Цугцванг

Глава 24. Пощечина. Амелия

18; Январь

Я сижу в темной-темной комнате, в темном-темном мире, с темными-темными мыслями. Смотрю на шикарную невесту, кручу в руках журнал, и снова смотрю на нее. Она действительно красива, будущая госпожа Александровская, ныне Малиновская Ксения. Кстати, фамилию эту я вспомнила, так как уже слышала в одном из разговоров Макса. Он не мог встретиться с «Малиновским» наедине, так что скорее всего доводы Петра Геннадьевича имеют место быть. Он действительно хочет высвободиться из под железной пяты с помощью этой семейки, а это значит одно: свадьбе быть.

«А ты действительно думала, что он ее отменит?» — усмехаюсь и делаю глоток из бокала с вином, без которого сегодня просто не смогу, — «Мой то отец в могиле, а тут вторая по богатству семейка. Еще и наследница в него влюблена…»

Да, в статье много информации. Еще бы! Это их «первый выход в свет», как пары, так что журналюги постарались на славу.

«Наверно хотели порадовать богатых наследников и их предков…»

Забавно вообще, но только из этой газетенки я узнала, что Макс, оказывается, свободно говорит на пяти языках: русский, английский, итальянский, испанский и французский.

«Полиглот, твою мать!»

Еще он занимался плаванием и фехтованием…

«Что-то на богатом!» — фыркаю.

У него даже чемпионские титулы есть внутри его маленького, узенького мирка — высшего общества. Добавьте к этому золотую медаль лучшей школы, где чернь даже туалеты не моет, и диплом с отличием университета с такими же параметрами набора персонала. Забавно, в статье «Туманный Альбион» называют загадочно: лучший университет в мире. Никаких названий, зато сразу понятно, что это что-то на о-очень и оооочень привилегированном.

Что насчет Ксении? Девчонка не отстает. В языках такой же полиглот, в учебе «блистательна и умна!», имеет разряд по конному спорту. Также любит петь, увлекается модой. Там пишут, что она училась вместе с ним все эти годы и «любовь их росла и крепла».

«Боже, сейчас блевану!» — отплевываюсь, а вином горе свое заливаю.

Не могу я закрыть глаза на ее персону, потому что она действительно шикарна, и самое мерзкое — вызывает уважение. У нее богатейший папаша, а вместо того, чтобы тусить, нюхать и трахаться, она работает. В журнале. Ксения благоволит редактуре, пошла по стопам отца. Тот бумажный король, как никак. Владеет кучей редакций, также парочкой сотен заводов по производству бумаги. Упакованный донельзя, круче него разве что сам Петр Геннадьевич.

«Говорят же, что деньги к деньгам липнут…хм…м-да…» — изрядно охмелев, откидываюсь на спинку кресла и смотрю в потолок, когда слышу, как проворачивается ключ в замке.

Хмыкаю, даже усмехаюсь, потому что у меня, по сути своей, только два пути. Первый — опять замкнуться внутри своей башки, но к чему это приведет, по сути то своей? Максимилиану Петровичу плевать, что я молчу, так даже лучше. И повеселится, и потрахается. Второй вариант — взять себя в руки и перестать растирать сопли по морде. Раз уж влипла, веди себя достойно, как говорится. Да и какой смысл то выбирать первую, проторенную дорожку? М? Он меня не отпустит, так хотя бы сама развлекусь. Не вечно же одним королевским особом играть на чужих нервах.

«Буду жестить», — киваю самой себе, сознательно идя в сторону, где мне может прилететь гораздо больше шишек. Но да, таков мой выбор и удел, — «Может быть так у меня получится по-настоящему его возненавидеть…»

Я решаю огребать.

— Амелия? — мое имя звучит громко и отчетливо со стороны прихожей.

Господин удивлен, что его шавка не выбежала, как обычно, и не встречает. В голове проносятся, как кинофильм, все те разы, когда я именно так и делала, за что я себя прямо ненавижу. Вот ненавижу!

«За дурость, за расхлябанность, доверчивость…» — за больную страсть и абсолютную неспособность пресечь и остановить свои же порывы. Контролировать.

— Амелия? Ты где? — снова зовет, но я упорно молчу в самом углу квадратной гостиной.

Смотрю в одну точку, только с нажимом держусь за бокал и прокручиваю его, скрежеча по дереву стеклом, за которым мерно двигается кроваво-красное лекарство от боли. Нет, это скорее панацея — лекарства не существует, и мне все также больно, я просто чувствую меньше.

— Котенок, я привез тебе твои тесты, — усмехается, следуя по коридору в сторону гостиной, — Ума не приложу зачем они тебе, но я заехал в аптеку и купил. Много. Девчонка смотрела на меня, как на придурка…

«А ты и есть придурок. Нет. Мудак…»

— Малыш, ну что за прятки? Ты спишь? — вижу боковым зрением через зеркало, как он заглядывает в мою спальню.

Не находит, очевидно, хмурится, и наконец переступает порог гостиной. Но он снова меня не видит, да и куда ему? Разве он вообще когда-нибудь видел меня? Вряд ли. Я ведь лишь бледная тень своей чудной сестрицы, которая все козыри в ход пустила для соблазнения моего мужчины. Нет, формально то понятно, что он не мой и никогда моим не был, но…она же все знала, и ее это не остановило, а лишь подстегнуло. Еще бы! Соперниц Лили ненавидит, их нужно уничтожать, даже если они твои младшие сестры.

— Черт! — наконец оборачивается в мою сторону и дергается.

Ха!

«Я напугала наследник, как потрясающе…» — наблюдаю за тем, как Макс тяжело дышит, держась за грудь. Смотрит на меня. Я вижу лишь очертания, но, спорю на что угодно, вижу куда больше него. Недаром же просидела тут столько времени — привыкла.

— Ты меня напугала!

Пакет с «моими» тестами летит на столик, а в голосе появляется непонимание с легким налетом злости.

«Мы не в настроении?»

— Почему ты сидишь в темноте?

Нажимаю на небольшую кнопочки лампы, и комната тут же озаряется хоть и слабым, но теплым светом, которого вполне достаточно, чтобы оценить его внешний вид.

«Красивый…» — думаю, плавно разглядывая его фигуру.

Макс одет в черную рубашку, расстегнутую сверху и брюки под цвет, на запястье у него теперь платиновые часы. Вроде и обычная одежда, но ему она так идет, что я даже в платье, в котором сейчас сижу, не дотягиваю до его уровня. Нет-нет, это объективно. Да, мое платье очень красивое, облегающее, без лямок. Волосы свои я тоже уложила назад в «мокром стиле», даже накрасилась. Черный смоки. Удачное сочетание, но до него мне, как до Китая раком. Я выгляжу и чувствую себя глупо, он — как рыба в воде. Делаю глоток вина, чинно держа бокал за ножку, наклоняю голову на бок.

«Интересно, а сиськи моей сестры помещались ему в руки?» — ядовито думаю и наконец говорю.

— Хорошо выглядишь.

В статье надо было дописать, что Максимилиан Петрович не умеет правильно распознавать обличающие намеки, потому что он улыбается и присаживается на спинку дивана. Складывает руки на груди. Часы ловят солнечный зайчик на миг, он отскакивает в стену, а потом пропадает. Прямо как его человечность…она же появляется только при «определенных обстоятельствах», когда надо то есть, но быстро скрывается за всем его пороком, самомнением и самооценкой.

«Чего я от него вообще жду? Властелин мира «тонко» намекнул, что иногда люди делают что-то, просто потому что могут. Его случай. Он просто может издеваться надо мной, ведь никакого наказания не последует. Еще бы! Кто его сможет наказать? Он — Властелин мира, просто помладше…»

— Ты еще лучше, малыш.

Голос низкий, все понятно. В ход идет привычное соблазнение, а еще явные намерения получить побольше секса. Конечно да, так и есть, да и зачем еще ему здесь быть? У любовницы то.

— Где был, что видел? — Макс усмехается и пару раз качает головой, потом пожимает плечами.

— Да ничего особенного.

— Не расскажешь? Мне то тут с высоты плохо видно, что там происходит на земле.

Щурится. Наконец он начинает понимать, что не просто так я тут сижу, что все вообще не просто так.

— Ты опять начинаешь? — наконец изрекает, потирая глаза, — Мы же договорились…ты обещала потерпеть.

— Так ты ответишь мне?

— Что мне ответить? Был на встрече. О многом скажет?

Тихо усмехаюсь "злости", что стала появляться более отчетливо.

«Ой, нам не нравится, когда шлюхи лезут в «дела»?! Правильно. Шлюхам и не положено много знать, им положено совершенно другое…» — делаю еще один глоток,

— Что пьешь?

— Ты разве не видишь? — хамлю в похожем стиле, — Вино.

— И что за повод?

Размыто пожимаю плечами, Макс продолжает смотреть. И смотрит еще пару мгновений, пока не вздыхает, не издает смешок и не кивает пару раз.

— Понятно. Ты на что-то злишься?

«Бинго!»

— Пойду переоденусь, и потом мы поговорим.

Как же меня бесит его уверенность в том, что он способен решить любую проблему. Как же злит, что он и не воспринимает ее всерьез, меня не воспринимает! По его подаче я прекрасно понимаю, что он в очередной раз считает, что я маюсь дурью, что пара поцелуйчиков и «трах» меня быстренько угомонит…поэтому и кидаю ему в спину вопрос.

— А почему ты никогда не рассказывал, что знаешь пять языков?

Макс резко тормозит, оборачивается, но я смотрю лишь перед собой и усмехаюсь.

— И фехтование? Серьезно? Не очень представляю тебя в белом комбезе.

Ответа не получаю, но чувствую взгляд, а еще, клянусь, слышу, как винтики в его башке начинают быстро шевелиться. А потом получаю хриплое…

— Откуда это здесь?!

Я не очень понимаю о чем он, но все равно не смотрю, меланхолично вырисовывая круги на деревянном подлокотнике, почти как его папаша, только в другом кресле. То теперь покоится в столовой, так как видеть его просто невыносимо мерзко.

«Как будто на месте подлокотников моя задница!» — немного передергивает, но я быстро отвлекаюсь на Макса.

Он быстрым шагом пересекает комнату и останавливается у столика чуть правее меня. Тут то до меня доходит…

«Чашка…я забыла убрать чашку Властелина мира…» — белая, две палочки корички.

Макс смотрит на нее, как на ядовитую змею. Наверно, примерно также я смотрела и на корреспонденцию от миллиардера: удивленно и с отвращением.

— Я спросил… — хрипло начинает, потом резко поворачивает на меня голову, раздув ноздри, — …Откуда здесь эта сраная чашка?!

— Она здесь и была…

— ТЫ ПОНЯЛА О ЧЕМ Я! — орет в голос, моментально выходя из себя, я же расслаблено откидываюсь на спинку стула и усмехаюсь.

— Узнал, да?

— Что он здесь делал?!

Рычит. Хрипло, низко, но рычит, и так, как я еще не слышала. Мне, честно, страшно, но это быстро проходит, давится вином, как бетонной плитой, и я достаю журнал из складки кресла. Расправляю. Пару мгновений смотрю на обложку с улыбкой, а потом резко швыряю прямо в лицо этому лживому ублюдку. Макс жмурится рефлекторно, но стоит газетенке упасть к ногам, сразу же пялится на него, а я притворно-спокойно-сахарно и наконец отвечаю.

— Говорили.

Он секунду медлит, а потом также резко поднимает на меня свои глазища, а я наклоняю голову на бок и тихо спрашиваю.

— Хочу задать вопрос. Какая я по счету девственница в твоей коллекции, мистер-без-пяти-минут-женатый?

Дальше происходит то, чего я никак не ожидаю. Макс буквально подскакивает ко мне, хватает за предплечья, а потом дергает с места и вдалбливает в стену. Ощутимо так. Даже подшофе я это чувствую.

— Что ты ему сказала? ЧТО-ТЫ-ЕМУ-СКАЗАЛА?!

Понятно, чего он так дергается. План то под конкретной угрозой, вон как глазенки выпучил, и как сильно они налились кровью. Видок тот еще, и мне вообще не смешно — страшно, но я тем не менее усмехаюсь. За это, а точнее за то, что он не получает желаемого, Макс с силой толкает меня. Я врезаюсь в стол, откуда падает злосчастная чашка с двумя палочками корицы. Остатки кофе расползаются уродливым пятном, на которое я смотрю-смотрю-смотрю. Чудится, будто вся эта грязь так и стремится в мою сторону, ползет медленно, но направленно, хочет и меня испачкать. И пачкает же! Я не убираю ногу, намерено порчу дорогущие, белые, замшевые лодочки.

«Все, как и в жизни. Ты была принцессой, которая чего-то стоила, у тебя было будущее, планы, а потом пришел он и все уничтожил. Испачкал тебя настолько, что вряд ли ты когда-нибудь сможешь отмыться. Сраная любовница…»

Давлюсь смехом и слезами. По правде то говоря, я же не утрирую — так и есть, и в этом только моя вина. Я все это допустила. Моя слабость, моя глупость и наивность: я влюбилась в человека, которому изначально было на меня насрать, а когда это поняла, вместо того, чтобы бежать, приняла всю его ложь за чистую монету. Когда-то, когда я хотела понять почему мама не сбежала от отца, я читала некоторые статьи по психологии. Хотела найти в них доказательства, что она всего лишь подвержена Стокгольмскому синдрому, хотя и знала, что это не так. Это действительно не так же, мама приняла моего отца, она его знала. Он никогда не был ангелом: расчётливый, спокойный до боли (в силу своего «английского» происхождения, конечно же), и ты никогда не знаешь, что творится в его башке — такой он, мой отец. С грехами и скелетами в настолько огромном шкафу, что туда вместилось бы целых три Нарнии при желании, но она все это приняла. В тех статьях я вычитала, что ребенок часто повторяет цикл своих родителей, то есть примеряет на себя их поступки и решения. Поэтому я думала, что тоже могу так, как она. Что это моя судьба — встретить сложного мужчину с огромным багажом и принять его. Вот только проблема в том, что мой отец любил мою мать, а Макс меня нет. Отец всегда ставил маму на первое место, а Макс меня нет. Он ее защищал, а Макс меня никогда не будет, он только подкинет идей, где бы спрятать мой труп на случай чего непредвиденного.

Второй раз мои розовые очки бьются стеклами внутрь, и, черт, мне также больно, как в первый. Я же вижу, что снова права: вместо того, чтобы говорить со мной, он звонит куда-то, кому-то. Догадываюсь, что кому-то, кто по-настоящему вовлечен в их «план мести». И я смеюсь громко, чтобы не заплакать также громко.

«Вот все, что его волнует …» — так и бьет в голове, пока Макс орет в трубку.

Вижу его в коридоре, сама прижимаюсь спиной к стене, наблюдаю. Он ходит туда-сюда, как тигр в клетке, говорит-говорит-говорит, поглядывает на меня. Зло поглядывает, кидает замечание незримому собеседнику. Что-то вроде…

«Пьяная дура!» — он даже не ко мне обращается…и это меня драконит окончательно.

«Снова разговор, будто меня нет? Извини, не в этот раз, красавчик…»

— Зачем мне что-то говорить? — спрашиваю будто в пустоту, но тут же получаю отклик.

— Что ты сказала?!

Я плавно открываю глаза и наблюдаю прелестную картину, как он стоит в проходе, часто дышит, ноздри дует. Смешной такой…да нет, опасный, это у меня в башке какой-то сдвиг по фазе, видимо…я уже не отличаю, где черное, а где белое. Где шутки еще допустимы, а где надо тормозить…Грани стерты, и я продолжаю издеваться надо львом, теряя пути к отступлению, которые почему-то, кажется мне, везде.

— Интересуюсь, а зачем мне что-то говорить, если ты сам с этим чудно справился, м?

Макс замирает, я же взглядом коротко касаюсь журнала, а потом снова возвращаю ему внимания и пожимаю плечами.

— Она красивая. Еще один вопрос: а зачем тебе все это вообще надо? Не она, конечно же, а все остальное? Твоя будущая жена золотко, ярче тебя самого горит, и тут Лилиана? Или я? Хотя нет. Я это так, сахарозаменитель, но, черт, Лилиана?! Пф…

Молчит, потом тихо отвечает, но снова не мне.

— Да она в говно. Не слышишь что ли?…

Бесит-бесит-бесит. Моя улыбка становится гаже.

— А ты не хочешь узнать, чем дело кончилось? Любопытная история, скажу я тебе…

Снова. Все повторяется снова через буквально пол-секундочки. Я слышу четкий звук шагов, но не успеваю отреагировать и как-то скрыться, потому что он уже передо мной. Хватает за нижнюю челюсть, заставляя посмотреть себе в глаза, а потом приближается и хрипло, низко выдыхает.

— Ты на что намекаешь, сука?

Если честно, то ответа на этот вопрос у меня нет, потому что я ни на что и не намекала. Я просто хотела привлечь внимание к себе и нашей с ним истории, а не на их чертов план. Обидно все же, что этот незаметный факт игнорируется…

— Я ЗАДАЛ ВОПРОС!

Сжимает пальцы сильнее. И для ясности: сильнее, чем когда-либо. Не знаю, возможно просто воспоминания немного потухли, но мне так по крайней мере кажется. Я снова взвизгиваю и пытаюсь оттолкнуть его, а как в стену упираюсь — не сдвинуть.

— Мне больно, отпусти!

— Я СПРОСИЛ…на что ты намекаешь?!

Орет, не обращая внимания, а дальше вдруг делает голос тише даже своего дыхания, почти до шепота опускает ползунок громкости, от чего у меня аж поджилки трясутся. Его взгляд только добавляет «стрема», и я замираю, хмурю слегка брови, цепляясь за его запястье. Мне почти нечем дышать из-за того, как он вдавливает предплечье мне в грудь, а откуда-то из далека я слышу, как повторяется его имя. МАКС-МАКС-МАКС! Понять не могу ничего, да и не пытаюсь. Я смотрю только в эти бешеные глаза, чей хозяин выдает просто потрясающий вопрос.

— Между вами что-то было?

На повестке дня у нас, походу дела, маразм и дерьмовые инсинуации. Мне вдруг так обидно становится и за все сразу: за то, что он толкнул меня так сильно, за то, что хватает, будто я ничтожество, за его отношение ко мне, за обращение, как с половой тряпкой, за то, что он меня…не любит.

«Боже, это так жалко, но…что я могу с собой сделать?» — пищу про себя, а сама молчу. Смотрю только в глаза, умоляю его отмотать назад или хотя бы извиниться за такой унизительный вопрос, но нет. Это не для нас.

Макс отрывает меня от стенки, снова в нее толкает и резко приближается, орет прямо в лицо, как конченный придурок.

— ОТВЕЧАЙ, КОГДА…

И я допускаю свою самую большую ошибку…

— ДА! — ору в ответ, ведомая болью, разочарованием и дикой-дикой обидой, но зато хоть он отступает.

Резко так, будто не хочет больше меня касаться, что обижает только больше. Ошибка начинает раскручиваться и за миг превращается в снежный ком моего фантастического вранья, сказанного так разъяренно, что я в принципе себя не узнаю.

— Было, ясно тебе?! И хочешь услышать кое что еще?! Мне дико понравилось. Мы трахались прямо на этом диване. Жестко. Долго. И не один раз. У него, кстати, член гораздо больше твоего, и пальчики попроворнее будут! Вот тебе и весь секрет! Ты по всем статья похуже него будешь, может поэтому от тебя все бабы к нему и бегут, а?! Да…

Шлепок. Звонкий, сильный, из-за него и вина я не удерживаю равновесие и валюсь с ног. Щеку режет острая боль, и я хватаюсь за нее, а потом смотрю на него снизу вверх. Я настолько шокирована и удивлена случившимся, что не могу и рта раскрыть. Просто. Хлопаю. Глазами. Даже не плачу. Если честно, то до сих пор до конца не понимаю, что произошло. Меня никогда не били даже в детстве, поэтому такой опыт для меня своеобразный дебют, только вот он не приносит волнительного чувства одухотворения — мне по-настоящему страшно. Макс еле дышит, сжимает кулаки, его глаза полностью застелены пеленой ярости, я это понимаю прекрасно, поэтому боюсь даже пошевелиться. Мне кажется, что это еще не конец, кажется, что сейчас он сорвется окончательно и исполнит свою угрозу, но вместо того Макс разворачивается. Я благодарю Бога за то, что он резко поднимает телефон с пола и чеканит шаг дальше, а за хлопок входной дверью благодарю втройне.

Но потом приходит понимание — Он. Меня. Ударил.