Дешевый роман

Я умер. Да, я не вечен, как и всё в этом мире. В вашем мире. Я иду по дороге, ведущей к моему дому, я его построил своими руками, этими же руками я укачивал тех, кто сейчас в этом доме спит. Я иду тем путем, которым мы привыкли ходить. Странная вещь – привычка, для человека, который не чувствует больше дождя. Я и есть дождь. Но я не ощущаю себя. Я иду дорогой, которая давно уже не моя, по старой памяти я открываю ворота. Они не услышат этот скрип. И мои шаги исчезнут, когда закончится дождь.

Я смотрю на окна, в которых темно, там нет больше меня. Там нет больше света дневного, и если я – ночь, то в этом мире нет больше дня. Я вхожу тихо, чтобы никого не разбудить, я исчезаю громко. О, закройте им рот, чтобы они не кричали. Я смотрю на лицо ее безмятежное, сонное. О, любовь моя, ты еще не узнала… Мне бы в вечность превратить эту ночь, чтобы отсрочить мою смерть. Забавно, но умру я лишь тогда, когда вы об этом узнаете. А сейчас я живой и сердца ваши горячие полны моего тепла.

Как это страшно, когда одним словом приходится отдирать себя от родных тел, словно я всего лишь кожа другая, которую нужно немедленно сбросить. Вы ведь замерзнете голые, я это знаю. Когда одним телефонным звонком выбрасывают меня из моего же дома и говорят, что нет больше… Как нет? Как нет? Вот же я, вот же. Смотрите. Из открытого окна вдруг повеет холодом. Я захлебнусь от собственного крика и замолчу. Но это будет завтра…

А сейчас я стою у нашей кровати и охраняю твой сон. Нам с детства говорили, что ангелы оберегают наши сны, так вот, драгоценность моя, я теперь твой ангел. Как жаль, что я им не был при жизни.

В другом конце города. В одной из палат.

– Сколько времени прошло?

– Три минуты. Остановка сердца.

– Понятно.

Главный врач подошел к окну и прикрыл форточку.

– Сегодня холодная ночь. Сколько ему было?

Медсестра посмотрела в медкнижку.

– Тридцать четыре. Через месяц тридцать пять.

– Молодой.

– Жена, дети есть?

– Жена и двое детей.

Врач хотел было огорченно вздохнуть, но его каменное сердце подсказало, что так делать не нужно. В его глазах застыло уже привычное ему беспристрастие к чему-либо.

– Будите жену.

Какие сны ты видишь? О чем они? Я тут подслушал один разговор, тебя хотят сейчас разбудить. Поспи еще немного, это короткая ночь, но жизнь наша еще короче. У меня было так много минут, которыми я неправильно распоряжался. Если бы мне дали всего один год, то я прожил бы этот год лучше, чем всю свою жизнь. Как ценны секунды.

Сейчас ты проснешься, подойдешь к телефону и выронишь трубку из рук. Я умру в этот момент. Какая ирония, что ты спишь, а я наслаждаюсь последними глотками воздуха. Смакую последние секунды. Ты сейчас – та нить, которая держит меня в этом мире. Но она оборвется, как и твой сладкий сон, когда ты услышишь звонок. Я бы хотел тебе многое сказать, например то, что действительно стоило бы переклеить обои в нашей спальне и завести собаку, с ней будет спокойнее. Какую оценку получил вчера наш сын? Когда они успели так вырасти, словно еще вчера я…

Раздался звонок.

Моя жена открыла глаза, взяла телефон. Ей снился бал, вечерний бал, она была в белом свадебном платье, на нее все смотрели, любовались ею и дарили цветы. Она была в центре внимания и получала от этого удовольствие, что еще нужно женщине? Как прекрасно, что сон может стать особенным событием для того, кто его смотрит. Мы уходим в сны, чтобы убежать от проблем, побыть теми, кто мы есть на самом деле. Не боясь осуждения окружающих, какими бы ни были нормы морали. «Я и есть мораль», – так бы сказал я, познав истину этой жизни.

– Алло…

– Алло. Юлия? Простите, что вас потревожили среди ночи.

– Слушаю вас.

Медсестра тихо откашлялась.

– Ваш муж умер четыре минуты назад. Примите мои соболезнования… Вам нужно приехать…

Телефон падает. Гудки…

Я умер только что. Не четыре минуты назад и не от остановки сердца. Я исчез от остановки чувств человека, для которого я был больше, чем Бог, но меньше, чем ребенок. Я растворился в ту секунду, когда поверила ее душа в то, что нет больше моей. Я и есть душа. А все остальное – оболочка, тело. Меня похоронили не через три дня, а в тот самый момент, когда она поверила в мою гибель, когда заполонила ее сердце больное жалость. Меня вышвырнули из дома на улицу, как собаку, которую мы не успели завести. Не делайте этого больше, не поступайте так со мной. Любите меня. Говорите обо мне в настоящем времени. Я не был. Я есть. И я буду.

Человек без зонта стоял у двери под крыльцом. Дверь открылась, и женщина, выбежавшая из дома, пронеслась сквозь него. Он посмотрел на свои руки, они исчезали, он посмотрел на ноги, их не было видно на земле. Человек обернулся.

– Поспеши, милая. Поспеши! Тебе еще многое нужно успеть…

Дождь закончился и на этой самой земле остались только ее следы, той женщины, что бежала к своему холодному мужу, ей и вправду казалось, что он холодный. Солнце еще не успело взойти, когда из этого города бесследно исчез один человек.

Глава первая

«Она бежала к своему холодному мужу, ей и вправду казалось, что он холодный…

Я не узнаю тебя больше, мой свет. У меня есть фотографии твои – живые, теплые еще. Но если бы тебя сфотографировали сейчас и показали мне, я бы тебя не признала. Я не чувствую энергетики рядом с тобой и весь дом пропах моими духами, чтобы хоть как-то затмить тот запах, тобою оставленный запах – вчерашнего дня. Тебя нет с нами сегодня, не делай мне больно. Где ты сейчас? Кем ты стал или чем? В чем теперь смысл твоей жизни, если ты обрел для себя новую форму существования?

Она сидела в гостиной, за столом, и смотрела на каштановый гроб, мысленно обращаясь к человеку, которому пиджак был больше не по размеру. Он сильно исхудал за время болезни. На лице у него читалось смирение, успокоение и отсутствие духа».

– Габриэль, тебе сделать чай с бергамотом?

– Не отвлекай, Рита, я пишу. А чай… Да, пожалуйста, как я люблю. Прости!

– Сейчас сделаю.

Загудел чайник. Вдохновение испарялось с каждой новой секундой и вылетало через открытое окно, к ветру, к черту, да хоть на край земли, возвращая меня обратно в реальность. В горле горчило обидой. О, этот настойчивый свист чайника…

«Вода закипела, я заварю себе чай. Крепкий. Мне нужно взбодриться. Я еще никогда не чувствовала себя такой усталой, опустошенной, лишенной всяких чувств и желаний. Я бы легла к тебе в гроб, но боюсь, что мы с тобой не поместимся, он слишком узкий. Я истощена не от голода, а от того, что проснулась этой ночью и не смогла больше уснуть. Мне позвонили в четыре утра и сказали, что ты умер. Больше я ничего в этот день не слышала и никого. Ты молчишь, ты все это время молчишь, у тебя нет больше слов для меня.

Наклонилась и поцеловала в губы.

Слез нет для тебя, твоя болезнь их забрала. Я знала, что ты умрешь, но я боялась позволить себе даже подумать об этом, не давала этой мысли блуждать в моей голове. Я это знала, как и то, что настанет такой вечер, как сегодня, когда я наклонюсь к гробу, чтобы поцеловать тебя на прощание. Ужасно слышать, что мертвых целуют. Когда ты это делаешь, тебе уже вовсе не страшно, ведь мертвых целуют мертвые. Завтра тебя заберут. Унесут на руках, как уносят фанаты своих перегоревших звезд на их последних концертах. Нам останется слушать все твои альбомы, прокручивать твои слова в голове. У тебя было много фанатов. Ты многих сердец касался, но многие ли коснулись твоего? Мне бы хотелось думать, что я к твоей душе притронулась, а иначе, зачем я была нужна?»

– …А иначе, зачем я была нужна?

Я читал Рите отрывок, который написал несколько минут назад. Мы пили чай с бергамотом.

– А каково это – писать от лица женщины?

Рита внимательно посмотрела на меня.

– Я думаю, что во мне присутствует женское начало. Когда я пишу, то могу чувствовать, как женщина. Но это начало раскрывается только в моем выдуманном мире, в тех женских образах, которые я придумал сам. В реальной жизни я чувствую, как мужчина, полная противоположность женщине. Мы из разных миров.

– Но все же, что ты чувствуешь, когда видишь женскими глазами?

– Я чувствую холод. Сквозняк…

«Юлия подошла к окну и закрыла его, затем вернулась к стулу. Она надела теплый свитер, который лежал на стуле, села, но так и не смогла согреться. Чай к тому времени остыл.

– Я знаю, что не смогу уснуть, сегодня выдался тяжелый день, а ночь будет еще тяжелее. Мне говорят, что мой сон – это не сон, и что все это время я не сплю. Еще они говорят, что кто-то обязательно должен сидеть с тобой всю ночь. Ты никуда не уйдешь, если я тебя оставлю здесь одного? Меня в детстве пугали, что души мертвых ходят по дому первые дни, есть даже те, кто слышал эти шаги, стуки, шорохи…»

Я сидел у окна и думал о своем герое. О человеке, что стал пионом, чьи бутоны тянутся изо всех сил в окна оставшихся там, за стеклом. «Я пион, а быть пионом легко. Птицей быть тяжелее. Я видел столько птиц, взлетавших, чтобы покинуть свой мир и улететь в бескрайнее небо. Они стремятся набрать высоту, они желают быть выше, лететь с широко открытыми глазами, покорять новые горизонты. Птенцы, которые слабее тех бед, что выпали им на крылья во время полета, – всегда падают обратно в свое гнездо. Им важен взлет, тем, кому есть куда падать. Я бы уже не рискнул…»

– Рита, давай займемся любовью.

Она игриво коснулась моего плеча и поцеловала в висок, с интересом рассматривая мой профиль.

– Кто ты? – спросила шепотом.

– Я мечтатель, а быть мечтателем легко… Реалистом быть тяжелее. У них нет крыльев и они ломают чужие, особенно тем, кто их окрыляет. Я мечтатель и сейчас я мечтаю заняться с тобою любовью.

Я повернулся к ней. Рита провела пальцем по моему подбородку, а затем коснулась шеи. Я взял ее руку и стал целовать, начиная с ногтей и заканчивая запястьем. Она обняла меня, и мы легли на матрас.

После хорошего секса начинаются разговоры о любви. Любишь ли ты ее? А что тебе нравится в ней больше всего, может есть то, что тебя раздражает, хоть немного? А что бы ты хотел в ней изменить? Может, ей перекрасить волосы? Может быть, их обстричь? И еще миллион вопросов, которые она обязательно тебе задаст, ведь ей важно почувствовать себя нужной. Отвечай, что она прекрасна, самая лучшая женщина – без изъянов. Вознеси ее после, ей важно понять, что она не использована.

Использовал ли я тебя, Рита? Да, использовал. Ты была хороша, я взял твою прелесть и вонзил в нее свое вдохновение, краски художника, громкие речи великих поэтов, но мне нужно продолжать писать, моей сексуальной энергии нужно восстанавливаться.

– Что будет дальше с пионом?

Она лежала у меня на груди и наматывала волосы на палец.

– Я еще и сам не знаю… Но кто-то стучится в дверь!

«На часах было четверть третьего ночи, когда в дверь постучались. Юлия спустилась вниз больше по инерции, чем из любопытства, она за все это время не сомкнула глаз, словно ждала этого стука».

– Кто постучался, Габриэль?

– Я не могу тебе этого сказать, ведь ты узнаешь то, чего тебе не следовало бы знать сейчас. Терпение, Рита, терпение.

– Интригуешь?

– Нет, просто ты сбежишь от меня, если узнаешь правду. А мне бы так не хотелось, чтобы ты меня покидала. Я из тебя черпаю больше, чем ты можешь себе представить.

Рита хотела настоять на своем, но не стала. Ей показалось, что это очередная выходка писателя и та интрига, которую он создал – всего лишь пустышка, чтобы удержать внимание читателя. Она теперь мой читатель. Ты ошибаешься, Рита!

– Ты знаешь, я так много раз бросал все, за что бы ни брался, что теперь я не верю больше себе. Я предавал свои мечты, меняя их на другие. Я все предал. Я и тебя предам, Муза.

Рита качала головой, ей искренне хотелось меня утешить.

– Не правда, не говори так. Ты сильный, я это знаю.

– Нет, это не так. Меня качает в разные стороны, как лодку во время шторма, и всякий раз я падаю за борт. Я не сильный, мой герой сильный, не зря же я выбрал его главным героем своей книги. В нем нет моих недостатков и полно тех достоинств, которыми я обделен. Я завидую ему и в то же время соболезную. Мне его жаль. Это я его убил!

– А ты можешь его оживить? Сделать так, чтобы все это оказалось страшным сном, а утром наступил новый день?

– Могу, но я этого не сделаю.

– Почему?

– Дело в том, что я полюбил тот цветок, в который вселилась его душа. А оживить человека, это значит – убить пион и весь его аромат, которым будут дышать главные герои моей книги еще несколько сотен листов. Этот цветок даст ответ на главный вопрос моей книги. Ты помнишь этот вопрос?

– Помню. Ты жестокий, Габриэль. Если бы я умела писать так, как ты, то никого бы никогда не убила. Я бы писала о любви, о жизни. Не о страданиях, а о радости. Мои герои стали бы самыми счастливыми под моим пером.

Я улыбнулся, глядя на нее.

– Мне кажется, ты искренне веришь в это. Я вижу это по твоим глазам, они не чище моих. Нет. Просто ты видишь мир по-другому, но разве в моем произведении нет той любви, о которой ты сейчас говоришь?

– Нет ее там, я вижу одни муки.

– Это форма любви.

– Тогда, я ничего не понимаю в литературе, Габриэль.

Как знаешь, Рита, как знаешь. Для тебя любовь – это когда люди целуются, держатся за руки и говорят о чувствах, лежа под звездным небом. Это, когда они умирают от старости в теплой ванне, напившись вином. У меня другая форма. Другие слова. Другие чувства. Я тебе сейчас продемонстрирую это…

«Юлии казалось, что ее преследует кто-то. Она боялась выйти из комнаты, ведь там, за дверью, таился невидимый враг, сам Дьявол вошел в этот дом, чтобы своими раскаленными лапами вырвать из нее душу и спустить в преисподнюю. Она дрожала, и с каждой секундой эта дрожь усиливалась.

– Кто здесь?

Тишина.

– Кто бы ни был здесь – выходи, а иначе я тебя убью! – Ее громкий голос переходил плавно в хрип, словно она застудила горло. Юлия откашлялась. – Выходи, я сказала!

Никто не вошел и не вышел. Она встала с кровати и включила свет».

«Вы обо мне забыли? Знал бы я, как вам напомнить о себе. Как мне передать, что вы можете увидеть меня, стоит вам подойти к окну и посмотреть во двор. Я смотрю на вас каждую секунду, вся моя жизнь – это окна гостиной и твоей спальни наверху. Я пион, а мои лепестки – это воздух, которым вы дышите.

Загорелся свет, ты не спишь? Что с тобой, милая? Почему я слышу твой крик? Чем я могу тебе помочь?»

– И как ты себе представляешь этот момент, когда будешь стоять на книжных полках?

Габриэль улыбнулся:

– Вот видишь, ты говоришь «я буду стоять», а не мое произведение.

– И что с этого? – не поняла Рита.

– У меня по телу дрожь, когда я представляю себе этот момент. Меня охватывает трепет и мне хочется делиться этим с тобой, хотя вернее было бы это от тебя утаить.

– Почему?

– Понимаешь, Муза, это моя мечта. А когда у людей разные мечты, то другой не сможет разделить с тобой эту радость.

– Я смогу. Всем сердцем смогу. Ты же мне веришь?

– Верю.

– Поделись.

– С большим удовольствием.

Габриэль отложил в сторону блокнот.

– Ты даже вообразить не можешь, каково это, когда тебя берут в руки, перелистывают, изучают, поглощают тебя без остатка. Все твое творчество. Всю твою душу, а творчество – есть душа. Смакуют тебя, словно хорошее вино, упиваются, пьянеют. Люди смотрят на твой мир твоими глазами. Они влюбляются в твоих героев. А я и есть – мои герои. Они влюбляются в меня, мои читатели. Я в эти минуты герой, который покорил этот мир.

Рита слушала внимательно, словно послушный ребенок. Мне нравится в Рите ее незагубленное детство, этим она меня и привлекла.

– А критика? Как ты к ней относишься? Ведь будут и те, кто не поймет твоей души.

– Ты права… – Я задумался. – Смотря о какой критике ты говоришь. Если это пена изо рта завистливых реалистов, которые сами не умеют мечтать, то я их отправлю в мир недописанных книг. Есть такое место, что-то вроде юга Франции, лазурных берегов. Но если критика конструктивная – человек подойдет и укажет мне на мою ошибку, объяснит свою точку зрения, – то я пожму этому человеку руку. Это не люди, а ангелы, уберегающие писателей от написанных ими бед.

– А может…

Я ее перебил:

– А ведь ты права, я совсем забыл о тех, кому предстоит плевать мне в лицо. Да ладно бы в лицо, в мое произведение, а это самое святое. Они наплюют на Юлию, на мой прекрасный пион, на мой почерк, на мое вдохновение – на тебя, Рита. Я даже и не задумывался об этом, это другая сторона медали, менее приятная.

– Ты сильный и сможешь устоять на ногах.

– Я смогу. Спасибо тебе, страсть моя. Ты придаешь мне веру в себя. Пожалуй, ты самый нужный человек в моей жизни. Я благодарен тебе за каждый прожитый с тобой день.

Шел второй месяц нашего знакомства с Ритой. Она открывала во мне все самое прекрасное, то, что я не хотел выносить наружу. Я переносил это на бумагу. Мои листы – мое богатство. Она разглядела во мне талант и каждый день слушала продолжение моей книги. Я читал для нее.

– А что будет со мной, когда тебя признают? Где буду я?

– Ты станешь моей женой.

– Правда?

Рита хотела обнять меня, но оступилась.

Конечно же нет, мое вдохновение. Я соврал!

– Правда.

Я не мог понять, то ли она так наивна, то ли она так умна. Я не пытался в ней разобраться, а лишь наслаждался ее ароматом, это как запах красок для художника, это как страницы новоиспеченной книги для писателя.

И каждый раз, когда мне хотелось бросить все – я говорил себе: «Я столько раз предавал свою мечту, что больше не имею на это права». И знаете, это помогало. Я писал вопреки!

Глава вторая

Мы с Ритой лежали в горячей ванне и думали вслух. Думали обо всем.

– Рита, я хотел спросить у тебя.

– Да, Габриэль, я слушаю.

Она листала мой блокнот, подчеркивая некоторые слова и предложения, не важно, зачем она это делала, главное, что она была этим увлечена.

– А какая у тебя мечта? Ты все узнала о моей мечте, но так и не открыла мне свою.

Рита по-прежнему листала блокнот.

– Я думала, ты никогда об этом не спросишь.

От этих слов повеяло холодом.

– Прости меня, я так невнимателен к тебе. Я слишком углубился в свою книгу.

– Я знаю, поэтому ничего и не говорю.

Улыбнулась, но больше сделала вид.

– Моя мечта, чтобы ты стал писателем. Нет, не перебивай, Габриэль. Ты сейчас не писатель, а всего лишь фантазер, мечтатель, как ты говоришь. Многие начинали свои книги, но так и не заканчивали их. Они, разве, писатели? Они – пустословы. Я не хочу, чтобы ты был, как они. Я разглядела в тебе талант, и ты лишь должен ему поддаться. Нет, не бороться с ним, не сжимать кулаки и прикусывать губы, когда не получается что-то выродить. Ты должен поддаться. А затем тебя накроет волной, не бойся дальше грести, знай, что берег близко.

Я приоткрыл рот от удивления.

– Где ты этого набралась? Я раньше за тобой такого не замечал. То, что ты сейчас сказала – это правда.

– Я живу с тобой, я с тобой сплю. Я становлюсь твоим подобием.

– Все просто, – подвел я итог.

Рита продолжила:

– Моя мечта – чтобы тебя брали в руки, трогали, открывали, влюблялись, как ты говоришь. Моя задача тебя вдохновлять, быть твоей страстью и музыкой. Я приму любую позу, лишь бы ты вошел и оставил свой прекрасный почерк. Я стану призраком твоих книг, меня не прочтут твои читатели, не увидят мой образ, ты не откроешь перед ними мое лицо, но я та, которая живет на твоих страницах, которая движет тобой, твоими пальцами, когда ты заполняешь свои листы, когда наполняешься мной. Мне не нужна твоя слава, о таких, как я, предпочитают молчать. Мне лишь нужно, чтобы ты дописал свою книгу – это будет высшая награда для меня. Я всегда буду стоять у тебя за спиной, но меня никто не увидит.

Вода остывала, и в ванне становилось прохладно. Казалось, что я не моргал.

– Ты не можешь теперь ее не закончить. Это твой долг передо мной!

«Вода давно уже остыла и стала холодной, но Юлия не чувствовала холода. Она легла в ванну, чтобы смыть с себя этот день. Моя героиня спускалась под воду и задерживала дыхание, ей хотелось узнать, сколько она сможет прожить без воздуха. Минуту. Когда горло начинали душить невидимые руки, когда слабостью заполнялась каждая клетка ее тела, когда кровь приливала к голове, она словно кружилась в танце, еще секунду и…

Вдох.

С какой жадностью она глотала воздух. С какой силой она стремилась жить. Не так уж легко оказалось отнять у себя жизнь, куда легче забрать ее у других.

Юлия встала, взяла полотенце, вытерлась и направилась в спальню. В свою вчерашнюю постель, она каждый день застилала свежую. Она словно чего-то ждала, что-то должно было случиться этим утром…»

– Габриэль…

Удивительная женщина, она знает, сколько ложек сахара я кладу в чай, но каждый раз спрашивает об этом, словно впервые.

– Две, пожалуйста.

Принесла поднос.

– Я размешала.

– Спасибо.

Взял чашку и поставил на пол перед собой.

– Может быть ты хотел, чтобы я для тебя что-то сделала?

Я дал ей блокнот.

– Зачитай.

«Я пион – а я и не знаю другой судьбы. Это лучшее, что могло со мной случиться. Я тот, у кого самая долгая жизнь, ведь никто больше не считает секунды. Я вижу небо из белых маленьких капель, оно полно чужих грез. И если бы люди никогда не мечтали, то не было бы и звезд. Я вижу воздух, я бы никогда не подумал, что его можно видеть. Он толщиной, как летнее одеяло, им можно укрыться, но я бы не стал, ведь мне бы не хотелось испачкать себя. Этот плед сшит из слов, из того пара, что вылетает изо рта, но не имеет особого веса. Он мягкий, как вата. Словно соткан из пыли, разбитых на части алмазов. Все самое драгоценное выбрасывают в воздух, в воздухе летают слова. Громкие речи одержимых идеей, но отказавшихся от нее при первой же неудаче. Клятвы. Люди так много используют клятв, что со временем сами не верят, исчезает сила обещаний, остается лишь звук. Ложь – это самый заразный микроб, он вылетает из уст одного и тут же влетает в рот другому. Вы дышите этим воздухом, зараженные, но ведь вы сами его заразили. Я – цветок, а цветы не имеют заразы, у них нет губ. От какой-то неизвестной чумы вымрет все человечество, но только не цветы. Представьте себе на секунду идеальный мир…

Я пион и таю в себе аромат. Я не знаю, чем пахнут человеческие души, но если вы сорвете меня и поставите в воду, то я лишусь своей души, и одна скрипка лишится струны, но музыка будет играть. Но если бы еще музыка пахла…»

– …Если бы еще музыка пахла, – дочитала она.

Рита заглянула мне в глаза, пытаясь найти в них продолжение.

– Что ты можешь об этом сказать? – не сдержался я.

– Я пион, а быть пионом легко… – процитировала меня Рита.

– Ты улавливаешь ритм, который я задал этому тексту. Ты различаешь мои интонации.

– Это не сложно.

– Согласен, Рита. Мне кажется, скоро мы будем говорить с тобой на одном языке.

Я смотрел во двор, мне хотелось увидеть там пион. Но ничего, кроме асфальта, там не было. Реальность слишком отличалась от моего выдуманного мира. Это либо город был таким серым, безжизненным, либо мои глаза не различают больше цвета. Рита. Моя теплая Рита. Я хочу обнять твое голое тело. Мне необходимо питаться твоим током. Ты – мой заряд.

Я повернулся, она стояла обнаженная передо мной. Ее длинные волосы по поясницу, ее талия, утонченность, изгиб. Она для меня, словно кисть, я впитываю в нее свои лучшие краски.

– Пойдем на мольберт, мое творение.

Тем же вечером мы вошли с ней в книжный, она стала рассматривать книги, а я людей, которые их читали. Что они чувствуют, когда держат в руках эти мягкие обложки? Знают ли они, что автор отдал им свои дни, месяцы, годы, посвятил часть своей жизни, чтобы чужие пальцы могли касаться его души. Чем пахнет страница, которую вы сейчас читаете? И правда ли, что она имеет свой особый запах? Вы слышите голоса героев, они у вас в голове? Вы купились на обложку или пришли за конкретной книгой? Эти и еще миллион вопросов, которые я хотел задать читателям, но вместо этого я сам взял в руки первую попавшуюся книгу. Закрыл глаза. Представил, что это мое произведение. Там я, пион, Юлия, Рита. Я гладил обложку и нюхал листы. Я вообразил себя читателем моей книги, тем неизвестным человеком, который придет в этот книжный с единственной целью – купить часть меня.

– А души сейчас стоят дешево.

Ко мне подошел мужчина лет тридцати, он был одет в дорогой костюм, который прекрасно на нем сидел. Обувь начищена до блеска, зубы отбелены, улыбка до ушей.

– Не понял, – удивился я.

– Я говорю, души сейчас стоят дешево.

– Это я понял. Но вы это сказали к чему?

– Вы вслух произнесли что-то вроде, «купить часть меня». Вот я вам и ответил.

– А… Вы о душах писателей. Простите, а кто вы?

– Я человек, написавший ту книгу, которую вы держите сейчас в руках.

– А почему вы говорите, что ваша душа стоит дешево?

– Потому что на ней указана цена.

Показал мне наклейку с ценником.

– И твоя душа, мой друг, будет стоить дороже всего на несколько центов.

Я был в ступоре. И не знал, что ему ответить.

– Я сейчас тебя понимаю лучше, чем кто-либо на этом свете. В этом ты мне поверь.

Похлопал меня по плечу. Подошла Рита. Он даже не обратил на нее внимание, пристально глядя мне в глаза.

– Я хочу вас познакомить со своей спутницей, она моя Муза. Рита!

Он медленно перевел взгляд на нее.

– Очень приятно, Рита.

Она любезно улыбнулась.

– Я отойду, хочу перелистать Фицджеральда.

Она покинула меня, оставив наедине с ним. Я бы не сказал, что был этому рад.

– Мы говорили о душах писателей. – напомнил он.

– Так вот, я хочу сказать, что наши души измеряются в центах. Читателю важен надрыв. Перелом и любовные страсти. Если они не узнают себя в твоем герое, то считай, что твоей книги – нет. Разумеется и тебя. Все просто. А за пустое место люди не готовы платить.

Я держал в руках книгу человека, который стоял передо мной. Я чувствовал его энергетику, но не через обложку.

– Где ты сейчас? В каком месте?

Его голос стал громче.

– Я здесь и сейчас.

– Я о книге. Какая глава?

– Третья глава. Надрыв… Но нет сил больше громко кричать.

– Это начало. Переходи на шепот. Читатель услышал твой голос и будет за ним следовать, куда бы ты его не повел.

Черт возьми, он понимает меня с полуслова.

– Я начал шепотом, но чувствую, что голос постепенно пропадает.

– Вводи нового героя немедленно.

– А как мне его найти?

Человек в костюме развернулся, чтобы уходить.

– А как находят своих героев? Сами входят в книгу!

Рита осторожно коснулась плеча. Я обернулся.

– Что это за странный тип?

– Не знаю, но в чем-то он прав.

Мы еще долго обсуждали с Ритой этого незнакомца, который заглянул в меня и прочитал, словно открытую книгу. Еще мне не давала покоя фраза о ценности писательской души, он ведь прав по-своему. Но как он стал таким реалистом? После чего? Что толкнуло его посмотреть на мир с такой стороны? Или кто?

– Все думаешь о нем?

Рита, оказывается, не спала.

– Да. Я не могу забыть его слова.

– Какие именно?

– Ты будешь стоить на несколько центов дороже.

– Если с этой стороны посмотреть на вещи, то ты сейчас не стоишь ничего. А я – и того меньше.

– Ты права, но все же… Кто он и почему появился так вовремя и внезапно?

– Я не знаю, но не стоит так доверять первому встречному. Возможно, там была не его книга, и он это все выдумал, чтобы хоть как-то развлечься.

– Возможно, Рита, возможно. Но мне кажется, что та книга была написана им.

– Габриэль, можно тебя попросить?

– Да, Рита, я уже освободился.

– Можешь повесить эту полку, я бы хотела поставить на нее свои украшения и нашу фотографию?

Показала мне на странную вещь.

– А как ее повесить?

Растерялся я.

Она посмотрела на меня с удивлением, но ничего не ответила.

Я пошел к соседу, чтобы попросить у него молоток и гвоздь. И на этом можно закончить удивительную историю под названием «Габриэль и полка».

Она перематывала мне палец бинтом, а я отвернулся в сторону, чтобы не смотреть на свою кровь. Я не могу на нее смотреть, а писать о ней могу. На самом деле, мне стыдно, Рита это уже поняла и старалась не затрагивать больную тему, разговаривая о новинках в мире моды, о шелковых платьях, о сильных мира сего, о выдающихся книгах и их авторах.

– Прости, Рита. Мне как-то неловко.

– Ничего, это просто не твое. Ты не создан для этого. У тебя красивые руки и прекрасно получается писать, а остальное – не важно.

Эти слова меня почему-то задели. Мне стало обидно, что за двадцать два года я всего несколько раз держал молоток в руках. Это было в детстве, когда отец просил меня его принести. Для людей талантливых, творческих не существует слова «молоток», в их мире полки вешаются сами, чинится сам по себе кран и лампочки не перегорают, ведь у них есть особенность – они горят вечно.

– А если в комнату сейчас вломится грабитель, то защищать тебя я буду ручкой и листом?

– Да кому мы нужны? Габриэль, я не понимаю, почему ты сердишься на меня.

– Я сержусь на себя.

Мне нужно было срочно что-то сделать, чтобы восстановить свое мужское достоинство перед Ритой, и я сел писать…

«Наступал рассвет, а Юлия сидела у окна своей спальни, она во что-то верила, во что-то абсолютно нереальное. Ее глаза были полны надежды, на губах застыла улыбка, а на лице успокоение. Что так переменило ее настроение или кто?»

Стук. Через секунду он повторился. Я обернулся, а Рита довольно осматривала плод своих трудов. Она повесила эту прелестную, белую полку. Ох, как она вписалась в интерьер.

Я оделся, не обращая никакого внимания на Риту. Нет, в тот момент я считал себя пустым местом. Второпях я выбежал из комнаты. Я купил новую полку, переспросил у продавца, как правильно ее вешать, он на меня так странно посмотрел, словно я спрашивал у него, как обезвредить бомбу. Я внимательно выслушал и вернулся домой. Теперь, вместо одной полки, на стене висело две. Мне показалось, что там я смог бы хранить свои запонки, это было бы лучшим местом для них.

Рита меня довольно целовала, а я даже не сопротивлялся, мне доставляло удовольствие гордиться тем, что я смог это сделать.

– Я еще смогу починить кран, если он потечет. И лампу повесить, да все, что угодно.

– Габриэль, ты прекрасен.

Этим утром мне вдруг срочно вздумалось найти того странного человека, с которым мы встретились в книжном. Я не знаю зачем, но мне хотелось с ним поговорить, услышать его мнение о моих трех главах, задать ему несколько вопросов. Он меня каким-то неизвестным образом очаровал. Это было впервые, чтобы человек реалист, циничного склада ума, для которого люди – это всего лишь их органы, расположил меня к себе. Я хотел стать его другом. Да, это маловероятно, я бы даже сказал – невероятно, что он будет в этом книжном именно сейчас. Но вдруг и он в эту минуту ищет меня?

Риту будить я не стал. Она так прекрасна, когда спит, так невинна и чиста. Поцеловал ее в медовую щеку и тихо вышел из комнаты.

Шел дождь. Хотя нет, не было дождя. В любом случае я его не чувствовал.

Я нашел этот книжный и вошел внутрь. Продавец хотел предложить свою помощь, но я прекрасно знал, что ищу. А вернее, кого. Он стоял на том самом месте, где мы с ним встретились впервые, он листал свою книгу и время от времени довольно улыбался. Я стоял в стороне и смотрел на него, не боясь подойти, заговорить с ним первым.

– Какое прекрасное утро, не правда ли? И давно ты на меня смотришь?

Он ни на секунду не оторвался от своей книги, мне казалось, что он смотрит в книгу, а видит меня.

– Несколько минут, – признался я.

– Хорошо.

Он еще секунд десять читал свою книгу, а затем закрыл ее.

– Что тебя привело ко мне? Как тебя… – начал вспоминать.

– Габриэль. Я не представился тогда при встрече.

– Да, Габриэль.

Он смотрел на меня с вопросом.

– Я принес свою книгу, а точнее, несколько глав. Мне бы хотелось узнать твое мнение.

Не знаю, как так получилось, но я перешел с ним на «ты», это его не смутило.

– Мнение о книге? – рассмеялся писатель. – Ты хочешь узнать критику у человека, мнение которого стоит два доллара и восемьдесят пять центов? А не слишком ли дешево ты оцениваешь свою работу, Габриэль?

Да, вот этим он мне и понравился.

– Нет, не слишком, – мягко ответил я.

– Как знаешь, друг, как знаешь.

Он сделал шаг мне навстречу, я отдал ему свою рукопись. Он достал зажигалку и щелкнул кремнем.

– Не подходи, а иначе я ее сожгу.

Вся моя жизнь пролетела перед глазами, ком подступил к горлу, в нем же и застрял. Я не мог выдавить из себя слово. Щеки горели. Глаза наливались слезами. Руки охватывало пламя ярости. Я готов был его убить без промедления. И если бы в руке моей был нож, я всадил бы его прямо в горло. Разочарование, обида и страх. Я пытался что-то сказать, но у меня это не получалось. Эта рукопись – это все для меня.

– Да, я вижу, ты ее и вправду любишь, свою работу.

Он спрятал зажигалку, подошел и толкнул в грудь, прикладывая мои листы к солнечному сплетению. Надавил.

– Ты узнал свое мнение об этой работе, а теперь уходи. И никому не позволяй очернять ее критикой. Ты меня понял?

– Понял.

Он ослабил хватку.

– Пошел вон.

Я наполняюсь ежеминутно неизвестной мне силой, энергией, такое чувство, что через меня проходят все мои герои, я ощущаю их вибрации, они пользуются моей кожей, чтобы зачитать свою историю, моими губами, они хотят быть услышанными, понятыми, им хочется иметь собственный вес. Моими словами они строят предложения, медленно перетекающие в главы, они знают все обо мне – а я о них ничего, они знают места, в которые следует меня отвести, чтобы я увидел, услышал и рассказал. Каким-то странным образом мои герои меня поглощают, словно я не их автор, а всего лишь смертный, один из них.

Кто ты, пион? Почему же ты выбрал меня автором своей судьбы? Твой мир – это окно гостиной, но ведь мои глаза смотрят шире твоих, я могу увидеть двор, открыть ворота и выйти на улицу, я могу все, чего ты лишен. Мои руки не связаны. Мой рот не зашит. Позволь же мне прочитать твои мысли и обрести твое тело, не касаясь твоей души.

«У меня ощущение, что я подо льдом. Я не могу сделать вдох, а следует – в этом месте нет воздуха, я изо всех сил разбиваю свои кулаки об эту холодную, твердую поверхность. Я кричу, но не слышу свой голос, как не слышат его другие во сне. Я не сплю, раз я могу об этом так долго рассуждать, меня не выбрасывает одним мгновением в мою теплую, мягкую кровать. Я будто сделан из камня и у меня одно только чувство, что я лежу подо льдом…

Моя жена сверху. Я не знаю толщину этого льда, но ее голос слышно не четко, едва ли я могу расслышать слова. «Спаси меня!» Я кричал громко, видимо, слишком толстый слой, все напрасно, она меня не услышит. Затихла, прошло секунд пять, раздался другой голос. Я долго пытался вспомнить, кому он мог принадлежать, я где-то уже его слышал. Кто ты и почему Юлия на тебя кричит, что ты делаешь там с ней, сверху? «Оставь ее!» Я бился о лед до тех пор, пока во мне не образовалась трещина…»

– Что ты сейчас делаешь?

Не сдержалась Рита.

– Я собираю пазл. Одну часть за другой, не спеша. Только мне известно, какую картину увидят мои зрители в итоге, а пока я от них скрываю все отстальные части этого пазла.

– Интрига?

– Нет, Рита, у меня форма повествования такая. Это называют стилем автора.

– Ты думаешь, читателям будет интересен твой стиль?

– А у них нет другого выбора. Ты либо принимаешь и продолжаешь читать, либо закрываешь книгу. Я уже представил ее обложку и мысленно провожу по ней пальцами…

– И какая она на ощупь?

– Она твердая, как лед. Стоит только приложить к ней руку и ты услышишь, как кто-то стучится под ним.

Я не читал свою последнюю выдержку Рите и она, возможно, поняла это по-своему.

– Габриэль, мне снился сон…

Она выпрямила пальцы и приложила свою ладонь к моей.

– Да, Рита?

– Ты будешь смеяться.

Она не решалась.

– Нет, не буду. Даю слово!

– Мне приснилось, что мы снова встретились с тем человеком из книжного.

Черт возьми, я в тот момент думал о нем. Когда мысленно держал в руках книгу.

– И?

Она сделала паузу.

– Он сказал, чтобы я не верила тебе.

– Вот как?

Я сгорал от любопытства.

– А в каком контексте он тебе это сказал.

Рита задумалась.

– Он подносил к губам мою руку. И вместо: «Очень приятно, Рита» – он произнес: «Не верь ему». Мы во сне были в том самом книжном…

– Хм, интересно…

Задумался. Мне было сложно теперь думать о чем-либо, я все время думал о нем. Кто он? И почему у него такое сильное влияние на людей? Возможно, он владеет гипнозом, хотя нет, не думаю. Я должен выяснить любой ценой, что это за человек, возможно, он сможет мне помочь. Он чувствует меня, как никто другой. Даже Рита не в силах прочесть мои мысли, хотя мы с ней уже два месяца живем вместе. Он гораздо сильнее ее.

– Не придавай такое значение снам.

– Хорошо.

Я обнял ее.

Рита больше не верила мне. Я прекрасно знаю ту наивную Риту, которая смотрит на меня, как на Всевышнего, и готова проглотить каждое мое слово, запивая вином. Теперь это была другая Рита. Она искала во всем подвох и, в силу своей близорукости, искала его не там. Она думала, что я нашел другую и предал ее, Рита называла это своей интуицией. Это не так, мое сокровище!

Я снова шел в этот книжный, на витринах гордо висели плакаты современных бестселлеров, того легкого чтива, которое люди проглатывают в метро, в поездах – в тех местах, где нужно скоротать свое время. Я как-то взял «это» в руки и понял, почему таким вещам не посвящают свободное время. Я если бы и читал такие книги, то только в тюрьме, там ненужного времени много. Надеюсь, я не из того теста сделан и мой читатель будет меня смаковать в постели, в святыне святых, куда он приводит своих любовников. Я теперь его любовник. Он будет засыпать с моей книгой и просыпаться с ней. Я стану его другом и буду его за собой вести в самые потаенные подвалы моей души. Он будет смеяться, восторгаться и плакать. Какой это размах – быть чьей-то улыбкой, чьим-то ускоренным сердцебиением, предвкушением, разгадкой тайны, отражением самого человека – его зеркалом. Его темной стороной – убийцей. Я для него теперь ближе, чем кто-либо, ведь я его понимаю, как никто другой.

Я вошел. Зазвенел колокол, предупреждающий кассира о новом клиенте, он хотел снова ко мне пристать со своей помощью, но я отказался. Плохие психологи эти кассиры, я бы с большей вероятностью что-то купил, если бы меня никто не трогал.

– Уже третий раз я тебя вижу и не испытываю особой радости.

Начало было, мягко сказать, не очень.

Он стоял в том же костюме, и я сделал вывод, что другой одежды у него нет.

– Зачем ты снова пришел? Принес свою рукопись, так знай…

Я его перебил:

– Нет, ты же видишь, я ничего с собой не принес.

Он постучал указательным пальцем по виску.

– Она сейчас у тебя здесь. Выбрось ее на время из головы. Мне сложно разговаривать с людьми одержимыми. Они не умеют слушать отстраненно, как бы со стороны.

– Постараюсь, – я выдохнул и мысленно снял с себя все напряжение.

– Вот так. Я тебя слушаю!

– Я хотел спросить, как ты смог повлиять так на Риту, она восприняла твои слова всерьез и теперь пытается меня в чем-то разоблачить.

Он хотел мне ответить, но я продолжил:

– Я знаю, что это был не сон, точнее, не его привычная форма, ты каким-то образом засеял в ее голову эти мысли, тогда, при первой встрече. Только я не понимаю, как тебе это удалось. Мне кажется, ты что-то скрываешь.

– А ты ничего не скрываешь от Риты, может, пора уже ей признаться, а, Габриэль?

Я в этот момент почувствовал себя трусливым лгуном перед глазами Правды.

Я молчал.

– Пойми, не стоит бояться того, что ты делаешь, того, в чем скрыта твоя суть. Ты скрытен, мой друг, разве это не правда? Ты живешь с ней, сколько уже…

– Два месяца.

– Два месяца, но она ничего так и не знает о тебе. Самое дурное в этом то, что ты питаешь ее иллюзиями, а так делать не стоит, это может плохо повлиять на твою работу. Твоя работа – это ведь все для тебя? Признайся ей, Габриэль, тебе станет легче, ведь это своего рода груз для тебя – быть перед ней в долгу.

– А если она не примет меня таким?

Писатель рассмеялся.

– Конечно, не примет. Она вышвырнет тебя из твоего же дома. Ты только посмотри со стороны на себя. Кто ты? Ты это знаешь, я это знаю, а подойди к первому встречному и расскажи свою историю.

Его смех стал громче.

– Не бойся, парень, быть тем, кто ты есть. Я сейчас смеюсь не над тобой, а над собой молодым. Твое лицо мне так напоминает мое несколько лет назад, нет, не в этом, наши черты лица не схожи, мы разные внешне. Я тебя старше, но сужу сейчас не по возрасту, а по количеству написанных книг. Я не читаю твои мысли, Габриэль, не стоит из меня делать Бога, но я прочитал всю твою суть, все твое нутро перелистнул, когда ты взял мою книгу и приложил к своей груди. И если бы я встретился с собой несколько лет назад, я бы сказал: «Твоя душа будет стоить дешево», но даже это мне бы не помогло. Ведь если я загорался чем-то, то я пылал ярким пламенем с громким треском до тех пор, пока с меня не посыпется пепел. И я не слушал никого, я писал и сгорал, был полон страсти. Меня переполняла внеземная сила, которая исходила из моего творения. Я был слишком предан своей первой работе, своей первой книге – своей лучшей книге, я был уверен, что она раскроет во мне гения. Я себя таковым считал.

– И что произошло в итоге?

Он изливал мне свою душу, я узнавал себя.

– Я пришел в издательство, довольный своей законченной рукописью. Сколько ночей я тогда не спал – сорок восемь или сорок семь, неважно. Мне казалось, что ночь – главный источник моего вдохновения, ночью ко мне приходили самые необыкновенные образы.

Я внимательно слушал его, иногда даже затаив дыхание.

– Я принес свою рукопись, отдал редактору и пошел домой спать. (улыбнулся). Ха, я тогда проспал, кажется, суток двое, я был, как герой, павший на поле боя после своей победы. И утром, на третий день, я получил письмо, в нем было сказано, что издательство приняло мою рукопись и готово отдать в печать, первая партия выйдет тиражом пять тысяч экземпляров. Пять тысяч, ты представляешь себе, Габриэль, для меня эти цифры казались нереальными. Я обнял Жанну, она была для меня, как твоя Рита – муза, влечение, пыл, называй ее как угодно, но ее роль в моем творчестве была неоценима.

Я с пониманием кивнул.

– Мы с Жанной лежали на кровати и смотрели в потолок, мечтали, как меня будут издавать миллионными тиражами, люди будут обсуждать мой талант, мою сущность, мое уникальное восприятие мира. Я буду писать новые книги, а она будет готовить мне ужин, кстати, ей я тоже врал, как и ты. Мы не спали целую ночь, дожидаясь утра, чтобы пойти на свою первую презентацию книги. Это для меня был такой толчок, такие эмоции, словно меня возвысили к небу и нацепили на плечи крылья. «Лети, Маэстро, лети».

Я посмотрел на него, ожидая какого-то неприятного поворота. Я прекрасно знал, что у таких историй зачастную трагичный финал.

– Ждешь трагедии, Габриэль?

Он словно прочитал мои мысли. Я кивнул.

– Жду.

– Тогда слушай.

Он показал мне на столик, что стоял в конце зала, и мы направились к нему. Сели. Он закинул ногу на ногу, как закидывают дамы, неуклюже держа тонкую сигарету в руке. Дешевый прием.

– Я сидел перед публикой, человек тридцать пришли на меня посмотреть, они заглядывали мне в рот и ждали, что я открою перед ними истину. Жанна сидела в самом конце зала, и когда я начинал волноваться, я искал среди толпы ее, она каким-то чудом забирала все мое волнение себе. Я впервые открыл свою книгу, я несколько сотен раз представлял себе этот момент, но в реальности все произошло не так лирично. Я начал читать и ужаснулся. Это был не мой текст. Было добавлено много ненужных диалогов, пустых, о поверхностной любви. Я об этом не пишу и никогда бы не написал. Они изменили все, не так страшны декорации, как герои, говорящие не своим голосом. Это была не моя книга, а мусор. Позор! И вся та мораль, которую я хотел донести – я открыл последние страницы книги, – была утоплена, погублена, ее окунули в грязь. Они опошлили все, Габриэль. Всю мою святость. Я не мог выдавить из себя ни слова. Я встал, Жанна поняла, что что-то не так, и направилась ко мне, я взял ее за руку и увел прочь. Таков был мой дебют устами немого.

Я все это время представлял себе тот зал в мельчайших подробностях и то, как он уходил со своей Музой.

– Хочешь узнать, что было дальше?

– Хочу.

– Я очень виню себя, мой друг, что не пошел тогда в другое издательство, а принял их условия, ведь был контракт. Партия уже была реализована.

Он немного задумался.

– И однажды в книжном ко мне подошла уже немолодая женщина и похвалила меня, она сказала что-то вроде «Вы гений. Я благодарна вам за эту книгу!». И знаешь, на душе как-то так стало приятно, и мне было уже не важно, что мой текст изменили. Мое тщеславие затмил разум. Потом подошел мужчина, затем молодая женщина, люди все подходили и хвалили меня, словно я им чем-то сильно помог, эта книга находила в сердцах отклик. Мне было приятно.

– Ты больше не считал свою работу грязной?

– Нет, Габриэль, не считал. Она была чиста, как Дева Мария.

Он засмеялся каким-то злобным смехом.

– Ты знаешь, сколько я за нее получил?

Это был риторический вопрос.

– Десять тысяч долларов. Было продано более ста тысяч экземпляров, это был успех. Я зажил другой жизнью, больше не было того вечно голодного парня с мешками под глазами, был теперь другой человек – сытый, в красивом костюме, чистый, с довольным блеском в глазах. Блеск – это теперь поза. Я поддерживаю свой образ. А Жанна тогда ушла от меня к другому.

– Почему?

– Не знаю, не знаю. Без нее все стало иначе, я начал писать дамские романы с любовными интрижками для всеядных, и они продавались с бешеной скоростью. Я написал восемь книг и свою первую книгу я считаю лучшей. Но я бы ее уже не повторил. Не знаю почему, сейчас все по-другому. Я понял, что не нужна никому моя душа. Люди готовы есть помои, если они будут в красивой обложке. Это, кстати, моя книга висит на витрине и я законный владелец этого магазина.

Я потерял дар речи. Передо мной стоял Эн Ронни. Человек, которого я заочно ненавидел. Мне были, мягко сказать, не по душе его романы, и я никогда не мог понять, почему вся страна читает их. Он писал о примитивных отношениях, в его книгах не было никакой глубины. Это был всего лишь набор слов, я бы даже, оказавшись в тюрьме, его книгой разве что рыл бы подкоп.

– Теперь ты знаешь, кто я.

Произнес, смакуя. Он видел, что это произвело должный эффект.

– Мне нужно подумать.

Холодно попрощался я.

– Подумай, Габриэль, подумай, – улыбнулся Ронни.

Я вошел мрачным в комнату. У меня на душе было разочарование. Я не видел ни Риту, ни свою рукопись, ничего вокруг. Передо мной было лицо этого человека, неприятные ощущения, словно меня окунули в лужу. Рита подошла и хотела обнять.

– Не трогай меня.

Я сорвался на нее. Что я делаю? В чем она виновата?

– Рита, прости, – я начал целовать ее руки, – я не хотел тебя обидеть. Мне сейчас тяжело.

Я опустился на колени, обнял ее ноги. Она гладила мои волосы.

– Что случилось, Габриэль?

Я все никак не решался сказать.

– Этот человек… Из книжного. Это Эн Ронни!

– А кто это?

– Ты не слышала о нем?

– Нет, – она удивилась.

– Если в двух словах, это известный современный писатель, мне казалось, что каждая собака в городе знакома с его творчеством.

– Не говори так больше.

Сказала приказным тоном, но при этом нежность ее осталась на губах.

– Почему?

– Потому что ты не в праве судить его.

– А кто же тогда ему судья? Знаешь, Рита, я относил ему свою рукопись, я не знал, кто он. Мне хотелось услышать его мнение. Верно он говорил о ценности своей души. Верно!

Я был в гневе.

– Пусть судят его читатели. А ты пиши, Габриэль, пиши… Неизвестно еще, сколько стоят наши души.

– У тебя есть другая, Габриэль?

Я знал, что рано или поздно этот вопрос прозвучит. Мы лежали на матрасе – она у меня на груди, я ее обнимал.

– У меня нет другой, Рита.

– Не ври мне, признайся сейчас, пока не поздно.

Она слегка не в себе, мне нужно ее утешить.

– У меня только ты. Я не встречал женщину прекраснее, в тебе есть все, что мне нужно. Порой мне кажется, что ты создана лишь для меня одного.

– Но почему тогда я чувствую, что у тебя есть другая женщина? Ты от меня ее скрываешь.

В такие минуты мне хотелось от Риты бежать. Ужасно глупо пытаться оправдать себя в том, чего ты не делал, особенно перед человеком, который свято верит в свою правоту.

– Да, у меня есть другая, Рита.

– Говори.

В ее голосе я услышал облегчение.

– Это Юлия. Главная героиня моей книги. Она стала для меня больше, чем просто персонаж, я о ней пишу с каким-то известным только мне чувством. Это не страсть, не любовь, не сострадание – это что-то другое, она та грань, которая не позволяет мне оступиться в бездну. Когда я перестаю слышать своего героя, раздается ее голос, и этот голос – спасение для меня.

– Я о другой женщине, о которой ты все время грезишь. Она твоя главная муза – не я.

– Я не понимаю тебя, Рита.

– А ничего не нужно понимать, Габриэль. Женское сердце не обманешь, ты в какой-то момент пресытился мной.

Я не знал, что ей ответить. Мне было не о чем с ней больше говорить.

– Я тебе позволяла все – твои руки бывали там, куда я не пускала другие. Я позволяла тебе такой тон, который никогда бы не позволила другому. Я тебя возносила так, как меня возносили до тебя. Я спрашиваю у тебя, ради чего?

– Собирайся и уходи, если не веришь.

– Вот ты как со мной, Габриэль?

Признаю, я вспылил.

– Нет, Рита, не слушай меня. Никуда не уходи. Я верен тебе до последнего и всего лишь хочу, чтобы ты меня не порочила. Ты меня оскверняешь, оскверняешь нас. Я терпеть не могу эти дешевые страсти, измены и прочую низость. Это не по мне, пусть они остаются в дешевых журналах для пышных дам, которые толстеют от своей всеядности и неразборчивости. Это ты с Ронни можешь на такую тему поговорить – это все его стихия. Но не моя.

– Ладно, – сдалась Рита. – Говори мне что-нибудь приятное. Какими глазами ты смотришь на меня, что чувствуешь. Мне бы хотелось время от времени слышать, что я тебе нужна. Ты бы смог?

– Ты нужна мне, Рита, больше, чем все, что меня окружает. Ты есть во всем.

Через полчаса я покинул Риту, укрыв ее простыней, чтобы она не замерзла. Тихо встал, чтобы не разбудить, и сел писать у окна.

Я просидел до утра, смотря в окно. Ко мне не приходили мои герои, я не мог больше выдавить ни слова из себя.

Эн Ронни знал, что я еще вернусь. Это было видно по его довольному выражению лица, он не скрывал радости своих объятий при встрече.

– О, мой друг, Габриэль. Может, чаю? Честно признаться, я тебя ждал, почему ты не зашел ко мне вчера? Мы ведь с тобой теперь не разлей вода, друг без друга жить не можем.

Он открыто смеялся надо мной. Я никак не реагировал на это.

– Зря ты так, Габриэль, нужно больше улыбаться. Мир не такой суровый, как тебе кажется. Не стоит все время морщить лоб. Думы тяжкие, не правда?

Он вычурно растягивал последние слова, это доставляло ему удовольствие.

– Как Рита? Как книга твоя? Небось, уже закончил свой мировой шедевр и принес, чтобы я посоветовал тебе издательство. Я угадал?

– Это как нужно ненавидеть человека, чтобы посоветовать ему твое издательство?

Пауза. Я улыбнулся от собственных слов, а затем рассмеялся. Он меня поддержал.

– Да, Габриэль, ты безусловно прав.

Похлопал меня по плечу.

– Я рад, что мы начинаем с тобой со смеха. В этом есть какой-то контраст, не находишь?

Я кивнул.

– И что же тебя привело ко мне на этот раз? Дай еще раз угадаю, это, скорее всего, размышления Пикассо о формах искусства, понимаю тебя, мне тоже эти мысли не давали покоя много бессонных ночей. И в конце концов я…

– Нет, меня привело не это, а моя книга.

– А я думал, Пикассо. Согласись, его размышления о собственных детищах наталкивают на мысль…

– Я не хочу обсуждать его «формы», я не за этим к тебе пришел.

– Что с тобой, Габриэль? Разве ты не ценитель прекрасного? Вся наша жизнь – это чужое искусство. Одни выходят из рамок, другие до самой кончины в этих рамках живут. Но выйти возможно, пока краска еще свежая.

– Поверхностная мысль об искусстве.

Иронично улыбнулся я.

– Дело в том, что все в нашем мире лежит на поверхности. Не ищи глубины там, где ее нет.

Я ничего не ответил. Мне показалось, что о книге у него спрашивать не стоит. Не в этот раз. Я развернулся, чтобы уйти.

– Ко мне приходила вчера твоя Рита…

Я обернулся, не скрывая свой гнев.

– Она хотела, чтобы я рассказал ей, кто ты. Чтобы я открыл твой секрет, раскрыл твою тайну… Ты ведь тайной называешь свою скрытую от чужих глаз сущность?

Я еле сдержался, чтобы не повалить его на пол. Мне не хотелось, чтобы даже слова этого человека касались моей Риты.

– Тише, Габриэль, тише. Когда у человека заканчиваются аргументы, в его жилах закипает кровь. У него просыпаются чувства. Только глупые люди могут опуститься до драки в самый разгар диалога – это всегда поражение для того, кто не нашел, что ответить. Ты же не считаешь себя глупцом, мой друг?

– Что ты сказал Рите?

– О, чего я ей только не говорил. Мы обсуждали самые разные темы, начиная от квантовой физики и заканчивая простыми звездами. Ты для нее звезда, Габриэль, она готова слушать все, что я скажу, лишь бы в этих словах звучало твое имя.

– Ты – Дьявол.

Процедил я.

– Для меня, автора дамских любовных интриг, сравнение с Дьяволом – это необычайный комплимент. Спасибо! Я не перестаю удивляться твоей прекрасной щедрой душе, Габриэль.

– Что ты ей сказал?

Повторил свой вопрос снова.

– Я рассказал ей все о тебе. Все, что ты от нее скрывал! Всю ложь!

– Не может быть. Ты со мной играешь.

– Ты веришь мне, Габриэль?

– Оставь нас с Ритой в покое.

Он улыбнулся.

– Но ведь вы сами ко мне пришли.

Щеки горели. На глазах выступали слезы, я вышел из книжного и направился домой. Что он ей сказал? Мне нужно деликатно это выяснить. Вдруг, она ничего не знает и он меня попросту дурачил все это время. Проходили люди мимо меня. Я живу в мире, где есть только я, а остальное – всего лишь мои декорации.

Я постучал в дверь. Рита открыла.

– Где ты был, Габриэль?

В ее голосе я уловил подозрение.

– Я ходил в книжный. К нему.

– Это правда?

Конечно правда, а как еще? Что за глупость.

– Он сказал мне, что ты вчера к нему приходила.

Рита села на стул.

– Он все-таки рассказал?

– Да.

– Тогда, что ты хочешь услышать от меня?

– Правду.

– Какую правду ты хочешь узнать, Габриэль?

Мой наводящий вопрос не сработал.

– Зачем ты к нему ходила?

Рита немного помолчала.

– Мне казалось, что ты от меня что-то скрываешь. Ты иногда себя так странно ведешь, словно я чего-то не должна узнать, боишься проговориться. Ты очень скрытен, Габриэль, я не знаю о тебе практически ничего, да и то, что ты мне говорил – под сомнением.

– Что он тебе сказал?

– Он все время повторял, что ты прекрасен и ты единственный человек в его жизни, который смог бы его понять. Эн Ронни говорил, что ты – словно часть его утерянной молодости, он разглядел в тебе все, что когда-то скрывал от других.

Я выдохнул.

– А потом он сказал, что в его жизни была одна женщина, которая долгое время его вдохновляла, он много рассказывал о ней, как о чудесном воспоминании, как о музыке, которая была написана для него – Жанна. И в одно утро он проснулся, а она лежала рядом мертвая. Он убил ее ночью. Ему казалось, что она его предала.

Да, это в его стиле. Новая история для его очередного романа. Браво!

– Я ему, конечно же, не поверила, но он попросил меня никому об этом не говорить, особенно тебе.

Оказалось, что он талантливый сказочник и все, что он говорил мне, стоит делить на два. А то и вовсе не воспринимать всерьез.

Нет, Ронни, я в тебе ошибся, ты не тот человек, который что-то знает о чужих секретах, ты делаешь вид, забрасываешь приманку и ждешь, пока кто-нибудь заглотит твой крючок. Ты играешь чужими страхами, чтобы подчинить волю этих наивных. Ты сделал выстрел, но не попал в цель. И я не поверю, что ты нарочно стрелял мимо.

Меня зовут Эн Ронни, это мой псевдоним – я его признал своим именем, так как настоящего имени никто не упоминал уже восемь лет. Я известный писатель, автор мирового бестселлера и мне кажется, что я богат.

Этой ночью ко мне вернулась Жанна, это был нежданный визит. Я не забыл ее имени, но не произносил его вслух пять долгих лет, и когда она переступила порог, я назвал ее Анной.

– Анна…

Мои губы дрожали, я пытался прийти в себя.

– А куда делось «Ж»?

Она улыбнулась своей прекрасной, мягкой улыбкой, ее большие красивые глаза по-прежнему излучали добро и простодушие. У нее слишком доброе сердце.

Я не сказал ни слова, а просто любовался ею, как своей первой картиной, которую мне не показывали очень давно. Она совсем не изменилась, все такая же – молодая, с рыжей длинной косой. Мне стало не по себе, когда я представил, что ее волосы трогает кто-то другой.

– Я не видел тебя так давно, что мне кажется – ты призрак.

– Вот я, Эн, стою перед тобой, полна жизни и страсти. Я еще никогда так не хотела жить, как сейчас.

– Заходи в дом, Жанна, я угощу тебя чаем.

Мы в этот вечер пили вино. Я целовал ее губы, словно они самый сладкий напиток, я вдыхал ее шею и грудь – она сохранила тот самый запах, я искал его в других женщинах так долго, что потерял для нее свой.

Я писал. Смотрел на нее и проникал в души своих героев, я их понимал, как никогда, я смотрел на них с такой любовью, словно в каждом из них присутствует Она. Жанна позировала мне, как раньше, как в те вечера, когда я писал свою главную работу – первую книгу. Это был нереальный подъем, казалось, что вдохновение всего мира выбило стекла и влетело в мое окно, я разбивался на миллионы частей, чтобы каждой своей отдельной частицей мог дотронуться до каждого сантиметра этого мира. И понять его.

– Жанна, я тебя всей душой… Всем сердцем своим окаменевшим… Всем талантом… Каждым читателем… Жанна!

– Я знаю, Эн. Не стоит так громко об этом кричать, я помню, что на утро ты теряешь от этого голос.

– Жанна!

Я набросился на нее и стал всю целовать. Каждую ее клетку, каждый сантиметр кожи. Я вспоминал свою Жанну губами… Я пьянел с каждой секундой сильнее и терял от этого голову. Я терял все, что было до нее.

Я писал, пока она спала. И в какой-то момент я испугался, что она может исчезнуть, если я не буду каждый миг смотреть на нее. Я отложил в сторону листы, ни на секунду не отводя от нее свой взгляд. Мне кажется, что я не моргал. Я смотрел и вспоминал ту ночь, когда она от меня ушла. Как сейчас помню, это была теплая летняя ночь, мы открыли окно и лежали в постели раскрытыми. Она лежала у меня на солнечном сплетении, а я в то время ходил по издательству и гордо размахивал своей рукописью, редактор меня хвалил.

– Мне кажется, Эн, что это не твоя жизнь.

Комнату издательства закрыло плотным слоем тумана, и перед глазами появилась она.

– Я не понял, что ты этим хочешь сказать?

– Я говорю тебе прямо, не двусмысленно. Эн, это не твоя жизнь!

Мне казалось, что мы имеем все, чего так долго желали. Вкусный ужин с красным полусладким вином, красивые повседневные наряды, бокалы – хрусталь, деньги только крупными купюрами, мои книги на всех книжных прилавках страны. О чем еще можно мечтать, Жанна?

Она призналась мне, что стала несчастна со мной. Она больше не вдохновляла меня, оттого чувствовала себя ненужной. Я научился писать без нее, я перестал влезать в свои брюки, а мое творчество шло от ума. Я придумал несколько формул успешного романа. Я описывал точки особой человеческой чувствительности – это дети, инвалиды, болезни, которые могут коснуться каждого. Это бездомные собаки, особенно щенки, еще лучше – избитые палкой, иногда и коты – я давил на эти точки и люди рыдали навзрыд. Я использовал эти приемы в своих книгах, где мне было нечего сказать устами толстой романтичной натуры, упитанной от великих чувств. Я проводил параллельные линии с умирающими, с недолюбленными, а что, жалость – великое чувство. Я описывал верных жен, переживающих измену мужа – это, кстати, мои читатели ценят превыше всего. Я создал план идеальной книги и писал по нему, меняя лишь места, имена героев и их тела. Чувства оставлял те же, даже отголоски прошлых героев – мне было лень придумывать новые диалоги, я просто менял местами слова и вешал на стену другие обои. И никто за все это время не упрекнул меня в том, что мои книги об одном и том же, с одними и теми же героями. Никто! Только Жанна остро ощущала обман.

Она покинула меня в одно солнечное утро, без предупреждения и записки на прощание. Без поцелуя в лоб и без слов извинения. Она просто исчезла, словно ее никогда и не было в моей жизни. С тех пор прошло уже пять лет.

«– Анна…

– Здравствуй, Эн».

Эти слова звучат в голове, я смотрю на нее и понимаю, что если она снова уйдет, то я этого не переживу. Я и так уже стал человеком реальным, земным, заберите у меня еще мои чувства к ней – и нет больше меня. Я исчезну, растворюсь в воздухе, как она в то солнечное утро.

Я принес из кухни нож и минут двадцать стоял напротив нее, как в ночном кошмаре. Жанна бы испугалась, если бы открыла глаза. Я смотрел, но не решался, и в какой-то момент я почувствовал, как ее кто-то гладит, кто-то совершенно другой, неизвестный мне человек, таинственный, а оттого кажется, что он лучше меня. Она сидит на стуле и позирует ему, он наслаждается ею, а затем берет и разрывает блузку у нее на груди. Ее наигранный вдох… Я поднял нож и вонзил ей в бок. А затем еще и еще, пока простыня под ней не стала багровой. Она не просыпалась больше. Жанна…

История, которую никогда не узнает Габриэль.

Я впитал столько грязи за эти несколько дней, а между тем нужно возвращаться к себе, к своим героям – они зовут меня, отголоски моих бессонных ночей.

«Наступал рассвет, а ничего не происходило, Юлия словно надеялась на какое-то, известное только ей, чудо. Она вспоминала, как стояла у больничной палаты и все не решалась в нее войти. Она стояла долго, где-то минут семь, пока не подошел врач и не попросил ее зайти внутрь.

– Пойдемте, не бойтесь.

Произнес так, будто знал эти слова наизусть.

– Я не могу.

Перед дверью образовалась невидимая стена, которая не позволяла ей сделать шаг вперед.

Врач взял ее за руку и открыл дверь. Юлия закрыла глаза и затаила дыхание.

– Юлия, откройте глаза.

– Нет.

– Медсестра, несите нашатырь и вату.

– Одну секунду.

Юлия старалась не смотреть на кровать.

Куда угодно, но только не на то место, где лежал ее муж.

За окном было темно, но она смогла разглядеть дерево и сосредоточила взгляд на нем.

– Юлия, наберитесь мужества…

Медсестра взяла ее под руку. Развернула.

Юлия увидела его. Он лежал в больничной синей пижаме, лежал на спине, его глаза были закрыты. Юлия сделала шаг, а затем еще один, и еще. Она стояла у кровати, давно она не видела его с такой черной щетиной. «Почему его не побрили? Я сделаю это сама». Она развернулась, чтобы вернуться домой за бритвой, и упала на колени, медсестра поспешила к ней…»

– Габриэль, зачем она хотела его побрить?

– Я не могу тебе ответить на этот вопрос. Я не знаю.

Уже прошла неделя с тех пор, как мы перестали говорить с Ритой о Эн Ронни. Мы решили вычеркнуть его из своей жизни навсегда. Признаюсь, иногда мне хотелось подойти и что-то сказать о нем, но я этого не делал, уговор есть уговор. У нас так мало общих тем, что мы цепляемся за любую, которая нас обоих коснулась.

– Габриэль, а ты бы хотел, чтобы тебя поставили в театре?

– В театрах ставят бессмертных. У смертных нет шанса туда попасть.

– Я бы так не сказала, сейчас многих современных драматургов ставят в театрах.

– Рита…

– Да, Габриэль.

– Спасибо тебе.

Она улыбнулась.

– Мне нужно писать, я наконец проник в мысли Юлии.

– Хорошо, больше тебя не отвлекаю.

«Когда Юлия вернулась тем утром домой, она попросила, чтобы мама забрала на время детей. Ей нужно было остаться одной в этом доме. Юлия блуждала по пустым комнатам, словно внутри все сгорело до тла, она искала то, что пламя не смогло поглотить. Что угодно – фотографию, открытку, письмо, его зимний шарф или цветы, стоявшие в вазе с ее прошлого дня рождения. Огонь забрал все, оставив лишь холодные, голые стены. И когда Юлия прикладывала ухо к стене, она могла расслышать: был какой-то праздник, она резала торт, а он говорил о работе. В такие моменты вспоминаешь лишь праздничные дни, будни стираются из памяти. «Жизнь близких тебе людей – это ежедневный праздник», – подумала Юлия, когда стояла у зеркала. Она расчесывала свои длинные, густые волосы. Они – это вся ее красота, вся ее женская сила, она так долго отращивала их, теряя свои драгоценные годы. Юлия направилась в детскую сына, она искала его ножницы для бумаги. Найдя ножницы, она подошла к зеркалу и отрезала косу. Таким способом она хотела сказать всему миру – как она теперь слаба, «смотрите все, я на ваших глазах теряю свою красоту, мне не для кого ее больше хранить». Это все, что осталось от нее – ее коса. Богатство, за которое ей никто не предложил свою цену».

– А что это за дом, Габриэль? Каким ты себе его представляешь?

– Это большой двухэтажный дом из красного кирпича.

– Там есть сад?

– Сада нет.

– А где тогда растет тот пион, о котором ты писал?

– Он растет у забора, что напротив окна гостиной. Там пустырь. К чему эти вопросы, Рита?

– Я стараюсь представить себе этот дом. Любому читателю будет интересно узнать, каков он снаружи. Я же твой читатель, Габриэль. А ты ничего не упоминал об этом.

– А разве это важно? Это всего лишь декорации и не более того.

– Не у всех такое прекрасное воображение, как у тебя.

– Спасибо, Рита, я это учту.

– У меня есть еще вопросы.

– Спрашивай!

– Куда она дела свою косу?

«Юлия аккуратно замотала в бумагу свои волосы и вышла на улицу. Она выкопала яму у забора и положила туда свой сверток. Ей хотелось, чтобы земля забрала у нее все самое дорогое, самое ценное. Потеря своей красоты для женщины равносильна смерти, Юлия хоронила себя.

В ворота постучались.

Привезли его тело, прикрытое синей простыней, и завезли его на каталке в дом».

Рита внимательно слушала меня, но когда я закончил, она не сдержалась.

– Я теперь все поняла. На том самом месте вырастет пион.

– Все верно, Рита.

Я давно не видел ее такой увлеченной.

– Ты собираешь пазл, я теперь понимаю, о чем ты тогда говорил.

– Верно.

– А ты видишь сейчас ту картину, которая выйдет в итоге? Или это и для тебя загадка?

– Нет, я вижу. Только зрячий в силах собрать эту головоломку.

– Почему смерть главного героя ты выбрал темой своего рассказа?

Я признался:

– Рита, он сам ко мне пришел. Своих героев ведь не выбирают. Я услышал голос незнакомого мне человека и этот голос говорил: «Я умер, да я не вечен, как и все в этом мире. В вашем мире. Я иду по дороге, ведущей к моему дому, я этот дом построил своими руками, этими же руками я укакачивал тех, кто сейчас в этом доме спит». Я тут же записал за ним эти слова и сделал началом своей книги. Я следовал за этим голосом от самых ворот его дома, я промок вместе с ним под дождем, он проводил меня за собой внутрь, он открыл для меня все двери. Я стоял вместе с ним над кроватью его жены, и все за ним записывал. Каждое слово. Ему хотелось мне что-то сказать. Так и появилась первая глава моей книги, а дальше я лишь прислушивался к голосам. Да, это может показаться невероятным и в какой-то степени безумным, но это так.

– Я верю тебе, – прошептала Рита.

Она вздохнула.

– Мы так давно не выходили никуда из этой комнаты, что в какой-то момент это место стало для меня тюрьмой.

– Я тебя понимаю, но мне нужно писать.

– Габриэль, может, выйдем во двор подышать свежим воздухом? Хотя бы несколько минут.

– Хорошо, Рита, пойдем.

В этот же вечер я решил ей признаться. Мне казалось, что я не имею больше права скрывать. Если она уйдет от меня после этого, я ее пойму. У меня нет больше сил ее обманывать.

– Рита…

Глава третья

– Присядь, пожалуйста, мне нужно тебе кое-что рассказать.

Она села на стул.

– Рита, поклянись мне сейчас, что не будешь меня перебивать, пока я не закончу. Поклянись!

В ее глазах я увидел испуг.

– Клянусь!

Я долго подбирал нужные слова, мне казалось, что можно раскрыть всю суть происходящего одним словом. Если оно и вправду существует, то я его не нашел.

– Я слушаю тебя, Габриэль.

Она смотрела на меня, как на своего палача. Этот взгляд я никогда не забуду.

– Я тебя выдумал, Рита. Тебя нет и никогда не было в этом мире. Ты всего лишь моя иллюзия, выдумка, и чем больше я тебя воспринимаю всерьез, тем реальнее ты становишься для меня. Ты – моя Муза, вдохновение, называй себя как угодно, но ты не отдельная личность, а всего лишь часть моей.

В глазах Риты я не увидел понимания. Она молчала, показывая мне, что она верна своей клятве.

– Дыши, Рита, дыши.

Я закрыл глаза и продолжил:

– Я сейчас открою глаза и ты исчезнешь.

Открыл… Передо мной стоял пустой стул. Я находился не в своей комнате, а в каком-то сыром помещении, которое было похоже на подвал. В нем не было даже окна, лишь белые голые стены. Среди комнаты лежал матрас, а на нем – моя рукопись и больше ничего. Ни фотографий наших с Ритой, ни полок, на которых они должны были стоять, не было даже чайника и чашек. Был лишь голос соседа, и стук молотка за моей стеной. Я не хотел смотреть на реальность, здесь было не на что смотреть. Я закрыл глаза…

Открыл. Рита сидела передо мной на стуле и молчала. Она смотрела в одну точку на стене. Я подошел к окну и открыл форточку, мне было нечем дышать, мне нужен был свежий воздух.

– Ты спрашивала у меня о женском начале, так вот, знакомься, Рита – это ты.

Я поставил напротив нее зеркало.

– Смотри на себя. Что ты видишь?

– Это какая-то игра, Габриэль?

– Называй это как угодно. Что ты сейчас видишь?

– Я вижу себя.

– Расскажи мне, как ты выглядишь.

Рита смотрела на себя.

– Длинные, русые волосы, голубые глаза, прямой маленький нос. Красивые, пухлые губы.

Она провела по ним пальцем.

– Подбородок. Длинная шея. Я не высокая, но и не низкая. У меня худые руки, от этого кажется, что грудь большая.

– Хорошо, Рита, хорошо.

Она перевела взгляд на меня.

– А теперь снова посмотри в зеркало. Какой ты себя видишь сейчас?

Рита закричала с такой силой, что мне показалось – ее слышал весь дом. Она упала со стула и стала бить зеркало ногой. Она закрыла свое лицо руками, тяжело дыша.

– Убери его от меня.

– Хорошо.

Я отнес зеркало к окну.

Она лежала на холодном полу, Рита была очень напугана. Я прилег возле нее и убрал ее руки с лица. Она смотрела в мои глаза.

– Прости меня за то, что пришлось тебя напугать, но иначе ты бы мне не поверила. Я старался уводить тебя от зеркал. Ведь у тебя не один образ, их несколько, и они слишком разные. Я одевал тебя в другое тело, когда пренасыщался твоим.

– Мне страшно, Габриэль.

Она вся дрожала на этом холодном полу.

Я обнял ее.

– Я придумал для себя идеальную женщину – это ты, Рита, и никого у меня нет, кроме тебя.

Я закрыл глаза и открыл их снова. Теперь я лежал на матрасе, а она – на моей груди. Ее глаза были пустыми, в них не было глубины.

Я уснул, а когда проснулся – Рита исчезла.

Я снова направился в книжный. Эн Ронни сидел за столом, в самом конце зала. Он услышал мои шаги и улыбнулся.

– Это снова ты, Габриэль?

– Да, это я.

Он читал газету в своей привычной дамской позе. По всей видимости, я его не отвлекал.

– Зачем ты снова ко мне пришел? Я думал мы расстанемся с тобой на такой прекрасной ноте.

Он отложил свою газету в сторону.

– Рита исчезла.

– Как исчезла? Почему? Может, ты плохо ее искал? С годами начинает отказывать зрение. Мы уже не замечаем многих вещей.

– Не смейся больше надо мной, я пришел попросить о помощи.

– Да неужели? Чем же я могу тебе помочь? Мне пойти поискать ее?

– Я ей все рассказал!

Он смотрел на меня с любопытством.

– Правда исцелила все твои болезни, разве не так, Габриэль? Да, ведь часто бывает, что одолевает какой-то недуг, а ты подходишь к своей жене и признаешься ей, что случайно разбил ее любимый кулон. И тут ни с того ни с сего перестает болеть спина. Никогда не замечал, мой друг?

Он был в чем-то прав, я действительно чувствовал облегчение.

– Как я понимаю, твоя муза тебя покинула и ты не можешь больше писать.

– Верно.

Он задумался.

– А знаешь, Габриэль, как я засеял в ее голову недоверие к тебе?

Он наслаждался своим певчим голосом.

– Нет.

– Она стояла слева от тебя. Ты обращался к ней через левое плечо. И знаешь, что я сделал, Габриэль? Я нагнулся к тебе и сказал в твое правое ухо то, что ты хотел услышать, а в левое прошептал: «Не верь ему». Я даже не надеялся, что мой трюк сработает. Я не думал, что ты настолько выжил из ума. Но мне хотелось второй встречи с тобой, мой друг, и ты, конечно же, пришел ко мне.

– Зачем ты искал встречи со мной?

– Ты помнишь, я тебе рассказывал о Жанне. Она была моей Музой, я ее выдумал, как и ты свою Риту. Но я отказался от нее ради денег, которые мне предложили за мое творчество, за мою чистую душу. Для меня это были большие деньги! Я отказался от Музы ради восторженных лиц моих читателей, которые не уставали возносить меня к небу. Я предал ее ради мира реального, в который я вошел в своем красивом дорогом костюме. Мне не нужен был больше мой выдуманный мир, ко мне перестали приходить мои герои, а Жанна с каждым днем затухала все больше и в конце концов ее не стало. Я искал встречи с настоящими женщинами, со своими изъянами, капризами и слабостями, которые имели свою личность.

– И каковы они на вкус – настоящие женщины?

– Знаешь, Габриэль, они горчат. Все эти женщины не готовы были меня воспринимать со всеми моими выходками, им не нужны были мои тайны, но они охотно делились своими. Их тайны – это ничто. В этих женщинах нет той глубины, того понимания, к которому я так привык. Я видел самые божественные тела этого мира, но я не находил божества в их душе. Не существует идеальной женщины, Габриэль, не существует. Но ты можешь создать ее сам!

– Где мне теперь искать мою Риту?

Эн Ронни постучал указательным пальцем по виску.

– Вот здесь! Но нельзя жить одними иллюзиями, Габриэль. Ты герой своего собственного мира. В реальности ты – никто. Взгляни вокруг, где ты? Где, среди этих полок, стоит твоя книга? Ты же писатель, да, Габриэль? А потому сам посуди, ты написал свою женщину, придумал ей имя, цвет глаз – у тебя в голове ее образ. И вот ты с ней живешь – вы спите, разговариваете, пьете кофе или чай? Не важно! И в один день ты задумываешься: а не настоящая ли она? И что дальше? А я тебе отвечу! Ты пускаешь ее в свой мир, она начинает обрастать человеческой плотью, иметь свой собственный запах и в какой-то момент она начинает задавать вопросы, которые ты бы побоялся себе задать. Она сначала ведет себя, как любовница, глупая, а оттого ты не считаешь морщины у нее на лбу, ты восхищен ее прекрасной улыбкой, а она повинуется тебе во всем. Но затем медленно она становится твоим лучшим другом. И ты спрашиваешь себя, откуда в ней столько ума? А она всего лишь берет твои собственные слова и меняет их местами, и ты не перестаешь восхищаться ею, ведь она во всем права.

Он сделал многозначительную паузу.

– И тут ты рассказываешь ей всю правду, а она берет и покидает тебя. Чем тебе не история для романа? А знаешь откуда это в тебе? Кто воспитал твое самолюбие, твой законченный эгоизм? Ты сам не умеешь любить, ты влюбляешься в свои же чувства к себе. Тебя много в детстве ласкала мама, Габриэль?

От этого вопроса повеяло неприятной пошлостью.

– Не трогай мою маму!

– Нет-нет, не будь таким глупцом, ты меня слушаешь, но не слышишь. Здесь главное слово не мама, а «ласка».

– Я ухожу!

Развернулся и сделал шаг.

– Постой, я расскажу тебе, где искать твою Риту!

Я обернулся к нему.

– Но для начала ты не хотел бы у меня поработать, мне как раз нужен новый кассир. Сам знаешь этих кассиров, ничего не делают и требуют высокой оплаты. Ох, как я от них устал! А судя по твоему виду, ты не ел несколько дней, и я не думаю, что у тебя есть постоянная работа. Мне нужен кто-то такой, кто будет увлечен своим делом, кто будет пылать с громким треском, кто будет засыпать и просыпаться с мыслями о нем. Это ведь золото, а не сотрудники, правда? Плачу каждый день, наличными.

– Нет, – холодно отрезал я и направился к выходу.

– Ты приходи, Габриэль, если надумаешь…Мое предложение в силе.

Эн Ронни не сообщил мне ничего нового, все, что он сказал, я знал и без него. Он затеял какую-то игру, но я не собираюсь играть с ним, пока не узнаю все правила. Мне нужно найти Риту, а все остальное не так важно.

Я возвращался домой, в свою комнату, свое убежище, там я прятался от всех насущных проблем, мне не нужно было вставать на работу с утра и все стихийные беды обходили меня стороной, я жил в другом мире, где была лишь одна беда – исчезновение Музы.

Комната. Ненавистная мне комната, здесь пахло сыростью и гнилью, а от стен веяло холодом. Я укутался в одеяло и представил себе, как мы лежим на этом матрасе с Ритой. Она лежит у меня на груди, она уснула. Ей нравится, когда я глажу ее волосы перед сном.

Я закрываю глаза, открываю их снова – Риты уже нет. У меня не получалось больше задерживать ее в своем маленьком мирке, не проходило и минуты, как она исчезала, испарялась в воздухе, как фантом. Страшнее всего было то, что она не говорила ни слова, лишь смотрела в пустоту перед собой, словно это меня больше не существовало для нее.

В дверь постучали. Сколько уже прошло? Сутки или больше? Я открыл глаза, я так давно не слышал этого стука, что мне показалось, будто стучат за стеной. Стук повторился. Рита…

Я открыл дверь.

На пороге стояла темноволосая пожилая женщина в теле, низкого роста. Я прозвал ее «крошка Цахес». Нет, не потому, что она была уродлива. А потому что я всегда чувствовал ее двуличие. Эта старуха приходила раз в месяц брать с меня арендную плату, а заодно просунуть через порог свой длинный нос – не привел ли я кого-нибудь еще в ее роскошный дворец, в восхитительную обитель, к которой она относилась очень бережно.