Дело одного дня

Небольшие капли падали на темный китель. Размерным шагом Емельян двигался вдоль сырого бульвара вместе с коллегой. Договорившись заранее, они решили посидеть, пригласить ещё пару служащих в один из баров, находящийся в самом неприметном месте от глаз всевидящей мэрии.

Темнота окружала их, свет лишь прокладывал дорогу к нужному месту. Рядом располагались многоэтажные здания, в окнах которого проглядывали силуэты. Коллега – толстый и обрюзгший служащий, в темной одежде, двигался медленнее, передвигая еле ноги под своим весом, и потому напоминавший такой же безликий силуэт, говорил:

– Нам сюда, ещё пара поворотов.

Он с охотой делился всем, кто был характером его тверже и решительнее. Сегодня же он был проводником, и словно лакей комментировал каждую лужицу или выступ, чтобы Емельян никуда не вступил ненароком, а также бормотал:

– Надоело это все. Мэрия, чины, отчеты, и бесконечное множество бумаг… Согреться хочу.

Емельян не отреагировал на слова. Ему показалось, что коллега обращался к себе, нежели хотел что-то донести ему. Тот, в свою очередь, хотел начать диалог, и разговорить Емельяна. Ему казалось, что высказанные им слова отзовутся в его сердце, и он проникнется ими. Но это были только слова.

Идя прямо и свернув в подворотню, перед ними предстало двухэтажное здание, представлявшее собой оттенки тёмно-зелёно-синей сырости. Ни окон, ни фонарей. Только дверь. Это и был бар, вокруг которого расположились многоэтажки, окутывавшие прилежащие пространство.

– Я здесь никогда не был. – отозвался Емельян.

Они ускорились и забежали внутрь. В баре было тепло, задувало только у входа. Кругом нависала темнота, горело пара ламп. Разглядеть удавалось лишь тени людей и пол. В колонках играла музыка, все посетители оживленно разговаривали, не создавая друг другу неприятностей. Официантки услужливо бегали от столика к столику.

– Я закажу напитки. Ты пока снимай куртку, и проходи, – Емельян указывал пальцем на дальний уголок. – вон за тот столик.

Коллега утвердительно кивнул, и, сняв мокрую куртку, направился, порой кого-то задевая, сквозь темень к тому самому уголку. Емельян же подошел к барной стойке, за которой стояла молодая девушка, обратившиеся сразу к нему:

– Опять вы. Все как обычно – некрепкие напитки и закуска?

– Столик номер семь. – отвечал тот.

– Да-да. Все как обычно.

Емельян проследовал туда же, где сидел его коллега, но предпочел расположиться ближе к центру. Посмотрев на смиренную позу, с которой коллега сидел и осматривал все вокруг, Емельян, сосредоточивши внимание на нем, решил спросить:

– Так как ты узнал об этом месте? Здесь безопасно?

Прикусывая губы, коллега мямлил:

– Главный канцеляр показал его мне. Мы постоянно здесь встречаемся, как и в сегодняшний вечер. Не думал, что вы один из нас.

– Главный канцеляр? Чем вы здесь занимаетесь?

– Да, канцеляр. – коллега протер лоб и виски – … Чем мы занимаемся? Я думал, вы знаете.

Окружающий шум притуплял внимание Емельяна. Пришлось напрячься, чтобы слышать речь коллеги. И немного наклонившись к нему, продолжил:

– Я совсем не в курсе. В вашем кругу вообще первый день. Тем более в таком месте.

Коллега чувствовал тяжесть внутри, чувствуя, что что-то не так. Сердцебиение его участилось, мышцы напряглись, и будто напрягая силы, он отвечал:

– Ну-у…Про это место мне рассказал канцеляр. Здесь мы встречаемся…Вы же сами понимаете, нельзя этого больше терпеть. – говорил он шепотом. – Я помню времена, когда мой дед рассказывал о солнце, и как оно светило… Это все из-за мэра. Или что вы предлагаете? Я считаю, что необходимо что-то менять. Вы, как куратор западного района, сами все должны понимать.

Емельян понизил тон почти до мягкого, стараясь ничем не пугать собеседника.

– Извольте, ничего не пойму. Чем вы занимаетесь?

– Товарищ куратор, подождите. Сами все увидите.

Из тени вдруг выглянула официантка несшая напитки и порции.

– Восемь порций? – спросил коллега.

– На восемь человек. Столько нас должно быть, верно?

– Я-я…Не знаю. Вам виднее.

Окинув взгляд на окружающих, Емельян, верно, что-то рассматривал. Заметив это, коллега спросил:

– Что вы увидели?

– Увидел первого заместителя моей жандармерии – встав с места, приподнимая брови и улыбаясь, встречал Емельян заместителя главного жандарма. Тот в свою очередь пожал руку ему и коллеге, сел рядом.

– И вы здесь? Не ожидал, не ожидал. Глядишь, верны изменения в Городе. Власть поменяется. Она уже трещит. – говорил жандарм.

– Вот как?

Жандарм утвердительно кивнул, и принялся за напитки. В след начал коллега, с желанием приглушить свою неуверенность. Трио перешло к обсуждению неустойчивости власти. Как выяснилось, коллегу и жандарма заботило продвижение по карьерной лестнице. Впереди и так была давка из тех, кто хочет «вверх», и у этих людей есть дети, родственники и друзья, которых тоже надо пристроить; у последних ещё дети, родственники и друзья и их тоже пристроить, и далее по списку. Собеседники считали необходимостью устранение власть держащего – мэра, а за ним переустройство Города, режима. Отсюда вытекал и желаемый карьерный рост.

Неуверенность коллеги заметно спала, он начал умничать, подогревать разговоры, и едко высказывался:

– Времена империй прошли. Их трупы остались на задворках свиноферм. – взмахнул рукой. – Поверьте мне, в наше дело я привлеку ещё не одну сотню. Наш кружок станет обширнее.

Жандарма такие высказывания бросали в смех. Было забавным видеть бумажного червя, пылающего подобными речами. Емельян же ехидно улыбался.

– Да какие трупы? Какие времена? Здесь все решается твердой и жесткой рукой, на что вы способны? – говорил жандарм.

Коллега в ответ не унимался, но не спорил. Он был податлив. Последнее выработала его сложная работа бюрократа. Постоянно сталкиваешься с рутиной или давлением со стороны начальства или вовсе жалуешься на здоровье. Становишься горбатым, например. И поэтому позже коллеге требовалось плечо для сострадания. Он всхлипнул:

– Может это скоро закончится.

Жандарм, немного призадумавшись, говорил:

– Возможно, с уходом мэра появится солнце, появится свет.

Постепенно к трио присоединились оставшиеся лица кружка. Главный канцеляр и его зам и два высоких и тонких, похожих друг на друга, секретаря. В ход шли нелицеприятные шутки, грязные слухи, дискредитирующие в их глазах всю мэрию, в которой они работали. К разговору прибавились напитки. Позже напитки стали крепче, а разговоры откровеннее.

Перебойными возгласами главный канцеляр произнес:

– Так вот оно! И куратор с нами. Я знал, что мои труды приведут к желаемому результату! Итак, господа. Нужно всего ничего. Агитируйте людей, не важно как, хоть пару слов. Это обязательно осядет в головах. Я же буду продолжать подкупать нужных нам людей, и распространять брошюры и литературу. Целая канцелярия мэрии в наших руках, а скоро и жандармерия. Так выпьем!

Кружок вспыхнул на речи канцеляра. Они, радушно подняв бокалы, принялись пить и пьянеть. Не пьянел только Емельян. Он внимательно слушал и вслушивался в рядом сидящих, кто и что говорит, кто, о чем думает, и что замышляет. Словно охотник, наблюдающий за жертвой.

– Нам нужны министры, которых можно дергать за ниточки. Рыть под их, шантажировать, что угодно, но заполучить их. Они, в свою очередь, роют под другими, и так мы продвинем свои планы. Сбросим ярмо! А, как Вам? – говорил мелкий секретарь.

– Ты сильно пьян. За кого ты ниточки будешь дергать? Ха-ха. Ты – сопля. – отвечал ему жандарм. – Вот я, или Емельян…

– Так поднимите жандармерию, арестуйте всех! Всех! – пылал пьяный коллега.

– Зачем арестовывать? – вторил канцеляр. – Вот увидите, скоро будет взрыв в мэрии. И, между прочим, в канцелярии. Жандармы уж точно добро дадут. Ха-ха.

– Говорите взрыв? – спросил Емельян.– До этого тоже были покушения, но все безрезультатно.

– Да, это наши промахи. Ни тех людей находили. Они были слабы, мешкались и их вычисляли. Одно радует, что не вычислили нас, и мы спокойно можем вести деятельность кружка.

– Я может и пьян, – перебил жандарм. – но сознаю происходящее и скажу одну вещь. Нас восемь человек, и все мы согласны в изменениях в Городе. Так пусть этот бар скрепит наши взгляды, а этот вечер даст отсчет изменениям! За вас, господа!

Столик номер семь завела речь жандарма, и каждый клялся в своей верности в этом деле. Один Емельян тихо проговорил:

– Это все слова.

Разговоры возобновились. Обсуждались должности, кто и какие займет. Принялись делить районы, отделы мэрии, теоретически перестраивать пригород, возводить себе памятники. Емельян же внимательно слушал, мысленно делая заметки. Он был трезв, и это помогало незаметно включать диктофон и ставить его на паузу в важных репликах, где обсуждалась власть. Он умел входить в доверие, и ему верили. Верили, что он часть и душа компании и член подпольного кружка.

– Почему над нами так ярко горит лампа? Над другими такого света нет. Эй!

– Не кричи. Я все улажу. – сказал Емельян, и аккуратно переступая через ноги собеседников, направился к барной стойке.

Не дойдя до стойки, он показал жест в темноте, по которому резко к столу приближались неизвестные в темном, что маневренными и быстрыми движениями скручивали сидящих за столом номер семь.

– За что? – слышались за столом крики. – Это какая-то шутка? Что вы делает? Оставьте меня! Емельян! Емельян!

Емельян расположился за стойкой, смотря в темноту не реагируя на происходящее за спиной. Его не волновали судьбы этих людей. Они – материал, не согласные с мэрией, а значит враги. Подобные встречи давали эффект в выявлении протолиберально настроенных граждан, тормозящих стабильную жизнь и грозящих крайними изменениями. Они напоминали раковую опухоль начальной стадии, которую ещё можно вырезать и нормально жить. Главное было не запускать и постоянно выцеливать несогласных.

– Почему столик номер семь? – спросила девушка.

– Седьмой этаж мэрии. Не берите в голову.

Емельян допил воду. За его спиной тайный кружок находился в наручниках и лежал на полу. Он достал из куртки сигару, начал выходить из бара.

– Даже не посмотрите назад? Ведь там все ваши. – обратилась к нему девушка.

– Это все слова…

Вернувшись ночью из бара, Емельян расположился на кресле в одной из свободных комнат квартиры. Внутри было тихо, все уже спали. Емельян почему-то думал, что жена его слышит, или даже дышит сзади ему в шею, но тревожить своим хождением никого не хотелось. Он и так не появлялся здесь больше трех суток, и словно нежданный гость явился. Этот дом уже не его, ничего не говорит ему о прежней семейной любви. Пожалуй, и это окончательно, все кончено. На место жены пришла жандармерия.

Определенное время Емельян ещё сидел, думая над неугодными, с которыми пришлось встретиться в баре. Ему, верно, думалось, что он один из тех, кто поможет удержать власть, не расшатывая её. Пусть мэрия правит, противники лучшего не сделают, даже путем призыва к бойкоту или тайным терактам. Ничего. Разрушить окончательно все до основания? Но сколько таких разрушителей живет? Каждому, кому не было уделено внимание, не напитано должным образом эго, стремится разравнять Вавилон на земле истории. Несогласные не выполнят своих «прогрессивных» идей, навеянных романтизированным подпольем, издающим либеральные памфлеты с запахами предать казни всю мэрию и её служащих. Пока есть подобные ему, Город твердо устоит под натиском всего черного и мерзкого.

«Либерал не в словах и не в действии, либерал в идеях» – сказал он мысленно, и, приняв черной эссенции, уснул, не заметив, как закрыл глаза.

Утром состояние оставляло желать лучшего. Вставать пришлось через пару часов, как уснул, и снова двинуться на работу. Голова гудела, а сонное состояние подшатывала походку, когда пришлось пройти в душевую.

Емельян дисциплинированно, как и подобает служащему, принял душ, невзирая на расхлябанное состояние. Принял себя в порядок, почистил зубы, сменил запотевшую одежду и перешел в рабочий кабинет.

На часах отбило ровно шесть, через час встанет жена за ней дети. Емельян, почти бесшумно, перешел спальню и детскую прямо в свой кабинет.

На столе лежала не одна стопка документов, отчетов, справок. Со свойственной себе доскональностью и щепетильностью, куратор принялся искать готовые справки на вчерашних недругов. Эти справки всегда готовились до самого упреждающего удара, и всегда готовились на столик номер семь. Это был специально созданный бар жандармами, с внутренней тайной слежкой, где собирались основные провокаторы. Действия в баре всегда скрывались, но день за днем слухи распускались, что именно здесь происходят аресты, и провокаторам лучше обходить стороной.

Методы, как это принято говорить, были «классические». Не сомневаясь, копать яму, и копать под каждого, даже того, кто оговорился. Как охотничий пес выходить на след, не давая улетучиться нюху, а после выслеживать добычу, завязать тесный контакт, можно и косвенный, но главное, вывести человека за столик номер семь. После аресты, гонения, гниения.

– Время пришло. – говорил он, когда арестованных выводили из камер на допрос.

С пристальным вниманием, таким же, как и своей внешности, Емельян рассматривал дело несогласного. Определенные папки с особо важными делами находились дома, но постепенно его дом расположился в гарнизоне западного района. Характер становился черствым, скупым на жизнь.

Когда его спрашивали о конечном вердикте заключенному, он выносил: