Давай заново

Глава 24

Я возвращаюсь домой в десятом часу вечера, не конкретно в квартиру, а во двор своей многоэтажки. Сижу на качелях и упорно сверлю взглядом окна знакомой с детства высотки. Моя квартира светится как новогодняя ёлка: горит свет и в кухне, и в гостиной. Отсюда конечно не видно, но могу предположить, что спальня тоже крутит киловатты. Штрих по всей вероятности никуда не спешит, а ведь по телефону дал обещание к моему приходу свалить восвояси. Меньше всего мне хочется сейчас попадаться ему на глаза, ведь мы складно утрясли скандал в утреннем телефонном разговоре. Когда я обнаружив в прихожей оставленный засланным казачком номерок Вадима, дозвонившись, убедила поскорее съехать от меня. А он на удивление быстро согласился.

Качели жутко скрипят, но как ни странно звук меня не раздражает, а наоборот успокаивает. Ирония судьбы: есть своя жилплощадь, а битый час сижу на улице; есть кого любить, но в чувствах моих уже не нуждаются, их попросту отшвыривают.

Андрей уйдя из кофейни, подвёл жирную черту, а мне чертовски сильно захотелось тогда вернуться к прежней жизни: с пьяными загулами, с танцами в клубах до утра, с эйфорией гуляющей фальшивым туманом по крови. И та ведь умела излечивать меня, привнося в моё червивое жалкое существование на земле спокойствие, расслабление во все скованные мышцы, негу в выеденный мозг. Волшебные таблетки были моим спасением, придуманным миром ласково принимающем меня в свои объятия, чтобы дать недополученную любовь, подарить неизвестную ласку, согреть, а после наказать. Муторной ломкой, ломающей каждую косточку, впивающейся шипами расправы под ногти, а их не выгрызть и не состричь. Нужно только терпеть до следующего раза. Тётка всегда считала меня слабовольной «бесхребетиной» и была права, ведь я покорнее ныряла в наркоманское забытье, чем принимала удар в попытке всё изменить. Но сейчас я не могла себе позволить стать ТОЙ… прошлой прожигательницей.

Боль притупляется, нехотя отпускает, назойливой мыслью возвращая к реальности, в которой нет больше места порочности, этот круг разорван мной давно и навсегда. Я не вернусь на дно, тем более из-за того что кто-то проворно ускользает от меня, услышав признание. Узнав мою истинную личину, скрывающуюся за милой мордашкой.

Свет тухнет эффектом домино, сначала гостиная погружается во мрак, следом кухня, в которой еле различимо виднеется узкая полоска дверного проема освещенной прихожей. А я уже предвкушаю как, окажусь дома одна, захлопну наконец-то дверь в измотавшие меня отношения с Вадимом и больше не дам запудрить мозги. Это будет досрочное освобождение с перспективой в светлое будущее. И пусть я шагну в него без Андрея, главное что освободившись от Штриха.

К подъезду подъезжает такси, слегка ослепив яркой вспышкой фар. Постепенно привыкнув к смене освещения, замечаю мужской силуэт и лишь в свете лампочки у парадной двери разглядываю в прибывшем Андрея, который спешно щёлкает кнопками домофона.

Ничтожная жалкая иллюзия о размеренном вечере за мгновение тает в воздухе, как сизоватая струйка дыма тянущаяся в пустоту от тлеющей сигареты в моих задрожавших пальцах.

Миллион вопросов, словно пчелы в улье гудят в моей голове, ища выход из сложившейся ситуации. Закон подлости как назло удивляет своей изобретательностью, ведь сейчас Крутилину предстоит встретиться с Вадимом, а тут уж к гадалке не ходи, понятное дело чем закончится их рандеву. Вадим без подмоги явно не справится, но и у побитого недавно Андрея состояние не для бойцовских спаррингов. Неравный бой прошлого с настоящим. Вот только за что борьба? За право обладать мной? Отвоевать игрушку, как в детстве забрать не для себя, а из жадности.

В конце концов это так по-мужски, выяснять на кулаках кому принадлежит женщина, которую и не спрашивают, а чего хочет она?

А я хочу остаться в статичном положении. Стереть вновь всплывшие нюансы и оправиться от шока, раз уж не могу быть счастливой. Погрузившись в рефлексию, не сразу замечаю, что гость скрывается в подъезде.

— Чёрт, — выругавшись, роюсь в сумке в поисках телефона, но под руку попадается всё кроме него. — Чёрт, чёрт.

Найденный гаджет на набор номера упрямо твердит, что вызываемый абонент недоступен или находится вне зоны действия сети. Порываюсь ударить им об стену, но вовремя вспоминаю, что покупать очередной аппарат слишком расточительно. Шаги давно маячат выше моих возможностей нагнать Андрея, а тот неминуемо направляется навстречу неизвестному.

— Крут, — выкрикиваю в тишину, понимая что догнать его не в моих силах, но хотя бы притормозить. Оказывается, что и докричаться у меня не выходит. Хлопок двери эхом прокатывается по спящей лестничной площадке, оставляя звон в ушах, который вибрируя подгоняет меня вверх по лестнице.

— А вот и секундант, — зловещим шёпотом произнёс Вадим, приваливаясь спиной к стене и бросая спортивную сумку себе под ноги. — Сударь, Вы стреляться не передумали?

Смеётся так, что кровь стынет в жилах, а я невольно всматриваюсь, нет ли реально припрятанного ствола? Андрей смерив влетевшую меня в прихожую, тут же переводит взгляд на дуэлянта, который расслаблен, чего нельзя сказать о Крутилине. Он сжимает кулаки, подергивая рельефной спиной, как будто разминаясь перед боем.

— Не надо, Андрей, — еле слышно выдыхаю простенькую просьбу, но та до адресата не доходит — это видно потому как он меняет позу, превращаясь в зверя готового в любой момент атаковать.

— Сучку пришел на свой член переманивать? — загоношившись, Вадим оттолкнул сумку в сторону, расчищая себе путь. — Зря. Я имел её уже тогда, когда ты просто страдал утренними поллюциями, марая постельное бельишко с машинками. Но дело даже не в умении насаживать её по самые яйца, а в том что мы родные с ней, а ты так…приблуда с улицы. Ничего ты о ней не знаешь.

— Ты о наркоте сейчас мне вещаешь, родственник? — огрызается Андрей, но продолжает стоять на месте.

— Вон оно как! — цокает языком, гаденько улыбаясь. — Созналась значит, — первым шагает нам навстречу. — Ну что, мы разве как нормальные пацаны одну давалку не поделим между собой? — в дружеском жесте он похлопывает Андрея по плечу, скалясь собственной изобретательности в выведении собеседника из равновесия, но всё же осторожничает, отходя подальше. — Опционных дырок у неё, как и у всех три в наличии, нам двоим хватит. Можем меняться. Дело техники.

Стиснув зубы, Крутилин одним прыжком преодолевает разделяющее их расстояние, впечатав соперника в стену, озлобленно вдавливаясь локтем в шею. Вадим хрипло дышит под натиском предплечья, покрытого взбухшими от перенапряжения венами.

Лезть под горячую руку также глупо, как и ждать что конфликт разрешится на дружеской ноте. Касаюсь мышц налитых словно свинцом, проводя по спине до плеча, успокаивая ураган, что мечется под горячей от злости кожей Андрея.

— Пусти его, — взываю к разуму, который скорее всего давно затуманен яростью и пробить брешь непосильная задача.

— Ты предпочитаешь трахаться с этим…, - злобно выплевывает, сильнее прессуя соперника. — Лишь бы он не рассказывал о твоём зависимом прошлом. Некая плата за молчание. Потрясающая отмазка. Мы с тобой знакомы не первый день, но ни разу, ни одного гребанного раза не намекнула мне, не попыталась рассказать, — отпуская Вадима еле переводящего дыхание, брезгливо скидывает мою ладонь. — Ему ты всю себя расчехлила. За что?

— Что ты бесишься, а? — спрашиваю, впрочем, беззлобно, ведь понимаю что бесят его все факторы в совокупности.

— Чокнутая, — тянется ко мне, больно ухватив за подбородок, резко заставляет запрокинуть голову, посмотреть в тёмные от злобы глаза, в которых можно пропасть навсегда. — Совсем не понимаешь?!

— Не терзай ты малышку, — с фальшивой приторностью отзывается Вадим, вставая за моей спиной и целуя в макушку, а я отчётливо ощущаю, как его губ касается глумливая ухмылка победителя. — Она должок возвращает, только и всего. Правда, кукла?

Жаркое дыхание опаляет ухо, заползая мерзким вопросом в опустошённую голову, накручивая нервы в тугой серпантин, который обязан выстрелить цветастой бумажкой в наш маскарад. Я исподлобья смотрю на Андрея, а тот соперничает взглядом с Вадимом, выскребая из себя остатки самообладания.

— Что он несёт? — громогласно врывается в наступившую тишину.

— Расскажи, кукла, как мудак Штрих отсидел за тебя. Как блевал кровью в СИЗО вместо тебя, баланду жрал полтора года. А? — встряхивает с такой силой, что клацнув зубами, прикусываю язык, уж лучше бы под корень. — Молчишь, сука. А когда надо было так ты красиво пела и даже раком стать готова была, лишь бы прикрыл тебя. Лживая гадина. А перед ним загнешься? Я бы на это посмотрел.

Отталкивает, как ненужную вещь и Андрей протянув руки, ловит в свои объятия, жёсткие и душные. Боюсь задохнуться в них, но больше всего страшит безразличие, с которым Крутилин сжимает кольцо рук так, чтобы даже не касаться меня ладонями. Вроде я грязная, опущенная в его глазах женщинах. На половину так и есть. Горькие слёзы душат, спазмом сковывая горло, не давая вдохнуть или выдохнуть, лишь колкой истерикой царапая всю меня изнутри.

Медленно умирать страшно, лучше скоропалительно, так чтобы душа вылетела из израненного тела. И пусть моя плоть не кровоточит, не бьётся в предсмертной агонии, а просто догнивает от лжи и ненависти, которую испытывают ко мне оба этих мужчины.

— Да, я лживое и изворотливое существо. Я асоциальная, — упираясь сжатыми кулаками в скованную грудь Андрея, вовсе не чувствую под ней сердца. — Я сбила человека будучи под кайфом, а осознала это только когда отходняк словила, — глотать слёзы больше не получается, они бешеным потоком омывают лицо, проклятьем оседая в продажной душе изъеденной чувством вины. Вины перед Вадимом, некогда любимом человеке, который самоотверженно скрыл виновника аварии. Вины перед Андреем, чувства к которому сильней всех, что я когда бы то испытывала. — Мне жаль Андрей, что я настолько малодушна. Что врала, что втянула в это дерьмо…

— Тебе только перед ним стрёмно? — выдернув меня на себя, Вадим остервенело бьёт по лицу. — Убить бы тебя, — тоскливо бормочет, замахиваясь, но не успевая ударить.

— Пошёл вон отсюда.

Сквозь пелену, тугой оболочкой нависающей на глаза, улавливаю возню, слышу как грохочет дверь, после даруя звенящую тишину. Прячу зареванное лицо в ладошках, а те трясёт словно я вновь переживаю абстинентный синдром. Сухость во рту сродни опасному обезвоживанию, а желудок норовит вывернуться наизнанку, дрожа под рёбрами в неистовой пляске.

— Вставай, — шепчет так нежно, что мне кажется я наконец-то почила.

Схватив на руки, тащит меня в ванну, держит душевую лейку над головой так, чтобы прохладные струи воды смывали судорожные вздрагивания.

— Он живой остался, перелом бедра и лёгких испуг. Пьяный мужик, как и я ничего не понял, — сплевывая воду с дрожащих губ, продолжаю выворачивать душу. — Вадим пересел за руль и мы вернулись на место аварии, свидетели видели его и в суде подтвердили, что именно он был за рулём. Опекуны помогли с деньгами, выплатили моральный ущерб пострадавшему, наняли хорошего адвоката Вадиму. Срок скосили до полутора лет в колонии-поселении. А меня увезли в Москву, — испытанная в то время мерзкая зависимость, вновь возвращается в воспоминаниях, зазудев под кожей роем кусачих насекомых. — Принудительно заперли в наркологии. Я год провела в закрытом центре, — только сейчас осмеливаюсь поднять взгляд на Крутилина. — Андрей, я не могла к нему не вернуться, он меня спас, он дал мне шанс начать всё с нуля. Я не люблю его, больше не люблю, но…

— Заткнись, — грубо обрывает меня, впиваясь пальцами в подбородок, не давая возможности опустить голову или отвести глаза. — Не хочу больше про это. Я тебя люблю, понимаешь?! Плевать мне на прошлое, если я хочу быть с тобой в будущем. Никто не без греха. И даже твой спаситель сполна выудил из тебя расплату за содеянное.