Толстые и высокие дубы выстроились длинной шеренгой вдоль глухого дощатого забора, они всегда отбрасывают вниз мрачную, густую тень.
Улица тиха и пустынна, калитки в заборах всегда заперты на замок. Гриша Крюковский живет недалеко отсюда, ему приходится каждый день проходить по этой улице в школу. Гриша знает: за глухими заборами тут живут своею замкнутой жизнью сектанты, хмурые и нелюдимые, смотрящие на всех исподлобья, всем чужие и непонятные люди. Однажды Гриша, проходя мимо забора, услышал тихий плач: будто кого-то побили и кто-то плакал жалостным тонким голосом. Гриша остановился, прислушался: из-за забора до него долетели слова:
— Господи, да что же это… Что же мне делать?..
Крюковский подошел ближе к забору, но под его ногой хрустнула сухая ветка. Голос за забором умолк — и через несколько секунд Гриша услышал торопливо удалявшиеся шаги.
Сейчас Гриша снова проходил мимо дома сектантов, спеша на собрание своего пионерского отряда. Вдруг он услышал крик:
— Убирайся! Не нужны нам такие!
Тонкий, знакомый Грише голос просил, умолял. Но в калитке с треском повернулся ключ, калитка открылась, выбросила на улицу девочку лет двенаднати — и снова закрылась.
Гриша остановился, скрывшись за стволом дуба, и внимательно смотрел.
Девочка плакала, стучала в калитку, молила:
— Тетенька, пустите! Не буду больше, тетенька. Пустите!
Гриша вышел из-за дерева, чтобы спросить девочку о причинах ее горя, помочь ей.
Но едва она увидела постороннего человека, как застучала и закричала еще сильнее:
— Тетенька, пустите! Люди ходят, тетенька!
Калитка открылась, чья-то рука схватила девочку за волосы и втащила ее во двор.
Щелкнул замок — и Гриша остался один. Он не понимал ничего: если девочку выгнали, то зачем пустили обратно? И почему ее выгнали? Странно…
Гриша нахлобучил шапку и зашагал в отряд.
Вожатый Кожухов делал доклад о социалистическом соревновании. Ребята сидели вокруг него и внимательно слушали. Гриша Крюковский сидел около окна и задумчиво смотрел, как в косом солнечном луче прыгали и обгоняли одна другую пылинки. Он раздумывал о происшедшем на глухой улице. Что это за девочка? Что творится там, за высоким забором?
Черная, как галка, Люба Быстрых дернула Крюковского за рукав:
— Гришка, ты чего не слушаешь?
Крюковский встрепенулся. Он услышал лишь, как Кожухов, кончая доклад, говорил:
— …Следовательно, ребята, нам в порядке соревнования нужно втянуть в общественную жизнь побольше неорганизованных детей. Особенно таких, которых родители стараются держать подальше от нас, детей, которых эксплуатируют. Кто хочет говорить?
Неожиданная мысль мелькнула в голове Гриши. Он вскочил и заявил:
— Я хочу. Можно? Нужно пойти к сектантам!
— Каким сектантам?
— К тем, которые живут на Глухой улице. Там ничего не понять. Дети плачут, их выгоняют на улицу, а потом снова пускают во двор. И они боятся…
— Постой, Гришка, ты чего мелешь несуразное? Говори толком что за история? — остановил его Кожухов.
Гриша рассказал о происшедшем на Глухой улице. Вожатый спросил ребят:
— Никто не слыхал чего-нибудь об этом деле?
Ребята переглянулись: о сектантах, конечно, слышали многие. Но о том, что рассказал Гриша — никто ничего не знал.
— Крюковский, ребята, верно говорит, — продолжал вожатый, — я знаю, что сектанты часто держат у себя детей под видом родственников и жестоко эксплуатируют их. Может и тут такое. Как бы то ни было, а мы должны узнать в чем дело.
Какие есть предложения? Люба Быстрых крикнула:
— Обследовать!
— А если не пустят?
— Добиться!
— Даешь комиссию!
Вожатый поднял руку. Галдеж умолк.
— Верно, ребята. Проверим это дело. Возьмемся за него крепко. И, если что — горой пойдем на защиту детей. Так кого в комиссию?
— Гришку!
— Любку!
— Возражений нет? Принято! Гриша и Люба, начинайте действовать и поскорее — нам доклад.
А на следующее утро, по уговору, Гриша и Люба встретились на углу Глухой улицы. Они подошли к калитке. Во дворе было тихо.
— Постучим.
— И скажем зачем пришли. Начистоту.
Ребята постучали. Но на стук никто не отвечал. Люба недоумевающе посмотрела на Гришу:
— Что они, поумирали?
Гриша застучал сильнее. Послышались шаги. Сердитый голос спросил:
— Кто тут?
— Откройте, пожалуйста.
Калитка открылась. Старая женщина со сморщенным лицом и торчащим из-за впалых губ желтым длинным зубом злобно глянула на пионеров:
— Вам чего нужно?
— Мы пионеры. Пришли на обследование.
— Чего? Безобразники.
Ребята повторили:
— На обследование пришли.
— Ходят тут всякие. Убирайтесь, не пущу, ишь, девчонка, а ноги голые…
— Ну!
— Сели!
— Чортова баба-яга. Ну, ладно, мы так не уйдем. Сядем тут и будем сидеть.
Прошло несколько минут. Послышались снова тихие шаги. Калитка открылась, та же старуха выглянула из-за нее, осмотрелась:
— Сидите? Ужо я вам. Чего ждете?
— Нам надо поговорить с вашей девочкой.
— Это какой? У меня их трое племянниц-то.
Гриша подтолкнул Любу локтем: смотри, мол, разговаривает. Победа?
— Мне ту, у которой синее платье. Русая такая.
— Значит, Маруську? Ты откуда ее знаешь-то?
— Видал как-то на улице.
— Ну, ладно. Поговори. Все равно, от вас так не отделаешься.
Старуха пропустила ребят в калитку и пошла к дому, приказав:
— Вы тут стойте, не ходите дальше. У нас собаки злые.
Во дворе чисто, даже очень чисто. Сараи, запертые на замки, в глубине двора — дом. Мрачный, суровый.
Через минуту из дома вышла девочка. Гриша сразу узнал ее: та самая, которую выгоняли, которая плакала.
Но сейчас она шла, опустив голову, неохотно.
Приблизившись к пионерам, девочка спросила:
— Чего вам нужно?
— С тобой познакомиться пришли.
— Не надо мне. Чего ходите?
В глазах у девочки мелькнул недобрый огонек.
— Да ты не бойся нас. Мы тебе помочь хотим, — сказала Люба, — ты что, живешь тут? На работе?
— Не, я племянница тетенькина, — торопливо ответила девочка.
— Ой, не так, Маруся, — весело проговорил Гриша, — не тетка она тебе.
Девочка изумленно посмотрела на него:
— А ты откуда знаешь, как меня зовут?
— Слыхал. Я еще много о тебе знаю. Ты нам правду говори, мы тебе поможем.
На глазах у Маруси показались слезы. Она тихо сказала:
— Не поможете вы все равно. — Она не кончила фразы. Из дому вышла старуха. Она резко крикнула:
— Ну, будет лясы точить! Наговорились. Маруся, иди в дом.
Маруся повернулась — и пошла. Плечи ее вздрагивали. Старуха подошла к ребятам:
— Идите, идите. Нечего вам тут делать. Нет у вас делов к моей племяннице. Уходите.
Она выпроводила пионеров со двора и закрыла калитку.
Люба посмотрела на Гришу:
— Дальше чего делать будем?
Гриша молчал, покусывая губу. Наконец, он сказал:
— Иди. Я еще останусь посижу тут.
— Зачем?
— Потом расскажу. Иди.
Заворачивая за угол, Люба оглянулась: Гриша сидел за дубом и о чем-то сосредоточенно думал.
Гриша исчез — появился в отряде лишь через день, к вечеру. Ребята мастерили стенную газету под руководством вожатого. Гриша вошел, сжал кепку и громко заявил:
— Ребята, есть дело.
— Какое дело?
— Я все узнал. Девочки живут у старухи сектантки, как в тюрьме. И совсем они не племянницы и не родственницы. Старуха их взяла из села, как домашних работниц. Родителям платит за девочек по три рубля в месяц, обещала мастерству их научить. У старухи три чулочные машины. Она их записала на имя девочек, чтобы налогов фининспектор не накладывал. Ловко. И девочки работают у нее на машинах от света до поздней ночи, вяжут чулки. Старуха чулки продает, наживается, а девочек держит впроголодь, да богу молиться заставляет, бьет их, издевается, никуда не пускает…
Ребята изумленно слушали. Кожухов спросил
— Как ты узнал все это? Нет ли ошибки?
Гриша возмущенно пожал плечами.
— Даром я что ли полдня в засаде просидел. Все ждал, пока Марусю (это одна из девочек) в лавку пошлют. Тут я ее и перехватил. Объяснил как и что. Во дворе она боялась говорить, а тут все рассказала. Только опасалась, как бы хуже не было. Ну, я ее успокоил. А сейчас вам представлю главное доказательство.
Он выскочил за двери — и через мгновение вернулся с худенькой девочкой в заплатанном платье, робко и нерешительно вошедшей в комнату.
— Вот, смотрите. Это и есть Маруся. Я ее уговорил притти сюда. Ну, все боишься? — обратился он к девочке.
Маруся сконфуженно осматривалась. Ребята обступили ее со всех сторон.
— Худая!
— Бледная, заморенная какая!
— Тебя, бьют, наверно?
— А то, — ответил за Марусю Гриша, — вот, смотрите. Маруся отвернула рукав и ребята ахнули: вся рука до плеча была покрыта синими кровоподтеками.
— Что это?
— Хозяйка щиплется… Чуть что, сразу щиплет, света не взвидишь, как ущипнет, — застенчиво объяснила Маруся.
У Гриши блеснули глаза. Он вскочил на стул и заговорил горячо и убедительно:
— Ребята, это так оставить нельзя. Надо выручить этих девочек. Там еще две есть — Таня и Поля, только они совсем робкие, боятся слово сказать. Маруся вот решилась уйти, ей ведь нельзя вернуться, ее там побьют до полусмерти. Мы должны оставить ее у себя, тут в отряде. И выручить тех двух.
— Правильно, — поддержал Гришу вожатый. — Надо выручить детей. Это наша обязанность. Но одного этого мало. За эксплуатацию девочек, за побои и все прочее, нужно привлечь сектантов к судебной ответственности. Я предлагаю: просить устроить над ними показательный суд.
— Верно! Правильно! Так и надо!
— Кроме того, мало освободить оттуда девочек. Надо еще связаться с комсомолом и с его помощью устроить их в фабзавуч. Это как раз и будет то, что мы хотели сделать по соревнованию. Верно?
— Даешь!
— Гриша, записывай наше решение.
Вскоре в газете "Голос пионера" пионеры и школьники читали:
Закончился показательный суд над сектантами, эксплуатировавшими детей. Виновные Киреева и ее сын приговорены к 6 месяцам тюремного заключения каждый и к штрафу в 500 рублей. Приговор встречен всеобщим одобрением. Дело Глухой улицы послужит хорошим уроком эксплуататорам детей.
И дальше:
Соревнование между пионерскими отрядами продолжается. Первое место в городе занимает по праву отряд 18-й школы, раскрывший нашумевшее дело об эксплуатации детей и добившийся больших результатов. Преступники наказаны; дети, находившиеся в неволе у сектантов, вступили в пионерский отряд и направлены на учебу в фабзавуч. Участвуйте в социалистическом соревновании, крепите пионерские ряды, работайте с неорганизованными ребятами!
Журнал «Октябрьские всходы», Харьков, 1930 г., № 1, стр. 10–11.