Дети Океана

Ынгли, торопясь, дрожащими руками швыряла в торбу только то, что насущно необходимо. Костяную коробочку с иглами, перемёт, моток нитей из хэгговой гривы, огниво, пару скребков для шкур, нож, подаренный Олэ, кусок вяленой клыкатки, каменную фигурку Хэталь-Первоматери — Мамочки и Сестрички… Вздрогнула, вытащила Хэталь, поцеловала её лоснящееся от жира личико, поспешно завернула её в клочок старой моржовой кожи, положила бережно. Закинула лямку на плечо — и обернулась.

Мальчики стояли у каменного столба с флюгером в виде серебрянки. Флюгер показывал северный ветер — а мальчиков было жутко мало. Чудовищно мало. Четверо. Её армия, её жалкая армия. Мальчики Между, последний рубеж обороны.

Но её самой было ещё меньше. Ынгли вспомнила Юри, споткнувшуюся и упавшую в поголубевший снег, и на миг зажмурилась, отгоняя видение, пытаясь облегчить душевную боль. Ноздри сжались, как в воде на глубине, но Ыгли фыркнула, заставляя себя дышать. Она осталась одна. Последняя Девочка Между, не белёк, но пока и не женщина. И нужна она только детям Нерпы, одним детям Нерпы, больше никому. Уж Дэро Волосатому точно не нужна. Его воины убьют её так же, как убили Юри. Его воины не обманываются — она им враг.

И мальчики им враги.

Помеха. Не дадут присвоить сокровище Нерпы. К чему в клане детей Акулы чужая память? Совершенно она им ни к чему. Даже опасна.

Поэтому у неё и у мальчиков, если они останутся здесь, одно будущее — смерть. Немедленная… Ну, разве что, если Ынгли попадётся к ним в руки живой, они проверят, не беременна ли она. И тогда уже убьют: Ынгли не успела забеременеть, она родила меньше луны назад.

Пустая она уж точно им не нужна.

Ынгли встала. Подошла к груде шкур клыкобоя. Бельки спали, зарывшись в неё. Бельков тоже было чудовищно мало, но уцелели две дочери самой Ынгли, одна родилась лишь луну назад, а вторая готовилась увидеть вторую весну, дочь Юри, чуть постарше, и ещё две девочки, недавно родившиеся у кого-то из погибших. И целых три мальчика. Спящие бельки были, как угли потухающего костра: смотреть жалко и грустно, но костёр ещё можно раздуть, если сберечь в нём это живое мерцание жизни.

— Вы сможете спустить на воду ладью? — спросила Ынгли мальчиков. — Ту, что в Носатой бухточке?

— Спустим, — кратко сказал Хэно.

— Тогда берите — и пойдём, — приказала Ынгли, всем своим существом чувствуя, что теперь только она имеет право приказывать.

— А мы куда? — спросил Дога.

— Подальше отсюда, — отрезала Ынгли и подняла своих дочерей.

Они были лёгкие, как сушёная шкурка евражки, и такие же тёплые. От их пушистых головок прекрасно пахло теплом очага и рыбьим жиром. Старшая девочка протянула крохотную ладошку и уцепилась за косу Ынгли и перо рыболова, вплетённое в неё. Сердце Ынгли сжалось от нежности.

Мальчики забрали остальных бельков. Ынгли мотнула головой, приказывая идти вперёд — и они побежали, сперва по тропе, потом — свернув с неё на галечный пляж, чтобы сбить со следа непременную погоню.

Уже на бегу Ынгли поняла, что в действительности бельки не такие уж и лёгкие. И ещё она успела подумать, что нужно было забрать с собой всю вяленую рыбу, сколько можно унести — неизвестно, как долго им придётся скитаться по морю. Но что-то исправлять было уже поздно.

Преодолеть скальную гряду, вставшую на пути, ребята не могли: для этого нужно было стать каменными выдрами. В этом и заключался расчёт Ынгли: если преследователи и унюхают на гальке запах их следов или аромат бельков — не догадаются, куда Нерпочки делись потом. Ушли в море? Или вошли прямо в скалу?

Может, кто-нибудь из них — могучий шаман, откуда вам знать, хищные твари?

Только дети Нерпы знали о странной и опасной дороге — о валунах, прикрытых полосой прибоя, по которым во время отлива можно обойти скалу вброд и попасть в маленькую, скрытую от всех ветров бухточку, не заметную ни с суши, ни с моря, где хранилась лодка именно на такой вот смертный, крайний случай.

Там, в бухточке, Ынгли надеялась переждать прилив — и с утренним отливом, раным-рано, уйти в море на поиски новой жизни и нового жилья. Мальчики следовали за ней, как за главой рода; потом, когда-нибудь потом, главой станет кто-нибудь из них — если доживёт. Пока все права принадлежали Ынгли, Девочке Между — потому что перед наступлением взрослости и обрядом посвящения в женщины она, если позволит Хэталь, сможет родить, может, даже ещё не раз.

В животе Ынгли горел огонёк жизни.

Такие же искорки, только куда более уязвимые и хрупкие, теплились в маленьких тельцах бельков. Каждый из четырёх уцелевших мальчиков мог бы чувствовать себя огнивом, способным высечь, раздуть и хранить этот огонь.

Думать о старших не приходилось. Это было нестерпимо печально, больно, страшно — но их участь предопределила, видимо, сама Хэталь. Скорее всего, старшие родичи, давая детям уйти, погибли все. Дети — драгоценность рода, залог его продолжения. Если этот огонь погаснет, его уже не удастся разжечь ничем.

Злейшее преступление — поддерживать огонь в этом очаге жизнями чужаков, как делают головорезы Дэро Волосатого. Красть чужих бельков, чёрным колдовством вселять в их беспомощные тельца злобную сущность Акулы — и воспитывать из них своих бойцов. И ради этого — убивать без счёта.

Ынгли вспомнила, как слышала от кого-то из взрослых: несколько вёсен назад Акулы потеряли всех бельков. Птичья чума, приходящая на Архипелаг вместе с ледоломом, питается мясом детей. Нерпы хорошо знали, каково это: Ынгли помнила, как безжизненные тельца заворачивали в кожу моржей вместе с круглыми камешками-голышами, на которых выбивали знак Ветра и Воды, мольбу к Хэталь — и как мёртвых детей забирал Океан. Сама Ынгли родила пятерых детей — а выжило два. Нерпы никогда не были спокойны за жизни детей. Последний год принёс ужасную чуму, не только стоившую жизней бельков, но и унёсшую нескольких Мальчиков и Девочек Между… но каково же клану потерять всех детей вообще?!

Акулы теперь боятся, думала Ынгли, входя в ледяной прибой и нащупывая босой ногой шероховатую спину первого камня — растопырив пальцы пошире, чтобы перепонки помогли удержаться. Такое могучее племя, столько сильных взрослых мужчин, отважных бойцов — и нет будущего, это должно быть нестерпимо, чего там… Дэро Волосатый придумал способ обмануть судьбу. И небольшим бедным кланам, вроде Нерп, пришёл конец.

— Мокро, — подал голос Рэг, младший из мальчиков. — И тяжело. Я боюсь поскользнуться.

— У тебя только один белёк, — одёрнул его Дога.

— Но он старше всех, — возразил Рэг. — И самый тяжёлый. И дёргает меня за шнурок с оберегом.

— Слышит Бездна, — выругался Ындо, — я ему поддам, когда мы дойдём до бухты.

— Не надо, — сказала Ынгли. — Рэг только прошлой зимой окончательно потерял пух, ему вправду тяжело. Мы не должны ссориться, иначе очаг Нерп погаснет совсем.

Одна малышка задремала у неё на руках, а вторая хныкнула, услышав голос — и потянула в ротик кончик её косы.

Бельков надо кормить, подумала Ынгли. А у нас почти нет еды.

Прибой хлестнул её по ногам, лизнул бедро и живот, с шелестом откатился — и Ынгли услышала, как сзади всхлипнул Рэг и как Хэно говорил белькам, которых нёс:

— Успокойтесь, успокойтесь, сидите тихо, а то краб утащит.

— Молчите! — выдохнул Дога. — Дышите ровно, берегите силы.

Это было здраво — и каменную стену обогнули в молчании. На берег выбрались мокрые и уставшие. Рыболовы и граки при виде людей с испуганными воплями и хлопаньем крыльев взвились вверх, бросив свои охотничьи угодья. Не обращая на них внимания, мальчики опустили бельков на гальку.

— Осторожно! — невольно вскрикнула Ынгли. — Там точно нет червей-хваталок?

Ындо присел на корточки, рассматривая камни и мелкую живность полосы прибоя.

— Нет. Может, они и не водятся на этом пляже.

— Похоже, так, — сказал Дога. — Тут, правда, хвостоколы есть, но их издалека видно. Мне говорил Кэо.

Ынгли присела рядом, посадила старшую, уложила младшую на колени, потёрла затёкшие руки.

Белёк, сидевший на руках у Доги — старший сын бедной Юри — на четвереньках подобрался к Ынгли, обнял её за шею, прижался и пролепетал:

— Ку-ку…

— Ты кушать хочешь? — догадалась Ынгли, но не могла покормить малыша: её зоб был пуст, она сама не успела съесть ни кусочка. Они с Юри выбирали рыбу из сетей и как раз собирались перекусить, когда из-за Закатной Скалы появились ладьи детей Акулы — а дальше всё закрутилось так стремительно…

— Я могу покормить, — сказал Хэно. — Иди сюда, пушистый…

Белёк перебрался к нему — и дочери Ынгли взглянули на Хэно с живым интересом.

— Когда ты только успел поесть? — спросил Рэг с тенью зависти в голосе, и Ынгли снова подумала, что он и сам был бельком прошлой зимой.

— Братья, — спросила она, — у кого-нибудь есть еда?

— Не беспокойся, — сказал Дога, гладя белька, прикорнувшего у него на коленях. — Я достану. Мне ведь придётся охотиться, да?

— И я с тобой, — сказал Ындо. — Помнишь, как прошлой луной ловили руками серебрянок? Ещё можно собирать ракушки и трепангов на литорали… может, ещё маленькие осьминоги попадутся…

— Жаль есть осьминогов, — сказала Ынгли. — Осьминогов Хэталь любит, они её зверушки…

Её тон был почти весёлым — но слова оборвались неожиданным вздохом, почти всхлипом. Дога моментально понял, что нужно делать.

— Берите малышню, — сказал он, подражая тону Олэ. — Нам надо уйти с этого пляжа. Если Акулы обогнут остров на ладьях, они нас тут заметят. А бельков покормим в бухте — там и будем охотиться. Ты можешь идти, Ынгли?

— Я могу, — сказала Ынгли и встала, постаравшись двигаться как можно легче. — Не надо сегодня охотиться, и шляться по берегу не надо — опасно. У меня есть кусок мяса.

— А у меня — пара рыбин, — вставил Хэно. — Но маловато на такую ораву… Мелюзга втроём слопала всё, что было у меня внутри — а мне, между прочим, тоже надо бы хоть что-то переварить… Ладно, не спорю, не спорю… пойдёмте.

Снова взяли бельков на руки, прихватили сумки, пошли по берегу к бухте — и Ынгли поражалась, что никто, даже Рэг, не плачет, не кричит и не жалуется. Может, это потому, что страх и тоска по убитым родичам велели уцелевшим юным Нерпам сосредоточенно молчать, то ли ради экономии сил, то ли в попытках не привлекать к себе внимание тех, из ночного ветра, а главное — уберечься от Ледяной Мэйгу, выпивающей душу.

Их жизнь и жизнь клана рок подвесил на волосок.

Тёмные пики скал скрывали Носатую бухту от любых глаз, которые могли бы смотреть с воды. Узенький, но глубокий пролив вёл из неё в Океан по скальному коридору — а в круглой бухточке с каменными стенами вода стояла тихо, как в плошке. Хижина из рёбер мешкорота, крытых шкурой моржа, с ворохом сухих морских трав на кровле, вросла в землю по самое слюдяное оконце: если не знать, где она — не разглядишь с десяти шагов. Небольшую лодку взрослые спрятали в ложбинке за хижиной, у прикрытого травой круглого очага — когда в нём горел огонь, на этом огне разогревали для смазки днища лодки тёмную смолу, застывшую кровь скал. Подходя к этому приюту, Нерпочки сразу почувствовали себя легче и лучше.

— Хижина бабушки Гэчан и дедушки Киникая, — сказал Дога белькам, которых нёс. — Смотрите-ка: во-он там!

Бельки оживились. Старший что-то заворковал и потянулся ручонками.

— Думает, там еда, — грустно сказал Рэг.

Но Дога и Ынгли, а после и другие дети разом заметили такое, что обрадовало их едва ли не больше лодки и хижины: пёстрый валун на берегу зашевелился, потянулся — и оказался нерпой, отдыхавшей на гальке. Нерпа повернула к своим родичам милую усатую морду — Ынгли могла поклясться огнём, что родоначальница даже улыбнулась — и, не торопясь, забавно подтягивая своё упругое тело, пошла к воде.

— Спасибо, — прошептала Ынгли.

— Это Олэ послал родоначальницу, — сказал Дога. — Или шаман. Или бабушка Угэли. Они, наверное, попросили её за нами присмотреть, да?

— Или передать, что у них всё хорошо, — бодро сказал Хэно, всхлипнул — и сделал вид, что просто шмыгнул носом. — Наверное, предки их души приняли, да?

— Не уверен, — хмуро возразил Ындо. — Думаешь, Акулы их похоронили? Как полагается? А вдруг просто бросили на берегу?

— Нет, — твёрдо сказала Ынгли, заставив себя улыбнуться. — Предки их приняли, обязательно. Они же хитрые, их души покинули тела с кровью и всё равно ушли к предкам в Океан, не сомневайтесь. Видите, они даже послали родоначальницу, потому что беспокоились за нас. Вы же понимаете, что она сейчас пошла к ним — она им всё-всё расскажет.

— Что мы спасли бельков? — с тенью гордости спросил Рэг.

— Конечно, — кивнул Дога. — Теперь они успокоятся совсем. Будут жить в Океане, охотиться на рыбу, на кальмаров — и ждать, когда им можно будет опять родиться на земле.

Тоска и душевная боль, мучавшие Нерпочек, отступили. Ынгли снова поблагодарила родоначальницу, уже про себя: как Олэ хорошо придумал её попросить! Думать, что взрослые лежат мёртвые на порогах разграбленных жилищ, было нестерпимо страшно; другое дело — что их души ушли в море, обрели свою истинную океанскую суть и теперь весело ловят рыбу вместе с добрыми нерпами.

От мыслей Ынгли отвлёк Дога, тронув за плечо:

— Войди в дом, а? Ты — девочка, тебя никакие духи-защитники не тронут.

Ынгли кивнула, прижимая к себе бельков — руки уже онемели от их тяжести.

— Я войду, а вы собирайте водоросли. Надо зажечь в очаге хоть крохотный огонёк — с моря дым не увидят, мне Чигидэ рассказывал.

Рэг вдруг громко расплакался:

— Чигидэ-э! Теперь он в Океане, он нерпа, у него рук больше нет! А он мне обещал ножик сделать! Ножик с рыбьей головкой!

Белёк на руках у Рэга ёрзнул — и тоже заревел из любви и солидарности к старшему родичу, и у остальных бельков повлажнели глаза и приоткрылись ротики. У Ынгли сжалось сердце.

Дога посадил бельков на скальный уступ и обнял Рэга за плечи:

— Не реви. Я тебе вырежу.

Рэг замолчал и поднял на него больные глаза в мокрых слипшихся ресницах:

— А ты умеешь?

Дога кивнул.

— Меня сам Чигидэ учил. Главное — кость надо сперва положить в воду до следующей луны, чтобы стала послушной резцу. А потом уже понятно. Ты видал, каких мы с Ындо рисовали рыбок на красной скале, там, на моржовом пляже?

Рэг ткнулся головой в его плечо и затих. Белёк, оказавшийся между родичами, принялся дёргать завязку на малице Доги.

А Ынгли отодвинула полог из тяжёлой моржовой шкуры и вошла в хижину.

Внутри было холодно и пахло сыростью давно оставленного жилья, но промозглый холод не убил добрых хранителей жилища. Пучки мха висели на кожаных шнурках у оконца, и шкуры клыкобоев устилали место для сна, и на большом каменном горшке примостился черпачок, сделанный из створки очень крупного гребешка. В ямке у очага Ынгли нашла огниво, оставленное тут, видимо, на всякий случай, а рядом, в ящичке, склеенном из створок таких же гребешков, лежали цветные кручёные ракушки — игрушки для бельков. Ынгли снова стало нестерпимо тоскливо: ведь именно для них, на случай беды, взрослые оставили — и, наверное, всё время проверяли — и воду, и растопку для огня, и саму хижину здесь, на этом маленьком пляже, куда так трудно добраться… Кто бы мог подумать, что так тяжело и страшно принимать заботу и любовь от уже мёртвых родичей! Но плакать было нельзя.

Ынгли сняла пучок сухого мха и высекла на него искру. Она уже раздувала тлеющий огонёк, когда вошёл Рэг с ворохом пересохших водорослей.

— Бельков сюда уже можно? — спросил он, складывая топливо рядом с камнями очага.

— Несите, — позволила Ынгли. — Духи нас тут ждали, ты же видишь. И вообще — это же наши духи, какой от них вред может быть белькам… А где остальные мальчики?

Вопрос услышал Хэно, вошедший с бельками в руках и двумя сумками через плечо.

— А Дога и Ындо пошли поплавать, — сказал он. — Вдруг родоначальница загнала косяк серебрянок в залив? Есть очень хочется — и бельков надо покормить.

Ынгли сунула в разгорающийся огонёк несколько ломких чёрных веточек.

— Молодцы, — сказала она. Несите всех бельков сюда, зачем оставили снаружи?

Впрочем, бельки и сами не желали оставаться одни на пустынном берегу. Раньше, чем Хэно успел положить малышей, под полог вполз старший белёк и попытался встать на ножки, держась за полог.

— Э! — сказал он, блестя глазками, и Нерпочки невольно рассмеялись.

Спустя очень малое время огонь в очаге горел, бельки постарше возились с ракушками и галькой, совсем маленькие спали, а Ынгли и двое её младших воинов, не решаясь пойти собирать крабов и ракушки, чтобы перекусить, сидели и ждали, когда вернутся охотники.

Охотники вернулись скоро. Дога тащил ледяную рыбину, такую громадную, что Ындо приходилось придерживать её за хвост — но богатый улов почему-то почти не радовал их. Ынгли удивлённо взглянула в лица родичей.

Мальчики положили рыбину на каменную плиту и принялись отогреваться.

— Мы видели чёрный парус, — сказал Дога, присев к очагу. — Я вынырнул — и увидел, как вдоль берега плывут Акулы. Хорошо ещё, что удалялись, а не приближались. Вода холодная, а мне показалось, что я нырнул в кипяток — так мне стало.

Ындо устроился рядом, согласно тронул Догу за плечо.

— Так, всё так. Они не просто так шляются вокруг острова, они разыскивают нас. Найдут — убьют, но в море уйти нельзя. Тут — ещё найдут или нет, а в море они издалека увидят парус.

— Они обратились к своим родоначальникам, — сказал Дога хмуро. — Мы видели плавник синей акулы. Думаешь, она тоже просто так там рыщет?

— Как ты думаешь, акула может съесть нашу родоначальницу? — спросил Рэг тоненьким дрожащим голосом.

— Ну что ты, несмышлёныш! — строго и снисходительно, бессознательно копируя бабушку Угэли, сказала Ынгли. — Наши духи сильнее. Иначе духи Акулы не пустили бы нас спрятаться тут. Хватит говорить глупости, — объявила она, тряхнув волосами. — Надо разделать рыбу, поесть и покормить бельков, а не рассуждать о том, в чём мы не смыслим.

К мудрым словам прислушались.

Рыбу с наслаждением ели сырой. Бельки ползали вокруг и гукали, тыкая пальчиками в белое рыбье мясо и засовывая пальчики в рот. Нерпочки старались жевать как можно тщательнее, чтобы у бельков не разболелись животы — и отрыгивали рыбу в рот малышам, едва она успевала оказаться у них в зобу. Только когда сытые бельки отвалились и заснули на ворохе шкур, старшие принялись есть для себя, уже не разжёвывая каждый крохотный кусок.

— Я, кажется, могу её целиком проглотить, — хихикнул Хэно. — Вот скажите, родичи, как бельки могут так много слопать? Они же маленькие, желудки у них — как у птичек… а трескают, как мешкороты.

— Им расти надо, — рассудительно сказала Ынгли.

— А нам расти не надо?

— Мы — другое дело. Мы легко можем добыть себе еду, а они даже переварить её без взрослых не могут. И не сравнивай.

— Хорошо, что мы уже большие, — сказал Ындо и потянулся. — Повезло нам. Ведь бельки бы пропали одни, да?

— Хех! — Рэг вдруг уставился на Догу, будто давно его не видел. — Дога, что это у тебя на голове, а? Это что, пух? Пу-ух!

Дога ухмыльнулся, тщательно стёр с ладони об малицу рыбий жир и медленно провёл рукой по голове. Кожа и впрямь не была гладкой — но никакого пуха. Жёсткая, очень коротенькая щетинка… ещё вчера её и следа не было. Вид у Доги сделался самодовольный и чуть печальный.

— Это не пух, малёк. Это волосы. Это грива.

— Ты будешь как Ынгли? — от сытости и тепла Рэгу захотелось шалить. — Перья в косы вплетёшь?

Хэно щёлкнул его по лысому затылку:

— Не перья, а ремни.

Ынгли нежно посмотрела на Догу.

— Надо же… — протянула она, тоже тронув короткие колючие волоски у него на макушке. — Ты скоро перестанешь быть Между, а перейдёшь за Межу, станешь настоящим взрослым. Значит, теперь ты — глава рода.

Дога приосанился, сделал серьёзное лицо — но надолго его не хватило. Он улыбнулся и ткнулся в грудь Ынгли, обхватив её руками:

— Значит, я могу забросить все дела и целыми днями валяться с тобой на шкурах и искать внутри тебя радугу, да?

Ынгли хотела рассердиться, но ей тоже было смешно:

— Ничего ты не найдёшь! Ты почти взрослый, тебе не пристали такие малышовские игры!

Дога притянул её к себе и чмокнул в ухо:

— Я-то не найду? Найду-у! Маленькую, круглую ра-адугу, во-от такую крохотную!

— Мужчины с гривой охотятся, воюют, а не радугу ищут!

— Когда-а грива ещё вырастет…

Ындо поймал Ынгли за ногу, сдёрнул унт и принялся щекотать кусочком меха её голую пятку:

— Он не найдёт — я найду! Давай играть — кто первый найдёт радугу!

Ынгли хохотала и брыкалась:

— Пусти! Пусти, креветка на тонких ножках!

Их возня разбудила сестрёнок-бельков. Они одновременно подняли свои прелестные пушистые головки с удивлёнными чёрными глазищами, убедились, что всё в полном порядке — и тут же снова уронили отяжелевшие со сна головки на шкуры.

Вопли и плач разбудили бы бельков окончательно. Смех сородичей — нет.

Дети Кальмара посетили остров Нерпы, когда весна уже разгорелась ярко и тепло, как большой костёр. Суровый мир Архипелага улыбался весело: всё, что было на нём живого, росло, цвело и предавалось священной игре сохранения рода. Угрюмые чёрные скалы сплошь покрылись голубой и зелёной шёрсткой весенних мхов; ягодники цвели вперегонку, то цветами тёплого белого цвета, с золотистой серединкой, то алыми гроздьями, то нежными колокольчиками, рассветно-розовыми, с тонким запахом воды и мёда. Невысокие корявые деревца, переломанные и выкрученные зимними бурями, заскорузлые, как ступни дряхлого старика, окутались невесомой зелёной дымкой молодой листвы, полупрозрачной и туманной.

Радостные вопли ледяных крачек, парусников и грак-побирушек на птичьих базарах заглушали вечный рокот прибоя.

На Архипелаге наступало прекрасное время, доброе и краткое, как детство. И в эту пору, по незапамятному договору, Кальмары прибыли на остров своих соседей и союзников ради священного обычая Обмена Бельками.

В главной ладье, большой, из просмолённых моржовых кож на каркасе из рёбер гиганской акулы, сидела Великая шаманка Хаэтти. В лишайниковой корзине, полной пуха парусников, спали сладким сном четыре крохотных белька, рождённых разными матерями в последнюю луну. Шестеро гребцов с удовольствием посматривали и на шаманку, и на корзину, и на прикрытый шкурами праздничный дар Нерпам — бурдюк, полный настоя весёлых грибов. Кроме подарка, Кальмары везли и товары: птичьи наконечники для стрел из красного камня, наконечники для дротиков и острог из бурого камня и нарвальего рога и целых четыре, в счёт обменным белькам, драгоценных шкурки вьюжной лисы. Ожидался весёлый праздник.

Ещё три ладьи, с воинами, охраняющими шаманку, и женщинами, которые должны были вместе с ней провести обряд Вторых Родов, чтобы очистить бельков Нерпы от прицепившихся к их белоснежной шёрстке наговоров и недобрых чар, а потом сделать их детьми Кальмара, следовали чуть поодаль. Все кормщики держали путь на высокий каменный столб острова Нерпы, на котором с ночи горел костёр.

Ладьи привычно вели к бухте у моржового пляжа. Кальмары ожидали увидеть на полосе гальки разряженных Нерп — охотников с выкрашенными охрой и углем лицами, женщин с перьями в волосах, шесты с развевающимися пучками «морской пряжи» — но на пляже почти никого не было. Морская пряжа сиротливо трепалась под свежим ветром на единственном шесте, а под шестом стояли четверо худеньких подростков и мальчик, ещё совсем недавно сбросивший младенческий пух. Единственная девочка вплела в косички благословлённые Хэталь белые перья парусников, а самый высокий парнишка, на чьей по-ребячьи лысой голове едва начала пробиваться грива, держал в руках священный костяной жезл с навершием — головой нерпы. Они стояли рядом, держась за руки, как глава рода и Великая шаманка.

Днища лодок зашуршали по гальке. Воины выскочили в мелкую воду, помогли старой шаманке выйти на берег — и только тут она своими близорукими глазами увидала в ритуальной корзинке у ног детей одного-единственного белька, очень ухоженного, спокойно спящего в пуху.

— Союзники Кальмары! — кашлянув, смущённо сказал парнишка с жезлом. — Дети Нерпы приветствуют вас на своём острове.

— Нерпочки… — выдохнула в ужасе шаманка. — Что здесь случилось? Это птичья чума унесла ваших сородичей, кровавая лихорадка приходила или на вас напали враги? Где же те, кто должен оберегать вас, огонь рода?

— Здесь были воины Акул, — тоненьким голоском сказала девочка. — Они убили всех. Но наши взрослые сумели защитить нас. Поэтому очаг Нерпы горит, и мы ждали вас, чтобы соблюсти священный обычай. У нас даже есть белёк на обмен. Это тощий и больной, никуда не годный белёк, духи Нерпы от него отвернулись — и мы надеемся, что Великий Кальмар примет его под свою защиту.

Малышка хорошо знала обычай. Она заклинала добрых духов и умно обманывала злых. Кальмары были тронуты. Ни один из них не сделал ни шагу обратно к лодкам.

— Ты шаманка, дитя? — спросила Хаэтти ласково.

— Я не шаманка, — созналась девочка. — Но старая Угэли умерла, и её приняли волны, а духи остались бесхозными. Я обращаюсь к ним. Иногда они помогают мне.

Хаэтти оглянулась на своих сородичей. Они ждали её решения — и старая шаманка прочла на их лицах сочувствие и печаль. Это помогло решить правильно.

— Вот что, дитя, — сказала Хаэтти. — Я вижу, что очаг Нерп горит, а значит, священный обычай надо соблюсти. Мы заберём вашего белька, а на обмен привезли вам четырёх облезлых бельков, рождённых голодными девчонками. Эти бельки никому не нужны в роду Кальмара, и наши духи плевали в их сторону. Если вы откажетесь взять их себе и принять под защиту Великой Нерпы, эти бельки пропадут.

Девочка на миг улыбнулась, но тут же нахмурилась.

— Мы будем кормить этих бельков день и ночь, чтобы они остались в мире живых, — сказала она серьёзно. — И Нерпа их примет.

Тебя саму надо кормить, как белька, подумала старуха. Глядя на вас, подумала она, можно предположить, что вы кормите бельков своего рода собственным пережёванным мясом — а вам надо играть, ловить крабов, лазать по скалам, петь песни… Но у нас есть возможность это изменить. Пусть горит очаг Нерп; Нерпы не чужие Кальмарам — много-много лет эти роды обменивались бельками, чтобы заключить священный союз. Нельзя дать очагу союзников погаснуть.

— Мои духи говорят со мной, — медленно сказала Хаэтти. — Они говорят, что ты станешь Великой шаманкой, дитя. Но Великой шаманке нужна свита. Я оставлю с тобой Алу, Чанрэ и Хандо. Эта женщина и двое этих воинов — бывшие обменные бельки. Ваши духи не разгневаются на них, они будут помогать им, как своим детям — и эти люди, рождённые Нерпой и принятые Кальмаром, будут защищать тебя и помогать тебе, пока из этих мальчиков не вырастут воины. Ты пустая?

— Я полная, — гордо сказала девочка. — И мои бельки живы. И родится ещё белёк. Я поддерживаю огонь в очаге Нерпы.

— Позволь же нам пойти в посёлок, — сказала шаманка. — Мы с тобой разожжём огонь у столба Нерпы, рядом с каменной Хэталь, и будем петь священные песни.

— Я позволяю, — смутилась девочка, и мальчик, стоящий рядом с ней, тихо сказал:

— Только у нас не очень много ритуальной еды… Мы не смогли добыть мясо долгоноса. Больше — пустяки, жареная серебрянка, ракушки, крабовое мясо… Зато мы можем предложить Кальмарам обмен… у нас есть несколько красных копий и три резных остроги, сделанные рукой Чимэдэ…

Старуха переглянулась с воинами. Все бельки — твои бельки; дети Между — твои, если это дети союзников. Эти сироты — всё равно, что наши сироты.

— Кальмар не велит брать ваш товар, — сказала она ласково. — Кальмар велит оставить его вам. Мы вместе будем праздновать великую весеннюю игру и обмен бельками. Мы ещё будем торговать с вами, когда ты и твои братья сами станете резать такие же остроги, как Чимэде.

По тому, как парнишка выдохнул, Хаэтти поняла, насколько тяжёлый камень свалился сейчас с его груди. Он и его сестричка расцепили пальцы и разошлись, давая пройти улыбающимся Кальмарам.

В этот момент и начался главный весенний праздник Архипелага.