Десант строгого режима. Воля богов

Десант строгого режима. Воля богов

Уголовно-исполнительный кодекс РФ (УИК РФ) от 08.01.1997 N 1-ФЗ

Статья 122. Исправительные колонии строгого режима (выдержка)

3. Осужденные, отбывающие наказание в обычных условиях, признанные злостными нарушителями установленного порядка отбывания наказания, переводятся в строгие условия отбывания наказания.

4. Осужденные, отбывающие наказание в облегченных условиях, признанные злостными нарушителями установленного порядка отбывания наказания, переводятся в обычные или строгие условия отбывания наказания.

5. В строгие условия отбывания наказания по прибытии в исправительную колонию строгого режима помещаются также осужденные за умышленные преступления, совершенные в период отбывания лишения свободы.

6. Перевод из строгих условий отбывания наказания в обычные производится не ранее чем через девять месяцев при отсутствии взысканий за нарушения установленного порядка отбывания наказания.

8. Осужденные, переведенные из другой исправительной колонии строгого режима, отбывают наказание в тех же условиях, которые были им определены до перевода.

Заключённые в СИЗО содержаться в общих камерах с одинаковым режимом содержания. Но по тем или иным основаниям, в отношении некоторых заключённых, режим содержания может быть изменён на более суровый — строгий. (прим. автора)

Где-то посреди бескрайнего НИГДЕ, в месте под названием НИЧТО, висел безымянный замок. Когда-то и у этого НИГДЕ и у этого НИЧТО было название, как и у этого замка. Но никто, из ныне живущих, уже не помнил про эти места и про этот замок, а тех, кто помнил, уже давно не было в живых.

В остроконечных башнях, в гулких, пустых залах царила мёртвая тишина. Ни единый звук не нарушал покой. Не было слышно шагов, музыки, шуршания одежд. Не было даже дуновений ветра, который обычно любит резвиться в таких помещениях, быстрым сквозняком проносясь по комнатам, украшенных золотом, благородным мрамором и драгоценными гобеленами.

Но, несмотря на всё, замок ещё жил. Словно вздох пронёсся по пустым залам. Грустный, глубокий, полный безысходной тоски и грусти, вздох. Тихий голос, нежным, переливчатым звоном прошептал:

— Ты звал меня, Владыка, отец мой?

— Да, звал, дочь моя, — отозвался сильный, но полный печали голос.

— Я пришла, как только набрала достаточно сил, отец мой. Прости за промедление. С каждым разом, всё труднее попасть сюда. Замок умирает, как и умерло до этого то, что сейчас его окружает.

— Поэтому я и позвал тебя, дочь моя. Мои силы почти иссякли. Люди забыли нас. Больше нет жертвоприношений нам. Нет молитв. А без этого наши силы тают. Сменилось множество поколений и нас забыли. Сколько богов ушло в это самое НИЧТО и стало НИКЕМ? Все. Остались только мы с тобой.

— Да, отец. Всё так. Видимо пришло и наше время стать НИКЕМ.

— Может быть, дочь моя. Может быть, — отозвался Владыка.

— О чём ты? Отец?

— Мы очень долго наслаждались покоем и благополучием. Мы забросили всё, от чего нас стали почитать как богов и благодаря тому, отчего мы стали богами. А когда спохватились — стало уже поздно. Нас всех забыли. Кого раньше, кого позже. На земле мир и благоденствие. Покой и порядок. Людям не нужны боги. И нас предали забвению.

— Это всё так, отец. Но зачем ты это говоришь? Об этом всё давным-давно было говорено.

— Не перебивай меня, дочь моя, — гулко ударил голос Владыки.

— Прости меня, отец. Я скверная дочь, — покаянно прозвенели нежным звоном колокольчики.

— Нет, — возразил голос Владыки, — Ты славная и примерная дочь моя. Ты пронесла верность и покорность через многие века. Ты была верной дочерью и верной своему долгу. Поэтому ты ещё здесь, а не стала НИКЕМ. Я понимаю, ты просто устала и тебя мучает безысходность. Но… У нас есть один единственный шанс выжить. И мы его используем.

— Отец? Ты сказал, что у нас есть шанс, ты нашёл выход?

— Да, дочь моя. Есть один, исчезающее малый шанс. В мире людей нужно посеять смуту и тогда они, возможно, вспомнят о нас. И снова начнут возносить нам молитвы и жертвоприношения. И мы снова окрепнем.

— Но как, отец? Люди нас не помнят. Как они смогут поверить в нас? Ведь молитва невозможна без веры.

— Моих сил мало, дочь моя. Но используя то, что осталось, я смогу вырвать к нам из другого мира, где ещё знают, что такое боги, людей.

— Отец мой, даже если ты и сможешь это сделать, те люди верят в других богов. От их веры не будет нам пользы. Они не плоть от плоти этого мира.

— Всё не так просто, дочь моя. Эти люди, посеют смуту и заставят вспомнить людей нашего мира своих богов. Неважно, каким именами они станут называть этих богов. Кроме нас двоих, всё равно тут никаких других богов нет. Всё пойдёт нам на пользу.

— Отец мой. Я поняла, все, что ты задумал. Но если ничего не получится?

— Тогда мы просто станем НИКЕМ.

— Что я должна сделать, отец мой?

— Ты уйдёшь в мир людей, дочь моя. И будешь жить среди них как человек. Если ничего не получится, то ты, прожив обычную, человеческую жизнь, умрёшь. Станешь НИКЕМ. Если всё удастся, то со временем, получив необходимое количество силы, ты снова обретёшь божественную сущность.

— А что будешь делать ты отец мой?

— Потратив силы на то, что бы выдернуть в наш мир нужных людей, я сильно ослабну. Этот замок исчезнет. Моих сил останется только на то, что бы окончательно не стать НИКЕМ. Так что, это возможно наша последняя встреча, дочь моя.

— Когда ты приступишь, отец мой?

— Когда буду готов, дочь моя. А сейчас, я отправлю тебя к людям. Прощай, дочь моя. Я люблю тебя.

— Прощай, я люблю тебя, отец мой.

Что-то изменилось в безымянном замке. Он вздрогнул, на мгновения поплыли очертания, затем всё снова замерло.

— Надеюсь, до встречи, дочь моя, — устало вздохнул Владыка, — Я сейчас так слаб, что не могу даже посмотреть, куда ты попала и в кого переродилась. А сейчас, последнее усилие, где-то были нужные мне люди.

— Слушай, Искандер. Вот откуда такое везение? За что бы ты не брался, всё у тебя получается. Ну, ты уже которому зеку помогаешь из тюрьмы вылезти? Я тут прикинул, несколько десятков человек из-за решётки вытащил. А сколько туда не попало, потому что дела разваливались, не доходя до суда. От тебя прокурор со следаками уже плачут. Как только узнают, что ты влез в какое-то дело, так у них истерика начинается, ты им план срываешь. А опера? Опера тебя просто ненавидят. Я сам слышал, как в Центральном, главный опер орал, типа, вот попадёшься ты им в руки, живым не выпустят. А судья с Ленинского, слыхал чё сказала, ну эта, с прикольной фамилией. О! Судья Небогатова, которая. Так она сказала тоже, типа, попадёшься, на полную катушку упечёт, типа, главное чтобы зацепиться было за что. Слышь, Искандер? Во, ты им даёшь!

Я сидел и слушал Лёхин трёп, молча, прихлёбывал пиво и размышлял о жизни. Настроение и погода к этому располагали. Середина лета, солнышко печёт, а я в тенёчке в летнем баре пью холодное пиво. Да и проблемку сегодня очередную, удачно решил. Очередного невиновного, попавшего под раздачу, от тюрьмы спас. Дело пустяшное, но хлопот оно мне доставило. Менты уже везде отчитаться успели, карточки выставили о раскрытии, карточку на лицо его совершившее, о направлении в суд как раскрытое. Самое смешное, как всегда поторопились, даже протокол ознакомления обвиняемого с материалами дела и обвинительное заключение подготовили. Оставался чисто символический допрос и подпись обвиняемого под этими документами поставить. А тут, на тебе, я как чёрт из табакерки выпрыгнул, с адвокатом, свидетелями и заключением независимой экспертизы. Вообщем, следователь ГУВД, после того как ей пришлось признать невиновность подследственного, когда мы остались одни, просто расплакалась. Правда, это не были слёзы радости или раскаинья, выслушал я от неё много грязи. Истерику закатила, мама — не горюй. Это понятно, геморроя её большого сделал. Набегается и к прокурору и от начальства своего пилюлю получит.

Ну, а что? Личность я в их кругах известная, тут Лёха прав. Все меня знают, во всех отделах города, вплоть до областного управления. И везде не любят. Будь я адвокатом, они бы смирились, а тут — не пойми кто, с юридической точки зрения.

Хотя, что бы ни наводить тень на плетень, представлюсь. Зовут меня Александр Артёмьев. В миру и среди друзей, откликаюсь на прозвище Искандер. Возраст самый работоспособный, тридцать лет. Бывший мент, опером поработал и следователем, окончил специальную школу милиции. Так что, по увольнении из милиции, остался мне на память диплом юриста и комплект парадной формы с погонами старлея. Почему уволился? Причина самая банальная. Сменился очередной начальник областной управы и новая метла по новому замела. Вот скаламбурил-то. Но, точнее и не скажешь. Начались очередные чистки личного состава, под лозунгом, честный мент — чистая анкета. Анкета моя до недавнего времени всех устраивала, да вот вдруг выплыло, что у меня младший брат в тюрьме сидит. Правда это случилось на другом краю страны, да и не виделись мы с ним лет пять как минимум. И не тянуло, если честно сказать. Слишком мы были разные и никогда не были близки как родственники. Он сам по себе, а я сам по себе. Залетел он по собственной глупости, пьяная драка, нож, труп. Помощи у меня не просил, хотя весточку и передал.

Новую метлу такой расклад не устроил, началось давление, стали устраивать проверки за проверками, потом организовали, суд офицерской чести, на который я честно забил, а что? Имел право. Как общественное объединение, он не имеет юридической силы, а выступать там мальчиком для битья у меня не было желания. Потом меня чисто технически завалили большой массой уголовных дел с горящими сроками и в результате проведённой служебной проверки я оказался чуть ли не преступником в глазах общественности. Короче, пришлось спешно писать заявление по собственному желанию, иначе бы 'ушли' меня по негативу. Звание конечно офицерское не сохранилось, так как образование было среднее-специальное. Ну, это меня не сильно озаботило. Покоробил сам принцип моего устранения. Положа ногу на грудь, я был не плохим ментом. Работал без залётов, взяток не брал, алкоголем не злоупотреблял. С начальством был в меру дерзок. Всегда придерживался принципа, тише едешь — дальше будешь. Ну, что тут попишешь? Се ля ви, как говорят французы. Видимо, такой подход наших высоко поставленных чиновников, по их мнению, больше принесёт пользы нашему государству. Наверное, у них там бытует мнение, что если у кого из ментов родственник сел или судим, то этот мент автоматически запродался криминалитету. Вероятно, по себе судят. Они же там половина судимые или готовятся сесть.

Помыкался я некоторое время, без работы и пошёл служить по контракту в армию, отстаивать честь Родины в горячих точках Кавказа. В силу своей физической подготовки и нежелания находиться в обычных подразделениях, очутился я в рядах доблестной войсковой разведки. Покуролесили мы там, да… Послужив там некоторое время, сделал вывод, что человеку с мозгами в той каше делать нечего, бардак полнейший. И уволился, на память, сохранив запись в военном билете о прохождении службы на Урале и контузию, полученную в результате осколочного ранения по касательной в голову. Спросите, почему на Урале? А потому что войны у нас на Кавказе не было, а была зона конфликта, в которую пригоняли войска откуда угодно. Меня вот с Урала пригнали. А ранение на память, это тоже шутка такая. Какое может быть ранение, если войны нет? Нет войны, нет ранения, нет и выплат по нему. Поэтому очередной шрам на моей многострадальной черепушке, это просто моя память о событии и ничего более. Правду искать я не стал, лень было прогибаться под сытую чиновничью братию, неважно, что эти чиновники носили погоны, все одним мёдом мазаны. Благодаря знакомым, заселился в комнатушку в заводской общаге и пустился на поиски работы. Кем только не работал. И улицы подметал и охранником и телохранителем у зажравшегося обормота походил. Хотя, тоже полезный опыт из всего этого вынес.

А вот однажды… Однажды, в мой честно заработанный выходной, ко мне припёрся один из моих старых знакомых, Генка. И в разговоре за рюмкой чая и рассказал о неприятности, которая приключилась с одним из его родственников. Суть рассказа сводилась к тому, что на него навесили кражу, которую он не совершал. Сейчас он находился под подпиской о невыезде, но срок ему корячился неслабый. Задав несколько уточняющих вопросов, я въехал в проблему и хмыкнув, изрёк, что если бы я был его адвокатом, то легко решил бы этот вопрос.

Тот сначала начал возражать, доказывая, что адвокат у них один из лучших в городе, и он уже договорился с судьёй, только вот тех денег, которые он запросил на взятку, у них нет. Я рассмеялся, а потом, посмотрев на обиженное лицо товарища, пояснил:

— Понимаешь Генка, адвокат и судья — это, по сути, друзья-товарищи. Вот как мы сейчас с тобой сидим, про дела разговариваем, так и они сидят и вопросы решают. Адвокат рассказывает, что у него за клиент, сколько с него можно содрать, и как поступить, чтобы и судье статистику проводимых дел не подпортить и денег им обоим срубить. Понимаешь?

— Ну, Сань. Адвокат пообещал, что если мы найдём эти деньги, то дядьку моего оправдают.

— А сколько он запросил? — поинтересовался я. Товарищ назвал сумму, услышав которую, я только скептически хмыкнул. На его вопросительный взгляд пояснил, — Понимаешь, в их кругах есть определённые расценки. Оправдание по-чистой, в вашем случае, стоит втрое больше. А то, сколько с вас запросили, тянет на условные. Они же просчитали его финансовые возможности, улавливаешь? А условные для твоего дядьки, тоже не мёд. Госслужбу ему придётся оставить. И куда он пойдёт? В его-то годы. Двор подметать? Или с профессорским званием на рынок торговать? Поверь, я знаю, про что говорю. Я в этой кухне достаточно варился.

— Эх, Сашка… Расстроил ты меня, — пригорюнился товарищ, — Дядька у меня знаешь какой? Он, такой, человечный. Вот…

От недостатка слов и избытка эмоций, мой собеседник жестами показал широту и человечность своего дядьки и совсем загрустил. Даже, очередную рюмку чая налил не полную с расстройства.

— Ну, чего ты нос повесил? Я сказал, что вопрос решаем. Конечно, не бесплатно, но за половину затребованной с вас суммы я возьмусь за это дело. Срок ещё есть, возможности, и знания у меня есть. Теперь главное, ваше согласие.

Генка скептически посмотрел на меня, подумал некоторое время, потом достал мобильник и набрал чей-то номер.

— Алё, дядь Вась, это я. Ага. Дело есть. Ну, нашёл я человека, который сможет решить вашу проблему. Поговорить бы надо, — он выслушал ответ, потом посмотрел на меня и спросил, — Сейчас можем к моему дядьке подъехать? — когда я кивнул утвердительно, продолжил, — Да, дядь Вась, через двадцать минут будем, всё, пока.

— Ну, что, поехали? — спросил я. Он кивнул, а я уточнил, — А ничего, что мы немного поддатые?

Генка усмехнулся, разлил оставшуюся водку по рюмкам, поднял свою и жестом показал на мою ёмкость. Ну, в таких случаях, я очень хорошо намёки понимаю. Символически, без тоста, звякнув стопками, мы махнули водку и закусили тем, что было. После чего, Генка пояснил:

— Не, Санька. Как бы ни сложился разговор, пить нам придётся ещё много. Так что, мы сейчас просто немного потренировались. Дядька в последнее время сильно загрустил. Вот и лечится. Так что, мы ему за разговором компанию составим.

Выйдя на улицу, мы поймали тачку и поехали к Генкиному дядьке. Добрались быстро, минут за десять. Проживал он в центре города, в доме сталинской постройки. Высокие потолки, большие помещения, огромный санузел. Да… Умели раньше строить для советской аристократии. Это вам не панельные скворечники.

Дядька оказался интересным собеседником и отличным собутыльником. Усидев бутылку армянского коньяка, мы конструктивно поговорили. Мне удалось убедить его в своей правоте, и мы договорились, что я завтра же приступлю к решению его проблемы за половину тех денег, которые хотели с него слупить ушлый адвокат с судьёй. Почувствовав, что дело не ограничится этой бутылкой, а завтра мне потребуется ясная голова, я попрощался, прихватив некоторую сумму денег, в качестве задатка.

Наутро, поднявшись в бодром настроении, я сделал зарядку. Попрыгал, помахал руками и ногами, чего уже давно не делал. И сделал несколько звонков, договорившись о необходимых встречах. После чего рванул на встречу к знакомому мне адвокату. Моему бывшему однокласснику.

Быстро договорившись с ним, я отправился к другому знакомому, врачу поликлиники, где тоже быстро договорился о нужном мне деле. После чего, позвонив Генкиному дяде, сообщил, что еду к нему. Судя по голосу, дяде Васе было не до меня. Ну, ничего. Переживёт. Прихватив по дороге бутылочку коньяка для поправки пошатнувшегося, дядиного здоровья, я поднялся к нему.

Быстренько полечив больного, я объяснил ему суть задачи, к этому времени подъехали мои знакомые адвокат и врач. Надо отдать должное, благодаря ходатайству племянника, моему личному дару убеждения и конечно, коньяку — дядя лишних вопросов не задавал. После решения этих вопросов, мои знакомые уехали, а дядя Вася, почесав свою седую голову, задал вопрос, хватит ли мне денег. Не учуяв подвоха, я просчитал ближайшие затраты и честно сказал, что хватит, но нужны деньги на текущие расходы. Он, ни капли не возражая, ушёл в другую комнату и принёс всю требуемую сумму. Порадовавшись за такого послушного клиента, я попросил у него номер телефона адвоката, с которым он работал до сегодняшнего дня. После чего позвонил ему и сообщил, что 'такой-то', с ним больше не работает. Возмущённый отказом в его услугах, он спросил моё имя, представляясь, я поперхнулся, и он не расслышал нормально, переспросил: 'Искандер? Какой такой, Искандер?!'. Вообщем, мне это понравилось. И в дальнейшем, я представлялся везде как Искандер. Так и появилось моё второе имя.

Всё дальнейшее, я разыгрывал как по нотам. Дядю Васю, на скорой увезли в нужную нам поликлинику, под наблюдение нужного нам врача. Откуда он с нужным нам диагнозом был отправлен домой под наблюдение и лечение. А ввиду его болезни, я был по его заявлению, признан представителем ответчика. И на допросах у следователя в присутствии нужного мне адвоката, давал нужные мне показания и требовал проведения нужных мне оперативно-следственных мероприятий. Дело рассыпалось как песочный замок. Через какое-то время, предоставив некоторые сведенья, которые я нарыл во время следствия, я слил их оперу, который занимался этим делом. И зацепив нужного им преступника, в отношении дяди вынесли постановление о прекращении уголовного дела в части совершения им преступления за отсутствием состава преступления, то есть — по чистой. И дальше он фигурировал там как свидетель. Да и то, чисто номинально. Финита ля комедиа! Затратив на всё это не более недели, я срубил неплохие деньги. Все были довольны. И Генка, и дядя Вася и я. А через какое-то время, ко мне пришёл Генка и попросил помочь ещё одному хорошему очень дальнему родственнику. Ну и пошло, поехало. Когда у Генки кончились родственники, то у тех родственников оказалось много других дальних родственников. Вообщем, меньше чем за полгода, я скопил себе на небольшую двухкомнатную квартирку. Средней изношенности иномарку и стал позволять себе появляться в некоторых заведениях, куда меня раньше и с ордером на обыск не пустили.

За полгода, я сумел заслужить авторитет и заслуженную репутацию беспринципного человека, способного отравить жизнь любому представителю милиции, юстиции, прокуратуры и суда. Ну и некоторым другим, которые лезут куда ненужно. Вспомнить хотя бы того пижона из районной администрации, который активно лез против моего клиента и как я его спровоцировал на 'движение', на виду телекамер городского новостного канала. И как я ему от души врезал. Приятно вспомнить. Он там уже не работает, но возненавидели меня ещё больше. Как там, в новостях сказали? 'Известный правозащитник Искандер, умеет не только говорить, но и отстаивать права другими способами'. Льстит, конечно. Но на мозоли я и вправду многом успел наступить. А, ладно. Будем решать вопросы по мере их поступления.

И вот теперь, мы сидели с Лёшкой, моим помощником в некоторых делах и пили пиво. Закончено очередное дело и можно расслабиться. В цифрах он сильно ошибался. Количество людей, которым я помогал, уже давно перевалило за сотню. Статистику я не вёл, но точно больше. Ну, ему всего и знать ненужно. Так что, Лёха неправ. Везенье тут совсем не причём. Это труд. Адский труд.

Впрочем, это всё лирика. Асенизаторам тоже нелегко, а работают, выгребают за нами дерьмо. Вот и я тоже выгребаю. Наши чиновнички-казнакрады гадят, а я разгребаю. За это и ненавидят. Если быть честным, то не все мною отмазанные от закона, были невинны как овечки. По их квартирам, машинам, фазендам, хорошо видно, что живут они не на одну зарплату. Я не святой, мне нужны деньги. Их источник дохода меня мало интересовал, себе бы на булку с маслом заработать. Но по сравнению с теми, кто мог себе позволить дать взятку судье, мои клиенты были просто бедняками. Поэтому у них был я — скромный бывший мент, с некоторыми амбициями.

А пока, я сижу с Лёшкой, давним знакомцем, пью пиво, наслаждаюсь погодой и видом прекрасных девушек. Хотя нет. Вид уже подпортили. Напротив кафешки притормозила знакомая машина. На ней обычно катается начальство из ГУВД. Ну, точно. Начальник уголовки вылез, головой крутит. Интересно, а он-то чего сюда припёрся? И два опера с ним, тоже знакомы мне в лицо. Его шестёрки. Близко я с ними не сталкивался, но понаслышке, весьма гадкая компания.

На сердце как-то нехорошо стало. Троица направлялась в мою сторону. Повернувшись к Лёшке, безмятежно попивающему пиво, я быстро проговорил:

— Лёха, линяй отсюда быстро. Менты идут, возможно, по мою душу. Если меня заметут, знаешь чего делать и кому сообщить. Вали быстро!

Лёшка, растерявшийся впервые секунды, быстро сообразил. Поставил пиво и небрежной походкой удалился в противоположную от ментов, сторону. А я продолжал наблюдать за приближением высокого начальства. С напряжением просчитывая варианты его визита. Криминала за мной не было. А зачем тогда? Не пива же попить?

Заметив меня, они не спеша приблизились и молча, уставились, буравя взглядами. Главный опер ехидно проговорил:

— Пивко попиваем, гражданин Артёмьев?

— Ага. Пивко, гражданин Юрий Михайлович. Чем обязан?

— Вы арестованы за совершение тяжкого преступления, гражданин Артёмьев, — с явно выраженным чувством наслаждения произнёс он и убрав улыбку, нехорошо прищурился, — Так как вы известный законник, все формальности соблюдены, вот постановление суда о вашем аресте и взятии под стражу.

— Да? — протянул я удивлённо. Такими заявлениями не шутят, значит, дело серьёзное. Внимательно осмотрел постановление и прочёл фамилию судьи. Небогатова. Полный писец, вспомнили чёрта — он и появился. Приплыли.

— Надеюсь, вы не будете делать глупостей? Хотя можете попытаться, — снова осклабился Юрий Михайлович.

— Ну, что вы, Юрий Михайлович. Как вы могли такое подумать? Я законопослушный гражданин и надеюсь, недоразумение скоро разрешится.

— Надейтесь, — презрительно буркнул тот, в ответ, — Надежда, умирает последней.

— Руки! — рыкнул один из оперов, доставая наручники. Я молча протянул руки.

— Руки назад, — ещё громче рявкнул он, грубо схватив меня за плечо и рывком развернул к себе спиной. Я опять молча, свёл руки за спиной, он надел на них наручники и резко зафиксировал их, сильно сжав. Я невольно поморщился от боли.

— Что-то не так, гражданин Артёмьев? — с улыбкой спросил Юрий Михайлович.

— Да вот, думаю, как приедем, мне потребуется врач, иначе показания давать не смогу, — невинным голосом ответил я.

— Это ещё почему?

— Да вот, наручники сильно зажали, руки занемеют, подписывать не смогу. Как ручку-то держать? А если подписать не смогу, то зачем показания давать? А вдруг начнётся омертвение тканей? Это вообще целая эпопея начнётся, больницы, заявления, вы же меня знаете?

— Знаю, очень хорошо знаю, — с уже нескрываемой ненавистью ответил он. И кивнув оперу, буркнул, — Ослабь браслеты.

Опер, молча, зашёл сзади, ослабил браслеты и резко толкнул в спину. Я. Ожидая подобное, с удовольствием повалился на стол, опрокидывая его, взмахнул ногами и зацепил ещё один. Пластиковая мебель с грохотом разлетелась в стороны, раздался женский крик и возмущённые маты сидящих по соседству отдыхающих.

— Ты чего падаешь, Артёмьев?! — и повернувшись к спешащему к нам охраннику, достал удостоверение и сказал, — Спокойно, милиция. Задержание опасного преступника.

— Это, с каких пор, Искандер стал опасным преступником? — возразил охранник, внимательно рассматривая удостоверение.

— А это не ваше дело.

— Очень даже моё, — упрямо возразил тот, — Я видел, что ваш сотрудник, толкнул Искандера в спину, хотя причины для этого не было. Это кафе находится под охраной фирмы, интересы которой я представляю. Искандер здесь частый гость и никогда у нас не было упрёков в его адрес за некорректное поведение. Вас я вижу в первый раз и уже возникли проблемы. И можете убрать своё удостоверение, мне оно до лампочки. Если продолжите беспредел, то через пять минут, по моему звонку, тут будут представители ОСБ УВД. Насколько я в курсе, они вас не очень любят? И если дадите мне повод, я дам все нудные им показания и найду ещё свидетелей о ваших противоправных действиях. Предупрежу ваши слова, угрожать мне бесполезно, меня чехи в плену не сломали, а у вас кишка тонка.

— Ладно, разберёмся, герой. Развелось вас, законников, — нехотя ответил Юрий Михайлович, скрипнув зубами и запоминающее смерив охранника взглядом, — Всё, хватит приколов, ведите нормально. А то так и до вечера не доберёмся.

Уже, аккуратно взяв меня под локти, опера повели меня к машине. Я только и успел, что благодарно кивнуть малознакомому мне охраннику, который, оказывается, знает меня и не боится ментов из уголовки. Как жаль, что удел таких вот замечательных парней, это работа охранниками. Как будто какой-то злой рок посмеялся над ними. Сильными и умными людьми, способными на большее, чем служить предметами мебели или прикрывать телами зажравшееся быдло. Заставив выполнять грошовую работу, загнав в рамки, из которых практически не вырваться, если не повезёт.

Меня посадили в машину, оба опера уселись, стиснув с боков, а Юрий Михайлович, как босс — впереди. Водила завёл авто и мы направились в сторону городского УВД. Я смотрел на пробегающие за окном дома и думал, что не скоро всё это увижу снова.

— Артёмьев! На выход! — раздался голос дубака в открывшуюся кормушку.

Подождав, пока я подойду к дверям, он приоткрыл их. Я протиснулся в сквозь узкую щель между пристенком и дверями, тут же последовала другая команда:

— Лицом к стене! Руки за спину!

Я повернулся лицом и привычно свёл руки за спиной. На них защёлкнулись наручники.

— Куда идём, начальник? — спросил я.

— Не разговаривать! Пошёл вперёд! — привычно ответил тот, потом вполголоса ответил, — На допрос. Шишкарь какой-то с управы приехал.

— Угу. Надоели уже. Скорее бы осудили, что ли. Запарило уже тут сидеть, — так же тихо ответил я.

— Ладно, терпи Искандер. Недолго осталось. Народ за тебя переживает, но уж больно крепко на тебя дело слепили. Всё время какие-то новые свидетели появляются. Ничего поделать нельзя. Да и из тех, кто брался помогать, многие в отказ пошли. Наезжают на них круто.

— Знаю, Боря. Земля слухами полниться.

Дубак был нормальный. Как-то я помог его какому-то родственнику, вот он и платил добром за добро. Записку передать, новости рассказать. Курева подкинуть или ещё чего. Нужный человек. Да и по характеру, не злобный, с понятиями. Во всяком случае, среди зеков пользовался заслуженным уважением.

Ещё несколько раз повторилась процедура 'к стене', 'вперёд', лязганье решёток на перегородках, наконец-то добрались до комнаты для допросов. Пока я изучал трещины на крашеной стене, дубак доложил о моей доставке, получил разрешение меня завести. Ну, в комнате ничего со времени моего последнего допроса не изменилось. Как всегда усадили на привинченный посреди помещения табурет, пристегнув один браслет к его ножке, напротив стола следователя. Следак был смутно знакомым. Где-то я его видел, но вспомнить с ходу не мог. Толи с областной, толи с городской управы. Но эту толстую морду, я уже где-то, раньше встречал.

— Ну, что Артёмьев? Не узнал? — дёрнув уголком рта, спросил тот.

— Не имел чести быть вам представленным, гражданин начальник, — в тон ему, ответил я.

— Ну, так радоваться должен. У меня, такие как ты, быстро серенады петь начинали и под себя мочиться. Поздновато мне твоё дело отдали, ой, поздновато, — сожалея, произнёс он, не отрывая от меня своего, изучающего, взгляда.

— Пугать будешь детишек в детском саде, фраер дешёвый. А такому как я, тебе лучше не попадаться на узкой тропинке, обсос. Пришёл поговорить, или панты кидать будешь? В отделе уже не слушают твой фуфел, так сюда пришёл? — в полголоса ответил я, равнодушным тоном, специально, провоцируя на конфликт.

— Ты чё, гнида?! Ты с кем разговариваешь, а?! — моментально завёлся он. Вскочил и заорал во всё горло. На его крик, в комнату сразу влетел дубак, готовый уложить меня на пол. Но остановился, увидев вполне мирную картинку, стоящего с красной мордой, следователя и меня спокойно сидящего на стуле.

— Не бейте меня, пожалуйста, гражданин следовать, мне очень больно, — жалобным голосом, попросил я, съёжившись на стуле.

В какой-то момент, мне показалось, что у следователя, как в мультиках про злых быков, из носа и ушей ударят струи пара. Ну, обошлось, ни инсульта, ни пара. Жаль.

— Всё в порядке? — спросил дубак.

— Да. Да, всё в порядке. Можете идти.

Дубак кивнул и вышел, напоследок внимательно посмотрев на меня и на следователя.

— Что, Артёмьев, всё играешься? Как тебе там, в одиночке, на стенку не лезешь ещё? — успокаиваясь, выдохнул следак.

— Нормально в одиночке. Там хоть таких гандонов, как ты, в упор не наблюдаю. Хотя, если тебя ко мне подселят, то я не буду сильно возражать. Я бы стал тебя, нежно, называть Машенькой. Говори, чего пришёл? И хотя бы представься, для начала. А то, как босота уличная, дешёвых понтов много, а толку мало. Пальцы дома, перед женой гни, она поверит, — ответил я, всё таким же равнодушным тоном.

— Надо же, как по фене наблатыкался, а сидишь всего ничего, полгода. Ты бы мне не грубил, глядишь, здоровье сбережёшь, — снова окрысился следак.

— Посиди с моё, не так заговоришь. Тут простой принцип выживания, у кого член крепче, тот и прав. А на счёт пугать — я тебе уже всё сказал. Да и о здоровье моём не беспокойся, своё побереги. Ты ближе к делу. Чего пришёл, мусор? — по-прежнему, ровным тоном, в полголоса ответил я.

— Ну, хорошо. Хочешь официоза, будет официоз. Моя фамилия Пастухов, Алексей Иванович. Следователь по особо важным делам УВД. Ввиду некоторых сложностей в расследовании, ваше дело было передано мне. Срок по нему истекает, через неделю, за это время нам нужно выполнить ряд следственных действий и дело будет передано в суд.

— Угу. Красиво поёшь. Заслушаешься. Очные ставки с вашими свидетелями, когда будут проведены? Моё требование прежнее, — хмыкнул я.

— Ну, какие очные ставки, Артёмьев? Показания свидетелей есть, а сами они вне пределов досягаемости. Один за границей сейчас, другой в туристической поездке по горному Алтаю находится. Приедет только через месяц. Из-за таких пустяков, срок расследования больше не будут продлять. Так что, очных, тебе не будет, — с ехидцей добавил он.

— Посмотрим. Утомили вы меня. С чем пришёл-то? Ознакомление с материалами дела и предъявление обвинения?

— Ну, надо же какой умный. Весь УПК на зубок выучил. А чего же из кичмы не вылезал, раз такой умный. Режим нарушал. Невинных сокамерников избивал? А сейчас в крытке безвылазно сидишь, — заулыбался Пастухов.

— Да ладно, не скалься ты так. Кишки простудишь. Захотели мне райскую жизнь показать, сломать? Только хрен у вас что вышло и не выйдет. Сдохну, а под таких как ты не прогнусь. А по фене, как я посмотрю, ты лучше меня ботаешь, готовишься к хозяину на встречу? По старой дружбе, я замолвлю за тебя словечко. Ты будешь у него любимой, младшей, женой. Ладно, шевели булками резче. Давай, сюда дело, знакомиться буду. Посмотрю, может чего новенькое, снова, подложили.

— Ну, ну. Болтай, болтай… Твоя райская жизнь только начинается. Держи, знакомься, — Пастухов взял пухлый том уголовного дела, обошёл стол и подал мне. Держать его на коленях и листать одной рукой, было неудобно. Просматривая материалы, я вспоминал последние полгода, которые прошли с момента моего ареста.

***

Втолкнув меня в кабинет, опера пристегнули один браслет наручников к батарее, и встали рядом. Через какое-то время, в кабинет вошёл их начальник. Уселся за стол и уставился на меня злым взглядом.

— Ну, что, Артёмьев? Говорить будем?

— О чём, Юрий Михайлович?

— А то ты не знаешь? Или считаешь нас тут всех дураками?

— Кем я вас считаю, это моё личное дело. А вот зачем меня арестовали, я действительно не знаю.

— А… Грубишь, значит. Не хочешь по-хорошему. Ладно. Ребята, я схожу пообедать. А вы тут поспрашивайте пока. Только без крови и переломов, — он поднялся и не спеша вышел.

Один из оперов, коротко размахнувшись, ударил меня в живот. Не ожидая, что это может быть в серьёз, и до последнего момента надеясь, что это какая-то ошибка, я был не готов к удару. Согнувшись от боли, я пытался вздохнуть, но в этот момент получил ещё один удар по почкам. От резкой боли, я упал на пол, с одной задранной рукой, пристёгнутой к батарее. Последняя, осознанная мысль была, про то, что в том месте, где крепился браслет наручников к батарее, совсем не было краски. Вышарканный металл блестел как отшлифованный. Видимо, часто тут так развлекаются. Затем, всё растворилось в боли.

Сколько продолжалось избиение, я не знаю. Били меня умело. В какой-то момент, я просто потерял сознание. Очнулся, когда мне, зажав нос, вливали в рот воду.

— Ну, надо же, какой вы слабенький здоровьем, гражданин Артёмьев, — насмешливо произнёс чей-то голос, — Как это вас от жары в обморок угораздило упасть? Ну, ничего, ничего. Форточку мы открыли, теперь, как бы вы от сквозняка не простыли. Сквозняков-то боитесь? Как вы себя чувствуете? К разговору-то, готовы? Да вы не стесняйтесь, вот вода, сигареты, ручка и бумага. Как явку с повинной писать знаете?

Раскрыв глаза, мутным от боли взглядом я оглядел кабинет. Я уже сидел на стуле, привалившись одним боком к батарее. Опера стояли рядом, а Юрий Михайлович сидел за столом, лениво ковыряясь в зубах зубочисткой и презрительно рассматривая на меня.

— Ну? Долго ещё в себя приходить будешь? Давай, быстренько напиши явку, не задерживай нас. У нас что, своих дел нет?

— Что вам нужно? — прохрипел я. Подкатывала тошнота, кружилась голова. Всё тело болело, как будто его пропустили через мясорубку.

— Как? Ты ещё не понял? Тебе видимо мало объяснили. Берёшь ручку и пишешь явку с повинной, когда, за что и каким способом. Подробненько. Понял?

— Не понял. Чего — когда и чего — за что? Объяснить можете?

— Да ты совсем оборзел! — вскинулся Юрий Михайлович, — Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому! Будешь тут со мной в несознанку играть. Ну?! Колись, за что убил соседку?

— Какую соседку?! — попытался подняться я, но тут же получил удар в живот, опрокинулся на стул. Согнувшись от боли, я наклонился к полу, и меня вырвало прямо на ботинки опера, который меня ударил.

— Свинья! — заорал тот, брезгливо отскочив в сторону, схватив какой-то лист бумаги, стал оттирать обувь. При этом, не забывая матерно обещать мне всякие гадости, вроде изнасилования в особо извращённой форме с последующим многократным убийством и наоборот.

— Хорош орать! — рявкнул начальник, — Тебя кто просил его бить? Я что, команду давал? Дай ему тряпку, пусть подотрёт.

Опер вытащил из ведра тряпку, кинул мне под ноги. Отплевавшись, я поднял голову и посмотрел на них. Они что, совсем идиоты?

— Ну, долго смотреть будем? — спросил Юрий Михайлович, — Подотри своё безобразие, и продолжим разговор. А то насвинячил, понимаешь. Никакой культуры.

Просчитав варианты, поняв, что это совсем не шутки, я принял совсем другое решение.

— Дайте мне телефон, я позвоню своему адвокату. В дальнейшем, все вопросы только в присутствии моего адвоката и под протокол.

— О… Вон ты как заговорил. Ну, а я уже подумал, что ты за ум взялся. Ну, видимо, тебя мало учили. Мы не следователи, мы уголовный розыск, нам ваши адвокаты до задницы. Добавьте ему ещё. Но аккуратнее, ему ещё показания давать.

Опер, с обрыганными ботинками, радостно кинулся ко мне. Просчитав, что терять мне особенно уже нечего, приподнявшись, я встретил его ударом ноги в грудь. Так же быстро, оторвавшись от пола, он улетел в угол, с грохотом ударился об шкаф из которого вывалился ворох бумаг. Пока они не опомнились, ударом свободной руки в горло, я вырубил второго опера, который с удивлением смотрел на полёт своего товарища. Схватив со стола ручку, посмотрев на подымающегося с пола первого, который опять открыл свой матершиный рот, я проговорил:

— Только прыгни, падла. Получишь эту ручку в глаз.

Опер, на половине шага замер и наконец-таки заткнулся и вопросительно и растеряно посмотрел на своё начальство. Юрий Михайлович, замер в странной позе, в полу приседе. Не понять, толи садится, толи встаёт. Через какие-то секунды, придя в себя, он сел, посмотрел на меня и произнёс:

— Тебя как? Пристрелить при сопротивлении?

— При сопротивлении чему? — спросил я его в ответ.

— Ну, за нападение на сотрудников при исполнении, — поправился он.

— Нападении? А побои мои куда денешь? Блевотину с пола? А следы нападения где? Или след браслета на руке? А гематомы по всему телу? Не думаю, что у тебя всё подмазано, испачкаешься, отмываться утомишься. Так что, хрень не городи. И за пацана меня не держи. На понт детишек в детском саде бери, а со мной, давай по-взрослому. Хочешь разговора, давай поговорим. Но если хоть одна падла, в мою сторону дёрнется резко, буду валить наглухо. Достали вы меня, уроды. Ну, решай. Справки про меня наводили? В курсе, что я в военной разведке служил? Будем разговаривать или прыгните?

Юрий Михайлович посмотрел на своих оперов. Первого, немного растерянного опера, который неловко мялся с ноги на ногу, не зная как ему реагировать в создавшейся ситуации. Потом на, стоящего на четвереньках, пытающегося подняться, второго, который туго, но приходил в себя. Приняв решение, Юрий Михайлович ответил:

— Ладно, положи ручку и поговорим.

— Ну, ручка мне ещё может пригодиться, — я усмехнулся, — Хотя я и без неё и даже со сцепленными обеими руками вас троих положу, если дадите повод. Да и наручники не проблема. Так что без глупостей. А теперь, говори. За что меня сюда притащили.

— Ты арестован, за убийство Хильдман Светланы Васильевны. Возможно, после того как её изнасиловал, ну это экспертиза ещё устанавливает.

— Кого?! — я видимо очень сильно выглядел удивлённым, потому что Юрий Михайлович, странно на меня посмотрел и снова повторил:

— Хильдман Светланы Васильевны. Возраст двадцать пять лет. Проживает, вернее — проживала, по соседству с тобой. Знаком с такой? Или анкетными данными не интересовался, когда убивал?

— Вы с ума сошли? У меня только одна соседка с таким именем. Да и та наркоманка конченая, этажом выше живёт. А фамилии её, я и знать не знал.

— Знаешь, Артёмьев. Вот я сейчас на твою изумлённую рожу посмотрел и вроде как немного засомневался. Но вот ведь какое дело. Её тело сегодня нашли в твоей квартире, у тебя в постели. И горло у неё было перерезано, твоим ножом, с отпечатками твоих пальцев. Тебе есть, что на это сказать?

— Ну, и них… себе, — выругался я, мозг лихорадочно заработал, — Двери целые?

— Имеешь ввиду, взломали и подкинули? Нет. Двери были открыты твоими ключами. Они лежали на столе.

— А как нашли тело? Кто обнаружил?

— Соседи снизу вызвали милицию. Они обнаружили. У тебя на кухне кран был открыт. В мойке тряпка была, не давала стекать. Вот их и залило. Когда поднялись, сначала в дверь звонили, стучали. А потом ручку повернули, а она не заперта. Так и обнаружили. Ну, что скажешь?

— Что скажу… Адвоката хочу, что ещё. Подставили меня по полной программе. Весь вопрос, кому это надо? Да ещё так… Светка, хоть и конченый человек была, да только убивать даже такую тварь, да ещё у себя дома… Да! Ещё вопрос. А откуда вы узнали, что я именно в это время сижу в кафе? Я там бываю нечасто, да и сегодня туда забрёл просто так, внеурочно.

Юрий Михайлович задумался. Потом нехотя ответил:

— После получения на тебя ордера, нам позвонили и сказали, где ты находишься. Вообщем, так, Артёмьев. Твоё дело у нас в отделе не останется. Намекнули нам, что его в город заберут и попросили быть с тобой построже при задержании. Кто просил, не спрашивай, не отвечу. Вот тебе телефон, звони своему адвокату. Странно всё как-то, и мне не нравится. А вы чего встали? — повернулся он к своим операм, — Валите к себе. Надо будет, позову.

***

С того дня, начались серые будни с чёрными полосами. В деле было много неясностей, но самое главное, что тело девушки было в моей квартире, и убита она была моим ножом. Убили её в промежуток времени, когда меня не было дома, алиби на этот промежуток времени у меня фактически не было. Да и откуда его взять, если я просто катался по трассе. Есть у меня такая блажь, просто ехать куда-нибудь без определённой цели, а потом обратно. Главное вдали от города, где трасса поскоростнее и меньше забита машинами. С ключами, тоже непонятки. Ключи мои, второй комплект. Замки, согласно экспертизе, были вскрыты ключами. Без применения сторонних предметов или приспособлений. Вопросов много. Нет ответов.

Изнасилование мне вменить не смогли. Нет доказательств. Экспертиза дала отрицательный результат. Мотив преступления был притянут за уши — убийство в связи с отказом вступить в половые отношения. Да уж… Привёл домой проститутку — наркоманку, уложил в свою постель, раздел. Потом не смог соблазнить и убил, перерезав горло бедной девочке. После чего, в панике убежал, позабыв закрыть дверь, пить пиво в кафешку. Бред.

Но, тем не менее, следствие это устраивало. Другого, более удобного подозреваемого у них не было. Поэтому имели меня. Адвокат умница, крутилась изо всех сил, выдвигая требования о проведении дополнительных экспертиз, проведении дополнительных допросов, ходатайствами о продлении сроков расследования. Я тоже, тормозил следствие, как только мог. Всё надеялся на чудо. Но, время шло, сроки все вышли, выше областного прокурора мне не прыгнуть. Да и странности какие-то в течении всего расследования происходили. Вдруг появился свидетель, который видел, что я вёл Хильдман к себе домой. Интересно, он меня знает по фамилии, а я его вообще знать не знаю. И видел он нас вместе вдали от дома. Тоже полный бред. Мне на улице других баб не хватает? Типа, встретил случайно на улице соседку-проститутку, со страшной мордой наркоманки со стажем, воспылал чувствами и повёл домой? Другой свидетель, как будто видел, что мы с ней ссорились в тот день. О чём мне с таким животным, ссорится?! Разговор короткий, пинка под задницу. Тоже, кто такой?! Не знаю. Потребовал очную ставку, так сначала провели опознание, где меня опознали, а потом на очной ставке, какой-то мужик упрямо твердил, что он меня знает.

Друзья и знакомые, на которых я ссылался в качестве косвенных свидетелей, постепенно стали менять показания. От очных ставок уклонялись. Странности множились. Кому я мог так сильно, перейти дорогу? То, что меня, когда привезли в СИЗО, сразу кинули к блатным в камеру, это обычные шутки ментов. Для БСМ у них есть другие камеры, для 'красных', хотя там тоже, ещё те твари сидят. Стукачи зоновские, да те, кто из хаты ломился. А это они сделали, что бы проучить, что бы знал своё место. А если что, так скажут, что перепутали. Да уж… Перепутали. Через десять минут, целым нарядом меня отдирали от трепыхающегося тела смотрящего. Как потом мне сказали, я там нескольких уработал, хорошо хоть не насмерть. Хотя, в другом месте и в другое время, придавил бы, не особо задумываясь. Такая гниль там сидела. А что оставалось делать? После краткой процедуры знакомства, смотрящий определил мне статус — оленя и выделил шконку поближе к параше. Я с ним как-то был совсем не согласен, о чём доходчиво проинформировал, что за оленя, я его сейчас петухом сделаю. Ну, а по пути к нему, втоптал в пол его шнырей.

И началась череда перемещений, камера — карцер, карцер — камера. Потом, видимо, когда я уже едва не подыхал от истощения, боясь показать меня адвокату, дав отлежаться пару дней в больничке, меня поместили в одиночку. Да я и не возражал. Мне там вполне комфортно. Посидеть в одиночестве, подумать. Правда, проблем, после парочки моих выступлений в камерах, уже не было. Толи моя отмороженность помогла, или малява с воли пришла — местный люд меня зауважал и больше не дёргался. Да вот, только местную администрацию я чем-то не устроил. Видимо, дубаков сильно помял, когда они меня совсем неласково, из хаты тащили. Да и в пресс-хате отбивался, сколько мог, пока не вырубили, убивать-то я их не стремился. Может ещё по какой, другой причине. Я потом неделю, в одиночке отлёживался, в больничку уже не отправляли, доктор в камеру пользовать приходил. Ладно, организм молодой, растущий, всё как на собаке, быстро зажило. Вот они меня под всяким предлогом и совали в кичму.

Но всему приходит конец, теперь я сижу в одиночке, плюю в потолок, от нечего делать занимаюсь растяжкой, отжиманиями, приседаниями и другой доступной мне физической нагрузкой.

От такой жизни, весь лишний жирок с меня сошёл. Животик исчез, тело стало сухощавым, жилистым. Скоро я снова, как в юности, смог садиться на любой шпагат, вставать на мостик и обратно. От отжимания на кулаках, на костяшках наросли хорошие мозоли. Я даже приловчился медитировать. Никогда не увлекался йогой, а тут от нечего делать, даже стало получаться полностью отключаться от всех ощущений. Интересное чувство. Время пролетает моментом. Было жаль, что размеры камеры не позволяли отрабатывать прыжковую и другую технику, но на безрыбье и рак рыба. После обязательной разминки на общефизическую нагрузку и растяжку, я начинал отрабатывать удары руками и ногами, до изнеможения повторяя одни и те же движения. И так день изо дня, выматываю себя тренировками, лишь бы в голову не лезли лишние мысли, иначе и с ума сойти не долго.

Полгода. Никогда не думал, что это так много. Даже, когда служил в армии, время так не тянулось, хотя тогда казалось всё наоборот. Но, тут, в этих стенах я, по настоящему, ощутил, как может быть тоскливо, когда нет выбора своего будущего.

***

— Ну, что, Артёмьев? Скоро ты там? — нетерпеливо спросил Пастухов, — Долго мне ещё на тебя любоваться?

— А я тебя и не держу. Можешь идти, — разрешил я, неторопливо перелистывая очередную страницу.

— Ну, ну. Пошути тут ещё. На зону придёшь, там нашутишься. Тебе и так строгач корячится. Ты же у нас особенный. Даже тут, в СИЗО и то на строгом режиме сидишь. Думаешь, начальник СИЗО тебе хорошую характеристику напишет? А суд всё во внимание примет. Так, что — строгач тебе, по одному только характеризующему корячится. Даже если и на общую закинут, то один хрен, тебе БУР обеспечен. Да и я постараюсь.

— Да ты не злорадствуй. От тюрьмы и сумы не зарекайся. Кто знает, где ты завтра будешь. Глядишь, я тебя на соседней шконке увижу. Вот тогда и споёшь мне свою серенаду. Прокукарекаешь. Кстати, тебе-то я, чем насолил? Вроде нигде не пересекались

— Не дождёшься ты от меня серенад, — рассмеялся тот, ухмыляясь. Видно, от скуки ему захотелось поговорить, посамоутверждаться, — А на счёт, насолил или нет, это как посмотреть. Я про тебя наслышан. Нос свой совал, куда не надо, а это очень нехорошо. Людям хорошим, мешал работу делать. Люди, понимаешь, работу работают, с преступностью борются. А тут ты приходишь и многомесячный труд насмарку. А потом люди проблемы имеют.

— Невиновных в тюрьму определять, жизни ломать, карьеру — это ты называешь, бороться с преступностью? Кстати, вспомнил я тебя, Пастухов. Это твой племяша в Центральном следаком работает? Что рожу скорчил? Твой. Это вам я помешал, дачу у соседа отобрать. Вот за это ты меня и ненавидишь. Тоже мне, борец с преступностью, — тихо рассмеялся я, глядя на то, как Пастухов снова покраснел от злости.

— А за это, тебе от меня особая благодарность будет, — злобно просипел он, — У меня ведь, родни много. На строгач тебя пошлют в нужную колонию. А там мой родственничек тебя уже встретит. Так встретит…

— Ну, поживём, увидим. Встретит, так встретит, — покладисто ответил я, — А раз всё уже решено, может, скажешь, кто мне девку подкинул. Кому я так насолил?

Пастухов, откинулся на стуле, задумчиво крутя ручку между пальцев. Оценивающе, презрительным взглядом рассматривая меня. Лицо постепенно приобретало нормальный цвет.

— А не скажу я тебе ничего, Артёмьев. Будешь гнить на зоне и никогда не узнаешь, кто тебя туда определил. Так что, сиди и не дёргайся. Глядишь, лет через пятнадцать и выпустят по УДО. Хотя, я бы на твоём месте и не мечтал. Но, можешь и помечтать. Надежда умирает последней, — рассмеялся он.

— Злой ты, Пастухов. Злой и жадный. Как там хохлы говорят? Бог не теля, бачит видселя. Вот и ты где-нибудь проколешься и тебя схарчат. Так, что позлобствуй пока. А там, глядишь, и мы с тобой встретимся, пообщаемся, — пообещал я, глядя, как он снова наливается краснотой. А интересно, если его сейчас инсульт долбанёт, мне это тоже в вину поставят?

Неожиданно, по помещению прошла дрожь. Всё качнулось, в душе ёкнуло, среагировала вестибилярка. Чувство было такое, как на качелях, когда летишь вниз. Снова качнуло. И снова. За дверью раздались громкие вскрики, кто-то пробежал по коридору.

— Что это?! — испугано вцепившись в стол, спросил Пастухов, выпучив на меня свои глаза.

— На землятресение похоже, — ответил я, прислушиваясь к звукам, раздающимся из-за дверей. Интересно, что будут делать? Как положено, поступать в таких случаях в режимных учреждениях по закону, я не знал. Но эвакуировать наверняка никого и никуда не будут.

— Землятресение? Вот чёрт! Надо же! — засуетился Пастухов, — Ладно, давай дело. Завтра дочитаешь. Мне идти срочно надо. Я уже опаздываю, у меня ещё дел много.

Он надавил несколько раз на кнопку вызова охраны. Потом снова. Но звонок не сработал. Выругавшись, Пастухов поднялся из-за стола и направился к дверям, в этот момент снова здание качнуло и достаточно сильно, так что ему пришлось взмахнуть руками и ухватиться за стену. Он испуганно вскрикнул. Я тоже расставил ноги и вцепился покрепче в табуретку, что бы с неё не свалиться. Промелькнула паническая мысль, что сейчас всё рухнет и нас завалит.

Пастухов, повернулся ко мне с белым от испуга лицом, и хотел что-то сказать. Но в этот момент снова накренился пол, и он полетел к противоположной стене. Я тоже не удержался от неожиданного толчка и свалился с табуретки, почувствовав, как больно врезался браслет наручников в руку. Мимо меня пролетело уголовное дело, слетевшее с моих колен, в глазах потемнело.

Чувство падения всё длилось, тьма в глазах сменилась какой-то серостью, и исчезли звуки. Через какие-то мгновения, когда я только задумался странностью происходящего, в глаза ударил свет, в уши ворвался многоголосый мат. Я крепко приложился об землю, лицом проехался по мокрой траве и ударился обо что-то мягкое. Это мягкое, вспомнив чужую мать, зашевелилось и отодвинулось от меня. Я открыл, машинально закрытые при падении, глаза, поднял голову и тоже вспомнил чью-то мать.

Посреди большого поля, вповалку лежали сотни людей, многие шевелились, подымаясь, тоже растерянно крутили головами по сторонам. По внешнему виду, было заметно, что это заключённые. Среди них, попадались и люди в форме, сотрудники СИЗО. Рядом со мною, в своём модном костюме, на траве сидел следователь Пастухов, непонимающим взглядом, растеряно и испугано трясся и крутил головой, осматривая то, что его окружало. А окружало его то, что и всех. Поле, небо и никакой тюрьмы вокруг.

Поднявшись на ноги, я осмотрелся по сторонам. Невдалеке виднелся лес, в небе посвистывала какая-то птаха. Судя по всему, было раннее утро, трава ещё не просохла от росы. После тюремной атмосферы, воздух был одуряющее чист. Я вздохнул полной грудью, так что в голове зашумело, бодрость, ощущение нового и неизведанного ударили в мозг. Неожиданно, весь мой страх куда-то ушёл, я вдруг понял, что ненавистные стены СИЗО я больше никогда не увижу и началась новая жизнь. Отодвинув, на время, причины этого понимания, я повернулся к той роже, которую за сегодня уже люто возненавидел. Посмотрев на растерянного Пастухова, я слегка наклонился к нему и спросил:

— Ну, что, Пастухов? Я говорил тебе, что Бог не теля — бачит видселя? Говорил. Я говорил, что мы с тобой встретимся в другом месте и ты будешь этому не рад? Говорил. А теперь, держи обещанное, падла!

С этими словами, я с удовольствием, врезал ногой по толстой, потной, испуганной морде Пастухова.

Второй день наша толпа брела по степи. Время от времени, взявший на себя обязанности главнокомандующего — Резаный, отправлял группы бывших зеков на разведку. А заодно, и на поиски съестного, в ближайший лес, вдоль которого мы шли. Резаный, в миру — Николай, был по всем понятиям авторитетом. Не приживаясь долго на воле, он практически не вылезал из колоний. За достаточно короткое время, мы с ним нашли общий язык, в некотором роде разграничив зоны влияния. Он рулил всеми, а я ему в этом не мешал. Меня это в принципе устраивало, его тоже. На мою независимость он не покушался, чувствовал, что я скорее сдохну, чем выполню его указание или, скорее всего, ему горло перегрызу. Так-то, мы предварительно были наслышаны друг о друге, поэтому быстро договорились.

Сейчас нас было немного меньше, чем в тот момент, когда мы все очнулись под открытым небом. Примерно полтора десятка тел пришлось прикопать в овраге, обрушив на них землю с краёв. После первого шока от смены обстановки, когда я стал методично пускать под пресс Пастухова, многие тоже вспомнили старые обиды, часть зэков кинулась на бывших сотрудников СИЗО, кто-то сцепился между собой. Раздались выстрелы. Крик поднялся сильный. Все носятся, орут.

Пастухова я убивать не собирался, немного обработав это скулящее животное под ободряющие возгласы нескольких зрителей, которые не поддались всеобщему безумию, я остановился и внимательно осмотрелся в этом бардаке. Недалеко колыхалась волна голов, откуда раздавались азартные выкрики, удары. Раздавались вопли боли и чей-то истощённый вой. Бросив короткий взгляд на плачущего Пастухова, размазывающего кровь по роже, я рявкнул ему, что бы сидел на месте. А сам направился в толпу, мне было любопытно, кого там так азартно месят. Бесцеремонно растолкав народ, по пути врезав по мордам особо возмущённым, я пробился в первые ряды. Как я и ожидал, зэки били мусоров. Основная их масса сбилась в кучу, выставив несколько стволов в сторону бывших заключённых. Но уже не стреляли. На земле валялось с десяток растерзанных тел, и нескольких уже добивали, дружно меся ногами. Мусора не вмешиваясь в свалку, стояли плотно сбившись в кучу, в их глазах плескался страх. Ну, это и понятно. Количественно, их раз в десять меньше чем зэков. И тот пяток пистолетов им погоды не сделают. На сколько я знал, внутри СИЗО оружие носить было запрещено, только дубинки. Значит, это оружие с поста охраны, на входе в главный корпус тюрьмы. Значит, внешняя охрана сюда не попала, переместились только те, кто был внутри здания.

Неожиданно, среди толпы мусоров, я заметил знакомые рожи. Ярость опьяняюще ударила в голову.

— Охренеть, какие люди!!! — воскликнул я, — Ну, не может же так сильно везти! Столько счастья и всё в один день!

С этими словами, я направился в сторону насторожённых сотрудников, по пути растолкав глумящихся, уже над бездыханными телами, зэков. Один что-то недовольно рыкнув в мой адрес, тут же осел на землю, закатив глаза. Не люблю хамов. Остановившись в паре метров от притихших сотрудников, я весело их осмотрел, спросил:

— Привет кого не видел, как дела? Чего грустим?

— Чего тебе, Искандер? — отозвался один из них.

Приглядевшись, я узнал своего знакомца, дубака Бориса. Улыбнувшись ему вполне дружелюбно, я ответил:

— А, это ты Борис. Да ничего особенного. Я хочу убить двоих, из тех кто сейчас среди вас, но взамен обещаю, что сегодня никто из вас больше не умрёт. Что скажете на моё предложение?

— Ты чего, сука, охренел совсем? — проорал один из них, — Сейчас пулю схлопочешь в пузо, урод!

— Сейчас я уже хочу убить троих. Этого крикуна тоже, — спокойно отозвался я, — Если продолжим базар в том же тоне, то вы умрёте все. Вот эти ребята мне помогут. Они вас почему-то не любят. А пистолеты вам не помогут, сами понимаете. Вас просто сомнут. А потом, порвут, как Тузик грелку.

Я мотнул головой назад, показывая на окруживших всех нас зэков. Почуяв ещё одно бесплатное развлечение и хлебнувшие крови зэки, жаждали продолжения банкета. Раздались дружные выкрики, обещание разнообразных извращений, в адрес своих бывших тюремщиков.

— У вас выбор небольшой. Или отдать мне, теперь уже троих, или умереть всем. Посмотрите вокруг. Мы не в тюрьме. Мы даже не на Земле, если кто-то этого ещё не понял. Глаза разуйте! Посмотрите на это небо, солнце, траву под вашими ногами! Это не Земля! Среди тех, кто вас сейчас окружает, нет ни одного сочувствующего вам, все они жаждут вашей крови. Вас мало и вы все умрёте. Но забрав три жизни, я дам вам надежду, что на этом ваши смерти закончатся.

— А ты кто такой, что бы чего-то тут обещать? — раздался голос сзади меня. Обернувшись, я обнаружил здоровенного парня, который презрительно смотрел на меня. Руки его были в крови, одежда тоже. Понятно. Крови хлебнул, здоровья много. Рвётся в лидеры.

— Меня зовут Искандер, — ответил я.

— И чё? Да хоть Клара Целкина, мне похер. Ты чего тут развыступался, как Ленин на броневике, а? Крутой штоли? — он заржал, сплюнув мне под ноги.

Шагнув к нему, я нанёс резкий удар в голову, он рухнул на землю, а когда попытался подняться, сильным ударом ноги, под подбородок, я снова отбросил его обратно. От удара, голова резко мотнулась назад, раздался резкий щелчок. Упав, и дернувшись несколько раз, он застыл без движения. Удивлённые, синие глаза смотрели в небо, подёргиваясь смертельной пеленой. Крепкий попался, обычно ударом в висок, я праотцам отправлял сразу. Видимо, у этого мозг прятался очень глубоко, или отсутствовал совсем.

— Меня зовут Искандер, если кто не знает, — повторил я, повернувшись к отшатнувшейся от меня толпе зеков, — У кого-то ещё есть ко мне вопросы? Претензии? Жалобы? Ну?!

Толпа затихла. Неожиданно, один из зэков, пропихавшись откуда-то из глубины вперёд, спросил:

— Искандер, так правда штоли, что мы на другой планете?

— Правда, — коротко ответил я.

— Охренеть! — ответил мужик, да так забавно при этом присел и хлопнул себя по коленям, что близстоящие невольно засмеялись. Напряжение немного спало. Повернувшись к толпе мусоров, я снова обратился к ним:

— Ну? Что скажите, служивые? Так и будем стоять? Решайте быстро, решим наш маленький вопрос, прикопаем трупы и сядем думу думать, как дальше жить.

— Искандер, давай обойдёмся без крови? Хватит убийств. И так смотри сколько тут трупов лежит. И так ситуация не понятная, попали не понять как и непонятно куда. А тут сразу месилово образовалось. Сейчас нужно забыть старые тёрки и держаться вместе. А как разберёмся с ситуацией, вот тогда…

— Боря, хороший ты мужик. Я от тебя лично, только добро видел. И многие кто тут есть, тоже самое скажут. Вон, слышишь? Народ одобряет. Но не бери на себя чужую ношу. Не все тут такие. Для меня, как и для всех остальных, есть менты и есть мусора. Вот ты и такие как ты, это менты. Честные служаки, работу работаете, взяток не берёте, но и горло не грызёте тем, кто за решётку попал. А есть уроды — мусора. Таких ещё козлами называют. Ты думаешь, я просто так сейчас перед вами распинаюсь? Нет, Боря. Не просто так. Я хочу убить животных. Этих вот самых козлов. Но я пойду им на встречу, я дам им шанс. Шанс умереть как мужчинам, в бою. Они будут со мной драться втроём. Победят, молодцы. Продолжите разговор дальше с остальными, но уже без меня. А если я их уделаю, то моё обещание в силе, получите мою защиту. Или ты сомневаешься, что я не смогу вас защитить? А ты не сомневайся. Ну, что скажите? Мужчины?

— Да чего с ним базарить?! Я его один уделаю, — снова раздался голос того дебила, который меня обещал пристрелить.

— Ты бы так не спешил, — притормозил его Борис, — Успеешь ещё, Искандер не простой урка, которых ты привык пресовать. И это тебе не на татами прыгать, драться до смерти придётся. А кто ещё? Кого ты выбрал, Искандер?

— А вот тот обсос, — показал я пальцем на одну рожу, узнав опера, который с особым остервенением меня бил, когда меня арестовали, — И вот тот, твой коллега, который пытается спрятаться за спинами. Вылазь родной, ты чего такой скромный? Забыл, что ты мне обещал, когда в пресс-хату таскали? Забыл, как козликом скакал? Сейчас я тебе напомню.

— А-а, вон ты про кого, — протянул Боря с непонятными интонациями, — Это не просто мой коллега. Это мой начальник. Прямой и непосредственный.

Повернувшись к нему, Борис распихал своих коллег, и высветив своего начальника, с полупоклоном, предложил ему выйти из толпы. Тот, смерив его ненавидящим и многообещающим взглядом, нехотя вышел вперёд.

На небольшом пространстве, в окружении бывших зэков и их тюремщиков, остались только мы вчетвером. Я и трое моих противников. Зрители, невольно забыв про недавние разногласия, окружили нас кругом, поддавшись азарту, стали раздаваться ободряющие выкрики. В основном, подбадривали меня, ну, это со стороны зэков. И горластого крепыша, со стороны ментов. Как я понял, он у них был местной знаменитостью, чемпионом каких-то там соревнований. Трупы с импровизированной арены уже куда-то утащили в сторону, остались только подсыхающие на вытоптанной траве пятна крови. Солнце ощутимо припекало. В небе чирикали какие-то птички.

Осмотрев своих противников, я прикидывал тактику боя. Опер явно трусил, однажды он уже у меня получал, когда у меня от побоев начало сносить крышу во время допроса. Начальник дубаков, тоже явно опасался. Он хоть и не получал ещё, но моя репутация его явно пугала, да и недавняя смерть одного из зэков на его глазах, тоже не вселяла оптимизма. А вот крепышу всё было по барабану. Он и мысли не допускал, что он может не победить. Самоуверен как баран. Ну, посмотрим. Первых двоих валить надо сразу, что бы не мешались, а с этим я ещё потанцую. Не знаю, откуда во мне взялась такая самоуверенность и весёлая злость, я сам себя не узнавал. Или это тюрьма меня так озлобила, или неожиданная свобода опьянила?

— Ну, что? Приступим? — спросил я, приняв атакующую стойку и приглашающее поманил к себе ладошкой противников, как Брюс Ли, в старых фильмах.

Троица моих потенциальных жертв, рассредоточилась полукругом, окружая меня и приняв стойки каждый в меру своего разумения. Понятное дело, кинуться толпой, а оно мне совсем не надо. Резко смещаюсь в право-вперёд, вытягиваю их в линию, что бы избежать атаки одновременно от всех сразу, и атакую ближайшего ко мне. Первым мне попался опер. Не знаю, чему его там раньше учили, и учили ли вообще. Но этот идиот, судя по его дёрганью, решил сначала отскочить, потом почему-то передумал. В результате, остался на месте, и получил удар между ног, и одновременно в горло. Как всегда в бою, силы я не жалел. Поэтому он уже больше ничего не хотел. Тело упало, некоторое время судорожно дёргалось в конвульсии, хрипело, выплёскивая кровь из перебитой гортани. Противники, растерявшись от такой быстрой смерти одного из них, остановились поглядывая то на тело, то на меня.

Опер дёрнулся несколько раз и затих. Минус один. Зэки радостно взревели. В адрес моих противников посыпались оскорбительные выкрики.

— Ну? Чего встали? Бой ещё не окончен, — подбодрил я их тоже. Только вот радости на их лицах почему-то не увидел.

— Ну, сука! Ты за это ответишь! Я тебе все кости переломаю, чмо, — прорычал крепыш, нагнетая ярость, стал резко срывать с себя куртку камуфляжа.

— Ты чего, стриптиз тут решил устроить, красавчик? — ехидно спросил я его, — Так ты не в моём вкусе, я баб люблю. А на счёт твоего базара… Так ты больше делай и меньше говори.

— А сейчас посмотрим, — ответил он, отбросив куртку, остался в безрукавном тельнике, и кинулся на меня.

Увернувшись от его атаки, надо отдать должное, весьма техничной, я сместился к стоявшему в нерешительности начальнику дубаков. Боковым ударом в грудь ногой, его унесло на несколько метров, где он и приземлился под рёв бесновавшейся толпы. В него полетел разный мусор, земля, пучки травы. А он хрипел, пытаясь глотнуть выбитый из лёгких воздух и силясь подняться.

Крепыш снова сблизился со мной, мы обменялись связками блок-удар. Чёрт. Достал таки, он меня, шустряк. Не сильно, но я-то думал, что ему и такого шанса не дам. Я разорвал дистанцию, а противник торжествующе оскалился. Вот дебил! Он что думает, тут ему сейчас очко зачтут?! Вот за что не уважаю спортсменов, так это за то, что они сами, добровольно дают себя калечить. Я имею ввиду, в плане техники и рефлексов. У них ведь как? Ударил, остановился. Удар должен быть фиксированным. Что бы судья всё видел и считал очки. И не дай бог, не покалечить противника. В боевой технике не должно быть такого. Если бьёшь, то бей наповал. Удар должен наносится так, как будто противник находится немного дальше, чем на самом деле. Удар кулаком должен быть проникающим. Удар ногой должен быть нанесён с проносом, он должен ломать, калечить. А не хлопать по голове и телу. А этот пнул меня в живот и радуется как дитя… Я что, упал? Или хотя бы согнулся от боли? Чего стоишь, скалишься-то? Нет, ну точно дебил.

Пока я плясал с крепышом, судя по технике, каким-то каратистом-спортсменом, второй противник очухался, и с унылым лицом поднялся на ноги. Правда ещё не решил, идти ему обратно или убегать. Ну, что же, я готов помочь ему принять это не лёгкое решение.

Снова разорвав дистанцию, я по кругу сместился в сторону от него, а когда он радостно рванул ко мне, перекатом ушёл к дубаку. Тот не ожидая так быстро увидеть меня в близи, совсем растерялся и выставив руки в защитном жесте, замер раскорячив ноги. Ну, что же… Значит судьба такая. Не мудря особо, ударом ладони, я вмял ему нос, вгоняя носовые хрящи в мозг, и тут же снова, перекатом ушёл в сторону. Вовремя. Мимо пронеслось тело крепыша, распластанного в прыжке. Нет, ну красавчик, конечно. Я так тоже умею, но редко когда так делаю. Тут же не кино. Прыжок красивый, и удар сильный. Но он же медленный! Пока ты пролетел, пока развернулся, я уже и встал и пару раз вздохнуть успел. Ну, иди ко мне, попрыгунчик.

Зэки, сходили с ума. Не знаю, почему я ещё не оглох от их рёва? Когда одновременно орут несколько сотен мужиков, это уже не шутки. Это паровозный гудок просто отдыхает… В моего единственного противника полетела какая-то грязь, он невольно прикрылся от неё руками. Я тут же вызверился на своих болельщиков. Не надо нам мешать. Ага, сразу притихли. Снова принял стойку и поманил живчика к себе.

Сшиблись мы почти в центре площадки. Обменявшись ударами на высокой скорости, я сделал шаг назад, обозначая отход, на что он тут же повёлся, шагнув вперёд. Подрубив ему ногу, я заставил припасть на одно колено, и отведя его вскинутую в ударе руку, сложив пальцы — резко пробил в горло, как копьём. Вот и всё. Посмотрев на дёргающееся у моих ног тело, а перевёл взгляд на зрителей. Менты стояли молча, некоторые изредка бросали на меня злые взгляды, но откровенно дёргаться боялись. Зэки… Ну, тем сейчас всё было пофиг. Их симпатии и авторитет я заслужил. Хотя, толпа — зверь не предсказуемый. Сейчас я у них в фаворе, а кто знает, что им в голову придёт? А вот с ментами, надо поговорить прямо сейчас. Такие нехорошие настроения надо пресекать сразу. Подняв руки, я крикнул, требуя тишины. Зэки притихли. Повернувшись к ментам, я заговорил:

— Ко мне претензии есть? Если есть, то давайте решим их сразу. Что бы потом, мне не пришлось нарушать своё обещание, убивая вас, за неосторожно сказанное слово или косой взгляд. Ну? Претензии? Нет? В глаза смотреть!!!

Я проорал, имитируя ярость, сжав кулаки и перекосив рожу, наклонив корпус вперёд. Хотя, на самом деле, не ощущал вообще ничего. Голый расчёт. Было такое впечатление, что у меня одновременно умерли все эмоции. Все притихли. И менты и зэки. Зэки смотрели уважительно и с ожиданием, а менты, в большинстве, прятали глаза. И молчали.

— Хорошо. Надеюсь, мы друг друга поняли. Но имейте ввиду. Теперь вы, — я повернулся к зэкам, — Ментов не трогать. Увижу, узнаю — убью. Всем всё понятно?!

Зэки, которые стояли ближе ко мне, старались отдвинуться подальше, все молчали, только в задних рядах о чём-то там переговаривались. Неожиданно, толпа раздалась, и ко мне вышел крепкий такой мужик, с косым шрамом через всё лицо, и в добротной одёжке. Я с ним не встречался раньше, но по примете, сразу узнал. Резаный — некоронованный король тюрем. В своё время короноваться отказался, сославшись, что не достоин. На самом деле, просто хочет жить. Наше государство не любит коронованных авторитетов. Они, почему-то, у нашего государства быстро умирают. А всё это, списывается на криминальные разборки.

Интересно, что сейчас скажет? Я хоть сейчас и показал, что опасен и авторитет заслужил, но если он скажет фас на меня, то я не знаю, чем дело закончится. Если рискнут и кинуться, то просто толпой затопчут. Резаный вышел, поравнялся со мной, усмехнулся понимающе, потом повернулся к зэкам и крикнул:

— Все слышали, что сказал Искандер? Ментов не трогать! А сейчас, трупы прикопайте где-нибудь. Только разденьте и всё заберите, мало ли… Им уже не надо, а нам вдруг пригодится.

Так-то вот. Сразу чувствуется власть. Тут же все засуетились, забегали. Некоторое время мы с ним рассматривали друг друга, поиграли в гляделки. Потом, отойдя в сторону от всех и особенно от окровавленной площадки, уселись на траву и порешили наши вопросы. Прояснили позиции на дальнейшие взаимоотношения, на взаимную поддержку в возможных проблемах и пути решения конфликтов при пересечении взаимных интересов. Ну, нормально так поговорили. Без особого напряжения. Головастый мужик оказался этот Резаный. Про меня он давно знал, наблюдал со стороны. В чём-то, как оказалось, даже и помог. Благодаря ему, по большому счёту, прекратились нападки зэков в камерах, даже вопреки давлению и настоятельным просьбам от администрации. Конечно, изначально ему было пофиг на меня, кто я такой? Но тут пришла малява от одного хорошего человека с воли, с просьбой помочь другому хорошему человеку, то есть мне. Он и помог. Почему бы и нет? Сегодня ты поможешь хорошему человеку, завтра он тебе поможет. А тут он на меня в живую посмотрел. И я его очень впечатлил своей смертоносностью. Как он сказал, такого и по телеку не видел. Да и в свете нашего положения, сильный и умный товарищ, всегда будет полезен. Предприимчивый зэк, как оказалось. Потом наш разговор перекинулся на наше нынешнее положение.

— Искандер, ты уверен, что мы не у себя на Земле?

— Уверен. Сам посмотри, солнечный диск больше, но тусклее, цвет неба благодаря этому насыщенней, тоже темнее. Трава и цветы на этом поле… Я конечно не ботаник, но я таких не видел не в живую, не в книгах. А книг, уж поверь, я перечитал много. Да и сам перенос странный. Захватили всех, ну или почти всех, сейчас этого не установишь, кто находился в корпусе. И из камер и из коридоров. Всех подряд. Ментов, нас… Другой вопрос. Где мы? Что это за мир? Есть ли тут люди? Если есть, так на каком уровне развития? Чем это нам грозит? Есть ли у нас возможность вернуться обратно? И вдогонку к этому вопросу — а стоит ли возвращаться, даже если эта возможность есть?

— Хм… А сам то ты чего думаешь?

— По первым вопросам ничего. Людей встретим, а там будем посмотреть. А на последний… Не знаю пока. Ощущаю я себя странно, Коля.

— В смысле странно? Ты про что?

— Да, чувство у меня странное. Понимаешь, я раньше таким не был. Ну, злость бывала, это понятно. Драки, потом какие-то переживания. Досада или радость. А сейчас… Или тюрьма меня так изменила или эта неожиданная свобода, или ещё что-то. Сам не понимаю. Понимаешь, у меня не было страха или каких-то эмоций абсолютно. Голый расчёт. Сделать то-то или то-то, что бы получилось так-то. Понимаешь? И такое чувство, что я точно знаю, что думает мой противник или собеседник. И я всё время просчитываю ситуации. Такого не было раньше. Как компьютер в голове. Это меня слегка напрягает.

— А что ты имеешь в виду, про то, что точно знаешь, кто про что думает?

— Не правильно я сказал. Вот, как бы чувствую, что человек сейчас ощущает, что ли. Ну, вот ты сейчас напряжённый. Опасаешься меня. Я вот ощущаю, как будто ты чего-то там гадкое, про меня раздумываешь. А почему я это ощущаю, не спрашивай, не смогу ответить. Но в том, что ощущаю, уверен на сто процентов.

— Кхм… Гадкое, говоришь? Давай на чистоту. Размышлял я сейчас, а не прирезать ли потихоньку, такого мне не понятного Искандера. И ты меня тоже пойми правильно, мы вот сейчас с тобой одни сидим, потому и поговорим начесняк. Я не знаю, что от тебя ожидать, — Резаный непонятно шевельнул пальцами, обозначая свои душевные терзанья, — Вот я сейчас сижу и не ведаю, чего тебе в голову придёт. Врежешь мне своим хитрым приёмом, и нет Резаного. А я ещё и не жил нормально. Кто знает, как она, жизня, повернётся тут. Может я тут человеком стану, а не вечным зэком. Я почему в авторитете? А потому, что думать умею и в людях разбираюсь. Если человек мужик — значит мужик. Если шнырь — значит быть ему шнырём. Каждый должен быть на том месте, для которого годится, а не лезть туда, куда ему природой путь заказан. А в жизни, чаще как? Что ни пидор, то всё в начальники лезет. Я ведь в людях всегда искал не только слабину, на которую давил, я и сильные стороны людей искал и помогал подыматься. Я им помогал, а при случае и они мне добром платили. А вот ты, лошадка тёмная, мне не понятная. Я смотрел на то, как ты дрался. Я такого ещё не видел. Сразу заметил, что ты дрался без чувств. Лицо спокойное, глаза внимательные, как в прицел смотришь. Я всего в этой жизни насмотрелся и трупов видел не мало. Сам смокрушничал несколько раз, для дела надо было. Всегда люди чего-то испытывали. Злобу, страх, злорадство. Некоторые отморозки вообще, кайф ловят, когда убивают или кого-то мучают. А вот тебе было всё равно. Ты решил убить — и убил. Перешагнул через труп и пошёл дальше по своим делам. Я понял сразу, что тебе убить легче, чем мне два пальца обоссать. Это пугает. Улавливаешь, про что я рассуждаю? Вот и решил, сначала с тобой переговорить, прежде чем рубить с горяча.

— В чём-то ты прав Резаный. В чём-то прав. И я тебя понимаю и не в претензии. Я вот сейчас размышлял, пока ты говорил. Пришёл к выводу, что это у меня с войны. Только сейчас вылезло более ярко. Не волнуйся, не буду я на людей кидаться. И на тебя не кинусь, ни к чему это. Пока мне никто не угрожает или не угрожает моим интересам, не кинусь ни на кого. Это просто самосознание солдата прорезалось. Решил убить — убил. Для защиты себя, своих интересов. Я такое только у ветеранов раньше замечал, а теперь, видимо, и у меня такое появилось. Понял?

— Ну, понял, вроде. С вами, военными, вечно не знаешь, как разговаривать. Вы все в голову раненые снарядом. У всех мозги повёрнутые. Ладно, хорош сидеть. Идти надо. А то народ расслабился. А им нельзя без дела сидеть. Иначе оборзеют и придётся их больно вразумлять. А это хлопотное дело, хоть и нужное. Что думаешь дальше делать, куда предлагаешь идти?

— А я хрен его знает. Пошли вдоль леса, на восток, куда-нибудь, да и выйдем. Попадётся дорога, пойдём по дороге.

— Ну и ладно, так и сделаем.

Резаный отправился рулить, а я приподнявшись на локте, посмотрел по сторонам. Выцепив взглядом нужную фигуру, крикнул, грозным голосом:

— Пастухов! Бегом сюда!

Запыхавшись, Пастухов рысью подбежал ко мне, испуганно глядя сквозь заплывшие глаза. Лицо было опухшим, что при его толстой морде, вообще выглядело чудовищно. Полюбовавшись на дело рук своих, и не только рук, я небрежно сказал:

— Ну, что? Как тебе тут? В новом мире? Готов к новым трудностям и жизни полной лишенья и опасности?

Пастухов что-то сипло и невнятно промямлил, беспорядочно затрясся своим бесформенным телом.

— Пастухов! Жить хочешь?

— Да!

— Вот, блин. А я думал, ты онемел, свинья жирная. Мычишь чего-то не понятное. В общем, слушай мою команду. Будешь моим личным шнырём. Если что меня не устроит, будешь больно бит. Тут тебе не там. Скажу землю жрать — будешь жрать. Вопросы? Возражения? Нет? Ну и прекрасно. Пошли.

И мы пошли. По дороге, от голода, пробовали, есть всё похожее на еду. Травы, корни, яйца птиц и самих птиц, если они попадались нашим доморощенным охотникам. Обходилось почти без конфликтов, любые ссоры жестоко пресекались. Убить пришлось всего двоих. Сделал это я сам, с молчаливого согласия Резаного. Эти тупоголовые, не придумали ничего более умного, как попытаться украсть пистолеты у ментов. Попытка была удачной. Почти. Заснувших на посту вооружённых сотрудников, они оглушили, вытащили у них оружие, на этом их везение и закончилось. Какое-то шестое чувство подняло меня среди ночи и ноги сами потащили в нужном направлении. Затаившись, я посмотрел на всё это действо, а потом, подождав, когда эти жулики поравнялись со мной, не мудря особо, вырубил и оставил отдыхать, связанными, их же ремнями, до утра. Всё прошло почти в полной тишине. А утром, был суд, на котором Резаный задал вопрос, честному собранию — как поступить с ворами? Я вынес предложение — смерть. Народ меня поддержал, а после кивка Резаного, я просто сломал им шеи. Народ был впечатлён. Желающих ещё что-то украсть, или вызвать чем-то, наше с Резаным неудовольствие, больше не было.

Среди ментов, неформальным лидером стал Борис. Возможно, сказалось его знакомство и довольно хорошие отношения со мной, или просто это проявились его личные качества, но меня это вполне устраивало и Резаного тоже. Борька, при более близком знакомстве оказался парнем вполне интересным. С юмором, с нормальными понятиями. Нос не задирал и не пытался лебезить. Чаще, мы шли рядом, от нечего делать, перескакивая с темы на тему, и строили планы нашего дальнейшего будущего.

С водой проблем почти не было. Ручьёв в лесу, вдоль которого мы шли, хватало. Чему народ, был несказанно рад. И напились и помылись. Я наконец-то добрался до воды и перестирал всю свою одежду, избавившись от тюремного запаха. Остальные сделали тоже самое. В результате, все приняли одинаково пожеванный вид, но облако вони, висящее над толпой, исчезло.

Через почти два дня пути, впереди раздались крики. Прислушавшись, я уловил — ДОРОГА! ДОРОГА!

Ещё полдня, примерно мы брели по достаточно хорошей дороге. Асфальтом там конечно и не пахло, но это была добротная, грунтовая дорога с насыпью, обочиной, всё как положено. Вся наша огромная толпа, невольно поглядывала взад или вперёд, пытаясь уловить приближение автомобиля. Но первым нам повстречался какой-то мужик на телеге, который достаточно быстро нас догнал, двигаясь в туже сторону, куда шли и мы. Некоторое время, он удивлённо, но совсем без опаски таращился на наш народ, а потом, встав в полный рост, вытянул плетью тех, кто стоял ближе всего к нему, проорал что-то вроде — вы, чьи будете, смерды? Естественно, наш народ такого обращения стерпеть не мог, и пока мы с Резаным подбежали, мужичёнке успели выбить передние зубы, сломать нос и хорошенько намяли бока. Оторвав его, от обозлённых зэков и ментов, и усевшись на телегу, мы приступили к допросу.

Мимолётно, осмотрев телегу, я обратил внимание, что она имела рессоры и сами колёса имели обрамление, что-то вроде резиновых шин. Нагружена она была мешками с какими-то крупами и тряпьём, в котором я стал копаться, не обращая внимания на озлобленные и удивлённые взгляды мужичка. Краем уха, прислушиваясь к разговору который вёл с ним Резаный, попутно обращая внимание мужичка на свою персону, лёгкими подзатыльниками.

— Ну, рассказывай, терпило, ты кто такой? — начал Резаный.

— Я голова Сауресама, — шмыкнул мужичёк, осторожно щупая свой свёрнутый на бок нос.

— А имя у тебя есть, голова? И что это за место — Сауресам?

— Меня зовут голова Новач. А Сауресам, это большое село, расположенного, вблизи славного и благословенного города Ретарда! А за то, что вы подняли на меня руку, презренные черви, вы публично будете растерзаны собаками на славной арене этого города! — возмущённо, прогундявил мужичонка, сверкая глазами в мою сторону, глядя, как я вываливаю из очередного мешка, его содержимое.

— Ты не отвлекайся, Новач, — сказал Резаный, давая ему звучного подзатыльника, на который тот снова не стандартно среагировал.

— Да как ты смеешь, червь, подымать на меня руку?! — снова возмущённо, завёлся Новач.

— Да ты не ори, — опять отвесив тому подзатыльник, продолжил Резаный, — А рассказывай, почему ты называешь нас червями, сколько у вас в селе жителей, что у вас там есть, чем живёте. Большой ли город. Кто там правит, что за такая арена? Давай, начинай. А если снова назовёшь меня червём, я сломаю тебе палец, понял?

— А вы и есть черви, — с презрением сказал Новач, — одеты в какое-то тряпьё, знаков не имеете. Ничего не знаете и задаёте вопросы, ответы на которые знает любой мальчишка.

— Какие есть, такие есть, — прищурился Резаный, — что такое — черви?

— Черви, это вы. Единственное право Червей, это служить полноправным людям. Вам и смотреть на меня нельзя, а не то что, — тут Новач снова потрогал свой нос, прищурился и без того заплывающими глазками и сплюнув окровавленную слюну, мстительно продолжил, — Но за это вы ответите, перед правителем Ретарда. Вас отправят на арену и отдадут собакам на растерзание. Только не пойму, откуда вас столько сразу много сбежало. По шару ничего такого не передавали.

— Тебе сейчас не понимать, тебе сейчас говорить надо, — тоже сплюнул Резаный и продолжил задавать вопросы. Через какое-то время, рассмотрев всё, что меня интересовало, я присоединился к разговору, и нам удалось выяснить много интересного. Самое главное было то, что моя уверенность, в том, мы находимся на другой планете, подтвердилась.

Всё-таки, палец Новачу Резаный сломал. Не смог тот удержаться и назвал его опять червем. И только после этого разговор продолжился в нужном нам направлении и без ненужных отвлечений. Новач, растерянный и напуганный, нашим, не понятным для него, поведением, стал безропотно отвечать на наши вопросы.

Этот мир назывался Тербиум, а государство, на территории мы находились — Окама. Что-то ещё, географическое, Новач не знал. Нет, образование не было тут под запретом. Просто ему, да и многим другим, это было не интересно. Читать, писать умеет, ну, и ладно. Основная масса населения занималась земледелием, торговлей. В свободное время ездили, друг к другу в гости, в трактир или на арену. Арены, как оказалось, это у них что-то вроде наших спортивных стадионов, и имели такую же популярность, как у нас матчи по футболу или хоккею. Были у неё и свои фанаты. Там Черви, то есть осужденные и бесправные люди, дрались с различными зверями или между собой. Хотя, не воспрещалось и другим гражданам принимать участие в этих схватках, но естественно на других условиях. Существовал даже тотализатор, что прибавляло остроты при посещении арены.

Кстати, слово Червь, не несло какой-то оскорбительной, эмоционально окраски. Это был просто термин, определяющий социальный статус. И каждый человек, попав в эту категорию, должен был себя вести согласно этому статусу.

Всё общество было поделено на касты. Касты земледельцев, касты торговцев, управленцев, ремесленников. Кого-то он там ещё называл и пояснял различие, я сразу и не запомнил. Для себя понял, что принадлежность к касте, определяет его деятельность. Но можно и перейти в другую касту, только для этого чего-то там нужно сделать и, конечно, кому-то заплатить.

Выяснил и про то, как он понял, что мы являемся по отношении к нему, червями. Оказывается, каждый человек, при рождении проходит регистрацию и ему выдаётся знак, который он обязан носить при себе. Обладатель такого же знака, при встрече, сразу определяет, как какой касте относится встретившийся ему человек и ведёт себя соответственно. А вот человек без знака, просто Червь. Черви обязаны носить ошейник, на котором будет написано, куда определён данный бесправный. Побеги среди Червей дело не частое, но для местного населения весьма увлекательное. Так как Черви никакой опасности не представляют. Агрессивности, по каким-то причинам совсем не имеют и, сбежав, стараются забиться в какую-то нору. На них устраивают облавы и при поимке убивают или продают на арену, если поймают в более или менее товарном виде.

Поэтому Новач и вёл себя так и имел сейчас такой потерянный вид. Наше поведение никак не укладывалось в его разуме. В его понимании, мы должны были при его появлении, дружно разбежаться, а если не разбежались, то дружно упасть на землю и ждать его команды.

Откуда берутся Черви? Так это лишённые права люди. За преступления, за кражи, за долги. Лишаются навсегда, за редким исключением — помилование от наместника или выкуп от родственников. Но такое очень редко случается.

Управлением в сёлах занимались головы. Это была не только административная, но и судебная, местная инстанция. В городах, правил наместник короля. А судебная и силовые функции относились уже к функциям градоначальника. Правда, я так и не понял, что там у них с силовиками, по словам Новача, стражники занимались только тем, что собирали налоги и разнимали пьяные драки, которые, хоть редко, но случались. Да и с последствиями этих драк, тоже не всё понятно. Как я понял, любое проявление граждан друг к другу, у них наказуемо. Нарушители сразу лишались знака гражданина и отправлялись на арену, для потехи толпе. Поэтому, у всех на уровне подсознания вбито, что насилие — это плохо и грозит смертью. Но, всё-таки, перепив, у некоторых в ссоре иногда срывало крышу, и он быстро оказывался на арене города.

Из всего рассказанного, я вычленил два момента и постарался их поподробнее проявить. Это касалось знаков и религии. В отношении знаков, Новач сказал, что их выдают маги. Знал он про них мало, только то, что они есть. Что живут на особицу, в правление не лезут, но любой их должен слушаться. Даже наместник. А на счёт религии, Новач не знал вообще ничего. Он и не понял сначала, про что я его спрашиваю. Потом назвал всё бабушкиными сказками и сказал, что никакого Бога нет. Земля, звёзды, солнце были всегда и их никто не делал. Они просто всегда были, и говорить тут не о чём. Тут я поймал себя на мысли, и повернувшись к Резаному, спросил:

— Коля, а ты ничего не заметил?

— Я много чего заметил, — задумчиво проворчал Резаный, жуя незнакомый фрукт, найденный среди припасов Новача, — Ты про что?

— А про то, Коля, что мы с тобой разговариваем не на русском, — я с любопытством смотрел, как челюсть Резаного остановилась и стала отваливаться вниз.

— А на каком? — спросил он меня.

— А умнее, ничего спросить не смог? Я откуда знаю-то? Вон, Новача спроси.

Как оказалось, язык, на котором разговаривали в этом королевстве, был почти единым для всех. От купцов, которые торговали на большом рынке в городе, он слышал, что есть и другие языки где-то далеко на островах и в горах, но сам он с такими людьми ещё не сталкивался. Наверное, живут те люди очень далеко. Он даже и не представлял, как это может быть.

— А ты-то, как понял? Я и не заметил, что мы не по-нашему говорим, думал, тут все на русском чешут, — спросил меня Резаный.

— Да мне тут песня привязалась, ты покаНовачарасспрашивал, я и въехал, что слова совсем не так звучат. Да вон на Новача посмотри, мы же сейчас по-русски разговариваем, видишь, глаза вылупил?

— Ох, ты, точно! Вот, блин, а ведь и не заметно, как-то всё, что русский, что этот язык совсем как родной для меня.

— Так и я про тоже самое. Если бы не песенка, я бы и сам не заметил. Интересно, и как это мы так ему обучились? Хотя, ладно, не это сейчас главное. Давай дальше этого хомяка послушаем.

Новача мы терзали ещё долго, лошадка неспешно ковыляла по дороге, толпа так же неспешно двигалась за нами вслед. Вскоре, показалось село. Аккуратные, деревянные и кирпичные домики, невысокие заборы. Всё, это чем-то мне напоминало чистенькие сёла с немецкими поселенцами. Ухоженные газончики, штакетник по линейке, хрюшки ходят строем. Нет, это хорошо, но не привычно. Насколько я понял Новача, что такое голод и холод, местным жителям совсем не знакомо. Настолько функционально всё в этом мире организовано.

— Что будем делать? — спросил Резаный, на русский.

— Не знаю, Коля. Я вижу только один вариант, сейчас въезжаем в село, глянь, оно довольно большое. Пусть толпа разбегается по дворам, ищут себе одежду, как у местных. Сразу предупреди, что бы ни чего не жгли и по возможности ни кого не убивали, неизвестно, насколько мы тут задержимся. Не хочется проснуться среди трупов, да в горящем доме. По словам этого Новача, мы тут хуже животных. Знаков у нас нет, а выдать их могут только маги. Так что… Первым делом одежда, провиант, оружие, а дальше посмотрим.

— Угу. Понял, — Резаный повернулся, подозвал, кого надо и отдал необходимые распоряжения. Я крикнул Бориса и рассказал вкратце, что от него требуется, тот на рысях убежал к своим, доводить высочайшее повеление.

— А отобрать у местных жителей, эти самые знаки?

— Не, Коль. Я же этого хлюста спросил про такую возможность. Тут что-то такое интересное, что знак годится только для одного человека. Типа, идентификационной карточки. Другому уже не подходит. Любой встречный влёт раскусит. Лучше, уже так, без них. Я у него этот знак взял, и так и так крутил, даже на зуб попробовал. Железка и железка. Ну, со знаком каким-то, но ничего не обычного. Правда, такое чувство, как будто током, слегка покалывает. А вон, сам посмотри.

Резаный взял тонкую, круглую пластинку в руку, внимательно осмотрел, прислушался к чему-то, потом отдал мне. Я протянул её Новачу, который испуганными глазами, напряженно, наблюдал за нашими манипуляциями с его Знаком, ни черта не понимая из нашего разговора. Между собой мы продолжали говорить только по-русски, поняв, что при небольшом усилии, можем переключаться на другую речь.

— Местные возмущаться будут. Наверняка, драки начнутся. Наших, конечно, больше, но вдруг менты местные налетят, чего делать будем?

— А деваться нам некуда, Коля. Так и так пересечёмся. Налетят, значит, будем отбиваться. Вот только на счёт их ментов я так ничего и не понял. Новач сказал, что их мало. На целый город, всего несколько десятков. Но слушают их беспрекословно. Чем это они такое уважение заслужили? Ты же слышал, что он сказал? Приходит мент, снимает знак с нарушителя и тот покорно идёт за ним. Никаких возражений, всё тихо, мирно, без ОМОНа и выбивания дверей и окон. Что-то тут есть, нам пока не понятное. Да и маги тут ещё какие-то. Кто это такие? Не верю я как-то в магию, но как-то нас сюда занесло? В любом случае, разживёмся местной одеждой, и двигаем в город. А там, посмотрим. Главное, что бы наши, не разбредались. По одиночке нас точно передавят.

Когда мы вошли в село, из домов стали выходить местные жители, улыбаясь, стали поздравлять Новача, удивлённо разглядывая такую огромную толпу Червей. И ещё более удивлённо, рассматривая разбитую рожу своего головы. И какое же удивление на них снизошло, когда повинуясь взмаху руки Резаного, эта толпа, разбившись на группы, ринулась наводить шорох по их домам. Над селом раздались первые заполошные крики, а Новач, уже знакомый с нашими кулаками, сжался в страхе на дне телеги, боясь даже неловким движением, навлечь на себя гнев, таких странных и страшных Червей.

***

— Верховный, наши артефакты уловили сильное возмущение магического фона, не понятного происхождения. Возмущение было такой силы, что нам удалось даже определить его местоположение, — проговорил, один из помощников Верховного мага королевства Окама.

Верховный, отодвинув от себя, внушительных размеров фолиант, недовольно посмотрел на помощника:

— И что? Ну, было возмущение фона, может кто-то из наших коллег телепортировался, или какие-нибудь исследования проводил. Хотя, если исследования, то должен был нас поставить в известность. Если это наш маг, то накажем, а если чужой, то будет возможность предъявить претензию. Нечего шляться по чужой территории без разрешения.

— Прости, Верховный. Но это не телепорт, это не понятно что. Сила выброса была такова, что создалось впечатление, о прорыве пространства или переброске огромной массы материальных веществ.

— Насколько огромных?

— Нескольких десятков тонн, Верховный.

— Что?! Это не возможно. Для такого переброса, потребуются усилия всех магов нашего ковена. Вы уверены в расчётах?

— Конечно, Верховный! Мы можем ошибиться в мелочах, но целостная картина именно такова, как я и доложил.

— Странно, — Верховный маг нахмурился, — Возможно, кто-то из других Верховных ведёт собственные исследования, используя неизвестные другим, мощные источники энергии, не ставя никого в известность? Но тогда, почему он проводит испытания на нашей земле, ему что, своей мало? Всё очень странно. Что ещё выяснили и где это случилось?

— Больше ничего выяснить не удалось, кроме местоположения. Я уже выслал туда двоих адептов, для проведения осмотра и выяснения, интересных для нас сведений.

— Хорошо. Адепты не дадут точной оценки происшедшего, не их уровень. Отправь к ним мастера и держи меня в курсе.

— Слушаюсь, Верховный, — помощник вышел, притворив за собой дверь.

Верховный, некоторое время, задумчиво сидел в своём удобном кресле устремив взгляд в резной потолок. Потом отмахнувшись от беспокоящей его мысли, снова придвинул фолиант и углубился чтением древних строк, повествующих о страстной любви, давно умерших принца Галия и пастушки Фрегольды. Это было так интересно!

***

Пастухов с беспокойством смотрел, как зэки и бывшие менты разбежались по деревне. Судя по всему, местное население и не помышляло о каком-то сопротивлении. После показательного наказания двоих сельчан, неудачно возмутившихся тем, что к ним в дом ворвались чужие люди, местные совсем притихли и без всяких возражений, сами отдавали то, что от них требовали. Даже на его взгляд, наказание было чисто символическим. Ну, дали по роже, ну пнули раз несколько. Оно снова потрогал, своё опухшее лицо, болезненно сморщившись. Вон, как его обработал этот урод Искандер. Ну, ничего, он найдёт как ему отомстить.

Пастухов не был дураком. Он сразу понял, что до дома далеко. И вполне возможно, что он туда больше никогда не вернётся. Значит, нужно будет как-то устраиваться тут. Пока Резаный и Искандер, эти два закоренелых уголовника, потрошили перехваченного на дороге мужика, он внимательно прислушивался к их разговору. И для себя понял то, что не поняли эти два идиота. Если тут есть власть и милиция, то с ними нужно не воевать, а нужно с ними дружить. Теперь, оставалось дождаться момента, когда можно будет сбежать, что бы найти местные органы правопорядка и попытаться наладить с ними контакты. Глядишь, и удастся, туда пристроится. А там уже, он себя проявит. Ведь он ещё, ого-го! Он ещё посчитается с этим Искандером… Вот тогда он ему всё припомнит.

***

Искандер и Резаный, с комфортом разместились в доме у местного головы. Некоторое время, пребывая в напряжении, ожидая сопротивления местного населения, но потом расслабились, всё проходило, на удивление гладко. После того, как местный кузнец со своим подмастерьем, вякнул что-то про 'презренных Червей', в результате чего, ему на виду всей деревни начистили морду, никто больше и не помышлял о сопротивлении.

— Странные они какие-то. Наши хлопцы сейчас у них по домам шерстят. Девок мимоходом трахают. Деньги и вещи подгребают, а эти стоят, глазами испуганно моргают и хоть бы слово поперёк сказали. Как-то всё не правильно. Как думаешь, Искандер? — спросил Резаный, повернувшись ко мне.

— А так же думаю. На то, что их тут просто загнобили, не похоже. Живут богато, наши сельчане им и в подмётки не годятся. Ты посмотри, амбары зерном забиты, погребя от мяса ломятся, винищем хоть залейся. Торгуют, ездят в город на ярмарку. Во всех дворах скотина и птица. Буржуи, блин. А тут, какие-то залётные нагрянули, пару плюх дали местному и все сразу сдулись. А ты заметил, этот кузнец, наверняка подковы гнёт руками, стоял как столб, пока ему кто-то из наших, плюхи навешивал. Он даже от страха глаза зажмурил. А подмастерье, такое впечатление, едва не плакал, когда его на землю свалили. Сжался весь, дрожит. Такой парниша здоровенный, а ссыкло.

— Это да. Понятно, что против толпы не попрёшь, сломают быстро, но так трястись. Я уже подумал, может они тут все под кайфом каким-то, что такие тормознутые. Присмотрелся, вроде нет.

— Что-то мне подсказывает, что тут везде так. Не только в этой деревне. Из того, что Новач рассказал, и из того, что сейчас вижу, можно уже выводы делать некоторые.

— Ну и чего надумал?

— А надумал я, что тут туеву кучу лет, им вдалбливали, что агрессия, это плохо и вдолбили очень сильно. Так что, обычный народ на нас не прыгнет. Теперь осталось на их ментов посмотреть. Да выяснить, кто тут так сильно постарался. Наверняка есть какие-то силы, которые так народ сильно загнобили.

— Да. Как бы эти самые силы, как ты говоришь, нас не загнобили. А то попадём как кур в ощип.

— Коля, а как не крути, нам с ними придется схлестнуться. Сейчас на сутки зависнем в этой деревеньке, а потом бегом в город. А там народа много, с толпой смешаемся, да и кто бы против нас не прыгнул, поостережётся беспределом среди мирного населения заниматься. А нам это на руку.

— Ха! Искандер, ты терроризмом раньше не занимался?

— Не Коль. Я не терроризмом занимался. Я как раз — наоборот. А хороший антитеррорист, это тот, кто умнее и профессиональнее этого террориста.

— Во как! Это чего я о тебе ещё не знаю?

— Да не так уже и много ты обо инее знаешь, — я рассмеялся, потом заметив Пастухова, махнул ему рукой, — А ты чего стоишь без дела?

Пастухов вздрогнул, забегал глазками, суетливо заелозил руками по грязной одежде.

— Вот дебил. Иди, пошарь по хатам. Подбери себе местную одежду. А то ходишь как чмо позорное. Шевели батонами, птичка. И быстрее!

— Не нравится мне этот Пастухов, — проговорил Резаный, задумчиво глядя вслед, подпрыгивающей походке толстяка, — Надо было его привалить. Гнилой он.

— Привалить и сейчас не поздно. Но… Считай это моим капризом. Он мне кровь попортил, так я ему сейчас его кровь сворачиваю. Видел, как глазёнками сверкает? Но, ссыться, поперёк гавкнуть.

— Это так. Но как бы потом не пожалел. Я почти от всех, нехороших людишек, сразу избавился. Кого недорезал, мои ребята попозже приберут. Если сам не хочешь, скажи, Пастуха тоже оприходуют быстро.

— Да ну, брось. Я сам с руками. Меня не обламывает ему голову свернуть. Помучаю пока.

— Ну, смотри, я предупредил, тебе решать, — Коля неодобрительно покачал головой.

— Да ладно тебе, расслабься, — я примиряющее рассмеялся, хлопнув его по плечу, — Какой вред от этогочмыря? А надоест, хребет сломаю в две секунды.

— Ладно, забыли, — улыбнулся Резаный, — Пошли посмотрим, чего там нам народ поднатощил.

Мы вышли во двор, посреди которого высилась куча барахла и отдельно, сложенные образцы местной металлургии. Мда… Если с одеждой, ещё более или менее всё было в порядке, то всё остальное удручало. Резаный занялся шмотками, а я стал перебирать сваленные в кучу топоры и ножи.

Пока я с грустью рассматривал это убогое зрелище, подбежал Борис.

— Ну и как тебе этот хлам? — спросил он, глядя на моё кислое лицо.

— Блин, я такого не ожидал. Этими ножами только огурчики строгать. Ладно, топоры, для колки дров сгодятся, ну, плотницкие ещё, ничего, а больше ведь нихрена нет! Да ещё, косы эти. Писец.

— Я тут местных поспрашивал. Когда увидел, что у них ножей нормальных нет. Сам посуди, у нас ведь в деревне почти в каждом дворе такие тесаки есть, что Рэмбо от зависти удавится. Свиней резать, скотину разную. Шкуры разделывать. А то и ружьишко есть припрятанное. А эти, как бараны на нас смотрят, испугано. Такое впечатление, что они даже не понимают, о чём мы их спрашиваем. Когда я спросил, как они скот и птицу забивают, оказалось, что у них есть в каждом доме амулет для такого дела. Притрагиваются к голове избранной хрюшки или кого там ещё, говорят какое-то слово и скотинка дохнет. А потом, они её дружно, вот такими зубочистками разделывают.

— Ох ты! А этот амулетик, он против всех действует?

— Не. Я понял про что ты, тоже так подумал. Оказывается, нет. Только против скота и птиц. На людей не действует, уже испытали. И сами и местного заставили. Видел бы ты его рожу. Дрожит, трясётся. Да сам вот посмотри, один такой тебе притащил.

Я взял металлическую бляшку, похожую на ту, которая была у Невача, но с другим знаком. Покрутил в руках, ничего особенного не увидел. Потом поинтересовался:

— А что за слово надо сказать?

Боря назвал какую-то абракадабру, которую, я на удивление, сразу запомнил. Потом, перепрыгнув через забор, поймал поросёнка и, приложив к его голове эту бляху, проговорил не понятное мне слово. Хрюшка сразу затихла. Я удивился, потряс её, потом потыкал ножиком, поросёнок не реагировал.

— Что, впечатляет? — рассмеялся Борис, — вот и мы тоже, с десяток свинюшек и другой живности прибили, пока сами не убедились.

— Да. Хорошая приблуда. Только для нас, абсолютно бесполезная. А что с оружием?

— Только то, что ты видишь. Кузнеца местного попытали. Куёт только косы, ножи, подковы. Серпы, косы, бороны, лемехи. Ремонт делает этому хламу. И всё.

— Боря, вопрос на засыпку, — начал я, всё так же задумчиво ковыряясь в хламе и особенно рассматривая заточку и качество металла, — ты как с единоборствами? Дружишь?

— Хм-м. Ну, тебе я не противник, конечно. С Гаврюхой, которого ты уработал, мог бы, и потягаться, хоть и не чемпион. Я до ГУИН, в десанте служил.

— Ну и славно. Пошли к кузнецу, десантник, поговорим с ним по душам.

Я поднялся с корточек и с удовольствием потянулся, хрустнув суставами. Самочувствие и настроение, на удивление, было замечательным. До местной кузницы дошли быстро. Кузня была добротной, двор широкий, сразу видно, что это место пользовалось популярностью. Кроме местных, сюда, видимо заезжали все, у кого в дороге случалась неприятность, требующая помощи местного Кулибина.

Осмотрев кузницу, я приступил к расспросам самого кузнеца, который испуганно трясся и косился на Бориса. Борька невозмутимо ухмылялся и скалил зубы. Потом пояснил, что пока не узнал про амулеты для умерщвления живности, прирезал курёнка на обед, так этот верзила в обморок упал, когда такое увидел. Пришлось его оплеухами в сознание приводить. Так кузнец, когда очнулся и понял, кто его затрещинами награждает, подумал, что его тоже, как и курёнка убивают, только более медленным способом, и снова вырубился. Пришлось водой поливать. Это он сам потом им поведал, о своих мыслях. Теперь вот и косился на Борю.

Кузнец мне не рассказал ничего нового. Тогда я, на листе плотной бумаги, которой тут пользовались повсеместно, нарисовал изображение сабли, больше смахивающей на японскую катану. Честно сказать, я вообще не мечник, не саблист и не фехтовальщик на зубочистках. Ножевой бой знаю, могу палкой и нунчаками помахать, а вот к длинному, холодному оружию, никаким боком не отношусь и знания у меня о нём, самые поверхностные. Но в музеи я ходил, у некоторых фанатов тоже оружие видел, так что, изобразил, как мог, то, что мне могло тут пригодится. Да и вообще, на мой взгляд, боёв с применением строя, со щитами не предвидится пока, а для одиночного боя, катана, самое то.

Кузнец удивился такому заказу, потребовал разъяснений, такому странному агрегату. Я разъяснил как мог, для чего мне это. Видимо немного переборщил. Он снова попытался упасть в обморок. Блин, как они достали своей впечатлительностью… Приведя его в чувство, я нарисовал изображение ножа и пояснил на счёт ножен для оружия. При этом, уточнил, что таких комплектов потребуется как минимум три. Это в расчёте на Резаного и Бориса. Борька правда, внёс несколько поправок в мой эскиз, уточнив, что он-то как раз любитель холодного оружия, увлечение молодости. И похвалил, за правильный выбор, что лучше японской катаны ничего нет. Тут же начал меня грузить сведеньями про тати, про дайкатану, различия между ними, о неграмотности людей, которые любые японские мечи называют катанами… Тут я его притормозил.

— Борь, погоди, ты вот меня чего сейчас грузишь? Я конечно поклонник ного- и рукомашества и каратэ тоже занимался. Но вот к режущему, кроме ножей никаким боком не отношусь. Вот это, то, что я нарисовал — катана?

— Ну, да, только понимаешь…

— Погоди. Это катана? Коротко, да-нет.

— Катана.

— Всё, давай на эту тему пока притормозим. И будем катану, называть катаной. А вот как потребуется или будет особое состояние души, поговорим на эту тему. Чувствую, что когда-то это потребуется. Сейчас не до этого.

— Ладно, уговорил, — рассмеялся Борис, — Это у меня одна из любимых тем. Увлекался одно время, сильно.

Разъяснив кузнецу, что мне заказ нужно исполнить к завтрашнему утру, я получил заверение, что всё будет исполнено в срок. Посмотрев внимательно в глаза, я понял, что как бы страх не мучил местного силача, но профессиональная жилка и любопытство давала о себе знать. Новая, не знакомая ранее, работа, уже захватила все его мысли. Кузнец уже начал бурную деятельность, покрикивая на своих подмастерьев. Откуда-то появились ещё люди, в горне разгорался огонь, заработали меха и мы с Борисом, спешно оттуда слиняли. Становилось жарковато.

Не спеша, мы прошлись по селу, на удивление, было тихо. Местные жители, не бегали в панике, не было криков о помощи, хотя то и дело, мелькали группы наших парней, переходящих от дома к дому и волокущих разный хлам в руках в сторону двора, где мы обосновались.

— Что-то совсем тихо, — задумчиво сказал я, — Вроде и не нападал на них никто. А что бабы местные? Визгов и ругани не слышно. Наши мужики что, местный демографический фонд не повышают?

— А знаешь, странность, какая? — хмыкнул Боря, — Ладно, они все тут валенки. НО вот бабы, сначала вроде как не охотно, а потом очень даже на оборот. Очень даже с энтузиазмом, отнеслись к нашим мужикам.

— Это как? — удивился я, — Это входит чужой дядя, берёт её за задницу, валит на шконку, а она с энтузиазмом?

— А вот представь себе, — Боря тоже как-то недоумённо пожал плечами, — Если бы сам не видел, не говорил бы. Зашли в одну хату, хозяин сидит, моргает. Баба, молодка, стоит смотрит на нас, ничего не понимает. Один из наших, эдак, её сграбастал, ощупывает, оглаживает, она стоит, смотрит не понимая. Он её, вроде подталкивает, в сторону другой комнаты, почти ласково… А потом, смотрю, у неё глазёнки вспыхнули, хватает его за ремень и сама, чуть ли не волоком на сеновал тащит. Он от неожиданности, аж сопротивляться сначала начал. Ну, ничего, сладилось. И так почти везде.

— Да что же это такое творится?! — я задумчиво почесал свою голову, — Их пришли грабить — они нам сами выносят, что нам нужно. Бабы сами трахают своих насильников. А мужики при этом, не возражают. Ты чего-нибудь понял?

— Честно? Неа. Но вот немного расспросил, выяснил такую вещь. У них для того, что бы завести ребёнка, нужно куда-то ехать и где-то там получать разрешение. Или не получить его. Да и с сексом, как я понял, тут тоже полный рамс. Мужики с бабами вроде совсем не спят. Даже спят в разных кроватях.

— Да ты что?! Вот ё…., - тут уже я совсем офигел, — Интересно, они тут все такие долбанутые, или только в этой деревне.

— Да вроде везде так. Это у них всегда так было, как мне пояснили. И при этом, удивлённо смотрели на меня как на дурака, что я не знаю таких обычных вещей. Они и не предполагают, что может быть по-другому. Ну, ничего, наши их переубедят. Ночь спать не будут, а переубедят.

— Да уж. Дорвались, — хмыкнул я, внутренне довольный, что изнасилования, оказались не изнасилованиями, а очень даже на оборот.

— А ты что, сам не заметил, как дочки Новача, на вас с Резаным таращатся?

— Нет, не до того было. Закрутился как-то. А что, смотрят по-особенному? — заинтересовался я.

— Ну, ты даёшь, — удивлённо посмотрел на меня Борька, — Ты забыл, что в деревне слухи как пожар, моментом разносятся? Они уже, барышни в самом соку, хоть и не замужем. Так что, жди, поползновений, командир.

Я мысленно усмехнулся, Борькиному предупреждению. Хотя, внутри что-то дрогнуло в предвкушении. Всё-таки, пол года, без женщины, это очень много. Я уже и позабыл, наверное, как оно делается-то… И отметил Борисово обращение — командир. Это хорошо, значит, признал во мне лидера. Меньше проблем.

— Кстати, на счёт баньки не интересовался? — Снова почесал я свою шевелюру, — Да и постричься надо бы. Оброс как бабуин. Как бы вши не завелись.

— Бани у них нет. Есть что-то вроде моечной, но наши там уже командуют во всю. И печь складывают как надо, и за вениками пошли. Так что, сегодня будет банька. Кстати, Искандер, поговорить хочу с тобой. Ребята делегировали, так сказать.

— Ну, чего замолчал, говори. Чего там надумали?

— В общем, смотри, какой расклад. Резаный, он вроде как у зэков босс. А мы, менты, вроде как на отшибе получается. Зэки с нами общаться не будут, вроде как запачкаются, западло. Ты вроде, как бы посередине получаешься, авторитет и у зэков и у нас не слабый. Но не с нами не с ними не сближаешься, но тебя никто и тронуть не посмеет, бояться.

— Ну и к чему ты ведёшь? Борька, говори конкретнее, а то, как сопли жуёшь.

— Ну, так я и говорю. У Резаного свои бойцы, а у тебя должны быть свои. Потому, как не дай Бог, срежемся мы с зэками, мы не потянем. Нас в десять раз меньше. Тут и стволы не помогут. Вот мы с парнями и рассудили, что лучше тебе под крыло пойдём, так надёжнее. Я-то сам, знаешь, хоть и в авторитете у них, но перед Резаным и остальными зэками, никто и звать — никак.

— Ну, мысль твою я понял. И в принципе, не против. Но учти, что моё слово — закон. Почую гниль или неповиновение — привалю. Так и скажи им, может, передумают.

— Не, не передумают. Уже обговорили, все плюсы и минусы прикинули. Ничего, что я так потребительски?

— Нормально, — пожал я плечами, — Лучше так, на прямую, чем не договаривать. Сколько у тебя сейчас бойцов, не подсчитывал?

— Теперь не у меня, а у тебя, — хмыкнул Боря, — Я у тебя, лучше в адъютантах побуду. Триста двадцать четыре, вместе с тобой и Пастуховым.

— Ого! А сколько же тогда зэков?

— Ну, по моим прикидкам, больше трёх тысяч, но меньше четырёх. Три с половиной, примерно. Кстати, командир, оружие тебе сдать?

— Хм-м. Сколько стволов?

— Пять макарок, почти по две обоймы к каждому. С десяток патронов потратили, когда сюда попали, когда зэки прыгнули с разборками. Два десятка дубинок.

— Дубинки в задницу. Толку от них тут? Один ствол мне с двумя обоймами. Из народа выбери самых нормальных, организуешь посменную охрану мне, на всякий пожарный. Стандартную коробочку. Объяснять надо как это?

— Обижаешь, начальник, — рассмеялся Борис, — Я дубак, или где?

— Или где, — усмехнулся я, — Ты теперь не дубак, а мой зам. А я теперь и сам не знаю кто. Атаман, что ли?

— Ага, пан атаман Таврический, — блеснул своими знаниями классики советского кино, Борька.

— Посмотрим, может, и Таврию тут найдём, если не помрём. Или сами организуем.

Как раз, за разговором мы дошли до двора Новача. Куча барахла выросла ещё больше, куча металлолома тоже. Посмотрев на это всё, я дал команду выбрать, кому что нравится, при этом не позабыв о нас с Резаным. А весь металл, приказал оттащить к кузнецу. Пусть выберет, что ему нужно, а с остальным сам решает, что делать.

Благодаря Борькиной подсказке, я наконец-то посмотрел на дочек Новача. Мда-а… Хороши девчонки! И чего это я сразу их не заметил? Наверное, совсем ослеп в тюряге, отвыкнув от женского пола. Всё при них. Фигурки, личики, а уж как глазками стреляют! Всё, я убит, можно хоронить.

Девушки, совершено суетились по дому и двору, совершенно не боясь наших мужиков. Абсолютно безбоязненно, перешучивались, отвечали на скабрезные и плоские остроты наших шутников. При этом, то та, то другая, норовили проскочить так, что бы задеть меня или Резаного бедром, вроде случайно, споткнуться, и прижаться поплотнее. Видимо, между собой они нас ещё не поделили, а может просто и не стали делить. Как я понял, тут нравы совсем лёгкие и ревность если какая-то присутствует, то я её не обнаружил. Иначе, с чего бы такая реакция мужей, на трахи их жён с нашими парнями, почти у них на глазах? Снова почесав зудящую голову, я поинтересовался баней, получив ответ, что сейчас затопят, намекнул про стрижку. Тут же нашёлся зэк с ножницами, который быстренько привёл мою голову в короткошёрстное состояние. Эх, хорошо! Теперь, помыться бы и переодеться в чистую одежду.

— Это что за хрень?! — услышал я удивлённый возглас Борьки. С разных сторон села, раздались одинаково удивлённые и предупреждающие крики.

— Милон, мы приближаемся к деревне Сауресам. Селение довольно большое, может там чего знают или слышали. Всё-таки, этот выброс был не так далеко, от дороги, по которой они часто ездят. Хотя я и сомневаюсь. Что им там делать? Там у них не полей для косьбы, ни пашен. Разве что, эти неизвестные, сюда завернули.

Два адепта, одетые в белые халаты, перетянутые поясами, сидели на большом ковре, летящем на высоте метрах в двадцати над землёй. Ковёр, повинуясь жезлу, одного из них, послушно подымался, опускался или поворачивал в нужном направлении. Второй, своим жезлом, поддерживал силовой купол, вокруг них, иначе их сдуло бы встречным ветром. Всё-таки, скорость ковра, иногда была весьма приличная.

— Я тоже сомневаюсь, но проверить надо. Как бы нам это не нравилось, тем более, результаты уже есть. Следы ушедших ведут именно в этом направлении, — адепт Мелон, управляющий куполом, как и его товарищ, адепт Кайзи, был не очень доволен поручением. Их выдернули из тёплых постелей и отправили обследовать место магического выброса. Такое иногда случалось. То кто-то проводил не санкционированные опыты, тайком от своих магистров или мастеров, то это происходило по необъяснимым причинам. Но на такие происшествия, всегда высылали адептов или подмастерий. Среди магической братии, всегда существовала конкуренция, следили все и за всеми.

Это задание ничем не отличалось от многих таких же, единственное отличие, что после бурно проведённой ночи, очень не хотелось куда-то лететь. У обычных людей, чувство продолжения рода, было почти атрофировано. Сделано это было магическими заклинаниями, вшитыми в нагрудный знак гражданина. Маги жёстко следили за ростом и количеством населения. В знак много чего было вложено, это и понижение агрессии, и повиновение перед тем, кто вправе повелевать, побуждение докладывать обо всём, выходящем за рамки обычной жизни, любому из стражей, которые и являлись адептами на практике. И так, кое-что, по мелочи. Но сами адепты, были избавлены от такой ограниченности, они были элитой — обладающие даром. Поэтому частенько расслаблялись, в подконтрольных им зонах, где им были разрешены подобные развлечения.

Эти знаки, к слову сказать, не всегда срабатывали как надо. Благодаря этому, арены городов никогда не пустовали. Хотя и это тоже хорошо. Подавляемые чувства, могли свести с ума любого человека. Поэтому, на аренах стояли блокираторы амулетов. Люди, прибывшие туда, могли вволю излить свои эмоции, глядя на кровавое зрелище, выплеснуть, тщательно подавляемые гормоны и адреналин в кровь. Это шло на пользу обществу. Побывав там, человек снова возвращался в мирный и спокойный дом и занимался своими делами, на благо обществу.

Хуже всего, было с женщинами. Их женское начало, активно сопротивлялось воздействию магии. Особенно, в моменты гормонального возбуждения. Но особой опасности это не несло, так как мужчинам, это их возбуждение было безразлично. В определённый период, молодая семья получала приглашение к городскому магу-лекарю, где тот блокировал амулет и под его присмотром, пара зачинала ребёнка. Потом, они отправлялись обратно. Так регулировалось количество населения. Всё спокойно и рационально.

Сейчас вот, по заданию мастера, они слетали на место выброса, достаточно быстро его обнаружили. Осмотрели и слегка удивились. Большая площадь вытоптанной травы, как будто здесь топталось стадо коров, множество пятен крови, а недалеко, под обваленным краем оврага, нашли тела мёртвых людей.

Трупами их не удивить, в лабораториях и на арене они всякого насмотрелись и сами напробовались, но тут-то?! Ничего не понятно. Ладно, их дело осмотреть и доложить. Сейчас они летели в направлении неизвестной, большой группы людей, которые двигались вдоль леса, в направлении города Ретарда. А по пути, должны были пройти мимо или через селение Сауресам. Да и самим адептам, было любопытно посмотреть, что это за люди, да ещё в таком количестве бродят по королевству. Какой-то опасности они для них не представляли, этим миром правили маги. Да и сами они могли отбиться от любой опасности, обладая магическим даром и имея жезлы силы, заряженные под завязку.

Приблизившись к деревне, Кайзи, сделал над ней круг, и направился к дому местного главы, который наверняка был в курсе всего происходящего и мог дать им нужную информацию. И каково же было их удивление, когда они увидели вместо спокойной деревушки с благообразными жителями, деревню, растревоженную как улей с пчёлами. Непонятные перемещения больших групп людей, а возле дома местного главы и у него во дворе, так и вообще столпотворение. Кайзи, без всякой команды направил ковёр вниз. С этим нужно разобраться.

***

— Во, мля! Это за нами санитары прибыли? Счас в дурку всех, оптом погонят, — немного растерянно проговорил Резаный, глядя, на то, как с неба спустился непонятный летательный агрегат, на котором сидели два юнца, в белых халатах и с какими-то палками в руках.

Зависнув в полуметре над землёй, эта летающая штука, по внешнему виду похожая на наш сказочный ковёр-самолёт, остановилась. Не спеша, двое её пилотов, слезли, молча и совершенно спокойно, осмотрели всю толпу, которая собралась на такое зрелище. Самое интересное, что собрались не только наши, но и местные жители.

— Ох, Искандер, что-то мне подсказывает, что это не просто санитары. А кто-то покруче. Эй, Новач, подь сюды. Это кто? — Резаный подтянул к себе за ухо, поближе, местного главу.

— Уй! — воскликнул, от неожиданности тот, — Это же стражи. Сейчас вас всех заберут.

Наверное он хотел ещё чего-то добавить, но передумал и промолчал, насторожённо поглядывая то на стражей, то на нас.

— Заберут, говоришь, — Резаный прищурился, — Чего думаешь Искандер?

— Сейчас посмотрим, чего они нам скажут. Маякни своим, пусть наготове будут. Не зря же их тут так уважают.

Резаный, быстро отдал команду, среди толпы произошло некоторое перемещение. На передний план вылезли несколько крепких зэков, старательно прячущих руки за спиной. Одновременно с ними, там же появилось и несколько фигур в камуфляже. Мне в руку что-то ткнулось, рефлекторно сжав ладонь, я ощутил рукоять пистолета.

— Патрон в стволе, только снять с предохранителя, — раздался шёпот Бориса. Я молча кивнул не оборачиваясь, дав понять, что понял его.

Наконец, обе неподвижные фигуры снялись с тормоза, один шагнул немного вперёд, произнёс звучным, громким голосом:

— Кто местный глава? Подойди ко мне.

Новач, скосив глаза на нас, получил разрешающий кивок Резаного, подошёл к стражу.

— Глава Новач.

— А скажи мне, Новач. Ничего странного за последние сутки у тебя в селе не случалось?

Новач замялся, оглядываясь назад. Потом, всё-таки ответил, чувствую себя очень не уютно:

— Да, страж, случилось. Тут, вот к нам люди в гости пожаловали.

— Люди? Какие люди, Новач? — этот юморист, с явно демонстрируемым недоумением, огляделся вокруг себя.

— Ну, так вот. Стоят же вокруг, — Новач совсем растерялся, Резаный его быстро отучил нас считать 'не людьми'.

— Где же тут люди, Новач? Я вижу твоих односельчан и множество Червей. Или ты Червей назвал людьми?

Наши уже были в курсе, кем мы тут считаемся и им естественно не понравился вопрос стража. Толпа глухо зароптала, оглядываясь на нас. Ждала команды, разорвать и растоптать.

— Ну, дык, это не Черви. То есть, не совсем Черви, ну я не то хотел сказать, — Новач совсем сбился с мысли и замолчал.

— Хм, — задумчиво посмотрел на него страж, переглянулся со вторым, — Значит, говоришь не совсем Черви? Так не бывает! Или они граждане и у них должны быть знаки. Или они черви. Знаков я у них не вижу, значит они Черви и не могут быть никем иным. А вот ты, наверное, тоже скоро к ним присоединишься, если будешь так, относится к своим обязанностям.

Новач съёжился, под взглядом стража, беспомощно оглянувшись на нас. Сбоку от меня, вперёд шагнул Резаный, решив принять участие в разговоре. Его и так корёжило, пока этот 'санитар' нас Червями обзывал, я так и чувствовал его нетерпение, поговорить с ними по душам.

— А ты кто будешь-то, что так борзо разговариваешь, а? Малец? — как всегда не громко, но с наездом начал Резаный.

Видно было, что страж удивился. Вернее, они оба удивились. Затем, первый, не отвечая Резаному, царственно взмахнул своей палкой с набалдашником и проговорил:

— На колени, Червь!

Резаный повернулся ко мне, и беспомощно развёл руками:

— Искандер, ты меня извини, но я этому борзому палец сломаю. Сил уже моих нет, терпеть этого урода. Достал он меня.

В течение этого короткого монолога, оба стража стояли, разинув от удивления рты. Резаный шагнул вперёд, выдернул палку из рук стража, отбросил её в сторону. Затем раздался хруст и громкий крик.