Десять слов

«Станция «Щёлковская». Конечная. Поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны».

Десять слов, с которых всё началось.

Через месяц мне стукнет семьдесят. Колено подводит всё чаще, и лестничные пролёты без эскалатора становятся вызовом. Чтобы принять его с честью и снова услышать памятные слова, я даже повесил на дверцу холодильника таблицу приёма лекарств, в которой два раза в день ставлю галочку, делаю вечерние компрессы и регулярно прохожу курсы физиотерапии.

Из динамиков поставленным голосом звучит:

«Станция «Щёлковская» – и как пятьдесят лет назад перед глазами чёткая до мельчайших деталей картина: пассажиры начинают стекаться к выходам, и середина вагона редеет.

«Конечная» – в просвете между чёрной осенней курткой и серым плащом мелькает что-то яркое. Я по привычке не спешу. Зачем толкаться, когда здесь точно выйдут все. Всматриваюсь в зазор. Спины торопящихся продвинуться разъезжаются в стороны, словно края сценического занавеса, и я вижу огромный пушистый помпон на оранжевой шерстяной шапке крупной вязки. Он смотрит прямо на меня, полностью скрывая лицо владелицы. Невероятно тоненькая девушка в обычных полусапожках, коричневом драповом пальто до колен, спит, свесив голову на грудь и крепко обнимая большую холщовую сумку, из которой выглядывают толстые общие тетради с конспектами и журналы.

«Поезд дальше не идёт» – люди суетливо выходят на перрон, а я встаю с твёрдого сиденья и подсаживаюсь к этой девушке. Она действительно спит. Так, как может спать только очень уставший человек или тот, у кого чистая совесть и ясные мысли. Сбоку тоже толком не получается рассмотреть её лицо, зато на шее из-под приподнятого воротника виднеются мягкие, крупные, светло-русые завитки.

«Просьба освободить вагоны» – я невесомо касаюсь худенького плечика и осторожно сжимаю его, чувствуя пальцами хрупкие косточки даже через плотную ткань. Она тут же вскидывает голову. Удивлённо трепещут тёмные ресницы… И я тону в серо-голубых бездонных глазах. Безвозвратно. Навсегда.

«Станция «Щёлковская». Конечная. Поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны».

Я слышу эти слова даже не ослабевшим с возрастом слухом, а внутри себя. Привычно раскладываю походный табурет-треногу и присаживаюсь у неширокой колонны. Я теперь тихоход. Поэтому добираюсь на станцию всегда пораньше. Пропускаю два состава и начинаю всматриваться в окна только с третьего.

Со стороны эта конечная остановка метро может показаться ничем не примечательной. Обыкновенные колонны-столбики, узкие, особенно по сравнению с монументальными конструкциями глубинных галерей московского метрополитена. Сквозные, среди них всё на виду.

Только так сложилось, что именно здесь я встретил свою Ксюшу. Она пришла ко мне из сна. И здесь же, пять лет назад, ушла от меня обратно в сон.

Она отказалась оставаться в больнице. Врачи прописали ей кучу ограничений, настаивали на постельном режиме, без прогулок, волнений и резких движений.

В то осеннее утро я застал её у распахнутого настежь окна. Ксюша смотрела вдаль и куталась в пуховую шаль.

– Я устала ничего не делать, – даже тихим её голос звучал звонко.