Дэн и кабачковый король (СИ)

Дэн и кабачковый король.

Вот интересно, кому первому пришла в голову мысль, что дармовая детская сила может заткнуть прорехи в любом производстве?! Если вспомнить собственное детство, то куда нас только не "бросали" — и осклизлую капусту в овощехранилище перебирать, и макулатуру собирать и помойки убирать, а уж металлолом! Выть хочется, вспоминая горы старых кроватей, изъеденных ржавчиной детских санок, загромождающих школьные дворы.

И все время пионеры и комсомольцы помогали родине, подшефному колхозу, армии, лично дедушке Брежневу, а на вырученные средства собирали посылки голодающим детям Анголы, Вьетнама, Южной Африки и пр.

Могу представить, как они объедались на эти деньги!

Современную молодежь на такие штуки не проймешь, черствые! Надо же, им почему-то ничуть не жаль умирающих с голоду из Суринама!? И почему интересно? Вот и приходится местному фермеру, когда он нуждается в рабочей силе кланяться местному главе, а тот, особо не заморачиваясь, набирает номер телефона директора школы и отдает приказ. И всё! Наши запуганные подхалимы директора, судорожно цепляющиеся за скудные школьные кормушки, способны даже на опыты отдать детей, лишь бы только угодить своим царькам.

В тот год директором нашей школы была Анна Гестаповна. Нет, у неё, конечно же, было другое отчество, но стоило лишь только этому "фюреру" впервые переступить порог школы, как наблюдательные дети мгновенно прицепили этой стервятнице кличку, которая так к ней приклеилась, что в разговорах между собой мы её иначе и не называли.

Тощая, со зверским выражением удивительно непривлекательного лица, да ещё с нелепыми претензиями на высокомерность она вошла в далеко не малочисленную плеяду наших директоров, как самый мерзкий и противный экземпляр.

Гестаповна пробилась к власти из простых учителей, минуя даже стадию завучей, поэтому обладала просто уникальной несговорчивостью — любое даже самое разумное возражение она воспринимала, как личное оскорбление, покушение на её с таким трудом завоеванное место. Мстила долго, с наслаждением втаптывая человека в грязь, пакостя по мелочам. Короче, с таким дерьмом связываться было себе дороже.

И вот в один из особо жарких июньских дней Гестаповна пригласила меня в кабинет. Перекрестившись про себя, я осторожно переступила порог "пыточной" комнаты — кроме всяческих пакостей мне ждать от неё было нечего. И я оказалась права!

— У Морозова (это наш местный плантатор) травой поля зарастают, — буря меня недовольным взглядом, рявкнула она, — соберите детей и завтра на прополку!

— А…

— Вы поняли приказ!

— Да! — малодушно проблеяла я.

— Выполняйте! И помните, что я здесь директор, а не вы!

А кто бы сомневался? Гестаповна, чтобы подчеркнуть свою значимость, приказывала учителям, чтобы они вытягивались по стойке смирно, когда она входит в кабинет. И если ты, на ходу роняя журнал и очки, не подскакивала с места, когда её мерзкая физиономия показывалась в дверях, то потом на протяжении месяца, а то и двух она изводила ослушницу придирками и нелепыми поручениями.

Собрать детей в середине июня задача не из простых. Они ведь на каникулах и вовсе не жаждут полоть сурепку на полях. Напрасно я трезвонила по всем номерам телефонов, которые у меня были, умные подростки, увидев мой номер, элементарно отключались, но все же были и те, которые по неосторожности или простодушию попались в закинутые сети. Какие только причины не называли мне в спешке бедолаги, но я ведь недаром почти тридцать в школе, мне перечить тоже нелегко.

В результате, в 7 часов утра на школьном дворе на рисовалось несколько, во весь рот зевающих десятиклассников. Три мальчика и пять девочек. Причем двое без тяпок. Это всегда так. Приглашаешь мести — волокут ведра, белить деревья — надрываются под лопатами… дети, что с них взять!

Но опытного педагога не обмануть! Я заранее вооружилась пятью тяпками, точно зная, что минимум две, принесенные из дома, сломаются через пять минут работы. Так и представляется картина — ночь, весь наш городок мирно спит, и только лишь в уединении сараев при свете луны хитрые дети тихонько подпиливают тяпки так, чтобы с виду они были целыми, но стоит только замахнуться, и они рассыпаются, как стеклянные.

Дергаясь, дымя и бренча к школе подкатил остов автобуса, помнившего, наверное, ещё ударные годы первых пятилеток. Откуда наши фермеры достают такие экземпляры, что они делают, чтобы те ездили — тайна, завернутая в загадку! Но, вообще-то, довольно забавно ехать в таком монстре, меланхолично наблюдая, как мелькает асфальт в дырах под ногами, и то и дело стукаясь то лбом, то носом о передние сидения.

— Это всё? — мрачно спросил водитель, — говорили же, что будет двадцать пять человек!

Это списочный состав моего класса, включающий двух инвалидов с ДЦП, пятерых астматиков и прочих лиц, которым категорически запрещен физический труд. С чего Гестаповна решила, что они с радостными криками, забыв про болячки, кинутся спасать урожай фермера? Не знаю!

— Это всё! — с вызовом огрызнулась я, — если мало, так мы пойдем домой!

Но видимо дела у нашего сельхозпроизводителя были совсем плохие, потому что дядя хмуро буркнул:

— Садитесь…. Только, чтобы ни-ни!

"Ни-ни" детям в автобусе? Да он идеалист, мечтатель! С диким ревом мои, мгновенно проснувшиеся ученички ринулись в автобус, создав ужасающую давку на ступеньках. Мест было около сорока, их восемь человек, то есть на каждого приходилось по пять! Но надо знать наших питомцев — они моментально передрались, надавали друг другу пинков, кто-то царапался, кто-то визжал, а кто-то дико вопил:

— Дурак, дурак… лох педальный!

— Сама лохушка!

Бедный автобус раскачивался, грозя развалиться прямо на глазах, я же мудро переждала на улице, когда детки рассядутся, и лишь только потом, громыхая тяпками, влезла в автобус. Торопиться мне было некуда — всё равно без меня не уедут, а если и уедут, то очень быстро вернутся обратно.

— Поехали!

Ехали мы медленно, но очень весело. Дети ржали, кидались друг в друга пакетами из-под "Ролтона" (почему-то они грызли его тогда вместо семечек), обзывались, изображали из пластиковых бутылок с водой писающих мальчиков — в общем, всё как всегда! Но водитель нам попался без чувства юмора, почему-то постоянно кидавший на меня злобные взгляды, которые я в упор не замечала.

— Ваши дети, — наконец, не выдержал он, — не умеют себя вести!

О, тут-то он и попался! Что он знал о жизни этот престарелый мальчик, чтобы пытаться что-то высказать мне — Арине Родионовне с тридцатилетним стажем?

— Моих детей здесь нет, — надменно припечатала я, — это ваши дети! А не ваши, так ваших соседей, друзей, кумовьев. Вот и любуйтесь, как они их воспитали! А не нравится, так воспитывайте сами! А я посмотрю, что у вас получится!

Все вокруг знают, что школа не умеет воспитывать детей, так помогите школе — начните хотя бы с собственных отпрысков, а потом и претензии предъявляйте, что в общественном транспорте плюются, на улицах не здороваются, старших не уважают! А каковы сами, таковы и сани!

Приехали.

Солнце уже было довольно высоко, и даже в тени равнодушный термометр показывал не меньше + 25, а мы ведь ещё не приступали к прополке. Перед нами расстилалось, исчезающее за горизонтом поле, сплошь заросшее травой. Что там конкретно росло, было непонятно, но что впереди нас ждут часы дикого "веселья" не оставляло сомнений. Дети приуныли, и стали бросать изучающие взгляды на расположенную неподалеку посадку, явно намереваясь смыться и отсидеться в кустах. Увы, к сожалению, я не могла последовать их примеру.

Вскоре к нам подошел и сам виновник "торжества", латифундист русского разлива — фермер Морозов. У него не было в руках кнута, а на голове не красовался "боливар", но в остальном он был жутко похож на негодяя — рабовладельца, издевающегося над безропотной рабыней Изаурой из одноименного сериала времен моей молодости.

— Где люди? — заорал он.

Вот ещё, будут тут всякие на меня рот разевать!

— Это всё! — нелюбезно пояснила я.

— Но мне обещали…

— Я вам ничего не обещала! — твердо отмела я претензии хама, — и напоминаю, что это дети, они не могут на солнце работать более двух часов. А с каждым часом становится все жарче и жарче!

— Это поле закреплено за вами!

— Оно так и останется закрепленным и не прополотым, если вы не дадите реального задания по имеющимся силам!

Мы препирались с ним, наверное, с полчаса. Он орал, даже пару раз топнул, а мне что?! На претензии Гестаповны, если наябедничает, скажу, мол, обидели меня, а я безропотно молчала и плакала. На очную ставку этот Бармалей не приедет!

И чем всё закончилось? Окончательно охрипнув, Морозов все-таки сдался. У меня даже полностью отбившиеся от рук разгильдяи за собой в классе убирают, куда ему со мной тягаться!

— Так дети, — бодро обратилась я к заскучавшим во время нашей перепалки подросткам, — задача такова — быстро в один конец и назад, и сразу же домой! Полем…

Я вопросительно глянула на плантатора.

— Кабачки, — фыркнул он, — тут рядки…, в общем, разредить надо и траву полоть, а междурядье потом трактором пропашем!

Казалось бы понятно! Чего уж проще — траву полоть, кабачки разредить. Но, прямо скажу вам я, вся моя жизнь ушла на то, чтобы убедить школьников, что "не" с глаголом пишется раздельно. Я твержу об этом вот уже тридцать лет ежедневно, исписала все стены в кабинете красными гигантскими орфограммами, но как писали слитно, так и пишут. А тут кабачки, трава… не каждый академик разберется!

Да тут ещё фермер "прокололся". Разумеется, из самых лучших побуждений, не подозревая, с кем имеет дело, он бодренько добавил, обращаясь к переминающимся с ноги на ногу работничкам:

— И чтобы было чисто и красиво!

Зачем он это брякнул?! Может, вообразил себя маркизом Карабасом, земли которого будет инспектировать французский король? Не знаю!

Затем я расставляла своих деток на закрепленные рядки, что тоже задача не из легких — каждому кажется, что у соседа полоса более чистая, чем у него. А когда ребенку что-то кажется, то он это тут же возмущенно высказывает — "а у него рядок более чистый!", "а у меня здесь крапива"!

А потом началось обычное — " Жан Иван мне в туалет надо, а я боюсь, вдруг увидят", "я пить хочу!". Ровно пять раз я отлучилась с девочками в посадку, где караулила их, наверное, от инопланетян, потому что ума не дам, кто бы их ещё там ждал. Пять раз отпустила попить, снять и надеть кофточку, намазать нос кремом, и когда мы, наконец-то, встали на стартовую позицию, деловито опустив тяпки, хлопцы наши уже едва виднелись на горизонте. Хорошо шли, кучно!

Им же сказали — быстрее начнете, быстрее домой уедите! А ребята на глухоту никогда не жаловались, вот они и помчались в карьер, размахивая тяпками, аки богатыри палицами, так что трава прямо с землей летела во все стороны.

По сложившейся ещё в советские времена традиции учитель то же берет тяпку и встает на рядок к самым безруким, которым и дышать-то тяжело, не то, что полоть. Такие есть в каждом коллективе — в отличие от всех людей они напрямую ведут свой род не от обезьян, а от замороженных черепах. Никогда нельзя понять — спят они или бодрствуют, с вытаращенными и застывшими глазами?

Вот, и я встала к некой "черепашке" Анечке и начала полоть, время от времени будя её и погоняя вперед, чтобы она не прикорнула в борозде. Злые языки мне рассказывали, что однажды Анечка чуть не попала под каток, и только необыкновенная находчивость бабы, управляющей агрегатом, спасла ей жизнь.

Рядом шли и остальные девочки, развлекая меня немудрящими сплетнями об общих знакомых, у которых "ни кожи, ни рожи, ну полная дебилка", "глаза, как у совы…, ножки как у кошки" и пр., когда вдруг одна из учениц — Женька Егорова, недоуменно наморщив лоб, доложила:

— Жан Иванна, тут у Дэна на рядке, как-то странно!

Горькое предчувствие неприятностей пробило меня холодным потом, и я, оставив норовящую впасть в кому "черепашку" на произвол судьбы, метнулась к прополотому рядку Смирнова Дениса. Увиденное впечатляло — около уже вянущей амброзии, почему-то в таком же предсмертном состоянии валялись уже достаточно крупные кабачки. Но зато среди всеобщего разгрома горделиво колосились пучки, какого-то незнакомого мне растения, типа вики. Выстраиваясь стройными зелеными колонами, они превращались, в исчезающую в дали горизонта изящную змейку.

Зрелище, безусловно, красивое, но на любителя импрессионизма во всех его проявлениях. Клод Моне был бы рад, я — нет!

— Дэн, стой! — напрягла я хорошо разработанное учительское горло, кинувшись следом за подростком, уже едва отсвечивающим белой майкой вдали, — стой!

Я бежала, утопая в рыхлой земле, обливаясь потом и хватаясь то за бок, то за сердце, да ещё и судорожно пытаясь ногой присыпать выполотые кабачки (дескать, так и было!), но, увы, с другого края поля к моему Денису быстрыми скачками мчался Морозов. Здоровый мужчина, конечно, проделал этот маневр гораздо быстрее учительницы. От его мата сотрясался раскаленный воздух, а физиономия стала настолько красной, что казалось, ещё чуть, и его разобьет инсульт!

"Мучитель Изаур" прибежал первым и замахнулся на мальчишку, какой-то палкой.

— Ты дебил! — заорал он, — знаешь, насколько себя наказал? Ты плотно попал на "бабки"! С каждого загубленного куста я рассчитывал собрать по двадцать килограммов!

Бедный Дэн совсем потерялся, с трудом понимая, чего от него хотят. Ему сказали полоть траву, он и полол, а что ещё надо? Несмотря на жару ребенок испуганно сжался и побелел, но тут подоспел педагог — Чип, Дейл и Вжик в одном лице!

— Что вы делаете? По какому праву угрожаете ребенку?! — завопила я, — он несовершеннолетний! Их нахождение на поле, вообще, противозаконно! Это вы выплатите его отцу компенсацию за моральный ущерб!

Я ещё много чего сказала зарвавшемуся фермеру, упомянув и Конвенцию о правах ребенка, и суд в Гааге, и школьный устав — короче, на нервной почве меня несло, куда там Остапу Бендеру! Морозов, что-то завывал в ответ, да кто бы его слушал! Короче, нашей экспрессии позавидовали бы даже две сцепившиеся собаки. Как нас с ним не парализовало в такую жару?

— Вон! — в конце концов, вызверился он, — и чтобы я вас больше не видел!

Наказал! Со всей, какой только возможно скоростью, мы сбежались с поля и забились в автобус.

Развалина тронулась в путь. Я чуть отдышалась, пришла в себя и, наконец-то, смогла включить то, что напрочь отшиб инстинкт наседки, защищающий своих цыплят. Я имею в виду рассудок. Мои глаза с подозрением уставились на меланхолично жующего очередной пакетик "Ролтона" невозмутимого Дэна. Понимаете, мы живем в сельской местности, и было просто невероятно, чтобы пятнадцатилетний лоб не знал, как выглядит рассада кабачков.

— Дэн, — грозно обратилась я к оболтусу, — ты почему все кабачки повалял, а какую-то гадость оставил?

— А, — лениво отмахнулся тот, — крестьянин же сказал, что должно быть красиво, а кабаки валялись как пьяные, веером, ну я и выбрал траву, что пободрее стояла. А что, разве закорючки плохо смотрелись?

Да, смотрелись хоть куда!

— Совести у тебя нет! — горько сказала я.

Но бессердечный подросток только пожал плечами, с треском распаковав очередной пакет с лапшой.

— Пусть за своей метлой следит, а не нравится, сам пусть мотыгу берет и нагребывает!

Вот и поговори с таким!

На следующий день я стояла на ковре у Гестаповны.

— Как вы могли такое допустить? Куда смотрели? — сверлила она меня инквизиторским взглядом, — почему не показали детям, где кабачки, а где трава?

— Я показала и всё объяснила! — пылко оправдывалась я, — ребенок нечаянно срубил пару кустов, и, между прочим, отец Дэна — предприниматель! Он бы затаскал нас по прокурорам, если бы господин Морозов ударил его сына!

Я хорошо знаю Евгения Михайловича Смирнова — хороший мужик. Ни по каким прокурорам он бы ходить не стал, а сам, скорее всего, набил морду "кабачковому королю", но Гестаповну можно было привести в чувство только непосредственной угрозой лично её интересам.

На следующий день в поле послали другой класс, но там тоже что-то не срослось. Наверное, мои находчивые дети передали по эстафете рецепт, как досрочно покинуть барщину. А осенью, когда нас опять-таки привлекли к сбору все тех же чёртовых кабачков, другой ученик нашей школы порезал все мешки, приготовленные под тару. Может, из озорства, а может, опробовал нож! В общем, порезал и всё! Когда его спросили, все ли у него нормально с головой, парень честно ответил:

— А чё…, они такие и были!

— Да ведь мешки с этикетками, новые!

— А чё, новые порезать, что ли нельзя?

— Платить ведь заставят!

— Пусть сам и платит!

Логика железная, но именно эта капля и переполнила чашу терпения господина Морозова, и он раз и навсегда отказался от услуг нашей школы.

Знаете, в какой-то степени я горжусь своими детьми, сумевшими положить конец чуть ли не вековому сельскохозяйственному рабству нашей школы. Им пришлось нелегко, устраивая эту революцию, прикиньте, сколько мешков пришлось порезать трудягам или загубить кабачков, но великая цель в этом случае вполне оправдала средства.

Вот наша школы носит гордое имя Алексея Руднева. Я знаю, что это местный поэт, но занудные стихи о тракторах и коллективизации, не смотря на род занятий, прочитать до конца так и не смогла.

"Солнце встанет рано

Поутру сиять

Оно тоже хочет

Коммунистом стать!

Выйду спозаранку

Гляну на село

Мой герой Стаханов

Вот ему письмо!"

И кто такое в состоянии читать?

А вот назвали бы школу в честь Дэна Смирнова, освободившего детей от летней "принудиловки", каждый бы ученик осознал и прочувствовал, как ему повезло, и гордился бы тем, что учится в школе его имени.

Кстати, Денис Смирнов в последствие окончил медицинский институт, говорят, стал хирургом. Гестаповна же, после головокружительного взлета, сорвалась, и теперь тихо пропивает свою пенсию наедине с бутылкой, а Морозов… Морозов, по-прежнему третирует школы нашего городка, старательно избегая нашу!

Каждому своё!