Наталья Баженова ЦЫПЛЁНОК

01 — Твоя рука в моем кармане

Мишель раздражённо вздохнула, тоскливо покосилась в грязное окно троллейбуса. Взгляд невольно зацепился за молодую семью, весело бредущую по тротуару. Девушка прикусила губу, и, прищурившись, склонила голову к плечу.

Ну-ка…

Вот светловолосая женщина, ласково, широко улыбаясь, взлохматила волосы мальчика лет пяти, тот же ловко перехватил родительскую руку, заливаясь весёлым смехом. Отец, закончив разговор по телефону, подхватил сына на руки, устроив того на широких плечах, левой рукой придерживая ребёнка за маленькую ножку, правой же приобнял жену за талию.

«Везёт же кому-то… впрочем, — Мишель припомнила собственных родителей, загоняя чёрную зависть к мальчишке поглубже, — бывает и хуже».

Девушка зябко повела плечами и тут же зло, как-то разом позабыв все невесёлые мысли, зашипела вслед толстой разукрашенной по примеру матрешки тётке, что, активно работая локтями и коленками, пробиралась к только что освободившемуся месту, параллельно заехав Мишель по печени. А, впрочем…

Девушка тонко улыбнулась, пряча маленькое лезвие в карман. А уже через пару минут, качнувшись от резкой остановки, почти что вытолкнутая на улицу из переполненного троллейбуса, откровенно усмехнулась, слыша вслед истеричное: «Обворовали!».

Ибо нефиг маленьких обижать.

Наиотвратительнейший, на строгий вкус Мишель, розового цвета кошель, так напоминающий девушке цветом новорождённого поросёнка, приятно оттягивал карман юной воровки. В конце концов, должна же быть на свете справедливость? Пусть даже такая.

* * *

Девушка вдумчиво разглядывала своё фото на привокзальной доске объявлений, что неудачно располагалась буквально в паре шагов от поста охраны. Бравые «защитники» зевали, грустно вздыхали и активно распространяли на ближайшие пару метров густой запах перегара.

«Ну, теперь-то граждане в безопасности… А я как раз так „удачно“ получилась, что и не узнаешь без пузыря. Хоть в чём-то повезло», — с лёгкой ухмылкой констатировала она.

И действительно: на фотографии пренебрежительно ухмылялся подросток лет четырнадцати, чёрные пряди волос которого небрежно свисали на лицо, пряча и искажая черты. А, учитывая качество снимка, симпатичная в общем-то, Мишель там почти и не угадывалась.

На самом деле фотография была сделана месяц назад. Девушка хмыкнула, припомнив события того времени, в частности, почему у субъекта неопределённого пола на фото синел фонарь под глазом.

Мишель тихо цыкнула, окинула взглядом насупленные физиономии охранников, поглядывающие на народ со смесью злобы и обиды во взгляде, и направилась в зал ожидания. Хотелось спать, после суток-то тряски в вагоне… грузовом, чтоб его.

На пассажирский денег не хватило, даже общий, да и вообще, откуда взяться деньгам у детдомовской сироты? Хотя нет, она знала, откуда у некоторых старших, а то и младших девчонок зелёные… но на панели, как поделилась одна из них, за то же дело платят гораздо больше, чем в интернате. Мишель тогда грубо заявила, что бутылку она может и в руках подержать, а растягивать себе причинные места, дабы она туда свободно помещалась и за деньги не собирается, особенно столь небольшие. Кажется, девчонка обиделась.

А через неделю она же и попыталась пристроить к этому делу довольно миловидную Мишель, прихватив для уговоров парочку шкафоподобных выпускников. Тогда девушке удалось отбиться, отделавшись парой трещин в рёбрах и фонарём под глазом, не считая, конечно, синяков по всему телу. На следующий день их всей группой фотографировали, а через месяц Мишель сбежала, случайно подслушав чужой разговор: чего-чего, а проституцию в качестве будущей профессии она даже не рассматривала. Не хотелось что-то ей на это поприще, не её это, девушка печёнкой это чувствовала.

Следующий день был скучным, но, что ни говори, плодотворным. Для начала воровка проверила содержимое удачно упёртого кошелька, в коем оказалось не много, но прилично. Денег хватило на нормальную осеннюю куртку, большой рюкзак и беляш. В общем, Мишель была сытая, в тепле, запасные джинсы и бельё перекочевало из пакета в рюкзак, и ещё осталось пару сотен на будущее пропитание. В автобусе девушка приметила симпатичный серебряный браслетик, тут же расстёгнутый ловкими пальчиками и переместившейся в карман воровки. Благо, в давке и увлечённом споре с неким «Димосиком» из телефона шумная девица пропажи не заметила.

Золото Мишель не любила, но стоило оно дорого, так что именно его она и таскала в большинстве своём. На втором месте были кошельки, сегодня их, кстати, было два, на третьем — телефоны, но с ними мороки больше, как считала девушка, их ещё и реализовать надо (а кому и как, чтобы не подставиться?). В СИЗО очень не хотелось.

* * *

А вот вечер не удался, хотя начиналось всё вполне безобидно. Мишель неспешно грызла пирожок с капустой, когда ей на глаза попался мужчина. В этом, конечно, ничего удивительного не было, девушка была просвещена, что люди делятся на мужчин и женщин. Удивительным было то, что мужчина, находящийся в одном из магазинов «МТС», расплачивался пятитысячной купюрой, за — девушка прищурилась — симку?

Симку… Мишель умилённо улыбнулась своей догадливости, настроение существенно повысилось, маленькие ладошки зачесались от желания сгулять в чужой карман. Особенно в этот. В памяти невольно всплыло миленькое колечко из ювелирного, расположенного на углу «Комсомольской», красивое, с голубым камушком. Здравый смысл, конечно, протестовал против столь недальновидных расходов, но был раздавлен в кои-то веки сплотившимися ради такого повода клептоманией и манией величия.

«Кхе-кхе, должна же быть у королевы, нет! Императрицы! всего мира хоть одна красивая безделушка?» — подбодрила себя девушка и поспешила перебежать дорогу, садясь на «хвост» жертве.

Проблемы начались позже.

В частности когда к её «кошельку» присоединился ещё один типчик, перегарным дымком потянувший «братками» и «нарами». Девушка уныло закатила глаза и продолжила ревностно сверлить взглядом затылок подозрительного субъекта, следуя за мужчинами метрах в пяти. В разборки ввязываться не хотелось, впрочем, на такие деньги можно месяц жить. Чёрт знает, когда такой шанс ещё подвернётся?

Вскоре, всего метрах в ста от начала слежки, подвернулся удобный момент. Более раздумывать Мишель не стала. На пешеходном переходе как раз сгустилась толпа, пополненная большой кампанией подростков, так удобно гогучущих и переталкивающихся. Тротуар был узким, так что пришлось всем встать поплотнее, и нечаянное прикосновение особых вопросов вызвать было не должно. А если что — улица была довольно маленькая, течение машин вялое — девушка здраво полагалась на свои силы в случае «обломинго» и здравомыслие жертвы. Не будет же он под машину лезть? Против молодой гибкости и скорости то? А если и полезет — не догонит.

Мишель, посекундно косясь в строну светофора, а в особенности на циферблат, деланно неспеша, пробиралась сквозь толпу. Посмеялась над удачной шуткой одного из парней, и, остановившись, ненавязчиво застыла позади и между «своих» субъектов, попутно отметив, что кошелёк в левом кармане, и, чтобы его «изъять», придётся лезть между ними.

В душе девушки колыхнулось лёгкое беспокойство, семейный амулет на её груди начал ощутимо нагреваться. Внутри кольнуло нехорошим предчувствием.

— Всё готово? — низкий баритон «правого», «кошелька».

Сильный, уверенный, убийственно спокойный и даже будничный.

Руки воровки мелко задрожали, к щекам прилила кровь. Стало стыдно и страшно. Девушка прикусила губу, опустила глаза к земле, приказывая себе успокоиться. Аудиотренинг помог, и к моменту, когда на светофоре загорелся зелёный, на дне синих глаз уже опасно поблёскивал азарт. Жадность победила, перевесив страх, затушив опасения.

— Обижаешь! — прозвучал высокий, даже немного писклявый, как отметила Мишель, голос «левого».

Неприятный, отдающий в висках лёгкой болью и песком на зубах.

Раз… Два…

Как-то внезапно загорается зелёный человечек.

Мишель резко сорвалась с места, неуклюже пролезая между мужчинами, узкая ладошка, легко нырнув в широкий карман, поспешно вытащила добычу. Сердце громко загрохотало, отдаваясь в висках, ноги подрагивали желанием дать стрекоча. Ну вот, почти всё…

Шаг… Два…

— Тварь! — на запястье резко железно сомкнулись холодные пальцы, шипение эхом отдалось в пустой голове. Мужчина грубо дёрнул оцепеневшую девушку обратно за руку, да так, что Мишель почти что упала на асфальт. Второй так же крепко схватил её за левый локоть.

«Синяки останутся» — заторможено отметила девушка, и, словно очнувшись, попыталась выдернуть руку… хоть одну.

Как её дотащили до переулка, девушка не помнила, не помнила, и как запихнули в машину, а вот боль от в конец раскалившегося кулона, чужих рук и лихорадочный ужас очень даже припоминала. Хотя именно это воришка предпочла бы и забыть.

В себя пришла Мишель только в салоне, по бокам сидят «жертвы», стекла затонированные, на плечах неподъёмным грузом расположилась мужская рука. Щеки горят, уши горят, зубы клацают, тело трясётся, в голове бардак, состояние предобморочное, лунный камень остывает.

Благодать.

* * *

Единственной доставшейся Мишель от родителей вещью, нет, даже не родителей — бабушки, был кулон. С матерью девушка почти не контактировала, ибо та страшно пила (начала сразу после того, как отец бросил её с двухлетней дочерью ради какой-то «облезлой казённой мочалки», но сначала по чуть-чуть, вечерком, а потом появился хахаль и бухать стало веселей, в компании-то). Когда незадачливую родительницу уволили с работы (а это произошло уже спустя пару недель постоянного запоя), девочку забрала в деревню бабушка.

Святослава Борисовна при этом заслуживала отдельного слова. Старушка, на тот момент семидесяти трёх лет отроду, в селе была очень уважаемым человеком, за спиной которого, шёпотом, почтительно, что бы не дай Бог не оскорбить, уже давно прозвали «ведьмой», конечно, в самом хорошем смысле этого слова. Народ со всей округи съезжался к ней за травами, настойками… самогоном, ибо гнала его Святослава Борисовна бесподобно. И ведь помогало и то, и другое, хотя последнее, скорее, пробирало.

С десяти лет на заводе матери помогала, когда война началась, человек старой закалки. В помощи не отказывала, денег почти не брала, золото — про таких говорят. Ворожила по-мелкому.

Она и внучку этому обучала, фактически с пелёнок. А вот когда той исполнилось пять, слегла, а через полгода и умерла. Врачи так и не установили причину. Мишель вернулась домой, а через месяц явилась служба опеки, вызванная неизвестно кем из соседей. На память о бабушке и доме остался лишь кулон — большой голубоватый лунный камень в серебряной оправе с вырезанными на ней рунами. Девушка считала его своим оберегом, оправданно, кстати — при опасности он всегда нагревался. Нагрелся, к слову, и в тот день, что она сделала ноги из детского дома.

Сейчас же воровка горько жалела о неосмотрительном пренебрежении к чудному камню. Ибо привело это под ручку с собой последствия, да ни какие, а, похоже, роковые.

Загрузка...