Дар выживания

Глава 11. Тяжело и медленно.

Ну, а самый главный на данный момент фактор выхода на поверхность - нереально хотелось курить, а в убежище, как ни крути, этого делать не стоит. То, что курение успокаивает нервы, с медицинской точки зрения, конечно, чушь, а вот с точки зрения практической психологии оказалось именно так. В общем, недолго думая, мы вооружились противогазами и доисторическим, но действительно надёжным прибором ДП-5, и снова полезли поперёк батьки в пекло. Стоя возле гермоворот, прислушались. Вдруг что-то или кто-то выдаст своё присутствие. Но гермоворота метровой толщины, созданные из передовых сплавов и материалов надёжно хранили секреты внешнего мира от обитателей маленькой бетонной коробки, зарытой под землёй. Сначала в наклонной шахте, а затем и в котельной мы произвели замеры - радиоактивное заражение отсутствовало. Также специальный прибор, изучив взятые нами пробы воздуха, отрицал наличие в атмосфере химических ядов и отравляющих веществ. Мы долго переглядывались, не решаясь снять с головы резину, но первым не выдержал я, стянув с себя изделие номер один. Парни последовали моему примеру, убедившись, что со мной все в порядке, хотя я не выдержал и прикинулся умирающим от мучений на пару секунд, заставив друзей поволноваться. Сильно пахло гарью. Не пороховой, а горелым деревом и пластиком, и много чем еще. Дверь в котельную оказалась сорвана, в проем проникал странный мутно-оранжевый свет, часто переливающийся тенями, но все равно слепящий глаза, за три часа привыкшие к тусклому освещению бомбоубежища. Осторожно выглянув, я сначала ничего не понял, но когда глаза привыкли, рассмотрел "бетонку". Потрёпанные пулями плиты лежали как и раньше, вроде и без особого порядка, но с прослеживающейся мыслью автора. Укрытый масксетью, недалеко, целым и невредимым стоял наш автопарк. Вроде, нормально всё, как оставляли до атаки, но то, что находилось дальше, за пустырём, представляло печальную картину. Двухэтажные дома превратились в одно- и полуэтажные подобия зданий. Их остовы и руины, торчащие в небо обломками арматуры, кирпичной кладки и обуглившимися пролётами лестниц, ещё дымились. А вот садоводство больше не существовало. На его месте пылало пламя. Даже здесь, на КПП, на почтительном удалении, ощущался жар этого огня. Небо застилали густые буро-оранжевые тучи дыма. Прискорбное зрелище, осмелюсь заявить. Даже руки опустились, а в голове заиграла какая-то печальная мелодия, вроде Моцартовского "Реквием".

- Охренеть! - протяжно воскликнул Дима, осматривая раскинувшееся перед нами пожарище.

Никто не добавил ни слова. Мы расселись на прогретых жаром мешках с песком, стряхнув предварительно пепел, и молча закурили. Но просто сидеть и пинать пыль былых строений смысла не имело. В течение получаса вновь выставлены внешние посты, а моя оперативная группа отрядилась в экспедицию. Конечно, перед этим комендант связался со штабом, чтобы там были в курсе наших передвижений. В штабе, кстати, очень удивились совсем ненужной бомбардировке натовцами жилого сектора. В основном, повреждения от авианалёта получили заводы, фабрики да госучреждения, причём повреждения небольшие. Хотя Администрацию области умудрились сравнять с уровнем улицы Ленина, на которой её построили. В чём провинился маленький спальный район вдалеке от чего-то хоть мало-мальски важного, оставалось только гадать. Разве только тем, что именно здесь дурацкими русскими оказался накрыт квартет морпехов-разведчиков армии США. Это ли не повод для мести?

В небе на малой высоте кружили боевые ударные вертолёты с полной подвеской гостинцев. Похоже, что они не просто наматывают круги, а специально прочёсывают территорию в поисках чего-то или кого-то. Ездить сейчас по городу на гражданском транспорте - поступок равный сумасшествию. Разрывы артиллерийских снарядов стали намного ближе. Похоже, враг всё время находился в движении, потому и смог подобраться к городу так близко.

Но нам, отморозкам, привычны дикие поступки. А всё потому, что комендант добился разрешения командования допустить в убежище людей. Правда, с некоторыми оговорками. Только с документами, никаких больных, никаких ранее судимых или привлекавшихся к ответственности. Короче, вход открыт только для идеальных граждан. Ради этой цели, компьютер убежища, а он конечно же имелся у Вышегородова в кабинете, подключили к базам данных, чтобы можно было проверить любого человека на наличие судимостей, постановки на учёт в наркологический диспансер и всё в том же духе. Спасибо отцам-командирам, только куда же девать остальных? Правда, в данный момент у КПП вообще никого, народ боялся нос высунуть из дома. Но комендант твёрдо решил обеспечить безопасность ещё хотя бы пяти сотням соотечественников. Поэтому вручил нам мегафон и бумажку с текстом, который нужно говорить. Нашей задачей являлось оповещение граждан, всё. Конечно, смысла ехать к разрушенным двухэтажкам нет. Не только потому, что в руинах погребено много людей, как живых, но покалеченных - так и мёртвых. Просто жар от ещё не остывших и полыхающих зданий не давал приблизиться. Какая температура в непосредственной близости от пожара, можно судить по оплавленным краям кирпичей и бетона. Термобарическая бомба какая-то разорвалась, не иначе.

Мы отправились в уцелевшие районы западнее разбомбленного. В машине даже при опущенных стёклах казалось невыносимо жарко. Приходилось терпеть и обливаться потом, пока не миновали очаги возгорания. Заезжали в каждый двор, я брал в руки громкоговоритель и произносил легко запомнившийся текст, остальные держали ухо востро и находились в готовности для отражения любой атаки. Слыша наш призыв, люди выглядывали из окон, из дверей подъездов и даже из подвалов. У кого-то в глазах загоралась надежда, кто-то плевал в нашу сторону и уходил. Были и те, кто вёл себя чрезмерно агрессивно. В одном из дворов в нас выстрелили из ружья. Огневую точку тут же накрыли в четыре ствола, простреленное тело выпало с балкона верхнего этажа редкой в этих краях пятиэтажки, увлекая за собой ружьё и недопитую бутылку водки. Извиняться за содеянное смысла не имело, на войне - как на войне, как говорится. Хотя, может быть, этот загнанный обстоятельствами в угол пьяный человек с расплёсканными по асфальту мозгами и приснится мне ночью.

Объездив район, мы хотели сунуться севернее, к кинотеатру "Чайка" и высоткам, но внезапно комендант отозвал миссию.

- " Бешеный, срочно возвращайтесь! Обстановка осложнилась, вы нужны мне здесь "! - севшим голосом сообщил Вышегородов.

- Принято, - коротко бросил я, многозначительно глядя на друзей, а Андрюха поддал газку. Добирались в напряжённом молчании, а на подъезде к убежищу увидели камуфлированный БТР и горстку вооружённых бойцов в полной снаряге, в брониках, касках, с рюкзаками. Встретили нас сдержанно. Молодой гвардеец-лейтенант в лихо заломленном набок голубом берете объяснил, что его отделение временно прикомандировано к убежищу по причине входа в город подразделений противника. Значит, дело серьёзное, раз к нам ВДВ приписали. На вопросы "как" и "почему" лейтенант ответил, что сам знает не больше нашего, но вроде как проворонили ещё один десант врага. Ну, отлично, нечего добавить!

Решив организационные вопросы по совместной службе, каждый приступил к выполнению своих обязанностей. Теперь десантники бдили на холме, оставив КПП на "бетонке" за нами. Десантура - молодые, крепкие парни, вели себя абсолютно адекватно. Всё по уставу, без каких-либо претензий на купание в фонтане или разбивание бутылок об голову. Нести службу совместно с десантниками оказалось легко. Лейтенант не претендовал на единоличное командование маленьким гарнизоном, занимался только своими, хотя суть дела понимал отлично. Порой мы собирались и советовались все вместе. К тому же Вадим, так звали офицера, помогал нам на КПП, когда повалил народ. А народ повалил, поэтому пока возвращаться в город с дипмиссией необходимость отпала. С тюками и сумками, со смешанными чувствами на лицах - все они шли, чтобы спастись. Но, ясное дело, не каждый попал внутрь. По сто раз проверив документы, пробив по базе данных, некоторых вносили в "дополнение к списку номер три", размещали в кубриках, проводили беседы и инструктажи. Усилились наряды. На КПП теперь, кроме четверых часовых из молодняка, всё время находилась группа пропуска и досмотра в лице Прапора и моих троих верных воинов. Ну, и Вадим к нам зачастил. На холме десантура дежурила в две смены - по пять бойцов в каждой. Подземелье жило под контролем остатка уже бывалых - Вити, Стрелка, сына опера Юры, Сани Мерзкого. Остальные тайшетцы - Малой и Иван - вскоре заступали на "бетонку", чтобы обкатывать молодняк. Вроде, всё проходило по отработанной схеме, всё находилось под контролем, но не обошлось и без эксцессов. Фильтровать народ - занятие не из лёгких. Во-первых, в убежище не допускались бывшие уголовные элементы. Причём, приходили и реальные урки. Они, наивные, считали, что если справку об освобождении с собой не брать, то по-другому мы не сможем догадаться о тёмном прошлом. Нам же помогала единая база данных. К тому же Денис давно занимался борьбой с преступностью под эгидой системы МВД. Да и мы не слепошарые котята. Уголовник или просто гопник, отморозок, что для меня едино, не скроет своей сути, он наглый, скалит зубы, ведёт себя вызывающе, имеет ярко выраженный жаргон и жестикуляцию. Плюс татуировки. Все подобные, даже со скандалом и применением силы отправлялись восвояси. Нет, вру. Одного всё же пустили, но случай был особый. Мужик лет сорока пришёл с ребенком, пацану семь лет от роду. По самому дядьке мало заметно прошлое, разве что истершийся татуированный перстень на пальце имелся. Но, не дожидаясь, пока его история всплывёт посредством КПК, мужчина сам признался, что восемь лет назад вышел из тюрьмы, отмотав десятку за убийство. Тогда судьи посчитали, что он виновен, хотя просто защищал девушку. Мужчина не просился в убежище, он просил взять его сына. На вопрос, где мать, ответил, что погибла год назад. Комендант разрешил ему остаться с сыном, но, понятное дело, дядьку взяли на контроль. Уже потом я узнал, что та самая девушка, которую он защитил, дождалась его из тюрьмы, у них родился сын. Добрая, но печальная история подтвердилась фактами из базы данных федералов. В общем, сын и отец обрели место в убежище. С другими сидельцами обстояло иначе. Поняв, что нам всё известно, они начинали гнуть пальцы. Да ты знаешь, кто я? Да щас приедут люди, объяснят тебе, как жить! Дай номер, тебе с лагеря перезвонят, пояснят чё - по чём! Короче, стандартная брехня. Их отправляли короткой дорогой в далекие дали. Один особо буйный выхватил обрез, вереща угрозы и проклятия. Судьба его оборвалась в тот же момент, пристрелили как собаку. Заодно дали понять толпе, что не прогулка здесь, а война. Вообще, это тяжёлое чувство, когда ты кому-то отказываешь. Стоит перед тобой вроде нормальный человек, всё в порядке, а Федеральная База Данных выдаёт про него что-то нехорошее и всё, до свидания. Не все урки остались урками, не каждый больной опасен, но для системы все равны. Тот мужик с сыном - исключение из правил, подтверждающее его существование.

Во- вторых, не пускали явно агрессивных людей, а такие тоже попадались. Приходилось стрелять в воздух, работать прикладами. Жестко, жалко, но выбора не оставалось. Голова разрывалась от всего этого и казалось, что сам сейчас слетишь с катушек. Каждый из нас терпел. Бывало, что попадались стоящие на различных учётах. Не пускали хроников, диабетиков, астматиков, онкобольных. Пытались, конечно, им объяснить, что заточение под землёй может затянуться, что в убежище просто нет нужных медикаментов для поддержания их жизни и здоровья. Этих людей жалко больше всего. И хорошо, что всего этого не видела мама. Она - диабетик, но знаем об этом только мы с братом и отцом. Конечно, к отъезду из Тайшета мы подготовились, выгребли несколько аптек подчистую. Ничего не поделаешь, каждый заботится о своих. Мне казалось, что я говорил этим людям "нет" со слезами на глазах, извинялся, по сто раз всё объяснял и советовал, что делать дальше. А что их ждало? Баррикадироваться дома и молиться, что снаряд смилостивится и упадёт на соседний дом. Люди уходили, убитые горем, в слезах, даже мужчины не могли сдержаться. В эти моменты мы не многим от них отличались. Я ненавидел государство за то, что приходится так поступать, что приходится идти против человечности, гнать прочь тех, кому на самом деле нужна защита, которую государство не дало. В конце концов, пока не поздно, могли бы эвакуировать город. Да, я тоже виноват, ведь мог уговорить коменданта кого-то впустить. Вместе с тем я понимал, что на самом деле им здесь делать нечего. Пребывание под землёй может продлиться всего сутки, но где гарантия, что не год? Им же будет хуже, вот и всё...

Как бы ни было, бомбоубежище заполнялось и, благодаря нашим усилиям и жёсткой системе, заполнялось людьми среднего возраста, часто семейными, редко с детьми, здоровыми, без каких-либо проблем с законом. Само собой, производился тщательный обыск при входе. Приходилось и в трусах копаться. Всё запрещённое изымалось. Помимо всего прочего, в приёме граждан приняли участие и профессор Павлов с Лизой, проводя какой-никакой медосмотр.

День тянулся. Мозги кипели от переизбытка лиц и паспортов. От проклятий тех, кого запрещено пускать, горели уши, а уж сколько раз нам обещали всадить перо в почку, и не сосчитать. На эти обещания никто уже не обращал внимание. Как назло, начался дождь в купе с ветром. Нам-то ладно, плащ-палатки накинули и продолжили нести службу. Людей жалко. Чем ближе и явственнее ощущался вечер, тем чаще и тревожней я поглядывал на часы. Поминутно поглядывая на ещё дымящиеся останки садоводства и двухэтажек, я точно знал, что именно их видел в своих кошмарах, и ощущение неизбежного конца всего сущего приближалось с каждым часом. Сердце учащённо билось в моей груди, да и курить я стал чаще. Хотя, казалось, куда уж чаще. Часам к шести вечера где-то со стороны Синюшиной горы слышалась непрерывная автоматическая стрельба. Похоже, наши схлестнулись с врагом в очной встрече. Затем работала артиллерия и вертолёты, шли звеньями на очередной заход после пополнения боекомплекта. Десантники взволнованно мяли свои модерновые 74-ки, подбадривающе кивая друг другу. В глазах этих тренированных юнцов изредка проскальзывал страх, но во-первых, тут же прятался за стеной отваги, а во-вторых, как без него, родимого, жить-то. Парни рвались в бой, но и опасались его, не совсем ведь дурные. Иногда лейтенант-здоровяк, размером даже больше Вити, размахивая автоматом, будто игрушкой, подбадривал их зычным голосом. В его металлическом голосе и движениях, в холодном взгляде серых глаз, чувствовалась уверенность, которой он заражал своих бойцов. Лейтенант, возможно, уже где-то воевал. Да нет, точно! Это чувствовалось во всём. Мы иногда с ним перемигивались, курили вместе, но толком поговорить не удавалось. Слова сами не лезли.

Создавалось впечатление, что я стал каким-то нервным центром убежища. Может, мне это всего лишь казалось, но выглядело так, будто вся масса укрывшихся в бомбаре копирует моё настроение, которое после обеда скатилось чуть не в Марианскую впадину. Ощущение надвигающейся трагедии для всего мира терзало меня каждую секунду, ведь я больше, чем на сто процентов был уверен, что всё случится именно сегодня. Был уверен, но и поверить не мог. Это ведь просто уму непостижимо. Каждый хоть немного вменяемый человек в мире понимает, к чему приведёт ядерная война. Хотя ещё месяц назад никто не допускал попытки революции в России, а она произошла. Неделю назад никто не думал, что НАТО решится на массовый десант на территории такой огромной и сильной страны, как РФ, но вот их солдаты уже топчут окраины наших городов. Как и несколько лет тому никто не верил в раскол Украины. Всё это попахивало бредом, но уже произошло, так почему не может быть ядерной войны, скажите на милость? В погоне за властью мировые политики давно показали свою полную неадекватность, значит, нельзя исключать ничего.

Ну что, как вы считаете, с такими мыслями может быть другое настроение? Вряд ли. Вот я и хандрил, большинство времени стараясь проводить снаружи и будто прощаясь с первозданным видом планеты. Менялись часовые, молча курили, пряча сигареты в ладонях, подрывались от каждого шороха. Уже не пытались подбодрить друг друга, просто молчали. Как-то странно иссяк людской поток, будто просто кончились люди. Но и без этого народу в бомбаре стало нестерпимо много, около тысячи человек. Мы сидели и вновь курили. В воздухе пахло надвигающейся грозой. Попытки друзей заговорить со мной заканчивались короткими словами "ясно" и "понятно". О своих переживаниях и снах я попытался поделиться с Андрюхой, своим единственным другом, но тот, услышав похожие на бред слова, тоже коротко бросил "ясно" и уныло побрёл в убежище. Не верил он мне, а скорее всего просто боялся верить.

В убежище не обходилось без неприятностей. Люди и так все на нервах. Плюс ко всему, убежище, хоть и являлось для всех нас местом спасения, но всё же в нём ограничивались свободы человека, к которым он так привык. Но мы и десантура работали слаженно и четко, по инструкции, пресекая любую дурость. Народу нужно дать время обвыкнуться, а времени этого нет, и ситуация к тому же в любой момент может повернуться в худшую сторону. Терпели, как могли, а день тянулся бесконечно долго. Я почему-то сравнил этот день с тягучим киселём. Ты его должен из одной бочки в другую перелить, а бочка полная, а кружечка, которой черпаешь, ма-аленькая. День, провалившийся в черную бездну бесконечности, шёл тяжело и медленно...