Цветные бусы мечтаний

Пролог

Расположенный на холмах, круто сбегающих к Тихому океану, Сан-Франциско необыкновенно красив. Своенравный город, словно бросив вызов скучной логике целесообразности, опутал своими улицами склоны холмов, окружающих океанскую бухту.

Берега этой подковообразной бухты связывает многокилометровый, взметнувшийся на громадную высоту мост, как бы парящий в воздухе. Мост Золотых Ворот, ставший своего рода эмблемой города. Его изображения видны повсюду.

Древние наверняка причислили бы его к одному из чудес света. И действительно он — чудо. Но чудеса — чудесами, а жизнь — жизнью.

На город опустился туман, который был такой же достопримечательностью Сан-Франциско, как и мост. Его седые клочья скрыли величественный купол Гражданского центра, возведенного на одной из площадей города.

Старый бродяга плотнее закутался в поношенное пальто, служившее ему одновременно и одеялом, и попытался снова уснуть, но это оказалось нелегко. Не больно-то уснешь, когда сырость въедается в кости, особенно если лежишь на голой земле. Туманными ночами в Сан-Франциско прохладно даже летом, когда могло бы быть и потеплее. В общем, отнюдь не райские кущи…

А потом раздался этот шум… Старик привык к шуму. Он обосновался на этой площади почти два года назад, за версту обходя полицейских, борясь за лучшее место на скамейке и пытаясь не обращать внимания ни на уличное движение, ни на пешеходов, ни на гудки клаксонов, которые в этом городе, казалось, не умолкали ни на минуту.

Однако на сей раз шум раздался всего лишь в нескольких футах от него. Это был разговор, и шел он явно в повышенных тонах.

Честно говоря, бродяга не мог разобрать слов, поскольку натянул пальто на голову. Да и видел он тоже не слишком много, потому что свет уличных фонарей с трудом пробивался сквозь туман. И все же вполне достаточно.

Хорошо одетый мужчина стоял у фасада Центра, полускрытый его тенью и туманом. Этот тип смахивал на одного из тех молодых чистоплюев, которые могут пройти по спящему на земле человеку, лишь бы не запачкать свои модные ботинки. Старик не сомневался: это был коп.

Он чуял их за версту. Достаточно было взглянуть, как они только и ждут, как бы сцапать первого встречного, как они зыркают глазами по сторонам, словно все вокруг них рыли в чем-то виноваты. И этот малый был точно таким же.

И он был не один. Перед ним стоял парень и смотрел ему прямо в лицо. Обычный уличный парень. Оборванный, обросший и грязный от макушки до пят. Старик не раз встречал его в новом приюте позади Центра здравоохранения и в общественном парке, который окружал почти каждое здание, принадлежавшее городским властям. Он знал, какую скамью закрепил за собой этот парень, и никогда не покушался на нее, как бы туго ни было со спальными местами, — а туго было с ними каждую ночь. Он хорошо понимал, что такое спорить с этим малым. Тот был псих.

Самый настоящий псих. Безумие светилось в его глазах, горящих, как угли. Все его звали Майк-больной. И этот псих смотрел своими глазами-углями на модника-копа.

И улыбался. Но от этой улыбки видавшему виды бродяге захотелось еще плотнее закутаться в пальто, потому что она означала, что вот-вот случится что-то нехорошее. И оно случилось.

Старик не мог точно сказать, как это вышло. Он был слишком занят тем, что пытался согреться. Он слышал только, как этот самый псих сказал что-то вроде: «Будь ты проклят, Пит. Не заставляй меня делать это». Потом до него донесся злобный смешок, как будто Майк знал, что слова уже не помогут. А затем раздался выстрел. И, словно этот выстрел послужил им сигналом, в тумане, зашевелились какие-то темные фигуры, казавшиеся во мраке ожившими манекенами.

Бродяга вскочил. Он не хотел попасть в историю. Не хотел быть рядом с тем, что случилось. Нужно было удрать раньше, чем кому-нибудь придет в голову спросить его, что произошло.

Но, прежде чем исчезнуть вместе со своей тележкой, он в последний раз оглянулся. Только чтобы лишний раз убедиться, что все происшедшее ему не пригрезилось.

И вот что он увидел. Майк-больной стоял с пистолетом в руке. А пижон-полицейский лежал навзничь с открытыми глазами. Посредине его лба расплывалось красное пятно, а рядом с его вытянутой рукой на земле валялся один из этих маленьких автоматических пистолетов. И еще перед тем, как удариться в бега, старый бродяга увидел то, что напугало его больше всего на свете. Он готов был поклясться, что в глазах Майка стояли слезы.