между деньгам и властью Сергей Голубицкий

Опубликовано 30 сентября 2013

12 сентября Twitter Inc. заполнила так называемую Форму S-1 и зарегистрировала её в SEC, Комиссии по ценным бумагам и биржам. Процедура предусматривает возможность предоставления статуса временной конфиденциальности информации, чем «Твиттер» не преминул воспользоваться. Соответственно, всё, что мы знаем две недели спустя о подлинных намерениях компании, заключено в 140 знаков её единственного твита на эту тему — бессмысленного и конфузно-игривого («Twitter — младшая сестра-дурнушка »).

Руководство «Твиттера» можно понять: отказ от частного статуса — штука, чреватая множеством неприятностей и непредвиденных катастроф. И дело не только в неудачном выборе времени для выхода на биржу и капризной конъюнктуре рынка, которая может в одночасье отвернуть потенциальных инвесторов от первичного предложения, но и в гораздо более важных вещах — таких как распределение контроля в создаваемой публичной корпорации.

Обычно во внимание мейнстримной прессы попадают лишь финансовые аспекты IPO: все считают, сколько денег заработал Марк Цукерберг, но мало кто задумывается над ценой вопроса. Ценой, которая измеряется властью и контролем, а не деньгами. В еще большей степени мейнстримная пресса стесняется говорить о взаимосвязи финансового и властного аспектов в IPO, и мне кажется, что я знаю причину её скромности.

Дело в том, что в Соединённых Штатах созданы почти уникальные условия для выхода на биржу частного бизнеса, которые позволяют убить сразу двух зайцев — повысить на порядок капитализацию и при этом полностью сохранить контроль над предприятием в руках инсайдеров (демиургов компании). В этом контексте мне лично на месте читателей было бы гораздо интереснее узнать не о количестве эфемерных миллиардов долларов, встроенных в переменчивую и капризную капитализацию акций Facebook, а о механизмах, позволивших Марку Цукербергу сохранить тотальный контроль над своей компанией.

Сегодня в первом приближении я попытаюсь заполнить информационную лакуну на примере другого гиганта ИТ-бизнеса, топчущегося на пороге фондового рынка — китайского онлайн-агломерата Alibaba Group.

Alibaba Group Holding Ltd. — детище предпринимателя Ма Юня, известного больше как Джек Ма. Концерн выполняет сегодня ключевую роль в китайском онлайн-бизнесе, предоставляя площадки как для С2С-, так и для В2В-сделок. Крупнейший в мире рынок для проведения прямых операций малого бизнеса Alibaba.com, крупнейший в Китае торговый онлайн-портал Taobao, аукцион В2С и С2С (а-ля eBay) Tmall.com, поисковая система eTao, платёжная система Alipay (а-ля PayPal), облачный сервис Aliyun — всё это хозяйство приносит Джеку Ма и его товарищам около $4,1 млрд чистой прибыли. Оборот Alibaba Group в 2012 году составил $170 млрд, что превышает eBay и Amazon, вместе взятые (это к слову о реальном месте Китая не только в современном мировом производстве, но и в торговле).

Разумеется, Джек Ма не является единственным собственником Alibaba Group. Кроме него, у концерна есть «внутренний круг» — 28 инсайдеров, с которыми Ма повязан, судя по всему, не только финансовыми обязательствами. Есть и «инвесторы со стороны»: 35% Alibaba Group принадлежат японской Softbank Corp., ещё 24% — Yahoo! (раньше было 43). В совокупности «чужаки» контролируют 59% акций частной Alibaba Group, однако при этом занимают только два места из четырех в правлении компании. Остальные два принадлежат «внутреннему кругу».

В июле 2011 года конфликт с иностранными партнёрами уладили, однако урок был усвоен, и с тех пор японско-американские товарищи воздерживаются от лишнего вмешательства в дела Alibaba Group, которую Джек Ма и его 28 китайских комиссаров воспринимают не иначе как собственное детище.

Подробностями корпоративных дрязг Alibaba Group я поделюсь с читателями в «Бизнес-журнале», а сейчас сосредоточимся на усилиях, которые в последнее время Джек Ма предпринимает на ниве IPO. Изначально планировалось вывести Alibaba Group на Гонконгскую биржу (в Гонконге находится международная штаб-квартира концерна), однако руководство торговой площадки отказало Джеку Ма в его «святом» праве — контролировать публичную компанию. Понятно, почему: по китайским законам (и по законам, надо полагать, здравого смысла) контроль над бизнесом осуществляет тот, у кого больше всего акций! У Джека Ма всего 10 процентов — о каком контроле может идти речь?

Первый вариант хорошо всем известен: это эмиссия двух классов акций (Dual-Class Structure): одни — с правом голоса, другие — без такового (либо с сильно усеченными правами). Class A и Class B. Хрестоматийный пример — Марк Цукерберг. У него 29,8% акций Class A (тех самых, что торгуются на Nasdaq под символом FB) и всего лишь около 20% акций второго типа, которые, однако, предоставляют ему абсолютный контроль над правлением компании (и, соответственно, над тактикой и стратегией всего бизнеса)!

Dual-Class Structure придумал, разумеется, не Марк Цукерберг. До 2004 года это была довольно маргинальная схема, использовавшаяся в основном семейными предприятиями, выходящими на биржу (например, The New York Times — NYT на NYSE). Однако рейдерские пираньи вроде Карла Икана, переквалифицировавшегося в «инвестора-активиста» и скупавшего контрольные пакеты публичных компаний, чтобы проводить своих людей в правление и изменять тактику и стратегию бизнеса ради извлечения сиюминутной прибыли, научили ИТ-тусовку уму-разуму.

Но случай с Alibaba Group — особый. В компании Джека Ма уже поселилась толстая Пятая колонна (японско-американская), поэтому схема Dual-Class Structure не сработает: сложно представить себе эмиссию на американском фондовом рынке дополнительного класса акций с усиленным весом голосов, в которой бы не отразились прямо пропорционально интересы, скажем, Yahoo! (у которой почти в два с половиной раза больше акций в частной Alibaba Group, чем у Джека Ма).

Джек Ма, впрочем, не унывает: Америка — замечательная страна, заботливо привлекающая на свой финансовый рынок даже самых властолюбивых собственников. Наиболее подходящей для случая Alibaba Group смотрится так называемая схема Up-C Corporation, больше известная как «зонтичное партнёрство» (umbrella partnership). Смысл схемы в следующем: частная компания создает нового партнёра, которому предоставляет скромное место в своём правлении, а затем выводит его на биржу!

Но и это еще не всё! Через Up-C Corporation Джек Ма не только сможет лишить права голоса потенциальных инвесторов в компанию на американском фондовом рынке, но и окончательно задвинет уже сложившуюся «Пятую колонну»: после того как будет создан новый партнёр и ему предоставят место в правлении головной Alibaba Group, у Yahoo! и Softbank Corp. окажется в том же правлении не два места из четырех, а два из пяти! А это, как вы понимаете, уже «две большие разницы»!

Все вопросы о морально-этических аспектах представленных схем, равно как и потенциальное отторжение американским фондовым рынком гипотетической конструкции выхода Alibaba Group на биржу через Up-C, мы оставляем за кадром сегодняшнего обсуждения, дабы не лишать читателя эстетического удовольствия от непосредственного созерцания красивых гешефтов :-).

К оглавлению

UNIDO повысила оценку промышленной эффективности России. Фундамент для развития хайтека заложен? Михаил Ваннах

Опубликовано 30 сентября 2013

Граждане нашей страны могли уже привыкнуть к довольно незавидным местам, отводимым Российской Федерации в международных рейтингах. Ну, скажем, в последнем подготовленном известной швейцарской неправительственной организацией World Economic Forum (Всемирный экономический форум) отчёте о глобальной конкурентоспособности стран The Global Competitiveness Report 2012–2013 Россия удостоилась лишь 67-го места, аккурат вслед за Исламской Республикой Иран. Но вот представленный во второй половине сентября доклад Организации Объединенных Наций по промышленному развитию (ЮНИДО) о сравнительной промышленной эффективности национальных экономик The Industrial Competitiveness of Nations заставляет совсем по-другому взглянуть на наше место в мировом народном хозяйстве и на происходящие у нас самих процессы.

Для начала отметим, что слово industry в экономическом английском имеет не совсем то, что обычно понимается под «индустрией» у нас: там это совокупность отраслей, занимающихся производством средств производства и предметов потребления, а также добычей природных богатств и их дальнейшей обработкой… Обращаясь к официальной страничке ЮНИДО, мы видим, что эта организация акцентируется на способности стран «производить конкурентоспособную экспортную продукцию, отвечающую международным стандартам». То есть промышленность — это то, что, не являясь сельским хозяйством, производит все товары, которые можно продать.

Для сравнения таких гигантских систем, как национальные экономики, нужен некий обобщающий показатель. И аналитики ЮНИДО предложили для этой цели индекс Competitive Industrial Performance (CIP) — сравнительной промышленной эффективности. Состоит он из восьми подиндексов, сгруппированных по трём группам. Первая группа, исчисляемая в долларах США, оценивает способность страны производить и экспортировать промышленную продукцию, и состоит из подиндексов добавленной стоимости на душу населения (Manufacturing Value Added per capita, MVApc) и промышленного экспорта на душу населения (Manufactured Exports per Capita, MXpc). Вторая группа, процентная, формируется из составных показателей промышленной интенсивности и качества экспорта. Первый усредняет подиндексы доли средне- и высокотехнологической продукции в общем объёме промышленной добавленной стоимости (MHVAsh) и доли промышленной добавленной стоимости в ВВП страны (MVAsh). То есть чем он выше, тем большую долю хайтека производит страна. Ну а чем больше второй — тем более индустриальной она является. Показатель качества экспорта формируется из доли высокотехнологического экспорта в общем промышленном экспорте (MHXsh) и доли промышленного экспорта в общем экспорте страны (MXsh). Ну а подиндексы третьей группы, тоже процентной, показывают, какую долю мировой промышленной добавленной стоимости создаёт страна (ImWMVA) и какова её доля во всемирной торговле промышленной продукцией (ImWMT). Простите за долгое перечисление, но без него не обойтись…

И не только мы долго и нудно перечисляли субиндексы. Аналитики ЮНИДО долго сводили данные о промышленном производстве и промышленном экспорте за 2010 год; именно они и представлены в данном отчёте. Так вот, исчисленный по методике ЮНИДО индекс сравнительной промышленной эффективности (CIP) нашей страны имеет значение 0,0976. Это ставит Российскую Федерацию на 36-е место в мире. На 31 позицию выше, чем отвёл ей Всемирный экономический форум. Ниже приведены интегральные оценки и субиндексы России и стран-соседок в рейтинге. Посмотрим на них внимательнее. Что же они нам говорят? Благо что к России присоседились сразу три страны BRICS — Бразилия, Индия и Южная Африка.

Так вот, наша обрабатывающая промышленность, manufacturing, индустрия в старом советском смысле слова, производит добавленную стоимость в размере $504 на душу россиянина (бразильцы – $622, южноафриканцы — $567, а индийцы — только $120). Экспортируем мы товаров на сумму в $1 029 на душу населения (ЮАР — $991, Бразилия — $668, Индия — $154). Доля промышленной добавленной стоимости в валовом внутреннем продукте России страны (MVAsh) — 17%. Шестая часть от ВВП создаётся обрабатывающей промышленностью… Много это или мало? Сравниваем с соседями по табличке. У бразильцев — 13,5%, у южноафриканцев — почти 15%, у индийцев — чуть больше 15%... Меньше, чем у нас! А вот у Китая — 32,5%. Получается, он вдвое более индустриален, чем мы. Но смотрим ещё на одну страну — на Соединённые Штаты, вступающие на путь реиндустриализации. Так у них добавленная стоимость, созданная национальной обрабатывающей промышленностью, составляет 14,9% от ВВП. Получается, Америка менее индустриальна, чем не только мы, но даже и индийцы с южноафриканцами, и обгоняет лишь бразильцев с их карнавалами и самбой? А вот предшественники США по доминированию в капиталистической мир-экономике — Британия и Голландия. Так у них MVAsh вообще 11,4% и 12,5% соответственно. Так что не самое высокое значение этого субиндекса — не страшно…

Но теперь — о грустном. Посмотрим на то, какую долю мировой промышленной добавленной стоимости (ImWMVA) создаёт наша страна и какова её доля во всемирной торговле промышленной продукцией (ImWMT). Один процент и 1,3% соответственно… Притом что население России — около двух процентов мирового. И почему это так? Об этом говорит подиндекс доли средне- и высокотехнологической продукции в общем объёме промышленной добавленной стоимости (MHVAsh). У нас он очень низок — 23,1%. Из «соседей» ниже только у ЮАР, 21%... Бразилия — 35%, Индия — 37%. У Китая — 40,7%, у США — 51,5%. Доля высокотехнологического экспорта в общем промышленном экспорте (MHXsh) тоже мала — 24,4%, против 28% у Индии, 36% у Бразилии и 45% у ЮАР. А из лидеров — 60% у китайцев, 65% у американцев и целых три четверти у Республики Корея.

Попытаемся понять, о чём говорят эти цифры. Прежде всего попробуем оценить их в динамике. По изменению того места, которое занимала наша страна раньше и которое занимает теперь. И динамика эта — позитивная. «Отчёт ЮНИДО за 2002–2003 годы» отводил нашей стране по состоянию на 1998-й 44-е место в мире. Потом, согласно «Отчёту за 2011 год», было падение. До 57-го места в 2005-м и 66-го — в 2009-м. А теперь — подъём. До 36-го места. Сравним его с бывшими Остзейскими губерниями, а потом Прибалтийскими республиками, где постсоветские реформы идут — как известно каждому либералу — много лучше, чем у нас, грешных. Так Литва — на 47-м месте, Эстония с её киберправительством — на 52-м, а Латвия — на 68-м. Изобильный углеводородами Казахстан (об успехах которого рассказывают серьёзные обозреватели на деловом канале) — 70-й. Так же изобильные нефтью Иран (обгонявший Россию в рейтинге ВЭФ) — на 55-м месте, Венесуэла — на 51-м. Вьетнам с его дешёвой и прилежной рабочей силой (мировые фотопроизводители делают там объективы для зеркалок) идёт 54-м.

Ну ладно, это бывший СССР, братья по соцлагерю и третий мир… А что англосаксонская Новая Зеландия? Что ж, у этой страны овец и хоббитов 48-я строчка. Она уступает России по доле хайтека в производстве и экспорте. MHVAsh у неё 13,9% против наших 23,1%, а MHXsh — 21,3% по сравнению с российскими 24,4%. Причём обратим внимание: доля субъективизма в рейтинге ЮНИДО очень мала. Он оперирует деньгами и процентами, полученными от деления денег на деньги. Всё честно! И главный вывод, который мы можем сделать, — это то, что Россия сегодня (точнее — в 2010 году) несравненно лучше интегрирована в мировую экономику. И выглядит она в рейтинге ЮНИДО не хуже своих соседей по БРИКС: взгляните на показатели, приведённые выше. И экономика России более сбалансирована, чем у большинства стран. Она имеет солидную горнодобывающую отрасль — в отличие от заводской и высокотехнологической КНР. Она имеет всё же сектор хайтека — процентно больший, чем в Новой Зеландии (вспомним тут об интенсивно развившейся в стране индустрии экспортного софта). Аналитики ЮНИДО уделили промышленности Российской Федерации даже отдельную диаграмму.

Как легко увидеть на этой диаграмме, Россия заплатила за лучшую интеграцию в мировую экономику (обратите внимание на рост доли экспорта) падением доли высоких и средних технологий в общем производстве обрабатывающей промышленности, уменьшившихся с 40 до 23%… Трудно сказать, могло ли быть иначе, но это — состоявшийся факт. И после 2010 года имели место вполне позитивные тенденции: вот как оценивают экспорт товаров и услуг из нашей страны.

На этом факты заканчиваются. (Желающие, пройдя по ссылкам, найдут массу интересного, что в материал не вошло. Особенно это касается наших читателей из Белоруссии и с Украины.) Дальше — субъективная оценка автора.

Цифры ЮНИДО показывают, что Российская Федерация полноценно вошла в мировую экономику, от которой была изолирована десятилетия, но как страна с горнодобывающей и низкотехнологичной продукцией. Тем не менее в России сохраняется и унаследованный от СССР хайтек, преимущественно оборонный; имеется и хайтек новый — вроде ИТ-индустрии и экспорта программного обеспечения. И единственно возможное направление развития — внедрение в реальный, производственный бизнес тех технологических новинок, о которых изо дня в день пишет «Компьютерра». Только повышая производительность труда, автоматизируя производства, экономя энергию, можно увеличить долю высокотехнологичной продукции. А поскольку она дорогая — это может повысить и стоимость промышленной продукции, приходящейся на душу россиянина…

Но всё это, с одной стороны, общепонятно, а с другой — относится к сфере возможного… Реальность же — то, что, по мнению международных экспертов, достаточно прочный, исчисленный в деньгах фундамент для этого у нас есть!

К оглавлению

Что нужно сделать, чтобы стать высокоцитируемым учёным Дмитрий Вибе

Опубликовано 30 сентября 2013

Каждому учёному хочется написать работу, которая войдёт в историю. Понятно, что самый прямой путь к этому результату проходит через совершение какого-то открытия. Но, скажем, в астрономии все открытия, которые можно было сделать при помощи простого телескопа, сделаны столетия назад. Теперь для рывка в незнаемое требуются весьма дорогостоящие телескопы, доступ к которым есть далеко не у всех. Так что «безлошадным» остаётся искать успеха в теоретических изысканиях или в обработке прежних наблюдений. Конечно, тут меньше шансов получить известность у широкой публики, но и благодарность коллег за важный результат тоже дорогого стоит. Тем более теперь, когда ширится и крепнет стремление спонсирующих агентств достичь гармонии между оплатой труда и наукометрическими показателями.

В распоряжении астрономов есть мощнейший библиографический инструмент — система ADS, позволяющая искать статьи на астрономические и околоастрономические темы по ключевым словам, фамилиям авторов, названию журнала, году публикации, упоминаемым объектам и по другим критериям и их сочетаниям. В частности, можно попросить систему выдать список всех включенных в неё публикаций, отсортировав их по количеству цитирований. В научных статьях принято упоминать статьи других авторов, результаты которых были прямо использованы в данном исследовании или по крайней мере оказались полезными для него. Поэтому количество цитирований статьи отражает, насколько она оказалась нужной, востребованной и, соответственно, известной в профессиональном сообществе. И оказывается, что не только у первопроходцев-наблюдателей есть немалые шансы добиться славы в своём кругу.

Самая цитируемая астрономическая статья (по версии ADS) — это работа Дэвида Шлегеля с соавторами, в которой представлена карта неба в дальнем инфракрасном диапазоне, построенная по совокупности имеющихся наблюдений. Инфракрасная астрономия в последние годы испытывает подъём, поэтому неудивительна заинтересованность научного сообщества в карте, по сути, паразитной засветки, но такого результата я не ожидал. Статья Шлегеля и его коллег процитирована более 8 200 раз, хотя опубликована она всего 15 лет назад.

Самая цитируемая теоретическая работа принадлежит перу наших соотечественников. Это знаменитая статья Н. И. Шакуры и Р. А. Сюняева о наблюдательных проявлениях чёрных дыр в двойных системах, о которой я уже писал. В списке самых упоминаемых рецензированных статей по версии ADS она стоит шестой, собрав за 40 лет больше 6 100 цитирований.

Как же может теоретическая работа, да ещё, казалось бы, довольно узконаправленная, лишь немногим уступать «нобелевским» статьям Перлмуттера и Риза? Рецепт очень прост. Хотите, чтобы ваша статья стала научным хитом? Предложите в ней простой способ решения сложной проблемы. Шакура и Сюняев выработали простой рецепт, позволяющий получить общее представление о структуре аккреционного диска, не вдаваясь в детали физики, которая определяет эту структуру. И хотя этот рецепт впоследствии неоднократно критиковали за чрезмерную упрощённость, именно благодаря этой упрощённости он пользуется колоссальной популярностью у всех людей, изучающих аккреционные диски, причём не только, а может быть, и не столько у чёрных дыр. Мы, например, активно используем «диск Шакуры — Сюняева», моделируя протопланетные диски, тогда как другие применяют его при исследовании галактических дисков. Как сказал один мой коллега, модель Шакуры — Сюняева, может быть, не слишком корректна, зато люди сразу понимают, что ты имеешь в виду. А навороченную физическую модель сначала замучаешься делать, потом замучаешься объяснять другим, что она собой представляет, и не факт, что в итоге она получится более адекватной.

Идём по списку дальше вниз. Статья Андерса и Гревессе 1989 года о содержании элементов на Солнце упомянута 5 600 раз — вполне объяснимо. Карделли с соавторами предложил универсальный параметр R_V, характеризующий межзвёздное поглощение света; 1989 год, почти 5 000 ссылок: понятно, не каждый день вводишь в астрономию новую величину. Алан Гут, 4 400 ссылок, инфляционная Вселенная: понятно, новые модели Вселенной тоже появляются не часто. Но вот следом опять идёт техническая работа — описание профиля Наварро — Френка — Уайта, простой формулы, позволяющей рассчитать равновесное распределение ещё одного популярного предмета исследований — сгустков тёмной материи. И в этом случае можно, вообще говоря, сделать собственную модель с разными «рюшечками» и «кружавчиками», но кто будет её цитировать, если никто, кроме вас, не может ею пользоваться? Нет, дайте людям простую формулу, такую, чтобы её могли применять и те, у кого своей модели нет, и люди к вам потянутся! Какой моделью ты пользуешься? Своей. Хм, и чем же она хороша? А ты чьей моделью пользуешься? Наварро — Френка — Уайта. И всем всё понятно.

Предельный случай простой формулы — степенной закон, a = x^b. В первой двадцатке астрономических статей заслуженное видное место занимает работа Эдвина Солпитера о распределении звёзд по массам, в которой он предложил описывать относительное количество звёзд разных масс степенным законом: количество звёзд в единичном интервале масс вблизи массы M пропорционально M^-2,35. Эта работа также является примером того, как простая формула, подобно утёсу, уже больше полувека спокойно стоит под шквалом уточнений и исправлений, успешно конкурируя с последующими, более точными, но и, увы, более сложными формулами. Правда, количество ссылок на работу Солпитера не слишком велико, всего чуть более 4 100, и это за 58 лет. Но тут, вероятно, начинает играть роль эффект возведения в канон: функция Солпитера стала настолько классической, что на оригинальную работу перестают ссылаться, как никто не ссылается, например, на ньютоновские «Начала». Справедливости ради отмечу, что более сложные формулировки распределения звёзд по массам, Кроупы и Миллера — Скало, тоже попали в первые две сотни востребованных статей (из почти миллиона, содержащегося в базе данных ADS).

Эффект перехода в классику определённо повлиял на цитируемость статьи Мартена Шмидта, того самого, кстати, что первым определил расстояние до квазара. Для астрономического сообщества более важным стал другой его результат: он вывел степенную зависимость скорости звездообразования от плотности межзвёздного газа. Она вошла в астрономию под названием закона Шмидта, но вот ссылок на статью всего чуть больше тысячи.

Огромную роль в развитии исследований закона Шмидта сыграли работы Роберта Кенникатта, поэтому в астрономическом сообществе этот закон называют теперь законом Кенникатта — Шмидта. Так вот, две основные статьи Р. Кенникатта о законе Шмидта совокупно собрали больше 4 800 ссылок. Почему? Потому что и Кенникатт сохранил степенную формулировку закона.

Неплохой результат — почти 2 000 цитирований — показывает функция Шехтера, предложенная Полом Шехтером для описания распределения галактик по светимостям. Она не чисто степенная; Шехтер добавил к ней ещё экспоненту. Но в целом и здесь мы имеем привлекательную простоту.

Степенной закон обеспечил успех важной для меня работы Мэтиса, Рампла и Нордсика. Они доказали, что свойства поглощения света в солнечной окрестности можно объяснить, предположив, что межзвёздная пыль состоит из смеси графитовых и силикатных частиц, распределение которых по размерам описывается степенным законом a^-3,5 (a — размер пылинки). Эта формула известна теперь как распределение MRN, и она также успешно противостоит времени, потому что пользоваться ею удобнее, чем последующими уточнёнными вариантами.

Я не хочу сказать, что единственный способ попасть в историю, не имея доступа к телескопам, состоит в том, чтобы придумать простую формулу. В списке Топ-200 самых цитируемых статей есть и описания полезных программ (DAOPHOT, SExtractor, Cloudy), и таблицы с рассчитанными параметрами звёздных атмосфер и оптическими свойствами космических пылинок. Кроме того, «простота» знаменитых формул, конечно, кажущаяся. За каждым степенным законом стоит не столько озарение, сколько тяжёлый педантичный труд его автора или авторов.

К оглавлению

Мокрое место на Солнце Дмитрий Вибе

Опубликовано 06 октября 2013

Антону Павловичу Чехову принадлежат как минимум два научно-технических предвидения. В рассказе «Жалобная книга» он дал практически исчерпывающее описание интернета. В рассказе «Письмо к учёному соседу» он предсказал, что в солнечных пятнах должна содержаться вода. Напомню конкретный текст: «Из какого мокрого тела сделаны эти самые пятны, если они не сгорают?» Гениальная догадка писателя значительно опередила время, и потому он вынужден был выразить её в сатирической форме, да ещё и вложить в уста отставного урядника Василия Семи-Булатова, старательно замаскировав неадекватными изречениями. Но мы, далёкие потомки, вооружившись современными познаниями, легко отделяем зёрна от плевел и подтверждаем: да, Антон Павлович был прав, в солнечных пятнах действительно есть вода. Единственное, в чём он слегка напутал, так это в расположении причины и следствия. Не потому пятна холодные (не сгорают), что они мокрые (содержат воду), а наоборот.

Вообще, звезда кажется не слишком подходящим местом для молекул. Ведь звезда — это раскалённый газ, плазма, термоядерные, но никак не химические реакции. Тем не менее о том, что не на всей поверхности Солнца, но в солнечных пятнах могут содержаться молекулы, Норман Локьер размышлял ещё в 1878 году в книге «Studies in spectrum analysis». К тому времени спектры светлой поверхности Солнца и солнечных пятен наблюдались уже систематически. И в некоторых случаях в солнечных пятнах действительно были видны не линии, а полосы поглощения, указывающие на наличие не только отдельных атомов, но и их соединений. Дело в том, что молекула, в отличие от атома, может вращаться и совершать колебательные движения. Там, где атом даёт одну спектральную линию, молекула способна породить множество близко расположенных линий, точное положение которых зависит от того, насколько быстро молекула вращается или колеблется. Вместо одной атомарной линии возникает частокол близких линий, сливающихся в единую молекулярную полосу.

Полосы в спектрах солнечного диска и пятен наблюдались ещё до публикации книги Локьера, но только в начале XX века Альфреду Фаулеру впервые удалось связать полосы в спектрах солнечных пятен с конкретным веществом — гидридом магния. Позже солнечные молекулы обнаружились и вне пятен. Одна из основополагающих работ в области звёздной химии была опубликована в 1934 году Генри Расселом. Он проанализировал «прочность» молекул и выяснил, что даже при температуре солнечной поверхности некоторые атомы способны объединяться в устойчивые пары. Сейчас на Солнце с той или иной степенью достоверности обнаружено уже около двух десятков молекул, главным образом гидридов и оксидов, что, в общем, неудивительно: водород и кислород — наиболее обильные химически активные атомы в солнечной атмосфере. Есть там ещё и гелий, но от него химической активности ждать, конечно, не приходится. Хотя… ладно, как-нибудь в другой раз.

Конечно, при температуре под 6 000 К выживают только двухатомные молекулы. Но в солнечных пятнах холоднее, около 4 000 К, поэтому в них можно ожидать наличия и более сложных компонентов, хотя бы трёхатомных, — например, воды. Хотя есть и другие соединения из трёх атомов, способные сохраняться в подобных условиях (например, углекислый газ или HCN), особенный интерес наблюдателей всегда привлекала именно вода, потому что в пятнах её, как показывают термодинамические расчёты, должно быть особенно много (Семи-Булатов зря иронизировал). Но много — это ещё не всё.

Я уже упомянул достоверность обнаружения. Что означает обнаружить молекулу? Это означает, что вы находите в спектре принадлежащие ей полосы. Именно полосы, а не одну полосу, потому что полос у каждой молекулы много. Далее, разных молекул тоже много, и их полосы накладываются друг на друга. Чтобы разобраться в этом хитросплетении, нужно, во-первых, получить спектр очень высокого качества, во-вторых, узнать расположение не только полос, но и отдельных линий для каждой молекулы.

Разобраться в структуре спектра молекулы можно двумя способами — рассчитать его теоретически или измерить в лаборатории. Сделать и то и другое с точностью, достаточной для анализа звёздных спектров, весьма сложно. Представьте себе, например, что вам нужно измерить спектр водяного пара, нагретого до 3 000 градусов. Это настолько сложно, что на самом деле спектроскописты часто предпочитают не солнечные спектры поверять экспериментальными данными, а наоборот, использовать Солнце в качестве бесплатной высокотемпературной лаборатории.

Вода в наблюдательном отношении особенно неудобна. Во-первых, несмотря на, казалось бы, простое строение молекулы, спектр у неё очень сложный, предъявляющий к качеству наблюдений и измерений особые требования. Во-вторых, воды действительно много! Причём не только на Солнце (или в других космических объектах), но и на Земле. Поэтому попытки найти признаки наличия внеземной воды часто сопряжены со значительными усилиями по их отделению от признаков наличия воды в земной атмосфере. К счастью, у горячей солнечной воды есть линии, которым не препятствует холодная земная вода, но для их наблюдения нужно уходить в инфракрасный диапазон. Поэтому, хотя сообщения об отождествлении линий воды в спектрах солнечных пятен появлялись ещё в конце 1960-х годов, уверенно говорить о том, что солнечные пятна действительно содержат воду, стали только в самом конце XX века.

Согласитесь, что факт наличия воды на Солнце и сам по себе весьма забавен. Но поиск воды и других солнечных молекул, конечно, вызван не только спортивным интересом. Из-за более сложной структуры молекулы сильнее атомов чувствуют влияние окружения; соответственно, их линии несут в себе больше информации о том, что происходит на Солнце. Например, по наблюдениям линий оксида углерода (CO) можно определять параметры конвекции, поскольку условия формирования и разрушения этой молекулы сильно зависят от температуры.

Та же молекула CO оказалась индикатором содержания кислорода, углерода и их изотопов: немаловажное достоинство с учётом так называемого «кислородного кризиса», несколько лет назад поразившего астрономию. Тогда выяснилось, что содержание кислорода на Солнце, определённое по спектру, значительно уступает содержанию, определённому методами гелиосейсмологии. Вскоре добавилось ещё одно противоречие — между содержанием тяжёлых изотопов кислорода на Солнце, на Земле и в солнечном ветре (последнее было определено при помощи космического аппарата «Genesis»).

Согласитесь, это несколько некомфортно — признать, что мы не в состоянии у себя дома, в Солнечной системе, разобраться в содержании химического элемента, занимающего третье место по распространённости во Вселенной. В недавней статье Томас Айрес и его коллеги предположили, что если не устранить все противоречия, то хотя бы нивелировать их можно, используя наблюдения солнечного оксида углерода. В этом случае удаётся согласовать по крайней мере относительное содержание изотопов кислорода на Солнце и в солнечном ветре. Да и общее содержание кислорода в этом случае приближается к значению, которое (цитируя статью) «гелиосейсмологи могли бы проглотить, не морщась».

Не так давно появилась также статья о том, например, каким важным с точки зрения исследования солнечных пятен может оказаться молекулярный водород, который в силу высокого содержания играет уже роль не пассивного свидетеля, но активного участника эволюции пятна, влияя на происходящие в нём процессы. А эти процессы, между прочим, иногда приводят к солнечным вспышкам, которыми мы все так теперь озаботились.

Тем не менее в последнее время интерес к солнечным молекулам как-то поугас. Работ выходит немного, и цитируются они не слишком активно. Что делать, интересы теоретиков и наблюдателей сосредотачиваются в других областях, в соответствии с градацией (18+), введённой солнечным физиком Джереми Дрейком. Прямо хоть бери дело гелиохимии в свои руки. Даром, что ли, существование воды в солнечных пятнах было предсказано именно в России?

К оглавлению

Голубятня: Брейгельские живаги — хроника затянувшейся кинокатастрофы Сергей Голубицкий

Опубликовано 06 октября 2013

Сегодня мы поразмышляем над всеми экранизациями романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго»: фильмом Дэвида Лина 1965 года, фильмом Джакомо Кампиотти 2002-го и телевизионным 11-серийным фильмом Александра Прошкина 2005-го. Я сознательно просмотрел все эти кинематографические эпосы один за другим на протяжении двух недель, чтобы сохранить свежесть впечатлений и сравнить их с романом. Выводы получились очень любопытные, поэтому с удовольствием поделюсь ими с читателями.

Начнем с романа. Мне посчастливилось не читать «Доктора Живаго» в молодости. С профессиональным филологом подобная нелепость может случиться только в одном случае: отказ от чтения должен быть сознательным и целенаправленным. Как раз мой случай. Я роман не читал, потому что испытывал от него неодолимое отторжение. По множеству причин, начиная с невосприимчивости поэзии Пастернака и неприязни к его личным качествам и заканчивая всей совокупностью нелепостей, которые привели к присуждению писателю Нобелевской премии по литературе. Формально премию вручили не за роман, а за поэтическое творчество, однако политическая конъюнктура в этом решении сквозит из каждой щели.Джули «Сейчас-плюнет-в-лицо» Кристи как Лара Антипова.

Кайра Найтли как Лара Антипова.

Книгу я прочел только после того, как просмотрел российскую экранизацию. И с величайшим успокоением души констатировал, что в интуитивном отказе от «Доктора Живаго» в годы университетской юности было божественное провидение: тогда бы я лишь утвердился в своем отрицании. Не потому, что книга плохая (боже упаси!), а потому что я бы совершенно в ней ничего не понял. Вернее, понял бы не то, что хотел сказать Пастернак.

В университетские годы я бы, конечно, лихо препарировал структуру романа и разложил по косточкам его формально-содержательные аспекты, которые гарантированно меня не впечатлили, как они не впечатлили бы любого молодого человека и девушку, лишенных поэтического мировосприятия. А я таким именно и был: сухой треск Ratio и Формы, раздающийся поверх гражданского пафоса и политической риторики, — вот портрет СГ в 80-е годы!Чулпан Хаматова как Лара Антипова.

«Доктор Живаго» — это феноменальная книга по трём обстоятельствам (феноменальная, разумеется, не в бытовом, а в философском — даже уже хайдеггеровском — значении слова). Первое: я знаю только два примера в мировой литературе — роман «Петербург» Андрея Белого и проза Андрея Платонова, — в которых материализация художественной «ауры» происходит на уровне каждого слова. Однако если у Белого и Платонова эта материализация осязаема буквально, поскольку оба писателя доводят лексику и синтаксис своих произведений до абсолютной непрозрачности (вплоть до уровня перманентного словотворчества), в «Докторе Живаго» этот процесс запредельно мистический, поскольку совершенно непонятно, как Пастернак добивается этого эффекта. Египетский человек Омар Шариф как Юрий Живаго.

Кажется: банальное построение фразы с помощью совершенно банального набора стилистически нейтральных слов, ан нет — на выходе мы получаем картину, которая по уровню экспрессии и образности конкурирует с живописью, архитектурой, пейзажем. Даже более: иногда в тексте «Доктора Живаго» больше осязаемой жизни, чем в визуальных искусствах.Ханс Мэтисон как Юрий Живаго.

Второе обстоятельство, придающее роману Пастернака феноменальность, — это диссонанс между предельно эпической формой и равно предельной субъективностью художественного мира. Внешне «Доктор Живаго» — это колоссальное историческое полотно, растянутое во времени сквозь все революции и войны первой половины ХХ века. Внутренне — это кулуарная, даже интимная исповедь, секретный дневник одинокой личности. Вопреки многостраничным рассуждениям на социальные, политические, философские и этические темы, вопреки попыткам (неудавшимся) панорамного представления ключевых вех эпохи, вопреки сверхвысокой концентрации в романе хронотопа (художественного пространства и времени), мы всё равно получаем субъективную прозу, способную конкурировать с «Улиссом» Джойса и «В поисках утраченного времени» Пруста по степени агорофобии. В этой особенности «Доктора Живаго» — главное доказательство того, что подобный роман мог написать только поэт.Олег «Что-я-тут-делаю?» Меньшиков как Юрий Живаго.

Наконец, третий — на мой взгляд — самый главный! — признак феноменальности романа Пастернака: за малыми исключениями не имеющая аналогов эстетика «жизненного поражения». Именно это обстоятельство практически гарантировало мне отторжение романа в юности: я бы просто не понял меры отчаяния, а если бы понял, то ужаснулся и отпрянул бы в неприятии. «Доктор Живаго» — это агония жизни, растянутая на целую жизнь. Такое мог написать только человек на склоне лет. Написать для таких же, как он сам, — утомлённых и разочарованных в жизни — людей.

Эволюция врача Юрия Андреевича Живаго — это история крушения всех идеалов, всех жизненных ценностей, всех амбиций и всех эмоций. Это полнейшая деградация и вырождение не просто очень талантливого человека, а вообще — всякого человека! Если коротко — жизненная катастрофа.

Потому что ни один из ключевых аспектов «Доктора Живаго» не поддается визуализации. И вот вам рождение трагедии: снимать нельзя, а снимать надо! Требует общество, так сказать: «Доктор Живаго» же искусственно раскручен до уровня массового потребления (до Дэна Брауна и Паоло Коэльо; прости, Господи, за поминание этих ужасных имен в контексте высокого искусства!), поэтому нужно как-токакие-то«Интернациональная актриса» Джеральдин Чаплин как Тоня Громеко. роман под это массовое потребление адаптировать. Вот люди и берутся раз за разом, создавая чудовищно беспомощные и жалкие поделки. Когда лучше (как в случае с Кампиотти), когда хуже (Дэвид Лин), но все равно — убого, неадекватно, позорно и оттого постыдно.

Собственно говоря, читатели уже поняли, что я очень разочарован во всех трёх экранизациях романа, поэтому никаких обстоятельных кинорецензий писать не собираюсь. Позволю себе дать лишь краткие характеристики каждой кинопостановки, отмечая провальные и удачные их черты. На тот случай, если читатели пожелают получить собственное представление об этих экспериментах.Румынская актриса Александра Плэтэряну как Тоня Громеко.

Начну с самого кошмара — «Доктора Живаго» 1965 года. Это, кстати, и самая титулованная экранизация: фильм Дэвида Лина (известного по «Лоуренсу Аравийскому» и «Мосту через реку Кван») получил пять (!) премий «Оскар» и пять (!) премий «Золотого Глобуса». Одних этих номинаций достаточно, чтобы навеки преисполниться презрением к упомянутым институтам оценки кинематографических достижений, поскольку фильм Лина чудовищен во всех отношениях. Варвара Андреева как Тоня Громеко.

Мне как-тоПавел Антипов по версии 1965 года. даже обсуждать его неприятно: полный неадекват на уровне политагитки в отражении исторических событий (придурок-солдат сидит в феврале 1917 года на германском фронте Первой мировой войны и, закатывая глаза, стонет: «Ленин! Ленин едет в Россию!» — какой Ленин?! Кто знал Ленина в России в феврале 1917 года?!), полное непонимание русских реалий (вплоть до орфографических ошибок на транспарантах и бруклинских евреев, набранных на роли старших офицеров царской армии), полное непонимание того, о чём вообще писал Пастернак, что хотел сказать, что происходит с героями, каковы их мотивации, к чему они стремятся и т. д.

Всё это, конечно, можно было бы простить, сославшись на вольную адаптацию романа в фильме (то, что называется, «снято по отдаленным мотивам»), однако чего простить нельзя, так это дьявольского кастинга! Сделать столь дикую и неадекватную подборку актеров на все ключевые роли — это нужно постараться: египетский красавчик Омар Шариф (Юрий Живаго) на протяжении всего фильма хлопает ресницами, постоянно расплывается в дурашливой лыбе и всякий раз, как перестаёт понимать, что происходит в сюжете и чего от него хотят, убегает куда-то в лес — любоваться закатами и русскими березками (которые снимали в Финляндии и Испании).

Джеральдина Чаплин, «интернациональная актриса» и дочь знаменитого клоуна-садиста, превращает Тоню Громеко в дуру-куклу с застывшим оскалом зубов, призванным символизировать тупую покорность и космическую недалекость (ни того ни другого в персонаже невозможно выискать даже при самом злом умысле).

Кульминация кастинга, однако, это Джули Кристи — монстр, постоянно пребывающий в кадре с таким выражением лица, будто собирается в следующую секунду плюнуть в тебя (формулировка Анастасии Бондаренко). Лара Антипова (на мой взгляд — вообще ключевой персонаж «Доктора Живаго») в исполнении Джули Кристи — это беспросветно тупая, бесконечно неадекватная и беспробудно блудливая коза. Нужно было очень постараться, чтобы таким вот образом «прочитать» персонаж, который Борис Пастернак полагал символическим отображением России.Ужасы и величие СССР по версии 1965 года.

Вторая экранизация — от Джакомо Кампиотти (2002 год). На мой взгляд, она — лучшая из всех существующих, потому что обладает наиболее адекватным кастингом. Кайра Найтли (Лара Антипова) хоть и однообразна и тоже туповата (обстоятельство объясняется тем, что фильм Кампиотти — это чистый ремейк экранизации Лина, поэтому актеров на главные роли подбирали даже визуально похожими на прототипов из 60-х годов), однако же преисполнена жизни, страсти и сексуальности, без которых невозможно понять, отчего Юрий Живаго постоянно сбегает к ней от своей красивой жены. Ханс Мэтисон (Юрий Живаго) внешне опять же похож на Омара Шарифа, однако несопоставимо умнее своего египетского прототипа, а его глаза наполнены не идиотией и непониманием происходящего вокруг, а болью, любовью и страданием — гораздо более адекватное попадание в текст.Усадьба в Варыкино из фильма Дэвида Лина будет преследовать меня кошмаром до конца жизни.

Разумеется, в экранизации Кампиотти нет и культурологической катастрофы: русские крестьяне в фильме 2002 года больше похоже на молдаван или гуцулов (в овечьих папахах и кацавейках), а это явный прогресс по сравнению с оборванным сбродом марсиан, который мы наблюдали в экранизации Дэвида Лина. Нет и архитектурного апокалипсиса усадьбы в Варыкине, которая будет сниться мне до конца жизни: декорации в фильме Капиотти достойные, всё адекватно, всё соответствует своим эпохам. За это — отдельное спасибо!Типичный представитель русского офицерства по версии 1965 года.

Экранизация Александра Прошкина никаких бурных эмоций у меня не вызвала. Всё в нашем фильме очень посредственно, очень поверхностно, очень примитивно и прямолинейно. Очевидно, что историческое правдоподобие находится на высоте, недосягаемой для иностранных экранизаций (ещё бы иначе было — для русского-тоРусские крестьяне (ака молдаване/гуцулы) в фильме 2002 года. кино на русском материале!). Никакой «художественной ауры» в фильме нет и в помине, зато есть длинные вкрапления философских и политических монологов из книги (зачем это сделано — непонятно, потому что они совершенно неадекватны и — главное! — нерелевантны для основного замысла произведения).

В русском фильме есть даже вкрапления из поэзии (в иностранных экранизациях стихи Юрия Живаго искореняли как ведьм в эпоху инквизиции, что, впрочем, легко объяснить: любой перевод ещё сильнее углубил бы ощущение инопланетной неадекватности того, что творится на экране), однако герои очевидно тяготятся этой поэзией, стесняются её, читают со смирением, выдающим неприятную повинность.Выражение лиц у актеров, когда они вообще ничего не понимают в сюжете.

Олег Меньшиков опускается по жизни Юрия Живаго.

Самая ужасное в экранизации Александра Прошкина — это кастинг. Блещет лишь старая гвардия — Олег Янковский (Виктор Комаровский), Владимир Ильин (Александр Громеко), Андрей Краско (Маркел), Сергей Гармаш (Антипов-старший). Триумвират главных героев — провал полнейший. Причём я даже затрудняюсь выбрать большего неудачника — Олега Меньшикова (Юрий Живаго) или Чулпан Хаматову (Лара Антипова). Меньшиков с первой секунды 11-серийного фильма и до последней маячит в кадре с выражением величайшего удивления на лице («Что я здесь вообще делаю?!»). Он не понимает ни действия, ни сюжета, ни собственной роли, ни обстоятельств. Он ничему не сопереживает, искусственно смеется, фальшиво целует и обнимает, всем своим видом давая понять, что отбывает повинность (отрабатывает деньги), но никак не перевоплощается.

Меньшиков очень хороший актер, но Юрий Живаго — это совершенно не его роль, и нужно было отказываться от неё изначально.

Мое самое большое разочарование — это Чулпан Хаматова. Самое большое, потому что это самая любимая моя русская актриса. Причем — с большим отрывом от всех остальных. Трагедия случилась опять же на уровне кастинга: Лара Антипова — это не роль для Чулпан Хаматовой. Чулпан Хаматова — это всегда ураганный волевой импульс, это выдающийся артистизм, трагичность, сила характера, радость жизни, энергия и — самое главное! — ДОБРОДЕТЕЛЬНОСТЬ! Чулпан Хаматова излучает сама по себе бесконечную праведность и позитив и передает это качество всем своим героиням.

Ничего из перечисленного в образе Лары Антиповой нет. А есть тонкость интуиции, умение органически приспособиться к обстоятельствам, поверхностность восприятия и... феерическая сексуальность (ах как кстати тут Кайра Найтли!). Последняя черта — еще один сильнейший удар по кастингу Прошкина, потому что Чулпан Хаматова и сексуальность — вещи вообще несовместимые. Одна только мысль о том, что такое эфемерное, чистое, воздушное существо может заниматься развратом, кажется святотатством. Что прекрасно и продемонстрировала актриса в сцене с первой брачной ночью, которую она исполнила как изнасилование!

Такие вот у меня впечатления сложились от трех экранизаций. Думаю, опыт компаративистики способен доставить удовольствие сам по себе, поэтому смело могу рекомендовать читателям просмотреть все три экранизации для того, чтобы пережить, как и я, возмущение, негодование, осуждение, саркастическое осмеяние и — радость от немногочисленных, но очень удачных моментов (которые есть в избытке в фильмах Прошкина и Кампиотти). Экранизацию Дэвида Лина необходимо смотреть для пополнения кунсткамерного опыта.

К оглавлению

Волк и Чёрная Шапочка: нужно ли спасать Науку, и если нужно, то как? Василий Щепетнёв

Опубликовано 06 октября 2013

Найдя на дне реки Москвы глиняный кувшин, запечатанный таинственной печатью, пионер Костыльков размечтался. Вот сдаст он сегодня этот кувшин Куда Надо, а уже завтра в газетах появится заметка: «Пионер помог Науке».

Но любопытство одолело, захотелось посмотреть самому, что там внутри. Сломал он печать, расковырял пробку — и узнал, что внутри глиняного сосуда томился могущественный джинн Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, после внезапного освобождения от руки пионера принявший более привычное для московского уха имя Хоттабыч. Тут всё и началось. Увы, на следующий день в газетах ничего про пионера, внёсшего вклад в Науку, не написали.

Иногда я думаю, что было бы, придерживайся Волька Костыльков первоначального плана. То есть отнеси он кувшин Куда Надо, сдай под расписку, тогда оказался бы джинн в руках… Кто там в тридцать восьмом был главным в органах? Летом у власти ещё оставался Ежов Николай Иванович, хотя проницательные люди задним числом и замечали признаки скорого падения. Так это задним числом, а попади кувшин с джинном к «зоркоглазому и умному наркому»… О, тут роман на двадцать листов, с продолжением, продолжением продолжения и продолжением продолжения продолжения.

Но я сейчас не о наркоме в специфических рукавицах, а о науке.

С детства ощущаю к науке уважение. Она, наука, для меня была персонифицирована в соседе, жившем в следующем по улице доме, через невысокий заборчик-штакетник. По сельским меркам – ближе близкого. Он, академик ВАСХНИЛ, лауреат Сталинских и Ленинской премий, Герой Труда, и прочая, и прочая, выходил иногда на крыльцо или гулял по садику. На голове носил он чёрную шапочку, но не конфедератку, а ермолку, чем поражал сельских пацанов наповал. И звали его не так, как обычных соседей. Звали его Аведикт Лукьянович: для средней полосы России имя звучное, но непривычное. Говорил я с ним всего раз или два, если за разговор считать «Иди, мальчик, не мешай». Но всё-таки общение. Как водится в детстве, я был почти уверен, что тоже буду носить чёрную шапочку.

Почти — потому что мечтал и об оранжевом космонавтском шлеме с гордыми буквами «СССР», и о серой генеральской папахе. Или о чёрной, адмиральской. На дворе — середина шестидесятых; когда и мечтать, если не тогда? в космосе мы первые, осваиваем Арктику с Антарктикой, флот науки бороздит Мировой океан, а на дне морей океанологи обживают подводные дома. И ведь всё — благодаря Науке. Как бы и мне её, Науку, чем-нибудь обогатить? Решить, что ли, теорему Ферма? Или открыть способ ликвидации кариесных полостей путем особой диеты? Может быть, сгодятся и неопровержимые доказательства посещения Земли могущественными пришельцами с далёкой Бетельгейзе — теми, что вошли в русскую мифологию Змеями Горынычами, спящими на каменных тронах где-то в море-окияне: о двенадцати хоботах и с крылышками?

Увы, с годами энтузиазм мой поугас. Это бывает. Антон Павлович Чехов вон тоже в молодости горел желанием послужить науке, диссертацию написать. И тему выбрал весьма любопытную: «История полового авторитета». Но затем отвлёкся, и потому медицина потеряла, а литература обрела. Может, и к лучшему: мало ли в медицине магистров с докторами, всех всё равно не перелечишь. А литература, что литература? Известно что.

Ладно. Во всё ещё молодые, но уже студенческих годы прочитал я статью о том, как становятся академиками. Опубликована она была то ли в «Литературке», то ли в другом издании с налётом либерализма, потому картина в статье раскрывалась неожиданная: на пути к Чёрной Шапочке стоит волк-повытчик из тех, с кем довелось встретиться ещё Павлуше Чичикову. Стоит и не пускает. Процедура превращения учёного-исследователя в академики в статье выглядела до того унизительной, что, право, не вызывала иных эмоций, кроме отвращения. Возможно, статью писал человек, которому отказывали в Чёрной Шапочке многажды, возможно, статья была необъективной, но своё дело она сделала: по крайней мере одним соискателем на высокое звание стало меньше. Нет, я и потом был не прочь чем-нибудь одарить науку, но хотел уже сделать это нечувствительно, без упорного ползания по каменистым склонам. Не знает столбовой дороги, как же! Некоторые даже не сами идут по этой дороге, а их несут в паланкинах, по пути развлекая песнями и танцами. Но пусть их, некоторых, мы пойдём другим путём: найдем глиняный сосуд или увидим во сне подводные палаты Змея Горыныча о двенадцати хоботах. И тут же поделимся открытием.

Но глиняные сосуды не попадались, сны оставались туманными и неопределёнными, а кремнёвый наконечник времён палеолита как нашёлся, так и потерялся. Бывает.

Но нет-нет а и щемит ретивое, когда слышишь о копипастных докторах всяческих наук, о походе корчевателей на российские, румынские и прочие журналы, а тут ещё, как алмазный венец, — реформа РАН.

Корчеватели, то есть наукообразные статьи, написанные трикстерами, а то и программами-диссертантами, попадаются то в одном, то в другом вроде бы солидном журнале. Надо же, удивляются потом, явную чушь — а опубликовали. Куда рецензенты смотрят?

А туда и смотрят. Проделайте эксперимент: возьмите научные журналы по тому разделу науки, в котором вы если не кандидат, то специалист, но журналы полувековой давности. Увидите много интересного. Особенно в медицине, но и в других науках тоже. В частности, увидите то, что ряд статей — заведомая бессмыслица, ритуальное письменное действо, не несущее в себе ни крупицы новых знаний. И старых тоже. Тут, конечно, важно и определение термина «наука». Помните, как у Станислава Лема?

«Машина заурчала, и вскоре площадь перед домом Трурля заполнилась толпой ученых. Одни потирали лбы, писали что-точто-то в толстых книгах, другие хватали эти книги и драли в клочья, вдали виднелись пылающие костры, на которых поджаривались мученики науки, там и сям громыхало, возникали странные дымы грибообразной формы, вся толпа говорила одновременно, так что нельзя было понять ни слова, составлял время от времени меморандумы, воззвания и другие документы, а чуть поодаль сидели несколько одиноких старцев; они беспрерывно мелким бисерным почерком писали на клочках рваной бумаги.

— Ну, скажешь, плохо? — с гордостью воскликнул Трурль. — Признайся, вылитая наука!»

Пишут статьи, вскрывают, разоблачают крамолы, а потом вдруг выясняется, что кибернетика вовсе не лженаука, генетика — не поганая выдумка оголтелых мракобесов, а научный коммунизм из единственно верного учения вдруг становится не пойми чем. И что? Лишили докторов и профессоров научного коммунизма, политэкономии социализма и мичуринской агробиологии степеней и званий? Назвали сумму нанесённого ущерба? Сорвали чёрну шапку с буйных, но недостойных голов?

Ну, реформа Академии, что ж с того? В провинции отношение к ней такое же, как к перемене обивки на креслах в Госдуме. Нам бы ваши заботы. И говорят это не обыватели в очередях за загранпаспортом, а доценты с кандидатами и даже доктора с профессорами. Медицинских и сельскохозяйственных академиков уравняют шапочками с академиками общероссийского масштаба — разве плохо? Медицина и сельское хозяйство — да на них мир стоит. А кто будет Главным Управдомом Академии — да какое до этого дело науке? Лишь бы в батареях было тепло, в розетках — электричество, а в кранах — вода. Вот так, примитивно донельзя, судит провинциальный люд о реформе РАН. Неправильно судит, не понимает глубины задачи, близкой, да и далёкой перспективы? А РАН много ли тревожится о судьбах Черноземья? Может, ночами не спит, а днями митингует за или против разработки никелевого месторождения посреди знаменитых чернозёмов?

Нет уж. И местнические споры, и споры хозяйственных субъектов, и даже передел собственности к той науке, которая видится в прекрасном далёко, отношение имеют самое косвенное.

И стал я потихоньку науку деперсонифицировать. Отделять институт поиска, выработки и систематизации знаний от зданий, учреждений, организаций. И даже от людей в шапочках и без них. То есть не то чтобы отделять начисто, совсем. Скорее не отождествлять. Люди приходят и уходят, организации переименовываются, а Земля продолжает притягивать яблоки.

И никуда яблокам не деться.

К оглавлению

Аномальные лягушки и здоровье среды: поиски новых подходов на границе Европы и Азии Дмитрий Шабанов

Опубликовано 06 октября 2013

Сентябрь оказался для меня совершенно сумасшедшим месяцем. Кроме прочего, я совсем выпал из написания колонок. За месяц написал лишь одну, да и та философская (впрочем, зацепившая многих читателей). Зато в конце сентября я принял участие в работе школы-конференции, которая проходила в Екатеринбурге, в Уральском федеральном университете. Рассказывая вам о проблемах нашего профессионального сообщества, я, надеюсь, смогу затронуть и кое-какие вопросы, интересные для вдумчивых людей, далеких от нашей узкоспециальной деятельности.

Почему аномалии развития обсуждали именно в Уральском университете? В Свердловске-Екатеринбурге работал и работает сильнейший коллектив зоологов и экологов. Именно здесь сохранилась школа одного из авторитетнейших советских экологов Станислава Семёновича Шварца. Несколько из здешних ученых являются для меня серьёзными авторитетами. Когда я начинал заниматься популяционной экологией амфибий, одним из источников моего вдохновения были работы Владимира Георгиевича Ищенко (здоровья ему!). Если вы читали мои прошлые колонки, то знаете о моей высокой оценке эпигенетической теории эволюции; Алексей Геннадьевич Васильев — лидер в области приложения этой теории к популяционно-экологическим исследованиям. А «хозяином» этой конференции (спасибо ему и всем его сотрудникам!) был Владимир Леонидович Вершинин, руководитель группы, всерьёз занимающейся изучением аномалий амфибий.

Герпетология (наука о гадах, то есть об амфибиях и рептилиях), как и большинство остальных наук, переживает на постсоветском пространстве нелёгкие времена. Чтобы описать нынешнее состояние фауны гадов и отслеживать её изменения, нужна постоянная кропотливая работа. Тем, кто заказывает музыку, определяя перспективные темы и распределяя гранты, её необходимость непонятна. Прибыли она не приносит, и сделать её прибыльной очень непросто. Для занятий наукой необходим высокий интеллектуальный уровень и живой интерес к получению нового знания. Увы, люди, обладающие этими качествами, часто оказываются неготовыми выживать на зарплату начинающего учёного.

Как поддерживается единство научных сообществ? С помощью конференций. Собираются молодые и зрелые представители какой-то науки, обмениваются докладами, обнимаются, фотографируются, пьют горячительные напитки и обсуждают насущные проблемы. Такие встречи помогают понять своё место в общем процессе и обогащают идеями. Прошлая конференция Российского герпетологического общества, которое носит имя петербургско-харьковского классика герпетологии Александра Михайловича Никольского, проходила год назад в Минске. Именно там родилась идея проведения школ, которые соединят усилия разрозненных специалистов в решении тщательно отобранных проблем. Принадлежит эта идея Льву Яковлевичу Боркину — авторитетнейшему исследователю амфибий на постсоветском пространстве, историку науки и общественному деятелю.

Замысел состоял в сборе специалистов разных стран и совместной выработке оптимального подхода к решению определённой категории задач. Можно надеяться, что такая объединённая научная группа сможет выжить в нашем непростом мире, привлечь финансирование и в конечном счёте сохранять и развивать ключевые научные школы. Начать решили именно с проблемы аномалий развития. Она теоретически интересна, открывает возможности для практического применения и является «коньком» группы Вершинина в Екатеринбурге.

…Иногда среди молодых лягушат, выводящихся в каком-то водоеме, появляются аномальные особи: с лишними ногами, без глаз, с искривленным позвоночником или с не преобразованными в ходе метаморфоза внутренними органами. Большинство из них быстро гибнет, некоторые живут подолгу, пугая случайных наблюдателей. Аномальные особи часто бывают неуклюжими и оказываются более заметными, чем их правильно сформированные сородичи. Что скажет типичный читатель, увидев многоногий скелет на снимке ниже? «Чернобыльская лягушка». Это всего лишь предрассудок. В Чернобыльской зоне много непонятного и интересного, но как раз уродливых лягушек (и прочих животных), вопреки расхожей мифологии, нет.

А бывает и так: в каком-то местообитании появляется столько аномалий, что нормальные лягушки оказываются в меньшинстве. Такие случаи привлекают внимание общественности и СМИ. Стандартный вариант развития событий таков. Перед камерами телевизионщиков появляется «эксперт», который с пафосом доносит следующую мысль: человечество отвернулось от заветов Матери-Природы, осквернило её лоно химией/ГМО/радиацией, заставило страдать братьев наших меньших. Аномальные амфибии — следствие нашей разрушительной деятельности. Они наглядно показывают, что случится с людьми, если те немедля не бросят свои дела и не начнут воплощать в жизнь рекомендации «зеленых». Одумайтесь, братие!

Вам понятно, почему выделенная курсивом мысль — чепуха? Нет-нет, я не сомневаюсь, что сторонники «экологической» пропаганды не преминут объяснить мне, что приведённое мной суждение является просто способом доходчиво донести до обывателя важные мысли. Мне уже приходилось писать о двух принципиально различающихся подходах к подаче природоохранной информации. Многим кажется, что если некий месседж призывает к охране природы, то он уже хорош, и неважно, насколько он правдив и конструктивен. Я придерживаюсь другой точки зрения, согласно которой обман, навязывание ложных целей является способом выпустить в свисток энергию, которая могла бы обеспечить конструктивные изменения.

Можно понять, какие действия в данный момент окажутся наиболее эффективными, и сосредоточиться на них. Можно поддерживать декоративное производство «органической» пищи и поддерживать кампании производителей ядохимикатов, направленные на борьбу с ГМО. Какой вариант вы выбираете? Для меня и для моих коллег решение состоит в расширении понимания и причин аномалий амфибий и вообще характера взаимосвязей в нашей действительности. Лучше поймём — лучше спланируем и дальнейшие исследования, и природоохранные усилия. Вот для этого, кроме прочего, и проводятся мероприятия вроде того, о котором я рассказываю.

Итак, конференция-школа «Аномалии и патологии амфибий и рептилий: методология, эволюционное значение, возможность оценки здоровья среды» проходила с 23 по 26 сентября. Четыре дня работы, 28 очных и 15 заочных участников из 7 стран (включая Францию, Германию, Венгрию и США), 19 городов. Сделано 27 докладов, представлено 6 постеров и прочитано 5 открытых лекций для студентов. Конференция проходила в Уральском федеральном университете в Екатеринбурге (то есть в Азии). В последний день её участники съездили в Европу, в природный парк на Среднем Урале. Красота там необыкновенная! Если вам интересно — фотографии, помогающие мне вспомнить о поездке в парк, лежат здесь, презентация моего доклада о связи устойчивости развития с аномалиями и флуктуирующей асимметрией — тут, а моей лекции о гибридизации зелёных лягушек — тут.

Три основные темы школы-конференции обозначены в её названии: методология изучения, эволюционное значение и возможность оценки здоровья среды. С методологией относительно просто: я искренне надеюсь, что по итогам нашей работы можно будет значительно повысить сравнимость разных исследований. Дело в том, что, когда каждый специалист обозначает аномалии по собственной классификации, проводит их сбор и подсчёт по своим методикам и трактует результаты тем способом, который показался ему самым подходящим, результаты разных работ оказываются принципиально несравнимыми.

Результатом конференции станет очередная попытка унификации подобных исследований. Надеюсь принять участие в этой работе и я; что получится — увидим. Если сделаем, что запланировали, — работы по изучению аномалий станут более эффективными и их результаты окажутся сравнимыми друг с другом.

Разговор об эволюционном значении аномалий не привел (и не мог привести) к окончательной ясности. Конечно, эволюционная роль такой лягушки, как на фотографии, ясна. Её гибель станет малозаметным эпизодом работы стабилизирующего отбора, повышающего устойчивость нормального развития. Однако, как кажется и мне, и многим специалистам, которые всерьёз занимаются этой темой, некоторые аномалии могут сыграть определённую роль в эволюции. Но это тема отдельного разговора…

Важнее всего разобраться в том, когда и как аномалии можно использовать для оценки «здоровья» среды (её качества, способности создавать условия для нормального развития). Как не скатиться в «попсу», напоминающую приведённый выше условный пример, и при этом получить поддержку для добросовестных исследований? На конференции были представлены доклады, описывающие аномалии, которые не могут быть объяснены с помощью одних и тех же механизмов. Опишу два полярных случая.

В результате аварии на Сибирском химическом комбинате (Томск-7), которая произошла 6 апреля 1993 года, мощный выброс радионуклидов накрыл соседние территории. В водоёмы, где нерестились лягушки, попал сложнейший радиационный и химический коктейль. На первом этапе это привело к лучевой болезни особей-производителей, на следующих — к массовым аномалиям развития (хотя и не таким зрелищным, как на фото).

Противоположный пример. В Приднестровье исследовались амфибии из водоёмов, практически не испытывающих человеческого влияния. Находящиеся на территории непризнанной Приднестровской Молдавской Республики российские войска не могли предотвратить разрушение промышленности и распад сельского хозяйства на этой многострадальной земле. Водоёмы, о которых идёт речь, далеки не только от промышленных центров, но даже от возделываемых полей. Как ни странно, у зелёных лягушек (и только у них) в этих прудах регистрируются массовые, иногда захватывающие более половины особей, аномалии развития. По иным признакам среду следует считать вполне здоровой, но с лягушками творится что-то непонятное…

Мне кажется наиболее обоснованной такая версия. Аномалии — следствие неустойчивости развития, которая может быть вызвана как повреждающими факторами внешней среды, так и иными причинами, внутренними для исследуемой популяции. Что распространяется в многострадальных приднестровских прудах — неблагоприятные генетические факторы, внутригеномные вирусы, неизвестные паразиты — без тщательных исследований не скажешь. Поиск причин таких аномалий является самостоятельной научной задачей, и изучать их надо вне связи с проблемой биоиндикации.

Тут проявляется непростая проблема. Если на исследование аномалий развития дадут деньги, то их дадут в первую очередь на индикацию загрязнений среды. Если мы, участники конференции, хотим, чтобы наша работа была поддержана, нам нужно выпячивать её практическую пользу. Увы, чем больше углубляешься в тему, тем лучше видишь, сколько в ней непонятного…

Решение, которое нравится мне, таково. Существует определённая связь между изучением аномалий и проблемой биоиндикации, однако эта связь недостаточно изучена. Подход, при котором находка уродливой лягушки тут же рассматривается как сигнал неблагополучия среды, должен остаться в прошлом. В то же время нельзя огульно отрицать связь аномалий (как следствий неустойчивости развития) с повреждающим воздействием среды. Если частота аномалий и может быть инструментом для оценки здоровья среды, то этот инструмент в каждом конкретном случае нуждается в проверке и калибровке. Именно тут появляется ниша для планомерных, проводимых по сравнимым методикам исследований, которые должны выполнять профессионалы. Массовое внедрение таких методов биоиндикации окажется возможным только после того, как мы намного лучше поймем работу механизмов, обеспечивающих устойчивость развития.

Устойчивость развития — намного более важная проблема, чем относительно частный вопрос биоиндикации. Что если изучение массовых аномалий амфибий поможет в понимании работы ключевых общебиологических механизмов? Вот вам, пожалуйста, прикладной и фундаментальный аспекты нашей работы!

Получится ли у нас получить поддержку такой работы — и в Уральском университете, и в учреждениях других городов и стран, которые будут с ним сотрудничать? Не знаю. Система финансирования и поддержки науки, реализуемая и в наших странах, и на Западе, не способствует решению подобных задач. Основа финансирования современной науки — грантовая, связанная с заключением договоров о поддержке отдельных исследований, которые должны быть выполнены в оговоренные сроки и привести к получению заранее запланированных результатов.

В работе конференции принимал участие один из классиков изучения аномалий амфибий Ален Дюбуа, заведующий лабораторией амфибий и рептилий Музея естественной истории Франции. Ален высказывал сожаление об эпохе его учителя, французского академика Жана Ростана, который проводил долгосрочные исследования, нацеленные на понимание причин загадочного нарушения развития зеленых лягушек — «аномалии Пи». Ростан был обеспеченным человеком и проводил работу за собственные средства. Сейчас даже на Западе на такие исследования получить финансирование невозможно. На постсоветском пространстве ситуация еще сложнее. Дело не только в том, что на Западе грантовых денег больше, а у нас — меньше. Для наших стран характерна специфичная правовая культура, при которой деньги распределяются в основном «своим» (с точки зрения тех, кто их делит).

Как же проводить работу, нацеленную на постепенный рост понимания, в обществе, где никто не готов заниматься долгосрочным планированием? Будем надеяться, что исследователи аномалий амфибий пройдут между Сциллой науки, работающей по принципу «Чего изволите?», и Харибдой погружения в проблему, которая интересна только им самим. Будем надеяться.

К оглавлению

Почему республиканский заворот «Обамакэра» бьёт в первую очередь по айтишникам Сергей Голубицкий

Опубликовано 04 октября 2013

В минувшую субботу палата представителей США приняла две поправки, в очередной раз притормозившие реализацию «Закона о доступном здравоохранении» (Affordable Care Act), прозванного в народе «Обамакэром» (Obmacare) — в честь главного своего апологета.

«Обамакэр» был формально утвержден народными избранниками в 2010 году и с пор тщетно пытается закрепиться. Было бы ошибочным полагать, что противодействие реформе здравоохранения «по-обамовски» оказывает лишь республиканское крыло власти. В реальности у Закона столько изъянов, что сложнее как раз понять, как его вообще удалось продавить в конгрессе. Как бы там ни было, каждый год при подготовке бюджета республиканцы предпринимают энергичную атаку на урезание финансирования по направлениями, предусмотренным Affordable Care Act, а демократы им противоборствуют, используя тактику выворачивания рук, торга и шантажа. Всё как обычно — большая политика.

В этом году лобовое продавливание бюджета для исполнения «Обамакэра» у сторонников Барака Обамы не получилось: в воскресенье палата представителей, большинство в которой составляют республиканцы, приняла и передала сенату на утверждение две поправки к бюджету: первая предусматривает отсрочку введения реформы еще на год (результаты: 231 «за», 192 «против»), вторая полностью бессрочно отменяет налог на медицинское оборудование (248 «за», 174 «против»).

Ситуация усугублялась ещё и тем, что во втором голосовании отмену налога поддержало 248 депутатов, тогда как республиканцев в палате представителей только 231. Иными словами, против одного из ключевых положений «Обамакэра» выступили ещё и 17 представителей партии президента — демократов.

Барак Обама и сенат, находящийся под контролем партии демократов, отказались утверждать поправки в понедельник, в результате чего федеральный бюджет не был принят в срок (1 октября) — и во вторник произошел government shutdown, техническая приостановка работы ведомств федеральной власти из-за отсутствия финансирования: 800 тысяч государственных служащих были отправлены в принудительный отпуск без предоставления содержания.

Последний раз подобная неприятная ситуация возникала 17 лет назад, когда администрация Билла Клинтона точно так же выкручивала руки республиканцам, проталкивая свою повестку дня, а республиканцы мстили, замораживая утверждение бюджета.

В первые два дня (вторник и среду) мировые финансовые рынки делали вид, что правительственный кризис в США их не касается, и реагировали разнонаправленно — в соответствии со своей внутренней повесткой дня. В четверг стало очевидно, что тактика выкручивания рук, к которой из года в год упрямо прибегают Барак Обама и партия демократов, не даёт быстрых результатов — и республиканцы, похоже, идут на принцип и отказываются утверждать бюджет в отрыве от «Обамакэра», поэтому рынки занервничали и стали потихоньку обваливаться. Полагаю, что если в ближайшее время кто-то (не важно, кто — демократы или республиканцы) не прогнётся, на всех биржах планеты пройдет волна обвалов.

Такова общая канва политической коллизии, однако тема моего поста вовсе не ограничена ликбезом. В контексте технической приостановки работы ведомств федеральной власти меня заинтересовал вопрос так называемого прямого урона. Иными словами, захотелось посмотреть, кто больше всего пострадает от неспособности политиков договариваться между собой. Тут-то и вышел сюрприз, представляющий прямой интерес для профессиональной ориентации нашего портала: судя по всему, больше всех от «схлопывания правительства» пострадает (и уже страдает) айтишная братия!

И ещё одно важное обстоятельство: изучая цифры, обратил внимание, что ИТ как-то незаметно и тихо превратились из некогда модной и престижной сферы трудовой занятости чуть ли не в главную парию общества! То есть профессии, связанные с информационными технологиями (программный менеджер ИТ, менеджер ИТ-проектов, специалист по ИТ-безопасности, аналитик ИТ-систем, системный администратор, сетевой инженер, работник службы пользовательской поддержки и т. п.) не только сегодня лишены какого бы то ни было престижа, но и вообще подлежат первоочередному сокращению при малейшем намёке на кризис (не говоря уже о таких полноценных форс-мажорах, как «схлопывание правительства»).

Ситуация складывается и в самом деле парадоксальная. В 2010 году на службе федерального правительства состояло 75 900 работников ИТ-профиля. В конце 2012-го — почти 83 тысячи. Формально можно говорить о прогрессе (как-никак о добавлении более 7 тысяч новых рабочих мест). Однако этот рост отражает совершенно не те тенденции, что можно было предположить: просто Барак Обама анонсировал курс на отказ правительственных структур от аутсорсинга. То есть ИТ-задачи, которые раньше традиционно выполнялись за счёт контрактов с частными компаниями, предлагалось впредь решать собственными силами. Отсюда и дополнительный наём ИТ-работников. Главным архитектором подобной политики был CIO в администрации Обамы того времени (в период с 2009 по 2011 год) индус Вивек Кундра.

В марте 2013 года, как только начался секвестр правительственных расходов (результат прошлогоднего противостояния демократов и республиканцев), в первую очередь полетели «ИТ-головы»: к началу лета было сокращено уже 600 рабочих мест (с 83 000 до 82 400), однако это сокращение не явилось результатом какой-то одноразовой акции, а отражало устойчивую тенденцию.

 Технически сокращение рабочих мест в ИТ-секторе связано, безусловно, с секвестром бюджета, однако есть и другая — гораздо более глубокая — тенденция: «консолидация инфраструктуры и сокращение размеров информационных центров», проводником чего, кстати, выступил всё тот же Вивек Кундра.

Разумеется, индийско-американский человек ничего сам не придумал: дополнительный наем ИТ-сотрудников объяснялся простой бережливостью (частные фирмы, работающие с правительством по ИТ-контрактам, слишком дорого брали за услуги), а сворачивание информационных центров отражает уже не только частные сложности американского правительства, но и глобальную тенденцию мировой экономики — перепроизводство ИТ!

Именно в этом перепроизводстве и зарыты все собаки, предопределившие и падение престижа и массовое снижение спроса на профессии, связанные с информационными технологиями. Знаете, кого сделали временными безработными в первые же минуты после «схлопывания правительства»? Не полицейских и не работников консульских отделов посольств, а представителей службы пользовательской поддержки. Если финансирование правительства не возобновится в ближайшее время, кандидатами на безработицу сразу же станут уже и менеджеры ИТ-проектов, программисты, аналитики ИТ-систем.

Кстати, мне бы очень не хотелось связывать даунгрейд информационных технологий исключительно с финансовыми кризисами. На мой взгляд, у этой проблемы гораздо более глубокие корни. В частности, думаю, речь идет о глобальной переоценке информационных запросов общества. В конце концов, компьютерные технологии — это инструмент не эвристики, а прикладной обработки. То есть подручное средство, призванное облегчить работу, а не генерировать новые идеи. Как-то жило ведь человечество без персональных компьютеров, смартфонов и планшетов и в 50-е, и в 60-е, и в 70-е, и в 80-е годы прошлого столетия — вполне технологичная эпоха с технологичными достижениями и замечательной эвристикой. Впрочем, это уже совсем другая тема (наверное, стоит к ней вернуться при оказии в будущем).

К оглавлению

VMEM: Грустное соло на потерянной скрипке Сергей Голубицкий

Опубликовано 03 октября 2013

В пятницу небольшая ИТ-компания из калифорнийской Санта-Клары Violin Memory, Inc. (биржевой символ VMEM, NYSE) пережила свой первый день на Нью-Йоркской фондовой бирже. Пережила в печали: назначенная для публичный торгов цена в $9 за акцию даже рядом не отражала реального спроса. Торги VMEM открылись по $7,41, но и этого рынку показалось много: сессия завершилась на отметке $7,02 — на 22% ниже запланированного андеррайтерами уровня.

Неудачу Violin Memory можно было, конечно, списать на общее состояние рынка (переходящего в стадию широкомасштабной коррекции на фоне политического кризиса в Америке), однако в тот же самый день (27 сентября) со своим первичным предложением на биржу вышел ещё один ИТ-новичок — RingCentral, Inc. (также, кстати, родом из Калифорнии), акции которого в первый день торгов выросли на 45% относительно стартовой цены предложения ($18,35 против заявленных $13 за штуку).

Первое, что приходит в голову — рынок дискриминирует по профессиональному признаку: мол, инвесторам импонирует бизнес RingCentral и не нравится Violin Memory. Что ж, вполне жизненная гипотеза; давайте проверим.

Violin Memory занимается разработкой и продажами накопительных систем для корпоративных пользователей, основанных на твердотельной (SSD) технологии. Накопительные комплексы компании дополняются программным пакетом собственной разработки (Violin Maestro), который обеспечивает ускорение, связывание, миграцию и защиту данных в информационных центрах предприятий. Violin Memory реализует свою продукцию на всех континентах по самым разнообразным спектрам корпоративного рынка — в торговых, образовательных, правительственных, промышленных организациях, а также в сфере финансовых услуг, телекоммуникациях, здравоохранении, транспорте и т. п.

RingCentral — преимущественно софтверная компания, реализующая свою продукцию главным образом на территории Соединённых Штатов. Основной продукт RingCentral — RingCentral Office — коммуникационный коммутатор промышленного уровня, позволяющий сотрудникам компании общаться по каналам факсимильной, голосовой и текстовой связи на любых типах устройств (смартфонах, планшетах, ПК, стационарных телефонах).

Не требуется особых дидактических способностей, чтобы усмотреть в бизнесе Violin Memory несопоставимо больший потенциал для развития, чем у RingCentral: темпы роста рынка накопительных систем, основанных на технологии SSD, сегодня составляют 60% в год. Объясняется это глобальной миграцией потребителей от традиционных НЖМД к флеш-дискам, обусловленной не столько очевидными преимуществами SSD-дисков, сколько качественным снижением их стоимости. Что касается коммуникационных программных комплексов, то это даже не вчерашний день.

И тем не менее: RingCentral подняла на бирже в первый же день своего появления на ней более $1 млрд, а Violin Memory — только $119 млн.

Может быть, дело в размере компаний? Ан нет: здесь у них полный паритет (у Violin Memory 445 сотрудников в штате, у RingCentral — 399). Тогда остается последнее — непосредственные деловые достижения, которые демонстрируют компании.

Давайте сравнивать: доход за последний отчетный период у RingCentral составил $1 36 млн. Динамика замечательная — почти 40% роста за год, но при этом убытки (EBITDA), понесенные компанией, достигли почти $29 млн. Денежный поток по операционной деятельности тоже аховый — минус $18,5 млн.

Доход Violin Memory — $94 млн, годовой рост — 32 %, при этом итоговый убыток составил $101 млн. Денежный поток — минус $58 млн.

Можно, конечно, сказать, что дела у RingCentral обстоят получше. Хотя бы потому, что их убытки много ниже потенциальных доходов даже на их текущем уровне (притом что, предположительно, эти доходы будут увеличиваться), в то время как у Violin Memory убытки превышают уровень дохода: очень тревожная ситуация. Проблема, однако, в том, что показатели RingCentral хоть и лучше, чем у Violin Memory, но тоже плохие. Очевидно, что обе компании на биржу заставила прийти крайняя нужда в оборотных средствах. При таком раскладе наказание инвесторами Violin Memory в первый день торгов должно было сопровождаться наказанием и RingCentral. Пусть и меньшим, но всё-таки наказанием, а никак не 45-процентным ростом котировок!

Что же всё-таки не так?! Почему рынок гнобит Violin Memory и благосклонно относится к RingCentral, предоставляя последней отличный шанс выкарабкаться из затруднительного финансового положения за счёт льготного биржевого инвестирования? Это тем более удивительно, что рынок, на котором оперирует Violin Memory, находится в стадии исторического подъёма.

Читатель наверняка уже догадался, что я старательно подвожу его к чему-то важному. Так оно и есть: неудача IPO Violin Memory служит хрестоматийной иллюстрацией звериного чутья, которое демонстрирует фондовый рынок в отношении любого мертворождённого бизнеса! Биржа чувствует, что Violin Memory — это зомби, а потому не желает поощрять попытку компании собрать денег по-лёгкому.

Дело в том, что, вопреки лучезарным перспективам рынка твердотельных накопителей как в потребительском, так и в корпоративном секторе, у Violin Memory нет шансов на выживание. И вот почему.

Компания была основана в 2005 году. На разработку своего первого продукта у неё ушло четыре года. С самого начала Violin Memory приходилось конкурировать с очень серьёзными соперниками (класса EMC), однако интенсивное развитие рынка SSD ещё два года назад позволяло надеяться мелким компаниям (вроде Violin Memory) на выживание. Так, в июне 2011 года на биржу вышел полный аналог Violin Memory — компания из Юты Fusion-io, Inc. (FIO, NYSE) — и сделал это весьма успешно. Впрочем, справедливости ради нужно отметить, что сегодня даже у FIO шансов выдержать конкуренцию нет никаких:

Что же такого неприятного случилось на рынке SSD за последние два года, из-за чего замечательные и перспективные маленькие компании вроде Violin Memory оказались за гранью выживания?

После того как Violin Memory представила рынку свой накопительный SSD-комплекс, на неё обратил внимание гигант Hewlett-Packard. В 2011 году НР заключила с Violin Memory дистрибьюторское соглашение, и это обстоятельство поддерживало VMEM на плаву больше года. Финансирование ($268 млн), полученное от группы инвесторов во главе с Toshiba, также вселяло надежду на спокойное и безоблачное ведение бизнеса: в 2012 году доход компании вырос с $11,4 млн до $73,8 млн: казалось, Violin Memory сумела ухватить за хвост свою жар-птицу.

В 2012 году 65% доходов Violin Memory приходились на Hewlett-Packard. Сегодня эта цифра составляет... 10%. Параллельно убытки увеличились с $16,7 млн до $109,1 млн. Что случилось?! Ничего особенного: Hewlett-Packard отказалась продлевать дистрибьюторское соглашение!

Причина: крупные игроки (не только НР, но и CISCO, IBM, Dell, Hitachi Data Systems) поверили наконец в будущее SSD и неизбежность окончательного отказа от НЖМД и решили либо открыть собственные подразделения, либо скупить перспективные стартапы! В одночасье Violin Memory оказалась один на один с гигантами, которые рано или поздно со стопроцентной гарантией выдавят калифорнийского малыша с рынка. Обанкротят либо — в лучшем случае — проглотят.

Не знаю, является ли утешением для Violin Memory то обстоятельство, что шансов на выживание нет не только у неё, но и у всех остальных мелких игроков на рынке SSD (Nimbus Data Systems, Pure Storage, Kaminario), упустивших важнейший период (с 2005 по 2010 год) для ускоренной капитализации и роста.

Как бы там ни было, Violin Memory нужно было выходить на биржу не в 2013 году, а как минимум тремя годами ранее. Сегодня же единственная надежда у компании — на то, что её кто-нибудь купит. Да хоть та же Hewlett-Packard.

В любом случае фондовый рынок понимает бесперспективность ставки на самостоятельное будущее Violin Memory и отказывает хорошим ребятам в капитализации.

К оглавлению

Народные деньги полились в технологии? Жди беды! Сергей Голубицкий

Опубликовано 02 октября 2013

Два дня назад в своем «Твиттере» я косвенно намекнул на пертурбацию, которая ожидает нас в скором времени на фондовом рынке: «На этой неделе Twitter делает IPO Filing — поприветствуем самоубийц! Это ж надо было так «удачно» подгадать под грядущий обвал рынка!»

Люди потребовали сатисфакции: «А причины? Для профанов. Типа «Обвал. Пособие для чайников». Я попробовал отшутиться: «Причины — это ноу-хау :-)». Собеседник сделал вид, что не понял: «Стало непонятнее. Не хотите раскрывать информацию, дающую конкурентное преимущество?» Тогда я решил играть роль до конца: «Да, не хочу». Победа: «Что ж, вполне понятное (не)желание :-)».

На самом деле, как все, надеюсь, догадываются, это чистой воды игра и кокетство, в большой мере обусловленные несерьёзностью 140-знакового формата твиттерного общения. Поверьте, мне нисколько не жалко делиться информацией, наделённой прямым и безусловным денежным потенциалом. А с учетом того, что сейчас творится на рынке, — потенциалом даже более чем существенным. В конце концов, точность прогнозов — важная штука во всех моих профессиях.

Причин для очень скорого (по ощущениям — даже не со дня на день, а с минуты на минуту) обвала фондового рынка (в первую очередь, конечно, американского, а за ним — и всех остальных, потому что привязаны они к «хозяину» намертво) великое множество. Только из такого множества и можно выводить прогнозы, поскольку разрозненные «сигналы», не подтверждённые всем массивом обстоятельств, как правило, легко уравновешиваются контраргументами (я уже неоднократно говорил, что на любой индикатор технического анализа готов мигом представить полдюжины других индикаторов, из которых следуют прямо противоположные выводы).

Разумеется, я не буду устраивать выездную сессию vCollege, моей школы биржевого трейдинга, и загибать один за другим пальцы за каждым наблюдаемым «сигналом» грядущей коррекции на фондовом рынке. Это и ни к чему, потому что «сигналы» эти, с одной стороны, неравнозначны, а с другой — иерархичны. В частности, существуют определенные признаки «крайнего аргумента», которые исторически никогда не обманывали.

Признаков таких опять же много, поэтому выделю лишь один и проиллюстрирую его на примере тематики, релевантной для нашего портала, — ценных бумаг одной высокотехнологичной компании.

Итак, одним из самых верных и никогда не ошибающихся признаков надвигающейся биржевой коррекции выступает исход так называемых умных денег (smart money). Под «умными деньгами» понимается совокупность инвестиций профессионалов (трейдеров крупнейших инвестиционных домов) и институциональных инвесторов (в первую очередь — хедж-фондов).

Поскольку фондовый рынок — это всегда zero-sum game, игра с нулевой суммой, всякий отток инвестиций сопровождается одновременным притоком. То есть — одни деньги из ценных бумаг изымают (превращая их в cash и пережидая на обочине либо занимая «короткую» позицию), а другие, наоборот, вкладывают свои деньги в эти ценные бумаги. Происходит это потому, что на бирже нельзя просто продать: нужно непременно продать кому-то.

Smart Money — категория, что называется, quantifiable, квантифицируемая, то есть поддающаяся количественному исчислению. В том смысле, что за поведением «умных денег» не только пристально наблюдают (такие же профессиональные участники рынка), но и отражают в индикаторах (их множество, самые простые — Negative Volume Index и Positive Volume Index).

Глобальная интенсификация оттока «умных денег» из американского фондового рынка была впервые замечена в середине лета. Однако тогда мы не могли ещё говорить о каких-то радикальных сигналах:

То, что мы видим на графике, — это продажи профессиональных участников рынка, которые превысили максимальное значение последних пяти лет, в том числе и накануне осеннего обвала 2008 года, а также усиление покупок того, что политкорректно называется Retail Investors, розничными (то есть — непосвящёнными, не находящимися в теме) участниками рынка.

Процессы, наметившиеся три месяца назад, однако, не ослабли и сегодня вышли на совершенно новый уровень — вплоть до полного ухода «умных денег» и их замещения деньгами тех, кого рынок исторически благословляет на заклание.

В качестве иллюстрации приведу одну из самых культовых бумаг современного рынка — TSLA. Это акции компании TESLA, производящей спортивные электромобили. У выбора этого есть несколько обоснований. Во-первых, сегодня TESLA играет роль «доткомов» — любимцев публики рубежа столетий. Это не просто самая модная ценная бумага, пришедшая на смену Apple, но ещё и обласканная до бессознательного состояния: капитализация TESLA в два раза превышает капитализацию международного концерна FIAT:

Несуразность сложившейся ситуации (классического биржевого пузыря, в очередной раз раздутого на истерии высоких технологий) иллюстрируется одной цифрой: TESLA лишь планирует продать в 2013 году 35 тысяч своих электромобилей, тогда как Fiat из года в год уже давно продает более 2 миллионов.

Столь нереальное восхождение бумагам TSLA обеспечило экзальтированное восхищение непосвящённой публики высокими технологиями — и вот результат: 713% роста за два года.

А теперь посмотрим, как распределяются инвестиции в TSLA между институционными инвесторами (костяк категории «умных» денег) и глупым «ритейлом»:

График настолько красноречивый, что не требует даже комментариев: всё безумное восхождение акций TSLA от $20 за штуку в начале года до $193 сегодня обеспечивается исключительно за счет «ритейла» на фоне стабильного бегства из этих бумаг профессиональных инвесторов.

Предсказать первый триггер для обвала TSLA не сложно: в мае 2013 года компания проводила эмиссию конвертируемых облигаций на сумму $660 млн. Конвертация этого долга в обыкновенные акции по цене $124 за штуку назначена на... 1 октября. То есть вы понимаете процедуру: все держатели этих конвертируемых облигаций вчера обменяли их на акции по $124 и сразу же стали сбрасывать их на рынке по текущей цене — $190 за штуку. Неплохой навар за 4 месяца, не правда ли? Собственно говоря, процесс уже пошел:

Какие выводы можно сделать из рассказанного мною сегодня? Лежащий на поверхности no-brainer — это продажа TSLA в короткую: впереди у бумаги долгое затяжное падение в бездну (обратно к уровням $20–40 за акцию). Но есть и ещё одно — очень интересное следствие из зарисовки.

Помните, я сказал, что сегодня TESLA играет роль одного из главных любимцев биржевой публики? Это было во-первых. Есть, однако, ещё и во-вторых. Дело в том, что накануне масштабных коррекций на фондовом рынке складывается патологическая ситуация, которая описывается термином Breadth Narrowing — «сужение инвестиционного поля». В нормальной ситуации рост биржевых индексов отражает повышение котировок широкого спектра ценных бумаг — как минимум по всему индексу (SP500), а часто — и того шире.

В период, когда рынок начинает терять дыхание, утрачивает импульс роста, первым делом происходит сужение инвестиционного поля. В это время биржа продолжает ещё расти, однако делает это исключительно за счёт горстки любимцев и фаворитов. Подобных TSLA! Вторую такую бумагу, на которой сегодня держится на последнем издыхании фондовый рынок Америки, вы тоже знаете: это Facebook, удвоившая свою капитализацию за последние три месяца.

Тем, кому не лень, предлагаю самостоятельно пройтись по компонентам индекса SP500 и удостовериться, что графиков с паттерном, аналогичным TSLA и FB, на рынке сегодня не более дюжины. Вот на этих бумагах и держится последний рывок, предпринимаемый сейчас фондовым рынком перед тем, как он уйдёт в головокружительное пике.

Почему пике, а не плавная коррекция? Я смотрю, шаг за шагом, я сложил-таки полный пазл мотивации перед читателями :-). Потому что по дурному стечению обстоятельств мы получили ещё и букет негативных макроэкономических факторов: от замедления даже ещё и не закрепившегося как следует процесса оздоровления американской экономики до экстренного бюджетного и фискального кризиса в отношениях между Белым домом и сенатом.

Вся эта совокупность прелестей и дает нам ожидание того, что неизбежно надвигается, — коррекционного резкого обвала рынка.

P.S. Хотел бы предостеречь тех, кто наивно полагает: российский фондовый рынок сумеет извлечь выгоду из американской коррекции. Отток, мол, инвестиционного капитала из фондового рынка за океаном вызовет его приток в отечественные ценные бумаги. Это жуткая глупость, но времени на её объяснение уже не остаётся, так что примите на веру. Либо не принимайте: тут уж хозяин — барин :-).

К оглавлению

Голубятня: Марик, зай гезунт! Сергей Голубицкий

Опубликовано 01 октября 2013

Сегодня у меня знаменательный день: с чувством великого облегчения ликвидировал аккаунт в «Фейсбуке»! Я прекрасно обходился без этого морока всю свою жизнь, поэтому держался до последнего. В апреле меня таки убедили в необходимости завести «страничку» у Марика Цукерберга, якобы полезную для налаживания связей и пропаганды идей.

Будучи человеком предельно пунктуальным и обстоятельным, я к начинанию отнёсся со всей серьёзностью, поэтому ежедневно обновлял «страничку», выкладывал линки на новые публикации, размещал комментарии на абстрактные темы, не вписывающиеся в формат «Голубятен» и корпоративно-биографических саг «Бизнес-журнала». Зачем я это делал — непонятно, потому что у меня есть портал sgolub.ru, а в нем — рубрика L’ecume du jour, специально придуманная для выхлопа тематического неформата (с завтрашнего дня я в неё как раз и вернусь). Впрочем, догадываюсь — зачем. Я просто не умею работать плохо. Мне всегда кажется, что если уж берёшься за дело (любое — от изучения языка до обустройства дачи), то нужно выполнять всё на совесть, с полной отдачей и до конца.

Сказать, что мне не нравилось общение на «Фейсбуке», значит солгать самому себе. Очень даже нравилось, потому что общался я не с Мариком Цукербергом, а — по большей части — с любимыми, близкими, дорогими и интересными мне людьми. Мне нравилось радовать их новыми рассказами, делиться с ними идеями, показывать им фотографии. Нравилось вести беседы в топиках, которые отличались от обсуждения на форумах издательских порталов, как айва отличается от кизяка.

Я, конечно, понимаю, что не все люди воспринимают общение как априорно приятное времяпрепровождение (что в очень большой степени предполагает единомыслие и изначально доброжелательную установку). Кому-то требуется сцена для виртуальной фаллометрии и баталий, создающих иллюзию жизни (столь необходимую при дефиците ярких впечатлений в жизни реальной). Проблема, однако, в том, что я общаться не люблю в принципе, а диалоги меня интересуют исключительно как фон для генерации собственных мыслей и новых идей. Поэтому щекотать нервы на форумах мне надоело лет уж восемь назад (поначалу, как и всё новое, меня это развлекало: многие читатели помнят, а Лурк — так и не в состоянии забыть).

В этом отношении «Фейсбук» замечателен, поскольку концепция «френдов» и «лайков» априорно предполагает дружественность общения, настраивает на мирный лад и развивает в людях позитивное отношение к жизни. Всё вроде бы правильно.

А что же тогда неправильно? Почему я ушел из «Фейсбука»? Самым простым ответом могло бы стать вполне, кстати, искреннее и справедливое: «“Фейсбук” мешает мне работать». Он и в самом деле мешает, однако не потому, что постоянно отвлекает на ерунду, а потому, что подменяет поиск истины и эвристику установкой на доставление удовольствия окружающим.

Это очень опасное обстоятельство для творческого человека. Потому что человеку творящему желания нравиться и приносить окружающим удовольствие — похвальные сами по себе — мешают созидать новое! Это губительные желания, которые можно сравнить разве что с тотальным подчинением бизнеса сиюминутным интересам фондового рынка всякий раз, как этот бизнес утрачивает частный статус и превращается в публичную компанию. Да, денег от капитализации приходит много, однако платой за это дармовое финансирование становится практически в 10 случаев из 10 отказ от тактики и стратегии, которую диктует бизнесу реальный рынок. Вместо этого приходится постоянно ублажать акционеров, демонстрировать непрерывный рост прибыли — причем здесь и сейчас и, как правило, за счёт обрезания крыльев в долгосрочной перспективе.

Я бы покривил, однако, душой, если бы сказал, что ушел из «Фейсбука» в первую очередь из-за того, что он мешал мне работать. Фактор этот присутствовал, но не был столь уж важным для принятого решения. Как ни странно это звучит, но основная причина пребывает в той же плоскости, где и мое недавнее отвращение от Apple.

Под отвращением я вовсе не имею ввиду замену «Айфона» на «андрофон». В конце концов, я с великим удовольствием продолжаю пользоваться и ноутбуком, и планшетом этой компании. Дело не в отказе и даже не в критике той или иной хардверной / софтверной реализации, а в окончательном размежевании на уровне идеологии.

В какой-то момент я понял, что концепция, определяющая отношение Apple к своим пользователям («Жри, хомячьё, то, что тебе дают, потому что мы лучше знаем, что тебе, хорьку, требуется»), стала до того мне омерзительной, что преимущества и достоинства её продуктов (реальные и очевидные!) просто перестали компенсировать отвращение, которое рождалось из постоянного диссонанса между моей бакунианской и глубоко свободолюбивой душой и оруэллианским тоталитаризмом монстра из Купертино.

Как следствие, Apple как идея, как компания, как объект восхищения и любви умерла для меня окончательно и бесповоротно минувшей весной. В наших отношениях остался лишь сухой и рациональный прагматизм: я выборочно пользуюсь техникой Apple лишь до тех пор, пока нахожу её объективно более функциональной (а не так, как раньше: потому что это именно техника Apple, отношение, разделяемое миллионной армией одурманенных фанатов). Лучше SGS4 на две головы, чем iPhone 5? Для меня вопрос совершенно риторический. Нет сегодня у Macbook Pro Retina конкурентов? Замечательно: буду и дальше пользоваться этим ноутбуком. Появится что-то лучшее у кого угодно (той же Dell) — поменяю в ту же минуту без малейшего сожаления.

С «Фейсбуком» внутренний конфликт тлел и вызревал у меня уже давно. Основатель компании Марк Цукерберг с первого дня обстоятельного знакомства с этим персонажем вызывал у меня почти физиологическое отвращение. Причем — всем: своей внешностью высокомерного наглого выскочки, своей системой ценностей, своим поведением, своими поступками, своим отношением к окружающим, и в первую очередь к партнерам, но главное — почти беспрецедентной в истории нечистоплотности и мерзости проведенной им в минувшем году кампании по выведению Facebook на биржу.

Обо всем этом я много и обстоятельно писал — и в «Бизнес-журнале», и в «Компьютерре», и в Национальной деловой сети («как-тоТвой друг Том», «Цукерберг 2500», «Хуцпер 2012», «Птенцы гнезда Аспергера», «Цукер не друг, но истина дороже», «Агнец Аарон». Создавалась парадоксальная ситуация: человек мне отвратителен, равно как и его корпоративное детище, однако я пользуюсь услугами этого человека и тем самым косвенно способствую его дальнейшему неправедному обогащению и процветанию. Изо дня в день осознание патологии этой ситуации всё усиливало и усиливало невроз, который рано или поздно должен был разрешиться.

И он, слава богу, разрешился. Достаточно быстро и без лишнего для меня стресса. Мне не хватало лишь повода для принятия давно напрашивающегося решения, и этот повод мне сегодня любезно предоставил случай. Утром я нашёл во френд-ленте сообщение о том, что «Фейсбук» якобы изменил условия пользовательского договора и теперь может полностью распоряжаться на свое усмотрение всем, что вы только выкладываете на своих страницах, — фотографиями, текстами, видео и т. п. Далее в сообщении предлагался вариант юридической абракадабры, которая в случае размещения на своей странице позволяла защититься от правового произвола «Фейсбука».

Мне идея понравилась, и я сделал перепост новости у себя. Тут же пришли знающие люди и сказали, что эта «новость» — давно не новость, а «утка», которая гуляет по сети больше года. «Фейсбук», мол, ничего не менял в тексте пользовательского соглашения, в котором изначально было сказано, что всё опубликованное пользователями Цукерберг может использовать на свое усмотрение для извлечения прибыли.

Соответственно, все юридические формулировки, тем более отсылки к «Бернерской конвенции», до которой «Фейсбуку» как до лампочки, бесполезны.

История эта послужила для меня замечательным поводом прочитать (не прошло и полгода!) Пользовательское соглашение «Фейсбука», из которого я и узнал, что:

«Вы предоставляете нам переуступаемую, передаваемую в порядке сублицензирования, свободную от роялти, глобальную лицензию на использование любых материалов, на которые распространяются права интеллектуальной собственности, размещаемых Вами на Facebook или каким-либо образом связанных с Facebook (далее – «Лицензия на интеллектуальную собственность»). Действие настоящей Лицензии на интеллектуальную собственность заканчивается тогда, когда Вы удаляете опубликованные Вами материалы, на которые распространяются права интеллектуальной собственности, или свой аккаунт, за исключением случаев...»

Иными словами, вы можете пользоваться услугами «Фейсбука» только в том случае, если вас устраивают положения Пользовательского соглашения. Если же они вас не устраивают, вы обязаны отказаться от этих услуг.

Что ж, прекрасный повод: для меня положения о правах и обязанностях компании Цукерберга абсолютно неприемлемы, поэтому с радостью и лёгкостью на душе я говорю: «Марик, зай гезунт, и дай Б-г здоровья твоим китайским деткам!»

* * *

Ни в коем случае не хочу завершать «Голубятню» на брезгливой ноте. Посему с великим удовольствием представляю читателям видеоотчёт о новых читалках из самой любимой моей линейки электронных книг. Это — ONYX BOOX i63ML Maxwell и ONYX BOOX i63SML Kopernik.

Видеопрезентация эта для меня значима еще и потому, что снята она на новую камеру — Panasonic HC-X920, которая, надеюсь, будет служить мне верой и правдой не хуже отправленной на пенсию по возрасту Sony HDR-SR11E.

К оглавлению