Дар выживания

Глава 4. На чемоданах.

Полетело время. Я быстро восстанавливался, вопреки ожиданиям врачей. Уже через месяц сносно расхаживал по палате. К сожалению, дальше туалета меня не пускали. Точнее, мне не давали общаться ни с кем, кроме близких, а из больницы и так выходить ещё рано. Именно поэтому я каждый день старался хорошо кушать и делал различные физические упражнения, чтобы быстрее прийти в былую форму, ведь, судя по фоткам в сети, раньше я олицетворял собой мощь и силу, а сейчас на меня из зеркала смотрел скелет. Но настал момент, когда я просто отстранённо задумался о жизни. А зачем вообще это всё? Я ведь больше не стану никогда таким, каким был раньше, до трагедии. Я не вспомню былого, а значит не смогу общаться ни с родителями, ни с друзьями так, как того хотят они. Мне показалась бессмысленной сама цель моего нынешнего существования. Ведь если бы имелись какие-то улучшения в моей странной амнезии, то всё постепенно могло встать на свои места. Но профессор Несинский уже не питал надежд насчёт возвращения памяти к хозяину и меня ими тоже не кормил. Его интересовало совершенно другое – каким образом, забыв всех, забыв то, что и называлось жизнью, я не забыл техническую сторону своего существования. Я уже понял, что учёные неспроста за меня ухватились. Если они поймут алгоритм поведения моего мозга в сложившейся ситуации и смогут его воссоздать у другого человека, то это даст большие возможности в разных сферах. Несинский часто упоминал о лечении психических больных, людей с различными посттравматическими синдромами, но я не дебил, профессор! Там, где ФСБ от лица государства прикрывает своим плащом исследования учёных, всегда пахнет выгодой «оборонки». Ведь воссоздав мой синдром, можно получить идеального шпиона, идеального бойца, который знает лишь цель и никогда не выдаст никакой информации противнику. Он попросту не будет её помнить. Меня же такой расклад не устраивал, мне нужна была моя чёртова заблудшая память! Но её нельзя вернуть, я почти уверен, и оттого на душе так паршиво, что всё своё свободное время я проводил в тяжких думах у окна, натягивая маску неравнодушия перед посетителями.

Моё поведение некоторое время оставалось незамеченным, но был в моём окружении человек, которого я не смог обмануть. И не потому, что он ближе других, а потому, что я сам так к этому человеку привык, что не замечал его. Лиза. Моя медсестра. Она села рядом со мной у окна и принялась расспрашивать. Кстати, Лизы оказалась не из тех, кто вернулся ко мне из моей прошлой жизни, поэтому её я не боялся. Я узнал её именно сейчас, а не когда-то там давно. С Лизой проще, чем с остальными. Поэтому я всё ей рассказал. И ответ, преисполненный чувств, не заставил себя ждать. Девушка произнесла яркую и длинную речь, в её глазах горел огонь. Я не мог не прислушаться. Лиза смогла вселить в меня былую уверенность в завтрашнем дне. Я понял, что жизнь, какова бы она ни была, ценить нужно. Нужно бороться и делать то, что нравится. Жизнь – подарок природы и нельзя ей раскидываться. Я никогда бы не подумал, что можно рассуждать так просто и одновременно так правильно. Причём совсем не ожидал услышать эти слова истины от совсем девчушки, у которой ещё не обсохли на щеках слёзы школьного выпускного. Мне полегчало, я вернулся в русло и отныне больше не хандрил. Благодаря Лизе.

Я рассказал родителям о том, что мне придётся принять предложение Несинского и уехать на некоторое время в Иркутск. Возражений не поступило, особенно учитывая то, что они как никто другой хотели, чтобы память ко мне вернулась. Денежный вопрос тоже грел душу. Происшествие на время выбило всех из колеи, мама взяла отпуск без содержания, отец уже на пенсии, поэтому семья поиздержалась. И вот, наконец, настал день, когда Олег Николаевич объявил мне, что теперь у меня хватит сил на поездку. Стояла уже хмурая осень, часто пробрасывали дожди, листья опали с деревьев, и дело шло к первому снегу. Из больницы меня вывели под конвоем, посадили в джип. Рядом со мной Несинский, рядом с водителем Смирнов. Я не удивился, заметив под приборной панелью водителя прикрученную пластмассовую кобуру с торчащей из неё рукоятью пистолета "Глок". Родителей забрали другой машиной, как и специалистов профессора, которые вообще под охраной добирались до Иркутска на микроавтобусе. Глядя в окно многосильной тачки, прощался с городом, который так и не успел узнать. Серые дома, мало кирпичных зданий, все невысокое и блеклое, прямо как моё существование последние несколько месяцев. Затем вокзал, объявления по громкой связи монотонным голосом уставшей от жизни женщины, странные взгляды сотрудников транспортной полиции. Только с родными попрощался тепло. В остальном, серость и сплошная осень. Смирнов для доставки моего тела и сознания в Иркутск выкупил три купе. В одном ехали я и он, в другом Несинский с помощником Смирнова, который присутствовал на всех встречах с посторонними и фамилию которого я так и не узнал. В третьем находились еще два сотрудника ФСБ.

Когда город остался где-то позади, а за окнами замелькал лес, Смирнов, наконец, расстегнул пиджак, внешне расслабился и развалился на полке.

- Я вам порядком надоел, да? – с ухмылкой спросил я сопровождающего. Он и правда редко от меня отходил, хотя я не совсем понимал такую плотную опеку.

- Нет, это моя работа, - ответил Смирнов не так безлико, как обычно. – Просто можно немного расслабиться.

- Агенты ФСБ умеют расслабляться? – меня разобрал смех.

- А то, - подмигнул мне Смирнов и выудил из своего «походного» чемоданчика бутылку странной формы с тёмно-янтарной жидкостью. Я отчётливо разглядел армянскую бязь и пять звёзд на яркой этикетке. За бутылкой последовали небольшие рюмки, лимон и пепельница с портсигаром. Вот чего не ожидал от Смирнова, так это пойла и курева. Хотя, он тоже человек и ничто человеческое ему не чуждо, но кто бы мог подумать, что этот кусок металла и камня курит. Я ни разу не почувствовал от него запаха сигарет.

- Вы курите? – брови мои поползли вверх, а оппонент скептически помотал головой.

- Нет, для красоты с собой вожу, - он вынул из красивого, серебряного портсигара с рисунком некое подобие сигары, дёрнул подвижную часть окна вниз и спешно закурил классической бензиновой зажигалкой «Зиппо».

Аромат, поплывший по купе, мне понравился. Пощекотал ноздри и запал в душу. Честно признаюсь, незадолго до отъезда я тоже пристрастился к этому греху. Уж не знаю как именно, но меня начали выпускать на улицу, подышать воздухом, и Андрюха вечно дымил сигаретами. Я решил попробовать и подсел. Правда, друг сообщил мне, что курил я и раньше. В общем, пришлось Андрюхе таскать мне сигареты, а я убегал от врачей на лестницу покурить втихаря. Смирнов и его помощник знали об этом, но ничего страшного в этом не видели, поэтому никто из врачей о моём пристрастии не догадывался. Смирнов посмотрел серьёзным взглядом на мои внутренние метания, прочёл мысли.

- Травись, - он кивнул на портсигар.

Я стеснительно, как пятиклассник при строгом отце, взял одну мини-сигару, помял её пальцами, закурил, наконец. Зараза оказалась крепкой, но чертовски вкусной, если можно употреблять такие эпитеты к табаку. Впрочем, о вкусах не спорят. Крепость табака ударила в голову, я поплыл в буквальном смысле, а Смирнов довольно таращился на меня.

- Ну что, по маленькой, - агент не спрашивал, а просто не оставлял мне выбора.

Пока он раскупоривал бутылку, я успел-таки заметить рукоять пистолета, мелькнувшую подмышкой.

- Предпочитаете ГШ? – спросил я с видом знатока, на что Смирнов довольно хмыкнул. Мол, узнал, зараза.

- Ты знаешь, Алексей, - агент наполнил рюмки до краёв, одну подвинул мне. – Я предпочитаю молчать, пока на работе. Но ты всё-таки не обычная работа. Ты нормальный пацан. Доброе дело сделал, но суть даже не в этом, а в том, что ты при пятикратном преимуществе противника в количестве выжил, победил. Это я ценю. Ценю опыт людей и применяемых ими навыков. Я сопровождал многих, включая первых лиц государства, но мне всегда нравились такие больные на голову, как ты, – я охренел от такой откровенности. – Сам подумай. Насколько надо быть больным, чтобы переть против пятерых вооружённых отморозков с голыми руками? Или самоуверенным? В твоём деле много тёмных пятен, которые не раскрыли даже мне, и меня это с одной стороны бесит. Короче, хватит демагогии. Давай, - он сделал короткое, еле уловимое движение рукой и головой, а на столике уже стояла пустая рюмка. Смирнов же достал откуда-то чёрный складной нож, щёлкнул лезвием и мгновенно порезал лимон, прямо на голом столе. Тут же сжевал одну дольку, довольно зажмурившись.

Не знаю, как он назывался, но коньяк оказался хорош. Насколько я могу судить со своим абсолютно нулевым опытом в пьянках. То есть, наверное или скорее всего, до потери памяти я выпивал, но не помнил этого. Напиток пришёлся мне по вкусу, приятно обжигал рот и внутренности, отдавал орехами и чем-то ещё, расслаблял мышцы и мысли.

Мы не говорили со Смирновым, просто пили и курили. И этого вполне хватало двум взрослым мужикам для взаимопонимания.