Давайте с веком вековать (Предисловие)

Предисловие к книге Юрия Кувалдина «УЛИЦА МАНДЕЛЬШТАМА», Москва, издательство «Московский рабочий», 1989 год, тираж 100 000 экз.

Книга Юрия Кувалдина «Улица Мандельштама» (сборник повестей) — именно книга в самом точном смысле этого слова. При внешне разнообразном материале ее мы все время чувствуем ее внутреннее единство. Единство ее в том, что в мире мыслей автор чувствует себя как дома и хочет, чтобы и мы здесь чувствовали себя так же, однако и не слишком при этом распускали пояса, да и автор сам при должном гостеприимстве достаточно подтянут.

Одним словом, это настоящая интеллектуальная, а точнее сказать, интеллигентная проза. Кувалдин не поддается ни волнам скороспелых и скоропреходящих литературных веяний, ни суете «проходных» рассуждений о «положительном герое». Этим в немалой мере объясняется то доверие, которое при чтении испытываешь к его повестям, ибо в работе каждого настоящего писателя важна не только сама система его нравственных, философских, эстетических ценностей, но и последовательность, упорство, страсть в их отстаивании.

В силу определенных исторических обстоятельств, перечисление каковых слишком далеко завело бы, нашей литературе многие и многие годы не хватало именно такой прозы. Склонность мыслить в эпоху Сталина была подозрительна и опасна, и выработалась с годами некая негласная эстетика, с точки зрения которой попытка автора или его героев рассуждать о смысле жизни, о концах и началах воспринималась как род неприличия и даже мировоззренческая неопрятность.

Мыслит, значит, не все решил; не все решил, значит, не все решено. Но как же может быть не все решено, когда «вождь и учитель» уже все определил?! Получается заколдованный круг. К счастью, наши лучшие писатели никогда не признавали этого круга и никогда не кружились в нем. Но их лучшие произведения до самого последнего времени не печатались, а их личные судьбы были трагичны.

На этот счет в повести «Трансцендентная любовь» Игорь Олегович рассуждает: «… Сталину даже такие, как Бухарин, довольно-таки средние в интеллектуальном отношении люди, казались уже интеллектуалами высшего пошиба. И Сталин стал подбирать таких которые бы ему смотрели в рот. То есть Сталин снижал уровень культуры окружения до самого нижнего предела. Можно сказать, что он на самом верху социального положения стремился оформить свою жизнь так, чтобы горизонт его был не шире и не глубже, чем горизонт человека, находящегося в самой непривлекательной позиции в жизни, имеющего самую неблагоприятную для обзора точку существования культуры. Своим мундиром без знаков различия Сталин как бы себя приравнивал в культурном отношении к самому простому солдату из казармы».

Повесть «Пьеса для погибшей студии» — великолепный эскизный набросок написана о бездуховном времени и о поисках духовности, о невозможности растительного существования для мыслящего человека. Для каждого из персонажей студия — это единственное место человеческого общения, островок посреди лжи и мрака, хотя нельзя сказать, что они сами — образец чистоты. Вместе они пишут пьесу, которая вбирает их «трудные» жизни.

У Кувалдина нет интереса к людям легкой судьбы. Он любит вглядываться в «сложных» героев, говорит о них правду, в большинстве своем тяжелую и печальную, почерпнутую из самой жизни, где положительное и отрицательное ходят рука об руку. Своими повестями Ю. Кувалдин не только сообщает новое, он, сам творя, узнает нечто новое и неожиданное для себя, и стиль его всегда несет отпечаток этого волнения первооткрывателя.

В силу сказанного эта книга представляется мне в лучшем смысле этого слова актуальной. Она о нашей интеллигенции, увиденной любящим и одновременно беспощадным взглядом. Умышленно аполитичный Велдре из повести «Стань кустом пламенеющих роз» и тишайший как мышь герой «Записок корректора» — по сути, одна и та же форма деформации, падения и предательства. «Поэтические» размышления Велдре, мнимая вольница в окружении бюрократии, кончаются предательством именно тогда, когда это понадобилось бюрократии.

Герой «Записок корректора» — как бы сторонний наблюдатель реальной жизни, словно старается не испачкаться о нее, уходит в свою интеллектуальную норку, но этот комфорт мнимый и подлый, ибо он куплен у той же бюрократии. Корректор читает Ренана и Бердяева, пишет дневник о хамах соседях, вспоминает, как когда-то, после Духовной академии, служил в Синоде, сидел у дверей генерала Раева и однажды собственноручно держал записку от Распутина. Корректор много знает, он умеет достаточно изящно выражать свои мысли: и устно, и на бумаге, но… Мало проку от его мыслей и познаний, он живет для того, чтобы выжить. Пожалуй, это новый образ в нашей литературе, насколько я помню, такого конформиста в ней не было.

Действие повести «Стань кустом пламенеющих роз» происходит в армии, но не армейским проблемам эта повесть посвящена. Хрущевская «оттепель» кончена, скоро введут войска в Чехословакию, книги Солженицына изымаются из библиотек, номенклатура сжимает кольцо, дышать людям мыслящим становится трудно. В повести противостоят друг другу позиция: аполитичная — Яниса Велдре и активная — Александра Аргунова.

После «высоких» рассуждений Велдре, после упоительных речей его о «смысле искусства» Аргунов, зная о том, что дед Велдре был латышским стрелком, возражает: «… ты — о розах на снегу, а твой дед был в самой настоящей политике, да еще пострелял как следует. Может быть, даже и в самого Николая Александровича… Но тем не менее и на тебе солдатская форма: сапоги, гимнастерка, галифе… И тебя закручивает водоворот политики. Но ты это свое нынешнее состояние как бы всерьез не принимаешь, как будто это и вовсе не ты служишь здесь. Так что, дорогой Янис, это тебе только кажется, что ты вне политики. На самом деле ты в ней».

Такие ребята, как Аргунов, не сдавались на милость застоя: они предвосхищали эпоху гласности и по-своему боролись за нее.

Повесть о стихах «Улица Мандельштама» — свободный поток импровизации, вызванный радостью общения со стихами этого замечательного поэта. Тут бездна свежих наблюдений, острых, интересных мыслей. Даже такой оригинальный, большой поэт, как Осип Мандельштам, не существует сам по себе, он в потоке великой русской поэзии, и его трагическое изгойство в страшные тридцатые годы есть прямое следствие верности традициям русской культуры.

Юрий Кувалдин ведет нас по «улицам» века, по которым пролегал тернистый путь поэта. «И если нам не выковать другого, //Давайте с веком вековать», писал Мандельштам. Кувалдин щедрыми красками рисует атмосферу тех лет, показывает окружение поэта, сопоставляет две поэтические школы в истории русской поэзии: петербургскую и московскую. Как из-под камня тянется зеленый росток, так поэзия Мандельштама пробивает себе дорогу в наши дни.

Книга Юрия Кувалдина написана точным языком, без сомнительных попыток обогатить его местными речениями. Всеми своими повестями автор подводит нас к ясной и беспощадной мысли — вне борьбы со злом нет и не может быть российского интеллигента.