Давай заново

Глава 22

Вадим меня встречает на пороге, но не с хлебом, с солью, как это принято у русских, а отвесив залихватскую оплеуху. От которой в купе с неожиданностью я теряю равновесие и с грацией тюленя разваливаюсь на полу. Во рту чувствуется неприятный металлический привкус крови, видимо неудачно приземлившись, прикусываю губу. Сквозь шум в ухе, слышу неспешные шаги. Вадим двигается с некоторой ленцой, запугивающей грацией, заставляя сворачиваться кровь, со скрипом по венам разнося гадкую панику.

— Сколько я давал тебе времени?

Вздрагиваю всем телом от насквозь пропитанного злостью голоса, практически физически ощущая боль от слов, которые намеренно произнесены жёстче обычного. Хочу подняться с колен, чтобы иметь возможность достойно сопротивляться, если вдруг ему придёт в голову наказать за непослушание. А именно эта идея пляшет в его глазах, когда он издеваясь, заглядывает в лицо. С фальшивой нежностью заправляет волосы за ухо, касаясь мочки и подергивая подвеску серьги.

— Да пошёл ты, — вырывается протест, давно засевший на моей подкорке и всё не решающийся обрести свободу, но вдруг ослепивший нас обоих яркой вспышкой дерзости.

Прежде чем Вадим успевает что-то предпринять, я поднимаю телефон, наверняка выпавший из кармана во время моего полёта. Тщетно пытаюсь спастись бегством, но из сомнительного мероприятия ничего не выходит. Успеваю лишь войти в ванную комнату, но закрыть дверь не удаётся, следом за мной врывается Вадим.

Рефлекторно пячусь от него, а тот пока ничего не предпринимает, лишь растягивает губы в хозяйской ухмылке, забавляясь спектаклем, в котором мне отведена роль пойманной жертвы. После нападения на Андрея, ему ничего не стоит удавить меня без лишних разбирательств. Усталость сквозит в каждом загнанном моём движении, наматывая инстинкт самосохранения в тугой клубок истеричными мыслями о расправе.

— Вадим, оставь меня в покое, — произношу как можно тверже, замечая что мой тон не имеет влияния на взбунтовавшегося Вадима.

— Ты что-то путаешь, кукла. У нас уговор, — насмешливо смотрит на меня, протягивая руку в попытке забрать телефон, последнюю призрачную надежду на моё спасение.

— Смирись, я не игрушка. Плевала я на твою дрессуру, — нервное напряжение выматывает и без того ослабевшее тело, но обещание самой себе не переступать больше точку невозврата, хочется всё же сдержать. — Иди, лечи свою паранойю. Я просто забрала Андрея из больницы, в которую он попал из-за тебя. У него сотрясение, множественные ушибы. Вы ему сломали два ребра. Меня тоже будешь бить? — завидев сжатый кулак, вполне искренне интересуюсь дальнейшими его действиями.

— Я башку тебе сверну, шлюха, — крепко обхватив запястье, намеренно выкручивает руку, склоняя к послушанию, к повиновению, которым я больше не намерена его кормить. — Рога мне вздумала навешивать?

Молчу, старательно пряча в глубине души тот факт, что на его голове давно имеется ветвистый аксессуар, за который мне совершенно не стыдно.

— Тогда запри меня, если не уверен в верности, — кичусь остатками бравады, глотая длинные паузы между словами, уповая, что он отступит, заскучав от мелодраматичного вечера.

— Обязательно! — выхваченный из моих рук телефон летит в стену, разбиваясь на куски вместе с театральным спокойствием нас обоих.

Я наигранно задираю подбородок, встречаясь лицом к лицу с Вадимом. А тот удерживает в узде зверство, проступающее вздутыми жилами на шее, бухающими в такт рассерженного пульса.

— Я не твоя собственность, — с упорством наивной девочки не оставляю попыток достучаться до разума Штриха.

Он на секунду замирает от услышанного, переваривая наглость пролитую чистым концентратом на его ущемлённое самолюбие. Задевая так глубоко, что он не может скрыть удивление смешанное с горечью проигранного сражения.

— Ошибаешься. Ты моя, я выбрал тебя и не хочу, — рычит, буйным потоком выплёвывая надуманные права на меня. — И не буду тебя ни с кем делить!

— Может тогда заклеймишь?! — глупости срываются с моего языка быстрей, чем мозг мог бы найти подходящее к ситуации выражение.

— Раздевайся, — отступает на шаг, демонстративно устраиваясь в дверном проёме в ожидании заказанного представления.

— Не буду. Я нерезиновая Зина, чтобы прихоти твои исполнять.

Как у загнанного зверька у меня не остаётся ни малейшего шанса спастись бегством. Я пячусь куда-то вглубь комнаты, неотрывно следя за Вадимом. Его рот кривит усмешка, от которой он походить на ещё большего тирана, чем есть на самом деле. Как сопротивляться такому безумно настроенному мужчине, явно превосходящему меня в силе и проворности?

Плотное кольцо рук смыкается на моей шее, становится трудно не только дышать, но и соображать. Призвать свой организм начать трезво думать, никак не получается, я в западне и на пике эмоционального напряжения, волю в кулак собрать не суждено.

— Я очень долго был толерантным, а ты же знаешь я не из терпеливых. Или ты думаешь, что я не замечал какая счастливо отжаренная ты ходишь?! Как сияешь после каждой случки с Крутилиным?!

Вадим больше не придушивает меня, но от себя не отпускает, наслаждаясь каждой секундой пропитанной моим страхом, зацветающим под его властными пальцами, под взглядом, который бередит старые раны, но не разрешает держать ответный удар. Хотя характер рвется в бой, больше не желая сидеть на задворках здравого смысла. С Вадимом ведь разумными дорожками не бродить.

— Ты прямо капитан очевидность!

— Сколько раз он успел тебя отыметь? — словно не слышит, продолжая вести допрос в извращённой манере, в качестве наказания оставляя на коже многочисленные следы жестокости.

— Много, — во мне что-то щёлкает, а недавние эмоции угасают, задавливая инстинкт самосохранения вызовом, который я бросаю с неподдельным удовольствием. — И так офигенно, что тебе даже не снилось. Ты ничтожество, а не мужчина.

— Грязная давалка, — бьёт тыльной стороной ладони, достаточно грубо, почти наповал. И только его быстрая реакция, с которой он хватает меня за шиворот футболки, не даёт мне упасть. — Хоть что-то должно остаться не тронутым. Может рот?

— Опоздал, — вру, легко и так упоительно, что в груди разрастается удовлетворение. — Отпусти, не пачкайся об меня. Давай разбежимся!

— Нет, — хлестко подводит чёрту, с которой я не хочу мириться.

— Почему? — вполне искренне задаю вопрос, задыхаясь от жажды услышать правду. Если конечно, он способен на честность и правдивость.

— Я не люблю проигрывать.

Последнюю фразу он выдыхает прямо мне в ухо и от этого по спине пробегает холодок, кусающий кожу. Зажмуриваюсь, чтобы не лицезреть его, но даже с закрытыми глазами эффект брезгливости притупить не могу. А Штрих как вор карманник шарит у меня под майкой, пробираясь под бельё.

— А я не люблю тебя, — последним аргументом отталкиваю Вадима.

— Переживу, — бурчит он в ответ, не отвлекаясь от основной затеи, облапать как можно больше моих интимных мест.

— Ты же тоже давно ничего ко мне не чувствуешь? Зачем всё это?

— А кто говорит о любви? Тебя вообще хоть кто-то в жизни любил? — грубо обрывает, раня каждым следующим вопросом сильнее физической расправы. — Может нарик заделавший тебя под кайфом? Или мамаша, которая альтернативе твоего воспитания предпочла сдохнуть? Вся надежда на Крутилина, да? Хочешь хорошей жизни? А ты ее заслужила?

Почувствовав, как внутри образуется тугой комок, грозящийся пролиться слезами, я поспешно сглатываю его, заталкивая обратно, как можно глубже. Нельзя показывать, что я на грани, а он победитель. Хотя глупо отрицать, Вадим знает меня слишком хорошо и именно по этой причине его слова так больно ранят, попадая в самую цель.

А собственно ведь он прав. Кому я была нужна? Вечно как пятое колесо в телеге, ненужный элемент, от которого все спешили избавиться. Один Вадим, как бы не парадоксально звучало, горел желанием быть со мной. А с недавних пор и вовсе подобно клещу цеплялся за давно изжившие себя отношения. Конечно, в проявлении такого упорства не имелось ни капли любви, лишь холодный расчёт, или доминантное желание обладать мной целиком, быть безраздельным хозяином.

— Нет, — хищно рычит и вся маниакальная решительность сломать меня, течёт навстречу, тугим жгутом обвиваясь вокруг парализованного тела. Сжимаясь удушливым кольцом. — Раздевайся.

— Хочешь отыметь? Вперёд. Ты же по другому не умеешь, — небрежно скидываю с себя одежду. — Андрею и член не надо свой доставать, чтобы вести себя как мужик, и любить меня по настоящему. Хочешь насилием компенсировать свой комплекс неполноценности? Давай, я не стану мешать. И умолять не буду. Молчание и безразличие к твоей мужской несостоятельности убьёт тебя быстрей глупых слёз

Ненависть проявляется целым каскадом эмоций на его лице, выворачивая наизнанку растоптанное мной самолюбие. Смеётся, рефлекторно занося руку для удара, но лишь вскользь проходится ею по волосам. Не дождавшись должного эффекта от запугивания, Вадим выходит в коридор.

— Посиди, подумай на досуге, над своим поведением, сучка, — бросает через плечо, желчью захлебываясь от того, что больше не может ничем меня напугать.

Пусть хоть запрет на все замки, свяжет и замурует живьём, я найду способ открыться Андрею. Рассказать всю правду, а там уж будь что будет.