Давление

Плюньте в глаза любому, кто скажет, что нынешний, доселе невиданный бум в торговле шотландским виски продлится вечно. Я-то знаю, что это не так. И не только я, но и все те, кто его купажирует, разливает по бутылкам и поставляет на рынок.

Вы спросите — почему? Подумайте сами — откуда могли взяться все эти миллионы баррелей выпивки, если настоящий «скотч» можно изготовить только в одном месте в мире — в крошечной Шотландии, и нигде больше?!

Разумеется, мы производим виски и в Штатах, и это чертовски хорошее виски. Но шотландского солодового здесь не получишь, и когда я думаю о том, что нам приходится покупать каждую капельку этого дивного напитка у страны размером меньше Нью-Йорка, то просто готов лопнуть от злости. Ко мне попадает уже конечный продукт, который я неустанно импортирую в Штаты, зарабатывая на жизнь себе и почти двум тысячам моих служащих, вкалывающих в три смены, чтобы выбросить его в продажу.

Так вот — все это началось, когда из Глазго от нашего шотландского поставщика мне позвонил человек по фамилии Огилви, и между нами состоялся такой разговор:

— Мистер Салливан?

— Да.

— Это Гектор Огилви. Из Глазго.

— Привет, Гектор.

— Я решил вам позвонить, поскольку то, что я хочу сообщить… опасно излагать на бумаге.

— Неужели?

— Вы помните Эндрю Ламонта?

— Честно говоря, не очень.

— Я вас знакомил прошлым летом в Томинтоулской винокурне. Высокий, лет тридцати, в белом халате, брюнет…

— Не у него ли такая симпатичная жена-блондинка?

— Совершенно верно. Это один из наших химиков, живет в Глазго. Когда вы были в Томинтоуле, он заезжал туда по делам.

— И что с ним такое?

Прежде чем ответить, Огилви тяжело вздохнул.

— На прошлой неделе он искусственным путем синтезировал десять галлонов айлейского солодового.

Несколько секунд я даже не знал, что сказать. Если бы на другом конце провода в четырех тысячах миль от Нью-Йорка находился не Гектор Огилви, а кто-то другой, я бы вежливо поблагодарил его за информацию и положил трубку. Но Огилви управлял одной из винокурен Чарли Макинтайра в Гленаски уже Бог знает сколько лет.

Поэтому я сказал:

— И они вновь превратились в сусло.

— Нет.

— Значит, отдают сивухой.

— Не отдают.

— Значит, не держат букет.

— Держат.

— Вы шутите, — произнес я внезапно осипшим голосом.

— Ничуть. Он это доказал, причем не один раз.

— Кто еще об этом знает?

— Вы. Я. И он.

— А Макинтайр?

— Нет. Ламонт говорит, что производство пора переносить в Америку. У нас здесь, в Шотландии, слишком мало денег.

— Что вы предлагаете?

— Вызвать Бейли, Грина и Паднера. Думаю, на следующей неделе я смогу привезти Ламонта в Нью-Йорк для демонстрации. Ему понадобится лаборатория и три ассистента.

— Ему придется очень постараться, чтобы нас убедить. Для этого потребуется много опытов.

— А еще вам потребуется много денег.

Разумеется, они все приехали, и к тому моменту, когда Ламонт начал четвертую серию опытов, у меня возникло гнетущее чувство, что шотландской индустрии производства виски в том виде, в каком мы знали ее четыреста лет, приходит конец.

Предполагалось, что наша встреча продлится три часа. Она затянулась на пять дней. Мы дневали и ночевали в этой чертовой лаборатории. Ламонт работал за закрытыми дверями, но с готовностью показывал нам все, что нас интересовало. Для начала он получил несколько пинт из кукурузы. Затем перешел к более грубому зерну, а закончил тем, что из мешка оклахомской картошки произвел три галлона чудеснейшего нектара с легким привкусом торфа и ароматом солода, «состаренного» с помощью электроники.

Не знаю, осознаете ли вы весь ужас сложившейся ситуации. Чтобы было понятнее, представьте себе, что кто-то изобрел компьютер, способный самостоятельно сочинять и исполнять всевозможные симфонии и оперы, за одну ночь лишив работы всех, кто связан с музыкальным бизнесом — композиторов, аранжировщиков, антрепренеров, дирижеров, музыкантов, певцов…

Примерно с такой же проблемой мы и столкнулись в четыре часа ночи на восемнадцатом этаже нью-йоркского «Талламэди-билдинг», и это было только начало. На следующий день мы пустили в ход наших специалистов со Среднего Запада, разбирающихся в виски еще лучше нас, — дегустаторов, «нюхачей», специалистов по купажу, и они пришли к выводу, что продукт Ламонта — это лучший сорт «гленливета» из всех, что им доводилось пробовать.

Да, в ту ночь картошка сыграла необычайно важную роль в истории алкогольного бизнеса, это уж точно.

Поначалу все были слишком растерянны, чтобы начинать разговор о деньгах. Я расхаживал по комнате, рассуждая о «международных последствиях этого открытия для торговли алкоголем», о «необходимости сохранения стабильности на рынке», о «прорыве в нашей индустрии, сопоставимом разве что с изобретением атомной бомбы»… Остальные помалкивали.

Наконец, Огилви нацепил на нос очки и, окинув нас хмурым взором, проворчал:

— Кто-то должен начать. Пришла пора сделать это здесь и сейчас. И решить, как быть дальше.

Гарольд Бейли, крупный оптовик с Западного побережья, нетерпеливо кивнул.

— При чем здесь какие-то «международные последствия»? У нас здесь что, ООН? Предлагаю обсудить условия сделки и подписать хотя бы договор о намерениях!

Двое других промолчали. Оба выглядели смертельно напуганными изобретением шотландца, поскольку полностью отдавали себе отчет в том, что в самое ближайшее время на торговле шотландским виски можно будет смело ставить крест.

Все это время Ламонт сидел с грустным видом и чертил в отрывном блокноте каракули. Каждый из нас знал, о чем думают все остальные. Наступил День Выживания, и тот, кто сумеет уговорить Ламонта подписать с ним эксклюзивный контракт, сколотит огромное состояние. Те, кому это не удастся, просто-напросто останутся не у дел.

Естественно, мы взялись за Ламонта всерьез и наобещали ему золотые горы, однако, чем больше мы старались, тем печальнее он становился. Я надеялся, что это просто от усталости.

— Мне надо все тщательно обдумать, — наконец, сказал он, снимая лабораторный халат. — Не волнуйтесь, у нас куча времени.

Бейли сердито фыркнул.

— Да, Эндрю, подумайте, и как следует. Но имейте в виду — пока вы будете думать, кто-нибудь в Германии или в Японии может через месяц-другой изобрести тот же самый метод. И через год…

Ламонт начал собирать свои вещи.

— У них ничего не выйдет. Чтобы он заработал, мне пришлось восемь лет вкалывать днем и ночью. Это ведь вам не какой-нибудь самогон, а кое-что малость сложнее. Короче говоря, мне надо подумать.

Мы чуть с ума не сошли. Надо же, «подумать»! О чем тут думать?! Чего он добивается? Пытается взвинтить цену до миллиарда? Неужели у него нет чувства меры?

Всю дорогу до отеля мы с Бейли продолжали его уговаривать. Мало того, на следующий вечер я поехал провожать его в аэропорт.

— Эндрю, хотя бы объясните, почему такая проволочка?

Ламонт тяжело вздохнул.

— Попытаюсь. Что такое Шотландия? Вершина небольшого острова вулканического происхождения неподалеку от побережья Европы. Пять миллионов человек населения — меньше, чем в Лос-Анджелесе. Чем мы можем похвастать? Увы, немногим. У нас репутация отличных судостроителей, волынщиков, а также производителей тартана и виски. Вот, собственно, и все. — Он закурил сигарету. — Так, может быть, нам стоит попробовать сохранить хотя бы то, что мы имеем?

— Послушайте, Эндрю, я очень хорошо понимаю ваши чувства, — закивал я, — но прогресс не остановишь. Вы открыли метод изготовления шотландского солодового виски в любой точке земного шара. Для этого потребуются деньги — на производство, заводы, людей, материалы… Позвольте заняться этим мне. Я могу поднять цену до…

— Всего хорошего, Алекс.

Я смотрел, как он шагает по взлетной полосе к самолету. Следом за ним, размахивая руками, семенил Гектор Огилви и, судя по всему, ругал на чем свет стоит этого самого глупого и ленивого химика в алкогольной индустрии.

В тот вечер я заперся у себя в кабинете, выпил виски и попытался расслабиться. А когда злость и страх постепенно развеялись, рассмеялся. Знаете, почему? Потому что это была Серьезная Проблема, а мне не приходилось решать их уже много лет. Разумеется, когда занимаешься бизнесом, проблемы возникают постоянно, и немало. Но чтобы такая?!

Я мысленно проанализировал ситуацию. Итак, молодой шотландский химик открыл метод, позволяющий производить великолепное шотландское солодовое виски искусственным путем на основе любого растения, из которого можно добыть этиловый спирт. Если его производство наладить в любой точке земного шара, то монополии шотландцев на виски приходит конец. Его можно будет гнать хоть в пустыне Гоби из саксаула! Конечно, для этого потребуются деньги. Много денег, но это вопрос решаемый. Если у меня будет патент или эксклюзивные права на использование метода Ламонта, то всего за пару лет я заработаю миллионы и оставлю с носом любого другого импортера шотландского виски.

Стало быть, мне необходимо получить патент, то есть любым способом стать законным владельцем этого метода. Повторяю — любым.

Поэтому я взял телефонную книгу и отыскал в ней фамилию Буччелли.

Человек, приехавший тем же вечером ко мне на Лонг-Айленд, был похож на адвоката — лет тридцати, среднего роста, с черными волнистыми волосами, карими глазами и гладко выбритыми щеками. Его фамилия была Дэли, и говорил он с легким шотландским акцентом.

Я пригласил его в библиотеку и разлил по стаканам виски.

— Быстро же вы, однако, приехали.

— Мистер Буччелли сказал, что дело не терпит отлагательств. — Он опустился в глубокое кресло, и я заметил, как ладно скроен его темно-серый костюм. — И что вы хотите обсудить некое особое задание.

— Вы работаете один или на организацию?

Он раскрыл бумажник и достал оттуда визитную карточку. На ней было написано:

— Мне это мало о чем говорит, — признался я.

Дэли взял свой стакан.

— Это потому, мистер Салливан, что моя компания никогда не стремилась рекламировать свои услуги.

— Не лучший способ заинтересовать клиента в их приобретении.

Он сделал глоток.

— А я вас и не уговариваю.

Я вздохнул. Тяжелый случай. Куда катится мир? Вы заказываете «службу давления», и что же? К вам приходит молодой самоуверенный типчик, сидит, развалившись в кресле, пьет ваше лучшее виски, и ему совершенно наплевать, дадут ему работу или нет. Вот в прежние времена… м-да, все меняется.

— Что ж, — сказал я, — позвольте изложить все по порядку.

Когда я закончил, он закурил сигарету и, наклонившись вперед, выдохнул дым себе под ноги.

— Вы хотите получить ноу-хау?

— Любым способом — законным или незаконным.

— То есть вам нужен Ламонт.

— Совершенно верно.

— Вы можете достать эти деньги?

— Да.

— Сколько?

Я пожал плечами и встал, чтобы подлить виски в стаканы. «Сколько»?! Поди, угадай! Да тут одна рекламная кампания влетит в такую сумму, что страшно становится! Не говоря уже обо всем остальном. Наконец, я решился:

— Пять миллионов долларов.

— И оно того стоит?

— До последнего цента.

Он задумчиво повертел в руках свой стакан.

— Существует ли проблема со сроками?

— Да. К завтрашнему дню.

Дэли усмехнулся.

— Давайте смотреть на вещи как реалисты.

— Поймите, сегодня Ламонт улетел домой, увозя с собой знания, способные за неделю привести к банкротству меня и всех моих коллег. А что, если в Шотландии с ним что-нибудь случится, и его секрет попадет в чужие руки? А вдруг ему предложат столько, что он просто-напросто не сможет устоять? Мне нужно прижать его к ногтю и разузнать его ноу-хау, чтобы оно заработало на меня уже через неделю. Неделя — это достаточно реалистично?

— Вполне. — Дэли уже делал пометки в маленьком блокноте. — Он женат? Дети есть?

— Знаете, мистер Дэли, что мне импонирует в вас и вашей организации? Вы всегда готовы пойти людям навстречу.

Мы закончили около двух ночи, и под конец нашего «совещания» я невольно проникся уважением к современному профессиональному подходу к такому деликатному делу, как «давление». Чувствовалось, что этот бизнес превратился в настоящее искусство. Теперь я не сомневался, что ноу-хау Ламонта заработает на меня на полную катушку максимум месяца через полтора. Так я стал клиентом компании Огастеса Питерсона.

Уже на следующий день Дэли приехал ко мне в офис, уселся напротив меня и выложил на стол папку с надписью «Проект 183». Я усмехнулся.

— Любопытно, как завершились предыдущие сто восемьдесят два проекта?

— Успешно, — буркнул он, закуривая сигарету.

На ознакомление с документом у меня ушло три четверти часа. Все это время Дэли смотрел в окно и курил. Дочитав последнюю страницу, я спросил:

— Сколько?

— Сто тысяч долларов.

— Вы с ума сошли!

Он подошел к моему столу, взял папку, молча запихнул ее в свой портфель и снял с вешалки шляпу.

— Покупаю, — остановил его я. И подумал, что с такими людьми лучше не ссориться.

Первая часть плана предусматривала и мое личное участие. Мы договорились, что если у меня все получится, и дальнейшего вмешательства Огастеса Питерсона не понадобится, они возьмут с меня на двадцать тысяч меньше. Естественно, я надеялся, что мне повезет, хотя и не слишком на это рассчитывал.

Хелен Ламонт оказалась весьма привлекательной женщиной с прекрасной фигурой. Когда она вошла в коктейль-бар одного из самых роскошных отелей Глазго, вся одетая в синее, я поневоле порадовался, что у меня нет животика или двойного подбородка. Да, миссис Ламонт со своей прямо-таки лебединой шеей и ясными, прозрачно-голубыми глазами была по-настоящему хороша.

Она улыбнулась.

— Мистер Салливан?

— Да, миссис Ламонт, — кивнул я, поднимаясь со стула. Мы пожали друг другу руки. — Рад, что вы смогли прийти. Садитесь, пожалуйста.

— Хорошо, что вы упомянули цвет вашего галстука. Он и в самом деле бросается в глаза.

— Мы с вами как-то раз встречались — на открытии винокурни на Северо-востоке, но я не был уверен, что вы меня узнаете. Потому-то и решил подстраховаться при помощи галстука.

— Хорошо долетели? — Для жены шотландского химика она выглядела весьма уверенной в себе.

— Да, спасибо. — Пока она снимала свои белые перчатки, я заказал выпивку. — Вашему мужу понравилось в Нью-Йорке?

— Не очень. Он не особенно много рассказывал о поездке, но у меня сложилось впечатление, что он был очень занят. Разумеется, Эндрю нечасто обсуждает со мной свою работу. — Она в упор посмотрела на меня. — Но я многого и не прошу. Он рассказывает только то, что считает нужным. Меня это вполне устраивает.

Пока подошедший официант ставил на стол напитки, у меня было время подумать, с какой стороны сделать первый заход.

— Миссис Ламонт, думаю, вы знаете, почему я вас пригласил.

— Догадываюсь.

— Вам известно, зачем ваш муж ездил в Нью-Йорк с мистером Огилви?

— Да, — с улыбкой кивнула она.

Я поднял свой стакан и улыбнулся в ответ.

— Что ж, это упрощает дело.

— Вы так думаете?

— Вам хочется, чтобы Эндрю заработал на своем изобретении кучу денег?

— Если он так решит, — пожала она плечами и отхлебнула из своего бокала с таким видом, словно ей больше нечего было сказать. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы свыкнуться с этим.

— Вы не сказали, чего хотите вы.

Она кивнула и поставила бокал.

— Мистер Салливан, кажется, я знаю, какова ваша цель. Вы хотите убедить меня повлиять на мужа, чтобы он продал или уступил на время права на свое изобретение вам.

Я протянул ей пачку сигарет.

— Восхищен вашей проницательностью. Только поймите меня правильно. Я хочу купить это изобретение за сумму, от которой у вас закружится голова.

— Этого не так-то легко добиться. Хотя я ничего не знаю о самом методе, но догадываюсь, сколько это может стоить. Могу сказать, чего именно хочу я — чтобы он продал свое изобретение, и мы с детьми могли иметь все, что пожелаем.

Я кивнул, стараясь не выдать своей радости.

— Тогда почему бы ему не продать его мне?

— Потому что у него есть принципы.

— Принципы? По поводу чего?

— А человеку вовсе не требуется иметь принципы относительно того или иного, мистер Салливан. У него они просто должны быть. У некоторых их полным-полно — как веснушек или волос на голове. Мой муж — один из таких чудаков. — Она вздохнула. — Я знаю, что у него на уме — он боится, что его изобретение может разорить всех производителей шотландского виски. Он говорит, что это будет примерно то же самое, что погубить всю винодельческую промышленность Франции. — Она обхватила свой бокал обеими ладонями. — Поверьте, для него Шотландия значит очень многое.

— Послушайте, миссис Ламонт…

В этот момент она посмотрела поверх моего плеча, и это заставило меня быстро обернуться. Прямо у меня за спиной стоял ее муженек собственной персоной. Поначалу я страшно смутился, но потом разозлился.

— Не вставайте, — сказал он и, обойдя стол, сел на свободное место. — По-прежнему не сдаетесь, да, Алекс?

— Нет, — проворчал я, закуривая.

Вид у миссис Ламонт был не менее смущенный, чем у меня.

— Я сказала Эндрю, что вы предложили мне сегодня встретиться. У меня нет тайн от мужа, мистер Салливан.

Я попытался улыбнуться.

— Эндрю, давайте посмотрим правде в глаза.

— Алекс, мы уже давно это сделали, — твердо проговорил Ламонт. — Я знаю, чего хочет моя жена, поскольку она выложила мне все карты на стол. Ей хочется, чтобы наша семья заработала на этом методе большие деньги. Я знаю, чего хочу я — доказать, что мой метод будет успешно работать и дальше. И знаю, чего хотите вы — наложить на него лапу, чтобы загнать в угол все винокурни Шотландии и через пару лет стать монополистом. Да только тут есть одна загвоздка. У вас ничего не выйдет, потому что я не собираюсь содействовать упадку традиционного промысла, которым эта страна славилась в течение пятисот лет.

Миссис Ламонт грустно посмотрела на графин с водой.

Я вздохнул, стараясь удержаться от того, чтобы не вспылить.

— Вы это серьезно?

— Именно так я себе все и представляю.

Я вскочил, оттолкнув стул, и буквально прорычал:

— Скоро вы увидите все в другом свете.

— Не знаю, не знаю.

— Зато я знаю. Ламонт, надо быть полным сумасшедшим, чтобы думать, что вы можете положить такое важное открытие «под сукно» и тормозить прогресс всей алкогольной индустрии. Если у вас не хватает мозгов, чтобы продать ваш метод самой индустрии, с вами обойдутся, как с психом, сбежавшим из сумасшедшего дома, и в два счета освободят от такой ответственности.

— Возложив ее на вас, мистер Салливан? — лукаво усмехнулась Хелен Ламонт.

— Да. У меня есть деньги и огромные возможности, и я собираюсь ими воспользоваться.

Ламонт коснулся руки жены, и она поднялась из-за стола.

— Знаете, Салливан, я бы не продал вам свой метод, даже если бы вы были последним торговцем виски на свете. Прощайте!

Я вышел из бара и направился прямиком в номер 418, где меня ждал Дэли.

Услышав, как я хлопнул дверью, он поморщился и отложил газету.

— Ни в какую?

— Нажимайте на кнопку, Дэли. Пусть они получат по полной программе. Вы продали мне «давление», я его у вас купил. Так пускайте его в ход, да поживее.

Поскольку я не имел четкого представления о методах, которыми пользуются агентства вроде «Огастеса Питерсона», когда приступают к делу, то настоял на том, чтобы мне докладывали обо всех этапах «давления» на Ламонтов.

Начали они, как я и предполагал, с детей. Сначала вывезли старшего за черту Глазго, надавали по шее и позвонили родителям, чтобы те знали, где его искать. Затем напугали младшего, разорвали на нем одежду — в общем, мальчишка прибежал домой весь в слезах. В понедельник они собирались приступить к Хелен Ламонт — мне это не нравилось, ненавижу, когда грубо обращаются с женщинами, но Дэли был убежден, что после этого Ламонт будет готов сдаться уже к концу недели.

В субботу и воскресенье звонков не было, но когда в понедельник утром я явился к себе в офис, меня дожидался Дэли. Он стоял спиной к двери, глядя в окно, и, когда я вошел, даже не обернулся.

— Привет, — сказал я, вешая шляпу на вешалку.

Он промолчал.

Я обошел стол, опустился в кресло и уже собирался спросить его о Ламонте, как вдруг увидел пачку бумаг, рядом с которой лежало какое-то письмо. Я проворно схватил его, догадываясь, что оно содержит нечто важное. Письмо было отпечатано на ксероксе и начиналось со стандартного обращения «Уважаемый.», за которым следовала фамилия адресата, вписанная от руки.

— Советую прочесть, — ровным и холодным тоном произнес Дэли.

Я торопливо надел очки и поднес его к глазам.

У меня задрожали руки, и я уронил письмо на стол.

— Что это еще за… чертовщина?!

Дэли повернулся ко мне.

— Ламонт сдался.

— Но это письмо… это же ксерокопия! Он разослал его повсюду!

Дэли уселся в кресло напротив меня.

— Здесь так и сказано. Ламонт разослал его всем крупным производителям.

— Вы знали, что я его получу?

Он закурил и медленно выдохнул тонкую струйку дыма.

— Я знал, что он задумал. Сегодня утром я прилетел из Шотландии. Перед моим отъездом он показал письмо мне — со всеми документами, чертежами и так далее.

— Но, послушайте, — прошептал я дрожащими губами, — он же разослал его всем! Всем, кому только можно, понимаете?!

— По всему миру. Почтовые расходы составили восемьсот фунтов стерлингов. Он оплатил их сам.

— Да он свихнулся!

— Это была идея его жены. Умная женщина. Она организовала все это в тот же день, когда вы уехали из Глазго.

— Но… но что в итоге получу я?

— Ничего.

Я почувствовал, что у меня на верхней губе выступила испарина.

— Ничего? Так-так! Значит, он решил сделать свой метод достоянием общественности? То, что известно всем и каждому, запатентовать невозможно! — Я вытащил платок и вытер губы. — Этот мерзавец одурачил нас всех. Или его жена.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. А затем Дэли улыбнулся и, достав из кармана листок бумаги, положил его на стол передо мной.

— Мистер Салливан, полагаю, сегодня мы поставим в этом деле точку.

— Что это такое?

— Наш счет.

— Счет?! За что?! — Я схватил листок, кипя от негодования. В глубине души я понимал, что совершаю ошибку, но остановиться уже не мог. — Сто тысяч долларов?! Вы в своем уме?! И вообще, с какой стати вы выставляете счет? Да, я сказал, что мне нужен его метод, но не таким же способом! Вы что, сами не видите, что это не имеет никакого смысла? Это же большие деньги! Ведь у нас был уговор! Все честь по чести! Как насчет выпивки? Давайте все обсудим! Кто бы мог подумать, что все так обернется? Вы же разумный человек!

Я продолжал говорить, но Дэли меня не слушал. Вместо этого подошел к двери, распахнул ее, и в кабинет вошли двое жуткого вида громил, один из которых сразу же достал из кармана резиновую дубинку. Я попытался закричать, но мой голос сорвался.

— Не калечьте ему правую руку, — приказал Дэли. — Она ему понадобится, чтобы выписать чек.