Детеныши любви. Cборник лучших рассказов и эссе

ПОСЛЕДНИЙ ШАНС НА СЧАСТЬЕ

Она чувствовала себя куском отбивного мяса, брошенным на сковородку с кипящим маслом. Всё тело ныло и было мокрым от пота, голова трещала от малейшего движения, во рту пересохло настолько, что непослушный распухший язык при глотательных рефлексах наждачной бумагой довольно болезненно царапал нёбо.

Сейчас, ранним утром, в этой нагой женщине со спутанными волосами и мыслями, валяющейся, а не лежащей на сбитой в беспорядочную кучу постели, никто из коллег и знакомых ни за что не узнал бы директора элитного образцово-показательного лицея номер семь.

С трудом разлепив опухшие веки, Лидия Андреевна Шварц, щурясь от света, обвела спальню тоскливо-растерянным взглядом и не смогла сдержать стона. Кругом царил чудовищный бардак, описать который двумя словами почти так же тяжело, как и убрать такой бардак за две минуты.

В спальню, застегивая ширинку на мятых брюках, вошёл мужчина лет сорока.

– Валерий Петрович? – Лидия Андреевна стыдливо и неловко прикрыла наготу одеялом. – А что вы здесь делаете?

– Я писял, – ответил Валерий Петрович.

Лидия Андреевна коротко, но осторожно, дабы не злить головную боль, кивнула, словно была полностью удовлетворена таким простым ответом, однако тут же, буквально в следующее мгновение, поинтересовалась:

– А почему, позвольте узнать, вы пи… справляете нужду… у меня дома?

– А где мне её справлять? – задал в свою очередь вопрос Валерий Петрович.

– Да где хотите… К примеру… у себя дома, там… Извините, конечно…

– По-моему, это глупо – вставать, не выспавшись толком, и ехать домой, чтобы пописять…

Лидия Андреевна скривилась.

– Довольно уже! Извините, конечно… Но хватит уже повторять это мерзкое слово… – Неожиданно её лицо разгладилось от внезапного озарения. – Постойте! Вы что, хотите сказать, что мы… что вы… ночевали… вместе… э… у меня?

Его густые брови медленно поплыли вверх.

– Так ты что – ничего не помнишь?

Он удивлённо и одновременно с тем добродушно улыбнулся.

– Лида…

– Андреевна, – машинально поправила она его и попыталась вспомнить вчерашний вечер.

Вчерашний вечер тонул в размытых волнах густого тумана.

Сердце от волнения, охватившего всю её, самоубийственно билось о неприступные стенки грудной клетки…

Подташнивало.

– А ведь я же тебя предупреждал, Лидочка…

– Андреевна.

– Я тебя предупреждал, Лидочка Андреевна…

– Прекратите…

– … но тебя было не остановить вчера… Как подменили, право слово…

Слова текли вязким расплавленным свинцом и причиняли почти физическую боль как говорившему, так и слушавшей.

Она, прежде чем спросить о том, о чём обычно не спрашивают, словно черепаха, прячущаяся в середину своего панциря, сильнее и глубже запахнулась в одеяло.

– Между нами…

– Ты была прекрасна, – искренне произнёс он горячим полушёпотом. – Прекрасна и… распутна…

Его полушёпот оглушил Лидию Андреевну. Она, не зная, куда спрятать глаза, потупила взор, как провинившаяся ученица: ей было стыдно и приятно до обморока. Слово «распутна» из его уст прозвучало для её слуха настолько сексуально, что она, занимавшаяся любовью последний раз семь лет тому назад, ощутила в себе пробуждение целой гаммы всевозможных чувств – от возбуждения до смущения и обратно.

Несмотря на всё это, директриса в ней взяла верх над женщиной, и она деловым и строгим тоном объявила:

– Я не намерена терпеть ваши сомнительного характера намёки!.. Весь этот ваш невнятный бред… плод больной фантазии… В общем… Либо честно рассказывайте, что вчера произошло, либо убирайтесь из моей спальни!.. Из дома!..

Валерий Петрович осторожно присел на край дивана.

– Вчера мы отмечали юбилей лицея…

– Это я помню…

– Ты слегка перебрала…

– Вообще-то, я не пью… – вяло и грустно пробормотала она.

– Я проводил тебя до такси. Таксист тебе чем-то не понравился, и ты попросила не оставлять тебя с ним. По дороге, в такси, ты… извини за подробность… Как сказать… Тебя стошнило на мой пиджак… Таксист сделал тебе замечание… Ты принялась извиняться, и тебя стошнило на таксиста… Тут уже было глупо извиняться… Оставшиеся два квартала мы шли пешком… Ты всё допытывалась, какое у тебя прозвище среди учеников… Пришлось признаться…

– И какое же?

– Не скажу, – твёрдо заявил Валерий Петрович. – Ты опять начнёшь плакать.

– С чего бы мне плакать? – удивилась Лидия Андреевна.

Валерий Петрович пожал плечами.

– Вчера плакала.

– Извините, конечно… Это было вчера… Я требую…

Он вновь пожал плечами и сказал:

– Терминатор.

Помолчали. Она спросила:

– Я настолько страшная? Или я кажусь бездушной машиной?

Его лицо размылось в её глазах из-за подступивших слёз.

– Ну, вот же… опять… Я же объяснил, что из-за фамилии… Ты Шварц…

– Я помню, – всхлипнула она. – И помню, мы закурили… Едкие такие… сигарета…

– Не совсем сигарета… Ну, то есть, не с табаком…

Она нахмурилась, слёзы мгновенно, мистическим образом, высохли.

– Где вы взяли?

– Отобрал у Онупренко. Ещё позавчера. Ну не пропадать же! Да и тебя хотелось развеселить… Прости…

Она решила оправдать его.

– Уж лучше мы, чем дети.

Он кивнул.

– Потом мы пришли. Ты попросила меня сходить за мартини. Я честно признался, что денег нет. Ты сказала, что у тебя много денег. Тебе как раз сдали деньги на бассейн для лицея. Ты сказала, что я должен купить три бутылки мартини, две бутылки шампанского и целое ведро красной икры, что ты намерена раз в жизни устроить себе праздник, что ты двадцать лет отдала этому проклятому лицею…

– О Господи! – не скрывая ужаса, прошептала Лидия Андреевна. – Мы с вами пропили бассейн?

Он успокоил её улыбкой.

– Ну что ты! Я нашёл у тебя в баре полбутылочки коньяка и бутылку сухого вина… В холодильнике были маслины и сыр… Я убедил тебя, что этого нам хватит с головой… И этого нам, Лидия, действительно хватило с головой.

– Вообще-то я не пью… – зачем-то вновь повторила Лидия.

Он поцеловал её в лоб, она смутилась.

– Что было дальше?

– Ты потребовала, чтобы я остался на ночь.

Лидия почувствовала, что краснеет.

– Просто было уже поздно.

– Я отказался.

Лидия задержала дыхание.

– Ты сказала, что это приказ. Я сказал, что мы сейчас не на работе. И тогда ты сообщала мне, что я уволен.

Наступила долгая и тягостная для Лидии Андреевны пауза. Она заставила себя нарушить тишину боязливым вопросом:

– Я уволила вас? По причине?…

Он горько усмехнулся.

– Официальная версия – превышение своих полномочий и рукоприкладство.

– Вы меня… ударили?

– Да нет же. Вчера утром я дал пощёчину Яновицкому.

– Ах, да! – Она облегчённо и открыто вздохнула. – Инцидент с Яновицким. Да! Неприятная история. Мне звонила его мать. Разговор был тяжёлый. Вы же знаете, кто его отец? Я не хотела вчера портить праздник, но… Ваше увольнение – меньшее из зол… Они уважаемые люди…

– Лида! – Валерий Петрович отстранился и посмотрел ей прямо в глаза, – Лида, при чём тут его родители?! Она – депутат, он – замминистра, а сын у них – полный и законченный мудак! Мразь! Он же издевается над нами! Я терпел, сколько мог! Но терпение лопнуло! Мало того, что он вообще никого не слушает, но он нас и за людей-то не считает! Мы для него – обслуживающий персонал. Тебе самой не противно?

Лидия Андреевна поняла, что «неприятный инцидент» имеет более серьёзные корни, чем она предполагала.

– Что там у вас случилось?

– Ничего особенного. – Он встал и начал нервно прохаживаться по спальне вдоль дивана. – Мы проходили Древний Рим, заговор против Юлия Цезаря. То, что он сидит в наушниках, я игнорирую, но тут он кладёт ноги на парту. Делаю замечание раз, другой… Сволочь. Делает вид, что не слышит меня… А класс уже хихикает… И все наслаждаются унижением учителя… Я подхожу к нему вплотную и, сдерживаясь из последних сил, говорю: «Ну ладно, тебе не стыдно передо мной, не стыдно перед своими товарищами, но вот Виталина! Ты же с ней встречаешься. Она же может увидеть, что ты всего-навсего мелкий подлый хам, а не брутальный мачо, каким хочешь показаться. Или ты, говорю, уверен, что она считает такое поведение крутым?» А он вдруг на весь класс заявляет: «А я Виталину уже не трахаю! Теперь её трахает Новиков!» Все начинают ржать. А девочка в слёзы. Я… Меня аж затрясло. Я говорю: «Встань, мразь, и выйди из класса». А он встаёт… На две головы выше меня и говорит: «Сам ты – мразь». Я потерял контроль… Я…

– Так нельзя. Они хоть испорченные, но дети…

– Сукины дети. Именно в нашем лицее. Именно потому, что элитные детишки…

– Ну не все же…

– Не все! Бывают исключения. Которые они всем скопом затаптывают. Скоты! Я не говорю, что мы были святыми. Одного учителя могли не любить, другого терпели, третьего хотя бы уважали… Всяко было… Но тут какое-то презрение ко всем нам! Мы же для них не авторитеты, мы лохи для них, лузеры со смешными зарплатами и старыми автомобилями… У него же часы на руке дороже моей машины… Что ему мои знания? Он знает, что мир вокруг крутится для таких, как он и его родители, а мы этот мир будем крутить для них… Что им история? Она ему на хрен не нужна! Что ему Цезарь, если это не салат? Что ему Наполеон, если это не коньяк? Им насрать на всё! Завтра они станут помощниками депутатов, а послезавтра депутатами, мэрами и министрами с банкирами… Что им история? Все до них были идиотами, а они умные! Они всё знают наперёд, они «шарят»! Понимаешь?

Лидия Андреевна тоже наконец-то перешла на «ты».

– Ну успокойся, не кипятись… Я не собираюсь тебя увольнять… Иди ко мне.

Он так и сделал. Она обняла его, чувствуя сразу и телесную дрожь, и душевное волнение. Он, как ребёнок, уткнулся ей в шею и, закрыв глаза, вдыхал горячий запах её тела, а она гладила его, как мать, по голове.

– Извини, конечно… Если на каждого такого Яновицкого тратить столько нервов, то извини, конечно, никаких нервов не хватит. Да, профессия у нас – врагу не пожелаешь, но надо уметь находить и в ней плюсы. Не всегда получается, по себе знаю… Я вот сама недавно была на встрече со своими одноклассниками… У всех моих подруг жизнь – обзавидуешься… У всех нормальные семьи… Муж, любовник, дети… Меня спрашивают: «А у тебя муж кто?» Я им: «Лицей мой муж». Они смеются, думают, я шучу. А дети, спрашивают, есть? Есть, – говорю. Восемьсот семьдесят девять. И все разные. Всякие бывают, Валера, Яновицкий – не первый и не последний. Я вот недавно на Фэйсбуке прочла: «Быть мальчиком – это вопрос пола, быть мужчиной – вопрос времени, быть джентльменом – вопрос выбора, а быть мудаком – для них вообще не вопрос».

Она слегка наигранно засмеялась, он из приличия улыбнулся.

– Мне вот, – продолжала она, – и в жизни мудаки попадаются часто. А ты – порядочный, добрый, хороший… но нерешительный.

– Чего это я нерешительный?

– Я ведь давно поняла, что нравлюсь вам, – Лидия Андреевна не заметила, что опять перешла на «вы». – Но не могу же я первой сделать шаг навстречу… И вот полтора года только взгляды да вздохи… Точно мы с вами из позапрошлого века. А самой-то страшно. Вот я вчера и… для храбрости… а теперь аж стыдно… И половины не помню даже…

– Ты была на высоте, – прошептал он.

Лидия Андреевна позволила себе хихикнуть.

– То есть я была сверху?

И тут же устыдилась своей шутки. Едва сдержалась, чтобы лицо руками не прикрыть.

– Зато я теперь самая счастливая женщина на свете. И пусть начало такое постыдное, скомканное, некрасивое такое… Но жизнь есть жизнь… Правда? Дальше-то у нас всё будет красиво… Ты любишь оперетту? Можем в воскресенье пойти на «Моя прекрасная леди»… Летом можем в Египет слетать. Я тебе премию выпишу. А в январе в Карпаты, дней на пять… А дети? Ведь ещё не поздно. У меня их почти девятьсот, а так хочется своих… Двух сыновей и дочку… И собаку можно завести… Извини, конечно, что я так заранее всё обговариваю…

Она остановила себя, потому что почувствовала, как он напрягся. А он, когда она замолчала, встал, подошёл к окну и, глядя на уже проснувшийся город, барабаня пальцами по стеклу, сказал:

– Боюсь, что этого всего не будет.

Лидия Андреевна вся сжалась, как будто от холода, хотя на самом деле ей аж жарко стало от предчувствия надвигающейся беды или горя.

– Я, может, чего-то не знаю о тебе? – она натянуто улыбнулась. – Я тут события тороплю, а ты, может, женат вообще…

– История с Яновицким имеет продолжение, – сказал он.

– Да плевать на этого подонка…

– Вчера я любовался тобой. На расстоянии. Подойти не решался. Думал, вот дождусь подходящей музыки. Приглашу. На танец. Но Лев Аркадьевич меня опередил. Я было расстроился и вышел за сигаретами. И когда подошёл к ларьку… ко мне трое подбежали… Один сзади. Двое били, а этот здоровый сзади держал… Честно говоря, я очень сильно испугался. И как-то так, чисто автоматически, я ударил того, который был сзади. Он упал, значит. Они меня бить перестали… и всё смотрели туда. За моей спиной… Я, значит, развернулся, а там Яновицкий… Главное, странно… Такой бугай здоровый, а голова… как перезревший арбуз… Он лежит, а глаза открытые, не мигают… И лужа крови… И так, знаешь, быстро расширяется…

– Валерочка…

– Я «скорую» вызвал… Вернулся в лицей, а ты такая счастливая… И я, как и ты, решил – не буду праздник омрачать…

– Валерочка…

– Пил втрое больше, чем ты, но не пьянел… Только старался не думать, не вспоминать… Меня, наверное, уже ищут… Но пока я здесь… с любимой моей… И век бы так… но… Счастье с несчастьем рука об руку…

Она уже и не слышала его. Всё повторяла с тоской сквозь слёзы:

– Валерочка…

А город за окном казался с виду безучастным к упущенному шансу на совместное счастье. И таил в себе ещё сотни тысяч других драм и сотни тысяч других радостей.