Цветы для судьи

Примечание

В уголовном суде свидетели обычно не присутствуют в зале во время слушания, предшествующего их собственным показаниям, однако в деле Корона против Веджвуда в тысяча девятьсот тридцать первом году это правило было нарушено.

Глава 1Отсырелый динамит

Историю обычного человека – то ли биржевого маклера, то ли торговца чаем, – который однажды солнечным утром вышел из своего пригородного дома и, подобно серому дымку в безоблачном небе, растаял в воздухе, припомнит чуть ли не каждый житель Большого Лондона начала века.

Обстоятельства разнятся. Иногда несчастного видела любопытная леди из дома номер десять, а инвалид, сидящий у окна двенадцатого дома, уже не видел; вдобавок тут же находили письмо, которое пропавший хотел опустить в почтовый ящик, – оно сиротливо лежало на тротуаре между упомянутыми домами. Иногда дело происходило на улице, по обеим сторонам которой шли высокие стены: в одном ее конце поджидал молочник, в другом на пороге собственного коттеджа стояла жена незадачливого джентльмена. В этой версии жену целовали у садовых ворот, махали ей с середины нелепо огороженной улицы, а молочник не встречал своего клиента ни в то утро, ни после.

В каждом случае косвенные улики не совпадали. Объединяло истории лишь главное событие да какой-то неприятный осадок. Человек исчезал; были основания полагать, что исчезал необычным способом. И, само собой, не возвращался.

Многие утверждали, будто один их знакомый живет по соседству с героем или жертвой истории, а вот старинная фирма «Барнабас и партнеры», с тысяча восемьсот десятого года владеющая издательством «Золотой колчан», таких разговоров не вела никогда, потому что тот самый «обычный человек» был их младшим партнером. Майским утром тысяча девятьсот одиннадцатого года он вежливо пожелал доброго утра своей экономке, шагнул с порога дома в Стритэмский тупичок, свернул на широкую пригородную улицу и вместо того, чтобы миновать табачную лавку на углу, растаял в воздухе – ловко и ненавязчиво, подобно дождевой капле в пруду.

В тупике улицы Джокис-Филд в роскошном особняке стиля королевы Анны, украшенном вывеской «Золотой колчан», это событие вызвало немалый переполох; однако, когда стало ясно, что книги счетов в порядке, а мистер Джон Уидоусон, другой партнер, вполне способен вести дела дальше, пока его кузен пребывает то ли в распыленном состоянии, то ли в четвертом измерении, – тогда врожденный консерватизм фирмы взял верх, и о неприятном происшествии скромно позабыли.

Конечно, спустя пресловутые девять дней любой шок вполне способен превратиться в недоуменный смех, а через двадцать лет он запросто оставляет после себя лишь неловкие воспоминания, но все же странное исчезновение Тома Барнабаса в девятьсот одиннадцатом создало на фирме своего рода прецедент, и потому когда в тысяча девятьсот тридцать первом Пол Р. Бранд, один из управляющих, пару дней нигде не объявлялся, то по удивительной, парадоксальной прихоти человеческого разума никого это особо не встревожило.

В квартире на верхнем этаже, на диване перед камином в своей просторной гостиной сидела Джина Бранд. «Цеховое чаепитие» было в разгаре. Это мероприятие стало для Барнабасов традицией. Зимними воскресными вечерами кузены и мисс Керли собирались, чтобы попить чаю и досконально изучить сегодняшние газеты. Иногда компанию им составляли посторонние: какой-нибудь выдающийся автор, или заезжий американец, или, в редких случаях, пожилой Калдекотт, патриарх литературных агентов, знавший самого Старика.

Когда Пол привез Джину из Нью-Йорка и фирма отошла от потрясения – надо же, в семье теперь есть женщина, к тому же иностранка! – Джина решила предоставить традиционному чаепитию камин и угощение, избавив от этой обязанности старенькую экономку Джона. Встречи переехали сюда, этажом выше. Это было очень характерно для двух управляющих: они с радостью арендовали здание, соседнее с конторой; за немалые деньги превратили непригодные помещения в три квартиры и поселились на задворках Холборна, оба уверенные, что не должны мечтать о большем.

Джон Уидоусон – старший управляющий, старший кузен и сын старшей сестры Старика – занял, как подобало его положению, центральную квартиру, хотя по размеру она больше бы подошла Полу с Джиной, размещенных этажом выше.

Нижний – полуподвальный – этаж более-менее пришелся по вкусу Майку Веджвуду, младшему кузену и младшему управляющему. «Барнабас и партнеры» поступали так в святой уверенности, что мелкие неудобства идут на пользу достоинству и репутации фирмы.

Чаепитие подходило к концу, а о Поле до сих пор никто так и не спросил. Похоже, все считали, что без его нравоучений встреча проходит гораздо спокойней.

Джина сидела на большом, нарочито изогнутом белом диване с изысканной спинкой, обильно украшенной пуговицами. На фоне этого сдержанного собрания хозяйка дома, как всегда, выглядела эксцентрично, прелестно и оригинально.

Когда декоратор Павлов называл ее молодой Бернар, он не слишком грешил против истины. Изящная фигура, миниатюрные ручки и ножки, длинная современная шея Джины потерялись бы в корсетах и безвкусных оборках восьмидесятых. Лицо тоже было современным: широкий рот, миндалевидные серые глаза. Простоту маленького прямого носа компенсировала новомодная прическа, творение Лалле: темно-каштановые локоны собраны наверх и уложены надо лбом, едва уловимо напоминая пышные шиньоны прошлого века.

На Джине было платье собственного дизайна. Фирма, точнее, Джон Уидоусон от лица фирмы не одобрял желание супруги кузена продолжить в Англии свою карьеру, и миссис Бранд теперь придумывала наряды только для себя – и иногда для Павлова.

Узкое платье из густого шелка, темно-зеленого с черным, подчеркивало ее чужеродность и необычный, оригинальный шик. Джина явно скучала: еженедельная обличительная речь Джона в адрес фирмы Чезанта, который наводнил книжный рынок третье-, четверо-, пятисортными романами и самодовольно хвастал огромными тиражами, – эта речь сегодня затянулась.

Керли сидела в углу у камина: пухлые руки сложены на коленях, взгляд бледно-голубых глаз за стеклами очков спокоен и задумчив.

В комнате, безусловно, не было человека, который выглядел бы менее изысканно, чем мисс Флоренс Керли. Седые волосы зачесаны кое-как; черное бархатное платье – из разряда тех, что за баснословные деньги продают миллионам неразборчивых покупательниц, – ужасно скроено и аляповато украшено; туфли модные, но неудобные; и вдобавок ко всему – три кольца, явно еще материнские. Но Керли – это фирма. Даже Джон, временами бросавший на мисс Керли взгляд, искренне надеялся, что она его переживет.

Давным-давно – в те дни, когда даму-машинистку еще считали смелым новшеством, – Флоренс Керли была секретарем Старика. Она, верная живучей женской традиции преданно служить доминирующему мужчине, вверила себя фирме «Барнабас», словно возлюбленному. Тридцать лет мисс Керли любила предприятие, как сына и хозяина одновременно. Знала о его делах больше, чем все книги счетов, понимала трудности и дорожила победами с одержимостью первой няньки. В конторе она олицетворяла великодушный всезнающий ум, один из главных капиталов фирмы. За стенами конторы мисс Керли вызывала страх и почтение, иногда – негодование. При этом выглядела глуповатой незаметной старушкой, которая тихонько сидит у камина.

В комнате было очень тепло.

– Мне, пожалуй, пора, Джина. – Джон встал. – Тус в своей новой книге такого наворотил! Хочу довести ее до ума. Я вызвал его на завтра.

Приглашая автора для беседы, Джон всегда говорил «я вызвал его» – это была коронная фраза Старика.

Мисс Керли шевельнулась.

– Мистер Тус очень самонадеянный юноша, мистер Уидоусон, – рискнула высказаться она. И непонятно зачем добавила: – На прошлой неделе я видела, как он обедает с Филлипсом из «Денверса». Они, наверное, вместе учились.

Джон, уловивший направление ее мыслей, помедлил.

– Книга и правда не так хороша, как первая, – виновато сказал он.

– Да, не хороша, – согласно кивнула мисс Керли. – Со вторыми книгами вечно так, правда? И все же что-то в нем есть. Я бы не хотела, чтобы он от нас ушел. Не люблю «Денверс».

– О да, – скупо отозвался Джон и добавил: – Я над ней поработаю.

Он пошел к двери – представительный, интересный мужчина: высокая стройная фигура, суховатое желтое лицо, коротко стриженные седые волосы.

На пороге помедлил, взглянул на хозяйку дома.

– А где Пол? Не знаешь, Джина? С четверга его не видел. Опять в Париж улетел?

Возникла неловкая пауза, Керли невольно заулыбалась. Пол – нахрапистый, хвастливый, энергичный – часто выводил из себя кузенов, но ее забавлял. Джон впервые открыто упомянул дело с биографией Турлетта, и все в комнате мысленно вновь услышали страстный неубедительный голос Пола, перекрывающий шум сентябрьского коктейльного приема.

– Скажу вам, мой дорогой друг, я был так взволнован, так раздавлен, что тут же поспешил в Кройдон и сел на самолет. Даже не сообразил захватить чемодан или сообщить Джине – просто рванул туда и купил эту книгу!

То обстоятельство, что биография Турлетта вызвала одинаковые отклики и у британских, и у американских читателей – средненькая проба пера в жанре свободного стиха, не более, – и что сделка стоила Барнабасам примерно пятьсот фунтов, вполне объясняло ядовитое замечание Джона.

Джина ожила. Прежде чем ответить, она с грациозной неторопливостью повернула голову.

– Не знаю где. Дома он с четверга не появлялся.

В спокойном голосе с неожиданным новоанглийским акцентом не было смущения или негодования – ни вопросом, ни самим фактом отсутствия мужа.

– Понятно. – Джон тоже не выглядел удивленным. – Если сегодня придет, попроси заглянуть ко мне. Я буду читать допоздна. Мне доставили весьма примечательное письмо от миссис Картер. Хорошо бы Пол отучился петь дифирамбы авторам. А то они потом негодуют, если книга не идет нарасхват.

Его голос затих на скорбной ноте уже за дверью.

Ричи захохотал – сухое отрывистое кудахтанье, на которое никто не обратил ни малейшего внимания. Он сидел в стороне, в тени, откинувшись на спинку кресла: тихая, унылая или, на чей-нибудь сентиментальный взгляд, трогательная фигура.

Ричард Барнабас, брат растаявшего в воздухе Тома, единственный из кузенов не получил по завещанию Старика доли в деле. Разумеется, в тысяча девятьсот восьмом он был моложе, но не так молод, как малыш Майк или подросток Пол, и ненамного моложе самого Джона. Объяснений этой загадки у Ричи никогда не спрашивали, однако условие завещания, которое предписывало облагодетельствованным кузенам «приглядывать» за Ричардом Барнабасом, проливало некоторый свет на мнение Старика о племяннике.

Они исполнили это предписание типичным для фирмы, да и, возможно, для издательства в целом, способом: выделили Ричи кабинетик наверху, достойное жалованье и звание «чтец». Он делил свои обязанности с двумя-тремя десятками клириков, незамужних девиц и неимущих преподавателей, разбросанных по всей стране, но имел при этом официальную должность и жил в мире потрепанных рукописей, по которым составлял длинные заумные отчеты.

Словно худое пыльное привидение, его часто видели на ступенях конторы, в холле или в хитросплетении продуваемых улиц, когда он размашистым шагом быстро шел из священного переулка к себе в меблированные комнаты на Ред-Лайон-сквер.

Ричи никто не воспринимал всерьез, однако всем он был симпатичен – как чужая безобидная домашняя зверюшка, вызывающая полутерпимое, полуснисходительное отношение. Каждый год ему давали трехнедельный отпуск, и все три недели о Ричи не вспоминали. Лишь растущая гора рукописей в пыльном кабинетике свидетельствовала о том, что он и правда отсутствует.

Среди младших служащих бродили туманные слухи, будто Ричард проводит отпуск за чтением в своих меблированных комнатах, однако ни у кого не доставало интереса проверить. Кузены же просто говорили и думали: «А где Ричи? Ах да, в отпуске…» – и забывали о нем ради более важных дел, которых всегда хватало.

Периодически находились сентиментальные юные дамы – хотя таких на фирме не одобряли, – которые видели в Ричи романтическую загадочную натуру с тайной внутренней жизнью, слишком тонкой или даже поэтичной для того, чтобы выставлять ее на всеобщее обозрение. Однако со временем они бросали свои изыскания, поскольку обнаруживали, что у Ричи душевная организация ребенка и разум школьника. И что он ни капельки не несчастен.

Отсмеявшись, Ричи встал и подошел к Джине.

– Мне тоже пора, дорогая, – улыбнулся он ей. Помолчав, добавил: – Вкусный чай.

– Ты такой милый, Ричи. – Джина прищурилась и приветливо протянула руку.

Ричи коротко ее пожал, кивнул Керли, одарил широкой улыбкой Майка, которому всегда симпатизировал, и вышел.

Оставшиеся трое обменялись сердечными взглядами. Душевную тишину гостиной какое-то время ничто не нарушало. Со стороны парка к дому поползли первые волны тумана, однако его холодные гадкие щупальца пока не проникли в умиротворенную комнату.

Мисс Керли сидела в своем углу – безмятежная, погруженная в мысли. Все, кто знал Флоренс Керли, давно привыкли к ее взгляду «сквозь тебя», ставшему в конторе предметом добрых шуток. Старушка же считала свою привычку весьма полезной. Выцветшие голубые глаза плохо просматривались за стеклами очков в золотой оправе, а потому окружающие никогда точно не знали, куда направлен ее взгляд.

Сейчас она со спокойным любопытством изучала Майка.

Майкл Веджвуд – сын младшей и любимой сестры Старика. Место в фирме было гарантировано Майку с детства. Ему едва исполнилось семь лет, когда дядя умер.

Мисс Керли смотрела на Майка и размышляла: ранняя подготовка к профессии легко могла его испортить. Мальчик, из которого обдуманно и хладнокровно воспитывают достойного члена любой старинной издательской фирмы, не говоря уж о «Барнабас и партнеры», имел все шансы вырасти педантом, брюзгой или кем похуже. Однако вмешались смягчающие обстоятельства. Во время войны фирма понесла убытки, состояние Старика сильно уменьшилось, и юный Майкл, хоть и посещал правильные учебные заведения, денег почти не имел. А по мнению мисс Керли, нужда обладает очень ценным качеством – она замечательно отрезвляет.

Майк опоздал на войну лишь на несколько месяцев – когда подписали окончательное перемирие, он еще не завершил учебу. До сих пор мисс Керли считала его человеком благополучным и неиспытанным. Ему сейчас вроде бы двадцать восемь или двадцать девять лет; добродушный, учтивый, с приятной внешностью, надежный, спокойный. Но, хотя мисс Керли и понимала причины его популярности, Майк напоминал ей создание не совсем ладное – словно всему живому и самому важному в нем позволили атрофироваться, заменив обаянием, непринужденностью и интеллектом.

Майк, безусловно, хорош собой. Сейчас он в расцвете мужской зрелости, в нем больше стариковского характера и достоинства, чем в любом из кузенов. Присущи ему и фамильные черты Барнабасов: блестящие проницательные глаза темного цвета, сильный волевой нос, тонкие нежные губы.

Теперь, когда подозрения последних недель перешли в уверенность, он стал для Керли гораздо интересней и, что примечательно, существенно вырос в ее глазах.

Она украдкой бросила взгляд на Джину – роскошную, безмятежную, полулежащую на диване с высокой спинкой.

«Девочка еще не знает наверняка, – продолжала благодушно размышлять Керли. – Он был осторожен, ничего не говорил. Не решился, конечно. Люди теперь нерешительные. Страсть их пугает. Они с ней ведут борьбу, как с чем-то неприличным. Естественно, страсть неприлична. Как и многое другое. Но Старик… – Воспоминания тронули губы Керли легкой улыбкой. – Старик бы девочку заполучил. Нехорошо, конечно, ведь кузен с ним работает, но заполучил бы. Этим-то он и превосходил своих племянников».

При мысли о кузенах Керли презрительно вытянула старческие губы. Джон – раздражительный, напыщенный, часто невыносимо упрямый; Пол – взмыленный, громкий, выставляет себя на посмешище; теперь вот еще темная лошадка Майк, который раньше ничего не хотел по-настоящему. Сумеет ли кто-нибудь из них пойти ради своих желаний напролом, сметая помехи, перешагивая через невозможные препятствия, – и избежать наказания, как это раз за разом делал Старик? Вряд ли, решила Керли.

Джина на Майка не смотрела, однако постоянно ощущала его присутствие. Керли видела это по напускному спокойствию, по случайным признакам напряжения, которого не вынес бы никто, кроме нее – одной из самых бесстрастных женщин.

Итак, молодые люди «влюблены», продолжала рассуждать мисс Керли. Нелепое, но меткое слово, намек на «неловкое положение». Настоящий конфуз для обоих: они ведь такие сдержанные, такие разумные. Внутри Майка что-то происходит, с удовлетворением подметила мисс Керли, он пробуждается. Его снедает нешуточная лихорадка, что мучительно рвется наружу сквозь непринужденную учтивость, превращая аскета в человека безгранично трогательного, беззащитного – и одновременно немного бесчестного.

С девочкой не все так ясно. Выдающееся самообладание! Интересно, как она относится к мужу? Вряд ли, конечно, с большой любовью. Наверное, где-то живет на свете очень толстокожая женщина, способная не обращать внимания на череду мелких фиаско, составляющих жизнь Пола, но Джина не такая. Его фальшивые восторги и путаное вранье, которое всегда выходит наружу, его неубедительная хвастливость – такой атаки на чуткий ум не выдержит никакая физическая страсть.

К тому же разве Пол уделяет жене внимание? Он поглощен одной-единственной задачей – безнадежной и потому бессмысленной: убедить всех в своем величии. Вот где, например, по мнению Джины, Пол сейчас? Нырнул с головой в очередную сумасбродную затею, доказывает свою важность какому-нибудь ослепленному писаке, а под утро придет в семью восторженный, опьяненный собственным недюжинным умом – но ненадолго: рассудительный старший кузен быстро его отрезвит, и Полу останется только дуть губы.

Нет. Если Джина когда-то и любила мужа, в чем Керли испытывала сомнения, сейчас это чувство прошло.

Грубое вторжение в уютное, заваленное газетами святилище прервало ее размышления и догадки. Майк с готовностью поспешил на трель дверного звонка, из прихожей донеслись приглушенные вежливые приветствия, и в комнату вошел гость. Керли знала мистера Альберта Кэмпиона лишь понаслышке, а потому к увиденному была не готова и несколько потрясена. Худая сутулая фигура, бледное открытое лицо и прилизанные светлые волосы вошедшего полностью терялись на фоне огромных, необычайно массивных очков в роговой оправе.

– На вечеринку не успел? – расстроился он, бросая взгляд на пустой чайный столик и отодвинутые стулья. – Какая жалость!

Гость потряс руки Керли и Джине, сел, скрестив длинные худые ноги.

– Не чаепитие? Не вечеринка? Значит, работа, – продолжал болтать он с приветливой улыбкой. – Недорого, честно, надежно; из последнего – пятнадцать месяцев труда и обвинительный приговор в конце. Детективные услуги любого рода и любой срочности.

Мистер Кэмпион резко умолк. Керли смотрела на него с холодным неодобрением.

У гостя хватило ума стушеваться. На выручку пришла Джина.

– Вы ведь не знакомы с мистером Кэмпионом, Керли? Со временем к нему можно привыкнуть.

– Это у меня болезнь, – с очаровательным смущением заявил молодой человек. – От волнения. Считайте ее искусственным глазом – и перестанете обращать внимание.

Керли оттаяла лишь отчасти. Мир, в котором она живет, наводняют молодые насмешники, в большинстве своем – невоспитанные глупцы. Однако между ними и этим юношей есть разница. Поток околесицы обычно служит автору защитным прикрытием, но здесь суть в другом. Мистер Кэмпион скрывает вовсе не отсутствие ума.

А гость тем временем не умолкал.

– Джина, тебя как американку ждут незабываемые впечатления. Грядет знаменитый лондонский туман, когда свет на улицах расплывается, автобусные кондукторы пешком указывают дорогу водителям, а слепые попрошайки за небольшую плату переводят через дорогу городских богачей. В районе Друри-лейн уже началось. Я чувствую себя героем старинного романа.

– Рад, что он тебе по душе. – Майк пожал плечами, темные глаза лениво блеснули. – Меня как автомобилиста такой роман не трогает. Это отвратительно, Джина. С кожей и одеждой происходит то же, что во время поездки на поезде из Парижа на юг в разгар лета.

– Ясно. Очередная английская забава для иностранцев.

Джина говорила рассеянно, и мистеру Кэмпиону пришло в голову, что напряженную атмосферу в комнате создает не только присутствие мисс Керли.

– Что ж, дамы и господа, – весело объявил он. – Профессор прибыл! Воздушный шар скоро взлетит. Откройте мне свои невзгоды. У тебя что-то пропало, Джина?

Наступила неловкая тишина. Проницательный ум мисс Керли быстро разобрался в происходящем, мистер же Кэмпион, не владевший фактами, понял, что допустил бестактность. Майк умоляюще взглянул на Джину. Мисс Керли привстала.

– Если вам нужно обсудить какие-то дела втроем, дорогая, я пойду.

Джина помедлила с ответом, лицо порозовело. Впервые ее смятение грозило вырваться наружу, и этот легкий румянец на фоне безупречного самообладания выглядел очень красноречиво.

– Не то чтобы втроем, Керли… Не знаю… Вы, наверное, сможете нам помочь… да и… – Она умолкла.

Мисс Керли села.

– Я останусь, – твердо заявила она. – Речь о Поле, так? Он придет, дорогая. Как обычно. Все кузены время от времени любят исчезать. Что-то вроде семейной традиции.

Ее слова окончательно растопили лед, Майк с облегчением рассмеялся.

– Притворство, – пробормотал он. – Старая добрая Керли! Видите нас всех насквозь, да?

– Вижу, – сухо подтвердила она.

– Постойте! Дайте Гению наверстать упущенное, – запротестовал мистер Кэмпион. – Что стряслось с Полом?

Джина вспыхнула, посмотрела на него.

– Я попросила Майка пригласить тебя на… неофициальный разговор. Пола нет с четверга, и, в конце концов, он здесь живет… и… и…

– Спокойствие, – поспешил на выручку Кэмпион. – Я отлично тебя понимаю. Одно дело – позвонить в полицию, и совсем другое – делать вид, будто не замечаешь трехдневного отсутствия мужа.

– Именно. – Она поблагодарила его взглядом и продолжила; едва уловимые нотки гордости придавали мягкому неторопливому голосу особое очарование. – Другие жены, наверное, к этому времени уже голову бы потеряли, но у меня – то есть у нас – все иначе. Мы… Знаешь, мы люди послевоенные, Альберт. Пол живет своей жизнью, я – тоже, в какой-то мере.

Джина подавленно умолкла, затем торопливо заговорила вновь, отбрасывая все защитные барьеры.

– Я к тому, что ничего необычного тут нет, Пол иногда уезжает на день-два, забыв меня предупредить, но чтобы надолго… Такого не было. К тому же о нем вообще ничего не слышно, а это странно. И сегодня утром я подумала, что должна… ну… сказать об этом кому-нибудь. Понимаешь?

– Д-да, – не очень уверенно протянул мистер Кэмпион.

Глаза Джины ненадолго скрылись под тяжелыми белыми веками.

– В нашем окружении многие так себя ведут, – с некоторым вызовом заключила она. – Пол может быть где угодно. Явится сегодня ночью, или утром, или на следующей неделе, а я буду чувствовать себя дурочкой – столько шума наделала.

– Проясним. – Четкий голос мистера Кэмпиона звучал очень дружелюбно. – Я так понимаю, наш дорогой друг вполне мог пойти на коктейльную вечеринку, потом всю ночь кутить с кем-нибудь из гостей и закончить похмельем в чьем-нибудь загородном особняке после двухдневной пирушки.

– Именно. – Джина энергично закивала, словно хотела убедить себя саму. – Или мог рвануть в Париж, там готовят выставку. Но все равно его слишком долго нет.

– Ты про февральскую выставку редких манускриптов у Бампуса? – Мистер Кэмпион навострил уши.

– Да. Пол о ней мечтает. – Майк встал, помог Джине прикурить. – Событие будет грандиозное. Выставят почти всю коллекцию Ли.

– Без «Жуира», как я понимаю? – пробормотал гость, рискуя вызвать неодобрение мисс Керли.

– К сожалению. – Майк с искренним огорчением покачал головой. – Пол внес предложение, но Джон категорически его отверг. Фирма Барнабасов верна своему прошлому.

«Жуир», бесценный экземпляр неопубликованной пьесы Конгрива, написанный собственной рукой драматурга, стал собственностью Барнабасов еще на заре их достойной издательской карьеры. Рукопись перешла к ним в результате какой-то не очень приглядной истории, давней и почти позабытой. Сейчас же всеобщее недовольство – ученых и коллекционеров в равной мере – вызывало то, что Джейкоб Барнабас, покойный Старик собственной персоной, из каких-то пуританских соображений запретил копировать и даже читать рукопись. Джон уважал волю дядюшки, а потому «Жуир» оставался достоянием исключительно фирмы Барнабасов.

– Очень жаль, – громко заявил мистер Кэмпион и тут же позабыл о «Жуире». – Так о Поле неизвестно совсем ничего? Например, ты знаешь, куда он пошел в четверг вечером?

– Нет. – Джина покачала головой. – Вообще, в тот день я ждала его домой. Нам надо было кое-что обсудить, и мы условились спокойно поужинать тут в половине восьмого. Но он не прибыл даже к девяти, я потеряла терпение и ушла.

– Ну да, ну да. – Кэмпион внимательно посмотрел на нее. – Ушла, говоришь? Неужели на его поиски?

– Нет. Конечно, нет. – Джина вспыхнула. – Я позвонила Майку, мы с ним поехали в Академию смотреть новую версию «Калигари».

Мистер Кэмпион почему-то бросил взгляд на друга – и увидел рыцаря с поднятым забралом. В мозгу у Кэмпиона вспыхнула тревожная лампочка.

Он был человеком достаточно старомодным и воспринимал брачные узы серьезно. Однако его немалый жизненный опыт подсказывал: даже милейшие люди иногда влюбляются без оглядки и под влиянием этого весьма эгоистичного безумия выдвигают своим друзьям самые возмутительные требования.

Ему вдруг пришло на ум, что на самом деле Джине нужен надежный, неболтливый частный детектив, который поможет с разводом. Мистер Кэмпион как раз хотел ей об этом сказать – в самой дружеской манере, конечно, – но был спасен от непростительного промаха замечанием мисс Керли.

– А сама-то ты как думаешь, Джина, где он? – напрямик спросила старушка. – Обхаживает прелестную миссис Белл?

Джина вновь вспыхнула, но ответила со смехом:

– Честно говоря, сегодня утром я ей позвонила и спросила, не у нее ли он. Если бы дело было в этом, оно касалось бы только меня, правда? Я не позволила бы себе вот так его обсуждать. Нет, я понятия не имею, где Пол. Потому и сообщаю вам. Я-то в порядке. Сама могу себя развлечь. Попрошу, например, Майка сводить меня куда-нибудь.

Она со смущенной улыбкой посмотрела на кузена мужа.

– Конечно, – сказал тот. – Ты же знаешь. Только скажи.

«Ну и ну! – мысленно воскликнул мистер Кэмпион, в точности как недавно мисс Керли. – Искреннее увлечение. А ей даже не сказали».

Его интерес к делу немедленно возродился.

– Прости… – несмело начал мистер Кэмпион. – Вы с Полом повздорили?

– Нет. – Миндалевидные серые глаза смотрели открыто. – Никакой ссоры не было. В четверг днем я видела его в конторе. Пол обедал с Калдекоттом. Сказал, что придет домой ужинать и мы поговорим. А после четырех его уже никто не видел. Без чего-то пять мисс Нетли принесла ему на подпись письма, однако в кабинете Пола не оказалось. Она позвонила мне в пятницу утром, не знала, как быть с письмами – их ведь нужно отправлять. Джон тоже звонил, спрашивал, где Пол. Возмущался его «проклятой безалаберностью».

Джина перевела дыхание, поискала глазами пепельницу – сигарета почти догорела. Рядом тут же возник Майк, протянул Джине сложенную чашечкой ладонь.

– Давай сюда, я брошу в камин, – выпалил он.

– Нет-нет. – Она удивленно отпрянула. – Обожжешься.

Майк молча кивнул, всей позой выражая безотчетную мольбу. Нелепая сцена: пустяковая, но удивительно волнующая.

Озадаченная и одновременно позабавленная, Джина сунула сигарету в руку Майку. Кэмпион невольно отвел взгляд – чтобы не видеть, как исказилось от боли лицо друга, пока тот нес горящий окурок к камину.

Ход мыслей присутствующих изменило возвращение Джона Уидоусона. Приходящая домработница Джины пришла убрать посуду после чая, встретила мистера Уидоусона на лестнице и открыла ему дверь своим ключом. Старший кузен кивнул Кэмпиону, посмотрел на мисс Керли.

– Помните папку с газетными вырезками по «Границе тени», которую прислал нам Феллоуз, мисс Керли? Не знаете, где она? Такая маленькая, красная и вся в узорах, если не ошибаюсь. Что мы с ней сделали? Отослали обратно?

Мисс Керли задумчиво посмотрела вниз. Где-то в глубине ее памяти, аккуратно рассортированная по полочкам, лежала нужная информация. Именно за способность хранить самые незначительные детали Флоренс Керли так высоко ценили в юности; сейчас же, когда она была уже в преклонных годах, ее талант и вовсе превозносили до небес.

– Папка на полке вместе с другими сборниками, справа от входа в хранилище, – не без гордости наконец сообщила мисс Керли.

Майк, заметив на лице мистера Кэмпиона вежливое удивление, поспешил объяснить:

– Хранилище – пережиток прошлого. Это такое укрепленное помещение в подвале двадцать третьего дома, еще с тех времен, когда авторы требовали платить им золотом. Сейчас мы складируем там всякую всячину – адреса и прочее, вдруг понадобится.

– Весьма познавательно, – сухо обронил Джон. – Не желаешь сбегать за подшивкой?

Майк помедлил с ответом. Тон кузена был таким категоричным, что Майк едва не ответил колкостью.

– Я принесу, мистер Уидоусон. Я знаю, где она. – Мисс Керли встала.

– Ерунда, Керли. Я схожу. Ключи, как обычно, у вас в столе?.. Я мигом.

Майк вышел, а Джон занял освободившееся кресло.

– Туман сгущается, – заметил он и бесцеремонно поворошил угли.

В свои шестьдесят три года Джон, старший из кузенов, был такой же сильной личностью, как в молодости. Кэмпион сидел в тени и мог хорошо его рассмотреть. Баловень профессии, мелкий тиран, воспитанный в тщательно продуманной детской своего дядюшки. Однако голову от трудностей не прятал, вступал с ними в бой и побеждал. Лицо безвольным никак не назовешь.

Разговор не клеился. Керли в присутствии Джона всегда была немногословна, Джина ушла в невеселые мысли. Мистер Кэмпион всеми силами поддерживал беседу, но без особого успеха – его своеобразную манеру общения мистер Уидоусон не оценил. Периодически возникали неизбежные паузы, и во время одной из них послышались быстрые шаги Майка.

На миг всех охватило дурное предчувствие. Оно тут же исчезло, однако появление молодого человека, держащего красную с позолотой папку, почему-то вызвало облегчение.

Кэмпион мог бы решить, что излишняя нервозность Майка ему приснилась, – если бы не Джон. Тот, внимательно посмотрев на кузена, отрывисто спросил:

– В чем дело? Привидение увидел?

Все посмотрели на вошедшего. Его смуглое лицо было бледнее обычного, он запыхался. Однако вопрос явно его удивил.

– Все нормально. Немного не в форме, вот и все. Туман уже очень густой.

Джон крякнул, забрал папку и вновь ушел. Кэмпион подхватил угасший разговор, произнес какие-то ободряющие слова.

Вскоре мисс Керли ушла, следом ретировался и мистер Кэмпион, оставив Джину с Майком наедине у камина.

Кэмпион немного поразмышлял на тему странности чужих жизней. К полуночи, когда он наконец попал домой, Альберт уже выкинул из головы Джину и ее гуляку-мужа. Поэтому невероятная новость, которая вытащила его из постели в десять утра, стала настоящим потрясением.

– Его нашла мисс Марчант, машинистка, мистер Кэмпион. – Голос мисс Керли по телефону звучал неестественно деловито, Кэмпион мысленно ее представил: жесткая, холодная, практичная дама посреди хаоса. – Я пришла в контору и послала мисс Марчант за папкой из адресной картотеки, с полчаса назад. Дверь была заперта. Я дала мисс Марчант ключи, которые висят у меня в столе. В подвале она закричала, мы все поспешили туда и увидели на полу мистера Пола. Вы не могли бы приехать?

Мистер Кэмпион задал вопрос, она недовольно ответила, раздраженная его бестолковостью.

– Да, в хранилище. Майк брал оттуда вчера вечером папку. Да, то самое помещение. Ах да, мистер Кэмпион… – Она понизила голос. – Тут доктор. Он считает, что бедняга мертв уже несколько дней.

Еще один вопрос Кэмпиона, и на этот раз в тоне мисс Керли прозвучало не раздражение, а скорее ужас.

– Лежал посреди комнаты. Не увидеть его было невозможно.