Девиантный Король

Глава 36

Оказывается, место, которое мне понравится, это Арсенал.

Ни черта себе. Чертов Арсенал.

И я не говорю о том, чтобы наблюдать за тренировкой, как остальные фанаты. Как только игроки направились внутрь, Эйден повел меня в раздевалку. Я стояла там, как разинувшая рот идиотка, и смотрела на своих любимых игроков. Александр Лаказетт. Мейтленд-Найлз. Монреаль. Леви Кинг. Чертов Озил.

Затем я вышла из оцепенения и попросила сделать селфи с как можно большим количеством из них, включая тренера Эмери.

Я в оцепенении смотрю на фотографии, пока мы с Эйденом сидим за ужином. Мы в том же кафе-ресторане, что и в прошлый раз. Снизу доносится какая-то невнятная болтовня. На верхнем этаже тихо. Только пожилой джентльмен из другого времени сидит у окна, читает книгу и потягивает кофе.

Мои пальцы скользят по телефону. Не могу поверить, что я улыбалась как нормальный человек и на самом деле не облизывала парней. Озил даже положил руку мне на плечо.

— Дядя будет ооочень завидно, когда я покажу ему фотографии. — я рассеянно пью апельсиновый сок. — Я так буду злорадствовать по поводу встречи со своими кумирами.

— Ты закончила?

Эйден не выглядит удивленным.

Он был в плохом настроении с тех пор, как практически вытащил меня из раздевалки.

Я перевожу взгляд с телефона на него. Он снял пиджак, оставшись в белой рубашке с закатанными до локтей манжетами. Вид его сильных предплечий и татуировок каждый раз заводит меня. Он запихивает в рот картошку фри и свирепо смотрит на мой телефон.

Он, кажется, не впечатлен моим энтузиазмом, но я все равно улыбаюсь ему. Встреча с игроками Арсенала такой странный момент в моей жизни. Я даже не думала, что это возможно, если только я не буду бродить перед стадионом в течение многих лет и надеяться на фото.

Однако при правильных связях и фамилии Кинг все может быть возможно. Эйден сказал, что президент Арсенала друг семьи. Конечно, так оно и есть. Иначе Эйден не смог бы привести меня прямо в раздевалку команды.

— Спасибо, что свозил меня туда, — говорю я. — Это сделало день лучшим. Нет, целый год!

Он хмыкает в ответ и продолжает запихивать картошку фри себе в глотку.

— Перестань пялиться на свой телефон и ешь. Ты не притронулась к еде.

— Ладнооо. Ты говоришь как тетя. — я кладу телефон на стол и погружаюсь в свой салат. — Из-за чего ты так расстроен?

— Ты ведешь себя так, будто не знаешь?

— Э-э... не совсем? У тебя, кажется, трусики в беспорядке с тех пор, как ты оказался в раздевалке.

— Не боготвори других мужчин передо мной. Мне это не нравится.

Взрыв смеха вырывается из горла.

— Ты ревнуешь, могущественный Кинг?

— Блядь да, я ревную. Я так одержим тобой, что это сводит меня с ума, черт возьми.

Я сдерживаю улыбку и пытаюсь скрыть ее салатом. Неужели это так неправильно, что мне нравится сводить его с ума? Я кайфую от этого чувства и, как любой наркоман, хочу большего.

— Так вот почему ты ударил Ксандера и угрожал Коулу?

Он делает паузу, слегка прищурив глаза, прежде чем одарить меня дьявольской угрожающей улыбкой.

— Думаешь, это забавно злить меня?

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Так вот почему ты устроила это шоу с Нэшем?

— Мы с Коулом обсуждали философские теории.

— Например?

Я наклоняю голову. Коул сказал, что книга Сартра «Тошнота» принадлежит Эйдену.

Я все еще не думаю, что он из тех, кто интересуется философией.

— Экзистенциализм, — говорю я. — Когда-нибудь слышал о таком?

— Скучно и нелогично. Следующее?

Я играю вилкой на тарелке. Если бы он думал, что это скучно и нелогично, он бы не сохранил копию «Тошноты». Я чертовски уверена, что вернула бы свой экземпляр в библиотеку, как только расправилась бы с книгой.

— Ты когда-нибудь читал какую-нибудь книгу Жан-Поля Сартра? — я подсказываю.

— Пару книг. — он долго молчит, и я думаю, что он закончил говорить. — Моя мать питала слабость к французским философам.

Что с ней случилось?

Вопрос вертится у меня на кончике языка, но сомневаюсь, что он ответит на него, и не хочу показаться назойливой, поэтому спрашиваю:

— Что еще ей нравилось?

— Я. — он улыбается, казалось, погруженный в собственные мысли. — Предполагаю, что я единственный человек, который ей нравился.

— Что насчет твоего отца?

— Возможно, в какой-то момент, но я никогда не был свидетелем этого. Она отдалилась от Джонатана так же сильно, как он отдалился от нее. Его работа стояла на первом месте. Его брат Лев и я заняли второе. Она всегда была последней.

У меня болит сердце при образе маленького Эйдена и его мамы, которых отец игнорирует по работе. Но в то время у него, по крайней мере, была мать. Возможно, его превращение началось после того, как он потерял ее. Это означает, что я права, предполагая, что смерть Алисии Кинг сыграла значительную роль в формировании его отклоняющейся личности.

— Я понимаю, что значит иметь родителей трудоголиков, — сочувственно говорю я.

— Твои настоящие родители были трудоголиками?

— Я не знаю.

Каждый раз, когда они упоминаются, меня охватывает острая боль. Может, то же самое чувствует и Эйден, когда говорит о своей матери.

— Что значит, ты не знаешь?

— Я же говорила тебе, что не помню своей жизни до пожара. Единственные родители, которых я помню, это тетя Блэр и дядя Джексон.

Задумчивый взгляд проступает на его лице. Он исчезает так быстро, что я бы не заметила его, если бы не наблюдала за ним так пристально.

— Я вижу.

— Кошмарно иметь занятых родителей.

Он приподнимает плечо.

— Не совсем. Джонатан может быть трудоголиком сколько угодно. Я все равно уезжаю в колледж.

Я жую салат, прежде чем заговорить.

— Ты собираешься заниматься футболом профессионально?

Он смеется, и это самый сексуальный звук, который я когда-либо слышала.

— Ты действительно думаешь, что Джонатан Кинг позволит своему единственному сыну стать футболистом?

— Но он позволил твоему двоюродному брату.

— При условии, что он параллельно будет учиться в университете.

— Ох.

— Я люблю футбол, но он никогда не был моим финалом. Это короткая карьера, и она незначительна по большому счету. Мы с Джонатаном согласны в этом.

Я возвращаюсь к своей еде.

— Тогда какие у тебя планы на колледж?

— Оксфорд.

Он выглядит скучающим.

Моя вилка застывает на тарелке. Невидимые руки сжимают грудь. Почему так больно осознавать, что мы будем на разных концах страны?

Я заставляю себя улыбнуться.

— Вау. Тебе действительно нужно много работать ради этого.

— Как думаешь, почему я держусь в первых пяти процентах? — он подмигивает.

Иногда я забываю, что он один из лучших студентов в школе.

— Твой отец перекидывается парой слов с учителями?

— Моему отцу не нужно этого делать. Они сами все выполняют. — он пьет колу. — Хотя я не нуждаюсь в толчке. Я могу сам получить оценки.

— Серьезно? — я говорю так же подозрительно, как и чувствую. — Не видела, чтобы ты занимался даже во время выпускных экзаменов.

Он усмехается, глаза озорно блестят.

— Ты преследуешь меня.

— Я просто говорю, что те, кто входит в десятку лучших, больше заботятся о своих оценках, чем ты.

— Это потому, что вы, ребята, усердно работаете, а не работаете по уму. Что тебе даст рабство за оценки?

— Не знаю, — издеваюсь я. — Хорошие университеты?

— И что потом? Элитная работа. Дорогой дом в шикарном районе. Немецкие автомобили. Жена. Дети. Все это клише. Что потом?

Кажется, ему наскучил весь этот список, но опять же, почему бы и нет? С самого своего рождения он уже знает, что получит все это, не прилагая никаких усилий. Ему суждено стать наследником King Enterprises.

Кто-то другой, возможно, почувствовал бы давление, но Эйден полная противоположность. Он живет ради испытаний, поэтому все намеченное будущее должно выглядеть в его глазах таким тусклым.

— Если бы это зависело от тебя, что бы ты сделал? — я спрашиваю.

Он резко поднимает голову, словно его застали врасплох, затем ухмыляется.

— Похитил бы тебя в свою пещеру.

— Я серьезно.

Я бью его ногой под столом и делаю глоток воды, успокаивая пересохшее горло.

— Я тоже серьезно. Ты единственное, что разрывает бесконечный порочный круг.

Я захлебываюсь водой, и она разбрызгивается по столу и по пиджаку.

Эйден смеется и предлагает мне салфетку.

— Господи.

Вместо того, чтобы отдать мне салфетку, он протягивает руку и вытирает мои щеки и вокруг рта, пока я смотрю на него.

Где-то посередине салфетка соскальзывает, и он проводит пальцами по моим щекам. Затем опускает их к моей нижней губе, проводя по ней кончиками пальцев, в то время как его тлеющий взгляд пожирает мой рот.

Каждый удар, как молнии, пронзает мою ноющую сердцевину. Мои бедра сжимаются в тщетной попытке прогнать пульсацию.

— Эйден...

— Хм, милая? — его внимание не отрывается от моих губ.

— Мы в общественном месте.

Мой шепот едва слышен из-за неровного биения сердца.

— Я даже не целую тебя, — говорит он слегка хриплым тоном. — Просто невинно вытираю воду.

Да, верно.

Я пытаюсь контролировать свое дыхание и терплю неудачу.

— В тебе нет ничего невинного.

— Но зато в тебе так много невинности, милая. — он наклоняется, чтобы прошептать жаркие знойные слова. — И я испытываю искушение запятнать это.

Это должно было бы напугать меня, и, возможно, напугало бы несколько недель назад, но сейчас я чувствую, что падаю сильнее и быстрее, чем кто-либо. Мои соски напрягаются, и я так рада, что пиджак достаточно плотный, скрывая мою реакцию на него и его слова.

Что-то мелькает в моем периферийном зрении. Голова резко поворачивается к окну, но там никого нет, кроме мужчины, который все еще читает свою книгу и потягивает кофе.

— В чем дело?

Эйден берет меня двумя пальцами за подбородок и поворачивает лицом к себе.

— Клянусь, кто-то только что наблюдал за нами.

— Я бы увидел. Никого не было.

— Должно быть, у меня разыгралось воображение. — я встаю, все еще пытаясь побороть пульсацию между бедер. — Схожу в туалет.

Я ухожу, прежде чем Эйден посадит меня к себе на колени или сделает что-нибудь более безумное.

В пустом туалете я снимаю пиджак и ставлю его под сушилку для рук.

Не проходит и минуты, как дверь в туалет со щелчком открывается.

Я чувствую его еще до того, как вижу.

Или, может, это из-за его отличительного чистого запаха, смешанного с его уникальным запахом тела.

Звук сушилки для рук обрывается, когда я убираю пиджак и поворачиваюсь лицом к Эйдену.

Он прислоняется к закрытой двери и тянется за спину, запирая ее. Черный, как смоль, взгляд его глаз вызывает бунт внизу живота.

— Что ты делаешь? — я шепчу, как будто кто-то может нас услышать.

Он оставляет дверь и идёт ко мне уверенными, широкими шагами.

Мое сердце трепещет, а ногти впиваются в пиджак.

— Это женский...

Мои слова застревают в горле, когда его губы прижимаются к моим во всепоглощающем поцелуе. Это тяжело, мучительно и так страстно. Пиджак выскальзывает у меня из рук и падает.

Моя спина с глухим стуком ударяется о стену. Это больно и восхитительно одновременно.

Эйден кладет обе руки мне под задницу и приподнимает меня к стене. Ноги обвиваются вокруг его талии, а мягкие изгибы сталкиваются с его твердыми мышцами, словно они всегда принадлежали ему.

Как будто это богохульство, что мы не делали этого раньше.

— Эйден...

Я пытаюсь возразить, но он обхватывает рукой мое горло и яростно целует, покусывая мою нижнюю губу и убивая любой протест.

К черту общественные места.

К черту все.

— Ты не боготворишь других мужчин передо мной и не ждешь, что я ничего с этим не сделаю, — ворчит он, кусая мою губу. — Тебе повезло, что я не трахнул тебя у них на глазах.

Его язык проникает внутрь, и я позволяю ему. Мои пальцы вплетаются в его волосы, и я позволяю ему поглотить меня.

Завладеть мной.

Погубить меня.

Мне все равно, пока он заставляет меня испытывать эту всепоглощающую страсть.

— Ты все портишь, — грубо говорит он, прежде чем снова завладеть моими губами, задирая мою юбку до талии.

Я пытаюсь помочь ему с ремнем, но в таком положении это неудобно. В свою защиту скажу, что я никогда не занималась сексом у стены в общественном туалете.

Эйден отпускает мое горло. Одной рукой он избавляется от брюк и боксеров, а другой стягивает мое нижнее белье.

Я трусь о его эрекцию, гоняясь за пульсацией между моих трясущихся бедер. Я обнимаю его за шею, мои движения становятся неистовыми и нескоординированными.

— Возьми меня, Эйден.

Его лицо искажается от удивления, прежде чем он ругается. Его черты напрягаются от яростной похоти и чего-то еще, чего я не могу понять.

— Блядь, Эльза.

Он входит в меня одним мучительным движением.

Я вскрикиваю, но он заглатывает звук, прижимаясь своим ртом к моему.

Резкие, непреклонные движения его языка соответствуют сводящему с ума ритму его бёдер.

Мои конечности превращаются в лужу, а сердце чуть не выпрыгивает из груди.

Угроза того, что кто-то зайдет, не ослабляет мою дикую потребность в нем. Во всяком случае, это делает все это еще более животным и неконтролируемым.

Я долго не протяну. Я не смогу.

Когда он обхватывает рукой мое горло и сжимает, я кончаю. Жестко. Кусая Эйдена за плечо, я заглушаю хриплый крик.

Эйден рычит у моей шеи, посасывая кожу, проливаясь внутрь меня.

Мы в ловушке друг друга у стены туалета. Наше дыхание исступленно входит и выходит, и воздух смешивается с нашим ароматом.

Не могу поверить, что только что занялась сексом в общественном месте.

Я улыбаюсь, по-настоящему счастливой улыбкой.

Никогда не чувствовала себя такой живой.